Бесплатный фрагмент - Письмецо Афродиты президенту

Письмецо Афродиты президенту

Режиссёру Т. П. Ч.,

на сей рассказ вдохновившему.

За правду борется народ…

Ну, разве он не идиот?..

Когда голову в петлю — от забот,

то подумал я тогда — «Идиот!»

Режиссёры-сценаристы —

вредный элемент,

вам бы лишь бы рюмку в зубы,

следом огурец…

(Известная поэтесса.)

***

Пока Тапа закрывала замок, модно подстриженная под мелкого льва Бельва, понятной породы болонка с кудряшками на чёрные круглые глазки, закручивала поводок вокруг её башмачков на высоком каблучке, принюхивалась и фыркала. К тому же, в придачу к обычной своей вертлявости, она сердито тявкала и дёргала поводок так сильно, что невольно развернула Тапу и женщина увидала перед собой громоздкого незнакомца.

— У?! — запрокинула Тапа голову и коснулась дверной плоскости накрученной на затылке косичкой.

Высоченный мужчина усмехнулся и отступил на пару шагов, позволяя как бы визави отстраниться от дверной вертикали и рассмотреть себя в натуральную величину без удивления или испуга.

— Зачем пужаете? — спросила Тата, невольно переводя себя в спасительную заводь девчушки-простушки. — На пужало вы, горец, не похожи.

— Зачэм? — изогнул правую бровь горец. — Нэ спеши с вопросами, дэтка. Послушай…

Бельва залилась ещё пуще активным лаем.

— Цыть! — слегка притопнул большой рыжий башмак у её носишки, и собачонка чихнула и примолкла, мило прижавшись к ноге хозяйки своей, тоже, в общем, дамочке миниатюрной, как уже обозначено.

— Тэбя просили угомониться? — вопрос относился к хозяйке, а не к собачонке, разумеется. — Прэзиденту жалобилась?.. помощь просила?.. Молчи, молчи, вопрос рыторический, как у вас говорят… Так вэдь жалобы царю эщё народники обнулили… слыхала, чай, про таких? Ну вот. На бога надейся, а сама-то, дэвонька, не плошай… Но всё ещё ждёшь?

— Ну, жду. — Тапа потрогала пальцем родинку под своим маленьким аккуратным носом. — А тебе-то чего надо конкретно, гражданин? — И, скользнув по косяку плащом, попятилась, к пожарному выходу, который, заметила боковым зрением, сквозил не запертым прямоугольником, при этом машинально подвигая ногой и своего испуганного львёнка.

— Ну, жди… А ведь тэбя предупрежда-али: нэ жды… Вот и заполучы…

Из проёма прямоугольника выступил другой верзила, смуглый да с носом орлиным, ударил Тапу по затылку, ловко подхватил обмякшее тело под мышки и швырнул вместе с онемевшим пёсиком по лестничному маршу — с пятого этажа на первый без задержки. Особого шума это не произвело и, стало быть, не обеспокоило никого, поскольку на запасном маршруте некого было и беспокоить.

Болонка, очнувшись от своего собачьего шока, не прекращала теперь отчаянный лай вперемешку с визгом, хотя осипла уже. Смуглый верзила нехотя как бы вернулся от машины и крутанул крепкими пальцами её лохматую головёнку на бок и обратно, точно ключ провернул…

— Да заче-ем? — спросил без акцента уже и скосил недовольно правую бровь его старший напарник и положил бутафорский нос из папье-маше в бардачок.

— А чтоб не будила спящу царевну.

— А-а… ну да. Ладно, поехали.

На лестничную площадку вышаркнула пегая востроносенькая и востроглазая старушонка в старых шлёпках, заметила забытый ключ в замке «милиционерки», как она за глаза называла свою соседку…

***

Тапе мерещится? «Мне чего… такое… снится?» Сон не сон, на грани обморока… от этого жутковато и зябко, и зыбко в ощущении некой нереальности происходящего.

Идёт открывать двери… или это её старенькая бабуля шлёпает босиком по паркету? Почему по паркету? И босиком? (гувернантка любит повторять: «У-у Тапэ всегда есть тапкэ-э!») Она вроде как барышня… хотя нет, какая барышня. Её купили… да-да, господа купили, поскольку у самих детей не получалось. Присмотрели в одной из своих деревенек и… под секретом, да, сторговались. «У вас всё равно детишки мрут от голода… а мы вырастим, воспитание дадим, образование… госпожой станет настоящей. Всё чин чином». Что-то ещё обещали… но чтоб никому ни словечка… Ах да, помогать по жизни и в дальнейшем обещали… но чтоб никому… ни-ни!

И смещение у Тапы в голове произошло… хотелось ей, видимо, на бабушку свою походить… Романтика, словом. Овеяно флёром… каким флёром?.. Отчего флёром?..

Отчим (отец, получается, раз никому «ни-ни») выговаривал после: тебе, мол, не положено открывать двери… для этого есть специальные в ливрее люди… Помолчал, ещё раз посетовал, попенял: нельзя тебе отворять, на то есть швейцар, а тебе не следует…

Предание, в общем. Семейное. Мифология почти что…

Тапа открыла глаза. Белый потолок ослепил. Дома, в квартире, потолок другого цвета… Кстати, какого?.. Забыла? Как так?..

Хотела повернуть голову, не смогла. Скосила глаза… На палату больничную похоже…

«Где я? Вне жизни? Или чего?.. Ангел я? Шуткуете?..»

И кусочек сомнения по поводу… сомнения по поводу чего?.. Неправильно жила, раз очутилась невесть где (не в аду ли)? Или всё же правильно? Кругом вроде чисто и светло… Или не жила? Но как же, как?.. Ведь жила?..

Ну и чего сопли распустила…? Соплями, что ль, клеить переломы будешь?.. Какие переломы?.. А почему слюни стали не липкими?.. Кстати, с чего бы они стали пресными? Испортились? — Тапа подвигала языком во рту: зубы все поломаны, корябаются, скосила глаз на тумбочку с бутылочкой воды: не дотянуться…

Отчего ж это не так жила? Почему не так? Дочерей вырастила, замуж выдала… впрочем, сами повыскакивали, внуки уж… Но не важно. Почему же не?.. Почему, собственно?.. Нет, всё так! Зряшная мысль сунулась в башку…

***

Мадонной явилась подруга Майя (Майка — редкозубая чудачка), чудаковатая для незнакомых, так и спрашивают у Тапы: нормальная? Тапа же привыкла к ней ещё в пору совместной учёбы в политпросвете, как называли своё училище студенты… Позже поэтический дар в ней прорезался… или скрывала поначалу?

— Чё-о приуныла, режиссёрша? Выше нос свой курнос. И чёрточку под носом сдвинь правее — для храбрости. Ты ж храбрая у нас. Вон Билведреса твоя тявкала, тявкала и загнулась. А ты в по-олном ажуре-абажуре, как любят говорить японцы-америконцы — жива-живёхонька и шевелиться даже могёшь.

— Не чёрточка, а родинка, — поправила Тапа и попробовала пошевелить чем-нибудь, однако тело никакой ответной реакции на призыв к собственному осознанию не обнаружило. — Жалко…

— Чево-о?!.

— Биль… жалко Бильку.

— О-о-й! Ты меня удивляешь. Доктор сказал: пусть шевелит копытами, не то зачахнет. Вот и шевели. А собаку, что ж… жалко… конечно, жалко. Но зато соседку твою, старушенцию эту противную, разбудила. Слушай, ты, правда, ничего не помнишь?

— Почему? Помню… Тебя, например.

— Не во мне дело.

— А в ком?

— Ну как…

Тапа пока не собиралась обретать память — на то имелись причины. А подруга, что ж, потерпит — язычок её слишком подвижен, дабы хранить секреты. Поэтесса всё ж…

— Ча-аво отвернулась? Не хошь, как хошь, и не говори.

Всё же Тапе спокойнее, когда знакомый Майкин голос вливается шумным водопадом в уши сознания. И манера эта её выражаться тоже бодрит… раздражает, но бодрит.

— И не жалуйся! Сочувствовать даже не собираюсь.

— Почему?

Тапа скашивает глаза в другую сторону. Да, подруга — циник и ругачка. Чуть что — на матерок пересаживается.

— Довыёживалась? Ха-ха-ха! С лестницы спустили — достукалась. Будешь теперь слушать подруг своих? Бу-удешь, куды деваться. Вот и лежи молчком-ничком, набирайся сил для новых подвигов своих дурацких. Ты куда нынче смотришь, на кого равняешься?

Тапа делает вид, что не понимает, о чём её спрашивают, но потом всё же говорит — медленно, с придыханием:

— Ну, я смотрю и туда и сюда… в телик, например… А чего?

— И чего видишь?

— А вижу я: и то и другое имеет свою пользительность. И то нужно и это. Для одних телик, для других — инет. Для тебя, Май, всё же инет больше притягателен. Для меня телик… для успокоения, когда уж совсем тоска одолеет.

— Ты это брось — тоска у неё. С какого такого?.. Тоска у неё!

Майя достаёт из сумочки смартфон.

— Вот, записала давеча мыслишку. — И без выражения читает:

О чести знать не каждому дано —

бесславный путь продлит иные мысли…

И ржа покроет души очевидцев,

кому и без того чихать на всё давно…

И возвращаясь в амплуа обывателя:

— Кстати, какое там письмецо накатала ты президенту?

Тапа моргает, — ей, видать, «мыслишка» подруги не ясна. Да и вопрос тоже вовсе некстати.

Майя успокоительным тоном:

— Не ломай голову, мент, не Тютчев это. Мои собственные. Стих. А что касается письмеца, то мне интересно просто… Говори. Тогда и я, скажу в награду тогда уже, какая сорока принесла на хвостике своём сию новостишку…

***

— Мент, говоришь? Рассказала бы что-нибудь, а я б записала, так и быть… Как хошь, пойду я, замаялась с тобой разговаривать, неразговорчивой…

Тапа посмотрела в вильветовую спину уходящей подруги. И когда за ней закрылась дверь, продолжила, для себя как бы: — Да, было… Да. В девяностых, да. Я на нескольких таких объектах, между прочим, — - охраной командовала, а это на ближнем к моему дому, номер… ну не важно. Тогда, помню, французы-учёные как раз уезжали восвояси. Их гаражики двухместные наши водители заняли. Паша, который сообщил о краже, он начальничка Орса возил… Вот в одном из них кража и произошла… (ну ты знаешь, Протвино — город непростой, типа Королёва, Дубны… и шпиёны-жулики и учёные с мировым именем водились и водятся). У Паши сосед по гаражу неделю как помер, и машинёнка, клёвая, по нынешему выражаясь, стояла себе пока безхозной… А Паша — не должен был в тот день в гараж возвращаться… но почему-то вот вернулся. И значит, видит… И стало быть, сообщил. Позже, с моей помощью, разумеется, выяснилось, кто оказался вором, а на тот момент руководство областное все службы на уши поставило… чуть ли не международный скандал, понимаешь, вот. Ну и — на моём участке случилось это происшествие… и по шапке прежде всего мне грозило… вот.

И кто ж подсуропил? Ну, кто знал распорядочек и прочую специфику. Каждый ведь мог вернуться, сдать ключи, но вернуться — прыг через забор, тем более есть камень здоровующий, с которого можно сигануть в полсекунды на территорию в куст терновника… Забегая, если по литературному, скажу тебе, Майка, раз тебе не терпится, — сосед через два гаража от него — некто Зус. Но на него никто не подумал. Все на тот момент под подозрение попали. А Зус хитро сделал: пришёл на проходную, сдал ключи и отчалил… но потом, в сумерках уже, вернулся… Версий было много у всех — и у спецмилиции, и у всех остальных, короче… Я ж сказала — форменный абзац и переполох-лох…

Кабы лишний кто не сдох? Но давай лучше по порядку, мне жуть интересно сам процесс. Разомнём мозги ушибленные…

Да всё как обычно. Звонок. Слушаю. Тыры-пыры… — расшаркивание, короче.

— Вы подойти сейчас можете? На участок, номер… на ближний к вашему дому. А лучше машину пришлю.

— А что там случилось? — задаю вопрос пожилому водителю. Тот, усатенький, пожимает плечами. Опытный, зря лишнего не брякнет. Угу, ладно.

На проходной. На стуле в углу подчинённый мой восседает — в наручниках — Боря Трепач, фамилия такая забавная и подходящая для нашего случая… недалече от истины.

— Чего такого он начудил? — глазки мокрые, моргающие в испуге. — Снимите с него наручники, что ли.

— Пока не могу. Да и ключик не у меня.

— Так. Рассказывай. Только без всхлипа, понял. С начала и по порядку.

Картинка следующая вырисовывается:

Явился ЗУС, сдал ключ от своего гаража. И уходя, вдруг расщедрился:

— Пиво пьёшь? Магазин недалёко, нога только вот у меня захромала. Денег дам, сбегаешь? — А когда я вернулся с пивом, он по телефону с кем-то базарит. И мне говорит. Пиво мне нонче, кажись, не испить. Бегу по звонку. А ты давай, расслабься. И ушёл. Ухромал.

Что из этого сообщения следует? Ничего. А версий у всех, говорю, короб берестяной, крышку не закроешь — стоят посреди двора — группками, обмениваются шепоточками. Но мне-то что до их версий.

Выйдя на площадку у гаражей, я изумляюсь, но виду не подаю: офицеры кучкуются по ведомствам: тут и… и… и… Продолжают обсуживать.

— Ну что, я осмотрюсь? — спрашиваю у провожатого.

— За этим и звали.

Снежок выпал недавно. Если и были какие следы — запорошил напрочь. Да и что следы?.. Следопыты уже всё затоптали.

Прошлась поодаль от гаражных ворот. Остановилась, оглянулась на наблюдавших за мной коллег. Пошла по второму кругу, разглядываю и подёргиваю замки по брезентовыми колпачками (такие у них в моде тогда были), придираюсь, так сказать. Остановилась. И вот тогда-то в ближнем кружке старших офицеров обронили язвительное такое замечаньице:

— Ты гля на неё. Ну прям Агата Кристи.

— Конан-Дойль, ага.

— Не иначе. А то, что мы всё уже осмотрели, ей не известно…

— Не сказали, может?

— Коне-ечно. Х-ха. Выпендрёж.

«Они уже всё освоили и проверили свои версии, а снежок уже после выпал… Думай, голова… может картуз дадут…» — так я себе тогда подумала.

«Итак — что здесь не так? Воришка пробрался в гараж… рассчитывал дождаться ночи, но его спугнули… Куда ж он мог деться? В свой гараж уполз?.. Запасные ключи… Подкоп?..»

И пошла вдоль ворот по третьему разу.

Угу. Похоже, замок прицеплен за одну скважину, а не за две. Под брезентовым колпачком не видно. Подошла. Потянула за левую половину ворот. Воротина подалась…