Бесплатный фрагмент - Притчи дам и червей

Автор выражает благодарность за вдохновение, за идеи и за споры, в которых рождается если уж не истина, то сказка:

Ксении Седлецкой, Ганнику (Анне Розовой) и Василию Антонову (Ливробразу);

за консультации во избежание некоторых фактических ошибок — Алексею Солынину.

Притча есть руководящее указание в облегчённой для народа форме.

Татьяна Толстая

Кысь

Обычно я выбираю эпиграфы из тех произведений, которые мне нравятся, но этот сборник стал исключением. В данном случае я исходила из необходимости опереться на авторитетно звучащую цитату, которая помогла бы оправдать, почему в заглавие вынесено слово «притчи».

В цикл вошли тексты, написанные в разные периоды на протяжении как минимум десятилетия. Они отличаются друг от друга многим: и источниками вдохновения, и объёмом — от пары строк до нескольких страниц. Часть из них кажутся странными даже самому автору. Не у всех есть внятный финал — потому что не всем он, по моему убеждению, нужен. Где-то присутствует сказочность, а где-то лишь аллегоричность. Жанровая специфика колеблется от обрывков рассуждений до выпуклой фабулы, которая словно напрашивается на экранизацию.

Разумеется, при таком стилистическом и сюжетном разнообразии весьма маловероятно, что отыщется читатель, которому понравятся все произведения сборника. Но по той же причине есть надежда, что каждому читателю понравится в этой книге хоть что-нибудь.

Что вообще у этих текстов общего, позволившего мне решить объединить их в цикл? В них бытовые и повседневные ситуации становятся отправной точкой для обнажения разных аспектов взгляда на философские вопросы. И именно поэтому они, по моему скромному авторскому мнению, вправе именоваться притчами. А уж попали ли они в литературу от дам, или червей, или от дам червей — будь то червяных или червонных, — в этом предоставим вам разбираться самостоятельно в процессе чтения.

Погода для снежных королев

вместо пролога (верлибр)

В ту самую погоду,

в которую снежные королевы

промышляют похищением мальчиков,

когда завывает ветер,

то ли по-человечьи, то ли по-волчьи,

а бездонное небо, сомкнув облака,

подчёркивает свою непроницаемость —

ничего особенного не происходит.

1

…А то, о чём вообще не стоит думать, порождает самые глубокие мысли.

О разбитых копилках

Речь пойдёт об обычных копилках. Статуэтках для хранения монет. Не тех современных, устроенных таким хитроумным образом, что у них открывается дно и извлекается содержимое, не повреждая саму фигурку. Подобные модели лишены строгого шарма, присущего копилкам «старой закалки». Те, которые проживали лишь одну жизнь, не позволяя то доставать, то добавлять деньги на своё усмотрение, словно речь идёт об обычном кошельке. Те, с которыми, начав их использовать, хозяева заключали договор, не допускающий мошенничества, и знали, что не притронутся к накапливаемым средствам вплоть до так называемого «чёрного дня», на который принято откладывать, и что решение о трате запаса принесёт погибель нарядной копилке, преданно служившей верой и правдой.

Может ли оболочка быть важнее содержимого… Этот вопрос применяют к разным категориям, чаще метафорически. Эксплуатируя копилки как вместилище средств, мы попутно любуемся их изящным, стильным обликом, украшающим наш интерьер, пока не наступит момент, когда не поднимается рука их разбить. Возникает некая по-детски нелогичная жалость, когда прямое предназначение вещи, ради которого она в своё время была приобретена, отходит на второй план, уступая место привязанности к ней как таковой. И эстетическое восприятие затмевает материальные ценности, шепча: не в деньгах счастье, да и денег собрано по копейке не так уж много, стоит ли ради них портить грациозную фигурку, к гармоничному присутствию которой так привык взгляд…

И вот тогда керамические копилки разбиваются сами. Невзначай, случайно задетые кем-то при вытирании пыли или нежданно-негаданно треснувшие в момент погружения в отверстие очередной монетки. Они сами находят повод деликатно взломать себя, чтоб не ставить хозяина в неудобное положение выбора и переступания через свою жалость. Они не терпят жертв и не изменяют своей миссии ради спасения собственной шкуры. Они крайне чуткие и ответственные, эти самые копилки.

Смахнув всемирную паутину

Интернет перестал работать одновременно на всей планете. Словно кто-то невидимый смахнул всемирную паутину огромным веником.

Сначала, конечно, пытались починить. Разумеется, в первые минуты никто не верил в истинный масштаб случившегося. Предполагали, что поломка коснулась отдельных устройств или же районов действия той или иной сети. Но постепенно всем стало понятно, что нигде-нигде ни у кого ни на чём онлайн подключение не удавалось.

Телефонная связь — по счастью — (пока) работала, и, обменявшись несколькими звонками этим непривычным для многих способом, люди на всех континентах быстро убедились, что проблема международная.

Практически все процессы человеческой жизнедеятельности застряли. Потерпевшие друг к другу относились толерантно и снисходительно: форс-мажор общий, виновных нет, каждый столкнулся с одной и той же бедой.

С энтузиазмом возлагали большие надежды на программистов: вон их как много на Земле развелось, и притом они такие умненькие, знают столько неведомых прочим /простым смертным/ терминов.

Но нет. Программисты не справились. К такому их жизнь не готовила. Даже для самых талантливых из них это был полный разрыв шаблонов. Они умели привести в порядок многое вышедшее из строя, но так или иначе ремонтные работы должны лежать в рамках поприща их профессионализма — в виртуальном поле. А оно-то как раз и исчезло. Целиком, подчистую, полностью. Будто интернет никогда и не существовал вовсе.

В конце концов, — разводили руками специалисты, — невозможно же всё помнить наизусть, для такого сложного случая надо бы подсказку погуглить. А как её погуглишь, если доступ к электронному кладезю знаний, накопленному человечеством, перекрыт без намёка на причину и без шанса на восстановление?

Тут гордо вскинули головы библиотекари. У них, всеми позабытых, якобы есть резервная копия сокровищницы многовековой человеческой мудрости на надёжном бумажном носителе.

Многие специалисты и впрямь с отчаяния устремились в библиотеки. Ведь давным-давно уже вышло из моды полагаться на собственный разум. Имея под рукой мобильное устройство, способное за пару секунд найти любой ответ, кто же будет обременять свою голову заучиванием фактов, дат, маршрутов, имён, цифр…

Кое-кому и впрямь повезло: заменив компактный портативный гаджет увесистой стопкой справочников, энциклопедий и пособий, большинство землян вновь обрели требующуюся для их работы информацию.

Но программисты не вошли в число этих счастливчиков: разгадки, куда запропастился интернет и как его вернуть, мировое наследие научной литературы не содержало.

Многочисленны оказались те, кого обуяла паника. Они сетовали, будто в сгинувшей сети была вся их жизнь: фото- и видеоархивы, ценные подборки текстов и музыки, контакты знакомых. В особенности это касалось тех, кто с рождения не знал другой жизни, кроме как на два мира — реальный и виртуальный.

Те, кто постарше, поднатужившись, всё-таки вспомнили, что раньше они как-то умудрялись существовать в меньшей зависимости от интернета. Не без труда, но убедили молодёжь, что сетевое пространство является удобством, а не обязательным дополнением к физической реальности, которая отнюдь не становится неполноценной в отсутствие онлайн соединения.

Внезапно обнаружилось, что всё пропавшее в рамках ликвидации интернета — материалы, сведения, связи с людьми — либо можно восстановить другими способами на иных носителях, либо же не так уж и нужно.

Также вдруг выяснилось, что интернет совершенно не обязателен для целого сонма вещей, которые в последнее время без него не мыслились. Например, без его помощи можно с успехом организовывать работу театральной студии, путешествовать, писать и переводить тексты, вести бухгалтерию, продавать мебель и спорттовары, выдавать банковские кредиты… и даже — печь хлеб.

Мало-помалу люди осознали, что с ними не случилось ровным счётом ничего страшного, что они не попали ни в каменный век, ни в ледниковый период, что цела их развитая цивилизация, никуда не делась, и отбросило их всего лишь на полтора поколения назад. И зажили они лучше прежнего. Даже программисты освоили новые интересные ремёсла: без особых сложностей, так как в эту профессию исторически шли ребята смышлёные.

А через полгода интернет резко заработал.

Заметили не сразу: к тому моменту, отчасти отчаявшись, а отчасти просто отвыкнув им пользоваться, уже бросили проверять. Тем не менее новость шустро разнеслась по планете.

Что было дальше, легко догадаться, поразмыслив над вопросом: полезут ли массово мушки с высокоразвитым сознанием во всемирную паутину, из которой им только удалось высвободиться?

Счастье с доставкой на дом

Звонок в дверь отвлёк меня от уборки квартиры. Я посмотрела в глазок: на пороге стояло счастье. Моей первой реакцией было вернуться к мытью полов, сделав вид, будто ничего не видела и не слышала. Не отличаюсь гостеприимством, редко открываю посетителям. Мой дом — моя крепость, и он же мой склеп, в котором я заживо хороню свою интровертскую сущность. Не люблю вторжений, тем более непрошеных. А счастье вечно заваливается не в тот момент, когда его ждёшь. Вот где его носило на прошлой неделе, пока я о нём мечтала? Пока молила о нём небеса и богов всех мировых религий, пока плакала перед сном, скучая, что его нет со мной? Зато теперь издевательски заявилось.

Так происходит всегда. Помню, месяцами безуспешно искала работу, а как только отчаялась и бросила носиться со своим резюме как с писаной торбой, меня тотчас каким-то чудом сам нашёл работодатель моей мечты. В другой раз очень хотелось любви, и я изощрялась в женских ловушках, расставляя их в клубах, на сайтах знакомств да и во всех общественных местах без исключения. Хоть в одну из них должен же был угодить прекрасный принц. Вскоре пришла к выводу, что я не создана для личных отношений, и на следующий день, выйдя из дому без макияжа и малейшего боевого настроя, встретила своего мужчину.

Меня зовут Алиса. Я из породы тех самых Алис, которые вечно ошиваются по стране чудес, болтая с чеширскими котами и обследуя кроличьи норки. Так что таким явлением, как счастье, без приглашения заявившееся на порог субботним утром, меня не застать врасплох. Я его сразу узнала. Ростом с крупного суслика и вообще чем-то в облике походящее на этого зверя. С алой ленточкой, завязанной элегантным бантиком на шее. В руке крошечная коробочка. Типичнейшее счастье.

Только чем я его вдруг заслужила? Оно на своё усмотрение выбирает, кому оказать честь своим посещением, и я так и не поняла, по какому принципу.

Я бросила беглый взгляд в зеркало. Как же я предстану на глаза счастью в таком виде? Растрёпанный белобрысый хвост, чёлка стоит торчком в направлении северо-запада, руки во влажных резиновых перчатках по локоть. Если уж открывать визитёру, то не раньше чем прихорошусь.

Меня потянуло повредничать. Я со злорадным упрямством нарочито долго красила губы, несколько раз обведя контур карандашом малинового цвета. Пусть ему тем временем надоест торчать под дверью, а я разочаруюсь, отворив и обнаружив, что зря прервала уборку и потратила полчаса на марафет, наивно поддавшись надежде на встречу со счастьем. Выдастся очередное испорченное утро выходного дня.

Когда привыкаешь, что у тебя всё плохо, проникаешься мазохистским желанием специально назло неведомо кому делать себе ещё хуже. Так менее обидно, чем когда неприятности происходят сами по себе. Создаёшь иллюзию, будто контролируешь ситуацию и жизнь складывается паршиво, потому что такова твоя воля.

С какой стати счастье станет дожидаться, пока я приведу себя в порядок, раз я так бесцеремонно с ним поступаю? Обычно, если сомневаешься, вместо того чтобы протянуть за ним руки, когда оно само в них идёт, оно слиняет в последний момент, едва ты решишься поверить ему. Сочтёт, что другим нужнее. Тем, кто не колеблется. И некого винить кроме себя за такой его финт ушами.

Когда я спустя час с лишним снова подошла к глазку, счастье по-прежнему стояло в коридоре и явно не собиралось уходить. С выражением лёгкого недовольства на мордочке, оно переминалось с ноги на ногу и нетерпеливо косилось на звонок, видимо, подумывая поторопить меня повторным нажатием кнопки.

Наконец я повернула ключ в замке и на выдохе рванула на себя дверь.

Побег Азизы

Азиза шла вдоль того места, где раньше на протяжении трёх десятков лет её жизни было поле, и вздыхала. Теперь в шаге от её левого плеча возвышались заграждения, за которыми велась стройка.

Справа, через дорогу, стройка года четыре назад уже завершилась. Прежде и там тоже было поле. А сейчас стоял трёхэтажный торговый центр.

Прошлой осенью, в предыдущий её приезд к родственникам по папиной линии, Азиза проезжала мимо этого места на маршрутке. Обычно, хотя общественный транспорт зачем-то делал остановку, здесь никогда никто не сходил и не садился. Да и к чему, в самом деле, если с обеих сторон от проезжей части пустырь… В этот же раз на остановке царило непривычное оживление: пол-автобуса покинуло салон, столько же пассажиров вошли. Азиза с удивлением бросила взгляд за окно и с того момента запомнила, что в знакомый ей с детства пейзаж ворвался торговый центр с двухъярусной парковкой. Девушка смирилась с его существованием. Она принимала как неизбежное, что поля и посадки то с одного то с другого угла обкрадывали небоскрёбы, магазины, офисы, кинотеатры. Вероятно, человечеству, которое становилось всё обширнее, год от года делалось теснее в старых границах мегаполисов, и оно выбиралось за их пределы — на просторы природы, сразу прекращавшей быть природой.

Азизе же, напротив, от городской жизни оказывалось тесно. Она сбегала от неё.

По мере разрушения своих излюбленных мест, их превращения во фрагменты суетной цивилизации, она искала новые, чтобы сбежать дальше. Ей думалось, что однажды они с прогрессом добегут наперегонки до края света. Но пока она находила спасение в пределах досягаемых краёв.

И родной армянской деревни, впоследствии до неузнаваемости «облагороженной», Азиза переехала когда-то в город, потом в больший, потом в ещё больший. Чем крупнее и шумнее город, тем слаще обнаруживать место для побега в его окрестностях. А чем город меньше и тише, тем разительнее и больнее ощущаются в нём любые преобразования.

Итак, Азиза шла вдоль дороги. По левую руку от неё велась с размахом стройка какого-то объекта. По правую руку, чуть в отдалении, возвышался торговый центр, его неоновые огни насмехались над сумеречным небом. Азиза не смотрела по сторонам, чтобы не расстраиваться. Она шла на горизонт. Там впереди — пока ещё — виднелось поле. По мере приближения к нему она чувствовала запахи многотравья, свежескошенного сена, подсолнухов. Так и должен был пахнуть её побег.

Старушки Виктора

Однажды в **61 году на улице Майской в доме №9/1 открылся букинистический магазин. Открылся, чтобы никогда не закрыться.

Шли годы. Страна один раз сменила название, дважды — границы, трижды — Конституцию. Майскую улицу расширяли, переименовывали туда-обратно, её фасады подвергали капитальному ремонту. Соседняя с букинистическим магазином дверь несколько раз перекрашивалась, вывеска над ней вместе с содержимым за ней отражали многократные передачи помещения в пользование новым арендаторам: у колбасной лавки приняла эстафету кожгалантерея, той унаследовала часовая мастерская, вскоре ей на смену пришла парикмахерская, затем открылась аптека, после — табачный ларёк, немного позже — пункт ремонта обуви… Прохожие не успевали привыкать к очередному названию. Впрочем, такой калейдоскоп никого не удивлял: на Майской улице, как и во всём городе, как и во всей стране, подобное было в природе вещей.

Гораздо более странным и из ряда вон выходящим феноменом следовало признать букинистический магазин. Что бы ни случалось вокруг, он открывался в девять утра и закрывался в девять вечера, ежедневно кроме воскресений. Единственный оазис стабильности в постоянно меняющемся мире.

Отворив дощатую дверь, здесь всегда можно встретить сдержанную улыбку букиниста Виктора. Продавец — настоящий знаток своего дела. Он знал о своём товаре всё. Мог рассказать краткое содержание любой из книг, не заглядывая в аннотацию. Был готов ответить на вопросы о датах переиздания каждого тома. По памяти цитировал авторов, чьими собраниями сочинений заставлены полки торгового зала. «Мои старушки», — ласково величал Виктор разложенные в магазине книги. Он обращался с ними учтиво, как с дамами. «Книжный червь», вполне подходящий на роль прототипа для образа, о котором писатель однажды сказал: «вместе с пылью книг на нём осел налёт чего-то отдалённо человеческого».

С течением лет не менялись ни наружность, ни имя букиниста. Местные старожилы, заставшие ещё **60-е, отпускали множество анекдотов на этот счёт. Поговаривали, что на работу в магазин принимали исключительно мужчин лет пятидесяти на вид, с лысиной и седовато-рыжими бакенбардами, в очках с простенькой оправой и со слегка картавым балтийским акцентом, откликавшихся на имя Виктор. Любители более изощрённых версий предполагали, что с новыми сотрудниками магазина проводили работу по приведению их облика в соответствие с требуемым имиджем. А самая мистическая и вместе с тем самая правдоподобная точка зрения состояла в том, что Виктор сросся со своим местом работы, с этими книгами и полуосвещённым залом за дощатой дверью. Для него, как и для самого букинистического магазина, время застыло, и череда эпох не затрагивала уютное однообразие, в которое погружался каждый, кто переступал порога дома номер 9/1 по Майской улице.

Букинистическая коллекция Виктора насчитывала тысячи экземпляров и упрямо пополнялась. Книжные новинки **61-го года по прошествии десятилетий тоже попали сюда и обосновались по соседству с теми, что уже на момент открытия магазина считались раритетными.

«Старушкам» Виктора было словно некуда уже дальше стареть: когда нечто, как букинистический магазин на Майской улице, априори пропитано старостью, оно граничит с вечностью.

Синица в небе

Посвящается сумасшедшим, способным отпустить из рук Журавля ради Синицы в небе.

Жил на свете один Орнитолог. И была у него мечта: заполучить райскую птицу. Ему наскучили водившиеся в местном климате породы: воробьи да галки, грачи да вороны, в лучшем случае иволги. Орнитолог честолюбиво полагал, что ему с его незаурядным умом и талантом негоже заниматься однообразными пичужками, о которых науке и так уже почти всё известно. Он в своих изысканиях заслуживал лучшего.

Как-то раз директор одного из зоопарков подарил учёному за его заслуги Журавля. Привыкшая к неволе птица чинно расхаживала по двору Орнитолога, искоса осматривая окрестности и самовлюблённо изгибая длинную шею. Журавль осознавал, что представители его породы стоят дорого, а потому, зная себе цену, всегда как должное принимал комплименты посетителей зоопарка. Преклонения ожидал он и от своего нового хозяина.

Гости Орнитолога и впрямь завидовали счастливчику, принявшему такой красивый пернатый подарок. Заверяли, что Журавль вполне может именоваться райской птицей, которую и искал чудак-учёный. Только сам владелец не разделял такое мнение. Приобретение своё он считал пустышкой, за нарядным оперением и изящными изгибами осанки ему не видилось ни души, ни самобытности, ни разума. При первой же возможности он продал Журавля другому зоопарку, продолжая лелеять свою мечту о райском создании.

Говорят, птицу видно по полёту. Орнитологу предстояло удостовериться в истинности этого утверждения. Однажды ему повстречалась Синица. Обычная синица с желтовато-серыми пёрышками и миниатюрным клювиком. Но, наблюдая, как она порхала с ветки на ветку в саду перед его окнами, Орнитолог не мог отвести взор, поражаясь, сколько жизни и задорного вызова читалось в её движениях.

У него не поднялась рука пытаться ловить её. Сама мысль о клетке применимо к этому симпатичному существу казалась ему кощунственной. Он надеялся приручить Синицу, чтоб та добровольно осталась жить у него.

Но независимая пташка ни в какую не поддавалась ни на уговоры, ни на угощения. Она не разрешала погладить себя и каждый раз отправлялась искать ночлег в других местах, не желая признать, насколько уютней и лучше было бы для неё обрести дом и заботливого хозяина. Порой, борясь с непогодой, не находя, где укрыться от хлёсткого ветра, она сдавалась, слабела и сама возвращалась, робко стуча клювом в оконную раму, чтоб Орнитолог впустил её. Но стоило Синице позволить себе присмиреть и проявить немного нежности, как она начинала злиться на себя, дичась пуще прежнего, и до крови клевала острым клювом кормившие и ласкавшие её руки. А затем стремительно улетала не оборачиваясь, скрывая за показным нахальством душивший её стыд.

Орнитолог не обижался на наглость своей подопечной, а лишь диву давался: откуда под жёлтыми пёрышками крохотной грудки взялось такое мятежное сердце? И как в маленькой птичьей головке вмещается столько своенравных мыслей?

Коллеги потешались над Орнитологом. Сама идея поимки райской птицы казалась им забавной. Тем более верхом безумия считали они упустить Журавля, чтобы потом выдавать за райскую птицу какую-то там невзрачную синичку, которая к тому же вместо благодарности за оказанную честь не упускала случая уделать экскрементами карниз дома Орнитолога.

Орнитолог терпеливо отчищал карниз, надеясь, что согласно народной примете это на счастье.

Он давно уже оставался глух к насмешкам своих товарищей. Какими бы знатоками те ни слыли, им не понять. Они ведь не видели по-человечьи умных глаз необыкновенной Синицы, не слышали трогательного звучания её щебета и уж точно не снизошли бы до того, чтобы вникать в психологию крошечного существа.

Как и положено человеку, посвятившему свою жизнь крылатым созданиям, Орнитолог любил смотреть на небо. По вечерам, когда он вглядывался в звёздную россыпь на тёмно-синем фоне, традиционные созвездия теряли свою форму и жемчужные светила выстраивались в его глазах в контуры птичьих фигур. И Орнитолог ждал, не упадёт ли случайно одна из звёзд, чтобы в момент её падения он загадал своё единственное желание: пусть его мечущаяся райская синица наконец отыщет для себя достойное место, будь то собственное гнездо, его дом или бескрайние небесные просторы.

Допив на веранде чашку чая с мятой, Орнитолог отправлялся спать, обычно прокручивая в голове одну и ту же мысль: какой дурак додумался постановить, будто синица должна быть в руках, а журавль — в небе, да ещё и определить, что из этого лучше. Ведь жизнь слишком сложна, чтобы сводить её к строчке пословицы.

Агония потери

— Твои страхи запоздалы. Сначала ты долго боялся привязаться ко мне, хотя это произошло ещё при первой встрече. Потом стал бояться меня потерять, но на самом деле и это ты уже давно сделал, перестаравшись в борьбе с «ветряной мельницей», созданной твоим первым страхом.

— Тогда почему всё это время ты была рядом?

— Продлевала агонию. Слишком не хотела быть потерянной. Вела себя, словно это не так.

В погоне за необычностью

Я хотела чего-то необычного, и потому вместо привычного апельсинового стала заказывать грейпфрутовый фреш. Через несколько посещений кафе это вошло в привычку. Необычность улетучилась.

Умеют ли эгоисты любить?

Умеют ли эгоисты любить?

Давайте подумаем на примере меня. В моём эгоизме ведь сомневаться не приходится.

Я забираюсь к вам на колени, трусь о ваши руки, позволяю и даже прошу меня гладить, тыкаюсь влажным носом вам в лицо, лижу ваши щёки только потому, что мне это нравится. Мне хочется ласки, и я дарю свою, чтобы получить её взамен.

Моё мурлыкание есть выражение моих эмоций. Однако оно совпадает с вашими желаниями, с тем, что вы хотите слышать рядом с собой. Но вы замечали, что я не реагирую на ваши эмоции. Ссоритесь ли вы, грустите ли — я веду себя одинаково. Зато терплю, когда вы и особенно ваши дети не угадываете моё стремление к покою и тискаете меня.

Я в своё время была заведена кем-то из вас ради «скрашивания одиночества». Теперь вы вместе и прекрасно скрашиваете одиночество друг другу, но меня оставили как источник дополнительного тепла и уюта. К тому же вы с умилением любуетесь, как я сплю, свернувшись клубочком. Мои повадки забавляют вас, раз вы так часто снимаете мои естественные каждодневные действия на видео. Вы выделили часть бюджета на моё кормление и уход за мной, но тем самым вы удовлетворяете собственную потребность в заботе о ком-то. Так не из эгоистичных ли побуждений держите и вы меня?

А завела ли бы я вас, как вы думаете?..

Порой вам кажется, будто я ощущаю себя хозяйкой и веду себя, словно это вы поселились в моей квартире, а не наоборот. Неужели вы всерьёз? Вы не спрашиваете моего мнения, когда пшикаете «освежителем» воздуха, от которого воняет хуже, чем до пшикания; вы в любой момент хватаете меня на руки и переносите, перекладываете, куда вам удобно — и при подобных жестах вы ещё считаете, что я чувствую превосходство над вами в своих правах?

Я не просила брать меня в дом. Мои предки превосходно жили в дикой природе, мои современники поныне живут на улицах. Я могла бы не хуже их обходиться без человека и ни от кого не зависеть. Но раз уж я очутилась на вашей территории, я нуждаюсь в вас. Впрочем, вы, вероятно, замечали, что я бегу за вами не только в кухню, но и из кухни. Значит, не ради корма составляю вам компанию.

Почему я с тревожным мявканьем верчусь под дверью каждый раз, когда вы собираетесь куда-то уходить? Я никогда не уверена, вернётесь ли вы. Я привыкла, что вы всегда возвращаетесь, но ведь я не умею понимать ваши голоса (так же, как вы до сих пор не научились понимать мой), а потому не знаю ваши планы. Да даже если бы и слышала, когда вы планируете и обещаете прийти, я не доверяла бы этому и всегда бы сомневалась, сколько продлится и чем обернётся моё одиночество.

Задумывались ли вы, не иначе ли течёт время для тех, чей срок на Земле короче вашего? Мы взрослеем и стареем в разы быстрее вас, и в пропорции к нашей жизни каждый час длится дольше, чем для вас. И ваши отлучки на полдня совсем по-другому воспринимаются теми, кто ждёт вас дома за неведомыми вам мыслями и занятиями.

Вам приятно, что я, даже если спала, всё равно бегу вас встречать. Считаете, что я рада именно вам? Или готова принять в качестве хозяев любых людей, лишь бы они меня кормили и обеспечивали уверенность в завтрашнем дне? Разве не все привязываются друг к другу за комфорт, который можно друг из друга извлечь?

Так умеют ли эгоисты любить… А я, по-вашему, что делаю?.

Тёмное царство для луча света

— Не вмешивайся в его жизнь, очевидно же, что он держится на плаву только благодаря твоим стараниям. Если бы тебя не было, он бы пропал — вот и пусть пропадает, как ему суждено.

— Если бы меня не было, но я есть. Значит, уже не суждено.

Луч света всегда рискует, устремляясь в тёмное царство. Дерзостью своего непрошеного вторжения он на миг ошеломляет молекулы мрака и преображает пространство вокруг себя. Но точно ли у него хватит сил и стойкости распространить свою ауру, когда со всех сторон на него давит мгла, отрицающая, что он есть добро и что поддаться ему значит спасти себя?

Луч света осознаёт опасность раствориться в тёмном царстве, вместо того чтобы его озарить. И всё же он ринется туда, потому что лишь там он нужен, даже если его безрассудная попытка помочь имеет совсем крохотный шанс увенчаться удачей.

Вне тёмного царства каждый луч света, сливаясь с потоками себе подобных, не видит в своей индивидуальности ни малейшей ценности.

Исчадья цивилизации

Для животного он был весьма лоялен к исчадьям цивилизации. Не морщил нос от запахов бытовой химии. Не проявлял беспокойства при резких звуках, издаваемых электронными устройствами. Даже не вздрагивал, если рядом с ним вибрировал телефон. Всё-таки он родился и вырос в ХХI веке.

Для человека, тем более для человека ХХI века, она была слишком чужда новшествам цивилизации. Почти никогда не пользовалась наушниками. Да и через динамики редко слушала что-либо. Предпочитала бумажные словари электронным. Пешие прогулки — транспорту. Всё-таки оставалась частью природы, хоть и оторванной от неё современным миропорядком.

Ангел для мушек

Раз биологи заверяют, будто инстинкт самосохранения есть у всех живых существ, значит, они точно не знакомы с этими крохотными мушками, у которых крылышки похожи на фату невест, а усики подобны длинным ресничкам. Они столь же очаровательны, сколь глупы, и порой мне кажется, что вся моя жизнь посвящена попыткам спасать их от самоубийства.

Они словно преследуют меня. Сначала, ещё в ранней юности, я именно из-за них отучилась пользоваться блесками для губ, раз и навсегда перейдя на сухие помады. Ибо излюбленное развлечение мушек-суицидников — со всего размаху да на полной скорости врезаться мне в лицо на улице, в идеале стремясь попасть в открывшийся, чтобы что-то сказать, рот или уж хотя бы приклеиться как следует к накрашенным губам. Хорошо, тут я победила их программу на самоуничтожение: к помаде нельзя приклеиться намертво, а шустро выплёвывать их живыми и здоровыми и вовсе труда не составляет.

Сложнее обстоят дела с желающими утопиться. Где угодно. Годится любая, абсолютно любая ёмкость с водой. Будь то дома или на даче, они проберутся всюду, и не успеешь ты опомниться, как оставленный без присмотра стакан с водой, или поилка для собаки, или, боже упаси, тазик для стирки тотчас окажутся облюбованы очередной самоубийцей с усиками-ресничками, только успевай вылавливать и обсушивать их крылышки в форме фаты.

Почему я отношусь к ним с таким состраданием и прилагаю столько усилий, чтобы их спасать? Мне просто думается, что мой ангел-хранитель обо мне примерно такого же мнения, как я о них, претерпевая не меньше хлопот, когда старается позаботиться обо мне, в какие бы самоуничтожительные истории я ни вляпывалась изо дня в день.

Драконоблако

Маленькая кошечка Ксения первое время, после того как у неё прорезались глазки, не отходила далеко от уютной лежанки, где мама её вылизывала и кормила молоком. По вечерам рядом с их уголком садилась дочка хозяев и, поиграв с ними, рассказывала им на ночь сказки про принцесс и драконов. Они же потом Ксении и снились: ведь ничего больше она пока в жизни не знала и не видела, ей негде было набраться впечатлений.

Но вот вскоре она немного подросла, и её начали выпускать в сад. Мама учила её распознавать разные запахи, точить когти об дерево и ориентироваться на местности, а после таких уроков Ксении давали свободное время. Она бегала за разноцветными бабочками и валялась на лужайке.

Однажды солнечным утром она жмурилась, разглядывая небо, и вдруг заметила облако в форме дракона — она сразу его узнала, он был точь-в-точь как его описывала в вечерних сказках хозяйская дочь.

— Ты что же, драконоблако? — восхитилась кошечка.

— Да, — рассмеялось то в ответ.

— Давай я тебя догоню, — с готовностью вскочила на лапы Ксения.

— У меня есть идея получше: хочешь, мы вместе поиграем в догонялки с солнцем?

— Только если ты мне поможешь, — вздохнула кошечка. — Я сама уже пробовала, у меня не получается за ним поспевать. Сначала оно долго надо мной, словно никуда не собирается, а потом раз — и закатывается за горизонт, а я не могу быстро туда добежать. И так каждый вечер.

— Я знаю, куда именно оно уходит и что там, за горизонтом, — понимающе кивнуло драконоблако.

— Правда? Рассказывай скорее!

— Оно движется по кругу, всегда в одну и ту же сторону, и его путь лежит через «часовые пояса». Их двадцать четыре.

— Часовые пояса… — задумчиво протянула Ксения.

— Когда солнце уходит от нас, оно просто идёт в следующий часовой пояс, — продолжало между тем драконоблако. — То есть чтобы нам от него не отставать, надо просто двигаться со скоростью один часовой пояс в час.

— Здорово! И ты так умеешь?

— Да, и возьму тебя с собой. Давай попробуем завтра. Встречаемся на крыше амбара позади клумбы на рассвете.

С этими словами драконоблако исчезло: распалось, поддаваясь дуновению ветра, на целый караван слоистых и перистых облачков, тотчас сделавшись неузнаваемым.

На заре следующего дня Ксения, никем не замеченная, выбралась на задний двор. Её знакомое облако уже поджидало её над амбаром, раскинув мощные кучевые крылья и горделиво вытянув драконью шею. Через несколько минут из-за горизонта выглянуло и солнце.

— Лови! — крикнуло драконоблако и бросило кошечке конец длинной атласной ленты, завязанный бантиком. Другой же её конец был, очевидно, привязан к его пышному бело-розоватому хвосту.

И они полетели. Сменялись пейзажи, тропические джунгли чередовались с заснеженными горами, барханы безлюдных пустынь уступали место высотным крышам мегаполисов, а порой и вовсе на многие километры тянулось бирюзовое полотнище океана. Но всё время стояло ранее утро. Ксения чувствовала, что они летят уже очень долго, но солнце так и не приблизилось к зениту.

— Как же вышло, — изумилась кошечка, когда их путешествие подошло к концу и драконоблако бережно опустило её обратно на лужайку возле дома, — что мы летали-летали — а всё рассвет по-прежнему!

— Но это уже рассвет следующего дня, — уточнило драконоблако. — Как мы и хотели, солнце не смогло вырваться вперёд, мы вровень следовали за ним полный круг, и провели в дороге целые сутки.

— Ого, — продолжала удивляться Ксения, — то есть весь вчерашний день я вообще пропустила… Солнце у меня его украло!

— Но есть способ отыграться и день сегодняшний заполучить в двойном размере, хочешь?

— Конечно, — подскочила, будто на пружинках, малышка, не зная усталости.

— Мы полетим теперь в противоположную сторону, — уточнило драконоблако, вновь бросая котёнку ленточку.

Теперь, наоборот, солнце двигалось по небосводу с непривычной скоростью. День промотался, словно киноплёнка на ускоренном вдвое режиме. Через несколько часов стало смеркаться, а с наступлением ночи драконоблако предупредило:

— Смотри, сейчас, вместо того чтоб попасть в завтра, мы заново начнём сегодня! Оно не превратится после полуночи во вчера!

«Вот это да! — подумала кошечка. — Теперь я путешествую во времени, совсем как в сказках нашей маленькой хозяйки. Но как же мне теперь нагнать время, чтоб попасть опять в тот день, в котором живёт моя семья? Ведь к ним пришло завтра, а я, оставив их там, очутилась во вчера.

Но волнения были напрасны: бонусный день, компенсировавший ей день, пропущенный в гонке за солнцем, шёл своим чередом — целиком, без обмана, но — всё с той же бешеной скоростью. Рассвело и следом стемнело гораздо быстрее, чем случалось обычно. Вновь наступила полночь — на сей раз завтра удалось наступить и для путешественников. И вот, спустя ещё часа три полёта, они уже в очередной раз встречали рассвет около знакомого амбара, откуда и начинали свои странствия по небу.

— Ксюша! — услышала котейка голос хозяйской дочки. — Ты нашлась! Где же ты была? Мы тебя обыскались! И так волновались!

— Ах, где я только не была, — промулыкала Ксения, едва успевшая перевести дух. Но девочка не поняла её. Кошечка подняла глаза к небу, чтобы заручиться поддержкой драконоблака, но то, подчиняясь своей эфемерной и переменчивой природе, уже рассеялось на разноликие перистые узоры.

Юная хозяйка унесла котёнка в дом, к маме.

И всё дальше шло своим чередом, но с тех пор Ксении снились приключения куда разнообразнее сюжетов самых интересных сказок.

2

Удивительное рядом,

только как его заметить?

Из искусственной замши изумрудного цвета

«Мы и сами не думали не гадали, что однажды очутимся здесь», — зацокали изящные туфельки из потёртой искусственной замши изумрудного оттенка. Они стали предметом всеобщего внимания в театральной гримёрке. Парики, костюмы, пудреницы — все переглядывались и недоумённо перешёптывались с момента их появления.

«Купив нас на распродаже в бутике, хозяйка пользовалась нами недолго, — продолжили между тем туфли. — В те времена Эльза вообще была весьма капризной и привередливой особой. Мы быстро ей надоели, хотя на тот момент ещё не сильно сносились: она слегка сточила нам носики, но это не было так уж заметно. Скорее, ей просто подумалось, что мы вышли из моды. И вот она приняла решение сдать нас в контейнер для ненужных вещей, размещённый в холле салона красоты на соседней улице. Нас страшила неизвестность: сортировщицы могли распределить нас для передачи в малоимущие семьи (Но какой оказалась бы наша новая хозяйка? Вдруг ещё хуже Эльзы?), а могли и счесть, что мы годимся только на свалку. Однако по дороге к контейнеру нас ожидало внезапное происшествие.

Новенькие бежевые мюли, в которые Эльза была обута, вдруг решили развалиться прямо на ней: у левой, если мы на запамятовали, подошвы отломился каблук, когда оставалось не больше десяти шагов до контейнера.

А мы что же? Мы, конечно, всегда готовы прийти на помощь. Мы не претендуем на всемирную славу, но всё же нас воспитывали на примерах хрустальных туфелек Золушки и серебряных башмачков Элли: мы хорошо понимаем, как многое в жизни юной девушки зависит от её обуви. Итак, опёршись об выступ на углу салона красоты, Эльза достала нас из холщовой сумки и сменила на нас повреждённые мюли, которые, наоборот, положила на наше место. Но и их она в контейнер не бросила. Мы все вместе благополучно вернулись домой.

Мюли, которые её подвели, Эльза отремонтировала. В мастерской каблук приклеили за недорого, и она носила их ещё пару лет.

Мы, честно говоря, предполагали, что нас она донесёт-таки до контейнера в самом ближайшем будущем: если уж поленится в тот же день, подобрав более надёжную пару обуви для повторного выхода из дома, то как минимум вместе со следующей партией «в утиль», которая не преминет скоро скопиться в гардеробе. Но нет. Раз в сезон или даже чаще Эльза избавлялась от надоевших или пришедших в негодность вещей, но нас с собой не брала. Поскольку при этом она нас и не носила, мы посчитали, что оа просто временно позабыла про наше существование. Жили в страхе и не расслаблялись. Но потом она обратила на нас внимание вновь и стала иногда обувать. Совершенно необъяснимо, в странные моменты жизни. Например, чтобы задумчиво прогуляться перед сном по аллее за домом. Или же на экзамен. Однажды ездила в нас в аэропорт провожать сестру, улетавшую на годичную стажировку.

В последующие годы, как вы можете видеть, Эльза сделала успешную карьеру. Из провинциальной малоизвестной артистки превратилась в ведущую актрису лучшего столичного театра, да и на больших экранах уже являлась зрителям, хоть пока и в ролях второго плана. А мы так и путешествуем всюду с ней. Вроде бы угроза контейнера больше над нами не висит, но вообще кто же знает, что Эльзе взбредёт в голову».

Вещи в гримёрке заслушались историей туфелек и разохались в ответ.

…А через год Эльза получила «Оскар». И на вручение премии пришла в тех самых старых туфлях из замши цвета тёмного изумруда. Они, вышагивая по ковровой дорожке да взирая снизу вверх на звёзд мирового масштаба, кичившихся своими нарядами кто во что горазд, размышляли, что даже люди иногда умеют быть благодарными.

«С любым может такое произойти: в критический момент тебя спасёт именно тот, кого ты собирался выбросить из своей жизни. И совсем чуть-чуть не успел. И потом, переосмысливая такую ситуацию, понимаешь, что это был знак. Впредь становишься внимательнее и бережнее. И именно благодаря этому достигаешь успеха», — произнесла Эльза со сцены, прижимая к груди заветную статуэтку — предмет вожделения миллионов актрис.

Наутро пресса пестрела заголовками с домыслами о скрытом значении её речи. Говорила ли она о драме первой любви или о тайнах родительского дома? И невдомёк было общественности, что на самом деле обладательница престижной кинопремии говорила всего лишь о туфлях. О поношенных изумрудных туфлях из искусственной замши.

Городующий

В сельской местности люди не так уж далеки от природы, а потому внимательны к силам разных стихий, которые они не в состоянии объяснить своим разумом. Каждому известно, что лесом заведует Леший, а водоёмами — Водяной. Не отрывая себя самих от этой полной таинств внешней среды, деревенские жители признают, что и в их собственных домах есть кому следить за порядком помимо хозяев: такая роль отведена Домовому.

Зато в городах вы возомнили о себе слишком много. Якобы всё подчинили человеческой воле, создав полностью искусственный мир. Вместо рек и озёр здесь у вас фонтаны да бассейны: чем, спрашивается, заниматься Водяному в этих рукотворных лужицах, где глубина дна измерена до миллиметра? Абсолютно нечем, как и Лешему — в благоустроенных парках с асфальтом вместо тропинок и аттракционами среди посадок, где в приличном массиве деревьев подразумевалась бы чаща.

И забываете вы, заслонившись от первозданной природы, что мир гораздо старше вас, что в нём вы гости и все ваши проделки остаются безнаказанными лишь до тех пор, пока к ним снисходительны существа, хранящие мудрость и мощь заселяемых вами мест. И сколь бы плоскими, из стекла и пластмассы, вы ни пытались сделать свои города — они тоже имеют душу, и душу их кому-то поручено беречь. Этот кто-то — я. Городующий.

Если согласиться, что город есть не что иное, как совокупность домов, то легко догадаться, что Городующий — это старший из Домовых, избираемый сроком на сто лет на их общем собрании.

Да, когда-то я был простым Домовым, но вот уже почти полвека мне доверено следить за порядком во всех уголках населённого пункта.

В стародавние времена Городующие преимущественно занимались вопросами обороны: творили необъяснимые для неприятеля пакости на подступах к границам поселения. Сейчас, впрочем, для некоторых моих коллег в неспокойных регионах мало что изменилось.

Но мне досталось местечко мирное. Никаких врагов кроме внутренних — тех, что должны бы быть союзниками: жители да муниципальная администрация.

Простых смертных я стращаю легонько, чисто чтоб проучить. Ежели случится в моих владениях разгул вандалов, вредящих казённому имуществу, или безбилетников, обкрадывающих городской бюджет, я напускаю на них какую-нибудь напасть вроде ураганного шторма или громко лающих крупных собак и на том отпускаю до следующего раза. Многие, впрочем, попадаются лишь единожды. Не грешат рецидивом.

Гораздо строже я к местным властям, особенно, разумеется, к мэру. Предыдущего, между прочим, я сжил — не со свету, но с должности. Совсем мы с ним не сработались. О хозяйстве он не радел, зато взяток не гнушался.

Намёки мои понял далеко не с первого раза: лишь когда я устроил у него в кабинете поджог, соблаговолил обратить внимание на «знаки свыше». Жена предлагала ему, кстати, позвать батюшку и окропить рабочее место святой водой, но у него хватило благоразумия не внять ей и добровольно подать в отставку.

Сейчас мэрию возглавляет девица. Не то чтобы у меня совсем к ней нет вопросов, но вроде мы подружились. Она меня тонко чувствует и оставляет для меня блюдце с водичкой в углу кабинета. Ценю. Интенсивно занимается озеленением территорий, высаживает новые скверы. Будет продолжать в том же духе — придётся мне такими темпами скоро консультироваться с Лешим, как справляться с изобилием растительности.

Городовать в небольшом городе — это, скажу я вам, отнюдь не то же самое, что в областном центре или мегаполисе. Вот недавно виделись мы на слёте с моим коллегой из столицы. Он на посту всего-то пару лет с хвостиком, а уже с чего-то возгордился. Но пока с ним ещё можно общаться.

Собственно, я вожу с ним знакомство лишь по одной простой причине: в его владения перебралась семья, в которой прежде, до избрания Городующим, я числился Домовым. Именно ввиду их переезда я и получил право баллотироваться, иначе мне бы не разрешили, так как возник бы конфликт интересов: нельзя городовать в населённом пункте, где живут те, чьим Домовым ты раньше был.

Я справляюсь о них у столичного коллеги, беспокоюсь, хорошо ли он за ними присматривает. Когда срок моих полномочий истечёт, поеду к ним, воссоединюсь и буду коротать с привычной, почти родной семьёй время на пенсии.

Ваш дом там, где сбылась ваша мечта

Она, как зачарованная, смотрела на витрину. Статуэтка казалась ей безупречно красивой. Танцующая пара — молодой джентльмен в элегантном смокинге и юная хрупкая девушка в розовом платье. Её руки в белоснежных перчатках лежали на его статных плечах, и, хотя застывшие в фарфоре, они кружились в танце, а любого смотрящего на них захватывало ощущение воздушности.

Под статуэткой лежал ценник: 1000.

Ей было всего девять лет, она не знала цену деньгам. Одна тысяча — это много или мало? У неё столько не было, но могло быть у взрослых. Однако бабушка наотрез отказалась купить «бесполезную» статуэтку. Значит, всё-таки много.

Она выросла. Получила образование, повезло с работой. Теперь ей, конечно же, было очевидно, как это мало — 1000, всего лишь 1000 за исполнение Мечты. Но сейчас, когда она могла позволить себе и бóльшую сумму для приобретения того, чего ей действительно хотелось, — пусть даже и бесполезного — статуэтки нигде не было. Она искала её по антикварным магазинам и частным коллекциям и даже сама давала объявления, в точности описывая заветную вещь. Тщетно. Ей предлагали десятки других композиций фарфоровых танцоров, а друзья и вовсе предполагали, что она спустя почти пятнадцать лет не помнит, как именно выглядела фигурка, а потому может и не узнать её при случае. Но она в свежести своих впечатлений не сомневалась и продолжала надеяться.

Он, как зачарованный, смотрел на статуэтку в глубине серванта. Она влекла его и манила. Это была любимая статуэтка мамы, и доставать её с полки запрещалось категорически: как бы он её не разбил. Но он вовсе не собирался её разбивать, он лишь хотел с ней поиграть. Ведь изображаемые ей люди должны были кружиться в танце — а их обрекли неподвижно пылиться в углу посудного шкафа за стеклянными дверцами. Он бы просто рассмотрел её поближе да помог фарфоровым фигуркам посетить настоящий — хоть и игрушечный — бал. Он был уверен, что нарядный молодой человек, держащий за талию девушку в пышном розовом платье, — гусар, а значит, он подружится с его пластмассовыми солдатиками, которые после боя тоже с удовольствием сходили бы в бальную залу потанцевать с воображаемыми красавицами.

Ему было десять. В этом возрасте то, что нельзя, добыть особенно необходимо. Однажды, пока мамы не было дома, он решительно пододвинул к серванту табуретку. Родители и не узнают, что он недолго поиграет со статуэткой, ведь он успеет вернуть её на место. Но тянуться до верхней полки оказалось слишком далеко, танцоры выскользнули из детских рук, когда мальчику пришлось привстать на цыпочки и табуретка пошатнулась от нарушенного равновесия.

Он вырос. Мамы давно уже не стало, а из прежней квартиры со старым сервантом он переехал в модные апартаменты. С бизнесом складывалось удачно, и он мог себе позволить дорогую мебель и дизайнерский декор. Но на одной из полок стоял фарфоровый танцор — одинокий, как и его владелец. С отбитым кончиком носа и странным образом обнимающий пустоту, словно пытался нащупать в воздухе женский силуэт, но его пара то ли была утрачена, то ли никогда и не существовала.

— Он мне кое-кого напоминает.

Они познакомились около трёх недель назад, на симпозиуме. Чувствовалось, что нравятся друг другу, но оба робели и не спешили. И ни одного полноценного свидания у них ещё не было, только полуделовые встречи. И в гости к нему она сегодня зашла по рабочему поводу, но согласилась задержаться на час выпить чаю.

— Он похож на фрагмент статуэтки, которую я видела давно в детстве, в магазине около дома. Только там была ещё дама.

Он не решился ей рассказать, что дама была и впрямь, но погибла в его неосторожных руках, упав с верхнего этажа серванта почти пятнадцать лет назад.

В тот вечер, после её ухода, он долго сидел в задумчивости, глядя на одинокого танцора, выжившего после падения с высоты, потому что с его стороны удар об пол смягчал ковёр.

Как странно устроена жизнь, думал он. Кто-то не имеет ресурсов дотянуться до мечты — и годами страдает от незакрытого гештальта. Кто-то дотягивается вопреки препятствиям — и неумышленно губит её, обращая в осколки. Даже если мы ценим то, что имеем, что для других предмет зависти, мы всё равно не справляемся это уберечь. Возможно ли что-то исправить, чтобы все были счастливы?

Он опасался, что мастер откажет ему и ни за какие деньги не возьмётся за столь экстравагантный заказ. Но тот, по счастью, оказался натурой увлекающейся, а может даже и романтиком. В точности восстановить существовавшую давным-давно статуэтку по сбивчивым детским воспоминаниям и снимку с фотоплёнки, на котором она виднелась за стеклом на дальнем плане, — вызов нешуточный. Вместе с заказчиком они долго подбирали эскиз, обсуждая мельчайшие детали. Наконец по прошествии месяца работа была готова.

На сей раз он позвал её в гости без повода, пообещав кое-что показать. Их отношения за месяц не слишком продвинулись: сохранялась симпатия, но и обоюдная скромность никуда исчезать не торопилась. Да и до завершения реставрации статуэтки он не рискнул бы предпринимать какие-либо дальнейшие шаги.

Очень волновался, оценит ли она сходство копии с разбитым некогда оригиналом. Танцора мастер подреставрировал, новую спутницу с ювелирной тонкостью поставил ему в пару — но устроит ли такая замена ту, кто почти пятнадцать лет искала свою мечту, упущенную оттого, что когда-то 1000 — это было баснословно много…

Она не пожелала ни о чём расспрашивать. Раз её статуэтка — вот, перед ней, специально для неё, не всё ли равно, как это вышло? Главное — всё наконец встало на свои места. Всё теперь будет как надо, и, разумеется, этот дом она уже не покинет.

Розы и мимоза

Веточка мимозы очень комплексовала. Её, скромную и маленькую, поставили на стол рядом с огромным пышным букетом роз.

Розы в блестящей гофрированной упаковке, перевязанные дорогой атласной лентой, с золочёным напылением на лепестках, возвышались в керамической вазе, инкрустированной стразами.

Для миниатюрной мимозы в доме нашёлся только стакан из гранёного стекла.

Розы не насмехались над скромницей мимозой: они просто не удостаивали её своим вниманием.

Букет Даме подарил заместитель начальника департамента, в котором она работала. Девушка страшно обрадовалась: какой человек — такие и цветы от него. Он и сам выглядел как эти розы. Богатый и блестящий. Даме было приятно, что он заметил её и так выделил в честь наступающего праздника весны.

А с бледной мимозой её поджидал у подъезда сосед. Он учился на инженера и, кажется, подрабатывал по вечерам на стройке: что-то такое она слышала, но точно не помнила. Дама еле ухватила веточку в придачу к охапке роз, которые держала в руках, возвращаясь с работы.

Целый вечер девушка пребывала в счастливой задумчивости, воображая, как станут развиваться теперь её отношения с заместителем начальника. В какой-то момент, в очередной раз проходя мимо стола, она отметила, что совсем не чувствует запаха роз — только нежный аромат мимозы.

Ночью мимоза источала благоухание на всю квартиру. От роз Дама и на следующий день так ничего и не добилась, сколько ни принюхивалась, утыкаясь носом прямо в разноцветные головки. Только лицо её покрылось блёстками с лепестков, и хотелось чихать.