Бесплатный фрагмент - Притчи о менадах

Часть первая
⠀
Песни меловниц

Антикварные пировые

I

Сон преложится: Цахеса тень

Меж порфировых крыс возлетает,

У сугатной царевны мигрень,

Леда белая свечкою тает.

Лилипуты обсеяли нас,

Мрамор в гипсовой тлится изнанке,

Вял глагол и убожен Парнас,

Мнимы палые розы осанке.

Злые ангели ныне лишь зрят,

Как со травленных княжичей туфли

Во колоды гишпанцы недрят

И свиней манят черные трюфли.

II

Гефсиманский соцвет увием

Хоть порфировым шелком охладным,

Пой оцветники зла, Вифлеем,

Упивайся вином червоядным.

Сколь еще фарисеи вино

Это алчут и хлебы изводят,

Пусть не мнят под шелками рядно,

Пусть сугатно еще хороводят.

Мы с аллейной преявимся мглы,

Где всенощно и траурно тлеем,

И серебро плеснем на столы,

О звездах чтобы помнил Вифлеем.

III

Парфюмерные чаши темны,

Ах, арома — здесь ангелы были,

Мы одне фавориты Луны,

А иные величье избыли.

Млечный пурпур тоску расточит

И очнемся во милых трапезных,

Пей, Моцарт, аще небо молчит,

Аще гонят из сеней болезных.

Наготовили ключницы нам

Тусклых ядов нещадную слотность,

И виется по черным стенам

Их кровавых теней всезолотность.

IV

На раменах девиц меловых

Лишь осповники лилий склепенных,

Пир сие для Купав неживых

И черниговских панов степенных.

Благородного юга арма

Институток голодных снедает,

А у всякой о шее тесьма,

А царевн челядь тьмы соглядает.

Философ, и за нами следят

Литиями распетые хоры,

И чтецы вдоль колонниц сидят,

Мглою вежд наливая фарфоры.

V

Колоннады ли, арки Тироль

Бледной полночи дарит, свечами

Грасс ожжем и мышиный король

Талий серых оденет парчами.

Дале вкось наши тени летят,

Излились золотыя рейнвейны,

Смерти нет, а веселью претят,

Лишь немолвия тьмы легковейны.

Тусклый огнь, виночерпий, храни,

Где в салатницах снега белее

Труть мерцает — во тяжкой сени

Всё влачат нас по звездной аллее.

VI

Бледных ангелов Парки ль сочтут,

Исаакий презрили шумеры,

Виждь, Аида, как гипсы цветут,

Сколь резвятся младые химеры.

Ах, винтажный Пиитер в желти

Мертвых гипсов и роз статуэток,

В Ефраим аще поздно идти,

Соглядим кровотечье виньеток.

Драгоценное миро таят

Желтокрасные эти виньэты,

Кровью темной оне и вспоят

Невских ос и камен силуэты.

VII

Белый шелк и парчу сотемним

Окантовками лилий истлевших,

Се и звездный покров, Ероним,

Впечатлей одиноко препевших.

Пляшут Юзы, серебро таят,

А царевичей милых боятся,

А в очесах безумных стоят

Мглы лилей и фонарщики тлятся.

Нощь ли, бал у Ирода, не ждут

Мертвых чад и во шелках белеют

Иудицы, и столы блюдут,

И от приторных вишен хмелеют.

VIII

Вновь киотную желть навили

Бутоньерками лета менины,

Суе южные розы цвели,

У иродиц однех именины.

Литий всенощных век тяжелей,

Как и вынесть его оплетенье,

Александровских темных аллей

Винограды избыли цветенье.

И гляди — чудищ сны превиют

Вдоль ростральных колонниц тритоны,

И арму Ханаана лиют

Зараженные ядом бутоны.

IX

Юность белая внове цветет,

Девы томные пестят лилеи,

Диаменты Годо перечтет —

Мы в холодные выйдем аллеи.

В мае нас и почто предали,

Вот сирень золотая совьется,

Ледяных пятицветий угли

Сех ожгут, кто юродиво бьется.

Ночь пустая, сколь Иды целы,

Нашей кровию сколь упоимы,

Как, цветясь, воздвигают столы,

Хоть не плачьте меж их, серафимы.

X

Мрак августа овеет столы,

Тонкий Рании профиль увьется

Червной тьмой, и явимся из мглы,

Тще гадать, кто начальным собьется.

Эти звездные вретища тлят

Бледных юношей, певших увечность,

Пудры тусклые ядно белят

Иудиц всеживых червотечность.

Ах, оставьте на столах вино

Под хлебами с серебром, гиады,

Это мы, это мы — и одно

Здесь тлеемся, пречествуя сады.

XI

В млечных чашах камены уснут,

Гипсы кровию палой совьются,

И во пурпур сирень завернут,

Над убитыми ль небы смеются.

Было червным серебро всегда,

Этой бледности мы не внимали,

Вижди, Юна, сияет Звезда,

Тусклых ангелей вьют по эмали.

Сжег всепадший Петрополь мосты,

Битых гипсов увечье соклеют,

И канальным гранитником рты

Нам забьют — днесь оне белотлеют.

XII

На свечельницах пудры тлеют,

Хлебы Цинтии в патине млечной,

Экономки ли нас узнают

О серебре и мгле червотечной.

И хотели одесно мы цвесть,

Но вифанских пасхалов не вняли,

И такими зерцайте как есть

Жалких агнцев, на коих пеняли.

Станут каддиши девы читать,

Содомитские тлить будуары,

И начнут феи Ада листать

Всепорфирные наши муары.

XIII

Ах, к поминкам ли эти столы,

Что темны волоокие девы,

Ждут Венеции резвой юлы

Нас еще и поют Женевьевы.

Май небесный и был золотым,

Но печалиться время, скорбите,

Нимфы сада, по черням литым

Желть вияше, сколь весело Ите.

К водам тянет ее, в зеркала,

Алча, тонкие гребни склонила,

Руку жжет со Звездою игла,

Где лишь кровь претеклась на чернила.

XIV

Тонких лотосов, ядных лилей

Наберем у холодной Киприды,

И сойдемся во мраке аллей,

Где вились бесноватые Фриды.

Се звездами ли гасят арак,

Бледных юношей чая, старлетки,

Се трапеза и вишни, и мрак,

Мы ль пифий канифолим балетки.

Несть шалов, источенных в огне,

Мглу букетниц садовники прячут,

И лишь темные эльфы одне

Пред вишневой сукровицей плачут.

XV

Совенечьем рамоны грозят,

А веночки у мертвых иные,

Бессердечные ль мрамры скользят

С пьедесталов на желти земные.

Невский темный гранит Азраил

Сколь возьмет под высокие десны,

Тяжесть призрачных тонких ветрил

Станут белые помнить ложесны.

Нас пронзила моравская ось,

Губы вытеклись мелом червонным,

И бегут волны мраморам вкось

Меж валов по теням благовонным.

XVI

Золотые букетницы Фив

Надарили певцам аониды,

Мы ль в тени благодатных олив

И не чаем суровой планиды.

Мгла звездами прельстила менин,

Се готовые пурпур и балы,

Институтки бегут именин,

Где от лядвий пьяны вышибалы.

Всё и носят серебро цикут

Мажордомы под барву иконниц,

И, кривляясь юдольно, влекут

Гои нас вдоль червовых оконниц.

XVII

Антикварным пирам исполать,

На иных всем достанет ли яду,

Вижди, Цинтия, миро и злать,

Виждь, наяда чарует наяду.

Вина льем: только пурпур течет

И со усн лишь серебро точится,

Аще тихо камена речет,

Нам ея обмануть не случится.

Агнцам глорию туне и петь,

Се они во сиренях меловых

И тризнят, и не могут преспеть—

Ядный мрамор оплакать в столовых.

XVIII

Под червовой тесьмою каждят

Яства царских стольниц осененных,

Феи Ада еще холодят

Воск свечей — над юдолью склоненных.

Мы и были в пирах веселы,

Золоченые строфы пеяли,

Аонид вызывали со мглы,

Яко панночки нас обаяли.

Се, во пурпуре млечном стоим,

Где тлеются червицей аллеи,

И пасхалы юдольно таим

О немолчных псалмах Лорелеи.

XIX

Май прелестниц манит белизной,

Осы к персям слетелись во хором,

Кто и жив, задыхайся весной,

Пей сиреневый яд за колором.

Лишь в прохладных аллеях темно,

Ангелочки блестят и камены,

Осветлили звездами вино

Толстоногие злые Цимены.

Крови мало и розовых им

Сех виющихся цедр, на поминки

Фрид зовут — по теням всеблагим

Возбивать ядотечные цинки.

XX

От свечельниц отекших и мглы

Сотемнились пустые альтанки,

Феи Ада бессонны и злы,

Топят каморный воск пуританки.

Гувернеры уснули, одне

Яства царские дочки вкушают,

Веи цветят в подвальном вине,

Парфюмеров младых искушают.

Се и челядь Ирода снует

Меж юдиц, нас к бессмертию влекших,

И успенных царевн превиет

Млечным пурпуром — с хлебов затекших.

XXI

Пир — нести к позолотным столам

Дорогие нектары иль яды,

Крыс одушенных чур зеркалам,

Ах, напудритесь, злые гияды.

Белый, белый винтажный сумрак

Холод невских свинцов упокоит,

В наши очи фиванский арак

Прелиен: червень каддишей стоит.

Воскричим ли, зане дождались

Бледных теней Циана со Итой,

Где цветы по ланитам стеклись

Во белилами тьме перевитой.

XXII

Арабески вифанских ночей,

Мессы поздние, таинства млечность

Виноградных и стоят ключей,

Собиенных о нашу калечность.

Мы еще Гефсимань обнесем

Ледяными пасхалами, хлебы,

И вина горекнижникам сем

Подольем, чтоб не гневались небы.

А лишь только войдут балевать

Фарисеи, цениться звездами —

И начнем в свечи пурпур сливать,

Источенный ночными садами.

XXIII

Несть возвышенней этих духов,

Грасс вдохнет лишь арму теневую

Златоосных сиреней верхов,

Пей, Геката, дьяментность живую.

Парфюмер ли, садовник, сюда

Вам спешить, расползаются верви,

Сех колодниц укажет Звезда,

Преязвят шелковичные черви.

Разве Сена тусклее Невы,

Бесноватые вздуются Рени —

Станут кровию мертвые львы

Всеписать золотые сирени.

XXIV

Хлебы ночи темней и темней,

С маков горькой изнанкой слиенны,

Се Геката и феи о ней,

Мы тоскою страстной упоенны.

Монастырские тлеют пиры,

Тьму пасхалы червовые вяжут,

На кулич вязи щучьей икры

Иудицы похмельные мажут.

Ах, воспомнят ли нас и таких —

Сочервленных больниц зеркалами,

Во старизнах всенощно ярких,

С перевитыми кровью челами.

XXV

Звезды, тихие звезды горят,

Плащаницы ль, тенета собросим,

Эльфы с нами легко говорят,

Ничего мы к столам и не просим.

Асфодели во злате срывать

Как вседивно, сколь потчуют яды,

А и станем еще пировать,

Веселитесь, младые гияды.

Ах, доселе вкушают, пиют

Отравленные вина царицы,

Где менины клико прелиют

На застольный фаянс и корицы.

XXVI

Пурпур свеч на фаянс излием,

Сумасшедшие музы навеют

Сны юдоли — зерцай Вифлеем,

Царь Аид, хлебы днесь не черствеют.

Парфюмерные чаши пусты,

Институтки уже недыханны,

Чрез востечные пеною рты

Соклинают нас мертвые Ханны.

Зри — се юдицы чад волокут

Ко столу вдоль порфирных колонниц,

Се мешают к серебру цикут

Нашу кровь из червовых солонниц.

XXVII

Утро с Идой, к вечериям Ад

Иудейские брашна готовит,

Полон плесенью винною сад,

Где еще всех Урания ловит.

Хороша финикийская злать

Ко обрядовой тьме и червицам,

Вишням сгнившим одно исполать,

Слава мраморным сем колесницам.

Нас теперь и в серебряной мгле

Отличат ли сильфид пировые,

С тусклой ветошью всяк на челе —

Хоть испейте алмазность впервые.

XXVIII

На осповницах вязи свечной

Золотые лафитники сдвинем,

Благоцарствуй, диамент ночной,

Желть юдольная, вейся о синем.

Нас Геката сама позвала,

Всепорфировым жалуя цветом,

А иных августовская мгла

Совлекла с небодержным корветом.

Но смертливые осы летят

И серебро начинено вишней

Ядовитой, и зреть не хотят

Небы смертников битвы давнишней.

XXIX

Башни смерти опять взнесены

Меж вифанских обсид и склепенья,

Ароматами черной весны

Задохнулись архангелы пенья.

Волны стансов, несите легко

Наши утлые судна и тени,

Сколь мечтали парить высоко,

Хоть и кровью отмоем ступени.

Розы вынут со тусклых перстов,

Бледных мальчиков патина спрячет,

Мы диамент прельем изо ртов —

Сим лишь вечно Урания плачет.

XXX

Данаид восприветствует мгла,

Грасс оплачет их юность пустую,

А у каждой в гортани игла,

Станут помнить юдоль золотую.

Май утопленниц нежил всегда,

Виждь сейчас белотечность дурмана,

Ныне темная плещет вода

О граниты земли Ханаана.

Сколь молчим тяжело, говорит

Кто за ангелов бездны синайской,

Где у всех меж губами горит

Цветь с водою и кровию майской.

XXXI

Перевили червонной тесьмой

Фарисеи пасхальные хлебы,

Мы урочны Гекате самой —

Тьму лием на преветхие небы.

Се и в чаше каждится вино,

Се царевны с удавками чезнут,

А юдицы румяны одно,

Всё никак со балов не исчезнут.

Виждь, сумрачный Эреб, это мы,

Залиясь нощной кровию, плачем,

И биемся во барвах тесьмы,

И фаянсы юдольные прячем.

XXXII

Тьмою выбьем опалы свечей,

Где престол, там юдоль и мытарства,

С иудицами шлют палачей

Нам вдогонку загробные царства.

Что и майские ночи белить,

Мы одне бродники обминули,

Время панночек злых веселить,

Ах, опять нас, опять обманули.

Звезды наши темней и темней,

Их серебром тиснят фарисеи,

И стоим подле ветхих сеней,

И не минем оцветники сеи.

XXXIII

Шелк онижет царевн ложесны,

Восстенаем о персях Аделей,

Что еще псалмопевцы темны,

Зри — серебро течет с асфоделей.

Хоть на миг бы к пенатам своем

Изойти: ах, еще червотечность

Вдоль зерцал превиется, пием

Здесь одну мы вишневую млечность.

Аще ядами Цин упоят,

Ангелочки столы обиходят,

Где цветницы во злате стоят

И века из гостей не уходят.

XXXIV

Яд в лафитники вылил Эреб,

На столах отравленные вишни,

Мы алкали порфировых неб,

Наши смертные муки всевышни.

Мародеры бегут по следам

И колодницы пьяные с ними,

Кто не лгал Гефсиманским садам,

Пурпур наш оцветающий ими.

Темнокрасным ведите каймы,

Дочек царских сурьмой обнимая,

Хоть виждите — се мы, это мы

Вопием у цветочников мая.

XXXV

Фрея златом восплачет, август

Благолепый пречествует сводность,

Мы со гипсами выбитых уст

Исторгнем, исторгнем неисходность.

Ах, пенаты сиротски темны

И давно пировые утихли,

Нас юдицы в кошмарные сны

Завлекли, это вервие их ли.

И царевны удавками сех

Овитые, и бродят садами,

И лилеи горят о власех

Мертвых дев, осененных звездами.

XXXVI

Злато с кровию чинно горит,

Ночи августа полны звездою,

Темный яхонт ли, тусклый нефрит

Персью днесь упоен молодою.

Ах, гляди, злой август, уповай,

Се пируют не наши ль родные,

Столы внове ломит каравай,

Яды антики все ледяные.

Возрыдаем немолчно, тайком,

Яд в начинье со вишнями бросим,

И стоим — всяк с подвальным рожком,

А вина золотого не просим.

XXXVII

Сильфы лета, воспойте юдоль,

Сон пенатов, души именины,

Здесь летает пурпурная моль,

В гости к нам торопятся менины.

Что юдицы кляли Аквилон,

И толченого мало стекла им,

Ждут еще наши тени Колон

И Вифания, и Ершалаим.

И явимся во злате, белей

Статуй гипсовых, мраморных циний —

Плакать сени вишневых аллей

И алкать яд из битых начиний.

XXXVIII

Веселись, иудиц толока,

Днесь и августа роскошь червива,

Блюд нектарных ослада горька,

Лишь пеют чернокнижники — viva.

По ланитам невест золотых

Галилейские змейки плетутся,

Несть звездами очей превитых,

Одеонами ль каддиши чтутся.

Пир нетленный юдольно горит,

Чермных роз нанесли в пировые,

И архангелы бьют лазурит

И сурьму на чела меловые.

XXXIX

Небо наши узнает цвета,

Персть и звезды бессмертие чтили,

Бледность розовых кущ прелита,

Где честные зерцала светили.

Тяжко ль бремя пурпурных садов,

Кто ответит Вифании, Аде,

Не осталось шелковых следов,

Балевницы черствятся во гладе.

Тронный август был милостив к сем

Пировым антикварным, шестовкам,

И темны мы, и звездность несем,

Ночь по бледным лия окантовкам.

XXXX

Виждь — смертливые осы летят,

Над вишневыми сенями тают,

Дочки царские нас и почтят,

Убиенных легко почитают.

Ах, скорее бегите сюда,

Молодые сильфиды, вернулись

Во плоти мы, пусты невода,

Боги ада от нас отвернулись.

Доливая в начинье вино,

Суесловя, еще пировайте,

И звездами тисните рядно,

И язмины юдоли срывайте.

XXXXI

Не витийствуйте, дивы, тернец

Нас забыл, Галилея уснула,

Роз Колона слепящий венец

Мгла во мирт и сандал обернула.

Хоть следите: путрамент в желти,

Крысы лезут со мускусных аур,

Золотых ли магнатов спасти,

Мел Электре идет, се и траур.

Жгла порфирная кровь не листы

С голубою канвой, а листовки,

Днесь муары алмазно чисты,

Но горят их, горят окантовки.

XXXXII

Жалки тверди юдольной балы,

Чернь всеподлая тщится вельможить,

Но псари и колодницы злы,

Их веселье блядям не умножить.

И зачем нас позвали сюда

Феи Ада, нет глуше местечка,

Где волхвов обманула Звезда,

Тлеть и может ли таинства свечка.

Ныне вечери столы красны,

Дискос полон вином отравленным,

И лиют нам цикуту чрез сны

В уши юдицы с воском тлеенным.

XXXXIII

Бал претмился и здравствует бал,

Шелк меловым бывает и течным,

Сад вишневый божественно ал,

Хоть на мрамор подайте увечным.

Тусклой выбили кровью столы,

Антиохия нас ли забудет,

Ах, камены еще веселы,

Здесь иных аппликаций не будет.

Именитство у Циты блажной,

Всех и ангелы тянут к гиадам,

Се — июль и эклеры, и зной,

Мы величье дарим колоннадам.

XXXXIV

Сколь идут убиенным шелка,

Аквилон ли, Тартария будут

Воев нежить, каких высока

Смерть и мука, сие не избудут.

Нас по царской осанке искать

Отряжали губителей Ада,

Так и станем еще потакать

Бледным феям Эдемского сада.

Лейте, сильфы, из амфор вино

В уст цариц вековую прозрачность,

Лбы их нощно белы и темно

Пламя роз, пьющих денную мрачность.

XXXXV

Дышит негою мертвой Колон,

Во крови меловые лилеи,

Здравствуй, скорбность, молчи, Аквилон,

Что Ефесу цветки Галилеи.

Аониды, сапфирным звездам

Счет холодный вести ли, стеная,

По оцветшим эдемским садам

Пусть влачится планида иная.

В Христиании ждут нас давно,

Хлебы Райанон маками рдятся,

И горит золотое вино,

И меж теней царевны садятся.

XXXXVI

Спи, юдоль, божевольные сны

Всем обещаны темным Эребом,

Се язмин подле яркой стены,

Се и мы под аттическим небом.

Сени ветхие тех ли почтят,

Нет милей им теней удушенных,

Боги Ада еще ль и хотят

Видеть нас меж гостей оглашенных.

Затрапезная челядь, псари,

Вдов юдицы позвали на тризну,

Мы пророки были и цари,

Чти, юдоль, хоть бы нашу старизну.

XXXXVII

В белых розах младенцев найдут,

Камни шелком совьют и цементом,

Нас к вечере юдицы не ждут —

Застилайте столы диаментом.

Пир ли это, алмазные ль сны,

Бьются тени и крысы чумные,

Яко звезды таят ложесны,

Петь оцветники сем ледяные.

Змеи червные свились по лбам,

Пляшут Цины вкруг морочной ёлки,

И сквозь перстные кости к губам

Всё тянутся кровавые шелки.

XXXXVIII

Уставляйте начиньем столы,

Гипсы любят балы роковые,

Лорелея, сколь мы веселы,

Антикварные се пировые.

От порфирнозлатой мишуры

Дивной мглой всемерцают сувои,

Сколь и Божии звезды остры,

Сколь белятся траурные хвои.

Будут свечки во злате пылать,

Будут ангели плакаться Леям,

И еще воскричим — исполать

Белым гипсам и темным аллеям.

XXXXIX

Иль темно от капрейских садов,

Истончились алмазности мая,

Вновь несут ли червицу плодов,

Се испьем, путраменты взнимая.

Днесь и пир: увивайте ларцы

Нашей кровию темной, Эдемы,

Вечность горние клонит венцы,

Се пифиям еще диадемы.

Хмель с музык бесталанных собьет,

Перси ядные шелк обесцветят,

Всех червница рябая увьет,

Яко мертвые пламена светят.

Литии в Одеоне

I

Невский мраморник нощно зальют

Падом звездным и желтой половой,

И пифии венечье скуют

Нашим теням со крошки меловой.

Развели аониды ль мосты,

Мертвых рамена жгут ледяные

Крестовицы и розы желты,

Имут челяди цветы иные.

Над обломками гипса века

Плакать царским невестам успенным,

Ах, Пиитер, юдоль высока,

В сей гореть лишь теням белотленным.

II

В персть меловые яды сольем,

Щедр август на столы залитые,

Упоен виноградом голем,

Тлят Елеон сурьмы золотые.

Се искрится небесный арак,

Томно дивы снуют меж столешниц,

Мед истек во ложесны и мрак

С уст чумою вседышащих грешниц.

Кубки наши звездами полны,

Пьем с царями успенными вечность,

Где погибель таят ложесны

И вишневых тенет червотечность.

III

Кто не предал, реки, немота,

Гипс звучнее и мраморов нега,

Не Цилию кровавостью рта

Остановим — червление снега.

И кому Слово молвить, одне

Галилейские змеи взлетают,

Каждый отрок всебледный в огне,

Губы наши сукровично тают.

Не молчите хотя во крови

Убиенных царевн желтопалой,

Горше нет юродивой любви,

Тлеть и тлеть ей над глиною алой.

IV

Алавастры не держат вина,

Пировают Алеппо и Дельфы,

Пьют цари до червового дна,

Алчут кафистов темные эльфы.

Мгла в зерцальниках ночи темней,

Кто и чахнет над вишней тлеенной,

Се Геката и пурпур на ней —

С благолепых цариц обиенный.

Те балы присновечно текут,

Ныне воск их течется на мрамор,

Где со кровью серебро цикут

Нам заносят юдицы из камор.

V

Сабинянок Европа во снах

Летаргических видит меж лилий,

Чуден вечности белый монах,

А кого и неволить, Вергилий.

Были пиры — литаний огни

В Христиании сказочной тлятся,

Камераты умолчны одни,

Где Щелкунчики зло веселятся.

Подвигает бокалы давно

Чернь за стойками ниш бакалейных,

И червовое сребрит вино

Гробы спящих царевен лилейных.

VI

Се, Вергилий, тенет мишура,

Нас ли ждали честные сильфиды,

Меж цевниц источаются бра,

Где сновали безумные Иды.

Червой стянут серебро волхвы,

Был февраль, днесь музыка иная,

Кутия солоней пахлавы

И печальна юдоль всеземная.

Суе плакать, блаженен и смрад,

Хватит звезд — темнотой упоенных,

И гниет золотой виноград

Под стенание маршей военных.

VII

Темновейный атлас убелят,

Выжгут чермные нити златые,

И успенные души вселят

В наши тусклые тени витые.

Что алкали юниды вино,

Змеи в кубках лежат ассирийских,

От камен мы бежали давно,

Всех сочли на развалах астрийских.

И внимай — пиры вечности мглы

Облачили во тлен, а доныне

Мертвым шелком превиты столы,

Где серебро точится по глине.

VIII

Всекричим, а лиется одна

Только немость, окончены речи,

Вновь колодники алчут вина,

Гои вьют со перстов наших свечи.

Не тоскуй, Береника, волос

Яд твоех денных лилий желтее,

Мы воспоим еще невских ос,

Поклонимся еще Византее.

А к столам совлачат, забывать

Сны о милой юдоли и свечность

На просфирках — и будем свивать

Вдоль зерцальниц червовую млечность.

IX

Красных лотосов огнь угасят,

Ад ли ведал порфиры земные,

Днесь еще псалмопевцы висят

На столбах, лишь сие именные.

Круг пустое начинье одно,

Тьмы кротов меж халвы копошатся,

Звезды цветили хлеб и вино,

А волхвы к нам зайти не решатся.

Пир гудел, се и гамбургский счет,

В назидание ветхим ученым

Дев кургузых Геката влечет

Ко цветочницам тьмой золоченым.

X

Шелк на плаху стелят палачи,

Леворукие тризнят безглавых,

В перманенте алмазной парчи

Как и мальчиков помнить кровавых.

Утром челядь отмоет полы

Во ярких грановитых палатах,

Иегуде и Низе столы

Разбирать: яд ли, мел на салатах.

И таились, и свеч перманент

В кровь мешали, се пряча за троны,

А одно выдал всех диамент —

Нощно им серебрятся короны.

XI

Стол Гиады пустой застелят,

Кровь оцвета довыпьют лилеи,

Яко гипсом кронпринцев мелят,

Нас о желтии вспомнят аллеи.

Ах, серебро еще исторгнем,

Течный мел воздыхай, Иегудим,

Кто и пил с ангелочками — нем,

Никого, никого мы не судим.

Здесь любили честно пировать,

Яко мальчиков сех не дождаться,

Хоть и будем с лилей обрывать

Лепестки и во желть соглядаться.

XII

Кровь лиется из амфор златых,

Опьянели царевны во шелках,

Это мы ли меж камор пустых

Свечки тлим о рисованных волках.

Виждь — еще иудицы бегут

С молодыми волками Галлеи,

Сколь звездам сумасшедшим не лгут

Циминийского леса аллеи.

Чезнет хором, червово рядно,

А за сем нас колодники ждали,

И со кровью мешали вино,

И на вишнях юдольных гадали.

XIII

Губы миррой свечной затекут,

Нощь во красном увьют леониды,

Август, дичь ли, десерт совлекут

Из подносов твое аониды.

Вот фаянсы и севрский вазон,

Гобеленов фламандских призрачность,

Гребни масла тяжелый озон

Тще взбивают, се тленная мрачность.

Нас прожгло леонидами вкось,

Чернокосые остия рдятся,

И в зерцальную тусклую ось

Битых мрамров обломки глядятся.

XIV

От белен мы и стали темны,

Веселятся юдицы, алкают

Мед с серебром о свете Луны,

Им еще и еще потакают.

Се опять фарисейская мгла,

Держат вина фаянсы и млечность,

Юродные сидят круг стола,

Сех тостовник за нашу ль увечность.

Ах, Моцарт, яды паче земных

Испили мы и вновь соявились —

Доплетать меж цветов ледяных

Кровь на свечи, какими превились.

XV

Побежим с князем нощи туда,

Где пенаты в сиреневой пудре,

Где небесностью дышит Звезда

И пеют о блажном златокудре.

Ах, чудесна сия карусель,

Юровая беззвездная шара,

Так и мы не тушили досель

Тусклый огнь грозового пожара.

Кто увечных казнил, сонимай

Ото яств неготечные губы,

Плачь фаянсы в крови и внимай,

Как рыдают о нас душегубы.

XVI

Дале немость и свечки в крови

На пасхальных столах, и терцины

Ко хлебам, всяк умолкший — лови,

Нас веселием жалуют Цины.

Тщились небы еще оболгать,

Заказали и каддиши к читке,

Не гекзаметры ль внове слагать,

Хватит яда Моцарту и Шнитке.

Се кармином блудниц остия

Вдоль трапезных свиваются чадно,

И обручники, пурпур лия,

Из оконниц глядят непощадно.

XVII

Утаим от Киприды мелки,

Божевольные розы поднимем,

Оглашайте пиры, ангелки,

Мы серебро со чернию имем.

Сей путрамент Аида темней,

Мрамор вечности им ли сводили,

Плачет Пила и ангелы с ней,

Здесь юдиц хорошо усладили.

Нас боится Геката, с ланит

Мел истек на кантовки витые,

И молчим, а серебро тиснит

Ханаана архивы пустые.

XVIII

Злые мрамры обломки свое

В среброжелтой Неве соглядают,

Нам ли нимфы дарят остие,

Дивы опер над нами ль рыдают.

От кого и бежали — узри

Ид картавых без матовых глянцев,

Суетятся меж ими псари

Во шелковьях летучих голландцев.

Крыс придавит дворцовая ось,

Желть свечная угасится мелой,

И колонны ростральные вкось

Выжжет сребром Невы онемелой.

XIX

Полетим с ангелками во ад

Томных жен всепорочных забавить,

Опадает Нескучный их сад,

Иродивости сих ли избавить.

Стикс не слышит успенных сирен,

Лесбос падший исцвел в стороне бы,

Сколь Улисс наготой оборен,

Так и время взвиваться на небы.

Выжгут Мойрам картавые рты

Ледяные фламбе и фритюры,

И начнут веселиться кроты

Под небесных музык увертюры.

XX

Майский пурпур опять увиет

Нас армою холодных кипеней,

И о барве чудесных виньет

Кровь замоем с всерайских ступеней.

Ах, одесные эти балы,

Первоцветие белых язминов,

Мы еще убежим кабалы

Четвергов и юдиц бальзаминов.

А их тусклые пудры Аид

Соведет — и очнемся тогда мы

Во призрачных цветах аонид,

Осенявших тоской Нотр-Дамы.

XXI

Звездной ветошью морок свечной

Оведем и явимся в червленом,

Несть музыц во юдоли земной,

Мы одне ли больны Одеоном.

Данаиды, зерцайте столы,

Отравленные яблоки, цедры,

Веселятся младые юлы,

Научаясь печалям у Федры.

Туне ль спящим царевнам бежать,

Их и тени юдицы изводят,

Се и тщатся меж ими лежать,

И сугатно меж свеч хороводят.

XXII

Во свечельницах звезды каждят,

Их ли кровию мы и тиснили,

Круг свечей аониды сидят,

Май пенатов зане претенили.

Сколь еще тусклым девам налить

Винограды и нощь удается,

Будем статуи отроцев тлить,

Где фаянс всефамильный биется.

Нощно мы сех альтанок темней.

Нас аллеи лишь мглою встречают,

И одне хороводы теней

Бледных юношей в пурпуре чают.

XXIII

Ах, камены ль убитых спасут,

Остье наше терзают големы,

Где клико: яд меловый несут,

Во беззвездности рыцари немы.

Клио, Клио, герои мертвы,

Эти патины крови тусклее,

Виждь забвенные смрадные рвы,

Сера волн их течет к Лорелее.

Пить викариям яд, не пьянеть,

В клумбах тлеют садовников персты,

Сколь начнут звезды тьмы леденеть —

Узрят всех, чьи вязницы отверсты.

XXIV

Маем новым плененны сурьмы,

Дивный, дивный рисунок юдоли,

Это мы, это, Господи, мы

Ни покоя не чаем, ни воли.

А не звали нас к хлебным столам

Иудицы, но сами упрели

О трапезе и пьют пополам

Кровь с вином, и тиснят акварели.

В желть гнилую распишут цвета,

Вновь начиньем заставится мрамор —

Мы на раменах звезд тенета

Из диаментных вынесем камор.

XXV

Белошвейки парчи и шелков

Блеклоядную тяжесть избудут,

Лядвий пышных взыскует альков,

Наши тени царевны забудут.

Желтью свеч перевить ли мрамор,

Туне феям корить Аквилона,

Веселитесь, челяди умор,

Тлейте ж, персные розы Колона.

Изъявимся в меловых парчах

Невских волн и клобуках укосных,

Задрожат стражи тьмы о свечах,

Будут помнить музык венценосных.

XXVI

Сонмы юных меловниц тонки,

Юровые каждят асфодели,

Были мы на помине легки,

Веселитесь и пойте, Эдели.

Се, пасхалы еще отисним

Желтозвездною нитью витою,

Се Аид и Геката за ним,

Желть ли видят еще золотою.

Нанесли данаиды к столу

Вин дьяментность, а блеск собиется —

И прельем во колонскую мглу

Цвет граната, пусть нощно виется.

XXVII

Ах, серебро, серебро течет

По ланитам царевен успенных,

Сам Аид их шелками влечет

Меж цветниц и зеленей всепенных.

И опять во фаянсах столы,

Яства дивные ночь сочетает,

Разве млечность немолвнее мглы,

Вижди — кафисты Парка листает.

Но, юдоль, восцветай и цвети,

Прещадятся лишь в пирах святые,

Где биют на отравной желти

Аониды цветки золотые.

XXVIII

О магнатах восплачет юдоль,

Хлад точеных рубинами башен

Затечет под кессонную столь,

Бойтесь, челяди, княжеских брашен.

Одалисок туда повлечет

Шелест крови, тоска дворовая,

За убитыми пурпур течет

И лиется арма вековая.

А фарфором уставят столы,

Севрских ваз растопится алмазность,

Мы еще со базальтовой мглы

Выйдем — жаловать юд неотвязность.

XXIX

Сребротечные Леты брега

Помнят нежные сны Теофиля,

Бледных нимф днесь темны жемчуга,

Мышь летучую ловят на криля.

Се реальность, не вымысел спит,

Замки тешат немые старлетки,

Белошвеек дворцовых слепит

Кровь меловая в яде серветки.

Чудны сильфам воздушные па,

Сены желти, огней колоннады

Близ Невы и взыскуют столпа

Неподвижность сех волн променады.

XXX

Май пенатов темней и темней,

Аще помнят еще пировые

Бледных юношей в слоте огней,

Сим восклоним цветки юровые.

Ровно будут клониться они,

Виться желтию станут цветницы,

Где и след небозвездной родни,

Травят мраморных чад иудицы.

А и туне серебро несут

Аониды к столам и сервенты,

Никого, никого не спасут

Палых звезд и цветков диаменты.

XXXI

Кровь опять во фарфор налита,

Экономки, балуясь диетой,

Чахнут, Кадм, не сие ли тщета,

Суе плакать над патиной этой.

Будут помнить менины письма

Содомитских балов инфернальность,

Что ни слово, то яда тесьма,

Па любое чарует банальность.

А наставят серебром и тьмой

Всенощные столы Терпсихоры,

Мы тогда ядовитой сурьмой

Овием выписные фарфоры.

XXXII

Над божницами фурии бдят,

Кровью сотканы гофры утиля,

Князи ночи пиют и ядят

В замках викторианского стиля.

Волны по две бежали всегда,

Набегали, струились, а ныне

Льет винтаж во Пиитер Звезда,

Ей одной поклоняться твердыне.

Руза, Руза, танцуй и пьяней,

Желтоядны сие менуэты,

Хоровод августейших теней

Свили желтию морной виньэты.

XXXIII

Златоструйный фаянс уберут

Со столов и кровавые гипсы

Феи выставят вкось и замрут,

Мглы садовниц не любят Калипсы.

Что пируют наперсные тьмы,

Балевать сим преложно о злате,

Бледнотлея во гребнях сурьмы,

Григ тоскует днесь в мертвом Пилате.

Христиания ждет ли иных

Сумасшедших взыскателей неба,

Вот и мы — черствость ран теменных

Идет макам пурпурного хлеба.

XXXIV

Померанцевых свеч остие

Запечатают гипсом аллейным,

И увиждим тенета свое,

И сумраком увьемся келейным.

Что пиры — бытие истеклось,

А фаянсы таят всеизветность,

По витому серебру и вкось

Разлетается майская цветность.

Цин ли в зеркалах тлил Аваддон,

Круг свечей нощно те пировают,

И, смотри, на цветочный поддон

Присноветхую кровь соливают.

XXXV

Любит мрамор бессмертия мглу,

Темных сильфов холодную мрачность,

Веретенницы ль носят к столу

Циминийского леса призрачность.

Фарисеев и бледных детей

Над креманками зреть им пустыми,

Белый снег обнаженных костей

Увиен всетенями златыми.

А начнут очи в ядах цвести,

Панн колодных червницы заморят,

Соявимся — безсмертно тлести,

Где с огранником Цинии спорят.

XXXVI

В павильоне фарфоровом тьма,

А белеют китайские воски,

Были мы властелины письма,

Славу пели Аиды и Тоски.

Истуканы, Гораций, одне

Меж кровавых и вьются подолов,

На фалернском гадают вине

И манят абиссинских идолов.

Аониды, наставив столы,

Затянут всекартавые строфы —

Мы воспишем хоть каддиши мглы

Им из цинковых неб Гологофы.

XXXVII

Рембрант выпишет сей полумел,

Гойи хладностью мглы пресладятся,

Тьмы садовник с парчою немел,

Где алмазные крысы плодятся.

Нощно грации серы полны,

Се Колонский музеум, Даная,

Тлесть амурам на гребне волны,

Перси белых рабынь вспоминая.

Волны злые, бегите в свое

Колоннады и темные гроты,

Аще бал — это бал у Готье,

Здесь пусть хлебы взыскуют сироты.

XXXVIII

Лей, нисан, озолоты во смрад,

Источайся над стольной червицей,

Темный купол сотлил вертоград,

Всякий псарь упоен чечевицей.

Ах, до нас ли сим феям аллей,

Битый гипс отражают зерцала,

Ныне столы и звезд тяжелей,

А иного юдоль не взерцала.

В нощный тлен Гефсиманских садов

Претеклись золотыя виньеты,

Где меж червою битых плодов

Тускло наши горят силуэты.

XXXIX

Возрисуют архангелов тьмы

В бестиариях тронные жала,

Кисея балов юн суремы

Увиет всезлатыя лекала.

Сон Эрато воздушных шелков

Полон вновь и с парчой кружевницы,

Негой томною дышит альков,

Для пажей нет светлее темницы.

Август мертв и вуали темны,

Злых царевн суе мчат экипажи,

И во нишах кирпичной стены

Млечноалые тлеют купажи.

XXXX

Эльфы ныне пируют, винтаж

В темнокрасных гостиных и залах,

У парадника тих экипаж,

Звезды бледные спят на порталах.

Одалиски ночей веселят

Столованье, пурпурного эля

Отослать южным феям велят

Колумбийские сны Габриэля.

Ведьм ли спрятал базальтовый грот,

Хоть вином источатся муары,

Где златыми плодами Саррот

Меловниц овила будуары.

XXXXI

Сына Эос оплачет, роса

Лишь убойная хладна, в Париже

Тигров гасят: зажжем паруса,

Леты царствие Савское ближе.

Любят кафисты волны, а мы

Темный мрамор любили, царице,

Что алмазам беречься зимы,

Востоскуй, наши веи на Рице.

Мемнон, Мемнон, асийские мглы

Остье жгут иль парчовые лона

Сеннаара — преалчут столы

Званцев с мертвою розой Колона.

XXXXII

Темный мрамор со чел обием,

На пиры заявимся честные,

Се опять во тлеющем своем

Звездном вретище агнцы страстные.

Хороши ль для отравы сады

Гефсимани, каким вседивятся,

Всюду битые тлеют плоды,

Цины злобно корицей давятся.

А бегут ко столам и следят —

Им еще ли, еще потакают,

И садовую мглу преедят,

И бисквиты в серебро макают.

XXXXIII

Спит Петропль на тяжелых шелках,

Сильфы тешат барочные арки,

Менестрелям во бледных руках

Низа с Мартою носят огарки.

Белошвейки меж свеч превитых

Завершили свое пируэты,

Круги див бланманже со златых

Блюд ядят и не помнят диэты.

Сфинксам гипсовых темных аллей

Томность лядвий забыть ли шелковых,

Путрамент сей чернил тяжелей,

Слитых в остие мраморов новых.

XXXXIV

Амальгамы фиванских зерцал

Обойдем по тлеющимся косам,

Кто оконницы ада взерцал,

Их укажет хотя камнетесам.

Винодержный фарфор навили

Гиацинтами — урна за урной,

В Гефсиманских садах волокли

Сех ли агнцев по хвое траурной.

Всё Геката боялась узреть

Нас во милой юдоли, где Ады

Преклянутся еще умереть

И о небах горят колоннады.

XXXXV

Труть в лафитниках нощи темней,

Пей, август, мышъяки с озолотой,

Яко нет августейших огней,

Хоть зардеются лилии слотой.

А и стоило морок белить,

Васильков соберечься обрядных,

Будем тонкую чернь веселить

Иль стенать во дворцах желтоядных.

Меццониты румяна прельют

На райские опады всетучно,

И восплачем, где Парки снуют,

Лишь рыдание здесь благозвучно.

XXXXVI

Померанцы базальтовой тьмой

Обовьются во нощных трапезных,

Мы распишемся млечной сурьмой

И бежим Цин и гоев любезных.

Се, пусты вековые столы,

Се планида, какой ныне амок

Выгнал юд из порфировой мглы

В парфюмера диаментный замок.

Но молчите, камены, письма

Вами ль тусклая нитка ведома,

Пусть упьется царица Чума

Ядом с кровью за оба их дома.

XXXXVII

Мрамор в желти фиванских аллей

Сомрачит небозвездная Геба,

Се и мы — алчем яду лилей,

Не хотим всепурпурного хлеба.

Столы шумные выбила тьма,

Лить преложно вино и араки,

Вейся нощно, царица Чума,

Преливай золотыя сумраки.

Где царевен юдольный приют,

Что юдицы о небе смеются,

И не чокаясь яды пиют,

И во шелках сиреневых бьются.

XXXXVIII

Кора, Кора, се млечная мгла,

Увили нас колючки живые,

Празднопевчих с ума ли свела

Цветность ночи и то ль пировые.

К оконницам припали одне

Четверговки, алмазные донны,

Цвет гранатовый в свечном огне

От колонны влекут до колонны.

Как еще и сугатно парит

Морный этот нещадный сакрамент,

Где виется и нощно горит

Меж гранатов их тусклый диамент.

XXXXIX

Христиания Мунка вспоет,

Рамбуйе заречется Довиля,

И трефовая нега скует

Поэтический сон Теофиля.

Что пииты: сидят в неглиже

За столами камен волооких,

Трюфли ищут на тарском уже,

Свитом розою ветров жестоких.

Не художникам балы венчать,

Суе розы оне и срывали,

Грянут литьи — укажем печать,

Коей ангелы сех муровали.

Пурпур ветхий

I

Кровь нисана с гортензий сольем,

Вспеним ею златые куфели,

Чти скитальцев ночных, Вифлеем,

Подавай им вино и трюфели.

Что ж успенных сильфидам корить,

Буде юность веселие имет,

Станем граций чудесных мирить,

Наши ль звезды тлеение снимет.

Челядь спит, во смуге ободков

Мы одне, в сукровице незвездной,

И не алчем вина и цветков,

И с Уранией плачем над бездной.

II

Челядь злая в лакейской сипит,

Ледяные рейнвейны у Цилий,

Кто сегодня во Аде не спит,

Вот мелки — их гасили меж лилий.

Се трилистники, будут листать

Мел царевны иль здравствовать чаши,

Обнажатся светилам под стать

Апронахи кровавые наши.

Горьки постные брашна, столы

Звездной ветошью Цили убрали,

И лиется желтица из мглы,

Где бесились меловые крали.

III

Со багетниц прогнать ли мышей,

Тальком оспину вретищ добелим,

Плачь, Вифания, золотом шей

Сонм юдиц, коих желтию хмелим.

Чахнут фрейлины в замках пустых,

Малахит изукрасил обсиды,

Мглой капличной огнем налитых

Винных яблок сех потчуют Иды.

Звезды мертвых любили всегда,

Яко гипс лицевой сокрошится,

Ныне червною станет вода,

Изваяний и Лета страшится.

IV

Из атласов, червонных шелков

Мгла востлит диаментовых сонниц,

Сколь в безмолвии красный альков,

Их поидем искать меж колонниц.

Аще мрамор темнее вина

И пасхалы о барве маковой,

Иудицам достанет рядна

Со узорчатой тьмой волошковой.

И начнут фарисеи пьянеть,

И юдицы еще отрезвятся —

На исчадном пиру леденеть,

Где алмазные донны резвятся.

V

Се, незвездные яства горят

На столах и цветки золотятся,

Четверговок сильфиды мирят,

О лилеях менины вертятся.

Ах, претмились земные пиры,

Благ к эфирным август данаидам,

Неб и звезд тяжелее дары,

Оявленные тихим обсидам.

Хоть несите порфировый хлеб,

Вин диамент солейте на мрамор,

Мы тогда и в огранности неб

Мглу оплачем сиреневых камор.

VI

В небозвездной смуге Одеон,

Молодые рыдают сильфиды,

Спит фиванская челядь, неон

Тьмой златя, умиряются Иды.

Что и плакать, лихих палачей

Лишь бесят во крови апронахи,

Со рубиновых ломких свечей

Татям лепят просфирки монахи.

Нощно ль ангелы зло сторожат

Сей путрамент и червные тесьмы,

Где светильные воски дрожат,

Хоть и с углем о перстах, но здесь мы.

VII

Мел вифанских трапезных столов

Отражением Цин испугает,

Нет чернила и звезд, Птицелов,

Немость эти канцоны слагает.

Се и вечеря, хлебы, вино,

Розы с терпкою мятой, не снится

Яко ад, соглядим все одно:

Плесень хлебницы кровью тиснится.

Май не вспомнил цветков золотых,

Видят Фрея ли с бледной Еленой,

Как обломки фаянсов пустых

Прелились ядовитой беленой.

VIII

Цветь и свечи в узорчатой мгле

Красных маков и барвы пасхалий,

И фаянс на просфирном столе

Утонченных коснутся ли Талий.

А и будем каморно молчать,

Аще веселы здесь фарисеи,

Их звездами и тьмой соличать,

Где текут столования сеи.

И обручников алы найдут,

И граальской умолятся чаше,

И тогда нас каймами сведут,

По челам воск свечельниц лияше.

IX

Тусклый август серебро лиет,

Яства чахнут о столах и хлебы,

Во незвездности благих виньет

Это мы ли пируем у Гебы.

Дале немость, одно и молчим,

Зря в хлебницах фиванских лилеи,

Всё диаменты неба влачим,

Всё пречествуем нощи аллеи.

Вот еще соявимся из мглы,

Яко ангельский сад безутешен,

Юродные оплакать столы

И вишневую цветность черешен.

X

Кто и нежные помнит цветки

О басме серебряной, из Греций

Зелень перстную бьют на венки,

Здесь кантоны иные, Лукреций.

Полны яств и араков столы,

Огнь рейнвейнов гасится фаянсом,

Что, рубинные, дать вам, юлы,

Тешьте пифий хотя мезальянсом.

Высоко ль до адвенты снегов,

Нас ко мглам сонесет ли Цивета,

Угощайтесь — нагорных лугов

Слаще нет золотого оцвета.

XI

Вишен с пудрою звездной к столам,

Диаментов порфирных июля,

Мы угодны ль еще зеркалам —

Соваянья меловые тюля.

И смотри, как вольготны оне,

Бесноватые червные Цины,

Ведьм ланиты в мышъячном огне,

Точат хлебные мыши терцины.

Что, ди Грассо, могли унести,

Золотые путраменты, небы,

Виждь, сегодня точатся в желти

Всечерствые порфирные хлебы.

XII

Ледяные пасхалы затлим,

Апронахи звездами соцветим,

Как юдольную чернь веселим,

Так и петь столованиям этим.

Бродники, вкруг одне бродники,

Хлеб и вина темнее маковниц,

А равно мы в хожденьях легки —

Хоть бы мимо червонных альковниц.

Фарисеи еще заплетут

Нашу тусклую кровь на просфиры,

И тогда нас траурно почтут

Виноградного сада Зефиры.

XIII

Нас ли ждали к эдемским столам,

Антиохия тех ли взерцала,

Шелк порфирный вился по углам,

Днесь его источают зерцала.

Ванных кафель распишет изверг

Ядом розным, жасминами Ханны,

Се порфировый чистый четверг,

Все пием здесь, хотя недыханны.

Ах, тусклые оставьте мелки,

Аониды, по мраморам этим

Чернь и могут лишь бить ангелки,

Нимбы коих мы всенощно цветим.

XIV

Шелк виется, а новый агон

Белым феям начать всепреложно,

Ад слезою востлил парангон,

Се бери, лишь свечение ложно.

Как вдоль наших тлеющих виньет

Пляшут Циты, пируют и днесь ли,

Спи, Вифания, тьма почиет,

Драгоценное миро унесли.

Что же пифии стали бледны,

Им и вышло сейчас веселиться,

Тленных юношей в парке Луны

Сотемнять и за гипсом белиться.

XV

Август щедр ко успенным, шелков,

Яств, рубиновой мглы не жалеет,

Белых дев целокупный альков

Днесь еще изваянья лелеет.

Пить лишь нам золотое, вино

Прелиется, иные фарфоры

Теням выставит Геба, одно

Все мертвецки пьяны бутафоры.

Сколь и Цины сюда набегут

Воровать ободки золотые,

Пир очнется — хотя не солгут

Мертвым наши амфоры пустые.

XVI

Аще тусклые зелени мнят

Четверговки, еще фарисеи,

И у Пилы серебром звенят,

Мы почтим балевания сеи.

Благородного шелка свитки

Данаид обтекают надменных,

Звезды царствий опять высоки

И алкают балов современных.

Ах, запомнят ли нас хоть бы те

Меловницы эллинских смоковниц —

В битом гипсе и жалкой тщете,

Воск лиющих на барву альковниц.

XVII

Что рыдать — отзвучали пиры,

Источились фалернские вина,

Вместо севрской витой мишуры

Нощно блещет небес горловина.

Из Тироля востретим гонцов,

Выпьем яды ль Моравии мрачной,

Где и челядь беззвездных дворцов,

Где и плакать о дщери внебрачной.

Кровь ожгла хоровой мезальянс,

Но сквозь сон различит Береника,

Сколь еще серебрится фаянс

И пирует на небах Герника.

XVIII

Мрамор августа бледен и нем,

Падших звезд насчитаем иль вишен,

Яко с литией мы не уснем,

Пусть атрамент и будет возвышен.

Пировать ли со ядом в устах,

Цины днесь мелят желтым ланиты,

А еще во бесцветных перстах

Огнь лилей, сим дворцы знамениты.

Все туда — иудицы, псари,

Вас холодные ждут пировые,

Где алкали белену цари,

Хоть бы тени их вечно живые.

XIX

Терпсихоры наложницы прыть

В шелк маскируют юный, всеблудство

Тщится веки злоцарственно скрыть

Под любовью одесной иудство.

Льется нега и чернь весела,

Наш путрамент свели щелкоперы,

Бал Аваддо сочествует мгла,

Суе ж кровью златятся таперы.

А и станет вам тюлей иных,

Шелки сеи, мажордом, и брюлы,

Где лафитники ядов земных

Подносили нам ветхие юлы.

XX

Иокаста под мглою тенет

И не вспомнит колонских столовниц,

Всяк слепой из червонных виньет

Благородных зерцает меловниц.

В красном выследят нас палачи

Меж колонн, хоть каждится временность,

Аще пасха, а цвету свечи

Уготована лишь нетлеенность.

Крови мало — садитесь к столу,

Сей фаянс на крови и серветки,

И лиется, лиется во мглу

Пурпур наш чрез страстные виньетки.

XXI

Ирод, Ирод, се брашно твое

И в амфорах вино ледяное,

Алавастром ли, гипсом остье

Смерть забелит — мы виждим иное.

Колоннаду и сад обойдем,

Не четверг, а серебро лиется,

Во златых кашемирах блюдем

Тайность вишен, пусть Хала смеется.

Наливай, кто отравы алкал,

Фарисеи и дети уснули,

Шелк тиснит сукровицу зеркал,

Им пьянить нашей кровью июли.

XXII

Всё вечерии длятся, шелка

Меловые горят, фарисеи

Поят бледных детей, высока

Нощь Вифании, празднуют сеи.

И взгляни, сколь беспечны оне,

Как легки эти па и виньэты,

О басме иль во гипсе одне

Здесь точатся блядей менуэты.

Кто их пиры сейчас отложит,

Весело Этам плакать и виться,

Где серебро на туши лежит —

Им лишь будут всенощно давиться.

XXIII

Что манкируют нами, Тулуз,

Холсты челядь, смеясь, обрывает,

Фри бесятся в тлекровности блуз,

Вьют муары, и с кем не бывает.

Колченогих восторженных Ев

Обдала небовечность желтицей,

Часть ли третяя звезд и дерев

Пресеребрена синею птицей.

За сиречной любовию мгла,

Наши ль звезды шелками гасили,

Виждь хотя — вкруг ветхого стола

Как мелятся кургузые Цили.

XXIV

Сад портальный, цвети и алей,

Золотыя букетники снимем,

Упасаться ли вербных аллей,

Сех цветение майское внимем.

Небы пурпур алкают, одно

Мгла их стоила крови и яду,

Фарисеям и песах — вино,

А еще благоденствовать саду.

Суе, суе нас выбила тьма,

Иудицы лиют, цепенея,

Нашу кровь, а течет сурема

И порфирность каждится от нея.

XXV

Виждь последнее лето, алей

Нет его, искупаемся, дивы,

Кровь совьем, чтоб кувшинок-лилей

Хлад ожечь, сим украсить ли Фивы.

Низлетят с хоров лет ангелки,

Ах, не плачьте еще, палестины,

Мы опять на помине легки,

Вкусим райские ж волны и тины.

Юды с нами, а внове не им

Торговаться фамильною славой,

Хлебы мазать серебром — храним

Каждый миг наш виньетой кровавой.

XXVI

А и мы ль напоказ веселы,

Пиры это, веселие в тризне,

Цили тще убирают столы,

Благ сейчас, кто во звездной старизне.

Спи, Арахна, еще веретен,

Ядов темных царевнам не будет,

И восцветим на мраморе стен

Кровь, Нева ли ее позабудет.

Сколь нельзя отравить царичей,

Убеляясь, юдицы смеются,

Отемним хоть бы цинки ночей,

Где начиния с ядами бьются.

XXVII

Огнь ли хвои снесут чернецы,

Снеги темные их упоили,

Наши кровью литые венцы

Украшают барочные шпили.

Но меловы шелка пировых

И начинье в чудесной виньете,

Мало яду еще для живых,

Велики мы на траурном свете.

Ять сребристая тще и лилась,

Мел височный течет по ланитам,

Где Звезда Вифлеема ожглась

Червной тушью, отдаренной Итам.

XXVIII

Ветхой кровью букеты совьем

И стольницы начиньем заставим,

Май в порфировом цвете своем,

А и с цветностью мы не лукавим.

От пасхалов начнет исходить

Мрак ночной и серебром точиться,

И устанут за нами следить

Иудицы, не будут и тщиться.

Лишь тогда фарисейские тьмы,

Перемазавшись цветом истлевшим,

Соведут вдоль букетниц каймы —

Виждеть кровь нощно пурпур не зревшим.

XXIX

Дышат негой кровавых шелков

Музодарные замки фиванок,

Всякий днесь камелотный альков

Яд крысиный таит меж креманок.