Бесплатный фрагмент - Приключения Николая Романова до и после смерти

юмористическая повесть

Все события вымышлены.

Все персонажи повести

не имеют отношения к реальным историческим лицам.

Все совпадения имен, фамилий и псевдонимов

носят случайный характер.

В частности, Николай Второй Романов– это, естественно,

не бывший император Российской империи,

а авторская фантазия, не имеющая с оригиналом почти ничего общего.

Его жена, Аликс, не жена Николая Второго, Александра Федоровна,

которая, как известно, очень любила своего мужа, а собирательный образ некоторых особ женского пола.

Борис Савинков, адмирал Колчак, Лев Троцкий, Иосиф Сталин

также списаны не с реальных исторических фигур,

а вышли на страницы книги прямиком из воображения автора.

Не рекомендуется к прочтению

православным и марксистским догматикам,

а также людям суетным и суетливым.

Пролог

Однажды к зданию одного из самых респектабельных английских банков подъехал двухэтажный автобус. Вышедшие из него люди вошли в гостеприимно открытые швейцаром двери и направились напрямик в кабинет директора.

Директор в безупречном костюме был вежлив и предупредителен, однако, с трудом скрывал свое изумление. Принял он их в конференц-зале.

Там ему предъявили свидетельство о смерти человека, погибшего более восьмидесяти лет назад. Из путаных объяснений (говорили все хором, на разных языках, очень эмоционально) следовало, что все эти люди наследники умершего. Они требовали выдать им вклад в размере 100 миллиардов долларов с набежавшими за восемьдесят лет процентами.

Директор приблизил к очкам бумагу, выданную властями Российской Федерации, и прочитал следующее:

Свидетельство о смерти

Выдано Романову Николаю Александровичу. Родился 6 мая 1868 года, место рождения и образование неизвестно. Место жительства до ареста неизвестно. Место работы до ареста неизвестно. Причина смерти — расстрел. Место смерти — подвал жилого дома города Екатеринбурга.

Директор откинулся в кресле и долго смеялся, а потом послал всю толпу, куда подальше.

Не зная английских законов и правил проведения банковских операций, автору трудно судить, что так насмешило директора. Однако бумага, выданная российскими властями, действительно вызывает удивление.

Место жительство и работы Николая Александровича Романова, вошедшего в историю, как Николай Второй, хорошо известно. С другой стороны, как раз обстоятельства его смерти до сих пор вызывают сомнения.

В 1998 году в Петропавловской крепости были захоронены останки, признанные российской прокуратурой «императорскими». Увы! Это официальное признание не убедило никого, и по-прежнему не смолкает народная молва: Николай Второй остался жив тогда в 1918 году!

В самом деле, уж больно сомнительны все доказательства его смерти. Органы прокуратуры, как нарочно, старались еще больше запутать и без того одно из самых загадочных исчезновений в мировой истории.

Вспомним, как протекали следствия по его делу.

Следствие 1918—1919 годов

В июле 1918 года через несколько дней после предполагаемого убийства семьи Романовых в город вступили чехи и белое офицерство. Первым за поиски Николая Второго взялся рьяный монархист капитан царской армии Д. А. Малиновский.

Через год поисков он дал показания прокурору: «В результате моей работы по этому делу у меня сложилось убеждение, что Августейшая Семья жива… Мне казалось, что все факты, которые я наблюдал при расследовании — это симуляция убийства».

Впрочем, это частное мнение сыщика-любителя. Официальное прокурорское расследование первоначально вел следователь прокуратуры Сергеев. Им разрабатывалось две версии случившегося:

1) Романовы живы и вывезены большевиками из Екатеринбурга;

2) Романовы убиты в Ипатьевском доме в ночь с 16 на 17 июля 1918 г.

Подтверждением того, что Романовы живы, служили показания многочисленных свидетелей, видевших их уже после предполагаемого расстрела. Однако другие свидетели утверждали, что хотя лично

они не присутствовали при расстреле, но много слышали о нем от своих друзей и родственников, служивших тюремщиками царской семьи и бежавших вместе с большевиками.

Дело запутывалось. Нужно было искать трупы. За это дело и взялся следователь Сергеев, тем более что место их предполагаемого захоронения (близ деревни Коптяки под Екатеринбургом) он установил по показаниям свидетелей достаточно быстро.

Что же нашел Сергеев по горячим следам? Им были найдены следы костров с остатками императорской обуви (впрочем, всего одной женской туфелькой) и обгоревшей вставной челюстью.

Куратор следствия генерал-лейтенант Дитерхс высказался об этом с солдатской прямотой:

— Следствие в руках соплеменника убийц — еврея!

Сергеев был отстранен от дела, и Дитерхс назначил нового следователя- Соколова. Последний бросил всю свою прокурорскую энергию на поиски тел Романовых. Перерыли каждый метр земли в округе, однако результат опять оказался более чем скромным. Соколов обнаружил «обгоревшие косточки млекопитающего». Выглядели косточки до крайности подозрительно. Возникли даже сомнения, что это кости птицы (курицы или утки), однако врач-эксперт «не исключил возможности принадлежности их человеку», хотя тут же оговорился, что «ответ на этот вопрос может дать только профессор анатомии».

Впрочем, и без профессора анатомии было понятно, что косточек не хватает, чтобы собрать даже одного такого млекопитающего, как Николай Второй (не говоря уж о членах семьи).

Печальнее всего было то, что среди косточек не попалось ни одного черепа.

Не трудно представить себе, как скребли кошки на душе следователя Соколова, когда генерал-лейтенант Дитерхс вызвал его на ковер. Прежде всего, генерал, конечно, поинтересовался по части еврейского вопроса. В этом вопросе у следователя оказался полной порядок. А вот со следствием по делу Романовых было далеко не так хорошо.

Надо отдать должное генералу. Услышав о печальных результатах расследования, он не растерялся и собрал комиссию из числа прокурорских работников и криминалистов, которые пришли к оригинальным выводам, изложенным впоследствии в книге генерала «Убийство царской семьи и членов дома Романовых на Урале».

Логика комиссии была проста, но вместе с тем основательна.

Во-первых, комиссия пришла к выводу, что, поскольку в пепелище костра найдены личные вещи семьи Романовых (все та же пресловутая туфелька), значит, там же сгорели владельцы этих вещей.

Генерал Дитерхс так обосновал этот вывод в своей книге: «трудно предположить, чтобы посторонние кости могли попасть в костер вместе с предметами обуви членов Царской семьи». Логично!

Главный вывод комиссии гласил: Романовы были убиты, а их трупы сожжены.

Следующее, что установил генерал и его комиссия: «зубы горят хуже всего, но нигде, ни в кострах, ни в почве, ни одного зуба не найдено».

Не будучи специалистом по сжиганию зубов, трудно что-либо возразить на это. Вывод комиссии напрашивался сам собой — у убитых Романовых были отрезаны головы.

В такое случае куда же девались головы?

И здесь, комиссия не оплошала! Ведь, если головы не обнаружены в лесу под Екатеринбургом, то им просто некуда деваться, как оказаться в Москве.

Как правильно пишет Дитерхс: «По мнению комиссии, головы членов царской семьи и убитых вместе с ними приближенных были заспиртованы в трех доставленных в лес железных бочках, упакованы в деревянные ящики и отвезены Исааком Голощекиным в Москву Янкелю Свердлову».

В этом блестящем умозаключении смущает лишь одно обстоятельство — никто и никогда не видел заспиртованных голов семейства Романовых. Поэтому будь я членом комиссии Дитерхса, предложил добавить: «Заспиртованные головы Янкель Свердлов скушал, угостив ими Исаака Голощекина».

В заключение отметим, что следователь Соколов на этом не успокоился и отвез-таки найденные им в костре «кости млекопитающего» матери Николая Второго, которая тихо — мирно доживала свои дни в Англии.

Мы не знаем, что руководило в тот момент следователем. Действовал ли он бескорыстно, желая только успокоить мать, чтобы она могла хотя бы посмотреть на то, что осталось от ее сына, или же он надеялся на вполне заслуженное вознаграждение.

В любом случае не вышло ни того, ни другого. Говорят, одна из костей попала Соколову в висок, от чего он и скончался спустя некоторое время, успев-таки передать ларец с драгоценными костями в дар зарубежной православной церкви.

Так появились первые святые мощи Николая Второго, которые, однако, стали далеко не последними.

Следствие 1993—1998 годов

В 1979 году группа «черных копателей», еще раз прочесала местность, где когда-то трудились следователи Сергеев и Соколов.

Во времена перестройки и гласности об их открытии узнал весь мир.

Тогда в газете «Московские новости» появилась статья «Земля выдала свою тайну» с фотографией черепа и подписью под ней: «Череп, найденный в окрестностях Свердловска Гелием Рябовым и идентифицированный им как череп Николая Второго Романова».

Оказалось, что писатель Рябов (между прочим, автор прославляющих революцию киносценариев сериалов «Рожденные революцией» и «Государственная граница») откапал в земле чей-то череп и узнал в нем Николая Второго!

Кажется, что все это больше похоже на мистификацию, но на самом деле никакой мистификации не было. Просто, как потом говорили друзья Рябова со ссылкой на первоисточник, череп сам представился ему и даже несколько раз повторил, что при жизни его звали Николаем Вторым.

Правда, появление черепов императорской семьи под Свердловском (Екатеринбургом) не вполне согласуется с выводами комиссии Дитерхса, но при желании, устранить это противоречие несложно. Например, можно предположить, что Свердлов, получив заспиртованные головы от Голощекина, не знал, что с ними делать. Не кушать же их, в самом деле? В результате он поступил, как и всякий нормальный мужик на его месте: выпил спирт, а сами головы отправил назад почтой в Екатеринбург. Однако к тому времени город уже заняли чехи и никакого Голощекина, которому адресовалась адская посылка, на месте не оказалось. Тогда почтальоны утилизировали бандероль в лесу в том самом месте, где через много лет ее обнаружил Гелий Рябов.

Вновь закрутилось следствие. На этот раз оно было поручено следователю генеральной прокуратуры Российской Федерации Соловьеву. Сразу скажем, что дело было раскрыто им в возможно короткие сроки. Хотя, собственно, что тут раскрывать? Идентичность черепа была уже установлена Рябовым, и дело оставалось за малым: провести пару-тройку экспертиз, что, учитывая современный уровень развития науки, не представляло никаких сложностей.

Следователь Соловьев провел три экспертизы.

Первая. Фотосмещение фотографий черепов и прижизненных фотографий членов царской семьи.

Сущность этого метода состоит в том, что при наложении двух изображений, черепа и фотографии, они должны совпасть в определенных точках. И они совпали! Правда, для этого пришлось несколько реконструировать черепа, ведь за столько лет от них отвалились кое-какие кусочки, да и «черные копатели» прошлись по ним лопатой. Так что черепа пришлось собирать буквально по частям, склеивать, замазывать недостающие куски, подгонять под фотографии.…

Все бы ничего, да нашелся скептик, некий господин Грянник (см. его книгу «Завещание царя»), который провел почти такую же экспертизу в Латвийской научно-исследовательской лаборатории судебных экспертиз. Он направил туда фотографии Романовых и фотки каких-то безымянных жителей из солнечного Сухуми (местные жители были уверены, что это и есть спасшиеся Романовы). Экспертиза установила их абсолютную идентичность!

Хороший метод!

Вторая экспертиза — реконструкция по черепу первоначальной внешности людей. Как говорил об этой процедуре сам следователь Соловьев:

— Николая Второго в реконструкции трудно узнать… Но когда Сергей одевает на него бороду и усы — сходство поразительное…

Получается, если некий Сергей убирает бороду и усы, то и сходства как не бывало!

Впрочем, если взять любой другой череп на выбор следователя Соловьева, приладить к нему бороду, усы Николая Второго, вставить его глаза, то и тут, уверен, сходство будет поразительным.

Очень хороший метод!

Третья экспертиза самая важная: ДНК.

Проводили ее ученые из научного центра Олдермстона (Англия). Все серьезно! Никаких бород и усов, брали костную ткань, а для сравнения с ней кровь ныне живущих дальних родственников Романовых (близких уже не осталось).

В результате английские ученые заявили, что в ДНК «имеются совпадения» и «на 98,5 процента они уверены, что обнаруженные останки принадлежат Романовым».

Странное, если вдуматься, заявление.

Что хотите со мной делаете, но у меня такое чувство, что нам в бочку меда (98,5%) добавили 1,5% дегтя.

В сущности, переводя на русский язык, английские ученые заявили, что, скорее всего, это останки Романовых, но, если не так, то они ни за что ответственности не несут.

Осторожные люди английские ученые. Дорожат своей репутацией. И чувствуют неприятности тем местом, каким положено.

В 1998 году состоялось торжественное погребение костей Романовых. Точнее, их не похоронили, а как святые мощи, поместили в Петропавловский собор.

И все вроде бы утряслось и успокоилось. И следствие завершено, и от костей пошла благодать, и убогие начали исцеляться от своих смертельных недугов.

Беда пришла, откуда ее не ждали, из Японии. К японцам никто за ДНК не обращался. Однако, видимо, в отместку за Курильские острова и поражение во Второй мировой войне японцы провели свою экспертизу.

Дело в том, что в свое время, будучи еще наследником престола, Николай побывал в Японии и даже получил там болезненный удар саблей по голове от какого-то местного хулигана. После его визита сохранилась одежда и даже сабля, которой его били по голове. Все это лежит в музее города Оцу. Японские ученые изучили ДНК крови, которая осталась на платке после ранения, и ДНК со спила костей, обнаруженных в Екатеринбурге. Выяснилось, что структуры ДНК разные. Кроме того, были проведены сравнения структуры ДНК екатеринбургских останков, ДНК брата Николая II — Великого князя Георгия Романова и ДНК, взятой из частичек пота с императорской одежды, из чего был сделан вывод, что останки, обнаруженные под Екатеринбургом, не принадлежат Николаю Романову.

На сто процентов!

Приехали!

Но и этого противным японцам показалось мало! Оказывается, что, когда Николая ударили саблей по голове, японские врачи составили заключение, из которого следовало, что в результате удара от черепа откололся тонкий кусочек кости длиной 2,5 см. Тогда как «императорский» череп в Петропавловском соборе не содержит никаких следов травмы.

Тут уже и наш доморощенный русский эксперт полез разбираться, исследовал могилу, из которой Рябов извлек черепа. Вывод гласил — могила появилась никак не ранее 1946 года!

Как свидетельствует журналист А. И. Колесников в книге «Меня Путин видел», ему удалось побеседовать на эту тему со следователем Генеральной прокуратуры Соловьевым, который вел расследование.

В 2003 году (пять лет, как останки Романовых поместили в Петропавловский собор!) на вопрос, чьи же это все-таки останки, прокурор «задумался».

«Странный город Екатеринбург! — наконец произнес он. — Раньше все думали, что останки царские. А теперь никто так не думает. Почему?

— Вы сами как думаете? — не удержался я.

— Понимаете… Если вот я — Соловьев Владимир Николаевич, и меня спрашивают, я это или не я, как вы думаете, что я отвечу?

— Не знаю! — честно признался я.

— А что, если это не я, а подкидыш какой-то? — продолжал прокурор.

— Так что же вы ответите? — с некоторым, признаться, испугом спросил я. Мне уже хотелось побыстрее закончить этот разговор.

— Я скажу, что, скорее всего, это я, — закончил прокурор и испытывающе посмотрел на нас.» (Колесников А. И. «Меня Путин видел!»).

***

Настоящая книга представляет собой художественное исследование событий, происшедших с 16 по 18 июля 1918 года в Екатеринбурге.

В работе использовались совершенно новые, неизвестные до настоящего времени источники, из которых важнейшие:

— воспоминания активного участника расстрела Николая Второго бывшего чекиста А. Н. Милова;

— дневники и записки Николая Второго, любезно предоставленные нам его сыном от последнего брака Антоном Генриховичем Курицыным;

— записи разговоров А. Г. Курицына с его отцом;

— воспоминания Л. Д. Троцкого, найденные автором при раскопках в одной из пещер под Алма-Атой;

— записки Б. В. Савинкова, обнаруженные в тайнике недалеко от Минска;

— дневник т. Юровского. Судьба этого источника заслуживает отдельной книги. Дневник множество раз переходил из рук в руки и, в конце концов, каким-то непостижимым образом оказался у уже известного нам чекиста А. Н. Милова.

С документов и начнем.

В путь!

Документ 1

Выписка из протокола заседания Политбюро ВКП (б).

Политбюро. Москва. Кремль. 16 июля 1918 года.

Совершенно секретно. Только для членов политбюро и ЦК.

На заседании присутствовали: Ленин, Троцкий, Свердлов, Сталин, Калинин.

Слушали: Вопрос о царской семье.

Свердлов. К Екатеринбургу приближаются белочехи. Оборонять город не хватает сил и средств. Падение города ожидается со дня на день. В создавшейся обстановке убийство бывшего императора Николая Романова и членов его семьи жизненно необходимо для дальнейшего существования нашей советской республики.

Ленин. Сколько сможет продержаться город?

Свердлов. Падение города вопрос двух-трех дней.

Ленин. Какие будут мнения, товарищи?

Троцкий. Гражданин Романов должен быть предан публичному революционному суду. Предлагаю срочно эвакуировать его вместе с семьей в Москву. Я готов выступить обвинителем на процессе. Тезисы обвинения: Ходынка; поражение в русско-японской войне; развязывание мировой войны; террор против рабочих и крестьян; «кровавое воскресение»; Ленский расстрел рабочих; Распутин. Публичную казнь на Красной площади можно будет приурочить к годовщине Октябрьской революции.

Сталин. Считаю, что везти Романовых через пол России только для того, чтобы провести показательный судебный процесс, ничем не оправданный риск. Чехи или белогвардейцы могут отбить его и сделать своей политической игрушкой. Это повлечет за собой еще большую эскалацию гражданской войны. Предлагаю провести суд на месте силами партийной организации большевиков Екатеринбурга.

Троцкий. Категорически против.

Ленин. Обоснуйте.

Троцкий. Публичный судебный процесс с присутствием европейских и американских СМИ даст пример всему мировому пролетариату! Казнь Романовых на Красной площади может стать той самой спичкой, от которой загорится пожар мировой революции! Наоборот, если суд над Романовым будут проведен кулуарно, он станет гвоздем в гроб мировой революции.

Ленин. Нет сомнения, что при обычной обстановке предложение товарища Троцкий должно было быть принято. Но он не учитывает крайне тревожную обстановку на фронте. Мы не можем рисковать освобождением Николая. Свободный Романов — это козырная карта в руках российской и мировой буржуазии.

Троцкий. Если Романовых невозможно привезти в Москву, я сам готов незамедлительно выехать в Екатеринбург. Кроме того, предлагаю включить в состав суда двух иностранцев. Желательно, немца и чеха. Это необходимо, чтобы международный пролетариат не смог усомниться в объективности суда.

Сталин. Шумиху поднимать не нужно. Но работу екатеринбургских товарищей действительно необходимо проконтролировать. Я тоже готов немедленно выехать в Екатеринбург.

Ленин. Хорошо. Товарищи Троцкий и Сталин могут ехать в командировку.

Постановили:

Направить начальнику охраны Ипатьевского дома т. Юровскому телеграмму следующего содержания: «Срочно провести суд над царской семьей. Судьями назначить надежных в политическом отношении товарищей из следующего расчета: два военнопленных (немец и чех) и один русский, которого назначить председателем суда».

Документ 2.

Отрывок из дневника Николая Александровича Романова

26 июня. По распоряжению Юровского я сегодня не вышел на прогулку. Как нарочно погода стоит чудесная. Остается дышать в форточку. Недаром родился я в день многострадального Иова! Господи! Образумь и сохрани Россию!

27 июня. Второй день без прогулок. Погода солнечная и чудесная. Много читаю и дышу в форточку. Так хочется выйти и погулять. Стыд и позор!

28 июня. Сегодня говорили с Аликс о Юровском. Мне он не нравится. Аликс другого мнения. Говорит, что он прекратил солдатское воровство и следит за ее драгоценностями. Дай то бог! Обед был обильный и вкусный. После обеда пилил мебель в кабинете (на улицу по-прежнему не выпускают). Распилил два стула и стол. Чудесно!

29 июня. С утра Аликс и дочери пели молебен. Получилось очень недурственно. Аликс в восхищении от Юровского. Говорит, что стоит тому прикоснуться к Алексею, как у него проходит больное колено. Я этому «целителю» не очень верю! Погода сегодня превосходная. Меня по-прежнему не выпускают из дома. Сегодня узнал, что нас могут освободить преданные люди. Обед был необычайно хорош! После обеда продолжил пилить.

30 июня. Погода лучезарная! После обеда сразился в безик с Юровским. Он играл хорошо, но я выиграл! Чрезвычайно приятно! Осадков не наблюдалось. Несносно сидеть взаперти и не быть в состоянии выйти в сад, когда хочется провести вечер на свежем воздухе! Позор и ужас!!!

01 июля. Двадцать шесть градусов по Цельсию. Сегодня всей семьей молились о скорейшем освобождении. Об этом говорят все: даже Юровский! Последний окончательно очаровал Аликс.

02 июля. Погода радует. Температура по Цельсию понизилась до двадцати одного градуса. По-прежнему не выпускают на улицу. Недаром я родился в день многострадального Иова! Допиливаю мебель в кабинете. Завтра приступаю к работе в столовой! На душе светло и радостно!

03 июля. Сегодня не раздевались и не ложились спать. Прошел слух, будто в эту ночь нас должны освободить. Но ночь прошла, и ничего не случилось. Напрасно мучились! У бедной Аликс разболелась голова. Она просила позвать Юровского и только тогда успокоилась. Погода испортилась! Днем был сильный ливень. Зато в доме дышать стало легче. Воистину, что не случается, все к лучшему. Все в руце божьей! На него упование наше!

04 июля. Целый день моросит дождь. О нашем освобождении по-прежнему много говорят. Солдаты принесли в дом несколько пулеметов. Господи! Спаси и сохрани Россию! Перед сном много играл сам с собой в крестики-нолики.

05 июля. Сегодня было забавное происшествие. Пилил мебель в столовой и заметил, что на обратной стороны моего стула нацарапано нехорошее ругательство. На этом стуле я сидел еще в императорские времена. Интересно, кто и когда сделал надпись?! Аликс говорит, что Юровский лечит Алексея даже лучше, чем Григорий. Хочется верить. Погода была неплохой. Дождь прекратился. В течение суток температура воздуха колебалась от плюс семнадцати до двадцати одного градуса по Цельсию. Солдаты ждут нападения в ближайшее время. Даже установили в садике маленькую пушку. Как глупо, скучно и смешно!

06 июля. Двадцать градусов по Цельсию. Без осадков. Ветер — полтора метра в секунду. Пилил очень много! День прошел хорошо, если не считать одного досадного происшествия. Один из низших чинов, увидев, что я пилю в погонах, стал прилюдно поносить меня. Я почти ничего не разобрал из того, что он говорил, но (по совету Аликс) снял погоны и положил в карман. Солдат ругаться не перестал и даже замахнулся на меня винтовкой. Бог знает, чем бы все закончилось, но, к счастью, вовремя подоспел Юровский (воистину он наш ангел хранитель). Выяснилось, что солдат ругается, что я распилил его табуретку. Смеялись все вместе!

07 июля. Спокойный день с дождливой погодой. Все, что можно распилил, и скука невероятная! Дышу в форточку. Гулять по-прежнему не разрешают. В саду солдаты выкопали траншеи. Отобьют ли нас? На все воля божья! После обеда мы с Юровским пели дуэтом, а бедная Аликс нам аккомпанировала. Получилось недурственно. Перед сном играл в безик. Юровский обыграл меня в пух. Подлец и негодяй!

08 июля. Погода дождливая. У Аликс появились сопли, да и Алексей не совсем здоров. Сегодняшний день принес большую неприятность в виде отсутствия туалета. Выгребная яма наполнилась, и никто не желал ее чистить. Бегал с утра по дому и не знал, что делать. На улицу не выпускают, а в доме сходить некуда! Повсюду обман, трусость и нежелание войти в положение. В конце концов, Юровский нашел где-то мужиков, и они за полчаса прочистили канализацию. Все в руце Божией! На него упование наше!

09 июля. В 11 1/2 батюшка с диаконом отслужил молебен. Погода солнечная, но прохладная. Сегодня получил письмо, что нас вот-вот освободят. Весь день пилил деревянную колонну на кухне. Вечером пришел Юровский и предупредил, что, если я допилю до конца — дом может рухнуть. Забавно было слушать! Все больше убеждаюсь, что Юровский послан нам провидением, чтоб оградить от всех ужасов и несчастий! Отметили день рождения Алексея! С утра у него болело колено, но Юровский прикоснулся к нему, и он встал и пошел. Как чудесно!

10 июля. Восемнадцать градусов выше нуля по Цельсию. С утра болела поясница, и Юровский предложил сделать массаж. Было хорошо, трогательно и приятно!

11 июля. Погода такая же, как вчера. Т.е. восемнадцать градусов по Цельсию выше нуля. Все обиднее и грустнее от того, что не выпускают на улицу. До каких пор будут терзать мою несчастную Родину? Сегодня в дом дополнительно ввели роту солдат. Выправка никуда не годится! От солдат шум и грязь. Воняет махоркой. Недаром я родился в день многострадального Иова!

12 июля. Стыд и позор! Солдаты заняли под ночлег весь дом! Нас с Аликс поместили в одну комнату (бедная моя Аликс!). Днем нас еще выпускают гулять по дому, а к вечеру у дверей занимает пост часовой (бородатый мужик с винтовкой). Помоги нам, Господь! Вразуми Россию!

13 июля. Погода отличная. Перед обедом много работал топором. Порубал на дрова дверь в столовой. Все-таки не могу жить без физической работы! Аликс была очень недовольна, но меня, как всегда, выручил Юровский. Он договорился с мужиками, и они повесили новую дверь. Благодарение Господу! Алексею все лучше.

14 июля. Очень теплый день. Кажется, Алексей скоро окончательно поправится. Наш ангел- хранитель, Юровский, выгнал солдат из дома. Сейчас они всей толпой стоят во дворе. Изредка кто-нибудь особенно ретивый грозит мне винтовкой. Я развлекаюсь тем, что плюю на них в форточку.

15 июля. Сегодня, наконец, потеплело до двадцати трех градусов по Цельсию! Солдаты провели ночь под открытым небом и окончательно потеряли выправку. Желая их приободрить, крикнул, что мы еще повоюем. В ответ услышал грубую брань. Позор и отчаяние! Юровский прекрасно лечил Алексея! Отлично поужинали в 9 1/2 час.

16 июля. Великолепная погода. Еда превосходная, и поспевала вовремя. Несмотря на все старания Юровского, царевич Алексей все-таки умер. Мир его праху! После обеда произошло ужасное происшествие: у меня отобрали топор и пилу. Я им этого никогда не забуду! До каких пор будут терзать мою несчастную Родину?!

Документ 3

Отрывок из дневника сотрудника ВЧК Юровского

26 июня. Сегодня дал распоряжение не выпускать Николая на прогулки. До революции его несколько тысяч жандармов охраняло! А сейчас?! Боюсь, скоро его народ растерзает!

28 июня. Чуть было, не накаркал! Около полудня выглянул в окно, смотрю, мужичок через забор сиганул. За пазухой топор. Я ему кричу: «Эй, товарищ! Вы что тут забыли?!». Даже не смутился. Шуганул его из револьвера. Долго разговаривал с Александрой Федоровной. В семье ее зовут Аликс. Чего только от нее не услышишь! Про колдовство, про ведьм и сказочных принцев. Психбольница отдыхает!

29 июня. Аликс полный аут! Много узнал от нее интересного. Оказывается, революция — это кара господня за то, что замочили Распутина! И все в таком духе!

01 июля. Болит голова. Ничего писать не могу!

02 июля. Доведет меня эта сладкая парочка (Аликс и Николай). Как только они нашли друг друга?! Ну, обо всем по порядку. С раннего утра Аликс требует меня к себе. Она считает, что у меня какие-то необыкновенные способности! Что я исцеляю людей одним прикосновением! Будто стоит мне дотронуться до нее или Алексея (сын), как им становится легче. В результате мне часами приходится держать руку у нее на груди! Николай возвращается ближе к ночи (целыми днями пилит).

03 июля. Целый день «лечил» Аликс. Николай крутился рядом. Похоже, он меня ревнует. Все бы ничего, но он пилит! Как же это действует на нервы!

04 июля. Сегодня получил телеграмму из центра. Положение на фронтах резко ухудшилось. К городу приближаются белочехи! Со дня на день жду приказа из Москвы. Тут одно из двух. Или их прикажут расстрелять, или мне придется везти сумасшедшую семейку в Москву.

05 июля. В детстве во дворе меня звали Яшка-какашка! А сейчас я с самим царем тусуюсь! Вот вам и какашка!

06 июля. Вчера напился вдрызг! Зато сегодня две отличные новости!

Во-первых, совершенно случайно узнал, что Аликс припрятала бриллианты (сама проговорилась). Во-вторых, Николай, наконец, огреб по башке!

08 июля. Такое чувство, что про нас все забыли. Ходил сегодня в совдеп к Белобородову. Отмахиваются!

16 июля. Предыдущие дни (9—15 июня) много пил. Сегодня (или вчера?) Николай стырил у кого-то топор. Результат: нет больше двери в столовую. С утра по городу ходят нехорошие слухи. Падение Екатеринбурга вопрос ближайших дней. Губком уже эвакуировался.

Глава 1. Тяжелая семья

— Когда же придет Юровский? — Аликс, женщина средних лет (или, как иногда говорят, «второй свежести») в длинном черном платье, худая, нервная, но с властным выражением лица, ходила из угла в угол по комнате, похожая чем-то на запертую в клетке пантеру.

— Дорогая, Аликс. Ты же прекрасно знаешь, сколько у товарища Юровского дел! — попытался ее утешить Николай, мужчина лет пятидесяти, с длинной седой бородой. Он лежал на кровати (другой мебели в комнате не было), читая роман Виктора Гюго «Девяносто третий год».

— Второй день не приходит! — Аликс повернула к супругу взволнованное лицо.

— На все воля божья! — развел руками Николай. Он поискал глазами икону (она висела в углу комнаты) и несколько раз перекрестился.

— Ты можешь хотя бы не читать эту идиотскую книжку? — Аликс вырвала из рук супруга роман и бросила его в угол.

— Чего сразу идиотскую? Однако, я заинтригован, что нам сегодня подадут на обед?!

Николай несколько раз принюхался, сладко зевнул и сел, спустив ноги на пол.

— Ты знаешь, дорогая Аликс, в таком питание есть своя прелесть. Я имею ввиду элемент сюрприза. Когда мы жили в Зимнем, я сам выбирал себе меню. Тоже самое делала ты и дети. А здесь мы должны всецело полагаться на Господа. Я, например, вчера думал, что на первое будет уха (мне казалось, что я учуял ее запах), а подали нам, как ты помнишь, суп харчо. Вот и теряешься в догадках, что будет сегодня. Ты как считаешь?

— Он больше не придет! — Аликс обхватила голову руками и громко застонала.

— Повар?

Аликс отняла руки от лица и устремила пронзительный взгляд на супруга.

— У тебя только повар на уме!

— Ты ж сама говорила, что товарищ Юровский занят битвой с огнедышащим драконом!

— Занят! Но мне он срочно нужен!

— Зачем?

— Помнишь, как нам было хорошо втроем?

— Да?

— Что-то случилось! Понимаешь, я по-женски чувствую, что-то с ним произошло! — Аликс прижала руки к груди и устремила взгляд в потолок.-Господи! Только, чтобы он был жив!

— А что с ним сделается?

— Ты не знаешь что?! Как представлю его в жаркой схватке с огнедышащим чудовищем! Такого сильного и благородного! Господи! Как трудно сознавать, что мы ничем не можем ему помочь! Эти проклятые двери и замки! С каким бы наслаждением я разломала их!

— Он же сам нас запер! — напомнил Николай.

— Ты ничего не понимаешь! — горячо возразила Аликс. — Хвостатый дракон может пробраться и сюда!

— Сюда?

— А ты как думал?

— Час от часу не легче. Недаром я родился в день многострадального Иова!

— А это, что такое!? — Аликс указала на сложенный листок бумаги, выглядывающий из-под подушки. — Кто это тебе пишет?!

— Да это я сам. Стихи! — стыдливо опустил глаза Николай.

— Ну, ты даешь! — всплеснула руками Аликс. — Дожили! С трона нас свергли! Из дворца под зад коленом выкинули! А он стихи пишет! Лучше бы о жене с детьми подумал. Мы что должны здесь по твоей милости сгинуть?

— Чего сразу сгинуть?

— Читай! — властно приказала Аликс.

Николай я! Николай!

Взаперти я! Ай- я- яй!

Семь по Цельсию, туман!

Всюду трусость и обман!

Посадили под замок!

Кто ж такое думать мог?!

Чтобы русского царя

Отхреначили за зря!

Сколько муки, сколько слез!

Сколько боли перенес!

Сколько разные жиды

Наваляли мне пи… ды!

Но все это не беда!

Все мне, как с гуся вода!

Но любимую пилу

Вдруг отняли почему?!

— Хватит! — резко прервала Аликс.

— Чего ты? — удивился Николай.

— Ты сам себя слышишь? Это же бред сивой кобылы.

— Чего сразу бред?

— Я сама тонкий ценитель поэзии. Обожаю, когда настоящие поэты пишут о возвышенном. О целительстве, о волшебстве, о битве с огнедышащим драконом! Ты же пишешь, сам не понимаешь о чем!

Аликс задумалась. Перед ее мысленным взором мелькали картины одна красочней другой: вот летит по небу дракон с семью головами, а навстречу ему пикирует Юровский на самолете. Юровский вылезает из кабины, садится на крыло, достает меч, наносит удар! Первая голова дракона падает вниз…

Пока жена пребывала в грезах, Николай подошел к окну.

— Однако, солнышко разыгралась. Не менее двадцати четырех градусов по Цельсию выше нуля.

— О! Господи! — Аликс с негодованием посмотрела на супруга.

— Вероятен дождь во второй половине дня!

— Что дальше?

— Ветер северо-восточный.

— Ну и?!

— Недурственно было бы прогуляться. Попилить на свежем воздухе!

— Все?!

— В смысле?

— Кончил?

Было в глазах жены что-то такое, отчего Николаю стало не по себе.

— Чего ты злишься?

— Ничего! Просто неприятно, что ты такой нюня.

— Чего это я нюня?! Меня наоборот все «кровавым» зовут!

— Если ты такой прямо «кровавый», как же тебя с престола свергли?

— Чего одного меня что ли свергали?

— А кого еще?

— Я писателя Виктора Гюго читаю. Так там еще в восемнадцатом веке свергли короля! И ни в какой-нибудь там Африке! В самой Франции!

— Кого свергли?

— Я ж говорю — короля Франции!

— Имя у этого короля было?

— Людовик!

— Значит и твой Людовик такой же нюня, как ты!

— Тебе видней! — не стал спорить Николай.

— Читал он! — Аликс нашла на полу книгу Гюго, открыла форточку и выбросила ее во двор. — Ты бы читал поменьше. Тогда, может, и мозги были на месте. А то начитался черте чего, а мы с детьми должны расхлебывать!

— Чего расхлебывать?

— Революцию, которые ты со своими дружками (такими же читателями) намутил!

— Я намутил?! Ты чего-то попутала, мать. Я вообще на фронте был, когда эта гребаная революция случилась!

— Угу! На фронте! Так я и поверила!

— А где же я, по-твоему, был?

— В Петербурге смуту устраивал! Вот, где ты был! — обличительно выставила указательный палец Аликс.

— Час от часу нелегче! — всплеснул руками Николай. — Ты хоть сама понимаешь, что говоришь?! По-твоему получается, что я сам себя с престола сверг?!

— Что б мне досадить! — подхватила Аликс, которой очень понравилась эта мысль.

— Я же сам пострадал! — напомнил Николай. — Вспомни, меня даже убить могли. К тому же, когда я был императором, то мог делать все, что хотел. Например, пилить дрова на свежем воздухе или фотографировать. А сейчас у меня пилу отняли, не говоря уже о фотоаппарате!

— Вот ты сам себя и спалил!

— Чего?

— Того. Я сейчас окончательно поняла, что это ты революцию устроил! — Аликс погрозила мужу пальцем. — Решил, что, если тебя свергнут, все будет шито-крыто. На жену можно будет наплевать. И целыми днями со своей пилой возиться!

Николая прошиб пот.

— Я же говорю, что не было меня в Петрограде!

— А почему я должна тебе верить?

— Что ж ты думаешь, я там был?

— Уверена.

— Да ты спроси у кого угодно. Не было меня во дворце!

— Во дворце, может, тебя и не было!

— А где ж я был?

— Ходил по улицам. По магазинам! Подстрекал народ! Смущал умы!

— Кого смущал?

— Якобинец!

— Ну, ты вообще! — Николай покрутил пальцем у виска.

— Щас ты у меня таким будешь! Пальцем он мне крутит. Ща докрутишься!

— Зачем мне эта революция? Я до нее прекрасно себе жил, а сейчас

не попилить, не пофотографировать!

— А кому эта революция нужна, кроме тебя? Ты всегда смутьяном был. Сколько раз я тебе говорила повесить негодяя Витте?! Смотри мне в глаза! Сколько?!

— Раньше я мог пилить, сколько влезет!

— Ты повесил?

— Я тебе серьезно говорю, ты не там ищешь! — Николай вытер пот со лба. — У Юровского своего лучше спроси, кто там революцию устраивал!

— Ты Юровского не тронь!

— Я хочу сказать только, мне эта революция никакой пользы не принесла. Одни несчастья! — Николай размашисто перекрестился. — Вот тебе крест, что я тут ни при чем!

— Знаешь, что самое ужасное?

— Что?

— Что я тебе больше не верю!

— Я всегда боролся с революционной крамолой! Бился с ней, не щадя живота своего! Ты же сама все видела… А теперь оказывается я — революционер! И грустно, и смешно…

— Замучил меня, алкоголик проклятый!

— Всю жизнь бился с этими революционерами, как мог. Одно «кровавое воскресение» чего стоит! А Ленский расстрел рабочих? Вспомни!

— Ты посмотри, во что ты меня превратил! — Аликс посмотрела на себя в карманное зеркальце. — Тебе не стыдно?!

Она достала косметичку и стала подводить глаза.

— Потом, если ты считаешь, что я — революционер, то у меня была бы тайная организация! — продолжил Николай. — Это уж обязательно! Мне начальник политического сыска, Анатолий Владимирович, ты его хорошо знаешь, всегда так докладывал! Ко мне бы приходили люди. Мы с ними о чем-то сговаривались. Готовили листовки, прятали шифр. Но ты же сама свидетельница, что ничего этого не было! Вспомни! Ты же жила со мной в Зимнем! Заметила хоть раз что-нибудь подобное?

— Заметила.

— Когда?

— Я на тебя потратила лучшие свои годы! — Аликс тщательно наводила марафет. — Сколько мужчин любило меня! И каких мужчин! Двое англичан, четверо немцев! Даже один испанский идальго! Вслушайся, какое красивое слово — идальго! Сразу представляются пальмы, горы, рыцари на белых арабских скакунах. Ах! Как сейчас помню. Мы танцевали с ним кадриль на вечеринке у одного французского барона. Да разве я могла представить себе в те светлые дни, что угроблю жизнь с небритым алкоголиком в дикой Сибири!

— В тысяча девятьсот пятом году я приказал расстрелять демонстрацию рабочих! Если я тогда был, как ты говоришь, скрытым революционером, разве бы стал стрелять по рабочим?!

— Я поражаюсь только одному! — Аликс смерила супруга недобрым взглядом. — Неужели тебе настолько наплевать на меня?

— Наконец, если говорить про февральскую революцию, то и тогда я принял все возможные меры. Ты же в курсе, что я отдал приказ гарнизону стрелять по бунтовщикам! А уж то, что солдаты меня не послушались, извините! Не моя вина!

— Твоя!!!

— И потом есть мой дневник. Там я всегда пишу, где я и чем занимаюсь. Хочешь почитаю?

— Ни одному твоему слову не верю!

Николай замолчал. Так они просидели минут десять. Аликс не выдержала первая (она была не создана для тишины).

— Посадил жену взаперти, и сидит себе! Довольный! А я тут со скуки помирай!

— А че мне делать? — зевнул Николай. Он уже было прикорнул, но встрепенулся от голоса жены.

— Развлек бы жену чем-нибудь!

— Чем?

— Ты, кроме пилы, о чем-нибудь говорить можешь?

— О чем?

— О высоком, возвышенном. О святых целителях или битвах с огнедышащими драконами.

— Могу! — уныло вздохнул Николай.

— Вот, послушай, что я тут прочитала… — Аликс подошла к столу, взяла книгу с яркой цветной обложкой и открыла на заложенной странице.

— Опять про раджу? — Николай заглянул в название.

— Слушай! — Аликс с загадочной улыбкой приступила к чтению:

«Она еще не знала любит ли его, но внизу (чуть пониже живота) уже что-то свербило, не давая отвести от раджи томного взгляда. Он тоже понимал это! Хотя и не был уверен до конца, потому что его конец оставался таким же холодным, как вода в Северо-Ледовитом океане. Она склонилась на его убеленную сединами грудь, при прикосновении оказавшейся шелковистой. Чтобы не упасть, она крепко ухватилась обеими руками за пульсирующий сгусток мышц между его ног.

— Поздно становиться девственником! — подумал старый раджа и изо всей силы сжал ее грудь кулаками, испытав высшее мужское наслаждение.

Что-то теплое разлилось между ними. От пошедшего запаха у нее задрожали ноздри, налились соски, а в горло будто вставили осиновый кол. Голова кружилась от одной мысли, о том, что скоро этот плотный, мощный, пульсирующий сгусток мышц окажется у нее между ног.

— Поздно становиться девственником! — продолжал размышлять старый раджа, чувствуя, как что-то струится из него.

Прикосновение его волосатых ног заставило затрепетать ее лоно. Она вся изогнулась, готовая принять его у себя дома. Одним мощным толчком старый раджа вошел в нее, заставляя восхититься своей точностью.

— Для меня это большое наслаждение! — прошептал он ей в самое ухо.

Она только кивнула ноздрями. Ее соски набухли и пронзили его грудь. Голос раджи опустился до постельных тонов:

— Мои мужские органы в рабочем состоянии! Ты дала мне понять, что хочешь меня!

Она почувствовала необыкновенную легкость, и ответила ему:

— Твоя пульсирующая мышца пронзила меня! Я чувствую ее у себя внутри! От этого трепещет мое лоно!

От этих слов старый раджа впал в ступор, открыл рот и часто задышал, сквозь щели между зубами.

— Все-таки поздно становиться девственником! — последний раз отметил старый раджа, издал неистовый протяжный вопль и рухнул на нее всей мощью своего все еще мускулистого тела.

Она задрыгалась под ним, немилосердно раздирая ногтями что-то поджарое и волосатое чуть пониже спины. Желание в последний раз потрясло ее до самых пяток, мурашки затанцевали по голой спине, душераздирующий крик огласил окрестности океана.

— О! Мой гот! Дас ис фантаснишен! — шепнул он ей в ухо и затих.

Слезы струились у ней по волосам, а ее улыбка показала, что она покинула этот мир, и находится на небесах от счастья…

Когда она проснулась на следующее утро, раджи уже не было, а в своем пупке она обнаружила огромный величиной с крокодилье яйцо бриллиант и записку: «Гуд бай, крошка! Пусть этот скромный бриллиант будет напоминанием обо мне! Твой раджа!

P.S. Увы! Мне слишком поздно становиться девственником!».

— Ну, как? — Аликс облизнула пересохшие губы.

— Это больше по вашей женской части…

— Тебе что не понравилось?!

— Чего сразу не понравилось? Нормально! Даже очень хорошо! — поспешил заверить Николай.

— Да! Раджа — это настоящий мужчина! Сейчас это большая редкость!

— М-да!

— А что больше всего тебя зацепило?

— Как он в пупок бриллиант положил! — подумав, ответил Николай.

— Да! Это поступок настоящего мужчины!

— Представляю себе этот пупочек!

— А как он написал ей: «поздно становиться девственником!». Неужели не понравилось?!

— Понравилось!

— В этих словах и юмор, и ирония, и глубина! Огромная глубина!

— Да! Глубина действительно огромная!

— Я просто извилась вся, когда читала! А ты сидишь, как истукан! Зеваешь! Будто тебя это не касается! Хоть бы всплакнул для приличия!

— Видишь ли, дорогая Аликс, я очень хотел заплакать. Сам не знаю почему не заплакал.

— Вот, что значит настоящая книга. Не то, что твой Гюго! Пишет хрень всякую, а потом сидит в своем Париже и над тобой смеется!

— Чего он смеется?

— Охмурил тебя всякой ересью. Ты и рад стараться. Давай! Все поджигать, бить, крушить! Революция ему в голову втемяшилась!

— Я же говорю, что не было меня в Петрограде.

— Начитался всякой ерунды и споришь теперь со мной! Ведь есть же хорошие книги: про целителей, про битвы с огнедышащим драконом, про раджу. Их читаешь, и душа радуется! Нет! Главное, чтоб вопреки мне! Чтобы Аликс насолить!

— Э-хе-хе!

— Чего надулся, как мышь на крупу? — она подошла к книжной полке и стала что-то искать. — Нет, чтоб хоть сейчас смирить свою гордыню. Сказать:

«Прости меня, Аликс! Прости за то, что я загубил твою жизнь!».

— Угу! — понуро вздохнул Николай.

— Вот тебе и «угу»! Смотри сюда! Вот, то, что нам сейчас нужно! Про святого целителя Пафнутия! Прочтешь один раз и считай, как в святой воде искупался. Вся твоя революционная зараза мигом из башки улетучится!

— Про целителя? — Николай озадаченно повертел в руках книгу. — Какой-то Епифан написал. Это имя или псевдоним?

— Тебе как разница? Читай вслух! Я на пятнадцатой главе остановилась.

«Святой целитель Пафнутий размахивал кадилом в низкой прокопченной церкви. Марфа — посадница стояла рядом в белом сарафане и лаптях на босу ногу.

— Почто пришла, Марфа? — строго спросил целитель, снимая рясу (служба уже закончилась).

— Чирей выскочил, отец! — пожаловалась Марфа, приподымая края сарафана и обнажая белую молочную ляжку.

— Где?! — лукаво прищурился целитель.

Он был теперь в одной майке. Марфа невольно попятилась, видя его могучие мускулы и широкую огнедышащую грудь. Внезапное желание охватило ее всю от волос до кончиков пальцев. Марфа почувствовала, что еще секунда и она не совладает с собой. Огромная седая борода Пафнутия приятно пощекотала ее лоно. Его ловкие сильные руки без труда обнаружили чирей. Она вскрикнула: то ли от боли, то ли от страсти, которая заставила прижаться к его волосатой груди, при прикосновении оказавшейся пушистой.

— У тебя еще один чирей?! — лукаво спросил целитель.

— Да! — подтвердила она, чувствуя, что ее неудержимо тянет к этому могучему человеку.

— Я знаю, где найти его! — подмигнул он.

В тот же миг она почувствовала, как его сильные руки шарят у нее в лоне. Одновременно она поняла, что что-то не так между его ног. Будто гладь океана внезапно взбаламутилась, и волны стали биться о его берега.

— Что случилось, отец Пафнутий? — сгорая от любопытства, спросила Марфа.

Вместо ответа он схватил ее под мышки, приподнял над полом и мощно опустил прямо на раскаленный кинжал. Вначале она ничего не поняла. Не сразу до нее дошло, что она сидит на кинжале, который, казалось, вот-вот дойдет до ее горла.

— Разве вы лечите чирей, отец Пафнутий? — все-таки нашла в себе силы спросить Марфа.

Но он не стал отвлекаться на разговоры. Мощными движениями ягодиц он подбрасывал ее к самому куполу и ловко ловил на свой могучий инструмент. Ее груди, как два огромных парашюта, позволяли плавно и точно катапультироваться прямо на огнедышащую цель. Она не переставала голосить:

— Чирей! Чирей! Я пришла лечить чирей… О! Мой чирей!

Через час таких упражнений она начала задыхаться.

— Я пришла лечить чирей! — прокричала она в последний раз и потеряла контроль над своими мыслями.

Еще секунда и сдавленный крик огласил своды церквушки. Отец Пафнутий перевернул ее вверх тормашками и мощно повторил!

Его эксклюзивный инструмент раз за разом проникал в самые потаенные уголки ее тела, в сотый и тысячный раз заставляя оказаться на вершине блаженства.

Только к утру безжалостный Пафнутий отпустил ее. Не помня себя, она добралась до дома и рухнула на кровать. Лишь к вечеру она очнулась и вдруг обнаружила, что вся покрылась какой-то подозрительной сыпью!

— Ай да Пафнутий! — подумала она. — Наградил, паразит, гонореей… Придется снова идти лечиться!

Марфа сползла с кровати, и, что было сил, побежала к святому целителю Григорию, живущему в соседнем селе за рекой».

Николай остановился перевести дух.

— Ну, как!? — Аликс бросила красноречивый взгляд на супруга.

— Сильная вещь! Очень подымает дух! Я, когда читал, прямо чувствовал, что становлюсь все бодрее и чище помыслами!

— А ты бы мог такое написать?

— И?

— Предлагаю кандидатуру Николая Романова!

— Че? — Колчак от удивления выпучил глаза.

— Вы поймите, Александр Васильевич, все эти Корниловы, Деникины, Алексеевы ему в подметки не годятся. Все это пыль! Не тот калибр!

Колчак неспешно выпил водки, затем задумчиво закурил сигарету. Савинков терпеливо ждал ответа, поигрывая тростью и внимательно разглядывая цветастые обои купе.

— Вы что же хотите восстановить династию? — спросил, наконец, Колчак.

— Непременно!

— Оригинально!

— Хватит всяких демократий! Наигрались!

— А о последствиях вы подумали?! Вас же первого расстреляют! Вы бомбы взрывали, министров убивали. Думаете, вам это просто так сойдет с рук?

— Я, Александр Васильевич, игрок! Только играю я не в карты и не шахматы. Свергнуть царя, посадить его в тюрьму, потом снова восстановить на престоле! Потом опять свергнуть! Не правда ли, забавно?! — Савинков залихватски щелкнул пальцами. — В последнее время мне стало скучно жить! Хочется сделать что-нибудь такое, чтобы весь мир вздрогнул.

— У вас с головой все в порядке? Не проверялись?

— И не сомневайтесь, что я это сделаю! С вами или без вас!

— По крайней мере, вы храбры! — Колчак задумчиво посмотрел на собеседника. — И, надеюсь, не лукавите со мной! Я буду с вами откровенен. Мне абсолютно все равно кто правит: царь, учредительное собрание или черт на горе. Главный вопрос, как победить Германию! Немцы диктуют нам свои условия. Ленин идет у них на поводу. Я должен сделать все, чтобы помешать установлению мира. Есть у меня с ними и личные счеты. Отомстить за Диму Медведева! Он был отличным моряком! Не чокаясь! До дна!

Мужчины выпили.

— При Романове худо — бедно, но воевали. Тырили, конечно, нещадно. И по жопе нам не раз давали! Но хоть какая-то движуха была!

— Я рад, что мы начинаем понимать друг друга! А то я боялся, что ваши друзья, генералы, уже вдолбили вам в голову все эти деникинские бредни! Предлагаю тост. За нового царя России Николая Второго Романова!

— А его разве не того? Большевички не расстреляли?

— Нет. Я с ним держу связь через своих людей. Сейчас он в Екатеринбурге и уже дал согласие вернуться на престол!

— Вот как? И что он? Все пилит?

— Пилит! И о погоде в каждом письме пишет!

— Значит, все в порядке! — улыбнулся Колчак. — Был я у него как-то в Царском. Собрались генералы, командующие армий, ждем. Час проходит, два! Нам с фронта звонят — немцы наступают! А мы ничего решить не можем! Сидим, как дураки. Наконец, входит Николай: пила под мышкой, сам весь в опилках! Красавец! — Колчак стукнул по столу кулаком. Стакан с водкой перевернулся, и она залила стол. — Где Россия?! Я спрашиваю! Где Устав?! Где дисциплина?! Погоны и те, твою мать, отменили! Свобода у них видите ли! Демократия! Взял бы шомпола и по голой заднице! Получите, свободные граждане!

— Николай войну возобновит — это факт! — согласился Савинков. — В последнем письме писал, что хочет повоевать с Англией!

— Неплохо! — воодушевился Колчак. — Такие морские сражения можно закатить! Аж дух захватывает!

— Завтра будем в Екатеринбурге! В багаже у меня разобранный пулемет и несколько бомб. Есть еще парочка револьверов и браунинг. Патронов в достатке. Тут главное внезапность! Никто и пикнуть не успеет!

— Не ссы, морячок! Полный вперед! Задраить люки! Отдать швартовые! Я тебе ща свои стихи прочту:

Раньше рано я вставал!

Честь всем старшим отдавал!

А теперь я стал нахал!

Потому что адмирал!

Раньше лишь чаишко с мятой

По утрам я выпивал!

А теперь всегда поддатый!

Потому что адмирал!

Раньше я, как вижу даму,

Так в штаны сейчас наклал,

А сейчас лишь снял панаму

Гордо дальше прошагал!

Дамы ходят и мечтают.

Этой дал, а той не дал!

Я по морю лишь скучаю

Потому что адмирал!

— Иди ко мне! — Колчак прижал Савинкова к груди. — Люблю тебя! Хоть ты и бродяга сухопутный, но душа у тебя морская! Давай «Варяга» споем?!

— Давай лучше «Боже, царя храни»! Только тихонько, с душой!

Колчак и Савинков обнялись и запели гимн Российской империи.

— Я?!

— Ты!

— О чем?

— Да хоть бы, к примеру, о товарище Юровском! Вот была бы книга!

— Что же мне о нем писать?

— Да, хоть бы, как он нас лечил с царевичем Алексеем. Какой это классный целитель! Как божья благодать шла из него!

— Чего из него шло? — с подозрением переспросил Николай.

— Благодать божья!

— М-да, лечил он вас хорошо. Правда, Алексей все-таки умер!

— Товарищ Юровский обещал все объяснить.

— Ну, да! Я разве спорю?

— Вот и опиши это в стихах. Да здесь материала на поэму хватит!

— Прямо не знаю! — почесал бороду Николай. — Я бы лучше манифест написал. Мне оно как-то сподручнее!

— И это все на что ты способен? — недовольно поморщилась Аликс. — Другой бы мужчина целую поэму сочинил! А ты какой-то жалкий манифест.

— Ты пойми, дорогая Аликс! Не могу я поэму сочинить! При всем моем желании!

— Почему? — Аликс достала из косметички лак и начала красить ногти.

— Это будет против порядков и обычаев земли русской!

— И чем же ты нарушишь обычаи? — Аликс посмотрела на ставший ярко красным ноготок мизинца, удовлетворенно хмыкнула и продолжила.

— Ты пойми! — Николай подсел к жене и заговорил горячо и проникновенно. — Я глубоко и безгранично люблю и уважаю товарища Юровского. Очень его ценю. Он — классный целитель. Хорошо лечил тебя и особенно царевича Алексея. Царствие ему небесное! Все это так. Но пойми и ты меня. Мои предки триста лет Россией правили. Я — наследник царской династии. А он кто по происхождению?

— Не знаю! — призналась Аликс.

— Вот именно! — подхватил Николай. — Возможно, он, конечно, потомок князей. Чем черт не шутит! Может, даже он происходит от Рюриковичей или Гедиминовичей. Не спорю! Но именно наш род Романовых был выбран Земским собором в 1613 году от рождества Христово в управители земли русской. Стало быть, мы превосходим знатностью все иные рода и фамилии! — Николай тревожно оглянулся на дверь и продолжил уже полушепотом. — А вдруг он жид?!

— Не ругайся!

— Видишь ли, дорогая, когда мы вместе с ним парились в бане, я совершенно случайно обратил внимание на его пенис…

— Хватит! — перебила Аликс. — Меня твои грязные сплетни не интересуют!

— Послушай…

— Нет! Это ты меня послушай! — Аликс выставила вперед руки, давая лаку просушиться.- Отрекшись от престола, пойдя на союз и дружбу со всякими революционерами типа Столыпина или Ленина, ты сам себя поставил в это дурацкое положение! Или я не права?

— И что теперь жидам хвалебные оды сочинять?

— Ты чего распетушился?

— Терпения не хватает! Всю жизнь покоя нет! Недаром я родился в день многострадального Иова! Ох, недаром!

— Смотри, какой петух!

— Совсем на голову сели! Юровские какие-то, жидовские… Сил моих больше нет!

— Ты бы свой характер засунул в одно место! А то только дома на жену орать смелый!

— Но дорогая Аликс…

— Всю жизнь мне загубил! Алкоголик проклятый!

— Уже месяц спиртного в рот не брал!

— Я тебя предупреждала, чем твой алкоголизм обернется! Но ты же меня никогда не слушаешь!

— Причем здесь мой алкоголизм? Пью я или не пью, от этого ничего не зависит!

— А кто революцию проспал с пьяных глаз?!

— То я революцию устроил, то я ее проспал! Ты, дорогая, определись!

— Определюсь! Кто скамейки в саду порубал? Кто дверь в столовой выломал? Варвар!

— Просто размял свои члены!

— Короче, все! Терпению пришел конец!

— И че ты мне сделаешь? Рожу что ли расцарапаешь?

— Не могу больше! — Аликс подбежала к окну и прижалась лицом к стеклу. — Уйду, куда глаза глядят! Хоть в монастырь!

— Как ты уйдешь? Мы взаперти!

— Побыстрей бы пришел товарищ Юровский! — Аликс молитвенно сложила руки, обращаясь к небесам. — Господи! Только, чтобы он пришел! Господи!!! Услышь меня!

— Ты к Юровскому что ли уйти собираешься? — ревниво поинтересовался Николай.

— А хоть бы и к нему! — с вызовом обернулась жена.

— Час от часу нелегче!

— Революция освободила нас, женщин! И я могу уйти от тебя к кому угодно! Я — свободная женщина! Эмансипированная!

— Какая?

— Всю рожу тебе расцарапаю, и с Юровским за границу убегу!

— Вот те раз! — Николай только хлопал глазами.

— Хватит мной помыкать! Натерпелась при царском режиме! Я на развод подам!

— Чего ты взбеленилась? — с опаской смотрел на жену Николай. Он уже жалел, что ввязался в этот разговор.

— Поэму он сочинять не хочет! Подумаешь какой чистоплюй выискался. А «кровавое воскресение» кто устроил? А Ленский расстрел рабочих?! Кто?!

Я тебя спрашиваю!

— Ты ж сама меня за это хвалила! — напомнил Николай.

— Я — слабая женщина. Ничего в политике не понимаю. Ты мной помыкал, как хотел! Мне только сейчас, после революции глаза открылись! Товарищ Юровский столько про тебя интересного рассказал…

— И что он рассказал?

— Кто после Ходынки на балу танцевал?! Паразит! Отвечай мне! Танцевал?

— Ты же сама со мной танцевала!

— И ты мне это смеешь говорить?!

— Ты напрасно на меня кричишь, дорогая! Ты даже не знаешь какой прекрасный манифест я собираюсь сочинить для товарища Юровскому!

— Ну, смотри! — погрозила кулаком Аликс. — Если опять задумал про свою революцию что-нибудь ввернуть, учти, я на пределе!

Николай присел на корточки у окна и начал писать. Он с трудом подбирал слова, что-то черкал, рвал уже исписанные страницы. Наконец, манифест был готов. Вот он:

«Когда мы, волею Господа Бога, отреклись от престола (в марте прошлого года), мы исходили из того, что нашему любимому народу достаточно сделать последнее усилие, чтобы разгромить коварного и жестокого врага (кайзеровскую Германию).

Мы тогда не могли предполагать, что Господу Богу угодно послать новое испытание нашей несчастной Родине.

На днях нам стало доподлинно известно из самых надежных источников, что на помощь уже сломленному и уничтоженному врагу с неба спустился новый подлый враг, сила которого огромна, а богохульство ужасно! У врага этого много имен: великий дракон, древний змий, чудище рогатое, зверь с семью головами, дьявол, сатана. Но теперь его зовут еще товарищ Ленин.

В дни великой борьбы с Германией и примкнувшим к ней дьяволом в лице товарища Ленина, решили мы, по повелению Господа Бога, сказать свою последнюю волю.

Делаем это с тяжелым сердцем. Но понимаем, что другого выхода нет. Ибо участие дьявола резко изменило стратегическую обстановку и грозит бедственно отразиться на дальнейшем ведении упорной войны (особенное беспокойство вызывают воздушные налеты дракона).

Все будущее дорогого нашего Отечества требует от нас принятия чрезвычайных мер, на которые мы ни в коем случае не пошли бы, если не подлое и вероломное нападение сатаны!

В эти решительные дни в жизни России почли мы долгом совести облегчить народу нашему его сражение с опаснейшим противником и признали за благо признать господина Юровского целителем, посланным нам Господом Богом на подмогу.

Во имя горячо любимой Родины призываем всех верных сынов Отечества к исполнению своего святого долга: помочь товарищу Юровскому в его миссии.

Да поможет Господь Бог России!

Подписал: Николай Романов.

г. Екатеринбург. Дом Ипатьева. 16 июля 1918 года».

Глава 2. Спасти императора!

В этот день на промежуточной станции в поезд Омск-Екатеринбург вошло двое странных пассажиров.

Один из них, одетый в трофейную шинель и валенки, явно старался походить на простого солдата, возвращающегося с войны (их в то время немало бродило по России). Но по горделивой осанке и манере держаться в нем легко угадывался человек высокого воинского звания. Фуражку он надвинул на глаза, так что лица почти не было видно.

Второй был одет в щегольское пальто из дорогого английского сукна. В руках он держал элегантную трость с золотым набалдашником, а в зубах дымилась гавайская сигара. Лицо его, казалось, ничем не было примечательно. Но если вглядеться, оно выдавало в нем человека бывалого, с большой силой воли и ведущего нездоровый образ жизни. На окружающих он смотрел гордо и даже презрительно.

Оба пассажира зашли в купе первого класса и закрылись изнутри.

Несколько минут в купе было тихо. Штатский и военный с интересом рассматривали друг друга. Штатский при этом беспрерывно крутил в руках трость, а военный замер без движения, напоминая чем-то статую римского патриция.

Первым молчание прервал штатский:

— Много слышал о вас, Александр Васильевич! Рад лично познакомиться! — он приподнял шляпу, подержал ее в руках, а затем аккуратно положил на столик перед собой.

— Зачем вы меня звали, Борис Викторович? Надеюсь, не только для того, чтоб выразить свою радость? — тот, кого назвали Александр Васильевичем, снял, наконец, военную фуражку.

Волосы у него были с проседью, а на лбу отчетливо проступали морщины. Глаза смотрели серьезно и устало. Строгое выражение лица подтверждало догадку, что он был представителем высшего командного состава.

— Разумеется, нет! И не смотрите на меня так, будто я отвлек вас от важных дел! — штатский фамильярно похлопал военного по коленке и посмеялся одними глазами. — Насколько мне известно, дела ваши — пшик. Собираетесь пробираться к Деникину? Или мотать за границу? А, позвольте спросить, на какие средства вы там собираетесь существовать? Спешу разочаровать. Я в Европах пожил! Это еще в России голая мужская задница может иной раз вызвать сочувствие, а в Европе ничего, кроме презрения, вы не дождетесь! Да еще может случиться такая неприятность, что какой-нибудь лорд просунет вам в вашу голую попку! В Европе это все больше входит в моду!

— Я попросил бы вас не забываться, Борис Викторович! — военный решительно убрал со своей коленки руку собеседника. — Чем я собираюсь заниматься — это мое личное дело. По крайнем мере, вам я отчет давать не намерен! И не употребляйте в моем присутствии грубых слов! Может быть, вы с вашими революционерами к этому привыкли! Я — русский офицер! И хамить себе не позволю!

Военный немного помолчал, испытующе посматривая штатского.

— Скажите лучше, куда мы едем?! А то как-то все таинственно. Предложили бесплатные билеты до Екатеринбурга. Интересно, почему только до Екатеринбурга. А до Парижа у вас, случайно, нет?

— Нет!

— Я согласился на встречу с вами по двум причинам! — Александр Васильевич загнул указательный палец. — Во-первых, я все равно собирался в эту сторону. Так что нам по пути. Во-вторых, — он загнул второй палец, — вы обещали бесплатные билеты и интересное предложение! Прямо меня заинтриговали! Что за предложение? Вы же знаете о моем отношение к вашим революциям!

— Знаю! — по-прежнему посмеиваясь одними глазами, кивнул штатский.

— Я, разумеется, много слышал о вас! — продолжил военный. — Хочу, чтобы между нами была полная ясность! Мне глубоко противна вся ваша революционная деятельность. Все эти бомбы, террористы и прочее. Поэтому давайте без взаимных любезностей. Извольте объясниться!

— Не обижайтесь, адмирал! — штатский с наслаждением откинулся на кожаную подушку. — Право не стоит! Вы покоряли Северный полюс и воевали. Я взрывал бомбы и убивал губернаторов. Но все это в прошлом. Сегодня совсем другое. У власти большевики. Кстати, не желаете закусить?

Штатский достал из широких карманов пальто хлеб, колбасу и бутылку водки.

Военный некоторое время подумал, но все же кивнул головой. Водка была разлита по стаканам, и попутчики выпили, не чокаясь. Военный закусывать не стал, а штатский с аппетитом съел бутерброд с колбасой.

— У нас с вами, адмирал, одна задача. Согласны? — штатский старательно прожевывал колбасу.

— Интересно какая? — не скрывая иронии, усмехнулся адмирал.

— Во-первых, доехать до Екатеринбурга! Во-вторых, спасти Россию! — серьезным взглядом посмотрел на него штатский.

— Выражайтесь яснее! — тон адмирала стал еще более строгим. — Если вы собираетесь играть в загадки, потрудитесь найти себе для этого более благодарного собеседника!

— Терпение! Всем нам не хватает терпения. Как вы относитесь к Деникину?

— А вы?

— Я думаю, что все эти Деникины, Корниловы и прочие — балбесы! Чего они хотят? Учредительного собрания? Бред! Учредилку большевики разогнали и правильно сделали!

— Что вы несете?

— Вы не глупый человек, адмирал. Скажите, разве могут пятьсот или семьсот болтунов управлять Россией? То-то и оно! Учредилка — это словоблудие. А России нужна твердая рука! Иначе страна просто распадется на части! Так что по мне лучше уж Ленин с его совдепами!

— Не понимаю, куда вы клоните?! В большевики решили меня агитировать?

— Помилуйте! Мне с большевиками не интересно. Нет в них романтики. Сплошной грубый материализм. Маркс, теория прибавочной стоимости и прочая экономика. А я, между прочим, поэт. Кстати, вы читали мои книги?

— Не читал!

— Напрасно. Я публикуюсь под псевдонимом Ропшин. Слышали?

— Не слышал.

— Ну, да! Вы же — адмирал. Любимые книжки, наверное, про пиратов?!

— Вы забываетесь! Если не угомонитесь, вылетите из купе!

Раздался гудок паровоза. Поезд дернулся и начал набирать ход. Штатский облегченно вздохнул и снова разлил водку.

— Слава богу, тронулись! — заметил он. — Выпьем за то, чтобы доехать без приключений! И за взаимопонимание между родами войск!

— Хороший тост!

Пока адмирал пил, штатский молниеносным движением руки выхватил из пальто револьвер.

— Руки на стол! — скомандовал он

— Что за шуточки? — адмирал спокойно поставил стакан и положил руки на стол. Ни один мускул не дрогнул на его лице.

— Поражаюсь вашей выдержке, Александр Васильевич. Сидите под дулом террориста и не волнуетесь. Умереть не боитесь?

— Перестаньте болтать. Делайте свое дело! — спокойно заметил адмирал.

— Пристрелю вас, а труп в окошко! — усмехнулся штатский. — Найдут вас пьяным, с дыркой во лбу! Если найдут…

— Вас послал Ленин?

— Вы забыли, Александр Васильевич, что я не большевик! — террорист нагло ухмыльнулся.

— Я плохо разбираюсь в оттенках красного цвета! — адмирал скорчил презрительную гримасу.

— Может, желаете что-нибудь передать жене или близким?

— Передайте, что я глупо попался в ловушку. В шинели у меня письмо для жены. Отошлите его в Париж. Адрес указан!

— Жена, значит, у вас в Париже. Все вы, патриоты, очень любите Россию, а родственников за границу отправляете.

— Не ваше дело. Обручальное кольцо отдайте моей любовнице, Тимиревой. Адрес в левом кармане гимнастерки. Там же деньги.

— Еще что-нибудь?

— Все.

— Даже стрелять неинтересно! — штатский с досады махнул рукой и спрятал револьвер в карман. — Не сердитесь. Маленькая проверка на вшивость.

Адмирал нервно подернул верхней губой:

— Вы ненормальный?!

— Просто хотел проверить, так ли смел адмирал Колчак, как говорят. Дело, которое я хочу предложить, требует отчаянной смелости!

— Мы с вами битый час беседуем, а чего вы от меня хотите, господин Савинков, понять не могу! — Колчак залпом махнул стакан водки. — Пистолетами размахиваете, несете ересь какую-то!

— Хорошо. Поговорим серьезно! Я тут как-то думал о судьбе нашей Родины, и внезапно меня озарило. Будто током ударило!

— Интересно!

— Вот что я понял. Никакие учредиловки, земские соборы и прочие парламенты России не нужны. Как только у нас начинается парламент — в государстве смута. Нам нужна сильная рука. Такая, чтоб могла врезать, и мало не показалась. Чтоб всех этих парламентариев и прочую либеральную мразь в бараний рог скрутила! Вот тогда в России будет спокойствие и благодать.

— Постойте. Я догадался! — Колчак неторопливо закурил сигарету и внимательно осмотрел собеседника с ног до головы. — Вы себя в диктаторы предлагаете?

— Лично я, адмирал, был бы рад! — улыбнулся Савинков. — Но, увы! Народ меня не примет. Не потому, разумеется, что я плох для него. Наоборот, слишком хорош. Я — сентиментален, в сущности, незлобив, интеллигентен. Народ посчитает меня слабыми. Нет! Тут нужен паренек, который умеет делать садомазо!

— Диктаторы бывают разные! — возразил Колчак.

— Нет! Если уж ставить диктатора, то отъявленного! Иначе нет смысла!

— Уж не меня ли вы, любезный Борис Викторович, имеете в виду? — впервые за время разговора улыбнулся Колчак.

— Как вы могли подумать такое, уважаемый Александр Васильевич?! — Савинков протестующе замахал руками. — Вы, конечно, не без тараканов в голове. Но отморозком я вас не считаю.

Глава 3. Звезда по имени «Ю»

За задним фасадом дома Ипатьева цвел сад. В теплый июльский день он благоухал запахом тополей и акации. Звучали трели цикад и песни соловьев. На скамейке под раскидистым вязом сидели двое: уже знакомая нам Аликс

и широкоплечий моложавый брюнет с бородкой клинышком и небольшими усиками. Одет он был в красную рубашку и широкие кожаные штаны. На поясе болталась кобура из-под маузера. Мужчина был Юровский, сотрудник ВЧК и начальник охраны Ипатьевского дома.

Юровский наклонился к собеседнице и говорил ей почти в самое ухо:

— Александра Федоровна! Поступили сведения о вашем сыночке. Крепитесь!

— Что?!

— Не волнуйтесь. Новости хорошие. Посмотрите на небо.

Она покорно подняла глаза.

— Видите вон ту звезду, которая чуть отливает красным! — Юровский показал на одну из звезд.

— По-моему, это Марс.

— Эта звезда говорит о том, что царевич Алексей с рождения болен гемофилией!

— Так оно и есть! — вскрикнула пораженная Аликс.

— Рядом с этой звездой еще две. Видите?

— Вижу.

— Это два божьих целителя. Они оберегали царевича от смерти. Если смотреть очень долго и не мигая, то на одной из звезд легко можно прочитать букву «Г».

— Какую букву?

— «Г»

— Что это значит?

— Имя целителя!

— Я догадалась! Буква «Г» — это Григорий Распутин! — она в волнении прижала руку к губам и чуть прикусила мизинец.

— Вы очень умны, Александра Федоровна! Видите, какая она тусклая. Это значит, из нее ушла божья благодать. Она только наблюдает, но сделать ничего не может. Скоро она упадет!

— Бедный друг! — грустно перекрестилась Аликс.

— Теперь посмотрите на вторую звезду! — вдохновенно продолжил Юровский. — Если смотреть на нее всю ночь, не сводя глаз, и при этом молиться, то легко можно прочесть букву «Ю». Догадайтесь, что она означает?

— Юровский?

— Совершенно верно. Это я! Видите, как ярко горит моя звезда?!

— Она горит даже ярче, чем звезда моего сына!

— Это так.

— Значит, мой сын будет жить?!

— Не торопитесь с выводами. Если присмотреться, то очевидно, что звезда «Ю» разгорается все ярче! Догадываетесь, Александра,

о чем говорит этот знак?!

— Я должна помолиться! — Аликс опустилась на колени и несколько раз ударилась головой о землю.

— Что сказал бог? — поинтересовался Юровский.

— Бог не дал мне ответа.

— Сегодня ночью ко мне приходил Николай Угодник! Там, на небе, очень волнуются о вашей семье. Просили передать, чтоб вы держались!

— Спасибо!

— Передали тайные письмена! — Юровский показал засаленный листок бумаги с какими-то цифрами. — Поговорили и о вашем сыночке. Решили оставить его на небе! Место уже подыскали: с царями православными да святыми угодниками!

Аликс перекрестилась.

— А вам просили передать, чтобы не унывали. Вас скоро призовут!

— Куда?

— Туда!

— Что-то уж больно рано! — испуганно встрепенулась Аликс.

— В связи с революцией!

— Это тут причем?!

— Поражаюсь вам, Александра Федоровна! Россия гибнет, а вы тут ни при чем?!

— Просто как-то неожиданно! Я думала, у меня еще лет тридцать впереди! Чувствую в себе много сил, энергии! Столько планов! Столько всего несбывшегося!

— Чего тянуть кота за хвост?

— В смысле?

— Как бы потом поздно не было!

— Не поняла.

— На небе надо попадать чистым, как невеста перед первой брачной ночью. А жизнь наша, увы, такая, что повсюду зло и нехорошие соблазны. Разве не знаете, как это бывает!? Закружит голову какой-нибудь гусар… Это я для примера! — заметив ее протестующий жест, оговорился Юровский. — Здоровье, между нами говоря, у вас не очень. Стенокардия, давление выше нормы! Я же целитель! Хватит удар в самый неподходящий момент! И отправишься на суд Господень во грехе!

— Не приведи, Господь!

— Вот и я говорю. Тянуть с этим делом никак нельзя! Раньше умрешь — быстрее окажешься на небе.

— И когда?

— Недолго осталось. Надо только закончить одно дело.

— Какое?

— Ты должна передать мне бриллианты!

— Чего?!

— Так велел Николай Угодник! — пояснил Юровский. — Мне ваши драгоценности, конечно, ни к чему. Но Николай Угодник настаивает.

— Это же семейные драгоценности!

— Что с того?

— Как я могу их отдать?

— Вопрос, в сущности, пустяковый. Ты уходишь в лучший мир. Драгоценности с собой туда взять не получится! Правильно?

— Я все-таки сомневаюсь… Стоит ли мне так рано уходить!

— Опять двадцать пять! Вчера об это говорили, позавчера! А ты все сомневаешься! Не понимаю тебя!

— Тебе легко говорить!

— Короче. Ты уходишь в лучший мир, а бриллианты остаются бесхозными! Кому же их оставить, как не мне?! Твоему лечащему врачу!

— Бриллианты то семейные!

— И что с того? Семьи то не будет!

— Кому-то из семьи нужно остаться! — стояла на своем Аликс.

Юровский задумался не больше, чем на несколько секунд:

— Я думаю, мы эту проблему решим. Ты передашь драгоценности сыну.

— Так он же на небесах!

— Другому сыну!

— Какому другому? — Аликс нервно рассмеялась.

— Николай Угодник решил назначить сыном меня!

— Как это тебя?

— Такие вот дела! Я, конечно, решительно отказался, но они там, на небесах, разве кого слушают? Приняли решение и точка! Наше дело исполнять! — Юровский сделал паузу и проникновенно продолжил. — Не нам с вами, Александра Федоровна, менять волю Николая Угодника. Не нам, грешникам, его судить! Поверьте, не нам!

— А звезды, что говорят? — Аликс растерянно посмотрела на небо.

— То же самое. Абсолютно, то же самое! Посмотрите, как ярко сверкает звезда «Ю»! Приятно посмотреть!

— А что люди скажут? Пойдут сплетни. Когда я тебя родила? От кого?

— Не волнуйся. Я не родной сын! Усыновленный! — Юровский погладил ее по коленке. — Ну, пожалуйста, мамуля! Я буду самым почтительным сыном на свете!

— Как же я балдею от твоих сеансов! — закрыла глаза Аликс.

— Ну, мамочка! Ты совсем не заботишься о своем сыночке! — Юровский оглаживал ее по коленям. — Где наши бриллиантики? Куда ты их припрятала?

— Мне так спокойно, когда ты гладишь меня! — Аликс расслабленно вытянула ноги. — Какая чудесная ночь! И мы одни! Даже не верится! Гладь меня, гладь! Не останавливайся!

— Поверь моему врачебному опыту, как только ты отдашь бриллианты, тебе сразу станет легче!

— Проказник!

— Да ну тебя на фиг! — Юровский резко убрал руку и отодвинулся.

— Ты че?

— Я обиделся! — он нервно закурил. — Я вообще не знаю, нужны тебе мои сеансы или нет?

— Нужны!

— Николая Угодника не слушаешь! Звезды тебе вообще до фени!

— А причем здесь Николай Угодник? В чем я его не слушаюсь?

— Во всем! На небо отправляться не хочешь, бриллианты сыну не отдаешь!

— Что ты заладил одно и тоже: бриллианты да бриллианты? Сигаретка есть?

Юровский молча протянул ей пачку и коробок.

— Мне нравятся с ментолом! — скривилась она.

— А больше тебе ничего не нравится? Ребята в ЧК говорят, зимой будет голод!

— Фигня все это!

— У тебя все — фигня. Никто ж не сеял. Урожай соберем с гулькин нос! И тот собирать некому. Все вокруг воюют! Красные, белые, зеленые, чехи какие-то. На Украине немцы! Вагонами зерно в Германию везут! В Архангельске, говорят, англичане скоро высадятся. — он грустно вздохнул. — А ты еще умирать не хотела! Не понимаешь, как тебе повезло.

— Я и сейчас сомневаюсь! Мне детей подымать надо! Кто их без меня в люди выведет!?

— Каких детей? Они тоже с тобой отправляются!

— И ты?

— Я — приемный. Это другое дело.

— Странно все это!

— Николаю Угоднику не странно, а тебе странно! Двадцать пятый раз объясняю: поскольку ты не сегодня-завтра отправляешься в рай небесный, бриллианты тебе больше не нужны. Семья твоя отправляется вместе с тобой. В этой ситуации я, как приемный сын и лечащий врач, готов принять на себя заботы о твоем имуществе. Естественно, не для своих потех, а для битвы с огнедышащим драконом! Я хочу сделать из бриллиантов пуленепробиваемую кольчугу!

— Кольчугу?

— А ты думала для чего они мне? Бриллианты — самая надежная защита от зубов дракона!

— Кстати, ты мою туфлю с бриллиантовой застежкой не видел?

— Какую туфлю?

— У доктора Боткина челюсть пропала, у меня туфля.

— Ты меня подозреваешь?

— Просто спросила.

— Я ведь обидеться могу!

— Не обижайся.

— Ты можешь не доверять людям. Но мне, своему приемному сыну и лечащему врачу, обязана доверять.

— Я доверяю.

— Тогда рассказывай, где бриллианты!

— Не могу я тебе рассказать. Мне с ними как-то спокойнее.

— М-да… Тяжелый случай! Прав, тысячу раз прав пророк Малахия, когда сказал: «Можно ли человеку обкрадывать Бога? А вы обкрадываете меня десятиною и приношениями. Проклятием вы прокляты, потому что вы обкрадываете Меня!».

— При чем тут Малахия?

— Неважно! Как говорится на нет и суда нет! На небе выходит одна правда, а на Земле другая.

— Какая правда?

— Бриллианты, Александра Федоровна, на тот свет не унесешь! А вот грехи легко!

Стемнело. Погода начала портиться. Подул холодный ветер. Где-то в отдалении раздался раскат грома. В ветвях деревьев вспорхнула птица. Аликс поежилась. Это движение не осталось без внимания Юровского.

— Небеса уже сердятся! — он многозначительно поднял указательный палец.

— Чего они сердятся?! — деланно усмехнулась Аликс.

— Сейчас ударит гром, полыхнет молния!

Тут же, как по заказу, громыхнуло пуще прежнего. Полыхнувшая молния резко осветила мефистофельский профиль Юровского. Где-то завыла собака. На Аликс все это произвело гнетущее впечатление.

— Может, в дом пойдем?

— В дом говоришь? А вот послушай, Фома ты неверующая, что мне Николай Угодник передал.

Юровский достал из кармана засаленный листок бумаги и начал читать таинственным шепотом:

— Произошла на небе война: ангел — царевич Алексей воевал против дракона с рогами — товарища Ленина! И не устоял дракон, и не нашлось уже для него места на небе. И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый дьяволом и сатаною, обольщающий всю вселенную, низвержен на землю, и ангелы его извержены с ним! И передали ангелы весть: ныне настало царство Бога на небе, потому что низвержен Ленин со своими мятежными ангелами. Итак, веселитесь, небеса и обитающие на них! Горе живущим на земле, потому что сошел к ним дьявол! Сошел он в страшной ярости от того, что побит царевичем Алексеем! Когда же увидел он, что извержен на землю, начал преследовать невинную мать царевича Алексея!

— Господи! — тихо вскрикнула Аликс.

— И, увидев такое дело, послал бог с неба своего самого сильного ангела- товарища Юровского! Послал он его получить бриллианты с невиннейшей матери царевича Алексея. С тем, чтоб потом не преследовало эту мать чудище ужасное, дракон с рогами — товарищ Ленин. И наказал сам Господь бог товарищу Юровскому, чтобы забрал он бриллианты у матери царевича. Иначе, предупредил Господь, товарищ Ленин поглотит мать царевича Алексея в пасть свою огненную. Ибо рассвирепел дракон и роет он под землей ходы, чтоб из земли вылезти и уволочь невинную мать царевича!

— Ах! — взвизгнула Аликс.

Она поджала под себя ноги и тревожно оглянулась на куст, откуда, как ей показалось, на нее смотрело рогатое чудовище.

— И превратился он за это время в зверя с семью головами и десятью рогами, а на головах печати и наколки богохульные! Подивилась вся Земля, следя за зверем; и поклонилась ему, говоря: кто ж с таким чудищем справится!? И горе настало беременным и питающим сосцами, ибо великое бедствие пришло на землю! Солнце стало мрачно как власяница, и луна сделалась красной, как кровь!

— Я боюсь, товарищ Юровский! — едва слышно прошептала Аликс.

— И ужаснулась невиннейшая мать царевича Алексея. И остался у ней только один выход из ужаснейшего положения — отдать свои бриллианты товарищу Юровскому!

— Хватит! — едва слышно прошептала Аликс. Она заслонила лицо руками. Мелкая дрожь прошла по телу.

— И пришлось ей отдать бриллианты товарищу Юровскому. Не мотайте головой, Александра Федоровна. Бриллианты отдать пришлось! Нет у вас другого выхода!

Еще один порыв ветра (сильнее прежнего) окончательно погрузил Аликс в транс. Она жадно глотала воздух ртом, как выброшенная на берег рыба, и время от времени издавала протяжные звуки, похожие на предсмертные стоны.

— И налился от этого товарищ Юровский силой великой, как плоды смоковницы во время урожая! Ибо пришел великий день, и кто перед ним может устоять?! И взорвался зверь от такого унижения, будто динамит! И удивились все, живущие на земле, видя, что зверь был, и нет его, и не явится более! И появилось новое небо и новая земля, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали. А посреди земли стояла новая Россия, сходящая от Бога с неба, приготовленная как невеста, украшенная для мужа своего. И плачет от счастья невинная мать! И украшен бриллиантами товарищ Юровский и говорит: совершилось! Я есмь Альфа и Омега, начало и конец. Ибо побеждающий получает все! Все!!! Боязливых же и неверных, и скверных, и прелюбодеев, и казначеев и всех тех, кто не хотел отдавать мне бриллианты– утопить в озере, горящем огнем и серою! И настало царствие божье, и чудо великое!

Юровский закончил. Молния еще раз озарила его. При ее свете Аликс различила у него три глаза (один был на лбу) и сияющий нимб над головой. Она повалилась без чувств.

***

Когда она очнулась, вечер снова был теплый и тихий. Ясное небо над головой светилось россыпью звезд. Никаких чудищ по близости не наблюдалось.

— Бриллианты сдадите мне через час! — распорядился Юровский, взглянув на часы. — Я буду ждать вас в кабинете! О том, что вы здесь видели и слышали, никому не говорите. И приготовьтесь к скорой встрече с Николаем Угодником. До скорого, Александра Федоровна!

Глава 4. А судьи кто?!

В подвале Ипатьевского дома за накрытым красной кумачовой скатертью столом сидели трое «судей»: русский, немец и чех.

Посередине солидно восседал «председатель суда» крупный бородатый мужчина средних лет, бывший дьякон русской православной церкви Андрей Милов. Лицо его почему-то было красным, а взгляд мутным.

История его жизни была довольно типична для России того времени. Восьмой ребенок в бедной крестьянской семье, он рано потерял умерших от тифа родителей. Деревенский священник научил его читать, писать, а также азам православной веры. С восемнадцати лет он служил дьяконом в небольшом сельском приходе.

Что с ним случилось дальше и каким образом он стал сотрудником ВЧК тайна, покрытая мраком. В своих разговорах Милов высказывал совершенно разные взаимоисключающие версии. Доподлинно известно только, что накануне описываемых событий он находился в подчинении у Юровского и охранял царскую чету.

Вторым судьей был военнопленный немец внешне очень похожий на будущего диктатора Германии Адольфа Гитлера (так и будем его называть). Своим видом он напоминал испуганного загнанного в клетку зверька.

Самым импозантным персонажем из судей был толстенький маленький чех Швейк. Он так и сиял довольством, попыхивая трубкой с душистым солдатским табачком. Юровский случайно столкнулся с ним в местном совете, и тот покорил его анархо-коммунистическими взглядами, тем более что на остальных «судей» вряд ли можно было положиться в политическом отношении. В свою очередь Швейк мгновенно откликнулся на предложение Юровского «помочь в одном деликатном деле» и теперь горел нетерпением узнать, в чем собственно это дело заключается.

— Как вы думаете, долго нам тут сидеть? — заметил Швейк на чисто русском языке (в отличие от Гитлера, который презирал русский язык, он хорошо поднаторел в нем).

— Хоть бы выпить дали! — лениво зевнул Милов. — Сидим тут на сухую.

— Точно такая история случилась со мной в Праге в 1911 году! — начал рассказ Швейк. — Тогда меня тоже попросили «помочь в одном деликатном деле». Нужно было набить морду одной шлюхе. Звали ее — Элизабет (это, разумеется, не настоящее имя, а альковный псевдоним). Так вот сидели мы однажды в пивной «У чащи» с неким Гораком. Стал он мне жаловаться на эту самую Элизабет. Рассказал про все ее штучки и сколько он всего вытерпел из-за нее! В конце концов, мы основательно нализались и пошли бить ей морду. Рядом с публичным домом Горак подобрал осколок от трубы. А я снял с себя ремень, чтобы бить ей железной пряжкой. Только у нас ничего не вышло. По пьянке мы все перепутали и ворвались в комнату не к Элизабет (она жила рядом), а к Изабелле, звезде салона. Ее мы действительно хорошенько отлупасили, но нам тоже влетело от одного ее клиента, армейского капитана. Он как раз записался к ней на прием, но мы его чуть опередили. Ох! И рассвирепел же он! Оно и понятно! Найти свою цыпочку в таком виде… Кстати, вы будете не пан Франтишек? — прервал рассказ Швейк и повернулся к Гитлеру.

— Найн!

— Вы очень похожи на пана Франтишека, который служил перед войной в публичном доме у Мадам Банжу! — с любезной улыбкой пояснил Швейк.

Гитлер бросил свирепый взгляд на собеседника, хотел что-то сказать, но передумал.

— Это все фигня! — вступил в разговор Милов. — В 1898 году служил я дьячком в одной деревеньке в Рязанской губернии! Деревенька хуже некуда: один покойничек в три месяца. Про крестины и говорить нечего! Короче, чуть там с голода не окочурился! Стал думать, как из этой задницы выбираться! Думал, думал и придумал! Стал потихоньку сам покойничков стругать. Кто из местных зазевается, я его в озере топил. Конечно, шум, гам! Человек пропал! Я больше всех ору! Через пару дней покойничек всплывает! Я его проклинаю! Типа самоубийц церковь не хоронит. Я и записки от их имени подбрасывал примерно такого содержания: «В моей смерти прошу никого не винить! Все свое имущество жертвую дьякону Милову, потому что он один понимал мою душу». Родственнички сразу ко мне! Батюшка, помоги! Не оставь своим покровительством! Отпой самоубийцу! Еле-еле даю себя уговорить. Но за хорошие бабки! Потом еще с общины бабки рубил! Типа надо место осветить, где самоубийство случилось, чтобы, значит, больше такого безобразия не было. Как же не было! Раз в месяц у нас стабильно всплывал утопленник! Иногда чаще, когда деньги нужны были. Короче, жил я, как кот в сметане. Только через год мне этот бизнес пришлось прикрыть. Народ уже что-то просек, да и полиция вокруг крутилась. Меня подозревать начали. Да и перспективы особой не было. Деревенька небольшая, почти всех, кого планировал, я утопил. Стал тогда бога молить, чтоб он меня надоумил, что дальше делать. Жить то привык на широкую ногу. И пришло мне в тот миг великое озарение и чудо Господня! Спустился ко мне во сне ангел небесный и надоумил меня грешного рубить бабки на крестинах. Стал я потихоньку местных бабенок охаживать. А бабенки злые! Мужей то я их всех утопил! Прыгнет, бывало, такая, вцепится в меня и всю ночь колбасит! Под утро я еле живой от нее уползал! Даже голос пару раз сорвал, так что на клиросе петь не мог!

— Ты че пьяный что ли? — хлопнул его по плечу Швейк.

— Не перебивай. Так вот: драли меня эти бабенки так, что Священному Синоду не снилось! А в Синоде тоже не дети сидели! Войдешь, бывало, поутру в церковь, а бабы уже там, меня ждут! Мощные такие, как танки! Друг друга пихают, чтоб до меня первой добраться! И запах от них такой, что ладан перебивает!

— А как ты в дьяках оказался? — полюбопытствовал Швейк.

— Да обычным путем. Как все! Я с детства любил дрался. Как-то (лет двенадцать мне было) одного урода до смерти забил. Труп в реке утопил. Посадить меня тогда не посадили, но слушок нехороший прошел. Тут меня местный священник и приметил. Стал докапываться, почему я в бога не верю?! А мужик он был здоровый. Кулаки пудовые! Очко заиграло! Говорю ему: «Чего наезжаешь? Верую я!». Взял он меня к себе (боксеры всегда в цене были). С тех пор и пошло-поехало!

Милов перекрестился.

— Хороший священник был! Царствие ему небесное. Старик уже в годах, а дрался, как бог! От нас через реку другой монастырь был. Так их настоятель на моего наехал. Земельный спор. Хотел он у нашей церкви аж тридцать десятин землицы оттяпать!

Милов, видимо, вспомнив что-то, улыбнулся.

— Идем мы как-то с моим батюшкой, смотрим, а на встречу из соседнего монастыря их настоятель со своей братвой шагает. Я им так вежливо говорю: «Вы че тут ходите?! Это наша земля!». Короче. Слово за слово. Отколбасили мы их. Одного монаха в реке утопили!

— Это уж слишком! — заметил Швейк.

— Не фига было по нашей территории ходить! Эх! Славное было времечко! Встану, бывало, с утра, как запою:

— Господи помилуй! Господи по-ми-луй!!! — Милов запел могучим сильным басом. Раскатистые звуки его голоса, многократно усиленные эхом разнеслись по подвалу, сотрясли стены, замерли по углам. — В соседнем монастыре уже знали, если Милов с утра поет, значит будет всем морды бить!

— Что ж ты ни разу не сидел? — удивился Швейк.

— Было дело… Замочил я на пасху одного иеромонаха (он мимо нашей церкви проходил). Тут мне не свезло. Оказалось, он из Москвы. Я то думал из соседнего монастыря. Сам митрополит кипишь поднял! Он ему родственничком каким-то приходился. Стали под меня копать! Нарыли всякого. На трех стеллажах дело не умещалось. И драки, и поножовщина, и убийства. Я не ангел! Всякое бывало! Короче, пришлось потерпеть мне за правду и боксерский профессионализм! Засадили меня в острог. Типа: следствие у них. Пришлось давать! Я тогда в долги залез… Кредит взял! Потом сослали меня в одну деревеньку в Рязанской губернии. А там жрать нечего! От голода помереть можно! В остроге хоть кормили! А тут?! Стал я от такой жизни за шиворот закладывать. Сначала кагор. Потом на саг приналег. Саг там делали ядреный: девяносто градусов. Бывало, засосешь с утра литрушечку и ходишь по деревне, ничего не соображаешь… Одному смажешь! Второму в рыло накатишь. Проснусь утром, только перекрещусь. Ничего не помню! Как меня тогда пьяного телега не переехала?! На все воля божья! У тебе сага нет?

— Ты уже и так хороший! — заметил Швейк.

— Все под контролем! Так вот надоумил меня Господь бог деньгу заколачивать. Стал я людей помаленьку топить! А потом их же самих самоубийцами объявлять! Вся фишка в том, что самоубийц то в церкви не отпевают! А я отпевал! Но за большие бабки! Долги отдал, дом купил, из кабаков не вылезал, лангустов ел! В тысяча девятьсот пятнадцатом году в пух проигрался! Не иначе, как дьявол, против меня козни подстроил! Полиция возле дома день и ночь крутилась! Дело завели!

— Ты нам это уже рассказывал! — напомнил Швейк.

— Я как выпью, ничего не помню! — стукнул себя по лбу Милов. — Некачественный спирт в свое время глушил. Меня предупреждали, что память потеряю! А я чего-то не верил… Служил я тогда в одной деревеньке под Рязанью! Деревенька так себе, но бабенки там были — зверь! Однажды иду, смотрю, навстречу сисястая деваха чешет. Попа, как большой арбуз, а рожа вроде незнакомая. «Что такое?» — думаю: «Трахал я ее или еще нет?!». Представляете, мужики, не могу вспомнить! Начисто из головы вылетело. Ну, я — человек добрый. Дай, думаю, еще раз трахну. С меня не убудет. Повалил ее прямо на дороге. Она визжит, вертится! Вся красной сделалась, как помидорчик! Меня еще больше разобрало! И посреди полового акта (когда я в раж вошел) она вдруг, как вцепится мне в морду! Представляете?! Я обалдел!

На лестнице послышались звуки. Кто-то спускался в подвал. «Судьи» сразу приосанились. Выражение их лиц стало торжественным и серьезным.

Дверь распахнулась, и в подвал вошел Юровский. Он был одет по-походному: в длинном плаще, сапогах и шляпе. В одной руке он держал небольшой чемоданчик, в другой канистру для бензина.

— Рад, товарищи, что все в сборе! — Юровский обвел многозначительным взглядом «судей». — Пригласил я вас сюда по ответственному делу! Товарищ Ленин лично курирует этот вопрос.

«Судьи» стали еще более внимательными и серьезными.

— Как вы знаете, ситуация на фронте временно вышла из-под контроля. Завтра-послезавтра город возьмут белочехи. Медлить в такой ситуации нельзя. Из Москвы получено указание сегодня ночью ликвидировать гражданина Романова и всю его семью!

Юровский сделал эффектную паузу и строго посмотрел на судей.

— Рад поздравить вас с ответственным партийным поручением! Решением высших советских органов вы назначаетесь судьями над семьей супостата. Все необходимые полномочия предоставлены.

— Мы? — изумился Милов.

Швейк и Гитлер растерянно переглянулись.

— Вы. И это еще не все. Вам предстоит самим привести свой приговор в исполнение. Расширять круг посвященных партия считает нецелесообразным. Суд должен пройти в обстановке максимальной секретности и в самый короткий срок. До рассвета все должно быть кончено, а трупы сожжены. Я надеюсь, вы меня правильно поняли, товарищи?

Судьи еще раз переглянись и кивнули.

— Для уничтожения тел вам предоставляется канистра с бензином! И последнее, товарищи. Партия выбрала вас, потому вы люди — политически грамотные, ответственные, с обостренным чувством классового сознания и пролетарским чутьем. Я передаю вам слова товарища Ленина. Сами понимаете, кому попало, такое дело не доверили бы!

— Понятно! — кивнул за всех Милов.

— Партия выбрала вас, но партия, в случае чего, может строго наказать. Понимаете меня?! Еще раз повторяю. Ваш революционный международный суд рабочих и солдат, руководствуясь пролетарским сознанием, должен сегодня ночью изобличить и покарать граждан Романовых! Есть вопросы?

— Я вообще люблю суды! — заметил Швейк. — На них всегда узнаешь много интересного. В 1909 году в Яблонцах был суд над господином Роговицей, совладельцем банка «Роговица и сыновья». Судили его за уклонение от налогов. Уже в суде выяснилось, что налоги он все до копеечки заплатил, а привлекли его по ошибке. Но одна из зрительниц (на такие суды всегда ходит много женщин) признала в нем серийного маньяка. Год назад он ее изнасиловал, а затем отрезал голову ее подруге…

— Вот-вот! — Юровский взглянул на часы. — Вы тут поболтайте немного! Скоро их приведут! Председателем суда назначаю Милова. Русского императора должен осудить русский.

— Я порву его, как Тузик грелку! — заверил бывший дьякон.

— Суд должен быть быстрым и эффективным. Пара — тройка вопросов и смертный приговор! Тут же стреляйте в упор! Протоколы оформите по форме. Понятно?

— Понятно.

— Сделаете дело и сразу отстучите телеграмму Свердлову. Аппарат мы установили прямо здесь! — Юровский указал на громоздкую телеграфную аппаратуру в углу комнаты. — Пользоваться кто-нибудь умеет?

— Умею! — кивнул Швейк.

— Сразу по исполнению приговора уходите из города. Доберетесь до Москвы. И лично из рук в руки передадите протоколы товарищу Свердлову. Меня не ищите. Я уезжаю по ответственному и неотложному делу.

— Так точно! — по-солдатски рявкнул Милов.

— До свидания, товарищи! Успехов вам!

Глава 5. Суд

В тусклом свете свечей Николай разглядел троицу «судей», расположившихся за накрытым красной кумачовой скатертью столом.

Центральное место занимал «председатель суда» — Андрей Милов. Его лицо стало еще более красным. Он, нахмурившись, сурово разглядывал подсудимого налитыми кровью глазами.

Сидевший справа от него Швейк улыбался улыбкой идиота.

Гитлер был мрачен.

Посреди стола стоял графин, наполовину наполненный темной жидкостью. От графина несло бензином.

— Добрый вечер! — вежливо поздоровался Николай. — Мне товарищ Юровский сказал, что вы тут пилить собираетесь?

— Собираемся! — Милов указал ему место на скамейке напротив себя. — Только тебя ждали!

Николай пожал плечами и последовал приглашению. Ввели Аликс. Она заняла место на скамейке рядом с мужем. Следом за ней гуськом вошли и расселись дочери.

Милов положил перед собой маузер и обвел строгим взглядом подсудимых.

— А жарковато тут у вас! — озирался Николай. — Температура градусов по Цельсию не менее двадцати пяти выше нуля!

— Да что ты говоришь?! — криво усмехнулся Милов.

— А где наши пилы?! Юровский обещал, что будет несколько пил и даже топор! Надеюсь, вы их наточили?

— А как же! Особенно топор! — снова усмехнулся Милов.

— Вы не знаете, когда придет целитель? Он назначил нам тут сеанс! — тоном светской дамы осведомилась Аликс.

— Скоро! Покончим кое с какими формальностями и проведем сеанс! — пообещал Милов и еще раз обвел взглядом подсудимых. — Ну что, граждане Романовы?! Все в сборе? Пришла пора держать ответ! Как считаете?

— Чего? — не понял Николай.

— Того! — Милов придвинул к себе бумагу и чернильницу.

В правом верхнем углу листа он написал: «протокол судебного заседания», далее число и время. На часах было семнадцатое июля 1918 года ноль часов пятьдесят минут.

— Начнем с формальностей. Представьтесь для протокола! — Милов обмакнул перо в чернильницу и приготовился писать.

— Дожили! Уже пилу не получишь без смешных и глупых формальностей! — вздохнул Николай. — А если у меня много имен? Можете на каждое имя по пиле выдать?

— Можем!

— Я — Николай Второй, император русский, царь Польский, князь Финляндский, великий князь Обдорский, Кондийский, Карталинский…

— Довольно! И так понятно, что ты — Обдорский! — Милов записал что-то в протокол. — Перейдем к сути. Ходынку пропустим. Времени в обрез. А начнем-ка мы вот с чего. Ты зачем приказал стрелять в рабочих девятого января 1905 года? Если забыл, это «кровавое воскресение»!

— Я полностью согласен, что времени у нас в обрез! А мы его теряем! — Николай показал на часы.

— Не понял!

— Можно сколько угодно трепаться о всяких там «кровавых воскресениях», а также кровавых субботах, вторниках и средах! Если, конечно, больше заняться нечем! А работа стоит! Одним словом, пошли пилить!

— Скоро попилишь. Точнее, тебя попилят. А пока расскажи-ка нам, дорогой друг, что ты делал девятого января 1905 года? Опиши этот день по часам!

— И смех и грех! Какой только бюрократии не придумают, чтобы не давать пилу. Хорошо! Я опишу, чем занимался в этот день по часам. У меня только маленькая встречная просьба: опиши мне, что ты делал в этот день по минутам!

— Ты клоуна из себя не строй! — посоветовал Милов.

— Пристал, как банный лист! — с досадой плюнул на пол Николай. — Если б я знал, что такая тягомотина будет — вообще бы сюда не пошел! Играл бы сейчас с Юровским в безик и горя не знал!

— Достал! — Милов чуть приподнялся и ударил бывшего императора кулаком в челюсть.

— Ну что вам сказать? — Николай потрогал ушибленную скулу. — Расскажу, что помню. Столько лет прошло! Девятого января 1905 года я был дома. Я вообще-то человек домашний. Люблю походить по дому, распилить что-нибудь…

— Дальше! — Милов тщательно заполнял протокол.

— Завтрак был хорош! И поспевал вовремя! После завтрака… Что же было после завтрака? — наморщив лоб, вспоминал Николай. — После завтрака я играл в безик!

— Кто бы сомневался! — усмехнулся Милов, не отрываясь от бумаги.

— Ветер дул юго-западный. Хотя тут я могу ошибиться! Все-таки столько лет прошло! Температура градусов по Цельсию что-то вроде одиннадцати ниже нуля! Или двенадцати? — он озадаченно посмотрел на судей.

— Хватит пургу гнать! Зачем приказал стрелять в рабочих?!

— Смешно просто! — Николай повернулся к жене. — Ты слышала, Аликс?!

— Я пришла сюда лечиться. Сижу в очереди. Жду целителя! — Аликс отвернулась, делая вид, что все происходящее ее не касается.

— Повторяю вопрос: зачем ты приказал стрелять в рабочих?!

— Я — сам рабочий! — возразил Николай. — Прекрасно понимаю нужды рабочих людей, их любовь и непоколебимую преданность ко мне. Но, когда меня отвлекают от безика, я становлюсь сам не свой! Заявились ко мне толпою, стали орать под окнами, мешали думать, спугнули фарт (мне в тот день ужасно везло!) — это все уже нельзя оправдать никакой любовью и преданностью! Получается я, богом избранный хозяин земли русской, не могу у себя дома в свой выходной день спокойно поиграть в безик! Нонсенс!

— Не матерись! Соблюдай уважение к суду! — строго предупредил Милов.

— Впрочем, я давно простил им вину их! — перекрестился Николай. — По-христиански простил совершенно! Так что даже не понимаю, к чему все эти вопросы. Повторяю, я простил их полностью и совершенно! Вопрос закрыт!

— Значит, ты приказал стрелять в рабочих, потому что тебе помешали играть в безик? Так и запишем?! — уточнил Милов.

— Пишите, что хотите! — беззаботно махнул рукой Николай.

— Хорошо! — Милов тщательно заполнял протокол.

— Мы пилить сегодня будем? А то я начинаю терять терпение!

— Следующий вопрос. Кто отдал приказ о Ленском расстреле?

— И много будет еще подобных вопросов?

— Хватает!

— Наглость какая! Явиться ко мне ночью, приставать с глупыми вопросами, которые задают разве что в сумасшедшем доме! Не давать пилы!!! До каких пор будут терзать мою несчастную Родину?! До каких?!

— Ты ща еще раз огребешь! — предупредил Милов.

Николай бросил взгляд на огромные волосатые кулаки своего визави и тяжело вздохнул.

— Видно, планида у меня такая! Родился то я в день многострадального Иова! От того и приходится страдать всю жизнь. Битый час вы меня мучаете бестолковой болтовней, тогда как деревья спокойно стоят во дворе!

— Какие деревья?

— Ночь загублена! Настроение испорчено! Я-то думал, нормальные люди здесь собрались! Пилить будем! А вы только трепаться умеете! Недаром я родился в день многострадального Иова! Ох, и не даром!

— При чем здесь Иов?

— При том! Помните слова, обращенные к Иову Господом: «Вот бегемот, которого я создал, как и тебя. Станешь ли забавляться им, как птичкою, и свяжешь ли его для девочек твоих? Надежда тщетна: не упадешь ли ты от одного взгляда его?».

— Кто бегемот?! Ты о чем вообще говоришь?!

— Говорю я о том, что перед вами помазанник божий и хозяин земли русской! Если кто этого до сих пор не заметил! И я круче любого бегемота во сто раз. А посему повелеваю: дать мне пилу сию же минуту! Слышите?! Иначе я могу очень сильно рассердиться!

— Плевать я на тебя хотел! — возразил Милов.

— Ты кто такой вообще?

— Объясняю. Служил я до войны дьяконом в одной деревеньке в Рязанской губернии. Задвинули меня туда за правду! Потому как я никого не боялся! Даже самого митрополита Московского! И родственничка его, иеромонаха, вот этими самыми руками собственноручно утопил!

Милов показал красные волосатые руки.

— Так вот сослали меня за это в Рязанскую губернию. Деревенька — не фонтан. Один жмурик в полгода! Это тебе не Питер и даже не Москва. «Кровавых воскресений» там не устроишь. Даже кровавых понедельников! Но Господь всемогущ! Наслал на меня озарение! Стал я потихоньку местных в озере топить. Потом их же за это проклинал! Типа они самоубийцы! Потом за большие бабки их же отпевал. Получался круговорот утопленников в природе, а мне за каждый круг по пятьдесят рублей чистого навару! Жил я не тужил. Только через год меня обложили! Следак продыху не давал! Все допытывался: почему это самоубийцы мне свое имущество завещают?! А, может, они меня уважали?! Что тут удивительного? Вот ты сколько человек утопил? Примерно?

— Я?!

— Ты!

— Не одного!

— А у меня более пятидесяти жмуриков!

— Ах, как много! — деланно усмехнулся Николай. — Может, мне своих жмуриков посчитать?! С Первой мировой войной?

— Мне просто развернуться не дают! Палят со всех сторон! — посерьезнел Милов.

— А мне, думаешь, легко было?!

— Ты меня не понял! — Милов плеснул себе в стакан бензина. — Кстати, выпить хочешь? Тебе сейчас не помешает!

— Наливай! — кивнул Николай.

— Послушай, дружище! — Швейк тронул Милова за плечо. — Давай его осудим, а потом бухай сколько твоей душе угодно. Ты и так еле сидишь!

— Я — главный судья и, стало быть, ваш начальник! Приказываю всем замолчать и слушать меня! — Милов протянул подсудимому почти полный стакан. — Кто еще бензинчика накатит? Качество — высший сорт.

— Мне чуть-чуть! — попросил Швейк.

— А ты, немчура? — Милов повернулся к Гитлеру, но тот отрицательно замотал головой.

— Ваше здоровье! — чокнулся Николай.

— Твое здоровье! — поддержал Милов.

— Началось! — тяжело вздохнула Аликс.

Мужчины выпили.

— Я тебе хочу объяснить! — Милов занюхнул потным рукавом гимнастерки. — В натуре крутой не тот, кто больше всех народа замочил, а тот, кто сухим из воды вышел! Я, например, мог, хоть сто миллионов человек утопить. Хоть даже миллиард. Все равно никто бы не понял, что это я сделал!

— А я чего? — не понял Николай.

— Ты — лох. Потому что сам признался, что «кровавое воскресение» твоих рук дело. И теперь тебе уже никак не отвертеться. А начнешь вилять, я тебя ткну носом в протокол, где черным по белому записаны твои собственные показания!

— А чего мне надо было говорить? — возразил Николай. — Что не я это сделал? Смешно. Вся страна знает, что это моих рук дело.

— Умней надо было себя вести. Я бы на твоем месте так сказал: «Какое еще „кровавое воскресенье“? Первый раз про это слышу. Какой кошмар! Кто же это мог сделать?! Возможно, они все сами самоубийством покончили!».

Милов засмеялся:

— Вот как отвечать надо. Учись, пока я жив. Я когда кого-нибудь топил, больше всех потом орал. По лесу всю ночь с факелом рыскал. А-у!

А-у-у! В церкви лоб до крови разбивал. Молился, чтоб его нашли. Хотя прекрасно знал, что сам его собственными руками в реке утопил! Потом, когда труп находили, я на похоронах убивался! В могилу прыгал, похороните меня вместе с ним! Не могу жить без него!

— Все равно у меня жмуров больше! — возразил Николай.

— Это твое частное мнение!

— Я — помазанник божий, а значит мое мнение — это мнение всего русского народа плюс самого Господа бога!

— А я плевать хотел на твое мнение!

— Тогда ты просто мудак какой-то! — не выдержал Николай.

— Что ж ты при детях материшься, алкоголик! — не выдержала Аликс.

— Закрой рот, женщина! До тебя тоже скоро очередь дойдет! — одернул ее Милов и снова разлил бензин по стаканам. — Давай по второй, Николай! Тебе сейчас это просто необходимо!

— Мне это просто необходимо! — подтвердил бывший император.

— Ему каждый день это необходимо! Замучил меня, алкоголик проклятый! — заплакала Аликс.

— Больше этого не повторится! Я лично проконтролирую! — Милов взял маузер и продул дуло.

— Он проконтролирует! — подтвердил Николай. — Давай выпьем за нашу дружбу! Твое здоровье!

— Будем здоровы!

— Ни стыда! Ни совести! Сил моих больше нет! Пошли, дети! Глаза бы мои его никогда не видели! — Аликс вытерла платком слезы и приподнялась со скамейки.

— Сидеть! — Милов направил на нее маузер.

Женщина немного поколебалась, но, посмотрев на пьяного судью, решила не испытывать судьбу и вернулась на место.

— Когда я был императором, я мог любого в бараний рог скрутить! — стукнул кулаком по столу Николай. — Потому как я был самый крутой бегемот в России. Сейчас я тоже крут, но прежней крутизны уже нет. Правда, в последнее время у меня появилась надежда.

— Какая такая Надежда и где она появилась? — не понял Милов.

— Только тебе одному, как лучшему своему другу, открою страшный секрет и государственную тайну! В самое ближайшее время меня должны освободить!

— От чего освободить? — снова не понял Милов.

— От всего! В самое ближайшее время я возвращаюсь на трон!

— Ох! Трепло! — прокомментировала Аликс.

— Хорошо. Допустим, тебя освободят! Что ты будешь делать? — полюбопытствовал Швейк.

— Самый главный и священный долг мой перед русским народом — это вернуть крепостное право! Ибо после его отмены пошли все неисчислимые беды земли русской, смуты и потрясения. Когда мой дед послушался безумного совета какого-то проходимца и крепостное право отменил, все было поставлено с ног на голову. Впрочем, бог ему судья!

— Что такое крепостное право? — не понял Швейк.

— Крепостное право — это самое благодатное состояние души человеческой, поскольку душа крестьянина гармонично соединяется с душой помещика. Крестьянин пашет, сеет, выполняет другие полевые работы, а помещик заботился о его душе, наставляет в нравственности и хорошем поведении, защищает от вольнодумства и всяческих соблазнов. Получение свободы крестьянину это также противоестественно, как если бы свободу получили наши руки или ноги. Т.е. они бы шли, куда хотели, и делали, что хотели!

— Хорошо. Крепостное право ты введешь. Дальше что?! — продолжил допытываться Швейк.

— Дальше объявлю войну Франции и Англии, ибо они изменили своим союзническим обязательствам и помогли свергнуть меня с престола. Среди тех, кто свергал меня, не было ни одного русского! Ни одного! Одни жиды и англичане с французишками!

— Где жиды? — Милов схватил маузер и обвел нетрезвым взглядом комнату.

— Как только я вернусь на трон, а это дело ближайших дней, я сотру в порошок Англию и Францию!

— Женщинам это неинтересно! — недовольно пробурчала Аликс.

— Молчать! — Николай стукнул кулаком по столу.

— Нажрался уже! — мстительно прищурилась жена. — Сейчас ты король. Ты только потом, когда протрезвеешь, ничему не удивляйся!

— Ты сама ничему не удивляйся! — огрызнулся Николай.

— Ну-ну!

— А че у нас немчура не пьет?! — возмутился Милов, посмотрев на Гитлера. — Сидит тут, как петух! Давай, выпей с нами! Уважь русских людей!

— Найн! — Гитлер брезгливо отвернулся.

— Ты больной что ли?

— Найн!

— Я тебе сказал: пей! — Милов положил тяжелую руку Гитлеру на плечо.

— Найн!

— Ты на кого наехал?!

Гитлер посмотрел на Милова затравленным взглядом:

— Мне есть говорить одна человека, что бензина невкусный!

— Херню он тебе сказал! Вкусный он! — отрезал Милов.

— Не слушайте его, молодой человек! — посоветовала Аликс. — Это ж алкашня, как и мой муж! Им чем градус больше, тем вкуснее!

Милов одной рукой схватил Гитлера за шею, а второй стал разжимать челюсть.

— Николай, лей ему прямо в рот! — крикнул он. — Я его держу!

— Что ж вы творите! Алкаши поганые! — отчаянно вопила Аликс, но тщетно.

Вскоре сопротивление было сломлено. Милов разжал зубы, а Николай залил несчастному немцу бензин.

Гитлер секунду или две сидел с выпученными глазами, после чего повалился на пол и тут же захрапел.

— Теперь по старой русской традиции надо подраться! — Николай встал и стал закатывать рукава пиджака. — Кто на меня?! Выходи по одному!

— Ну, я! — грузно поднялся Милов.

— Иди сюда! — Николай сделал несколько пробных ударов кулаками по воздуху.

Милов сделал шаг, но, зацепившись за ножку стула, рухнул, как подкошенный.

— Я вам помазанник божий, а не хрен собачий! — торжествовал Николай. — Так будет с каждым, кто против меня!

Милов лежал, не шелохнувшись. Лишь могучий храп, огласивший подвал, свидетельствовал о том, что он не умер.

— А ты чего тут расселся?! — Николай повернулся к по-прежнему глупо улыбающемуся Швейку. — Пила есть?

— Нет!

— А по морде не хочешь?! –Николай принял боксерскую стойку.

— Постыдился бы при детях! Окаянный! — вопила Аликс.

Николай схватил графин и сделал приличный глоток.

— Сил моих больше нет! — Аликс бросилась к выходу. Следом за ней гуськом устремились дочери.

Николай бросил им вслед канистру, которая с грохотом ударилась о стену.

Аликс громко взвизгнула и захлопнула за собой дверь.

— Где моя пила?! — в один прыжок Николай оказался возле Швейка и рывком поднял его со стула. — Я же тебя просто убью!

— Ты не волнуйся! Здесь у меня пилы нет, но я знаю, где ее найти! — сработала у Швейка солдатская смекалка. — Ты пока поспи с пол часика, а я тебе ее принесу.

— Хорошо. Посплю, но только не больше пяти минут! — Николай и сам чувствовал, что силы оставили его. — А ты давай, чтобы одна нога здесь, другая там!

Бывший император подстелил пиджак и растянулся на полу. Через секунду еще один храп присоединился к мощному хору Милова и Гитлера.

Швейк тоже зевнул, но перед тем, как лечь спать, отстучал телеграмму:

Москва. Кремль. Политбюро.

Сверхмолния. Вне всякой очереди. Совершенно секретно.

В связи с необходимостью представления дополнительных доказательств судом объявлен перерыв до завтра.

Глава 6. Два одиночества

Юровский прошел в купе и запер дверь. Вокруг железнодорожного вокзала дымились костры. Возле них грелись красноармейцы.

— Что ж, воюйте! — подумал про себя Юровский. — Добивайтесь правды и справедливости! Бог вам в помощь! А меня считайте вышедшим на инвалидность по психическому заболеванию в связи с долговременным пребыванием в семье Романовых!

Он удовлетворенно засмеялся, достал из кармана фляжку с коньяком и с удовольствием сделал глоточек. Подержал во рту обжигающую жидкость, ощущая аромат букета. Коньяк был хороший, французский, и тепло побежало по сосудам, достигая самого сердца и согревая его.

— Как же все-таки хорошо жить, когда рядом нет ни Аликс, ни Николая! — подумал Юровский и взглянул на часы. До отправления поезда оставалось еще несколько минут.

Один из красноармейцев у костра стал наяривать что-то веселое на гармонике, несколько человек пустилось в пляс.

Юровский блаженно улыбнулся. Ему внезапно захотелось самому оказаться у костра, станцевать или спеть красивую песню. От грез его оторвал стук в дверь.

— Кто там? — Юровский вспомнил, что купе на двоих, и у него, вероятно, будет сосед.

За дверью царило молчание. На всякий случай он снял пистолет с предохранителя и открыл замок.

Сначала он ничего не понял. Ощущение было такое, что его ударили чем-то тяжелым по голове. Он закрыл глаза и снова открыл их. Это не помогло. Тогда Юровский с шумом захлопнул перед собою дверь, некоторое время постоял и снова открыл. Опять не помогло. Он до крови прикусил нижнюю губу. Ничего не помогало!

— Может, я и в самом деле двинулся мозгами? — медленно произнес Юровский, уставившись на женщину, которая стояла на пороге купе. — Никогда не думал, что со мной может такое приключиться! Призрак мертвеца, как живой перед глазами! Я положительно устал! Нет! Спать! Срочно спать!

Он попытался закрыть дверь, но призрак, нисколько его не стесняясь, ловко прошмыгнул в купе.

— Господи! Да что со мной? — не на шутку перепугался Юровский. — Спокойствие! Я просто устал! Столько всего навалилось за эти дни! Немудрено, что у меня крыша поехала! Никакой Аликс здесь, конечно, нет и быть не может. Ее видение легко объясняется последствием усталости. Я переутомился и поэтому вижу перед собой черте что. Надо лечь и как следует выспаться, а когда проснусь никакого призрака уже не будет!

— Никуда ты не ляжешь, шалунишка! — Аликс чмокнула его в нос. — Поцелуй же маму. А то стоишь, как истукан! Мамочка соскучилась по своему малышу!

У Юровского сразу отпали сомнения, что перед ним живой человек. Губы Аликс оказались теплыми и пахли помадой.

— Ты что живая? — выдавил он из себя.

— Я так спешила! Аж вся запыхалась! Нужен сеанс!

— Кто тебе нужен?

— Полечиться! — Аликс присела, заложив ногу за ногу.

— Полечиться! — повторил про себя Юровский и почувствовал, как у него все похолодело внутри.

— Ты чего так побледнел, пупсик?!

— Пупсик! — как эхо, повторил Юровский.

Рой мыслей пронесся у него в голове. Первая из них была о том, чтобы задушить Аликс. Однако для этого просто не хватало сил (он почувствовал ужасную слабость во всем теле). Еще одна мысль ворвалась в голову и затмила первоначальную: неужели Николай жив?! Он вскочил, стукнулся о полку, снова сел и ошарашенно уставился в одну точку на стене перед собой.

— Давай, расстегну рубашечку. Снимем штанишки. Ножки наши отдохнут! — ворковала вокруг него Аликс.

— Этого не может быть! — в тупом недоумении Юровский смотрел, как с него снимают штаны. Он остался в майке и трусах.

Аликс распоряжалась в купе. Ловко взбила подушки, расстелила постель. Затем достала из дамской сумочки бутылку красного вина, кусок сыра и маслины. Мгновенно сервировала стол: открыла и разлила по бокалам вино, нарезала сыр и переложила маслины в вазочку.

— Где Николай?! — наконец, смог вымолвить Юровский.

— А мне почем знать, где этот алкаш?! — отмахнулась Аликс, напевая что-то веселенькое себе под нос.

Со стороны станции донесся противный звук. Будто кто-то пилил дрова. Юровский вздрогнул всем телом.

— Он что пилит?! — боясь услышать ответ, прошептал он.

— Пилит он или о погоде рассуждает, мне, поверь, глубоко безразлично! Давай лучше выпьем за встречу!

Юровский осторожно выглянул в окно. Он боялся увидеть там картину, как Николай распиливает очередное дерево.

— Судьба Николая пусть теперь волнует его новую жену! — игриво засмеялась Аликс.

— Какую жену!?

— Плюнь на него! Нам надо строить свои отношения, а не вспоминать о каком-то Николае! Что было, то было! Когда я выходила за него замуж, я была юной, наивной девушкой! Меня было так легко обмануть. И он ловко этим воспользовался! Когда-нибудь я тебе расскажу, как он гнусно меня соблазнил…

— Не надо ничего рассказывать! — испуганно замахал руками Юровский. — Скажи мне только, что он умер!

— Ревнивец! — Аликс кокетливо ударила его веером по коленке. — Не волнуйся! У меня с ним все кончено!

— Чего кончено?

— Все!

Юровский немного подумал.

— Так он умер?

— Поверь, пупс, он мне совершенно безразличен! Давай лучше поговорим о нас! Какой волшебный вечер! И мы вдвоем! Даже не верится! Я пью это вино за тебя!

Юровский тоже выпил, мало что соображая.

— Какой ты все-таки ревнивый шалунишка! — хихикнула Аликс. — Пойми! Когда я познакомилась с Николаем, мне было семнадцать лет. Что я могла понимать?! Я рассуждала так: из приличной семьи, с виду порядочный! Кто мог знать, что он таким окажется?!