Бесплатный фрагмент - Проделки Везувия и следователь Железманов

79 год н.э.

Он метался по темной камере, стучал кулаками в дверь, пытался ее толкать и даже кричал что было сил. Невидимая рука сжимала горло, затрудняя дыхание. Но именно это заставляло наносить удары сильнее и сильнее. Однако все было тщетно. Дверь замерла как скала и не поддавалась силе. Еще бы! Камеру устраивали специально для гладиаторов, привыкших тренировать свое тело и максимально выкладываться в борьбе, отстаивая свою жизнь. Возможно, его даже не слышали. И дело даже не в толстой двери: она не достигала потолка, оставляя щель как минимум в руку толщиной. Поэтому до бедняги доходили звуки, свидетельствующие, что в городе происходит нечто ужасное и всем явно не до него. Крики, скрежет повозок, удары кнута по плоти, то ли человеческой, то ли лошадиной, — все выдавало, что в городе царила паника. Время от времени слышался ужасный грохот, казалось, что с неба падают скалы. Запах гари позволял догадаться, что деревянные постройки, как и крыши домов, горят. Человек в камере не знал, что именно так и есть: на город рушились камни, пепел и огонь. Люди в панике бежали, бросая дома и нажитое имущество. За что боги обрушили гнев на этот город? Пленник любил его, хотя не мог не видеть, что тот явно уступает столице по красоте и величию. Но Рим погряз в роскоши и лени. Высший свет соревновался в красоте одежд и количестве блюд, подаваемых к столу. Здесь тоже была суета, но она раздражала меньше: кроме шика светской жизни тут была жизнь портового города с ее деловой активностью — одни корабли уходят, другие приходят, грузчики носят товары с кораблей на землю и обратно. Улицы выходили к морю, которое плескалось и манило ласковыми волнами, а легкий ветерок приносил прохладу. Если хозяин был в хорошем настроении, то иногда он позволял своим слугам пойти на побережье, подышать морским воздухом и даже окунуться в воду. С площади Форума открывался величавый вид на Везувий. Ночью можно было видеть, как гора светится в темноте: суровый вулкан иногда проявлял свой характер, выбрасывая клубы пара и пепла, а по склону текли красные ручейки, которые в темноте выглядели как дорогие украшения на домах знатных людей. Самое главное, здесь он встретил ЕЕ! Конечно, никто бы не разрешил ему даже приблизиться к ней. Ведь он раб! Живое орудие! Разве он имеет право любить? Разве он имеет право выбирать женщину по своему вкусу? Но он любил ее и думал о ней в этот страшный момент своей жизни. Именно поэтому он продолжал наносить удары по двери, отчаянно пытаясь выбраться на волю. Он должен ее спасти! Где она сейчас? Ему очень хотелось верить, что она успела убежать из этого ада. Но просто успокоить себя этой мыслью он не мог, он должен действовать, и поэтому продолжал колотиться в дверь. Ему очень хотелось заглянуть в щель, которая была между дверью и потолком, через нее проходило немного света и воздуха, если, конечно, сейчас это можно было назвать воздухом. Раб высоко подпрыгнул, в надежде достичь взглядом щели и попытаться увидеть, что происходит в городе. Он предпринял несколько попыток, но в итоге оступился и упал на земляной пол, ушиб бедро, зато понял, что внизу дышать легче. Мужчина лег на землю и жадно сделал несколько вдохов. Но облегчение наступило ненадолго: невидимая рука сжимала горло тисками все сильнее, грудная клетка уже не поднималась. Сердце затихало, жизнь неумолимо уходила из тела. Пленник замер, в бессильной злобе раздирая в кровь пальцы о земляной пол. Он не может спасти свою любимую и не может спасти себя. Его ждет неминуемая смерть, и о нем никто даже не вспомнит, и, скорее всего, даже не найдут. Бедняга не мог знать, что именно в этом он ошибся: его найдут, но произойдет это даже не через годы, а через века, и его смерть станет маленьким эпизодом одной из самых страшных трагедий в истории человечества, когда целый город оказался погребен под слоем пепла и вулканической лавы.

                                   * * *

1910 год, начало ноября

— Вы должны, вы просто обязаны, заняться этим делом, — голос мужчины звучал более чем требовательно.

— Но я не имею права, — возразил Петр. — Это я в своем уезде обладаю полномочиями, а тут надо обращаться к местным правоохранительным органам.

— Местные правоохранительные органы, как вы изволили выразиться, ничего не знают и ничего не умеют. А у вас не просто образование, у вас опыт. Вы же уже расследовали сложные дела, в том числе и о краже исторических реликвий.

— Для расследования мне нужны определенные полномочия, а тут у меня их нет и быть не может, — продолжал отбиваться Железманов. Очень тяжело объяснить российскому обывателю, что есть закон и он предписывает определенный порядок действий.

— Зачем вам эти полномочия! Вам не надо никого задерживать, — мужчина понизил голос и практически перешел на шепот.

Петр посмотрел на собеседника изумленно. Они беседовали тет-а-тет, кроме них никого в комнате не было. Зачем переходить на шепот? Но не это даже удивляло молодого человека, а суть просьбы: ему предлагали взяться за ведение следствия, но при этом он не обладает никакими полномочиями.

— Я не прошу вас кого-либо задерживать. Вам просто надо побеседовать с людьми, ну вроде как между делом, и постараться узнать, кто мог это сотворить!

Хозяин дома показал рукой на стену, которая была пуста. Буквально вчера здесь висела мозаика, изображающая девушку с распущенными волосами. Сейчас ее не было. Никто из домашних хозяина дома не мог дать внятных объяснений. Все клялись, что мозаику не трогали, не перевешивали. Впрочем, это было строго запрещено, прислуга даже не смахивала пыль с нее. Это делал исключительно сам хозяин. Еще бы. Это не просто картина, намалеванная современным новомодным художником, имя которого забудут через полгода после его смерти. Мозаика была создана древним мастером. Не позже 79 года нашей эры. Почему так точно? Очень просто: она была обнаружена в одном из домов при раскопках в древних Помпеях, в городе, который погиб от извержения Везувия в 79 году нашей эры. К концу XIX века Помпеи уже стали объектом пристального внимания археологов. Многие из находок были представлены в музеях. Целый ряд домов погибшего города был украшен искусными фресками и мозаиками. Исследователей поразило искусство древних мастеров. Для лучшей сохранности древние шедевры были аккуратно перенесены на новые основы и выставлялись теперь в качестве картин. Их можно было увидеть как в музеях, так и некоторых частных домах. Понятно, что приобрести подобный артефакт могли только покупатели с очень солидным кошельком. Вот и хозяин дома был из таких. Достаток сочетался с желанием произвести впечатление. Поэтому древняя мозаика, на которой была изображена юная красавица с распущенными волосами, висела в зале на самом видном месте и всегда с гордостью демонстрировалась гостям. И вот теперь девушки не было. Картина была похищена. Это факт, а от Железманова сейчас требовали найти пропажу. Он же следователь! И уже довольно опытный.

Петр Андреевич продолжал отнекиваться:

— То есть вы предлагаете мне вести частное расследование?

— Вот именно, — обрадовался мужчина. — Вам просто надо беседовать с людьми, пусть они даже не знают, что вы ведете следствие, действуйте, так сказать, инкогнито. Живите как прежде, гуляйте, посещайте музеи и театр, но между делом беседуйте и направляйте вашу беседу в нужное русло. Уверен, что вам с вашим опытом не составит труда вывести собеседников на нужные темы, задать необходимые вопросы, не вызывая подозрения. Вы просто проанализируйте ситуацию, а потом сообщите соображения в местную полицию. Подскажете, кого надо обыскивать и задерживать.

Российский обыватель не просто плохо знает законы, но бывает очень наивный, если дело касается правоохранительной деятельности. Вот так просто расследовать уголовные дела: немного поболтать, и виновный будет обнаружен! Петр еще раз подивился незамысловатым народным взглядам на закон, работу правоохранительных органов, но продолжал пытаться поставить собеседника на твердую почву правовых понятий:

— Ну тогда, может быть, мы сразу вызовем полицию, а если мне в голову придут какие-то соображения, то я поделюсь с ней, — предложил он.

— Боюсь, что они задержат тогда вашу сестру! — привел хозяин дома очередной аргумент.

— Катю? — удивился Петр.

— Естественно. Вы сами сказали, что преступление совершила женщина, — настаивал собеседник.

— Я сказал, что следы, которые мы обнаружили, похожи на женские, — пытался отбиваться молодой человек. — А так, вдруг это был мужчина в женской обуви?

— Но чинам местной полиции может не прийти в голову такой аргумент. И потом… Не мне вам говорить о принципе розыска «Cui prodest?»: «Ищи, кому выгодно», а госпожа Катя очень интересовалась этой мозаикой, — фраза уже походила на шантаж.

— Но Катя пишет научную работу по древним мозаикам, понятно, что эта реликвия заинтересовала ее, — парировал Железманов.

— Вот как раз у нее и есть интерес, — выдвинул свой аргумент потерпевший. — Я могу прямо сейчас сообщить полиции, что у меня есть подозреваемый, точнее подозреваемая. Более того, это подтвердят и другие. Обязательно подтвердят. В официальных показаниях!

Железманов задумался. Похоже, что его и в самом деле шантажируют. Следователь по Касимовскому уезду Рязанского окружного суда Петр Андреевич Железманов никак не ожидал попасть в такой переплет, но похоже выхода у него и в самом деле не было.

— Я должен подумать, — он решил взять паузу. Это единственное, что он мог сделать в данную минуту.

                                   * * *

Несколькими днями ранее

Петр плыл, резкими движениями рассекая воду. Теплая вода приятно обволакивала тело. Молодой человек обожал плавать: этот процесс расслаблял и нагружал мышцы одновременно, создавая ощущение полета. Петр испытывал колоссальное удовольствие, но в то же время его не покидало ощущение какой-то иррациональности, ему казалось, что все это происходит не с ним или он спит, а это все ему снится. Причина такого восприятия очень проста: дело происходило в первых месяцах ноября. Ноябрь! То есть месяц, в котором обычно в его родной среде обитания о купании в отрытых водоемах и не помышляли. Что такое ноябрь в Касимовском уезде Рязанской губернии? Голые без листьев деревья, распутица на дорогах, пронизывающий ветер и нудный, почти не прекращающийся дождик. А тут солнышко продолжало отправлять на землю свои лучи, которые нежно обогревали лица людей, вода сохраняла температуру, позволяющую получать удовольствие от плавания, а в гардеробе становились совершенно ненужными теплые пальто и калоши. Вполне можно было обойтись нарядами, которые подходят в нашей центральной полосе в начале сентября. Причина была в том, что Петр находился не в привычном для себя Касимовском уезде Рязанской губернии, и даже не в Российской империи, а на юге Италии, в Неаполе. И купался он в Неаполитанском заливе, попутно окидывая взглядом панораму на Везувий. Приехал Железманов сюда не один, а вместе с другом Мишей Берштейном, с сестрой Катей и ее однокурсницей-подругой Варей. Это была не служебная командировка, а самый настоящий отпуск. Вернее, это у него был отпуск. Миша приехал в Неаполь с деловой целью: он уже закончил обучение в коммерческом училище и занимался бизнесом. Он вел торговые дела, привозил заморские ткани из Италии в Одессу, а в Неаполь возил российские товары. Однако его не покидали мысли об еще одном предприятии: в многонациональной Одессе и кухня была многонациональная. Поэтому у Миши было в планах открыть итальянский ресторан, а при нем макаронную фабрику. Ему надо было закупить оборудование, узнать тонкости приготовления блюд итальянской кухни. Катя же и ее подруга прибыли в Неаполь с научной темой: они изучали искусство Древнего Рима, и их привлекали археологические находки в Помпеях.

Город поразил своими контрастами, шумными и не очень чистыми улицами. Темпераментные неаполитанцы выясняли отношения прямо на улице, громко ругаясь и жестикулируя. В порту также шла оживленная жизнь, корабли разгружались и вели погрузку круглосуточно, торговцы рыбой предлагали товар прямо улице. Один раз Железманов проснулся ночью и потом долго не мог уснуть, так как под окнами в три часа ночи несколько мужчин устроили выяснение отношений. Ругались они смачно, громко выкрикивая проклятия в адрес друг друга, потрясая кулаками, но до драки дело так и не дошло. Несмотря на это, Петру и его спутницам город понравился. Извилистые улицы, огромный залив, панорама на Везувий — все это было очень необычно, резко отличалось от привычных видов городов средней полосы, а потому было очень привлекательно. Плюс впечатлений добавляла местная кухня, в том числе и необычные фрукты, которые путешественники никогда ранее не пробовали. В первые же дни пребывания за границей Петр и его спутники познакомились с россиянами, постоянно живущими в Неаполе. Впрочем, для этого не требовалось никаких усилий. Для жилья друзья выбрали меблированные комнаты, представляемые предпринимателем российского происхождения Николаем Николаевичем Своровским. Сдача жилья в наем была не единственным его бизнесом. Скорее это был даже не бизнес, а хобби: часть своего дома он обустроил как мини-гостиницу, комнаты в которой стремился сдавать преимущественно подданным Российской империи. Хозяин устроил комнаты разной ценовой категории. У него могли найти приют как состоятельные господа, привыкшие к дорогим и хорошо обставленным покоям, так и небогатые студенты, учителя, начинающие врачи и художники. Им предлагались скромные комнаты за весьма демократичную цену. Вероятно, для хозяина важнее был не доход от отеля, а возможность регулярно общаться с соотечественниками, узнавать новости и говорить на родном языке. Как выразился Миша Берштейн, Своровский «специально собрал каждой твари по паре, чтобы иметь Россию в миниатюре», то есть общаться с людьми разных социальных слоев. Таким образом Петр, Михаил и девушки попали в маленькую, но очень пеструю по составу российскую колонию. Между собой они свое место жительства так и называли — Ноев ковчег. При этом хозяин позаботился о том, чтобы и он сам, и его постояльцы имели возможность много и активно общаться. В здании, кроме комнат хозяина и гостей, хозяйственных помещений, было образовано, как сейчас говорят, несколько общественных пространств, то есть помещений, предназначенных для всех. Самым большим таким помещением была столовая с террасой. Большая светлая комната с высокими арочными окнами, чередовавшимися с дверьми со стеклянными вставками. В хорошую погоду двери отрывались и столовая плавно переходила в террасу, где также стояли столики и можно было по желанию принимать пищу под крышей или прямо на улице. Если на улице шел дождь или было холодное время года, то двери закрывались и гости могли есть в тепле. В промежутках между приемами пищи можно было провести время в малой гостиной. Так называли довольно уютную комнату, дверь в которую вела прямо из столовой. Там стояли несколько диванов, кресла, маленькие столики. Можно было заказать кофе, бокал вина, обсудить последние новости, почитать газету, заняться рукоделием, просто посидеть не в гордом одиночестве, а в компании своих соотечественников. Часто в малую гостиную заглядывал еще один обитатель этого дома — серый лохматый кот Мичо. Он обожал составить компанию какой-нибудь даме, устроившись рядом, а еще лучше на коленях, мурчание можно было слышать на всю комнату. Кот принадлежал супруге хозяина дома. Он явно был на положении всеобщего любимчика, которому позволено многое. Порой он даже не просто попрошайничал во время обеда, но занимался небольшим воровством: у зазевавшегося гостя неожиданно мог пропасть с тарелки кусочек ветчины или бисквита. Вы не знали, что коты едят бисквиты? И что такого? Там много яиц. И вообще это вкусно. Даже если кто из гостей и начинал сердиться и ругаться, то зверь ухитрялся посмотреть из-за угла таким смущенным взглядом («Ты ведь на меня не сердишься?»), что все начинали улыбаться.

Кроме того, в гостинице имелась комната, которую называли большой гостиной. Она была обставлена более дорогой мебелью. После ужина там все пили кофе и проводили остаток дня в компании. Однако эта комната открывалась только к вечеру, днем же она запиралась. Хозяин предполагал, что в дневное время многие его постояльцы будут отсутствовать, но если кому захочется общества или кофе (ну или того, и другого), то все это можно получить в малой гостиной. А вот к вечеру, скорее всего, все постояльцы будут на месте, и после ужина они захотят провести время совместно. И тут уже нужна комната, которая вместит всех.

Знакомство с обитателями Ноева ковчега происходило постепенно. Рано утром на следующий день после приезда друзья отправились в столовую, где для гостей сервировали завтрак. Они думали, что будут единственными в этом помещении, так как пришли довольно рано. Их пароход пришвартовался в сумерках, и в гостиницу оно попали поздно. Поэтому ужин они пропустили, и сейчас чувство голода просто обязало их стать ранними пташками. Но в столовой они оказались не одни: за столиком у окна заканчивала завтрак пожилая семейная пара. По манере держаться, одежде и даже взгляду было видно, что муж и жена принадлежат к привилегированным слоям общества и очень этим гордятся. Дама была одета в коричневую юбку и бежевую элегантную блузку, сошедшую с последнего номера журнала моды. Шелковая ткань, тонкое кружево, золотая булавка, которой был закреплен воротник, — все это говорило, что в этой семье деньги водились. Идеально прямая спина, безукоризненное владение столовыми приборами свидетельствовали, что в молодости дама воспитывалась не абы где, а скорее всего в каком-нибудь престижном женском учебном заведении. Немного не вязался с образом утонченной дамы ее шатлен, прикрепленный к поясу юбки. Большинство современных людей даже не знают, что такое шатлен. Это прообраз косметички и дамской сумочки одновременно — специальный брелок, который позволял крепить к поясу необходимые вещи: ключи, инструменты для рукоделия, косметические принадлежности. В набор шатлена могли входить разные вещи, кто-то обязательно прикреплял ножницы и маленькое шило, кто-то не носил ножницы, но носил миниатюрную записную книжку или миниатюрный кошелек для мелочи. Шатлены были в начале ХХ века очень популярны, и это не случайно. Женский мир постепенно расширялся, женщины выходили из своих комнат, салонов, начинали осваивать различные профессии, даже самостоятельно делать различные покупки. Куда девать необходимые мелочи? Вот и родился предмет, очень похожий на многофункциональный брелок. Сатирическая пресса даже высмеивала этот аксессуар, рисуя карикатуры на дам, ухитрившихся прикрепить к шатлену не только дамские мелочи, но и собачонку и даже детей. Молодые люди поздоровались и стали усаживаться за стол, Миша и Петр согласно правилам этикета отодвинули стулья и помогли сесть своим дамам. Эти учтивые жесты не прошли мимо супружеской пары, и они снизошли до общения с новичками:

— Доброго дня, молодые люди! Сегодня чудесная погода, — разговор о погоде самый универсальный, с ним хоть начинай вербовать шпионов, хоть знакомиться с барышней из аристократического круга.

— Да, это очень приятно, когда светит солнышко, а не моросит дождь, — откликнулся дежурной фразой Петр.

После завтрака Миша проводил друга и девушек к Национальному музею, а сам отправился, как бы сказали в Одессе, делать бизнес. Национальный археологический музей — один из древнейших музеев мира. Его здание было сооружено в 1586 году и первоначально предназначалось для казарм, потом туда переехал университет, а затем здание приспособили под размещение королевских коллекций, которые пополнялись археологическим находками из Помпей и Геркуланума. Девушки с интересом погрузились в изучение артефактов. Впрочем, Петр тоже не скучал: история всегда нравилась ему. Поэтому он увлеченно рассматривал скульптуры, предметы быта, выставленные в витринах. Особое внимание вызвали у путешественников фрески и мозаики, которые были извлечены из домов при раскопках в Помпеях. Все трое просто замерли в четвертом зале на первом этаже перед огромной мозаикой, изображающей сражение Александра с Дарием. Художественное произведение вызывало восхищение:

— Как верно переданы пропорции и людей, и лошадей, — заметил Петр.

— Не только пропорции, но и позы, жесты, — добавила Катя.

— Да, так и кажется, что вот эти люди, изображенные на мозаике, ринутся навстречу друг другу и сразятся в смертельной схватке, — подытожила Варя.

Они довольно долго стояли у стены, на которой была размещена мозаика, обсуждая достоинства этого великого произведения искусства.

— А ведь это начало нашей эры, тогда еще развитие химии, физики было на совсем другом уровне, а люди создавали такие реалистичные и живописные полотна. Люди, растения, животные передавались очень правдоподобно. И по форме, по пропорциям, и по цветовым решениям, — продолжала восхищаться Варя.

— Давайте я вам это зарисую, — предложил Петр. Это сейчас каждому очень легко зафиксировать увиденное: фотокамера в мобильном телефоне позволяет это делать даже тем, кто не в состоянии нарисовать самое примитивное изображение. А в начале ХХ века можно было только зарисовать, что было доступно не каждому. Поэтому предложение молодого человека было как никогда кстати. Но поддержала это предложение только Катя. Варя отреагировала иначе:

— Спасибо, но мы тоже что-то умеем, — холодно произнесла она. — Завтра приду сюда с карандашом и бумагой и зарисую.

— Варя, зря ты так, Петя и в самом деле великолепно рисует, — попыталась остановить подругу Катю.

— Вот я для сестры и сделаю зарисовки, а вы, если вам это угодно, можете обслуживать себя сами, — парировал молодой человек. Он уже привык, что подружка его сестры порой была не особо любезной. Во время плавания на корабле из Одессы в Неаполь Варя держалась с братом подруги отчужденно, холодно реагировала на знаки внимания. Дело было в профессии Петра: он служил следователем. Катя отвела брата в сторонку и поведала историю, которая произошла с ее подругой. Дело в том, что недавно за ней ухаживал один молодой человек, но потом оказалось, что его привлекала не Варя. Он просто использовал юную и неопытную барышню, посылал ее с небольшими поручениями, просил сохранить вещи. Выяснилось, что молодой человек состоял в одной революционной группе, а девушка ему нужна была как прикрытие. Варе очень повезло в том плане, что после ареста ее ухажера сотрудник жандармского управления быстро разобрался в непричастности девушки к революционному движению. Поэтому он постарался сделать так, чтобы в уголовном деле имя Вари не фигурировало. Однако в душе девушки эта история оставила солидный рубец, мужчины вызывали у нее недоверие. А также настороженность вызывали работники правоохранительных органов, поэтому, услышав, что брат ее подруги служит следователем, она тут же нахмурила брови.

— А вообще ей спасибо надо сказать этому жандарму, — заметил Петр, услышав всю эту историю. — Ему было проще отправить ее по этапу, а не выводить из дела.

— Да, это так, но Варя очень обиделась на всех мужчин сразу.

— Бывает, — кивнул головой Железманов. В его служебной практике тоже встречались моменты, когда люди относились к нему предвзято именно потому, что он служил следователем. Поэтому он снисходительно относился к выпадам девушки и ее нежеланию отвечать на любезности. Вот и сейчас он проигнорировал холодный отказ и прикинул, как он завтра начнет зарисовывать это полотно. Потом компания поднялась на второй этаж. Там их вниманию предстали мозаики из дома Фавна в Помпеях.

— Похоже, что этот Фавн был большим любителям природы, — заметил Петр. И в самом деле, на мозаике были изображены различные животные и птицы: цапли, утки, крокодилы.

Путешественник с восхищением рассматривали стены: птицы и крокодилы были выполнены с высокой степенью реалистичности, казалось, что вот-вот и они начнут шевелиться. Но особое впечатление произвело изображение кота, поймавшего перепелку. Животное вцепилось в добычу, прижимая к земле невезучую птицу, — глаза, ушки, даже усики были переданы очень реалистично. Пятнистая шубка животного тоже была выполнена очень натурально.

— Сегодня у него удачный день, — иронично заметил Железманов. В его голосе явно сквозило сочувствие к коту, а не к пернатому. Это уловили и девушки.

— Твой брат любит кошек? — удивилась Варя.

— Еще как! — воскликнула Катя. — Он обожает своего рыжего кота Тимофея.

— Неужели? — голос девушки был наполнен скептицизмом.

— У нас все в семье кошатники, — пояснила Катя. Но на Варю это особого впечатления не произвело.

Петр перевел разговор на другую тему:

— Даже не сразу понимаешь, что вся картина выполнена не кистью, а маленькими камешками, которые составляют единое изображение.

Еще не хватало, чтобы эта барышня стала его высмеивать за эту слабость. Он все никак не мог отделаться от комплекса, что любить кошек — это удел женщин, а не мужчин.

                                   * * *

Первое посещение музея было очень результативным: девушки убедились, что не зря стремились приехать сюда. В коллекции музея был целый ряд выдающихся мозаик, которые предстояло зарисовать и описать. А сейчас можно уделить внимание и самому городу. Они вышли из музея и стали спускаться вниз к побережью по улице Толедо. Главную улицу Неаполя пересекало множество других улочек, извилистых и порой таких тесных, что кажется, что с одного балкона можно передать какую-нибудь вещь на такой же балкон дома напротив. Некоторые улицы представляли собой узкие проходы между домами, заканчивающиеся тупиками. С балконов свешивалось белье, впрочем, многие веревки, на которых были развешаны предметы мужского и женского туалета, болтались прямо над головами прохожих. На ветру это все трепыхалось и колыхалось, создавая иллюзию с мачтами корабля. При этом было полное ощущение, что все жители этого города обитают именно на улице или балконах. Соседки, заняв позицию на балконах, обсуждали новости. Внизу у домов другие хозяйки готовили пищу прямо на улице, были и те, которые тут же и спали. Люди бегали, суетились, толкались, если кто останавливался для разговора, то эта беседа сопровождалась эмоциональными выкриками и жестами. Эта сумбурная оживленная жизнь создавала ощущение, что в городе революция. Однако это было не так, таковой была обычная повседневная жизнь прибрежного города. Они прошли к набережной Партенопе и остановились напротив замка Кастель-дель-Ово. Тут тоже кипела жизнь, торговцы предлагали самый разнообразный товар: овощи, фрукты, дары морского царства. Рыбы, морские гады лежали в корзинках, стоящих прямо на земле. Хозяйки отчаянно торговались с продавцами. Приходилось внимательно смотреть под ноги, так как отходы этой торговли (листья, перезрелые, отвергнутые покупателями овощи и фрукты, рыбья чешуя) в обилии устилали набережную, угрожая не только чистоте обуви и подолов, но и представляя опасность — можно было поскользнуться и упасть. Зато перед глазами открывалась чудесная картина панорамы Неаполитанского залива. Везувий составлял с замком и заливом потрясающую по своей красоте картину. Легкий дымок шел из его кратера.

— Стоит тихий такой, — иронично заметила Варя.

— Ну да. Погубил целый город и теперь прикидывается тихоней, — отозвался на иронию Петр.

Понятно, что многовековой исполин остался к критике равнодушен. Да, он, вулкан, погубил много людей. Но это не его проблемы. Его дело такое — выкидывать лаву и пепел, а людям думать надо, где селиться.

— Что поделать, но именно такая человеческая катастрофа позволила сохранить и показать жизнь людей такой, какой она была в тот момент. Мы имеем уникальную возможность заглянуть в дома этих людей, узнать их быт и занятия, — повернула ситуацию в другую сторону Катя. — Только представьте, если бы могли так оказаться в домах Старой Рязани или на улицах Киева перед тем, как город разгромили воины Золотой Орды!

— Но ведь в Старой Рязани тоже ведутся раскопки, — возразил Петр.

— Да, только большинство домов уже истлело, так как они были построены из дерева, многие предметы тоже. А тут пепел Везувия сохранил даже некоторые продукты, — выдвинула свои аргументы Варя.

Наступило время возвращаться в гостиницу. В столовой уже сервировали ужин. Мичо устроился на одном из стульев, стоящих у стены. Было понятно, что он рассчитывал на свою долю лакомств во время ужина. Знакомая супружеская пара уже заняла место за столиком. У дамы возникла небольшая проблема: она никак не могла поджечь папироску, вставленную в длинный мундштук. Женщина сидела у окна, и ветер, который периодический прорывался в открытое окно, тушил огонек раньше, чем он успевал распалить табачное изделие. Супруг ее дремал в кресле-качалке и никак не мог помочь в решении возникшей проблемы. Петр среагировал по правилам этикета:

— Позвольте, я вам помогу, — взял спичку, зажег ее и, прикрывая рукой, поднес к папироске.

Взаимные приветствия и небольшой диалог:

— Как вам Неаполь? — традиционный вопрос более опытных обитателей гостиницы к вновь прибывшим.

— Замечательно, очень яркий и необычный город, — ответил Петр.

— И погода просто чудесная, у нас сейчас сплошные дожди. А тут вроде как ноябрь, а такое ощущение, словно начало сентября, — добавила Катя.

— Мы набрали с собой теплых вещей, и похоже, что они останутся не у дел, — добавила Варя.

— А вы откуда? — спросила дама. Муж ее оставался безучастным к разговору, подремывая в кресле.

— Из Петербурга, — ответила за всех Варя. Она и в самом деле была родом из столицы. Петр и Миша не стали уточнять, что живут в других городах. Для настоящего разговора это было непринципиально. Но именно это имело дальнейшие последствия: пожилая собеседница, решив, что вся компания прибыла из столицы, проявила к ним большой интерес. Она толкнула своего мужа в бок и произнесла:

— Вольдемар, ты смотри, молодые люди прибыли из Петербурга.

Потом она протянула руку и томно произнесла:

— Софья Михайловна Вожжинская.

Петр и Михаил приложились к руке и представились:

— Петр Андреевич Железманов, служу по линии Министерства юстиции.

— Михаил Яковлевич Берштейн, я по коммерческой части.

— Екатерина, Варя, — девушки сделали небольшой книксен.

— Мы тоже очень рады знакомству, — за спиной раздался мужской голос. Присутствующие обернулись и увидели двух мужчин. Первому было явно не больше тридцати, второй был значительно старше, голова его была полностью седой, но поджарая фигура и довольно живой взгляд говорили о сохранившемся крепком здоровье и жизненной активности.

— Позвольте представиться, — начал знакомство более молодой, — Андрей Сергеевич Гринев. Инженер, тут по делам своего производства.

— Трофим Алексеевич Пимов, предприниматель. Вожу апельсины бочками, — отрекомендовался его спутник.

Настала очередь девушек протягивать руки для поцелуев.

— Вы опять купались в заливе? — недовольным тоном произнесла Вожжинская.

— Обязательно, дорога Софья Михайловна, — с улыбкой проворковал Гринев и попытался поцеловать руку даме. Но та с недовольным видом отдернула ее, показывая, что эту честь надо заслужить.

— Софья Михайловна — дама строгих правил и она считает купанье в заливе страшно неприличным делом, — видом заговорщика пояснил Петру и Мише Пимов. Было видно, что и Гринев и Пимов относятся к чудачествам старушки как к детскому капризу, на который можно не обращать внимания.

— Приличные люди не будут в полуголом виде сигать в воду, — начала привычную нотацию дама. Конечно, купались тогда не в голом виде, точнее совсем не в голом. В начале ХХ века уже существовали специальные костюмы для купанья. Но скрывали они намного больше современных. У мужчин купальные костюмы походили на укороченные комбинезоны гимнастов, а у женщин — на короткие платья. И тем не менее многие и такие костюмы считали верхом неприличия. Но развить эту мысль дама не успела. Подали ужин. А после него все обитатели этого своеобразного Ноева ковчега переместились в большую гостиную. Гостям принесли кофе, некоторые мужчины достали сигары. Перед Софьей Михайловной появились пяльцы с вышиванием. Петр даже не понял, откуда они взялись. Понятно, что дама ужинала без них. То ли ее супруг успел сходить в комнату и принести жене рукоделие, то ли это сделал кто из слуг — было не понятно. Однако Железманов не мог не заметить, что на ткани довольно сложный узор. Женщина погрузилась в работу, а Петр уделил внимание пушистому члену этого собрания — Мичо любил не только приемы пищи, но и вечерние посиделки: всегда найдется двуногий, который возьмет кота на ручки и будет гладить без устали. Вот сейчас человек и зверь получали взаимное удовольствие. Катя и Варя пили кофе и наслаждались отдыхом, необычной обстановкой, с интересом посматривая в окно. Они опять обсуждали теплую погоду и бесполезность большей части своего багажа.

В гостиной появился владелец дома Николай Николаевич Своровский:

— Добрый вечер, господа! Как у вас дела? Все ли устраивает?

Было видно, что такие вопросы хозяин задает постояльцам регулярно. Новые гости удостоились у него особой заботы:

— Добрый вечер! Как вам у нас? Как вам Неаполь? Может нужно что-нибудь подсказать? Что вас интересует? Театр, магазины? Дамы, вы не желаете приобрести обновки? Я вам подскажу. Показать вам, где продают последние новинки моды?

Однако Варя и Катя проявили равнодушие к возможному круизу по магазинам:

— Нас не интересуют магазины.

— Как не интересуют? — удивился Своровский. Остальные тоже посмотрели на барышень с удивлением: дамы не интересуются обновками?

— Нас интересует древнеримское искусство, — пояснила Катя.

— А точнее мозаики древних Помпей, — добавила Варя

                                   * * *

79 год н.э.

Рынок гудел и шумел. А разве может быть иначе? Одни покупают. Другие продают. Продавцы и покупатели имеют схожие цели: выиграть по качеству и кошельку. Поэтому между двумя сторонами шла острая и непримиримая война — одни расхваливали свой товар, чтобы иметь возможность поднимать цену, другие старательно выискивали недостатки с целью получить основание для скидки и снижения цены.

— А что страшная такая? — неслось со стороны покупателей.

— А она не для танцев воспитана, она готовит божественно. Что мурену, что старого козла приготовит так, что пальчики оближешь, — отвечал продавец.

— Что-то он худой очень! — выставлял очередную претензию уже другой покупатель еще одному продавцу.

— Это не худоба! Он жилистый, сильный как вол!

— Пусть покажет зубы!

— А ну открой рот! — поворачивался продавец к своему товару, и тот послушно открывал рот.

Для современного человека такие сцены покажутся дикими, но в Древнем Риме это никого не смущало: это не просто рынок, это рынок рабов. Человек тут выступал таким же товаром, как вол, корзина фруктов или отрез ткани. Поэтому учитывали все: внешний вид, состояние зубов, умение красиво говорить или, наоборот, молчать, готовить или танцевать, владение ремеслом, а то и иноземными языками. Все, кроме одного — мнения самого раба. Он — живая вещь! Его участь — покорность и безмолвное подчинение господину.

Поэтому он молча стоял и ждал своей участи, он не хотел, чтобы хозяин его продавал. Тот неплохо кормил своих слуг и хоть часто хватался за свою палку, но удары наносил вполсилы, демонстрируя не столько физическую слабость, а лень и общее пренебрежение к рабам, которые не достойны его благородного напряжения. Поэтому раб попытался сделать шаг назад, чтобы быть менее заметным господам, которые ходили и выбирали товар. Но палка дала о себе знать, и даже более сильно, чем обычно. Хозяйский дом получил все, что мог ему дать этот раб, он стал ему не нужным ртом, который требует хлеба, сыра, оливок и вина. Лишнюю вещь всегда продают. Поэтому они стоят под солнцем на ярмарке живого товара.

— Вам не нужен мастер? Хороший мастер, — с ласковой улыбкой произнес управляющий хозяина, которого отправили на рынок сбывать бесполезную вещь, двум явно состоятельным господам. Одежда на них была из дорогой ткани, а взгляд сытый и полон лени.

— Мастер? — переспросил один из них.

— Да, мастер. Может быть вы желаете украсить свой дом мозаикой? Он сделает ее в кратчайшие сроки. Что желаете? Собаку у входа? Прекрасную девушку в зале?

— Зачем мне собака у входа, да еще не настоящая? — воскликнул один из господ.

— Чтобы ваши гости восторгались, а враги вас опасались, — ответил продавец живого товара.

— Нет, мне лучше гада морского, — ответил второй господин.

— Глаций, а тебе не кажется, что осьминог лучше на тарелке, чем на полу или стене, — заметил его приятель.

— Апасид, ты так говоришь, потому что твой дом уже украшен мозаикой, — возразил Глаций.

— О, да. Я потратился знатно. Но зато мне не надо объяснять рабыням свои желания. Не мешало бы и тебе сделать что-то подобное.

— Я подумываю об этом, просто сегодня уже потратил все монеты, которые взял с собой, — вздохнул Глаций.

Он оглянулся назад, где стоял его управляющий и по-хозяйски держал за руки двух женщин. Одна была уже в возрасте, вторая — юная и прекрасная.

— Зачем ты купил сразу двоих? Купил бы только молодую, от нее больше толка. Старая уже умрет скоро, — спросил Апасид.

— Не умрет, у нее все зубы на месте, зато она умеет готовить, как готовят в Египте. Можно было бы не покупать молодую, но больно уж ее хвалили.

— В чем хвалили?

— Хорошо танцует и поет ангельским голоском, — довод Глация был более чем прост.

Не только Апасид, но и управляющий, торгующий рабом-мастером, и сам раб невольно посмотрели на приобретение Глация. Девушка и в самом деле была прекрасна: правильный овал лица, большие темные глаза, черные кудри. Изящная фигура и даже мельчайшие движения говорили, что это утонченная танцовщица. Раб даже забылся до того, что сделал шаг вперед, чтобы лучше рассмотреть девушку, потом, опомнившись, быстро встал на свое место и потупил взор: за такое самоволие можно и палкой получить. К счастью, никто этого не заметил. Разговор о купле-продаже шел своим ходом:

— Может быть, мне будет позволено дать господину совет? — ласково произнес продавец.

Разве господам нужны советы от управляющих, даже если они свободные (хотя в качества управляющего мог выступать и раб)? Однако оба господина невольно посмотрели на продавца.

— Я думаю, что ваш товарищ мог бы дать вам в долг, — с почтением произнес продавец, склоняя голову. — Я уверен, что завтра у вас будут деньги, но этого товара уже не будет. Поверьте, это уникальный мастер.

Каждый продавец должен быть хорошим психологом. Увидеть скрытые возможности, суметь использовать их и показать свой товар не просто лучшим, но и редким, и даже уникальным, нарисовав перспективу не увидеть его больше никогда. Не зря бывший господин этого раба выбрал его в качестве управляющего, он умел торговать и понял, что господин не только любит красивую жизнь и в тайне души завидует своему приятелю, который уже украсил свой дом мозаикой, но и с деньгами у него не так плохо. Глаций и в самом деле не бедствовал, завтра-послезавтра придет новый караван кораблей с его товаром и будут средства не только на этого раба, но и чтобы купить ему пару помощников и все необходимые материалы. Поэтому последовал небольшой диалог между приятелями, которые обсуждали, на каких условиях один выручит монетами другого. Когда договоренность была достигнута, то начался торг. Обе стороны торговались увлеченно и яростно. Одни активно выискивали недостатки в товаре, призывали к опыту своих приятелей, которые смогли купить подобный товар раза в полтора дешевле, другой опровергал недостатки и напирал на достоинства. Однако обе стороны понимали, что вопрос в общем-то решен: покупатель уже твердо решил приобрести мастера, и в глубине души он уже согласился с ценой, но просто игра есть игра — и стороны играли по всем правилам. Раб смиренно ждал финала, только сейчас он уже хотел, чтобы сделка совершилась. Не смея поднять глаза, он больше всего боялся, что покупатель передумает. К счастью, он не передумал, и вскоре управляющий Глация уже взял в руки конец веревки, которая была завязана на руке невольника. Вещь перешла от одного хозяина к другому.

                                   * * *

1910 год, начало ноября

На лицах мужчин замерло удивление. Дамы, которые не интересуются нарядами, — это довольно редкие особы. Особенно тут, в Неаполе, где полно лавок, магазинов и магазинчиков с самыми разнообразными товарами на любой кошелек, где новинки моды представлены не хуже, чем в Париже. Но Своровский не просто удивился, он обрадовался.

— Это замечательно, тогда прошу посмотреть сюда!

Он подбежал к стене, часть которой была занавешена полотном.

— Опять забыли это сделать, — пробурчал хозяин дома и отодвинул занавеску. И тут гости увидели главную ценность этого дома — там висела мозаика. Кусочки слюды складывались в изумительную картину: девушка с распущенными волосами смотрела на зрителя немного смущенно.

— Вот, удалось приобрести по случаю, — скромно проговорил хозяин дома. Однако было очевидно, что эта скромность напускная, бесспорно, картина представляла гордость хозяина дома.

— А это… — Катя не решилась задать вопрос, продолжая всматриваться в мозаику. Но Своровский правильно понял вопрос:

— Не сомневайтесь, не подделка. Была обнаружена в одном из домов при раскопках в Помпеях.

— Но как она попала к вам? Ее место в музее! — воскликнула Варя. Обе девушки подошли к мозаике почти вплотную и замерли в изумлении. Оказывается, даже тут, в гостинице, был объект их научного интереса. Петр тоже не остался равнодушным, он опустил кота на пол и подошел к стене, где висел раритет. На морде Мичо отразилось непонимание: как можно поменять его персону на какую-то там картинку? Впрочем, возражения были не только у него, хозяин дома стал доказывать свое право на владение историческим артефактом.

— Ну зачем же обижать частных коллекционеров! Мы тоже приносим пользу обществу. Многие частные коллекции потом становятся основой для музейного собрания. Тем более, что вы же в данный момент имеете возможность лицезреть эту древнюю красавицу, — довольно умело отбивался он. На лице его расплывалась довольная улыбка. Было видно, что он страшно гордится картиной. Мозаика висела в общей гостиной так, чтобы ее могли видеть все. Но так как ценность этой вещи была чрезвычайно велика, то комнату почти все время держали закрытой и открывали только вечером, когда гостей сюда приглашали пить кофе. А днем, когда не было гарантии, что обязательно найдутся желающие проводить время в гостиной, комнату запирали. Для желающих выпить кофе или поболтать в дневное время, как уже говорилось, была предназначена малая гостиная. С целью защитить уникальный экспонат от пыли и солнечного света мозаику закрывали занавеской. Прислуге вменялось в обязанность открывать вечером после ужина большую гостиную, отодвигать занавеску и находиться поблизости: и гостям услужить, и за мозаикой присмотреть. После того как все расходились по спальням, мозаику надлежало занавесить, а гостиную закрыть на ключ. Правда, прислуга часто забывала делать некоторые вещи, а именно задвигать и отодвигать занавеску. Поэтому вновь прибывшим Своровский всегда стремился лично показать предмет своей гордости. Катя и Варя замерли в изумлении перед мозаикой. Какое замечательное дополнение к их исследованию! Они рассматривали работу древнего мастера, стараясь не пропустить ни малейшей детали.

— Вот, молодые люди, учитесь! — неожиданно раздалось у них за спиной. Они обернулись. Голос принадлежал Софье Михайловне. Пожилая женщина оторвалась от своего рукоделия и с надменным видом смотрела на присутствующих. Мужчины посмотрели на нее вопросительно.

— Состоятельные и знатные люди именно так оставляют память о своих женах! — наставительно произнесла дама. При этом выразительно посмотрела на мужа, но Вольдемар не обращал на намеки супруги никакого внимания. Он продолжал листать газету с таким видом, словно он один в комнате.

— А вы уверены, что это жена знатного гражданина древних Помпей? — спросила Катя.

— Ну возможно, что дочь, смотрите, какое юное лицо! — вставил свое мнение Пимов. Он не особенно охотно принимал участие в спорах и дискуссиях, которые имели место в большой гостиной, только иногда совместно с Гриневым подшучивал над Вожжинской.

— Лицо юное и прекрасное, — согласилась Варя. — Но вряд ли эта женщина благородного происхождения.

— Не надо говорить глупости, что за манера у современной молодежи: спорить со старшими, — фыркнула Софья Михайловна.

— Но я спорю не просто так. Эта барышня не похожа на представительницу благородного семейства, — продолжала настаивать девушка.

— Это почему? — спросил Своровский. На его лице читалось самое настоящее любопытство, еще никто из гостей не делал такой оценки предмету его гордости.

— Представительницы привилегированных слоев обязательно носили украшения, волосы убирали в прическу, а тут у девушки распущены волосы. Так выглядели простолюдинки, — сказала Варя.

— Возможно, это вообще рабыня, — поддержала подругу Катя.

— Но зачем хозяину дома надо было изображать рабыню? — удивился Пимов.

— Этого нам уже не узнать, — вздохнула Катя. — В любом случае можно только восхищаться мастерством древнего мастера. Искусство выкладывания мозаики было доведено древними до совершенства. Люди, птицы, звери изображались с потрясающей достоверностью.

— Не тем вы загружаете свой мозг, — махнула рукой Вожжинская. — Зачем вам нужны эти мозаики? С чего вам в голову пришло их изучать?

— Книги интересные в детстве читала, — пояснила Варя. — Когда я училась в гимназии, то мне подарили книгу Булвер-Литтона «Последние дни Помпеи». Она захватила меня, с тех пор я мечтала побывать в Неаполе и лично съездить в Помпеи.

— Я помню, нам в гимназии тоже эту книжку рекомендовали, но мне она показалась довольной скучной, — вспомнил Андрей Сергеевич. — Но, возможно, меня просто не интересует история, мне больше понятны законы физики и математические формулы.

— А мне понравилось, и Кате тоже, — Петр посмотрел на сестру. Та поддержала брата:

— Да, там так подробно описана жизнь в древнем городе и такая увлекательная история, с такой интригой и тайной. Целый детектив. Вспоминая сюжет этой книги, я бы назвала эту барышню Нидией, — предложила девушка.

— Почему именно Нидия? Там же были и другие действующие лица женского пола. Например, Илона, — спросил Миша. Он тоже очень ценил в детстве приключенческую литературу.

— Илона была знатной и богатой, вряд ли бы ее стали изображать с распущенными волосами и без украшений. А Нидия — это рабыня. Она вполне могла выглядеть так, — возразила Катя.

— Договорились, назовем эту красавицу Нидией, — согласился Миша.

---

                                   * * *

79 год н.э.

Прием гостей — дело ответственное. Никто не должен уйти разочарованным. И дело не только в дружеских чувствах. На следующий день все будут обсуждать прием у афинянина Глация. Высший свет Помпей уже привык, что в доме греческого аристократа подают лучшие блюда и самые изысканные напитки, а слух гостей услаждает музыка в исполнении самых искусных музыкантов. Поэтому каждый прием гостей становился своеобразной проверкой, приглашенные, словно экзаменаторы, тщательно проверяли, а не стал ли стол скуднее, напитки кислее, а музыканты менее старательны. Сегодня в доме Глация ожидалось всего пять гостей, но это не делало задачу проще: эти пятеро с не меньшим успехом, чем пара дюжин гостей, могут разнести славу о застолье по всему городу. Пусть Помпеи и меньше Рима, но элиты там сосредоточено не меньше, чем в столице. В лавках активно велась торговля, принося солидные прибыли гражданам древнего города, на Форуме кипела политическая жизнь, театр и цирк услаждали жаждущих развлечений, в многочисленных домах терпимости принимались гости с разных уголков света. Поэтому о маленьком пире в одном из домов Помпей будут судачить по всему государству.

Гости удобно расположились на ложах (в античности элитарные слои общества предпочитали принимать пищу полулежа). Рабы внесли на подносах первую перемену блюд. Зрелые фиги, анчоусы и яйца составляли искусный натюрморт. Другие рабы держали в руках тазы с ароматизированной водой и салфетки, чтобы гости могли омыть руки. После омовения присутствующие вознесли молитву. Естественно, эта была не та молитва, которую произносят собравшиеся за столом сейчас. Точнее не тому. Гости молились не Христу, а Вакху — римскому бога вина. Потом стол окропили вином и приступили к трапезе.

— Клянусь Зевсом, это вино достойно наилучших похвал, — воскликнул один их гостей — эдил Панса.

— Естественно, — довольно улыбаясь, произнес хозяин дома и бросил рабу через плечо: — Принеси амфору.

Раб правильно понял слова хозяина и принес не саму амфору, а свиток, который крепился к сосуду с напитком. Глаций развернул документ и зачитал текст, гласивший, что гостям предложено вино пятидесятилетней выдержки. После закусок на столе стали появляться блюда более серьезные. Запеченная на гриле внушительного вида мурена заняла большую часть стола. Раб привычным движением начал расчленять рыбу на куски. Хищнице не повезло — вместо охотницы она стала добычей, вместо спокойного переваривания пищи где-нибудь в норе на дне морском сама превратилась в угощение. И похоже, что весьма утонченное. Когда гости поднесли куски ко рту, Глаций с нескрываемым интересом посмотрел на них.

— Оооо, это блюдо выше всяких похвал, — воскликнул Саллюстий. Невысокий и полненький, он одним своим видом говорил, что вкусная еда — вещь, в которой он знает толк. Однако его мнение было не единственное. Реплики и восхищенные возгласы произнесли практически все. Блюдо пришлось по вкусу абсолютно всем, Глаций едва заметно выдохнул, стало понятно, что он переживал за впечатление, которое произведет угощение на гостей.

— Мы оценили твое блюдо, — успокоил хозяина Клодий. — Однако не мог ли ты удовлетворить наше любопытство?

— А в чем оно состоит? — довольный Глаций был готов ответить на многие вопросы.

— Раскрой секрет этого изумительного вкуса?

— Секрет? Нет никакого секрета, — ответил хозяин.

— А ты не лукавишь? — не поверил ему Клодий.

— Уж не нарушил ли ты запрет? — с ноткой подозрений вопрошал Саллюстий.

— Какой запрет?

— Кормить мурен особой пищей, — пояснил гость, поспешно отправляя в рот еще один кусок лакомства, которое может оказаться запретным.

— Какой запретной пищей? — не понял Глаций, но потом, подумав пару секунд, догадался: — Рабами? Но это запрещено. Хотя я не могу понять почему.

— Я тоже не могу понять этого запрета, рабы — наше имущество, мы можем делать с ними что угодно, тем более это делает нашу пищу вкуснее, — согласился Апасид, показывая рабу знак, что хочет еще один кусок этого настолько успешного блюда.

— И в самом деле, купить буйвола и потом купить мешок пшеницы, чтобы его накормить, закон дозволяет, а вот купить раба, чтобы накормить рыб, уже почему-то нельзя, — возмутился Саллюстий.

— Но запрет есть запрет, — заметил эдил. — Нам остается только с сожалением вспоминать времена республики, когда с нашей собственностью можно было делать что угодно. Похоже, что этот позорный закон может лишить нас не только пищи насущной, но и развлечения: приближаются августовские иды. Обычно мы их отмечали травлей диких зверей. Как раз у нас сейчас есть молодой и сильный лев.

— И что же? Неужели нет преступника, которого достойно отдать на растерзание этому зверю, доставив удовольствие толпе? — удивленно спросили сразу несколько гостей.

— Увы, сейчас преступников стало мало! — пожал плечами Панса.

Тем временем опустевшее блюдо из-под рыбы покинуло стол, и под звуки флейты рабы внесли новый поднос, на котором покоилось мясо дикого кабана. Раб прямо перед гостями приступил к разделке готового блюда, ловко орудуя ножом в такт музыке. Если ритм замедлялся, то движение руки с ножом становились более медленными, ускорение ритма ускоряло и разделку мяса. Скоро гости смаковали новый вкус под довольными взглядами хозяина дома. Но и это было не все. Солидного размера осьминог, припущенный в красном вине, на глазах гостей расстался со своими щупальцами, которые оказались очень нежными и вкусными.

— Глаций, это твоя новая рабыня, которую ты купил на моих глазах, такая ловкачка? — наконец догадался спросить Апасид.

— Ну да. Мне говорили, когда я ее покупал, что она готовит божественно.

— Приготовить эту морскую гадину — надо иметь большое уменье, — согласился Клодий. — Не в каждом доме умеют это делать, иногда она напоминает подошву праздничных сандалий.

— Жаль, что я не смог предложить вам устрицы из Британии, суровые ветры помешали их доставить к сегодняшнему столу, — извинился перед гостями Глаций, искренне сожалея, что ему не хватает еще одного заключительного штриха для того, чтобы весь город завтра не умолкал о великолепном приеме в его доме.

— А что они в самом деле так хороши? — с интересом спросил Саллюстий. Вкусная еда была для него главным удовольствием, и хоть предыдущие блюда уже заставили его ослабить пояс туники, пропустить упоминание нового блюда он был не в состоянии.

— Говорят, что да, — согласился Апасид.

Гостей от обсуждения этой темы отвлекли новые блюда. Рабы внесли фрукты и новые кувшины вина. Однако десерт полагался не только гастрономический. Перед столом возникла тонкая девичья фигурка. Музыканты заиграли новую мелодию, девушка начала двигаться в такт музыке. Танец завораживал своей ритмичностью и пластичными движениями.

— Ты ее купил вместе с рабыней, которая готовит? — припомнил Апасид.

— Нидию? Да, это она. На редкость удачная покупка оказалась. Одна и в самом деле на кухне знает, что и как, а вторая способна услаждать своими танцами сколько угодно. Можно целую ночь получать удовольствие от танцев.

Девушка закончила танец и присела в поклоне. Глаций взмахнул рукой, давая знать, что представление должно продолжаться. Через несколько танцев Апасид снова повернулся к Глацию:

— Ну а третью свою покупку ты также назовешь удачной?

— Какую третью? — не понял вопроса Глаций.

— Ну, так ты купил еще одного раба. Вроде тебе его отрекомендовали как мастера по мозаике?

— Тут рано еще судить. Мозаику я хочу сделать, но он пока только приступил к работе. Через месяц или два можно будет судить, удачная это покупка или пустая трата сыра, вина и оливок. Хотя у меня есть основание надеяться, что мой дом будет не хуже твоего. Вот смотрите, что он изготовил, — в руках Глация мелькнул блеск металла и стекла.

Апасид с интересом посмотрел на вещицу:

— Кольцо? — спросил он. Потом протянул руку и взял украшение и даже попытался его надеть на палец. — Ну, тебе это явно будет мало, — заметил он.

— Конечно, мало. Я же не себе его велел сделать, — ответил Глаций.

— И то правда. Да и оно явно больше подойдет для дамы, — украшение стали рассматривать и комментировать другие гости хозяина.

Надо сказать, что комментировать и в самом деле было что. Кольцо было изготовлено из металла и украшено кусочками смальты, складывавшимися в изящный узор.

— Похоже, что ты не прогадал, мастер стоит денег, которые за него заплачены, — Клодий знал толк в украшениях.

— Думаю, что скоро мы сможем восхищаться новыми обликом твоего дома, — предсказал Саллюстий.

— Обязательно, — кивнул грек.

— Я слышал, что ты собрался жениться. Будет вполне уместным украсить дом к приходу новой хозяйки, — предложил Клодий. Но похоже его рекомендация была запоздалой — Глаций и так планировал преобразить дом к своему бракосочетанию.

— У моей сестры хороший вкус, поэтому скажи своему мастеру, чтобы старался как следует, — заметил Апасид.

— Так твоя невеста — прекрасная Илона, сестра Апасида? — уточнил эдил. Все присутствующие закивали. Похоже, что только один правоохранитель не знал о предстоящей свадьбе.

— Тебе очень повезло. Все Помпеи говорят о талантах и уме этой красавицы, она сама пишет стихи, играет на музыкальных инструментах, но крайне неприступна, — заметил эдил.

— А Арбас дал согласие на этот брак? — вопрос Клодия имел большой смысл. Брат и сестра и в самом деле выросли без родителей, остаться в социальном статусе элиты древнеримского общества им помог опекун Арбас. У него была специфическая репутация, в обществе поговаривали, что он отправляет культ египетским богам, но его богатства помогали закрывать глаза на эти сплетни.

— Еще он был бы не согласен! — высокомерно заявил грек. — Я принимал его позавчера. Можете мне поверить: все было по высшему разряду, он, как и вы, не остался равнодушен к запеченной мурене и осьминогу.

— А правда про него говорят, что он астролог и колдун? — полюбопытствовал Саллюстий.

— Возможно, — пожал плечами Глаций. — Но замечу, я женюсь не на нем, а на его подопечной.

— По правде говоря, мне бы стоило изгнать его по примеру Рима, там прогнали всех колдунов, но Арбас богат, а мой долг эдила — охранять богатых людей.

— А что ты скажешь о новой секте, ну тех, которые верят в еврейского бога Христа?

— Они пустые мечтатели, — поспешил заверить собеседников Клодий. — Среди нет ни одного достойного богатого человека! Я уверен, что эта секта исчезнет через год или два, а через десять лет про нее никто даже не вспомнит.

— Все равно я думаю, что было бы лучше их всех распять! Они не почитают Венеру и Юпитера. Назарянин — это безбожник, придет время и я до них доберусь, — пригрозил Панса. Затем он опять обратил внимание на кольцо: — Это ты приготовил в подарок невесте?

— Обязательно. Только будь другом, — Глаций повернулся к Апасиду, — не говори сестре о подарке, который я ей приготовил. Пусть будет сюрпризом.

— А когда ты планируешь подарить?

— Думаю, что через пару дней, когда будет праздник богини Исиды.

Друзья опять обратились к столу, желудки их давно были полны, в сосудах текла кровь, хорошо разбавленная изысканным вином. Но руки продолжали подносить ко рту новые яства и чаши с вином. Разве можно остановиться, когда хозяин подал все самое вкусное и дорогое? Гастрономическое наслаждение сопровождалось эстетическим: музыканты извлекали из своих инструментов прелестные звуки, танцовщица Нидия пела и танцевала.

Однако неожиданно пение было прервано негромким грохотом. Хозяин и гости недоуменно переглянулись.

                                   * * *

1910 год, начало ноября

— Вот она, современная молодежь! — воскликнула Вожжинская. — Читают всякую чушь! Зачем девушке нужны описания жизни в древние времена? А уж интрига и детектив — это даже неприлично для девушки. Молодая дама должна думать о других вещах.

— Это обычная тема Софьи Михайловны, — наклонившись, шепнул на ухо Кате Гринев. Впрочем, шепнул не совсем верно сказано, фраза была произнесена довольно громко. Инженер не имел настроя скрывать свою реплику от пожилой дамы.

— А о чем должны думать молодые дамы? — Петр догадывался, что имела в виду Вожжинская, но все же решил задать этот вопрос. И он не обманулся. Последовал монолог, суть которого заключалась в извечной теме: молодежь пошла совсем не та, стариков не уважает, думает не о том, занимается не тем. Извечная тема для российского общества, когда пожилые люди предъявляют претензии к подрастающему поколению. Причем набор претензий не меняется с годами и передается как эстафетная палочка из века в век. Видимо подобные сцены повторялись в этой гостиной регулярно, поэтому Гринев и Пимов слушали со снисходительными улыбками. Поняв, что ее почти не слушают, Софья Михайловна решила перейти в наступление:

— Девушка должна читать духовную литературу, которая учит благочестию. Или руководства для молодой хозяйки. Вот вас интересуют мозаики, — обратилась она к Варе. — Я не вижу, чтобы вы занимались рукоделием. Вы умеете вышивать?

— Крестиком или гладью? — поинтересовалась Катя. — Вот воротничок на мне, я его сама вышивала.

Конечно, как и все барышни тех лет, Катя и Варя были знакомы с вышивкой, вязанием. Хотя тут тягаться с пожилой леди было трудно. Ее работа была намного сложнее работы девушки, но и Катино изделие было сделано аккуратно и смотрелась довольно изящно. Поэтому старая аристократка потеряла интерес к воспитательной работе; поджав губы, она отвернулась к окну, давая понять, что и так уделила молодежи слишком много времени. Разговор завис на неудобной паузе. Из этого положения всех выручил Железманов.

— Это, конечно, очень интересная тема для разговора, но нам надо отдохнуть, — вмешался Петр.

Он проводил девушек до их комнаты и направился к себе. В коридоре у молодого человека развязался шнурок на ботинке, и он задержался, чтобы его завязать. И в этот момент случайно стал свидетелем одного разговора. Дни стояли теплые, и одно из окон в коридоре было слегка приоткрыто. Внизу под ним беседовали двое. И содержание этого разговора было не совсем обычное.

— Когда будет товар? Сколько дней мне ждать? — фразу произнесли по-русски, но с сильным акцентом.

— Куатро-чинкуэ. Ты зачем сюда пришел? Я же просил не делать этого! Я сам тебя найду. Или давай встретимся на пьяцца дэль-Дуомо. Лунеди, иль меццо-джиорно.

— Может быть лучше в катакомбах? У усыпальницы святого Януария.

— Сам лезь в свои катакомбы. Ты еще там товар не вздумай хранить! Это же Санти! Не затем эту красоту делали, чтобы ее тащить в подземелье.

— Но на площади много народу.

— Вот и хорошо, никто на нас внимания не обратит. Главное сам не болтай.

Понятно, что Петр не мог знать человека, говорившего с акцентом. А вот голос его собеседника, который отказывался лезть в катакомбы, он узнал. Это был его сосед по гостинице, предприниматель Трофим Алексеевич Пимов. Не все слова Петр понял, так как часть разговора шла на итальянском, но бесспорно, что торговец фруктами не так прост. Похоже его благосостояние было сделано не только на апельсинах. Хотя какое это имеет сейчас к нему отношение? Он в отпуске. Петр даже не подозревал, насколько он ошибся!

                                   * * *

1910 год, начало ноября

Несколько дней в Неаполе промелькнули как в сказке. Миша погрузился в свои коммерческие дела, а Петр с девушками знакомились с достопримечательностями города. Последующие три дня были потрачены на более детальную работу в Национальном археологическом музее. Девушки уже не просто ходили по залам, они пристально рассматривали мозаики, делали описание и пытались зарисовать их. Естественно, Петр старался им помочь. Точнее делать это у него получалось только для Кати. Варя продолжала отвергать его таланты. Нельзя сказать, что у нее ничего не получалось, она тоже неплохо рисовала. Хотя и помощь молодого человека могла бы ускорить процесс, но девушка явно настаивала на самостоятельности. Железманов сосредоточился на помощи сестре. В конце концов он приехал сюда из-за нее. Музей работал только полдня, и после того как посетителей просили покинуть залы, девушка и Петр (иногда к ним присоединялся и Миша) знакомились с другими достопримечательностями. Они осмотрели королевский дворец, посетили несколько наиболее выдающихся храмов, художественный музей и даже спустились в катакомбы Сан-Дженнаро, где были устроены усыпальницы горожан. Там особенно их поразила фреска с изображением отца, матери и ребенка.

Через два дня число постояльцев гостевого дома Своровских расширились. В наиболее дешевую комнату заселились два студента — Сергей Голубев и Андрей Диков. Вечером они приняли участие в традиционном кофепитии. Сергей был явно помоложе, с лихими непослушными кудряшками, с интересом осматривал гостиную и людей в ней. Даже уделил внимание Мичо, погладив его по мягкой спинке. Андрей держался более степенно, больше смотрел в свою чашку, чем на окружающих.

— Вы по коммерческой части? — спросил их Вожжинский.

— Нет, мы студенты, — коротко ответили они.

— А вы пенсионеры из Академии художеств, приехали изучать искусство? — выдвинул свою версию Гринев.

В конце XIX века слово «пенсионер» имело несколько другой смысл, чем сейчас: пенсией называли не только выплаты по старости, а еще средства, выделявшиеся наиболее успешным студентам для продолжения обучения за границей. Так наиболее способным выпускникам Академии художеств оплачивали поездку в Италию, которая считалась сокровищницей мирового искусства. Не случайно в творчестве, например, великого Айвазовского есть картины с изображением Неаполя. Именно он был в свое время таким пенсионером и писал пейзажи в этом городе с натуры.

— Да, именно так, — подтвердили новенькие.

— Чем интересуетесь? Живопись, скульптура? И мы будем иметь честь лицезреть новый вариант картины «Последний день Помпеи»?

Великий Карл Брюллов тоже был пенсионером Академии художеств и жил в Италии целых двенадцать лет, написал не только великое полотно «Последний день Помпеи», но и ряд других замечательных работ, в том числе серию прекрасных акварелей о жизни итальянцев.

— Да, может быть, вы отобразите, как эти несчастные спаслись и благополучно отплыли от берега на корабле? — подал идею Гринев.

— Интересная мысль, — без особого энтузиазма обронил Диков.

— Но такой сюжет, кажется, уже имеется? На картине «Гибель Помпеи» как раз изображены корабли, отчаливающие от берега, на котором беснуется Везувий, — заметила Варя. — Что вы скажете? Или данная тема не исчерпана? Как вы думаете?

— Не одна тема не может быть исчерпана полностью, тем более что Брюллов обратил внимание только на богатых людей, а в Помпеях были люди попроще. Их спасение он совсем не отобразил, — заявил Голубев.

— Брюллов вообще ничье спасение не изобразил, — возразила Катя. — Все люди, которые есть у него на полотне, явно обречены. Они находятся на форуме, на котором рушатся колонны и статуи, явно, что никто оттуда живым не уйдет.

— Но кто-то же уплыл на кораблях! — решительно возразил Голубев.

— Кто-то уплыл, — согласилась Варя. — Но если говорить о сюжетах в живописи, то было это на полотне, которое написал Айвазовский, а не Брюллов.

И, видя немного растерянное лицо студента, добавила:

— Картина «Гибель Помпеи» кисти Айвазовского.

— Ах, да. Я немного попутал, устал просто, — растерянно улыбнулся Голубев.

— И вообще, мы не художники, а будущие архитекторы, — поспешно пояснил Диков.

Железманов понял, что слегка напрягся. Почему? И дело не в том, что студент-художник спутал две картины известных авторов. Дело было в другом: слова Андрея были произнесены слишком поспешно. Так говорят, когда выдумывают на ходу. Молодой человек соврал? Зачем? Хотя какое ему дело, правду говорят новенькие или врут? Он в отпуске, никакого преступления не расследует. И в этом он снова ошибся.

Петр погрузился в атмосферу отпуска: прогулки по экзотическому для себя городу, кулинарные эксперименты, купания в ноябре месяце. Все это дополнялось неторопливым ритмом жизни, светскими беседами в большой гостиной. Даже выступления старой аристократки по вечерам превращались в милое дополнение отпускной программы. На пятый день пребывания в Неаполе вечером зашел спор о внешнем виде женщин. Софья Михайловна прошлась по современным девицам, которые смеют обрезать косы и носить короткие стрижки.

— Но укладывать волосы — это очень долго! — попыталась возразить Варя. Сама она не рассталась с косой, но многие ее подружки по Бестужевским курсам носили короткие волосы.

— Просто не надо лениться! — выдвинула классический аргумент всех ревнителей старины Вожжинская. — Каждая уважающая себя дама должна обязательно укладывать волосы. Вы сами сказали, что девица на мозаике простолюдинка именно потому, что у нее распущены волосы. Но даже она не стриженая!

Варя и Катя действительно каждый вечер проводили некоторое время перед стеной, где висела мозаика, любуясь работой древнего мастера. Вот и сейчас Катя автоматически повернулась к стене. Увы, занавеска была задвинута. Опять прислуга оплошала! Девушка протянула руку и отодвинула ткань. Но что это?

— А где Нидия? — раздался удивленный возглас.

Все присутствующие, не сговариваясь, повернули головы к стене, на которой висела мозаика. Но ее там не было! Нидия исчезла. Позвали Своровского. Мало ли, может быть хозяин ее просто перевесил. Или продал. Имеет право. Но тот был просто в шоке. Он очень гордился этим произведением искусства и никогда бы не стал продавать!

Николай Николаевич потребовал к себе прислугу и стал задавать вопросы, словно надеясь, что картину просто перевесили слуги. Но горничные клялись, что они ничего не трогали. Понятно, что южный темперамент не мог не проявить себя. Эмоции, восклицания, клятвы — все было в ассортименте. Этот поток остановил Петр.

— Кто видел Нидию в последний раз? — он автоматически задал профессиональный вопрос. И тут все вспомнили один важный момент: Нидию все видели в последний раз не накануне, а позавчера. Дело в том, что в этот день у супруги Своровского — Эмилии Петровны — был день рождения. И в честь этого события в гостинице был устроен небольшой вечер: угощение, танцы, игры. Естественно, всех постояльцев пригласили. Вечер выдался теплым, и праздник проходил прямо на террасе, где было много места. Поэтому гостиную с ценным артефактом заперли, и в нее никто не заходил. По крайней мере из гостей. И в данный момент надо выяснять детали не вчерашнего, а позавчерашнего вечера.

— Кто из вас закрывал комнату позавчера вечером? — обратился Железманов к прислуге. Нет, он не собирался браться за расследование. Просто профессиональный опыт выскакивал и диктовал действия сам по себе. Поэтому молодой человек спрашивал то, что узнает следователь на месте происшествия. Персонал в этой гостинице работал смешанный. Некоторые слуги, такие как дворник, повара, были местные, а вот горничные были русские. Для хозяина это было очень важно: нужно, чтобы персонал очень хорошо понимал требования и пожелания гостей. Поэтому Петр вполне мог задавать вопросы без переводчиков. Одна из девушек робко вышла вперед.

— Ты точно закрыла дверь? — начал с металлом в голосе наступать на нее Своровский. Девушка клялась, что не могла этого забыть.

— А занавеску над мозаикой тоже вы задвигали? Она была на месте? — уточнил Петр. И опять девушка заверила, что точно помнит, что мозаика была на месте.

— Я, как вы и говорили, задвинула занавеску, проверила, закрыты ли окна, и вышла из комнаты и заперла дверь, — последние слова были произнесены со слезами на глазах.

Гринев подошел к двери и осмотрел замок. К нему присоединился и Петр.

— Не похоже, что его взламывали, — сделал заключение инженер. Конечно, Железманов не был специалистом, который мог бы сделать трасологическую экспертизу замка и установить, взломан он или нет. Для этого им всегда приглашались слесаря. Именно так было принято тогда на следствии в Российской империи. Однако профессиональный опыт подсказывал, что с высказанным мнением надо согласиться. Тогда он автоматически перешел к окнам. Вот тут и обнаружилась находка. В замочной скважине одного из окон можно было заметить что-то белое. Было неясно, что это.

— Простите, — Петр обратился к Вожжинской, — не могли бы вы мне одолжить на минутку иголку.

Дама посмотрела на него с изумлением, но иголку дала. Молодой человек поковырялся в замке и кончиком иглы стал вытягивать белое содержимое. Это оказалась хлопчатобумажная нить.

— Понятно, — обронил Петр Андреевич.

— Ты нам не объяснишь? — спросил его Михаил.

— Очень просто. Есть такой прием взлома замков. Берут нить. Опускают ее в воду и мокрой начинают набивать в замок. Вода делает нить более эластичной и податливой. В результате нить забивает все внутреннее пространство замка и продавливает его детали, замок открывается. Вообще прием, который требует умения и опыта, — объяснил молодой человек.

— То есть в комнату проникли снаружи? — догадался Миша.

— Похоже, что именно так.

— Так может быть там под окном и следы остались? Пошли посмотрим, — Берштейн был готов выпрыгнуть из окна.

— Пошли, только выйдем как люди из дома. И целее будем, и сами не натопчем, — поправил друга Петр.

Вместе они осмотрели пространство под окном. Результат был весьма интересный. Последние дни в Неаполе стояла солнечная погода, поэтому шансы обнаружить следы на почве были весьма скромные. Но именно в этом месте дворник протаскивал шланг от водопровода, чтобы поливать цветы в палисаднике. И как раз этот нехитрый садовый инвентарь имел небольшой дефект, а проще говоря трещину. И поэтому тут почва была влажной. И на ней со вчерашнего дня застыли следы, которые ясно показывали, что некто свернул с садовой дорожки, проходящей у дома, и вплотную подошел к окну. Именно к тому, в замке которого была обнаружена нить.

— Вот так вор проник в дом, — сделал вывод Железманов.

— А по следам можно определить, кем мог быть этот вор? — спросил Миша, который хорошо помнил совместное чтение с другом детства книг про индейцев.

Железманов еще раз посмотрел на следы, сделал параллельно им пару шагов и сказал:

— Думаю, что рост у него меньше моего, а если быть точнее, то возможно не у него, а нее.

— Мозаику украла женщина? — удивился Миша.

— А что? Можно подумать, преступления совершают только мужчины? — удивился Железманов, а потом объяснил: — Следы похоже от женской обуви, уж больно изящные носочки отпечатались. И каблук отпечатался достаточно глубоко. У женской обуви каблуки чаще более высокие, поэтому следы остаются заметнее.

— Но как она смогла залезть в окно?

А вот это был интересный вопрос. Дело в том, что для Неаполя, как и для многих городов, которые находятся в горной местности, было характерно разноуровневое строительство дома. Когда здание строят на улице, которая идет вверх, часто бывает, что с одной стороны у дома один этаж находится гораздо выше, чем с другой. Поэтому тут был довольно высокий цоколь. И если с противоположной стороны можно было легко заглянуть с улицы в окно, то тут, чтобы заглянуть или уж тем более проникнуть в него, надо было фактически подтянуться на руках. Миша и Петр внимательно осмотрели стену под окном. Кажется, нашли! Один камень в кладке был положен криво, поэтому образовался небольшой выступ. Полноценно встать на него было нельзя. Но поставить носок ноги было вполне реально. Петр пристроил свою ногу и попытался приподнять тело над землей. У него ничего не получилось, слишком была мала площадь, чтобы использовать выступ как полноценную ступеньку.

— А если так? — предложил Миша. Он оттеснил друга от окна. Крепко взявшись руками за подоконник, он поставил ногу на выступ и одновременно подпрыгнул и подтянулся на руках, словно садился верхом на лошадь. Толчок ногой и рывок руками одновременно позволил приподнять тело над подоконником. Буквально на несколько секунд, но их было достаточно, чтобы перенести центр тяжести так, чтобы тело навалилось над оконной рамой. Дальше надо было подтянуть одну ногу, и человек уже оказывался фактически в комнате.

— Ловко! — воскликнул Петр. — Значит, вор, а может быть воровка, очень ловкий и развитий в физическом отношении человек, раз он может проделывать такие трюки, — предположил следователь. Он продолжал осматриваться и шарить глазами по земле, надеясь найти еще что-нибудь интересное. — А это что? — наконец воскликнул он и нагнулся за находкой.

У него в руках был небольшое шило. Нет, это было не то шило, каким пользуются скорняки, резчики по дереву, сапожники. Это было совсем маленькое шильце, такое применяют дамы при рукоделии. Его изящная перламутровая ручка подтверждала гендерную принадлежность предмета.

— Вот этим вполне могли набить нитку в замок, чтобы его взломать, — предположил Железманов. В гостиной они показали находку.

— Шило для рукоделия, — констатировали все. И так же все поняли, что это вполне может быть орудием взлома.

— Софья Михайловна, а это случайно не вы шилом поработали и похитили Нидию? — съязвил Пимов. Было видно, что он хочет подколоть вредную даму, и это ему удалось. Вожжинская возмущенно вскрикнула:

— Прикусите свой язык, охальник. Чтобы я свои вещи где попало разбрасывала!

— И все же, Софья Михайловна, посмотрите внимательно, может быть, это вы потеряли. Ведь больше всего в этом доме увлекаетесь рукоделием, — предложил ей инженер.

Рукоделием занимались и спутницы Петра, у них тоже имелись подобные инструменты. Однако находка была явно не из дешевых: изящная перламутровая ручка с инкрустацией говорила, что хозяйка сего предмета весьма обеспеченная дама. Поэтому вполне логично было, что от Софьи Михайловны не отводили взгляда. Та не собиралась признавать находку своей.

— Молодые люди, я никогда ничего не теряю, — с металлом в голосе произнесла она. И в самом деле Вожжинская отличалась большой аккуратностью. Она любила сидеть с пяльцами на веранде или в малой гостиной, и всегда вокруг нее был идеальный порядок. Не было случая, чтобы она что-нибудь забыла или после нее осталась хоть ниточка. Однако Железманову было не занимать настойчивости:

— И все же я попрошу посмотреть повнимательнее.

С большим недовольством дама взяла находку в руки. Повертела, и на ее лице стало проявляться недоумение.

— Очень похоже на то, которым пользуюсь я, — наконец признала она. — Но мое у меня. — При этом женщина дотронулась пальцами до шатлена, где среди прочих висел футляр для шила.

— А это нельзя проверить? — настаивал Железманов.

Недовольство на лице достигло крайней степени, но Петр продолжал стоять рядом. И все остальные обитатели Ноева ковчега тоже смотрели на пожилую даму. Под тяжестью взглядов та с возмущением начала нервно отвинчивать колпачок от футляра.

— Вот смотрите, — воскликнула аристократка, протягивая всем футляр, и даже не сразу заметила самое главное: футляр был пуст!!!

— А как давно вы пользовались этим инструментом в последний раз? — спросил Железманов. Опять спросил автоматически, он не ведет следствие, но профессиональные привычки вылезали помимо его воли. Впрочем, результат был нулевой. Пожилая рукодельница заявила, что последний раз пользовалась своим инструментом несколько дней назад. А потом не открывала футляр, в котором он хранился.

После этого Петр получил предложение от хозяина поговорить наедине. И очень удивился, что ему стали пророчить роль частного сыщика.

— Надо позвать полицию, — отнекивался Железманов. Как работник правоохранительных органов, Петр очень скептически относился к частному сыску. Он очень любил рассказы про Шерлока Холмса, но воспринимал их как красивую сказку, так как видел самую главную слабость любого частного сыщика — у него нет полномочий. Он не имеет права допрашивать людей, задавать им вопросы. Любой может просто отказаться разговаривать. И уж тем более он не имеет права проводить обыски, требовать освидетельствования. Именно это он и пытался объяснить хозяину гостиницы. Однако его мало слушали и продолжали стращать:

— Вы же сами сказали, что преступление совершено женщиной.

— Но Катя не единственная женщина в доме. Нельзя вообще исключить варианта, что в дом залезли с улицы посторонние лица, — настаивал Петр.

— Но не мне вам говорить, что в первую очередь подозревать будут именно жильцов дома, — продолжал гнуть свою линию шантажист. — Вы сами утверждаете, что в замок затолкали нитку и сделано это было с помощью шила. А у вашей сестры оно тоже есть. Она же занимается рукоделием?

— Но шило, которое мы нашли, принадлежит не ей, а Софье Михайловне, — попытался использовать последний аргумент молодой человек. Однако возражения были достаточно логичные.

— А кто даст гарантию, что и у вашей сестры не было такого же шила? Инструмент явно женский. Неужели вы думаете, что полиция поверит в виновность такой известной аристократки и богатой женщины? К тому же вы говорите, что преступление совершено очень ловким и физически развитым человеком. А госпожа Вожжинская — дама в возрасте, странно от нее ожидать такие прыжки в окна.

С этим Железманов спорить не мог. Как следователь он понимал, что ни один его коллега не пройдет мимо того факта, что девушки интересовались картиной больше всего. Из всех присутствующих они лучше всех понимали ее ценность. И шило — серьезный аргумент. Катя занимается рукоделием. Опять же, его служебный опыт говорил, что быстрого обнаружения преступника ждать не приходится, как и комфортных условий для женщин в местной тюрьме. Поэтому он решил обсудить ситуацию с Мишей. Он его друг и вряд ли даст плохой совет. Хотя лучше всего было бы посоветоваться с другим другом — Иваном Зазнаевым. Но он сейчас далеко.

                                   * * *

79 год н.э.

Глаций посмотрел в сторону раба, который понял знак хозяина и удалился: он пошел выяснить и доложить, кто осмелился уронить что-то в доме, побеспокоив этим гостей. Но вернувшись через минуту, он покачал головой, давая понять, что в хозяйстве все в порядке: ни одна миска не упала из рук прислуги, ни одна ваза не распрощалась со своей жизнью.

— Наверное, Везувий опять показывает свой нрав, — догадался Апасид.

— Да, в последние дни он ведет себя более шумно, — согласился Глаций.

— Позавчера ночью я даже был разбужен им, — вспомнил Панса.

— Зато если выйти на форум ночью, можно увидеть красивый красный огонь на его вершине, который стекает ручейками по склонам, — Саллюстий продемонстрировал, что умеет ценить не только вкусную еду.

— Я надеюсь, это не несет нам опасность? — Глаций проявил осторожность.

— Уверен, что нет, — замотал головой Клодий. — Сколько лет мы живем рядом с ним, громыхало и ранее, но не более того. Боги не оставят нас и на этот раз, грозный нрав Везувия будет обуздан ими.

Грохот прекратился, и гости опять вернулись к удовольствиям. Рабы подлили им вина, Нидия начала новый танец.

Хотя вино и пили разбавленным, но тем не менее напиток оказывал свое опьяняющее действие, и поэтому никто не обратил внимания, что лицо Апасида начало меняться. На нем стали отражаться новые эмоции, теперь он смотрел на танцовщицу не отводя глаз.

— Друг, а можешь ты мне ее продать? — неожиданно спросил он у хозяина дома.

— Понравилась?

— Поет очень искусно и танцует тоже.

— Увы, но я не планирую расставаться с ней.

— Давай я заплачу в два раза больше, чем ты потратил на нее, — настаивал Апасид.

Однако хозяин вещи был непреклонен, он несколько раз отклонил возможные варианты, и даже когда цена превысила в три раза ту, за которую Глаций ее купил, сделка не намечалась.

— Ну давай тогда поставим ее на кон в игре в кости, — пошел другим путем Апасид.

— Кости летом запрещены, — напомнил Клодий, выразительно посмотрев на эдила, в обязанности которого входило следить и за этим запретом. Однако Апасида и это не остановило:

— Ну так он и посмотрит, чтобы не было злоупотреблений, — нашелся Апасид. — Ведь запрещена не игра в кости, а злоупотребление ею.

Гости оживились: намечалось еще одно развлечение. Азартная игра приносит удовольствие не только играющим, но и зрителям. Все ожидающе посмотрели на эдила, и тот похоже был готов дать добро на запретное удовольствие (работники правоохранительных органов тоже люди, и удовольствия, в том числе запретные, вызывают и у них интерес). Однако игра не состоялась.

— Нет. Игры не будет. Эта танцовщица и мне нужна. Она будет петь перед нами в брачную ночь, — Глаций проявлял настойчивость.

— Очень жаль, — обиженно произнес Апасид. — Ты отказываешь не просто другу, ты отказываешь будущему родственнику. Как бы тебе не пожалеть об этом.

С этими словами молодой человек резко встал и покинул дом знатного грека. Дружеская вечеринка закончилась на не совсем приятной ноте.

---

                                   * * *

1910 год, начало ноября

Миша тоже не видел ничего страшного в том, что его друг займется частным расследованием.

— Если что, то можешь на меня рассчитывать. Я готов помогать. Я таки не найду пару часов, чтобы помочь другу? — Мишу, который в детстве был большим любителем приключенческой литературы, явно привлекала возможность самому оказаться внутри какой-то интриги.

— Но это незаконно. Да и как действовать? Я даже допрашивать не могу, меня просто пошлют с моими вопросами.

— А ты задавай так, чтобы не послали. Просто разговаривай с людьми.

— И все же лучше обратиться в полицию, — пожал плечами Петр.

— Ну с чем я должен быть согласен со Своровским, так это с тем, что наших барышень могут забрать в тюрьму. Ты пойми, я уже тут не первый раз и могу сказать, что неаполитанцы люди хорошие, невредные, но жутко ленивые. Поэтому нет гарантии, что они не пойдут по самом простому пути. И вести следствие они будут долго. А сестра будет ждать справедливости в тюрьме.

Железманов был первый раз в Италии, но уже второй человек ему объясняет на пальцах, что его любимая сестра может оказаться в тюремной камере. Поэтому ему пришлось принять решение. Он дал согласие заняться частным расследованием. Но как его вести в условиях отсутствия каких-либо полномочий? Он решил постараться действовать так, как поступал бы у себя в уезде. То есть с осмотра места происшествия и допроса потерпевшего. То есть, конечно, не допроса, а дружеской беседы. Поэтому они вернулись в кабинет Своровского уже вдвоем с Мишей (его помощь и в самом деле важна).

— Скажите, давно у вас эта мозаика?

— Уже два года.

— А как она к вам попала?

— Купил у одного коллекционера, но он как полгода умер.

— Вы уверены, что это не подделка?

— Уверен. Мне предлагали ее купить.

— Кто?

— Здешний Национальный археологический музей. И одно частное лицо. Его имя я не могу вам назвать. Музей даже выдал письменное заключение о подлинности этого произведения искусства. Могу показать.

Однако сам документ мало что сказал Железманову, так как был написан на итальянском языке.

— Вы храните такой важный документ дома? — удивился Петр Андреевич.

— Да, пару раз я его даже показывал самым недоверчивым гостям, — пояснил Своровский.

— На месте вора я бы похитил Нидию вместе с этим документом, — начал рассуждать Железманов.

— Да, наличие этого документа увеличивает стоимость картины, — не мог не согласиться хозяин исторической реликвии.

В этом он был прав. Рынок исторических ценностей сформировался еще в Древнем Риме. Но тогда же стали изготавливаться и подделки, в ответ появился рынок услуг специалистов, которые определяли подлинность вещи и выдавали соответствующий документ.

— А в вашем кабинете нет следов присутствия посторонних? Где вы обычно храните это свидетельство?

— Ранее оно вообще лежало в гостиной, рядом с картиной. Нет-нет, не просто на столе, — Николай Николаевич замахал руками, поймав удивленный взгляд молодого человека. — Там стоял комод, его верхний ящик я оборудовал как выдвигающуюся витрину. Он был заперт на ключ, и я даже не всем это показывал.

— Только тем, на кого надо было произвести особое впечатление? — догадался Петр.

— Ну да, — согласился Своровский.

— Но мы-то не видели этого комода в гостиной?

— Просто неделю назад у него сломалась одна ножка и мы отдали его мастеру, а содержимое разложили по другим местам. Свидетельство я отнес в свой кабинет.

— Я бы советовал подумать об охране дома. Не исключено, что злоумышленник может вернуться за свидетельством.

— Вы думаете? — ужаснулся хозяин Ноева ковчега.

— В принципе это не такой плохой вариант: если вор полезет к вам в дом и вы возьмете его с поличным, то можно заставить вернуть вашу картину. Ну а документ я бы советовал унести в укромное место. Например, в банк.

Своровский закивал головой: сделает обязательно. Железманову надо было задать еще один традиционный вопрос:

— Какую сумму вам назвали, когда предлагали купить сей исторический артефакт?

Потерпевший взял бумажку, написал на ней ряд цифр и показал ее молодому человеку. Тот слегка присвистнул. На эту сумму он бы мог безбедно жить лет десять.

— Вы отказались?

— Да. Я пока не нуждаюсь в деньгах. Мои дела идут достаточно хорошо.

— А кто знал об этой мозаике? — тоже традиционный вопрос.

— Так все знали!

Ну да. Хозяин гордился этим артефактом, поэтому показывал всем гостям в обязательном порядке. Петр это испытал на себе и вчера видел это еще раз: Своровский хвастался перед студентами.

— Кроме Нидии что-нибудь еще пропало? — последовал привычный вопрос. Преступники часто с дорогими и редкими вещами берут и предметы попроще и порой потом оставляют след при их реализации. Но на этот раз на этот путь розыска рассчитывать не проходилось: все было на месте. Неизбежным является одна тема разговоров — это постояльцы. Чем занимаются? С чего живут? И самое главное: покидали ли они дом в последние два дня?

— Я правильно понимаю, что дольше всех у вас живут Вожжинские? — начал Петр с очевидного. Ведь на месте происшествия нашли именно шило Вожжинской.

— Они и в самом деле аристократы голубых кровей? — немного насмешливо спросил Миша.

— О, да. Они голубых кровей. Он окончил Пажеский корпус, она — Смольный институт, — уточнил хозяин дома. — Но вы в самом деле хотите рассматривать вопрос об их причастности к преступлению?

— А вы думаете, что аристократы не совершают преступления? — удивился Петр, которому служебный опыт дал много различных примеров.

— Нет, просто не вяжется это с образом Софьи Михайловны, да и к картине она была равнодушна, — хозяину дома было трудно привыкнуть к мысли, что его постоянных клиентов тоже надо проверять.

— Ну мало ли как она себя представляет. Ее равнодушие может быть только притворством. А вот ее шило на месте преступления — это факт, — возразил Железманов.

— Но она могла его потерять или забыть в малой гостиной. Она часто сидит там со своей вышивкой, — недоумевал Николай Николаевич.

— Вы же сами сказали, что Софья Михайловна окончила Смольный институт, — поддержал друга Миша. — Она просто образец аккуратности, как и положено смолянке.

И это было серьезным аргументом. В Смольном институте, как и в других женских институтах, несмотря на благородное происхождение воспитанниц, была установлена жесткая дисциплина, которая мало чем отличалась от армейской. Девочек приучали к аккуратности, малейшая расхлябанность каралась как тягчайшее преступление. И большинство выпускниц Смольного всю жизнь отличались дисциплиной и привычкой держать вещи в идеальном порядке. Софья Михайловна была образцом смолянского стиля. Одежда, прическа, манеры — все было идеальным. Поэтому забыть шило — это не про нее.

— И по этой же причине она вряд ли оставила бы свой инструмент на месте преступления, — добавил хозяин дома.

— Преступление — это ситуация, в которой человек сильно нервничает, тут вполне поведение могло отойти от обычного, — возразил следователь.

— Но как она могла залезть в окно? В ее-то возрасте? Там нужна физическая сила, — изумился Своровский.

— Я слышал, что в Смольном преподают гимнастику, а еще учат ездить верхом, — добавил Берштейн.

Он был прав. В Смольном девушки получали и физическое развитие: танцы, верховая езда, гимнастика. А телодвижения, с помощью которых можно проникнуть в окно, очень напоминают те, которые нужны, чтобы взобраться в седло лошади. И потом, а почему все говорят о Софье Михайловне как о пожилой? Обычно так думают про женщину, когда ее не окружают малолетние дети, а известно, что они уже взрослые. У Вожжинской сыновья уже состояли на службе. Но она замуж вышла сразу после выпуска из института, то есть в восемнадцать-девятнадцать лет. Значит, ей сейчас может не быть и пятидесяти. Оба молодых человека еще раз в голове представили Вожжинскую в гостиной и были вынуждены признать, что они слишком увлеклись стереотипами. Софья Михайловна не напоминала немощную: спина всегда прямая, движения уверенные, ни намека на хромоту или другую старческую хворь. Накануне были танцы, в которых она показала мастер-класс. Все движения были уверенные, даже на последних танцах аристократка не показывала усталости. Значит, вычеркивать ее из круга проверяемых лиц ни в коем случае нельзя.

— А вы не знаете, с каких средств они живут? — продолжил Петр собирать информацию.

— Вожжинский получает пенсию. Он долгое время был на придворной службе. И у них есть солидные вклады в ряде банков, там выходят хорошие проценты. Они не нуждаются.

— А в Неаполе они с кем-то общаются?

— Насколько я знаю — нет. Они хорошо владеют французским и немецким, а вот по-итальянски не говорят. В основном они проводят время у меня, иногда выходят на прогулку на набережную, но в последние два дня они точно дома не покидали, — заверил Николай Николаевич.

— Почему вы так уверены? — удивился Железманов.

— Обычно они потом весь вечер бурчат и ругают местную публику, — ответ на этот вопрос был у Миши. Петр уже имел возможность убедиться, что уличная жизнь Неаполя обладает своеобразным колоритом: много грязи, шума, суеты. Торговля идет везде и всем. Иностранцы на улицах города вообще особый объект внимания. Нельзя пройти сотни шагов, как обязательно подбежит какой-нибудь оборванец и начнет предлагать купить «уникальную археологическую находку» за гроши. В Неаполе действовала целая артель мастеров, производивших эти подделки: куски керамики, обломки бронзовых изделий, осколки стекла. Неискушенного обывателя старались убедить, что эта вещь принесена прямо с археологических раскопок, по знакомству куплена у археологов (им тоже кушать хочется). Поэтому чопорной чете Вожжинских все это казалось крайним нарушением этикета. Обычно после прогулки Софья Михайловна долго перемывала кости какому-либо продавцу, который осмелился ей предложить черепок или рыбу.

— Зачем мне суют эту рыбу! Или я ее должна была носить вместо сумочки? — возмущалась пожилая дама. Однако в последние дни подобных выступлений со стороны выпускницы Смольного института не наблюдалось.

Так, с этой парой было все ясно. Теперь мужчины. Гринев и Пимов.

— Они друзья? — начал новую порцию вопросов Петр, вспоминая свой первый вечер в гостинице, когда эти господа вошли в гостиную одновременно.

— Нет. Что вы! — замахал руками Своровский. — У них совсем разные интересы. Господин Гринев инженер. Он тут по делам своего предприятия. В Неаполе был до этого пару раз. А господин Пимов, он торговец, привозит в Россию фрукты. Апельсины, лимоны. Бывает в Неаполе регулярно, в зависимости от сезона фруктов. Просто иногда они ходят вместе купаться и охотиться на акул.

— Охотиться на акул? — удивился Петр. Для него акула была страшной хищницей из приключенческих романов Жюля Верна.

— Да, есть тут такая забава, — пояснил Миша. — Ловят небольших акул, они вполне съедобные. Но занятие достаточно рискованное, можно и без рук остаться, именно русские занимаются этим охотнее всего.

— А в течение последних двух дней они гостиницу покидали? — задавая этот вопрос, Железманов уже предвидел ответ: он сам понял, что эти два темпераментных и энергичных джентльмена проводят много времени вне гостиницы. Они не из тех, кто будут целый день сидеть в кресле-качалке и читать газету. Тем более, что у обоих дела в городе.

— А посетителей они тут принимают? — поинтересовался Миша.

— Нет. К ним никто не проходил. Но, ради справедливости, я просто уверен, что у господина Пимова много знакомых в городе.

— Почему?

— Потому что он торговец и ведет дела с местными предпринимателями уже не один год, — догадался Миша. — Я уверен, что он хорошо знает город.

— Так, теперь у нас еще осталось два студента. Нидия пропала как раз после их приезда?

— Да, в тот день, когда они заселились, мозаика была на месте, я сам лично ее показывал, — вспомнил хозяин дома.

— Но они у вас первый раз?

— Да, и в моей гостинице они первый раз. Причем думаю, что они и в Неаполе первый раз.

— Почему?

— Они спрашивали меня, как пройти к набережной. И вообще, мне показалось, что они и за границей первый раз. Не знаю, как это объяснить, но обычно наши российские поданные, которые приезжают за границу впервые, ведут себя несколько иначе, чем уже опытные путешественники. Более скованно, что ли. Но из гостиницы они отлучались, это точно. И вот визитер был, это я помню, но внутрь дома он не заходил. Он просто подошел к окну и спросил, не тут ли остановился господин Голубев. Мое предложение пройти в дом было отвергнуто, просто попросили позвать господина студента на улицу. Что я и сделал.

— А разговор вы их не слышали?

— Нет, господин Голубев увидел его и тут же взял за локоть и увел на улицу, наверное, именно для этого: чтобы я не слышал их разговора.

— А описать его вы можете?

— Молодой человек, худощавый, русые волосы, одет неважно. Мне показалось, что он тоже студент.

— А почему именно студент?

— Изъясняется вежливо, глаза умные. И одет по-городскому, просто вещи не очень новые. Но чистые, то есть он привык следить за собой, — продемонстрировал наблюдательность потерпевший.

Петр задумался. Пока никаких зацепок не было. Что бы он делал, если бы был на работе? Правильно! Допрашивал всех живущих в доме. Его следственный опыт подсказывал, что именно время вечеринки было наиболее подходящим моментом совершения преступления. С одной стороны, всеобщая суета, но большая гостиная без присмотра. Очень удобно, все на виду, и в то же время каждый мог отлучиться минут на двадцать, не привлекая к этому моменту внимания. Только во время некоторых танцев все одновременно были на террасе. А так на небольшие промежутки времени отлучались буквально все. А с другой стороны, вряд ли у кого-то это зафиксировалось в памяти. Поэтому и преступник, скорее всего, именно из обитателей Ноева ковчега! А праздник и в самом деле был удачный. Хорошая музыка, веселые шутки и развлечения, вкусная еда и напитки. Никто не спешил в комнаты. Даже чопорные Вожжинские с удовольствием участвовали в общих развлечениях. Более того, Софья Михайловна была, что называется, на высоте. Она прекрасно знала все элементы танцев, тонкости этикета. Особенно если учесть детали этого праздника: выражаясь современным языком, это была ретро-вечеринка. Музыка, танцы, развлечения и даже костюмы участников переносили всех на три десятилетия назад. Дамы облачились в платья со шлейфами и перчатки. Для девушек, живущих в начале ХХ века, в том числе и для Кати с Варей, такие наряды были очень непривычны. В это время девушки уже носили более простые юбки. В 1910 году женская мода очень ярко отражала стремление женщин вести активную жизнь, одежда не перестала быть элегантной, но юбки потеряли свой объем, они достигали пола, но были лишены шлейфов, кринолинов. У дам были востребованы пусть длинные, но прямые юбки или юбки-многоклинки, которые не сковывали движения. Ходить в них было достаточно легко. Изыски доставались блузкам: высокие рукава, рюшечки, жабо. Накануне гостям были предложены костюмы, которые были в моде лет тридцать назад, то есть в конце 1870-х годов. В то время светские дамы в основном пребывали в салонах, мало передвигались по городу самостоятельно. Поэтому мода щеголяла юбками с пышными шлейфами. Однако шлейф на юбке — это не просто украшение, это определенный стиль ходьбы. Повернуть в сторону при наличии такого «хвоста» не очень просто, надо уметь в нужный момент подтолкнуть этот пышный атрибут одежды ногой, иначе можно просто запутаться и упасть. Для облегчения этой задачи дамы использовали так называемый паж. Этим средневековым словом именовали специальную прищепку, которая крепилась к поясу юбки и позволяла приподнимать подол юбки над полом. Понятно, что Софья Михайловна в этих деталях разбирались лучше всего. Она с удовольствием показывала Кате и Варе, как этим всем пользоваться: пристегивать паж к одежде, подталкивать ногой шлейф, чтобы он не стал причиной падения. Получалось не сразу, но это создавало много поводов для шуток и смеха. Особенно во время танцев. Танцевать все умели в различной степени. Конечно, самими умелыми танцорами были Вожжинские. Пимов не умел танцевать вообще, как и один из студентов — Андрей Диков, а вот его друг Голубев чувствовал себя на паркете весьма уверенно. Петр, Миша и Гринев были средними танцорами.

Часто в танцах проблемой бывает нехватка партнеров, но тут было наоборот. Партнерш было четыре, а танцующих мужчин пять человек. Поэтому в нескольких не очень сложных танцах принимала участие одна из горничных. Во время танцев проявились и некоторые предпочтения. Было очевидно, что Пимов пытается ухаживать за Катей, а Варя все время улыбалась Гриневу. Петр пригласил ее на танец, но девушка отдала его Голубеву. Оба студента оказывали знаки внимания хозяйке дома.

То есть гости были на виду. А слуги? Может быть, кто-нибудь уходил или был не на виду? Однако это вызвало резкое возражение Николая Николаевича.

— Вчера? Нет, вчера я никому выходных не давал. Праздник обозначает большое количество забот. Поэтому все были на месте.

— Вы сами лично всех видели? Сколько у вас слуг?

— Один дворник, его зовут Андреа, два повара, Риккардо и Маттео. Обычно они работают через день, но вчера трудились вдвоем. И мальчик на кухне — Лоренцо, или Лори. Он моет посуду и выполняет другие мелкие поручения. И четыре горничных.

— И они все были на месте?

— Я сам лично неоднократно заходил на кухню, видел поваров, мальчика. Дворник тоже был на месте.

Это Железманов видел сам: именно дворник переставлял столы на веранде, чтобы было место танцам.

Надо было опросить всю прислугу. Может, кто-нибудь заметил что-то подозрительное? Опросить прислугу было проще: хозяин вполне может дать указания своим работникам честно ответить на вопросы одного из гостей и присутствовать рядом. Тем более, что Петру нужен переводчик.

Первым собеседником стал дворник Андреа. Пожилой мужчина с широким лицом и пышными усами. Он был из местных, по-русски знал несколько слов, в основном ругательства — выучил за время службы от россиян. Петр попросил подробно рассказать о вчерашнем дне, что делал сам, что на глазах делали другие. Разговор задался не сразу:

— Ничего не делал, — услышал Петр в переводе от Николая Николаевича фразу дворника.

Следственный опыт Железманова подсказал, что это скорее не попытка уклониться от общения. Просто рутинные события и действия воспринимаются как нечто не заслуживающее внимания. Пришлось прибегать к наводящим вопросам. Не сразу, но дворник втягивался в разговор. Более того, эмоции становились все более и более выразительными.

— Кресло-качалку стал отодвигать, а там гвоздь выпал, так я его (тут следовало слово абсолютно русское, но непечатное).

Борьба с креслом, точнее с гвоздем не была единственным подвигом дворника. Ему же выпало приносить нарезанные цветы для портбукетов, прогонять Мичо, который пытался улечься посреди террасы во время танцев. Причем эта задача оказалась не такой уже легкой: кот упорно возвращался и укладывался в центре импровизированного танцпола, чем довольно сильно повеселил всех присутствующих. Весьма подробно дворник описывал и действия других слуг: кто из кухни вынес к столу поднос с фруктами, а кто разливал кофе.

Он не забыл упомянуть, что одна из девушек — Фрося — чуть не уронила чашку.

— Нельзя наносить урон чужому имуществу, — нравоучительно закончил он.

Было еще одно происшествие, в котором отметился дворник. Цветы для портбукетов он принес на большом металлическом подносе, на этом же подносе были сложены и металлические футляры для портбукетов. И вот Андрей Диков ухитрился задеть этот поднос, все с огромным грохотом повалилось на пол. Понятно, что это привлекло всеобщее внимание. Даже повара выглянули из кухни, чтобы посмотреть, что случилось. Потом все вместе помогали дворнику собирать и футляры для портбукетов, и сами цветы.

Настала очередь поваров. Они мало что могли сказать про саму вечеринку: на них было приготовление праздничных блюд, они почти не выходили из кухни. Необычные происшествия у них тоже были, но своего уровня: мальчик Лори на кухне чуть не опрокинул бутыль с оливковым маслом, за что был награжден подзатыльником. Плюс еще попытка Мичо утащить кусок ветчины. Понятно, что описание последовательности действий у них соответствовало последовательности подаваемых блюд. Оба говорили так же эмоционально (итальянцы же!), однако между собой не противоречили. Да и с рассказом дворника нашлись общие детали: та же чуть не погибшая от рук неуклюжей Фроси чашечка для кофе. Мальчик, который чуть не угробил бутылку масла, тоже был опрошен. Понятно, что эпизод с бутылкой получил у него оценку в духе «это не я, она сама».

Пока никто ничего интересного не рассказал. Дворник, повара и мальчик не заметили ничего подозрительного, никаких посторонних лиц они не видели. Самое главное — и они не вызывали подозрения. Все их рассказы соответствовали сценарию вечера и собственным наблюдениям Петра. Более интересными оказались показания девушек-горничных. В отличие от мужского персонала, они были не итальянками, а привезены из России. Поэтому проблемы в общении не было. Можно было говорить без посредничества Своровского. Фрося, Настя, Таня и Ксения излагали события вечера. Говорили каждая по-своему. Фрося подробно излагала каждый шаг как свой, так и гостей:

— А когда танцевать стали, он на ногу барышне наступил. Госпоже Вожжинской холодно стало, я ей шаль принесла. А еще помогли барышням вложить цветы в портбукеты.

Современные люди не знают про такой девайс, как портбукет. Это специальный футляр для цветов, который носила барышня в руках или могла повесить на кисть руки, как обычно вешают веер. Зачем нужны такие сложности? Просто несколько цветов могут рассыпаться, рука постоянно занята держанием нескольких цветков, а в портбукете они закрепляются, и если есть специальная петелька, то можно просто повесить этот аксессуар на руку. Вожжинская и Эмилия Петровна хорошо знали предназначение этого предмета. А вот барышням это было в новинку, и более опытным дамам пришлось им помогать.

Про свою оплошность с чашкой девушка тоже не умолчала:

— А она чуть не упала.

Конечно, у нее тоже виновата вещь, а не она сама.

Таня говорила испуганно, каждый раз переспрашивала:

— Барышня гневалась? Барыня осерчала?

Приходилось постоянно повторять, что никаких претензий нет и взыскания в виде вычета из жалования не грозят.

Настя была самой немногословной из всех девушек. Каждое слово приходилось тянуть клещами. Все время она испуганно озиралась, словно боясь разоблачения. Но оснований для этого не имелось.

Последней собеседницей была Ксения. Она отнеслась к вопросам весьма внимательно, стараясь отвечать как можно подробнее.

— На закуску подавали ветчину, ее хозяйка заказывает в лавке на углу. Там довольно дорогие цены. А потом я вино принесла. Оно тоже дорогое. Первым танцевали польку.

— А что-то странное было на вечере? Происшествия? — настаивал Петр.

— Ой, какие происшествия? Эмилию Петровну все так любят! Разве ее кто посмеет обидеть!

— Я не об обидах говорю. Может, кто разбил что или уронил?

— Нет, у нас все такие аккуратные.

— А розы для портбукетов кто принес?

— Как кто? Андреа. У барышень такие красивые портбукеты получились! Они им так шли.

— Они сами вкладывали цветы в портбукеты? — зачем-то спросил следователь.

— Да. Сами. Андреа только принес цветы и сразу ушел.

— А кота он унес после того, как принес цветы? Или после того, как цветы уронили на пол?

— А кто их уронил? — спросила девушка. — Не помню я этого, может и не видела, была в это время на кухне.

— И как Мичо уносили, вы тоже не видели?

— Так говорю, я на кухню отлучилась, не видела, — повторяла Ксения.

Петру требовалась пауза для обдумывания всей собранной информации. Он решил обсудить все с Мишей. Дома он устраивался на диване и на пару с любимым котом Тимофеем начинал анализировать все данные, выдвигая первые версии и строя планы дальнейших действий. Поглаживание пушистой шубки под мерное мурчание помогало сосредоточиться. И порой кот даже находил преступника раньше своего двуного партнера. Однако рыжий друг остался дома. Это Шерлоку Холмсу было хорошо: ему для обдумывания дела нужна была трубка, ее можно было взять с собой куда угодно. А вот кота не так просто прихватить с собой, у него на это свое мнение. Ну не может он без пригляда оставить свою территорию! Поэтому на его помощь рассчитывать не приходится. Хотя лохматый помощник нашелся и тут. Мичо тоже любил посидеть на ручках, помурлыкать и подумать вместе с двуногими. Кот с важным видом прошелся по комнате, где жили Железманов и Берштейн, потом посмотрел на двуногих, словно прикидывая, к кому на колени лучше запрыгнуть. Оба мужчины не возражали и даже почти одновременно хлопнули себя по коленкам, предлагая себя в качестве пуфика для спанья. Мичо выбрал Петра. Молодой человек погладил серую шубку, даже попытался поиграть с котом бутоном цветка, но зверь проявил равнодушие, показывая своим видом, что он не для такой ерунды сюда пришел. Железманову пришлось вернуться к делу, обобщая всю полученную информацию.

— У нас есть несколько фактов. Мы знаем способ совершения преступления — с помощью нитки. Это может указывать на определенный криминальный опыт преступника, — начал он.

— Но если кражу совершила Софья Михайловна, то откуда у нее криминальный опыт? — удивился Миша.

— В идеале надо было бы проверить ее личность и личность ее мужа. Вдруг она не та, за кого себя выдает.

— И как это сделать?

— В России мне было проще: послал бы запросы. Сейчас остается только одно: надо вовлечь их в беседу и попытаться прощупать на знание деталей, которые должны быть знакомы людям их круга: придворная жизнь, курсы ценных бумаг.

— А других обитателей Ноева ковчега ты не подозреваешь? — поинтересовался Берштейн.

— По большому счету никто не может быть свободен от подозрений, — заверил друга Железманов. — Даже учитывая, что следы, которые мы обнаружили под окном, похожи на женские. Но бывает и так, что мужчины надевают женскую обувь. К тому же я недавно слышал один интересный разговор. Говорили и по-русски, и по-итальянски.

— Ну-ка?

Железманов напряг память и стал воспроизводить разговор. Миша не очень хорошо знал итальянский, но его словарного запаса вполне хватило, чтобы перевести услышанное и понять, что торговец фруктами желал скрыть знакомство с кем-то из местных (акцент в наличии) и должен был что-то передать через два дня. Принадлежало это какому-то Санти. Причем факт передачи нужно скрывать от чужих глаз (лучше в катакомбах). А сам объект передачи не должен храниться в сырости! Вот это очень похоже на похищение и передачу Нидии! Но было еще двое гостей. Два студента. Точнее бывших студента. Ведь кража имела место сразу после их появления! Словом, не было ни одного человека, которого можно было исключить из круга подозреваемых. Петр вспомнил свое самое первое дело, когда он был не следователем, а кандидатом на судебные должности: в рязанской Солотче он так же искал в кругу обитателей одной усадьбы преступника. Пришлось ворошить жизнь каждого обитателя дома, поочередно проверяя всех на возможную причастность к преступлению. Похоже и тут придется пристально интересоваться каждым, беседовать, пытаться спровоцировать на какую-либо ошибку, которая откроет преступника. И первым кандидатом на такие беседы становится чета Вожжинских. Тем более, что следующий день дал дополнительный повод подозревать их. Точнее всю ту же Софью Михайловну.

---

                                   * * *

Утром после завтрака Николай Николаевич отвел Петра в сторону и тихо, чтобы не слышали дамы, попросил:

— Вы бы не могли со своим другом пройти со мной?

— Что случилось?

— Вы сейчас все увидите.

Хозяин дома повел их в сектор дома, где были хозяйственные помещения, а также комнаты горничных. Он остановился около одной двери и жестом предложил войти.

Это была гардеробная, то есть специальная комната, где висела одежда. Петр и Михаил сразу узнали костюмы, которые использовались во время ретро-вечеринки. Логично, что они висели тут — в хозяйственном блоке. Ибо личные вещи гостей находились в гардеробных, которые были рядом с их покоями. Правда отдельные комнаты для одежды гостей имелось только у двух наиболее дорогих номеров. Один из таких и занимали Вожжинские. В номерах более дешевой ценовой категории, где жили люди, обладающие более скромным гардеробом, такой опции не было. Вещи хранились в шкафу или даже чемодане гостя.

— И что? — недоумевал Миша. — Вроде все в порядке.

В гардеробной и в самом деле все было в порядке. Вещи висели на вешалках, ничего не валялось на полу.

— Что-то пропало? — выдвинул версию Железманов.

— Нет, все на месте. Но, как мне поведала одна из горничных, висело-то ИНАЧЕ, — понизив голос сообщил хозяин дома.

— Ну, зовите свою горничную, — распорядился Петр.

За эти вещи отвечала Фрося.

— Обычно все эти платья висят рядом, — девушка показала на вешалку. — А тут три рядом, а одно отдельно!

— Может быть, вы сами просто одно платье отодвинули и забыли про это? — стал уточнять Михаил. Ему не верилось, что такая мелочь является принципиальной.

— Нет-нет, я точно помню, как все вешала, — заверила девушка. Значит, кто-то заходил в гардеробную без ведома прислуги и хозяев. Причем можно было допустить, что это был вообще посторонний человек: в доме было два крыла, одно для гостей, другое для хозяев, их объединял хозяйственный блок, чтобы прислуга могла быстро добежать и до хозяев, и до гостей. Соответственно, в хозяйский блок и гостиницу вели свои двери. Но и в гостевом блоке тоже были свои двери, чтобы прислуга быстро с улицы могла оказаться на своем рабочем месте. Теплый климат позволял делать много дверей. И одна прямо рядом с гардеробной, какого-либо парка перед фасадом здания не имелось. То есть был огромный шанс просто зайти с улицы и остаться незамеченным.

— Это, наверное, она! — воскликнула Фрося.

— Кто она? — оживились все трое мужчин сразу.

— Ну та, которая ночью ходит по дому, — слова Фроси звучали так, словно речь шла об общеизвестном факте.

Оказывается, ночью по коридорам дома кто-то ходил — девушки слышали шаги.

— Пройдет немного и замрет, потом опять дальше идет и снова останавливается, — девушка не только рассказывала, но и показывала. Она делала несколько шагов и останавливалась, потом опять продолжала движение.

— А вы не вышли, не посмотрели, кто это? — удивился Своровский, что такой простой способ узнать истину не был использован.

— Вначале мы подумали, что это хозяйка. А потом решили, что кто-то еще. Вашей супруге, зачем ей это? Она нам и так днем все говорит.

Николай Николаевич вызвался переговорить с женой. А вдруг и в самом дела она передвинула платья? Времени у него много это не заняло. Уже через минуту Михаил и Петр слушали отчет:

— Супруга уверяет, что она платья не перевешивала и ночью по дому не ходила. А вот сама прошлой ночью слышала, как под ее спальней кто-то прошел. Причем именно так: подошел, немного постоял и ушел, — рассказал он.

— И она не попыталась выяснить, кто это был?

— Нет, вернее, она пошла к двери, чтобы посмотреть, нет ли кого в коридоре. Но она не очень хорошо видит и поэтому стала искать на столике свой лорнет, но выронила его из рук. А он упал, и довольно звонко. После этого шаги от двери быстро удалились, и когда Эммочка выглянула в коридор, там никого уже не было. Единственное, что моя жена уверена, что шаги были женские.

— Почему?

— Она уверена в этом. Шаги были мелкие и такие торопливые, так бегают именно женщины, когда мужчине надо бежать, то он делает большие и тяжелые шаги.

С этим Железманов поспорить не мог. Опять же разная одежда диктовала разный способ передвижения. Длинные и узкие юбки априори не давали женскому полу бегать так, как бегают мужчины: то есть широкими шагами.

— Уж не Вожжинская ли шарится по дому, пока все спят? — выдвинул версию Миша, когда они остались одни.

— А зачем ей интересоваться платьями для вечеринки?

— Женщин в доме не так уж много. Из гостей только эта аристократка и Варя с Катей. Прислуге вообще нет смысла тайно передвигаться по дому, так как она и днем везде может пройти вроде как по хозяйственным делам, — Миша был логичен.

Железманов задумался:

— Самое интересное, что лично я ничего по вечерам не слышал, — припомнил он. — А ты?

— И я тоже, — его друг не мог рассказать ничего подобного.

Молодые люди побеседовали со спутницами. Катя и Варя на проблемы со сном не жаловались, шаги под дверью не слышали.

— А это кто? Привидение? — немного насмешливо спросила Варя. Катя бросила на нее взгляд с укоризной.

— Нет, просто я должен быть уверен, что вам ничто не мешает, — как можно беззаботнее заверил их Железманов.

— Ничто не мешает, нам тут просто замечательно, — Катя произнесла эти слова более чем искренне.

Оставалось только действовать согласно принятому плану, то есть пытаться разговорить аристократическую чету, чтобы понять, те ли они, за кого себя выдают. Впрочем, много прилагать усилий для направления разговора в нужное русло не потребовалось.

                                   * * *

— Мир катится в бездну, — оседлала любимого конька Софья Михайловна. Дама была не в духе, что послужило причиной очередного ее потока претензий на вечную тему «А вот раньше мы были…». По реакции ее мужа, это была любимая тема, но которая никого больше в этом круге общения не интересовала. Вольдемар уткнулся в газету и не обращал на жену никакого внимания. Остальные присутствующие смотрели на даму со снисходительным любопытством.

— Выдумали различные штучки, електричетво, машины. Зачем нужны эти автомобили? Они едут и оставляют после себя такую вонь! Женщины сейчас стали лезть в мужские дела. Вот я никогда не интересовалась делами мужа. В каких банках он хранит деньги, с кем он ведет дела? Я никогда не вникала в эти мелочи, Вольдемар решал все сам.

Графиня покосилась в сторону мужа, словно ожидая поддержки, но тот сидел с невозмутимым видом и читал газету. По нему было видно, что он совершенно равнодушен к выступлениям жены.

— А в каких банках сейчас лучше хранить сбережения? — Миша воспользовался ситуацией и обратился к Вольдемару с вопросом. Он совместно с другом пытался «прощупать» аристократическую чету. Если эта семья и в самом деле живет за счет процентов от вкладов, то должны хорошо ориентироваться в финансовых вопросах.

— А вы служите или по коммерческой части? — спросил Вожжинский.

— По коммерческой, — пояснил Берштейн. — Хочу открыть у себя в городе макаронную фабрику.

— Да, поэтому моему другу очень важно не ошибиться с выбором банка для вклада. Очень не хотелось бы потом потерять все. Как, например, это было с вкладчиками господина Рыкова, — подтолкнул беседу в нужное русло Петр.

— Просто не надо обольщаться крупными процентами, — великодушно дал совет граф. — О чем люди думали? Там проценты раза в два превышали обычные. Надо иметь немного ума, чтобы понять возможный подвох.

— А что там было? — поинтересовался Пимов.

— Некий господин Рыков из города Скопина, что в Рязанской губернии, открыл свой банк. Давал щедрые проценты. В результате банк разорился: расходы стали превышать доходы, — пояснил Вожжинский.

Вожжинский явно демонстрировал азы финансовой грамотности. И дело скопинского банка, который разорил кучу народу, ему было знакомо. Значит, и в самом деле следит за финансовыми новостями.

Однако всех остальных отвлек шум на улице. Большая гостиная, как уже говорилось, представляла угловую комнату, в которой два окна выходили в сад, а одно смотрело на вход в дом, точнее на тот вход, который предназначался для постояльцев гостиницы. И похоже у них пополнение: у входа остановилась коляска, из нее вылез Андреа и стал помогать пассажирке. Это была довольно миловидная дама средних лет. Спускаясь с коляски, она оступилась и чуть не упала. Устоять на земле ей помог дворник и сам Своровский, который выбежал навстречу.

— Дорогая Наталья Владимировна! Я уже начал волноваться! Что так долго? Поезд прибыл с опозданием? — заворковал хозяин. Было видно, что вопрос был адресован именно дворнику. Желающим посетовать на работу российских железных дорог нужно получить опыт поездок на поездах в Италии. Там опоздание поезда на десять-пятнадцать минут не считается чем-то из ряда вон. Хотя по эмоциям Своровского на этот раз речь шла о более значимом промежутке времени.

Дворник начал что-то объяснять по-итальянски. На лице Николая Николаевича отображалось беспокойство.

— Нашлась шляпка?

— Да-да, — закивала головой дама. — Просто ваш слуга никак ее не мог найти в вагоне.

Петр понял, что хозяин гостиницы отправил на вокзал своего работника, чтобы встретить новую клиентку. Предоставлять трансфер гостям было принято и тогда. Нужно только заранее дать телеграмму с указанием времени прибытия поезда на вокзал, и на перроне вас будет ждать работник гостиницы, а рядом с вокзалом стоять экипаж.

— Все хорошо, что хорошо кончается, проходите, ужин уже подали, — примирительно сказал хозяин. Дама направилась к дому, но тут же уронила зонтик. Андреа нагнулся и поднял его, выражение лица, с каким это было сделано, давало понять, что новая постоялица умеет делать нервы прислуге. И это увидели окружающие. Подав зонтик, Андреа схватился за чемоданы, взяв один в одну руку, он попытался в другую взять одновременно шляпную коробку и еще один чемоданчик поменьше. Однако этот маневр у него не получился: чемоданчик и шляпная коробка оказались на земле.

— Что ты делаешь? У тебя руки откуда растут? — начала возмущаться новая постоялица.

— Не переживайте, он все поднимет, — остановил поток возмущения Своровский.

— Надо понимать, что берешь в руки, у меня там мои любимые наряды, — ворчала женщина. — Несите в комнату и аккуратнее там.

Через минутку новенькую увидели все. Надо сказать, что посмотреть было на что. Миловидные черты лица, элегантная одежда.

— Бонжур, господа, — поздоровалась гостья. — Меня зовут Наталья Владимировна.

Далее знакомство состоялось по всем правилам этикета: снисходительный кивок головой — это от Вожжинской, целование руки — это от мужчин, легкий книксен — от Вари и Кати.

В большой гостиной новенькая чувствовала себя так, словно была уверена, что все внимание присутствующих должно быть направлено на нее. В руках у нее был большой веер, им она попыталась обмахнуть себя, но неожиданно выронила этот аксессуар из рук. Гринев поднял его и подал владелице, та положила его на столик рядом с собой, но потом решила, что место выбрано не самое удачное, и переложила в другое место. Движения ее были мелкие, суетливые, казалось, что она не знает, куда деть руки, вещи. Софья Михайловна смотрела на эту возню снисходительно. «Даже не умеет вести себя как подобает даме», — читалось в ее глазах. Правда настоящая аристократка не опустится до подобных замечаний вслух. Тирады новенькой имели более общий характер.

— Ой, так утомляет эта дорога, особенно эта, как ее, — таможня. Представляете, офицер потребовал от меня открыть все шляпные коробки! — пожаловалась новая постоялица. — Я ехала поездом, поэтому мне пришлось пережить этот кошмар несколько раз.

В то время в Неаполь из России можно было приехать двумя способами: по морю из Одессы, этот путь выбрали Петр и его спутники, или на поезде через Европу, пересекая несколько стран. Следовательно, и таможню надо было проходить несколько раз, что было делом достаточно хлопотным, ибо вещи путешественников досматривали вручную. Проверке могли подвергаться не только шляпные коробки, но и прически женщин.

— Увы, мадам, но это неизбежно при пересечении границы, — ответил ей Пимов.

— Зато в Париже я смогла купить вот такую чудесную блузку. Вы только посмотрите, какие чудесные кружева! Настоящие алансонские!

Алансонское кружево производилось во французской провинции Алансон еще с XVI века и отличалось большим изяществом. Дама стала теребить жабо на блузке, которое и в самом деле было выполнено из тонкого кружева. Более того, она прошлась по комнате и показала его всем. Понятно, что мужчины отреагировали снисходительной улыбкой. А вот женская часть проявила больше внимания: Варя и Катя даже взяли предмет гордости в руки, чтобы лучше рассмотреть. На лице Софьи Михайловны отразилась смесь чувств. С одной стороны, какая беспардонность — так хвастаться нарядами! Но, с другой стороны, у этой милочки явно есть вкус, она понимает толк в модных вещах и не забивает голову глупостями вроде науки и политики.

— И тут очень жарко, когда я выезжала из Петербурга, то там уже шел снег, а тут так тепло! Боюсь, что мои теплые вещи останутся не у дел, — продолжала жаловаться Смолякова.

— Мы тоже много набрали лишнего, — согласилась с ней Варя. — Но говорят, тут много магазинов. Можно купить все необходимое.

— Вы интересуетесь нарядами? Как это мило, а то тут дамы предпочитают беседовать о науке? — с долей ехидцы заметил Гринев.

— Ой, я в науке ничего не понимаю, это так скучно, — призналась дама.

— А политика? Может, она интересует вас? — спросил ее Железманов. Хотя цель у него была более дальняя, он все еще продолжал прощупывать Софью Михайловну. — Сейчас многие женщины читают газеты и даже присутствуют на заседаниях Государственной Думы. Господин граф, вам наверняка доводилось бывать в Таврическом дворце? Вы же видели женщин на заседаниях?

— Это которым негде выгулять новую шляпку? — ехидно отреагировал Владимир Сергеевич. — Сидят как коровы. Ничего не понимают, но делают вид, что им страшно интересно.

— Вы так уверены? — притворно изумился Петр.

— А что быть неуверенным? Сам видел. Сидят, глазами хлопают. Обсуждают серьезный вопрос об изменениях в законодательстве о статусе государственных чиновников, а они просто млеют от восторга. Они же оценивают речи депутатов не по содержанию, а по внешности оратора! Сам слышал, как одна клуша говорит другой: «Этот депутат такой душка, у него такой правильной формы нос! И говорит так интересно». А этот с правильным носом нес такую ахинею! — Вожжинский даже немного позволил добавить эмоций в свою речь.

Отчасти он был прав. Заседания Государственной Думы в Таврическом дворце в Санкт-Петербурге были новинкой политической и общественной жизни. Заседания проходили гласно. Не только пресса освещала ход заседаний законодателей, но на них допускалась публика: любой желающий мог следить за работой нижней палаты первого российского парламента со специального балкона. Таковых было так много, что выдавались специальные билеты. Охотно брали эти билеты и дамы. Но ради справедливости надо сказать, что многих из них и в самом деле привлекала возможность выгулять в публичном месте новую шляпку или платье, посмотреть на светскую публику.

— Ну, возможно, это следует рассматривать как продолжение традиции обожания в женских институтах, когда кофульки обожают старшеклассниц, а те педагогов? — вопрос Миши был адресован к Софье Михайловне.

— Не надо осуждать традиции, которые сложились годами. Традиции — это основа общества, — наставительно произнесла та.

— А кто такие кофульки? — удивился Гринев.

— Ученицы младших классов, они носят платья коричневого цвета, — снисходительно пояснила аристократка.

— Вот-вот, — согласился Петр. — Как дамы в Думе обожают депутатов, как кофульки обожают понравившуюся старшеклассницу, — поддержал беседу Петр.

— А мне кажется, что дамам не стоит посещать такие места, это не совсем прилично, — заверила присутствующих Наталья, в очередной раз перекладывая веер с места на место.

— Ну хоть кто-то еще понимает в приличиях, — выражение лица Софьи Михайловны немного смягчилось.

— А я думаю, что это полезно для всех слоев общества, — возразил Гринев. — Наша страна сделала великий шаг вперед, мы стали парламентским государством. Парламент — это не просто место, где принимают законы, а где люди учатся диалогу, учатся находить компромисс между интересами разных социальных слоев. Поэтому присутствие дам тоже полезно для всеобщего развития общества.

— Это бред, — вдруг произнес Сергей Голубев. Вообще оба студента мало участвовали в беседах, которые происходили в большой гостиной. Чаще они просто сидели в углу и пили кофе. Поэтому реплика пенсионера от искусства привлекла всеобщее внимание.

— Что вы изволите назвать бредом, сударь? — заинтересовался Гринев.

— Ваше утверждение, что в нашем парламенте разные социальные слои учатся искать компромисс. Какие социальные слои? Какой диалог? Кто заседает у нас в Думе?

— Как кто? Общество, — удивился Вожжинский.

— Общество? — почти вскричал Голубев. — О каком обществе вы говорите? Основа нашего общества — это крестьянство и рабочий класс. А они у нас представлены в парламенте?

— У нас же есть крестьянская курия, — напомнил Михаил. Он уже догадывался, что услышит в ответ.

— Ее представителей так мало, что об этом даже стыдно говорить, крестьянам надо пройти несколько сит отбора, чтобы попасть в качестве гласного в Таврический дворец, — напомнил Голубев.

— А рабочих еще меньше, — поддержал своего товарища Андрей Диков.

— Но что могут решить крестьяне и рабочие, большинство из которых едва умеют читать и писать? — пробубнил Вожжинский.