Бесплатный фрагмент - Приди за мной

Межкнижье

Во палатах княжеских

Смутой не тревожимый,

Без укоров вражеских

Княжич перворожденный.

Няня сыплет ласкою,

Детство — радость краткая,

Знамо, сердце царское

До соблазнов падкое.

Там, за белой горкою,

На верёвках комнатных

Веется пелёнками

Всё наследство подданных.

Бунтари не вызрели,

Не родились жёны им.

Каины да изверги

В колыбель низложены.

Кем наш Княжич вырастет?

Станет в гневе пламенным?

Птицу в небо выпустит,

Выжечь город каменный?

Или, сердцу преданный,

Добротой прославится,

От поступков ветреных

Скрыт женой — красавицей?

Будущее спрятано.

Знает только времечко,

Чем судьба запятнана,

Кем пробьётся семечка.

— Первый день нового календаря —

Солнце слишком высоко висело над Городом. Оно полыхало. Жар, от него исходящий, пропитал каждый камень. Пылали стены Кремля, башни и цветные купола. В сиянии Cветила не оставалось места даже для воздуха. Толпа, собравшаяся на площади, изнывала под этим зноем. Ещё час назад здесь всё шумело, но теперь звуки выпрели, скукожились. Редкие слова, брошенные под палящее Солнце, тут же иссыхали, осыпались прахом на раскалённую мостовую. Жизнь оставалась только во взглядах.

На площади перед толпой стоял помост с плахой. Минуту назад на него взошли люди, и толпа затаила дыхание. Она ждала. Ждала и боялась.

Что произошло с этим Городом? Куда делись фейерверки и большие экраны с ухоженными красавицами? Где затаились мирные болтуны: гуманисты и философы, поэты и шоумены? Как случилось, что, пережив расцвет, этот Город вернулся к сценам казни?

Не знаю. Но это произошло. На лобном месте снова стоял палач и белел деревянный настил. Пока ещё чистый, не запятнанный кровью. Плотный строй звероподобных машин — дворцовых Шеллов, окружал толпу.

Люди, оказавшиеся в первых рядах, упирались, сдерживали натиск тех, что сзади. Перепуганная, но жадная до новых зрелищ толпа, шевелилась и уплотнялась. Зритель ещё не знал того, что его ждёт. Не знал, но предвкушал.

Как же было жарко. Женщины в толпе задыхались, задирали вверх побледневшие лица, ловили воздух. Линялое небо не баловало их ветром. Редкие порывы, приходящие с реки, не насыщали. Кто-то стонал, кто-то пихал соседей. Но никто не уходил.

Там, впереди, на эшафоте стояли трое. Тот, что спереди, был одет в чёрную накидку. Он был худ, прям, напуган и мокр от пота. Часто утираясь, он скользил взглядом по головам людей. Время от времени оглядывался на второго участника сцены. Этот, второй, был тоже одет в чёрное, но напуганным не казался. Он выглядел безучастным. Стоял, опираясь на длинное топорище. Роль палача была ему к лицу, но не соответствовала тщедушной фигуре. Он замер, стоя чуть сзади первого, рядом с женщиной — третьей участницей сцены. Именно к ней были прикованы все взгляды.

Белый балахон скрывал её тело до пят. Большую часть времени женщина стояла неподвижно, опустив голову и не отзываясь на внимание толпы. Узел волос сбился на бок. В её позе было столько напряжения, что казалось, именно волосы тянут её к земле. Она иногда западала вперёд, рискуя упасть. В такие минуты палач подхватывал её за руку, а толпа выдыхала «Ах-х-х». Иногда балахон распахивался, показывая бледное тело, но вряд ли кто-то обращал на это внимание.

Потный служитель в очередной раз обернулся и посмотрел на палача. Тот едва заметно кивнул. Глашатай сглотнул, сделал неуверенный шаг вперёд и тоже качнулся. Толпа опять повторила «Ах-х-х».

— Эта женщина заслужила смерть, — крикнул глашатай. Голос его оказался звонким и надрывным. — Казнь. Четвертование, — снова крикнул он в толпу.

Люди отшатнулись. Они не поняли слов, но волна страха от этого человека передалась к ним. Глашатай снова повернулся к палачу и замер в ожидании приказа.

Палач не скрывался под колпаком или маской. Этот маленький человек с лицом не мужским и не женским холодно взирал вниз. Казалось, что происходящее там заботит его куда больше, нежели сама казнь. Палач скользил по лицам людей в толпе, читая их чувства. Когда он находил то, что искал, он взглядом или движением пальцев давал сигнал. Солдаты, снующие в толпе, выхватывали нужного человека и уводили. Толпа не видела его работы. Толпа сосала напиток, состоящий из жара и страха. Вкус этого пойла давно выветрился за беспечностью последних столетий. Люди избаловались покоем. Ещё вчера они думали, что смогут находить восторг в обретённой свободе. Они вышли из заточения, созданного их собственными машинами, и не знали ещё, что тело несёт в себе боль и страх. Толпа молчала и ждала. Неподвижность женщины на помосте пугала её. Её знал каждый горожанин, её почитали и ей подчинялись. Сейчас, застывшая и бессловесная, она пугала. Она марала этот ясный день. Ломала мир свободы, ею же созданный.

Глашатай уловил кивок, ему адресованный, утёр длинным рукавом лицо и начал читать с листа. Люди слушали и не верили сказанному. Они привыкли к карнавалам, они привыкли к развлечениям. Они не верили. Город не знал зрелища казни. Он был мирным, он был цветущим и вольным.

— Начать казнь! — взвизгнул глашатай.

И на этих словах на площадь снизошла Смерть. Толпа взвыла и отшатнулась от помоста. Но её движения и звуки уже не имели смысла. Жар и смерть уже ткали эпоху.

Так открылся Новый Календарь, давший начало центральной точке в нашей сказке.

Глава 1. Припрятанное чувство

В нашей сказке зёрнышко

Вдаль Судьба закинула.

Словно с птицы пёрышко,

Сбросила, отринула.

Княжич, род не ведая,

Жизнь имел понятную:

Рот крестил, обедая,

Чувство грел невнятное.

Был укрыт от почестей

За горами — реками.

Вёл себя по совести.

Совесть мерил мерками.

Жил, судим супругою.

Дочь любил и баловал.

Выжидал мгновение

Жизнь построить набело.

— Ярина и её жизнь —

Случись тебе, дорогой мой Читатель, оказаться босоногим мальчишкой, смог бы ты устоять, если бы мимо верхом на кабане нёсся известный тебе важный человек? Если бы друзья твои бежали ему вслед, а наездник, пролетая мимо, подмигнул тебе? А если бы, в придачу ко всему, этим человеком была полненькая женщина, перепачканная в грязи? Удержали бы тебя лужи или скользкие доски деревянного тротуара, чтобы не пуститься вслед за ней?

Чудное предположение. В нашем безымянном селе дети не думали над этими вопросами. С визгом и криками они неслись за наездницей, оседлавшей здоровенного кабана. Полубрёвна настила гудели под ударами копыт. Дети орали, забыв про недавний скучный дождь и про дела, назначенные им родителями. Вечернее солнце рябилось по лужам и окнам домов. Усиливало радость в сердцах ребятни.

Не добежав до центра площади, кабан начал забирать лапами, проскальзывать и спотыкаться. Наездница, до сих пор умудрявшаяся держаться на его спине, уловила момент и неожиданно ловко спрыгнула на настил. Впрочем, она не устояла на нём. Женщина поскользнулась, взмахнула руками и съехала одной ногой в лужу. Там она раскорячилась, оберегая неустойчивое равновесие. Кабан остановился и развернулся. Он смотрел на ребятню своими маленькими глазками и покачивался. Видимо, дорога далась ему нелегко. Когда он двинулся на мальчишек, смышлёная детвора брызнула в разные стороны.

— А ну, пошёл отсюда! — гаркнула на него наездница. Зверь тут же встал. Потом широко обогнул её и припустил в лес. — Вот ведь тупое животное, — выругалась женщина.

Тыльной стороной ладони она перекинула за спину тугую косу цвета спелой пшеницы. Попробовала вернуться на тротуар, но правая нога скользнула ещё дальше. Женщина снова замерла, балансируя руками. Нелепая поза не мешала ей выглядеть величественно. Заметив прохожих, она с обычным для неё деловым видом принялась изучать грязь под своими ногами.

Кабанья укротительница была одета в просторные кожаные штаны и потёртую куртку. Цвет одежды определить было сложно. Вероятнее всего, штаны когда-то были рыжими, а куртка синей. Хотя не ручаюсь. Грязи на ней было столько, что мои выводы не имеют описательной ценности. Надо признать, что падение в лужу уже никак не могло ей навредить. Тем не менее, она старательно выкарабкивалась.

Несколько женщин при появлении зверя благоразумно отступили в сторону, на бугорок земли. Теперь они разглядывали вновь явившуюся, весело переговариваясь между собой.

— Ярина, ну и грязи на тебе, — миролюбиво крикнула одна из селянок, обращаясь к наезднице. Это была рослая и сутуловатая женщина средних лет с коротко стриженной головой и приветливым лицом.

— Девчонки, привет, — отозвалась Яра. Она блеснула в сторону зрительниц обезоруживающей улыбкой и помахала рукой.

Окажись наша героиня в подобной ситуации впервые, среди людей, не знакомых с её характером, наверняка уже нашлись бы желающие ей помочь. Но в нашей безымянной деревне таковых точно не нашлось бы. Всякий селянин знал, что, приблизившись, он рискует попасть в какую-то историю с продолжением.

Ярина посмотрела под ноги, подтянула перепачканные штаны чуть выше и обречённо развела руками.

— Когда не надо земля землёй, — проворчала она. — Чуть дождь, бац, и грязь. Вот как это так происходит?

— Что же ты на кабане-то? — спросила её стриженая селянка.

— Что на кабане? — переспросила Яра и ругнулась вполголоса. — Да что под руки попало. А на чём ещё из этой Ильинки добраться? — Она наконец-то выбралась из грязи и переступила на настил. Принялась вытирать испачканную обувь. — Уже который год к ним дорогу пробить не можем. Пока ехала, думала, у меня пальцы больше никогда не разогнутся. Чуть уши не оторвала этому зверюге. Ну совсем неуправляемый. Ведь прёт через кусты и всё тут.

— Это да, — подтвердила долговязая собеседница. Надо сказать, что сама она на кабане никогда не ездила. Поэтому понятия не имела о том, с чем соглашалась. — Только тряско уж очень на кабане-то.

— Не поспоришь, — согласилась Ярина. Закончив пачкать настил, она сделала пару шагов в направлении своего дома. Потом замерла, словно что-то вспомнила. — Сонь, — обратилась она уже к другой селянке, — а Михаил твой канализацию доделал от крайнего ряда?

— Не успел, — отозвалась дородная женщина на сносях. Под Ярин вопрос улыбка с её лица сошла, а нижняя губа поднялась и вздулась, — дождь спугнул.

— Завтра доделать надо, — сказала Яра.

Успокоившись выданным указанием, она развернулась и зашагала к дому, по ходу шоркая ногами и выбирая из волос ветки и комочки грязи.

— Командир, — пробурчала Софья и отвернулась к ожидающим её соседкам, — Михаил ей потребовался. За семьёй бы лучше следила. По деревням носится, а дома не пойми чего, — она сдержалась от продолжения и пронесла своё тело мимо подруг.

— Это да, — вздохнула маленькая и улыбчивая женщина, которая до этого момента молчала. — Неладно у них стало. Игорь как не свой ходит.

— Мужу детей рожать надо, а не по Ильинкам мотаться.

— Зря ты Сонь. Ели бы не Яра, ты до сих пор бы воду из избы на себе таскала. И не только. Она умница. Нам её и день и ночь благодарить надо, — вмешалась рослая, увязываясь следом за Софьей.

— Благодарить, — фыркнула Софья, — если уж тебе неймётся поблагодарить, иди Игоря поблагодари. Он любой её чих до ума доводит, — сказала женщина. Она остановилась и всем телом развернулась к идущей за ней подруге. — У тебя с ним как? Не сладилось?

— А при чём тут я? — чуть слышно ответила та и попыталась пройти мимо.

— Так ты же сохла по нему одно время, — Софья грубовато хмыкнула и попыталась перехватить взгляд женщины.

— Я одна что ли? — ещё тише проговорила та. Обойдя грузную подругу, она поспешила. Пошла не оглядываясь.

— А он бы мог поддаться, — громко добавила ей вслед Софья. — Пока дочка рядом, может и поерипенится, а потом мог бы. Уж я — командир, а Яра мне фору даст. Алька подрастёт да замуж выскочит, и что дальше с ним будет? Ты бы ему нарожала детишек, раз твой не умеет.

Софья увидела, как спина её подруги вздрогнула и ещё больше ссутулилась. Это зрелище, кажется, доставило ей удовольствие. Не пытаясь догнать ушедшую, женщина остановилась. Она с придохом вздохнула и обернулась к оставшейся спутнице. Та замерла в десятке шагов позади. Уже не улыбалась, смотрела на Софью с упрёком. Потом покачала головой, развернулась и пошла в обратную сторону.

Деревня, в которой жили Ярина и Игорь, была расположена на новом, не обжитом в прежние времена месте. Названия своего она ещё не имела. Жители соседних поселений называли её Ярино, но сама Ярина восставала против этого. Каждый раз, когда заходила речь о выборе названия, она призывала своих селян придумать их посёлку другое имя. То не складывалось. Да и поселение постоянно меняло свой статус: кто-то называл его деревней, кто-то — посёлком, а кто-то возвышал до уровня городка.

Лесные пожары и ураганы обходили это место стороной, и потому Ярино строилось не по уму, а по соображениям красоты. Деревня раскинулась на двух высоких утёсах по обеим сторонам реки. Берега мостом не соединялись, а местный флот состоял из единственного плота, курсирующего вдоль каната. Речушка в этом месте была неширокой — на полтора полёта камня. Называлась Стремительная, таковой и была.

Улицы расходились от площадок утёсов полукругом. Гостю, не посвящённому в историю этого края, могло бы показаться, что река здесь возникла уже позже, расколов село надвое, прямо по центру. Селяне нет да нет поговаривали о том, что пора бы сделать два самостоятельных села. И в самом деле, на каждом берегу была своя полукруглая площадь, свой костровый дом. Последние появились недавно и служили местом сходов и совместных праздников.

Вот в таком месте, на самом краю села и обосновались наши герои.

Ещё не подойдя к дому, Ярина увидела, как с их двора один за другим выскользнули два пацана. Рыжий пёс по кличке Лис оставил их уход без внимания. Видимо, эти гости были здесь частыми, сходили за своих. Приход Яры был совсем другим делом. Лис едва не уронил её, путаясь в ногах и запрыгивая на грудь. Ругаясь и грозно пшикая, женщина вошла в дом. Ногой выпроводила пса и притворила за собой дверь.

Дом у них был непохожий на остальные дома в селе. Игорь построил его без сеней, с коридором прямо на кухне. Эта совмещённая комната была просторной и светлой, но Ярине такая архитектура не нравилась — «Вся грязь в доме». Большое окно, обращённое на запад, был занавешено цветастой занавеской, купленной в соседней деревне к какому-то празднику.

Заходящее солнце подкрашивало белые стены и струганую мебель в приятные красноватые тона. Посреди кухни суетилась дочка. У неё были бы все шансы считаться красавицей, если бы не излишняя полнота. Полноты этой было даже чуть больше, чем я здесь написал. Но в четырнадцать-то лет с кем такое не случается? Девочка часто слышала за спиной: «Вот Алька израстётся, эх и жару задаст парням!». Но пока этого не произошло. Впрочем, саму девочку такое положение вещей ни капли не смущало. Уверенности и энергии в ней было на троих. Наверное, от Ярины унаследовала.

Не обращая внимания на приход матери, Алька водружала массивный табурет на крышку стола. Готовилась к мытью полов.

— Подожди убирать, — сказала Яра от порога, — с меня сыпется, напачкаю.

— Привет, — ответила ей Алька. — А я и не слышу, что ты пришла.

— Что так? — усмехнулась Ярина. — Свиль с Никитой слышали, а ты нет?

— Кто? — спросила девочка и словно бы удивилась. Её и без того большие глаза стали огромными. Она ловко, материнским жестом, перекинула за плечо русую косу и тыльной стороной ладони почесала нос.

— Плохо ты друзей своих строишь. Что же они ушли и тебе не сказали?

Алька фыркнула, отвернулась и с шумом забросила на стол очередной табурет.

— А отец-то где? — поинтересовалась мать.

— В лесу. Ещё утром ушёл.

— На Бунаровой избе?

— Быстрей бы уж построили, — деланно проворчала девочка. — Надоело уже убирать за ними.

— Ты тише с такими выступлениями, — одёрнула её Яра. — Отец забор так и не поправил?

— Не знаю.

— Зато я знаю. Вчера же сказала, — отчитала Яра отсутствующего мужа. — Дочь, принеси мне чистое в баню.

— Папа вечером ругался, что ты его не дождалась.

— Мог бы и пораньше явиться, — буркнула Ярина.

Девочка вспыхнула в непонятной обиде за отца. Стала шуметь чуть громче, чем требовалось. При каждом таком разговоре она злилась на мать. Та всегда и во всём была права. Она всегда вела себя так, словно одна знала «как» и «что» нужно делать. И хуже всего было то, что так оно и было. В отличие от неё, дочка с отцом постоянно попадали в ситуацию под названием «Я же вам говорила». Да, мама никогда не совершала ошибок. Сделать что-то под настроение, а потом переживать — было только Алькино и папино. Мама всегда судила и наставляла, а они были другими. Они всё прощали друг другу и ей. Искренне и навсегда, без извинений и долгих объяснений. «Ну и ворчи. Всё равно, папка хороший, — подумала девочка, не слушая, о чём говорит мать. — Только очень уж грустный последнее время».

— Дочь, ты где? — донеслось до неё.

Алька плюхнула тряпку в ведро с водой. На неё вдруг накатило желание обидеться.

— Ты можешь мне объяснить, что с тобой? — поинтересовалась мать. Она подалась вперёд и заглянула в глаза дочери.

Алька не отозвалась. Потребность выразить обиду усилилась в ней. «Ты можешь мне объяснить?» — про себя передразнила она мать. Девочка была совершенно согласна с отцом: «Почему всё и всегда надо кому-то объяснять? Почему мама сама не объясняет им? Ну, например, зачем она приготовила вчера эту дурацкую тыквенную кашу? Ведь знает, что они её не любят. Она липкая и гадкая. А между тем, ни она, ни отец ни разу не сказали: „Ты можешь мне объяснить?“. Наоборот, он даже похвалил её. Сказал, что „это самая вкусная каша в этом году“ и он „готов потерпеть пару лет, но когда она снова её приготовит, чтобы была точно такая же“. А если нет, то лучше вообще никакая».

— Аля, — снова позвала мать.

— Если бы ты его подождала, то он бы лошадь взял и отвёз, — вслух огрызнулась дочка.

— Ты из-за отца что ли вдруг брыкаться стала? Мне некогда было, — ответила Яра мирно. — Я на кабане доехала.

— А грязная, как будто на тебе ехали, — Алька сердито смахнула волосы с лица. — Мам, ну что ты делаешь? Ну, не мусори. Сейчас принесу, — окрикнула она мать, собирающуюся пройти в спальню. — Иди уже в баню. Домою и принесу тебе чистое.

— О том, что за порогом —

Пара, с осени прижившаяся в доме Ярины и Игоря, была не похожей на остальных селян. Мужчину звали Бунар. Был он человеком неопределённого возраста. До прихода в их село жил в деревне старого уклада, поэтому волосы заплетал, а ярко рыжую бороду стриг прямо и коротко. Ростом Бунар не вышел, но нос держал высоко, отчего и казался заносчивым и всезнающим. Он пришёл в их деревню сразу после уборочной. Явился один, если не брать в учёт его кобеля по кличке Лис — лохматой охотничьей псины такой же рыжей масти, как и хозяин. Как выяснилось позже, Бунар пришёл с конкретной целью — сосватать Вареньку.

Варенька — девушка, за которой явился Бунар, была значительно моложе своего суженого. К своим семнадцати годам она сложилась долговязой, была не красивой, но миленькой. Такая же рыжая, как и Бунар, всегда приветливая и светящаяся одной ей понятной радостью, она была любима односельчанами. Однако ровесников сторонилась и интересом у ребят не пользовалась. С приходом чужака Варенька как-то незаметно преобразилась. Молодые селяне запоздало поняли упущенный ими шанс.

Никто не знал, какими путями судьба привела сюда Бунара. Никто не знал, почему он искал именно Варю. Путаясь в сплетнях и шутках о чудачествах рыжих людей, односельчане сходились в одном: в их деревне Бунар впервые появился именно из-за неё. Посватался он к ней сразу, с дороги, едва обмолвившись со своей невестой на глазах у соседей. В дом родителей они вошли уже вместе. Те были настолько обескуражены их обоюдным влечением, что рядили всю ночь.

Родители дали своё согласие ещё до восхода, но с условием, что молодые жить будут в их деревне. Бунар согласился. Им была предложена дальняя комната в родительском доме, но жить у невесты Бунар не захотел. С этими новостями отец Вареньки и вывел их к общему костру на следующий вечер.

Обман в их мире ещё не прижился, поэтому такие дела не принято было откладывать. Судьба молодых решилась прямо у костра между шутками и расспросами нового поселенца о планах на жизнь. Дом Ярины был предложен им как самый просторный и малодетный. Ни гости, ни хозяева не были против такого соседства. Сразу после костра и состоялось переселение, которое незаметно переросло в затяжной праздник. Через неделю, когда гости наконец-то устали от хозяев, быт наладился. Молодые вошли в ритм жизни чужого дома. К удовольствию обеих сторон, обнаружилось, что жить сообща не так уж и сложно. Отношения у мужчин заладились сразу, а Варенька, зная характер Ярины, сдалась под власть хозяйки без боя. Девушка с готовностью подхватывала домашнюю работу, молчала, когда её не спрашивали, и улыбалась, когда не знала, как себя вести. Так они и прожили вместе всю зиму.

По весне молодым заложили большой дом, и в те дни, когда погода не пускала к земле, свободная часть мужского населения была занята стройкой. Как и большинство хороших людей, молодая пара создавала в доме Ярины атмосферу уюта уже только своим присутствием. Слов красивых не говорилось, поступков в адрес хозяев не совершалось, но Игорь начал приходить домой пораньше. Ярина тоже старалась быть дома к ужину. Она находила удовольствие в том, чтобы оказаться за общим столом и смотреть, с каким заразительным аппетитом ест их квартирант. Конечно, порою случались и сцены ревности, и неприкрытые манипуляции. Однако на общей атмосфере всё это отражалось несильно.

В тот вечер, когда Ярина вернулась в деревню на кабане, она привела себя в порядок и занялась готовкой.

Мужчины вернулись уже затемно. Они с порога заполнили дом разговорами о стройке, как всегда не заметили женских дел и приготовлений.

— Бунар, — сказала Яра и с прищуром улыбнулась, — вот ты на меня не обижайся, только я твою псину опять в сарай заперла.

— Хулиганил? — спросил Бунар равнодушно.

— Я не знаю, что делать с его тягой к курям, — сказала хозяйка. Тема была всем известная, и Алька загодя прыснула от смеха. Яра тоже с трудом удержалась, а для того ещё сильнее нахмурилась. — Глазом моргнуть не успела, влетел за мной в сарай и началось: куры разлетаются, перья разлетаются, у твоего пса уши разлетаются. Бунар, ты слышишь? Всё вокруг твоего пса разлетается, — Ярина не глядя махнула рукой и задела кувшин с водой. Вода плюхнула, кувшин завис на углу стола, а потом опрокинулся и гулко ухнул об пол.

— Кувшины разлетаются, — добавил Игорь почти без паузы. Он сказал это так ровно и невозмутимо, что дочка снова засмеялась.

Ярина на какое-то время замерла, разглядывая осколки у своих ног, а потом как ни в чём ни бывало продолжила:

— И вот куры орут, а он сел передо мной — вся морда в перьях, я вся в перьях. Эдакий радостный монстр. Честное слово, такой счастливой морды, как у этого пса, я в жизни не видела, — она наклонилась, стряхнула с юбки брызги воды. Затем присела и стала собирать черепки. — Даже злиться на этого мерзавца не получается, — добавила она снизу.

— Я его обязательно накажу, — пообещал Бунар и подмигнул Альке, та снова захихикала.

— Даже не сомневаюсь, — сказала Яра и взглядом показала дочери на ведро и тряпку у порога. Аля скривилась, но вылезла из-за стола. — Только не обижайся, Бунар, если я как-нибудь не выдержу и отведу твоего пса куда подальше.

— А я его обратно приведу, — вмешалась Аля, сердито бросая тряпку в ведро и направляясь к матери. — Куры тупые, а с Лисом весело.

Ярина нахмурилась, но промолчала. Спор с дочерью мог увести в неизвестном направлении. Она вынесла черепки во двор. Вернулась и дала девочке несколько ценных указаний о том, как правильно вытирать пол. Через пять минут суета улеглась, и все снова разместились за столом.

— Игорь, вот я всё-таки не могу понять, как же вы с Ярой столько времени прожили внутри машины? — спросил Бунар и подмигнул Альке. Он знал, как она любит эти разговоры. — Ведь безвылазно столько лет? Я себе этого даже представить не могу.

Игорь понял затеянную гостем игру и усмехнулся. Склонившись над своей тарелкой ещё ниже, он молча орудовал ложкой.

— Пап, ну, расскажи, — попросила его дочка.

Алька улеглась с руками на стол и смотрела, как отец ест. Она любила смотреть на него. И вообще, она любила его. Ну, во-первых, он был абсолютно красивым, как это иногда случается с отцами. Во-вторых, он был сильным, но не «здоровенным». То есть не пузатым, как некоторые отцы у её друзей. Пусть вся деревня считала его молчуном и человеком закрытым. Пускай при каждом удобном случае каждый из них пускался в расспросы и пересуды на тему «Почему твой отец с остальными у костра не сидит?», «Он что, летать разучился?», «Может, что случилось, может, помочь?» девочка знала, что с ней и только с ней отец был самым открытым и самым добрым человеком в этом мире. Когда она смотрела в его глаза, то мечтала о том, чтобы в придачу к их шоколадному цвету ей по наследству достались бы их тепло, их озорство, их ласковость. Таким взглядом отец смотрел только на неё и больше ни на кого. Даже на маму он так не смотрел. Почему-то этот факт с недавнего времени стал важен для девочки. Она гордилась этим знанием, но никому в том не признавалась.

В отличие от остальных мужчин в их деревне, Игорь каждый день брил усы и бороду и оттого казался моложе своих сверстников чуть ли не вдвое. С причёской дела обстояли хуже. Постригала его мама и делала она это ужасно. Уж не знаю, какими предрассудками она пользовалась на этот случай. Даже Алька получала решительный отпор, когда посягала на тронутую сединой копну его волос.

В этот раз отец, как видно, не собирался рассказывать про Город.

— Ну, пап, — снова попросила Алька и жалостливо заглянула ему в глаза.

Хозяин дома укоризненно посмотрел на рыжего гостя. Тот только невинно улыбнулся.

— Сто раз уже всё рассказано, — буркнул Игорь. — Машина как машина. Живешь в ней как в доме, а она по городу гуляет. Как здесь, только печки нет. И рыжие болтуны внутри неё не шастают.

— Так ведь с тоски же сдохнешь? — улыбнулся Бунар и снова подмигнул Альке.

— Там некогда тосковать, там экран есть. По нему чудеса разные показывают, — ответил Игорь.

— У тебя же кошка была серебряная, да, пап? — спросила Аля, которая готова была бесконечно слушать их с матерью рассказы про Город.

— И кошка была, и медведь был, — подтвердил отец. — Кошка, конечно, покомфортнее. Новее.

— И все в своей норе сидят всю жизнь, — вставила недовольно Яра и украдкой посмотрела на дочь. — Ни нарядов, ни друзей. В чём мать родила с детства и до смерти.

— Что, действительно, всю жизнь голый? Все так и сидят внутри машины? — спросил Бунар и с сомнением поморщился.

— Там все так живут, — ответил Игорь.

— Ну, там же, наверное, не видно ничего? — неуверенно поинтересовалась Варя, родители которой никогда не обсуждали эту тему.

— Видно, видно, — усмехнулась Яра и опять бросила быстрый взгляд на дочь. — Там так принято, через экран друг на друга глядеть. Когда с детства так, то и не удивляет. Но хорошего мало.

— Смогли сейчас обратно так жить? — спросил Бунар у хозяев.

Ярина и Игорь поочерёдно посмотрели на дочь, которая как зачарованная ждала их ответа.

— Здесь не в пример лучше, — сказала Ярина как можно увереннее.

— Посмотреть бы, — сказала Алька и закусила губу, ожидая обычной маминой вспышки на подобные заявления. Но Яра в этот раз смолчала.

— Там всё по-другому, — уклончиво ответил Игорь. — Ярин, чай будем сегодня пить?

Яра с излишней поспешностью подхватилась и начала рассказывать о соседней деревне, уводя дочь от опасной темы. Потихоньку разговор снова вернулся в нужное русло. Опустошив стол и оставив после себя кисло-терпкий запах древесины и пота, мужчины унесли беседу на крыльцо. Ярина и Варенька задержались в доме, но спустя некоторое время тоже вышли на воздух. Аля, как всегда, осталась наводить порядок.

Было время собираться к деревенскому костру. Весной костры устраивались редко — забот хватало, да и ночи была короткими.

— Аля с нами не пойдёт? — поинтересовалась Варя так, чтобы девочка её не услышала.

— Рано ей ещё, — ответила Яра. — Как замуж отдадим, так и решат вместе: надо им летать по ночам или обычной жизни хватит.

— Хорошая она у вас, — улыбнулась девушка. — И уже такой взрослой кажется. Я в её возрасте совсем ребёнком была.

Она не лукавила, девочка и в самом деле казалась старше своих сверстниц. Алька терпела подруг, всегда была в компании мальчишек, но и там послабления не давала. Снисходительный взгляд её карих глаз и острый язык были причиной не одной бессонной ночи в их деревне. От матери она переняла лёгкость в общении и деловитость. Шутки о том, что женщины из их дома поделили между собой власть в деревне, доходили до Игоря всё чаще. Яра правила взрослыми, Алька же царствовала среди молодёжи.

Ярина, выйдя на крыльцо, некоторое время наблюдала, как её муж устраивается на ступенях. В конце концов она не выдержала и, срываясь в голосе, окликнула Игоря.

— Я так понимаю, что ты и сегодня не пойдёшь?

— Устал я, идите без меня, — спокойно отозвался тот. — Я здесь, у дома, посижу.

— Тогда и я не пойду, — возмутилась Яра.

— Ты иди, — всё так же спокойно сказал Игорь, — тебе надо.

— А ты хоть помнишь, когда последний раз там был? — спросила Ярина. Понимая, что ответа не будет, она зашла обратно в дом.

Дверь за ней глухо хлопнула. В возродившейся тишине снова стал слышен треск кузнечиков. Варенька проводила Яру взглядом и провела рукой по плечу мужа, подталкивая его к разговору с Игорем. После чего тоже ушла в дом.

Бунар некоторое время помялся на ногах за спиной товарища, затем перешагнул через пару ступеней, сдвинул в сторону обувь и присел.

Дом, в котором они жили, стоял на самом краю села. Окнами был обращён к деревне, а крыльцом выходил на откос просторной низины. По весне этот буерак наполнялся талой водой и разливался до русла реки. Потом вода в реке опускалась, а озеро стояло до середины лета. Привлекало прогретой водой стайки детворы и тучи комаров. Годы шли, деревня разрасталась, но в комариную пойму селиться никто не хотел. Так и оставалась она открытая с крыльца и тихая.

Игорь сидел, мял натруженные за день ладони и думал о чём-то своём. Ночь была лунной. Краски сошли, но тьмы не было. Воздух был прозрачным и свежим. Пойма парила, отдавая взятое днём тепло.

— Чего тусклый, мужчина? — спросил Бунар. Игорь посмотрел на него, но не ответил. — Чего хочешь-то? И хочешь ли?

— Вот когда пойму «чего», тогда и хотеть начну.

— Во какой у тебя крендель загнулся. А пока как?

— А пока так, — ответил Игорь и замолчал. Спустя несколько минут он улыбнулся и добавил. — Чего хочу не знаю, но пока этого не получу — точно не успокоюсь.

За их спинами тихо открылась дверь и из дома выскользнула Алька. Оглядываясь на спины отца и Бунара, она убедилась, что её не слышали, пролезла под перилами крыльца и спрыгнула в траву. В ногу что-то сильно кольнуло. Алька чуть было не вскрикнула, но закусила губу и удержалась. Неожиданно подкрадываться к отцу было их старой забавой. На людях и засветло она, конечно, этого уже не делала, не маленькая же, но дома удержаться не могла. Да и отец любил видеть в ней ребёнка. Сейчас, чтобы не выдать себя, девочка присела в темноте у крыльца, ощупывая больную ногу.

— Знакомая потребность, — сказал Бунар. — Я думал, что у вас проще.

— Это у кого «у вас»?

— У летунов. Думал, что вы все сложности через сон решаете.

— Кто-то может и решает, — уклончиво ответил Игорь. Он потёр шею, замер и прислушался.

Поцокав языком, Игорь привстал со ступеньки и пошарил в кармане. Из-за кустов боярышника вышла косуля. Осторожно переставляя тонкие ножки, она подошла ближе и замерла в шаге от человека. Животное вытянуло шею и настороженно задвигало ушами. Игорь аккуратно отдал зверю кусочек солёного хлеба.

— Эх и наглый же у вас тут зверь, — сказал Бунар и тихо свистнул. Косуля отпрыгнула в сторону. — А я тебе рассказывал, почему мы с Варварой вместе оказались? — спросил он и хлопнул в ладоши, отгоняя козу ещё дальше в лес. Потом посмотрел на Игоря и ответил сам себе. — Нет, я это никому не рассказывал. Тебе скажу, ты не болтливый.

— Я секретов не люблю, — ответил Игорь.

— Это нужный секрет, — убедительно сказал Бунар.

— Ну да? — усомнился Игорь.

— Кстати, Варя не знает. Так что и ты не выдавай, — попросил Бунар и дождался утверждающего кивка Игоря. — Подожди, сейчас пса своего из заточения выпущу.

Услышав, как Бунар встаёт, Алька на четвереньках перебралась под крыльцо. К ладоням неприятно лип мелкий мусор, сметённый когда-то со ступеней. Бунар сошёл на траву и как был, босой, ушёл к сараю. «Опять грязь в дом притащит», — сварливо подумала Алька. Сидеть под крыльцом не входило в её планы. Она вспомнила о том, что обещала пацанам спуститься к реке, на плот, но секрет, посулённый Бунаром, заставлял ждать. Через минуту мимо дома пронёсся Лис и скрылся в том направлении, куда ушла косуля. Потом появился и сам Бунар.

— У нас в соседней деревне ведунья есть. Ведьма значит. Свои её Земной Акудницей зовут, — с ходу начал говорить Бунар. Он заглянул в окно дома, проверяя чем заняты женщины. — Не слышал про такую?

— Нет.

— Вот, а у нас она в почёте, — сказал Бунар веско. Он устроился на ступеньках, оттирая заскорузлые пятки от налипшей грязи. — Ведь старался же на траву ступать, — проворчал он. — Эх, Алька не видит. Щас бы было, — он тихо засмеялся и примолк, поглядывая на Игоря. Кажется, рассказчик уже сомневался в том, стоит ли продолжать.

— Да говори, — разгадал Игорь его сомнения. — Я же сказал, что не расскажу.

— Сейчас, подожди, — ответил Бунар. Он снова встал и обтёр ногу о дощечку перед крыльцом. Потом завозился, устраиваясь заново, залез пятернёй в бороду и закряхтел. — В общем, ладно. Навестил я её. Вот, — он снова закряхтел и зачесался. — Вот, — опять повторил он. — Акудница меня и навела: куда идти и кого спросить. Сказала: «Иди прямо сейчас. Какая девица глаз резанёт, та и твоя. Женись, не раздумывая, счастливым будешь». Я и пошёл. К вам пришёл, Варюшу увидел. А дальше, в общем-то, вопросов больше и не было.

— Во как просто.

— Оказалось, что просто.

— Сильна бабка. И что, всегда угадывает? — спросил Игорь.

Бунар почему-то засмеялся.

— Говорят так, — ответил он, успокоившись. — Только те, кто к ней ходил, не признаются.

— Почему?

— А ты сам сходи и поймёшь, — сказал Бунар и снова засмеялся, но как-то поддельно. — Молодёжь к ней шастает частенько. Думают, что она быструю дорогу в Город знает. На самом деле, туда она не водит. А вот по судьбе подсказывает.

— Зарабатывает на вас, на дураках, — усмехнулся Игорь.

— Да нет, денег не берёт. Но и даром не помогает. Обязательно что-нибудь да примет.

— А с тебя чего взяла?

Бунар задумчиво посмотрел на Игоря. Ответить он не успел. Дверь за их спинами открылась, и на порог вышла Ярина.

— Алька выходила? — спросила она.

— Нет, — ответил Игорь, — в доме где-то.

Услышав, что её ищут, девочка выскользнула из-под крыльца и убежала за угол, чтобы там через окно пробраться в дом.

— Игорь, ведь ты же знаешь, что я не могу не пойти, — сказала Яра мужу с упрёком в голосе. — Уже сколько лет, а люди каждый раз за тебя спрашивают. Пойдём, сходим. Нельзя так — не чужие же.

— Ярин, не пойду я. Не обижайся, — сказал Игорь. — Поэтому и не пойду, что не чужие. А вы идите, Бунару надо к нашим порядкам привыкать. Им-то таить нечего. Вам всем надо сходить.

— Игорь, — начала жена, но он не дал ей договорить.

— Ярин, дай нам ещё минутку.

Она расстроенно вздохнула, помялась у двери и ушла в дом.

— Альке ничего не говори, — попросил Игорь, когда жена ушла.

— О чём? — сбился Бунар. — О Гайе?

— Кто такая Гайя?

— Акудница. Разве я не сказал? — удивился Бунар. — Акудницу так зовут. Не бойся, Алька одна туда не доберётся. Это вверх по ручью дня три шлёпать.

Над их головами раздался протяжный скрип, и створка кухонного окна открылась нараспашку.

— Дочь, — крикнул Игорь в открытое окно, — не балуйся. Комаров напускаешь, — потом посмотрел на Бунара и тихо добавил. — Всё, кончай. Вон она, уже уши греет. Бредит этим Городом. Отселить бы вас побыстрее, болтун.

— Нам и у вас неплохо, — пошутил Бунар.

— Вам может и неплохо, а ты мне надоел со своими рассказами и расспросами. Доболтаешься до ссоры, — ответил хозяин совершенно серьёзно. — Ещё зиму тебя не вынесу. Не съедете в осень, зимой на снег выставлю.

— Ты без меня и в эту бы зиму от тоски сдох, — не обиделся Бунар. Он уже успел узнать характер своего товарища и на подобное ворчание не обижался. — А чего ты сам её в Город не сводишь? За стройку не переживай, и без тебя людей хватит. Сходите, пока время есть. Мы с Варей Ярине поможем.

— Хватит ерунду говорить, — отмахнулся Игорь.

— Эх, и заживём мы тут без вас, — подмигнул Бунар и навалился плечом на Игоря.

В доме за дверью послышались голоса и сутолока, Бунар громко ударил ладонью по крыльцу и резко поднялся со ступеней.

— Мы с Ярой пойдём, — громко сказал он и улыбнулся, поправляя штаны. — Пускай ваши меня тоже полётам научат. Ты не против?

— Иди, — тихо ответил Игорь. — На первых порах это сильно занятно.

— Ну, и ладно, — отозвался Бунар и замолчал, покусывая бороду. — Решиться надо. Решиться надо, Игорь. Это я про полёты. А я пока никак, — признался он и спустился с крыльца.

Дверь из дома наконец-то открылась, и на крыльцо вышли женщины. Алька навалилась на спину отцу и повисла на его шее. Девочка стала ему что-то шептать в ухо и хихикать.

— Давай в другой раз, — засмеялся Игорь и поцеловал дочку.

— Ну, пап, — закапризничала она. И совсем уже другим тоном. — Косуля уже приходила?

— Приходила. Тебя спрашивала.

— О том, кто за порогом —

Алька лежала в своей кровати, и её мечты скакали и перемешивались. Рассказ Бунара был самой большой мыслью, прыгающей в её голове. Однако не единственной.

Дом был пуст. Отец был в бане, а остальные ещё не вернулись от костра. Комната нашей юной героини была чуть больше, чем ей того хотелось бы. Совсем немного. Избыток пространства девочка заставляла и завешивала как могла. Рубленые стены были украшены всевозможными предметами, веточками и тряпочками. Гордостью её интерьера была массивная полка со старинными и непонятными вещами, принесёнными отовсюду разными людьми. Это сооружение стояло прямо за кроватью хозяйки комнаты от пола и до потолка. Большинство расставленных на полке предметов когда-то украшало гостиную, но со временем перекочевали в Алькину спальню. Теперь они считались собственностью хозяйки. Друзья девочки благоговели перед этой выставкой непонятных и отживших вещей. Впрочем, Алька-то знала, что дневной формат её экспозиции не самая большая ценность. С приходом темноты, а особенно как сейчас, при лунном свете, непонятные предметы обретали новые формы и содержание. Это была мастерская Алькиных фантазий. Каждый из предметов мог породить собственный сюжет, втянуть в сказку.

Прямо сейчас Алька была занята тем, что из фарфоровой статуэтки выдумывала сцену выхода Бунара и Вареньки к большому костру. Днём она видела Зал Большого Костра пустым. Там не было ничего интересного — нагромождение корявых кресел и цветастых топчанов. Но в фантазиях она дорисовывала недостающее. Уж с чем-чем, а с воображением у неё никогда не было проблем. Поиграв с Бунаром и Варенькой, мысли девочки переключились на Лиса, резвящегося в курятнике. Фантазия получилась такой быстрой и яркой, что Алька засмеялась. Собственный смех сконфузил, она зажала рот краем одеяла. На фоне затихшего звука тишина стала казаться осязаемой.

Вдруг вспомнилась утренняя ссора с подругой. Как-то очень быстро подобрались слова, которые надо бы было сказать в тот момент, и кольнула обида за то, что сказано это не было. Но и эти воспоминания быстро ушли. Алькин взгляд снова пробежался по загадочным теням непонятных предметов на полке. Она погрузилась в любимые мечты о далёком и загадочном Городе.

Из тумана невнятных образов девочка как могла сложила огромные дома и каменные улицы. Она представила себя, лежащую в брюхе огромной машины, сделанной в виде кошки. «Ох, и темно же там без окон», — подумалось ей. Снова вспомнились разговоры о том, что в этих машинах — Шеллах, все люди жили совершенно без одежды. Вспомнились рассказы родителей, что из машин никто и никогда не выходил, а друзья общались между собой через какое-то устройство. И что в этом устройстве можно видеть всё, что ты захочешь. Таких же голых друзей, разные картинки, придуманные истории. Она представила себе, что лежит в бочке без тряпочек и подушечек, а к ней подходят и заглядывают разные люди: и знакомые, и незнакомые. Алька попробовала сфантазировать, что может запросто с ними разговаривать, но не смогла. Ей вдруг стало так приятно и так неуютно, что девочка сжалась и замерла, не понимая, бояться ей этих ощущений или радоваться им. Она тесно укуталась в одеяло и перекатилась на бок, лицом к двери. Подобные ощущения часто сопровождали её фантазии. Из-за них мечты о Городе становились и сладкими, и неловкими. Иногда она стеснялась их даже перед собой.

В коридоре послышался скрип входной двери. «Отец пришёл», — подумала Алька. Когда он входил в дом ночью, то всё делал очень тихо. В отличие от мамы. Та ночью гремела почём зря, но, стоило ей об этом сказать, всегда удивлялась и возмущалась.

— Дочь, ты спишь? — услышала девочка у двери шёпот отца.

— Нет, — громко прошептала она. Таиться в пустом доме было не от кого, но тишина казалась очень уж ранимой.

Прошло несколько секунд, и дверь открылась. За порогом стоял отец. В руках у него была кружка и дощечка с кольцами пастилы.

— Компот будешь? — спросил он шёпотом заговорщика.

— Мне же нельзя на ночь, — сказала Алька. — Мама ругаться будет.

— Мы ей не скажем, — ответил отец.

Он вошёл в спальню, поставил кружку и доску на пол рядом с кроватью. Сам вернулся на кухню и налил себе ещё. Когда он снова пришёл, то уселся прямо на пол, на овечью шкурку. Облокотился спиной о кровать.

— Ну и лохматый же ты, — сказала Алька и пригладила отцу всклокоченные волосы. Подвинь это, — попросила девочка, имея в виду принесённые угощения.

Отец отодвинул кружку и дощечку в сторону. Алька укуталась в одеяло и спустилась на пол. Уселась рядом с ним. Девочка высвободила руку, дотянулась до кружки и отхлебнула тёплого компота.

— Быстрей бы уже свежая ягода началась, — буркнула она.

— Ты чего не спишь-то? — спросил отец. Он перекинул руку ей на спину и притянул к себе.

— Всё равно сейчас придут, греметь начнут, — ответила девочка. — Пап, а почему ты никогда летать не ходишь? Это же классно.

— Тебе же не нравится, когда мы с мамой ругаемся?

— Обязательно после этого надо ругаться? — удивилась Алька. — Ты сам виноват. Мама говорит, что ты только и ждёшь, чтобы из дома улизнуть?

— Шутит. У нас традиция такая — после полётов ругаться.

— Ну да? Шутит? — усмехнулась Алька. — И про какую-то Сашу шутит?

— Где ты это услышала?

— Не помню уже, — слукавила девочка. — Слышала.

— Тебе показалось, — ответил Игорь. Он прижал её к себе и потрепал по голове.

— Ага, показалось, — ответила Алька и чуть отстранилась. — Мама, знаешь, как плакала, когда с тётей Ланой разговаривала. Говорила, что раньше, когда ты тоже к костру ходил, стоило ей оставить тебя одного, и ты уже куда-то ф-и-ить, — Алька неумело свистнула. — Все с жёнами и с друзьями, а за тобой присмотр нужен.

— Мама плакала? — не поверил Игорь. — Тебе точно всё это не приснилось?

— Ну да, приснилось. Мы с тётей Ланой знаешь, как перепугались? А кто такая Саша, пап? Твоя бывшая невеста? Ты её любишь?

— Алька, вот я тебя сейчас выпорю за такие расспросы, — ответил Игорь.

Он небольно щёлкнул её пальцем по лбу. Альке показалось, что что-то в его голосе изменилось. Этот разговор ему нравился. Подобное настроение можно было с пользой применить. Она заглянула отцу в глаза, но он прикрылся от неё чашкой.

— Пап, а давай вместе в Город сбежим? — попросила Алька. — Я в Городе за тобой присмотрю. Когда отойдём подальше, то и маму позовём. Может, и она пойдёт? Или без мамы. Пускай она за нами из снов смотрит. Чтобы не переживала, что у нас что-то случилось.

— Попил с дочкой компоту, — проворчал Игорь и поднялся. — Идей у тебя, Алька, на целую революцию. Сейчас мать придёт, я с ней их обсужу. Ноги тебе свяжем и на цепь рядом с Лисом.

— Нет, ты ей не расскажешь, — улыбнулась Алька. — Ты мой друг, а не мамин.

— Чашку отдай. Что за привычка у тебя на ночь наедаться? — сказал отец притворно строго.

— Пап.

— Всё, баиньки, — сказал он, забрал кружку и ушёл.

Мама и их гости вернулись поздно. Они шумно ввалились в сени, но, услышав тишину дома, разом стихли. Алька слышала, как глухо ударил ковш о ведро с водой. Как мама что-то сказала, как Бунар придушенно засмеялся. Слышала она и обеспокоенный шёпот Вареньки, а затем звуки стихли. Наверное, гости ушли к себе — в дальнюю комнату. Спустя какое-то время проскрипели половицы. Из-за стены родительской спальни послышались голоса: звонкий материнский и неразличимый гул отцовского.

Обычно, когда все собирались в доме, девочке становилось спокойно и она почти сразу засыпала. Но теперь Алька спать не спешила. Час назад она решила, что сбежит прямо сегодня. Она выжидала, когда дом стихнет совсем.

За тонкой стеной гостиной, которая с приездом гостей стала родительской спальней, слышался тихий разговор. В её же спальне ветка яблони скользила по окну, а пятна лунного света двигались по полу вслед за ней.

Время шло, а родители всё о чём-то говорили и не собирались укладываться. Луна уже откатилась в сторону, тени сместились на дверь. Вечерний воздух врывался порывами через открытое окно, принося прохладу и звуки. Глаза начали слипаться. Одеяло перестало быть душным, постель стала очень уютной. Алька позволила себе всего на несколько секунд закрыть глаза. Не удержалась и уснула. Ей снился какой-то удивительно красивый лес, украшенный фонариками. И как будто они с отцом идут рядом. Каждый в брюхе своей личной железной кошки. Отец что-то гудит, а она слушает и грустит, переставляя свои ноги, втиснутые внутрь кошачьих лап. Ей снились огромные дома, каких в жизни не бывает, и невиданных размеров деревья без листьев, и кошки, и медведи, и другие звери.

«Игорь!» — вдруг вскрикнул кто-то за пределами сна. Сон слетел. Почему-то стало очень беспокойно. Алька замерла, прислушиваясь к стуку собственного сердца. Из соседней комнаты отчётливо доносились голоса родителей. Мама говорила резко, в полный голос, не сдерживаясь в словах.

— Вот чего тебе ещё надо? — звенела она. Отец ответил так тихо, что его слов не удалось разобрать. — Ни истерик, ни обид. Да таких жён, как я, искать — не найти. Что тебе надо ещё? — раздавался голос мамы. — Живёшь, как будто и не вылезал из своего Шелла, — распалялась она всё громче. — Хоть лбом о стену бейся, а ничего не выходит. Игорь! Как прятался ты в своей скорлупе, так и прячешься, — опять послышалось неясное «Бу-бу-бу», а потом мать заговорила чуть тише. — Да я что, нянька что ли? Здесь с тобой лялькаешься, потом раз в десять лет в сон выйдешь, так и там тебя ловишь да выискиваешь. Кто она тебе? Что ты там вьёшься постоянно? Ты, вообще, помнишь, что у тебя мы есть? Ты о дочери забыл? — потом она перешла на шёпот, и Аля, как ни вслушивалась, ничего не слышала. Спустя некоторое время мать опять разошлась. — Может быть, пора уже взрослым мужиком становиться? Чего тебе не хватает? Может, хватит ждать, когда жена всё подготовит и носом ткнёт? — и опять в ответ «Бу-бу-бу», — Да, ты для остальных деловой, самостоятельный, а дома всё только из-под палки. Пока сто раз не скажешь, пальцем не двинешь. Не живётся по-человечески — иди, куда хочешь. Пятнадцать лет, а как чужие — ни доверия, ни понимания.

Дочка слушала, как отец безнадёжно проигрывал. «Потерпи, папка, чуть-чуть ещё потерпи. Эх, чтобы ты без меня делал? — подумала она, — И вправду, как маленький». Девочка улыбнулась про себя, но вдруг спохватилась. Последняя мысль показались ей слишком похожей на материнскую. Настолько похожей, что стало стыдно перед отцом.

Мысль о побеге родилась и прижилась в ней ещё месяц назад. До сегодняшнего вечера была одна заминка — девочка совершенно не знала, куда надо идти. Но сегодня вечером всё прояснилось. Во всяком случае, стал понятен первый шаг, а большего и не требовалось. Как говорит отец: «Главное начать, а там плакать да кончать».

План девочки был простым и безрассудным. Надо было просто сбежать, как когда-то сделали мама и папа. А потом будь что будет. Под «будь что будет» Алька имела в виду следующее: «Добраться до какого-нибудь неизвестного села, где мать ещё не хозяйничает. Дождаться отца, когда он примчится её выручать. Главное, чтобы правильно примчался. А потом уговорить его сходить в Город. Быстренько там всё посмотреть, покататься на Шелле и тут же назад. Мама во сне на них посмотрит, увидит, что Алька не одна, позлится, конечно, но потом успокоится и ждать будет. Ну, не побежит же следом?» Безукоризненный план, не так ли? Только вот в том месте, где отец должен был «правильно примчаться», была заминка. Куда он должен был примчаться, если Алька и сама не знала, куда идти?

Её планы первых дней пути сначала строились с толпой провожатых. Они разбились в прах. Сканирование друзей на прочность показало, что настоящий только один — Никита. Впрочем, она не всех звала с собой. «Свиль мог пойти, — размышляла она. — Он хитрый и родителям не пожалуется. Только вот нудный. С ним за два дня с ума сойдёшь. Миху она даже в известность не поставила, а он бы пошёл. С ним надёжно, как с медведем: в обиду не даст. Но сам опаснее любого зверя. Попробуй предугадать, что он отчебучит в следующий момент. К тому же еды на него обоз нужен — обжора».

За стенкой что-то брякнуло, и девочка отвлеклась от своих мыслей. Она уже хотела вмешаться и прекратить ссору родителей, когда во входную дверь постучали. Алька слышала, как звуки за стеной стихли. Прозвучали мамины шаги в коридоре. Скрипнула дверь. Занавеска на окне спальни надулась пузырём. Холодный весенний воздух ворвался в комнату и толкнул дверь спальни. Та скрипнула и приоткрылась.

— Ната? Ты что это среди ночи? — услышала девочка раздражённый голос матери. Голоса тёти Наташи слышно не было, но Альбина и так поняла по чью душу пришла мама её друга. В щель двери она видела, как её мать всплеснула руками. — Твоего Никиту? В лес?

Не дослушав, девочка выскользнула из кровати, натянула на себя припасённую одежду и утрамбовала недособранный мешок. Запасов было маловато, всего на два дня, но откладывать было нельзя. Уходить надо было прямо сейчас.

Уже на улице она слышала, как мама Никиты что-то говорила. Но Алька не различала слов, пока снова не зазвенел материнский голос.

— Да я её сейчас в сарай закрою. Ай, паршивка! Вот пусть и посидит там вместе с её любимым псом. Да за что же мне всё это наказание? И когда они собрались? Завтра? Ну, Алька, ремень по тебе плачет.

Пока девочка неслась по пустынным улицам, сзади нет да нет нагонял звонкий Ярин голос. Сначала просто о чём-то, а потом громко и отчаянно: «Аля! Аля! Доченька!»

Глава 2. На нитях власти

В Городе оставленном,

Во дворце заброшенном

Жизнь пошла по правилам,

Для Кощеев сложенным.

Словно мухи к сладости,

Стягивались демоны.

Гадости и шалости

В них с рожденья вделаны.

Людям рабство продали

В оболочке лаковой.

Из небЫти создали

Мир фальшивый, мраковый.

Если бы не Девица

(На войне неправедной

Взятая невольницей)

Пал бы город каменный.

Она весом золота

Мир людей не мерила.

Взмахом крыльев ангельских

В души веру сеяла.

Сердце её доброе

Жарче сотни факелов,

Но ночами плакалось

Ей о мире ангелов.

— Четыреста шестьдесят три дня до НК. Кабир —

Одинокий лист, нарушая все представления о сезонах, вдруг оторвался от взрастившей его ветки и, подхваченный восходящим потоком, взлетел, закрутился над широким ущельем. Если бы он мог чувствовать, он взвыл бы от мстительного жара Светила. Солнце отыгрывалось на нём за то, что он прятался в тени своих братьев, по крупицам приворовывая тепло и свет. Если бы этот лист мог видеть, то он наверняка испугался бы той высоты, на которую взлетел. Если бы мог восхищаться — остался бы наверху ради зрелища, которое ему открылось. Ущелье выползало из сизой гряды заснеженных гор. Оно змеилось, распадалось на рукава. Здесь, в верхней своей точке, оно упиралось в полукруглую стену водопада. На самом его краю, окружённый чашей бурлящей воды, чернел гранитный утёс. А если бы наш лист мог слышать… Ах, какую симфонию он пропустил в своей неразумной бесчувственности.

На осклизлом плато, как на каменной сцене, спиной к единственному настоящему зрителю стоял дирижёр. Экстравагантность его была безусловной. Длинный чёрный плащ с поднятым воротником, босые ноги, бритая голова и еловая ветка вместо палочки.

Оркестр, которым дирижировал маэстро, был ему под стать. Это был водопад, состоящий изо льда, воды и пара. Он был настолько большим, что рядом с ним даже бесконечно высокие пихты воспринимались хилой порослью. Вся эта громада отзывалась на малейшее движение рук маэстро. Может быть, она и жила-то только благодаря им. Стена воды ниспадала и кипела вокруг дирижёрской площадки. Под взмахами еловой ветки водопад распадался на белесо-зелёные струйки, хрустальные струи, вспененные потоки. Всё это двигалось вопреки законам тяготения, единовластно подчиняясь руке маэстро. Когда он делал паузу — водопад замирал какой-то своей частью, вывешивал свои пряди, скручивал в узлы струи, зависал в воздухе. Стоило человеку двинуть рукой от себя, и струи подбирались, словно подол пышной юбки под кокетливыми ручками средневековой красавицы.

Воздух на этой огромной сцене был тоже осязаемо живым. Он не уступал воде в экспрессии. Клубы пара, поднимающиеся с той стороны, где вода кипела, вились вокруг рук творца, словно ленты хвоста воздушного змея. Но совсем другое чудо свершалось, стоило маэстро рвануть на себя воздух с другой стороны потока. Оттуда, где в лучах солнца искрился лёд. В такие секунды на граните слышался звон льдинок. Они падали и разбивались, тоже паря, но уже иначе, по природе своей.

Дирижёр, чуя власть в своих движениях, не просто играл, он бесновался. Иначе и не скажешь. Подолы его плаща развивались, хлестали по ногам, накручивались на руки. Человек бил по пространству всем телом, создавая музыку. Скручивал солнечные лучи, струи пара и сияние льда. Мелодия, рождаемая в его движениях, была звонкой, была грандиозной, была шипящей и струящейся.

Зритель, стоящий в паре десятков шагов за спиной маэстро, громко зааплодировал.

— Тебе бы и вправду в артисты пойти, а не миром править, Профессор, — прокричал он, поймав тихую ноту.

Его ор взрезал водную симфонию и, казалось, тут же растворился в финальных аккордах. Дирижёр на секунду замер. Он отыграл паузу, а потом взорвался всем телом. Удерживаясь на граните только кончиками пальцев ног, он взлетел над площадкой и закрыл увертюру феерической концовкой. Под грохот падающей воды маэстро застыл, задрав лицо и раскинув руки. Затем он театрально повернулся к зрителю и поклонился, ломаясь каждой частью своего тела. Впрочем, поклон он не закончил, застыв где-то в середине движения. Изящным броском кисти мастер откинул ветку, служившую ему палочкой, выпрямился и встал в первой позиции.

— Музыка удалась. Ноги зябнут, — отчеканил он, не заботясь о том, слышно его или нет.

Его зрителем был жутковатый человек в бесформенном и блеклом одеянии. Скорее сером, нежели зелёном. Человек был очень большим и чем-то походил на дирижёра. Но если лысый череп и гранёное лицо маэстро казались элегантными, то аналогичные показатели слушателя выглядели явно грубыми. Шишкастая голова несла на себе слишком тяжёлые надбровья, слишком резкие крылья слишком массивного носа, слишком тонкие губы и слишком мало передних зубов. В нём была непонятная и жутковатая красота, которая плохо видится мужчинами, но отмечается слабым полом.

Страшный красавец лениво качнул своё тело и двинулся в сторону маэстро. Подойдя, он встал рядом, в шаге от края камня, нависающего над чашей воды. Гигант посмотрел вниз на пену, на перекатывающиеся и перевивающиеся струи потока.

Водопад, предоставленный самому себе, падал с ровным шумом, как велела природа. Откуда-то сверху он увлекал за собой потоки воздуха. Перемешав их с водой, выстудив, он со страшной силой вгонял их в чашу. Став ветром и переломившись в своём течении, воздух бил снизу-вверх с такой силой, что даже говорить было сложно. Места на площадке хватало, чтобы отойти, но двое мужчин оставались у края. Холодный шквал был приятнее, чем палящее солнце.

— Зачем ты вернулся, Кабир? — прокричал маэстро и повернулся вполоборота к гостю. — Ты же скучный. Зачем тебе этот Город? У тебя другая роль, другая жизнь.

— Тебе так нравится определять каждому его роль? — отозвался гигант. Его губы изломились, нос сморщился и, кажется, стал ещё шире. Водопад набивал его редкую бородёнку брызгами. Вода ручьями стекала на сукно груботканной рубахи. — Не устал за этим занятием?

— Как дерзко, — улыбнулся маэстро. — Уж не потеснить ли меня ты явился?

— Ну что ты, разве можно? — ответил Кабир с лёгким поклоном. Почтения в его тоне не было слышно. — Я соскучился.

— Это по чему? Если не секрет.

— По тебе, — ответил здоровяк. В ухмылке он показал дыру в череде крупных, ровных и белых зубов. — Я люблю этот Город. И люблю его больше того места, в которое ты меня выпроводил.

— Если бы это было так, — чуть слышно произнёс дирижёр.

— Так оно и есть, — в тон ему сказал Кабир. Его лицо поползло ехидной ухмылкой. — Что это за глупая декорация с водопадом, Олег? Всё никак не наломаешься? Очередная отрыжка твоей бредовой фантазии?

— Не твоя вина, что ты не видишь прекрасного, — улыбнулся его собеседник. — Будем считать всё это, — он обвёл рукой вокруг, — моим подарком тебе. Напоминанием о том, кто ты есть.

— То есть? Пояснить сможешь? Или бредни не требуют пояснений?

Олег повернулся всем телом к гиганту и притворно улыбнулся.

— Отчего же не пояснить? Мы же с тобой знаем, что людям из Шеллов нельзя давать много пространства, — сказал он. — На свободе вы пугаетесь. Приходится для вас создавать что-то с видом на противоположную стенку. Или как сейчас — сунуть носом в водопад. Просто для того, чтобы ты мог думать и говорить.

— «Людям из Шеллов…», — сказал Кабир. Он улыбнулся и сделал движение бровями. — Тебе не показалось, о великий Профессор, что я отличаюсь от людей из Шеллов?

— Не сильно, — перебил его тот, — и это не твоя вина. Вы половину жизни смотрите на мир с высоты второго этажа. Оказавшись на своих ножках, вы делаетесь ма-аленькими, — Олег показал пальцами тот размер, который счёл достаточным для своего собеседника, — униженными.

— Все и всегда?

— Ага, — улыбнулся Профессор. — Первое время я ждал от вас восторга или наоборот — бунта. Нет, каждый раз одно и то же — выходит из Шелла, головёнку втягивает, послушно берёт свой мешочек и идёт, куда скажут, — по лицу дирижёра скользнула едва уловимая тень презрения. — Ты тоже тогда не отличился смелостью, — сказал он очень тихо.

— Я не слышу тебя.

— Ты уже давно никого не слышишь, — также тихо сказал Олег, а потом, уже в полный голос, произнёс. — Город снова выпьет тебя, Кабир. Уйди назад. Там твоё место.

— Вот так? Взял и распорядился? — прорычал тот. — Ты думаешь, я не знаю, почему ты людей из Города выпроваживаешь? Думаешь, что про электронных двойников никто не знает? — крик мужчины взметнулся и тут же растаял в шуме воды.

На площадке повисла тишина.

— Пора чистить ряды приспешников, — сказал Олег спустя некоторое время. — И насколько далеко ты продвинулся в своих догадках?

— Не очень сильно, — признался Кабир. — Пристрой меня на какое-нибудь хорошее место. Я тебе ряды почищу, а ты мне знаний добавишь.

— Усиленный знаниями, ты займёшь место ещё лучше, и жизнь наладится, — с улыбкой продолжил Профессор. — Иллюзия деревенского жлоба.

— Это почему же?

— Во-первых, потому что ты хамишь тем, у кого просишь, — ответил Олег. — Во-вторых, вот в этом водопаде больше последовательности, чем в любом твоём действии. С тобой даже разговаривать утомительно. А в-третьих, знания без тупой уверенности в том, что ты умнее других, мало что решают. Поверь мне, они чаще мешают. Плодят сомнения.

— То есть, — сказал Кабир, — ты мне не поможешь?

— Почему бы и нет? — улыбнулся его собеседник. — Это будет забавно. Так что же тебе известно про устройство Города?

— Я же говорю — немного. Знаю, что для каждого Горожанина ты создал электронного двойника. Из характера, привычек, поступков.

— И зачем я это сделал? — спросил Олег, и на его лице проступило весёлое любопытство.

— Это же так удобно, прогнозировать поведение людей, поведение толпы. Или скажешь, что причина изгнания таких, как я, не в этом? — спросил Кабир и зацепился взглядом за лицо собеседника.

— Ну, конечно же, в этом, — ответил маэстро.

Кабир вглядывался в его лицо, но не мог разобрать, издевается тот или говорит правду.

— Олег, я не такой уж и дурак. Ты можешь со мной говорить нормально?

— Вот скажи мне, Кабир, — сказал Профессор, словно и не слышал его последних слов, — как вам удаётся всё так раздувать? Ты и половина толпы там, — он сделал движение рукой куда-то в сторону, — вы что, каким-то особенным образом думаете? Или каждая одинокая мысль, попавшая в вашу голову, в пустоте обретает особый статус? — Олег помолчал некоторое время в ожидании ответа. — Никогда не думал, что старой аналитической системе можно придать столько значимости.

— Вот не надо принижать, — губы Кабира сложились в презрительной улыбке. — Но ты не переживай, я никому про это не скажу. Я же говорю, я даже работать на тебя буду. Если позволишь.

Олег не отвечал. Падающая со скалы вода перекатывалась где-то внизу сизыми бурунами и уносилась по каменистым порогам. Мужчины смотрели друг на друга, их одежда синхронно двигалась под порывами мокрого ветра.

— Кабир, Город умирает, — сказал Профессор серьёзно. Он отвернулся к водопаду. — Я думал, что ты понял это. Не ждал я тебя.

— Я такой. Прихожу, когда не ждут.

— Ты сам себя переплюнул.

— Вот только я не пойму, — воскликнул гигант, — почему ты врёшь всё время? «Город умирает». Город передумал умирать. В нём стало интересно жить. И вообще, хоть раз скажи правду — он собирался умирать?

— Как же вам нравится бегать по одному и тому же кругу, –равнодушно отозвался дирижёр, — Неужели ты так и не научился видеть? Да, ты не дурак. Ты распух от поглощений, но понимать очевидное до сих пор не можешь. Даже навскидку, я и сейчас вижу в тебе другую судьбу.

— Ты видишь? — засмеялся Кабир, — Прекрати врать! Я знаю, что ты не провидец. Может, ты и умеешь играть с прошлым, но игры с предстоящим невозможны. Это даже я понял.

— Я и не пытаюсь предсказать будущее. Я вижу, кем ты стал.

— И что же ты видишь?

— Ты стал сильным. Стал таким не в Городе, а там, где жил. Таким можно стать только среди людей, которых ты любишь, которые любят тебя. Ты же ведь способен любить? Так, Кабир? — спросил Профессор и бросил взгляд на своего собеседника.

— Я-то способен. А вот тебе, наверное, тяжеловато, — огрызнулся тот. — Как оно, Олег? Говорят, что твоя жена молодая и красивая? В твоём-то возрасте получается хоть что-нибудь чувствовать?

— Если доживёшь — узнаешь, — произнёс Профессор. Показалось, что его и без того холодное лицо превратилось в кусок гранита. — Ладно, пускай так, — сказал он и замолчал. Потом продолжил. — Ты стал занятным. То, что я в тебе вижу, ты бы не смог взрастить в Городе.

— Тот этап пройден. Там тесно. Я могу сделать больше, а большее может дать только Город.

— Ты не понимаешь, о чём сейчас говоришь.

— А мне кажется, что ты не хочешь видеть того, как я вырос, — прокричал Кабир в лицо маэстро.

Его рука метнулась вперёд неожиданно быстро и ловко. Он схватил собеседника за отворот плаща и рванул ткань на себя. Ни человек, ни кусок материи в руке Кабира даже не шелохнулись. Наглец словно ухватился за фрагмент одеяния чугунной статуи. Он на секунду замер, а потом отдёрнул руку и сделал полшага назад.

— Прости, — сказал он тихо. — Прости и поговори со мной. Олег, я правда не в себе, — снова повысил он голос. — Я не для того шёл в этот Город, чтобы упереться в твоё телячье беспокойство о какой-то бабе. Здесь столько возможностей, а ты…, — он не договорил. — Что это за идиотский спектакль? Я не поверю, что ты просто так доверил своё детище неразумной девке.

— Заткнись, дурак, — сказал Профессор совершенно спокойно и безмятежно. — Если ты скажешь ещё одно слово о моей жене, то ты перестанешь существовать прямо здесь и сейчас.

— Хорошо, — согласился Кабир. — Пускай так. Клянусь тебе, я буду её чтить как тебя. Только открой мне большее. Я стану служить ей, молиться на неё буду. Вырежу каждого, кто криво на неё взглянет. Расскажи мне про Город. Возьми меня к избранным, — говорил Кабир, быстро перебирая слова. — Я же ещё тогда понял, что остальные Горожане — марионетки. Просто красиво обманутые рабы. Упаковщики ресурсов для отправки куда-то дальше. Кто там дальше, Олег? Я всю Землю по метру обшарил и ничего не нашёл. Как ты это делаешь? Кто эти люди, которые живут за счёт твоего мира?

На площадке снова повисла тишина. Мужчины уже не смотрели друг на друга. Профессор скрыл руки в широких рукавах и бездвижно скользил взглядом сверху вниз, провожая быстрые потоки воды.

— В твоей голове какие-то нелепые обрывки не твоих мыслей, Кабир, — произнёс он. — Мне нечего тебе больше сказать. Это из поглощений? — спросил Олег. Он посмотрел на Кабира и утвердительно кивнул головой, отвечая на свой же вопрос. — Запомни, чужие мысли ведут к чужой судьбе.

— Какой же ты скучный, когда перестаёшь кривляться, — начал Кабир, но собеседник не дал ему договорить.

— Каждый видит в другом свои недостатки. Ты заносчив, я это и раньше знал. Но будь осторожен, в тебе ещё не прижилось то, с чем ты породнился, — Профессор на какое-то время задумался. — Хорошо. Я поставлю тебя в городскую игру чуть выше простого служаки. Я дам тебе две возможности. Только две, — сказал маэстро и показал два пальца. Его лицо вдруг обрело цвет, и он даже улыбнулся. Снисходительно и мягко.

— Что значит «две возможности»? — спросил Кабир.

— К твоей бы силе да каплю терпения, — произнёс Олег. — Ты станешь служить моей жене. Долго и терпеливо. Это твой урок и твоя оплата. А там посмотрим. И не дерзи мне больше. Моё терпение может лопнуть.

Последние слова прозвучали уже в тишине. Несколькими мгновениями раньше водопад стих. Сброшенные со скалы струи опали, а новые, набегающие на пропасть, зависли. Словно упёрлись в невидимую стену. Слушая тишину, мужчины подняли лица вверх и смотрели на то, как высоко над их головами начал свиваться вал тугих и прозрачных потоков. Он разрастался, накручивая на себя всё новые и новые струи воды. Длинный, изогнутый пузырь рос и переливался. Достигнув размеров изогнутого дирижабля, он начал обрастать ледяной коркой. Солнце отражалось от её поверхности и резало глаза. Ярко, невыносимо ярко. Кабир зажмурился. В то же мгновение ледяной пузырь лопнул. Лавина льда вперемешку с водой и паром рухнула на каменные плиты, снося и раскалывая на части всё то, что только что создавало картинку жизни. Словно с холста с невысохшими красками, поток рвал на части и вымывал всё, что создавало это пространство, — всё: и людей, и площадку, и солнечный свет. Сотканная Профессором иллюзия растеклась чернильным пятном, выбрасывая души в реальность.

— Четыреста пятьдесят дней до НК. Боты —

Высокие потолки и просторные помещения хорошо подходят для мест публичных. Для человека, который привык к уюту деревянного дома, этого пространства оказывается слишком много. В кремлёвских хоромах Ксандра выбрала под спальню некогда проходную комнату. Выбор этот производился по критериям понятным только ей, а, может быть, она и не выбирала. Поглощённая заботами о Городе, заняла ту, которая первой подвернулась.

В комнате было две двери. Одну из них удалось закрыть большим шифоньером, другая же использовалась по назначению. Дверь была слишком большая, пугала своими размерами каждый раз, когда на неё падал взгляд. Из предметов интерьера, помимо шкафа, о котором уже было сказано, можно было выделить только скромную кровать да пару глубоких кресел, стоящих друг против друга. Да, здесь были ещё кованный светильник под розовым абажуром и картина с морским пейзажем. Вот и всё.

Впрочем, обстановка комнаты мало заботила хозяйку. Её добрая помощница Катюша первое время донимала Ксандру вариантами переезда, но нужной настойчивости в ней не было, а Княгиню устраивало и так.

Вернувшись к себе далеко за полночь, Ксандра сидела на краю кровати. Усталость накопилась в каждой частице её тела, и потому выглядела женщина неважно. Казалось, что стоит ей освободить волосы от заколки, как и сама она, вслед за волной отпущенных прядей, опадёт на подушку. И не проснётся ни завтра, ни послезавтра.

Катюша каждый день рассказывала ей о том, как женщине в её положении необходим отдых. Да, необходим. Ксандра погладила округлившийся живот и улыбнулась только ей ведомым приятным мыслям.

Она не позаботилась о том, чтобы переодеться. Разворошив постель, она сидела так, как пришла. Сидела и задумчиво перебирала в руках кисти покрывала. Заколка в волосах была не единственным препятствием на пути ко сну. В кресле в дальнем углу комнаты разместился её муж. Как обычно, весь в чёрном, сливающийся с тёмной тканью кресла. Шифоньер, стоящий между светильником и креслом, создавал в том углу глубокую тень. Ксандре приходилось вглядываться, чтобы различать очертания лица супруга.

— Устала? — раздался из темноты голос Олега.

— Очень. Я бы с удовольствием отложила наш разговор на потом, — ответила Ксандра. Она говорила очень тихо, почти не двигая губами.

— Сашенька, «на потом» мы его уже откладывали.

— Давай ещё раз, — попросила она.

— Если мы не поговорим, ты так и будешь себя изматывать работой, — ответил Олег. — Если бы не это, я бы не стал тебя тревожить. Я переживаю.

— Спасибо.

— Милая, так работать нельзя. Особенно сейчас. Завтра я запру тебя в комнате. Не отопру, пока не выспишься, — в голосе мужа слышалась неподдельная тревога. — Давай сделаем паузу. Ничего не случится, поверь мне.

— Дел много, — ответила Саша. — Я не могу бросить Город теперь.

— Ты разгоняешь ситуацию во вред себе, — сказал Олег. — Нельзя этого делать. Нельзя, не подготовив людей, которые смогли бы её подхватить. Всё это свалится на тебя в самый неподходящий момент.

— Олег, я должна.

— Саша, ничего не случится, если ты сделаешь это чуть позже.

— Они живут в клетке, Олег.

— Ты очень торопишься. Ты уверена, что хочешь заботиться о Городе именно так? Может быть, стоит подождать, разобраться? — спросил Олег. Он вёл себя тревожно. Это было непривычно и потому настораживало.

— Ну да. А потом и совсем забросить эту глупую затею? — спросила Саша. — Ты же к этому ведёшь?

— Нет, совсем нет. Я не против того, что ты хочешь жить Городом. Но…

— Всё самое интересное, как всегда, начинается после «но», — заметила Ксандра.

— Это старая и неоригинальная мысль, — ответил Олег. В его голосе послышалось почти неуловимое огорчение. — Мне кажется, что не надо с ходу ломать все существующие правила.

— Ну зачем же «все»? Просто я хочу выпустить людей из машин, — ответила она.

— И всего-то? — улыбнулся Олег.

— Да.

— Ты окажешься разочарованной.

Олег приподнялся с кресла, поправляя ткань на брюках. Он на несколько секунд проявился в свете лампы, но потом снова сел. Задвинулся ещё глубже, устраиваясь в кресле.

Муж был редким гостем в её дворцовых покоях. Золото стен ему не шло, но в этой комнате он выглядел гармонично. Усиливал своим видом аскетизм обстановки.

— Если ты мне позволишь, — продолжил он, — я расскажу тебе, на чём держится существующий порядок. Просто для информации.

— Расскажи, — устало согласилась Саша.

Поняв, что разговор грозит затянуться, она скинула с натруженных ног ботиночки и пересела чуть ближе к Олегу, во второе кресло. Ксандра потянула к себе плед и зябко укуталась в него.

— Ты голодный? — спросила она.

— Нет, не беспокойся, — ответил муж и почему-то сглотнул. Она сделала вид, что не заметила. Едва ли кто-то оставался на кухне так поздно, а самой суетиться не хотелось. — Так я начну? — спросил Олег. Саша молча пожала плечами. — Что ты знаешь про манипулирование? Про инструменты управления что-нибудь знаешь?

— Более-менее, — поморщившись ответила Саша.

— «Более-менее» для Княгини будет недостаточно, — ответил Олег и улыбнулся, глядя, как Саша устраивается слушать.

— Будет лекция? — спросила она.

— Будет лекция, — подтвердил он.

— Тогда начинай без предисловия, — попросила Саша.

— Уже не жена, уже Княгиня, — улыбнулся муж.

— Терпеть не могу твои лекции, — поморщилась Ксандра. — Такое ощущение, что с машиной разговариваешь.

— Я не умею перед тобой кривляться, извини. Но ты должна знать про некоторые полезные инструменты. Если ими грамотно пользоваться, то можно спать чуть дольше.

— Олег, рассказывай уже.

Он на какое-то время задумался, выбирая с чего начать.

— Ты знаешь, Саша, когда власть подошла к решению изолировать каждого внутри Шелла, этот инструмент, механизм манипулирования, был уже раскручен. Его назвали «чужая точка зрения». Инструмент работал на удивление хорошо. Благодаря ему большую часть свободного времени люди тратили на поиски одобрения в виртуальном мире. Но дойти до этого было непросто. Ты мне веришь?

— Допускаю.

— Когда его начали вводить, как раз закончился очередной эксперимент с демократией. Чудесный был период. Лучший в истории этого Города. Но люди не прощают тех, кто им слишком доверяет.

— Записать в цитатник? — улыбнулась Саша.

— Прости, отвлекаюсь, — сказал Олег. — Когда начали подрезать избыточный комфорт, пришлось создать в обществе атмосферу страха и тотальной неуверенности. Люди к тому времени избаловались. Череда кризисов, неплановые увольнения, игра с ценами и инфляцией — мы тогда не брезговали ничем. К слову, потребительский рынок на этой волне переживал необычайный подъём.

— Олег, я тебя никогда не спрашивала, но… сколько же тебе, чёрт возьми, лет? — спросила Саша. Она подалась вперёд и пыталась рассмотреть в потёмках черты лица мужа.

— Давай мы от этом потом поговорим, — попросил он.

— А я хочу сейчас, — ответила она. — Не морочь мне голову. Ты думаешь, что я смогу слушать спокойно, как ты рассказываешь от первого лица историю прошлых столетий? Я же не дурочка, я кое-что читала.

— Саша, я не Кощей бессмертный, — улыбнулся Олег.

— И всё же?

— Если тебе уж очень интересно, — сказал он, выкладывая слова по одному, — в те времена я был немолод. Можно я продолжу? — Олег посмотрел на застывшее лицо своей супруги.

— Насколько немолод?

— Изрядно. Я не сильно изменился. Сашенька, мы живём в разных временных измерениях с этим Городом. И ты, кстати, теперь тоже. Но, милая, ты поймёшь это чуть позже. Так могу я продолжить? — спросил он. Саша растерянно кивнула.

— Так вот, когда малый бизнес стал оттягивать на себя слишком много денег, снова были введены устаревшие понятия «мода» и «определяющий тренд». Формируя стандарты, ожидания и график перемен мы кое-как выровняли ситуацию. Обеспечив монополию корпораций, а значит и почти полную автоматизацию производств, мы получили возможность запустить тему Шеллов. Ты понимаешь, о чём я говорю?

— Олег, я читала политэкономию последних веков. Если тебе интересно моё мнение, то я бы лучше послушала про тебя и твои временные измерения, — ответила Саша. — Или расскажи хотя бы про то, о чём начал.

— Прости, оно всё очень переплетено, — сказал Олег. — Я хочу, чтобы ты понимала, что персональная изоляция — это результат большой работы. Вершина управленческого прогресса. Как минимум — это почти полная победа инфекций. Это социальный и экономический прорыв, — сказал он и замолчал, усиливая сказанное.

— Браво, — сказала Саша и скупо поаплодировала.

— Саша, я тебя не узнаю, — беспокойно произнёс Олег.

— Извини, Олег. Очень устала. И в самом деле, извини. Рассказывай дальше.

— Хорошо. Заселение в новые машины-квартиры планировалось долго, но вышло спонтанным. На стадии планирования мы очень серьёзно опасались паники, связанной с клаустрофобией. Оказалось, что зря. Несколько других проектов пошли не так, как ожидалось…

— Тебе не темно в том углу? — перебила его Саша.

— Нет, — сбился Олег. Он некоторое время помолчал, ожидая, что она ещё что-то скажет, но Саша не продолжила свою мысль. — Ладно, о других проектах пока не стоит. Чтобы предупредить панику, в сеть было введено огромное количество виртуальных личностей — ботов. Ими «населялись» забытые и брошенные города, пустынные острова, целые несуществующие страны. В ботах был прописан сценарий жизни, схожий с человеческим. В социальном мире они тоже знакомились, женились, рожали детей, работали. Только виртуально. От людей их отличало то, что они умели узнавать друг друга, а люди узнавать их не умели. Люди верили, что боты — люди. Впрочем, для особо продвинутых были созданы боты разных уровней: те, кого можно заподозрить, и те, кого выявить невозможно. Даже я прихожу в восторг, когда бот рассказывает о своей жизни.

— Ты хочешь сказать, что кто-то несуществующий получает удовольствие от того, чего он не делает?

— Насчёт удовольствия — едва ли. Но эмоции он создаёт и выражает. Это бесспорно.

— Какая мерзость.

— Не соглашусь, — парировал Олег. — Учитывай, что обязательные свойства большинства ботов — доброжелательность и позитивность. За счёт этих свойств они легко сходятся с людьми. Негативное восприятие — защитный механизм, свойственный только людям. Боты имеют возможность не использовать страхи и сомнения.

— И люди на это купились?

— В то время в списке избранных друзей горожан было более половины подставных роботов. Именно они стали самыми востребованными и отзывчивыми собеседниками. И не забывай про то, что они создавались интересными изначально.

— Это и сейчас так? — ужаснулась Саша.

— Да, — подтвердил Олег. — Совершенно определённо, что любой житель другого города — программа.

— И что, люди об этом не знают?

— Нет. Может быть и подозревают, но к себе не относят. Ожидание одобрения в сети делает людей зависимыми. Одобрения насыщают. Главное, это не дать привыкнуть, чередовать посыл и отстранённость. Боты это обеспечивают. Они могут даже игнорировать своих собеседников, пока в человеке не проснётся жажда участия. Это социальная математика.

— Любопытно.

— Несомненно. Когда у каждого человека количество ботов-друзей перевалило за определённый уровень, была реализована система «усреднённого смайлика».

— Это когда на каждое твоё действие в сети на экране появляется реакция в виде улыбающегося лица или недовольной рожи?

— Да, оно. Гениальное изобретение. Первые же опыты показали, что присутствие на экране негативной эмоции в течение очень короткого времени заставляет человека менять свою точку зрения. Удалять высказывание или оправдываться.

— Но это же психологическое давление?

— Да, но не только. Это же может быть и психологической поддержкой. Когда первую партию людей загрузили в Шеллы, сеть чуть было не взорвалась от восторгов, которые создали роботы. Ты в курсе, что за первые Шеллы надо было платить? Их цена превышала стоимость квартиры в Центре.

— Город далеко шагнул. В наше время каждый имеет право на социальный Шелл. Так, кажется, это звучит? — улыбнулась Саша.

— Иметь право на то, без чего ты не вправе жить — это от лукавого. Но как на этом можно хорошо заработать, — Олег улыбнулся в ответ. — А как звучит — не знаю. Я не часто посещаю сеть. Зато я помню, какие очереди были за новыми Шеллами. Корпорации обеспечили себя заказами на несколько лет. Бесплатные Шеллы появились только тогда, когда состоялось полное изъятие недвижимости. К слову, Шеллы в то время ещё не запирались.

— Так дома в Городе кому-то принадлежат? — Саша не могла скрыть своего удивления.

— Да. Денег не существует. Но мир вокруг не бесплатный.

— Подожди, Олег, — попросила Саша. — Я не всё поняла. Почему же люди не догадались о ботах? Я не поверю, что не нашлось тех, кто смог бы это понять?

— И такие были. Только кто бы их мнение допустил до реальных слушателей? Спорные утверждения — это для ушей ботов. Впрочем, видеосвязь подделать тоже несложно. Ты думаешь, что среди твоих поклонников мало машин?

— Я не думала об этом, — призналась Саша.

— Правильное управление состоит не в том, чтобы подчинить или заставить. Правильное управление — это умение создавать в головах нужные мысли в поддержку нужных эмоций. Роботы уже давно работают с каждым индивидуально.

— Ты же не просто так мне это рассказываешь, Олег?

— Нет. Конечно, нет.

— Тогда скажи главное, — попросила Саша.

— Уже, Княгиня, — повторил Олег, и в его голосе была слышна улыбка. — Тебе надо на пару недель выйти из управления. Отключиться. Совсем.

— Зачем?

— Сегодня мои аналитики записали тебя в друзья к наиболее влиятельным ботам.

— «Влиятельные боты» — это шутка? — спросила Саша. Она даже подалась вперёд, чтобы увидеть в темноте выражение лица мужа.

— Нет. Это реальность, — ответил Олег совершенно серьёзно. — Так вот. Я не хочу, чтобы ты принимала за правду то, что они станут говорить о тебе. Так надо. Нам предстоит создать твой новый образ. Ты должна быть той, за кого каждый Горожанин готов будет руку отдать.

— Мне это не надо. Я могу отказаться от такой твоей поддержки? — спросила Ксандра.

— Нет.

— Почему-то я так и думала. Ты не боишься, что я вскрою всю эту игру перед Городом?

— Не боюсь, — признался Олег. — Ты не совершаешь таких ошибок. У меня было время убедиться в этом.

— И каких действий ты ждёшь от меня?

— Скорее бездействия, — ответил Олег. — Город должен узнать страх того, что ты можешь его оставить. Он должен начать тебя ценить и бояться тебя потерять.

— Как это?

— Мы придумаем, как это сделать лучше всего. Но не сейчас, — ответил Олег, вставая с кресла. — Я тебя и так уже измучил. — Саша двинулась, чтобы встать, но он остановил её движением руки. — Не провожай. Я бы хотел тебя поцеловать, но знаю, что тебе это не доставит удовольствия, — с горечью сказал он. — Спокойной ночи.

— Четыреста дней до НК. Лера и Кабир —

Пока Саша округлялась в предстоящем материнстве, Лера — её помощница — крепла во власти. Быстрая в принятии решений, она оказалась незаменимой в условиях больших перемен.

Резкая в суждениях, Валерия не оспаривала власть Александры, но очень ревностно относилась к принятым ею решениям. Оценки её собственных действий со стороны кого-либо Валерию только раздражали. Однако благодаря прямолинейности Леры в поступках и мыслях между двумя женщинами сохранялось доверие. Даже Олег, привыкший выискивать в событиях и высказываниях сокрытый смысл, через некоторое время смирился с безусловной простотой в их отношениях.

Итак, Сашина помощница перемалывала входящие трудности с безотказной решительностью, и, кажется, без перерывов на сон. Именно ей принадлежала заслуга создания первой дружины. Вместе с боевыми подразделениями она самолично принимала участие в подавлении первых беспорядков. Она отказалась понимать шалости с ботами, но и не пыталась противодействовать этому. Она казалась несокрушимой, но древнее и ненасытное чувство прибрало и её.

Мужчина, роковым образом изменивший её судьбу, пришёл в Кремль не из Города. Этот дикарь явился с востока. Ввалившийся на кремлёвский двор мужлан в непонятном одеянии из кожи и меха. Угрожающе большой и бритый, он от ворот дал понять охране, что лоялен к местным законам только до тех пор, пока закон чтит эту лояльность. Его жутковатое лицо без передних зубов было нехарактерным для рядового Горожанина, поэтому он всеми воспринимался как человек опасный. Спорить с ним не решался никто.

Его первая стычка с Лерой произошла на мшистой брусчатке кремлёвского двора. Услышав шум за окнами, женщина выскочила на помощь своей молодой дружине и едва не врезалась в это дикое чудовище. Она попробовала взять его напором, но он принял её атаку стойко и на удивление миролюбиво. Солдаты, заметив добрые перемены в его поведении, отступили и дали возможность Лере разобраться с ним самостоятельно.

Про ту стычку ещё долго ходили байки и дворцовые сплетни. По различным версиям и результат был разный. Иной раз победа присваивалась дерзости и острому языку Леры, иной же раз — оставалась за дикарём. Как бы там ни было, но на следующий день этот гигант уже ходил по Кремлю рядом с ней. Он двигался чуть позади или возвышался за её спиной, выслушивал её суждения о местных правилах и распорядках.

Его звали Кабир. Мы уже встречались с этим человеком у водопада и слышали его мысли. Но ни Олег, ни сам Кабир не выдавали знакомства друг с другом. Ксандра познакомилась с дикарём только спустя неделю.

Когда она увидела его, входящего в сопровождении Леры и двух солдат, то женским чутьём угадала, что этого человека лучше иметь среди союзников. Из доклада своей помощницы она так и не поняла: был ли Кабир назначен командиром дружины или сам занял этот пост. Когда Ксандра попробовала выяснить это непосредственно у Кабира, то поймала себя на неприятном чувстве. Она осознала в себе страх и готовность подчиниться. Это её напугало. Так и не выяснив деталей назначения, Княгиня замолчала. Ограничила себя тем, что слушала и кивала.

Приняв его службу как данность, но помня свои ощущения, Ксандра стала сторониться нового союзника. Не в силах довериться Кабиру и считая ошибкой отдалять его, она довольствовалась тем, что терпела. При всей его подчёркнутой вежливости от неё не ускользала плохо скрываемая фальшь.

По случаю они несколько раз общались. Но если при их встрече случалась Лера, то Ксандра старалась вести разговор через неё. Да, ей стыдно было признаться себе в этом, но она его боялась.

В день, о котором я хотел бы рассказать, был запланирован выезд на законсервированные предприятия Города. Новые условия требовали новых решений, пересмотра продуктовой линейки.

Коридор был залит солнечным светом, и солнечное настроение ощущалась в каждом встречном. Ксандра шла к выходу и что-то оживлённо обсуждала с главой производственного сектора. Её манера одеваться была строгой и для всех привычной: просторное и длинное чёрное платье, позволяющее скрывать округлость её положения, мягкая обувь без каблука. Никаких украшений, никаких излишеств. Только тяжёлая серебряная заколка в чёрных волосах. Она двигалась не быстро, но так увлеклась беседой, что Кабира заметила слишком поздно, чуть не налетела на него. Он даже не попытался уступить ей дорогу. Отшатнувшись, Княгиня подняла голову и увидела над собой его изуродованное лицо с надменно изломленной губой.

— Здравствуй, Княжиня, — сказал Кабир. Он поклонился и завис над ней, глядя почти в упор.

Запах, звук его голоса, обращение с ударением на первом слоге — всё это привело её в содрогание. Ксандра вспыхнула, опустила голову и не ответила. Она замерла, ожидая, когда он освободит дорогу. Кабир сделал шаг к стене и снова поклонился. Княгиня прошла вперёд, но тут же увидела Леру, стоящую за Кабиром. Мысль о том, что подобная расстановка была ожидаемой, вывела её из себя. Ксандра прошла ещё несколько шагов, остановилась и повернулась в их сторону.

— Лера, — окликнула Княгиня свою помощницу, — а почему наш новый командир не занимается тем, чем должен заниматься новый командир? От кого он здесь нас охраняет, и почему ты от него ни на шаг не отходишь? — Ксандра говорила резко и пронзительно. Боковым зрением она видела, как Кабир развернулся в их сторону и слушает.

— Ксандра, я шла к тебе, чтобы переговорить насчёт Кабира, — ответила Лера. Она жестом подозвала гиганта, но Княгиня выбросила руку в его сторону в запретном движении. — Не требуется. Это твой человек, ты им и распоряжайся. У нас появилось слишком много людей, которые с утра до вечера вытаптывают коридоры.

— Саша, — прошептала Валерия. Она подошла совсем близко, так, чтобы их не слышали вокруг.

— Ксандра, — осекла её Княгиня в полный голос.

— Прости, Ксандра, — поправилась Лера, но говорила по-прежнему шёпотом, — Мне кажется, у тебя о нём сложилось неверное представление. Выслушай его, пожалуйста. У Кабира есть что сказать.

— Что он может сказать? — громко сказала Ксандра, чётко проговаривая каждое слово.

— Ксандра, послушай его.

Знай Ксандра свою помощницу чуть хуже, она бы пропустила мимо ушей лёгкую дрожь в её голосе. Княгиня в упор посмотрела на Леру. По взгляду женщины она поняла, что предстоящую ссору лучше перенести из коридора в кабинет. Она перевела взгляд на Кабира. Дикарь как ни в чём не бывало разглядывал её. Ксандру передёрнуло. Она сделала несколько шагов назад и всем телом отвернулась от него.

— Пойдём, поговорим, — позвала она Леру. Сказав это, Ксандра двинулась обратно в сторону своего кабинета. — Только ты, — пресекла она попытку Леры увлечь за ними Кабира.

Когда они подошли к двери, Княгиня рывком распахнула её и прошла к окну. Лера вошла следом, закрыла дверь и осталась стоять у входа. Ксандра порывисто развернулась и с раздражением посмотрела на Валерию.

— Ну? — спросила Княгиня почти спокойно.

— Ксандра, — начала Лера, но та перебила её.

— Лера, как он здесь оказался?

— Ты же сама знаешь, — сквозь зубы ответила Валерия.

— Ты понимаешь, что этим человеком невозможно управлять?

— Ксандра…

— Ты можешь хотя бы предположить, что у него на уме?

— Ксандра, — в третий раз произнесла Лера, и на этот раз Княгиня дала ей возможность высказаться, — Саша, ты его не знаешь. Я бы хотела, чтобы ты с ним пообщалась. Хоть раз. Ты бы поняла его. Поняла, почему я рассчитываю на него.

— Что с тобой происходит? — возмутилась Княгиня, — Ты с чего вдруг ослепла? Неужели не понятно, что ни я, ни ты, не поняли бы его, даже прожив с ним несколько жизней.

— Ксандра…

— До него я думала, что подобный человек был создан в единственном экземпляре. Видимо, я ошиблась.

— Ты про Олега?

— Да, именно про него, — кивнула Княгиня. Она облокотилась на подоконник и на несколько секунд задержала дыхание. — Только тот, в отличие от этого, вести себя умеет и любить умеет. Не тащит к себе в постель всё, что слабо сопротивляется.

— Может, он просто старый? — огрызнулась Валерия. Она вспыхнула, но тут же взяла себя в руки. — Прости меня, Ксандра. Прости, пожалуйста.

— Да, он, действительно, старый, — ответила Ксандра. Совершенно неожиданно для Леры лицо её разгладилось, а на губах появилась улыбка. — Ты даже не представляешь насколько, — сказала она и надолго замолчала. — Мне кажется, что он вечный.

— Это как? — спросила Лера

— Да вот так, — ответила Ксандра. — Надо очень постараться, чтобы оказаться его последней женой, — произнесла она, словно разговаривая сама с собой.

— Ксандра, — позвала её Лера.

— А? Да. Забудь, — смутилась Александра. — Лишнее сказала.

Она снова замкнулась в себе. Подошла к разделяющему их столу, переложила с места на место предметы. Потом несколько раз прошла через комнату. Лера наблюдала за ней, ожидая продолжения разговора. Ксандра молчала.

— Ты знаешь, а ты права. Кажется, я ничего не соображаю, — призналась Лера. Она отошла в сторону и прислонилась к стене под картиной.

— Этого только слепой не видит, — ответила Ксандра, думая о чём-то своём. Она обошла стол и снова остановилась у окна. Долго что-то разглядывала за стеклом. — Как «это» можно любить? Меня трясёт всю, когда я его вижу.

— Ты сейчас о ком? — спросила Лера.

— О Кабире, — ответила Княгиня. — Да, пожалуй, о Кабире, — произнесла она чуть слышно. Ксандра повернулась и посмотрела в лицо подруги. — И ты, неужели ты не видишь, как он себя ведёт с другими женщинами?

— Вижу, не слепая. Только ты не путай, пожалуйста, свою аристократическую любовь с шелловской.

— Да? А какая разница?

— Ты не знаешь? — усмехнулась Лера, — Вопрос «откуда у них берутся дети?» тебя никогда не интересовал?

— Нет, — призналась Александра.

— Зачем это нам? — сказала Лера, передразнивая Ксандру. На этих словах она как-то сложно взмахнула руками. — Ксандра, ревность — это не про тех, кто привык к конкурсам перед овуляцией. Посмотрела бы я на твою любовь, если бы тебя выбирали как музыкальный трек из предлагаемого списка.

— Ты что говоришь? — ужаснулась Ксандра. — Кошмар какой-то.

— Кошмар? Да ты вообще в каком мире жила? — возмутилась Лера. — Кошмар — это когда девочку к такому конкурсу совсем не допускают. А конкурс — это уже большая причина для радости. Есть надежда, что ты не сдохнешь, думая, что твоя машина — единственный мужик во всём мире.

— А ты? Ты участвовала в таком? — спросила Ксандра, вдруг совершенно растерявшись.

— Мне почти повезло, — сказала Лера и закусила губу, видимо задетая неприятным воспоминанием. — Взять бы и рассказать тебе все детали процесса. Чтобы уж совсем иллюзии не мучили.

Ксандра всмотрелась в лицо подруги. Потом опомнилась, смутилась, закрыла глаза и откинула голову назад, переваривая сказанное.

— Ты его плохо знаешь, — сказала Лера, снова возвращаясь к вопросу о своём возлюбленном. — Кабир выглядит дико и говорить не умеет. Просто долго в лесу жил, — говорила она тихо, даже заискивающе.

— Лера, хватит, — сказала Ксандра устало. — Ключик он к тебе нашёл. Вот и весь его секрет. Надо ему так, вот и пользуется тобой.

— Мною? Пользоваться? Ты думаешь, что это возможно? — спросила Лера и грустно улыбнулась. — А, может, и можно, — повторила она про себя, — он совсем не дурак. Ты знаешь, несколько последних перестановок в охране, которые тебе очень понравились, были его идеей, а не моей.

— Ладно, — ответила Ксандра, пропустив мимо последнюю фразу. — Разбирайся сама с ним.

— Ксандра, — тихо спросила Лера, — а ты любишь Олега?

— Нет, — спокойно и без сомнения ответила та.

— А если вдруг полюбишь другого?

— Мне родить бы, — ответила Ксандра. — Зачем мне об этом думать?

— А вдруг?

— В моём случае «вдруг» не случится. Если только одно чудовище другому глотку перегрызёт.

— Почему ты его так не любишь?

— Я не его не люблю. Я бояться не люблю, — ответила Ксандра. — С ним же по-другому не получается. Слушай, а может рыцарские турниры возродить? — оживилась она и улыбнулась Лере. Та, кажется, не поняла шутки. Ксандра снова закрыла глаза и надавила кончиками пальцев на переносицу, снимая напряжение. — Глупости я говорю, — вздохнула она. — Глупости.

Глава 3. Беглецы

Как ведётся в доброй сказке,

Наш герой готов к походу.

Не понятно, жил бы в ласке,

Но… герои мутят воду.

Рвутся в бой спасать девицу,

Над Кощеем посмеяться.

И, к чертям снеся темницу,

Во дворце обосноваться.

Так и было б, но дорога

Завсегда приводит к ведьме.

Для похода то неплохо,

Если старая ответит:

«Где искать иглу Кощея»,

«Где та тропка, что сокрыта»

И «Какая от злодея

Есть надёжная защита».

— Расставание —

— Это ты, ты её выгнал из дома! — кричала Ярина. Непохожая на себя, всклоченная и опухшая от слёз, она обвиняла его во всех грехах, которые смогла вспомнить за их совместную жизнь. — Как можно жить с мёртвым человеком? Ты же пустой! Ты стал пустым, Игорь! Ни приласкать, ни слово сказать. Стой! Я прошу тебя, не уходи сейчас, — тут же меняла она гнев на просьбу. Падала на стул и смотрела, как Игорь молча и зло вталкивает вещи в походный мешок.

В их временной спальне, там, где разыгрывалась эта драма, в минуты затишья воцарялась гробовая тишина. Стены, окно, кровать — каждая вещь словно звенела этой напряжённой и больной тишиной.

— Что с тобой, Игорь? — театрально, но не притворно выкрикнула Яра.

— Со мной? — хрипло и сдавленно переспросил он. Полусобранный мешок в его руке дёрнулся, оторвался от кровати и задрожал. Ярина замерла, впервые увидев нескрываемую злобу в лице своего мужа. — Со мной «что происходит»? Всё это время «со мной» происходит? — повторил он глухо. Мешок вдруг описал широкий круг. Взмыв к потолку, он тут же глухо ухнул о деревянный пол.

Игорь замер, тяжело дыша и тупо глядя на вывалившиеся вещи. Потом, словно ватный, присел на корточки и принялся укладывать поклажу обратно. Он уже давно предчувствовал подобную развязку, но сейчас ругал себя. Игорь понимал, что побег дочери, скорее всего, связан с недавним разговором на крыльце. «Слишком рано, слишком рано…», — твердил он про себя, зациклившись на этой фразе. Интерес дочки к их прошлой жизни не мог ускользнуть от него. Её поступок был ожидаемым, но он надеялся, что романтизм юности перегорит по-тихому. Выродится в чувство к какому-нибудь мальчишке, и всё само собой забудется. Случись так, всё его терпение прошлых лет было бы ненапрасным. Его дочь, его внуки имели бы дом с близкими людьми. То, чего никогда не было у него самого.

Он исподлобья посмотрел на жену. Ярина стояла в нескольких шагах, смотрела на мужа и молчала. В её взгляде появилось что-то необычное, что-то давно забытое. Такой взгляд он видел несколько раз в первые годы их жизни. Однажды, когда он из-за неё подрался с местными парнями, она вот так же с восторгом и страхом смотрела на его разбитое лицо. В другой раз, когда он один вышел на разъярённого медведя. Неподготовленный, напуганный неожиданным появлением зверя не меньше, чем остальные люди, рубящие лёд для зимовника у реки.

Ярина подошла к кровати, села, освободила его руки и уткнулась лицом в сухую и грубую мужскую ладонь. Так они и замерли, не решаясь двинуться или что-то сказать.

Когда оцепенение спало и звон тишины распался под выверенными словами, выяснилось, что и Ярина уже давно со страхом ждала этого момента. Это было так не похоже на неё. «Где она, и где тихое и безропотное ожидание?» — думал Игорь, слушая рассудительные слова Яры о скудной жизни молодых людей в их деревне, об их безалаберности, о том, что «Да, этого надо было ждать, но не сейчас. Алька ещё слишком маленькая для таких решений». Потом поток здравого смысла снова иссяк. На Игоря снова полились эмоции в чистом виде. Ни то, ни другое не лезло ни в какие рамки и не вписывалось в обычное поведение Яры. Игорь снова сдержался и промолчал. Переждал и эту бурю.

— Ладно, пойду я, — сказал он, уловив затишье.

Яра поднялась и, не отпуская его руки, прошла за ним на кухню. Там она снова бессильно опустилась на лавку. Бунар с Варенькой до этого момента сидели в соседней комнате, застигнутые врасплох семейной сценой. Услышав, как Игорь собирается, они вышли из своего убежища и замерли в проёме двери.

— Пойду я, — повторил Игорь для них.

Все трое уставились на него. Фраза прозвучала так буднично, что могла означать что угодно. Яра бессильно встрепенулась, заломила руки. Но не нашлась, что сказать, и снова опустилась на лавку. Она казалась настолько растерянной, такой беспомощной и слабой, что Игорь подошёл к ней и прижал её сидящую к себе.

— Ты же вернёшь её? — спросила Ярина.

— Не знаю. Силком не потащу.

— Она же глупая. Ты же не пойдёшь с ней?

— Найду, а там решим, — ответил Игорь. — Зачем спрашиваешь, знаешь же свою дочь.

— А я? — спросила Яра. Она уцепилась в его руку и заглянула в глаза мужу. Как же к лицу ей была эта слабость. Игорь засмотрелся на неё, такую родную и забытую. Вытер слезинку, замершую среди ресниц.

— Пойду я, как бы чего не случилось, пока сидим тут.

— Да, — очень покорно ответила Яра, и руки её безвольно опустились.

Варенька обошла стол, села за спиной Ярины и обняла её.

— Ты же вернёшься? — спросила Ярина.

Игорь молча провёл рукой по её волосам, благодарно тронул за плечо Варю, и ушёл, оставив дверь открытой. Уже отойдя от дома, он услышал, как там в голос заплакала жена. Сердце больно сжалось, но, пройдя несколько вёрст, он почувствовал непонятное и сладкое облегчение. Словно цепь порвал.

Дочку он нашёл там, где и ожидал — на их любимом взгорке перед лощиной с берёзовой рощей. Место было голое, но вид с него открывался замечательный. С одной стороны сквозь прибрежный лес виднелся ручей. С другой — таяла вдали череда холмов, уводящая на запад. Это была самая дальняя точка, до которой они когда-либо доходили с дочерью вдвоём.

Алька сидела у прошлогоднего стожка и беззаботно грызла соломинку. Забытый и разворошённый стог был плоским и бесформенным. Он и годился-то теперь только для того, чтобы в нём отдыхали сбежавшие из дому девочки.

— Эх, и ремня я сейчас кому-то всыплю, — крикнул Игорь, приближаясь к дочке.

Увидев отца, девочка сделала вид, что он застиг её врасплох. Даже вроде как потянулась за вещами. Однако радость и облегчение на её лице были видны так ясно, что сомнений не оставалось — дочка ждала его и переживала, что он не придёт.

— Ты меня как нашёл? — спросила Алька и нахмурила лоб.

— А вот сейчас ремень достану и расскажу, — пригрозил Игорь.

— Ты не выпорешь, — ответила девочка. Так же, как и он, она видела в нём радость.

— Надо бы, — сказал Игорь и улыбнулся, усаживаясь рядом. — Мать там с ума сходит. Хоть бы предупредила.

— Ей скажешь, так потом не уйдёшь.

— Думаешь, лучше будет, когда вернёмся?

— Я не пойду назад, — заупрямилась девочка.

— Ну да? А куда же ты пойдёшь? — спросил он. Напряжение последних часов отпустило. На душе стало спокойно.

— В город схожу, — ответила дочь беспечно. — Посмотрю, как там, а потом видно будет.

— Ничего у тебя не получится, — сказал отец.

— Почему?

— Далеко это, а ты трусиха, — улыбнулся Игорь. — Это же ночью по лесу идти надо. И не один день.

— Ну и что?

— И то, — сказал он и развалился в сене. — Одна ты в лесу пропадёшь. А я с тобой не пойду. Я домой пойду.

Игорь сладко зевнул. Он скосил глаза в сторону дочери. Алька выглядела растерянной. Потом поняв, что отец за ней подглядывает, напустила на лицо невозмутимый вид.

— Нет, ты домой не пойдёшь, — сказала Алька. Она встала на колени и нависла над ним. Вгляделась в лицо отца, пытаясь найти подтверждение своим словам.

— Почему же это? — спросил Игорь и закрыл глаза.

— Ты давно уже из дома сбежать норовишь, — повторила девочка фразу, которую слышала от матери неоднократно.

— Да это я не всерьёз, — сказал Игорь и снова зевнул. — Вот заночую здесь и домой.

— Ну, и иди, — ответила Алька и почему-то тоже зевнула. — Утром проснёшься, а меня уже нет. Дождусь, когда ты уснёшь, и уйду, — пригрозила она. — Найду Акудницу…

— Подслушивала?

— Меньше болтать надо, — ответила девочка и показала язык.

— Акудница — ведьма, она тебя съест, — пригрозил отец.

— Я невкусная, — сказала дочка. — Так вот, найду Акудницу, спрошу у ней дорогу, и в Город.

— И что же ты там делать будешь? Что кушать будешь по дороге? Где жить в Городе? — спрашивал Игорь. Он открыл глаза и сел.

— Не пропаду как-нибудь, — ответила Алька, но в этот раз неуверенно. — Огонь разводить я умею. Летом в лесу не пропадёшь, — сомнения в её голосе прибавилось. — Ну, а если пропаду, то ты виноват будешь.

— Это в чём же я виноват?

— Что дочь в лесу бросил, — ответила девочка. Голос её задрожал.

— Тебя из дому никто не гнал, — ответил Игорь. — Бросать я тебя не буду. Будем здесь сидеть и ждать, пока ты не передумаешь.

— Я сбегу ночью.

— Ночью бы я на твоём месте не ходил. В это время года волки ох и злые.

— Ну и пускай.

— Нормальные, умные трусихи ночью в лес не ходят, — низким голосом прогудел отец.

Он обхватил дочку и перекувыркнул её, вороша сено. Алька засмеялась и принялась отбиваться от отца.

В ночь они спустились к ручью и разложили там костёр. Долго сидели, болтали ни о чём и смотрели на звёзды. Наговорившись, перепачкавшись в жареной картошке, вернулись на вершину холма. Устроили себе в стогу по персональному гнезду и ещё долго переговаривались. Потом Алька затихла, а Игорь лежал и смотрел на звёзды. Летать очень хотелось, а вот объясняться с женой не очень. Ему было хорошо. Лучше, чем дома. Игорю почему-то казалось, что он больше, сильнее, значительнее. Он задремал с мыслями о том, что утром даст дочери себя уговорить и они вместе пойдут в Город.

Утро началось с головной боли. Тяжёлый запах подопрелого сена за ночь набился в грудь и в виски. Игорь выбрался из своей норы и спустился к ручью. Вчерашний костерок дымился в тумане едва заметной тонкой струйкой. Может быть, тело разгулялось, а, может быть, влажный и прохладный воздух освежил, но в голове слегка прояснилось. Игорь разделся по пояс и с наслаждением умылся. Боль почти совсем отступила. Он веткой раскидал к воде остатки углей и пошёл наверх, к стожку.

Альки видно не было. Он обошёл стог по кругу, прощупал его руками, но дочери и в самом деле не было. Игорь усмехнулся и сел ждать.

Солнце уже поднялось и туман от ручья развеялся, когда он окончательно убедил себя в том, что дочка не прячется. Мысль о том, что она сбежала, зудела давно и всерьёз беспокоила. Дороги дальше не было, и местность была для девочки незнакомой. Приняв мысль о побеге как рабочую версию, Игорь отругал себя за то, что прождал так долго. Он собрал в мешок вынутые вещи, осмотрел стог ещё раз, словно надеялся кого-то найти. «Ну, Алька, — подумал он про себя и усмехнулся, — ну, мамонька родная. Уж если что решила…». Дочка выбора не оставила, нужно было искать дом Акудницы.

— Алька и ведьма —

Звериная тропа, по которой шла девочка, распалась на две. Алька остановилась, не зная, куда идти дальше. Та тропинка, которая уходила вдоль берега, терялась в высоком камыше. Вторая же заканчивалась на берегу ручья вытоптанным пятачком, а затем продолжалась на противоположном берегу. К большому огорчению нашей героини, эта, то есть вторая тропка, выглядела убедительнее первой.

За развилкой речка, которую в их деревне почему-то все называли ручьём, тоже делилась на два рукава. Достаточно широких и, кажется, глубоких. Алька села в траву и чуть не расплакалась. Она что-то упустила, или Бунар умолчал? По берегу какого из двух ручьёв надо было идти дальше? Девочка с сомнением посмотрела назад, вспомнила стаю волков, которую сначала приняла за собак, и решила, что идти навстречу отцу точно не стоит. Это решение далось непросто. Она не любила воду и плавать не умела. Алька была на грани паники. Хотелось лечь и уснуть прямо здесь.

Девочка подошла к берегу, присела и тронула рукой студёный поток. «Или утону, или заболею», — подумала она и представила себе рыдающего отца. Его было жалко. Она поднялась и стянула с ноги кожаную обёртку. Холодная и мокрая земля обожгла ногу. Стало ещё страшнее. Аля шмыгнула носом, размазала слёзы по лицу и сняла обувь с другой ноги.

Движение за движением, и на берегу потихоньку выросла кучка из её вещей. Девочка разделась догола и завязала весь свой скарб в тугой узел юбки. Рядом с берегом в траве сочно квакнула лягушка. «Всё не одна», — подумала девочка. «На людях и смерть красна», — добавилась к первой вторая мысль. Алька бросила в воду камень, надеясь понять глубину ручья, но камень пропал в тёмной воде. «Мог бы и выйти, рассказать, как там, — подумала девочка. — Ну, ничего. Главное начать, а там плакать да кончать».

Она набрала в грудь как можно больше воздуха и ступила в студёную воду. Берег был крутой. Нога ушла под воду сразу. Не найдя опоры, Аля соскользнула вниз и ушла в воду по пояс. Дно оказалось песчаным и плотным. Девочка несколько раз судорожно глотнула воздух, подцепила с берега вещи и быстро засеменила, погружаясь в ледяной ручей. Когда вода подошла до подбородка, она вытянулась на цыпочках ног. В её голове жаром вспыхнул страх. Ноги проваливались в песчаное дно, она жадно глотала воздух каждый раз, как только её губы оказывались на поверхности. Забивая страх, она твердила про себя: «Я пройду, я пройду, уже половина — я пройду». Аля визжала бы эти слова во всё горло, если бы не боялась захлебнуться. Её руки вцепились в свёрток с одеждой и тянулись вверх так, словно могли вытянуть всё тело. Мысли в мозгу перепутались, и застучала какая-то глупая считалка, по ритму совпадающая с крупной дрожью. В какой-то момент девочка провалилась и ушла под воду с головой. Руки тут же выпустили одежду и заметались в поисках опоры. На её счастье, под руку попалась какая-то скользкая коряга. Аля зацепилась за неё и, почувствовав упругую твёрдость, рванулась вперёд. Под ногами снова появилось дно. Откашлявшись, девочка поймала уплывающий свёрток с одеждой и выбросила его на берег. Потом, цепляясь за спасительный корень, выбралась и сама. Оцепенение, охватившее её в воде, отступило, и по коже стал разливаться жар. Алька принялась бешено растирать тело руками, сгоняя с него остатки воды и одеревенелость. Её трясло. Девочка натянула на себя мокрую одежду и побежала в сторону леса, выгоняя на бегу остатки страха и стылости.

Ночь застала её в дороге. С тропы она сбилась уже давно. Шла наобум, рискуя подвернуть в темноте ноги. Она потеряла счёт времени, когда впереди появился далёкий свет какого-то села. Аля свернула к нему, оставив ручей за спиной.

Ночные огни во все времена славились своей притягательностью и лукавством. Эти милые и лживые создания всегда обманывали путников, суля быструю встречу. Вот и в этот раз дорога до них оказалась дольше, чем ожидалось. Девочка лезла через какой-то бурьян, упала на кочке и больно уколола руку. Сокращая расстояния, она перелезала через ограды и шла по пашням напрямик.

Хуторок оказался совсем маленьким и очень уж «лысым». На просторной поляне не было видно ни деревьев, ни высоких строений. К тому часу, когда наша героиня преодолела последний огород и вышла на дорожку, свет во всех избах уже потух. Светилась только одна, крайняя. Алька к ней и пошла. Пройдя через незапертую калитку ограды, она поднялась на крыльцо и заглянула в окно. В мутном стекле виделись тёмные и захламлённые сени. Алька не решилась тронуть дверь. Она перешла к окну, встала ногами на колоду и постучала. Получилось слишком тихо. Девочка подняла кусок коры и постучала им посильнее. Свет в окне качнулся, мелькнул силуэт женской фигуры. Скрипнула входная дверь.

— Ну, что ты там? Открыто же, — раздался от крыльца мелодичный женский голос.

Алька спрыгнула на землю и поспешила к двери.

— Добрый вечер, — скороговоркой выпалила она, забежав на верхнюю ступеньку.

— Ну наконец-то, добралась, — сказала хозяйка. Её голос прозвучал из темноты сеней с таким облегчением, словно она уже давно ждала гостью. — Заходи, заходи, краса моя.

Фигура в сенях сместилась, и девочка, прижимаясь к косяку, скользнула через порог. Она попыталась рассмотреть хозяйку, до боли таращила глаза, но ничего не увидела.

— Иди, иди, в доме наглядишься, — засмеялась женщина. Она слегка подтолкнула девочку, закрывая за ней дверь. — Да ты мокрая. А ну, дай-ка руку, — попросила она. Алька протянула ладонь, и та тут же оказалась в горячих руках хозяйки. — Ледышка совсем.

Женщина засуетилась, распахнула дверь. Стало светло. В лицо девочке пахнуло жилым домом, кисловатым ароматом плохо выделанной кожи и тушёной капусты. Затолкав гостью в избу, хозяйка стащила с Альки мокрую курточку и жестом приказала разуться. Подвинула к ногам пару зимних чуней.

— Григорий, — громко позвала она, — слезай. Не для тебя топили. Внизу стелись, — там, куда она крикнула, послышалось движение и сопение. — Ох и жадный до тепла, — пожаловалась женщина Альке. — Дай волю и летом на печке спать будет.

Хозяйка отвела Альку от порога в закуток, ловко раздела её и завернула в огромный пёстрый платок. Ткань была необычная, словно мохнатая, пахла теплом. Всё это было проделано так быстро и сноровисто, что девочка даже не успела начать стесняться. Её тут же выпроводили из закутка и усадили за стол. Из-за печи на свет вышел взлохмаченный и босой паренёк. Чернявый и плоский, он казался чуть старше Альки, одет был только снизу, смотрел хмуро. Густые сросшиеся брови волнами пересекали его лицо и забирали на себя всё внимание. Другие, тоже крупные и широкие, черты лица казались менее заметными на фоне этих бровей.

— Чего случилось, мам? — пробасил паренёк.

— А то ты не знаешь? Просыпайся, гостья у нас, — распевно ответила мать, перенося лучину из дальнего угла комнаты к столу. — Сейчас накормим и отогревать будем. Или сначала отогреть? — спросила она сама себя. — Вон, все волосы мокрые, — женщина осмотрела лицо Альки со всех сторон и прощупала её косу. — В реку-то зачем лазила? Она и летом ледяная — не сунуться, а сейчас чай не лето. До мостков не дошла? — поинтересовалась хозяйка. Не дожидаясь ответа, она повернулась к стоящему посреди избы парню. — Сынок, глянь у нас там вода тёплая осталась? — потом снова повернулась к Альке и улыбнулась. — Ну, разглядела, краса моя?

— Ага, — смутилась девочка. — А вы не знаете, Гайя где-то рядом живёт? — спросила девочка.

— Зачем тебе к Гайе? — улыбнулась женщина.

— Меня у неё папа искать будет.

— Зачем?

— Ну, так. Говорят, что она ведьма, — тихо ответила Аля, растерявшись от такого количества внимания.

— Серьёзный повод, — улыбнулась хозяйка и тихо засмеялась. — Значит, твой папа обычно тебя у ведьм ищет? Забавно вы живёте. Вот так гостья у меня. Ну, что уставился? — окрикнула она заспанного сына. — Слышал? Мать твоя ведьма. Будешь спать на ходу — в колоду превращу. Давай, шевелись, — скомандовала сыну Гайя. — Ну и гостью мне на ночь Бог дал, — приговаривала она.

Алька сидела, бросая украдкой взгляды то на хозяйку, то на её сына. Если хорошенько присмотреться, то в женщине можно было найти что-то ведьмовское. Густые чёрные волосы были перехвачены широкой цветастой лентой с длинными махровыми концами. Она была одета в длинное домашнее платье без пояса, тёмно-зелёное снизу и почти белое сверху. Очень необычное платье. Да и лицо было очень резким, ярким и слегка надменным. Нос прямой и слегка изогнутый. Да, определённо, что-то ведьмовское в ней было. Вот только голос был мягким и чересчур мелодичным.

— Да не бойся ты меня, — женщина улыбнулась и потрепала волосы на голове девочки. — Не бойся, я добрая ведьма. Сейчас умоешься, накормлю и на печку. А уж утром, тогда и съем, — подмигнула она. — Я холодное не люблю.

Буквально так она и поступила. То есть в первой части своих обещаний.

Алька проснулась, когда за окном уже светило солнце. До неё не сразу дошло, где она и что происходит. От печи к телу шло тепло, но поверху сквозило. Выглянув в комнату, Алька увидела хозяйку в заботах. Поёжилась от вида распахнутой двери и посильнее укуталась в одеяло. Гайя прошла рядом с печью и неслышно тронула занавеску. Заботливая осторожность хозяйки тут же отдалась тоской по матери. Выбрав на жёсткой поверхности печи удобную позу, девочка затаилась. Стала ждать, когда дом проснётся весь и окончательно.

— Это в каких же краях девочек так долго спать учат? — услышала Аля из-за шторки певучий голос. — Раз проснулась, не валяйся. Вставай, красавица, поможешь мне ко столу собрать.

Алька протёрла глаза, наскоро оправилась и слезла с печи.

— Давай прихорашивайся, да завтракать будем, — напевала Гайя. — Я мальчишек во двор выгнала, чтобы поспать тебе дали.

Гостья привела себя в порядок и привычно включилась в жизнь дома, ловко и вовремя помогая. Гайя постоянно что-то рассказывала, смеялась и ничего не спрашивала.

Когда завтрак был готов, мать позвала ребятишек. Те ввалились в дом, беззастенчиво разглядывая девочку. Самый взрослый — тот, которого Гайя согнала с печи, был сильно похож на мать. Он и сейчас смотрел хмуро, старался казаться старше своих лет, говорил веско и редко. Второй — лет семи, не больше, был обычным и ничем не приметным пацаном. Алька не отличила бы его от сотни ровесников — линялые волосы, стриженные «под горшок», жадные до озорства глаза и одежда с братнего плеча. Третий же был совсем маленький — годика три. Звали малыша Ванёк. Жутко рыжий, от носа до макушки, он веселил уже одним своим видом. Хозяина здесь, кажется, не было.

После завтрака старшие братья снова ушли во двор. Женщина и девочка разобрали со стола и уселись за чаем. Гайя усадила младшего сына к себе на колени, а Алька пристроилась с угла стола рядом с ними. Перебирая огненные волосы сынишки и поглядывая через его голову на свою гостью, хозяйка начала расспрос.

— Ну, рассказывай, красота моя.

— Что рассказывать? — смутилась девочка.

— Надолго ты ко мне? Или так, мимоходом?

— Холодно у вас, — сказала Аля, намеренно пропуская вопрос и собираясь с мыслями. Она поёжилась, обхватила себя руками и деланно похлопала ладонями по плечам.

— Это Ванёк у нас виновник, — улыбнулась Акудница и потеребила волосы сына. — На днях горку запросил ледяную. Что хочет со мной делает. Второй день из-за него избу топим, — она взяла лицо мальчика в ладони, подняла на себя и аппетитно поцеловала его в переносицу. Потом обняла, прижала сына к себе и посмотрела на девочку. — Что, тяжело?

— Что тяжело? — не поняла Аля и почему-то совсем некстати покраснела.

— На вопрос мой отвечать тяжело? Когда вопрос себе самой не отвеченный, — Гайя подмигнула девочке. — Это, краса моя, самая важная наука. Когда не знаешь, как правильно, не ответы искать надо, а правильный вопрос себе задать. Уж тогда и ответ выкатится. Давай вместе попробуем. Так куда ты идёшь? Ведь не ко мне же, к ведьме?

— Я в Город иду, — сказала Алька и тут же успокоилась. От сказанных слов и под серьёзным взглядом хозяйки она вдруг почувствовала себя взрослой и значимой. — Только зашла попросить, чтобы вы мне короткую дорогу показали.

— Ну ладно, давай так попробуем, — с сомнением покачала головой Акудница. — А почему решила, что я знаю?

— Люди говорят, — ответила Аля и по-матерински поджала губы.

— Люди наговорят, больше слушай, — ответила ведунья. — Так отца ждать будем или сами справимся?

— Он волноваться будет, — ответила девочка упавшим голосом.

— А-а, так ты о нём заботишься? — с улыбкой спросила Гайя, но потом задумалась. — Аля, Аленька.

Девочка вздрогнула и насторожилась.

— Откуда вы знаете, как меня зовут? — её глаза округлились, руки соскользнули со стола и вцепились в седушку лавки. Она замерла.

— На то я и ведьма, — очень спокойно произнесла Гайя, разбирая рыжие кудри сына и не замечая испуга гостьи. Она ласково потянула за непослушный вихор и, когда мальчик повернул к ней лицо, снова чмокнула его в носик. — Мы же можем с тобой разговаривать как два взрослых человека? — спросила хозяйка и посмотрела на девочку.

— Можем.

— Ну, тогда слушай, Аля, Гайю, — улыбнулась женщина. — В Город тебе надо. И надо одной, без отца. Я даже отговаривать не стану, — она протянула руку и ласково ткнула Альку пальцем в лоб. — Вот сюда надо тебе новых людей, новых событий населить, — она улыбнулась. — Да побольше поселить, чтобы целый мир создать. Голову твою светлую заставить работать. Чтобы с искрами, с переживаниями. Но немножко ты не вовремя. — Акудница серьёзно и напряжённо всмотрелась в глаза нашей героини. Алька зацепилась за сложный рисунок зелёных глаз ведьмы, и голова у неё закружилась. — Не надо бы тебе в Город прямо сейчас ходить. Рано. Придёт пора — я тебе подскажу, — она снова принялась расчёсывать рыжую голову сына. — Ты меня услышала, красавица моя? Поживи у меня с годочек, если домой не хочешь. Мы твоё детство тут проводим. У меня много детишек. Через недельку пойдём в большой дом, тебе понравится. И секретов у нас с тобой много. И все разные. Мне кажется, что нам будет интересно.

— Нет, я папку подожду и пойду. А лучше, прямо сейчас, — еле слышно буркнула Аля. Она начала вставать, но ноги не слушались.

— Нет, нет. Точно не прямо сейчас, — забеспокоилась Акудница и ухватила гостью за запястье. — А ты знаешь, что до Города далеко? Очень далеко.

— Сколько? — с замершим сердцем спросила девочка и снова села. Когда родители рассказывали про Город, ей всегда казалось, что он где-то рядом, за соседним лесом. От мыслей, что ей надо будет снова вернуться в лес, нашей героине стало нехорошо. «Вот бы отец пришёл. А вдруг не придёт?» — думалось ей.

— Если пешком, то за пару месяцев можешь не добраться, — ответила ведунья. Она соскользнула по руке и взяла Альку за пальчики. Потом сказала, приглядываясь к девочке. — Ты не больно-то переживай. Уж раз сильно хочется, то и сможется. Дорога верная, хоть и не ко времени, — она замолчала и некоторое время разглядывала свою гостью. — Телом ты подошла. В душе ребёнок ещё… А ты всё-таки не убегай. Поживи у меня немножко. Я подберу окошечко в твоём времени, когда надо идти.

— Мне сейчас идти надо, — совсем тихо сказала Алька. Она вдруг поняла, что если сейчас же не уйдёт, и если отец за ней не придёт, то она может и не решиться вовсе.

— Ну-ну-ну. А зачем тогда к ведьме заходила? Не бойся, я не буду тебя держать, — успокоила её ведунья. — Давай мы с тобой так поступим: сегодня в ночь я до нашего деда дойду — до бати моего, а ты за мальчишками присмотришь.

— Нужен им мой присмотр, — буркнула Алька и почему-то опять покраснела. Поняв, что прямо сейчас идти ей не надо, она успокоилась. Мысли, как у неё это часто случалось, снова разбежались в разные стороны. Какие к дому, какие к отступившим страхам.

— Без тебя они здесь, не знаю, чего устроить могут. При тебе, небось, постесняются, — сказала Гайя. Она притворилась сердитой и потрепала малыша за чуб. Аля, пребывая в задумчивости, уловила последнюю фразу, нашла её разумной и согласительно пожала плечами. Акудница увидела это и кивнула. — Вот и спасибо. А там мы с моим батей вернёмся, заночуем, ты на него посмотришь, он к тебе приворчится, да и решим, когда в дорогу надо. Идёт? — наблюдая, как взгляд девочки испуганно бегает по сторонам, ведунья взяла её за подбородок и подняла лицо вверх. Наставив на себя взгляд гостьи, она подмигнула ей по-свойски. — Батя у меня — всем батям батя. Если согласится тебя проводить — мигом до Города долетите.

— Если я здесь останусь, то меня искать будут, — призналась девочка с надеждой в голосе.

— Ой, тебя и так искать будут, — отмахнулась хозяйка, словно и не заметив потайной надежды.

— Я не это хотела сказать. Если папа меня догонит, — начала Аля, но хозяйка прервала её.

— Нельзя догнать того, кто сзади идёт. Не думай об этом и отца не жди. Здесь вы не встретитесь. Без него не передумаешь?

— Нет, — ответила девочка неуверенно.

— Слушай, Алька, — прошептала хозяйка, подавшись к ней, — ты, когда из дома убегала, чего хотела-то? — она спустила сына на пол, повернулась всем телом к девочке и взяла её за руки. Акудница развернула в своих горячих руках её сжатые кулачки и провела большим пальцем по ладошкам.

— Я в Город хотела.

— А зачем? — спросила Гайя. Алька замерла. Она какое-то время с сомнением смотрела ведунье в глаза, не решаясь сказать. — Ну, говори, интересно же, — нос Гайи так смешно сморщился, что Алька засмеялась.

— Мне сон приснился, как будто я большая розовая кошка, — ответила девочка, и глаза её загорелись, — такая сильная-сильная. Я смотрю откуда-то сверху вниз, а там так красиво — дома огромные, цветные и широкие улицы. И как будто и лететь хочется, а нельзя.

Она ещё что-то говорила, путаясь в деталях сна. Ведунья слушала её, переминала руки девочки в своих горячих руках. От жара в ладонях Альке становилось спокойно, хотелось говорить ещё больше. Под ведьминым взглядом робость откатила, и девочка была готова рассказать очень многое. Именно сейчас. И она говорила и говорила. Впрочем, Гайя уже ничего не спрашивала.

Аля выговорилась и замолчала, улыбаясь своему сну.

— Ведь вот знаешь себя, а спроси тебя в другой раз и потеряешься, — снова непонятно сказала ведунья и задумчиво улыбнулась.

Эх, Алька, знать бы тебе в тот момент, как много ты уже сказала. В какой переплёт из прошлого и предстоящего ты ввязалась этой простой и необдуманной откровенностью. Ну, так что же, ведь «главное начать, а там плакать да кончать».

— Изба толстяка —

В избушке под соломенной крышей места хватало на обеденный стол, широкую лежанку за занавеской да закуток для телёнка. В центре избы белела огромную печь, которая и забрала большую часть пространства. От печи тянуло холодом. Так бывает в домах, которые не топятся зимой.

Надо сказать, что в избе вообще было зябко. Потоки тёплого воздуха, увязавшиеся за Игорем с улицы, не прижились. Едва дверь за гостем затворилась, как холод, запах рыбы и мужского одиночества снова заполнили дом. Кроме Игоря и хозяина, в избушке никого не было. Даже вдвоём тут казалось тесно, а окажись кто-то ещё, и вовсе не развернуться было бы.

— Летом не топишься? — спросил Игорь от порога.

Хозяин дома, грузный мужик с тугим пузом, по-бычьи развернулся, не вставая с табурета. Он посмотрел на вошедшего и тяжело двинул плечами. В этом жесте угадывался ответ: «А зачем?». Мужик был не молод, но определить возраст точнее казалось невозможным. Нижняя часть его головы была покрыта переплетением чёрных и седых волос. Шапка этой растительности скрадывала шею, ложилась на грудь. Создавала иллюзию неповоротливости и дикости. Наверху волосы заканчивались аккурат на уровне кустистых бровей. Выше этого места лоснилась шишковатая лысина. От носа на лице остались только облупленная пимпочка да ноздри. Всё остальное было переломано и размазано так, что трудно было угадать исходное состояние. Да, мужик был колоритным, но при всей своей одичалости выглядел ухоженным. Добротная суконная рубаха просторно укрывала грузный торс. Она была тронута пятнами пота, но не саднила и не рябила грязью.

— Так оно. Жарко от неё, на улице готовлю, — ответил хозяин тонким и гнусавым голосом, не подходящим к его облику.

— Холодно у тебя, как в зимнике, — сказал Игорь и поёжился.

— Весна, вода рядом. Ручей выстуживает, вот и зябко. Так оно, — лениво пояснил хозяин. Он тыльной стороной ладони стряхнул остатки обеда на пол. Сначала с груди, а затем со стола. После этого повернулся к столу и жестом позвал гостя сесть. — Дверь для тепла откроешь — комарья набивается. Притвор закроешь — дышать нечем. Так оно, — добавил он через плечо.

Игорь прошёл к столу и сел. Массивная лавка скрипнула под его жилистым телом и облеглась всеми четырьмя ножками на неровном рубленном полу.

— При такой уборке муравьями обзаведёшься, — сказал он, наблюдая за движениями хозяина. — Бобылём живешь?

— Так оно. Сейчас бобылём, — подтвердил тот. — Есть хочешь?

Не дожидаясь ответа, хозяин подтолкнул к гостю пару деревянных тарелок. Одна была с варёными кореньями, другая с жареной рыбой. Отказываться было неразумно — есть очень хотелось.

За едой совсем стало тихо. Хозяин некоторое время смотрел, как гость давится сухой речной рыбой, а потом упёрся лохматой рукой о край стола и встал. Он сделал несколько шагов к порогу, зачерпнул из ведра ковш воды, вернулся и поставил его перед Игорем. Решив, что гостеприимства с него уже достаточно, бородач возвратился к двери, прикрыл ведро дощечкой и вышел на улицу. Игорь слышал, как от деревянного крыльца раздался призывный свист. За дверью заскулил пёс, затопотал по доскам.

Некоторое время назад Игорь вышел к этой избе, двигаясь по берегу широкого ручья. Мимо пройти было невозможно. Хуторок в два строения: дом да сарай, расположился в ложбине между двумя холмами. Лес широко по кругу обступал его, нависая над сараем еловыми ветвями. Хозяйский пёс встретил гостя далеко на подходе к дому, стоило только пересечь мосток. Рослый и тощий охотничий зверь, покрытый грубой и клокастой «кабаньей» шерстью, вёл себя предусмотрительно и расчётливо. Близко к чужаку он не подходил, но и идти дальше не давал. Кобель ухающим лаем подзывал хозяина, а Игорю оставалось только стоять и ждать.

Доев рыбу, Игорь поднялся, забрал со стола тарелку с костями и толкнул дверь на выход. Она подалась едва на локоть.

— Подожди, — прокряхтел с той стороны хозяйский голос.

Послышался скрип досок. Через несколько секунд дверь открылась снаружи. Игорь шагнул в тёплый вечер.

— Сбил охотку? — для порядка осведомился хозяин.

— Спасибо. Костлявая уж больно, — посетовал Игорь и продемонстрировал миску с костями.

— В ручей брось, малёк разберёт.

Выпустив гостя, хозяин притворил дверь и снова уселся на крыльцо. Он подтянул к себе за загривок ласково огрызающегося пса.

Игорь прошёл с полсотни шагов до воды. Выбрав место без камыша, рядом с мостиком, он скинул рыбьи кости в ручей и ополоснул тарелку. Минуту постояв у воды, вернулся к дому.

Пёс уже не реагировал на него, забавлялся игрой с хозяином. Недалеко от крыльца лежало несколько длинных и толстых чурбаков. Выбрав один из них, Игорь перекатил его на выщербленную сторону и уселся, приспособив тарелку рядом на траве. Пока он усаживался, на крыльце резко взвизгнул кобель, по-видимому, обиженный неловким движением толстяка. Зверь сбежал с крыльца и подошел к чужому человеку. Он повалился в ногах рядом с мокрой и жирной посудой, придавил её лапой и стал вылизывать.

— Продажная ты шкура, — сказал хозяин, глядя на пса. Потом блеснул глазами в сторону гостя. — Откуда идешь-то?

— Из поселения. Там, — Игорь махнул рукой на юг, — три дня пути.

— Так ты из летунов?

— Да.

— Так оно. Много вас стало вокруг.

— Что, кто-то ещё проходил? — спросил Игорь.

— Нет, гостей давно не было.

— Девочки не было? Не видел?

— Нет, последние дни никого не было, — ответил толстяк. — Уже пять деревень с вашим братом знаю в округе. Не больше недели ходу до самой дальней.

— Да, поселенцев стало много, — равнодушно подтвердил Игорь. — Слушай, а там, вниз по течению, тропа на две расходится, вторая куда идёт?

— Не знаю, я там не хожу. Там, поди, звериная тропа-то? Здесь через речку только у меня мостки. Кто мимо — все здесь ходят. А ты потерял кого?

— Вроде того, — ответил Игорь. — Так точно никого не было?

— Может, кто и прошёл, да я не видел, — ответил хозяин. — Вон у него спроси, — он кивнул на пса. — Он знает точнее. Я днём поспать люблю. На мой храп не каждый войти решится. Завтра нагонишь. Тут одна тропа от меня да до следующего хутора.

— Далеко?

— Нет, не шибко. Так оно.

Игорь терялся в догадках. Заблудиться и в самом деле было негде. Некоторое время он даже провожал Альку в волчьем теле. Довёл почти до развилки. Потом увидел, что она испугалась, и увёл стаю в сторону.

— Ты почему на отшибе устроился, раз люди недалеко? — спросил Игорь.

— Мне и здесь неплохо.

— Чего же хорошего одному?

— А чего плохого? Ты вот, чего один по лесу шастаешь? Ваши сюда просто так не заходят.

— У меня другое.

— Так оно. У нас у всех — «другое». Это у них всё одинаковое, — сказал бородач, непонятно кого имея в виду. — Бороз! — рявкнул он на пса, который начал пробовать тарелку на зуб.

Пёс, обмякнув, отвалился на бок и на спину. Он лениво вытянулся, откинул голову и распластал по земле уши. Хитро и сыто прищуриваясь, зверь смотрел на хозяина, вынюхивал траву, сонно двигал по траве тяжёлым хвостом. Наконец, замер.

— Рассказывай, — обратился хозяин к Игорю.

— Идти надо, — ответил Игорь.

— Успеешь, посиди минуту. От жены сбежал? — спросил здоровяк и лицо его расползлось в лукавой улыбке.

— Почему так решил?

— Тут часто такие беглецы ходят. «Не срослось», — словно передразнил он кого-то из прежних гостей.

— А ты нашими байками забавляешься?

— Так оно. Консультирую по семейным вопросам, — толстяк хитро подмигнул.

— Знаток?

— Вроде того. Для вас, консервированных, и моих знаний с бородой хватит, — сказал хозяин, а затем добавил, словно с издёвкой. — Вам же после Города только покажи живую женщину. Вы сразу жениться начинаете и детишек делать. А к ней, к хорошей, если не любовь, так привычка нужна.

— Не пойму. При чём здесь консервы?

— А что, в Городе по-другому бывает? Ты тоже, наверное, в железке до седых волос прожил?

— Предположим, — сказал Игорь. — А ты что, не такой?

— Нет, я не такой. Мои предки Город только по слухам знают. Они здесь родились — в лесу да в горах. Всю жизнь в людей смотрели, а не в железяку. Это у вас там — «богатый внутренний мир», а по мне так он от скудного внешнего мира происходит.

— Да ты философ.

— Так оно. Почему бы и нет? — лениво подтвердил хозяин и продолжил. — У меня отношения да ухаживания с детства на глазах, чего же не пофилософствовать. Без полётов, да в согласии. Не так, как вы, летуны.

— А ты знаешь, как мы? — спросил Игорь без обиды. Он улыбнулся, захваченный начатой темой.

— А то не знаю? — ответил его собеседник и пискляво хохотнул, — Хочешь я тебе всю твою историю расскажу?

— А справишься?

— Так оно дело нехитрое, — улыбнулся сквозь бороду мужик и откинулся на локоть. Рука бородача попала на сапог, лежащий тут же, на крыльце. Хозяин, изогнувшись через собственное пузо, отодвинул его в сторону. Расположился для долгого рассказа.

Солнце через избу светило прямо в лицо Игорю. Чтобы видеть хозяина, приходилось щуриться, закрываться ладонью. Мужик же, развалившись в тени, чесал бороду и лениво покалывал его взглядом.

— Выпустили тебя из твоей консервной банки, дорогу показали, мешок дали. Так оно? — начал бородач. Он оставил бороду в покое и принялся поглаживать тугое пузо.

— Так, — подтвердил Игорь и засмеялся.

— Не гогочи, оно только начало, — невозмутимо попридержал его смех хозяин. — Где женщину встретил, не знаю, там разные варианты. Зато, что было с тобой, когда она тебя приняла, знаю точно.

— Подглядывал?

— Фу, — фыркнул мужик с видом «чего я там не видел». — У нас всё это детвора проходит в том возрасте, когда ещё мамка с папкой целоваться не пускают. Это у вас по перезрелости. Да, сам ты всё помнишь и знаешь. Теперь-то разобрался наверняка? Про ваши кроличьи игры даже рассказывать неинтересно, — он сделал скучное лицо и какое-то время смотрел в сторону. Потом пятернёй помял бороду и продолжил. — Потом, пока обтрогался да обнюхался, детишки пошли. Это тоже у всех одинаково. А вот дальше бывают разные варианты. Тебе какой рассказать?

— Ты про меня начал, так про меня и рассказывай.

— Ну, «про тебя», так про тебя.

— Давай, давай.

— У тебя сын? Первый-то?

— Дочка.

— О, — удивился бородач, — не угадал, — он недолго подумал. Видимо, менял предполагаемый сценарий на более подходящий. — Ну, раз дочка, значит мужик ты мирный и особо не буянил. Не в обиду говорю. У меня у самого дочка имеется, — сказал хозяин и присмотрелся к реакции гостя. — Так вот, перетерпел ты, когда жена тебя побоку пускать стала и на дочку переключилась. Тебе на новом месте тоже дел хватало. Обжиться надо, а ты ещё ничего не умел тогда. Ну, а раз ты мирный, то супруга потихоньку вожжи прибрала. Сперва попросит да поцелует. Потом просто попросит. Потом вроде как скомандует. А затем и ворчать начала, мол «мог бы догадаться сам, да и сделать». И вот, ты весь в мыле, а целым днём перед ней в чём-то виноватый. Правильно я рассказываю?

— Складно выходит. Давай дальше.

— Так оно. Сам вижу, что правильно. У тебя взгляд вроде как борзый, а глубже глянуть — тоскливый, как у голодной суки. Видать крутая тебе баба попалась, — усмехнулся хозяин.

— Ты давай пока без выводов, я твою версию ещё не одобрил, — с улыбкой ответил Игорь.

— Я, в общем-то, почти всё и сказал. Твои братья по несчастью ещё про полёты что-то сказывали. Вроде как, чем хуже отношения, тем реже друг дружке снятся. Наверное, во сне на свободу тянет. Но я в этой теме не знаток, а врать не научился. Дочка у меня в этом вопросе больше разобрала. Спросишь, если успеешь. Ну, попал?

— Близко. Не так, чтобы совсем, но что-то есть.

— «Что-то есть», — передразнил хозяин, — Давай свой вариант.

— Ты про дочку свою сказал, она где, с матерью? Или ты тут про себя рассказывал? Так? Один живёшь? — спросил Игорь, уходя от ответа.

— Почему один? Я не один, я в сторонке. Моя детвора сегодня на ужин придёт — познакомишься. Один, — повторил хозяин и вроде как обиделся. — Мы — не вы. Нам важно здесь, а не во снах детьми закрепиться. Чтобы не пропасть.

— А в чём разница?

— Для вас этот мир игрушка, а у нас всё всерьёз. Вот и вся разница. Я чужого ребёнка приму и, как своего, растить буду. А ты своё чадо бросишь и за снами три жизни блуждать станешь.

— Интересно ты перевернул.

— Ничего я не перевернул. Я с таким, как ты, неделю избу грел. Он мне весь мозг сгноил своими байками, — отплюнулся в сердцах хозяин. — Тоже, как ты — беглец. Но он-то хоть знал, за чем идёт. А в тебе, видно, и этого нет.

— И за чем же он шёл?

— Прошлое найти пытался. Так оно. Я его в пол-уха слушал, чтобы умом не тронуться. Да и того, что услышал, хватило. Потом долго думал и перебирал. И так понял, что, как оно там у вас, я не знаю и знать не хочу. Жить надо здесь и сейчас. Чем больше я здесь посею, тем сильнее во всех местах укреплюсь. Так ведь?

— Наверное.

— Родственники — они мне ни с одной стороны помехой не будут. А чудес мне и в этом мире хватает. За жизнь не перебрать.

— Что-то ты рано сдался.

— Почему сдался? — не понял хозяин.

— Хозяйки не видно, через которую ты укрепляться собираешься, — сказал Игорь.

Пёс у его ног перекатился на другой бок и оказался совсем рядом. Игорь потянул руку с намерением погладить мохнатое и взъерошенное пузо.

— Я бы не стал, — предостерёг гостя хозяин. — Померла хозяйка. Давно уже померла.

— Извини.

— Это не ты, это мишка должен извиняться. Дочка забавлялась. Я тогда по неумению что-то упустил. Вот он жену-то у ручья и задавил. Так оно. Как раз там, где ты миску ополаскивал, — виновато проговорил хозяин и на какое-то время замолчал. — Вот, пока ты будешь по лесу гулять, я в вашу деревню схожу — твою супругу приберу, — погрозил он. — Ты же всё равно от неё сбёг?

— Моя тебе не по зубам. Если ты ей понадобишься, она сама тебя приберёт, — ответил Игорь, и по его лицу пробежала тень. — Тебе что же своих мало?

— Свои уже одни родственники остались. А с ними наши Боги не велят.

— Ладно, — вздохнул Игорь и поднялся. — Хорошо с тобой, да идти надо.

— Так ты мне скажи, куда же тебя несёт? Дальше на Север только горы да лес, ваших там нет.

— Гайю я ищу, Акудницу, — ответил Игорь. — знаешь такую?

— Гайю? — тяжело вздохнул бородач. Он умолк, зло крякнул и сел прямо. Пёс настороженно поднял голову и выжидающе посмотрел на него. — Пойдём, — с раздражением обратился здоровяк к Игорю, нащупывая за спиной сдвинутые сапоги, — Гайю, так Гайю. Раз она тебя позвала — весело будет.

— Не звала она меня. Ждут меня там.

— Не звала бы — не пришёл, — сказал толстяк и замолчал. — Оставайся на вечер здесь. Пока с ней не встретишься, не будет дальше дороги. Уж поверь мне. Надо дровишек на ночь заготовить, — он взял сапог за голенище, подержал его перед собой и со злостью швырнул им в лежащего пса. — Проклятый род. Сколько ж терпения-то надо?

— Поющая у костра —

Гости на хуторок явились уже затемно. С их приходом вокруг дома стало шумно, а в Игоре зародилась отчуждённость. Эти люди были пропитаны доверием друг к другу и желанием быть вместе. Словно они специально копили себя, боролись со взаимным притяжением, чтобы потом, вот в такую ночь, не удержаться и сойтись, поделиться накопленным.

Гости бородача были открытыми, прямыми, понятными. Они радовались, находя в близких те проявления, которые любили. Иной раз удивлялись, обнаруживая новые черты. Игорю было хорошо с ними, почти также, как в кругу своих. Только там он был частью, нёс в себе ответное тепло, а здесь брал, оставаясь зрителем и гостем. Не выдержав этого состояния, он ушёл к ручью. Его никто не окрикнул. Он был принят своим и не нуждался в ухаживаниях.

В стороне от костра ночь текла ровно и безмятежно. Словно понимала, что всё в этом мире временно, кроме неё самой. Будучи обделённой, не имея ничего кроме темноты, она использовала ту виртуозно. Вышивала по ней звёздами и звуками. Ночь была готова усиливать всё, что не покушалось на её власть: тусклые огоньки казались ярче, тихие звуки — громче и таинственнее. Под её опекой даже мысли становились весомее и глубже.

Игорь уселся на мостике и свесил ноги, касаясь пальцами ледяной воды. Над ним мерцала родная галактика, положенная на бок. Бесконечное количество знакомых и незнакомых звёзд взирало на него. То же самое, но дроблёное повторялось в воде. Иногда шалил ветер, и тёмный ручей множил, перемалывал мерцание ночного неба. Ночь прощала звёздам их далёкий свет, а реке — её предательство. Она знала, что и они не вечны. По-настоящему бессмертна только она.

От костра доносился разговор и звуки музыки. Люди были рядом, и оттого одиночество становилось сладким. Игорь глубоко вдохнул и на выдохе поднялся. Было жалко оставлять в этой тишине мирный поток, мирное течение мыслей. Ночь кольнула его на прощание сладкой грустью и отпустила к людям.

Он вернулся также тихо, как и ушёл. Уселся на дальнем конце одного из брёвен, уложенных вокруг костра, и вытянул подмёрзшие ноги к теплу. Огонь отшатнулся, и по пространству заплясали тени, вздыбились искры. Люди у костра не двинулись. Они были увлечены песней.

Какой-то музыкальный инструмент, похожий на гитару, был в руках у одной из двух женщин. Она скользила пальцами по струнам и пела. Певунья одна уронила на Игоря взгляд, когда он потянулся за теплом. Она вскользь прошла по нему, не задержавшись вниманием. Её взгляд был далёким, она вся была в своей песне. Сильная и молодая, она выносила слова из глубины клокочущей души, оттуда, где песней взрастила свой собственный мир. Её голос выливал в пламя костра беспокойство, рождённое там. Руки создавали для её чувств музыку. Жёсткие и правильные контуры её лица были обрисованы свечением красного пламени, а спина сливалась с чернотой ночи. Пальцы женщины жили своей жизнью. Было непонятно, создают ли они музыку или танцуют в её ритме. Связанные на затылке чёрные волосы открывали высокую шею. Игорь видел, как на этой шее вспухала жилка и билась, подыгрывала гортанным звукам. Наш герой как зачарованный смотрел на поющую. Каждая часть её тела от губ до ступней на примятой траве жила песней. Она и себя, и всех вокруг заставила забыть о ночи, о реальности. Игорь влюблялся в её голос, в её музыку, в её надрыв. Он уже знал в себе эту способность очень коротко любить человека за неожиданно открытую душу. Знал непостоянство этого чувства и его пьянящую горечь. С этим порывом было бессмысленно бороться, оно было порождением момента. В нём рождалось, в нём же и умирало.

Женщина пела про любовь и про разлуку. И её чувства правили душами вокруг костра, отодвигали власть ночи. Она пела смело и переливчато. Тугим, чуть хрипловатым голосом рисовала сюжет, а потом на высокой ноте выдавала чистый, сильный звук, умноженный стоном струн.

«Я старой колдунье кольцо

На поклон отдавала

И душу продать обещала,

Её умоляла:

«Ты, бабушка, дай приворот,

Чтобы дома остался,

Пусть крылья отсохнут,

Но чтоб по ночи не скитался.

Сожгу их в огне, растопчу,

Брошу пепел на ветер.

Не бойся греха — заберу,

Я за это в ответе.

Я дам ему всё, он со мною

Забудет полёты.

Пусть будет лишь мой. Помоги,

Сотвори привороты».

Старуха шипела в лицо

И кидала проклятья.

Стучала клюкой о крыльцо:

«Не могу это дать я.

А знаешь ли ты, о чём просишь?

Ты — глупая баба.

Скажу, не стерплю, хоть приходу

С подарком и рада.

Все крылья корнями своими

На сердце ложатся,

Потом не боишься

С пустым истуканом остаться?

Потухнут глаза, и опустит

В бессилии руки,

Отсохнут — и вам не уйти

От беды и разлуки».

Песня была длинная и жестокая. Голос певицы то вторил шёпоту старухи, то стонал отчаянием влюблённой женщины. Короткие, случайные порывы ветра играли с пламенем, трепали тени за спинами слушателей. Игорь смотрел на эти тени, и ему мерещились обугленные крылья, созданные песней.

«Кто это ему снарядил?

Что за муку он создал,

Что свёл нас двоих,

А ему одному крылья отдал?

Прими ты кольцо, мне уже

Ни отмыться, ни сдаться.

Раз мне не дано сил летать,

То он должен остаться».

Шипел приворот, и чадили

В огне злые травы.

И птицы ночные попадали

В дыме отравы.

Старушечий хохот порвал

Тело старого дуба.

«Спасибо, бабуля!

Твой дар никогда не забуду!»

Ритм гитарного боя нарастал. Жилка на шее женщины уже не билась, а налилась и пульсировала. Взгляд застыл и потерялся то ли в сердце пламени, то ли в потаённых уголках души певицы. Песня стала резкой, стала бить по ушам беспощадными словами и секущим мотивом. В конце концов струны взвыли прощальным аккордом и всё оборвалось на звенящей ноте.

Сидящих людей снова накрыло тишиной. Ожили треск костра и звуки ночи. Игорь смотрел в лица, пытался зацепиться за взгляды. Они не давались, уходили в огонь. Он видел, что каждый из них всё ещё живёт горечью песни. У каждого была своя старуха, у каждого была своя красавица. Может быть, даже у кого-то из них саднило в груди от вырванных из сердца крыльев.

Неожиданно нашему герою захотелось сделать этим людям приятное. Забрать их в полёт, показать им эту ночь во всей её красе. Показать им краски собственных чувств. Он был уверен, что они имеют на это право. Он знал, что они слишком привязаны к земле. Игорь подобрал под себя ноги, привычно собрался в позе ямщика. Он глубоко вдохнул прохладу, замешанную на запахе костра, и почти сразу провалился в сон.

Он едва успел ощутить привычное чувство перехода за черту грёз. Ещё не видел этой ночи через сон, не разобрал того, как предстали перед ним его соседи по костру. Игорь едва коснулся этой хрупкой черты, когда тяжёлый, валящий с ног удар в ухо, сбросил его на землю. Перекинул из чертогов сна в беспамятство.

Глава 4. Мир сильных

Царь-Кощей на мир согласен.

Он не против жить в покое,

Но влюблён он очень страстно

В Ангел-деву. Вот так горе.

На утеху милой даме

Или так, для развлеченья,

Он обставится врагами

И толкнёт их в жар сраженья.

Навевая злые чары

Не для дела, а для лоска,

Он налепит и возглавит

Терракотовое войско.

Сам рискует только личным,

Не творя напрасной крови.

Он живёт, горя как спичка.

Но не злобой, а любовью.

— Триста девяносто дней до НК. Перемены —

Оглядываясь назад, Олегу не в чем было себя упрекнуть. До того, как из Шеллов были выпущены первые люди, аналитический центр проделал большую работу. Расчёты говорили о том, что если дать свободу ограниченному количеству людей и только в одном районе Города, то столкновения неизбежны. В качестве сдерживающей меры — это было бы кстати. Если бы страх удержал большинство горожан внутри Шеллов, то это позволило выиграть время на подготовку инфраструктуры.

Так было в планах его администрации. В реальности всё пошло иначе. Вспышка «духа свободы» преодолела барьеры страха. У «реалек» выстроились очереди на вскрытие Шеллов. Энергетическая модель города, то что Кабир называл электронным двойником, обещала другую схему поведения горожан. Впрочем, аналитики и в этой ситуации отработали чётко. Корректировки в модель были внесены незамедлительно, и сдерживающая программа была переработана. К удивлению администрации, обошлось без жертв, но работы по выпуску людей были приостановлены. Олегу пришлось пережить несколько неприятных монологов со стороны супруги, но на этом всё и закончилось.

На самом деле Князь не пытался препятствовать инициативе Ксандры. Он только поправлял её с учётом реальных условий. Потери от предстоящих перемен необходимо было свести к минимуму. Изменения в структуре управления и в системе производства требовали времени. Лёгкая промышленность, индустрия развлечений и прочие составляющие свободного мира пока ещё отсутствовали или находились в состоянии консервации.

Сталкиваясь с людьми из окружения Саши, Олег изо всех сил пытался удержать себя от авторитарных действий. Тотальный контроль себя не оправдал. Он хорошо помнил последствия всех его разновидностей. Но следовало признать и другое: созданная в Городе «ферма» работала безупречно. Затраты на содержание населения были минимизированы настолько, что труд стал практически бесплатным. Если бы Городом правил человек, не осознающий изначальную игровую модель этого мира, он никогда бы не пошёл по пути перемен. Князь понимал ущербность сложившейся структуры и поэтому позволил открыть Шеллы и во второй раз. Сразу, как только были приняты соответствующие меры.

В первые дни погибло два человека. Это было ожидаемо. Боты усилили вспышку паники и раздули событие до вселенских масштабов. Возникшая шумиха должна была удержать людей внутри Шеллов. Однако реальный эффект оказался прямо противоположным.

Аналитики сходили с ума, определяя мотивы, гонящие людей в зону риска. Идеологи мусолили сложившийся образ героя и устоявшиеся ценности. Социальные инженеры переписывали воспитательные программы, вытаскивая из прошлого тексты по физической безопасности и конфликтологии. А люди забивали сеть заявками и вставали в хвост бесконечной очереди на освобождение.

Вторая волна насилия, которая насчитывала уже десятки жертв, стала причиной первого серьёзного конфликта Олега и Ксандры. Беременность Княгини усмиряла обоих, поэтому всё произошло тише, чем могло бы быть.

Поводом для конфликта стало то, что аппарат в принудительном порядке заблокировал капсулы Шеллов. Обновление было запущено ранним утром без согласия Ксандры. Те жители, которые спрятались в своих Шеллах от ночного холода, оказались запертыми. Те, кто ночь провёл на свободе, остались без дома.

В этот раз Ксандра подняла по тревоге весь Кремль. Она по официальному каналу потребовала от Олега немедленных объяснений. Он сослался на занятость и не ответил. Приехал только к вечеру.

Бессилие и раздражение, накопившиеся за день, звенели во взглядах и словах вновь испечённых чиновников. Олег чувствовал их, когда шёл по коридорам, но виду не подавал. Проигнорировав охранника у дверей приёмного зала, он вошёл внутрь. Невозмутимый, как и всегда.

Это помещение всегда навевало на него тоску. Олег окинул взглядом голые стены, старый круглый стол и людей, расположившихся за ним.

— Ой, скучно, — сказал он еле слышно. Потом в голос, обращаясь к жене, — Я бы хотел поговорить наедине, Княгиня.

Он сам когда-то внёс в обиход древний и забытый титул. Во-первых, титул был подлинным, во-вторых — это избавляло от необходимости обращаться к жене по кличке «Ксандра». Прозвищ он не любил.

— Лера и Кабир — останьтесь. Остальных прошу выйти, — обратилась Ксандра к своему окружению. Она с сомнением покосилась на Кабира. «Зачем он здесь?» — отчитала она сама себя. Вслух же произнесла, повернувшись к Князю. — Валерию ты знаешь, а Кабир обеспечивает порядок на улице.

— Очень рад знакомству, — кивнул Олег, не отводя взгляда от супруги. Потом посмотрел в сторону Кабира, — Какой страшный. Меня будут наказывать?

— Князь, вам не кажется, что в Городе возникло двоевластие? — холодно спросила Ксандра, пропустив шутку. — Если старая власть желает противодействовать, то я хотела бы знать причины.

— Совершенно лишняя мысль, — ответил Олег. Его бровь чуть двинулась в поддержку негодования Княгини. — Я бы хотел, чтобы старая структура рассматривалась Княгиней как страховочная, — сказал он. Подошёл к сидящим, взял себе стул и поставил подальше от стола, но поближе к Ксандре. Сел, обхватив колено руками. — Люди начали гибнуть, ребята, гибнуть начали люди, — пропел он. — Так нельзя. Мы пошли на опережение. На свой страх и риск. Без согласования, но в интересах Города.

— Переходный период предполагает какое-то количество пострадавших, — сказала Валерия, вклиниваясь в их разговор. Ей пришлось привстать из-за спины Ксандры, чтобы увидеть Князя.

Олег изобразил на лице удивление. Посмотрел на неё, потом на Александру. Словно сбитый с мысли, он отвёл глаза в сторону. Выдержал паузу и снова надел маску доброжелательного терпения.

— Прошу меня простить. Очень много того, к чему я ещё не привык, — сказал он, обращаясь к Александре. — Так на чём мы остановились?

Лера встала и отошла на открытое место с очевидным желанием продолжить. Ксандра жестом остановила её.

— Использование Аппарата как страховки было оговорено ещё в первые дни Изменений, — спокойно сказала она. — Люди для выгрузки определялись по методикам, которые дал нам именно Аппарат. Поэтому я хочу спросить: «Что произошло?». Это случайность, или насильники умышленно попали на улицы?

— Умысла не было, — спокойно ответил Олег. — Первая выгрузка была рассчитана на формирование кремлёвских структур. То есть, в первую очередь, силовых структур. Это пожелание Кремля и, безусловно, правильный ход, — Олег движением головы указал на Валерию, и та согласно кивнула. — Я сам смотрел критерии отбора, по которым предполагалась выгрузка. Настойчивость и склонность к риску были среди прочего. Предугадать, каким образом проявятся эти черты при подобном шоке, практически невозможно.

— Невозможно? — удивилась Ксандра.

— Если Вы не располагаете в штате чародеем, способным заглянуть в душу, — ответил Олег.

— А вы такими располагаете?

— Если бы. Одни недоучки. Корпоративное образование осталось далеко в прошлом.

— Какая досада, — улыбнулась Княгиня. Она посмотрела на Кабира, который после всех перемещений со стульями остался в стороне. Ксандра снова улыбнулась и покачала головой. — Если никто не против, я предложила бы перейти в более удобный кабинет.

Она встала, но качнулась и тут же снова села. Княгиня откинулась на спинку стула, закрыла глаза и несколько раз порывисто вздохнула.

— Саша, — воскликнул Олег.

Он поднялся и подошёл к жене вплотную. Ксандра открыла глаза, отстранила его и поднялась.

— Всё хорошо, — сказала она.

— Нам надо отложить этот разговор, — сказал Олег, став вдруг очень серьёзным.

— Я против что-либо откладывать, — сказала Княгиня и жестом пригласила всех проследовать в соседнюю комнату.

Несмотря на протесты Олега, в тот вечер беседа в Кремле затянулась. Было принято много решений и сглажено множество углов. Расширились полномочия Валерии. Кабир получил право на отбор машин и их реконструкцию под своих людей, получил доступ к работе в составе аппарата старой власти. Формирование идеологической схемы было решено, как и раньше, оставить за Аппаратом. Как Ксандра ни билась за это право, но Олегу удалось её убедить, что эта задача ей ещё не по силам.

Несмотря на взвешенность принятых решений, отношения между Ксандрой и Олегом после этой встречи стали ещё более напряжёнными. С этого дня Княгиня стала общаться с ним только через своих помощников или через Алман.

— Триста семьдесят дней до НК. Силовые структуры —

Прошло больше восьми месяцев с того дня, как Город оказался под Сашиной опекой. Кабир наблюдал за происходящими изменениями с некоторой отстранённостью. Он видел, что новой власти не хватает дисциплины, жесткой и неукоснительной. Чувствуя, что вскрытый Город накапливает агрессию, он формировал то, что всегда и везде называлось «силовая структура». Он не знал истории, не знал законов управления и фундаментальных мотивов, движущих массой, которую он называл «человеческим стадом». Кабир понятия не имел об идеологии и религии. Он знал одно — стадо без вожака рано или поздно сорвётся. Толпа рванёт в направлении, даже ей непонятном. И тогда будет поздно что-то делать. Он уже видел, к чему это приводит. Не здесь, не в Городе. Тогда, когда это произошло, только страх удержал от развала их сообщество. Именно он — Кабир, стал источником ужаса. Он спас всех, ограничившись уничтожением единиц.

К методикам управления Княгини он относился с презрением. «Кто она? — думал он. — Жена Учителя, получившая в подарок целый мир, как игрушку». Её поведение и мягкость его не удивляли, а вот отстранённость Олега раздражала.

По представлениям Кабира только два человека могли удержать этот Город в состоянии порядка. Первым был Олег, вторым был он. Валерию Кабир в расчёт не брал. Её театральная грозность, её «жёсткие» меры были подобны шлепкам ребёнка по заду взрослого мужика. Город прорастал побегами неповиновения прямо на глазах.

В ночных полётах были видны багровые узлы зарождающейся ревности, сиреневые узлы зависти. Люди начинали собираться в группы, разогревали себя прикосновениями и танцами. Они учились тому, что кроме слов и картинок в этом мире есть что-то ещё. То, чего понять невозможно, то, что рождается в близости, в расширенных зрачках, в запахе тела, в резком движении. Разучившиеся контролировать и распознавать невербальные сигналы тела, люди путались и реагировали неадекватно. Они раздражались, но каждый по отдельности. Люди пока ещё не резонировали, не умели выделять в себе главный раздражитель. «Придёт время. Человек — очень легко обучаемая тварь», — думал Кабир. Он не мог высказать это в терминах, но ощущал и видел именно так. Нарывы на теле Города злили его. Он не имел права давать этому слишком много свободы. Пришло время обучать бойцов. Сегодняшний ночной рейд был профилактически-учебным.

Кабир окинул взглядом ночной парк, который попался на их маршруте. Три мёртвых тела, лежащие на пятачке скошенной травы, и его напарник. Молодой солдат держался за тонкий ствол прибрежной ивы, чтобы не свалиться в воду. Он судорожно всхлипывал и время от времени пополнял белое пятно рвоты, качающееся на поверхности воды. Луна в небе, луна в озере, пятно нечистот.

— Да успокоишься ты или нет? — рявкнул Кабир на солдата.

Тот на какое-то время примолк, но потом снова разразился надрывной и пустой рвотой. Выворачивать из себя было уже нечего. Солдат размазывал по лицу выступившие слёзы и сплёвывал в тёмную воду.

— Ты — воин, — сдерживая презрение, сказал Кабир. — Ты только что убил врага и спас Княгиню. Эти люди готовили заговор.

— Да, — сдавленно произнёс боец и закашлялся.

— Привыкнешь, — сказал Кабир. — Я в Кремль. Ты, как успокоишься, убери тела в камыш. Завтра не приходи. Два дня тебе на отдых. Остальное сам знаешь. Или мне повторить?

— Знаю, — отозвался солдат.

— Что знаешь? — переспросил Кабир.

— Дела службы не для женских ушей, — ответил солдат введённую командиром заповедь. — Мы делаем то, что не могут другие.

— Ты — молодец, — сказал Кабир. Он подошёл к солдату и положил руку ему на плечо. Мокрая от пота ткань показалась неприятно холодной. Кабир брезгливо приподнял руку, хотел ободряюще похлопать, но передумал и направился к Шеллу.

Ни Ксандра, ни Валерия в ночные дела не посвящались. Княгиня понимала роль Кабира при своём дворе, но жила, обманывая себя. Она даже не допускала мыслей о том, что самосуд стал нормой в её Городе.

Отрицать, что с приходом Кабира власть обрела действительную силу, было глупо. Он снимал сомнения при решении вопросов, требующих жёсткости и быстрого решения. Он обучал гарнизонных солдат тактике усмирения, морального и физического подавления. По сути, он был незаменим. Но Саше он внушал страх. Когда он говорил «Княжиня» — её охватывала дрожь. Когда Лера говорила о нём, Княгиня прерывала разговор и переключалась на другую тему.

Страх в Сашиной душе обжился окончательно в тот день, когда она стала свидетелем расправы.

Серые тучи и мелкий дождь мешали понять, был ли день в разгаре или уже клонился к вечеру. Двигаясь по широкому шоссе к старому парку, Княгиня задала экрану нейтральный фон и отключилась от дел. Её Шелл по кличке «Лапа» поддержал настроение. Они погрузились в долгую и лёгкую беседу обо всём и ни о чём. Неожиданно Шелл резко сошёл с курса и сделал вираж вправо, словно обходя препятствие.

— Оппа! — прокомментировала Лапа свою выходку.

— Что это? — спросила Саша, удерживаясь в кресле. Машина не успела ей ответить.

— Оппа! — ещё раз вскрикнула она и сделала такой же вираж влево.

Тут же монитор ожил, и пространство внутри Шелла осветилось круговой голограммой происходящего снаружи. Только тут Саша поняла, с какой чудовищной скоростью они двигаются. Город налетал на её машину и размазывался, обтекая по бокам. Её Шелл был не единственным на этой скорости. С двух сторон от него вполне отчётливо были видны два Гепарда. Их тела изгибались, лапы двигались так быстро, что были почти не видны. Но они не просто бежали рядом, они затеяли непонятную игру. Отклоняясь чуть в сторону, каждый из них поочерёдно пытался протаранить её машину. Затея была бессмысленной. Защита Лапы срабатывала, и за секунду до столкновения железную кошку отбрасывало в сторону. На этом маневре агрессор получал преимущество в скорости. Он подрезал и обгонял Шелл Княгини. Проходило какое-то время, и вслед за ним тот же самый трюк повторял его партнёр. Лапа уклонялась, увеличивала скорость, но машины рядом тоже темп не сбрасывали. Это были хорошие Шеллы. Очень хорошие, раз могли состязаться с Княгиней.

Неизвестно, чем бы закончилась эта гонка, если бы за спиной одного из Гепардов не появился чёрный Волк. Ошибиться было невозможно. Все Шеллы такого типа по требованию Леры были собраны в гвардию Кремля и отданы под командование Кабира. Изо всех волков только машина Кабира была чёрной.

В стойле у кремлёвских стен Волки казались нелепыми и неповоротливыми. Им не хватало грации, не хватало кошачьего изящества. Теперь же Княгине довелось увидеть эту машину в действии. Отличие Волка от других шеллов было разительным. Как по внешним характеристикам, так и функционально.

Чёрный зверь Кабира на скорости выглядел, как летящая ракета. Когда Гепард справа чуть ушёл в сторону, а затем развернулся и пошёл в атаку, Волк вдруг ускорился настолько, что настиг его быстрее, чем тот закончил свой вираж. Чёрный зверь острой мордой ударил в заднюю часть корпуса железной кошки. И здесь произошло что-то совсем невероятное. По какой-то причине защита не сработала. Ни у Гепарда, ни у Волка. Гепарда занесло, подбросило в воздух, ударило боком о бетонный постамент и переломило надвое.

Лапа резко затормозила и встала, проскочив место происшествия на сотню метров. Волк обогнал её ещё на полсотни шагов, развернулся и уже шагом двинулся к разбитой машине. В череде стремительных событий никто не заметил, как второй Гепард исчез. Ксандра не видела людей, не видела других машин, скапливающихся у неё за спиной. Картинка экрана сфокусировалась на главных действующих лицах этой драмы. Камера корректировала кадр по мере того, как Волк приближался к повреждённому Шеллу.

Ксандра видела, как Волк остановился, капсула открылась и из неё выскочил Кабир. Лапа дала его крупным планом. Саше показалось, что запах кожи и пота просочился внутрь её машины. Злая энергия словно плескалась в этом человеке. Его неизменная куртка вздувалась буграми мышц и рябила складками. В руках у мужчины был толстый железный прут с расплющенным концом. Подойдя к Гепарду, Кабир замедлил шаг. Он стал двигаться плавно, словно танцуя. Не торопясь, он обошёл машину по кругу и размозжил камеры Шелла. Только потом вошёл в разлом брюха машины. Лапа отображала сцену, следуя за желаниями хозяйки. Картинка металась, то приближая чёрный разлом, то отдаляясь на панорамное изображение. Через некоторое время показался Кабир. Он вылез из Гепарда, волоча за собой хозяина машины. Ксандра ахнула. Это был подросток. Худой, косматый и даже колкий своей бледной костлявостью. Лапа ещё приблизила картинку и стало видно, что лицо мальчика испачкано в крови, а правая нога волочится.

— Мы только играли, — визжал мальчик, цепляясь за руку Кабира, — это просто гонки.

— Ты напал на Княжиню, — прокричал Кабир так, чтобы было слышно всем вокруг.

Он перехватил парня за волосы и поднял его лицо в сторону Шелла Александры. Мальчик дёргался, беспомощно цеплялся за руку мужчины и плакал. Ксандра застыла в своём кресле не в силах что-либо предпринять.

— Княжиню трогать нельзя, — громко и очень раздельно произнёс Кабир.

Было видно, что он бросает эти слова в публику. Ему было важно, чтобы они были слышны. Он создавал правило.

Наверное, в этом был бы смысл и суровая необходимость. Наверное, Ксандра должна была бы ощутить признательность. Может быть, так и было бы. Если бы не произошло то, что произошло.

Подержав тело на весу, Кабир ослабил руку и опустил мальчика на землю. Они замерли так на несколько долгих секунд. Потом солдат, удерживая мальчишку за волосы, рванул его вверх. Движение было настолько мощным и стремительным, что казалось чудом, что голова человека не оторвалась от тела. Мальчик взлетел в воздух, раскрываясь в полёте всем телом. Его руки и ноги распластались, тело изогнулось и зависло над Кабиром. Тот же, отпустив волосы юноши, перехватил двумя руками железный прут и ударил. Влёт, словно в какой-то игре. Всё это произошло, как в замедленной съёмке.

Саша зажмурилась в тот момент, когда железный прут достиг головы мальчика. Лапа тут же отключила камеры.

На следующий день в зале Княгини состоялась беседа.

— Лера, я тебя умоляю, — просила Княгиня совсем не по-княжески, — сделай так, чтобы я его никогда больше не видела.

— Ксандра, — попыталась остановить её Валерия, — Кабир — это твоя безопасность.

— Я тебя очень прошу, — попросила Ксандра и замерла с закрытыми глазами. — Мы не можем нормально договориться? Неужели мне придётся идти за помощью к мужу? Я не хочу этого. Кабир — чудовище. Ни я, ни ты уже не можем им управлять.

— Почему «уже»? — усмехнулась Валерия. — Ты думаешь, что раньше могли?

— Нет, не думаю, — призналась Саша. — Я вообще удивляюсь, почему мы до сих пор живы рядом с этим человеком.

— Потому что он предан тебе. Он знает, кто он и на что способен. И он знает, на что не способен. Ксандра, прошу тебя, не делай из него врага. Не отталкивай его.

— Назови мне способ, которым я смогу его контролировать, — сказала Саша.

— Если бы я его знала, уж как-нибудь сама бы использовала, — ответила Лера и грустно улыбнулась.

— Поэтому я прошу тебя — убери его куда-нибудь подальше. Сделай так, чтобы волков рядом со мной больше не было.

— Но, Ксандра.

— Иначе я не знаю, что будет, — прошептала Ксандра. — Мне кажется, что если это не сделать сейчас, то будет поздно. Потом и Олег может не справиться. И вообще, я понятия не имею, что он может, а чего нет.

— Кто, Кабир?

— Нет. Муж мой, — ответила Ксандра. — Может, я просто выдумала его всемогущество? Как думаешь, он сможет победить Кабира?

— Сомневаюсь, — сказала Лера, и по её лицу скользнула улыбка, сильно задевшая Сашу.

— Уверена, что сможет. Убеди его уйти из Города. А пока я не буду вмешивать мужа. Просто перестану выезжать за стены.

— Триста шестьдесят пять до НК. Дочка —

В домике на крыше было тихо и солнечно. Иногда, очень редко, из-за открытой створки окна доносился далёкий смех или хлопанье крыльев голубей. Иногда вдалеке звучала музыка. Солнце просвечивало сквозь тонкую ткань короткой шторы и пятном падало на ковёр между подоконником и кроватью. Часы в углу покачивали маятником. В конце каждого часа громко щёлкали, напоминая о том, что умеют создавать мелодию. Сашенька была счастлива. Счастлива, как никогда в жизни. Рядом с ней лежала дочка. Ребёнок прекрасный из прекраснейших. Сегодня утром ей исполнился день.

Мама с отцом были вечером, были и утром. Не велели открывать окно, звали уехать к себе, подальше от этого «грязного Города». Но Сашеньке и её девочке не надо было никуда ехать. Из открытого окна в дом приходила такая тишь и спокойная радость, без которых нельзя было никак. «Пускай прямо сейчас всего этого будет как можно больше», — думала Саша.

Для них, для этого дня Олегом был приготовлен подарок. Вот этот домик. Прямо на крыше одного из кремлёвских зданий. Саша несколько раз начинала думать о том, как и когда мог появиться здесь этот дом, но всякий раз сбивалась с этих мыслей в сторону более приятных. Дом подарил муж, это было всё, что ей надо было знать.

Он сам заходил всего пару раз. Выглядел забавно. Стоял на коленях рядом с их кроватью, разглядывал дочку. Он смотрел на неё то ласково, то уж очень внимательно и настороженно. Потом брал лицо под контроль, превращаясь в «обычного Олега». В такие минуты Саша пыталась уловить в его глазах признаки хоть каких-то чувств. У неё это получалось, но расшифровать то, что видела, она не могла.

Сашина мама говорила, что девочку надо укрыть от чужих глаз. Она говорила, что пора уже дать ей имя. Олег согласился с первым, но был категорически против второго. Они ещё до рождения договорились с Сашей о том, что имя их дочка получит к первому годику. Князь почему-то настаивал на этом. Когда возникал спор, отшучивался, что боится для дочки чужой судьбы. Саша приняла его желание, но про себя уже именовала девочку так, как давно придумала.

Час назад Катюша переложила малышку из люльки на кровать к Саше. Сейчас Сашенька рассматривала дочку, с опаской разворачивала пелёнку, перебирала пальчики, в сотый раз пересчитывала их. Она рассказывала малышке обо всём, что видела перед собой и о том хорошем, о чём думалось. Домик был настолько крохотным, что в нём умещались только две комнаты: жилая и ванная. Ванная была едва ли не больше жилой, а жилая была почти полной копией гостиной в охотничьем домике у родителей. Любимого места Ксандры.

Поскольку входная дверь была видна прямо от кровати, то гости стучали в неё очень тихо. Скреблись, а не стучали. Иногда звонили в колокольчик. К окнам не подходил никто.

Вот и сейчас в дверь послышался скребущий звук, а следом за ним робкий звонок. Саша прикрыла дочку ещё одним слоем одеяла, но прятать не стала. Мамины предрассудки казались смешными.

— Катюша, заходи. Мы не спим, — позвала она. Ксандра уже начала различать привычки наиболее частых посетителей.

Катя зашла в комнату с такой поспешностью, словно за ней гнался ледяной ураган.

— Ну почему Олег коридорчик не сделал? — начала оправдываться она пряма с порога. — Прямо вот маленький бы был, и уже не так сквозило бы. Может, мне попросить, чтобы на дверь какую-нибудь одеялку приделали? Да у вас окно на распашку! — шёпотом вскрикнула она и бросилась закрывать створку.

— Катюш, лето же на дворе, — улыбнулась Ксандра.

— Лето, не лето, а ночами холодно, — ворчала Катя. Напуганная Сашиной матерью, она не решалась посмотреть в сторону младенца. Хотела, но удерживала взгляд на Саше. — Чего мне приготовить? — спросила она.

— У меня всё есть, — ответила Саша. — И не хочется. Не проголодалась.

— Надо, — твёрдо сказала Катюша. — Я тогда сама что-нибудь придумаю и принесу.

— Кать, ты не бегай каждый раз. Здесь связь есть, — улыбнулась Саша. — Можно через Лапу спросить.

— Я уже надоела? — забеспокоилась Катя.

— Нет, ты не мешаешь. Набегаешься вверх-вниз, ноги болеть будут.

Катюша засветилась своей милой застенчивой улыбкой.

— Всё, ухожу, — прошептала она, — через час принесу вам покушать.

Она повернулась, чтобы уйти, но Саша её остановила.

— В Городе всё хорошо? — спросила она. — Мне никто ничего не говорит. На улице тишина какая-то необычная.

— Ой, там, говорят, так хорошо, — ахнула Катя и сжала на груди руки. — Князь для всего города такой праздник устроил. Это здесь тихо, — снова прошептала она. — Весь центр солдаты Кабира окружили, и никого не пускают. Чтобы не шумели. А там, в Городе. Ой, там что творится!

— Что там твориться? — взволновалась Саша.

— В парках музыка и танцы на Шеллах, — восхищалась Катюша, не уловив волнения хозяйки. — Открыли какие-то новые дома, и там представления для тех, кто без машин. Танцы кругом. Какие-то соки привезли необычные, их пьют и шальными делаются. Я пробовала, мне ребята привозили, — призналась она, — сладенькие, но противные.

— Ребята противные? — улыбнулась Саша.

— Нет, соки. Мне не понравилось. Говорят, — снова зашептала Катя, — там даже драки разрешили. В честь праздника.

— Что значит «драки разрешили»? — возмутилась Ксандра.

Катя поняла, что сказала лишнего и замолчала, сжав губы и распахнув глаза.

— Пойду готовить, — прошептала она и поспешно скрылась за дверью.

Саша хотела было вызвать Лапу, но, посмотрев на дочку, увидела, что та уснула. Совсем скоро сон сморил и Ксандру.

Олег пришёл вечером, после ужина. Расспросил о важном, о том, о чём принято спрашивать у молодых мам. Поинтересовался, всё ли удобно в домике, поругал себя за то, что сделал избушку слишком маленькой и пообещал к годику поменять.

— В Городе праздник? — словно между делом спросила Саша.

— Ого-го какой праздник. Такие события должны праздноваться, — ответил Олег. Он присел на стул рядом с люлькой и снова принялся разглядывать дочку.

— Говорят, там драки, — продолжила Саша.

— Люди к вину не привыкли, дурачатся. Не переживай, им в обычные дни этого не позволят. Пускай погуляют недельку.

— На улицах дерутся?

— Случается и на улице, — ответил Олег. — Мои несколько клубов запустили под такие развлечения.

— Клубы, танцы. Зачем всё это, Олег?

— Сашенька, — сказал Олег шёпотом. — Если мы собираемся всех людей на улицы выпустить, как-то же нам надо их по склонностям делить? Это не Шелл, где всё через экран решается.

— А зачем их надо делить?

— Чтобы волки овец не подрали, — улыбнулся Олег. — Не думай ты об этом. Потом расскажу всё, что надо. Это не новая схема. Не нами придумана.

— А кем она придумана? — не унималась Саша.

— Сашенька, ну никак без этого, — улыбнулся Олег. — Если драчуну не дать драчуна, он же других обижать начнёт. В клубах мы их всех пересчитаем и на учёт поставим. Не переживай. Кабир в курсе, мои с ним связь держат.

— Олег, я давно хотела поговорить с тобой насчёт Кабира, — начала Саша и попыталась встать с кровати.

Олег отошёл от люльки и удержал её в постели.

— Девочки мои, никакого Кабира сегодня, — сказал он. — Вон, цветы он принёс, — Князь указал взглядом на букет цветов, — и хватит с него.

— Я опасаюсь интриг, — начала Саша. Олег снова её прервал.

— От интриг есть древний и забавный инструмент, — улыбнулся он. — Называется «шут». Найди умного человека на роль шута. Алмана попроси, он знает, как это делается.

— Шут? Алман? — удивилась Ксандра. — Какая связь между ним и дураком с колокольчиками?

— Нет, не дураком. У хорошего правителя шут — это умный и смелый человек. Слишком умный, чтобы беспокоиться о собственной репутации. И слишком смелый, чтобы не понимать, чем всё это может закончиться.

— А зачем мне такой человек?

— Он будет говорить тебе о том, о чём боятся сказать другие. И заставит умных задуматься над тем, над чем дураки посмеются.

— Интересно, — сказала Саша.

— Там много ещё интересного, — добавил Олег. — Шут — это обоюдоострое оружие. Мысли, высказанные дураком уже мало кто осмелится повторить. Очень полезно для борьбы со слухами, — Олег улыбнулся. — Если ты надумаешь, то могу помочь. Опыт есть.

— Спасибо, — улыбнулась Саша. — Если надумаю, то сама справлюсь.

— И это правильно, — согласился Олег. — С хорошим шутом невольно сближаешься. Отдыхайте. Я к вам больше сегодня не приду и никого не пущу. И Шелл твой отключу.

Олег наклонился, чтобы поцеловать жену, но Саша едва заметно отстранилась. Он взглянул ей в глаза и улыбнулся.

— Отдыхай. Я Катюшу чуть позже пришлю, чтобы помогла. Если надо.

Глава 5. Творящие сказку

В душном логове пещеры

На окраине Столицы

Жил Колдун, с кем Дева смела

Тайной мыслью поделиться.

— Как взлететь мне, мудрый старец?

Примет мир меня открытой?

— Так нельзя вопрос сей ставить, —

Молвил дед, в веках забытый. —

Голой в небо — то не страшно,

Тело терпит злые взгляды.

Но покой души прекрасной

Открывать навряд ли надо.

Не дразни людей контрастом,

Зависть – тонкая наука.

Не ломай устои власти,

Не толкай к соблазну друга.

— Сто тридцать девять дней до НК. Идол —

Ксандра вошла через тяжёлую дверь с бронзовыми ручками в парадную старого особняка. Тишина внутри была почти абсолютной. Пол и ступени лестницы были покрыты ковровой дорожкой. Синий бархат её был девственно чистым, без следов времени и, вообще, без каких-либо следов. Деревянная лестница полукругом уходила вверх и перед площадкой второго этажа делилась на два крыла, расходящиеся по коридорам. Ковёр вёл только в одну сторону, направо. Княгиня дошла до развилки и остановилась, вслушиваясь в тишину. Свет дня, пройдя через витражное окно парадной, оставался на полу первого этажа. Верхняя часть лестницы и крылья второго этажа были темны.

С улицы донёсся смех солдат, оставленных у дверей. Очарование тишины надломилось. Александра сделала ещё несколько шагов и ступила на непокрытый ковровой дорожкой пол коридора. Она была здесь уже не в первый раз. Если уйти туда, куда вела синяя лента, то можно было оказаться в огромной библиотеке, в летнем саду, в гостиной. Одним словом, не там, куда ей надо было. Её же маршрут должен был пройти через гулкий паркет до конца коридора, потом по лестнице вниз и через самую маленькую дверь под лестницей в комнату.

Ксандра провела рукой по лаку дубовых перил и посмотрела на пальцы, ожидая увидеть следы пыли. Ничего. Особняк казался стерильно чистым и пустым. Возможно, что кроме хозяина той самой комнаты, здесь бывали другие люди. Может быть, даже жили. Но признаков их присутствия не было.

Она ещё раз оглянулась вниз, на входную дверь. Несколько секунд помешкала, затем скинула длинное чёрное пальто и оставила его на деревянном поручне перил. Только после этого вошла во мрак коридора.

Стоило Ксандре уйти со света, как пол под её ногами загорелся. По вытертому паркету разлилось желтоватое пламя, поглотившее ноги выше щиколоток. Когда она была здесь в первый раз, то эта река огня её здорово напугала. Сейчас она уже знала, что пламя совершенно безопасно, хотя и не понимала, почему. Впрочем, стоило признать, что ногам от огня становилось тепло. Она пошла вперёд сквозь стелящееся пламя. Пол горел на всём этаже, горел на лестнице, ведущей вниз. Каменный пол полуподвала оставался тёмным и холодным.

В маленькую дверь под лестницей Ксандра вошла без стука. Лишь чуть задержалась на пороге. Из комнаты потянуло теплом и духом живого огня. Саша вошла внутрь и притворила дверь за спиной. Как и в прошлый раз, как и всегда, в комнате её встретили гудящее пламя в камине и человек, сидящий в кресле. Камин казался несоразмерным размерам комнаты. Огромный, сложенный из массивных глыб необработанного камня, обожжённый внутри дочерна и белый снаружи. Верхняя полка топки перекрывалась почерневшими деревянными балясинами, которые каким-то непонятным образом умели противостоять огню.

Нехитрое убранство полутёмного помещения было также в примитивно грубом стиле. Даже тени, качающиеся по белым стенам, казались рубленными и массивными. Распознать в этом месте рабочий кабинет было невозможно. Пара кресел и низкий дубовый стол — вот, пожалуй, и всё, что составляло убранство комнаты. Несмотря на то, что за окном был яркий день, в комнате единственным источником света был огонь камина. Окна существовали, Ксандра знала это. Где-то сбоку под толстыми занавесами из чёрного бархата. Но они не давал о себе знать ни единой полоской, ни малейшим просветом.

По правилам, настоятельно определённым хозяином, Саша заходила сюда без приглашения и без предупреждения. Сейчас, увидев её, Алман поднялся с кресла и сделал несколько шагов ей навстречу.

— Как тебе удаётся в любом месте так уютно приживаться? — спросила Ксандра, начиная разговор без приветствия. — Ведь здесь же не было ничего. Я помню этот дом запененным от самого порога.

— Княгиня, очень, очень рад, — ответил хозяин, пропуская вопрос мимо ушей.

Он подошёл на расстояние вытянутой руки и принял в бережном рукопожатии ладонь гостьи. Ритуал приветствия был привычным. И проведён он был в обычной элегантной и неспешной манере. Алман дополнил процедуру нисходящим движением глаз и восторженным подъёмом бровей. После этого он отошёл к камину. Чуть повернул одно из кресел, расправил на его спинке и без того идеально гладкое и белое покрывало. Жестом пригласил Сашу присесть. В ритме его движений наблюдалась текучая последовательность. Пламя оживилось и растеклось по чреву каменного свода, ровно освещая рябые стены кабинета. На несколько секунд в комнате стало почти светло.

— Каждый раз хочу тебя спросить и забываю, — сказала Саша, усаживаясь в кресло. Она подождала, когда Алман разместится в своём, напротив неё, и только потом продолжила. — Почему ты не нашёл себе что-то похожее или подходящее в Кремле?

— Не люблю высокие стены. Давят, — ответил Алман и едва заметно улыбнулся. — Моё отшельничество вызывает неудобства?

— Нет, мне полезно прогуливаться. Со свитой это выглядит глупо, но Кабир настаивает.

— Чёрный шёлк очень Вам идёт, Княгиня.

— Опять это «вам», Алман, — упрекнула Саша, — мы же одни. Зачем это?

— Знак уважения. Не более того. К тому же вскрытую фамильярность очень сложно потом сдерживать, — ответил Алман. — Я позволю себе повториться: если этого требует дело, то я мог бы переехать в Кремль на какое-то время.

— Нет. Никакой нужды в этом нет, — ответила Саша и откинулась на спинку кресла, сохраняя осанку. — Алман, мне надо поговорить с тобой.

— А я уже хотел предложить партию в шахматы, — ответил хозяин мягко улыбаясь.

— Во-первых, — продолжила Княгиня, пропуская его реверансы, — спасибо тебе, что взял часть забот на себя. Не знаю, кому могла бы довериться больше, чем тебе.

— Это не стоит слов.

— Хорошо. Но сейчас не об этом. Я хотела бы поговорить про боты. Ты ведь наверняка знаешь про них? — спросила Саша.

— Конечно. Но лучше бы о них поговорить с Олегом.

— Не хочу, — слишком резко ответила Ксандра. Плечи её задвигались, словно раскрепощая напряжение в шее. — У моего мужа больная логика.

— Необычный диагноз, — улыбнулся Алман. — Хотелось бы чуть больше понять, что он означает.

— Зачем?

— Чтобы не заразиться.

— Причина веская, — согласилась Княгиня. — Больная логика — это когда вместо того, чтобы сделать просто и прямо, кое-кто начинает преодолевать выдуманные сложности.

— Это какие же?

— Все. То есть те, которые вот-вот возникнут в ближайшее тысячелетие с вероятностью один к миллиону. Может, для кого-то это и нормально, но мне не подходит.

— Извечный спор стратега с тактиком, — заметил Алман.

— Параноидальная осведомлённость о несбыточном, — ответила Саша и пальцами изобразила что-то вроде короны над головой.

— Он просто беспокоится о тебе.

— Он просто привык к манипуляциям, — поправила Саша своего собеседника.

— Я не думаю.

— Думаешь, но не скажешь. Наверное, и ты не лучше, но хоть скрывать это умеешь.

— Спасибо, — улыбнулся Алман.

— Не за что, — ответила на улыбку Ксандра. — Кстати, Олег как-то сказал, что тебя может заинтересовать должность шута. Он не говорил об этом?

— Нет, — безучастно ответил Алман. — Наверное, придерживает в качестве сюрприза. Мне будет неловко от того, что я узнал ваш с ним секрет.

— Не беспокойся. Секреты и страх — основа его управления, — она посмотрела на хозяина, но он только двинул бровями в знак интереса. — Да, страх.

— Наверняка это не всё.

— Ну да? — улыбнулась Ксандра и тоже подвигала бровями. — Человек боится, потом боится сильнее, потом боится очень сильно, потом совсем теряет надежду и в конце концов умирает. Это наши планы на жизнь рядового Горожанина.

— Забавная трактовка, — улыбнулся Алман. — Так чем я могу быть полезным?

— Блестяще! — воскликнула Саша, изменившись в голосе. В подтверждение своих слов она щёлкнула пальцами. — Ты поразительный человек, Алман.

— Пожалуй, мне стоить предложить чаю, — нахмурился Алман и чуть привстал с кресла.

— Нет, не стоит, — остановила его Княгиня. Собственное возбуждение было настолько необычным для неё, что хотелось его продлить.

— Хорошо, — сдался Алман и снова уселся в кресло. — Так в чём я смог проявиться как человек поразительный?

— Вообще-то, во всём. Но конкретно сейчас в твоём умении не называть меня совсем никак. После того, как я запретила тебе называть меня на Вы, ты ни разу не обратился ко мне никак.

— Это очень грубо с моей стороны. Я постараюсь исправиться, — пообещал Алман.

— Вот, опять, — улыбнулась Саша.

— Годы блужданий по собственным мыслям, — ответил Алман и развёл руками, — отвык от людей. Так что же за вопрос привёл ко мне?

— Алман, я хочу отключить боты, — сказала Саша и сделала губами фальшивую улыбку.

В комнате повисла тишина. Потрескивание огня снимало напряжённость и располагало к тому, чтобы не прерывать молчание.

— Это было бы очень смелым решением, — наконец произнёс Алман. Мимика его лица умерла окончательно.

— И? — удивилась Княгиня. — Продолжай. Ну?

— По данным аналитического центра, каждый Горожанин проводит не менее 30% своего времени в общении с ботами. Это клубы, совместные игры, старые друзья и даже любимые враги. Большинство из горожан воспримут их отключение, как смерть близких людей. Как грандиозный и жестокий обман.

— Но боты и есть обман.

— Да. С этим сложно спорить, — согласился Алман. — Но пока они есть, Город живёт устоями. Ксандра, нельзя забрать, не дав взамен. Видишь, я уже исправляюсь, — улыбнулся он.

— Я тронута, — ответила Ксандра и тоже улыбнулась.

— Люди готовы простить многое. Они могут сбежать сами в новый мир, в новое место. Это возможно. Но ни один из них не переживёт, если окружение сбежит от них. Прямо здесь, в привычной среде их обитания. Это катастрофа.

— Почему?

— Их захлестнут невысказанные чувства и потайные мысли. Это опаснее фальшивого собеседника.

— Какой же тогда выход?

— Не знаю, — признался Алман. — Но надо дать что-то взамен.

— Надо создать реальные общества.

— Такие уже есть, — грустно улыбнулся Алман. — Рождаемость они обеспечивают, но то не лучший пример.

— Сложно винить людей за то, что происходит, — сказала Саша. — Видеть вокруг обнаженные тела и не скатиться до оргии — задачка для саморазвития. Впрочем, ты прав, — продолжила она, — для начала людей надо одеть. Это задача номер один. На её решение я даю вам год.

— А что будет через год?

— Через год появление голого человека на улице станет недопустимым.

— Это путь к тирании.

— Хорошо, за год я что-нибудь придумаю.

— Пускай так, — согласился Алман. — С одеждой можно что-то решить.

— И ещё, — продолжила Княгиня, — мне нужен свод приятных правил.

— «Приятных правил?» — переспросил Алман. — Прости, я не очень понял. Можно пояснить?

— Мне нужен свод неформальных законов. Таких законов, которые не придётся навязывать силой. Если хочешь, назови это «свод законных удовольствий». Пускай твои аналитики проштудируют потребности горожан и дадут альтернативу тому скотству, которое сейчас стало главным развлечением.

— Боюсь показаться глупым, но я опять ничего не понял. Можно какой-нибудь пример?

— Я ещё не додумала эту часть, — призналась Саша, — но вот ты говорил о том, что людям надо высказывать свои мысли. Высказывать их кому попало не каждый согласится. Я бы не согласилась. Значит нужны люди, которым можно говорить всё и не бояться, что тебя раскроют.

— Ты сейчас говоришь про религию и исповедь? — сказал Алман. — Если так, то это старая и проверенная тема. Согласен, её можно возродить. В первом поколении будет сложно и быстрых результатов не будет. К этому надо готовиться.

— У тебя есть варианты быстрее?

— Пожалуй, — сказал Алман. — Сейчас я спрошу, а ты не отвечай, не подумав хорошенько, — предупредил он. — Как ты смотришь на то, чтобы сделать из тебя образец для подражания? Культ. Человека без изъянов.

— Зачем? — удивилась Ксандра.

— Люди без этого не могут, — сказал Алман. — На твоём примере мы станем растить детей. Ты станешь подавать пример нужного поведения. Мы выстроим схему порицания и социального давления. И, кстати, боты были бы очень полезны в этом процессе. Мы сделаем регулярную процедуру «обращения к Ксандре». Люди смогут высказать тебе всё сокровенное. О чём-то просить. Некоторые просьбы ты исполнишь.

— Извини, я тебя перебью, — вмешалась Саша. — У меня появилась хорошая мысль. Дай команду с сегодняшнего дня начать убийство ботов. Пускай они начнут вымирать. Как обычные люди.

— Саша, ты прослушала очень важное.

— Прости Алман. Я не против когда-нибудь побыть идолом, если ты покажешь мне реальную программу. Если она меня убедит и приведёт к благоденствию. У меня хватит сил относиться к себе с юмором. Но для начала — начни убивать ботов. И одень людей.

— Сорок дней до НК. Обновки —

Небольшой «блуждающий город», состоящий из трёх десятков машин, облюбовал поляну у подножия старых высоток. В центре полукругом стояло семь Шеллов, развернувшись так, чтобы люки открывались внутрь импровизированного дворика. Чуть в стороне стояло ещё несколько машин, которые перекрывали дороги между домами. Благодаря такой расстановке создавался двойной барьер от чужаков и непрошенных гостей. Получилась маленькая крепость для компании друзей и любовников.

Жители именно этого «блуждающего городка» заслуживают того, чтобы рассказать про них отдельно. Здесь были основатели и первопроходцы новой философии и самого понятия «блуждающий город». Их собственная версия названия звучала созвучно, но всё же иначе. На правах автора, здесь и далее буду именовать это сообщество так, как назвал сам.

Основатели новой культуры уже успели насладиться сладостями подобной жизни в прошлом году, до наступления холодов. Тема внезапно оказалась популярной среди горожан, не склонных к моногамным отношениям. Зимой их группа в социальном мире обрела значительное количество поклонников и сторонников. Вплоть до начала нового сезона основателям сообщества пришлось отбиваться от назойливых кандидатов в члены. С приходом весны их коммуна отключилась от остального мира и отправилась получать удовольствие на просторах Города.

Эту площадку между высотками они облюбовали не случайно. Дома здесь располагались таким образом, что солнце было видно до полудня и на закате. В остальное же время между домов царила рассеянная тень. Можно было спать, жечь костры, жить, любить, наслаждаться музыкой.

Тем днём, которым я веду рассказ, обитатели колонии радовались приходу нового дня. Солнечные лучи проникли в брюхо открытой капсулы Ягуара. Спустя какое-то время оттуда послышались надрывные звуки дурной песни в дурном исполнении. Продолжая петь, из капсулы вышел сухопарый мужчина средних лет, одетый исключительно в собственный мех и тощую чёрную косу. Мужчина остановился в проёме капсулы, замолчал и блаженно сощурился. Потом широко зевнул, потянулся всем телом вперёд, зависнув руками на кромке шлюза, спрыгнул на пару ступеней вниз и похлопал себя ладонями по груди. Прямо перед ним на земле, подстелив листы ворсистого пластика, три женщины впитывали в себя утреннее солнце. Мужчина игриво подмигнул одной из них и, театрально семеня босыми ногами, спустился на землю. Он преодолел короткое пространство до лежащих и также манерно повалился на землю. Потом перекатился и уткнулся лицом в пышную грудь светловолосой женщины. Самой молоденькой и самой пухленькой. Кривляка утробно зарычал и вцепился зубами в бледно-коричневый сосок столь гостеприимного тела. Блондинка натурально взвизгнула и с размаху ударила его ладонью по уху.

— Ну ты совсем с ума сошёл? — добавила она. — Брик, уйди.

— Так бы и съел, — прошептал тот, кого женщина назвала Бриком. Он подвинулся вслед за ней, продолжая тереться щекой о пышную грудь красавицы.

— Вон, иди Талю доедай, — проговорила светловолосая и оттолкнула назойливого ухажёра. — Не наелся за ночь? Как больно укусил, дурак, — пожаловалась она, бережно растирая покрасневшую грудь.

— А где у нас остальные? — спросил мужчина, блаженно щурясь в сторону солнца.

— Не знаю. Спят, наверное, — ответила блондинка.

— Не похоже, — улыбнулся он и движением головы показал на едва покачивающийся Шелл, стоящий сбоку с закрытым люком.

— Там Тоня новый наряд отрабатывает, — равнодушна пояснила вторая дама, которая выглядела значительно старше и суше. Она провела рукой по своей гладко выбритой голове, сделала ладонью козырёк от солнца и досадливо посмотрела в сторону покачивающегося Шелла.

— Антон разорился? — спросил Брик.

— Ему столько баллов за всю жизнь не заработать. С его-то трудолюбием, — ответила лысая дама. — Деник помог. Тоньке теперь на двоих отдуваться.

— Она уже показывала платье? — поинтересовалась светленькая толстушка.