Бесплатный фрагмент - Пришельцы с планеты Марс

Пришельцы с планеты Марс

Книга I. Первая встреча Марсиан и Землян

Глава 1. На Северном полюсе

По бескрайней ледяной равнине ползла гигантская змея. Вытянувшись на огромное расстояние, она исступленно тащила свое гибкое тело, перепрыгивая с льдины на льдину на большой скорости, и зияющие трещины не останавливали ее. Змея то плыла по открытой воде залива, ловко проскальзывая над качающимися тут и там айсбергами, то извивалась по берегу, неумолимо двигаясь прямо на север, к горам, поднимающимся на горизонте. Она проплыла над ледником и направилась к возвышающейся посреди ледяных масс темной скалистой гряде, покрытой большими пятнами коричневатого лишайника, затем снова спустилась в долину, где между валунами были видны зеленые и желтые пятна щавеля и камнеломки. Под ударами тела несущейся с бешеной скоростью змеи осыпались редкие листья ивовых кустов. Потревоженная одинокая пуночка (снежный воробей) поспешно улетела; испуганно зарычал разбуженный белый медведь, чьего лохматого меха только что коснулась змея.

Змея этого не заметила; волоча свой хвост по летнему северному ландшафту, она подняла голову высоко вверх, навстречу солнцу. Только что пробило полночь и наступил новый день — девятнадцатое августа.

Солнечные лучи косо падали на склоны гор, которые в течение дня, длившегося здесь несколько месяцев, покрылись обильной растительностью. За этими высотами скрывался Северный полюс земного шара. Змея направлялась именно туда. Ее гибкое тело скользило в чистом и прозрачном воздухе над полярными просторами. А впереди змеи плыло округлое позолоченное солнцем тело — большой воздушный шар. Тонкий шелк плотно натянут давлением заполняющего его водорода. На высоте трехсот метров над землей сильный устойчивый южный ветер гнал воздушный шар к северу. Змея же была ничем иным как буксирным тросом этого воздушного шара, приближавшегося к загадочному месту, возбуждающему человеческое любопытство, — Северному полюсу Земли. Спускаясь до поверхности земли, буксир регулировал полет воздушного шара. Когда шар набирал высоту, трос сдерживал его своим весом, чтобы он не улетел слишком высоко; когда шар опускался, натяжение троса ослабевало, и он растягивался на большое расстояние на земле. Трение троса о землю стабилизировало шар и тем самым позволяло ему в определенной степени двигаться независимо от направления ветра, поставив управляемый парус.

Но сейчас парус был спущен. Направление ветра было настолько благоприятным, насколько только могли желать смелые путешественники, направляющиеся к Северному полюсу. На северном побережье Шпицбергена путешественники долго ждали южного ветра. Полярное лето уже подходило к концу, и они боялись, что им придется повернуть назад так ничего и не добившись, как это сделал смелый швед Андре во время своей первой попытки. Наконец, 17 августа ветер подул с юга и воздушный шар поднялся в небо; за два дня они преодолели тысячу километров в северном направлении. Шар пролетел над Северным Океаном, открытым Нансеном. Мыс Зупан на Земле Андре (Земля Андре́, норв. Андрéе Ланд, часть территории острова Западный Шпицберген, архипелаг Шпицберген, Норвегия. Земля названа в честь Саломона Августа Андре, шведского арктического исследователя) на юге уже исчез из их поля зрения, а впереди показалась неизвестная земля, которую географы совершенно не ожидали здесь встретить. Вскоре должно было решиться, действительно ли две прежние экспедиции, одна на воздушном шаре, другая на санях, достигли Северного полюса, как считали их участники. Существовали сомнения по поводу точности определения местоположения в этих широтах, поскольку обзор местности с воздушного шара был затруднен из-за тумана, а экспедиции на санях не хватало кругозора. Теперь на средства богатого частного лица, астронома Фридриха Элла, была снаряжена немецкая экспедиция, которая должна была еще раз исследовать полюс с помощью воздушного шара.

При подготовке полета был учтен опыт предыдущих экспедиций. Международная ассоциация полярных исследований создала свой собственный отдел для планирования научных путешествий на воздушном шаре. В частности, было предложено использование буксировочного троса и, таким образом, найдено средство управления воздушным шаром, которое было аналогично таковому морского парусного судна. Были изготовлены металлические баллоны, заполненные водородом, сжатым до 250 атмосфер, чтобы восполнить потери газа во время длительных полетов. Корзине была придана особая форма, позволяющая закрывать ее от внешнего воздуха по мере необходимости. Новый воздушный шар «Полюс» был оснащен всем этим современным оборудованием. Кроме того, под корзиной шара висел большой парашют для использования в экстремальной ситуации. К парашюту специальным устройством была прикреплена корзина с провизией на случай непредвиденной посадки.

Возглавлял экспедицию директор департамента научного воздухоплавания Хьюго Торм. Его сопровождали астроном Грунте и натуралист Йозеф Зальтнер. Зальтнер взглянул на часы и барометр, записал время и атмосферное давление и щелкнул фотоаппаратом.

— Мы были бы рады заполучить эту территорию в свой карман, — сказал он, затем вытянул обутые в высокие войлочные сапоги ноги насколько позволяло ограниченное пространство корзины, лукаво подмигнул и добавил, — господа, я ужасно устал. Нельзя ли мне сейчас немного вздремнуть? Что скажете, капитан?

— Что же, поспите, — ответил Торм, — теперь ваша очередь. Но поторопитесь. Если этот ветер сохранится еще три часа…

Он прервал себя, чтобы снять необходимые показания.

— Разбудите меня, как только мы… будем… на полюсе…

Зальтнер говорил с закрытыми глазами, и к концу фразы он уже задремал.

— Нам необычайно везет, — произнес Торм. — Мы приближаемся к нашей цели. За последние пять минут я снова отметил продвижение на 3,9 км. Нельзя ли попытаться более точно определить, где мы находимся?

— Это возможно, — ответил Грунте, потянувшись за секстантом. — Шар летит очень плавно, и мы достаточно точно определили местное время. Самое низкое положение солнца было у нас один час 26 минут назад. — Астроном с особой тщательностью измерил еще раз высоту солнца и на некоторое время углубился в расчеты.

Пейзаж, над которым пролетали аэронавты, далеко простирался в полном безмолвии. Широкое плато, покрытое мхом и лишайником, перемежаемое то тут, то там водоемами, образовывало подножие горного хребта, к которому стремительно приближался воздушный шар. Не было слышно ничего, кроме тиканья часового механизма и время от времени жужжания аспирационного термометра, перемежающихся со спокойным дыханием дремлющего Зальтнера. Такое полярное путешествие на воздушном шаре было, конечно, гораздо приятнее, чем на медленных санях, которые тащат по ледяным торосам полуголодные собаки. Грунте поднял глаза от своих вычислений.

— Какую широту показывают ваши расчеты на основе пройденного расстояния? — спросил он Торма.

— Восемьдесят восемь градусов пятьдесят одна минута, — ответил тот.

— Мы продвинулись дальше.

Грунте сделал паузу, еще раз проверив вычисления. Затем он сказал негромко, но с той же уверенностью в голосе:

— Восемьдесят девять градусов двенадцать минут.

— Невозможно!

— Совершенно уверен, — спокойно ответил Грунте, поджав губы так, что его рот под тонкими усами стал похож на тире. Это был признак того, что никакая сила не сможет изменить утверждение астронома.

— Тогда нам остается всего девяносто километров до полюса, — оживленно воскликнул Торм.

— Восемьдесят девять с половиной, — поправил Грунте.

— Тогда мы будем там через два часа.

— Через час и 52 минуты, — невозмутимо уточнил Грунте, — если ветер будет дуть с той же скоростью.

— Да, если, — весело откликнулся Торм. — Еще только два часа, если Бог даст!

— Как только мы перевалим через этот хребет, мы увидим полюс.

— Вы правы, доктор! Мы увидим полюс… или также и достигнем его?

— Почему нет? — спросил Грунте.

— Мне не нравится небо за горами — на северной стороне уже несколько часов светит солнце, там восходящий поток воздуха…

— Подождем и увидим.

— Вот, вот — посмотрите туда — какой крутой и высокий обрыв ледника! — воскликнул Торм.

— Мы летим прямо к нему. Не стоит ли нам подняться повыше? — озабоченно спросил Грунте.

— Да, это именно то, что нам необходимо сделать. Осторожно! Сбросьте несколько мешков!

Грунте отрезал ремни и два мешка упали вниз. Воздушный шар взлетел вверх.

— Как обманчиво может быть расстояние, — сказал Торм. — Я рассчитывал подняться над стеной значительно выше — но пока мы поднялись недостаточно. Мы должны пожертвовать еще частью балласта.

Торм отрезал еще один мешок.

— Нам нельзя угодить в ущелье, — объяснил он, — никто не знает, в какие потоки мы там попадем. Но что это значит? Воздушный шар все равно не поднимается? Ничего не поделаешь — нужно сбросить еще больше!

Прямо перед ними возвышалась черная скалистая гряда, рассекающая ледник надвое. Шар завис прямо перед ней. Оба путешественника с тревогой наблюдали за полетом своего шара. К счастью для них, здесь, в непосредственной близости от гор, южный ветер был слабее, иначе их уже швырнуло бы на скалы. Теперь шар находился в тени гор и газ остывал. Температура воздуха быстро опустилась ниже нуля. Торм размышлял, не стоит ли выбросить больше балласта. Но если они теперь потеряют весь балласт, потом, чтобы заставить шар снова опуститься, им придется пожертвовать газом, а газ был их самым большим сокровищем, средством, которое им было необходимо, чтобы вернуться обратно из зоны бескрайнего, пугающего своей неизведанностью сурового севера. Торм не знал, что ждет их за горами. Шар поднимался слишком медленно. Внезапно боковой поток воздуха сдвинул шар в сторону — лучи солнца, показавшиеся над седловиной ледника, снова осветили его — газ расширился, шар поднялся и ледяная гряда внизу стала быстро удаляться.

— Ура! — в один голос закричали оба воздухоплавателя.

— Что случилось? — отозвался разбуженный криком Зальтнер. — Мы уже на месте?

— Вы хотите увидеть Северный полюс?

— Где? — в одно мгновение Зальтнер вскочил на ноги. — Черт возьми, какая холодина, — воскликнул он.

— Мы поднялись на высоту более 500 метров, — сообщил Торм.

Зальтнер поплотнее закутался в свой мех, его спутники сделали то же самое.

— Сейчас мы летим на высоте, находящейся на уровне горной гряды. Как только мы сможем ее преодолеть, впереди, примерно в 50 километрах к северу, должно быть полюс.

— Там, где крутится земная ось! — воскликнул Зальтнер. — Я умираю от любопытства! Ну, по крайней мере, шампанское нам охлаждать не нужно.

Трое мужчин стояли в гондоле, держась за канаты. Каждую свободную минуту, когда они не были заняты измерениями или управлением воздушного шара, путешественники жадными глазами смотрели в бинокли на север, против солнца, которое лишь немного сместилось к востоку. Постепенно горные вершины под ними уходили назад. Еще один горный хребет снова закрыл им обзор. Воздушный шар проплывал вдоль него, таща за собой буксирный трос. Оставалось пролететь еще через одну широкую лощину, и тогда перед ними должна была появиться долгожданная цель. Шар летел примерно в середине лощины, на высоте не более 100 метров над ее дном, а ее стена закрывала горизонт. Ветер стал слабее, но все еще дул с юга, и воздушный шар медленно продвигался над плоской ледяной равниной.

Вдали за ледяной стеной показались отдельные белые горные вершины. Вершины множились, образуя горный хребет.

— Эти горы должны быть уже за полюсом, — сказал Грунте, и на этот раз его голос слегка дрожал от волнения.

Воздушный шар продолжал подниматься. Среди снежных вершин появились темные горные хребты, переливающиеся красноватым и коричневым цветами. Шар поднялся еще выше и завис над глубокой пропастью. Буксировочный трос натянулся, и шар мгновенно опустился на несколько сотен метров, а затем заколебался то вверх, то вниз. Эти внезапные колебания шара полностью завладели вниманием воздухоплавателей. Глубоко внизу они увидели скопление утесов, скалистых обломков и глыб льда, за которыми ледяная стена круто обрывалась. Нужно было проверить показания приборов, и только после этого путешественники смогли направить свой взгляд вперед, вперед и на север — или, может быть, уже на юг?

Зальтнер был первым, кто взглянул вперед. Но он ничего не сказал, он только удивленно свистнул.

— Море! — воскликнул Торм.

— Боже праведный! — воскликнул Зальтнер. — Старый Петерманн был прав, но лишь отчасти. Это открытое полярное море, но сейчас не стоит слишком много думать об этом.

— Внутреннее море, возможно, озеро, тем не менее, я полагаю, около тысячи квадратных километров, — сказал Грунте. — Размером примерно с Боденское озеро. Но кто может знать, какие фьорды и каналы от него ответвляются. И само озеро еще разделено на части многими островами.

— Тот, кто ступит на этот лед или прибудет на корабле, может с трудом понять, окружено ли море сушей или суша находится посреди моря, — сказал Зальтнер. — Хорошо, что нам отсюда виднее.

— Конечно, — ответил Торм, — очень возможно, что перед нами часть открытого моря, хотя отсюда кажется, что горы окружают водное пространство со всех сторон. Разберемся с этим позже. Но, прежде всего, что нам делать сейчас? Вопреки ожиданиям, нам пришлось подняться так высоко, что мы потеряем много газа, если захотим спуститься. При этом при возвращении нам снова придется перебираться через горы. Это сложный вопрос. Однако у нас еще есть время все обдумать, поскольку шар сейчас движется медленно.

— И мы воспользуемся этой возможностью, чтобы вполне заслуженно передать Северному полюсу наш привет, — воскликнул Зальтнер. С этими словами он достал коробку, из которой маняще вытянули свои серебряные горлышки три бутылки шампанского.

— Я ничего об этом не знал, — изумленно сказал Торм.

— Это послание фрау Исмы. Видите, здесь написано: «Открыть на полюсе». Вес четыре килограмма.

Торм рассмеялся.

— Мог ли я подумать, — сказал он, — что моя жена способна провезти контрабандой то, что нарушает правила экспедиции?

— Но это великолепная мысль вашей жены — отпраздновать шампанским прибытие на Северный полюс, — смеясь ответил Зальтнер. — Во-первых, никто никогда раньше не пил шампанское и тем более не поднимал тост за женщин над Северным полюсом. Во-вторых, согласитесь, это необыкновенное удовольствие — пить игристое вино в такой мороз за здоровье нашего командира. И в-третьих, разве не радостно видеть трагическое лицо нашего астронома? Ведь он принципиально не пьет шампанского и принципиально не поднимает тостов за женщин; но так как он все-таки должен и хочет присоединиться к празднованию на Северном полюсе, то он оказывается в конфликтной ситуации по отношению к своим принципам, из которой ему будет дьявольски трудно выбраться.

— Я мог бы многое сказать в ответ на это, — сказал Грунте. — Например, что мы еще не знаем, где на самом деле находится Северный полюс.

— Верно, — перебил его Торм, — но именно поэтому мы должны праздновать тот момент, когда мы уверены, что впервые увидели его в поле нашего зрения. Вы признаете это?

— Хм… да, — сказал Грунте, и легкая ухмылка скользнула по его чертам. — Я полагаю, мы могли бы быть на полюсе. Поэтому я могу присоединиться к вашему тосту, если мне заблагорассудится, не противореча никаким принципам.

— Почему? — спросил Зальтнер.

— Полюс — это точка разрыва. Принципы — это утверждения, которые действуют в случае существования условий, для которых они установлены, прежде всего непрерывности детерминации пространства и времени. На полюсе все привычные условия упразднены. Здесь больше нет кардинальных точек; каждое направление можно обозначить как север, юг, восток или запад. Здесь также нет времени суток; все времена, ночь, утро, полдень и вечер, существуют одновременно. Поэтому здесь также применяются все принципы вместе или не применяются вообще. Достигается полная точка индифферентности всех определений, идеал беспристрастности.

— Браво, — воскликнул Зальтнер, который тем временем наполнил алюминиевые кружки игристым вином. — Да здравствует фрау Исма Торм, наш многоуважаемый донор!

Зальтнер и Торм подняли свои кружки. Грунте поджал губы и, глядя прямо перед собой, неподвижно держал перед собой свой сосуд для питья, пассивно позволяя остальным чокнуться с ним кружками. Торм торжественно провозгласил:

— Да здравствует Северный полюс!

После этого Грунте также торжественно стукнул своей кружкой об остальные и добавил:

— Да здравствует человечество!

Все выпили и Зальтнер воскликнул:

— Тост Грунте настолько общий, что одной кружки недостаточно. — И он снова наполнил кружки.

Тем временем воздушный шар медленно дрейфовал в сторону внутреннего моря, которое теперь все отчетливее открывалось изумленным взорам путешественников. От подножия крутого скалистого склона гор местность простиралась до берега, вероятно, еще на протяжении двадцати километров. Но теперь пейзаж был совершенно другим. Вместо безжизненного ледника перед глазами путешественников предстала тундра. Зеленые луга, лишь местами покрытые отдельными обломками скал, плавно спускались к воде. Это было похоже на великолепную альпийскую долину, посреди которой раскинулось голубое горное озеро. На дальнем берегу, размытом в неясных сумерках, показался еще один крутой склон из скал и льда, но над горами поднималась стена облаков. Однако самым поразительным во всем этом пейзаже был вид одного из многочисленных и неправильной формы островов, к берегу которого теперь плыл воздушный шар. Он был меньше, чем большинство других островов, но его формы были настолько идеально правильными, что казалось сомнительным, что это был природный проект. Покрытые лишайником скалистые обломки, которые покрывали другие острова, здесь полностью отсутствовали.

До загадочного острова, который исследователи рассматривали в бинокль, оставалось еще около двенадцати километров, когда Торм повернулся к Грунте.

— Скажите нам, пожалуйста, что вы думаете. Можем ли мы на самом деле определить, где мы находимся? Должен признаться, что когда мы пересекали горы и быстро меняли высоту, я не мог уследить за отдельными ориентирами.

— Я сделал несколько измерений, — ответил Грунте, — но их уже недостаточно для однозначного определения положения. Не применим сейчас и метод измерения высоты солнца, поскольку мы уже не в состоянии указать время суток даже с некоторой уверенностью. Здесь, на севере, компас очень ненадежен. В любом случае, мы находимся очень близко к полюсу, где все меридианы сходятся настолько близко, что отклонение на один километр вправо или влево дает разницу во времени в час и более. Если наш шар отклонился от направления север-юг на пять или шесть километров с момента пересечения гор, что очень легко может быть, то сейчас у нас не три часа утра 19 августа, как мы предполагаем, а, возможно, уже полдень, или, если мы отклонились к западу, то мы даже соскользнули назад во вчерашний день и, возможно, сейчас вечер 18 августа.

— Занятный получается фокус! — воскликнул Зальтнер. — Вот что происходит от этого вечного солнца на полюсе! Выходит, что мне надо приклеить вчерашний лист обратно на свой отрывной календарь.

— Вполне возможно! — улыбнулся Грунте. — Предположим, вы прогуляетесь вокруг Северного полюса на расстоянии ста метров от него. Вы легко обойдете его за пять минут и пересечете все 360 меридианов; следовательно, вы пройдете через все времена суток за пять минут. Если вы идете на запад и хотите получить правильное время для каждого меридиана, вам придется переводить часы на четыре минуты назад на каждом меридиане, так что через пять минут вы вернетесь на целый день назад, и если вы будете ходить вокруг полюса таким образом в течение часа, ваши часы, если на них есть указатель даты, должны будут показывать 7 августа.

— Тогда я должен завести себе твердый календарь, — сказал Зальтнер.

— Да, но если вы пойдете на восток, вы продвинетесь во времени на столько же. Если вы будете отрывать страницу в своем календаре каждый раз, когда обходите полюс, то обойдя вокруг полюса двенадцать раз, вы достигнете 31 августа. В обоих случаях, однако, для вас все еще будет 19 августа. Поэтому, подобно морякам, пересекающим 180-й меридиан, вам придется соответствующим образом корректировать дату.

— А если мы пролетим прямо над полюсом?

— Тогда мы мгновенно перескакиваем на двенадцать часов во времени. Полюс — это просто точка разрыва.

— Черт побери, даже не знаешь, где находишься.

— Да, — сказал Торм, — в этом то и загвоздка. С самого начала нам приходилось полагаться на то, что мы определим свое положение по пройденному пути. Неужели ничего нельзя сделать?

— Только если мы приземлимся. Если приборы будут находиться в стабильном состоянии, мы сможем определить наше положение по звездам.

— Мы не можем думать об этом, пока не пролетим над озером и не рассмотрим как следует горы за ним. Нам нельзя спускаться здесь между островами. Так что мы оказались не лучше наших предшественников, и положение истинного полюса все еще остается неопределенным.

— Черт возьми, — проворчал Зальтнер, — мы можем оказаться на Северном полюсе и не знать об этом.

По бескрайней ледяной равнине ползла гигантская змея. Вытянувшись на огромное расстояние, она исступленно тащила свое гибкое тело, перепрыгивая с льдины на льдину на большой скорости, и зияющие трещины не останавливали ее. Змея то плыла по открытой воде залива, ловко проскальзывая над качающимися тут и там айсбергами, то извивалась по берегу, неумолимо двигаясь прямо на север, к горам, поднимающимся на горизонте. Она проплыла над ледником и направилась к возвышающейся посреди ледяных масс темной скалистой гряде, покрытой большими пятнами коричневатого лишайника, затем снова спустилась в долину, где между валунами были видны зеленые и желтые пятна щавеля и камнеломки. Под ударами тела несущейся с бешеной скоростью змеи осыпались редкие листья ивовых кустов. Потревоженная одинокая пуночка (снежный воробей) поспешно улетела; испуганно зарычал разбуженный белый медведь, чьего лохматого меха только что коснулась змея.

Змея этого не заметила; волоча свой хвост по летнему северному ландшафту, она подняла голову высоко вверх, навстречу солнцу. Только что пробило полночь и наступил новый день — девятнадцатое августа.

Солнечные лучи косо падали на склоны гор, которые в течение дня, длившегося здесь несколько месяцев, покрылись обильной растительностью. За этими высотами скрывался Северный полюс земного шара. Змея направлялась именно туда. Ее гибкое тело скользило в чистом и прозрачном воздухе над полярными просторами. А впереди змеи плыло округлое позолоченное солнцем тело — большой воздушный шар. Тонкий шелк плотно натянут давлением заполняющего его водорода. На высоте трехсот метров над землей сильный устойчивый южный ветер гнал воздушный шар к северу. Змея же была ничем иным как буксирным тросом этого воздушного шара, приближавшегося к загадочному месту, возбуждающему человеческое любопытство, — Северному полюсу Земли. Спускаясь до поверхности земли, буксир регулировал полет воздушного шара. Когда шар набирал высоту, трос сдерживал его своим весом, чтобы он не улетел слишком высоко; когда шар опускался, натяжение троса ослабевало, и он растягивался на большое расстояние на земле. Трение троса о землю стабилизировало шар и тем самым позволяло ему в определенной степени двигаться независимо от направления ветра, поставив управляемый парус.

Но сейчас парус был спущен. Направление ветра было настолько благоприятным, насколько только могли желать смелые путешественники, направляющиеся к Северному полюсу. На северном побережье Шпицбергена путешественники долго ждали южного ветра. Полярное лето уже подходило к концу, и они боялись, что им придется повернуть назад так ничего и не добившись, как это сделал смелый швед Андре во время своей первой попытки. Наконец, 17 августа ветер подул с юга и воздушный шар поднялся в небо; за два дня они преодолели тысячу километров в северном направлении. Шар пролетел над Северным Океаном, открытым Нансеном. Мыс Зупан на Земле Андре (Земля Андре́, норв. Андрéе Ланд, часть территории острова Западный Шпицберген, архипелаг Шпицберген, Норвегия. Земля названа в честь Саломона Августа Андре, шведского арктического исследователя) на юге уже исчез из их поля зрения, а впереди показалась неизвестная земля, которую географы совершенно не ожидали здесь встретить. Вскоре должно было решиться, действительно ли две прежние экспедиции, одна на воздушном шаре, другая на санях, достигли Северного полюса, как считали их участники. Существовали сомнения по поводу точности определения местоположения в этих широтах, поскольку обзор местности с воздушного шара был затруднен из-за тумана, а экспедиции на санях не хватало кругозора. Теперь на средства богатого частного лица, астронома Фридриха Элла, была снаряжена немецкая экспедиция, которая должна была еще раз исследовать полюс с помощью воздушного шара.

При подготовке полета был учтен опыт предыдущих экспедиций. Международная ассоциация полярных исследований создала свой собственный отдел для планирования научных путешествий на воздушном шаре. В частности, было предложено использование буксировочного троса и, таким образом, найдено средство управления воздушным шаром, которое было аналогично таковому морского парусного судна. Были изготовлены металлические баллоны, заполненные водородом, сжатым до 250 атмосфер, чтобы восполнить потери газа во время длительных полетов. Корзине была придана особая форма, позволяющая закрывать ее от внешнего воздуха по мере необходимости. Новый воздушный шар «Полюс» был оснащен всем этим современным оборудованием. Кроме того, под корзиной шара висел большой парашют для использования в экстремальной ситуации. К парашюту специальным устройством была прикреплена корзина с провизией на случай непредвиденной посадки.

Возглавлял экспедицию директор департамента научного воздухоплавания Хьюго Торм. Его сопровождали астроном Грунте и натуралист Йозеф Зальтнер. Зальтнер взглянул на часы и барометр, записал время и атмосферное давление и щелкнул фотоаппаратом.

— Мы были бы рады заполучить эту территорию в свой карман, — сказал он, затем вытянул обутые в высокие войлочные сапоги ноги насколько позволяло ограниченное пространство корзины, лукаво подмигнул и добавил, — господа, я ужасно устал. Нельзя ли мне сейчас немного вздремнуть? Что скажете, капитан?

— Что же, поспите, — ответил Торм, — теперь ваша очередь. Но поторопитесь. Если этот ветер сохранится еще три часа…

Он прервал себя, чтобы снять необходимые показания.

— Разбудите меня, как только мы… будем… на полюсе…

Зальтнер говорил с закрытыми глазами, и к концу фразы он уже задремал.

— Нам необычайно везет, — произнес Торм. — Мы приближаемся к нашей цели. За последние пять минут я снова отметил продвижение на 3,9 км. Нельзя ли попытаться более точно определить, где мы находимся?

— Это возможно, — ответил Грунте, потянувшись за секстантом. — Шар летит очень плавно, и мы достаточно точно определили местное время. Самое низкое положение солнца было у нас один час 26 минут назад. — Астроном с особой тщательностью измерил еще раз высоту солнца и на некоторое время углубился в расчеты.

Пейзаж, над которым пролетали аэронавты, далеко простирался в полном безмолвии. Широкое плато, покрытое мхом и лишайником, перемежаемое то тут, то там водоемами, образовывало подножие горного хребта, к которому стремительно приближался воздушный шар. Не было слышно ничего, кроме тиканья часового механизма и время от времени жужжания аспирационного термометра, перемежающихся со спокойным дыханием дремлющего Зальтнера. Такое полярное путешествие на воздушном шаре было, конечно, гораздо приятнее, чем на медленных санях, которые тащат по ледяным торосам полуголодные собаки. Грунте поднял глаза от своих вычислений.

— Какую широту показывают ваши расчеты на основе пройденного расстояния? — спросил он Торма.

— Восемьдесят восемь градусов пятьдесят одна минута, — ответил тот.

— Мы продвинулись дальше.

Грунте сделал паузу, еще раз проверив вычисления. Затем он сказал негромко, но с той же уверенностью в голосе:

— Восемьдесят девять градусов двенадцать минут.

— Невозможно!

— Совершенно уверен, — спокойно ответил Грунте, поджав губы так, что его рот под тонкими усами стал похож на тире. Это был признак того, что никакая сила не сможет изменить утверждение астронома.

— Тогда нам остается всего девяносто километров до полюса, — оживленно воскликнул Торм.

— Восемьдесят девять с половиной, — поправил Грунте.

— Тогда мы будем там через два часа.

— Через час и 52 минуты, — невозмутимо уточнил Грунте, — если ветер будет дуть с той же скоростью.

— Да, если, — весело откликнулся Торм. — Еще только два часа, если Бог даст!

— Как только мы перевалим через этот хребет, мы увидим полюс.

— Вы правы, доктор! Мы увидим полюс… или также и достигнем его?

— Почему нет? — спросил Грунте.

— Мне не нравится небо за горами — на северной стороне уже несколько часов светит солнце, там восходящий поток воздуха…

— Подождем и увидим.

— Вот, вот — посмотрите туда — какой крутой и высокий обрыв ледника! — воскликнул Торм.

— Мы летим прямо к нему. Не стоит ли нам подняться повыше? — озабоченно спросил Грунте.

— Да, это именно то, что нам необходимо сделать. Осторожно! Сбросьте несколько мешков!

Грунте отрезал ремни и два мешка упали вниз. Воздушный шар взлетел вверх.

— Как обманчиво может быть расстояние, — сказал Торм. — Я рассчитывал подняться над стеной значительно выше — но пока мы поднялись недостаточно. Мы должны пожертвовать еще частью балласта.

Торм отрезал еще один мешок.

— Нам нельзя угодить в ущелье, — объяснил он, — никто не знает, в какие потоки мы там попадем. Но что это значит? Воздушный шар все равно не поднимается? Ничего не поделаешь — нужно сбросить еще больше!

Прямо перед ними возвышалась черная скалистая гряда, рассекающая ледник надвое. Шар завис прямо перед ней. Оба путешественника с тревогой наблюдали за полетом своего шара. К счастью для них, здесь, в непосредственной близости от гор, южный ветер был слабее, иначе их уже швырнуло бы на скалы. Теперь шар находился в тени гор и газ остывал. Температура воздуха быстро опустилась ниже нуля. Торм размышлял, не стоит ли выбросить больше балласта. Но если они теперь потеряют весь балласт, потом, чтобы заставить шар снова опуститься, им придется пожертвовать газом, а газ был их самым большим сокровищем, средством, которое им было необходимо, чтобы вернуться обратно из зоны бескрайнего, пугающего своей неизведанностью сурового севера. Торм не знал, что ждет их за горами. Шар поднимался слишком медленно. Внезапно боковой поток воздуха сдвинул шар в сторону — лучи солнца, показавшиеся над седловиной ледника, снова осветили его — газ расширился, шар поднялся и ледяная гряда внизу стала быстро удаляться.

— Ура! — в один голос закричали оба воздухоплавателя.

— Что случилось? — отозвался разбуженный криком Зальтнер. — Мы уже на месте?

— Вы хотите увидеть Северный полюс?

— Где? — в одно мгновение Зальтнер вскочил на ноги. — Черт возьми, какая холодина, — воскликнул он.

— Мы поднялись на высоту более 500 метров, — сообщил Торм.

Зальтнер поплотнее закутался в свой мех, его спутники сделали то же самое.

— Сейчас мы летим на высоте, находящейся на уровне горной гряды. Как только мы сможем ее преодолеть, впереди, примерно в 50 километрах к северу, должно быть полюс.

— Там, где крутится земная ось! — воскликнул Зальтнер. — Я умираю от любопытства! Ну, по крайней мере, шампанское нам охлаждать не нужно.

Трое мужчин стояли в гондоле, держась за канаты. Каждую свободную минуту, когда они не были заняты измерениями или управлением воздушного шара, путешественники жадными глазами смотрели в бинокли на север, против солнца, которое лишь немного сместилось к востоку. Постепенно горные вершины под ними уходили назад. Еще один горный хребет снова закрыл им обзор. Воздушный шар проплывал вдоль него, таща за собой буксирный трос. Оставалось пролететь еще через одну широкую лощину, и тогда перед ними должна была появиться долгожданная цель. Шар летел примерно в середине лощины, на высоте не более 100 метров над ее дном, а ее стена закрывала горизонт. Ветер стал слабее, но все еще дул с юга, и воздушный шар медленно продвигался над плоской ледяной равниной.

Вдали за ледяной стеной показались отдельные белые горные вершины. Вершины множились, образуя горный хребет.

— Эти горы должны быть уже за полюсом, — сказал Грунте, и на этот раз его голос слегка дрожал от волнения.

Воздушный шар продолжал подниматься. Среди снежных вершин появились темные горные хребты, переливающиеся красноватым и коричневым цветами. Шар поднялся еще выше и завис над глубокой пропастью. Буксировочный трос натянулся, и шар мгновенно опустился на несколько сотен метров, а затем заколебался то вверх, то вниз. Эти внезапные колебания шара полностью завладели вниманием воздухоплавателей. Глубоко внизу они увидели скопление утесов, скалистых обломков и глыб льда, за которыми ледяная стена круто обрывалась. Нужно было проверить показания приборов, и только после этого путешественники смогли направить свой взгляд вперед, вперед и на север — или, может быть, уже на юг?

Зальтнер был первым, кто взглянул вперед. Но он ничего не сказал, он только удивленно свистнул.

— Море! — воскликнул Торм.

— Боже праведный! — воскликнул Зальтнер. — Старый Петерманн был прав, но лишь отчасти. Это открытое полярное море, но сейчас не стоит слишком много думать об этом.

— Внутреннее море, возможно, озеро, тем не менее, я полагаю, около тысячи квадратных километров, — сказал Грунте. — Размером примерно с Боденское озеро. Но кто может знать, какие фьорды и каналы от него ответвляются. И само озеро еще разделено на части многими островами.

— Тот, кто ступит на этот лед или прибудет на корабле, может с трудом понять, окружено ли море сушей или суша находится посреди моря, — сказал Зальтнер. — Хорошо, что нам отсюда виднее.

— Конечно, — ответил Торм, — очень возможно, что перед нами часть открытого моря, хотя отсюда кажется, что горы окружают водное пространство со всех сторон. Разберемся с этим позже. Но, прежде всего, что нам делать сейчас? Вопреки ожиданиям, нам пришлось подняться так высоко, что мы потеряем много газа, если захотим спуститься. При этом при возвращении нам снова придется перебираться через горы. Это сложный вопрос. Однако у нас еще есть время все обдумать, поскольку шар сейчас движется медленно.

— И мы воспользуемся этой возможностью, чтобы вполне заслуженно передать Северному полюсу наш привет, — воскликнул Зальтнер. С этими словами он достал коробку, из которой маняще вытянули свои серебряные горлышки три бутылки шампанского.

— Я ничего об этом не знал, — изумленно сказал Торм.

— Это послание фрау Исмы. Видите, здесь написано: «Открыть на полюсе». Вес четыре килограмма.

Торм рассмеялся.

— Мог ли я подумать, — сказал он, — что моя жена способна провезти контрабандой то, что нарушает правила экспедиции?

— Но это великолепная мысль вашей жены — отпраздновать шампанским прибытие на Северный полюс, — смеясь ответил Зальтнер. — Во-первых, никто никогда раньше не пил шампанское и тем более не поднимал тост за женщин над Северным полюсом. Во-вторых, согласитесь, это необыкновенное удовольствие — пить игристое вино в такой мороз за здоровье нашего командира. И в-третьих, разве не радостно видеть трагическое лицо нашего астронома? Ведь он принципиально не пьет шампанского и принципиально не поднимает тостов за женщин; но так как он все-таки должен и хочет присоединиться к празднованию на Северном полюсе, то он оказывается в конфликтной ситуации по отношению к своим принципам, из которой ему будет дьявольски трудно выбраться.

— Я мог бы многое сказать в ответ на это, — сказал Грунте. — Например, что мы еще не знаем, где на самом деле находится Северный полюс.

— Верно, — перебил его Торм, — но именно поэтому мы должны праздновать тот момент, когда мы уверены, что впервые увидели его в поле нашего зрения. Вы признаете это?

— Хм… да, — сказал Грунте, и легкая ухмылка скользнула по его чертам. — Я полагаю, мы могли бы быть на полюсе. Поэтому я могу присоединиться к вашему тосту, если мне заблагорассудится, не противореча никаким принципам.

— Почему? — спросил Зальтнер.

— Полюс — это точка разрыва. Принципы — это утверждения, которые действуют в случае существования условий, для которых они установлены, прежде всего непрерывности детерминации пространства и времени. На полюсе все привычные условия упразднены. Здесь больше нет кардинальных точек; каждое направление можно обозначить как север, юг, восток или запад. Здесь также нет времени суток; все времена, ночь, утро, полдень и вечер, существуют одновременно. Поэтому здесь также применяются все принципы вместе или не применяются вообще. Достигается полная точка индифферентности всех определений, идеал беспристрастности.

— Браво, — воскликнул Зальтнер, который тем временем наполнил алюминиевые кружки игристым вином. — Да здравствует фрау Исма Торм, наш многоуважаемый донор!

Зальтнер и Торм подняли свои кружки. Грунте поджал губы и, глядя прямо перед собой, неподвижно держал перед собой свой сосуд для питья, пассивно позволяя остальным чокнуться с ним кружками. Торм торжественно провозгласил:

— Да здравствует Северный полюс!

После этого Грунте также торжественно стукнул своей кружкой об остальные и добавил:

— Да здравствует человечество!

Все выпили и Зальтнер воскликнул:

— Тост Грунте настолько общий, что одной кружки недостаточно. — И он снова наполнил кружки.

Тем временем воздушный шар медленно дрейфовал в сторону внутреннего моря, которое теперь все отчетливее открывалось изумленным взорам путешественников. От подножия крутого скалистого склона гор местность простиралась до берега, вероятно, еще на протяжении двадцати километров. Но теперь пейзаж был совершенно другим. Вместо безжизненного ледника перед глазами путешественников предстала тундра. Зеленые луга, лишь местами покрытые отдельными обломками скал, плавно спускались к воде. Это было похоже на великолепную альпийскую долину, посреди которой раскинулось голубое горное озеро. На дальнем берегу, размытом в неясных сумерках, показался еще один крутой склон из скал и льда, но над горами поднималась стена облаков. Однако самым поразительным во всем этом пейзаже был вид одного из многочисленных и неправильной формы островов, к берегу которого теперь плыл воздушный шар. Он был меньше, чем большинство других островов, но его формы были настолько идеально правильными, что казалось сомнительным, что это был природный проект. Покрытые лишайником скалистые обломки, которые покрывали другие острова, здесь полностью отсутствовали.

До загадочного острова, который исследователи рассматривали в бинокль, оставалось еще около двенадцати километров, когда Торм повернулся к Грунте.

— Скажите нам, пожалуйста, что вы думаете. Можем ли мы на самом деле определить, где мы находимся? Должен признаться, что когда мы пересекали горы и быстро меняли высоту, я не мог уследить за отдельными ориентирами.

— Я сделал несколько измерений, — ответил Грунте, — но их уже недостаточно для однозначного определения положения. Не применим сейчас и метод измерения высоты солнца, поскольку мы уже не в состоянии указать время суток даже с некоторой уверенностью. Здесь, на севере, компас очень ненадежен. В любом случае, мы находимся очень близко к полюсу, где все меридианы сходятся настолько близко, что отклонение на один километр вправо или влево дает разницу во времени в час и более. Если наш шар отклонился от направления север-юг на пять или шесть километров с момента пересечения гор, что очень легко может быть, то сейчас у нас не три часа утра 19 августа, как мы предполагаем, а, возможно, уже полдень, или, если мы отклонились к западу, то мы даже соскользнули назад во вчерашний день и, возможно, сейчас вечер 18 августа.

— Занятный получается фокус! — воскликнул Зальтнер. — Вот что происходит от этого вечного солнца на полюсе! Выходит, что мне надо приклеить вчерашний лист обратно на свой отрывной календарь.

— Вполне возможно! — улыбнулся Грунте. — Предположим, вы прогуляетесь вокруг Северного полюса на расстоянии ста метров от него. Вы легко обойдете его за пять минут и пересечете все 360 меридианов; следовательно, вы пройдете через все времена суток за пять минут. Если вы идете на запад и хотите получить правильное время для каждого меридиана, вам придется переводить часы на четыре минуты назад на каждом меридиане, так что через пять минут вы вернетесь на целый день назад, и если вы будете ходить вокруг полюса таким образом в течение часа, ваши часы, если на них есть указатель даты, должны будут показывать 7 августа.

— Тогда я должен завести себе твердый календарь, — сказал Зальтнер.

— Да, но если вы пойдете на восток, вы продвинетесь во времени на столько же. Если вы будете отрывать страницу в своем календаре каждый раз, когда обходите полюс, то обойдя вокруг полюса двенадцать раз, вы достигнете 31 августа. В обоих случаях, однако, для вас все еще будет 19 августа. Поэтому, подобно морякам, пересекающим 180-й меридиан, вам придется соответствующим образом корректировать дату.

— А если мы пролетим прямо над полюсом?

— Тогда мы мгновенно перескакиваем на двенадцать часов во времени. Полюс — это просто точка разрыва.

— Черт побери, даже не знаешь, где находишься.

— Да, — сказал Торм, — в этом то и загвоздка. С самого начала нам приходилось полагаться на то, что мы определим свое положение по пройденному пути. Неужели ничего нельзя сделать?

— Только если мы приземлимся. Если приборы будут находиться в стабильном состоянии, мы сможем определить наше положение по звездам.

— Мы не можем думать об этом, пока не пролетим над озером и не рассмотрим как следует горы за ним. Нам нельзя спускаться здесь между островами. Так что мы оказались не лучше наших предшественников, и положение истинного полюса все еще остается неопределенным.

— Черт возьми, — проворчал Зальтнер, — мы можем оказаться на Северном полюсе и не знать об этом.

Глава 2. Тайна полюса

Шар медленно двигался дальше, при этом странный островок оставался справа по курсу.

Пока Грунте определял ориентиры, а Торм считывал показания приборов, Зальтнер, отвечавший за фотографирование, сканировал местность с помощью своего превосходного бинокля-телескопа, который давал шестнадцатикратное увеличение и позволял видеть объекты стереоскопически реальными. Теперь путешественники подлетели так близко к острову, что с помощью бинокля-телескопа можно было бы разглядеть людей, если бы они там были.

Зальтнер покачал головой, снова посмотрел в телескоп, опустил его и снова покачал головой.

— Господа, — сказал он наконец, — либо шампанское ударило мне в голову…

— Два бокала — вам? — спросил Торм, улыбаясь.

— Я тоже в это не верю, так что — или…

— Или? Что же вы видите?

— Кто-то был здесь до нас.

— Невозможно! — в один голос воскликнули Торм и Грунте.

— В предыдущих отчетах нет никаких упоминаний о таком острове. Наши предшественники, видимо, вообще не перебирались через горы, — добавил Торм.

— Посмотрите сами, — сказал Зальтнер, передавая телескоп Торму. Он сам и Грунте стали изучать остров в свои более слабые бинокли. Торм какое-то время пристально разглядывал остров, затем хотел что-то сказать, но лишь сделал неопределенное движение губами и не проронил ни слова.

Зальтнер продолжал:

— Остров имеет идеально круглую форму — мы это уже заметили. Но теперь обратите внимание на то, что прямо в центре находится еще один более темный круг — скажем так — диаметром, наверное, метров сто.

— Действительно, — подтвердил Грунте, — но это не просто круг, а цилиндрическое отверстие, как теперь ясно можно увидеть. А на краю его возвышается своего рода парапет.

— А теперь осмотрите край острова еще раз. Что вы видите?

— Мой бинокль слишком слабый, чтобы разобрать какие-либо детали.

— Да, я вижу, что вы, вероятно, имеете в виду, — сказал Торм.

— Но что это, — он внезапно забеспокоился, — шар меняет направление?

Торм передал телескоп Грунте и вновь переключил свое внимание на шар. Шар отклонялся вправо от прежнего курса. Он двигался теперь параллельно берегу острова, огибая его на постоянном расстоянии.

— Давайте убедимся, что мы имеем в виду одно и то же, — сказал Грунте. — По всему периметру острова находятся столбообразные или колоннообразные структуры, расположенные на равных расстояниях друг от друга.

— Это правда, — согласились спутники.

— Я сосчитал их, — заметил Торм, — двенадцать больших и в промежутках между ними одиннадцать маленьких, всего сто сорок четыре.

— А что значит это странное отражение над всем островом?

— По-моему, это выглядит так, будто весь остров покрыт сетью отражающих металлических проводов или рельсов, идущих от центра к периферии, как спицы колеса.

— Да, — сказал Торм, присев на мгновение, словно обессилев, — и вы увидите больше, если будете смотреть дольше. Я хочу вам сказать еще кое-что. — Его голос звучал резко и хрипло. — То, что вы видите там, действительно Северный полюс Земли — но не мы его обнаружили.

— Вот это именно то, что нам сейчас нужно! — вспылил Зальтнер. — Для чего же нам нужно было садиться в этот болтающийся морозильный ящик? Нет, капитан, мы обнаружили его, и то, что мы там видим, не дело рук человека. Ни один человек не будет настолько безумен, чтобы протягивать здесь провода! Я бы скорее поверил, что земная ось заканчивается большим велосипедным колесом и что нас позвали его смазывать! Только не падайте духом!

— Я не знаю, сделали ли это люди, — еле слышно сказал Торм, — и я не знаю, как люди могли сделать такие вещи, и почему, и откуда эти люди взялись — это было бы все-таки известно — однако я твердо знаю, что это реально существует и что я еще в своем уме.

— Ну, — сказал Зальтнер, — это точно не сделали белые медведи, хотя сейчас я бы ничему не удивился, даже если бы прилетел крылатый тюлень и крикнул «Станция Северный полюс». Но, возможно, это природное явление, странный процесс кристаллизации… Черт побери! Теперь меня осенило. Это гейзер! Огромный гейзер!

— Нет, Зальтнер, — ответил Торм, — я тоже об этом подумал, грязевой вулкан может образовать нечто похожее. Но, я полагаю, вы не видели самого главного, необъяснимого…

— Что вы имеете в виду?

— Я тоже видел это, — сказал теперь Грунте. Он опустил телескоп. Затем он откинулся назад и нахмурился. Вокруг его плотно сжатых губ образовались глубокие складки, так что его рот стал похож на знак минус, заключенный в скобки. Он погрузился в глубокие, тревожные раздумья.

Зальтнер взял в руки телескоп.

— Обратите внимание, как окрашена земля на всем острове! — обратился к нему Торм.

— Это рисунки! — воскликнул Зальтнер.

— Да, — сказал Торм. — И эти рисунки представляют собой не что иное, как точное картографическое изображение большей части северного полушария Земли в перспективной полярной проекции. Ясно видны очертания побережья Гренландии, Северной Америки, Берингова пролива, Сибири, всей Европы с их характерными островами и полуостровами, Средиземноморья до северного края Африки, хотя и сильно усеченные.

— В этом нет никаких сомнений, — согласился Зальтнер. — Вся окрестность полюса обозначена здесь на четкой карте в необыкновенных подробностях вплоть до 30-й параллели.

— И как это возможно?

Вопрос не нашел ответа. Все молчали.

Тем временем воздушный шар почти полностью обогнул остров. Но он также немного приблизился к берегу. Было ясно, что шар направляет вокруг острова неизвестная сила, вероятно, вихреобразное движение воздуха, и в то же время его притягивает к острову вдоль оси вихря, который, возможно, исходил из центра острова.

Торм прервал молчание.

— Мы должны принять решение, — сказал он. — Желают ли господа высказаться?

— Прежде всего, — начал Зальтнер, — я хочу сфотографировать эту странную карту Земли. Она выглядит вполне точной даже в деталях. То, что она не могла быть сделана руками человека, видно из того, что на ней также изображены еще неизвестные области полярного региона. Внутреннее отверстие, на котором карта обрывается, соответствует по окружности примерно 86-му градусу широты; таким образом, к сожалению для нас, оставшиеся четыре градуса вокруг полюса отсутствуют.

— Само собой разумеется, — сказал Торм, — вы должны сфотографировать карту. Мы больше не можем сомневаться в том, что перед нами работа разумных существ, даже если я не могу объяснить, кто они такие. Но если то, что мы можем проверить, верно, мы должны заключить, что части полярного региона в направлении северных берегов Америки и Сибири также представлены достоверно. И тогда, одним махом, мы получим полную карту этого до сих пор неисследованного полярного региона.

— Ну, я думаю, мы уже можем быть довольны таким достижением. И подумайте, насколько полезной может стать карта для нашего возвращения. Итак, — с этими словами Зальтнер вернул фотокамеру на место, — у меня есть три верных снимка. Но шар, кажется, стал двигаться быстрее, не так ли?

— Я тоже так думаю, — сказал Торм. — Теперь я спрашиваю мнение господ, рискнем ли мы высадиться на остров, чтобы исследовать эту тайну?

— Я полагаю, — сказал Зальтнер, — мы должны попытаться. Мы должны понять, с кем мы имеем дело.

— Конечно, — сказал Торм, — задача заманчивая. Но при этом следует опасаться, что мы потеряем слишком много газа, так что нам придется отказаться от возможности дальнейшего использования воздушного шара. Что вы думаете, доктор Грунте?

Грунте выпрямился, оторвавшись от своих размышлений. Он сказал очень серьезно:

— Ни при каких обстоятельствах мы не должны приземляться. На самом деле, я считаю, что мы должны приложить все усилия, чтобы как можно быстрее отойти от этой опасной точки.

— В чем вы видите опасность?

— Увидев своеобразное оборудование полюса и изображение земной поверхности, не остается сомнений, что перед нами совершенно неизвестная мощь. Мы должны исходить из того, что имеем дело с существами, чьи способности и силы нам не по зубам. Тот, кто смог установить этот гигантский аппарат здесь, в недоступных ледяных равнинах полярного региона, несомненно, смог бы распорядиться по своему усмотрению и нами.

— Ну-ну, — возразил Торм, — не стоит этого бояться.

— Дело не в этом, — ответил Грунте, — мы не должны ставить под угрозу успех нашей экспедиции. Возможно, в интересы этих полярных жителей не входит задача послать весть о своем существовании в цивилизованные страны. Если это так, тогда мы, несомненно, потеряем свою свободу. Я думаю, что мы должны сделать все возможное, чтобы сообщить научному сообществу о том, что мы наблюдали, а затем оставить на более позднее рассмотрение вопрос, представляется ли целесообразным разгадать неожиданную загадку полюса и какими средствами это можно осуществить. Мы не должны считать себя завоевателями, а только разведчиками.

Остальные задумчиво молчали. Тогда Торм сказал:

— Я должен согласиться с вами. Наши инструкции предписывают нам по возможности избежать посадки. Наша задача заключается в том, чтобы постараться как можно быстрее достичь населенных районов после того, как мы максимально приблизимся к полюсу, установим его положение и попытаемся получить с воздушного шара картину расположения земли и воды. Эта задача должна быть главной. Поэтому нам нужно попытаться улететь отсюда.

— Но в каком направлении? — спросил Зальтнер. — Полярная карта острова может дать нам информацию об этом.

— Боюсь, — ответил Торм, — что от нашей доброй воли мало что будет зависеть. Мы должны подождать и посмотреть, что решит в отношении нас ветер. Сначала давайте попытаемся выбраться из этого вихря.

Тем временем шар еще больше приблизился к острову, и его скорость начала увеличиваться. В то же время, однако, он продолжал подниматься над землей.

Воздухоплаватели натянули парус и придали ему такое положение, чтобы шар начал двигаться к периферии вихря. Но поскольку воздушный шар висел слишком высоко, чтобы буксировочный трос мог оказать сдерживающее воздействие, маневр поначалу не увенчался успехом. Поднимаясь по все более плотной спирали, шар приближался к центру вихря и увеличивал свою скорость. Путешественники наблюдали за процессом с большим беспокойством. Они поспешили увеличить длину буксира. Их оборудование позволяло им использовать буксировочный трос длиной в тысячу метров, к нему они добавили еще буксирный ремень длиной сто пятьдесят метров с поплавками. Но даже при такой внушительной длине трос не достигал поверхности воды.

— Нам ничего не остается, — крикнул, наконец, Торм, — как спуститься ниже.

Он открыл маневровый клапан. Газ устремился наружу. Воздушный шар начал опускаться.

— Однако, — сказал Торм, — поскольку мы не знаем, как отсюда выбраться, нужно попытаться послать сообщение домой. Отправим несколько наших почтовых голубей. Сейчас для этого подходящий момент. В Европе должны узнать о том, что мы увидели.

Торм торопливо написал несколько сообщений на узкой полоске бумаги, свернул их и запечатал в трубочки, которые прикрепил к почтовым голубям.

Зальтнер выпустил птиц на свободу. Голуби несколько раз облетели вокруг шара, а затем улетели в направлении от острова.

Торм снова закрыл клапан. Можно было сейчас ожидать, что конец буксира в любой момент коснется поверхности воды. Воздушный шар приблизился к положению равновесия.

Грунте смотрел прямо вниз через рельефный телескоп, так как этот прибор позволял увидеть широкий мешочный якорь на конце буксировочного ремня и оценить его расстояние от земли. Вдруг он с необыкновенной поспешностью потянулся в сторону, схватил ближайший попавшийся под руку предмет — это была коробка с двумя все еще полными бутылками шампанского — и метнул ее по большой дуге в сторону из корзины.

— Черт возьми, как вы посмели, — возмущенно воскликнул Зальтнер, — бросить наше прекрасное вино в воду!

— Извините меня, — сказал Грунте, выпрямляясь, когда заметил по движению вымпелов, что воздушный шар снова поднимается. — Извините, но в конце концов, я же не мог выбросить телескоп. Нельзя было терять ни полсекунды — иначе мы бы наверняка пропали.

— Что это было? — обеспокоенно спросил Торм.

— Мы летим уже не над водой, а над краем острова. Конец троса, вероятно, находился не более чем в десяти метрах от его поверхности. Мы бы коснулись ее, если бы снижение шара не остановилось. К счастью, бутылок оказалось достаточно, чтобы остановить наше падение.

— И вы полагаете, что мы не должны касаться поверхности острова?

— Я не полагаю, я это знаю.

— Почему?

— Нас бы затянуло вниз.

— Я все еще не могу понять, почему вы так думаете.

— Вы согласились со мной, — сказал Грунте, — что мы не должны рисковать оказаться во власти неизвестных существ — кем бы они ни были — которые создали этот необъяснимый агрегат и эту колоссальную карту на Северном полюсе. Но очевидно, что этот агрегат, к которому нас все больше и больше тянет, не стоит здесь сам по себе. Нет сомнений, что остров обитаем. Таинственные строители, вероятно, находятся внутри или под теми крышами и колоннами, куда мы не можем проникнуть с помощью наших телескопов. Можно предположить, что они уже давно заметили наш воздушный шар, и поэтому я делаю вывод, что они немедленно потянут его вниз к себе, как только наш буксировочный трос окажется в пределах их досягаемости.

— Слава Богу, — воскликнул Зальтнер, — что вы, по крайней мере, снабдили неизвестных гостей Северного полюса руками; это очень человеческая мысль в случае крайней необходимости упасть в чьи-либо объятия.

Торм прервал его.

— Я все еще не могу заставить себя поверить в такую превосходящую нас силу, — сказал он. — Это противоречило бы всему, что происходило в истории полярных исследований, да и вообще в истории всех путешествий первооткрывателей. Конечно, карта… — но что вы вообще думаете об этом острове? Вы говорили об аппарате; у такого аппарата должна быть цель…

— Несомненно, она существует, просто мы не в состоянии узнать или понять ее. Подумайте о том, чтобы поставить эскимоса перед динамо-машиной электростанции; он скажет себе, что у этой штуки есть какая-то цель, но никогда не догадается, в чем она заключается. Как ему понять, что провода, идущие от нее, распределяют огромное количество энергии на большие расстояния, что они производят там дневной свет, что они позволяют тяжелым повозкам с сотнями людей легко скользить по путям? Если эскимос скажет что-то о динамо, это будет, во всяком случае, настолько детское мнение, что мы улыбнемся ему. И чтобы не играть роль эскимоса перед этим неизвестным аппаратом, я бы предпочел вообще не комментировать.

Торм задумчиво молчал. Затем он сказал:

— Больше всего меня беспокоит это необъяснимое притяжение, которое ось острова оказывает на наш шар. И обратите внимание, с тех пор как мы перестали выпускать газ, шар снова начал быстро подниматься. При этом он постоянно движется вокруг центра острова.

— И кто может сказать, что будет, если мы попадем в саму ось? Я думаю, что наше положение совершенно отчаянное; мы можем выбраться из круговорота, только если спустимся. Но тогда мы попадаем во власть неизвестных островитян.

— И все же, — сказал Торм, — нам придется решать.

Все трое замолчали. Торм и Грунте с мрачным видом наблюдали за движениями воздушного шара, а Зальтнер рассматривал остров в телескоп. Все больше и больше деталей, которые были хорошо видны раньше, исчезали, что свидетельствовало о том, что шар поднимался с большой скоростью, хотя приборы, и даже усиливающийся холод, не указывали на это.

— Взгляните туда… что это? На острове появилось движение… странное свечение! — Зальтнер обратился к своим спутникам. Те посмотрели вниз, но с помощью своих слабых приборов смогли заметить только, что яркие пятна перемещаются от центра к периферии. Через сильный телескоп Зальтнеру показалось, что несколько фигур делают размашистые движения белыми шарфами в направлении от центра к краю острова.

— Нам сигнализируют, — сказал он. — Посмотрите сюда через телескоп!

— Это не может означать ничего другого, — вскричал Торм, — кроме того, что мы должны отойти от оси. Но мы уже и сами это сообразили — просто не знаем как.

— Мы должны открыть дренажный клапан, — сказал Зальтнер.

— Тогда мы сдадимся на их милость и на наш позор! — воскликнул Грунте.

— И все же нам не остается ничего другого, — заметил Торм.

— И какой вред это принесет? — спросил Зальтнер. — Возможно, эти существа действуют только в наших интересах. Иначе разве стали бы они нас предупреждать?

— Как бы то ни было, мы не должны подниматься выше, — сказал Торм. — Нас буквально уносит вверх.

Все уже плотно закутались в свои меха.

— Давайте подождем, — сказал Грунте, — мы все еще находимся примерно в ста метрах от оси острова. Видимость снизилась, мы входим в облачный слой. Может быть, шар все-таки достигнет равновесия.

— Вряд ли это возможно, — ответил Торм. — Мы уже достигли примерно 4000 метров. Воздушный шар находился в равновесии, когда вес коробки с бутылками шампанского смог изменить его движение. Если он поднимается с такой скоростью, это признак того, что нас ведет внешняя сила, которая становится тем сильнее, чем ближе мы к центру.

— Я должен это признать, — сказал Грунте. — Это как если бы мы были в силовом поле, которое выталкивало бы нас от поверхности земли. Может, выпустим пробный шар?

— Это нам не сообщит ничего нового, слишком поздно. Мы уже в облаках.

— Значит, вниз! — воскликнул Зальтнер.

Торм открыл посадочный клапан.

Воздушный шар замедлил свое восходящее движение, но опускаться не начал.

Глаза путешественников были прикованы к приборам. Несколько минут должны были решить их судьбу. Газ с огромной силой вырывался в разреженный воздух. Если это не приведет к быстрому снижению, то это будет означать, что они полностью потеряли контроль над управлением и что они столкнулись с силой, которая гонит их прочь от земли, независимо от равновесия их воздушного шара в атмосфере.

Однако воздушный шар не стал снижаться. Некоторое время казалось, что он стремится остаться на одном уровне, но вихревое движение не прекращалось, притягивая его к оси острова. Эта ось, несомненно, была ничем иным, как самой земной осью, той математической линией, вокруг которой происходит вращение Земли. Их тянуло к ней все больше и больше. Но чем ближе они подходили, тем сильнее шар выталкивался вверх. Физические нагрузки на организм, сопровождающие подъем в разреженные слои воздуха, уже начинали давать о себе знать. Все жаловались на учащенное сердцебиение. Зальтнеру пришлось опустить телескоп, объекты расплывались перед его глазами. Появилась одышка.

— Делать больше нечего, — воскликнул Торм. — Разрывной шнур!

Грунте схватился за разрывной шнур, который был предназначен для разрыва полоски оболочки воздушного шара длиной в шестую часть его окружности, чтобы в экстренной ситуации в течение нескольких минут опорожнить шар от газа. Но устройство отказало! Грунте с силой дернул шнур еще раз — он не сдвинулся с места. Должно быть, он зацепился за сетку воздушного шара. Теперь восстановить повреждение было невозможно. Воздушный шар продолжал подниматься. На земле больше ничего не было видно; вокруг мелькали облака.

— Кислородные аппараты! — скомандовал Торм.

Хотя изначально путешественники планировали всегда оставаться на небольшой высоте, было невозможно предугадать, не возникнут ли обстоятельства, когда будет необходимо подняться в более высокие слои. На этот случай экспедиция была обеспечена сжатым кислородом для дыхания. Теперь настало время воспользоваться этими запасами.

Исследователи почувствовали себя вновь бодрыми, но холод становился все сильнее и сильнее. Они заметили, как их конечности угрожающе замерзли. Их носы и пальцы онемели, и они пытались восстановить кровоснабжение, растирая их. Шар продолжал подниматься, чем ближе к центру тем все быстрее и быстрее. В течение четверти часа на барометре сменились показания: семь тысяч — восемь тысяч — девять тысяч метров. Самая большая высота, когда-либо достигнутая человеком, теперь была превышена.

Путешественники сидели, прижавшись друг к другу. Они опустили шторы вокруг гондолы, поскольку это все, что они могли сделать чтобы защититься от холода. Средства спасения не появлялись. Ничего нельзя было сделать с воздушным шаром. Их энергия начала иссякать под воздействием губительного холода. Полет вверх был неостановим. Ничто не могло спасти их от замерзания или удушья. Что будет дальше? Это уже не имело значения.

И все же, раз за разом, то один, то другой усилием воли брал себя в руки и еще раз смотрел на приборы. Термометры давно замерзли — и — в это трудно поверить — барометр показывал давление всего 50 миллиметров, что означало, что они находились на высоте двадцати километров над поверхностью земли. Вдруг — было ли это действительностью или только казалось — воздушный шар стал приближаться к ним. Опустевшая шелковая оболочка опустилась над гондолой. Поскольку гондола летела быстрее шара, она словно выстреленная из пушки врезалась в сдувшийся шелк. Обитатели гондолы запутались в клубке ткани и веревок. В полубессознательном состоянии, они едва заметили нечто, что вызвало настоящий шок — они были захвачены осью вихря, исходящего из центра острова…

Путешественники находились прямо над Северным полюсом Земли. Цель, к которой они стремились с такой надеждой, была достигнута. Далеко под ними, в ярком солнечном свете, лежали блестящие полосы облаков, а далеко на юге расстилалась зеленоватая мерцающая земля, но отважные исследователи больше ничего не видели. Обморочные, задохнувшиеся — раздавленные тяжестью воздушного шара, они летели, тесно прижавшись друг к другу в гондоле, в направлении земной оси к границам атмосферы.

Глава 3. Пришельцы с Марса

Под воздействием таинственной силы остатки злополучной экспедиции к Северному полюсу летели с возрастающим ускорением в направлении земной оси. Корзина, утонувшая в складках сдувшегося воздушного шара, теперь двигалась вверх с бешеной скоростью. Для гибели пассажиров было бы достаточно всего нескольких минут, поскольку опущенные шторы вокруг гондолы не могли служить достаточной защитой.

Странный аппарат, уже неузнаваемый с поверхности Земли, одинокий и потерянный, казалось, мчался через вселенную, неподвластный человеку; игрушка, находящаяся во власти неведомых космических сил.

И все же воздушный шар был объектом самого напряженного внимания. Наблюдатели находились в таком месте, где ни один человек не мог бы заподозрить присутствие живых существ или даже предположить такую возможность. То, что Северный полюс был занят неизвестными жителями, было крайне странно и удивительно; однако это все-таки была точка на земле, где живые существа могли находиться и дышать. Другая точка, откуда наблюдали за потерпевшим крушение воздушным шаром, уже находилась за пределами земной атмосферы. Точно над земной осью и на таком же расстоянии от поверхности Земли, как центр Земли под ее поверхностью, т.е. на высоте 6356 километров, в безвоздушном пространстве свободно парило странное произведение технического искусства — кольцеобразное тело, формой похожее на огромное колесо, плоскость которого лежала параллельно горизонту полюса.

Ширина этого кольца составляла около пятидесяти метров, внутренний диаметр — двадцать, а общий диаметр — 120 метров. Вокруг кольца, похожего на кольца вокруг Сатурна, располагались тонкие, но очень широкие диски, которые простирались еще до двухсот метров. Они образовывали систему маховиков, которые без трения с огромной скоростью вращались вокруг внутреннего кольца и держали его перпендикулярно земной оси. Внутреннее кольцо напоминало большой круглый зал, имеющий три этажа, общей высотой около пятнадцати метров. Весь материал этого здания, как и материал маховиков, был абсолютно прозрачным. Однако он обладал необычайной прочностью, был воздухо- и теплонепроницаемым и полностью отгораживал внутреннюю часть зала от безвоздушного пространства. Хотя температура вокруг кольца была почти на двести градусов ниже точки замерзания воды, внутри кольцеобразного зала было приятно тепло, а воздух был хотя и несколько разреженным, но все же пригодным для дыхания. На среднем этаже, через который проходил клубок проводов, решеток и вибрирующих зеркал, на внутренней стороне кольца, два оператора были заняты наблюдением и управлением нескольких аппаратов.

Но как это кольцо могло свободно парить над Землей на высоте 6356 километров? Глубокое знание законов природы и необыкновенно продуманная подготовка в области технологии позволили создать это чудо.

Кольцо, естественно, было подвержено гравитационному притяжению Земли и, предоставленное самому себе, упало бы на остров на полюсе. Но именно с этого острова на него действовала отталкивающая сила, удерживающая его в равновесии на расстоянии, точно равном радиусу Земли. Источником этой силы было не что иное, как само Солнце, и преобразовать силу солнечного излучения таким образом, чтобы она поддерживала кольцо в равновесии с Землей, было достижением блестяще развитой науки и техники.

Над полюсом, на высоте, равной земному радиусу, кольцо подвергалось воздействию солнечной радиации без перерыва. Энергия, излучаемая Солнцем, поглощалась и собиралась огромным количеством специальных элементов, расположенных в кольце и на поверхности маховиков. На поверхности Земли от энергии Солнца люди в основном используют только тепло и свет. Однако здесь, в пустом пространстве, стало очевидно, что Солнце излучает значительно больше энергии, особенно лучи с очень большой длиной волны, такие как электрические, а также лучи с гораздо меньшей длиной волны, чем световые волны. Почти ничего из этой энергии не достигает поверхности земли, потому что большая часть уже поглощена внешними слоями атмосферы или отражена в космос. Здесь, однако, вся эта иначе потерянная бы энергия была собрана, преобразована и отражена в подходящей форме на остров на Северном полюсе. На острове, в сочетании с излучением, непосредственно поглощаемым островом, она использовались для решения ряда грандиозных задач; ведь таким образом можно было получить колоссальное количество энергии.

Часть этого источника энергии была прежде всего использована для генерации электромагнитного поля огромной силы и протяженности. Весь остров с его ста сорока четырьмя круглыми бастионами представлял собой как бы огромный электромагнит, питаемый энергией самого Солнца. Конструкция была разработана таким образом, что силовые линии были сконцентрированы вокруг кольца, и кольцо удерживалось в подвешенном состоянии под действием силы тяжести. То, что это было достигнуто именно на расстоянии радиуса Земли от полюса, объясняется взаимосвязью электромагнетизма и гравитации, в результате чего именно в этом месте смогла образоваться своеобразная узловая точка для волнового пересечения обеих сил и стало возможным равновесное состояние.

При этом ряд сложных и весьма изобретательных контрольных устройств обеспечивал, чтобы все колебания в количестве энергии уравновешивались в нужное время. Однако такую конструкцию невозможно было бы установить ни в какой другой точке Земли, кроме как в продолжении ее оси вращения, то есть над Северным или над Южным полюсом. Ведь в любом другом месте, помимо других трудностей, смещение поверхности Земли в результате ее суточного вращения представляло бы непреодолимые препятствия для установления равновесия между гравитацией и электромагнетизмом; также не хватало бы равномерного солнечного излучения. Полюс, однако, если удается его достичь, предлагает самые благоприятные условия во всех отношениях.

Ну, а непревзойденные инженеры острова и кольца однажды уже там побывали. Но откуда они взялись? Как они попали туда без малейшего ведома Международной комиссии по полярным исследованиям? И самое главное, зачем они там оказались, какой смысл было уравновешивать это свободно плавающее кольцо над полюсом? И после того как это кольцо было создано, как оно могло подниматься и опускаться?

На самом деле это кольцо было лишь средством для достижения совершенно иной цели. Оно служило вспомогательной площадкой за пределами земной атмосферы, не более чем средством для временного блокирования земной гравитации. Пространство между внутренним отверстием кольца диаметром двадцать метров и углублением на острове — цилиндром, ось которого точно совпадала с осью Земли, — представляло собой «абарическое поле», то есть зону без гравитации. Тела, попавшие в это цилиндрическое пространство, больше не притягивались к земле. Это абарическое поле создавало в окружающем его пространстве зону напряженности, которая затягивала в поле любые приближающиеся тела. Именно по этой причине остатки воздушного шара постепенно притягивались к острову, а значит, неизбежно к абарическому полю.

Создание пространства между островом и кольцом, в котором гравитация была бы блокирована, стало возможным благодаря генерации гравитационной силы, направленной в сторону, противоположную земному притяжению. Обитатели полюсов знали, как преобразовать энергию солнечных лучей, которая в основном производила химические эффекты — тепло и свет, — в гравитацию. Для этого солнечные лучи направлялись в «гравитационный генератор» во внутренней части кольца. Это был аппарат, с помощью которого тепло преобразовывалось в силу тяжести. Второй гравитационный генератор был установлен в центральном углублении внутри острова. Оба устройства работали вместе таким образом, что ускорение гравитации внутри ограниченной зоны между островом и кольцом можно было регулировать по своему усмотрению. Она могла быть либо уменьшена или полностью устранена — в этом случае создавалось абарическое поле в истинном смысле этого слова — либо контргравитация могла быть модифицирована таким образом, что тела в пределах абарического поля «падали вверх», т.е. получали ускорение любой силы в направлении, противоположном земному притяжению, т.е. в сторону от земли. Таким образом, можно было привести тела в движение с любой желаемой скоростью между островом и кольцом, как снизу вверх, так и сверху вниз, поместив их в летающую транспортную кабину — аэромобиль — сконструированный для этой цели.

Перед инженерами на двух конечных станциях стояла сложная задача — регулировать работу генераторов таким образом, чтобы каждый раз абарическое поле имело необходимую силу для того, чтобы поднять аэромобиль вверх или остановить его в движении.

Когда воздушный шар путешественников попал в зону влияния абарического поля, настроенного на «контргравитационный» режим, он устремился от поверхности острова к кольцу. В результате шар, увлекаемый в сторону абарического поля, как только он приблизился к оси поля, был вытащен вверх с огромной скоростью.

Внешне область поля совершенно не отличалось от окружающего пространства. Разница заключалась только в наличии сильного восходящего воздушного потока и, как следствие, сильного бокового притока воздуха. Но при небольшом диаметре поля в двадцать метров, масса воздуха, поднимаемого вверх, была настолько мала, что не вызывала никакого заметного тумана или образования облаков, тем более что от кольца и от острова шло такое сильное излучение, что любой конденсирующийся водяной пар немедленно снова переходил в газовую форму.

До тех пор, пока шар находился в воздушных слоях на высоте до одного-двух километров, отток газа мог в некоторой степени задержать его подъем. Но затем ускорение стало слишком большим. Гондола, которая находилась в центре поля, испытала большее ускорение вверх, чем воздушный шар, который был меньше по массе, но гораздо больше по размеру. Поскольку диаметр шара превышал двадцать метров, он частично выступал за пределы абарического поля. Только когда он полностью сдулся из-за потери газа, он целиком вошел в абарическое поле и начал свое колоссально ускоренное «падение вверх», которое подняло бы шар на тысячу километров в течение четверти часа, если бы его, к счастью, не остановили спустя всего минуту.

Когда инженеры острова заметили воздушный шар, они сначала попытались удержать его, ухватив буксировочный трос. Грунте предотвратил это, выбросив бутылки с шампанским, так как хотел избежать любого контакта с островом. Таким образом, шар поднялся так высоко, что его уже нельзя было достать, но тем самым он был неизбежно затянут в абарическое поле. Здесь жители острова могли бы немедленно остановить его и вернуть обратно, если бы применили «контр-гравитационное» поле. Однако это оказалось для них невозможным, поскольку их транспортный аэромобиль находился над воздушным шаром, делая его невидимым для наблюдателей кольца. Поэтому они не могли внести какие либо изменения в поле, пока аэромобиль не прибыл на станцию кольца. К счастью для обитателей воздушного шара, это было возможно сделать очень быстро.

Тем временем инженеры на кольце, хотя и не могли видеть шар, однако, заметили возмущение в абарическом поле на своих гравитационных измерителях. Поэтому они отправили сообщение с кольца на остров.

Передача сообщений не представляла никаких трудностей, поскольку обитатели полюса научились использовать для этого световые лучи в качестве носителей. Пространство между кольцом и островом позволяло это делать даже в самую влажную погоду благодаря интенсивному излучению.

Обитатели станции не только телеграфировали, но и телефонировали с помощью светового луча. Электромагнитные колебания телефона преобразовывались в фотохимические колебания и немедленно считывались устройством на другой станции. Пока гондола терпящего крушение воздушного шара, окутанная его шелком, совершала свое молниеносное падение вдоль земной оси, от кольца на остров передали сообщение, которое гласило: «Е найох. Ке.»

И с острова ответили: «Батэ ли вар. Так а фил.»

Можно было бы перебрать все известные языки земли и ни в одном из них не найти этих слов. Они означали: «Внимание! Помехи! Что случилось?»

И ответ был таков: «Люди в абарическом поле. Отключитесь как можно скорее».

Получатель этой депеши стоял в смотровой секции парящего кольца и контролировал транспортный аэромобиль, который был подключен к большой панели управления. Стрелка на дифференциальном бароскопе показывала ему, где именно в данный момент находится транспортная кабина, которая уже приближалась. Уверенными движениями оператор регулировал ее скорость. Через несколько минут аэромобиль появился у конечной остановки. Остановленный выступающей защитной сеткой, он припарковался к платформе.

Оператор — это был сам начальник станции по имени Фру — до сих пор не отрывал глаз от транспортной кабины. Его можно было принять за старика из-за длинных, почти белых волос, опускавшихся на виски. Необычайно высокий лоб возвышался над большими глазами, из зрачков которых исходил особый блеск. Поза тела была свободной и легкой. Он ловко перемещался вдоль длинного распределительного пульта управления от одного аппарата к другому, его шаги напоминали скольжение по поверхности. Очевидно, он привык к тому, что сила тяжести на кольце была намного меньше, чем на земле. Ведь здесь, на расстоянии от центра Земли в два раза большем, чем на ее поверхности, сила тяжести составляла лишь четверть от той, к которой мы привыкли.

Дверь аэромобиля открылась. Фру только коротко взглянул на него, а затем повернулся к пульту, чтобы телеграфировать на полюс, что абарическое поле свободно.

Восемнадцать пассажиров, одетых в странные костюмы, плотно прилегающие к телу, покинули кабину и вошли в галерею. Их открытые головы отличались очень светлыми, почти белыми волосами и блестящими, проницательными глазами, которые сейчас были защищены темными очками. Прибывшие прошли через галерею, надпись на которой на иностранном языке гласила: «Внешняя станция Земли», и свернули по лестнице к выходу на верхнюю галерею. Над дверью большими буквами было написано: «Вел ло Ну», что означало: «На космический корабль на Марс».

Парящее кольцо было ничем иным, как марсианской станцией. Это была станция вблизи Земли, строительство которой позволило жителям планеты Марс установить регулярную связь между своей планетой и Землей. Пассажирами летающего корабля были марсиане, которые хотели вернуться на свою родину.

Глава 4. Падение воздушного шара

Регулирование абарического поля происходило с кольцевой станции для того, чтобы поднять транспортную кабину с необходимой скоростью. Чередование контр-гравитации и земного притяжения, однако, распространялось на все поле и, естественно, имело следствием то, что поврежденный шар также был подвержен колебаниям гравитации. Таким образом, сначала он был замедлен в своем полете вверх, затем прошел небольшое расстояние с постоянной скоростью, а с того момента, как транспортная кабина достигла кольца, шар снова начал падать вниз со все возрастающей скоростью. Поскольку на этих высотах сопротивления воздуха практически не было, воздушный шар и гондола падали с одинаковой скоростью. Сильно сдувшийся воздушный шар, потерявший большую часть объема газа, накрыл корзину плотными складками.

Это обстоятельство спасло путешественников от мгновенной гибели. Прежде всего, оболочка воздушного шара защищала их от замерзания; более того, как ни странно, температура внутри корзины снова повысилась, когда она вышла за пределы земной атмосферы. Это было связано с солнечным излучением, которое, больше не сдерживаемое воздухом, теперь падало на воздушный шар с полной силой. Солнечная энергия поглощалась оболочкой воздушного шара и нагревала все внутри.

По счастливой случайности, однако, в шаре все еще оставалось некоторое количество газа, а его оболочка была такого превосходного качества, что почти полностью предотвращала диффузию водорода в окружающее пространство. Газ мог выходить только через посадочный клапан. Отказ разрывного устройства, который, казалось, должен был стать их гибелью, теперь стал спасением для пассажиров.

В результате инверсии в абарическом поле нижняя часть шара была вдавлена в верхнюю таким образом, что клапан был зажат между складками и дальнейший выход газа был предотвращен. Конечно, это тоже не могло продлиться долго, но весь процесс — от момента, когда Грунте ухватился за разрывной шнур, до сдувания шара и последующего отключения марсианами абарического поля — занял всего несколько минут.

Поскольку воздушный шар двигался вниз в абарическом поле, инженеры на острове должны были регулировать его движение. Сначала они не могли видеть шар из-за облачности, но их приборы показывали, где именно он находится и с какой скоростью падает. В нужный момент они придали полю такое сильное встречное ускорение, что шар остановился на высоте около трех тысяч метров над землей как раз в тот момент, когда он вышел из слоя облаков и стал доступен для наблюдения в телескоп. Теперь можно было создать для него обычные условия земной атмосферы. Абарическое поле было полностью отключено. Марсиане могли предположить, что если бы пассажиры были живы, то выбросив балласт, они теперь смогли бы замедлить свой спуск и регулировать его самостоятельно.

Но что видели марсиане острова в свои телескопы? Воздушный шар снова поднялся над корзиной. Однако сама корзина была опутана веревками, которые присоединяли ее к шару, и теперь висела на боку. Буксировочный трос не свисал вниз, а обмотался вокруг воздушного шара. Стенки гондолы были повреждены и большая часть ее содержимого, очевидно, вывалилась наружу. Воздушный шар потерял так много газа, что не мог поддерживать высоту. Однако его вес был облегчен настолько, что оставшееся количество газа, каким бы малым оно ни было, все еще было в состоянии нести его. Шар опускался очень медленно, но поскольку абарическое поле было отключено, он был подхвачен ветром и теперь удалялся от центра острова к морю, в направлении почти противоположном тому, откуда прилетел.

Теперь марсиане поняли, что обитатели воздушного шара потеряли над ним контроль. Но что они могли сделать, чтобы спасти их? Они могли бы снова приблизить шар к центру, создав абарическое поле, но его присутствие на острове было для них крайне нежелательным. Это инопланетное тело будет мешать их общению с кольцевой станцией.

Пока марсиане совещались, воздушный шар уже пролетел над островом и оказался над морем. В то же время он опустился до высоты около двух тысяч метров. Что с ним будет теперь? Погрузится ли он в море? Или он разобьется о скалистый край круто обрывающегося берега? Последнее казалось наиболее вероятным, если только шар не удастся либо поднять выше, либо заставить быстро опуститься.

Полуперевернутая гондола воздушного шара выглядела заброшенной. Некоторые инструменты были разбиты, корзины и ящики сломаны, припасы и люди лежали вперемежку в полном беспорядке, от падения их удерживала только паутина переплетенных веревок.

Проснувшись от резкой боли в правой ноге, Грунте открыл глаза. К своему изумлению, он увидел себя на краю гондолы, которая с одной стороны запуталась в канатах, с другой оказалась зажатой между сеткой и одним из якорей воздушного шара. Якорь упал ему на ногу. Грунте быстро пришел в себя. Он мог двигать только верхней частью тела и руками. Взглянув на состояние воздушного шара, он с отчаянием понял, что набрать достаточную высоту, чтобы поднятья над горным хребтом, возвышающимся за морем, будет невозможно. Прямо под ним простирался морской простор. Обеспокоенный, он огляделся в поисках своих спутников. Торма нигде не было видно. Но тут он увидел, как под разбитой корзиной и ворохом одеял что-то зашевелилось и показалась голова с темно-каштановыми вьющимися волосами. Это был Зальтнер, который тоже очнулся из своего обморока. Зальтнер, не имевший представления о состоянии воздушного шара, попытался освободиться из неудобного положения. Однако Грунте понял, в какой опасности находится его спутник. Любое дальнейшее движение может выбросить его из гондолы.

— Лежите спокойно! — крикнул Грунте Зальтнеру, — постарайтесь не двигаться… гондола лежит на боку… держитесь за что-нибудь!

— Черт подери, — проворчал Зальтнер из-под одеяла, — полежишь тут спокойно, когда сидишь на разбитой бутылке шампанского! Если бы мы только выпили все сразу и выбросили пустую бутылку!

При этом он сделал сильный рывок в сторону, одновременно начиная перекатываться…

Грунте издал вопль ужаса. Он увидел своего спутника, висящего на самом краю гондолы. Зальтнер пошарил руками над собой, но не смог найти точку опоры… его тело свесилось… колени попали в петлю каната… в этом ужасном положении, головой вниз, Зальтнер парил на высоте более чем тысяча метров над поверхностью полярного моря.

В необычайном возбуждении Грунте, ухватившись обеими руками за край гондолы, развернулся с такой силой, что ему удалось вырвать ногу из-под якоря. Не обращая внимания на боль, он как можно быстрее, хотя и с большой осторожностью, вскарабкался по канатам гондолы к Зальтнеру. Он лихорадочно озирался вокруг в поисках веревки, чтобы бросить ее товарищу и затащить его обратно в гондолу. Но где было найти подходящую веревку в этом клубке канатов? Прямо над ним свисала широкая петля. Грунте раскачал ее, подтянул к себе, и, наконец, ему удалось подвести веревку вплотную к Зальтнеру.

К счастью, Зальтнер ни на секунду не терял присутствия духа. Когда он увидел веревку в пределах досягаемости своих рук, он схватился за нее. Ему удалось удержаться, и теперь он пытался влезть обратно в гондолу. Он выпрямился, ухватившись руками за веревку, вытащил ноги из петли, в которую попал, и поставил их на край корзины. Вдруг над ним раздалось шипение и грохот. Веревка, за которую он держался, была частью буксира, упавшего на воздушный шар. Теперь буксир отсоединился от воздушного шара и его свободный конец соскользнул вниз. Зальтнер едва успел ухватиться за край гондолы. Но когда трос скользил по воздушному шару, он зацепился за пусковой шнур и потянул его с полной силой. В результате разрывное устройство сработало. Оболочка воздушного шара разорвалась. Газ с шипением устремился наружу. Шар закрутился вокруг своей оси и начал падать с бешеной скоростью.

— Скорее! — крикнул Грунте. — Мы должны поскорее отрезать гондолу от шара!

— Но где же Торм? — крикнул Зальтнер.

Они звали, кричали, искали — Торма не было. Все-таки не исключена была возможность, что он все еще находился в гондоле. Они не решались отделить ее от воздушного шара, но они также не могли больше медлить…

— Парашют, парашют! — снова закричал Грунте.

— Его нет!

Воздушный шар стремительно полетел вниз.

Грохот, пена и брызги — море обрушилось на гондолу и ее пассажиров…

Подобно гигантской черепахе, оболочка воздушного шара, надуваясь, плыла по воде, хороня под собой экспедицию.

Глава 5. На искусственном острове

Мягкий свет полярного дня проникал сквозь широкие окна высокой комнаты, обставленной в стиле марсиан. По потолку проходило большое количество металлических полос, вместе образующих со вкусом подобранный узор. В центре они соединялись, образуя розетку, от которой вниз вели многочисленные провода, заканчивающиеся в конструкции, напоминающей шкаф. Эта конструкция стояла на большом круглом столе и имела ряд выступов или ручек на внешней стороне; надписи над ними указывали их назначение. На стене напротив окон по обе стороны широкой центральной двери находились резные полки, предназначенные для хранения богатой библиотеки. Остававшееся над ними свободное пространство было украшено картинами, изображающими виды Марса. Глядя на них можно было подумать, что смотришь через ряд отверстий на пластические изображения, или, скорее, на живую природу. Градации цветов на изображениях были необыкновенно четкими и создавали впечатление полной реальности. На пейзаже словно сияющие звезды были видны отражения солнечных лучей на болотистой почве, и в то же время можно было четко различать тончайшие детали в глубокой тени огромных деревьев. Над дверью сиял в натуральную величину бюст Имма, бессмертного философа марсиан, который создал доктрину нумености, представленную в его труде «Определение Нуме. Богословие. Божественное существо как действующая сила».

Около окна в горшках цвели диковинные растения. Самым странным из них был танцующий цветок «Ро-Ва», растение, похожее на лилию, чьи длинные цветочные стебли двигались взад и вперед как змеи, их нежные бутоны постоянно совершали грациозные движения и в то же время издавали тихий щебечущий звук, похожий на пение птиц. Между цветочными столиками с одной стороны стояла печатная машинка, а с другой — аппарат, который выглядел как устройство для выполнения сложных математических расчетов.

Окна доходили до самого пола комнаты. Тем не менее, казалось, что до высоты около одного метра вдоль них проходит заграждение. Но было удивительно, что это заграждение переливалось темно-зеленым цветом и плавно изгибалось вверх и вниз; то и дело в нем мелькали маленькие и большие рыбки и тыкались головами в стекла. Это было море, которое возвышалось до высоты одного метра над полом комнаты. Сама же комната находилась на внешней стороне острова, который злополучная экспедиция Торма видела на Северном полюсе Земли.

Однако эта марсианская станция не была расположена на естественном острове. Марсиане построили искусственный остров, или, скорее, плавучий плот огромных размеров, во внутреннем море, находившемся на Северном полюсе, который должен был служить площадкой для размещения огромных электромагнитов. Эти электромагниты были нужны для того, чтобы сбалансировать внешнюю станцию и тем самым установить абарическое поле. На внутренней стороне кольцеобразного гигантского плота находились рабочие машины и аппараты, а внешняя сторона служила жилыми помещениями и местом для складирования всех припасов и инструментов, которые марсиане постепенно накапливали здесь, готовясь к завоеванию Земли с Северного полюса.

По лестнице, ведущей с крыши острова в коридор и прилегающие жилые комнаты, спустилась женская фигура. Опираясь на перила, она двигалась с трудом, словно согнутая тяжелым грузом, болезненно вздрагивая, когда ее нога тяжело опускалась на очередную ступеньку. Затем она с таким же трудом прошла по коридору, опираясь руками на одно из перил, идущих вдоль него. Наконец, она прикоснулась к двери комнаты, тут же бесшумно откатившейся в сторону, и вошла внутрь помещения. Дверь автоматически закрылась за ней.

Почти мгновенно ее осанка изменилась. Легко и свободно она выпрямилась, изящным движением откинула голову назад, несколько раз глубоко вздохнула и сделала несколько скользящих шагов по комнате. Уже не согнувшись и не прилагая больших усилий, а как бы паря, она прошла по комнате изящной походкой и взглянула на небольшой экран на столе, который показывал состояние гравитации в комнате. Яркий блеск в ее больших, блестящих глазах мог свидетельствовать о ее удовлетворении, когда она едва заметно поправила положение переключателя, с помощью которого можно было регулировать силу тяжести в комнате. Ответвление абарического поля позволяло жителям острова установить в своих жилых помещениях условия гравитации, более подходящие для их организма. Ведь сила тяжести на Марсе составляет лишь треть от силы тяжести на Земле.

После этого легким движением она сбросила с плеч теплую накидку и, не оглядываясь, небрежно бросила ее в воздух там, где стояла. С головы она сняла капот, который она носила снаружи, и также небрежно бросила его в воздух. Она нажала кнопку на своих перчатках, а затем подняла руки с расставленными пальцами немного вверх, после чего перчатки соскользнули сами собой и поднялись вверх. Все предметы, брошенные вверх, улетели в угол комнаты, ударились в находящуюся там заслонку и скользнули за стену на отведенные им места, а заслонка снова закрылась. Все вещи были изготовлены из материала, открытого марсианами, который выглядел так же, как растительные волокна, но обладал свойством притягиваться к специальному устройству, созданному для этой цели, подобно тому как железо притягивается к магниту. Притягивающая сила вступала в действие, как только терялся контакт предметов с телом. Учитывая низкую гравитацию в помещении, достаточно было просто подбросить предметы вверх; все остальное делал автоматический шкаф. Поэтому марсианам было очень легко поддерживать порядок в своих вещах. Благодаря конструкции различных отверстий, через которые одежда должна была проходить, когда она снова опускалась внутрь шкафа, она автоматически сортировалась, чистилась и помещалась в отведенные для нее отделения, так что она сразу же оказывалась под рукой для удобного использования.

Не обращая больше внимания на сброшенную одежду, девушка подошла к книжному шкафу и вытащила одну из стоявших там книг. Потом она направилась с нею к дивану и расположилась на нем в удобной позе.

Это была Ла, дочь инженера Фру, начальника внешней станции. Если бы она жила на Земле, ее возраст составил бы более сорока лет. Но, поскольку она была жительницей Марса, где год вдвое длиннее земного, ее возраст составлял только двадцать лет и она находилась в самом расцвете молодости. Ее густые волосы, которые она завязывала в узел, были такого цвета, который нелегко найти на Земле: светло-русые, слегка отливающие красным цветом, сравнимым с цветом чайной розы. Они как корона, возвышались над утонченным лицом с нежной белой кожей. Большие глаза, свойственные всем марсианам, меняли цвет от светло-карих до глубоко черных в зависимости от освещения. В соответствии с сильными различиями в яркости света, типичными для Марса, жители этой планеты выработали необыкновенную способность к аккомодации, и при тусклом свете их темные зрачки расширялись до края век. Это придавало их мимике удивительную живость, и ничто так не привлекало людей в марсианах после знакомства с ними, как выразительный взгляд их удивительных глаз. Они выражали необыкновенное превосходство духа этих существ, обладавших более высокой культурой.

Как легкое облако, белая вуаль со множеством складок окутывала ее фигуру, оставляя незакрытыми только изящную шею и нижнюю часть рук. Под ней, однако, поблескивало тело, словно облаченное в сверкающие доспехи. И действительно, плотно прилегающая одежда была изготовлена из металлической ткани, которая, хотя ничуть не препятствовала любому движению и поддавалась самому легкому давлению, тем не менее создавала броню величайшей прочности.

Книга, которую Ла взяла в библиотеке, была, как и все марсианские книги, в форме большой таблички и ее нужно было держась за прикрепленную к ней ручку подобно вееру, так что более длинная сторона таблички располагалась внизу. При нажатии пальцем на ручку книга открывалась вверх, и при каждом последующем нажатии страница за страницей переворачивалась снизу вверх. Таким образом, для того чтобы держать книгу, переворачивать страницы и находить любую страницу, требовалась только одна рука.

Ла, казалось, не спешила с чтением. Она держала закрытую книгу в небрежно опущенной руке, погрузившись в размышления. Через некоторое время она начала шевелить губами и произносить звуки, которые, казалось, не доставляли ей особого труда. Иногда она тихонько смеялась про себя, когда ее губы не могли произнести какое-то из незнакомых слов, иногда на мгновение на ее лице появлялось нетерпеливое выражение. Ла повторяла урок, который до этого выучила. Наконец она остановилась, задумалась на некоторое время, а затем произнесла:

— Все-таки какая глупая тарабарщина, на которой говорят эти калалеки!

Только теперь она подняла книгу и начала перелистывать страницы с большой скоростью, пока не нашла нужный текст.

В книге было собрано все, что марсиане смогли узнать об образе жизни и языке эскимосов. Благодаря семье эскимосов, которую они нашли и кормили на своей станции, им удалось изучить их язык. Младший из двух эскимосов провел некоторое время на миссионерской станции в Гренландии, и у него был гренландский перевод Нового Завета, на котором он мог писать. Ла изучала грамматику и словарь эскимосов, или «калалеков».

После того как она произнесла несколько слов и фраз, ей стало интересно, правильно ли она произнесла их. Тест был простым: ей нужно было только поместить приемную пластину граммофона на соответствующую часть книги, чтобы услышать сам звук, поскольку книга также содержала фонограммы слов, записанных прямо из уст эскимосов. Но граммофон, с помощью которого можно было прослушивать фонограммы, находился в шкафу над столом, и для этого ей пришлось бы встать с дивана, а ей сейчас этого очень не хотелось.

«Ах,» — подумала она, — этот мир все-таки устроен слишком неудобно! Он даже не может сделать так, чтобы граммофон сам подлетел ко мне!»

Граммофон действительно не подлетел. Поэтому Ла осталась на месте и положила книгу рядом с собой на маленький столик.

«На самом деле, — успокоила она себя, — совершенно излишне так много возиться с эскимосским языком. Эти эскимосы — унылая компания, а вонючий запах просто невыносим. Конечно, огромная Земля должна быть населена также более цивилизованными существами, которые, возможно, говорят на совершенно другом языке. Даже наш юный калалек с трудом понимает мудрость своих благочестивых отцов, подаривших ему книгу на странном шрифте. Если бы мы только могли найти возможность общаться с такими людьми, это было бы более достойно. Что это за воздушный шар, который сегодня пролетел над островом, а затем исчез в воздухе? Конечно, в нем не было эскимосов. Что могло случиться с его пассажирами?»

Ла подняла голову. На стене с легким стуком упала крышка телефонного аппарата.

— Ла, ты здесь? — спросил женский голос негромко, что было типично для марсиан.

— Да, я здесь, — ответила Ла. — Это ты, Се?

— Да, это я. Хил просит тебя немедленно зайти в комнату для гостей номер 20.

— Снова в земную тяжесть! Что случилось?

— Что-то очень особенное, ты увидишь это сама.

— Нам обязательно выходить наружу?

— Нет, тебе не нужен мех. Но приходи немедленно.

— Хорошо, я иду.

Створка телефона закрылась.

Ла поднялась и скользящей походкой направилась к двери. Она открыла ее с легким вздохом, потому что не любила ходить по коридорам, где была земная гравитация, так что она могла передвигаться там с большим трудом и только согнувшись.

Но ей при этом было интересно, что же такого особенного произошло на острове. Прилетели новые гости с Марса? Или снова появился шар?

***

Когда разбившийся шар упал в море, марсиане острова уже усаживались в свою охотничью лодку, на которой они исследовали полярное внутреннее море. Пропеллер, приводимый в движение аккумуляторами, придавал ей необычайную скорость. Шесть марсиан во главе с инженером Йо сели в лодку. Врач станции Хил также присоединился к ним. У всех на головах были шлемы, которые облегчали их передвижение вне абарического поля, а также служили для ныряния в воду. Шлемы были сделаны из диабарического, то есть невесомого, материала и поэтому не имели веса для их носителей. В то же время они имели в своем куполе довольно значительное безвоздушное пространство, которое обеспечивало тянущую вверх силу, хотя и небольшую. Тем не менее, этого было достаточно, чтобы, по крайней мере, уменьшить вес головы настолько, что мышцы шеи разгружались, и марсиане могли двигать головой почти так же свободно, как на Марсе, даже если в остальном их движения были затруднены из-за непривычного веса их тела. Именно поэтому они надевали водолазные костюмы, чтобы выполнять как можно больше тяжелой работы в воде. Здесь выталкивающая сила воды освобождала их от бремени веса тела.

Охотничья лодка быстро подплыла к воздушному шару, который держался на воде благодаря все еще содержащимся в нем остаткам водорода. Чтобы добраться до гондолы, накрытой шелковой оболочкой воздушного шара, марсиане погрузились под воду и проникли под шар из воды. Они сразу же нашли двух потерпевших крушение путешественников и поспешно перенесли их в свою лодку. Затем они отсоединили гондолу от остатков шара и поместили туда же все ее содержимое. Остатки воздушного шара они пока оставили дрейфовать в воде, поскольку их первоочередной задачей было доставить найденных ими людей на станцию.

Не считая травмы ноги, полученной Грунте ранее, он и Зальтнер не получили никаких дополнительных повреждений в результате падения воздушного шара. Но им не удалось выбраться из воды. Теперь ни один из них не подавал признаков жизни. Марсиане под руководством врача сразу же начали активно пытаться реанимировать найденных людей, но поначалу казалось, что их попытки безуспешны.

— Наконец-то, — сказал Йо, — мы имели возможность общения с настоящими батами — цивилизованными землянами, не калалеками, но эти бедняги, должно быть, уже мертвы.

— Мы все-таки не должны терять надежду, — возразил один из марсиан. — Тела еще теплые. Может быть, баты выносливее, чем мы предполагаем.

— Это было бы большой удачей, — снова заговорил Йо, — если бы мы смогли их спасти. Они не просто смелые люди, они, очевидно, особенно выдающиеся представители своей расы, иначе они не были бы выбраны для такого рискованного предприятия.

— Я не знал, — сказал другой, — что у батов есть воздушные шары.

— Такие воздушные шары мы уже наблюдали несколько раз, — ответил Йо, — но доподлинно не было известно, для чего они нужны. По крайней мере, не было известно, что баты могут использовать их для собственных полетов. Я всегда считал, что такие шары применяют только для того, чтобы поднимать или тянуть грузы над землей. Для нас, однако, особый интерес представляет получение более подробной информации о наиболее заселенных областях Земли именно от людей. Это существенно облегчило бы осуществление всех наших планов. Хил, примени все свое искусство.

Доктор не ответил. Его внимание было сосредоточено на попытках вернуть дыхание утонувшим.

Наконец он выпрямился.

— Включите максимальную скорость! — крикнул он Йо. — Слабая надежда есть, но мы не сможем использовать ее здесь, на открытом воздухе. Нам необходимо добраться до лаборатории в течение нескольких минут.

Лодка помчалась по волнам. Через десять секунд она достигла острова и проскочила во внутреннюю гавань. Мгновенно пострадавшие были доставлены в лазарет. Это была нелегкая работа, так как в отношении способности марсиан поднимать грузы каждый из двух спасенных мужчин для них имел вес эквивалентный пяти центнерам для нас. Конечно, можно было бы использовать имеющиеся у них подъемные краны, но это заняло бы слишком много времени. И все, что было нужно, — это поднять пострадавших до порога входной двери. После этого вступал в силу эффект абарического поля и транспортировка больше не представляла трудности.

В лазарете Хил немедленно приступил к лечению с помощью всех средств марсианского искусства врачевания. Он уже имел некоторый опыт в изучении эскимосов и знал из своих наблюдений о различиях в функционировании органов землян и марсиан, которые, кстати, были отнюдь не столь значительны, как можно было предположить. Для проницательного ума марсианина было достаточно знаний, которые он приобрел изучая эскимосов, чтобы принять правильное решение.

Жители острова, как они ни были заняты неотложными делами, тем временем проявляли живой интерес к найденным землянам. В прихожую больничного отсека постоянно приходили, уходили, задавали вопросы, заслонки телефонных соединений поднимались и опускались, но ничего определенного пока не удавалось узнать.

Наконец, через полчаса напряженной деятельности Хил нарушил молчание. Он повернулся к стоящему рядом с ним директору станции Ра, который пристально смотрел на странные существа, лежащие перед ним словно мертвые, и сказал:

— Они будут жить.

— Прекрасно!

— Но сомнительно, что мы сможем привести их в сознание здесь. Мы должны поместить их в привычные для них условия. Прежде всего, мы не должны уменьшать для них силу гравитации, и я думаю, что температура в комнате также должна быть выше.

— Разумеется, — ответил Ра, — у нас достаточно комнат для гостей, мы можем разместить их на наружной стороне, возле наших квартир. Я немедленно сделаю необходимые распоряжения.

Как только Ра вышел в прихожую и сообщил обнадеживающее заявление доктора, новость распространилась по всему острову. Баты, которые не были эскимосами, стали центром всех разговоров, хотя лишь очень немногие марсиане даже видели их. О том, чтобы кто-то, не имеющий никакого отношения к уходу, из любопытства мог заглянуть в комнату, где лежали пострадавшие, конечно, не могло быть и речи, поскольку марсиане обладали необычайным чувством такта.

Оба спасенных путешественника были помещены отдельно в приготовленные комнаты и оставлены в полном покое.

Несколько часов они находились в глубоком сне.

Глава 6. На попечении феи

Зальтнер открыл глаза.

Что это такое над ним? Эти правильные, блестящие золотые арабески на светло-голубом фоне? Сетка воздушного шара? Нет, это не воздушный шар… небо тоже так не выглядит… но что произошло? Он помнил, что упал в воду. Может быть, он сейчас посреди моря… Но оказавшись в воде он был бы уже мертв или… Зальтнер повернул голову, но его глаза снова закрылись. Он хотел обдумать, что все это значит, однако вопрос оказался слишком трудным… он чувствовал непомерную слабость… Теперь он заметил, что держит между губами какой-то предмет, трубку… Это загубник кислородного аппарата? … Нет, не похоже. Вокруг него витал странный запах. Инстинктивно он присосался к трубке, ибо почувствовал жгучую жажду. О, какое облегчение! Прохладный, освежающий напиток! Это было не вино, не молоко… неважно, вкус был приятный… может быть, это был нектар? Его мысли снова пришли в замешательство. Но зелье оказало чудесное действие. Новая жизнь потекла по его телу. Он снова смог открыть глаза. Но что он увидел? Значит, он все-таки был в воде?

Над ним, выше его головы, плескались морские волны. Но они не достигали его. Прозрачная стена отделяла и удерживала их. Пенные брызги падали на стену, свет преломлялся в волнах. Тем не менее, он не мог видеть небо, его заслонял солнцезащитный навес. Время от времени мимо проплывали рыбы и бились о стекла. Зальтнер тщетно пытался объяснить происходящее. Сначала он подумал, что находится на корабле, хотя его удивило, что в комнате не было ни малейшего движения. Зальтнер огляделся по сторонам. Был сейчас день или ночь? Комната освещена дневным светом, но повернув голову налево он увидел темную ночь. Незнакомое здание в стиле, который он никогда не видел, возвышалось перед ним в лунном свете. Он взглянул на его крышу, окаймленную верхушками странных деревьев. А какими странными были тени! Зальтнер попытался приподняться, чтобы получше все рассмотреть. Там на небе было две луны и лучи исходящего от них света пересекались. На Земле не было ничего подобного. Может быть, это картина? Но как картина могла передать столь сильные различия в свете — она должна была быть прозрачной…

При легком шорохе, вызванном его движением, пейзаж внезапно сместился в сторону. Фигура, сидящая в кресле, повернулась и посмотрела на Зальтнера большими, блестящими глазами. На мгновение он в замешательстве уставился на это новое явление. Он никогда раньше не видел такого прекрасного женского лица. Он хотел поскорее встать и только теперь взглянул на свое тело. Пока он был в бессознательном состоянии, его, очевидно, искупали и надели свежее белье. Он обнаружил себя завернутым в свободный халат из неизвестной ему ткани.

Тут фигура протянула руку и дотронулась до одной из кнопок на столе рядом с ней. В тот же момент Зальтнер почувствовал, как будто кто-то вдруг решил поднять его. Рука, положение которой он хотел изменить, поднялась гораздо выше, чем он намеревался ее поднять. С легкостью он поднял верхнюю часть тела, но при этом движении его ноги тоже взлетели в воздух. С удивительной скоростью он выполнил несколько непреднамеренных акробатических движений, пока ему не удалось сбалансировать себя в сидячем положении на кровати.

В то же время женская фигура тоже поднялась и поплыла к нему. На ее лице была дружелюбная улыбка, а ее чудесные глаза выражали самое искреннее участие.

Зальтнер хотел встать, но как только он опустил ногу, понял, что ему грозит опасность взлететь на неопределенную высоту. Легким движением руки стоящая перед ним фигура приказала ему вернуться на свое место. Теперь, наконец, он снова обрел дар речи и заговорил в своей обычной манере.

— Как вам будет угодно, — сказал он. — Для меня было бы большой честью, если бы вы также сели и любезно рассказали мне, где я на самом деле нахожусь.

На его слова фигура издала низкий серебристый смех.

— Он говорит, он говорит! — воскликнула она на марсианском языке. — Это так забавно!

«Фафаголик?» — Зальтнер попытался повторить незнакомые звуки. — Какой это язык, какой регион?

Марсианка снова рассмеялась, весело глядя на него, как смотрят на диковинное животное в ожидании его реакции.

Зальтнер повторил свой вопрос на французском, английском, итальянском и даже латыни. На этом его словарный запас был исчерпан. Поскольку незнакомка, очевидно, не поняла его, а ответа он так и не получил, он снова сказал по-немецки:

— Уважаемая хозяйка, похоже, не понимает меня, но я, по крайней мере, представлюсь. Меня зовут Зальтнер, Йозеф Зальтнер, натуралист, художник, фотограф и участник полярной экспедиции Торма, потерпевшей крушение и, как мне кажется, был кем-то спасен. Вообще-то, смеяться тут не над чем, уважаемая хозяйка, или кто вы там еще на самом деле.

При этом он несколько раз показал на себя пальцем и четко сказал: «Зальтнер! Зальтнер!» Затем он указал рукой вокруг себя на окружающую обстановку и, наконец, на прекрасную незнакомку.

Незнакомка сразу же отреагировала на его язык жестов. Она медленно придвинула к себе руку и произнесла свое имя: «Се».

Затем она указала на Зальтнера и четко повторила его имя. И снова повторила с соответствующими жестами:

— Се! Зальтнер!

— Се? Се? — переспросил Зальтнер. — Так это действительно ваше имя. Или, может быть, вы имеете в виду море? Может быть, вы все-таки немного понимаете по-немецки? Где же мы находимся?

На его вопросительный жест рукой Се указала на море, плескавшееся за окнами, и назвала слово, которое на марсианском языке означает море. Затем она потянула за ручку, и вместо моря появился пейзаж, которым любовался Зальтнер. Теперь он увидел, что пейзаж был нарисован на экране, который Се просто опустила на окно. Она указала на пейзаж и сказала «Ну». Это означало «Марс», но Зальтнеру, конечно, это слово ни о чем не говорило.

Се прошла вглубь комнаты, которую до сих пор скрывал от его глаз экран, и стала искать предмет, который, как казалось, не сразу нашла. Зальтнер проследил за ней взглядом. Ему казалось, что он никогда не видел ничего более изящного, ничего более прекрасного.

Розовая вуаль окутывала большую часть фигуры, но то тут, то там проступал металлический блеск одежды под ней. Волосы мягкими локонами спадали на шею, основной их цвет был светло-русым, но при каждом движении они переливались, имитируя игру красок на мыльном пузыре. Все движения ее тела напоминали парение ангела, не имеющего веса. Когда ее голова оказывалась в более темной части комнаты, волосы светились фосфоресцирующим светом и окружали лицо, как ореол.

Вдруг Се прервала свои поиски и воскликнула:

— Какая же я рассеянная! Все это может подождать. Бедный бат, конечно, голоден, я должна была подумать об этом в первую очередь. Подожди, мой бедный бат, сейчас я тебе что-нибудь приготовлю.

Се подошла к столу в глубине комнаты и стала поворачивать различные ручки шкафа, стоящего на нем. Затем она снова оказалась рядом с Зальтнером и сказала неповторимым тоном, который привел его в восторг: «Зальтнер», знаками показывая, что это еда.

— Великолепная мысль, прекрасная Се, — воскликнул Зальтнер, повторяя пантомиму.

В ответ на легкое движение руки Се — Зальтнер не понял каким образом — перед его кроватью вдруг появился маленький столик и Се поставила перед ним только что приготовленное блюдо. Он не стал долго размышлять над тем, что это такое и что за инструменты странной формы, которые она ему протянула. Он использовал их как ложки, не обращая внимания на улыбку Се, а затем сделал большой глоток через мундштук из сосуда, наполненного какой-то жидкостью. Его голод, как он теперь понял, был настолько велик, что он на мгновение забыл даже о присутствии Се и обо всем, что его окружало. Только после того, как Зальтнер немного утолил свой голод, он снова стал внимательно слушать объяснения Се, которая называла для него отдельные предметы на ее языке, и вскоре ему удалось запомнить несколько слов.

Когда Зальтнер закончил есть, Се снова посмотрела на него с довольным выражением лица. Она провела рукой по его волосам так, как гладят ручную собачку, и сказала:

— Бедный бат был голоден, теперь он снова будет здоров. Тебе это понравилось, Зальтнер?

Зальтнер, признаться, не понял ее слов, но он ясно почувствовал их смысл. Он также чувствовал себя несколько оскорбленным, поскольку прекрасно понимал, что Се не относится к нему как к равному. Но когда она произнесла его имя, когда она посмотрела на него глазами, взгляд которых, казалось, проникал до самой глубины его души, он не мог не поблагодарить ее самыми теплыми словами. И Се также поняла благодарность, не зная слов, которые он произносил. Улыбаясь, она сказала на своем родном языке:

— Зальтнер мне нравится, он не похож на калалека.

Зальтнер понял слово «калалек», поскольку эскимосы назвали марсианам имя их племени.

— Нет, моя прекрасная Се, — твердо сказал он, — я не эскимос, я немец, не эскимос — немец!

И он сопроводил слова такими решительными жестами, что Се сразу поняла их смысл.

Она поспешила к книжной полке на стене комнаты — книги были неотъемлемой частью любой марсианской комнаты, они скорее могли обойтись без окон, чем без библиотеки, — и достала атлас.

Тем временем Зальтнер забросал свою сиделку вопросами о судьбе своих спутников, не будучи в состоянии выразить себя достаточно понятно. Сначала Се не обращала внимания на его слова и жесты, а держа атлас за ручку перед глазами Зальтнера, быстро листала его. Зальтнер был необыкновенно изумлен механизмом, перелистывающим книгу. Однако его удивлению не было предела, когда Се остановила вращение страниц и закрепила ручку книги в углублении на маленьком столике перед ним. Зальтнер сразу узнал карту районов вокруг Северного полюса Земли, которую, воспроизведенную в гигантском масштабе на острове, он уже наблюдал с воздушного шара.

Се указала своим тонким, изящным пальчиком, в котором он заметил большую подвижность отдельных суставов, на Гренландию и ближайшие участки суши вокруг полюса; на это она многократно повторяла: «Калалек, бат калалек». Затем она указала на Зальтнера, взяла его руку и провела ею по другим частям карты, спрашивая: «Бат Зальтнер?»

Зальтнер отыскал на карте Германию, которая, однако, в проекции казалась очень маленькой, и знаками дал ей понять, что это его дом. Поскольку он часто слышал слово «Бат», он заключил, что оно, вероятно, означает что-то вроде человека или племени. Зальтнер указал на нее и спросил:

— Бат Се?

Се ответила резким пренебрежительным движением. Она положила всю руку на карту и сказала: «Бат». Затем, указывая на себя, она уверенно произнесла: «Се, нуме».

И когда Зальтнер вопросительно посмотрел на нее, Се указала вытянутой рукой на определенное место в комнате и снова повторила: «Нуме». При этом ее глаза засияли таким необыкновенным светом, что Зальтнер не мог усомниться, что видит перед собой высшее существо. Но тут же она снова наклонилась к нему с приветливой улыбкой и перевернула несколько листов атласа. Появилась группа геометрических фигур, в которых Зальтнер без труда распознал схему планетарных орбит в Солнечной системе. Се указала на центр и сказала: «О».

— Солнце, — ответил Зальтнер, одновременно указывая направление, в котором солнечные лучи играли на поверхности моря.

Се удовлетворенно кивнула, затем описала пальцем орбиту Земли на карте, повторив название Земли: «Ба», и, указывая на Зальтнера: «бат!» Затем, надменно взглянув на Зальтнера, она указала на себя и повторила: «нуме». После этого она пальцем обвела на карте орбиту Марса и с необыкновенной гордостью марсиан сказала: «Ну».

«Марс!» Это слово почти беззвучно сорвалось с губ Зальтнера. Он пришел в замешательство, не зная как реагировать на это, и беспомощно посмотрел на Се, которая как только заметила его возбуждение, знаками велела ему лечь. Несмотря на слабость, которую Зальтнер сейчас ощущал, он попытался вскочить, чтобы узнать обо всем больше, но взгляд, не допускающий никакого сопротивления, приковал его к кровати.

В этот момент дверь комнаты открылась, и показалась фигура доктора Хила, согнувшегося и передвигающегося с трудом, опираясь на две палки. Но едва Хил вошел в комнату, как он поднялся во весь рост, отбросил палки и быстро направился к кровати. Он тут же схватил руку Зальтнера и, пощупав пульс, сказал с легким упреком:

— Ах, Се-Се, что это вы здесь устраиваете? Немедленно отключите абарическое поле. Наш бат должен иметь его естественную гравитацию, иначе он погибнет, прежде чем мы увидим его снова окрепшим.

— Не сердитесь, Хил-Хил, — рассмеялась Се, — я очень хорошо за ним ухаживаю и уже его накормила — посмотрите на состав рациона — 150 граммов белка, 240 граммов жира и…

Хил посмотрел на пружинные весы, которые находились под каждой марсианской посудой для еды и мгновенно определяли, сколько питательных веществ было в нее положено или доставлено в организм.

— Но вы не обозначили гравитацию, об этом ничего не было сказано в ваших инструкциях. Да, Хил-Хил, и вы же не можете требовать, чтобы я ползала по комнате, когда он не спит.

— Ах вот как! Это задевает ваше самолюбие!

— Вовсе нет, это было необходимо для бата! Когда он проснулся, мне нужно было быстро подойти к нему, а потом приготовить паштет, и — да, к вашему сведению: его зовут Зальтнер, и он не калалек, а… я забыла слово, но я покажу вам местность на карте.

— Сначала верните земную гравитацию… но подождите минутку, я хочу сначала сесть… итак…

— И я тоже хочу сначала сесть, — сказала Се.

Когда они оба заняли свои места, Се повернула рычажок, и Зальтнер увидел, как Се и Хил заметно ссутулились в своих креслах, их движения стали медленными и затрудненными. Но Зальтнер также заметил, что исчезло владевшее им странное чувство головокружения, а руки и ноги снова начали двигаться нормально, так что он смог удобно устроиться на кровати.

Доктор доброжелательно смотрел на него своими большими, говорящими глазами.

— Итак, бат снова жив, — сказал Хил, чего Зальтнер, признаться, не понял. Затем он добавил на языке эскимосов: — Может быть, вы понимаете этот язык?

Зальтнер угадал вопрос и покачал головой. Вместо этого он произнес на марсианском языке то, что узнал от Се:

— Пить — вино — бат хорошее вино пить…

Се разразилась своим тонким серебристым смехом, а Хил весело сказал:

— Вы добились отличного прогресса. Теперь, я думаю, мы скоро сможем разговаривать.

Он указал на сосуд для питья, стоявший рядом с Зальтнером, и тот снова отпил из него, чтобы восстановить силы.

Зальтнера очень волновала судьба его спутников. Он еще раз попытался спросить о них. Он поднял один палец и сказал:

— Бат Зальтнер.

Затем он поднял три пальца и дальнейшими знаками попытался дать понять, что «три бата» прибыли с шаром и потерпели крушение.

Хил, впервые увидев европейца, обращал свое внимание больше на человека в целом, чем на его просьбу, и теперь вопросительно посмотрел на Се, когда Зальтнер обратился к нему напрямую с приветствием «Хил-Хил», которое услышал от Се.

Се объяснила:

— Он имеет в виду, что прилетели и упали в море три бата. Но мы нашли только двоих, не так ли?

— Действительно, — сказал Хил, — и другой тоже чувствует себя лучше. Нога не сильно пострадала и заживет через несколько дней. Я передал уход за ним Ла, чтобы проверить, как идут дела здесь. Кстати, я думаю, что он в сознании. Он неоднократно открывал глаза, но не говорил. Надеюсь, он не получил серьезных травм. Мы решили пока с ним не разговаривать, чтобы не расстраивать его раньше времени. Не хотите ли вы зайти туда?

— С удовольствием, но кто останется с Зальтнером?

— Сейчас он должен спать. А затем нам необходимо вообще действовать по-другому. Мы поместим их обоих вместе в одной комнате, большой. Я уберу абарическое поле на одной стороне комнаты, а также в двух смежных комнатах. Туда будут перенесены их кровати и вся обстановка, чтобы они могли жить в привычных для них условиях. При этом, включив абарическое поле в другой части комнаты, мы сможем оставаться с ними и изучать их без необходимости постоянно ползать под земным тяготением.

— Прекрасно, — сказала Се, — но прежде чем вы усыпите моего бедного бата, я хочу еще раз с ним побеседовать.

Се повернулась к Зальтнеру и, как могла, дала ему понять, что еще один из его спутников спасен и что он скоро его увидит. Затем она сумела узнать имя второго спасенного путешественника и заставила Зальтнера повторять несколько немецких слов до тех пор, пока она их не запомнила. Пока Се улыбаясь смотрела на Зальтнера своими большими глазами, Хил поднес руку к его лицу и несколько раз провел ею вперед-назад. Глаза Зальтнера закрылись. Ему все еще казалось, что перед ним сияют два лучистых солнца, потом он перестал понимать, были ли это два глаза или две луны Марса, и вскоре он впал в глубокий сон без сновидений.

Зальтнер открыл глаза.

Что это такое над ним? Эти правильные, блестящие золотые арабески на светло-голубом фоне? Сетка воздушного шара? Нет, это не воздушный шар… небо тоже так не выглядит… но что произошло? Он помнил, что упал в воду. Может быть, он сейчас посреди моря… Но оказавшись в воде он был бы уже мертв или… Зальтнер повернул голову, но его глаза снова закрылись. Он хотел обдумать, что все это значит, однако вопрос оказался слишком трудным… он чувствовал непомерную слабость… Теперь он заметил, что держит между губами какой-то предмет, трубку… Это загубник кислородного аппарата? … Нет, не похоже. Вокруг него витал странный запах. Инстинктивно он присосался к трубке, ибо почувствовал жгучую жажду. О, какое облегчение! Прохладный, освежающий напиток! Это было не вино, не молоко… неважно, вкус был приятный… может быть, это был нектар? Его мысли снова пришли в замешательство. Но зелье оказало чудесное действие. Новая жизнь потекла по его телу. Он снова смог открыть глаза. Но что он увидел? Значит, он все-таки был в воде?

Над ним, выше его головы, плескались морские волны. Но они не достигали его. Прозрачная стена отделяла и удерживала их. Пенные брызги падали на стену, свет преломлялся в волнах. Тем не менее, он не мог видеть небо, его заслонял солнцезащитный навес. Время от времени мимо проплывали рыбы и бились о стекла. Зальтнер тщетно пытался объяснить происходящее. Сначала он подумал, что находится на корабле, хотя его удивило, что в комнате не было ни малейшего движения. Зальтнер огляделся по сторонам. Был сейчас день или ночь? Комната освещена дневным светом, но повернув голову налево он увидел темную ночь. Незнакомое здание в стиле, который он никогда не видел, возвышалось перед ним в лунном свете. Он взглянул на его крышу, окаймленную верхушками странных деревьев. А какими странными были тени! Зальтнер попытался приподняться, чтобы получше все рассмотреть. Там на небе было две луны и лучи исходящего от них света пересекались. На Земле не было ничего подобного. Может быть, это картина? Но как картина могла передать столь сильные различия в свете — она должна была быть прозрачной…

При легком шорохе, вызванном его движением, пейзаж внезапно сместился в сторону. Фигура, сидящая в кресле, повернулась и посмотрела на Зальтнера большими, блестящими глазами. На мгновение он в замешательстве уставился на это новое явление. Он никогда раньше не видел такого прекрасного женского лица. Он хотел поскорее встать и только теперь взглянул на свое тело. Пока он был в бессознательном состоянии, его, очевидно, искупали и надели свежее белье. Он обнаружил себя завернутым в свободный халат из неизвестной ему ткани.

Тут фигура протянула руку и дотронулась до одной из кнопок на столе рядом с ней. В тот же момент Зальтнер почувствовал, как будто кто-то вдруг решил поднять его. Рука, положение которой он хотел изменить, поднялась гораздо выше, чем он намеревался ее поднять. С легкостью он поднял верхнюю часть тела, но при этом движении его ноги тоже взлетели в воздух. С удивительной скоростью он выполнил несколько непреднамеренных акробатических движений, пока ему не удалось сбалансировать себя в сидячем положении на кровати.

В то же время женская фигура тоже поднялась и поплыла к нему. На ее лице была дружелюбная улыбка, а ее чудесные глаза выражали самое искреннее участие.

Зальтнер хотел встать, но как только он опустил ногу, понял, что ему грозит опасность взлететь на неопределенную высоту. Легким движением руки стоящая перед ним фигура приказала ему вернуться на свое место. Теперь, наконец, он снова обрел дар речи и заговорил в своей обычной манере.

— Как вам будет угодно, — сказал он. — Для меня было бы большой честью, если бы вы также сели и любезно рассказали мне, где я на самом деле нахожусь.

На его слова фигура издала низкий серебристый смех.

— Он говорит, он говорит! — воскликнула она на марсианском языке. — Это так забавно!

«Фафаголик?» — Зальтнер попытался повторить незнакомые звуки. — Какой это язык, какой регион?

Марсианка снова рассмеялась, весело глядя на него, как смотрят на диковинное животное в ожидании его реакции.

Зальтнер повторил свой вопрос на французском, английском, итальянском и даже латыни. На этом его словарный запас был исчерпан. Поскольку незнакомка, очевидно, не поняла его, а ответа он так и не получил, он снова сказал по-немецки:

— Уважаемая хозяйка, похоже, не понимает меня, но я, по крайней мере, представлюсь. Меня зовут Зальтнер, Йозеф Зальтнер, натуралист, художник, фотограф и участник полярной экспедиции Торма, потерпевшей крушение и, как мне кажется, был кем-то спасен. Вообще-то, смеяться тут не над чем, уважаемая хозяйка, или кто вы там еще на самом деле.

При этом он несколько раз показал на себя пальцем и четко сказал: «Зальтнер! Зальтнер!» Затем он указал рукой вокруг себя на окружающую обстановку и, наконец, на прекрасную незнакомку.

Незнакомка сразу же отреагировала на его язык жестов. Она медленно придвинула к себе руку и произнесла свое имя: «Се».

Затем она указала на Зальтнера и четко повторила его имя. И снова повторила с соответствующими жестами:

— Се! Зальтнер!

— Се? Се? — переспросил Зальтнер. — Так это действительно ваше имя. Или, может быть, вы имеете в виду море? Может быть, вы все-таки немного понимаете по-немецки? Где же мы находимся?

На его вопросительный жест рукой Се указала на море, плескавшееся за окнами, и назвала слово, которое на марсианском языке означает море. Затем она потянула за ручку, и вместо моря появился пейзаж, которым любовался Зальтнер. Теперь он увидел, что пейзаж был нарисован на экране, который Се просто опустила на окно. Она указала на пейзаж и сказала «Ну». Это означало «Марс», но Зальтнеру, конечно, это слово ни о чем не говорило.

Се прошла вглубь комнаты, которую до сих пор скрывал от его глаз экран, и стала искать предмет, который, как казалось, не сразу нашла. Зальтнер проследил за ней взглядом. Ему казалось, что он никогда не видел ничего более изящного, ничего более прекрасного.

Розовая вуаль окутывала большую часть фигуры, но то тут, то там проступал металлический блеск одежды под ней. Волосы мягкими локонами спадали на шею, основной их цвет был светло-русым, но при каждом движении они переливались, имитируя игру красок на мыльном пузыре. Все движения ее тела напоминали парение ангела, не имеющего веса. Когда ее голова оказывалась в более темной части комнаты, волосы светились фосфоресцирующим светом и окружали лицо, как ореол.

Вдруг Се прервала свои поиски и воскликнула:

— Какая же я рассеянная! Все это может подождать. Бедный бат, конечно, голоден, я должна была подумать об этом в первую очередь. Подожди, мой бедный бат, сейчас я тебе что-нибудь приготовлю.

Се подошла к столу в глубине комнаты и стала поворачивать различные ручки шкафа, стоящего на нем. Затем она снова оказалась рядом с Зальтнером и сказала неповторимым тоном, который привел его в восторг: «Зальтнер», знаками показывая, что это еда.

— Великолепная мысль, прекрасная Се, — воскликнул Зальтнер, повторяя пантомиму.

В ответ на легкое движение руки Се — Зальтнер не понял каким образом — перед его кроватью вдруг появился маленький столик и Се поставила перед ним только что приготовленное блюдо. Он не стал долго размышлять над тем, что это такое и что за инструменты странной формы, которые она ему протянула. Он использовал их как ложки, не обращая внимания на улыбку Се, а затем сделал большой глоток через мундштук из сосуда, наполненного какой-то жидкостью. Его голод, как он теперь понял, был настолько велик, что он на мгновение забыл даже о присутствии Се и обо всем, что его окружало. Только после того, как Зальтнер немного утолил свой голод, он снова стал внимательно слушать объяснения Се, которая называла для него отдельные предметы на ее языке, и вскоре ему удалось запомнить несколько слов.

Когда Зальтнер закончил есть, Се снова посмотрела на него с довольным выражением лица. Она провела рукой по его волосам так, как гладят ручную собачку, и сказала:

— Бедный бат был голоден, теперь он снова будет здоров. Тебе это понравилось, Зальтнер?

Зальтнер, признаться, не понял ее слов, но он ясно почувствовал их смысл. Он также чувствовал себя несколько оскорбленным, поскольку прекрасно понимал, что Се не относится к нему как к равному. Но когда она произнесла его имя, когда она посмотрела на него глазами, взгляд которых, казалось, проникал до самой глубины его души, он не мог не поблагодарить ее самыми теплыми словами. И Се также поняла благодарность, не зная слов, которые он произносил. Улыбаясь, она сказала на своем родном языке:

— Зальтнер мне нравится, он не похож на калалека.

Зальтнер понял слово «калалек», поскольку эскимосы назвали марсианам имя их племени.

— Нет, моя прекрасная Се, — твердо сказал он, — я не эскимос, я немец, не эскимос — немец!

И он сопроводил слова такими решительными жестами, что Се сразу поняла их смысл.

Она поспешила к книжной полке на стене комнаты — книги были неотъемлемой частью любой марсианской комнаты, они скорее могли обойтись без окон, чем без библиотеки, — и достала атлас.

Тем временем Зальтнер забросал свою сиделку вопросами о судьбе своих спутников, не будучи в состоянии выразить себя достаточно понятно. Сначала Се не обращала внимания на его слова и жесты, а держа атлас за ручку перед глазами Зальтнера, быстро листала его. Зальтнер был необыкновенно изумлен механизмом, перелистывающим книгу. Однако его удивлению не было предела, когда Се остановила вращение страниц и закрепила ручку книги в углублении на маленьком столике перед ним. Зальтнер сразу узнал карту районов вокруг Северного полюса Земли, которую, воспроизведенную в гигантском масштабе на острове, он уже наблюдал с воздушного шара.

Се указала своим тонким, изящным пальчиком, в котором он заметил большую подвижность отдельных суставов, на Гренландию и ближайшие участки суши вокруг полюса; на это она многократно повторяла: «Калалек, бат калалек». Затем она указала на Зальтнера, взяла его руку и провела ею по другим частям карты, спрашивая: «Бат Зальтнер?»

Зальтнер отыскал на карте Германию, которая, однако, в проекции казалась очень маленькой, и знаками дал ей понять, что это его дом. Поскольку он часто слышал слово «Бат», он заключил, что оно, вероятно, означает что-то вроде человека или племени. Зальтнер указал на нее и спросил:

— Бат Се?

Се ответила резким пренебрежительным движением. Она положила всю руку на карту и сказала: «Бат». Затем, указывая на себя, она уверенно произнесла: «Се, нуме».

И когда Зальтнер вопросительно посмотрел на нее, Се указала вытянутой рукой на определенное место в комнате и снова повторила: «Нуме». При этом ее глаза засияли таким необыкновенным светом, что Зальтнер не мог усомниться, что видит перед собой высшее существо. Но тут же она снова наклонилась к нему с приветливой улыбкой и перевернула несколько листов атласа. Появилась группа геометрических фигур, в которых Зальтнер без труда распознал схему планетарных орбит в Солнечной системе. Се указала на центр и сказала: «О».

— Солнце, — ответил Зальтнер, одновременно указывая направление, в котором солнечные лучи играли на поверхности моря.

Се удовлетворенно кивнула, затем описала пальцем орбиту Земли на карте, повторив название Земли: «Ба», и, указывая на Зальтнера: «бат!» Затем, надменно взглянув на Зальтнера, она указала на себя и повторила: «нуме». После этого она пальцем обвела на карте орбиту Марса и с необыкновенной гордостью марсиан сказала: «Ну».

«Марс!» Это слово почти беззвучно сорвалось с губ Зальтнера. Он пришел в замешательство, не зная как реагировать на это, и беспомощно посмотрел на Се, которая как только заметила его возбуждение, знаками велела ему лечь. Несмотря на слабость, которую Зальтнер сейчас ощущал, он попытался вскочить, чтобы узнать обо всем больше, но взгляд, не допускающий никакого сопротивления, приковал его к кровати.

В этот момент дверь комнаты открылась, и показалась фигура доктора Хила, согнувшегося и передвигающегося с трудом, опираясь на две палки. Но едва Хил вошел в комнату, как он поднялся во весь рост, отбросил палки и быстро направился к кровати. Он тут же схватил руку Зальтнера и, пощупав пульс, сказал с легким упреком:

— Ах, Се-Се, что это вы здесь устраиваете? Немедленно отключите абарическое поле. Наш бат должен иметь его естественную гравитацию, иначе он погибнет, прежде чем мы увидим его снова окрепшим.

— Не сердитесь, Хил-Хил, — рассмеялась Се, — я очень хорошо за ним ухаживаю и уже его накормила — посмотрите на состав рациона — 150 граммов белка, 240 граммов жира и…

Хил посмотрел на пружинные весы, которые находились под каждой марсианской посудой для еды и мгновенно определяли, сколько питательных веществ было в нее положено или доставлено в организм.

— Но вы не обозначили гравитацию, об этом ничего не было сказано в ваших инструкциях. Да, Хил-Хил, и вы же не можете требовать, чтобы я ползала по комнате, когда он не спит.

— Ах вот как! Это задевает ваше самолюбие!

— Вовсе нет, это было необходимо для бата! Когда он проснулся, мне нужно было быстро подойти к нему, а потом приготовить паштет, и — да, к вашему сведению: его зовут Зальтнер, и он не калалек, а… я забыла слово, но я покажу вам местность на карте.

— Сначала верните земную гравитацию… но подождите минутку, я хочу сначала сесть… итак…

— И я тоже хочу сначала сесть, — сказала Се.

Когда они оба заняли свои места, Се повернула рычажок, и Зальтнер увидел, как Се и Хил заметно ссутулились в своих креслах, их движения стали медленными и затрудненными. Но Зальтнер также заметил, что исчезло владевшее им странное чувство головокружения, а руки и ноги снова начали двигаться нормально, так что он смог удобно устроиться на кровати.

Доктор доброжелательно смотрел на него своими большими, говорящими глазами.

— Итак, бат снова жив, — сказал Хил, чего Зальтнер, признаться, не понял. Затем он добавил на языке эскимосов: — Может быть, вы понимаете этот язык?

Зальтнер угадал вопрос и покачал головой. Вместо этого он произнес на марсианском языке то, что узнал от Се:

— Пить — вино — бат хорошее вино пить…

Се разразилась своим тонким серебристым смехом, а Хил весело сказал:

— Вы добились отличного прогресса. Теперь, я думаю, мы скоро сможем разговаривать.

Он указал на сосуд для питья, стоявший рядом с Зальтнером, и тот снова отпил из него, чтобы восстановить силы.

Зальтнера очень волновала судьба его спутников. Он еще раз попытался спросить о них. Он поднял один палец и сказал:

— Бат Зальтнер.

Затем он поднял три пальца и дальнейшими знаками попытался дать понять, что «три бата» прибыли с шаром и потерпели крушение.

Хил, впервые увидев европейца, обращал свое внимание больше на человека в целом, чем на его просьбу, и теперь вопросительно посмотрел на Се, когда Зальтнер обратился к нему напрямую с приветствием «Хил-Хил», которое услышал от Се.

Се объяснила:

— Он имеет в виду, что прилетели и упали в море три бата. Но мы нашли только двоих, не так ли?

— Действительно, — сказал Хил, — и другой тоже чувствует себя лучше. Нога не сильно пострадала и заживет через несколько дней. Я передал уход за ним Ла, чтобы проверить, как идут дела здесь. Кстати, я думаю, что он в сознании. Он неоднократно открывал глаза, но не говорил. Надеюсь, он не получил серьезных травм. Мы решили пока с ним не разговаривать, чтобы не расстраивать его раньше времени. Не хотите ли вы зайти туда?

— С удовольствием, но кто останется с Зальтнером?

— Сейчас он должен спать. А затем нам необходимо вообще действовать по-другому. Мы поместим их обоих вместе в одной комнате, большой. Я уберу абарическое поле на одной стороне комнаты, а также в двух смежных комнатах. Туда будут перенесены их кровати и вся обстановка, чтобы они могли жить в привычных для них условиях. При этом, включив абарическое поле в другой части комнаты, мы сможем оставаться с ними и изучать их без необходимости постоянно ползать под земным тяготением.

— Прекрасно, — сказала Се, — но прежде чем вы усыпите моего бедного бата, я хочу еще раз с ним побеседовать.

Се повернулась к Зальтнеру и, как могла, дала ему понять, что еще один из его спутников спасен и что он скоро его увидит. Затем она сумела узнать имя второго спасенного путешественника и заставила Зальтнера повторять несколько немецких слов до тех пор, пока она их не запомнила. Пока Се улыбаясь смотрела на Зальтнера своими большими глазами, Хил поднес руку к его лицу и несколько раз провел ею вперед-назад. Глаза Зальтнера закрылись. Ему все еще казалось, что перед ним сияют два лучистых солнца, потом он перестал понимать, были ли это два глаза или две луны Марса, и вскоре он впал в глубокий сон без сновидений.

Глава 7. Новые загадки

Грунте очнулся из бессознательного состояния в комнате, которая была оборудована почти так же, как и комната Зальтнера. Она принадлежала к той же серии комнат для гостей, которые предназначались для временного пребывания марсиан на земной станции. Со своей кровати Грунте тоже ничего не видел, кроме больших окон, за которыми плескалось море, и ширмы, скрывавшей остальную часть комнаты. Эта ширма также была украшена ночным пейзажем Марса, на котором были изображены две луны — мотив, очень популярный у марсианских художников. Здесь, однако, на переднем плане также были изображены две фигуры; стоящая фигура указывала на особенно ярко сияющую звезду, а вторая сидела у стола и рассматривала сильно увеличенное изображение этой звезды, спроектированное на поверхность стола проекционным аппаратом.

Грунте попытался собраться с мыслями. Он удобно лежал в теплой комнате в спальной одежде, которая не принадлежала ему. Он не мог пошевелить ногой, которая, кстати, не болела — она была прочно перевязана. Он чувствовал себя усталым, но совершенно здоровым и не испытывал какого-либо дискомфорта. Он мог свободно двигать головой и руками, а в некоторой степени и верхней частью тела. Значит, его спасли после падения в воду. Но где он был и кто были спасители?

Первоначальная иллюзия, что он смотрит на реальный ночной пейзаж в том месте, где стояла ширма, не могла длиться долго, потому что в нем были фигуры, которые не двигались. Значит перед ним была картина. Море, заключил он по цвету и типу освещения, было ничем иным, как полярным морем, в которое упал воздушный шар. Он был на острове, а его спасители — жители этого острова. Кто они и чего он мог от них ожидать? На этом были сосредоточены все его мысли.

Грунте подвигал руками, проследил за своим дыханием, пульсом, он слышал шум моря — все явления природы были неизменны, он находился на Земле, и все же существа, обитавшие здесь, не могли быть людьми. Ткань его халата, его одеяла, материал, из которого была изготовлена его кровать, были ему совершенно незнакомы, он не мог сделать из этого никакого вывода. Но картина! Что изображено на картине? Можно ли было по ней определить, в чьей он власти?

Две фигуры на картине были, как казалось, человеческими. Стоящая фигура, указывающая на звезду, имела идеальную женскую форму с поразительно большими глазами; вокруг ее головы переливалось странное сияние — могла ли это была быть символическая фигура с нимбом? Одежда — насколько это вообще можно было назвать одеждой — не позволяла сделать никаких выводов, это могла быть просто фантазия художника. Сидящая фигура, наблюдавшая за изображением звезды и повернувшаяся спиной к наблюдателю, была одета в плотно облегающую металлическую броню; в руке она держала неизвестный Грунте предмет. Могли ли эти две фигуры быть представителями жителей полярного острова? Но сам пейзаж не был пейзажем Земли. Так, может быть, это напоминание о родине, откуда пришли жители полюса? И если это так — то эти две луны — они не могли принадлежать ничему другому, кроме Марса.

Жители Марса колонизировали полюс! Эта мысль уже приходила Грунте в голову, когда он впервые взглянул с воздушного шара на остров с его устройствами и странным картографическим изображением Земли. Сначала он отбросил эту идею как слишком фантастическую, он не хотел строить такие невероятные гипотезы, пока еще мог надеяться на другое объяснение. Но когда воздушный шар был поднят в воздух необъяснимой силой, эта гипотеза снова пришла ему на ум. А то, что происходит теперь — странное спасение, странные материалы, странная картина! Что это за звезда, за которой наблюдали изображенные на картине существа? Грунте напряг свои зоркие глаза, чтобы получше разглядеть на картине проектируемое на стол изображение. Яркий узкий серп на краю диска, остальная его часть освещена тускло… и эти темные пятна… белые шапки на полюсах… Без сомнения, это Земля, как она выглядит с Марса при большом увеличении. Узкий серп — это область Земли, куда падают солнечные лучи, остальная часть тускло освещена лунным светом. Грунте больше не мог отказаться от мысли, что он находится среди марсиан… как гость… как пленник… кто мог бы это сказать?..

Но как марсиане могли попасть на Землю? Грунте не знал ответа на этот вопрос. Однако, как только он принял этот факт как реальность, он мог легко объяснить другие явления — удивительное строительство острова, непонятное влияние на полет воздушного шара, чудесное спасение, обстановку комнаты — гипотеза о марсианах, несомненно, была самым простым объяснением…

И вдруг Грунте вздрогнул — он внезапно вспомнил об одном разговоре. Он плотно сжал губы, а между бровями образовалась глубокая вертикальная складка. Грунте напряг свою память до предела…

«Элл, Элл!» — подумал он про себя. Что сказал ему Элл перед тем как он отправился в путешествие? Фридрих Элл, друг Торма, был независимым ученым во Фридау, и именно он был настоящим интеллектуальным и финансовым учредителем экспедиции, душой международной ассоциации полярных исследований. Он часто обсуждал с Грунте возможность того, что жители Марса могут установить контакт с Землей. И Элл всегда говорил: если они прилетят, мы можем ожидать их на Северном или Южном полюсе. Вы прыгаете в поезд не тогда, когда он движется, а когда он стоит. Кто знает, что вы найдете на полюсе! Передайте привет… — да, он забыл слово. Тогда Грунте не придал этому никакого значения. С Эллом не всегда можно было понять, шутит он или говорит серьезно. «Передавайте привет…» Грунте тогда не воспринял это серьезно. Но он помнил, как однажды вечером Элл очень разволновался, когда люди заговорили о жителях Марса, как о мифических существах. Он тогда внезапно прервал разговор.

Грунте оторвался от своих размышлений. За изображением марсианского пейзажа послышались голоса. Что это был за язык? Грунте не знал этого, он не понимал ни слова.

За ширмой, незаметно для Грунте, расположилась Ла. Ей было очень тяжело переносить земную гравитацию, и поэтому она неподвижно лежала на диване. Се вошла в комнату, с большим трудом подошла к Ла и устроилась рядом.

— Как идут дела у бата? — спросила она.

— Пока не знаю, — ответила Ла, — я до сих пор не слышала никакой активности, а при такой силе тяжести я просто не в силах пойти к нему и проверить.

— Ну так мы уменьшим ее! — воскликнула Се, протягивая руку, чтобы повернуть ручку абарического аппарата.

— Но Хил это запретил, — возразила Ла. — Это может оказать вредное воздействие на бата.

— Вовсе нет, я уже ненадолго уменьшала силу тяжести в другой комнате, и это не причинило бату вреда. Ты кстати уже покормила его?

— Нет, как я могла?

— И все же это необходимо, Хил тоже так считает. И для этого, по крайней мере, мы должны иметь возможность свободно передвигаться. Так что беру ответственность на себя.

Се настроила аппарат на нормальную марсианскую гравитацию. Обе марсианки встали и вздохнули с облегчением.

В тот же момент Грунте попытался пошевелиться, но его рука вдруг поднялась гораздо выше, чем он предполагал. Он тут же попробовал повторить движение и заметил, что все части его тела, а также одеяло на его кровати стали намного легче. Грунте огляделся в поисках предмета, который можно было бы подбросить в воздух, чтобы исследовать удивительное явление. Теперь, когда он мог легко поднять верхнюю часть тела, несмотря на повязку на ноге, он заметил на стенной полке над кроватью несколько предметов, принадлежавших ему; очевидно, они были найдены в его карманах. Грунте достал свой перочинный нож, поднял его как можно выше над полом и бросил. Он мог спокойно проследить глазами его падение; прошла примерно секунда, прежде чем нож достиг пола. Грунте оценил высоту и констатировал для себя: «Сила тяжести уменьшилась и сейчас составляет всего лишь около одной трети от обычной. Такая гравитация на Марсе». И снова вспомнил Элла, который так часто говорил: «Освободиться от гравитации — значит овладеть Вселенной».

Услышав слабый звук, вызванный упавшим ножом, Се отодвинула ширму и вместе с Ла направилась к Грунте. К этому времени он перестал обращать на ширму внимание, поэтому вздрогнул от неожиданности, когда вдруг увидел перед собой двух прекрасных марсианок. Как только Грунте осознал, что к нему приближаются две живые женские фигуры, он снова лег на спину с ледяным выражением лица и устремил взгляд в потолок. Поскольку он не решался взглянуть на Ла и Се, он не мог заметить, с каким дружелюбием и сочувствием марсианки смотрели на него. Только по тону их голосов, которым они произнесли несколько слов на своем родном языке, Грунте понял их добрые намерения. Ла поправила одеяло, а Се наклонилась над ним и посмотрела в его глаза своими сияющими глазами. Это женское общество привело его в смятение; он предпочел бы оказаться в окружении враждебных дикарей. Тут он почувствовал мягкое прикосновение руки к своей голове. Се погладила его по волосам — Грунте невольно оттолкнул ее руку.

— Бедняга, — сказала Се, — он, кажется, все еще не пришел в себя. Нужно дать ему что-нибудь выпить, прежде чем пытаться наладить контакт. — Она снова положила руку ему на лоб и сказала: — Не бойся, мы не причиним тебе вреда, ко бат.

«Ко бат» — означало «бедный человек» на марсианском языке. «Ко бат» — это показалось Грунте удивительным — ведь это было одно из странных выражений Фридриха Элла. Так говорил Элл, когда не мог донести до собеседника какую-либо из своих причудливых мыслей, когда хотел выразить свое сожаление об отсутствии понимания у людей. Грунте часто спрашивал Элла, откуда взялось это выражение и как он к нему пришел. Тогда Элл всегда только загадочно улыбался и повторял: «Ko баты, вы этого не можете понять, бедные люди!» Такие воспоминания всплыли в голове Грунте в ответ на услышанные слова. Теперь ему удалось полностью взять себя в руки.

Тем временем Ла принесла сосуд для питья, наполненный чудесным нектаром марсиан. Марсиане всегда пили через прикрепленную к сосуду трубку с мундштуком, и теперь Ла попыталась протолкнуть этот мундштук между губами Грунте. Но ее усилия оказались тщетными. Грунте плотно сжал губы и отвернул лицо в сторону.

— Все-таки, баты — неприятные существа, — со смехом сказала Ла.

— Вовсе нет, — ответила Се, — Зальтнер вел себя совсем по-другому, он разговаривал со мной!

Грунте, уловив знакомое имя, теперь впервые разомкнул губы.

— Зальтнер? — спросил он, все-таки не глядя на Се.

— Вот видишь, — сказала Се, — он может слышать и говорить. Теперь наблюдай, я попытаюсь поговорить с ним.

Она дружески обняла Ла за плечи и придвинулась ближе к кровати. Затем с большим усилием она произнесла немецкие слова, которые узнала от Зальтнера: «Зальтнер немецкий друг пьет вино, Грунте пьет вино, немецкий друг».

Грунте бросил изумленный взгляд на марсианку, говорящую по-немецки, а Ла с трудом скрыла смех над словами, которые показались ей ужасно забавными. Грунте тоже собирался улыбнуться, но когда он увидел две прекрасные женские фигуры так близко перед собой, он тут же снова уставился в потолок, но ответил вежливым тоном:

— Если я правильно понимаю, мой друг Зальтнер тоже спасен. Скажите мне, пожалуйста, где я нахожусь.

— Пить вино Грунте, — настоятельно повторила Се, а Ла приблизила мундштук к его губам.

Грунте выпил предложенный напиток и вскоре почувствовал, что тот приятно освежил и оживил его. Он поблагодарил Се и задал ей еще несколько вопросов, но ее языковые навыки были уже исчерпаны. Грунте понял, что ему придется использовать язык жестов, и поэтому волей-неволей ему придется смотреть на двух марсианок. Он указал на них, потом на картину и наугад сказал: «Марс? Марс?»

Се поняла слово. Она утвердительно повторила: «Марс, Ну!» И, указывая на Ла и на себя, она сказала, гордо выпрямившись во весь рост: «Ла, Се, нуме!».

Нуме! Вот что это было! Это были слова, которые Элл сказал ему перед отправкой экспедиции: «Передай привет нуме!»

Итак, марсиане называли себя нуме, и Элл об этом знал… Это дало Грунте столько пищи для размышлений, что он на мгновение забыл о своем окружении. Чтобы не мешать своим мыслям, он закрыл глаза, и его лицо снова приняло жесткое выражение.

Се хотела спросить его, хочет ли он есть, но немецкое слово, которое ей сказал Зальтнер, вылетело из головы. Пока Грунте упрямо держал глаза закрытыми, она отошла в конец комнаты, чтобы приготовить еду. Это можно было очень легко и быстро сделать в каждой комнате, поскольку везде были установлены электрические кухни. Ла, тем временем, предпочла пододвинуть кресло и расположиться рядом с кроватью. Она внимательно рассматривала предметы, найденные у Грунте, и заинтересовалась небольшой книгой, которая была среди них. Это оказался Справочник эскимосского языка. На его обложке была изображена прекрасно выполненная гравюра на дереве, изображающая эскимоса в каяке, который ловит рыбу в бушующем море.

— Посмотри, Се! — воскликнула она, — вот калалек в своем каяке.

Эти два эскимосских слова донеслись до слуха Грунте и вывели его из задумчивости. Может быть, марсианам удалось выучить гренландский язык? Он сказал себе, что это вполне возможно. Перед путешествием он сам выучил самое необходимое для общения с аборигенами и поэтому обратился к марсианкам:

— Я знаю несколько эскимосских слов. Вы меня понимаете?

Се не поняла, что он имел в виду. Ла, однако, уже в течение некоторого времени занималась изучением языка единственного народа, с которым марсиане до сих пор сталкивались. Она поняла его и ответила:

— Я немного понимаю.

— Где мои друзья? — спросил Грунте.

— Здесь есть только еще один. Он в другой комнате.

— Могу я его увидеть?

— Он спит, но потом вас поместят вместе.

— Как вы попали с Ну на Землю?

Ла не знала, как ему ответить. Вместо ответа она спросила:

— Что вам здесь было нужно?

Грунте, в свою очередь, теперь не знал, как сказать «Северный полюс» на гренландском языке. Он хотел найти это в Справочнике эскимосского языка и сказал:

— Дайте мне книгу.

— Что? — спросила Ла.

Грунте выпрямился, чтобы взять книгу, которую она держала в руках. Но в тот момент он не подумал об изменении гравитации, и получилось так, что вся верхняя часть его тела почти упала на Ла. Он свалился бы с кровати, если бы Ла быстро не схватила его за руку и не удержала. Это прикосновение очень смутило Грунте, он попытался освободить свою руку, но так как он еще не научился контролировать свое тело в изменившихся условиях, да еще и мешала забинтованная нога, он начал падать в другую сторону, и Ла пришлось полностью обхватить его руками. Она осторожно уложила его обратно на кровать, и перед глазами Грунте сверкнули ее волосы цвета чайной розы. Его голова закружилась.

Из-за ширмы появилась Се, неся приготовленную еду.

— Что вы делаете? — воскликнула она со смехом. — Я слышала, как вы так оживленно разговаривали, хотя и не понимала, о чем вы говорите, и вдруг…

— Да, — засмеялась Ла, — это было очень забавно, когда бедный бат начал прыгать!

— Ах, — шутливо сказала Се, — мне кажется, это становится опасным! Сначала он не смеет смотреть на тебя, а когда я отворачиваюсь, он признается тебе в любви на гренландском языке.

— Ты сама виновата в этом; ты отключила гравитацию. Надеюсь, он не заболеет от испуга — что тогда скажет Хил!

Грунте снова лежал не двигаясь. Катастрофическая попытка встать, хотя и случившаяся не по его вине, сильно раздражала его; контакт с прекрасной Ла был для него ужасен; кроме того, уменьшение силы тяжести теперь вызывало физическое недомогание.

Но Ла так ласково попросила его на эскимосском языке все-таки поесть, а Се предложила ему еду, издававшую соблазнительный аромат, с таким властным видом, что он решился утолить свой голод.

С величайшей осторожностью Грунте сел и попробовал немного еды, о составе которой он не имел ни малейшего представления. Как только он благодарно откинулся назад, Се отодвинула маленький столик с едой в сторону, а Ла сказала:

— До свидания, Грунте, теперь вам необходимо поспать.

Ла выплыла из комнаты, а Се выдвинула ширму, снова оставив Грунте одного. Его голова шла кругом от всего, что происходило вокруг, в ней возникали все новые вопросы. Грунте уже собирался снова сесть, как вдруг его охватило чувство, будто его с силой прижали к кровати. Се восстановила земную гравитацию. Потом перед окнами опустились плотные шторы, и он оказался в темноте. Издалека доносилась тихая музыка, мелодично перекликающаяся с шумом моря.

Грунте тщетно пытался сосредоточиться на своих мыслях. Они вращались вокруг вопроса о том, как живые существа могут летать в безвоздушном пространстве. Как марсиане попали на Землю? Но он лишь терялся в смутных догадках, и прежде чем он достиг какой-либо ясности в этом вопросе, его мысли растворились в неясных образах снов. Грунте заснул.

Глава 8. Властелины Вселенной

Тот, кто первым осмелился

В утлом челне

Выйти в коварное море,

Имел троекратную силу,

Железное сердце

И безмерное мужество в нем…

Так Гораций однажды вохвалил смелость мореплавателя, доверившего свое небезопасное средство передвижения опасной стихии. Но, сейчас турист, не раздумывая, садится на роскошный пароход-гигант, чтобы за несколько дней преодолеть хорошо известный океанский маршрут.

Точно так же марсианский поэт восхвалял смелость и изобретательность марсианина по имени Ар, который однажды отважился отправить свой несовершенный аппарат в пустоту космоса, чтобы впервые попытаться совершить полет через мировой эфир к сияющей соседней звезде, лучезарной Ба, украшению марсианских ночей, тысячелетней мечте всех нуме. Но теперь марсиане, называвшие себя «нуме,» точно знали средства, которые должны были использовать, а также индивидуальные обстоятельства, на которые они должны были обратить внимание, чтобы достичь лучезарной Ба, то есть Земли, используя самое благоприятное для этого положение планет. Путешествие между Марсом и Землей по-прежнему требовало много времени и средств, но оно было таким же безопасным и комфортным, как путешествие вокруг земли для человека сегодня.

Освоение Земли, открытие межпланетного пути к ней и в конечном счете заселение Северного полюса представляли обширную и важную главу в культурной истории марсиан.

Прозрачность атмосферы на Марсе очень рано сделала его жителей отличными астрономами. Математика и естественные науки достигли той высоты развития, которая для людей все еще являлась далеким идеалом. Чем больше на стареющем Марсе усложнялись условия существования марсиан из-за относительно небольших запасов воды, тем больше усилий прилагали марсиане для развития технических средств овладения природой. Они умели находить все новые ресурсы и возможности для своей планеты, которая, по их мнению, была гораздо более пригодна для развития высокой цивилизации, чем Земля, благодаря особенностям своего строения.

День на Марсе имеет почти такую же продолжительность, как и на Земле, он лишь на сорок минут длиннее. Марсианский год, с другой стороны, состоит из 670 марсианских дней, или 687 земных дней, что почти в два раза длиннее земного года. Общая площадь поверхности Марса составляет лишь около четверти от площади поверхности Земли. Южное полушарие Марса наиболее богато водой и поэтому наиболее населено; там же находятся единственные два моря, которые есть на Марсе, если понимать под этим те бассейны, которые заполнены водой в течение всего года. Северное полушарие состоит по большей части из бесплодных пустынь. Но разросшееся население Марса, для которого регион планеты с достаточным запасом воды стал слишком мал, научилось создавать новые участки для возделывания в бесплодных районах. Они пересекли всю территорию пустынь разветвленной сетью прямых, широких каналов. В начале лета каждого полушария, когда таял накопившийся на соответствующем полюсе снег, образовавщуюся воду собирали в каналы и распределяли по всей планете. Подобно тому, как в Египте ежегодный разлив Нила превращал пустыню в плодородную долину, марсианские каналы орошали пустынные земли, превращая их в цветущие сельскохозяйственные угодья. После постройки каналов в пустыне быстро выросла буйная растительность. В результате вся пустынная местность, пересеченная сетью каналов, была покрыта густыми полосами растительности шириной около ста километров, среди которых раскинулась непрерывная цепь процветающих поселений марсиан. Когда здесь прорастали темно-зеленые листья растений, эти полосы начинали резко выделяться на фоне красноватой пустынной почвы, и астрономы Земли задавались вопросом, откуда могла взяться эта правильная сеть полос на Марсе. Огромная задача по орошению планеты стала для марсиан необходимостью после того, как более развитые жители южного полушария постепенно подчинили всю планету своему господству. Отдельные народы образовали великую конфедерацию. Как на Земле мировой порядок регулировался международными договорами, при этом не страдала независимость отдельных политических объединений, так и более развитая цивилизация марсиан имела в своем международном объединении центральный орган, который, не ущемляя свободы отдельных сообществ, регулировал все вопросы, представляющие общий интерес для жителей всей планеты.

После того, как поверхность планеты была полностью исследована и заселена, внимание марсиан, естественно, как никогда ранее, обратилось за пределы их обжитого пространства к их соседям в Солнечной системе. И что могло пленить их сильнее, чем лучезарная Ба, легендарная Земля, которая то утренней, то вечерней звездой затмевала все остальные звезды темного небосклона?

Спокойствие и прозрачность атмосферы позволили марсианам получить для своих телескопов такое увеличение, которое было невозможно на Земле. На Земле постоянно неравномерно движущийся воздух не разрешает использовать инструменты с таким большим увеличением, какое теоретически и технически можно было бы построить. Атмосферное давление на Марсе, однако, такое же низкое, какое на Земле есть только на самых высоких горных вершинах, а слой воздуха над марсианской поверхностью значительно тоньше и прозрачнее. Поэтому астрономы Марса могли при благоприятном положении планет по отношению друг к другу приближать Землю к своим глазам так близко, как будто она находилась всего в десяти тысячах километров от них, и при этом могли различать объекты размером в два-три километра. Они, естественно, заметили, что на Земле есть сооружения, которые можно было объяснить только как творения разумных существ. Кроме того, марсиане, видя очень ясно структуру и природу Земли и других планет Солнечной системы, не могли не признать обитаемость Земли и достижение земными жителями определенного уровня цивилизации. Сама карта Земли была известна марсианам в более полном объеме, чем людям; ведь со своей точки обзора они могли постепенно рассмотреть все те регионы земного шара, особенно полярные области, которые до сих пор оставались закрытыми для земных исследователей.

Марсиане не оставляли попыток связаться с землянами, о существовании которых они подозревали. Но посланные сигналы, вероятно, не были замечены или поняты. К тому же земляне могли не иметь средств и возможности ответить. Земля была гораздо более молодой планетой и в своем развитии находилась на той стадии, через которую Марс уже прошел миллионы лет назад. Поэтому марсиане, естественно, говорили себе, что баты, как они называли гипотетических жителей Земли, в любом случае находились на гораздо более низком уровне развития цивилизации, чем они, нуме; кто знает, поднялись ли они вообще до уровня «нумености» — так марсиане называли идею высшего Разума!

Примерно в то время, когда на Земле начали говорить о веке естественных наук, марсиане уже давно смотрели не только на век пара, но и на век электричества, как на древнее культурное наследие. Тогда они сделали научное открытие, которое полностью изменило их восприятие окружающего мира. Именно раскрытие секрета гравитации привело к невообразимой революции в технологии и сделало марсиан хозяевами Солнечной системы.

Гравитация — это сила, которая управляет движением звезд в космосе. Она соединяет Солнце с планетами, планеты с их Лунами и приводит к тому, что космические тела объединяются в постоянные единые группы во Вселенной. Все тела обладают гравитационной энергией, которая зависит от их взаимного расположения в пространстве.

Марсианские ученые предположили, что энергия гравитации, которой тело обладает в результате своего положения относительно других тел, особенно относительно Солнца и планет, могла бы быть использована в практических целях, включая межпланетные перелеты. Если бы можно было высвободить ее из космического или иного другого тела и преобразовать в другую форму энергии, то в результате этого тело стало бы независимым от гравитационных сил. Гравитационное поле проходило бы через или вокруг него, не влияя на него; такое тело стало бы «диабарическим» и притягивалось бы Солнцем не сильнее, чем кусок дерева притягивается магнитом. Но для межпланетных перелетов летательный аппарат необходимо было бы вывести из-под влияния Солнца и планет настолько, чтобы он мог свободно перемещаться в пространстве; тогда можно было бы осуществить перелет от одной планеты к другой, от Марса к Земле.

Марсиане преуспели в этом. Они смогли изготовить конструкции определенного состава таким образом, что любое гравитационное поле, вблизи которого они находились, не оказывало на них и заключенных в них предметов никакого гравитационного воздействия. Гравитационная энергия преобразовывалась в другие формы энергии. Такие тела можно было назвать «диабарическими».

Два обстоятельства облегчили марсианам открытие секрета гравитации. Одно из них заключалась в том, что сила тяготения на их планете составляла лишь треть от силы тяготения на Земле. Груз весом в тысячу килограммов на Земле на Марсе имеет вес всего 376 килограммов. Свободно падающее тело, которое на нашей планете за первую секунду падает на 5 метров, на Марсе за это время падает всего на 1,8 метра и летит со скоростью 3,6 вместо земной скорости почти 10 метров в секунду. В результате марсиане могли изучать свойства гравитации более комфортно и точно.

Второе обстоятельство было географическим, или, как следует точнее сказать в случае Марса, ареографическим, а именно доступность полюсов. В то время как на Земле полюса с их вечным ледяным покровом недоступны для посещений, марсианские полюса не оледенели. Хотя зимой они покрыты толстым слоем снега, его гораздо меньше, чем на Земле, потому что марсианская атмосфера содержит гораздо меньше влаги. Кроме того, лето длится почти полный земной год, в течение которого полюс постоянно освещается солнцем, так что большая часть снега тает. Поэтому полюса Марса не только хорошо известны марсианам, но также стало возможным создать на них важнейшие научные станции. Ведь полюса планеты — отличные географические точки. Они не вращаются вокруг оси в течение дня и, таким образом, предоставляют возможность для наблюдений, которые не могут быть сделаны так легко в любом другом месте.

Это оказалось чрезвычайно важным особенно для изучения гравитации. Чтобы изучать эффекты гравитационного поля в космосе, то есть его взаимодействие с другими космическими силами, нужно было стать независимым от вращения планеты вокруг своей оси и всех связанных с этим сложностей. Это можно было сделать только на полюсе. Исследования марсиан также начались с полюса.

Марсиане обнаружили, что гравитация, подобно свету, теплу и электричеству, распространяется через пространство и тела в виде волн. Но если скорость лучистой энергии, которая проявляется в виде света, тепла и электричества, составляет 300 000 километров в секунду, то скорость гравитационных волн в миллион раз больше. Согласно расчетам марсиан, гравитационные волны распространяются в пространстве со скоростью 300 000 миллионов километров в секунду, что соотносится со скоростью света примерно так же, как скорость света со скоростью звука. Таким образом, гравитационная волна преодолевает расстояние от Солнца до Земли за полтысячную долю секунды; неудивительно, что земным астрономам не удалось установить конечную скорость распространения гравитации, которую они, однако, предполагали.

Тело, которое не пропускает световые волны, мы называем непрозрачным; если бы оно пропускало их полностью, оно стало бы абсолютно прозрачным и для нас невидимым, как воздух. Тело, пропускающее через себя тепловые волны, остается холодным; оно должно поглотить их, чтобы согреться. Как обнаружили марсиане, так же обстоит дело и с гравитацией. Тела имеют вес, потому что они поглощают гравитационные волны. Тела притягивают друг друга только в том случае, если они не позволяют гравитационным волнам, исходящим друг от друга, проходить сквозь них. Но как только тело получит возможность не поглощать гравитационные волны планеты или Солнца, а свободно пропускать их через себя, оно перестанет притягиваться, станет диабаричным, проницаемым для гравитации, и поэтому невесомым.

Марсиане обнаружили, что стеллит, материал, найденный на их планете, оказалось возможным изменить так, чтобы он не поглощал гравитационные волны. И с этого момента тело, сделанное из стеллита, уже не притягивалось ни к Марсу, ни к Солнцу и становилось диабарическим. Однако абсолютно невесомых тел создать не удалось, так же как не существует абсолютно прозрачных тел; но удалось уменьшить воздействие гравитации настолько, что она оказывала лишь едва ощутимое воздействие на диабарическое тело. Это свойство стеллита стали использовать для изготовления межпланетных летательных аппаратов. Как только стеллитный летательный аппарат приобретал определенную скорость, с помощью увеличения или уменьшения невесомости можно было регулировать его орбиту в пространстве, используя притяжение планет и Солнца. При этом для аэронавта в таком диабарическом теле из стеллита можно было создать оптимальную для него гравитацию.

Марсианину Ару первому удалось создать летательный аппарат для межпланетных путешествий, траекторию которого можно было изменять в нужном направлении, регулируя притяжение, оказываемое на него космическими телами. Ар первым отправился в космос на созданном им космическом корабле. Но после этого его больше не видели. Улетел ли он в мир неподвижных звезд за пределами Солнечной системы? Влетел ли он в Солнце? Оказался ли его космический корабль на орбите Солнца или какой-то планеты в качестве нового спутника? Никто не знал.

Однако других смелых исследователей это не остановило. Теперь они осознали теоретическую возможность межпланетных перелетов. Доверить себя космосу было уже не безрассудством, а неотложной задачей цивилизации и, следовательно, моральным обязательством, долгом «нумености». Самая большая трудность заключалась в том, чтобы сделаться независимым от скорости, которой обладала планета на своей орбите и которая естественным образом передавалась невесомому космическому кораблю, как только он покидал Марс. Чтобы быть независимым от вращения планеты, космический корабль стартовал с одного из полюсов, но скорость Марса вдоль его орбиты составляет 24 километра в секунду, и с этой скоростью корабль вылетал в космос в направлении касательной к марсианской орбите. Затем он попадал в зону притяжения Солнца. При полете к Земле важно было в нужный момент изменить траекторию космического корабля, чтобы выйти из-под влияния гравитационного поля Солнца и войти в земное гравитационное поле. Таким образом, космический корабль полностью зависел от существующих гравитационных сил планет, как корабль на море от направления водных и воздушных течений; и надеяться на дальнейший успех можно было только найдя средства для управляемого отклонения направления полета.

Постепенно и эта проблема была решена. История попыток марсиан покорить космос была не менее богата жертвами, чем история человеческих открытий на поверхности Земли. Однако, наконец, после долгих лет дальнейших исследований и испытаний следующий космический корабль вернулся, трижды обогнув Землю в непосредственной близости от нее. Другой приземлился на земной Луне. Совсем недавно неугомонному исследователю Земли Колу удалось достичь Северного полюса Земли во время своего третьего космического путешествия. Первым на Южный полюс вступил капитан Алл. Отныне время пути до Земли все больше сокращалось благодаря совершенствованию технологии космических путешествий; вместо единичных путешествий первооткрывателей происходило плановое освоение Северного полюса. И после того, как строительство внешней станции и создание зоны абарического поля обеспечили посадку космического корабля на Землю не хуже, чем парохода под защитой отличной гавани, марсиане достигли желанной цели — они смогли посещать Землю по своему желанию.

Конечно, два полюса Земли были единственными точками, которых марсиане смогли достичь до сих пор. На Южном полюсе они установили такую же станцию, как и на Северном полюсе, хотя и меньшую по размеру и менее используемую. Они были в состоянии поддерживать северную станцию только в течение лета северного полушария. В зимние месяцы они переносили абарическое поле на Южный полюс, где в то время было лето. При этом им еще не удалось проникнуть в обитаемые области Земли. Марсиане никогда не встречали цивилизованных людей. Несколько эскимосов были единственными представителями, по которым они могли судить об особенностях земных жителей. Однако когда марсиане огибали Землю на расстоянии в несколько тысяч километров, их превосходные приборы очень отчетливо показали им объекты, свидетельствующие о высокой человеческой цивилизации, поэтому они отдавали себе отчет, что создатели этих произведений не были эскимосами. Но им еще не удавалось высадиться в других местах, кроме полюсов. Вращение Земли сделало условия приземления там необыкновенно сложными. Связанные с этим технические трудности на данном этапе не могли быть преодолены. Они возникли из-за особой природы земной гравитации и конструкции марсианских космических кораблей, которые не могли выдержать давления земного воздуха и его турбулентности. Даже на полюсе высадка могла быть осуществлена с уверенностью только потому, что после многих жертв и потерь удалось построить внешнюю станцию и таким образом держать космические корабли за пределами атмосферы. Как прибой защищает остров от нападения высадившихся врагов, так и вращение вокруг своей оси и плотность атмосферы прикрывали Землю от внезапного вторжения марсиан с воздуха. Только на полюсе они могли закрепиться. И если бы марсиане захотели продвинуться по суше, им пришлось бы преодолевать ледники и снега полярных регионов.

Тем не менее, марсиане вынашивали этот план. Но преодоление ледяных зон представляло для них не меньше трудностей, чем для европейцев проникновение в губительный болотный климат тропических джунглей или безводную пустыню. Наши корабли могут доставить нас к берегам неизвестных земель, но мы можем получить представление об их внутреннем устройстве только позже и с большим трудом. На Земле марсианам пришлось бороться прежде всего с двумя грозными препятствиями: воздухом и гравитацией. Плотность земного воздуха, его влажность и величина атмосферного давления были губительны для их тела; марсиане могли переносить земной климат лишь в течение короткого времени. А сила тяжести, в три раза больше, чем на Марсе, затрудняла их движения и накладывала тройное бремя на любую механическую работу. Они вообще не смогли бы его нести, если бы не обладали очень значительной для условий их планеты мускульной силой. Как раз тогда, когда экспедиция Торма на Северный полюс потерпела крушение в абарическом поле, они занимались самыми серьезными приготовлениями к продвижению на юг. На Марсе им удалось создать вещество, которое можно было сделать невесомым, как стеллит, но при этом обладающее достаточной прочностью, чтобы выдержать тепло и влажность воздуха. Марсиане надеялись, что оно облегчит им навигацию в земных условиях.

Глава 9. Гости марсиан

Когда Зальтнер во второй раз очнулся, он ничуть не удивился тому, что снова оказался в полностью измененных условиях. В комнате было темно, но потолок мерцал тусклым серым светом, так что он мог в какой-то степени видеть окружающую обстановку. Он сразу увидел, что его переместили в другую комнату. Здесь не было окон, и он не мог слышать шум моря. С другой стороны, он увидел несколько корзин и свертков, сложенных возле его кровати, в которых, как ему показалось, он узнал часть содержимого гондолы затонувшего воздушного шара. Если бы только было немного светлее! Но как же включить свет?

Зальтнер осторожно поднял руку, чтобы не совершить еще один непроизвольный прыжок в воздух. Не произошло ничего неожиданного и он понял, что находится в обычных условиях земного притяжения. Он рывком поднялся и сел на край кровати. И как только ноги его коснулись пола, в комнате стало светло. На потолке появилось широкое отверстие, прикрытое лишь тонким прозрачным экраном, и лучи солнца проникли внутрь. Теперь Зальтнер отчетливо увидел, что перед ним действительно вещи, принадлежащие неудавшейся экспедиции; среди них он нашел свою тщательно вычищенную и высушенную одежду. На полу лежал даже его ледоруб, который он взял с собой для возможного восхождения на ледник на Северном полюсе. Зальтнер быстро поднялся и уже с первых шагов по мягкому ковру комнаты почувствовал, что его силы полностью восстановились, и успокоился. Он отодвинул занавес слева от себя и увидел за ним различные приспособления, показавшиеся ему очень странными. Он догадался, что это аппарат для умывания и различные принадлежности, необходимые для туалета марсиан. Однако прежде чем решиться воспользоваться этими незнакомыми предметами, Зальтнер сначала осмотрел всю просторную спальню. В стене напротив кровати была большая дверь, которую он пока не решался открыть. Он посмотрел направо и заметил, что в обшивке боковой стены тоже есть дверь, которая не была закрыта полностью. Дверь вела в затемненную комнату. Когда Зальтнер коснулся неизвестного механизма около нее, дверь открылась, впустив в комнату больше света. Тут у противоположной стены он увидел кровать, точно такую же, как его собственная, и, к своему невыразимому восторгу, узнал Грунте, который мирно спал.

— Доброе утро, доктор, — ни минуты не колеблясь воскликнул Зальтнер. — Как дела?

Грунте изумленно открыл глаза.

— Зальтнер?.. — неуверенно произнес он.

— Да, это я. Мы с вами теперь вместе, живы и здоровы, кто бы мог подумать! Но никто ничего не знает о Торме. Бедный Торм…

— Вы знаете, где мы находимся? — спросил Грунте, сразу воодушевившись.

— Я знаю, но вам, возможно, трудно будет в это поверить. Или вы уже пообщались с уважаемым Хилом или прекрасной Се?

— Мы во власти нуме, — мрачно ответил Грунте. — Мы одни?

— Насколько я знаю, да, но одному дьяволу известно, каких механизмов они здесь понаставили. Очень может быть, что откуда-то слышно и видно все, что здесь происходит, или какой-нибудь секретный фонограф записывает каждое слово. Могу только сказать, что они еще не понимают по-немецки.

— Сколько прошло времени с момента крушения? Как долго я был без сознания?

— Понятия не имею! Я думаю, что время здесь вообще не существует.

— Ну, это можно будет определить, когда мы снова увидим открытое небо, — сказал Грунте. — Однако как здесь включается свет?

— Наступите ногами на пол перед вашей кроватью, и зажжется дневной свет. Мы находимся в мире автоматического обслуживания.

— Я не могу, дорогой Зальтнер, моя нога повреждена.

— Я… это было бы… дайте взглянуть…

— Ничего страшного, меня уже перевязали, но пока придется полежать.

Зальтнер тем временем подошел к кровати Грунте, и в тот момент, когда он ступил на ковер перед ней, включился верхний свет.

— Видите, — воскликнул Зальтнер, — постепенно мы осваиваем марсианские трюки. Кстати, я уже кое-чему научился и сейчас закажу вам завтрак. Только позвольте мне предварительно немного привести себя в порядок.

Он отправился в нишу, которая, очевидно, должна была служить туалетной комнатой, и в задумчивости встал перед аппаратом.

— Кажется, это похоже на ванну, — Грунте через приоткрытую дверь услышал приглушенный голос Зальтнера, — но воды в ней нет… ну, а это приспособление, вероятно, должно быть умывальником… три разные ручки, и на каждой надпись, которую я не могу прочитать… просто не знаю, что делать… попробую немного их покрутить, может быть, вода появится…

Зальтнер осторожно повернул один из рычагов, думая, что неглубокая раковина под ним каким-то образом наполнится водой. Но не успел он опомниться, как раковина выскочила вперед, веерообразно развернувшись в столик, и резко ударила его в живот. Зальтнер отпрыгнул назад, но тут же наткнулся на кресло, которое поднялось с пола у него за спиной. Оправившись от первоначального испуга, он внимательно осмотрелся, проверил на прочность появившуюся мебель и, убедившись в ее устойчивости, удобно устроился в кресле.

— Что случилось? — спросил Грунте.

— Это была не вода, — откликнулся Зальтнер, — но по крайней мере, теперь здесь можно сидеть с удобством. Попробую повернуть вторую ручку.

Зальтнер быстро вскочил на ноги, решив, что вторую ручку можно использовать для того, чтобы стол и кресло снова исчезли. На этот случай он хотел обезопасить себя от падения. Но все обернулось иначе. Из стола выдвинулся ящик, ударив его по руке. В ящике находилось несколько мундштуков, которые, как знал Зальтнер, марсиане используют для питья, а теперь он заметил, что над столом открылись три отверстия, в которые вставлялись мундштуки.

— Интересно, — сказал Зальтнер, — здесь, кажется, есть что выпить. Но с этим мы лучше пока подождем.

Он повернул третью ручку. На этот раз появилась продолговатая миска, и в нее из отверстия наверху упали светло-коричневые предметы толщиной в палец, по форме напоминающие маленькие сосиски.

— Так это завтрак, а не умывание! — со смехом воскликнул Зальтнер и попробовал очень привлекательно выглядящие и ароматно пахнущие палочки. Они были приготовлены из хрустящего теста с начинкой из сытного мясного фарша. Их вкус оказался изысканным. По крайней мере, так считал Зальтнер. Но пока он ел первую палочку, машина продолжала работать, и пирожок за пирожком падал в миску, которая вскоре наполнилась до краев. «Это уже слишком,» — подумал Зальтнер и стал искать способ отключить таинственный источник пищи. Но все попытки не принесли результата. Поток нельзя было остановить. Зальтнер не знал, что для этого сначала нужно было выключить автоматический дозатор теста, повернув миску. Но нужной ручки он не нашел, и поэтому неугасимый поток мясных рулетов, переполнив миску, посыпался с нее на стол и пол и стал собираться во внушительную кучу. Зальтнер в отчаянии бегал взад и вперед, но не мог найти выход из создавшегося положения. Он не хотел блокировать отверстие физически. Наконец, он решил оставить все как есть, надеясь что запасы в конце концов закончатся. Зальтнер подумал, что надо отнести часть пирожков Грунте. Когда он притронулся к миске, то заметил, что ее можно сдвинуть. Он повернул ее к себе и внезапно падение пирожков прекратилось.

Зальтнер собрал большую часть лежавших вокруг пирожков и отнес их в комнату Грунте, который не мог не улыбнуться при виде этого зрелища и трагикомического выражения лица своего компаньона. Зальтнер спрятал пирожки в одну из пустых корзин экспедиции. Некоторые вещи, спасенные из гондолы, также были доставлены и в комнату Грунте.

— Почему бы вам просто не оставить еду на том же месте? — спросил Грунте.

— Я не могу, иначе я буду навсегда опозорен перед дамами как глупый землянин. Кстати, я очень хочу позавтракать, но сначала должен выяснить, где можно найти воду для умывания.

Зальтнер принялся поочередно поворачивать различные ручки, не находя того, что хотел. Сначала открылся шкаф, в котором находилась непонятная ему утварь, потом в разных частях комнаты зажглись лампы. После этого появилась какая-то чаша, и он уже надеялся, что, наконец, достиг цели, но испуганно отскочил назад, поскольку чаша начала нагреваться. Наконец, в углу комнаты пол раздвинулся и превратился в неглубокий бассейн, из которого фонтаном брызнула струя. Зальтнер осторожно проверил, действительно ли он имеет дело с водой, и был очень рад, когда его предположение подтвердилось. Теперь с помощью своих вновь обретенных дорожных принадлежностей он, наконец, завершил свой туалет и с удовольствием сел за стол завтракать.

Ему показалось странным, что стол был таким пустым. На нем не было ни стаканов, ни тарелок, ни ложек, ни ножей. Зальтнер хотел найти хотя бы тарелку, чтобы положить пирожки, поэтому снова огляделся вокруг. Теперь он заметил, что в комнате было также большое зеркало, а рядом с ним стойка с несколькими блестящими круглыми дисками, которые он принял за серебряные тарелки. Он взял одну из таких тарелок и положил на нее свой завтрак. Затем он насладился напитком, который обильно полился из отверстий над маленьким столиком после того, как он присоединил к ним мундштуки. К его услугам были одна теплая и две холодные жидкости, которые он условно назвал шоколадом, вином и сельтерской водой, поскольку они имели самое близкое сходство с этими напитками, хотя он должен был признать, что они во многом отличались от обычных напитков такого рода на Земле. Шоколад, в частности, был очень богат жирами.

Насытившись, он вошел в комнату к Грунте в своем дорожном костюме и сказал:

— Теперь я готов продолжить наши полярные исследования. Надеюсь, вы тоже скоро сможете присоединиться ко мне. Но прежде чем мы обсудим наши планы, не хотите ли вы что-нибудь съесть или выпить? Вы, наверное, ужасно проголодались.

— Спасибо, — ответил Грунте со смехом, — посмотрите, что у меня есть. — И он указал на мундштук трубки, висящей рядом с его головой над кроватью. — И вот, — продолжал он, — попробуйте этот пирожок или что бы это ни было. Я понятия не имею, каков он на вкус, но съев его я почувствовал себя удивительно бодрым. Если бы мне не мешала нога, я бы тут же вскочил с кровати.

— Черт возьми! Пока я воевал с аппаратурой, получал различные тумаки и устроил в комнате настоящий беспорядок, вы все получили без каких-либо усилий! Как вам это удалось? Как вы нашли этот пирожок, ведь раньше его здесь не было?

— Я просто немного поразмышлял. Я сказал себе: марсиане гораздо умнее нас и, во всяком случае, гораздо осмотрительнее. Их ход мыслей мог бы быть примерно таким: если у нас есть пациент, который не может ходить, мы все-таки принесем ему завтрак в постель, а если по какой-то причине мы не захотим войти туда сами, мы просто положим еду рядом с ним. Подумав так, я огляделся и увидел доставленный завтрак. Теперь взгляните на две надписи на этих кольцах.

— Но это же латинские буквы!

— Действительно. Это два слова эскимосского языка. «Мисалукпок» и «Имерпок». Одно означает «еда», а другое — «питье»».

— Но почему они не нанесли такие надписи и для меня? У меня все знаки написаны шрифтом, который, вероятно, марсианский.

— Вы ведь не понимаете гренландский язык.

— Но как нуме узнали, что вы его понимаете?

— Потому что вчера я с кем-то разговаривал на нем.

— Черт возьми, Грунте, вы превзошли меня! Но я не понимаю одного, как эти люди, эти господа марсиане, могут знать, как писать слова нашим шрифтом?

— Мне это тоже пока неясно. Видите ли, это antiqua, точное копирование латинского шрифта. Я не нахожу моего маленького словаря, они могли взять его и скопировать шрифт оттуда. Но как они нашли в нем нужные слова — для меня полная загадка. Ведь они знают только звучание эскимосских слов, но не печатные знаки.

— Это очень странная история, — сказал Зальтнер. — Но Се, как мне кажется, хорошая девушка, я ей доверяю. Если бы я только знал, почему до сих мы не увидели других нуме. Я боюсь, что за этим кроется что-то большее. Я даже подумал, что, может быть, они не люди.

— Я мог бы сказать вам то же самое. Но, Зальтнер, вы нанесли бы визит своим гостям между тремя и четырьмя часами ночи?

— А сейчас ночь? Но вы раньше утверждали, что не имеете понятия о времени, и мне кажется, что на полюсе вообще его нет.

— Условное время все-таки должно быть. Людям приходится решать, когда спать, а когда обедать. Так, например, мы имеем на своих карманных часах центрально-европейское стандартное время, и в соответствии с ним у нас теперь будет девять часов 55 минут утра. Когда воздушный шар потерпел крушение, было около шести часов вечера по среднеевропейскому времени. Теперь я просто не знаю, прошла ли с тех пор одна или две ночи, потому что это зависит от того, как долго мы были без сознания и спали.

— Я тоже этого не знаю. Я также не знаю, когда произошло наше первое пробуждение; ваше, вероятно, вскоре после моего.

— Ну, это можно будет определить потом по углу наклона Солнца, значение которого у нас есть. Я также только сейчас вновь обнаружил свои часы — двое своих часов, и то что они показывают одно и то же время, означает, что они не останавливались…

— Мои часы показывают то же самое время…

— Да, но какого времени здесь придерживаются марсиане? Видите ли, они мне сказали — и вот откуда я это знаю — что сейчас у вас время сна и что вы, возможно, еще будете спать часа два. Вот почему я сказал, что у наших хозяев это было время между тремя и четырьмя часами ночи; но я не знаю, как они считают и называют часы.

— Но, доктор, откуда вы знаете, каким методом марсиане пользуются для разделения дня на части, и как это у них функционирует?

— Вы полагаете, Зальтнер, что в спальне, обставленной со всеми удобствами марсиан, не будет часов?

— Я не видел ни одних, так же как и вы раньше.

— С тех пор, однако, я их обнаружил. Вы видите рисунок, который окружает круглое отверстие светового люка? Он разделен на двенадцать равных отделений по двенадцать секций в каждом. А те узкие светлые полоски, которые вы видите между делениями, не закреплены, а перемещаются по кругу. Я осознал это не сразу, а только когда неподвижно лежал здесь, пока вы приводили себя в порядок, и смотрел вверх. Это должны быть часы марсиан.

— Я вижу это, но я не могу понять, что это за механизм и как он работает.

— Я тоже не могу это расшифровать. Но посмотрите, там приколоты два листка бумаги, которые явно не принадлежат часам, а лишь содержат инструкции для нас на сегодня. На одном изображен закрытый глаз, на другом — открытый. Интерпретация ясна: сон и бодрствование.

— Верно, а эта светлая полоска…

— Это часовая стрелка…

— Я так и думал. До открытого глаза еще около двенадцатой части пути.

— Поэтому я заключаю, что до начала пробуждения марсиан еще два часа или около того.

— Но не кажется ли вам странным, что марсиане тоже делят день на двенадцать часов?

— Тоже? Мы делим его на двадцать четыре.

— Ну, это дважды двенадцать.

— То, что используется число двенадцать, меня нисколько не удивляет — я был бы удивлен, если бы было иначе. Это заложено в природе счета, то есть в природе сознания в целом. Законы математики — это законы мира. 12 — это 3 умножить на 4, наименьшее из всех чисел, делителями которого являются три первых числа 2, 3 и 4. Все разумные существа, занимающиеся математикой, сделают 12, а вслед за ним 60 основой своих делений.

— Но мы все-таки используем десять…

— Древняя астрономия выбрала двенадцать — двенадцать знаков составляют зодиак. Десять — это просто ненаучный возврат к чувственному представлению о десяти пальцах. Торгашеский компромисс. Но не будем об этом.

— Согласен, — сказал Зальтнер. — Однако что нам теперь делать? Сначала, разумеется, вы должны вылечить свою ногу.

— Боюсь, — ответил Грунте, — даже тогда мы не сможем делать ничего, кроме того, что марсиане решат относительно нас. Экспедиция, вероятно, будет практически закончена. А пока давайте постараемся как можно лучше ознакомиться с условиями. Проведем небольшое исследование!

— Я уже осмотрел комнату и не хочу больше пробовать таинственные приспособления — слишком легко выставить себя дураком. Я чувствую себя дикарем в институте физики, вот только у меня нет достаточной наивности.

— Какие здесь есть выходы?

— Только по одному из каждой комнаты. Я не знаю, как открыть дверь. Думаю, разумнее подождать здесь, пока нас не навестят, чем рыскать в темноте.

— Вы правы! А пока не смогли бы вы немного привести в порядок наши вещи? И если вам не трудно, пожалуйста, постарайтесь найти мой дневник. Сначала мы должны позаботиться о том, чтобы доставить в безопасное место вещи Торма и официальные записи экспедиции.

— Я уже отложил здесь некоторые вещи, — сказал Зальтнер, наводя порядок среди предметов, которые марсиане спасли из гондолы. Некоторые из них были повреждены падением и морской водой.

— Кстати, я бы не возражал, — продолжал Зальтнер, — если бы часть нашей провизии была еще пригодна для использования, поскольку я не очень верю в то, что этот автомат по производству сосисок продолжит работать… Только посмотрите, что спасли господа нуме! Они даже доставили сюда ящик с двумя бутылками шампанского, которые вы в трудную минуту сбросили на остров как балласт. Я думал, они разобьются от удара и разлетятся на куски. Но они кажутся совершенно неповрежденными. Теперь я хочу вынуть оба Монополя из коробки (Monopole — шампанское фирмы Heidsieck &Co; основана в 1785 году). Увы, мы никогда уже не сможем смотреть на них с радостью. Бедная госпожа Исма! — Он вынул бутылки.

— Подождите-ка, — удивленно сказал Зальтнер, — в коробке есть еще какой-то пакет. — Поглядим, что у нас здесь такое?

Он вскрыл пакет. Из него выпала небольшая книжка размером с блокнот.

— Однако, — сказал Зальтнер, — госпожа Исма не дала бы нам еще один альбом. Взгляните, Грунте, что это такое.

— Почему это должно меня интересовать? — ворчливо отозвался Грунте.

Зальтнер открыл книжку, полистал ее и долго внимательно смотрел на текст. Он был явно озадачен.

— Это… — неуверенно произнес он затем, озадаченно покачав головой, — это ведь… Но как это возможно?

Маленькая книжечка представляла собой словарь марсианского языка; слова были транскрибированы с помощью фонетических символов латинского алфавита, рядом с ними был немецкий перевод и одновременно знак слова в марсианском стенографическом шрифте. Из нескольких слов, которые Зальтнер знал, он понял смысл содержания.

— Скажите мне только одно, — продолжал он, — это не укладывается у меня в голове… как сюда мог попасть немецко-марсианский словарь… как он вообще может существовать?

Грунте молча протянул руку и взял книжку. Он только заглянул внутрь, затем тихо сказал:

— Это почерк Элла.

Погрузившись в свои мысли, Грунте закрыл глаза. Неразрешимая загадка снова возникла перед ним — откуда Элл знал язык марсиан? И если он его знал, то почему не сказал об этом открыто? Почему он не дал этот словарь ему или Торму? Как он оказался в ящике, под бутылками?

Он не знал ответа.

Тем временем Зальтнер взял книжку и попытался найти там несколько слов.

Тут он услышал тихий смех и голоса марсиан в соседней комнате. В отсек вошел доктор Хил. Се проводила его до двери и была позабавлена беспорядком, который устроил Зальтнер, но больше всего тем, что он использовал в качестве тарелок для своего завтрака расчески. Плоские диски, которые Зальтнер принял за тарелки, служили марсианам для укладки волос; они были электрически заряжены и, вытягивая волосы над головой, распрямляли их.

— Это ужасно забавно, — рассмеялась Се. — Но не будем ему ничего говорить об этом. Бедный «немецкий Зальтнер»! При этом она снова отошла назад, потому что в комнатах батов ей было слишком «тяжело».

В комнате Грунте и Зальтнера появился Хил.

Глава 10. Ла и Зальтнер

Хил был очень доволен состоянием своих пациентов. Он рассматривал их с большим интересом. Однако на его лице отразилось необыкновенное изумление, когда Грунте протянул ему маленький немецко-марсианский разговорник. Хил быстро пролистал его, и, указывая на отдельные символы марсианской письменности и называя рядом стоящее немецкое слово, вскоре ему удалось задать несколько вопросов, на которые Грунте ответил, таким же способом используя разговорник. Поскольку у него самого не было времени, чтобы сразу же обстоятельно заняться взаимным изучением немецкого и марсианского языков, Хил спросил Грунте по-гренландски, не сможет ли он начать немецко-марсианские занятия с Ла, которая любила изучение языков, чтобы быстрее прийти к взаимопониманию. Грунте очень не хотелось этого. Он бы предпочел, чтобы ни одна из его сиделок пока не появлялась в его комнате, и поэтому он обратился к Зальтнеру с предложением сделать это вместо него. Хотя Зальтнер не знал эскимосского языка, который мог бы упростить общение, он полагал, что вполне может справиться с задачей с помощью разговорника Элла и с радостью согласился на уроки.

Хил взял с собой разговорник и провел Зальтнера в большой смежный салон. Здесь он представил его нескольким собравшимся обитателям острова, среди которых были начальник станции Ра и его жена, а также Се и Ла вместе с несколькими другими марсианами.

Зальтнер не знал, куда в первую очередь обратить свой взор. Почти все, что он увидел, показалось ему странным, но больше всего его удивили фигуры самих марсиан. Он был только рад, что из-за незнания языка может молчать и довольствоваться тем, что видит. Хил назвал ему имена людей, которые приветствовали его марсианскими движениями рук, на что Зальтнер отвечал европейскими поклонами. К сожалению, они были немного скованными, поскольку из-за уменьшившегося веса ему приходилось быть очень осторожным. По лицам марсиан, которые впервые видели перед собой европейца, Зальтнер мог заметить, что они изо всех сил стараются скрыть свои улыбки в ответ на его неуклюжесть. Поэтому он был очень рад, когда большинство присутствующих покинули зал.

Как только Зальтнер вошел, он заметил рядом с прекрасной Се фигуру Ла, и когда он понял, что это удивительное существо будет его учителем языка, он выжидательно уставился глазами на ее лицо. Но в ее больших глазах не было и следа насмешки; Ла встретила его со спокойным дружелюбием, а улыбка, которой она обменялась с Се, сказала Зальтнеру, что этот бат нравится ей больше, чем другой. Зальтнер был убежден, что он быстро освоит марсианский язык, если наградой для него станет одобрение из таких глаз. Он просто не знал, как начать, поскольку ни один из них не знал языка другого. Ла достала из библиотеки несколько книг, в том числе уже знакомый ему атлас, который помог ему во время первого общения с Се. Затем она расположилась на диване в своей любимой позе и пригласила Зальтнера сесть рядом с ней. Сначала Ла стала называть предметы, которые находились вокруг, и повторять их названия на марсианском и немецком языках; затем она поступила так же с различными иллюстрациями в книгах. Но так дело продвигалось слишком медленно. Ла потянулась к разговорнику, который Се держала в руках. Се к этому времени пролистала буклет и воспроизвела несколько немецких слов на полоске прозрачной бумаги просто положив бумагу на мгновение на соответствующее печатное слово и прижав ее. Бумага была светочувствительной и служила для того, чтобы при необходимости сделать маленькую карманную фотографию, которую можно было потом использовать как записную книжку. Зальтнер читал:

— Ученики прилежны. Учитель строгий. Телефон. Все слышать.

Когда он снова поднял голову, то увидел, что Се озорно смеется. Затем она еще на какое-то время склонилась над столом с аппаратами и ушла, дружелюбно помахав рукой.

— Это правильно, — сказала Ла, — что Се включила фонограф. — Теперь мы сможем легко повторить наши уроки.

Ла взяла разговорник и проговорила вместе с Зальтнером фразы и небольшие отрывки, которые были приведены там на обоих языках. Зальтнер читал их на немецком, Ла на марсианском, и оба между делом от души смеялись, когда пытались улучшить произношение или обнаруживали забавные недоразумения. Чтобы читать текст в книге, Зальтнеру приходилось заглядывать через плечо Ла, близко наклоняясь над ней. Невозможно было избежать того, чтобы не остановить взгляд на чудесном цвете ее волос и мягких формах ее шеи, и поэтому он иногда произносил слова невпопад. От ее тела исходило странное тепло, и это не было игрой его воображения; позже он узнал, что температура крови марсиан действительно выше, чем у людей. Зальтнер заметил, что его мысли начали путаться. И это объяснялось не только его чувствами, но и эффектом низкой гравитации, к которой его организм еще не привык. Кровь сильнее прилила к его голове.

Ла вскоре поняла это. Она дала ему подержать книгу, протянула руку и включила абарическое поле. Вскоре Зальтнер снова почувствовал себя лучше, и занятия продолжились с новыми силами. Несколько часов прошли быстро. И вдруг выяснилось, что учительница выучила гораздо больше немецкого, чем ее ученик марсианского. В то же время Грунте, который слушал речевые упражнения через дистанционный передатчик, выучил не меньше, чем Зальтнер. Он спросил, может ли он теперь получить разговорник назад на некоторое время.

Ла снизила давление, чтобы снова двигаться свободно.

— О, как же я неосмотрительна! — воскликнула она. — Конечно, нам не нужно было ограничиваться этим единственным экземпляром! Если вы позволите мне взять книгу еще на полчаса, — она обратилась к Грунте через телефон, — я немедленно ее размножу.

Ла написала несколько слов на листке бумаги, вложила его в книгу, положила все в конверт и бросила его в коробку на стене.

Зальтнер смотрел на нее с изумлением.

— Это пневматическая почтовая труба, ведущая в мастерскую, — пояснила Ла. — Получить копии книги не займет много времени, но не в вашем неуклюжем формате, а в форме нашего красивого и удобного планшета. — Она сопровождала свои объяснения жестами рук.

— И кто это сделает? — спросил Зальтнер.

— Техник, чья очередь дежурить сегодня. Для всех присутствующих на станции существует график рабочего времени, который обновляется регулярно. У каждого из нас своя сфера деятельности. Мне, например, приходится мучить себя изучением ужасных человеческих языков. Вы меня понимаете?

Поскольку лицо Зальтнера все еще выражало недоумение, Ла повторила ответ еще раз, к его удивлению, на несколько странном, но все же понятном немецком языке.

— Вы говорите по-немецки, Ла-Ла! — изумленно воскликнул он.

— Вы очень невнимательны, — сказала Ла со смехом. — Ведь все эти слова были в нашем сегодняшнем уроке. Давайте повторим. — Она подошла к столу и нажала кнопку на граммофоне.

И тут же снова прозвучали слова, которые Ла сказала Се на прощание. Ла вернулась к своему дивану, отключила абарическое поле и пригласила Зальтнера сесть.

Он почувствовал себя довольно странно, когда снова услышал свой собственный голос — каждое слово с его интонацией, каждую ошибку в произношении — вперемежку с глубоким, приглушенным голосом Ла и ее мягким смехом. Косые лучи солнца приблизились вплотную к сидящей Ла и осветили ее распущенные волосы, создав ощущение странной цветовой игры. Словно море искр рассыпалось на сверкающих нитях, мягко поднимавшихся и опускавшихся в такт с ее дыханием. Зальтнер на минуту усомнился в том, было ли это реальностью или он унесся в далекое царство грез, и теперь наблюдает жизнь со стороны?

— Не отвлекайтесь, — сказала Ла в пол-голоса, — будьте внимательны.

Зальтнер снова стал вслушиваться в слова, пытаясь осознать их смысл и повторяя их.

В почтовом ящике раздался стук.

— Вот и наши книги, — сказала Ла. — Выключите, пожалуйста, граммофон и откройте коробку.

Зальтнер направился к почтовому ящику и вынул оттуда пакет, в котором находились копии разговорника. Ла достала оригинал и передала его Зальтнеру.

— Вот, — сказала она, — отнесите это вашему другу с искренней благодарностью. И если вы не против, мы снова поработаем после обеда.

— Я полностью к вашим услугам, — сказал Зальтнер, глядя на нее с восхищением. В ответ Ла приветливо помахала рукой.

Языковые уроки были неожиданно прерваны во второй половине дня.

Зальтнер, обедавший с Грунте, уже собирался вернуться в салон, когда вошел Ра, чтобы сообщить им новость, которая очень взволновала обоих исследователей.

***

Марсиане продолжали обыскивать внутреннее море и его берега на своих охотничьих лодках в поисках следов экспедиции. В одном из фьордов, который разветвляется примерно в направлении 70-го меридиана к западу от Гринвича, у подножия ледника, падающего прямо в воду, между оторвавшимися льдинами был найден плавающий до сих пор пропавший парашют экспедиции. Парашют скорее всего упал так близко к берегу, что можно было предположить, что человек, висящий на нем, мог спастись на леднике. Марсиане не могли сами проникнуть на сушу; без специальных механических приспособлений для них это вообще было невозможно.

Зальтнер вскочил и тут же потребовал, чтобы его немедленно доставили на место. Существовала вероятность того, что Торм все еще жив и его можно спасти. Тот факт, что парашют был найден так далеко от воздушного шара, в месте, над которым шар не мог пролететь, можно объяснить только тем, что Торм отделил парашют от шара. Тогда воздушные потоки в нижних слоях атмосферы вполне могли бы отнести туда медленно падающий купол. Но был ли на парашюте Торм? Можно было предположить, что он спустился на нем; по каким причинам, оставалось только гадать. Возможно, он хотел таким образом спасти воздушный шар, который после его прыжка стал легче; возможно, он думал, что спутники задохнулись, и пытался спастись сам, пока шар снова не унесло в море. В любом случае, нужно было сделать все возможное, чтобы найти хоть какие-то следы Торма.

Ра охотно предоставил Зальтнеру лодку и экипаж, но тут же заявил, что марсиане не очень приспособлены для исследования самого ледника. Однако они предоставят оборудование, которое можно с успехом использовать для перевозки любых грузов или даже людей. В частности, Ра предложил взять с собой двух эскимосов, которые жили на станции, отца и сына. Они оказывали марсианам ценные услуги при выполнении работ на открытом воздухе и транспортировке грузов, требующих мускульной силы человека, и, конечно, могли бы быть полезными в возможном восхождении на ледник.

Через полчаса лодка была готова. Поскольку Зальтнер не хотел полагаться на неизвестное марсианское снаряжение, он снабдил себя собственной веревкой и надежным, так удачно спасенным ледорубом, который уже не раз сопровождал его в трудных восхождениях в горах его родины.

Зальтнер был ничуть не удивлен, когда заметил в длинной, элегантно построенной лодке девять огромных шаров диаметром около метра — головные шлемы марсиан, сидящие прямо на плечах. Это делало их похожими на странные карикатуры. Марсианин, который должен был показать место нахождения парашюта, ждал на берегу. Он приветствовал Зальтнера после чего с трудом поднялся на борт и тоже надел свой шлем. Два эскимоса уже были в лодке и, как только проводник забрался в нее, отпустили привязывающий ее канат. Они не совсем поняли движение его руки, и лодка начала удаляться от причала как раз в тот момент, когда Зальтнер поставил ногу на ее край. Марсиане, решив, что он непременно упадет в воду, отчаянно замахали руками, но он легко оттолкнулся от берега и ловко прыгнул в лодку. Для искусного гимнаста это был пустяк, но у марсиан это вызвало явное восхищение. Под воздействием земного притяжения такой прыжок был бы немыслим ни для одного из них.

Зальтнер едва успел сделать несколько шагов, оглядываясь по сторонам в поисках подходящего места, когда один из марсиан снял с плеч свой большой шлем, и на его месте появилась изящная голова Ла. Она весело посмотрела на Зальтнера своими большими глазами и приветливо кивнула ему.

— Как вы здесь оказались, Ла-Ла? — спросил Зальтнер, от удивления говоря по-немецки. — Вы ведь стараетесь избегать земной силы тяжести, не так ли? Эта поездка наверняка будет для вас очень утомительной.

— Совершенно верно, — ответила Ла также по-немецки, — и я делаю это не ради удовольствия. Я на службе. Как вы будете общаться с нуме? Как вы собираетесь понимать калалеков? Я здесь в качестве переводчика, — добавила она по-марсиански.

— Это правда, я не подумал о таких осложнениях. Но мне очень жаль, что вы должны испытывать такие трудности. Конечно, я не мог бы желать ничего лучшего — но все-таки не надеть ли вам опять свой шлем?

Ла отрицательно покачала головой. Но при этом она подняла спинку с мягкой подушкой позади своего сиденья и положила на нее голову. Устроившись таким образом в полулежачем положении, она внимательно наблюдала за тем, что происходило вокруг.

С огромной скоростью лодка рассекала медленные волны залива и примерно через десять минут достигла места, откуда ответвлялись несколько каналов разной ширины. Теперь лодку нужно было вести медленно и осторожно, потому что вдоль передней части ледника тянулась гряда валунов, айсбергов и плавающих льдин, которая сужала водный путь. Марсиане указали место, где они нашли парашют, а Зальтнер наметил подходящую площадку для подъема на ледник. Он врубил свой ледоруб в ледяную глыбу, перепрыгнул на нее и обернувшись к сидящим в лодке дал им знак следовать дальше. Это казалось само собой разумеющимся, что командовал здесь он.

Ла с удовольствием наблюдала за его решительными действиями. Этот бат, над которым она, как марсианка, чувствовала огромное превосходство, до сих пор казался ей только очень забавным. Но здесь, в своей стихии, действуя как искусный скалолаз, он произвел на нее гораздо более благоприятное впечатление. На фоне неподвижных шаров, которые ее соотечественники носили на плечах, на фоне серых, унылых лиц эскимосов с выступающими скулами, его гордо поднятая голова, свободная осанка и необыкновенная уверенность представляли картину, которая ей очень нравилась.

В большинстве мест ледник представлял собой вертикальную стену, возвышающуюся над морем на десять-пятнадцать метров. Наконец, Зальтнер нашел место, где, казалось, можно было подняться наверх. Он ловко вырубал ступеньку за ступенькой в довольно мягком льду и карабкался вверх по ледяной стене. Марсиане внимательно следили за ним. Затем он сбросил веревку, и по ней за ним последовали двое эскимосов. Вскоре для обитателей лодки все трое скрылись из вида за кромкой льда.

В течение некоторого времени от поднявшихся на ледник людей ничего не было слышно, и Ла уже начала нетерпеливо поглядывать вверх. Затем примерно в ста метрах дальше на краю ледника появился Зальтнер и поманил туда лодку. Когда лодка подплыла, он прокричал вниз:

— Я нашел следы. Можно ли поднять сюда несколько человек?

Ла перевела, и старший марсианин ответил, что это не составит труда, если Зальтнеру удастся подтянуть веревкой шкив подъемника, который марсиане привезли с собой, и закрепить его наверху.

Это было сделано. Вскоре марсиане установили удобный лифт, которым они управляли с помощью аккумуляторов своей лодки.

Недалеко от того места, где марсиане установили свой подъемник, боковое ущелье соединялось с основной долиной, и здесь гряда скальных обломков и моренных валунов, покрытых лишайником, тянулась вверх по постепенно поднимающемуся леднику. По этой гряде можно было легко добраться до внутренней части твердой земли, избегая продвижения по ненадежной поверхности ледника. Теперь Зальтнер заметил вдали среди обломков объект, детали которого трудно было различить из-за большого расстояния, но который в любом случае необходимо было исследовать, так как он, как казалось, мог быть доставлен туда людьми, а может быть, это было даже тело человека. Однако чтобы добраться до гряды, сначала нужно было преодолеть глубокую и широкую расщелину, над которой когда-то был снежный мост, рухнувший совсем недавно. В настоящее время расщелину невозможно было пересечь без вспомогательных средств, поэтому Зальтнер вызвал марсиан. Он предположил, что Торм мог использовать веревку, оторванную от парашюта, чтобы попасть на ледник и оттуда на моренную гряду. Поэтому он с большим волнением смотрел на темный объект, лежащий вдалеке.

Марсиане выдвинули со своей лодки вверх шесты на достаточную длину, чтобы перекрыть расщелины, а Зальтнер с эскимосами сделали остальную работу. Затем он отправился по скалистым обломкам к видневшемуся вдали объекту. Подъем оказался более трудным и медленным, чем он ожидал вначале.

Ла тоже поднялась на ледник. Сидя на расстеленных шкурах, она наблюдала за работой людей. Она никогда не видела ледники вблизи и тем более не ступала на них. На Марсе не было таких образований; атмосфера была слишком сухой, чтобы поддерживать лед. Ла с благоговением смотрела на клубок расщелин, обломков и зазубрин; их зеленоватые тени контрастировали с красноватым снегом, переливающимся в лучах солнца. Ла с удовольствием заглянула бы в загадочное ледяное ущелье, которое преодолевали люди, но она боялась показать, как тяжело она переносит земную гравитацию.

Теперь люди ушли; они больше не могли видеть странную фигуру, которая медленно поднялась со шкур, надела свой шаровидный шлем и, опираясь на две палки, поползла к расщелине. Путь оказался не таким тяжелым, как думала Ла; до этого она уже практиковалась в ходьбе под действием земной гравитации. Так она добралась до возведенного моста и села на край расщелины.

Держась за один из установленных шестов, Ла осторожно наклонила голову над пропастью. Из слабо мерцающей темно-зеленой глубины доносилось приглушенное журчание талой воды. Прямо под ней простирался зубчатый хребет, рассекающий ущелье по всей длине. Большой валун упал вниз и застрял на гребне хребта. Он образовал там в глубине своего рода мост. Рядом с ним в свежей расщелине виднелись кристально чистые ледяные стены. Ла не могла налюбоваться необычным зрелищем. Она не знала, что такое головокружение. Она привыкла видеть под собой бесконечное пространство, когда космический корабль мчался сквозь пустоту звездного неба. Но также она не знала, какие опасности таит в себе этот рассыпающийся, крошащийся ледник, на нависающем краю которого она находилась. Чтобы было удобнее смотреть вниз, Ла вытянулась вдоль перекладины и уперлась ногами в выступ края. Карниз сломался. Его обломки рухнули в глубину. Нога Ла потеряла опору. Она попыталась встать на ноги, но сила тяжести была слишком велика для ее сил. Громоздкий шлем не позволял забраться на пешеходный мост, за который она держалась. Ла позвала на помощь, но звук, доносившийся из-под шлема, был слишком слабым. Собрав последние силы, девушка попыталась подняться выше, но теперь перекладина моста соскользнула с места, руки потеряли опору и Ла полетела в бездну.

Отчаянный крик Ла затерялся между ледяными стенами расщелины. Однако шлем, который стал причиной ее падения, теперь стал ее спасителем. Она упала на то место, где валун упирался в гребень, и эластичный шлем смягчил падение. Шлем разбился, но сама Ла осталась невредимой, она даже не потеряла сознания. Цепляясь руками, она лежала на скале, не в силах пошевелиться. Внизу под нею зияла темная глубина, наверху виднелась узкая светлая полоска неба. Ла ничего не могла сделать для своего спасения. Проходила минута за минутой. Когда ее спутники заметят ее отсутствие? Могут ли они ее спасти? При этом она была совершенно спокойна. Перед ней возник образ далекой родины.

«Как я хотела бы увидеть тебя еще раз, моя прекрасная Ну, — подумала она, — но если этому не суждено случиться, я подчинюсь Священной Воле Мироздания.»

Затем Ла услышала над собой крики. Наверху показался сферический шлем. Марсиане заметили ее исчезновение, обнаружили ее в расщелине и, найдя ее, крикнули, чтобы она не теряла самообладания и что они сейчас привезут лифт. Ла знала, что это займет много времени; марсиане могут работать только медленно. Она тем временем чувствовала, как холод ущелья сковывает ее тело.

Вдруг она услышала новые крики и быстрые шаги наверху. Быстро двигающиеся фигуры показались на перекинутом мосту. Ла знала, кто это был. Зальтнер вернулся с двумя эскимосами. Едва успев осознать, что произошло, он тут же уцепился за канат и велел двум своим спутникам спустить его в расщелину. Ла видела, как его фигура приближается все ближе и ближе. Наконец, он оказался рядом с ней, стоя на коленях на валуне и одной рукой упираясь в стену расщелины. Зальтнер ловко отсоединил остатки шлема от плеч Ла и они с грохотом полетели в бездну. Затем он поднял ее и произнес утешающие слова, которые девушка поняла лишь наполовину. Только теперь у нее закружилась голова и сознание грозило покинуть ее. Но она почувствовала, что Зальтнер крепко ее держит, и в этот момент осознала, что находится в безопасности. Зальтнер громким голосом крикнул вверх на своем родном языке:

— Второй канат!

Ла улыбнулась, благодарно глядя на него, и тихо сказала:

— Калалеки вас не понимают.

— Возможно нет, возможно да, — возразил Зальтнер.

Удивительно, но оказалось, что сын эскимоса понимает несколько слов по-немецки. Он провел год на службе у немецких миссионеров в Гренландии, а также выучил несколько слов, которые он слышал в разговоре Зальтнера с Ла. Но он не осмелился сказать об этом в присутствии марсиан. Сейчас же младший эскимос крикнул по-немецки:

— Не здесь. Ждать. Нуме приходят.

Ла вопросительно посмотрела на Зальтнера. Но он не ответил; он видел, что девушка замерзла.

— Бросьте одеяло! — крикнул он.

Эскимосы опять его не поняли.

— Как будет «одеяло» на гренландском языке? — спросил Зальтнер у Ла.

— Кепик.

— Кепик! — крикнул Зальтнер наверх.

Сверху сбросили шерстяное одеяло. Зальтнер, закрепив ледоруб в ледяной стене, наклонился далеко вперед, чтобы поймать его. Это удалось. Зальтнер завернул в одеяло Ла. Затем он достал свою флягу, которую предусмотрительно наполнил коньяком из припасенных дорожных запасов, и дал Ла отпить немного. Ла вряд ли знала что это такое, но когда она проглотила огненный напиток, приятное тепло разлилось по ее телу.

Зальтнер вкратце рассказал о том, что ему удалось обнаружить. Он не обнаружил ничего существенного. Объект, о котором шла речь, был одним из одеял, упавших с воздушного шара, тем самым, в котором теперь была закутана Ла. Но был ли он взят Тормом и оставлен там, или же он упал с шара во время полета и был занесен сюда ветром, определить было невозможно; последнее было даже более вероятно.

Наконец, марсиане снова появились на краю расщелины. Был спущен второй канат. Зальтнер соорудил из него сиденье, и дал сигнал наверх. Во время подъема он поддерживал Ла и отталкивался от стены ледорубом. Они благополучно выбрались на поверхность.

— Я очень многим вам обязана, — сказала Ла.

Глубокое изнеможение охватило ее, и ее пришлось нести к лодке.

Маленькая экспедиция немедленно отправились на станцию.

Глава 11. Марсиане и земляне

Начался сентябрь. Солнце все еще описывало полный круг по небосводу, еще не заходя за горизонт, но возвышаясь над ним всего на несколько градусов. Оно уже касалось самых высоких вершин гор, которые в некоторых местах поднимались над крутыми берегами полярного бассейна. Долгий полярный день подходил к концу. Словно постепенно угасая, огромный шар солнца — красный диск без лучей — блуждал вокруг острова как естественная часовая стрелка. Сквозь медленно набегающие волны из окружающего водного пространства к нему тянулась широкая, радужная светящаяся полоса.

Двое немецких полярных исследователей проводили свои дни на Северном полюсе словно в восхитительной сказке. Если бы мысль о потерянном спутнике не угнетала их настроение и не омрачала удовольствие от настоящего, ничто не могло бы быть более радостным и воодушевляющим, чем счастливое общение с жителями полярного острова, который, как они теперь узнали, был назван ими Ара, в честь первого космического корабля с названием Ар.

Марсиане обращались с двумя землянами как со своими гостями, которым была предоставлена полная свобода. По сравнению с маленькими, непривлекательными, грязными и вонючими эскимосами статные фигуры европейцев в чистых костюмах уже внешне казались марсианам существами, родственными им по духу. В немалой степени это объяснялось физическим превосходством, которое марсиане вынуждены были признать в людях и которое они теряли сами, как только оказывались вне защиты абарического поля. Землянe ходили прямо и быстро и с легкостью делали работу, с которой не могли справиться марсиане, согнувшиеся под давлением земного тяготения. Грунте также через несколько дней полностью восстановил здоровье и не чувствовал никаких болезненных последствий травмы ноги. Однако Зальтнер заслужил уважение марсиан благодаря своему решительному и умелому спасению Ла.

Удивительно быстро взаимопонимание было достигнуто с помощью языка. Это произошло, конечно, в основном благодаря удачной находке небольшого немецко-марсианского разговорника. Оказалось, что его автор, Элл, создал его специально с учетом потребностей, которые возникнут у обеих сторон, когда люди впервые встретятся с марсианами. Ведь там были представлены не только предметы повседневного пользования и наблюдения, о которых можно легко рассказать, показывая на них, например, еда и питье, жилье, одежда, утварь, видимые природные явления и так далее, но и термины для более абстрактных понятий — культурно-исторических, технических — чтобы Грунте и Зальтнер могли обсуждать эти темы с марсианами. Элл, очевидно, предвидел, что когда научно образованные европейцы встретятся с марсианами, превосходящими их по уровню культуры, основной интерес должен будет заключаться в информировании друг друга об общих условиях их жизни.

Впрочем, марсиане не менее чем оба исследователя, были удивлены тем, что на Земле существует человек, говорящий на марсианском языке, знающий марсианскую письменность и обладающий достаточно точными знаниями об условиях на Марсе. Из некоторых деталей, однако, они заключили, что эти знания относятся только к событиям более отдаленного времени, и что, в частности, факт существования марсианской колонии на полюсе Земли не был известен автору разговорника, но что проект марсиан достичь Земли на одном из ее полюсов известен был. Имя Элл не было редкостью в некоторых марсианских областях. Нынешние обитатели полюсов помнили сообщения о том, что во время первых путешествий первооткрывателей на Землю космические корабли несколько раз исчезали, но они не смогли узнать ничего о судьбе отважных первопроходцев космоса. Об одном знаменитом космическом путешественнике, капитане Алле, было даже известно, что он и несколько его спутников остались на Земле в результате несчастного случая. Но это произошло при таких обстоятельствах, при которых они все должны были неминуемо погибнуть. Тем не менее, можно было также предположить, что кто-то из этих марсиан мог все-таки спастись и передать людям знания о Марсе. Однако эти события произошли тридцать-сорок земных лет назад, а потерпевшие крушение марсиане были уже в преклонном возрасте, поскольку более молодые люди, как известно, не принимали участия в тех первых, неопределенных путешествиях. Поэтому сам Элл, который был примерно одного возраста с Грунте или лишь немного старше его, не мог быть одним из них. И Грунте, как и Зальтнер, могли заверить, что на Земле о появлении марсианин или вообще о существовании таких существ ничего не известно. Элл был единственным, кто обладал такими знаниями, но держал их в тайне, за исключением тех случайных фраз, которые Грунте не воспринимал всерьез. Как эти сведения попали к нему, осталось таким же необъяснимым, как и то, каким образом разговорник мог попасть в ящик с бутылками, который фрау Исма Торм приготовила для экспедиции в качестве шуточного сюрприза при достижении Северного полюса.

Марсиане, которые были ежедневными спутниками и собеседниками немцев, быстро освоили немецкий язык. Старания и готовность немцев выучить язык марсиан также быстро дали свои плоды, так что Зальтнер и особенно Грунте вскоре смогли вести разговор по-марсиански. Это стало возможным благодаря тому, что марсианский бытовой язык был чрезвычайно прост и, к счастью, легко произносим для немцев. Изначально это был язык марсиан, живших в южном полушарии планеты в районе тех низменностей, которые земные астрономы называют Землей Локьера. Отсюда началось объединение различных племен и рас марсиан в великую конфедерацию, а язык этих марсианских областей стал всеобщим языком государственного общения. За сотни тысяч лет использования он настолько отшлифовался и упростился, что стал самым удобным и подходящим выражением мыслей, какое только можно себе представить; все ненужное, все, что вызывало трудности, было отброшено. Именно поэтому им можно было овладеть очень быстро до такой степени, чтобы понимать друг друга. Однако проникнуть в тонкости, связанные с эстетическим использованием языка, было все-таки чрезвычайно трудно.

Впрочем, это был главный язык, на котором говорили все марсиане. Однако, помимо него, существовали бесчисленные, постоянно трансформирующиеся, очень разные диалекты, на которых говорили только в относительно небольших регионах, и, наконец, даже идиомы, которые были понятны только в кругу отдельных семейных групп. Ведь особенностью марсианской культуры было то, что общее равенство и нивелировка во всем, что касалось их социального статуса как жителей единой планеты, сочетались с таким же большим разнообразием и свободой в индивидуальной жизни. Если немцам удалось быстро освоить марсианский язык из-за его простоты, то овладение немецким языком для марсиан было лишь детской забавой в силу их поразительной одаренности. По сравнению с запутанным обилием форм в гренландском языке, немецкий показался им намного проще. Но главной причиной более быстрого изучения немецкого языка был тот факт, что немецкий, как язык высокоразвитого культурного народа, был гораздо ближе к интеллектуальному уровню марсиан. То, что гренландец мог выразить на своем языке, касалось только конкретных предметов или явлений в его окружении. Это соответствовало узкому кругу интересов, которым ограничивалась жизнь эскимоса. Марсианам же все это было неинтересно и они изучали гренландский язык исключительно потому, что у них не было других способов общения с жителями Земли. Но интерес марсиан пробудился совершенно по-другому, когда они смогли затронуть в разговоре с Грунте и Зальтнером темы, выходящие за бытовые рамки. В немецком они нашли язык, богатый выражениями для абстрактных понятий и, таким образом, родственный им и соответствующий их собственному образу мышления. Марсиане с легкостью улавливали самые сложные повороты в рассуждениях и могли сразу развивать мысль дальше. Эта удивительная тонкость организации марсианского мышления впервые была подмечена немцами, когда они заметили мастерство, с которым марсиане не только понимали и использовали немецкий язык в ежедневном бытовом разговоре, но и в определенной степени могли рассуждать на нем на абстрактные темы.

Вскоре Грунте и Зальтнеру стало ясно, что марсиане духовно несравненно выше самых цивилизованных людей на Земле, хотя они еще не могли постигнуть, насколько далеко зашла их высокая цивилизация и что это означает. Чувство оскорбленного самолюбия, вполне естественное, когда гордость немецкого ученого вынуждена была склониться перед более высоким интеллектом, поначалу привело к натянутости отношений. Но земляне были не в состоянии долго противостоять превосходящей природе марсиан. И очень скоро их неприяние уступило место безраздельному восхищению этими высшими существами. Зависть или стремление сравняться с ними не возникли у людей, потому что им в голову даже не пришла мысль, что они могут поставить себя на один уровень с марсианами.

Следует признать, что марсиане относились к ним как к детям, на глупость которых ласково смотрели свысока, одновременно воспитывая и обучая. Но Грунте и Зальтнер ничего этого не замечали. Ведь марсиане, по крайней мере те, что были на острове, были слишком умны и тактичны, чтобы когда-либо напрямую заявить о своем превосходстве. Они ненавязчиво поправляли неизбежные ошибки своих гостей с извиняющейся улыбкой и сумели все представить так, что земляне считали свои успехи результатом их собственных усилий.

Чудеса техники, окружавшие исследователей на каждом шагу на острове, переносили их в новый мир. Они чувствовали себя в положении людей, которым невероятно повезло встретить могущественного волшебника, перенесшего их из настоящего в далекое будущее, в котором человечество поднялось на более высокий уровень развития. Самые смелые их мечты о науке и технике будущего были превзойдены. От тысячи маленьких автоматических удобств повседневной жизни, которые заменили марсианам всех личных слуг, до гигантских машин, которые за счет солнечной энергии поддерживали марсианскую станцию в подвешенном состоянии на высоте шести тысяч километров. Неисчерпаемое множество новых фактов вызывали все новые и новые вопросы. Хозяева охотно предоставляли информацию своим гостям, но в большинстве случаев было невозможно объяснить им принцип действия или концепцию, так как для этого были необходимы знания многих предшествовавших научных открытий и теорий. Грунте был очень осторожен в своих вопросах и не спрашивал многого; он старался найти свой собственный путь, как только видел, что объяснение марсиан выходит за рамки его собственных знаний. У Зальтнера на этот счет было гораздо меньше колебаний. «Неразумно стесняться того, что мы многого не знаем, — говорил он, — мы тут находимся в положении диких индейцев, и то, чего мы не понимаем, — это болезнь, от которой есть лекарство.»

Когда Хил впервые объяснил им устройство, с помощью которого марсиане ослабляют силу земного тяготения в своих комнатах, и Грунте, поджав губы, погрузился в глубокую задумчивость, Зальтнер просто сказал: «Просто лекарство» и на вытянутых руках поднял Грунте вместе со стулом, на котором тот сидел, над своей головой. Для этого ему не требовалось прилагать особых усилий, поскольку земной вес в ослабленном гравитационном поле уменьшался на треть, но марсианам он показался необыкновенным силачом.

Комната, примыкающая к двум спальням Грунте и Зальтнера, была устроена особым образом для комфортного общения марсиан с людьми. Поскольку уменьшение силы земной гравитации, необходимое марсианам для облегчения их передвижения, плохо переносилось Грунте и Зальтнером, она была разделена на две части линией, проведенной на полу — Зальтнер назвал ее «черта». Абарический аппарат можно было отключить в той половине комнаты, которая граничила с жилыми помещениями людей, в то время как в оставшейся части контр-гравитация была установлена на уровне, к которому привыкли марсиане. Марсиане, когда посещали немцев, останавливались у проведенной черты. Их гости обставили свою половину комнаты мебелью, которую по их желанию марсиане охотно предоставили, и теми немногими предметами, которые были спасены с воздушного шара. Конечно, эта обстановка была весьма ограничена и состояла из рабочего стола, нескольких книг, письменных принадлежностей и привезенных экспедицией инструментов, поскольку исследователи хотели по-возможности пользоваться только тем, к чему привыкли. Что касается других удобств повседневной жизни, то они не только зависели от оборудования и привычек марсиан, но вскоре нашли их настолько более выгодными и удобными, что с удовольствием думали о том, как бы переправить их на свою родину.

Зальтнер, который среди спасенных вещей обнаружил свой фотоаппарат, с трудом нашел достаточно времени, чтобы сфотографировать все марсианские предметы обстановки и новые формы декора, картины, произведения искусства и домашние растения. Он специально изучал автоматы, механизм действия которых он пытался постичь и который марсиане объясняли ему снова и снова.

Се, заботливая сиделка Зальтнера при первом пробуждении, которая всегда была в приподнятом настроении, с готовностью отвечала на все его вопросы. Каждый день она проводила большую часть времени в общей гостиной и в любой момент оказывала гостям необходимые услуги. При этом Зальтнер редко видел Ла, в большинстве случаев только вечером, когда марсиане обычно прибывали большой компанией. Кроме того, Ла предпочитала держаться в тени, хотя ему часто казалось, что ее большие глаза задумчиво смотрят на него. Однако Ла часто прерывала его оживленную беседу с Се, поддразнивая его. Поскольку беседы обычно проходили при включенных телефонах, всегда можно было слышать их в другой комнате, и при желании любой мог присоединиться к разговору; в этом не было ничего необычного. Если кто-то неожиданно включался в беседу и прерывал говорившего, никто не обижался.

Языковые уроки, особенно между Ла и Зальтнером, не возобновились. В течение нескольких дней после несчастного случая Ла был необходим полный покой, а когда она пришла в себя, то обнаружила, что взаимопонимание между людьми и марсианами уже достигло достаточного уровня. Но Ла использовала свой невольный досуг для того, чтобы подробно изучить разговорник Элла, а также те немногие справочники, которые исследователи захватили с собой в экспедицию.

Несмотря на впечатление, которое произвела на Зальтнера прекрасная Се, его мысли всегда возвращались к более тихой, мягкой Ла, и он всегда испытывал легкое разочарование, когда не находил ее в комнате. Часто слыша ее глубокий голос, он еще больше скучал по ней.

Сдержанность Ла не была безосновательной. То, что и она, и Се могли покорить сердце Зальтнера, было очевидно для них обоих как только они пришли к заключению, что человек способен влюбиться. Но то, что Се казалось чрезвычайно забавным, Ла не могла считать безобидным. «Бедняга», с которым Се общалась очень шутливо, предстал перед Ла в ином свете, когда он, работая в своей стихии, делал то, что превосходило возможности нуме.

Ла не могла забыть чувства, которое она испытала в тот момент, когда в его сильных объятиях она поднималась наверх из мрачной пропасти. И поэтому для нее оставалось неизменным, что эта игрушка благородных нуме, даже если это землянин, все же была живым существом, хотя не равным им духом, но, возможно, равным сердцем. В ее душе боролось двойное чувство: она старалась не обидеть его холодностью и отказом, и в то же время не хотела вызывать в нем чувства, которые могли причинить ему только боль. Кто может знать, что чувствуют человеческие сердца? Возможно, чувства землян были гораздо сильнее, чем их разум. И Ла была слишком благодарна Зальтнеру, чтобы не думать за него о том, чего он, вероятно, не понимает. Но как ей себя вести?

Если бы Зальтнер был марсианином, Ла не нужно было бы проявлять осторожность. Тогда бы он знал, что ее доброта и даже нежность не означают ничего, кроме эстетической игры интеллектуальных умов, которая не может ограничить свободу личности. Но как земляне могут думать в этом случае? Можно ли предполагать, что их моральные ценности одинаковы? И сможет ли он, человек, дикий землянин, понять, что значит неограниченная свобода для благородного нуме? И не рисковал ли он попасть с Се в такую же сеть, от которой она пыталась его уберечь в отношении себя?

Когда она поделилась с Се своими опасениями, та лишь рассмеялась.

— Но Ла, — сказала она, — ты слишком все усложняешь! Он всего лишь человек! Это ужасно смешно, когда он старается быть таким обходительным.

— Но ты не можешь знать, — ответила Ла, — смешно ли ему самому. Животное, которое мы дразним, часто кажется нам чрезвычайно смешным, но меня всегда не оставляет мысль, что, возможно, оно горько страдает при этом. А это человек — мы все-таки должны помнить…

— Я никогда еще не видела никого в ледяной пропасти, — сказала Се, — но я не думаю, что тебе стоит беспокоиться о нем. Однако если тебе от этого станет легче, то дай ему понять, что ты имеешь в виду…

— Но я не хочу его обидеть.

— Тогда мы сделаем это вместе. Мы обе вступим в игру.

— Как ты думаешь, землянин эту игру поймет?

— Ну, если он такой глупый…

— Мы ничего не знаем о его взглядах.

— Значит мы втроем будем просвещать друг друга. Жаль, что мрачный Грунте не может принять в этом участие. Хочешь включить и его?

— Я подумаю над этим.

Ла вернулась к своим занятиям. Се прошла в гостиную, где нашла Зальтнера, занятого рисованием марсианских предметов.

— Когда я, наконец, вернусь в Германию со своими рисунками, — воскликнул он довольно, — я стану знаменитым. Марсианское должно стать модным. Я открою мастерскую марсианских товаров. Жаль только, что у нас не будет настоящих материалов. Например, что это за чудесная ткань, из которой сделана ваша вуаль? Вышивка на ней образует сверкающие звезды, которые нигде не касаются друг друга; нигде нет видимого основания, которое удерживало бы их вместе. Кажется, будто вокруг вас плывет облако искр.

— Так и есть, — сказала Се, смеясь, — но они не горят, уверяю вас! Подойдите поближе, ведь я не могу зайти за черту.

Се, занятая какой-то ручной химической работой, расположилась, как это обычно предпочитали марсиане, на одном из низких диванов, а Зальтнер стоял перед мольбертом, который он соорудил собственными руками. Он отложил карандаш и подошел к Се, которая придвинула свой диванчик вплотную к краю земного гравитационного поля.

— Протяните ко мне свои руки, — сказала Се.

Она взяла один конец длинной вуали и связала им руки Зальтнера. Ткани не было видно вообще. Даже сейчас казалось, что вокруг его рук искрится поток света.

— Вы что-нибудь чувствуете? — спросила Се.

— Теперь, когда вы убрали пальцы, ничего. Эту ткань вообще можно чувствовать?

— По крайней мере, не такой грубой кожей, как у вас, людей.

Зальтнер поднес свои связанные руки с вуалью к губам.

— Но, — сказал он, — губами я чувствую, что между моей рукой и ртом что-то есть.

— А теперь попробуйте проявить свою гигантскую силу и разнимите руки.

— О, мне будет очень жалко повредить это облако искр.

— Просто попробуйте.

Зальтнер попытался раздвинуть руки, но чем сильнее он тянул, тем туже затягивался узел, и теперь он заметил, как маленькие звездочки впиваются в его кожу.

— Видите, — сказала Се, — ткань не рвется, по крайней мере, она может выдерживать колоссальные нагрузки. Эти невидимо тонкие нити, каждая из которых может выдержать вес в сотню килограммов, являются незаменимым компонентом для многих наших аппаратов. Так что теперь вы связаны и не можете уйти без моего разрешения.

— Я вовсе не прошу об этом, мне здесь необыкновенно нравится, — сказал Зальтнер и склонился к спинке дивана, на которую положил свои связанные руки.

Се взяла его голову в свои руки и наклонила к себе, глядя в его глаза, словно пытаясь понять его мысли.

— Вы действительно глупы, вы, люди? — внезапно спросила она.

— Не совсем, — улыбаясь сказал Зальтнер, наклоняясь еще ниже.

— Ах эта черта! — со смехом воскликнула Се, мягко оттолкнув его голову назад. — Дайте мне свои руки.

Она мгновенно развязала узел и снова взялась за стеклянные палочки, которыми она что-то перемешивала в стеклянном сосуде.

— Вы все еще не сказали мне, — сказал Зальтнер, возвращаясь к своему мольберту, — что это за вышивка на ткани.

— Это совсем не вышивка, это делла — как бы это объяснить? Она изготовлена из маленьких кристаллов, которые образуются в раковинах.

— Тогда что-то похожее на наш жемчуг…

— Но они светятся сами по себе. А сама ткань… это делает лис.

— Лис? А это что такое?

— Лис — это паук, он плетет почти невидимую паутину.

— И как вы их находите? Как затем вы прядете нити?

— Очень просто. В поляризованном свете и с помощью специальных машин. И делла не прикреплены к ткани, а лежат в углублениях между ее тонкими слоями.

— Вы называете делла кристаллами — как это возможно, что они постоянно светятся, как наши светлячки?

— Конечно, время от времени их нужно помещать в радиационную ванну, после этого они снова светятся в течение нескольких дней.

— В радиационную ванну?

— Да, там они подвергаются сильному искусственному облучению. Свет отсоединяет некоторые химические вещества кристаллов друг от друга, а когда они затем медленно воссоединяются, происходит самосвечение.

— То, что мы называем фосфоресценцией. И что у вас там за поделки?

Се ответила не сразу. Она делала в уме подсчеты, связанные с ее работой, глядя на секундную стрелку комнатных часов.

Тут в телефонной трубке раздался треск и сразу же послышался голос Ла. Она поинтересовалась, могут ли «люди» поговорить с несколькими островитянами.

— Я с удовольствием побеседую с ними, — сказал Зальтнер. — Моего друга здесь нет, но я сейчас ему позвоню.

Глава 12. Астронавты

Грунте был занят измерениями на острове. Что особенно удивило его, а также Зальтнера, так это то, что карта Земли, наблюдаемая с воздушного шара, совсем не была видна на поверхности самого острова. Как марсианам вообще пришла в голову идея создать такую гигантскую карту, и каким удивительным способом она была изготовлена? Но именно об этом исследователи не смогли получить никакой информации в ответ на свои вопросы.

Грунте предпочитал проводить как можно больше времени на открытом воздухе, изучая как технические сооружения острова, так и природные явления на Северном полюсе. С помощью марсиан он уже совершал морские прогулки по внутреннему морю, а также к противоположному берегу, но не нашел больше никаких следов Торма. Он заметил, что полярный остров, благодаря своему скрытому положению между другими более высокими островами, совсем не виден с берегов бассейна и, таким образом, защищен от случайного обнаружения. Как бы серьезно ни занимали его эти занятия, для него это было также удобной уважительной причиной держаться подальше от комнаты для бесед. Ведь здесь большую часть дня присутствовали Се или Ла, а иногда и одна из женщин, живущих на острове. Бремя разговоров с ними Грунте с удовольствием возложил на Зальтнера, который с удовольствием согласился. При этом он был уверен, что за стенами станции не встретит ни одну из дам. Вне абарического поля их пребывание снаружи было слишком трудным для них; и они хорошо знали, что неуклюжая походка и сутулая поза под действием земного притяжения нисколько не способствовали их привлекательности. Марсиане не любили показывать свою физическую слабость, особенно перед людьми, которые чувствовали себя здесь в своей стихии.

Поскольку Зальтнер знал, что Грунте находится поблизости, он мог легко связаться с ним.

Число марсиан на острове было немалым, возможно, их было около трехсот человек, в том числе двадцать пять женщин, но без детей. Образ жизни этой колонии не соответствовал обычаям марсиан на их собственной планете; здесь селились не семьями, а колонисты представляли собой отборный отряд с военной организацией, такой, какой марсиане создавали на Марсе для выполнения важных общественных работ. Но и здесь была учтена потребность нуме в максимально возможной индивидуальной свободе. Они объединялись в группы в соответствии со своими личными склонностями, а затем группа выбирала себе жилище на острове. Каждую из этих групп возглавлял один из старших чиновников, который распределял порядок работы. Ему помогала одна из женщин, которая была ответственной за домашнее хозяйство группы, следила за распределением продуктов и проверяла регулярное функционирование торговых автоматов, в то время как каждый член группы посвящал определенное количество времени обслуживанию этих автоматов.

Заботу о двух гостях взяли на себя группы инженера Фру и врача Хила, в которые входили Ла и Се. Естественно, что Зальтнер и Грунте имели дело в основном с членами этих групп, к которым в качестве ежедневных гостей присоединялся директор колонии Ра. До сих пор они лишь изредка контактировали с другими группами.

Марсиане, которые собирались нанести визит гостям сегодня, принадлежали к группе инженера Йо, усилиям которого Грунте и Зальтнер были главным образом обязаны своим спасением. Конечно же, путешественники не преминули выразить ему свою искреннюю благодарность при первой же встрече.

Вместе с ними появилась Ла. Она подошла к Зальтнеру первой и с очаровательной улыбкой протянула ему руку через «черту». Но прежде чем Зальтнер смог завязать с разговор с Ла, Се отвела ее в сторону. Пока Йо общался с Зальтнером, обе женщины тихо, но оживленно разговаривали, после чего Се вышла из комнаты. Йо приветствовал Зальтнера в своей открытой, несколько грубоватой по марсианским меркам манере и назвал имена своих спутников. Каждый из них здоровался по марсианскому обычаю, слегка приподнимая левую руку и медленно разжимая и сжимая пальцы. Зальтнер показал прогресс в своем образовании, ответив на приветствие тем же жестом. Марсиане, однако, не хотели уступать ему в вежливости и поочередно пожали ему правую руку на немецкий манер, не подавая виду, что эта варварская церемония их забавляет. При этом они проявляли осторожность, чтобы не пересечь черту, за которой начиналось гравитационное поле Земли.

По приглашению Зальтнера все заняли свои места за широким столом в центре комнаты. В связи с большим количеством встреч, помещение было организовано таким образом, что по всей длине комнаты стоял большой стол, один конец которого нависал над «чертой». Здесь были места для двух немцев. В часы посещения, но особенно вечером, когда заканчивалась дневная работа, здесь всегда собиралась большая компания. Затем во время общих бесед подавали легкие напитки. Соблюдение этих часов общения стало устоявшимся обычаем на станции. С другой стороны, трапезы, которые действительно служили для утоления голода, никогда не проходили вместе; марсиане считали это неприличным. Во время еды каждый отгораживался от других, и сам факт, что Зальтнер и Грунте ели вместе, казался марсианам признаком ярко выраженной животной природы людей. По их мнению, насыщение — это физическая активность, которой не место в обществе; в обществе разрешены только эстетические удовольствия. Еда и питье могли быть отнесены к эстетическим удовольствиям в той мере, в какой они соответствовали чистому наслаждению вкусом, но не тогда, когда они были предназначены для насыщения и удовлетворения физических потребностей.

Ла, которая теперь заняла место хозяйки, дала разрешающий знак и марсиане открыли маленькие коробки на столе и достали палочки, которые в них лежали.

Использование этих палочек было прекрасной заменой того удовольствия, которое люди получают от курения, легкой игрой, которая умеренно возбуждает чувства и успокаивает нервы, тем самым создавая состояние душевного комфорта. Но это имело то преимущество перед курением, что не портило воздух и не мешало другим присутствующим. Палочки состояли из капсул размером и формой с маленькие карманные часики, которые свободно крепились к легким алюминиевым стержням и таким образом удобно перемещались вперед-назад. Когда подносили капсулу ко лбу, держа стержень в руке, через тело проходил слабый, приятно возбуждающий переменный ток, вызывая легкое освежающее чувство. Поглаживание палочками лба и висков было очень изысканным времяпровождением. При этом на капсуле возникала нежная игра красок в зависимости от величины сопротивления ткани и от вида прикосновения. Манипуляции с палочками были необыкновенно разнообразны. Видя, какими изящными и деликатными были движения, с которыми Се и Ла обращались с палочками, Зальтнер дал этим инструментам название «нервные веера».

— Я очень рад, — сказал Йо, постукивая палочкой по лбу, — что господин бат снова здоров. Я на это не надеялся, когда мы вытаскивали вас из-под шара. Боюсь, у меня было мало времени, чтобы побеседовать с вами, и я бы хотел услышать что-нибудь о вашем воздухоплавании.

— Я надеюсь, что у нас еще будет такая возможность, — ответил Зальтнер.

— Боюсь, что нет, — ответил Йо. — Я, собственно, пришел попрощаться. Завтра мы улетаем домой.

— Как? — изумленно спросил Зальтнер.

Йо указал палочкой на место на полу и сказал: «Ну».

Зальтнер не сразу догадался, что движение Йо указывает на Марс, так как невольно он всегда представлял себе путешествие к Марсу как полет вверх. Но Марс сейчас находился под горизонтом, и именно туда указывал Йо.

— Вы должны полететь с нами, — сказал Йо с улыбкой. — Там, на Марсе, у нас все совсем по-другому, не так, как на тяжелой Земле, где нужно постоянно остерегаться выйти наружу.

— Спасибо, — ответил Зальтнер, — но я боюсь, что на Марсе я буду слишком высоко прыгать, что может выглядеть по крайней мере странно. Мне, разумеется, было бы очень интересно познакомиться с вашей замечательной родиной, но вы уверены, что землянин может существовать вместе с вами на Марсе?

— Конечно, может, — сказал один из присутствующих марсиан, — и гораздо лучше, чем мы на Земле. Я убежден, что вы скоро привыкнете к меньшему весу, а также к более разреженному воздуху. Оба фактора в определенной степени компенсируют друг друга в своем воздействии на организм, и к вашему сведению воздух у нас относительно богаче кислородом, чем здесь. Иначе, как было бы возможно, чтобы жители обеих планет имели такое необыкновенное сходство?

— Я очень благодарен за этот комплимент, — ответил Зальтнер, — но наша экспедиция не была рассчитана на такое длительное путешествие, и мы должны сначала подумать о возвращении домой.

— Вам, наверное, будет здесь одиноко, — вмешалась в разговор Ла.

— Как, — удивленно спросил Зальтнер, — вы тоже улетаете?

— Еще не завтра, но очень скоро — если перевести на ваше времяисчисление в земных днях — то в ближайшие две недели мы почти все покинем Землю.

— Но я впервые слышу об этом.

— Потому что мы вообще не говорили о будущем…

— Это правда. Настоящее было слишком красивым и слишком впечатляющим…

— Ну, не впадайте в меланхолию! И потом, это ведь само собой разумеется, что зимой мы здесь не остаемся, за исключением охраны.

— Какой охраны?

— Мы ожидаем их со следующим транспортом с Ну, — сказал Йо, — Это наша смена — всего двенадцать человек, которые проводят здесь зиму и охраняют остров. Мы не можем продолжать работу зимой, а обогревать весь остров было бы слишком дорого.

— А летом вы вернетесь?

— Мы или другие.

— И я думаю, что вам лучше провести полярную ночь не здесь, на острове, а у нас. Там, на Марсе, где мы живем, будет наше замечательное позднее лето. И когда солнце снова взойдет здесь, на Северном полюсе, вы покинете Марс и вернетесь сюда в мае. Это как раз подходящее время для полюса — и тогда, я думаю, вы будете знать, как привести своих друзей с Марса к соотечественникам. Но прямо сейчас вам нет надобности лететь с Йо, мы покинем Землю с последним кораблем.

Ла сказала все это Зальтнеру. И когда она так ласково смотрела на него, ему казалось, что иначе и быть не может, что он должен отправиться на Марс вместе с ней. Но что на это скажет Грунте?

Однако ни Зальтнер, ни Грунте еще не говорили с марсианами об их ближайшем будущем. В сложившихся обстоятельствах это происходило по разным причинам. Главная причина, однако, заключалась в том, что марсиане до сих пор намеренно избегали разговоров на эту тему, возможно, сами того не осознавая. Сами они еще не приняли решения. В ответ на первую краткую депешу на Марс об обнаружении людей, центральное правительство марсианских государств заявило, что сначала необходимо наблюдать и исследовать пришельцев и сообщить о результатах. Отчет о результатах наблюдения был отправлен недавно, но ответ еще не пришел. Поэтому марсиане избегали любых намеков на дальнейшую судьбу своих гостей, и как только Грунте и Зальтнер пытались задать вопрос на эту тему или высказать пожелание, они обходили его уклончивым ответом. Если же марсиане не хотели отвечать на какой-либо вопрос, людям было совершенно невозможно заставить их это сделать. Легкость, с которой обитатели станции направляли разговор в нужном направлении, и превосходство их воли были настолько велики, что люди вынуждены были следовать за ними и при этом едва замечали, что их ведут.

Однако и Грунте, и Зальтнер действительно были настолько поглощены задачами, поставленными перед ними на острове, что даже в разговорах друг с другом они лишь мельком касались планов продолжения путешествия. Они планировали принять определенное решение в ближайшие несколько дней и поговорить об этом с марсианами при удобном случае, но пока до этого дело не дошло. Грунте после предварительного осмотра убедился, что воздушный шар можно восстановить сравнительно малыми усилиями. Вместе с большей частью оборудования удалось спасти и несколько резервных баллонов со сжатым водородом. Поэтому он считал, что они без труда смогут покинуть остров в любое время, если только получат разрешение марсиан. Однако спасенного водорода было недостаточно для полного наполнения шара. Но Грунте надеялся получить от марсиан помощь в наработке достаточного количества газа. Во время своих исследований на острове он убедился, что марсиане генерируют такое огромное количество электрического тока, что при его наличии получение водорода из морской воды не должно представлять никаких трудностей. Но если ему откажут в помощи, он был намерен соответственно уменьшить размер воздушного шара и отправиться в обратный путь с имеющимся запасом газа и только самым необходимым багажом.

В библиотеке марсиан Грунте нашел данные их наблюдений за погодой, которые они вели на Северном полюсе в течение многих лет. Из них он узнал, что в течение ноября наблюдаются регулярные и постоянные ветры, дующие в сторону Европы, однако, ожидать благоприятного направления ветра ранее ноября не приходилось. Поэтому ему предстояло решить, хочет ли он доверить себя неопределенным атмосферным условиям сейчас, незадолго до начала полярной ночи, или же решиться на путешествие в середине полярной ночи при благоприятном ветре. Последний вариант казался ему более предпочтительным, поскольку при хорошем ветре он мог надеяться достичь обитаемых районов за несколько дней.

Эти соображения Грунте вскользь высказал Зальтнеру, но тот поначалу не хотел их обсуждать именно потому, что еще не пришло время для их осуществления. Тогда его интересовало только настоящее, и только сейчас слова Ла заставили его задуматься над тем, что ему делать, когда почти все марсиане покинут остров. При этом такая быстрая разлука с гостеприимными друзьями — хозяевами станции, в частности с Ла и Се, показалась ему совершенно невозможной. Хотя в его голове в тот момент промелькнули планы Грунте, Зальтнер чувствовал, что не может сразу дать свое согласие, и в замешательстве колебался с ответом, в то время как марсиане подкрепляли приглашение Ла всевозможными заманчивыми описаниями.

К счастью, в комнату вошел Грунте, и церемония приветствия с марсианами повторилась. Только Ла, которую Грунте старался избегать при любой возможности, пришлось довольствоваться аскетическим марсианским приветствием. Она улыбнулась Зальтнеру, и ее взгляд, казалось, говорил: «Мы все-таки возьмем его».

Грунте, когда возвращался после визита к Хилу, уже слышал, что завтра на Марс отправляется космический корабль.

— Сколько нуме улетает? — спросил он.

— Пятьдесят три, включая пять женщин, — ответил Йо.

— Я полагаю, что это транспортное средство значительных размеров? Если я правильно понял, даже ваши самые большие звездолеты не рассчитаны на большoе количество пассажиров.

— Это верно. Мы не можем строить надежные корабли более чем на шестьдесят астронавтов; в противном случае, условия для запуска направляющих бомб становятся слишком неблагоприятными. Но «Комета» — отличное судно и надежно перевозит шестьдесят человек, так что для вас еще есть место, и я буду очень рад взять вас с собой.

— Вы сами являетесь командиром? — спросил Грунте.

— Я имею честь командовать космическим кораблем «Комета», предназначенным для станции на Южном полюсе Марса. В нем ваше путешествие в космосе будет значительно безопаснее, чем на вашем воздушном шаре над Землей. Значит, договорились, вы летите с нами?

— Об этом не может быть и речи, — с улыбкой сказал Грунте. — Но мне было бы очень интересно понаблюдать за отлетом. Когда это произойдет?

— Шестьдесят четыре, шестьдесят три, — ответил Йо.

Грунте вопросительно посмотрел на него.

— По средне-марсианскому времени, — пояснил Йо.

— Вы должны, — начала Ла, — перевести все измерения в их земной способ исчисления. Они не могут так быстро привыкнуть к нашему методу измерений. Вылет завтра в 1.6, то есть, согласно вашему времени, в три часа. Только взгляните на него, Грунте, и вам самому скоро захочется отправиться в путешествие. В ближайшее время каждый третий день улетает корабль!

— Марс, — вмешался Йо, — прошел свой перигелий — я имею в виду точку, где он ближе всего к Солнцу — за шесть дней до вашего прибытия, и поскольку сейчас он также находится очень близко к Земле — вы знаете, что противостояние произошло несколько дней назад — нет более благоприятного времени для путешествия. Ну разве вы не воспользуетесь этой возможностью?

— Спасибо, нет, — сказал Грунте, отвергая предложение. При этом он нахмурился, уставился перед собой и сосредоточился, торопливо рассчитывая приблизительное расстояние от Марса до Земли.

— Сколько времени займет перелет на Марс? — спросил Зальтнер.

— Это полностью зависит от обстоятельств. Если положение планет будет благоприятным, путешествие может быть сокращено до тридцати ваших дней или меньше; более того, если мы применим эффективную бомбометательную поддержку, что, конечно, будет стоить очень дорого, мы можем даже снизить время полета до восьми или девяти дней, если планеты будут так близко, как сейчас. Но я должен признать, что такая скорость в 90—100 километров в секунду будет использоваться только в исключительных обстоятельствах.

— Я все еще не понимаю, — сказал Грунте, снова вступая в разговор, — как вы можете менять скорость и направление за такое относительно короткое время. Я знаю, что вы можете сделать свой космический корабль более или менее диабарическим, то есть сделать так, чтобы притяжение Солнца оказывало на него более слабое воздействие или вообще не оказывало. Когда вы взлетаете, вы полностью устраняете гравитацию, чтобы сначала достаточно далеко выйти из сферы притяжения Земли, не так ли?

— Совершенно верно. Но продолжайте, пожалуйста, чтобы я мог понять, насколько вы знакомы с принципами наших космических полетов.

— Итак, когда вы улетаете, вы покидаете Землю и земную орбиту в направлении ее касательной со скоростью около 30 километров в секунду, потому что это скорость Земли на ее орбите, которую вы сохраняете согласно закону инерции. Таким образом, вы оказываетесь на все большем расстоянии от Солнца. Если вы теперь снова позволите гравитации действовать, возможно, только слабо, она будет иметь такой же еффект, как если бы вы со скоростью Земли двигались на очень большом расстоянии от Солнца, например, на расстоянии Урана, и орбита тогда должна была бы стать гиперболической, то есть вы бы удалялись от Солнца по гиперболе.

Йо согласно кивнул.

— Теперь я вполне могу представить, — продолжал Грунте, — что, умело комбинируя такие орбиты, ослабляя или усиливая гравитационное притяжение, можно попасть в гравитационное поле Марса. Но я не понимаю, как это возможно сделать за столь короткое время. В любом случае, вам придется преодолеть очень большое расстояние, и если вы захотите удалиться от Солнца, то под влиянием гравитации ваша скорость всегда будет уменьшаться, но никогда не увеличиваться.

— Вы абсолютно правы, — ответил Йо, — это был единственный способ для наших астронавтов на заре наших космических путешествий. В то время у них были только средства для манипуляции гравитацией, и в результате путешествия занимали много времени, были утомительными и опасными. Чтобы добраться от Земли до окрестностей Марса, могли потребоваться годы, а небольшая ошибка в расчетах или непредвиденные помехи могли стоить еще нескольких лет. Да, тогда мы потеряли много кораблей, о которых больше ничего не было слышно.

— А что сейчас стало лучше? — спросил Грунте.

— Похоже, вы еще ничего не знаете об изобретении Спеша о направляющем выстреле, — заметил Йо.

— Что это?

— Это одновременно все то, что присутствует в ваших морских кораблях — винт, руль и якорь. Мы можем использовать направляющий выстрел для манипуляции скоростью и направлением движения. Это позволяет увеличить или уменьшить скорость, затормозить или остановиться, а также изменить направление полета в любой момент. Но поскольку это, как вы понимаете, требует колоссальных затрат энергии — ведь мы имеем дело со скоростями в среднем 30 километров в секунду, а здесь в игру вступают несоизмеримо большие величины, — мы используем их только умеренно. Использование гравитации обходится значительно дешевле.

Грунте молчал. Ему было странно встретиться лицом к лицу с этой силой, которая умелa укрощать даже владычество Солнца в космосе.

— Как такое возможно? — спросил Зальтнер. — Для кораблей в космосе нет сопротивления, какое наши морские корабли преодолевают в воде. Мы даже не можем управлять нашим воздушным шаром без буксировочных тросов.

— Вам не хватает только необходимых источников энергии и, конечно же, достаточного пространства для выстрела, какое имеется в космосе. Видите ли, такой выстрел, он называется «Спе», производит количество энергии около 500 миллиардов килограммо-метров, если я правильно перевел. (Метр-килограмм-секунда — стандартная единица работы или энергии, равная работе, совершаемой силой в один килограмм, когда точка ее приложения перемещается на расстояние в один метр в направлении действия силы).

— Это довольно точно, — сказала Ла, когда Йо вопросительно посмотрел на нее.

— Благодаря этому, — продолжал Йо, — мы можем придать космическому кораблю с массой около миллиона килограммов скорость в один километр в секунду. Если мы применим тридцать Спе, то можно свести скорость, с которой наш аппарат отрывается от Земли, к нулю. Подобный выстрел производится очень постепенно, иначе никто бы не смог выдержать нагрузки. Поэтому мы останавливаем корабль в течение трех часов. Итак, вы видите, что мы можем просто остановиться в любой точке пространства. Мы блокируем притяжение Солнца и отменяем планетарную тангенциальную скорость и таким образом останавливаемся в любой точке, не меняя своего положения по отношению ко всем телам нашей солнечной системы. Здесь мы можем ждать столько, сколько нам захочется; например, мы встаем на орбите Марса и просто позволяем планете приблизиться. Но это все равно займет слишком много времени. Если мы применим еще несколько выстрелов в подходящем направлении, то сразу же сможем двигаться прямо к планете, вернее, к той точке на ее орбите, где мы сможем достичь ее быстрее всего. Конечно, при этом мы используем гравитацию настолько, насколько возможно, особенно тогда, когда нам приходится приближаться к Солнцу, то есть, когда мы летим сюда с Марса.

Грунте по-прежнему молчал. Теперь он подсчитывал, с какой скоростью должен был бы лететь снаряд, если бы отдача от выстрела отбросила космический корабль назад со скоростью один километр в секунду. Разговор марсиан начал уже переходить на другие предметы, когда он сказал:

— Я, конечно, не могу усомниться в ваших словах. Но если придать кораблю массой в миллион килограммов скорость в 1000 метров в секунду, то это предполагает, что сам снаряд приобретет такую огромную скорость, которую невозможно получить никаким способом.

— Почему нет? — спросил Йо.

— А даже если и так, — прервал его Зальтнер, — что толку от того, что вы его выстрелили? Как это подействует на ваш корабль?

— Дело в том, — ответил Грунте, — что центр тяжести всей системы не может быть смещен. Центр тяжести снаряда и корабля сохраняет свою скорость, космический корабль удаляется от этого центра тяжести в результате отдачи, как мы слышали, на один километр в секунду, то есть затем он движется вперед только со скоростью 29 километров в секунду. Но в то же время снаряд должен лететь в противоположную сторону с такой скоростью, чтобы произведение этой скорости и массы снаряда было равно произведению массы и скорости корабля (относительно центра тяжести), что в нашем случае дает цифру в тысячу миллионов. Вопрос теперь в том, какова масса ваших снарядов.

— Сто килограммов, — сказал Йо.

— Тогда, — сказал Грунте, качая головой, — снаряд получит скорость в десять миллионов метров, то есть десять тысяч километров в секунду — для меня это немыслимо!

— И все же это так, — заверил его Йо. — Да, это еще не предел того, чего можно достичь вообще. Мы рассчитали, что можно увеличить скорость до скорости, превышающей скорость света.

— Каким образом? Путем разработки взрывчатых газов?

— Кто говорит об этом? Это, конечно, невозможно. Нет, с помощью взрыва светоносного эфира.

[Эфир (светоносный эфир, от др.-греч. αἰθήρ, верхний слой воздуха; лат. aether) — гипотетическая всепроникающая среда, колебания которой проявляют себя как электромагнитные волны (в том числе как видимый свет). Концепция светоносного эфира была выдвинута в XVII веке Рене Декартом и получила подробное обоснование в XIX веке в рамках волновой оптики и электромагнитной теории Максвелла. Эфир рассматривался также как материальный аналог ньютоновского абсолютного пространства. Существовали и другие варианты теории эфира.

В конце XIX века в теории эфира возникли непреодолимые трудности, вынудившие физиков отказаться от понятия эфира и признать электромагнитное поле самодостаточным физическим объектом, не нуждающимся в дополнительном носителе. Абсолютная система отсчёта была упразднена специальной теорией относительности. Неоднократные попытки отдельных учёных возродить концепцию эфира в той или иной форме (например, связать эфир с физическим вакуумом) успеха не имели.]

Грунте только покачал головой.

— Я читал в ваших книгах, — продолжал Йо, — что с помощью пороховых газов вы выбрасываете снаряды со скоростью, превышающей скорость распространения звука в воздухе. В нашем случае — сравнение не совсем корректно, но в целом — почему бы нам, используя большие объемы эфира, не создавать скорости, превышающие те, с которыми свет распространяется в эфире? Это зависит только от наличия аппаратов, которые могут это сделать.

— А это все у вас есть?

— Конечно. Мы можем создавать эфирные напряжения, которые мы затем внезапно расслабляем. Конденсированный эфир называется «репульситом». Наши пушки и снаряды сделаны из… как бы это перевести для вас? Впрочем, дело, по сути, сводится к сохранению большого количества электроэнергии при колоссальном напряжении — и это открытие снова связано с открытием диабарии.

— Честно говоря, нам трудно все это быстро осознать, — сказал Грунте. — И вы собираетесь увеличить скорость еще больше?

— Мы надеемся дойти до пятисот тысяч километров. Тогда мы обгоним свет. И тот, кто отправился бы в космос на таком снаряде, оглянувшись назад, увидел бы картины из прошлого, ибо он обогнал бы те световые волны, которые покинули планету до того, как его корабль стартовал.

— Благодарю вас, — сказал Грунте и замолчал.

— Впрочем, — добавил Йо, — для направляющих выстрелов невыгодно выбирать такие большие скорости, потому что при этом потребление энергии возрастает пропорционально квадрату скорости. Мы могли бы добиться гораздо большего прогресса, если бы использовали меньшие скорости, но тогда масса снарядов должна была бы стать настолько большой, что мы не смогли бы их перевозить. Тысяча управляемых ракет, каждая весом в сто килограммов, уже составляют десять процентов от общей массы нашего корабля.

Тем временем прибыли новые гости, чтобы еще раз взглянуть на людей перед их отлетом на Марс, поскольку они хотели, чтобы им было что рассказать о жителях Земли, когда они вернутся домой. Некоторые из присутствующих поднялись и попрощались. Йо тоже встал.

— Что ж, — сказал он, — жаль, что вы не хотите лететь со мной, однако, мы еще увидимся завтра перед отправлением.

— И мы все скоро встретимся снова на Ну, — добавила Ла. — Кто знает, — поддразнивающе обратилась она к Йо, — не обгоним ли мы вас на «Метеоре» и не окажемся дома раньше, чем вы. Вероятно, «Метеором» будет управлять Oсс.

— Значит, вы плохо знаете старину Йо, — со смехом ответил Йо. — Я не для того летал двадцать пять лет между Марсом и Землей, чтобы теперь позволить молодому выскочке себя обогнать.

— Вы были слишком хорошим учителем для Осса, поэтому неудивительно, что теперь он тоже хорошо знает свое дело.

— Разумеется, он знает, — сказала Йо, дружелюбно поглаживая волосы Ла. — Ну что об этом можно сказать сейчас — это значит, что Осс — способный техник, блестяще справляется с абарическим полем. Чтобы совершить межпланетный перелет в наши дни, не нужно многого, этому можно научиться. Да, дорогая Ла, раньше, когда я совершил свое первое путешествие в качестве ученика — ну, вы, наверное, тогда еще не родились — раньше все было иначе. В то время на Земле не было станции, с которой можно было бы в любой момент увидеть Марс и связаться с ним. И если у межпланетного корабля было десять или двадцать снарядов для направляющих выстрелов, считалось, что он оснащен особенно хорошо. Мы пережили тогда такое, о чем вы, молодые люди, даже не подозреваете.

— Расскажите нам об этом, — попросила Ла, — останьтесь еще немного, Йо, вы должны нам рассказать. К тому же вы давно обещали. Садитесь, баты тоже должны это услышать.

Глава 13. Приключение на Южном полюсе

Тем временем Грунте и Зальтнер разговаривали с другими марсианами. На этот раз их довольно подробно расспрашивали об всем, что касается устройства человеческого общества. Грунте описал им с помощью карты места обитания различных рас и границы важнейших государств. Марсиане были очень удивлены, услышав, что на Земле существуют огромные территории, которые еще совсем не исследованы или исследованы очень мало, и что их жители не имеют никакого влияния на судьбу всего человечества. Среди марсиан также была очень большая разница между образованностью отдельных жителей и племен, но полностью нецивилизованных ландшафтов там не было совсем. Грунте спросил о численности марсиан и с удивлением узнал, что она составляет более трех миллиардов человек, что в два раза больше, чем людей на Земле. И это население теснилось на поверхности, в четыре раза меньшей, чем поверхность Земли.

— Мы могли бы прислать к вам часть нашего населения, — шутливо сказал один из марсиан.

— Вам будет слишком тяжело на Земле, — ответил Зальтнер, которого встревожила мысль о вторжении марсиан на Землю. — Лучше мы приедем к вам ненадолго.

— Но вам сначала нужно научиться правильно балансировать, — раздался голос из репродуктора. — А я за этим прослежу.

Это был голос Се. Она только сейчас открыла крышку телефонного аппарата и услышала слова Зальтнера.

Сразу же после этого она появилась в дверях. Чтобы доказать свою ловкость, Зальтнер пересек «черту» и осторожно подошел к ней. Се искренне рассмеялась и, протягивая ему руку, воскликнула:

— У вас неплохо получается, вы делаете успехи.

Зальтнер взял ее руку и наклонился, чтобы поднести ее к своим губам. Этот поклон тоже прошел неплохо, но когда он попытался распрямиться, это произошло слишком резко, и он чуть не упал назад. Пока он смеялся над своей ошибкой, марсиане тоже с улыбкой наблюдали за его осторожными движениями, а затем попросили его показать некоторые из его силовых подвигов, о которых они слышали.

После того как Зальтнер с легкостью поднял в воздух двух марсиан, Ла повернулась к нему.

— Вы не хотите сделать то же самое за «чертой»? — спросила она шутливо.

Зальтнер быстро отпрыгнул на шаг назад, но при этом не успел отпустить двух марсиан, и в тот момент, когда он преодолел «черту», ноша стала слишком тяжелой для него, так что он довольно неуклюже опустил их на пол.

Пока он извинялся, Ла громко сказала:

— Все за стол! Йо расскажет о своем первом путешествии на Землю. Пожалуйста, Йо, пожалуйста!

Йо не мог сопротивляться общей просьбе. Даже на Марсе бывалый путешественик любит рассказывать о своих приключениях. Он сел во главе стола. Се и Ла сели близко к «черте» рядом с двумя немцами.

Йо задумчиво взял палочку, приложил ее ко лбу, к правому и левому глазу, а затем снова оглядел комнату.

Се поняла его.

— Под краем стола, — сказала она. — Просто протяните руку и все остальные могут сделать то же.

Улыбнувшись, Йо достал мундштук и попробовал напиток.

— Прекрасные капли, — сказал он.

Некоторые марсиане последовали его примеру, и Зальтнер присоединился тоже. Ла уселась поудобнее, Се занялась своей химической работой, а Грунте достал блокнот, чтобы сделать несколько стенографических записей.

— Тогда мне было семнадцать лет, — начал свое повествование Йо.

— Марсианских лет, — тихо сказала Ла в качестве объяснения.

— Я только что закончил технический курс, когда предстал перед капитаном Аллом, который должен был отправиться на Землю с кораблем «Ба» с командой двадцать четыре человека. Алл не хотел брать меня с собой, потому что я был слишком молод, но в последний момент один из членов экипажа выбыл, а больше никто не вызвался его заменить, и меня взяли. Мы были в пути пять месяцев и удачно приблизились к Земле, так что летели параллельно ей, точно над Южным полюсом. Внизу было лето, но вокруг полюса все было закрыто плотными облаками. Все, что мы видели на Земле — это ее белый слой облаков, освещенных солнцем, а там, где оно исчезало в тени, красноватыми полосами играли южные огни. Мы стали снижаться и когда корабль опустился достаточно низко, он стали настолько легким, что парил в атмосфере как воздушный шар. Затем мы прошли сквозь облака и удачно, но, к сожалению, с отклонением в несколько километров, прибыли на полюс. Знаете, на Южном полюсе не так красиво, как здесь. Там кругом континентальный лед, плато в несколько тысяч метров, как у вас по соседству… в… как это называется?

— Гренландия.

— Благодарю. Но теперь нам необходимо было доставить корабль к полюсу, чтобы разгрузить тяжелое оборудование для станции, которую мы должны были подготовить. Поэтому Алл был очень недоволен тем, что отклонился от земной оси. Но добраться до места назначения нам помешала та же причина, из-за которой мы отклонились от курса. Это был очень сильный ветер. Я уже говорил, что, попав в атмосферу, наш корабль немногим отличается от воздушного шара. Мы можем сделать корабль легче воздуха, но он все равно подвержен действию его потоков, а также его сопротивления.

— Прошу прощения, — начал Грунте, — но я всегда удивлялся, что именно потому, что ваш космический корабль может управляться в атмосфере как воздушный шар, имея замечательное преимущество не жертвовать ни балластом, ни газом, поскольку вы можете делать себя легкими или тяжелыми по желанию, почему, как только вы набрали земную скорость на полюсе, вы просто не прилетели в Европу или Соединенные Штаты Северной Америки — короче говоря, почему вы избегаете навигации в нашем воздушном пространстве.

— А я, — ответил Йо, — в свою очередь тоже удивлялся, как вы можете доверять себя этим хрупким конструкциям в такой плотной и тяжелой атмосфере, как ваша, где сильные и непредсказуемые бури мчатся во всех направлениях.

В одной из книг, которые вы привезли, — заметила Ла, — я читала об открытиях, совершенных людьми во время путешествий на Земле. Там мореплаватель удивляется тому, что туземцы на какой-то группе островов на своих хлипких суденышках совершают длительные плавания, которые он не осмелился бы совершить на своем большом пароходе, потому что не знает, как избежать опасностей в открытом океане. Вполне возможно, что то же самое касается и сравнения наших космических кораблей с вашими воздушными шарами. Имейте в виду, что мы все еще очень мало знаем о вашей атмосфере.

— И самое главное заключается в том, — продолжал Йо, — что наши космические корабли, сделанные из стеллита, не приспособлены для того, чтобы выдержать огромное давление вашего воздуха и его сопротивление, если мы попробуем лететь против ветра. Стеллит очень прочен в холодном космосе, но в тепле и влажном воздухе он быстро разрушается. Кроме того, мы герметично закрыты от внешнего мира в своей кабине и не осмеливаемся выходить за ее пределы. Технология наших воздушных кораблей на Марсе не может быть использована на Земле по разным причинам. Поэтому вас не должно удивлять, что мы еще не готовы к тому, чтобы отважиться подвергнуть наши космические корабли неведомым опасностям, которые могли бы сделать невозможным наше возвращение. Но попытки построить диабарические аппараты с отверстиями уже предпринимались, а вот чего нам до сих пор не хватает, так это достаточно прочного материала для них. Но когда мы решим эту проблему, мы непременно прилетим к вам.

— Если вы прилетите к нам, — сказала Ла, улыбаясь Грунте, — мы с Се прочитаем вам персональную лекцию о космических и воздушных технологиях.

— Тогда, боюсь, мне придется обойтись без этого, поскольку я намерен пока остаться здесь.

— Тогда я напишу вам подробное, красивое, ученое письмо, будьте уверены в этом!

Грунте молча поклонился, и Йо продолжил:

— Ну, короче говоря, у нас не было выбора, мы должны были доставить космический корабль на полюс. Однако поскольку погода не улучшалась — то есть небо было ясным, но ветер дул со стороны полюса — Алл решил попробовать притянуть корабль к полюсу. У нас был с собой большой запас канатов, сплетенных из лиса. Мы протянули такой канат от корабля до полюса, тщательно закрепили его там и пустили в ход лебедку. Мы сделали корабль достаточно легким, чтобы поднять его над поверхностью льда без опасности застрять между льдин. Мы не могли тащить его, так как наш стеллитовый корабль, имеющий форму шара, недостаточно прочен для этого.

Работа, конечно, шла медленно, но за двадцать четыре часа мы продвинулись на один километр. К сожалению, ветер усилился и стал порывистым. Во время порывов корабль-шар опасно наклонялся в месте крепления веревки, и Алл счел необходимым окружить его сеткой. Это была ужасная работа — натягивать канаты над пятнадцатиметровой сферой при таком воздухе и гравитации, и то, что никто из нас не пострадал, остается для меня загадкой и по сей день. Смертельно уставшие, мы вернулись к лебедке на третий день. К сожалению, у нас не было с собой механизмов, приходилось все делать своими силами. На пятый день мы были в километре от полюса. Мы всегда работали группой из четырех человек и менялись каждый час. При этом мы предпочитали проделывать весь нелегкий путь от корабля к месту работы и назад, чем дольше находиться под действием земной гравитации без отдыха. Кстати, для обратного пути мы использовали парусные сани; это было нашей самой большой радостью — возможность путешествовать к отдыху с комфортом. Я со своими спутниками садился в сани и через две минуты мы были уже на полпути к кораблю, который возвышался надо льдом не более чем на десять метров. Из люка вниз свисала веревочная лестница, и еще через две минуты мы могли уже лежать в своих гамаках.

Вдруг мы увидели, как что-то желтовато-белое рысью движется к нам сбоку и спереди — два больших четырехногих животных, каких мы никогда раньше не видели. Это были так называемые белые медведи, но в то время мы не знали, что значит столкнуться с ними без оружия. У нас не было с собой никакого оружия, только длинные шесты с железными наконечниками, которыми мы направляли наши сани и подталкивали их. Кроме нескольких птиц, мы никогда не встречали животных на этом бесплодном пространстве земли. Мы вообще ничего не знали о хищниках, опасных для нуме, кроме старых преданий доисторических времен, когда, как говорили, они еще существовали на Марсе. Но когда эти звери, увидев нас, с жадными глазами рысью направились к нашим саням, мы поняли, что мы в опасности. Конечно, мы ничего не могли сделать, кроме как попытаться ускорить наши сани своими шестами; при этом нам оставалось только надеяться, что ветер нас не подведет. Если бы ветер хоть на мгновение ослаб, медведи отрезали бы нам путь на корабль. Ситуация была фатальная, но нам она не казалась особенно угрожающей, так как мы думали, что с нашими шестами мы справимся со зверями. В тот момент мы находились всего в ста метрах от веревочной лестницы и нас уже заметили с корабля. В проеме люка показались Алл и двое марсиан с винтовками наготове, поскольку экспедиция была оснащена ими на всякий случай. Но они не осмеливались стрелять, потому что корабль раскачивался взад и вперед на длинном канате, а медведи были уже так близко к саням, что выстрелы могли попасть в нас самих. Кроме того, мы не знали, как сопротивление воздуха и земная гравитация повлияют на траекторию наших снарядов. Телелиты еще не использовались в качестве ручного огнестрельного оружия.

Я стоял в передней части саней. Мои спутники крикнули мне, чтобы я направил сани прямо к веревочной лестнице и быстро ухватился за нее. Поскольку мы не могли снизить скорость, в моем распоряжении были считанные секунды. Но неожиданно сани наехали на какое-то небольшое препятствие и отклонились от своего пути. Я испугался, что проеду мимо веревочной лестницы, и ударил шестом в лед так сильно, что он вырвался из моих рук. Мы пронеслись мимо лестницы. Над нами раздался выстрел, и один медведь упал на лед весь в крови. Поворот саней позволил Аллу выстрелить. Но другой зверь уже вплотную приблизился к нам. Двое моих спутников, стоявших в санях сзади, не переставали наносить по нему удары своими шестами. Медведь был ранен, но ему удалось своей лапой стащить с саней беднягу Тама. Зверь ухватился зубами за его одежду и убежал, волоча за собой нашего несчастного товарища.

Тем временем Алл спустился по лестнице с несколькими вооруженными людьми, и мы остановили сани. Однако медведь так быстро бежал со своей добычей, что мы не могли за ним угнаться; вы ведь знаете, какие большие нагрузки нам приходится испытывать при передвижении на Земле. Алл не решался стрелять, боясь попасть в Тама; но даже если бы он попал в медведя, то все равно ничего бы не выиграл, если бы не убил этим выстрелом медведя наповал.

Мы были в отчаянии. Мы пытались запугать медведя криками, но он не обращал на нас никакого внимания. Расстояние между ним и нами быстро увеличивалось.

— Мы не можем остановить его, — крикнул Алл, — но мы должны идти за ним. Я пойду сам, двух человек достаточно, чтобы сопровождать меня. Остальные — на корабль!

Тут мы увидели, что медведь направляется к тому месту, где мы готовили площадку для нашей станции на полюсе. Те, кто был занят на лебедке, тоже видели все происходящее. Они прекратили работу и, очевидно, обсуждали, стоит ли им уезжать на санях или укрыться на строительных лесах, которые были построены над лебедкой. Поскольку медведь быстро приближался, они выбрали последний вариант. Они также попытались отпугнуть медведя шумом, но тщетно.

Когда Алл понял, что медведь бежит в сторону рабочих у лебедки, он приказал каждому из своих спутников взять еще по одному ружью. Он хотел попытаться передать оружие рабочим. Алл не успел пройти и половины пути, когда медведь вплотную приблизился к лебедке. Тем временем мы, за исключением Алла и его спутников, вернулись на корабль и наблюдали оттуда за происходящим. Люди на строительных лесах явно раздражали медведя. Он оставил Тама у подножия строительных лесов, сел на задние лапы и стал бить лапами по лебедке, словно хотел свалить ее. Когда Алл был на расстоянии около пятисот метров от лебедки, он заметил, что медведь оставил Тама. Алл на мгновение остановился, ожидая более удобного случая. Тут ему показалось, что медведь хочет отпустить лебедку и вернуться снова к своей добыче.

Алл выстрелил.

Через секунду мы увидели, как медведь рухнул. Это было все, что мы видели. В следующий момент мы получили толчок, который заставил нас всех упасть друг на друга. Когда мы поднялись, то обнаружили, что космический корабль поднялся по меньшей мере на пятьдесят метров и уносится ветром с огромной скоростью. Мы могли только гадать, что случилось. Единственным возможным объяснением, которое мы могли предположить было то, что пуля Алла попала в канат, которым был прикреплен корабль, и повредила его, а давление ветра полностью разорвало его.

Второй пилот принял командование. Но было очень трудно что-либо сделать.

Мы бросили якоря и снизились.

Корабль летел в угрожающей близости от льдов. Если якоря не закрепятся в ближайшее время, то шансов увидеть наших спутников больше не будет.

Но якоря скользили по абсолютно гладкой, твердой поверхности льда, не зацепляясь. К счастью, длинный канат, который мы использовали для подтягивания корабля к полюсу, хорошо нам помог. Теперь он служил буксировочным тросом, который тянулся за нами на протяжении почти тысячи метров. Минута за минутой мы надеялись встретить расщелины, в которых он мог зацепиться. К сожалению, ветер становился все сильнее и сильнее и перерос в шторм. По карте мы знали, что до места, где ледяное поле круто обрывается к морю, осталось недалеко. Но мы надеялись, что до этого должны быть большие расщелины.

Мы мчались так уже почти час, пока вдали не показалось море, — и здесь, наконец, появились расщелины. Закрепится ли в них трос? Якоря теперь были бесполезны, так как поверхность льда здесь была настолько неровной, что нам приходилось подниматься выше, чтобы не удариться о выступ, а якорные канаты были короткими. Вот, наконец, мы почувствовали толчок, корабль дернулся — но не остановился, а продолжал лететь какое-то время, потом трос натянулся и мы остановились! Но что это? Страшный порыв ветра сверху толкнул наш корабль к земле; поскольку мы больше не летели по ветру, ветер толкнул нас вниз, корабль ударился о землю и снова поднялся — еще один такой порыв — и мы пропали! Мы должны подняться! Мы сделали корабль невесомыми и поднялись вверх. Но то ли наклон был слишком сильным, то ли изменившееся направление полета вытащило канат из трещины — короче говоря, он освободился и мы взлетели вверх. Канат свободно болтался в воздухе, и мы снова помчались вместе со штормом.

Мы пролетели над краем ледника и оказались над бушующим морем, заполненным льдинами. Теперь не оставалось ничего другого, кроме как взлететь вверх, в более высокие слои атмосферы. По карте мы знали, что нам предстоит пролететь над широким заливом, за которым возвышаются высокие огнедышащие горы. С нашей высоты мы уже могли видеть на горизонте клубы дыма над ними. Мы летели прямо на север по меридиану, который проходит в направлении большого острова, который, как я видел по вашей карте, вы называете Новой Зеландией.

Мы больше не могли думать о посадке, мы должны были подняться вверх. Но для этого нам пришлось проделать тяжелую работу, о которой я не люблю вспоминать. Сетку вокруг нашего корабля с длинным канатом пришлось убрать, потому что все, что находится за пределами корабля, мы не можем сделать диабарическим, и это затруднило бы наше перемещение в пространстве. Я был самым молодым, мне досталось перерезать веревку, висевшую в нижнем люке; затем сверху ослабили соединения сети, и у меня была задача спустить веревки вниз. Там было так холодно, что ртуть замерзла. К счастью, веревки сохранили свою эластичность, иначе работа была бы невозможна. Я до сих пор удивляюсь, что не упал оттуда, ведь мне пришлось работать в гравитационном поле Земли.

Наконец, это тоже было сделано. Люки были закрыты, и мы покинули Землю.

Глава 14. Между Землей и Марсом

Йо сделал еще одну затяжку из мундштука, а затем продолжил свое повествование.

— Что теперь было делать? После короткого отдыха второй пилот — его звали Митт, он впоследствии совершил знаменитое кругосветное путешествие вокруг Юпитера — собрал нас на совещание. Должны ли мы попытаться приблизиться к земной оси и вернуться к полюсу? Можем ли мы оставить наших товарищей на произвол судьбы и лететь домой на Марс? На Земле остались капитан и четвертая часть нашей команды. Естественно, что мы хотели вернуться за ними. Но это было нелегко. Еще одна посадка и второй взлет с Земли требовали таких затрат энергии и, прежде всего, направляющих выстрелов, что возникала опасность, что наше возвращение на Марс вообще окажется под вопросом. Тем не менее, было решено повернуть назад, после того как Митт произвел расчеты и выяснил, что при благоприятных обстоятельствах мы можем справиться. Если бы мы отправились на Марс и оттуда сразу же на Землю был отправлен заново оборудованный корабль, помощь могла бы быть доставлена тем, кто остался там, только следующей весной. Но было ясно, что они не смогут пережить полярную зиму на Земле.

Все эти рассуждения, особенно более точные расчеты и их многократная проверка, заняли много времени.

С того момента, когда мы покинули атмосферу Земли и стали двигаться в направлении касательной к земной орбите, прошло около шести часов. Хотя за это время мы преодолели расстояние более 600 000 километров, мы все еще находились на расстоянии не более 1 500 километров от самой Земли, которая двигалась по своей орбите в том же направлении. Если бы мы теперь вернули себе полный вес, мы могли бы снова достичь ее очень быстро, а изменение траектории полета в направлении к полюсу можно было достичь умеренным корректирующим выстрелом.

Внешняя сферическая оболочка нашего корабля, в которой внутренняя сфера может вращаться в любом направлении почти без трения, во время старта и при полете в атмосфере под действием ураганного ветра испытала сильные нагрузки, что не могло не сказаться на функционировании наших систем. Мы уже заметили, к нашему большому неудовольствию, что аппарат, который должен был удерживать внутреннюю сферу в положении равновесия, не работал должным образом, поскольку внешняя сфера постоянно вращалась и вибрировала. Однако до сих пор у нас не было времени на устранение этой проблемы. Однако теперь важно было полностью прекратить вращение внешней сферы, а также колебания внутренней. С одной стороны, это было необходимо для точного определения нашего положения, хотя в крайнем случае это могло быть сделано с помощью мгновенной фотографии; с другой стороны, это было абсолютно необходимо для точной ориентировки направляющего выстрела, который производится через клапан на внешней стороне наружной сферы. Ибо если есть хоть малейшая ошибка в определении положения корабля, то это может привести к отклонению направления выстрела, которое трудно исправить. Эта ошибка могла стать губительной для нас, не имевших достаточно энергии, чтобы тратить ее впустую.

Когда мы осмотрели корабль, мы с ужасом обнаружили, что давление ветра во время постановки на якорь и удар корабля об лед вызвали изменения в форме внешней сферы, что потребовало сложного ремонта. Пока он не был завершен, мы не могли возвращать кораблю вес или вообще совершать какие-либо маневры. И этот ремонт — как можно было, к сожалению, предвидеть — занял несколько дней. В течение этого времени мы должны были оставаться на нашем прямолинейном курсе, который уводил нас от Земли на расстояние, пропорциональное квадрату времени.

Но в этом путешествии казалось, что нашим проблемам не будет конца. Выявился новый дефект.

Земная Луна приближалась к положению, в котором на Земле наблюдается полнолуние. К сожалению, мы удалялись от Земли в направлении Луны. Это было бы для нас неважно, если бы мы смогли повернуть назад к Земле, по крайней мере, в первый день нашего путешествия. Но после третьего дня мы оказались в гравитационном поле Луны, а не Земли. Если бы мы не смогли закончить ремонт до этого времени, перед нами встал бы выбор: тратить направляющие выстрелы на снижение скорости или быть отнесенными так далеко от Земли, что наше возвращение было бы отложено на длительный срок. И кто знает, нашли бы мы тогда наших спутников живыми?

Поэтому мы в лихорадочной спешке работали над ремонтом корабля, чтобы как можно скорее получить возможность произвести безопасный направляющий выстрел. И действительно, на третий день нам это удалось; во внешней сфере больше не было заметного вращения. Это произошло как нельзя кстати; еще несколько часов, и нам пришлось бы бороться с влиянием Луны. Теперь мы еще могли попытаться вернуться в зону притяжения Земли, используя выстрел небольшой силы.

Диабария была снята. Мы с огромным волнением ждали результатов новых расчетов. Если в предыдущих расчетах была допущена небольшая ошибка, то существовала вероятность того, что мы упадем на Луну, а не на Землю. Она все еще находилась над нами, закрывая значительную часть неба своим сияющим диском, так как ее диаметр казался в 26 раз больше, чем при наблюдении с Земли. Мы четко различали каждую деталь на ее поверхности. Огромные кольцевые горы лежали перед нами. Вытянутые поля застывшей лавы, прерываемые глубокими черными тенями широких расщелин, ослепительно сияли в солнечном свете. Под нами плыла Земля в виде тусклого диска, освещенного тусклым лунным светом; отсюда она казалась уже заметно меньше Луны, лишь узкий полумесяц виднелся в лучах Солнца.

Наконец Митт закончил свои измерения.

— Восстановление тяжести корабля сделало свое дело, — сказал он. — Мы начали двигаться в обратном направлении. — Все вздохнули с облегчением.

Еще четверть часа, и земное притяжение вновь заявило о себе. Приборы ясно показывали, что мы снова начали приближаться к Земле. Теперь важно было сделать правильный выстрел, чтобы скорректировать направление нашего полета. Мы могли бы подождать, пока не окажемся ближе к Земле. Но чем раньше мы это сделаем, тем меньше энергии нам придется потратить. Если скорость нашего движения возрастет, то сила, способная изменить направление нашего движения, должна будет быть еще сильнее.

Снаряд был выбран с особой тщательностью, внешняя сфера была приведена в расчетное положение, а выстрел произведен в нужный момент путем соединения с хронометром. Отдача от выстрела была слабой, и мы лишь слегка покачнулись на своих местах. Теперь все, что мы могли сделать на данный момент, было сделано. Смертельно уставшие, мы отправились к своим гамакам, потому что до сих пор у нас не было ни малейшей возможности отдохнуть.

Я крепко спал уже несколько часов, когда меня разбудил общий гул голосов. Я поспешил в наблюдательный отсек, и первое, что бросилось мне в глаза, — это изменившийся вид Луны. Она стала меньше, значит, мы от нее удалились; это меня успокоило. Но ее освещенная поверхность была сплюснутой, то есть мы видели часть неосвещенной лунной сферы, которая, по моему мнению, была больше, чем должна была быть, если бы мы летели по направлению к Земле. Я быстро перешел на другую сторону и оттуда увидел, что Земля также значительно уменьшилась в размерах. Итак, мы удалялись от обоих небесных тел, причем, как вскоре выяснилось, по почти круговому эллипсу, плоскость которого составляла почти прямой угол с плоскостью орбиты Земли.

Как это могло произойти, остается необъяснимым и по сей день. В том, что это не было замечено раньше, виноват член команды, который находился на посту и уснул от усталости. В противном случае он бы очень быстро заметил ошибку по указателю направленя полета, и тогда можно было бы сделать еще один корректирующий выстрел. Но теперь наше расстояние до Земли стало настолько большим, что нам пришлось бы полностью изменить направление движения, чтобы снова достичь ее. Мы не могли этого сделать с нашим низким запасом мощных корректирующих снарядов.

Некоторые из вас, возможно, знают, что Митт был призван к ответу за свою ошибку после нашего возвращения на Марс. Однако доказать, что он совершил ошибку, не удалось, и он был оправдан. Все расчеты были тщательно изучены, и осталось только два объяснения. Возможно, что после выхода из атмосферы Земли первое определение нашего положения было ошибочным из-за неудовлетворительного состояния космического корабля, и эта ошибка повлияла на оценку направления или скорости нашего движения. В результате корректирующий выстрел был произведен неправильно. Но также можно принять, что расчеты были верны и гипотетически предположить, что, пока мы спали, нас отклонило с правильного пути неизвестное космическое тело, которое, хотя оно должно было быть довольно большим, мы потом не заметили, потому что к тому времени, когда мы проснулись, оно уже вошло в тень Земли.

Как бы то ни было, мы больше не могли вернуться на Землю. Вы можете представить себе наше отчаяние. Оно стало еще сильнее, когда мы поняли, что произойдет с нашим возвращением на Марс.

Если бы мы продолжили движение по нашей орбите, то через пол-земного года мы бы снова приблизились к Земле настолько близко, что могли бы достичь ее. Но тогда на Южном полюсе уже была бы зима, и мы не смогли бы там приземлиться. К несчастью, обычный путь к Марсу был перекрыт большой кометой, гравитационное притяжение которой мы должны были учитывать. Но вы должны помнить, что мы не могли менять направление и скорость так часто и так произвольно, как мы это делаем сейчас. Второй возможный путь возвращения привел бы нас вплотную к астероидному кольцу, а это было равнозначно тому, чтобы отправиться в плавание по морю между неизвестными скалами. Мы уже тогда знали о 2000 этих мини-планет, однако, предполагали возможность присутствия там бесчисленного множества других мелких тел, которые мы не видели, размером меньше нашего корабля, но достаточным, чтобы расплющить нас, если мы столкнемся с одним из них. Кроме того, даже этот путь занял бы столько времени, что было сомнительно, хватит ли у нас провизии. Все остальные маршруты были еще длиннее, поэтому их пришлось отбросить. В это время Марс, замечу, находился за Солнцем, поскольку с момента нашего отправления с него прошло полземного года.

Митт сообщил нам результат последних измерений, а затем удалился в свою каюту для новых вычислений. Мы сидели в глубокой задумчивости, каждый из нас старался примириться с мыслью, что больше не увидит нашу дорогую Ну. Один из спутников в конце концов сказал, что мы должны придерживаться нашего нынешнего курса и попытаться достичь Земли через полгода, но подойти к ней со стороны Северного полюса. Поскольку на Северном полюсе тогда было бы лето, мы, вероятно, нашли бы там один из наших кораблей, с которого могли бы получить достаточно припасов, чтобы вернуться на Южный полюс в следующее южное лето. Конечно, нам пришлось отказаться от надежды спасти наших спутников, но, по крайней мере, мы могли бы таким образом обеспечить себе возвращение на Марс даже в том случае, если бы мы не нашли там корабль. Тогда мы могли бы дождаться наиболее благоприятного для путешествия положения планет и в любом случае найти кое-какие припасы на складах. Этот план встретил всеобщее одобрение, и мы уже собирались позвать капитана, чтобы внести свои предложения, когда он с сияющими глазами появился перед нами и воскликнул:

— Друзья, вы хотите оказаться на Марсе через шестьдесят дней?

Мы вскочили и окружили его. Мы все хотели услышать больше. Но Йо остановился и взглянул на часы.

— Только не сейчас! — воскликнул он. — Уже поздно! У меня еще есть дела, которые я хочу закончить побыстрее!

— Но Йо, пожалуйста, продолжайте, еще есть время.

— Хорошо, постараюсь закончить коротко! Митт задумал смелый план направляющего выстрела по направлению к Марсу. При этом нам пришлось рискнуть всеми снарядами, кроме последнего аварийного запаса, предназначенного для посадки. Была только одна опасность, и именно поэтому Митт не хотел действовать без нашего согласия — мы приближались к Солнцу так близко, как не осмеливался еще ни один космический путешественник, и вопрос заключался в том, сможем ли мы выдержать радиацию.

План спуститься на Землю на Северном полюсе также казался Митту достойным внимания. Мы еще долго размышляли над тем, как поступить.

Но, как вы знаете, в сердце каждого здравомыслящего космического путешественника есть желание отважиться на незнакомый шаг, если это имеет какие-то перспективы на успех. Мы больше ничем не могли помочь нашим товарищам на Южном полюсе в течение этого лета, и поэтому было решено предпринять смелое гиперболическое путешествие к Марсу.

Но те два дня, которые мы провели вблизи от Солнца, я не хотел бы испытать снова. Я прошел через многое — но никогда больше через такой ад. Мы смогли удержать нашу внешнюю стеллитовую сферу от плавления, только придав ей быстрое вращение; таким образом, она излучала тепло, полученное с одной стороны, обратно на другую — не знаю, как мы перенесли все это, у меня сразу пересыхает во рту, когда я об этом вспоминаю!

С этими словами Йо сделал большой глоток из мундштука и поднялся.

— Как жаль, как жаль, что вы завтра уезжаете! — Ла сказала Йо. — Вы должны рассказать нам о полете вблизи Солнца еще раз!

— Как только достаточно похолодает!

— А Алл? О нем вы больше ничего не слышали? — спросил Грунте.

— Ничего! Даже при неоднократных посещениях Южного полюса больше не было найдено никаких следов, никаких записей. А теперь, да пребудет с вами Бог! До свидания. Мы еще увидимся завтра утром!

Йо пожал руку землянам, и все марсиане повторили его жест. Затем они удалились. Только Ла и Се задержались еще на несколько минут и уговаривали своих гостей не отваживаться на путешествие домой зимой, а отправиться с ними на Марс.

— Пусть вас не пугает история Йо, — с улыбкой сказала Ла. — Теперь мы берем с собой так много корректирующих снарядов, что можем быстро обходить все препятствия. В конце концов, раньше опасность заключалась в необходимости садиться на поверхность Земли и улетать оттуда; но теперь у нас есть станции на обеих планетах за пределами атмосферы.

— Такие опасения нас не отпугнут, — серьезно сказал Грунте. — В конце концов, мы надеемся отправиться на Марс с помощью ваших соотечественников, но позже.

— А что мешает вам полететь с нами сейчас? — спросила Се.

— Долг, — ответил Грунте.

Ла и Се на мгновение замолчали. Затем Се сказала, взглянув на Зальтнера:

— Существует также долг по отношению к друзьям.

— Долг благодарности нашим спасителям всегда останется для меня священным, — ответил Грунте, — но в случае конфликта интересов, первый…

— Или более высокий, — вмешалась Ла, — и это мы должны обсудить еще раз.

— Вы знаете, — мягко сказал Зальтнер, — что я не хотел бы ничего лучше, чем отправиться с вами куда бы ни было.

— С кем же из нас? — пошутила Ла. — К сожалению, на Марсе мы живем на расстоянии трех тысяч километров друг от друга.

— Это не так уж плохо, — ответил Зальтнер. — У вас там, разумеется, такие быстрые средства передвижения, что можно быть в один день здесь, а на следующий — там. И в этом тоже есть свои плюсы.

— Это прекрасно, — воскликнула Се, — Вы отлично подходите для Марса. А что если мы поймаем вас на этих словах?

Се и Ла заговорщически переглянулись. Затем каждая из них взяла один из его пальцев и обе сказали одновременно:

— Связаны.

Зальтнер сделал несколько озадаченное лицо, не совсем понимая, что это значит.

— Каким образом? — спросил он. — Что это должно значить?

— Это такая игра! — воскликнула Ла, и они оба посмотрели на него так странно и дружелюбно, что у него сжалось сердце.

— Продолжайте, — сказал он, немного смутившись, — вы, конечно, хотите, чтобы я преуспел. Что я теперь должен делать?

— Это мы еще решим. Прежде всего, вы должны быть очень любезны, — сказала Се. — А теперь спокойной ночи! Завтра вам придется встать пораньше, собственно говоря, уже сегодня; аэромобиль вылетает на станцию в час дня.

— До свидания завтра в абарическом поле! — воскликнула Ла.

После этого обе дружески кивнули ему и легкими скользящими шагами направились к двери. Облако светящихся искр играло вокруг Се, а над ее стройной шеей мерцала нежная радуга ее волос. Над головой Ла облако искр сияло как нимб, и она выразительно взглянула на Зальтнера. Затем дверь закрылась. Феи острова исчезли.

Зальтнер долго стоял, молча глядя на закрытую дверь. Что они имели в виду? Как он должен был понять их? И кто из двух…

Затем он повернулся и тихонько присвистнул.

— Это интересно, — сказал он, — они, похоже, не ревнивы. Но — в конечном счете, это не очень лестно для меня. Кто может понять фей? Пойдемте, Грунте, поужинаем.

Они удалились в свою комнату и поужинали, рассуждая о том, смогут ли они противостоять просьбе марсиан и остаться на полюсе.

— Я бы с радостью полетел, — сказал наконец Зальтнер, — но я не покину вас, старина. Теперь вы видите, чего они добиваются..

Глава 15. 6356 километров над Северным полюсом

Грунте и Зальтнер еще отдыхали в своих постелях, когда в абарическом поле уже кипела жизнь. Марсиане, которые должны были подняться на борт космического корабля, отправлялись на внешнюю станцию группами по двадцать четыре человека в каждой. Именно столько человек находилось в аэромобиле, который доставлял людей и грузы к месту отправления космического корабля, расположенному на кольце, висящем над полюсом на высоте 6356 километров. Потребовалось три аэромобиля, чтобы доставить на кольцо путешественников и их друзей, пожелавших сопровождать их к кораблю.

Подъем занимал около часа, а поскольку в абарическом поле никогда не может быть больше одного аэромобиля, первый из них покинул островную станцию рано утром, вернее, в условные часы сна, поскольку в это время года здесь солнце не всходило и не заходило. Согласно ежедневному расписанию, которое марсиане установили для Северного полюса Земли, это произошло в 11.6 часов утра, или около 11 часов по среднеевропейскому времени, за час до подъема, который обычно имел место на острове.

На этот раз Грунте и Зальтнеру пришлось подняться немного раньше, потому что третий аэромобиль, который должен был доставить их на станцию, покидал остров в 0.6 часов пополудни, чтобы быть у кольца за час до отлета космического корабля.

Марсиане уже почти полностью собрались в зале вылета в aбарическом поле, когда прибыли Грунте и Зальтнер. Большинство присутствующих уже были им знакомы и все приветствовали их очень дружелюбно. Хил, врач, также был здесь. Поскольку это был первый раз, когда земляне совершали путешествие в абарическом поле, не считая непроизвольного попадания в него на воздушном шаре, наблюдение за их поведением в поле представляло для Хила большой научный интерес. Также не было возможности предсказать, может ли потребоваться его помощь в необычных условиях, в которых здесь оказались люди. Тем временем Грунте и Зальтнер, когда вошли в вестибюль, настроенный на марсианскую гравитацию, уже смогли передвигаться довольно умело. К своему изумлению они увидели, что марсиане больше не носят меховые воротники, в которых они совершали путешествие через остров, а находятся в своем обычном комнатном одеянии.

Хил попросил землян также снять верхнюю одежду, так как они не будут выходить на открытый воздух до их возвращения на станцию. Аэромобиль и кольцевая станция искусственно обогревались.

Зальтнер тщетно оглядывался по сторонам в поисках Ла и Се. Сигнал к посадке уже прозвучал, когда быстро вошла Ла и поприветствовала присутствующих. Ее глаза обратились в сторону Зальтнера, который быстро подошел к ней и хотел пожать руку. Но Ла положила обе руки ему на плечи и с нежностью посмотрела в его глаза. Это приветствие удивило Зальтнера, ему пришлось на мгновение собраться с мыслями, поскольку он знал, что такая форма приветствия принята только среди очень близких друзей или любовников и имеет примерно такое же значение, как поцелуй между людьми. Но взгляд Ла быстро придал ему смелости повторить тот же жест, и, к его огромному удовольствию, ему удалось коснуться руками ее плеч, не поднимаясь слишком высоко в воздух, а также снова снять их, не потеряв равновесия. Только мерцающие розовым светом волосы касались его пальцев, и Зальтнер ощущал это прикосновение как мягкие уколы электрических искр.

Все уже садились в аэромобиль. Хил провел Грунте внутрь. Ла взяла Зальтнера за руку, чтобы поддержать его, когда он поднимался по незнакомым ступенькам внутрь вагона. Прежде чем войти, он оглянулся, чтобы проверить, не идет ли за ними Се.

— Не сегодня, — сказала Ла, угадав его мысли, — завтра вы снова увидите ее. Сегодня вам придется довольствоваться мной.

Времени на объяснения не было. Аэромобиль был заполнен. Марсианин, находившийся снаружи, поднял откидную дверцу, через которую путешественники забрались в салон вагона. Пол просторного помещения представлял собой ровную поверхность, покрытую мягкими коврами. Потолок также был плоским, в то время как снаружи аппарат имел форму идеальной сферы. Помещение состояло из двух сегментов, в одном из которых находился пилот. Оба сегмента общались с нижней и верхней станциями с помощью специальных сигналов.

Окон не было совсем, поэтому ничего нельзя было увидеть снаружи. Несколько шаров, свисающих с потолка на невидимых нитях, распространяли приятный свет. Здесь земляне впервые увидели флуоресцентные лампы искусственного освещения марсиан, которые представляли собой абсолютно безвоздушные, полупрозрачные сферы и светились в результате быстрых переменных токов, исходивших от центральной части стены вагона. Здесь же находилось отопительное оборудование. Помещение имело форму квадрата, так что между его стенами и сферой оставалось место для нескольких небольших отсеков. Обстановка была обычной для марсиан с неподвижным столом посередине, который также служил буфетом. Единственное отличие от обычной гостиной заключалось в том, что к стенам были прикреплены странные стеллажи, о назначении которых Грунте не мог догадаться. Он предположил, что это гимнастические снаряды, и стеллажи действительно были чем-то на них похожи. Стулья тоже были своеобразные, все с боковыми подставками и планками на ножках. Благодаря специальному механизму эти стулья можно было по желанию двигать вперед-назад, но нельзя было поднять с пола.