Бесплатный фрагмент - Призрак из прошлого (Моя темная половина)

…Деревня Форестер — кассл, месяц спустя…

…Солнце уже скрылось за горизонтом, осветив своими последними лучами верхушки деревьев, пыльную дорогу, частички песка сверкали в его неровном свете, как алмазы, и упали на одинокую всадницу, которая скакала по дорожке. Девушка ехала верхом на крепкой упряжной лошади, гнедой масти. Выбор именно на эту лошадь пал не случайно — хоть она и выглядела чересчур грузной и неповоротливой, да и грацией верховых скакунов тоже не отличалась, зато была выносливой, и девушка уже проехала на ней долгий путь. Это было заметно по запыленной одежде всадницы и ее усталому виду.

Путешествие, и впрямь, было долгим, и девушка была рада тому, что оно подошло к концу. Во время своей последней остановки, она, пополнив запасы воды, и купив у крестьян несколько пшеничных лепешек, узнала, что деревня, которую она искала, на ее пути будет следующей. Поэтому вид крестьянских домиков из соломы, смешанной с глиной, которые облепили, словно муравьи, подножие холма, порадовали ее. Пришпорив лошадь, всадница пустила ее галопом, рассчитывая доехать до деревни до темноты. От быстрого галопа капюшон ее легкого лилового плаща из тонкой шерсти, свалился с головы, и солнечные лучи горячим золотом зажгли ее пушистые, рыжие кудри.

Девушкой этой была Дженн, та самая подружка Аманды, с которой они простились во дворе трактира более года назад. Тогда Дженн, послушав предсказание старой Долли о том, что она уже видела нареченного ей жениха, осталась в Саутхемптоне, чтобы найти его, ведь старуха обещала, что зов сердца соединит их в положенный срок.

Дженн покинула трактир Десмондов сразу после происшествия с Хью Десмондом. После того, как незнакомый приезжий гость искупал Хью в лошадином корыте, сын трактирщицы превратился в идиота. Он перестал разговаривать, и только раскачивался взад-вперед, пуская слюни. Видимо, он пробыл под водой слишком долго, тогда его едва откачали. После случившегося трактирщица и сама словно лишилась рассудка. Не в силах больше терпеть ее крики и бесконечные побои, Дженн решила сбежать. Укрепилась она в своем решении, когда мамаша Десмонд объявила девушке, что отныне та будет приносить ей доход, торгуя собственным телом. Чтобы не бросать слов на ветер, трактирщица привела какого-то купца, с жирным, как масленый блин, лицом, и заплывшими похотливыми глазами, тонувшими в складках щек.

Мерзкая физиономия купца очень походила внешне на такую же мерзкую рожу Хью Десмонда. Дженн, однако, про себя решила, что больше никогда чужие руки не прикоснуться к ней. Выручил девушку кабаний клык, когда-то подаренный ей приезжим охотником, который она носила на шее. Он все еще был острым, как бритва, и девушка ухитрилась располосовать им мерзкую физиономию купца, а потом сбежала из трактира.

Скитание по городу было не лучшим решением, но девушке улыбнулась удача — она познакомилась с вдовой торговца фруктами, которая вела все дела сама, управляясь в своей лавке. Дженн купила у нее на последнюю монету сахарную грушу, и поведала о том, что ей негде жить. Женщина, которую звали Розалин, предложила девушке стать ее помощницей, и та с радостью согласилась. У доброй торговки Дженн и прожила весь год, но шло время, и девушка понимала, что предсказанное Долли не спешит сбываться. Она жила в ремесленном квартале, и ей встречалось много молодых юношей, служивших подмастерьями у ремесленников и купцов. Очень многим нравилась хорошенькая помощница торговки, но сердце девушки оставалось глухо — никто из ее кавалеров не зажег ту самую искру, которая бы ясно сказала Дженн: «Он — мой!»

Розалин была женщиной умной и сметливой, и очень скоро обратила внимание на страдания своей юной помощницы, она и сама замечала, что на все попытки ухаживать, Дженн отвечала лишь молчаливым качанием головы. Однажды Розалин решила поговорить с ней, и позвала девушку перебирать сливы — женщина собиралась сварить их в сахаре и высушить — это было любимое лакомство многих малышей, такие засахаренные фрукты раскупались очень быстро. Вручив девушке шпильку, которой полагалось выдавливать из слив косточки, Розалин села напротив нее, подоткнув юбку.

— Ты не хочешь мне ничего рассказать, лисичка? — спросила она, обратившись к Дженн тем ласковым прозвищем, которое она придумала для девушки. Дженн тяжело вздохнула, и покачала головой, бросив сизо — фиолетовую сливу, словно подернутую восковым налетом, в глиняную миску. Розалин погрозила ей пальцем.

— И кого ты хочешь обмануть? Я вижу, как трепещет твое сердечко!

— В том то и дело, что не трепещет, — Дженн с задумчивым видом выбрала из корзины очередную сливу и выдавила из нее косточку.

Сладкий сок перепачкал ее пальцы, и Дженн машинально сунула один палец в рот, слизнув липкий, желтоватый сок. — Сегодня приходил Джон, тот самый, что служит у кузнеца…

— И снова тебе не угодил? — прищурилась торговка.

Ответом ей послужил тяжелый вздох.

— Когда-то давно, год назад, а может, и больше, одна ведьма, которую поймали охотники и везли в Бристоль, к судье, сказала мне, что я уже видела того, кого назову мужем. Она сказала, что я увижу его снова, зов наших сердец приведет нас друг к другу, — грустным голосом сообщила Дженн, — но никакого зова я не чувствую. Видно, и он тоже…

— Так вот почему моя лисичка грустит? — ласково рассмеялась Розалин, — но тут ты не права, я вижу теперь, что твое сердечко все же пытается звать твою судьбу. Может, вы слишком далеко друг от друга, поэтому он и не слышит твой призыв?

— И насколько же это далеко? — золотистые брови Дженн удивленно изогнулись, — я думала, он где-то близко, ведь я уже его встречала, по словам старухи. Но я не покидала Саутхемптона!

— Я придумала кое-что! — Розалин встала и ее светло-карие, как орехи, глаза, вспыхнули озорством, — пойдем к одной милой женщине, только, чур, судья Миллер не должен знать о ней, понимаешь?

— А кто она? — с любопытством спросила Дженн и торговка хитро подмигнула ей.

— Для сплетниц она повитуха, но на самом деле умеет заглядывать в будущее! Если бы судья или господин Уолкер узнали о ней…

Розалин не договорила, но Дженн итак все поняла. Ее сердце забилось сильнее, при мысли о том, что она снова может увидеть настоящую ведунью, о существовании которой даже не подозревала. Розалин, не откладывая дело в долгий ящик, запрягла в повозку лошадь, велела Дженн надеть темный плащ с капюшоном, а потом положила в корзину пирог с мясом, несколько сахарных груш, бутыль молока и головку сыра. Лошадью она правила сама, поэтому никто не мешал им поговорить, пока они ехали к домику повитухи.

Женщина, которую Дженн никогда раньше не видела, встретила их на пороге своего жилища. Она была еще не стара, но в ее глазах светилась вековая мудрость ее народа — она была невысокая, с черными, как смоль, прямыми волосами, заколотыми в узел, со скуластым, смугловатым лицом, и пронзительными глазами, очень похожая на цыганку. Как узнала позже Дженн, она и была цыганкой. Звали ее Русалина, и Розалин гордилась тем, что их имена чем-то похожи.

— Проезжайте, красавицы, — хрипловатый голос Русалины звучал с оттенком легкого любопытства, — с чем пожаловали? На мамашу и непутевую дочь, которая нагуляла ненужного наследника, вы не похожи…. Значит, приехали по иному делу?

— Вы угадали! — Розалин кивнула, дернув Дженн к себе за руку, — мы хотели получить ответ на волнительный вопрос…

— Хорошо, проходите, — цыганка сделала приглашающий жест, и обе ее гостьи вошли вслед за ней в тесное ее жилище.

Оробевшая Дженн остановилась на пороге, со жгучим любопытством разглядывая жилище настоящей ведьмы. Впрочем, ничего особенно примечательного в нем не было — низкий, неуютный домик, всего две комнаты, на потолочных балках развешаны пучки трав, над очагом, булькая, кипел медный котел, в доме пахло травами и медом. Пройдя вперед, цыганка указала своим гостям на низкие стулья, и сама присела напротив них. Розалин протянула ей корзинку, которую женщина, не глядя, поставила на старый сундук. Ее темные глаза, словно молния, пронзили девушку, которая съежилась под ее взглядом.

— Я догадываюсь, что ты хочешь спросить, — журчащим, как пение ручья, голосом, проговорила цыганка, и поставила перед собой свечу в подсвечнике, хотя на столе уже стояли несколько зажженных свечей, — дай мне свои руки…

Дженн робко вложила руки ладонями вверх и вздрогнула от прикосновения грубоватых пальцев цыганки. Русалина провела над ее ладонями своей ладонью, а потом посмотрела на девушку.

— Спрашивай, я отвечу, — проговорила она.

— Год назад одна ведьма сказала мне, что я уже видела того, кого назову мужем, но мы встретимся с ним в положенное время. Прошел уже год, но я до сих пор не чувствую голоса своего сердца.

— Все верно, — цыганка улыбнулась, — все от того, что вас разделяет большое расстояние. Посмотри мне прямо в глаза!

Зеленые глаза девушки, широко раскрытые от напряженного ожидания, заглянули в темные глаза цыганки, и та внимательно посмотрела в них. Дженн ощутила невольный трепет, и на ее лбу выступили капельки пота.

— Я вижу его отражение, потому что ты и в самом деле уже встретилась с ним однажды, — пробормотала цыганка, — я вижу высокого темноволосого мужчину, и чувствую в нем какой-то особый дар, не могу сказать, что это, но человека с таким даром редко можно увидеть… Та женщина была права, когда ты снова встретишь его, то твое сердце сразу ему ответит, ведь он тоже мечтает тебя увидеть, хотя скрывает это даже от самого себя.

— Но Бог мой, где я его встречала, умоляю, скажите? — едва не плача, проговорила Дженн, но цыганка покачала головой.

— Сила моя не столь велика, я не все могу видеть, — проговорила она, и указала на свечу, — зажги ее!

Дженн схватила трясущейся рукой одну из горящих свечей, стоявших на столе, и зажгла ту, на которую указала цыганка. Свеча загорелась ровным, ярким пламенем, но тут же погасла, словно на нее подул ветер. Дженн зажгла ее снова, но все в точности повторилось. Девушка растерянно опустила руку и посмотрела на цыганку.

— Я не могу…, — пробормотала она, — почему свеча гаснет?

— Это дурной знак…, — покачала головой Русалина, — и ты появилась у меня очень вовремя! За твоим суженым уже идет смерть, ее дыхание гасит пламя свечи!

— С…с…смерть…? — голос Дженн сорвался, а руки затряслись еще больше, — Господи, какая смерть…? Мы еще даже не встретились!

— И ты должна найти его, как можно скорее, — проговорила Русалина, — только ты в силах противостоять смерти и вырвать его из ее жадных лап! Она редко отпускает свою добычу, но ты справишься, сила любви сильнее смерти, ты спасешь его!

— Где он? — Дженн вскочила на ноги, по ее щекам покатились слезы, — куда мне ехать? Где его искать?

Цыганка жестом велела ей сесть, и взяла за подбородок, снова посмотрев в глаза девушки, в которых застыл страх.

— Я вижу девушку…, — пробормотала она, — ее отражение есть в твоих глазах…. Это брюнетка, почти твоя ровесница, ты знала ее много лет, но потом ее забрал какой — то человек… Ее судьба в тумане, словно ее закрыл собой темный призрак! Эта девушка поможет тебе найти твою судьбу!

— Аманда…? — голос Дженн сорвался, — это моя подружка, она уехала год назад со старым бароном!

— Я не знаю, как ее зовут, но ты найдешь своего суженого только благодаря ей! И в ней тоже есть дар, она не знает об этом, но она способна исцелять людей, этот дар передал ей по крови очень близкий ей человек. Она поможет тебе вырвать твоего суженого из лап смерти. Если найдешь их обоих в скором времени, он будет жить!

— Долли сказала тогда, что если я дам ему уйти, то потеряю навсегда…, — пробормотала Дженн, — вот что она имела ввиду!

— Я сказала все, что видела, — цыганка покачала головой, — а теперь, вам пора, а мне нужно восстановить силы…

…Предсказание цыганки выбило из равновесия и без того нервную девушку. После разговор с ней, Дженн металась, словно птичка в клетке, вся работа валилась из ее рук. Розалин понимала, что мыслями Дженн уже давно далеко от Саутхемптона. Поэтому, когда девушка попросила у нее лошадь, торговка даже не удивилась. Она не стала отговаривать девушку от безрассудства, понимая, что в этом нет смысла. Понимая, что в этом есть и ее вина, ведь поездка к Русалине была ее идеей, женщина снабдила свою любимицу деньгами, запасом провизии, и дала ей самую крепкую и выносливую лошадь. Через несколько дней после разговора с цыганкой, Дженн выяснила, где расположен замок барона Форестера, фамилию которого, слава Богу, запомнила, и покинула Саутхемптон, смело поехав навстречу неизвестности.

В те времена юным девушкам строго запрещалось покидать дом в одиночестве, но Дженн уже никакая сила не могла остановить. К тому же она выбрала самую оживленную дорогу, которая была чуть короче. И с каждым шагом приближаясь к цели своего путешествия, Дженн все сильнее чувствовала, что едет в верном направлении, словно только сейчас ее сердечко слышало зов того, другого сердца, и откликалось на него.

Путешествие прошло как нельзя более удачно. Для ночевок она выбирала крестьянские деревушки, там же узнавала и дорогу. И вот, к облегчению девушки, она увидела деревню, над которой возвышался на холме замок, утопавший в зелени сосен и кудрявых берез, росших в изобилии у подножия холма. Дженн выдохнула с облегчением — изнурительное путешествие к собственному счастью, как ей казалось, было окончено.

Оставалось проехать совсем немного. Путь к деревне лежал через лес, и девушка смело углубилась туда, с некоторым страхом прислушиваясь к резким крикам птиц. Копыта лошади тонули в мягкой хвое, и лес словно жил своей, особенной жизнью. Высокие сосны плавно качали своими вершинами в такт ветру, шелестели круглые листики осин, воздух был напоен запахом прелой листвы и хвои, а также ароматами дикого меда и грибным запахом. Звуки леса, таинственные и загадочные, почти не пугали девушку, она как будто ощущала невидимую связь с ним, и это чувство было особенно приятным.

Неподалеку, среди густых кустов, Дженн увидела призывный блеск воды. Свернув усталую лошадь с дороги, девушка поехала в ту строну. Проехав мимо густых зарослей кустов и густой осоки, девушка увидела впереди себя озеро. Вскрикнув от радости, Дженн соскочила с лошади, немного походила, чтобы размять затекшие от долгого сидения верхом ноги, а потом присела на камень, торчавший из песка. Приложив руку ко лбу, девушка увидела неподалеку заросли камыша, возле которых на воде плавали розовато-белые водяные лилии. Плавать Дженн не умела, поэтому красотой цветов полюбовалась издали. Пока ее лошадь, зайдя в воду по самые щетки, утоляла жажду, девушка стащила свои сапожки для верховой езды, а потом тоже вошла в воду, остудив разгоряченные ступни. Вода приятно холодила кожу, смывая с нее дорожную пыль, и слегка пощипывала. Дженн наклонилась, и несколько раз плеснула водой себе в лицо, освежив его, а потом, зачерпывая воду горстью, утолила и собственную жажду.

— Пошли, — обратилась она к лошади, — деревня уже близко!

Взяв лошадь за поводья, девушка медленно пошла назад, сапожки она несла в руке, решив надеть их, когда ноги высохнут, чтобы не натереть мозоли, для долгого путешествия это были не самые приятные спутники. Лишь дойдя до леса, она присела на пень, и снова натянула сапожки — ступать босиком по колючей хвое тоже было не слишком приятно.

Внезапно девушка услышала лошадиный топот и обернулась. С удивлением она увидела выехавшего из-за деревьев всадника, и ее лицо невольно приняло брезгливое выражение, настолько неприятной и злой была его прыщавая физиономия.

— Ого, кого я вижу! — мужчина в сером костюме и сапогах для верховой езды натянул поводья, — откуда же тут появилась лесная фея?

— Я не фея, — фыркнула Дженн, попятившись от незнакомца, сгоряча девушка решила, что это хозяин земель, — я просто подъехала к озеру, попить воды и освежиться. Это запрещено?

— Для такой красавицы можно все! — мужчина широким жестом обвел рукой вокруг себя, и спешился, — как же зовут столь милое создание?

— А вам-то какое дело, сударь? — девушка отступила еще на несколько шагов, — если вы хозяин, то прошу извинить меня за вторжение на ваши земли, я уже уезжаю…

— Я не хозяин, но могу им стать, — мужчина подошел, — я барон Лоренс Дерби. И все еще хочу услышать твое имя, дерзкая девчонка!

Но Дженн не испугалась ни грозного вида невесть откуда появившегося барона, ни тона его голоса. Она уже давно привыкла ничего не бояться, дав себе слово, что никогда ее не коснутся чужие руки. Девушка вытащила из выреза платья висевший на шее кабаний клык, которым уже научилась пользоваться, как оружием, и выставила его перед собой. Дерби невольно шагнул назад, подняв руки.

— Тише, тише! — примирительно проговорил он, приняв клык за кривой кинжал, ведь он был больше ладони, — я ведь просто спросил твое имя!

— Дайте мне пройти! — стараясь говорить ровным голосом, проговорила Дженн, — иначе клянусь, сударь, я так располосую вашу физиономию, что вы сами себя не узнаете!

Блеск в зеленых прищуренных глазах девушки остановил Дерби, когда он понял, что незнакомка вовсе не намерена шутить. Он покрутил пальцем у виска и вскочил на свою лошадь

— Ненормальная! — выкрикнул он, — ты всех мужчин так встречаешь?

— Всех, кого видеть не желаю! — Дженн присела в реверансе, и помахала Дерби рукой.

Тот смерил ее нехорошим взглядом, а потом прошипел какую-то угрозу, и галопом сорвался с места. Дженн сунула клык на место, и облегченно выдохнула, хотя от волнения по ее лбу катился пот.

— Надо скорее ехать в деревню…, — прошептала она и бросилась к лошади…

…Солнечные лучи освещали убогую, покосившуюся хижину, построенную из соломы смешанной с глиной, как и большинство крестьянских домов того времени. На крыльце этого дома, прислонившись спиной к стене, сидела одинокая девушка. Ветерок слабо трепал ее светлые, как лен, мягкие волосы, каскадом рассыпавшиеся по плечам. Их поддерживала повязка из ленты, чтобы они не падали на глаза девушки, глубокого серо-голубого оттенка, которые сейчас с выражением дикой тоски смотрели по сторонам. Девушка была одета в простое белое платье, с вышитым воротом, завязанном шнурками, тонкую талию перехватывал поясок, свитый из веревочек.

Это была Селена. После случившегося с ней, девушка, едва оправившись от надругательства, осталась жить в крестьянской деревне, поселившись в пустом, полуразрушенном доме. Остальные крестьяне относились к ней по-разному, ведь она была чужой здесь, ее привезла с собой Аманда. Женщины, большинство из них, жалели ее, а вот мужчины считали едва ли не продажной девкой, ведь многие помнили Такера и знали о его любви к служанке баронессы. Поэтому Селена почти ни с кем не общалась, но ее глаза всегда с тоской смотрели на дорогу — бедная девушка все ждала, что ее подружка вернется за ней, однако, искать ее Аманда, видимо, не спешила.

В последнее время и без того слабое здоровье несчастной девушки пошатнулось еще больше. Ей казалось, что все закончилось, осталось лишь забыть пережитый ужас и унизительную близость с убийцей, но, видимо, волнение и страх снова дали знать о себе. Порой девушке бывало так плохо, что она с трудом могла заставить себя встать с постели. Очень часто, особенно по утрам, ее мучили головокружения, такие, что земля под ногам качалась, а в глазах мелькали цветные пятна. Девушке приходилось несколько минут стоять, держась за спинку кровати, чтобы не упасть.

В последние несколько дней каждое утро начиналось с того, что Селена, зажав руками рот, стремглав бежала к корыту, и ее выворачивало наизнанку, при том, что девушка почти ничего не ела. Один запах или вид любой еды вызывал у нее похожую реакцию, в конце концов, единственной пищей, которую принимал измученный бесконечной рвотой желудок, стали вареные яйца и кусочки смоченной в меду пшеничной лепешки. От такой еды и без того похожая на тень девушка, побледнела еще больше, кожа ее стала прозрачной, глаза ввалились, и под ними залегли синие тени, как говорили в деревне, краше в гроб кладут. Но Селена и не думала жаловаться кому бы то ни было. Единственная, кто ей сочувствовал, была старая повитуха, она навещала девушку и заваривала для нее лечебные травы. Впрочем, питье любых отваров заканчивалось примерно одинаково — едва Селена делала два-три глотка, как целебное питье фонтаном выплескивалось обратно. Состояние девушки беспокоило старуху, смутно она понимала причину недомогания, но не знала, как сказать об этом Селене. Повитуха догадывалась, что отвар спорыньи, которым она пичкала девушку сразу после случившегося с ней несчастья, был бессилен — похоже, дурное семя оказалось крепче снадобья.

Прислонившись головой к стене, Селена потускневшими глазами, из которых ушла их красивая синева, смотрела на пыльную дорогу, по которой сейчас ходили, важно выгибая шею, огромные белые гуси. Солнце клонилось к закату, нужно было ложиться спать, но спать девушке не хотелось. Она теребила в пальцах ненавистную лепешку, кусочки которой осторожно рассасывала во рту, как конфеты. Только таким способом она могла хоть что-то съесть.

На дороге, ведущей из леса, взметнулся столб пыли. Селена привстала, приложив руку ко лбу козырьком. Еще издалека она приметила, что фигурка приближавшегося всадника очень похожа на женскую — она была тонкой, хрупкой, и развевающийся по ветру плащ казался слишком большим для нее. Селена поднялась на ноги, и выбежала на дорогу, сердце ее заколотилось от радости. Но очень скоро радость сменилась изумлением, когда она рассмотрела знакомые зеленые глаза и пылавшие потоком пламени кудри всадницы. Не веря глазам, Селена заморгала, и несколько раз протерла глаза. Такая же реакция была и у всадницы, когда она, дернув поводья, соскочила с лошади.

— Селена…?

— Дженн… Дженн, это ты?!

Два возгласа слились в один, и девушки бросились в объятия друг дружке. Селена и рыдала, и смеялась одновременно, один вид близкого ей человека, казалось, вернул девушку к жизни — на бледных щеках вспыхнул румянец, а глаза засияли знакомой, яркой синевой.

— Дженн, милая, как ты попала сюда? — сквозь слезы бормотала Селена, обнимая подружку, — я уж и не чаяла тебя увидеть!

— Я все расскажу! — Дженн, улыбаясь, провела ладонями по лицу Селены, — ты что, живешь здесь?

— Да, это мой дом! — в Селене внезапно проснулась гостеприимная хозяйка, — идем скорее, тебе ведь нужно отдохнуть? Ты из Саутхемптона ехала?

— Да, я все тебе расскажу! — закивала Дженн, — только скажи сначала, где Аманда?

Лицо Селены помрачнело, и она со вздохом опустила голову.

— Давай войдем в дом, и я все тебе расскажу, — помрачневшим голосом проговорила она…

…Рассказ Селены занял много времени, и Дженн, слушая ее, только качала головой, а на ее глазах выступили слезы, когда она узнала о горе, обрушившемся на ее подругу.

— Господи, бедная Аманда…, — бормотала она, вытирая слезы, — как же ей, наверное, было плохо?

— Плохо? — Селена покачала головой и снова наполнила кружку Дженн чаем, стараясь не вдыхать глубоко его запах, потому что желудок уже беспокойно заворочался, — она едва не умерла сама. Она очень любила барона Сирила, видела бы ты, какая красивая была эта пара, один под стать другой. Все им завидовали, вот и случилось горе. Но дальше было только хуже…

…Когда Селена, наконец, закончила свой печальный рассказ, Дженн еще некоторое время сидела молча, а потом обняла подружку, погладив ее по голове.

— Я думала, что я несчастная…, — прошептала она, — как же я ошиблась…. Вам тут было еще хуже. Как ты теперь себя чувствуешь?

— Как тряпка, которой вытерли сапоги и бросили в кучу навоза, — Селена всхлипнула, — я умоляла этого Артура меня убить, но он просто проехал мимо.

— Он больше не возвращался? — осторожно спросила Дженн, и девушка покачала головой.

— Слава Богу, нет, — ответила она, — мне сполна хватило того, что он сделал со мной. До сих пор у меня перед глазами стоит его дурацкая ящерица, которая висела у него на шее, и била по моему лицу!

Губы Селены скривились, словно она хотела заплакать. Дженн снова обняла ее, слегка покачав на своем плече.

— Я не буду говорить, что понимаю твои чувства, — проговорила она, — я бы умерла, если бы мне пришлось пройти через такое унижение…. Просто забудь его, теперь о нем ничего напоминать не будет…

— Ты права, — Селена улыбнулась, — а ты как сюда попала?

— Вообще-то я искала Аманду, но теперь даже не знаю, что делать, — Дженн тяжело вздохнула, — я расскажу тебе, если ты дашь слово, что не станешь надо мной смеяться…!

…Бристоль

…Аманда, бегом пробежав по каменной дорожке, вихрем влетела в дом, поставила корзинку с фруктами на столик, и схватила за обе руки опешившую от неожиданности кормилицу, закружив ее по комнате.

— У меня радость, Труди! — пела она, не обращая внимания на горестные вздохи старушки, у которой от танцев закружилась голова.

— Ой, уморила! — пыхтя, отозвалась Труди, — да замри же ты, стрекоза, и расскажи толком, что случилось?

Аманда отпустила руки Труди, и та, шумно отдуваясь, упала в кресло, приложив ладонь к вздымающейся груди.

— Праздник виноделов закончился, и теперь милорд Джейсон сможет поехать со мной в Форестер-кассл! — воскликнула Аманда, — наконец-то я разберусь, кто и за что убил моего отца! Я так давно этого ждала!

Аманда не солгала — вот уже месяц прошел с тех пор, как она приехала в Бристоль. И хотя Артур Гонсалес не тревожил ее, и в городе Аманда его не встречала, все же девушка не оставила мысли разыскать убийцу отца. Она уже успела полностью оправиться от потрясений, успокоилась, и теперь была готова вернуться туда, где все произошло. Тем более, что у нее была новость и для Эштона — Янга. Судья Грир удовлетворил просьбу лорда Джейсона и передал девушку под его опеку, теперь управляющий может кусать локти от злости, но замок не будет в его единоличном владении. Лорд Ульрих справедливо считал, что девушка заслужила стать наследницей, и собирался поговорить с управляющим от ее имени на правах законного опекуна. Аманду смущало лишь то, что она ничего не знала о своей семье. Ведь если выясниться, что ее дедушку, к примеру, повесили за убийство, то титула она все равно лишиться. Аманде было плевать на титул, но ей было бы жаль усилий лорда Джейсона, который хотел вернуть ей замок.

Еще одним утешением для Аманды стало отношение к ней Энрике. Девушка не скрывала своей симпатии, и с некоторым чувством вины перед своим погибшим женихом, ощущала, что ее словно магнитом тянет к этому хмурому и немногословному мужчине. То были несколько иные чувства, Сирила Аманда любила спокойной, тихой и нежной любовью, но чувства, которые питала она к Энрике, были намного сильнее.

Энрике, к радости Аманды, пускай и не сразу, но постепенно стал отвечать на ее безмолвный призыв. Все чаще и чаще они проводили время вместе, уезжая по вечерам из дома, куда поселил Аманду лорд Джейсон вместе со своей старенькой кормилицей. Аманде безумно нравились такие вечера, когда они гуляли в пустынном сквере, где никто не мог нарушить эти волшебные мгновения. Они могли ни о чем не говорить, понимая друг друга без слов, и робкие искры зарождавшегося чувства уже сливались в огонек разгоравшегося пламени. Энрике обращался с девушкой очень бережно, словно с хрустальной вазой, и она была счастлива, зная, что он теперь всегда рядом. Единственное, что омрачало счастье девушки, это то, что Энрике очень часто вдруг становился грустным, словно его терзали какие-то дурные мысли. Но стоило ей обнять его, приласкать, как лед, сковавший его сердце, тут же плавился, уступая место робкой улыбке или ласковому взгляду.

Лорд Джейсон, видя, что молодые люди симпатичны друг другу, радовался за них, но одно обстоятельство смущало его — прошел уже месяц, а Аманда до сих пор пребывала в счастливом неведении относительно того, какую должность занимал Энрике на службе судье Гриру. Джейсон решил не торопить события, но когда отношения молодых людей стали меньше всего походить на дружеские, Джейсон предупредил Энрике, чтобы тот не тянул с признанием, и дал Аманде право выбора, пока любовь не завела их туда, откуда уже не будет возврата. К тому же ожидалось и еще одно событие — Энрике получил письмо от матери, в котором Джулиана сообщала, что возвращается домой. Зная характер матери, Энрике понимал, что при ней скрывать правду он уже не сможет — Джулиана сама все расскажет девушке.

Он понимал и сам, что тянуть нельзя, но, стоило ему решиться завести роковой разговор, как в горле словно застревал камень, и Энрике не мог произнести те слова, которые могут решить его судьбу. Он слишком любил Аманду, но боялся, что потеряет ее, если скажет правду. Хотя он видел, что девушка тоже любит его, и чувствовал это, но сможет ли она принять его тем, кем он являлся — исполнителем приговоров, бездушным орудием правосудия, которого с детства учили прятать эмоции под маску холодного безразличия, и не показывать никому, как на самом деле разрывается на части сердце…

— Труди, решено, я сейчас же иду к Эмме! — Аманда повертелась перед зеркалом, приложив ко лбу диадему, украшенную бриллиантом, — я должна рассказать ей новости!

— Ох, стрекоза, — покачала головой добрая кормилица, — стражникам надо скакать за тобой галопом, когда ты носишься по улицам!

— Я уже говорила милорду Джейсону, что мне не нужна охрана, — девушка скорчила в зеркало рожицу, и показала сама себе язык, веселясь, как ребенок, — но его не убедишь…

— Как это, не нужна? — Труди перекрестилась, — что за глупости еще могут придти в твою голову? Ты подопечная начальника стражи города, сама знаешь, врагов у него больше, чем друзей, поэтому многие из них не погнушались бы отыграться на беззащитной девушке!

— Друзей у него только двое, — кивнула Аманда, — а скоро приедет и мать Энрике. Или мне одной показалось, что после этой новости милорда теперь не узнать, он прямо светиться от счастья!

Труди отчаянно покраснела, бормоча про себя молитву, а Аманда весело рассмеялась над смущением доброй старушки. Отбежав от зеркала, девушка накинула на плечи переливающийся на солнце шелковый плащик, чмокнула старушку в щеку и выпорхнула во двор. Два стражника, сидевшие в большом холле, перед дверью, тут же встали, но Аманда умоляюще сложила руки.

— Господа, позвольте мне немного погулять одной? — простонала она, — сейчас в разгаре день, и я вернусь очень быстро, только навещу подружку.

— Мы не можем вас оставить, миледи, — возразил старший из стражников, — приказ начальника стражи был достаточно ясен и строг.

— Ну, пожалуйста! — Аманда в нетерпении затопала ногой, как капризный ребенок, — я недолго, обещаю! В конце концов, я могу вам приказать не ходить со мной? Милорд, кажется, велел вам меня слушаться!

Стражники посмотрели друг на друга, на лице каждого отразилось сомнение. Потом старший из них пожал плечами.

— Если вы не вернетесь, пока не начнет темнеть, миледи, мы поедем за вами, и я доложу о вашем непотребном поведении вашему опекуну, — сказал он и Аманда радостно запрыгала.

— Обещаю, я туда и назад! — выкрикнула она, и, легче птички, упорхнула во двор. Стражники посмотрели друг на друга и снова сели в кресла.

— Только мне кажется, что это была плохая идея? — пробормотал он, но его приятель в ответ только вздохнул…

…Эмма уже собиралась уходить, она стояла перед зеркалом, и завязывала под подбородком ленты кружевного чепчика. За последнее время и молоденькая трактирщица очень изменилась. Теперь ее лицо уже не омрачали мысли о предстоящей свадьбе. После того, как Тим отстал от нее, ее жизнь сразу пошла вверх.

Когда Тима арестовали по обвинению в клевете, Эмма не могла поверить своим ушам. Узнав о том, что по вине Тима ее подружка попала в тюрьму, девушка пришла в ужас. Счастье, что для Аманды все закончилось более или менее благополучно. Только горожане еще долго вспоминали растерзанное тело старшего тюремщика, чей труп нашли в сквере. Кто расправился с ним, было загадкой, но о смерти бесчеловечного садиста почти никто не жалел, кое-кто из горожан был не против вознести почести убийце. Лишь Аманда смутно подозревала, кем был человек, которого описал Бенсон. Лица Гонсалеса она не видела, но по тому, как он изувечил труп тюремщика, девушка смутно догадалась, кем был брюнет со шрамами на лице и медальоном в виде ящерицы. Аманда вспомнила напавших на нее пьяниц, тогда их трупы нашли в таком же виде.

Тиму Коулу повезло меньше. За клевету его приговорили к суровому наказанию. После того, как Тим в камере пыток признался начальнику стражи, что оболгал Аманду, утопил двух новорожденных котят, и очень хочет, чтобы его папаша поскорее отправился к праотцам и оставил ему трактир, судья приговорил его к наказанию плетьми на главной площади города и лишению его языка. Эмма тоже была в тот день на площади, и видела, что толстого трактирщика унесли с эшафота без движения — удары плети начисто содрали кожу с его спины, и крови на эшафоте было больше, чем в день казни сапожника. А на следующий день ее ждал еще один сюрприз — к ней приехал Робин Нестлинг и еще один помощник Энрике, который у Робина был кем-то вроде наставника, это был Кристиан Веласкес. Они привезли девушке долговые расписки ее отца, которые Робин торжественно вручил Эмме, встав на колено.

— Бог мой! — молоденькая трактирщица в растерянности сжимала в руках пожелтевшие свитки, — это же… Но где вы их взяли?

— Нам их отдал старый трактирщик, — объяснил Веласкес, стукнув по столу похожим на некрупную тыкву кулаком, на костяшках которого запеклась кровь, — правда долго не мог их найти, к счастью для него память его не подвела.

— Посмотри на сумму, которая указана в расписке! — Робин показал Эмме на бумажку и глаза девушки округлились.

— Десять пенсов…? Этого не может быть, он говорил, что отец должен ему двадцать фунтов золотом!

— Он солгал, — спокойно объяснил Робин, — это был их заранее спланированный замысел, Эмма, ты была им не нужна, они положили глаз только на твой трактир.

— Но теперь, девочка, ты ничего и никому не должна, да и десять пенсов тоже, я оставил на столе несколько монет, трактирщику хватит, чтобы заплатить лекарю за визит, — добавил Веласкес.

— Чем мне вас отблагодарить? — прошептала Эмма, в глазах которой стояли слезы, — вы спасли меня и от позора, и от этого трактирщика!

— Пирог с мясом вполне сгодиться, — облизнулся Веласкес, — птенчик говорил, у тебя они очень вкусные! Моя любимая жена, конечно, красавица, и я ее обожаю, но ее пирогами можно разбить каменную стену…

— А Лиза знает, что не умеет готовить? — хитро подмигнул Робин и Веласкес беззлобно отвесил ему дружеский подзатыльник.

— Узнает — убью! — в шутку пригрозил он, и Эмма с Робином рассмеялись.

С тех пор жизнь Эммы стала, как в сказке. Она приняла ухаживание Робина, который уже давно тяжело вздыхал, встречаясь с ней словно случайно. Аманда была рада за подружку, которую навещала каждый день. Девушки очень сблизились, только Эмму всегда пугали и смущали два хмурых стражника, которых приставил к Аманде ее опекун. Поэтому, по возможности, девушка старалась обходиться без них.

Едва Эмма повесила на руку корзинку, собираясь выйти, как в трактир вбежала Аманда. Эмма радостно встретила ее, и девушки обнялись.

— Привет! — Эмма покачала головой, — ты такая нарядная сегодня! А где твои церберы?

— Остались дома! — Аманда увлекла Эмму за собой, — у меня новость! Я скоро поеду с милордом Джейсоном и Энрике в замок моего отца, милорд обещал мне помощь в поисках убийцы! Теперь я уже могу вернуться туда!

— А ты уверена, что сможешь снова увидеть то место? — поежилась Эмма и Аманда кивнула.

— Да. Раньше не была уверена, поэтому боялась ехать, но теперь страха больше нет, я готова докопаться до правды, я хочу знать, за что погиб мой отец, и кто его убийца!

Выкрикнув это, девушка зашагала взад — вперед, кусая ноготь от волнения. Эмма успокаивающим движением погладила ее по плечу.

— Ты когда туда поедешь? — спросила она и Аманда покачала головой.

— Через несколько дней, милорд говорил, у него осталось лишь одно незаконченное дело, а потом он тоже сможет покинуть город, он и Энрике. Френсис останется в Бристоле, так решил милорд.

— О нем лучше не упоминай, — Эмма поморщилась, — знаешь что, я сейчас принесу свежее молоко, и мы с тобой попробуем мои свежие булочки! Если хочешь, пошли за молоком вместе?

— Я устала, пока бегала, — Аманда покачала головой, — подожду тебя тут. Только долго я сидеть у тебя не буду, мои церберы обещали перевернуть город и пожаловаться на меня лорду Джейсону, если я не вернусь до заката.

— Я быстро вернусь! — Эмма чмокнула девушку в щеку и вышла из трактира.

Путь ее сейчас лежал в сторону рынка. Эмма быстро зашагала по дорожке, подол ее платья волочился за ней по камням, и Эмма подхватила его рукой. Настроение у нее было прекрасное, девушка даже начала напевать песенку. Сейчас, когда дела в трактире шли хорошо, она могла жить и радоваться жизни, не думая о подлом Тиме, который, по слухам, до сих пор не мог ходить после порки у столба.

Неподалеку от площади Эмма внезапно увидела знакомое лицо — это была еврейка Этель, которая раньше жила в ее трактире. Сейчас Этель перебралась на правый берег, нашла там каких-то родственников. Но, время от времени, появлялась и на главной площади Бристоля, где покупала еду. Днем ей можно было ненадолго находиться в городе. Иногда Этель навещала Эмму. Видимо, сейчас, девушка шла на торговые ряды. Эмма дружила с Этель, несмотря на все законы и запреты, которые выдумывал сэр Грир по отношению к евреям. Сам он люто их ненавидел, и по его новому указу евреям запрещено было появляться на улице, если по ней ехал судья.

Эмма окликнула еврейку, и Этель, жмурясь на солнце, повернулась к ней, на ее лице заиграла улыбка и девушка остановилась

— Привет! — Этель весело помахала рукой, — я иду в гости! А ты решила посетить рынок?

— Да, — Эмма помахала пустой корзиной, — я иду к молочнице. Ко мне в гости заглянула Аманда, я обещала ей булочки. Ты присоединишься к нам?

— Не знаю, — Этель слегка смутилась, — меня всегда смущала твоя подруга…

— Аманда добрая и славная, — возразила Эмма, и взяла Этель под руку, теперь они шли рядом по улице, — ну и что, что начальник стражи ее опекун, она никогда не пользовалась своим положением в городе.

— Я не знаю, — Этель пожала плечами, — но, наверное, все же откажусь. Раз уж ты идешь в строну рынка, я провожу тебя, я как раз иду к Грейси. Недавно передала ей травы для чая, хочу узнать, как у нее дела…

Эмма неодобрительно покачала головой. Она не очень одобряла странную дружбу между Этель и дочерью зеленщицы Сэнди, той самой, которая всегда цеплялась к еврейке. Дочь старухи Каллахан прославилась в городе еще год назад, она была единственной выжившей жертвой убийцы, которую нашли в его логове на старом руднике стражники, среди трупов остальных девушек, пропавших в Бристоле еще прошлой весной.

Та история всколыхнула Бристоль, и город еще долго был взбудоражен трагической и нелепой смертью молодых и красивых девушек из самых уважаемых семей. Убийцу стражники тогда поймали прямо в его логове, куда он вернулся, и Грейси стала единственным свидетелем, опознавшим его. Судья не стал тянуть с приговором, смертной казни требовал весь город, и Джо Коллинза, так его звали, расчленили лошадьми на главной площади. Перед тем, как помощники палача начали хлестать лошадей плетьми, глашатай громко прочитал имена всех девушек, чтобы память о них навсегда осталась в сердцах горожан и семей погибших. Дора Стентон, Летисия Альбенис, Сара Бакстон, Дженнифер Макмарти, Луиза Кельвин, и Грейс Каллахан, она тоже была в этом списке, хоть ей и посчастливилось выжить. С тех пор дочь простой зеленщицы и стала местной достопримечательностью.

Эмма знала, что еврейка подружилась с Грейси, хотя было непонятно, что могло связать двух таких непохожих девушек. Грейси помогала на рынке матери, недавно она потеряла молодого мужа, и теперь осталась одна, хотя была уже на пятом месяце беременности. Старуха Сэнди часто сетовала на то, что скоро родиться ребенок, и она ума не приложит, как прокормить дочь и внука. Эти разговоры Эмма частенько слышала, потому что покупала у Сэнди зелень — какой бы склочной ведьмой не была зеленщица, товар ее всегда был отменный.

— Этель, я уже говорила тебе, не стоит так близко общаться с Грейси, — покачала головой Эмма, — ее мать очень плохой человек, мало ли, что может придти ей в голову?

— Но госпожа Сэнди теперь не так кричит на меня, — возразила еврейка, поправив на голове полотняный чепец с кружевами, — она даже сама пригласила меня придти к ней после полудня.

— Хорошо, тогда я прогуляюсь с тобой, а потом пойду на рынок, — решила Эмма, — погода теплая, можно и проветрить голову.

Девушка пошли по улице. До дома зеленщицы было недалеко, старуха жила почти в центре города, к ее дому вела хорошая, вымощенная камнем дорога, поэтому идти девушкам было легко и весело. Они болтали о какой — то ерунде, Эмма, все сетовала, что Этель не живет у нее, и теперь ей скучно.

— Обязательно приходи ко мне! — Эмма подтолкнула еврейку локтем, — я всегда рада гостям, ты же знаешь!

— Приду, — Этель улыбнулась, — спасибо тебе, что ты тогда приютила меня, если бы я осталась на улице…

— Этого я не могла допустить, — покачала головой Эмма, — попади ты тогда на улицу, и тебе пришлось бы туго. То, что тебя могли заставить продавать свое тело, было не самое страшное…

Девушка умолкли. Этель тряхнула головой, чтобы не забивать ее грустными мыслями, и девушки пошли дальше. Очень скоро вдалеке показался дом семейства Каллахан, и Этель выпустила локоть Эммы.

— Ну все, дальше я пойду сама, — весело сказала она, — передай привет Аманде.

— Передам…, — каким — то напряженным голосом отозвалась Эмма, внимательно осматривая двор и дом зеленщицы. Она от чего — то ощутила смутную тревогу, но не могла понять, в чем дело. Этель помахала рукой, и зашагала к дому, а Эмма пошла назад, но, то и дело, оглядывалась. Она не могла объяснить, почему странная тишина показалась ей подозрительной, и тут ее словно осенило. Она поняла, что привлекло ее внимание. Эмма снова оглянулась, и ее взгляд упал на лошадь, под седлом, привязанную во дворе, ее заслоняло дерево, и Эмма увидела ее не сразу. Девушку словно пронзила молния, эта рыже — белая окраска лошади показалась ей очень уж знакомой. Эмма резко остановилась, а потом, глаза ее округлились, девушка развернулась, и бросилась к дому.

— Этель!! — пронзительно завопила она, и еврейка, которая уже дошла до дома, обернулась, недоуменно глядя на бегущую к ней Эмму, — Этель, назад! Беги, там охотник!!

Этель ничего не успела сообразить — дверь распахнулась так резко, словно по ней пнули ногой, и из дома выскочил Френсис Маккензи, за которым бежала старуха зеленщица. Этель метнулась назад, проскочила под рукой охотника, который хотел схватить ее, и бросилась наутек, подобрав юбку.

— А ну, стой! — заорал Маккензи, и кинулся за ней вдогонку. Сэнди Каллахан осталась на крыльце и завопила на всю улицу, как будто ее резали.

Убежать Этель не удалось, Френсис настиг ее в два прыжка, и ударил в спину кулаком. Девушка упала навзничь на землю, и охотник с силой ударил ее ногой в живот. Обут он был в короткие, ниже колена, тяжелые сапоги из бычьей кожи, с пряжками, и от удара бедная еврейка скорчилась на земле, ее крик захлебнулся в истерическом рыдании. Френсис наклонился, и поднял ее рывком за волосы, а другой рукой сдернул с пояса веревку. Старая сплетница, увидев, что добыча в руках охотника, рысью подбежала к нему.

— Попалась, ведьма! — заорала она, и, ухватив Этель за волосы, стала с силой дергать ее, — будешь знать, как губить невинных младенцев!

Эмма, которая наблюдала за разыгравшейся сценой в немом ужасе, отшвырнула корзинку, и тоже бросилась к охотнику, который был занят тем, что обматывал запястья Этель веревкой. Подбежав, Эмма попыталась оттолкнуть его, но тут же получила пощечину, от которой буквально отлетела назад. Во рту девушка ощутила привкус крови.

— Отпустите ее! — закричала он, и, вскочив на ноги, попыталась вырвать из рук охотника его жертву, — помогите, кто-нибудь!

Но помогать было некому, Эмма знала, даже если бы охотник схватил Этель посреди главной площади, его бы никто не посмел остановить. Френсис снова поймал Эмму за шиворот, и отшвырнул в сторону, как надоевшую собачонку, которая назойливо лает и путается в ногах, при этом боясь укусить. Связав руки Этель, он опять ударил ее, в этот раз по голове, и девушка упала на землю, кровь потекла уже у нее из носа.

— Эта гадина едва не убила моего нерожденного внука! — вопила старуха, — она опоила Грейси какими — то зельями, и та едва не потеряла ребенка, повитуха всю ночь останавливала кровотечение! Поплатиться теперь, подлая ведьма!

— Я не верю вам, вы лжете! — исступленно кричала Эмма, которую охотник поймал за шиворот, — вы все специально подстроили, вы и ваша дочь!

— Хватит орать! — свирепый рев охотника заглушил голос Эммы.

Приподняв ее за шиворот, Френсис осмотрел девушку сверху вниз, и его темные глаза злобно прищурились. Эмма похолодела от страха, и ухватилась за его руку, в ужасе мотая головой.

— Нет…, — прошептала она, — нет… нет!!

— Грязных еврейских крыс я на дух не переношу, — презрительно фыркнул Френсис, и снова ударил стонавшую у его ног Этель, та судорожно закашляла, ловя губами воздух, — а вот ты вполне сгодишься, чтобы весело провести время!

— Отпустите меня!! — от ужаса у Эммы сорвался голос, но охотник не обращал на ее крики внимания.

Подняв девушку, он перекинул ее на плечо, как мешок, и зашагал к своей лошади. Взвалив Эмму на лошадь, Френсис связал и ее руки лошадиными вожжами, а потом вскочил в седло, и подъехал к лежавшей на земле еврейке. Зеленщица услужливо подхватила с земли конец веревки, которой была связана Этель, и протянула ему. Не оглядываясь, Френсис поскакал по улице, волоча за собой несчастную еврейку. Эмма, которая с плачем брыкалась на лошади, получила еще один удар по голове, от которого у нее зазвенело в мозгу, и затихла…

…Лорд Ульрих, заложив руки за спину, медленно прохаживался перед своим другом, сидевшим в кресле. Он пообещал Аманде поехать с ней в Форестер-кассл, но перед отъездом нужно было закончить одно важное дело, именно о нем сейчас говорили Джейсон и Энрике.

В лесу, недалеко от Рэдклиффа, обосновалась банда разбойников, сколько их было, сказать никто пока не мог, потому что ограбленным купцам мерещились целые полчища головорезов, тогда как по своему опыту лорд Джейсон знал, что разбойников могло быть и несколько человек, а у страха глаза велики. Жертвами шайки стало уже несколько торговцев, они не гнушались ничем, и оставляли после себя разграбленные обозы купцов, убитых мужчин, и поруганных всей шайкой женщин. Судья, которого засыпали жалобами, ведь эта дорога была самой удобной для подъезда к Бристолю, приказал Джейсону и его воинам заняться поимкой этой шайки. Таких наглых и беспринципных головорезов в окрестностях Бристоля еще не было.

Грабители эти заняли весьма удобную позицию в лесах, поселившись в меловых пещерах. Подобраться к ним незаметно было невозможно, без риска потерять в бою стражников. Лорд Ульрих всегда старался избежать ненужных жертв среди своих людей, поэтому сейчас думал о том, как вынудить шайку выйти из леса, и заставить их принять бой на открытом пространстве. И у него уже была мысль, как это сделать. Затея Джейсона была проста — нужно было прикинуться торговцами, и вынудить банду напасть на них, чтобы заставить сразиться на открытом месте. А для того, чтобы шайка не сомневалась, нападать на их обоз, или нет, Джейсон решил взять с собой Аманду, ведь красивая девушка всегда желанная добыча. Ему затея казалась удачной, но Энрике неожиданно воспротивился.

— Пойми, Энрике, толку от того, что мы нападем на них в логове, не будет никакого!, — убеждал лорд Ульрих своего друга, — если у них есть лучники, они перебьют не один десяток стражников!

— Но твой план никуда не годиться, Джейсон, — покачал головой Энрике, — я согласен рискнуть вместе с тобой, но впутывать в это Аманду, это слишком! Как тебе могло придти в голову использовать ее, как наживку?

— Энрике, я и сам не рад, что приходиться прибегать к этому плану, но лучше я ничего не придумал! — Джейсон остановился перед своим другом, — к тому же, за нее нечего боятся, я все время буду рядом, да и ты тоже, неужели, мы не сможем защитить ее?

— Ну, не знаю, — Энрике покачал головой, — и все равно, это дурная затея, Джейсон, придумай что-нибудь лучше…

— Я уже думал! — Джейсон беспомощно развел руками, — но, как тут не думай, напасть на банду в лесу мы не можем, я не хочу рисковать жизнями стольких людей.

— А Амандой ты рискнуть готов?

— Ей ничего не будет угрожать, будь эта затея опасной для Аманды, я бы даже не стал думать о ней, — возразил Джейсон, — в конце концов, надо спросить и ее саму.

— Я уверен, что она согласиться, — покачал головой Энрике, — может, подумаешь еще раз? Есть ведь и другой выход?

— Давай сделаем так, мы все обсудим с Амандой, и если она согласиться, мы осуществим наш план. Если же вдруг я найду другой выход, мы больше не будем обсуждать мой план, идет?

— Хорошо, — вынужден был согласиться Энрике, — тогда я поеду к ней прямо сейчас…

…Долгое отсутствие Эммы уже начинало тревожить девушку, ведь до рынка было подать рукой. Аманда невольно забеспокоилась, и то и дело выходила во двор, высматривая девушку на дороге, ведущей к трактиру, но Эммы все не было. Аманда уже подумывала о том, чтобы отправиться на ее поиски. Девушка решила, что подождет еще немного, и, если трактирщица не вернется, то она сама пойдет ее искать.

Когда прошло уже много времени, и понемногу стало смеркаться, Аманда поняла, что ждать больше нельзя. Она надела свой шелковый плащик, и решительным шагом направилась к двери, но тут она сама распахнулась. Аманда замерла на месте, и ее глаза расширились от ужаса.

В трактир вошел Робин Нестлинг, который вел за собой Эмму, поддерживая ее за талию, и перекинув руку девушки на свое плечо. Вид Эммы сразил Аманду наповал — лицо ее было в синяках, по разбитой губе и из носа стекали струйки крови, которые уже успели засохнуть. В огромных глазах девушки застыл ужас, подбородок судорожно трясся. Платье девушки было разорвано на груди, и Эмма придерживала его пальцами. Светлые волосы, в которых запуталась аккуратно завязанная ленточка, в беспорядке рассыпались по плечам.

— О, Господи! — Аманда бросилась к Робину, и помогла ему усадить Эмму на лавку.

Девушка тяжело привалилась к стене, закрыв глаза, по ее щекам все еще катились слезы, и она нервно всхлипывала.

— Робин, что случилось? — дрожащим голосом спросила Аманда, убирая от лица растрепанные волосы Эммы, — где ты нашел ее?

— В тюрьме, — мрачно отозвался Робин, и Аманда с ужасом в глазах обернулась к нему, ее брови взлетели вверх.

— Где…? — переспросила она, — но… Кто отвез ее туда?

— Помощник лорда Ульриха, — Робин тоже сел, на его лице застыло ледяное выражение, и он с хмурым видом вытер вспотевший лоб.

— Френсис…?

— А у лорда Ульриха есть другой помощник? — с какой-то злобой ответил Робин, но тут же сменил тон, — простите, леди Аманда, но когда я увидел Эмму с ним, у меня что-то перевернулось…

— О, Господи, — Аманда побелела, — он ее…

— Не успел, только начал, — успокоил Робин, — бедная Эмма еще умудрилась с ним драться, хотя вы видите, чем все закончилось. Я вовремя вмешался, сказал, что она моя невеста, иначе он не отпустил бы ее, а приказ начальника стражи насчет его помощника, касается всех, и меня в их числе, драться с ним я никак не мог.

Аманда погладила Эмму по плечу, но та не шевелилась, она застыла, словно статуя, лишь ее глаза влажно блестели, а дорожки слез оставляли следы на щеках. Аманда решительно встала, и завязала свой плащ.

— Где сейчас Френсис? — спросила она, и Робин удивленно посмотрел на нее.

— В трактир поехал, он был очень зол…

— Он схватил Этель…, — едва шевеля губами, простонала Эмма, — Сэнди Каллахан сказала, что она ведьма, теперь ее обвинят в колдовстве и сожгут… Я пыталась спасти ее…

Аманда с шумом выпустила воздух и сжала кулачки. Новость о том, что подружка Эммы оказалась в тюрьме по обвинению в колдовстве, тоже была не слишком радостной. Но сейчас было хорошо, что Робину хотя бы удалось вырвать Эмму из рук Френсиса.

— Робин, присмотри за ней, — велела Аманда, расстроенному юноше, — Джейми с кухни позови, она поможет. А я скоро приду!

— Куда вы, леди Аманда?

— Навещу одного нехорошего друга, хочу сказать ему, какой он все−таки мерзавец! — Аманда накинула на голову капюшон, и выскользнула за дверь. Робин попытался что-то сказать ей вслед, но девушка уже не слушала его…

…Трактирщик Бенсон со скучающим видом сидел за стойкой своего заведения, и мирно посасывал трубку с почерневшим мундштуком. Народа была уйма, в полумраке слышались развеселые песни и стук кружек друг о друга. Служанка Бенсона, подоткнув юбку, разносила по столам вино и горячий напиток из меда, который был не менее хмельным. В очаге жарился целый кабан, время от времени Бенсон подходил к нему и тыкал ножом в окорока, проверяя готовность мяса. Его настороженные глаза следили за каждым посетителем, не упуская из виду дверь трактира. Поэтому, когда она отворилась, и в трактир проскользнула женская фигурка, которая замерла на пороге, удивленный трактирщик невольно зажмурился, словно сомневаясь, не приснилась ли она ему. Ведь женщины в его трактир заходили очень редко, и эта не была похожа на девушку, которая за деньги спит с кем попало. Бенсону лицо посетительницы показалось знакомым, и он наморщил лоб, вспоминая, где уже мог ее видеть?

Оглядевшись по сторонам, девушка, которую провожали удивленные взгляды, подошла к стойке, и откинула на спину капюшон. По плечам рассыпались иссиня-черные кудри, а в глаза трактирщика посмотрели какие-то очень знакомые, темные, как кора каштана, глаза.

— Добрый вечер, сударь! — вежливо поздоровалась незнакомка, продолжая оглядываться, — вы не видели здесь Френсиса Маккензи? Мне сказали, он пошел сюда…

— Он еще не приходил, леди, — покачал головой трактирщик, — но всегда появляется примерно в это время…

— А зачем тебе Френсис? — спросил сидевший у стойки мужчина, который явно заинтересовался, услышав слова Аманды. Бенсон замер на месте, ведь этим мужчиной был давний враг охотника — Джон Смит.

Девушка с некоторым высокомерием посмотрела на грязного оборванца, и выпятила подбородок.

— Я потеряла котенка, — сказала она с вызовом, — хочу, чтобы Френсис помог мне найти его.

— Детка, подари мне поцелуй, и я принесу тебе полную корзину котят, щенков, и кого ты там еще захочешь! — захохотал мужчина, но Аманда в ответ только фыркнула.

В этот момент Бенсон, который напряженно слушал их разговор, указал рукой назад.

— Господин Маккензи! — громко сказал он, и Аманда обернулась.

Она сразу увидела вошедшего охотника в его плаще с волчьим мехом. Френсис, судя по всему, был не в самом лучшем расположении духа. Войдя в дверь, он оттолкнул плечом попавшего ему под ноги пьяницу, и тот обиженно пискнул, но охотник даже не посмотрел в его сторону. Выплюнув соломинку, которую жевал по привычке, Френсис направился к стойке, заложив правую руку за кожаный пояс, на котором, кроме меча, болталась еще и фляга. Аманду он, пока, на заметил, и девушка сама бросилась к нему, расталкивая посетителей. Френсис увидел ее, когда она вынырнула из толпы прямо рядом с ним, и от удивления едва не поперхнулся. Девушка, сверкая глазами, остановилась напротив охотника, размахнулась, и влепила ему пощечину.

— Как вы могли поступить с моей подругой так подло? — выпалила она, и в ее глазах заблестели слезы.

В трактире повисла напряженная пауза, все посетители, служанки, сам трактирщик, и даже мухи, которые ползали по столам, казалось, остолбенели. Изумленные глаза всех оттенков уставились на разыгравшуюся сцену. Еще никто и никогда не видел, чтобы Маккензи ударила женщина, теперь все ждали, чем закончиться эта сцена.

Френсис, обведя взглядом смотревших на него посетителей, медленно поднял руку, потер свою щеку, которая вспыхнула от удара девушки, а потом… широко улыбнулся.

— Любимая, ну зачем же устраивать сцену ревности при всех этих людях? — громко спросил он, — можно было подождать, когда мы останемся вдвоем?

— Что…? — удивленная Аманда раскрыла рот, — сударь, вы с ума, что ли, спятили…?

— Я сто раз повторял, что все эти потаскухи всего лишь способ развлечься, — не унимался охотник, а потом наклонился, поднял Аманду за подбородок и поцеловал прямо в губы, — я прощен?

— Да… Да как вы смеете…? — Аманда снова вскинула руку, но Френсис ловко перехватил ее за локоть, едва не вывернув руку, и подтолкнул к ближайшему столику.

— Достаточно развлекать этих пьяниц своими выходками, миледи, — прошипел он в ухо девушке, — уверяю, будь на вашем месте другая, она бы уже умывалась кровавыми соплями! Трактирщик, вина! — громко крикнул он, обернувшись, и Бенсон закивал головой.

Толкнув Аманду на стул, Френсис сел напротив нее, и Бенсон поставил между ними кувшин вина, и кружку. Френсис скинул свой плащ, повесив его на спинку стула, и наполнил кружку вином.

— Вам не предлагаю, — сказал он, и залпом выпил половину кружки, — не слишком разумная была мысль сюда придти. Зачем вы это сделали?

— Вы увезли в тюрьму еврейку, Этель…

— Да, я увез в тюрьму ведьму, на которую пожаловалась одна горожанка, — кивнул охотник, — эта еврейка опоила какими-то травами беременную девчонку, и у нее что-то случилось, выкидыш, или как там это называют, я не силен в женских трудностях, миледи.

— Я с трудом верю, что Этель могла нарочно убить ребенка! — воскликнула Аманда.

— Верить или нет, ваше дело, миледи, но я своими глазами видел, что простыня на кровати девчонки была вся залита кровью. Повитухе, вроде, удалось спасти ребенка, по крайней мере, живот у девчонки был большой, когда я приехал к ним в дом по просьбе ее мамаши. Так что здесь, миледи, я целиком прав, нравится вам это, или нет!

— А Эмма? Вы пытались… пытались…, — Аманда не договорила, и замотала головой, прижав ладони к вискам.

— Не смог сдержаться, — коротко ответил охотник, — такое бывает, леди Аманда, я мужчина, в конце концов, но вам этого, увы, не понять.

— Эмма моя подружка! — всхлипнула Аманда, — вы ведь об этом знали!

— Леди, я не обязан запоминать в лицо всех ваших подружек, — Френсис поморщился, — хотя, что греха таить, одну из них, я, пожалуй, узнал бы из сотни…

Аманда замолчала, поняв, что ей охотника не переспорить. Он считает, что прав, и, убеждать его в обратном, смысла не было. То, что он сказал про Этель, в голове девушки не укладывалось. Этель ведь говорила, что была повитухой? Неужели, она напоила девушку травами, которые едва не убили ее нерожденного младенца? Аманда, из уроков господина Джаффара, знала, что такие травы существуют. Но могла ли Этель их перепутать, или, все же, сделала это нарочно? На этот вопрос у Аманды ответа не было. Девушка тяжело вздохнула, поняв, что все ее злость уже куда-то ушла.

Между тем Френсис, бесстрастно наблюдая за девушкой, допил свое вино, а потом встал, и протянул Аманде руку.

— Вы можете сердиться на меня, это ваше право, — проговорил он, — но здесь вам нечего делать. Пойдемте со мной, я провожу вас домой, пока вас не хватились. Вы ведь примчались сюда без охраны, надо полагать?

Аманда тупо кивнула головой, и встала. Френсис взял со стула свой плащ, накинул на себя, и, сжав руку Аманды в своей руке, направился, было, к выходу, но тут на его пути выросла шатавшаяся фигура, это был Джон Смит. Френсис быстро обернулся, и увидел, что еще двое его друзей подошли сзади, теперь он был окружен со всех сторон. Аманда испуганно замерла, крепче ухватив Френсиса одной рукой за руку, а второй за плащ.

— Вы уже решили уйти? — грубый голос Смита напугал Аманду, и она всем телом прижалась к охотнику, в панике глядя по сторонам. Заметив неладное, трактирщик отшвырнул полотенце, которым вытирал кружки, и поспешил к ним.

— Что я решил, тебя не касается, — таким же тоном ответил Френсис, — если хочешь пригласить нас попировать с тобой, мы, пожалуй, откажемся!

— Спешите в теплую кроватку? — съязвил Смит, и его похотливый взгляд скользнул по девушке, — как и я когда — то торопился к моей невесте, а потом узнал, что ты силой увез ее из трактира!

— Эй, Смит! — Бенсон, побелев от волнения, подбежал к собравшимся, — если ты хочешь вина, я за счет заведения подарю тебе целый кувшин!

— Сейчас я хочу эту девку, — Смит кивнул на Аманду, — а вино оставь в утешение господину Маккензи!

— Тебе рассказать, как поплатился за нападение на эту девку начальник тюрьмы? — спросил Френсис, и Аманда заметила, что его рука, под прикрытием плаща, сжала эфес меча, — чья-то добрая душа отрезала все его гениталии и запихнула ему же в рот, лекарь сказал, что он был еще жив, когда с ним это произошло!

— Ты хочешь меня напугать? — с вызовом бросил Смит, — но мне все равно! Я не забыл, как моя невеста просила пощадить ее! А теперь ты полюбуешься, как я буду использовать твою подстилку, можешь насладиться зрелищем, я разрешаю!

Выкрикнув это, он протянул руку, чтобы схватить девушку, но Френсис молниеносно выдернул меч, и сделал им выпад в сторону Смита, тот едва успел увернуться. Стоявший сзади, его приятель схватил Аманду за талию, и попытался оттащить ее от охотника, но тут же был сбит на пол ударом кулака, а Френсис отскочил назад, увлекая за собой девушку. Смит тоже вытащил меч, и бросился на него.

— Прекратите!! — вопил трактирщик, и его крики заглушал истеричный визг служанок и перепуганной Аманды, — вы сошли с ума!! Забыли, что вам за это будет? Прекратите!!

Но его никто не слушал. Френсис оттолкнул от себя девушку, которая мешала ему, повиснув на руке, и отпарировал мечом удар меча Смита. Аманда в ужасе прижалась к стене, наблюдая за разгоревшейся потасовкой, ее глаза метались по полутемному залу, потому что разглядеть охотника он не могла, в трапезной царил полумрак, девушка слышала лишь удары стали о сталь. В этот момент из темноты вынырнула грузная фигура, и ее крепко схватили за руку.

— Френсис!! — завизжала Аманда, отбиваясь ногами от человека, который держал ее, пытаясь прижать к стене.

Маккензи обернулся и бросился к девушке. В этот момент меч Смита полоснул по его руке, разрезав ткань рукава, и на пол закапала струйка крови. Френсис схватился за руку, но оружие не выронил. Смит ударил соперника кулаком в живот, и Френсис свалился на стол. Аманда заметила, что он согнул ногу, вытащил спрятанный в сапоге кинжал, и длинное жало, сверкнув в воздухе, вонзилось в плечо Смита. Тот машинально выдернул кинжал из раны, и на пол фонтаном хлынула кровь. Френсис попытался встать, но еще два дружка Смита навалились на него, удерживая на столе. Охотник врезал одному из них ногой в челюсть, и ухитрился ударить второго кулаком, но тут же снова согнулся от нового удара в живот, от которого свалился на пол. Аманда в ужасе увидела, как противник Френсиса ударил его еще несколько раз, а потом рывком поднял с пола, ухватив за воротник.

Френсис попытался выпрямиться, но ему это не удалось, он согнулся от боли, тяжело дыша. Его противник вытащил кинжал и приставил его к шее охотника. Аманда в ужасе замерла на месте.

— Стой спокойно! — пьяница нажал на кинжал, слегка царапнув кожу, и по шее охотника потекла струйка крови, — иначе и тебе, и твоей девке конец! Ведите ее сюда!

Слова были адресованы тому мужчине, который держал Аманду. Он подошел ближе и толкнул девушку к тому, кто взял на себя роль главаря.

— Тронете ее хоть пальцем, и вам конец! — прошипел Френсис, но мужчины только расхохотались.

— Для такой малышки у меня есть что-то поинтереснее! — воскликнул главарь, и его язык провел по щеке Аманды, — какая сладенькая ягодка! Ты ведь не против приласкать меня, девочка? Уверяю тебя, я ублажу тебя ничуть не хуже твоего дружка!

— Не трогайте меня! — взгляд Аманды в панике метался с одной перекошенной рожи на другую, только сейчас она поняла, какую совершила глупость, приехав в этот трактир. Ее руки крепко держали, не давая пошевелиться, а потом рука одного из мужчин нырнула в вырез ее платья. От прикосновения этой грубой руки девушка снова завизжала, и с отчаянием рванулась в сторону. Но ее тут же подхватили, бросив спиной на стол, и грубые пальцы зашарили по ее телу.

Френсис, улучив момент, молниеносным движением пригнулся, ударил по руке соперника, выбив у него кинжал, тут же подхватил его, и лезвие вонзилось в живот пьяницы. Аманда, продолжая вопить, отбивалась от рук окруживших ее людей и руками, и ногами. Френсис бросился к столу, и оттащил за воротник одного из мерзавцев, державших девушку. В этот момент на него прыгнул сзади еще один противник и накрыл его голову плащом. Оба мужчины упали на пол. Френсис, которому мешал плащ, запутался в нем, и этим воспользовался его соперник. Он подхватил с пола кинжал и занес руку над поверженным противником, метя ему в грудь. В последний момент охотник перевернулся, и кинжал вонзился в пол. Скинув с головы плащ, Френсис с размаху влепил в челюсть мерзавца сокрушительный удар, и тот, ничком, упал на пол. Охотник снова бросился к столу, но наперерез ему выскочил один из негодяев, с мечом в руке, и в грудь Френсиса уперлось лезвие оружия.

— Стоять на месте! — рявкнул он, — иначе тебе конец!

Безоружный охотник был вынужден остановиться. Тяжело дыша, он обвел взглядом собравшихся у стола пьяниц, в чьих жадных руках извивалась сейчас их добыча. От ужаса Аманда едва не лишилась чувств, кричать она не могла, ее рот сейчас зажимала потная грязная ладонь.

— Решили позабавиться с девчонкой? — охотник сплюнул на пол кровь, которая текла у него изо рта, — может, прежде спросите, как ее зовут?

— И как же? Может, это сама принцесса пожаловала в наш трактир? — спросил один из мерзавцев, во рту его на месте передних зубов зияла дыра, а на щеке красовалось клеймо, которым метили воров.

— Нет, не принцесса, — Френсис покачал головой, — девчонку зовут Аманда Кортес.

Аманда, которая едва дышала от ужаса, заметила, что гости трактирщика явно испугались, и на их физиономиях отразилась смесь недоверия и страха.

— Ты лжешь! — выкрикнул мерзавец с клеймом, и его рука невольно прижалась к щеке, — хочешь, чтобы мы тебе поверили?

— Можете не верить, — спокойно пожал плечами Френсис, — можете даже надругаться над ней, как собирались, но после этого я бы на вашем месте уже не захотел встретиться с господином Кортесом. Ваше право решать, верить мне, или нет?

В это время дверь трактира распахнулась, словно в ответ на его слова, и в трактир вбежали несколько мужчин. Это был Энрике и трое его помощников. Увидев, что происходит, они на секунду опешили, а потом Энрике бросился к столу.

— Уберите от нее руки! — зло крикнул он, впервые в жизни потеряв самообладание, и все негодяи, державшие девушку, шарахнулись назад, прячась друг за друга.

— А вот и муж…, — услышал охотник чей-то сдавленный шепот, — выходит, Маккензи не соврал… Боже, помоги нам всем…

Не веря в свое спасение, дрожащая Аманда, рыдая, протянула к Энрике руки, он обнял ее, прижав к себе, и свирепо осмотрел притихших пьяниц, многие из которых, при виде человека в плаще с красными манжетами, успели протрезветь.

— Энрике…, любимый…, — горячо зашептала перепуганная девушка, — ты здесь…

— Соберите весь этот сброд и свяжите покрепче, — каменным тоном велел Энрике, поглаживая ладонью прижавшуюся к его груди голову Аманды, которая уже успокоилась в его объятиях, — Гро, поезжай за начальником стражи!

Одноглазый великан вышел, в то время как двое других мужчин согнали всех гостей и самого трактирщика, в угол, и принялись связывать их парами, спиной друг к другу. Они даже не противились, понимая, что сделают только хуже. Пока помощники были заняты делом, Энрике мельком посмотрел на Френсиса, он осторожно ощупывал раненую руку.

— Живой? — спросил он и охотник кивнул.

— Простая царапина, — проговорил он, снял с пояса флягу, вытащил из нее пробку и полил на свою раненую руку, поморщившись от боли, а остатки вина проглотил одним махом и отшвырнул флягу в сторону, — пойдем отсюда. Милорда можно подождать и на улице.

Энрике кивнул ему, и осторожно поднял на руки цеплявшуюся за его шею Аманду, которая всем телом прижалась к нему, и уткнулась лицом в его плечо. Выйдя на улицу, Энрике опустил девушку на землю, скинул свой теплый плащ, и закутал в него девушку.

— Вы очень вовремя появились, — охотник остановился, заложив руку за пояс, и снова выплюнул кровь, — один я бы не справился, слава Богу, эти негодяи поверили, что леди Аманда твоя жена…

— Френсис, объясни мне, что она тут делает? — едва сдерживая гнев, спросил Энрике, указав на девушку. — Я поехал к ней домой, Труди сообщила, что леди Аманда отправилась к своей подружке трактирщице одна, без охраны. А в трактире Эммы меня вообще поджидал большой сюрприз в виде моего помощника, и его рассказ меня совсем огорчил…

— Брось, Энрике, ты так говоришь, как будто со мной такое в первый раз! — ухмыльнулся Френсис, но на лице Энрике не отразилось и тени улыбки.

— Френсис, хотел бы я увидеть хоть раз, как чьи-то руки будут на твоих же глазах прикасаться к девушке, которая для тебя будет дороже жизни. Что бы ты чувствовал при этом?

— Во-первых, никакая плакса не станет мне дороже моей жизни, — покачал головой охотник, — ну, а если уж ты так спросил, то я бы никогда и никому не позволил прикоснуться к тому, что принадлежит мне!

— Не буду с тобой спорить, Френсис, нам надо уехать отсюда. Сейчас сюда приедет Джейсон, не думаю, что у него будет очень хорошее настроение.

— Я дождусь милорда здесь, — Френсис присел на край корыта, врытого в землю, из которого поили лошадей, — вы поезжайте. Милорд еще не знает, что я привез в тюрьму ведьму, он будет мной доволен.

— Особенно он обрадуется, когда узнает, что из-за твоей неуемной похоти леди Аманду едва не убили в этом трактире, — саркастически заметил Энрике, и тут Аманда, все еще обнимавшая его, подняла голову.

— Я сама виновата, — всхлипнула она, — Энрике, увези меня отсюда, умоляю…

…Но окончательно успокоится девушка смогла только в своей уютной спаленке, с роскошной кроватью красного дерева, застеленной шелковыми простынями. Пока старенькая кормилица хлопотала возле девушки, Энрике терпеливо ожидал в трапезной, куда кухарка принесла ему ужин — пшеничный хлеб с медом, сыр, груши, политые густыми сливками, и жаркое, приправленное ароматными травами. Но кусок не лез в горло, Энрике до сих пор трясло от гнева, когда он вспоминал, как Аманда, его Аманда, билась на столе в грязных руках негодяев.

В трапезную вошла кухарка, и позвала Энрике наверх — Аманда попросила, чтобы он зашел к ней в спальню. Решение хозяйки не пришлось Труди по вкусу, входить в спальню мог только муж, но кормилица решила не перечить, к тому же, она считала Энрике женихом Аманды.

Девушка, уже переодетая в тонкую кружевную сорочку из мягкого атласа, сидела на кровати, опустив голову на колени. Ее отливавшие синевой волнистые кудри мягким покрывалом укрыли ее плечи, поблескивая в свете свечей. Сейчас Аманда выглядела такой трогательной и беспомощной, что у Энрике сжалось сердце, и он едва сдержался, чтобы не броситься к ней, не схватить в свои объятия и больше никогда не отпускать. Но он лишь медленно подошел, и присел рядом. Аманда повернулась к нему, и ее нежные руки привычно обвили его шею, а голова опустилась на плечо.

— Прости меня…, — проговорила девушка, — я не знаю, что завтра скажет лорд Джейсон после того, что я натворила, но я чувствую вину. Нас с Френсисом могли убить там…

— Джейсон вряд ли будет доволен, — Энрике тоже обнял девушку, и она всем телом прижалась к нему. Ткань ее ночной рубашки была такой тонкой, что Энрике невольно ощущал под своими ладонями все изгибы ее тела, и это ощущение заставило его задрожать. Вряд ли девушка в своей невинности понимала, как волнуют мужчину ее прикосновения, но теперь Энрике оказался в дурацкой ситуации. С одной стороны ему хотелось прижимать девушку к себе, ощущая все ее трепетное тело и ласкать ее в своих объятиях, но с другой он понимал, что позволить себе воспользоваться неопытностью и наивностью Аманды он не мог. Поэтому, когда девушка все сильнее стала прижиматься к нему, и Энрике с ужасом понял, что вся кровь отхлынула от мозга и прилила туда, куда ей положено в таких случаях, он сразу отстранил Аманду, и с силой сжал кожу на руке между большим и указательным пальцами, чтобы боль привела его в чувство.

— Энрике…, — Аманда печально посмотрела на мужчину, который сейчас едва сдерживал стон, — почему ты меня отталкиваешь? Тебе что… неприятно…?

— Милая моя…, — Энрике взял себя в руки, и осторожно провел пальцами по волосам Аманды, убрав непослушные прядки за ухо, — как раз наоборот, мне так приятно, что я боюсь не сдержаться, понимаешь? А этого нам делать никак нельзя…

— А если я сама этого хочу? — дрожа от непонятного волнения, спросила Аманда, но Энрике покачал головой.

— Я не могу, прости. Джейсон убьет меня, если узнает, к тому же я не могу вот так воспользоваться твоей невинностью и доверчивостью. Чем я буду лучше Френсиса?

Аманда сдавленно вздохнула, и на ее глазах заблестели слезы. Энрике не смог спокойно смотреть на это, он обнял девушку, и снова прижал к себе, тут же почувствовав, что его тело снова отзывается на близость девушки. Постаравшись думать о чем-то еще, Энрике начал ласково пропускать между пальцев волосы Аманды, и она с улыбкой, счастливо вздохнула.

— Энрике, а что теперь будет с Этель? — спросила она, но Энрике в ответ лишь пожал плечами.

— Не знаю, милая. Сейчас Джейсон получит ее признание, а потом участь этой девушки решит судья Грир.

Аманда снова подавила тяжелый вздох и замолчала. Молчал и Энрике, он решил ничего не говорить девушке, но сегодня утром судейский помощник Роско передал ему предписание об исполнении приговора. Через три дня Рут Эсперансу и Долорес Блисс, которую Аманда называла Долли, сожгут на главной площади. Судья слишком долго держал в камере старуху Долли, она провела в тюрьме весь год, а что касается Рут, то сэр Грир решил не ждать, пока она родит ребенка. Судья снова решил побыть милосердным, и избавить толпу от ужасного зрелища, когда палачу придется бросить в огонь новорожденного.

Такое уже однажды случилось, только палачом в Бристоле еще был Диего Кортес. Тогда к сожжению на костре тоже приговорили беременную ведьму, но до родов ей было два месяца. Судья не стал ждать, и велел привести приговор в исполнение. Несчастная ведьма начала рожать, когда ее везли к эшафоту. Из всех находившихся рядом с ней мужчин, только Диего и его помощник Веласкес поняли, почему ведьма корчиться от боли, держась за живот — они видели, как рожали их жены.

Как ни торопил Диего помощников, но все же они не успели — едва пламя костра поползло по поленьям, как под ноги Диего, под крики ужаса толпы, скатился по бревнам новорожденный младенец. Машинально палач опустился на колено и поднял сморщенное красное тельце. Это была девочка, крошечная, недоношенная, жалкий, слабо шевелившийся комочек легко уместился на ладони Диего, и она тут же известила мир о своем появлении громким писком. Что почувствовал в этот момент Диего, который совсем недавно так же держал на руках собственную новорожденную дочь Кармелиту, не знал никто, но приказ судьи бросить младенца в костер, он выполнил не сразу.

— Чего ты ждешь, Диего? — повторил громким голосом судья, перекрикивая ведьму, чьи вопли от дикой боли уже заглушили треск пламени, — бросай в огонь отродье ведьмы!

— Ваша честь, но это всего лишь младенец…, — голос человека под красной маской невольно сорвался, но судья снова прикрикнул на него. Толпа затихла в ужасе, и пламя костра, разгоравшегося все сильнее, уже поглотило тело несчастной матери, когда палач, отвернувшись в сторону, выполнил приказ жесткого судьи…

…От этих воспоминаний Энрике невольно вздрогнул, ведь он тоже был тогда на эшафоте, и все помнил, как будто это было вчера. Он невольно крепче прижал к себе Аманду, и девушка удивленно посмотрела на него.

— Энрике?

— Прости, я задумался, — ответил он, и устало провел по лицу ладонью, — мне пора идти домой, а тебе нужно отдохнуть.

— Останься со мной! — взмолилась девушка, но мужчина покачал головой в ответ, и поцеловал ее в висок.

— Я не могу, прости…

— Мне было так страшно…, — Аманда всхлипнула, — не оставляй меня одну, прошу тебя!

— Хорошо, я побуду с тобой, пока ты не уснешь, — пообещал Энрике, — но потом сразу уйду.…

— Я согласна…, — сонно зевнула Аманда, и ее веки медленно стали тяжелеть…

…Этель, которую привезли в Кроу-хилл еще днем, сидела сейчас в тесной камере, прямо на полу, скорчившись, и прижав к себе колени. Ей казалось, что время тянется бесконечно долго, но отсюда она не видела солнечного света, лишь пламя факелов освещало камеру, но это веселое потрескивание пугало девушку — она живо воображала пламя костра, в котором сжигали ведьм. Новый начальник тюрьмы, которым заменили Алигьерри, был не таким негодяем, он велел запереть еврейку в камеру и ждать приезда начальника стражи, которому принадлежала привилегия допросить ведьму.

Сейчас Этель думала не только о себе, она видела, что охотник, которого она сама явно не прельщала, ушел, и уволок за собой Эмму, чьи истерические вопли еще долго слышались в коридоре. Девушка боялась даже подумать, какая участь ожидает девушку. Этель тоскливо посмотрела на оставленный на полу поднос, на котором сиротливо лежала краюха хлеба, политая сахарным сиропом, и стоял кувшин воды. Есть и пить ей не хотелось, даже мысль о еде вызывала отвращение. Девушка встала, и принялась ходить взад-вперед, заламывая руки. С тоской она прислушивалась к шагам в коридоре, но пока все было тихо, лишь звук капающей с потолка воды нарушал пронзительную тишину камеры.

Девушка потеряла счет времени, порой ей казалось, что в камере она сидит уже несколько дней, хотя она знала, что это не так. В узком окошке, прорезанном под самым потолком, она видела темно-синее небо, но не могла понять, то ли это цвет сумерек, то ли скоро наступит утро.

Когда дверь камеры открылась, Этель обернулась, и увидела двоих мужчин. Один из них остановился на пороге, а второй, гремя ключами, подошел к ней. Это был новый старший тюремщик, бывший главный караульный второй ночной стражи, преданный лорду Ульриху, честный и справедливый человек по имени Вирджил Торренс. Когда сэр Грир, едва скрывая восторг, приказал лорду Джейсону заменить так вовремя почившего Алигьерри, который уже и ему самому изрядно опостылел, выбор начальника стражи пал именно на Торренса.

— Приехал начальник стражи, — негромко произнес он, и сердце Этель камнем ухнуло вниз.

Девушка обреченно опустила голову, и плечи ее разом поникли, а по лицу разлилась смертельная бледность. Тюремщик подошел к ней, положил руку на плечо, и девушка, поняв, что сопротивление не имеет смысла, пошла за ним. Мужчина, который ждал у двери, тоже вышел, и прикрыл за собой дверь, повернув ключ.

Джейсон, и в самом деле, уже приехал в тюрьму. Настроение у него было не самое хорошее, после того как Гро сообщил ему, что произошло в трактире. Конечно, странное поведение Аманды он никак не оправдывал, намереваясь утром очень строго с ней поговорить, и не только с ней. Поведение Френсиса разозлило его не меньше, ведь он тоже был хорош — вместо того, чтобы, увидев Аманду, сразу увести ее из трактира, он остался там, а потом еще и ввязался в драку. Но с ним Джейсон поговорил, точнее, наорал на него, еще у трактира, где его дождался непутевый помощник, и приказал немедленно ехать домой.

— Я понимаю, леди Аманда еще глупая девчонка, но ты, Френсис, ты взрослый мужчина, неужели у тебя не хватило ума сразу уйти с ней, из этого чертова трактира? — праведному гневу Джейсона не было предела, — а если бы с ней, или с тобой что-то случилось? Эти головорезы… даже страшно подумать, что они могли сделать с вами обоими!

— Я признаю, что виноват, милорд, — Френсис вздохнул, хмуро опустив глаза вниз, — я не подумал, что может случиться такое…

— Отправляйся домой, — велел Джейсон, — а я поеду в тюрьму. Когда ты успел найти эту ведьму, да еще и прямо в городе?

— Меня позвала старуха Каллахан, помните ее?

— Каллахан… Ну конечно, помню! — Джейсон кивнул, — за ведьму хвалю, но Френсис, прошу тебя, перестань бросаться в каждую потасовку, я не хочу тебя потерять!

— Обещаю, больше такого не повториться, милорд, — клятвенно заверил охотник, и в этот раз по тону его голоса Джейсон понял, что он говорит серьезно.

Чтобы головная боль в виде проклятого трактира не беспокоила его больше, лорд Джейсон приказал стражникам выбросить оттуда все вещи хозяина на улицу и сжечь его, невзирая на мольбы Бенсона. Начальник стражи даже не слушал трактирщика, ведь сегодня он едва не лишился своего помощника, и могла всерьез пострадать Аманда. Джейсон уже давно считал этот трактир рассадником для пьянства и приютом для самых отъявленных головорезов. То, что произошло сегодня, переполнило чашу терпения лорда Ульриха. Поэтому приказ уничтожить трактир он отдал с чистым сердцем, а сам поскакал в тюрьму.

Тюремщик привел дрожащую от ужаса Этель в камеру, где не было окон, но она была очень большая, и освещалась огнем большого количества факелов. Вода со стен не капала, тут было сухо и даже тепло, потому что камера эта располагалась в подземной части башни, когда Этель шла за тюремщиком, он повел ее вниз, по винтовой лестнице. Девушка сразу поняла, для чего она предназначена, едва увидев, что на стенах развешаны различные металлические и деревянные приспособления, о назначении которых нетрудно было догадаться. У стены стояло похожее на кресло сооружение, сплошь утыканное шипами, которые блестели в свете факелов, слабо потрескивающих на стенах. Большую часть помещения занимал странного вида стол, по обе стороны которого были установлены колеса с рычагами, на них наматывалась толстая веревка. Рядом с этим столом стояла бочка, на ней сидел сейчас мужчина в синем плаще и кожаном панцире стражника. Шлем с белым пером он держал в руке. Этель не увидела сразу его лица, он сидел на бочке спиной к двери, но она догадалась, что это и есть начальник стражи Бристоля, лорд Джейсон Ульрих.

Услышав шаги, мужчина встал и повернулся к двери. Этель поняла, что не ошиблась, теперь она узнала мужчину, хотя и видела его в городе издалека, но сразу узнала его панцирь, украшенный серебряными пластинами на груди, и цепь с медальоном, которую он всегда носил на шее. Сопровождавший тюремщика и девушку мужчина тоже вошел, и встал у двери, не говоря ни слова. Этель со страхом оглянулась на него, и ее прошибло потом. Смутно девушка догадалась, что это, возможно, один из помощников палача. Она, как выяснилось позже, была права, это был Лукас Ортега, его Джейсон всегда звал, когда дело касалось ведьмы. Ортега не страдал от суеверий и всегда говорил, что ему не страшны никакие злые чары.

Несколько долгих секунд Этель со страхом смотрела на подошедшего к ней мужчину, и под пристальным взглядом его серых глаз с золотистыми искорками ей становилось не по себе. Этель про себя подумала, что этот человек, повидавший за свою жизнь немало тех, кого обвиняли в колдовстве, давно решил, ведьма она, или нет.

— Можете идти, Торренс, — произнес он, и тюремщик, поклонился.

— А Роско?

— Пошлю за ним, когда мы закончим, не стоит заставлять его трястись за дверью, — покачал головой лорд Ульрих, продолжая рассматривать еврейку.

Тюремщик вышел из камеры, и тяжелая дубовая дверь, с красноватыми медными перекладинами, скрипнув, закрылась за ним. Этель осталась наедине с двумя мужчинами, и ее ноги подкашивались от страха. По худенькому лицу разлилась бледность, и она дрожала всем телом, но не от холода, сейчас ее сковал ужас. Лорд Ульрих, медленным шагом, подошел к ней и его рука, одетая в перчатку с отрезанными пальцами, приподняла ее за подбородок. Этель невольно зажмурилась и по ее лицу скатилась слезинка.

— Не бойся меня, — мягким, успокаивающим голосом, проговорил мужчина, внимательно разглядывая девушку, — как тебя зовут?

— Этель… Эрнандес…, — сдавленным голосом проговорила девушка, и всхлипнула, — ваша милость, я не ведьма, прошу, поверьте мне…

— Я разве обвинил тебя в чем-то? — светлые брови мужчины, словно с удивлением, приподнялись, — это может сделать только судья, он решит твою участь, не я. Ты знаешь, почему мой помощник привез тебя сюда?

— Да, но я не делала ничего плохого! — Этель заплакала, и хотела опуститься на колени, но мужчина успел подхватить ее подмышки.

— Не стоит, — проговорил он, и жестом подозвал своего спутника, — тебе придется рассказать обо всем, что произошло, только постарайся сделать это так, чтобы я тебе поверил, тогда мы быстро закончим наш разговор. Ты ведь хочешь этого?

— Да, хочу! — Этель несмело заулыбалась, по наивности решив, что она все расскажет, и ее отпустят домой, — я все вам расскажу, ваша милость!

Ортега, подойдя сзади к девушке, взял ее за плечи, развернул спиной к себе, и подвел к креслу, утыканному шипами. При виде него Этель затряслась от ужаса, и обернулась в сторону начальника стражи, который сел на бочку.

— Милорд, зачем это? — воскликнула она, и по ее лицу снова покатились слезы, — я вам все расскажу сама, не надо!

Не обращая внимания на жалобные крики девушки, Ортега с силой усадил ее в кресло, и Этель завопила еще громче, когда шипы вонзились в ее тело. Она попыталась выгнуться, но мужчина, все так же молча, толкнул ее в кресло, а потом привязал запястья девушки к подлокотникам прикрепленными к ним ремнями. Такими же ремнями он прикрепил к креслу и ноги девушки, теперь та, не в силах шевельнуться, замерла, выгнувшись вверх, насколько это было возможно. Но долго находиться в таком положении было невозможно, девушке пришлось почти сразу опуститься на сидение, и она снова ощутила, как в тело впились шипы.

— Прошу вас, нет…, — стонала Этель, боясь двигаться, — я не ведьма…!

— Ты давно знаешь Грейс Каллахан? — не обращая внимания на ее мольбы, спросил лорд Ульрих.

— Не очень, я приехала всего месяц назад, я искала родных…, — давясь слезами, пробормотала девушка, — пощадите, милорд, умоляю вас…!

— Не так давно в Малмсбери объявились ведьмы, которые притворялись повитухами, — все тем же спокойным тоном проговорил лорд Ульрих, — они обманом входили в доверие к беременным женщинам и потом забирали младенцев, из чьей крови варили свои зелья. Их поймали и сожгли, но не всех, некоторым из них удалось сбежать. Откуда ты приехала в Бристоль?

— Из… из Малмсбери…, — Этель побелела еще больше, она вспомнила, что слышала про этих «повитух», — ваша милость, я не знакома с ведьмами, я клянусь вам!

— Вероятно сейчас тебе понадобился еще нерожденный ребенок? — мужчина повернулся к ней, — ведь зелье из крови ребенка, которому еще рано было увидеть свет, имеет намного большую силу?

— Я не знаю! — рыдала Этель. В отчаянии она начала дергать руками и по подлокотникам на пол закапала кровь, — я не хотела убивать ребенка Грейси!

— Ты давала ей травы? — голос лорда Джейсона стал резким, — да или нет?

— Да! — выкрикнула Этель, всем телом извиваясь в кресле, чтобы увернуться от шипов, но этим причиняя себе еще больше страданий, — я давала ей травы, но они не могли навредить ребенку!

— Кровотечение у нее открылось ночью, после твоего визита. А ты пришла за телом ребенка?

— О, Господи, нет! Нет!!! — завопила девушка.

Боль была такой сильной, что Этель уже почти ничего не соображала, в голове была лишь одна мысль, чтобы ей скорее позволили встать, потому что ей казалось, что шипы протыкают ее насквозь. Все ее тело и руки уже были изранены, и в попытке облегчить свои страдания, Этель билась в кресле, пытаясь встать, но тут же с размаха падала на него снова.

— Зачем же ты явилась снова?

— Меня пригласили!! — тело Этель снова обмякло в кресле, — а там уже ждал охотник…. Умоляю…. Не мучайте меня больше…

Лорд Ульрих поднялся с бочки и подошел ближе. Его глаза утратили бесстрастное выражение, и потемнели, словно грозовая туча. Этель в ужасе посмотрела на него, и поняла, что ее ответы вовсе не то, чего от нее ждали.

— Вижу, по-хорошему ты ничего не понимаешь? — в голосе лорда Джейсона зазвенела сталь, — хорошо, ведьма, значит, поговорим по-плохому…

Ортега, которому махнул рукой начальник стражи, подошел к креслу, и вытащил из кармана кожаные перчатки….

…Как и предполагал Джейсон, долго возиться с ведьмой не пришлось. Ее упрямство, которое она пыталась проявить, быстро закончилось, и очень скоро Роско, помощник судьи, унес из камеры признание, которое ведьма, как того требовал закон, подписала в его присутствии. Джейсон мог собой гордиться — ведь прошло не более двух часов, как еврейка призналась во всем. Она намеренно передала травы, вызывающие выкидыш, Грейс Каллахан, чтобы получить ее ребенка, которому надлежало родиться только через четыре месяца. Невероятному везению Грейси можно было только позавидовать, однажды она выжила в руках убийцы, теперь повитухе удалось спасти ее ребенка.

Запечатав сургучом признание ведьмы своей печатью, начальник стражи передал его Роско и собирался уже уехать. Была ночь, поэтому Аманду он решил навестить утром, надо было дать девочке возможность подумать, как она будет объяснять свое поведение. Кроме этого Джейсон не забывал о своем плане по поимке банды разбойников. Он уже поделился этим планом с судьей, и сэр Грир, подумав, решил, что план не так уж плох, если только жизнь молодой девушки не подвергнется опасности. За это Джейсон вполне мог поручиться. Трусом его никто не назовет, он был смелым воином, к тому же не жаловался на свою физическую силу. Это была правда — рослый, мускулистый Джейсон, на теле которого не было и грамма лишнего жира, оно было сплошь из накачанных мышц, мог спокойно раскидать в драке семерых, поэтому за жизнь своей подопечной готов был поручиться головой.

Но ночи не суждено было закончиться хорошо. Едва начальник стражи собирался уйти, как к нему, запыхавшись, прибежал один из тюремных стражников, глаза его от волнения выскакивали из орбит, и он шумно дышал.

— Милорд! Милорд, как хорошо, что вы здесь! — пропыхтел он, — у нас неприятности с ведьмами, которых сожгут через три дня!

— Если ты сейчас скажешь, что они сбежали…, — Джейсон нахмурился, и сгреб охранника за воротник, но тот замахал руками.

— Господь с вами, милорд! — Там… ведьма… она рожает!

— Что?! — Джейсон едва сдержал ругательства, которыми его так и подмывало разразиться, — а кто ей разрешил? Пускай немедленно прекратит!

— Сразу видно, что у вас нет детей милорд, — развел руками тюремщик, который был почтенным папашей шестерых детишек, — вы бы знали, что дети появляются на свет, когда им вздумается, и чаще всего, не вовремя!

Джейсон, не выдержав, все же разразился руганью, и бегом бросился в Западную башню, где сейчас находились обе ведьмы…

…Рут и Долли, которых вдруг решили поместить в одну камеру, смутно догадывались, почему тюремщики так сделали. Про то, что судья отдал приказ об исполнении приговора, ведьмам пока не сообщили, но интуиция не подводила Долли. Проведя в тюрьме целый год, она и сама чувствовала, что ее конец уже близок. Много раз за последнее время она видела во сне фигуру мужчины в черном плаще, который подходил к ней. На этом сон прекращался, но Долли уже знала, кто он. Единственное, чего сейчас хотела старуха, это увидеть начальника стражи. Она просила тюремщиков позвать его к ней, но те, со смехом, отвечали, что его она обязательно увидит во главе конвоя, когда ее повезут к эшафоту.

Когда в камеру, где томилась старуха, привели Рут, старуха словно ждала ее. Измученная, потерявшая ориентацию, и уже давно утратившая человеческий облик, девушка была похожа на скелет, обтянутый кожей, на желтом лице лихорадочно горели темные глаза, казавшиеся огромными, а губы беззвучно шевелились, как будто шептали молитву. Но жизнь еще теплилась в ней, Рут ощущала внутри себя толчки своего ребенка, который уже готов был увидеть свет.

Не произнеся ни слова, старуха, молча, указала на охапку соломы, и девушка, едва переступая босыми ногами, подошла к ней и села рядом. Голова ее опустилась на плечо старухи, и Долли ласково провела рукой по ее спутанным, давно не видевшим воды, волосам.

— Нас скоро сожгут…, — едва шевеля губами, Рут то ли спросила, то ли сообщила эту страшную новость, по ее бесцветному голосу это понять было тяжело.

— Не думай об этом, — сухая старушечья рука ласково проводила по волосам девушки, — просто думай, что скоро все закончиться. Кто знает, что ждет нас там…?

— Я чувствую, что мой малыш скоро родиться…, — Рут всхлипнула, — в последние дни я просыпаюсь от того, что живот становиться твердым, словно камень, и на низ очень давит…. Я молю Господа, чтобы этого не произошло, ведь тогда…

Не договорив, Рут беззвучно зарыдала, сердце несчастной матери разрывалось при мысли о том, что ее ребенка бросят в огонь. Краем уха девушка слышала речи тюремщиков, они говорили, что судья решил не ждать родов, но сама девушка понимала, что это решение судья принимал слишком долго. Ребенок уже готов был увидеть свет, и произойдет это именно в тюрьме.

— Не томи свою душу раньше времени, — успокоила старуха, — я уже просила тюремщиков, чтобы сюда пришел начальник стражи, мне было видение, что только он, и никто другой, может спасти твое дитя!

— Я не уверена в этом…, — Рут покачала головой, — да и зачем ему? Что ему до какой-то еврейки, к тому же ведьмы? Он и его помощник травили меня в лесу, словно дичь, даже моя беременность не стала помехой, когда я пыталась спастись от них на болоте! Со зверем поступают более милосердно, чем тогда со мной! Никогда не забуду того дня…

Старуха в ответ только улыбнулась, и ее беззубый рот стал похож на нитку, а глаза вспыхнули.

— И все же он спасет ребенка, только бы увидеть его, когда малыш появиться на свет…

— Я чувствую, это произойдет со дня на день, и это страшит меня более всего! — Рут снова заплакала, — я не смогу думать о том, что мой малыш сгорит в костре…!

Долли ничего не ответила, тусклые глаза старухи, один из которых был подернут бельмом, отрешенно смотрели в потолок. Она не стала утешать девушку, но ее опытные глаза умудренной жизнью женщины, прекрасно видели, что Рут права — роды уже приближались.

Ближе к вечеру, когда солнце уже перестало дарить свои скудные лучи узникам, Рут, которая весь день металась по подстилке из соломы, и не могла устроиться на ней удобнее, снова ощутила, как низ живота сдавило, словно обручем. Только в этот раз боль была уже намного сильнее, чем раньше, и девушка невольно застонала. Она присела, опершись спиной о лежанку, и с ее губ сорвался горестный стон. Боль разлилась волной, но очень скоро отпустила, и девушка смогла несколько раз глубоко вдохнуть. По ее напряженному, бледному лицу покатились капли пота.

— Снова болит…, — прошептала она, поглаживая живот, — только сильнее, намного сильнее…

Старуха подковыляла к ней, села рядом, и ее ладонь опустилась на живот девушки. Спустя некоторое время Рут снова согнулась, потому что ее скрутил новый приступ. Девушка шумно задышала, ей казалось, что от этого боль становиться меньше, и старуха провела рукой по ее волосам, а потом легонько тронула за плечо.

— Тебе надо лечь, — негромко сказала она, — и дыши как сейчас, когда снова начнутся схватки.

— Схватки? — голос Рут сорвался, а лицо побелело еще больше.

— Да, роды уже начались, — старуха встала, и поспешила к двери, на ходу бормоча что-то вроде молитвы.

Подойдя к двери, старуха постучала в нее сжатым кулаком, и через минуту дверь открылась, в камеру заглянул стражник.

— Чего тебе? — рявкнул он, и старуха указала на девушку, которая стонала от новой вспышки боли, корчась на лежанке.

— Позовите начальника стражи! — сказала она, — я знаю, он здесь! Девушка рожает.

— Только этого не хватало! — стражник бросил взгляд на еврейку, — эй, ты что, не могла выбрать для этого другое время и место? Вот же угораздило…

— Зовите же его скорее! — требовательно повторила старуха, и стражник посмотрел на подошедшего к нему приятеля.

— Что тут случилось? — спросил второй.

— Ведьма рожает…, — тюремщик почесал затылок, — черт ее дернул, не зря же она знается с нечистой силой… Что делать будем? Милорд Ульрих еще здесь?

— Собирается уехать, он уже закончил с ведьмой, — второй стражник приподнялся на цыпочки и заглянул в камеру, — позвать его, что ли…?

— Зови! — кивнул первый стражник, — милорд будет в восторге…!

Когда дверь за стражниками закрылась, Долли поспешила к девушке, и присела рядом с ней. Она положила руку на живот Рут, а второй рукой провела по ее лбу. Глаза старухи были полуприкрыты, а тонкие губы тихо шевелились.

— Долли, мне больно…, — стонала Рут, ее голова с намокшими от пота волосами, металась по коленям старухи, — что будет с моим ребенком…? Я на коленях буду умолять палача не бросать его в огонь живым, если мне посчастливиться увидеть его…

— Ничего не бойся, милая, — глухо пробормотала старуха, — начальник стражи имеет большую власть, и в этой власти спасти твое несчастное дитя…

— У него нет сердца, и мои страдания не трогают его! — простонала Рут, — я ведь просто еврейка, ему нет дела до моего ребенка…. Что ты делаешь, Долли…?

Старуха, не отвечая, медленно раскачивалась взад-вперед, прикрыв глаза, и Рут расслышала ее бормотание, смысла которого не могла понять.

— Услышь мой голос…, — шептала старуха, которая сейчас выглядела как самая настоящая ведьма, — яви мне свой образ, маленькая принцесса, я хочу увидеть тебя…

— Долли…? — Рут привстала, но тут же рухнула на подстилку, и ее живот снова зажало в тиски боли.

Дверь снова распахнулась, и в камеру вошел мужчина в синем плаще и шлеме с белым пером. Рут сразу узнала его, и застонала еще громче. Старая Долли, словно очнувшись, мотнула седой головой с жидкими прядями волос, и встала. По виду начальника стражи было понятно, что он сейчас очень зол.

— Кто разрешил тебе рожать, сатанинское отродье?! — заорал он на Рут, и та испуганно всхлипнула, — думаешь, судья пожалеет тебя? Как бы не так, твой ребенок сгорит вместе с тобой, или ты не знаешь законов? Семя ведьмы не останется в живых!

— Милорд, подойдите сюда! — умоляющим голосом проговорила старуха, — прошу вас, подойдите ко мне…

Старческая рука протянулась вперед, и Джейсон, невольно вздрогнув, сделал пару шагов. Старуха тут же цепко ухватил его за руку, и ее голубые глаза вперились в серые глаза мужчины, который недовольно нахмурился, и попытался вырвать руку, но Долли крепко держала его.

— Что ты…. — начал, было, он, но старуха перебила его, голова ее мелко затряслась.

— Милорд, сейчас на свет появиться маленький, беспомощный ребенок, который никому не причинил, и не причинит зла! — забормотала она, и ее рука начала гладить по ладони Джейсона, — он не должен умереть, не здесь, и не в пламени костра! Сможете ли вы убить младенца, после того, что увидите…?

Джейсон, которого от прикосновения старухи обдало холодом, хотел что-то ответить, но не смог. Его взор внезапно застлало туманом, а потом он отчетливо увидел странную картину. Ему почудилось, что он держит на руках ребенка, маленькую девочку, с ласковыми, серыми, в золотистую крапинку, глазами, и бронзовыми кудряшками. На какой-то миг ему показалось, что он видит перед собой свою маленькую копию. Девочка что-то лепетала на не понятном никому детском языке, и трогала его лицо пухлыми, в «ниточках», ручками, между ее коралловых пухлых губок поблескивали два трогательных зубика, как капельки жемчуга. На секунду Джейсон замер, а потом резко выдернул руку из пальцев старухи и отступил назад. На лбу его проступили капли пота.

— Чертова старуха, что ты сейчас сделала? — запинаясь, спросил он, и Долли сложила руки в умоляющем жесте.

— Милорд, жизнь этого ребенка в вашей власти, только вы можете спасти его, — забормотала она, — я молю не о себе, и даже не об этой девушке…

— Милорд…, — Рут едва разогнулась после очередной схватки, которые уже стали повторяться все чаще, — заклинаю вас всем, что вам дорого, спасите мое дитя, не дайте ему погибнуть, вы ведь можете!

— Вы обе спятили! — Джейсон отступил назад, — даже если бы я пожалел этого ребенка, закон я не отменю, отродье ведьмы должно сгореть вместе с ней, судья Грир скрепил королевской печатью этот указ!

— А если ребенок родиться мертвым? — тихо пробормотала Долли, и Джейсон, да и еврейка, в ужасе посмотрели на нее.

— Ты собираешься убить ребенка сама? — насмешливым голосом спросил Джейсон, но Долли только покачала головой.

— Вы скажете, что Рут родила мертвого ребенка, — сказала она, — я знаю, что сделать, чтобы ребенок после родов не заплакал, любая повитуха умеет надавить на нужное место на темечке и ребенок тут же уснет. Останется только вынести его в корзине, и он будет спасен!

Рут снова закричала, и Джейсон отступил в сторону, его брови недовольно насупились.

— Чего ты вопишь? — поморщившись, спросил он, — если так будешь орать, вся тюрьма не заснет до утра! Я вообще не разрешал тебе начинать рожать!

— Ребенок не будет ждать, пока вы отдадите ему приказ родиться…, — Долли погладила девушку по голове, и она прикусила от боли губу, — милорд, мы смиренно ждем вашего решения, но у нас все меньше времени…

Джейсон нахмурился, и по его лицу было видно, что его раздирают противоречия. С одной стороны ему было плевать на ребенка еврейки, если бы его сейчас не позвали, он бы даже не вспомнил о нем. А с другой перед глазами все еще стояло милое детское личико, и улыбка ребенка, которая буквально запала ему в душу. Джейсон, как начальник стражи, знал все законы и указы судьи, и все, что касалось казни, выполнял безукоризненно, но именно сейчас он впервые почувствовал смятение. От смерти ребенка еврейки легче ему не станет, в этом старуха права, кроме того, Джейсон чувствовал, что именно в этот раз он не сможет спокойно видеть, как умрет младенец. Даже если его пожалеет Энрике и не бросит в пламя костра живым, вопреки своим принципам, все равно Джейсон чувствовал, что в этот раз его загрызут муки совести.

— Ты примешь роды, старуха? — спросил он и Долли кивнула.

— Да, ваша милость…. Что вы решили? — робко спросила она.

— Скажи, что тебе принести, я прикажу стражникам, а сам подожду, ведь труп нужно будет унести отсюда?

— Благослови вас Господь, милорд…, — прошептала старуха, — он не оставит вас своей милостью, и наградит щедрым даром, о котором вы и мечтать не могли… А мне нужна лишь горячая вода и чистая ткань.

— Сейчас все принесут, только скажи этой…, чтобы она поторопилась, я не буду ждать до утра! — Джейсон еще раз бросил взгляд на еврейку и быстро вышел.

Рут схватила Долли за руку, и прижалась к ней губами, в ее глазах блестели слезы облегчения, хотя она и не понимала, почему грозный начальник стражи согласился ей помочь, причем, согласился очень быстро. Пока девушка отдыхала после схватки, и готовилась снова принять боль, Долли собрала в кучу всю солому, которую нашла, и устроила из нее постель, накрыв солому своим рваным плащом, в который она куталась.

— Долли…, — срывающимся шепотом пробормотала девушка, тяжело дыша и едва шевеля бескровными губами, — я буду молиться за тебя, ты спасла моего малыша… Я даже и помыслить не могла, что этот человек согласиться….

— А я была в этом уверена, — Долли мягко улыбнулась, и провела рукой по волосам девушки, мокрым на висках, — он бы не смог отказать в моей просьбе. А тебе нужно собраться с силами, постарайся не разговаривать.

Приступы боли сковывали все тело девушки все чаще и чаще, и она уже не сдерживала стонов. Когда в камеру вошел тюремщик в сопровождении лорда Джейсона, который принес два ведра с водой, и старую, но чистую, простыню, Рут уже едва могла дышать от боли. Боль сковала ее тело, словно железные тиски, и девушка громко кричала, а ее тело напрягалось, словно натянутая струна. Поставив ведра, стражник поспешно выскочил. Тоже самое хотел сделать и Джейсон, но, на короткое мгновение, задержался.

— Милорд! — окликнула его Долли и Джейсон, который уже пошел к двери, обернулся.

— Чего тебе? — хмуро спросил он, — занимайся делом, и учти, долго ждать я не намерен, пускай рожает побыстрее!

— Скажите девушке, которая приехала к вам, что голубая звезда несет смерть! — проговорила старуха, — если она увидит голубую звезду, пускай бежит от нее, и не оглядывается!

— Снова твой бред? — Джейсон тяжело вздохнул, — не надоело тебе еще? А как же ты? Как ни странно, приезда Аманды ты дождалась. Но тебя сожгут через три дня, а замуж девушка выходить не собирается!

— В вашем голосе злая ирония, милорд, но я о своих слов не отказываюсь, — покачала головой Долли, но тут еврейка снова закричала, и Джейсон переменился в лице.

— Я жду за дверью! — отрывисто бросил он, и быстро вышел.

Долли посмотрела ему вслед печальным взором, а потом пересела к ногам Рут, и осторожно ощупала ее живот. Ее тонкие губы снова растянулись в улыбке. Девушка, кусая губы, снова напрягла тело, и ее руки судорожно сгребли пучки соломы, и сжали их, а по лицу снова заструился пот. Долли оторвала кусок от простыни, смочила его, и принялась вытирать лицо несчастной еврейки, которая металась на своем ложе.

— Осталось немного, Рут, — мягко приговаривала она, заглянув между ног девушки, — я уже видела головку твоего ребенка, сейчас тебе надо тужиться изо всех сил!

— Я не могу! — задыхаясь, отозвалась Рут, все ее тело снова выгнулось, и она протяжно закричала, крик этот был похож на вой.

Боль стала невыносимой, она уже не отпускала, одна волна накатывала вслед за другой. Рут едва успевала глотнуть воздуха, которого ей не хватало, и тут же ее скручивал новый приступ. Девушке казалось, что ее тело разрывается пополам, и она видела лишь напряженное лицо Долли — что-то пошло не так. Старуха уже не улыбалась, сейчас она с сосредоточенным видом копалась между ног девушки, и ее лицо становилось все более серьезным. И было от чего — только сейчас Долли заметила, что ребенок идет неправильно, а слабой, истощенной Рут не хватает сил вытолкнуть его. Девушка лишь напрасно тратила их, но плод намертво заклинило, и он не мог родиться сам, без посторонней помощи.

— Погоди, я сейчас вернусь, — Долли сжала руку девушки и встала с удивительным для нее проворством.

Подойдя к двери, старуха постучала, и дверь тут же открылась. Лорд Ульрих, которому ждать уже надоело, с надеждой посмотрел на старуху.

— Все? — с облегчением спросил он, и тут же поморщился, когда Рут снова закричала.

— Милорд, у нее нет сил, а ребенок пошел неправильно! — старуха вытерла лоб, ее лицо имело одновременно серьезное и умоляющее выражение, — вы должны помочь ей…

— Я?! — Джейсон покрутил у виска пальцем, — ты совсем, что ли, рехнулась? Я понятия не имею, как дети появляются на свет! Ты клялась, что справишься! А теперь что прикажешь? Пригнать в тюрьму армию повивальных бабок и лекарей? Может, только личная акушерка королевы в силах помочь?

— Нет, нужен всего один сильный мужчина, чтобы помочь ей вытолкнуть ребенка, иначе умрет он по-настоящему…, — в голосе Долли послышалась мольба, и она снова попыталась поймать руку Джейсона, но тот шагнул назад, и спрятал руки за спину.

— Больше я не потерплю твоих фокусов! — выкрикнул он, — делай что-нибудь, да поживее, я уже потерял терпение! Неужели все дети появляются на свет так долго? Я же просил тебя поторопить ее!

— Слова воина, который и впрямь не имеет представления о родовых муках женщины…, — горько сказала старуха, — если вы ей поможете, все закончиться быстро, обещаю!

Девушка снова закричала за спиной старухи, и Джейсон зло выругался.

— Ну, хорошо! — крикнул он, и, оттолкнув старуху, вошел в камеру, — с ума сойти можно, неужели я согласился?!

— Садитесь у изголовья! — засуетилась старуха, указав пальцем, и Джейсон присел в головах девушки, а Долли заняла свое место, и посмотрела на начальника стражи.

— Положите ладони на ее живот, — скомандовала она, — и по моей команде давите на ее живот к низу, только сильнее, тогда она вытолкнет ребенка…

— Я понял, — проворчал Джейсон, и привстал, сделав то, что ему велела старуха.

Рут, обезумев от боли, и едва ли соображая, что она делает, машинально вцепилась в руки Джейсона, и ее тело снова выгнулось. Начальник стражи вздрогнул от ее прикосновения, и на его лице появилось брезгливое выражение, но он не отстранился, а положил ладони на выпуклый живот девушки, а сам посмотрел на старуху. Та продолжала копошиться между ног девушки, но Джейсон не видел, что она делает.

Сейчас он вдруг вспомнил ночь, когда на свет появилась сестра Энрике, Анхелика, он в тот вечер случайно зашел в гости, и оставался, пока не родилась девочка. Джейсон вспоминал и свои ощущения, но тогда слышать за дверью крики Джулианы ему было невыносимо. Тогда тоже что-то пошло не так, и Джейсон вспомнил растерянный и испуганный вид повитухи, которая под тяжелым взглядом Диего растеряла разом все свое умение, и все время бормотала молитвы. Джейсон вспомнил, что повитуха тогда тоже позвала Диего в комнату, говорила, что нужно помочь. И спустя мгновение пронзительный женский крик, от которого мужество Джейсона улетучилось, как дым, и он едва не лишился чувств, сменил звук, похожий на мяуканье рассерженного котенка. И начальник стражи едва сдерживал слезы, услышав за дверью это: «Уа! Уа!». А потом из комнаты вышел Диего, неся в руках орущий комочек, завернутый, по обычаю, в его рубашку, которую он снял, и показал его Энрике и Элизе, которые тоже топтались рядом с Джейсоном. Элиза радовалась сестричке, а вот по сердитому лицу Энрике можно было понять, что он ждал братика, и очень огорчился, когда повитуха, поглаживая его по голове, сказала, что иногда вместе с сестричкой может родиться и братик, но его мама подарила им одну сестричку…

— Милорд! — голос Долли вырвал Джейсона из воспоминаний, — давите же!

Джейсон послушно нажал на живот девушки, и ее крик едва не оглушил его. С досадой подумав, что орать она могла и потише, Джейсон надавил еще раз, и в руки Долли выскользнул мокрый, красный младенец. Но знакомого «Уа! Уа!» в этот раз он не услышал — старуха быстрым движением сжала ладонью головку младенца, и тот затих.

— Кто это? Кто? — силясь привстать, воскликнула Рут с рыданием в голосе, — покажи мне его…

— Девочка, — старуха быстро завернула младенца в простыню, а Джейсон, вырвав свои руки из рук еврейки, встал.

— Только не надумай сейчас просить меня снять рубашку! — предупредил он старуху, которая со слезами на глазах смотрела на него.

— Я и не думала, милорд, — проговорила она, — это право отца, ведь по обычаю так он признает ребенка своим. Спасибо вам, что помогли, Господь этого не забудет. Вы дадите матери минуту, чтобы проститься с ребенком?

— Схожу за корзиной, — проворчал Джейсон, — и больше не выполню ни одну просьбу, хватит пользоваться моей минутной слабостью, я и сам не знаю, что на меня нашло…

Когда он вышел, старуха положила младенца на руки Рут и та, скривившись от боли, посмотрела на крошечное личико, с хохолком темных волосиков, зажмуренные глазки, и крошечный носик-кнопочку, который слабенько посапывал. Кулачки малышки были крепко стиснуты, и она прижимала их к себе. На крохотную, несмышленую головенку закапали слезы несчастной матери, она понимала, что долгожданная радость была теперь горькой, как полынь. Как они с мужем мечтали о ребенке, и вот теперь мечта сбылась, но не слезы радости застилали глаза молодой женщины.

— Прощай, моя маленькая…, — простонала Рут, покрывая мокрую головку поцелуями, — будь хорошей девочкой…. Я хотела назвать ее Эстер, но если я назову ее Долорес, ты не станешь возражать?

— Не стану, — старуха улыбнулась, ее морщинистое лицо сейчас имело спокойное и умиротворенное выражение.

Рут не успела еще придти в себя, как дверь заскрипела — в камеру вернулся Джейсон. Он нес в руке большую корзину, закрытую крышкой. Джейсон уже успел сообщить начальнику тюрьмы, что у ведьмы родился мертвый ребенок, и тот спокойно рассудил, что это было лучше всего. Войдя в камеру, Джейсон открыл корзину и поставил ее на пол.

— Клади сюда ребенка! — велел он, и Долли забрала спящую малышку из рук рыдающей матери. Осторожно опустив ее на дно корзины, застеленной ветошью, старуха посмотрела на Джейсона.

— Спасибо вам, милорд — тихо сказала она, — отвезите ее в еврейский квартал, о ней позаботятся…

— Что ты говоришь! — в голосе Джейсона снова послышалась злая ирония, — а я как раз собирался искать кормилицу! Разумеется, я отвезу ее к евреям!

— Ее зовут Долорес, — подала голос Рут, которая бессильно вытянулась на полу, — я буду молиться за вас, милорд….

Джейсон поднял корзину и хмуро посмотрел на старуху.

— Если она проснется и начнет орать, я ее сам удавлю! — предупредил он, и вышел из камеры.

Старуха только покачала головой, и вернулась к Рут, которая, услышав последние слова Джейсона, снова зарыдала, но Долли успокоила ее.

— Все будет хорошо, — проговорила она, поглаживая девушку по голове, — теперь ты будешь знать, что твоя малышка не сгорит в костре и будет жить.

— Я не увижу, как она растет…, — лицо девушки скривилось от невыносимой мысли, — но ты права, она выживет, а это главное…

Старуха подняла голову вверх — небо в окошке уже посерело, близился рассвет. Ночь прошла незаметно. Долли тяжело закрыла глаза, и вздохнула.

— Он придет сюда сегодня…, — прошептала она, — что же, я буду ждать…

— Кто придет? — подняла голову Рут, и старуха улыбнулась.

— Тот, кто принесет мне милосердную смерть…, — спокойно сказала она…

…Когда кормилица сообщила Аманде, что приехал ее опекун и ждет ее внизу, девушка невольно съежилась, и ее глаза посмотрели на Труди с легким испугом.

— Он приехал так рано…? — криво улыбнулась она, — а как у него настроение…?

— Плохое, если тебе так важно это! — фыркнула Труди, и обиженно поджала губы.

— Плохое…? Ну, ладно, прикинуться тяжело больной уже не получиться, милорд Джейсон не поленится позвать лекаря…. Придется идти вниз…

— Если бы кто-то не шибко умный не пошел вчера в трактир, все могло быть иначе! — Труди постучала пальцем по лбу, — а теперь влетит и тебе, и твоим охранникам, если уже не влетело! Вставай, помогу тебе одеться…

Труди оказалась права — первые, кто пострадал от гнева Джейсона, были именно стражники, которым лорд Ульрих велел не спускать глаз со своей подопечной. Оба нерадивых охранника, которые кляли себя за собственную глупость, стояли перед начальником стражи, опустив глаза в пол. Единственное оправдание — приказ леди Форестер остаться дома — для Джейсона не имело значения.

— Вы подчиняетесь моим приказам! — Джейсон ударил по столу кулаком, — ваша служба была проще некуда, всего лишь присматривать за моей подопечной, но даже с такой задачей вы не справились!

— Мы исправимся, ваша милость! — клятвенно пообещал один из стражников, — дайте нам такую возможность!

— Ваши возможности вы уже показали, теперь мне придется поручить леди Аманду кому-то другому! — неумолимо покачал головой Джейсон и указал на дверь, — вы снова переходите во вторую стражу ночного дозора!

— Как будет угодно вашей милости…, — стражники с хмурым видом поклонились и вышли один за другим.

Джейсон проводил их взглядом, а потом подошел к дивану, обитому бархатом, и плюхнулся в него. После суматошной ночи он не успел поспать, но почти не чувствовал усталости. Когда он отвез девочку в еврейский квартал и отдал первой встречной женщине, которая вышла из дома на улицу, то сразу вернулся в город, но домой не поехал. Было уже утро, и Джейсон отправился прямиком в домик, куда поселил Аманду. Его мысли сейчас метались в мозгу, как рой пчел. Он думал и о своем плане, и о том, как теперь позаботиться о безопасности девушки. Снова приставить к ней стражников было хорошим выходом, но Джейсон видел, что двое верзил, которые ходят за ней по пятам, нервируют девушку, она то и дело старалась от них улизнуть. Джейсон решил, что нужен один, но очень верный и надежный охранник, который не будет раздражать Аманду, и которому можно без колебаний доверить ее жизнь. Перебрав в уме всех стражников, лорд Ульрих с сожалением понял, что такого человека среди его людей нет, а Френсис на эту роль не годился.

За его спиной послышался какой-то шорох, и робкий вздох, но Джейсон даже не обернулся, решив показать, что он очень сердит. Возня позади него повторилась, к вздоху добавился еще и кашель, но Джейсон, пряча улыбку, делал вид, что ничего не слышит.

— Доброе утро, милорд…, — знакомый тихий голосок звучал почти умоляюще, и Джейсон, напустив на себя грозный вид, медленно встал.

— Доброе утро, леди, — отозвался он, и обернулся к девушке, которая стояла в дверях, теребя в руках платочек, — желаете поведать мне о том, как весело вчера прошел ваш вечер? Не трудитесь, ваш невольный соучастник уже покаялся за вас обоих.

Щеки Аманды, которая не смела поднять на Джейсона глаза, медленно покраснели, и сравнялись цветом с помидором. Джейсон подошел к ней, взял за подбородок, и поднял ее голову вверх, но Аманда зажмурилась.

— Вы прикажете меня наказать? — прошептала она, и ее подбородок задрожал.

Джейсон, еще вчера готовый лично выдрать Аманду розгой за такое безрассудство, в ответ лишь покачал головой, чувствуя, что уже не может сердиться.

— Посмотри на меня! — требовательно произнес он, и Аманда открыла сначала один глаз, пытаясь угадать в каком он расположении духа, потом второй.

Джейсон, тяжело вздохнув, обнял девушку, и та обхватила его обеими руками, и потерлась щекой о металлическую пластину на его панцире.

— Простите меня…, — покаянно произнесла она.

— Вчера я готов был приехать сюда с розгами, — Джейсон погрозил Аманде пальцем, — но меня позвали в тюрьму, поэтому у меня впереди была вся ночь, чтобы успокоиться. Ты хоть понимаешь, что могло случиться? — спросил он, и Аманда закивала.

— Теперь понимаю…, — прошептала она, — я вела себя глупо…

— Счастье твое, что Френсис еще только пришел в трактир, и не успел напиться, иначе все могло бы закончиться хуже некуда, — Джейсон легонько встряхнул девушку, — ну, да ладно, что было, то прошло, теперь уже ничего не измениться. Давай-ка, мы с тобой немного погуляем, я хотел поговорить о чем-то важном.

— Я возьму плащ! — встрепенулась Аманда, и Джейсон кивнул…

…Погода снова радовала теплом, только со стороны залива тянуло прохладой. Джейсон оставил свою лошадь во дворе дома, и они с девушкой решили прогуляться пешком. В такое время на улицах города было полно народа, и Джейсон предложил своей юной спутнице посетить торговые ряды. Сам он редко там бывал, но сейчас ему было все равно, куда идти, ведь нужно было собраться с мыслями.

Выйдя из дома, Аманда взяла своего спутника под руку, и они медленно пошли по улице, в сторону главной площади. Девушка заметила, что лорд Джейсон о чем-то напряженно думает, явно не зная, как начать разговор, но решила не торопить его. Наконец, словно собравшись с духом, мужчина посмотрел на нее.

— Аманда, помнишь, я говорил тебе, что должен закончить одно дело, а потом мы поедем в Форестер-кассл? — спросил он, и девушка наморщила лоб.

— Да, помню… И что же это за дело?

— Не знаю, слышала ты, или нет, но в окрестностях Бристоля появилась банда разбойников. Сейчас я все тебе объясню…

Аманда выслушала Джейсона очень внимательно, не перебивая, и, когда он закончил, несколько минут молчала, нахмурив брови. Внимательно наблюдая за девушкой, Джейсон воспринял ее молчание по-своему.

— Аманда, я знаю, однажды тебе уже пришлось пережить нападение разбойников. Я понимаю твой страх, и не осуждаю, поверь. Мне не стоило вообще начинать…

— Я согласна, — голос девушки прозвучал твердо и без колебаний.

— Что…?

— Я согласна, — повторила Аманда, — я вам доверяю, и знаю, что вы не дадите меня в обиду. Я поеду с вами!

На лице Джейсона отразилось неимоверное облегчение. Он улыбнулся, и его ладонь ласковым движением провела по волосам девушки.

— Я обещаю, с тобой не случиться ничего плохого, я буду рядом, и Энрике, и Френсис, никто из нас не позволит, чтобы хоть волосок упал с твоей головы. А теперь я должен сказать тебе еще кое-что, хотя и не собирался…

— Что-то случилось? — тревожно спросила Аманда, и Джейсон кивнул.

— Помнишь старую ведьму, которую мы везли в Бристоль? Еще в Саутхемптоне, где мы познакомились…

— Долли? — Аманда удивленно посмотрела на Джейсона, — Господи, она еще жива?

— Да. Но предписание на исполнение приговора судья уже подписал. Через два дня состоится казнь, завтра глашатай объявит о ней.

Аманда замолчала, и по ее щеке медленно скатилась слезинка, ей было страшно даже представить, что Долли живой сгорит в огне.

— А можно ее увидеть? — сдавленным голосом проговорила она, но Джейсон покачал головой.

— Об этом даже не проси, — жестко сказал он, — в тюрьму я тебя не повезу, это строжайше запрещено. Старуха вспоминала о тебе, и даже просила передать тебе какой-то бред…

— Какой?

— Она сказала что-то вроде «бойся голубой звезды, она несет смерть…», я не придал этому значения.

— Голубой звезды? — Аманда недоуменно сдвинула брови, — а… что такое «голубая звезда»?

— Понятия не имею, — Джейсон пожал плечами, — только она добавила, что если увидишь эту самую звезду, надо бежать от нее без оглядки, и подальше.

Аманда замолчала, и вытерла слезы. Она все еще не забыла старуху, но понимала, что увидеть ее уже не сможет. То, что она не пойдет смотреть на казнь, девушка знала точно. Видя ее состояние, Джейсон снова взял ее под руку.

— Знаешь, мне тоже немного жаль эту бедную сумасшедшую ведьму, — проговорил он, — правда, не смотри так. Но увы, ни ты, ни я, мы уже не сможем ей помочь. Открою тебе маленькую тайну, надеюсь, ты будешь держать язык за зубами…?

Джейсон в двух словах поведал девушке о том, что произошло ночью, и как старуха уговорила его спасти от верной гибели ребенка еврейки. Аманда слушала его со слезами, блестевшими в ее больших глазах. Она помнила беременную еврейку, хоть и провела с ней очень мало времени.

— Значит, ее тоже сожгут? — с ужасом спросила она и Джейсон кивнул.

— Я согласился увезти ребенка. Не знаю, что там проделала эта старуха, но ребенок не заплакал, когда родился, и я вынес его, сказав, что он родился мертвым, а потом отдал первой попавшейся еврейке на правом берегу. Все же лучше, чем он бы сгорел.

С этим Аманда не могла не согласиться. И хотя Долли ждала страшная участь, да и бедную Рут тоже, все же Аманда была хоть немного рада тому, что ребенок Рут выжил.

Пока они разговаривали, то дошли до самой площади. Аманда украдкой бросила взгляд на эшафот, но там никого не было. Девушка не знала, что в этот момент плотник, дядюшка Сэм, уже деловито очищал от коры два толстых дубовых столба, к которым потом приколотит медные кольца.

Людей на площади было много, торговля шла полным ходом. Джейсон не любил эту шумную толпу, да и Аманде не нравилось, когда со всех сторон галдят торговки, шумят детишки, и ее то и дело толкают. Чтобы не потерять Джейсона, она крепче ухватилась за его локоть, и они пошли мимо орущих торговок, нараспев хваливших свой товар. Какой-то шустрый мальчишка подбежал к Джейсону и протянул поднос, на котором лежали яблочки, запеченные в сахаре. Аманда, улыбнувшись, посмотрела на своего спутника. Джейсон согласно кивнул головой, и протянул мальчику монетку в полпенни, а Аманда выбрала румяное яблочко, призывно блестевшее карамельными бочками.

— Спасибо, господин! — громко выкрикнул мальчик, и, вприпрыжку, побежал дальше.

Неподалеку от входа на площадь Аманда внезапно увидела Энрике, который тоже ходил между торговых рядов, но их не заметил. Аманда дернула Джейсона за рукав, и указала на него.

— Смотрите, милорд! — радостно воскликнула она, — Энрике! Энрике!

Энрике, вздрогнув, обернулся, и тоже помахал Аманде, а потом пошел к ним. Девушка выпустила руку Джейсона, бросилась к нему навстречу, и обняла за шею.

— Энрике… Как я хотела тебя увидеть…, — проговорила она, и провела ладошкой по лицу мужчины, — ты вчера ушел и я даже не услышала этого…

— Я не хотел тебя разбудить, — тихо ответил Энрике, и обнял девушку, — Джейсон сильно ругался?

— Говорил, что зря не взял с собой розгу…, — Аманда обиженно надула губки, — хотя, я знаю, что виновата…

Джейсон тоже подошел, и Энрике кивнул ему.

— Ты вчера был в тюрьме? Ортега рассказал мне.

— Да, был, — Джейсон кивнул, — раз уж мы встретились, я с легким сердцем поручу Аманду тебе, а мне нужно поехать домой, я не был там со вчерашнего вечера и жутко устал. Подойди ко мне, дитя, я хочу с тобой еще раз поговорить…

— Милорд, клянусь, больше я не пойду в тот трактир, — Аманда смиренно опустила глаза, и Джейсон потрепал ее по волосам.

— Конечно не пойдешь, вчера этот разбойничий притон сожгли, — спокойно сказал он, — но запомни, никаких больше глупых выходок, ты меня поняла?

— Да, поняла, — Аманда вздохнула, и по ее спине пробежал холодок, ей стало не по себе, когда Джейсон сообщил, что трактир вчера сожгли, — когда я вас увижу?

— Когда захочешь, — Джейсон улыбнулся, — вечером я пришлю слугу за моей лошадью. А насчет моего плана, Энрике, леди Аманда не против помочь нам.

— Я не сомневался, — Энрике покачал головой, — обсудим все завтра, ведь план мы осуществим через пару дней?

— Все верно, — Джейсон кивнул, — ну все, я пошел, и смотри за ней хорошенько, Энрике!

Девушка помахала Джейсону и он, откинув полу плаща, пошел в сторону ратуши, та дорога вела к его дому. Энрике и Аманда, постояв немного, пошли к торговым рядам. Аманда заметила в руке Энрике корзину.

— Ты хочешь что-то купить? — спросила девушка, указав на корзину, и Энрике кивнул.

— Не совсем, я отдам корзину мяснику, а завтра он принесет ее мне домой. Думаю, тебе стоит посидеть вот здесь, у парапета, иначе тебя затопчут. А я схожу к мяснику, и очень быстро вернусь. Ты ведь не побоишься?

— Конечно нет, — Аманда улыбнулась, — хорошо, иди, я тебя подожду.

— Я быстро, — Энрике легонько поцеловал девушку в висок и отошел. Аманда вскарабкалась на парапет, и уселась поудобнее, болтая ногой. Погода была хорошая, солнце ярко светило, и настроение девушки омрачали лишь мысли о Долли. Аманда очень хотела помочь старухе, но не знала, как это сделать.

Мимо девушки медленно прокатилась повозка, запряженная маленьким осликом с длинными, серыми ушами. В повозке, на которой стояла бочка воды, сидел такой же толстый, как бочка, возница. На нем была одета холщовая рубаха, подпоясанная веревкой, грубые, широкие штаны, заправленные в сапоги, и шляпа. Судя по ее виду, шляпа давно служила источником пищи для крыс. Возница грыз деревянную трубку с почерневшим мундштуком, и время от времени тряс вожжами.

Внезапно колесо повозки угодило в выбоину на дороге, и она едва не опрокинулась. Возница натянул вожжи и разразился бранью.

— Ах ты, тупая скотина! — заорал он, и вытащил кнут, который с размаху опустился на тощую спину ослика, — а ну, пошел!

Ослик, прижав уши, дернулся изо всех сил, но тяжелая повозка не двинулась с места. Возница рассвирепел еще больше. Он поднялся на облучке, и принялся лупить ослика плетью, которая свистела в воздухе, оставляя на серой облезлой шкуре темные полосы. Прохожие неодобрительно бросали взгляды в сторону повозки, но никто не вмешивался.

Увидев безобразную сцену, Аманда не смогла сдерживаться. Задохнувшись от возмущения, она соскочила с парапета, и бросилась к повозке. Когда возница замахнулся еще раз, девушка подскочила к нему, и схватилась рукой за рукоять плети.

— Прекрати немедленно! — завопила она и повернулась к собравшимся людям, — а вы, что, смотрите? Всем интересно?

— Не лезь не в свое дело! — возница оттолкнул девушку так, что она едва не упала, — осла пожалела? Может, сама хочешь впрячься в повозку вместо него?

— А может, ты слезешь с повозки? — не унималась Аманда, — хватит на ней и одной бочки! И не смей так обращаться с осликом!

— А то что будет? — захохотал возница, — если тебе жаль этого плешивого осла, можешь купить его у меня, и жалей его тогда, сколько влезет!

— И сколько стоит этот ослик? — дрожащим голосом спросила Аманда и возница зло рассмеялся.

— Десять фунтов! — сказал он, — и осел твой!

— Десять… фунтов…? — голос девушки дрогнул, — вы в своем уме…?

— Вполне! А если денег нет, так проваливай отсюда, а то высеку вместе с этим ослом! — выпалил возница, и погрозил девушке плетью, а потом снова замахнулся ею, но Аманда не дала ему ударить ослика. Она опять подскочила к вознице и ухватилась за плеть, дернув ее к себе.

— Не бей его! — завизжала она, но возница начал вырывать плеть из рук девушки, едва не вывернув ей руку.

— Ну, я тебе сейчас покажу! — орал он, — отпусти плеть, мерзавка, а то пришибу на месте!

В этот момент к ним подбежал Энрике, растолкав собравшихся зевак. Завидев его, добрая половина любопытных зрителей тут же рванула наутек, остались лишь самые смелые. Возница не сразу понял, почему люди бросились врассыпную, и опомнился, когда Энрике, перехватив его руку, вырвал у него плеть и сломал ее на колене, а потом отшвырнул в сторону. Возница, разинув рот, опустил глаза на красные манжеты рукавов плаща Энрике, и его челюсть медленно поехала вниз.

— Что тут происходит? — свирепым тоном процедил Энрике, и возница побелел, а его подбородок запрыгал так, что зубы мелко забарабанили.

— Он ослика бил! — всхлипнула Аманда, и обняла Энрике, который, нахмурившись, смотрел на возницу.

— И вашей жене плетью грозил, сударь! — выкрикнул из собравшейся толпы какой-то добрый горожанин.

При слове «жене» возница побелел еще больше. Он растерянно посмотрел на Аманду, потом на невольных зрителей, и на его физиономии застыло обреченное выражение.

— Это неправда! — срывающимся голосом проговорил он, и вытер пот со лба, — я заметил, что этой милой девушке понравился ослик, и хотел… хотел…

— Продать его мне за десять фунтов! — выпалила Аманда, и Энрике посмотрел сначала на нее, потом на возницу.

— Твой осел стоит десять фунтов?! — переспросил он, и возница замотал головой.

— Ну что вы, сударь, конечно нет! Я как раз хотел подарить ослика вашей жене, если он так понравился ей! Хотите забрать ослика, сударыня?

— Хочу! — зло крикнула Аманда, — и заберу! Можно, Энрике…? — робко спросила она, и Энрике, не спуская глаз с возницы, кивнул.

— Распрягай! — велел он, и возница шустро спрыгнул на землю.

На то, чтобы распрячь несчастного ослика, у него ушла пара минут, и он покорно вложил вожжи в руку Аманды.

— Вот, держите, сударыня! — проговорил он, и люди вокруг захихикали.

Каждый из них представил себе, как толстяк потащит дальше свою бочку. Было видно, что все собравшиеся целиком и полностью были на стороне девушки.

— Сударь, вы так любезны! — Аманда сделала реверанс, — целовать я вас не буду, боюсь, стошнит, но за ваш подарок очень благодарна!

Сказав это, девушка пошла вперед, ведя за собой дрожащего ослика, и люди, которые захлопали в ладоши, расступились перед ней. Смерив возницу презрительным взглядом, Энрике пошел вслед за девушкой. Толстяк остался рядом со своей бочкой, и злобно пнул ногой по колесу повозки. Люди, посмеиваясь, начали расходиться, и один мужчина подошел к расстроенному водовозу.

— И угораздило тебя махать плетью перед носом жены палача? — насмешливо спросил он, — удивляюсь, как он не свернул тебе шею?

— На ней не написано, кто она такая! — фыркнул возница и снова пнул по колесу повозки, — что мне теперь делать с бочкой?

— Брось ее здесь, — посоветовал мужчина, — потом заберешь.

Водовоз в ответ лишь злобно засопел, понимая, что другого выхода у него нет. Оставив свою бочку там, где она стояла, толстяк опустил голову и пошел к выходу с площади…

…Позже, когда Энрике и Аманда пришли в дом Энрике, и тот отвел ослика в конюшню, они расположились у горящего камина на волчьей шкуре, заменявшей собой ковер. Шкура эта была подарком Френсиса, она была хорошо выделанная и очень мягкая, Аманде безумно нравился ее серовато-коричневый густой мех. Умелая рука охотника сняла шкуру целиком, и с головы тоже, поэтому Аманде она казалась живым волком. Она боялась даже представить, какого размера был зверь.

Когда Энрике рассказывал девушке об этом подарке, то упомянул, что Аманде стоит попроситься в гости к охотнику, хотя тот никогда не приводил в свой дом ни одну женщину. По словам Энрике там было на что посмотреть — Френсис, кроме поиска ведьм, никогда не упускал случая поохотиться и по-настоящему, а потом делал чучела из всех своих трофеев, и ими были увешаны все стены. Особенно много среди них было голов вепрей, убивать их у охотника получалось лучше всего.

Сейчас Энрике видел, что девушку что-то беспокоит, но он не решался спросить ее об этом. Когда они сидели возле камина, Аманда тихо молчала, прижавшись к Энрике спиной, и согревшись в его объятиях. Энрике тоже не хотел ни о чем говорить, сейчас он думал о предстоящей казни. Завтра ему снова придется провести ночь в ратуше, как он делал всегда, к этому его приучил его отец. Энрике ненавидел такие ночи и дни, но никто и никогда не узнал бы, как тяжело ему всякий раз подниматься на эшафот.

Первой затянувшееся молчание нарушила Аманда. Она пошевелилась, потому что тело уже затекло от долгого сидения на полу, и подняла голову, посмотрев на Энрике.

— Что с тобой? — тихо спросила девушка, проведя ладонью по его лицу, — что-то случилось? Это из-за меня?

— Нет, ты ни при чем…, — Энрике тяжело вздохнул, — я просто задумался.

— Я тоже…, — Аманда всхлипнула, — через два дня состоится казнь, ты слышал об этом?

Энрике мрачно кивнул, и его рука, обнимавшая Аманду, невольно сжалась в кулак.

— Слышал, — коротко ответил он, — а почему ты спросила?

— Я знаю старуху, которую сожгут, Долли…, — Аманда вытерла слезы, которые покатились по ее щекам, — она, может, и ведьма, но при этом очень добрая и хорошая. Мне невыносима мысль о том, что она будет мучиться в огне…

Едва найдя в себе сил произнести страшные слова, Аманда всхлипнула, и повернулась к Энрике, обняв его за шею. Лицо девушки уткнулось в плечо мужчины, и тот почувствовал, что рубашка его почти сразу повлажнела от ее слез.

— Насколько известно мне, будет две ведьмы…, — проговорил Энрике, поглаживая девушку по плечу.

— Вторую я тоже видела, это еврейка, Рут, — Аманда кивнула, — ее мне тоже жаль, но ведь им уже не помочь?

Энрике ничего не ответил, лишь, молча покачал головой, глядя на потрескивающие в камине дрова. Девушка снова замолчала, лишь на ее щеках блестели бриллианты слез.

— Но ведь есть же закон, по которому приговоренного к смерти могут помиловать? — спросила с надеждой в голосе девушка.

— Помиловать судья может только мужчину, покачал головой Энрике, — если любая женщина из присутствующих на площади согласиться выйти за него замуж. Редко, но это случается. А для Долли и второй ведьмы помилования уже не будет, я не помню случая, чтобы сэр Грир отменил приговор.

— Он злой, этот судья! — выпалила Аманда, — значит, Долли сгорит, и уже ничего нельзя сделать…?

Девушка снова заплакала. Энрике, на лице которого сейчас не было никаких эмоций, хмуро молчал, не зная, чем ее утешить. Было видно, что девушка очень переживает, и видеть ее слезы он не мог. Мужчина словно чувствовал ее боль и терзания, и это было невыносимо.

— Когда казнили сапожника, — снова заговорила Аманда, вытерев слезы, — Робин говорил мне, что если палач захочет, он может убить его всего одним ударом…

— Жест милосердия…, — машинально проговорил Энрике, — но когда ведьму сжигают на костре, булавы в руках у исполнителя не будет. Но я понял твою мысль…

— Если Долли и Рут уже не спасти, можно ли сделать так, чтобы она не сгорела в огне… живой…? — с трудом произнесла жуткую фразу девушка, и подняла голову вверх, встретившись взглядом с Энрике.

Несколько долгих минут тот молчал, а потом слегка кивнул головой, в глазах его Аманда разглядела ту пугающую пустоту, которая всегда страшила ее.

— Если положить на дрова сырой хворост, то будет много дыма, — тихо сказал Энрике, и девушка невольно вздрогнула, — дым скроет ведьму от глаз горожан на какой-то миг, и этого мига хватит, чтобы исполнитель успел подойти к столбу и задушить ведьму. Тогда страдать в огне она не будет. Есть и другой выход. Долли очень старая, и если она не доживет до казни, никто не удивиться…

По спине девушки невольно пробежал холодок, и спокойный тон голоса Энрике напугал ее, но вида девушка не подала.

— А… как попросить об этом палача…? — запинаясь, спросила она, и по ее лицу скатилась слезинка, — ты можешь отвести меня к нему…?

Энрике с трудом сдержал готовый вырваться из груди тяжелый вздох. Это был самый лучший момент для рокового признания, но снова его горло словно сдавили спазмы. Готовые сорваться слова опять остались только в мыслях, как ни старался пересилить себя Энрике, но и в этот раз у него ничего не вышло.

— Не нужно тебе встречаться с палачом, — покачал он головой, в очередной раз отругав себя за нерешительность, — я поговорю с Джейсоном, уверен, он согласиться все уладить сам.

Аманда снова подняла голову и посмотрела на него. Ее не отпускало ощущение, что от нее что-то скрывают, но она отбросила эту мысль. Девушку больше беспокоила судьба Долли и Рут, она понимала, что спасти от костра их не может уже никто, но спасти от страданий Долли еще можно. Главное, чтобы на это согласился человек, который уже однажды проявил милосердие к ней самой…

…Свечи, которые слабо потрескивали в канделябрах, стоявших на столе, освещали небольшую трапезную в домике на окраине одной из улиц Бристоля. Вокруг стола, накрытого для ужина, бегала шустрая хозяйка, молодая женщина с длинными белокурыми волосами и приятным, свежим лицом, на котором сейчас читалась легкая озабоченность, на высокий лоб падали непослушные пряди волос, выбившиеся из державшей их ленточки. Движения женщины были резкими и порывистыми, говорившими о бурном темпераменте. Поставив на стол последнее блюдо, она с удовлетворением окинула взглядом нехитрый ужин — запеченное в тесте мясо, вино в маленьком кувшине, молочная каша для детей, свежий хлеб из ячменной муки (снова получился подозрительно твердым), соленый сыр, нарезанный ломтиками, густой суп с бараниной, с овощами и травами, и запеченная в глиняном горшочке рыба. Видом стола хозяйка осталась довольна. Подойдя к лестнице, она поднялась на две ступеньки и похлопала в ладоши.

— Кристиан! — позвала она, — ужин готов!

— Уже идем! — отозвался сверху мужской голос, и через минуту вниз спустился хозяин, один из помощников Энрике, Кристиан Веласкес. Он нес на руках маленькую девочку, лет четырех от роду, которая с сосредоточенным видом сосала конфету на палочке, а сзади шел мальчик, он был постарше, с виду ему можно было дать лет десять, но Кевину Веласкесу было семь лет, просто он был не по годам рослый и крепкий.

Едва мужчина спустился вниз, как его жена, всплеснув руками, ловко выхватила у него девочку, и отобрала у нее конфету. Недовольная тем, что ее лишили сладкой радости, та громко заревела, по ее круглым щечкам покатились крупные слезы-горошины, но на мать это не возымело эффекта, женщина знала, если Келли наестся сладкого, кашу в нее потом не впихнуть никакими силами.

— Крис, я же просила не давать ей конфет, — покачала головой женщина, и ее муж виновато развел руками. Он и не давал, но шустрая малышка сама нашла леденец, обшарив карманы отцовского кафтана.

— Не сердись, — примирительно проговорил мужчина, и легонько поцеловал жену, а потом прошел к столу, — Келли съест кашу, правда, Келли? — обратился он к девочке, и на его лицо словно набежала тень — он прекрасно знал, что девочка ему не ответит.

— А мне дадут конфету? — заныл мальчишка, но тут же получил подзатыльник.

— За стол! — тоном, не терпящим возражений, велел ему отец, и Кевин, не смея перечить, покорно потопал к столу.

Взрослые тоже сели к столу, хозяин на свое место во главе, а жена и дети по обе стороны от него, девочку женщина усадила на колени. Они всегда старались ужинать в такое позднее время, чтобы сразу уложить детей спать. Подвинув к себе блюдо с хлебом, Веласкес нарезал его, подозрительно пощупав корку, и подавив при этом горестный вздох, а потом так же разделил и мясо. Келли отвернулась от тарелки с кашей, умоляюще посмотрела на мать, и указала на ее карман, куда та спрятала конфету.

— Нет! — женщина покачала головой, и взяла ложку.

Девочка всхлипнула и ее большие глаза обратились к отцу, но тот делал вид, что не замечает этого. Поняв, что ждать сочувствия бесполезно, малышка покорно открыла рот.

Занятый мясом, Веласкес хмуро наблюдал за женой и малышкой. Келли он любил больше, чем сына, и не старался это скрыть, но девочка была, одновременно, и его бедой. Они с женой замечали странности в ее поведении еще с рождения. Но, когда Келли исполнился год, их подозрения подтвердились — девочка родилась немой. Она не произносила ни одного слова, не лепетала, как это делают все младенцы. И вот уже четыре года прошло, а родители так и не услышали ни одного слова от нее, хотя при этом Келли слышала и понимала, что ей говорят. Что было тому причиной, уже не имело значения. Злые соседи за спиной Веласкеса, судачили о том, что это кара небесная: папаша отрезал так много языков, что Господь забрал речь у ребенка.

Зато в полном порядке и здравии был первенец Веласкеса — Кевин. Соседи избегали общения с главой семейства, зная, на какой службе тот состоит, но это не мешало Кевину верховодить мальчишками со всей улицы. Смекалистый не по годам, Кевин уже давно соображал, почему его отец нагоняет ужас на соседей, но очень гордился своим родителем. Всем любопытным сорванцам Кевин не стеснялся рассказывать, что через год-другой господин Кортес возьмет его к себе в помощники и тогда он, Кевин, научиться точить его большой, блестящий топор.