Бесплатный фрагмент - Про мужичка

ПРО ТО, ЧТО БЫЛО, ДА ВРЕМЯ ЗАБЫЛО

(присказка)

Россия большая…

Такая большая, что и глазом не объять…

Да что глазом, шагами мерить — не перемерить, смолоду из дома выйдешь, как раз к седой бороде назад и вернёшься.

Много чего на этой земле встретить можно: что ни шаг, то — диво, что ни день — новая картина! А картины-то какие: здесь леса, там поля, дальше озёра до самого бора! Ключи в бору соловьями поют. Ключи в ручьи текут. Ручьи в реки, реки в моря и озёра, а уж моря с океанами встречаются. Вот так всё большое с малого и начинается.

И наш сказ с малого начнётся — присказкой зовётся.

Там где море с небом встречаются (по одну сторону), по другую — бор могучий стоит, небо подпирает, холмы украшает.

И звери в том лесу есть и птицы, а как не быть, коль по лесу тихонько побродить да внимательно посмотреть, можно многое узреть.

Да не только, а точнее, не столько сей бор по всей округе известен тем, что и грибов, и ягод в нём в любой год наберёшь, а тем, что на длинной косе, выступающей в море, деревенька стоит. Так, не великая, но и маленькой её не назовёшь. Улица одна, но длинная, ещё на песчаной косе начинается да уж глубоко в сосновый бор и упирается. А по улочке — дома, ставни резьбой украшены, хотя и некрашены.

Старики да бабы на завалинке встречаются, новостями делятся. Мужики землю за седлом пашут да зерно сеют. Бабы тесто месят. Да детей, как гороха насыпано, а то как без них!

И даже не про это сказ-то наш, что дворы добротные, да ставенки плотные, а про то, что на деревне дом один не крашен, не мазан, в заборе ветер, калитка без петель, да окна пыльные да тропинка полынная.

Вот про этот-то дом, а ещё вернее, про его хозяина, мы сказ и поведём. И про то, что было, да время уже забыло, и про то, чего может

и не бывало, да молвой в народе стало, про всякую шалость и ещё кое

про что самую малость…

Переворачивай страницу — начинаем дивиться!..

ПРО МУЖИЧКА И КРАСКИ НЕПИСАНЫЕ

(сказка первая)

Мало ли на свете разных разностей: города красивые, моря глубокие, горы высокие, а такой красоты как наш сосновый бор и не сыщешь. Он ведь не просто бор, а бор на берегу моря. Вот здесь-то, на самом краю бора, где могучие сосны любуются своими стройными стволами в зеркальной глади воды, и приютилась небольшая деревенька. И жил в той деревеньке мужичок. Так себе Мужичок: не высокий, но и не маленький, не худой, но и не толстый. И одёжка на нём была ни старая, ни новая. И изба у него была не крашена, не стругана.

И за что б Мужичок не брался, всё у него выходило то не складно, а то и просто нелепо…

Пойдёт Мужичок помогать кузнецу подковы ковать, в ведро с водой подкову-то и обронит…

Пройдёт помогать столяру раму оконную делать, да к рама та: то не открывается, то не закрывается вовсе…

Пойдёт помогать пастуху коров пасти, да вся деревня потом три дня коров-то по лесу и собирает…

Запряжёт лошадь на базар поехать, да так в санях летом на улицу и выезжает…

Стали от его помощи люди отказываться, а потом и его самого сторониться, а уж потом и вовсе здороваться перестали.

Была жена, да как-то к родителям погостить уехала, да уж назад и не вернулась.

А детей у него и вовсе не было…

Пошёл Мужичок как-то раз рыбу ловить, да удочки дома и забыл. Сидит на полянке невдалеке от моря, и такая на него тоска напала, что и слов-то не подобрать, чтобы описать.

А тут птичка-невеличка прилетела, рядышком села, и давай насвистывать так, что Мужичок диву даётся, да слова в её посвисте-то и слышит:

— Чив-чив-чиво грустишь, мужичок?

— Да как тут не грустить! За что не возьмусь — всё не ладно, да не складно у меня выходит. Начал давеча дверь в порядок приводить, да и вовсе сломал её… И вот так всегда. И друзей у меня уж больше нет и товарищей…

— Чур-чур-чур не грустить. Брось-брось-брось печалиться. А посиди, да подумай, да делом займись, что по душе, к чему сердце лежит сызмальства.

— И что?

— Тем-тем-тем и займись!

Птичка ещё пару раз чирикнула, да и улетела.

А Мужичок сидит, думает:

— Странно всё! Вот уж и птиц он понимает, а с людьми общего языка не сладит. Да и дела-то у него своего вовсе нет, всё-то он чужими делами занимается.

Белочка с ветки спустилась, да орешек ему в ноги и положила:

— Поешь орешек, Мужичок, сил наберись, да за дело примись!

— За какое дело-то? — спрашивает Мужичок.

— А за такое, что улыбку на твоём лице откроет, да радость в твой дом вернёт, — сказала, да на дерево снова и залезла, а там в бору и скрылась.

Мимо лисичка бежала, да на край полянки возле мужичка и присела.

— А что хмурый такой, да в словах не свой?

— Да вот дела своего у меня нет, а с ним и счастье меня стороной обходит, а что делать — ума не приложу?

— А что тебе любо — тем и займись! — улыбается лисичка, да глазами хитро поигрывает.

— Было как-то любо мне из глины птичек, да зверьков лепить, да красками их расцвечивать. Да вот на смех меня тогда подняли, мол, не серьёзное дело — ни дров на двор, ни хлеба на стол…

— А ты что ж, из глины только зверушек, да птичек лепить можешь? — спросила так, да хвостом вильнув, в кустах-то и скрылась.

— «А и правда», подумал Мужичок, — « Буду лепить то, к чему сердце лежит, да душу себе тешить, да людей радовать, авось и дело получится!»

Посидел ещё чуток, вспомнил место, где когда-то глину брал, да пошёл, да набрал, да домой и принёс.

А потом вспомнил он, как дед когда-то краски тёр, да цвета творил, да насобирал у себя в чуланчике пустых банок, да помыл их, да краски всякие создавать принялся. И получились у него краски, цветов ярких, невиданных. Удивился Мужичок, порадовался — дело то вроде как спориться, да из рук не валиться.

Взял он да печь заново обмазал, да трубу почистил, да дров наколол, да затопил.

Налепил свистулек диковинных, да в печь на обжиг и поставил, а потом раскрасил их в краски разные, цвета необычные, что глаз радовали.

А потом взял, да и смастерил себе гончарный станок, и ремень кожаный нашёлся для привода, и деревяшка большая да толстая на круг гончарный. Да ладно всё так получилось, работает всё — крутиться, вращается! Замесил глину и давай чашки мастерить, да в печь ставить, да красками оживлять, диковинные цветы рисовать…

Смотрят на селе, а у Мужичка летом печь топиться — дым из трубы так и валит. Интересно сельчанам стало, что это их чудак–неумеха удумал, да и заглядывать они к нему стали. А там, на полках разных, рядами чаши стоят, размеров всяких, да красок ярких. Да детям свистульки, а бабам брелочки да украшения на кофты….

Столяр ему в обмен на кувшин для вина дверь новую поставил, да так, что не скрипит, да людей уж прежним своим видом не пугает.

Плотник, за кринки под молоко с диковинными цветами-сказками, крылечко перебрал, да такое смастерил, что любо дорого стало, да гостей своей красотой созывало.

Бабы-то деревенские за украшения яркие, да формы дивные, то молока, то яиц принесут, то хлеба испекут…

А мальцам и свистульки в радость, они их то на рыбку, что словят на море, то на грибы, что найдут в бору у мужичка-то и выменивают…

И пошла слава по округе о гончаре умелом, на фантазию-выдумку богатым, да руки ловким. И потянулись к нему люди с деревень дальних, да городов больших.

А Мужичок утром встанет, на солнышко глянет, молочка свежего выпьет, да за гончарный круг-то и садиться, да кувшины невиданной формы делает, да броши лепит. По сосновому лесу погуляет, да у деревьев и цветов разные разности подсмотрит. И полянку с тремя гномами заприметил, и дружбу с ними завёл, да дивился их находчивости и ловкости, учился у них. А те к нему в гости захаживали, красок спрашивали. Да кроме-то Мужичка их никто и не видел, знать — не дано было.

А Мужичок на море пойдёт, да с закатной воды цвета спишет. Вечёр сядет отдохнуть, да образы дивные у него уже к утру в голове складываются…

Так жизнь и наладил, да в радости жить стал, да в заботах приятных, в новый день зовущих. Любо ему стало.

Время в лета хорониться, на кого, порой, бранится. Коль бранится — забывает. А кого и привечает, в сказку нынче превращает…

ПРО МУЖИЧКА И ДУХ ЛЕСНОЙ, ЧТО ЖИВЁТ ПОД СОСНОЙ

(сказка вторая)

Как-то раз Мужичок, гуляя по лесу, забрёл на полянку, где белки резвились, да в хороводы водились. Присел он на пенёк, что под сосной, да и засмотрелся, а там и задумался: — А как с этого неба лазурь списать да с закатным солнышком смешать?

За думами и не заметил, что солнце село за горизонт, и в лесу стало быстро темнеть. А деревня-то его у моря, а море-то — далеко! Что делать?

— Ну знамо что — искать, где ночь коротать, — сам себе сказал Мужичок, разминая руками за день уставшие колени, — хоть и лето, да в августе ночью в лесу прохладно, укрыться надо.

И вспомнил Мужичок, что по пути на эту полянку шалашик видел в тёмном ельнике. Встал да туда и пошёл.

Чуток погодя, шалаш-то и нашёл. Шалаш — не шалаш, а укрытие какое-никакое всё же есть — низенькое, но влезть можно.

Откинул сухую траву, что нависла над входом, и ползком тихонечко так протискивается, чтобы шалашик не повредить.

Что за чудо! Вроде шалашик-то махонький, а внутри — свободно, и стоять и ходить можно. Темно правда, да вот там вдалеке что-то светится и поблёскивает. Встал Мужичок на ноги, с колен пыль стряхнул да пошёл на свет, что тускло горел в глубине шалаша.

А тут на стене фонарь висит, а под ним три дубовых двери незапертые, с надписями диковинными, мерцающими на свету, да буквами играющими — и, вроде как есть, а прикоснёшься — их и нет, буковок-то!

Прищурился Мужичок и вслух читает, а эхо в пустом большом и тёмном пространстве словами-то играет, из угла в угол переливает:

— Сюда войдёшь — чудо найдёшь, дом, друзей забудешь, назад не уйдёшь.

— Это диво кому надобно? — про себя подумал Мужичок, подходя ко второй двери. Табличка та же, буквы те же да слова другие:

— Сюда войдёшь — власть обретёшь, покой потеряешь, друзей не найдёшь.

— И этого нам не надо, — думает Мужичок, переходя к следующей двери. А там большая табличка мерцает да слова в глаза бросает:

— И чудо найдёшь, и славу найдёшь, и богатым станешь, и покой обретёшь, да себя потеряешь и уж не найдёшь.

— Вот те на те нашей хате! — вырвалось вслух у Мужичка, — и зачем тогда входить, коли не с кем и дружить, коли не с кем слова молвить, знамо, незачем входить!

— Стихами говоришь? — раздалось откуда-то сверху и басами несколько раз прокатилось по темноте.

— Ох ты, ёксель-трёксель, дважды перемоксель! — брякнул Мужичок от неожиданности и обернулся. Обернуться-то обернулся, а никого рядом и не увидал:

— Ты где, ты кто? — чуть оробев, спросил темноту Мужичок.

— Я — Дух Лесной, что живёт в лесу дремучем под могучею сосной.

— А что здесь делашь-то? Зачем людей пугашь? — шаря глазами по сторонам, ещё тише спросил Мужичок.

— Тайну храню, что за этими дверями скрыта, — опять басовитым рокотом прокатилось по темноте.

— Храни себе, я не трогаю. Я вот посплю да домой пойду. Ночь настала, меня в дороге застала…

— Красиво говоришь, — молвило раскатисто Эхо, — да вот назад уж не уйдёшь.

— Как так? — удивился Мужичок.

— Никто не уходил, кто в двери входил, — хохотнул Дух Лесной: — Ох, а ты меня заразил, и я стихами заговорил!

— Так я и не вхожу, вот здесь полежу, рукавом лицо накрою и немножечко посплю.

— Х-м… Действительно не входил? Странно? А что делать?

— А ты меня чаем напои да спать уложи, а уж утром-то и отпусти, — говорит Мужичок, а сам глазами собеседника ищет да не находит.

Неведомо откуда сзади табуреточка появилась, к ногам чуть прикоснулась, а спереди — стол-не стол, но кружка на нём стоит и чаем дымит.

— От, благодарствую тебе, Дух Лесной, — вымолвил, улыбаясь такой диковине, Мужичок.

Присел да чаю из кружки и отпил: — Эх, душист чаёк, да не греет — холодом веет. Как дымок-то идёт — не пойму? Пошто сам не присаживаешься, мне не показываешься?

— Дух я. Не положено, — прокатилось новое эхо, да не так сильно, как прежде, не так пугающе.

— Пошто не положено? Али кто наказал? — спросил Мужичок.

Долго молчало Эхо, а потом не так раскатисто, как прежде, молвило:

— Зло меня наказало, к шалашу привязало.

— Чем же провинился да во тьму превратился? — удивлённо спросил Мужичок.

— Заигрался я… Грибника грибами дразнил, да в этот лес заманил, да дорогу назад замёл, да грозу с дождём привёл…

— Он шалашик, значит, построил, да назад уж не ушёл? — продолжил рассказ Лесного Духа Мужичок.

— Так оно и было. Зло меня подсторожило да сделало хранителем этого шалаша. С тех пор двери сторожу, да назад никого не пускаю, да по лесу уж не летаю, ни друзей, ни врагов не знаю… — тихо молвило Эхо.

— Ты входить-то в двери будешь? — раздалось через некоторое время почти шёпотом.

— А зачем в них входить, лучше тёплая беседа, да с соседями дружить, — ответил Мужичок.

— Тепла-то у меня и нет. Отняли тепло… — ещё тише молвило Эхо.

— Как нет. А табурет кто поставил, а чай кто скоро справил? — удивился Мужичок.

— Чай-то холодный, — совсем тихо сказал Дух Лесной да уж эхом по темноте не летал, а как будто бы за столом с той стороны сидел.

— Так справим это дело! — улыбнулся Мужичок невидимому собеседнику.

— Сколько люда здесь бывало, да за дверями все и пропали, а беседы со мной и не было. Ты так говоришь, будто видишь меня, да знаешь, как беду исправить, — еле донеслось до Мужичка.

— Дак давай править! — с хитринкой в голосе молвил Мужичок.

— Не положено, — тихо отозвался Дух Лесной.

— Кем не положено?

— Злом…

— А мы без зла, мы с добром, — вновь улыбнувшись, сказал Мужичок.

— А как это?

— А вот так!

— Да ты дело говори, душу-то не тяни, — молвил Дух Лесной и снова прокатился эхом по темноте.

— А… душа, значит, у тебя есть?! — воскликнул Мужичок.

— Не дразнись, лучше делом займись? — начал сердиться Лесной Дух.

— А и ты не сердись, а со мною этим делом и займись, — примиряюще сказал Мужичок.

— Что делать-то? — тихо шепнул Лесной Дух прямо в ухо Мужичку.

— Значит, табурет смастерить ты можешь?

— Могу…

— И стол?

— И стол могу…

— И чай?

— Да чай ли это, коль тепла в нём нет? — где-то издалека донёсся негромкий, безрадостный голос Духа Лесного.

— Коль Душа есть — тепло будет, — уверенно сказал Мужичок, — ты сам теплом-то стать хочешь?

— Ох, не томи, дело говори! — заметалось по темноте Эхо, долетая до Мужичка то сзади, то сбоку, то совсем издалека.

— И на волю хочешь? — спросил сурово Мужичок.

— И на волю хочу, — сказало тихо Эхо, так тихо, что и слыхать было еле.

— Людей губить будешь? — спросил Мужичок.

— Коль на волю вырвусь, да Лесным Духом снова стану, людей обижать перестану, — уверенно ответило Эхо.

— Тогда делай, что я скажу. Камин поставить сможешь, да чтоб дрова в нём были?

— Дело нехитрое, — отозвалось Эхо, — да зачем здесь камин, коль огня в нём нет, а огонь я развести не могу — не положено мне.

— Ты камин ставь-то, огонь я добуду, коль тебе нельзя, — сказал уверенно Мужичок.

Глядь, а перед ним камин появился, а рядом с камином берёзовые дрова аккуратной поленницей сложены.

— Молодец! — улыбнулся Мужичок.

— Ох, — вздохнул Дух Лесной, — сколько уж лет меня так не звали… Приятно, даже вроде и теплей стало.

— И тепло добудем, коль добром служить будем. Дальше тебе надо на свет явиться, во что-нибудь обратиться, — сказал Мужичок.

— Только в темноту, — снова на ухо Мужичку прошептал Дух Лесной

— В тень, так в тень, — шепнул в ответ Мужичок.

— Дак и так темно! — снова удивился Дух Лесной.

— Начнём с тени, а там видно будет.

— Дак видно-то и не будет! — хохотнуло Эхо, и снова суетливо пробежалось по пустоте.

— А ты в тень под тем фонарём обратись, что тускло горит, да двери еле освещает, — вставая с табурета, показал Мужичок рукою на двери.

Глядь, и вправду — еле заметный тёмный клубочек под фонарём перекатывается.

— Опять молодец! — похвалил Мужичок, — а теперь в пень!

— Х-м.. В пень, так в пень, — раздалось из клубочка, и тут же на глазах у Мужичка появился пенёчек.

— А теперь на много частей расколись да в полешки превратись.

— Дело нехитрое, и это могу, — сказал пень, разваливаясь на аккуратненькие полешки, — дальше что?

— А дальше я дрова соберу, да в камин положу, да сверху полешками из поленницы прикрою, да огонь настрою, — сказал Мужичок, собирая дрова и складывая их в камин. А потом сухие палочки-то потёр, да огонь развёл, да бересту подпалил, да в камин положил. И заиграло пламя, дрова лизать стало.

— Тепло? — спросил Мужичок.

— Точно, теплее, — раздалось из камина.

— Ты в тепло превратишься, дымом из трубы-то на волю и попадёшь, только помни, что обещал, людей с дорог не сводить, темнотой не морить.

— Помню, — донеслось из огня, и с этими словами темнота-то отступать стала да в утро превратилась. А шалашика-то как не бывало. И дорожка к дому вьётся, и соловушка поёт.

Идёт Мужичок по тропинке, лесом любуется. Краски-то новые он запомнил да неожиданно и ещё цвета нашёл, что оттенять прежнее будут. Вот ведь радость-то какая.

С этого времени селяне в лес по грибы без боязни ходили. Даже в августе ночью в лесу вроде как теплее стало — ветер верхушками сосен играет, а внизу — тихо, спокойно. Так оно и было…

ПРО МУЖИЧКА И ПТИЦУ ЗОЛОТОЕ ПЕРО

(сказка третья)

Ни свет, ни заря, а Мужичок уже на ногах да печку топит. В Сибири оно как зимой: дров не наколешь — огня не разведёшь, огня не разведёшь — тепла в хату не наберёшь. В бадейке, что в сенцах стоит, вода ледком покрывается, студёной называется.

Мужичок щеп берёзовых настрогал, бересты полосками нарвал, да под сухие полешки сложив, спичкой-то и чиркнул. Береста быстро огоньком взялась да на щепу, скворча, перекинулась, а уж те пламя поддали да дрова-то все огнём и обняли. Затрещали дрова в печи — тепло дали.

А любоваться на это у Мужичка времени нет: работа его ждёт — со вчерашнего вечера блюдо расписывает да птицу с Золотым Пером в центре блюда уже в контуры вывел, теперь цветами наполнять время пришло. Сел за стол краски мешать, да бабка Егорьиха, что на краю деревни живёт, по-соседски в гости зашла, пироги спекла, на стол с поклоном поставила, а потом кринку расписную под молоко, ещё пахнущую свежими красками, забрала да второпях дверь плотно не прикрыла.

А Мужичку и дела нет до двери: он уже краски расставил, да кисти справил, да блюдо вращает — контур рисунка на глаз проверяет.

И заходила кисть по гладкому блюду, да птица та оживать стала: клювик красненький, глазки синие, шейка набок наклонена, будто стесняется птица форм своих дивных. Крылья белые, как у лебедя, расправляет да в крыльях тех золотые перья появляются, а уж затем и хвост пышный, веером раскрытый да золочёными нитками шитый, на свету лампады играет, блюдо украшает.

— Ух ты! Оживает! — раздался голос за спиной Мужичка да так неожиданно, что кисть Мужичок обронил, да рот раскрыл, да глаза у него сделались ровно по пятаку:

— А кто здесь? — обернулся он, а за спиной у него брат с сестрёнкой, что в доме напротив живут, стоят да глаза у них ещё больше, чем у Мужичка, от удивления раскрыты.

— Я — Миша, — сказал тот, что постарше, и захлопал глазами.

— А я — Маша, — сказала та, что пониже ростком была, да глаза от стеснения (или от чего другого) в пол-то и опустила.

— Ох, и напугали вы меня, сорванцы! Как это вы так тихо пробрались? Давно стоите?

— А как ты кисть в руки взял да по тарелке водить стал, так и стоим, — ответил Миша и тоже опустил в глаза вниз.