Бесплатный фрагмент - Президентские тайны

Часть первая. Камелия — дочь президента

1. Вечером

— Как тебя звать?

— Камелия.

— Разве бывает такое имя? Это названия цветка.

— Так меня зовут. У меня есть другое имя, но я люблю это.

— По-моему, когда-то так именовали женщин легкого поведения. Я даже читал книгу про одну куртизанку, давно, правда. Кажется, — «Дама с камелиями».

— Эта книга про любовь. А я не женщина легкого поведения.

— Кто же ты?

Девушка стояла на мосту, когда он, заметив тень на берегу реки, поднял голову, увидел незнакомку и решил с ней заговорить. Просто так, из любопытства.

Опершись на перила, она глядела вниз, на воду. На ней были узкие джинсы, разорванные по молодежной моде на коленях, и белая футболка. За плечами изящный разноцветный рюкзак. Худая, с короткой прической, она напоминала озорного мальчишку, который весело плевал в реку. А перед этим она бросила в воду красный с бахромой цветок, похожий на тот, что был у нее нарисован во всю грудь на футболке.

— Так кто ты? — снова спросил он.

— Я дочь президента.

— Какого президента? — удивился он.

— Нашей страны.

Он недоверчиво покрутил головой.

— Не ври. Дочери президентов такими не бывают.

— А какие они? — рассмеялась она.

— Они важные, недоступные, надменные и не плюют с моста в реку. А еще рядом с ними всегда охрана.

Камелия продолжала смеяться. Потом выставила левую ногу на перекладину ограды, и его зоркий глаз заметил на ее щиколотке татуировку в виде махрового цветка ассиметричной формы.

— А ты кто? — спросила она, глядя на него с высоты.

— Я свободный человек, — ответил он.

— Ты что, живешь под мостом?

Он кивнул головой.

— Значит, ты бомж?

— Нет, — улыбнулся он. — Я художник.

Глаза Камелии выразили одновременно удивление и интерес. Немного подумав, она сказала:

— Я хочу посмотреть, как живут художники.

— Спускайся вниз, — предложил он.

— Бедная у тебя обитель, — оглядывая скромное убранство палатки, заметила Камелия.

— Диоген Синопский жил в глиняной бочке и не тужил, довольствуясь самым малым. Все, что мне надо, здесь есть. Постель, газовая плитка, а самое главное — мои краски и мольберт.

— Но почему под мостом? — недоумевала Камелия.

— Здесь я чувствую себя абсолютно независимым. И делаю, что хочу. Сейчас я пишу реку. Я должен постоянно чувствовать ее: утром, днем, вечером и ночью. Она живая. Ночью река разговаривает со мной.

— Хм. А можешь мне показать?

Камелия, слегка наклонив голову и прищурив глаза, пристально разглядывала рисунок — поток красного цвета больше напоминал раскаленную лаву, зажатую в узком ущелье. Он отчаянно метался в каменных джунглях как бы в поисках свободы и простора. И казалось, дай ему воли, он разнесет все на своем пути. Но что больше всего поразило Камелию — это едва уловимое на фоне волн, как бы выглядывающее из глубины женское лицо.

— Странная картина. А в воде кто — утопленница?

— Нет, это лицо реки. Оно бывает разным — грустным, веселым, тревожным, грозным…

— Любопытно. А почему река кровавая?

— Люблю играть с цветом. Техника называется люминизмом. Такую реку я наблюдал позавчера вечером на закате. Солнце уже спряталось, но лучи его освещали облака, сделав их багровыми, они отразились в реке, окрасив и ее. Впрочем, не только река — в красные одежды тогда оделись и берега, и дома, и мост.

— Хм. Это мой любимый цвет. Но от твоего рисунка веет какой-то тревогой, — поежилась Камелия.

— Красный цвет — всегда признак тревожности. А вот китайцы считают, что он добрый и защищает их от злых духов. — Художник подумал и добавил: — Хотя чаще я пишу женские фигуры. В женщине самое чудесное — притягательная изменчивость.

— Но почему сейчас рисуешь реку?

— Не рисую, а пишу, — поправил он. — Я люблю смотреть, как движется вода в реке. Она напоминает мне бесконечное течение времени. Река, как и женщина, в каждый миг разная. Очень трудно — ловить мгновения. Но это восхитительно — поймать момент и постараться выразить его.

— У тебя много женских образов?

— Много.

— Покажи.

Камелия, перебирая один за другим листы плотной бумаги, долго вглядывалась в стройные фигурки женщин на фоне слегка размытых городских пейзажей.

— Боже, какие они загадочные, очаровательные, — восхитилась она и добавила. — И… одинокие. Хотя нет, — озаренные каким-то внутренним светом.

— Ты, оказывается, неплохо разбираешься в живописи, — улыбнулся юноша.

— И все же, почему женщина и город?

— Город — это всегда движение, напор, агрессия. Олицетворение мужского начала. Мужчину должна уравновешивать женщина с ее пластичностью, душевной тонкостью и, конечно, легким налетом эротизма. В этом залог мудрости и прочности жизни.

— А можешь нарисовать…, написать меня?

— Могу.

— Здорово. А полиция тебя не гоняет? За то, что ты под мостом живешь.

— Приходил тут один. Но я набросал его портрет, и он оставил меня в покое. Правда, портрет ему не понравился.

— Почему?

— Полицейский сказал, что он лучше выглядит на селфи. А на рисованном портрете он совсем не такой.

Девушка захохотала:

— Представляю его упитанную красную рожу и маленькие тусклые глаза. У многих полицейских почему-то всегда одинаковое выражение лица — чаще всего безразличное либо самодовольное.

Парень усмехнулся.

— Странный ты, — снова повторила девушка. — А как тебя зовут?

— Зови меня Томом. Если хочешь. Но для близких людей и любимой девушки я — Томми.

— Почему Том?

Он снова улыбнулся:

— Так меня прозвали в детстве. Из-за того, что я любил книгу про Тома Сойера и во всем старался ему подражать. Однажды мы с другом даже переплыли на остров и жили там два дня, совсем как герои книги. Мне тогда здорово досталось от мамы. Но у меня тоже есть другое имя.

— Позволь узнать, чем тебя привлек этот персонаж?

— Стремлением к справедливости, независимости, желанием идти своим путем.

— У Тома Сойера была любимая девочка. У тебя есть?

— Нет.

Камелия подумала и сказала:

— Пожалуй, я буду называть тебя Томми. Не возражаешь?

Юноша согласно кивнул головой.

Камелия в который уже раз бросила на него долгий и внимательный взгляд и решительно сказала:

— Я хочу сегодня остаться здесь.

2. Ночью

— Что ты делала на мосту? — спросил Том. — Ты долго там стояла.

— Откуда ты знаешь? Ты ведь не сразу увидел меня.

— Я наблюдал твою тень на берегу. Ты стояла и думала о чем-то своем. У тебя была очень тревожная тень. Я боялся…

— Чего ты боялся?

— Что ты кинешься с моста в воду. Потому и заговорил с тобой.

— Неужели я похожа на самоубийцу? — усмехнулась Камелия.

Он оглядел ее с ног до головы и ответил:

— Нет, не похожа. Но…

Девушка сжала губы и с досадой дернула головой. Вроде как хотела избавиться от какого-то внутреннего беспокойства.

— Ты любил когда-нибудь? — спросила она.

— Нет.

— Тогда ты не поймешь меня.

— Почему же, — с улыбкой произнес он. — Я знаю, что такое любовь.

— Нет, — серьезно сказала она. — О любви может судить только тот, кто ее сам испытал.

Они только что поужинали жареной рыбой, которую перед этим наловили в реке на удочку и приготовили на газовой плитке. Потом пили чай и теперь сидели на гладких камнях перед палаткой. Затихшая река внимательно вслушивалась в их разговор.

— Разве твой отец не будет искать тебя? — спросил Том.

— Неважно, — коротко бросила Камелия и надолго замолчала, уйдя в себя. Потом порывисто встала. — Пойдем, я хочу спать.

Они спали в одной постели валетом. Ночью Том почувствовал, что его трогают за ногу. Спросонья он дернул ею и едва не ударил Камелию. Когда открыл глаза, то в лунном свете, проникавшем в палатку через распахнутые шторки, увидел сидящую девушку, которая, подперев ладошкой голову, задумчиво глядела на него.

— Просыпайся, — потребовала она.

Он быстро поднялся с постели.

— Что? Что случилось?

— Ничего не случилось, — пожала плечами Камелия. — Мне хочется поговорить. Странно, но ты даже не пытался меня…, — она чуть запнулась, но быстро добавила, — соблазнить. Почему?

— Разве мы любим друг друга?

— А что, разве для того, чтобы заниматься сексом, надо любить?

— Да, — серьезно заметил Томми.

— Надо же. У тебя, видно, в этом большой опыт, — насмешливо сказала она. — Секс сам по себе весьма приятная штука.

Он покачал головой:

— Нет у меня никакого опыта. Но я уверен, что если у парня и девушки ничего кроме секса нет, то их отношения быстро разваливаются.

— Какой ты, — Камелия долго подбирала нужное слово, — правильный.

Она в задумчивости закусила губу, потом произнесла:

— Я хочу тебе кое-что рассказать.

Он уселся рядом с ней и приготовился слушать.

— Я ушла из дома, — выдохнула она. — Навсегда.

— Почему? Разве плохо быть дочерью президента?

— Плохо. Я почти не вижу своего отца. Но дело даже не в этом. У меня совсем нет свободы. Нет, не так. У меня, пожалуй, ее слишком много. Я не знаю, что с ней делать, как ею правильно распорядиться. Мне часто повторяют, я должна соответствовать своему положению. Это смешно и грустно. Я хочу соответствовать самой себе, а не какому-то положению.

Том вдруг расхохотался.

— Ты чего? — удивилась Камелия.

— Я вспомнил книгу под названием «Принц и нищий». Там принц жаловался на свою тяжелую долю во дворце, а нищий с восторгом говорил о своей вольной и распрекрасной жизни. И они решили поменяться ролями.

— Я не хочу ни с кем меняться, — обиженно сказала Камелия, выбираясь из палатки. Подойдя к кромке реки, она присела на корточки. Опустила ладони в темноту воды.

— Ты счастлив? — спросила она.

Он задумался, потом глубокомысленно заметил:

— Жизнь большинства людей заключается в том, что они все время ждут какого-то счастья. Хотя, по-моему, мало, кто понимает, что это такое. У очень многих нет ощущения счастья.

— Надо же, — с иронией заметила Камелия. — Ты не только художник, но и еще и философ.

— Это не я придумал. Это сказал один писатель.

— Какой писатель?

— Не помню. Впрочем, неважно. Но я не хочу жить в постоянном ожидании чего-то, я желаю быть счастливым здесь, сейчас и всегда, — сказал Том. — Не мечтать, а жить в реальности. Да, я полностью свободен. От денег, карьеры, политики, условностей, мнений и всего такого прочего. Я стремлюсь познать свою сущность и суть окружающего меня мира. Хотя когда смотрю, что творится вокруг, то возникает ощущение, что мир все больше и больше сходит с ума.

— Глупости, мир таков, какой есть. И был таким всегда. А я, вот, действительно несчастлива и живу в ожидании чего-то… Хотя не знаю, чего именно. Наверное, ищу некий идеал. Впрочем, нет, говорю глупости. Потому что мне сейчас плохо и одиноко. Просто недавно у меня был парень, а теперь его нет. А вот ты совсем не мужчина моего идеала.

— Но ты сегодня со мной, а не с кем-то другим.

— Так получилось. Сейчас ты мне интересен. А завтра, может, уже нет.

— Странный у нас разговор, если учесть, что еще вчера мы не подозревали о существовании друг друга.

— Да? Ты так думаешь? Хорошо, я тебе сейчас задам еще более странный вопрос.

— Говори.

— Ты хотел бы на мне жениться?

— Что?

— Ну, вот ты сразу затушевался.

— Потому что вопрос и в самом деле неожиданный. А в прочем, — он бросил на нее чуть иронический взгляд, — отвечу: да.

— Потому что я дочь президента?

— Нет, потому что ты забавная личность. Не похожая на других. Мне такие нравятся.

— Знаешь, пожалуй, я останусь у тебя на несколько дней. Если ты не возражаешь.

3. Ранним утром

Том проснулся оттого, что палатку кто-то резко обрушил, плотная ткань упала ему на лицо, и стало трудно дышать. Тут он услышал, как закричала Камелия:

— Отстаньте от меня. Я с вами никуда не пойду.

Барахтаясь в темноте, Том шарил вокруг себя рукой, пытаясь сообразить, где находится фонарь и топорик. Но внезапно верх палатки откинулся. В рассветной полутьме было видно, как двое крепких мужчин тащили упирающуюся Камелию. Она кричала, вырывалась, потом, когда мужчины слегка ослабили хватку, обернулась, и Том услышал ее срывающийся голос:

— Я тебя обязательно найду. А ты не забывай меня.

Однако когда Том хотел броситься ей на помощь, чья-то крепкая рука буквально пригвоздила его к земле. Раздался звук мотора удалявшейся машины. Его освободили, и он увидел рядом с собой двух накаченных парней с гнусными, как ему показалось, ухмылками на губах.

— Чему вы улыбаетесь? — спросил Том.

— Ты знаешь, кто она? — спросил один из них, головой показывая в ту сторону, куда увели Камелию.

— Да, — кивнул Томми. — Это дочь президента. Она мне сама об этом поведала.

— Сама? — переспросил первый и почему-то поморщился. — Вы давно с ней знакомы?

— Со вчерашнего вечера. А вы, наверное, из секретной службы? — догадался Том. — Из тех, кто стоит рядом с президентом, изображает часть народа, когда он изредка выходит в люди. Только выражение лица у вас обычно отнюдь не народное. Я вас сначала принял за бандитов.

Секретные агенты переглянулись.

— Что вы с ней здесь делали? — внушительно спросил первый.

— Ничего, — пожал плечами Том. — Разговаривали.

— И только? — агенты снова переглянулись, и один из них сказал: — Так вот, заруби себе на носу. Ее здесь не было, и ты ее никогда не видел. Понял?

— Почему? — возразил Томми. — Она спала вместе со мной в палатке. Только, конечно, об этом кричать на каждом углу я не буду.

— Спала? С тобой? — у обоих полезли глаза на лоб.

— Совсем не то, о чем вы подумали, — засмеялся Том.

— А ты сообразительный парень, — произнес первый. — Пожалуй, даже мне нравишься.

— Что ты с ним цацкаешься? — отреагировал второй. — В общем так, парень, если будешь много болтать, тебе не поздоровится.

— Я же вам сказал, что болтать не люблю, — сказал художник и спросил: — А почему вы такие сердитые?

— Не твое дело, — сухо буркнул второй.

— Тяжелая у вас, видно, служба. Я бы так не смог.

— Да уж куда тебе, — усмехнулся первый.

Он оглядел опрокинутую палатку:

— Ты что, здесь живешь?

Том кивнул.

— Ты бродяга?

— Нет, я свободный человек. Художник, — гордо ответил Том.

— А чем занимаешься?

— Чем еще может заниматься художник — пишу, рисую.

— Ладно. Рисуй пока.

И оба неспешно удалились. Том услышал, как один из них, кажется первый, пробормотал:

— Охранять самого, конечно, хлопотно, но… А вот дочь его — не приведи господь.

Они уехали, но спустя полчаса появилась другая машина, и трое здоровенных парней в балаклавах и черной униформе, с короткими автоматами наперерез вытащили Тома из палатки, надели наручники, собрали его пожитки и увезли с собой.

4. В камере

— Ты кто?

Солидный мужчина в штатском сверлил взглядом Тома. У него было холеное лицо, снисходительно-спокойный взгляд, уверенные и неторопливые движения. Он знал себе цену и осознавал значимость вверенной ему сейчас миссии.

— Художник.

— Это твоя писанина? — он небрежно показал на разбросанные по столу рисунки.

— Моя. Только это не писанина.

— А что?

— Творчество.

— Хм…, творчество…, ну ладно. Скажи, ты давно познакомился с этой девушкой?

— Нет, только вчера?

— Что у тебя было с ней?

— Ничего.

— Ты знаешь, кто она?

— Она назвала себя дочерью президента.

— Ха-ха-ха, это психически больная девушка, убежавшая из сумасшедшего дома. Она всем твердит, что дочь президента. Мания величия. Ты когда-нибудь раньше встречал настоящую дочь президента?

— Нет.

— Вот видишь. Теперь скажи, будет ли дочь президента ходить в рваных джинсах и валяться в палатке с первым попавшимся?

Том не ответил.

— Вот так-то. Я думаю, теперь ты все понял.

Следователь снова стал перебирать рисунки. Потом долго разглядывал один из них.

— Чей это портрет? — он показал на карандашный набросок какого-то мужчины.

— Не знаю. Я часто пишу случайных людей, если кто-то мне понравится.

— И чем он тебе приглянулся?

— У него мужественное лицо и честные глаза.

— Надо же! А что, это для тебя важно?

— Да. А для вас разве нет?

Мужчина не отреагировал на реплику Тома.

— А что еще для тебя важно? — спросил он.

— Жажда знаний и поиск истины.

— И что, по-твоему, истина?

— Недавно я понял, что истина — это то, что никогда не познается до конца. К ней только можно приблизиться. Как и к идеалу. Но чем ближе к ней приближаешься, тем дальше она отдаляется от тебя. Поэтому истина — это вечное познание мира, бездонная копилка, которая никогда не наполнится, но которая всегда может спасти.

— Ну и ну. Мудрено. Кто только вбил тебе в голову такую чушь. Все гораздо проще. Истина, к примеру, в том, что сейчас ты сидишь в тюрьме. И попробуй ее опровергни. Хотя согласен — общей истины никогда не бывает, на одно и то же событие каждый смотрит по-разному — все зависит от точки зрения и цели. Вот ты, например, считаешь себя невиновным, а я утверждаю, что ты — преступник. И кто из нас прав? Так-то.

Том с удивлением слушал следователя. Тот, как ни в чем не бывало, спросил:

— И все же, откуда ты знаешь этого мужчину?

Том пожал плечами. Он уже понял, что с этим чиновником откровенничать нельзя.

— Да как я могу всех запомнить! — воскликнул он. — Ко мне многие приходят, одни, чтобы просто поболтать, другие просят написать их портрет. Кто-то за рисунки дает мне деньги. На них я и живу.

Чиновник подумал, потом спросил:

— А ты знаешь, почему тебя привезли сюда?

Том снова пожал плечами.

— Нет.

— Тебя обвиняют в том, что ты пытался изнасиловать психически нездоровую девушку. Она сама нам об этом рассказала.

Том удивленно вскинул голову.

— Не верю. Покажите мне ее.

— В свое время все узнаешь. А пока тебе придется посидеть в камере.

— За что? И как долго?

— Ты совершил серьезное преступление. Надо проверить, нет ли за тобой еще чего-то. Глядишь, и на пожизненное лишение свободы наберется.

5. Две недели назад

Время от времени художнику хотелось одиночества, и тогда он уходил туда, где никто из знакомых не мог его найти. В тот раз он нашел пристанище под мостом. Том любил ночью наблюдать реку. Ночная река — это совсем другая история. Не то, что днем. В ней больше загадок, тайны, мистики — то есть как раз того, что будит и питает воображение. Для художника это самое главное.

В ту безлунную ночь Тому не спалось, что-то тревожное шевелилось в душе, но он никак не мог понять, что именно. Облака почти сплошь покрывали небо, и от этого свинцовая поверхность реки казалась пугающе мрачной.

Он сидел на берегу, под мостом, когда услышал, как подъехала машина, потом раздались какие-то подозрительные звуки, приглушенные голоса. Чей-то голос скомандовал — «раз-два-три», и в воду полетел тяжелый предмет. Странные люди, сделав свое непонятное, но, похоже, нехорошее дело, сразу уехали.

Том, вглядываясь в темную реку, заметил, что брошенный тюк вроде как шевелится, и бросился в воду. Подплыв, он увидел тонущего человека, который с трудом держался на воде. Рук и ног его не было видно, лишь виднелась голова, которую он вытягивал из последних сил, пытаясь поймать последние крупицы воздуха. Но некий груз упорно тянул его вниз, и еще мгновение — он исчез бы под водой.

Том обеими руками обхватил тело тонущего со спины, поражаясь его тяжести и энергично отталкиваясь от воды ногами, с трудом потащил к берегу. Здесь он освободил руки человека от веревок, а рот от скотча и стал делать искусственное дыхание.

— Где я? — еле слышно прошептал спасенный мужчина.

Том наклонился над ним. Глаза незнакомца были закрыты, он тяжело дышал.

— Вы у меня, — сказал Том, обрадованный тем, что тот пришел в себя.

— У кого?

— Меня зовут Том. Вы в безопасности.

Незнакомец открыл глаза. Сознание с трудом возвращалось к нему. В полутьме Том видел, что он пытается сосредоточиться, неловко шарит взглядом по поверхности палатки.

— Все как в тумане. Плохо вижу. Ничего не помню.

— Лежите, лежите. Вам лучше пока не волноваться.

Вдруг незнакомец встрепенулся, как будто что-то толкнуло его, и стремительно поднялся. Тут же застонал и снова упал на спину. Однако резкое движение и боль окончательно вернули его к действительности. Он поднял на Тома осмысленные глаза.

— Расскажите, как я здесь очутился? — спросил он.

— Вы были сброшены с моста. К счастью, я успел вытащить вас. Иначе вы бы утонули. У вас были связаны руки.

— Сволочи. Они вкололи мне какой-то наркотик, все тело ломит. А вам спасибо. Вы кто?

— Я художник. Скажите, что это за люди? Бандиты?

— Если бы, — усмехнулся незнакомец и добавил. — Они хуже бандитов, ибо лицемерно прячутся под маской порядочных людей.

— За что они решили с вами расправиться?

— Долгая история. Если вкратце, то они считают, что я перешел им дорогу. А дорожка у них ох, какая скользкая!

…Утром, после завтрака, незнакомец попросил Тома позвонить по номеру телефона, который продиктовал, и произнести следующую фразу: «Лавина пришла в движение».

Так Том и сделал. На другом конце мужской голос обрадовано сказал, что они немедленно приедут. И действительно, буквально через полчаса возле моста остановилась дорогая машина. Из нее вышли двое мужчин. Они помогли спасенному подняться и бережно отвели его к автомобилю. Затем один из мужчин вернулся к Тому, крепко пожал ему руку и сказал, что его благородный поступок забыт не будет.

6. В камере (продолжение)

Художник мрачно сидел на лавке перед пустым столом. Мысли у него были невеселые, под стать месту, в котором он находился. Камера полутемная, душная. У стены — узкая кровать под тонким одеялом.

Металлическая дверь с лязгом распахнулась, и появился мужчина средних лет с гладкими, зачесанными назад волосами. Его острый с насмешливым прищуром взгляд устремился на Тома. Он сел на лавку напротив молодого человека и сказал.

— Я хочу с тобой поговорить.

— Мы разве знакомы? — хмуро отозвался Том. — Почему на ты? Здесь так принято? И кто вы?

— Да ладно. Не будем играть в кошки мышки. Я из службы безопасности.

— Безопасности чьей?

— В том числе, и твоей, — усмехнулся мужчина.

— Я преступник? — спросил Том.

— Ты перешел некую границу.

— Какую?

— Двойную, — усмехнулся мужчина. — Знаешь, когда едешь на машине, тебя от встречки отделяет прерывистая, сплошная одинарная или сплошная двойная линия. Так вот, нарушать двойную — самое опасное дело.

— У меня нет машины, — отрезал Том.

Чиновник положил на стол тонкую папку, которую принес с собой, облокотился на нее. Потом повторил:

— Нам надо поговорить.

— Почему здесь, в тюрьме?

— Так надежнее. Обычно тут люди становятся сговорчивее.

— Я не из таких.

— Увидим.

— За что меня посадили в тюрьму? В нашей стране — демократия или тоталитаризм? Я раньше считал — демократия.

— И то, и другое. Или ни то, и ни другое. Как хочешь, так и понимай. Чистой демократии нет ни в одной стране. К тому же есть еще такое понятие, как безопасность государства.

— Я не посягал на безопасность государства.

— Ну-ну, а что ты делал под мостом недалеко от резиденции президента?

— Писал. Я свободный художник и занимаюсь творчеством там, где мне удобно. У вас странная логика: а если бы я просто проходил мимо резиденции президента, вы бы меня тоже задержали по какому-то нелепому подозрению?

— Ладно, не будем заниматься схоластикой и тратить попусту время. Перейдем к серьезным вопросам.

— А если я откажусь говорить с вами.

— Это тебе невыгодно.

— Хорошо. Я выслушаю вас.

— После нашего разговора тебя освободят. Ты куда-нибудь уедешь и сможешь там заниматься любимым делом. Исчезнешь, одним словом. По-моему, отличная идея.

— И что я должен сделать за такую милость? — ехидно спросил Том.

— О, совсем немного. Никаких разговоров о том, что случилось с тобой вчерашней ночью. Считай, что все это тебе приснилось.

— А если я не соглашусь?

Агент сощурил глаза и холодно заметил:

— Я тебе это не советую.

Он вытащил из тонкой папки уже знакомый портрет мужчины и, вперив в Тома проницательный взгляд, спросил:

— Кстати, ты знаешь этого человека?

Художник с досадой ответил:

— Нет. Я об этом уже говорил

— Это очень опасный государственный преступник, и ты должен помочь нам его поймать. Но если ты его скрываешь, — тут сотрудник сокрушенно покачал головой, — тебе может сильно не поздоровиться. Постарайся это запомнить.

— Зачем вы мне угрожаете? Я и так пойму, без угроз. Если это государственный преступник, я помогу. Только я не знаю, где он находится

— Не знаешь?

— Нет. И еще мне нужна гарантия.

— Какая? — живо спросил его собеседник.

— Гарантия в том, что вы мне не врете. Если мне солгали, что у меня в палатке была не дочь президента, а сумасшедшая девушка, то могу ли я верить, что разыскиваемый вами мужчина — опасный преступник?

На лице чиновника мелькнуло удивление, а потом он рассмеялся:

— А ты совсем не глуп, как я погляжу. Считай, что мы заключили с тобой сделку. Гарантию тебе я обещаю.

Том остался один. Странное чувство владело им. Он не то чтобы испугался. Просто, будучи человеком весьма далеким от политики и всяких интриг, связанных с нею, от понимания особенностей государевой службы, он никак не мог взять в толк, почему и за что его держат в тюрьме. Совершенно не нужная ему девушка, оказавшаяся дочерью президента, случайно встретилась на пути и повела нить его судьбы в непонятную сторону. Она совсем не вписывалась в целостную картину его жизни, которую он запланировал, решив полностью посвятить себя искусству. Случайная и досадная помеха.

Впрочем, нет, не помеха, а, похоже, источник серьезных неприятностей, которые, как паутина, опутали его со всех сторон и стиснули в своих липких объятиях. И он понимал, что так просто от них теперь не отмахнешься. Поэтому должен принять какое-то решение.

Через три часа его действительно освободили. Чиновник, который его допрашивал, дал команду подчиненным: «Установить за ним скрытое наблюдение. Он сам нас приведет туда, куда надо».

Но этого Том, конечно, не знал. Когда он прошел два-три квартала, размышляя о превратностях судьбы, а также о том, что ему теперь делать, возле него вдруг остановился автомобиль. Распахнулась дверь, и не успел растерявшийся Том опомниться, как оказался в кабине. Тут же машина резко рванула с места и умчалась с бешеной скоростью.

Часть вторая. Президент

1. В президентском дворце

Редко ему удается — вот так посидеть в кресле и просто поразмышлять. Все дела да дела. День Президента расписан по минутам. Да что там день — многое распланировано на недели, на месяцы вперед! Это только со стороны кажется, что жизнь Президента — делай, что хочешь. Всё в твоих руках, и все тебе подчиняются. Ничего подобного — он повязан по рукам и ногам. Он — словно раб на галерах: ежедневно гребет и гребет, и конца-края этому не видно.

Президент сидел за столом, что находился возле стены его рабочего кабинета, обрамленного мореным дубом. За спиной — герб страны, государственный флаг и президентский штандарт.

Да, он не лишен тщеславия, но этот маленький грешок он может себе позволить. Тем более для этого имеются основания. Есть, что записать в актив. Он любит свою страну и многое сделал для нее. Его проницательность, решительность, умение отстаивать интересы государства известны многим

Но быть главой в этой стране — сложная штука. Очень важно не застрять в прошлом, но и не заблудиться в настоящем. Президенту его держава напоминала порой необузданную кобылицу, которую надо то пришпоривать, чтобы разогнать, то удерживать, чтобы она не пошла вразнос. Да, требуется сильная рука, твердость духа и гибкий ум, чтобы ею управлять.

Действительно, как и чем объединить нацию, часть которой смотрит назад, считая идеальным то, что уже кануло в историю. Другая часть, наоборот, проклинает прошлое и многих ее деятелей. Кто-то недавние события называет благом, а кто-то — несчастьем и трагедией. И надо сказать и те, и другие имеют основания любить или ненавидеть Понятно, что иллюзии вылечивает время, которое вроде бы должно расставлять все по местам. Правда, не всегда у него это получается.

А есть еще одна значительная часть людей, которые лично не знают событий прошлого, так как родились позже, но особо не думают и о будущем. Просто они болеют пофигизмом, бродят, как слепые котята по темному чердаку, особо ни на что ни надеясь и живя по принципу — куда кривая выведет, а там посмотрим.

Есть, конечно, в его стране и умные, и деятельные. Есть те, кто смотрит на запад, иные — на восток, а третьи — вообще никуда не смотрят, уповая на некий самобытный путь развития. Есть очень бедные, есть состоятельные, и наконец, очень богатые — у каждой группы свои специфические интересы. И разница между ними порой огромная.

Как все эти противоположности объединить, направить к единой цели? Где она, и возможна ли в его стране? Но ведь как-то и чем-то надо сплачивать людей. Найти общую идею, которая не разделяла, а консолидировала бы общество.

Как безболезненно перевернуть очередную страницу, чтобы устремиться дальше? Перевернуть так, чтобы из книги истории его страны не были вырваны целые куски, чтобы ее содержание не было нарушено, как уже не раз случалось.

Конечно, ему, Президенту, хочется быть нужным и полезным всем, но…. Увы, такого не бывает даже в самом идеальном обществе. Всегда найдутся те, кто чем-то недоволен, не нашел себя, или просто натура у них такая — вечно негодующая, готовая постоянно протестовать и чего-то требовать, живя по принципу — чем хуже, тем лучше.

Он-то прекрасно знает, насколько обманчива бывает тишина. Сегодня о тебе говорят только хорошее… Правда, нередко только до тех пор, пока ты у власти. Но лишь тебя не стало, вдруг оказывается, что многое ты делал не то и не так, как надо. И новая власть начинает вешать на тебя всяких паршивых собак. Или что еще похуже — смешивать с грязью и всячески порочить. Увы, неблагодарные люди часто ниспровергают кумиров, которым еще недавно поклонялись.

А вот он не хочет, чтобы память о нем осталась плохой. Укрепить страну и заложить основы для ее полнокровного будущего — так он понимал суть своего предназначения.

Вот только интересно, как потомки назовут время его правления? Застоем? Развитием? Стабилизацией? Демократией? Авторитаризмом? Диктатурой? Ну, любят у нас вешать ярлыки.

Скоро он уйдет в отставку. Для себя он такое трудное решение уже принял. Но Президент понимает, что стоит только об этом гласно объявить, может начаться такое — ни приведи господь! Однако и тянуть долго нельзя, опасно сидеть во власти до старческого маразма. На дряхлеющего правителя всегда смотрят с насмешкой или со злорадством. И очень редко — с сочувствием. Нужно поймать так называемый «золотой момент», чтобы уйти достойно.

Его ближнее окружение уже что-то почуяло и зашевелилось.

Увы, нет еще в его стране традиции цивилизованной передачи власти. Кое-кто, неважно, стоящий возле трона или вдали от него, едва почуяв слабину, тут же начинает рвать на себя одеяло, жестко прокладывать к власти дорогу и бить себя в грудь: мол, лишь он один достоин быть правителем в этой стране!

И кто знает, каким будет следующий глава государства. История показывает, что после сильного правителя на его место часто приходит слабый. Не получится ли так, что новый правитель захочет подправить под себя конституцию, что полномочия президента откроют дорогу новоявленному диктатору и станут угрозой для стабильности и процветания страны?

Нет, не забвения страшился Президент. Разрушение уже достигнутого — вот чего он опасался больше всего.

Значит, и здесь Президент обязан что-то придумать и предпринять. Нужна надежная система противовесов и сдержек. Устои государства ни в коем случае не должны дрогнуть или пострадать. За прошедшее столетие его страну не раз корежило и выворачивало наизнанку. Рушились режимы, сопровождаемые сильнейшими потрясениями, уничтожалось то, что казалось прочным и незыблемым. В его уже бытность государство, одержавшее в прошлом великие победы, вдруг развалилось, как карточный домик. И страдал от этого, в первую очередь, народ. Исчезали идеалы и ценности, исповедуемые годами, и многие переставали понимать, что им делать и как себя вести. И пускались, кто во что горазд.

Он не должен этого допустить. Страна в своем прежнем облике может исчезнуть, а вот Родина — никогда.

Конечно, чтобы в стране сформировалось что-то стоящее, чтобы наладилась и гармонично развивалась жизнь, чтобы выработался у народа стойкий иммунитет ко всякой заразе, необходимы десятилетия созидательной работы, внутреннего и внешнего спокойствия. Внешнее спокойствие государства обеспечивается сильной армией и гибкой дипломатией, а внутреннее — гармоничным балансом сил, верно расставленными приоритетами и поддержкой масс.

Он это хорошо понимает.

Президент тяжело вздохнул. В последнее время он обнаружил в себе эту привычку: в долгих размышлениях и при трудно разрешимых ситуациях — вздыхать. Может, действительно, устал? Неужели у него нет больше того упорства и решимости, что было раньше, а вся работа продолжается лишь по накатанной, в силу инерции? Может, только создается видимость движения? Маховик вроде как крутится, но… впустую.

Нет-нет, тут же возражал себе Президент. Имеются еще и силы, и желание, есть, как говорится, порох в пороховнице. И люди ему доверяют, и результаты имеются.

Утверждают, продолжал размышлять Президент, что тяжело расставаться с властью. Уж очень она заразительна, очень уж прилипчиво и заманчиво все, что с ней связано. Нет-нет, только не это! Не дай бог войти во вкус власти и оказаться в плену этого самого вкуса.

И все же, все же… Он ведь много сделал полезного.

Кстати, а были в истории правители, которые добровольно отдавали свою власть? Говорят, в древнем Риме некий Диоклетиан снял с себя императорское бремя и уехал в далекую провинцию, чтобы выращивать капусту. И ни за что не соглашался вернуться в столицу.

А российский император Александр I — победитель Наполеона? Говорят, он был утомлен бременем правления и высказывал мысли отречься от престола. Его терзали душевные муки из-за того, что над ним, как дамоклов меч, висело клеймо отцеубийцы. Потом император уехал в Таганрог — и, то ли там умер, то ли, согласно легенде, покаявшись, превратился в старца Федора Кузьмича. Так и оставил он после себя некую двойственную память и неоднозначное воспоминание.

Президент встал из-за стола и подошел к окну. Перед ним раскинулся огромный пустынный двор, в разных концах которого стояли скучающие солидные мужчины в гражданской одежде — из его службы безопасности.

Дальше — за оградой виднелась прогуливающаяся толпа.

Он вспомнил, как месяц назад молодежь неожиданно устроили флешмоб в честь дня его рождения. Несколько десятков молодых людей пританцовывали на площади перед воротами резиденции, поднимали вверх руки и выкрикивали «Поздравляем!». Потом над их головами оказались куски материи с крупными буквами, люди выстроились так, что образовались слова «С днем рождения!». Приятно, конечно.

Его служба безопасности засуетилась, он из окна своего кабинета наблюдал, как забегали сотрудники, потом появилась полиция, однако участники флешмоба уже растворились в толпе. Когда начальник охраны докладывал об этом несанкционированном мероприятии, Президент, усмехнувшись, сказал, что благородные порывы людей не надо удерживать.

В оппозиционной прессе тут же появились сообщения, что все это было устроено вроде как специально и с подачи самого Президента. В его стране такое нередко: чем искреннее чувство, тем подозрительнее оно кажется.

А вообще, к молодым у Президента было особое отношение. Он любил с ними общаться, видел в них продолжателей начатого им дела. Они должны взять то лучшее, что он сделал, и повести страну дальше, к ее процветанию. Старшее поколение устало от борьбы за существование и несбывшихся надежд. Многие прожили свою единственную жизнь ради громогласно провозглашенного светлого будущего, которое так и не наступило. И были разочарованы. Конечно, пришлось этим люди нелегко, им достались непростые времена, и ставшее привычным чувство безысходности сформировало в них психологию долготерпения, выживания и внутреннего протеста. А еще привило мысль о том, что власть им постоянно что-то должна, хотя они упорно не доверяли этой самой власти. Что ж — их можно понять.

Нынешнее же молодое поколение иное — не отягощенное гирями прошлого.

Хотя по своей сути эта молодежь мало чем отличается от той, которая была в его время. Те же устремления — да, состояться в этой жизни, поиски себя, желание иметь прочную материальную основу, та же восприимчивость ко всему новому и передовому. Она подвижна и легка на подъем. Как и раньше, крутится она до поры до времени в своих молодежных интересах и проблемах. Правда, у нынешней молодежи есть еще кое-что — она более свободно мыслящая, раскованная, динамичная, больше надеется на себя и свои силы. Она выросла в спокойное время, не знает тревог и волнений, выпавших на долю родителей. Он вспомнил, как в молодости остался на какое-то время без работы, отечеству он вдруг оказался ненужным, и чтобы прокормить семью — жену и маленького ребенка, вынужден был подрабатывать таксистом.

Президент давно понял, что перед молодежью надо смело ставить серьезные задачи. Так было раньше, в стране его прошлого, когда сам он еще был школьником. Если молодежь ощущает причастность к важным делам, то быстрее созревает, взрослеет и мудреет. Нужно только формировать достойную нишу для такой молодежи. Иначе она, не имея четких ориентиров, принимается сама искать себе кумиров и занятия, причем далеко не самые лучшие. Или вдруг некий чужой дядя начинает ее накручивать, стремясь юными руками вытаскивать из огня жареные каштаны.

«Молодежь, молодежь…», — снова подумал Президент и поморщился.

Мысли его плавно перетекли к собственной дочери, и лицо омрачилось. Как легко размышлять о молодежи в целом, но чего стоят все эти рассуждения, если твое собственное дитя доставляет столько хлопот и огорчений, что хоть за голову хватайся!

Он подошел к подоконнику, где на специальных подставках стояли несколько кашпо с его любимым цветком — кустарниковой камелией. Он ухаживал за цветами сам. Вот и сейчас, сунув палец на глубину фаланги в почву, он определил на ощупь степень ее влажности. Потом из кувшина с отстоянной водой, куда добавил несколько капель лимонной кислоты, аккуратно полил все горшки, а их было ни много ни мало — десять. Красные, розовые, белые, с удивительными оттенками — эти изысканные цветы всегда вызывали его восхищение. Уход за ними успокаивал его и упорядочивал мысли. Еще была у него мечта — вывести камелию особого темно-синего цвета, да вот только руки все не доходили. «Уйду на пенсию и стану садоводом», — усмехнулся Президент.

Его любовь к цветам выразилась в том, что и дочь с самого рождения он стал называть — «Камелия». Так у нее появилось второе имя, которое, впрочем, скоро стало основным.

2. Ночью, несколько дней назад

Что может быть упоительней этих ночных гонок по городским улицам? Они будоражат нервы, наполняют такой мощной энергией, что все струны в тебе натянуты и звенят.

Их было несколько отчаянных стритрейсеров на превосходных автомобилях, которые именовали себя клубом «32» — по количеству участников. У них был любимый проспект, на котором они устраивали гонки по ночам. Почему именно там — объяснить никто не мог, просто так сложилось. Они здесь собирались за полночь, после посиделок в элитном клубе или ресторане, и начинали гонять. Или, выстраиваясь в линию, словно на параде, двигались во всю ширину проспекта. Другие водители их опасались, сразу уступали дорогу и сворачивали в сторону.

Еще мажоров забавляла реакция полицейских, которые останавливали их за чересчур рискованную езду. Им нравилось смотреть на вытягивающиеся лица стражей порядка, когда те узнавали, кто родители этих безбашенных молодых парней и девушек, а затем, отдав честь, благоговейно отпускали. Хотя мажоры знали, что за их спинами полицейские матерят их на чем свет стоит.

В ту ночь они мчались на «гелике» под двести километров, играя в «шашечки», то есть, перескакивая с одной полосы на другую, а то и забираясь на встречную полосу. В машине их было двое, он такой сильный, смелый, уверенный в себе — за рулем, а она, веселая и влюбленная в него — рядом.

Ах, до чего приятна эта бешеная езда по ночному городу! Да еще с любимым, да еще с ощущением, что жизнь полна удовольствий и ярких красок. Правда, она осторожно намекнула, может, лучше не гнать так, на что парень лишь снисходительно рассмеялся.

— Не бойся, ничего не случится. Все под контролем. Когда скорость за двести, машина превращается в дьявола. И ты управляешь этим дьяволом. Не он, а я — хозяин этой жизни. Что может быть круче и приятнее? Вау!

Но в какой-то момент мажор не справился с управлением, машину занесло, резко развернуло, отбросило, и она ударилась о встречное такси. Водитель и женщина, находившиеся в нем, погибли на месте, а они, отчаянные головы, остались живы и невредимы.

Парень, пошатываясь, вышел из автомобиля, подошел к разбитому вдребезги такси, обошел его вокруг и медленно вернулся на место.

— Они мертвы? — тихо спросила она.

— Похоже, — пожал он плечами. — Там ничего не видно.

Он долго сидел, склонив голову на руль, потом поднял на нее глаза и совсем не свойственным ему просительным голосом произнес:

— У тебя права есть?

— Есть.

— Давай пересядем.

— Зачем? — удивилась она.

Он снова пожал плечами.

— У меня прав нет. К тому же я выпил. А ты дочь президента, тебе ничего не будет.

Она с удивлением посмотрела на парня. От его былой самоуверенности не осталось и следа.

— Ты что, готов меня подставить? — удивилась она.

— Почему подставить, — возразил он. — Просто ищу наилучший выход из создавшегося положения. Надо решить эту проблему. Надо сделать так, что мы ни в чем не виноваты. Твой отец нам поможет.

— То есть, как ни в чем не виноваты? — растерянно переспросила она. — Ведь погибли люди.

— Ну, погибли и погибли. Что делать, если они оказались здесь в тот момент, когда мы ехали. Их уже не вернешь. А я еще молод, у меня впереди целая жизнь.

— Мой отец никогда не пойдет на это. Да я и сама не буду к нему обращаться, — сказал Камелия, отвернувшись к окну и закусив губу.

— Ладно, не хочешь и не надо, — после некоторого раздумья произнес мажор. — Ты только полиции скажи, что сама была за рулем и что ты — дочь президента. И все уладится.

Она, сжав зубы, помотала головой.

— Ах так, вот, значит, какова твоя любовь! — негодующе воскликнул парень. — Ради меня ты ничего не хочешь сделать.

Камелия долго глядела на него, как будто впервые увидела.

— А ты, оказывается, не только трус, но и подлец, — задумчиво и грустно заметила она.

Подъехала полицейская машина, из нее выбрались двое — молоденький лейтенант и средних лет капитан. Лейтенант оглядел то, что осталось от такси, присвистнул и покачал головой. Затем по рации вызвал скорую помощь. Капитан подошел к сидящим в «гелике» и велел предъявить документы.

— Послушай, капитан, — развязно бросил ему молодой человек. — Ты знаешь, кто я и эта девушка? Она дочь президента, а я ее жених, то есть в скором времени — зять самого. Ты понял?

Такая наглая напористость часто помогала избежать ответственности за различные нарушения. Камелия бросила быстрый взгляд на своего бывшего возлюбленного и возмущенно воскликнула:

— Что ты врешь! Какая я тебе невеста и дочь президента!

— Выйдите из машины, — сурово сказал капитан. — И предъявите документы.

Оба выбрались наружу. Камелия показала свое водительское удостоверение.

— Ну да, какая вы дочь президента, — сказал капитан. — У вас и фамилии разные. Ваши документы? — обратился он к парню.

— У меня их нет. Я забыл дома.

— Кто был за рулем в момент аварии? — спросил полицейский.

Камелия молчала. Парень как-то криво усмехнулся.

— Вызывай следственно-оперативную группу, — приказал капитан лейтенанту. — А вы поедете с нами в отделение.

— Послушай, капитан, — горячо заговорил парень. — Давай договоримся. Мы можем сделать так, что ты скоро станешь майором и даже полковником. Хочешь? Или тебе деньги нужны, сколько — два, три миллиона? Завтра они у тебя будут.

При свете фонаря Камелия заметила, как гневно вспыхнули глаза капитана, а на щеках заходили желваки. Но он справился с собой и, стараясь быть спокойным, сказал:

— За неповиновение сотруднику полиции предусмотрена отдельная статья в уголовном кодексе. И еще одна — за попытку дачи взятки. Прибавь сюда причинение смерти двум человекам. У тебя на зоне будет много времени, чтобы обо всем хорошенько подумать.

— Ну, это мы еще посмотрим, — зло пробормотал парень.

Садясь в патрульную машину, Камелия услышала, как капитан тихо сказал подчиненному: — Как я их ненавижу. Они думают, что за деньги можно все.

В отделение полиции капитан написал подробный рапорт о происшествии, в том числе, о попытке дачи взятки. Правда, ни словом не обмолвился о том, что в разговоре упоминалась дочь президента. Тем более, что сама она себя таковой не признала. По опыту он знал, что подобная информация наделает в их ведомстве страшный переполох, да и ему самому может не поздоровиться. Так что лучше держать язык за зубами: меньше знаешь, крепче спишь.

С Камелии взяли объяснение и отпустили домой, а мажора задержали.

3. Несколько лет тому назад

Детская или подростковая боль — как долго она остается в сердце и как сильно влияет на дальнейшую судьбу человека?

После того, как президентская чета рассталась, Камелия некоторое время жила у отца. Единственный большой разговор у него с дочерью состоялся именно в тот день, когда мать после развода покинула квартиру. Камелии недавно исполнилось шестнадцать.

— Ты уже совершеннолетняя, дорогая Камелия, — говорил отец, когда они поздно вечером сидели в ее комнате. Одинокая зеленая лампа на столе уютно освещала помещение. Камелия с ногами устроилась на диване и слушала отца. А он, то садился на диван, рядом с ней, то вставал и ходил по комнате. — Я буду разговаривать с тобой, как со взрослым человеком. Наши отношения с мамой исчерпали себя. Ты, конечно, вольна поступить, как желаешь: можешь остаться со мной, а я хотел бы, — подчеркнул он, — именно этого, или уехать с мамой.

Он говорил медленно, тщательно подбирая слова.

— Что значит «отношения исчерпали себя», папа? — глухо спросила Камелия, — я этого не понимаю. Вы же любили друг друга, много лет были вместе. И вдруг расстались. Что случилось?

— Когда есть любовь — люди живут вместе. Но когда любовь кончается, то они расходятся.

— Почему она кончается? — спросила Камелия.

Однако ответа не получила.

— Значит, и ко мне у тебя когда-нибудь кончится любовь? — настаивала дочка.

— Не утрируй, пожалуйста. Любовь к детям — это совсем другое.

— Какая разница, — пожала Камелия плечами. — Да, двое расходятся, — обиженно, совсем по-детски, запричитала она, — а о третьем человеке забывают. Я хочу, чтобы у меня были и отец, и мать. Но почему-то меня об этом не спрашивают.

— Что ты, дочка? Я же люблю тебя. Я всегда буду заботиться о тебе. Ты ни в чем не будешь знать нужды. И с мамой сможешь встречаться, когда захочешь.

— У тебя появилась другая женщина? — Камелия пристально посмотрела на отца.

— С чего ты взяла? — он также внимательно взглянул на дочь.

— Мужчины не разбивают семью не из-за чего. Обычно они так делают, когда у них появляется новая женщина, — серьезно заметила Камелия.

— Откуда ты знаешь, как поступают мужчины? — удивился отец. — Откуда у совсем юной девицы такие понятия?

— Знаю, — упрямо заявила дочь.

— Нет у меня никакой женщины, — сказал отец.

— Ты уверен?

— Да.

Слезы выступили на ее глазах Камелии.

— Эх, отец, если бы ты знал, как тяжело быть дочерью человека, который является президентом. И, наверное, — его женой. Впрочем, дело не в этом. Маму я понимаю. Не надо мне говорить о любви, якобы ушедшей без всякой причины. Мама объясняла по-другому. Она сказала, что у тебя есть другая женщина. И еще добавила, что свою работу, свою должность ты ставишь гораздо выше семьи. Она не желала быть так называемой «первой леди», но хотела оставаться просто женой и женщиной. Вот и все. И больше я с тобой на эту тему не хочу говорить.