Бесплатный фрагмент - Превышение меры обороны

Пре­вы­ше­ние ме­ры обо­ро­ны

***

Бе­да слу­ча­ет­ся все­гда.

В. На­бо­ков, «Пнин»

Шко­ла на­ша, то есть кур­сы, мое ме­сто ра­бо­ты, пом­нит­ся мне за­сне­жен­ной — зи­мой, в мо­ро­зец, с не­вы­со­ки­ми суг­ро­ба­ми у стен и во­об­ще вез­де, где ма­ши­ны не рас­ка­та­ли до­ро­гу. «Пом­нит­ся» по­то­му, что за эти за­пис­ки я взял­ся мно­го поз­же, го­да, по­жа­луй, че­рез три по­сле со­бы­тий, здесь опи­сы­вае­мых. Ви­ди­мо, вре­мя по­дос­пе­ло, и я ре­шил тогда уве­ко­ве­чить­ся. Wer schreibt, der bleibt*, как ут­вер­жда­ют нем­цы.

Так вот, зи­ма. Ле­том всё как-то су­ет­но, как-то не­все­рь­ез, мыс­ли пор­ха­ют во­ро­быш­ка­ми, зри­тель­ные об­ра­зы про­ска­ки­ва­ют в соз­на­нии не фик­си­ру­ясь, тут же сти­ра­ют­ся но­вы­ми, в об­щем ерун­да ле­том, да и на­род наш, кур­сан­ти­ки, как они у нас на­зы­ва­ют­ся, разъ­ез­жа­ет­ся по да­чам и от­пус­кам, так что ле­том мы учим впол­си­лы, что, по­нят­ное де­ло, толь­ко до­бав­ля­ет не­серь­ез­но­сти. Лет­ние груп­пы ско­ро за­бы­ва­ют­ся, ли­ца кур­сан­тов и всё про­чее пом­нят­ся мне зим­ни­ми. Ну и до­ро­га до ра­бо­ты зи­мой — де­ло не­лег­кое: не под­виг, ко­неч­но, но что-то вро­де это­го. Я, пом­ню, рань­ше всё гор­дил­ся (ду­рак ду­ра­ком, кста­ти), что мне до служ­бы час пу­ти, да час об­рат­но. В мет­ро мож­но, ес­ли по­ве­зет, от­ки­нуть­ся и по­гре­зить, а на ма­ши­не? Раз де­сять те­бя по дороге за­кру­тит на го­ло­ле­де, так что сер­деч­ко за­по­лох­нет: мол, чуть не убил­ся, — по­сле та­кой ез­ды на служ­бу при­хо­дишь ге­ро­ем, вва­ли­ва­ешь­ся в жар­ко на­то­п­лен­ную шко­лу, пе­ре­миг­нешь­ся с кол­ле­га­ми, по­шу­тишь что-то с кур­сан­та­ми, в слу­жеб­ке раз­де­нешь­ся — и за­хо­дишь в класс. Гла­за у кур­сан­тов хит­рю­щие: ну что, мол, гос­по­дин учи­тель, как ты у нас се­го­дня, в ка­кой сти­хии? И вот ин­те­рес­но, шесть ве­че­ра, на­род поч­ти всё с ра­бо­ты, они ведь за свой счет за­ни­ма­ют­ся, — а в гла­зах блеск и ни­ка­кой ус­та­ло­сти. Вот что зна­чит охо­та! К кон­цу вто­рой па­ры не­ко­то­рые, бывает, на­чи­на­ют по­кле­вы­вать, и это не­уди­ви­тель­но: ма­те­риа­ла мно­го, го­ним мы его плот­но, а на ули­це ночь, за­ня­тия до пол­де­ся­то­го, да еще, бы­ва­ет, что-ни­будь до­пол­ни­тель­но вкли­нит­ся, ти­па раз­бо­ра кон­троль­­ной или еще че­го-то. Нам-то что, пре­по­да­ва­те­лям, мы пол­дня до­ма, на уро­ки до­би­ра­ем­ся к шес­ти. А кур­сан­там, це­лый день от­ра­бо­тав­ши, — не слад­ко. Но ни­че­го, Су­во­ров прав: тя­же­ло в уче­нье, лег­ко в бою. С их про­фи­лем они по­том, ес­ли ме­сто по­лу­чат, во­об­ще све­та бе­ло­го не взви­дят. Это уж та­кая ра­бо­та, ты на ней как слу­га: по­ка хо­зя­ин не спит, и ты ни-ни: бодр­ст­ву­ешь, бдишь, за всё в от­ве­те. А хо­зя­ин, бы­ва­ет, кок­са втя­нет или ам­фе­та­ми­ном за­ки­нет­ся и ме­чет­ся по­том трое су­ток без сна, и ты за ним, как при­вя­зан­ный. На ам­фе­та­мин по­том мно­гие под­се­да­ют, ина­че не справ­ля­ют­ся. Так что пусть за­ра­нее тре­ни­ру­ют­ся, это им толь­ко на поль­зу. Шеф нам ве­лит по­стро­же с сон­ны­ми: дес­кать, кто но­сом клю­ет, ставь­те, го­во­рит, та­ким «н/б», ну ти­па за­ня­тие про­пу­ще­но, вот они и взбод­рят­ся. Жес­то­ко, ко­неч­но, но спра­вед­ли­во.

* Кто пишет, тот остается [для потомков] — нем.

Ме­ня зо­вут Ил­тис, та­кое имя. И фа­ми­лия то­же Ил­тис, уда­ре­ние на пер­вый слог. Мне три­дцать че­ты­ре го­да. Вто­ро­го пре­по­да­ва­те­ля з­вать За­ву­лон; это не имя, а клич­ка, ее ему да­ли по окон­ча­нии под­го­тов­ки. За­ву­ло­ну со­рок семь лет, и как его на­стоя­щее имя, ни­кто не зна­ет, у нас это не по­ло­же­но. Для крат­ко­сти я зо­ву его За­вом, у не­го свет­лые во­ло­сы, ог­ром­ные ла­до­ни-за­гре­ба­лы, и во­об­ще он на­мно­го круп­нее ме­ня — их в хо­де тре­нин­га как-то осо­бо, по слож­ной схе­ме кор­ми­ли, а я окон­чил обыч­ный курс, без крэ­ша; и кли­чек нам не да­ва­ли.

За ок­на­ми ве­чер, зи­ма. Гар­ди­ны мы ни­ко­гда не за­дер­ги­ва­ем, тьма за ок­на­ми плот­ная, тем­но-фио­ле­то­вая. На пло­щад­ке воз­ле шко­лы го­рят два го­род­ских фо­на­ря. В ок­на их впря­мую не вид­но, они вы­со­ко, на уров­не кры­ши. Мне скуч­но. Груп­па си­дит в клас­се и под гу­де­ние не­оно­вых тру­бок стро­чит кон­троль­ную. Ли­ца в не­ес­те­ст­вен­ном све­те блед­ные, ли­ло­вые… мне по­рой ста­но­вит­ся оди­но­ко, тоск­ли­во: все скло­ни­лись над тет­рад­ка­ми, ти­ши­на, не слыш­но да­же ды­ха­ния, так они, кур­сан­ти­ки, на­пря­га­ют­ся. За­то от­лич­но слыш­но, как зу­дят под по­тол­ком лам­пы. Я смот­рю на этих лю­дей, и они ка­жут­ся мне не­жи­вы­ми, ка­ки­ми-то кук­ла­ми-ма­не­ке­на­ми.

На­став­ни­ки по прак­ти­че­ским на­вы­кам, или инструкторA, — это Го­лубь, Ки­сель и Юрик, всё клич­ки. Од­но вре­мя, с пол­го­да на­вер­ное, взя­ли еще Ра­­е­в­с­кого, но он не при­жил­ся. Ин­ст­рук­то­ра все из де­сан­та или быв­шие пат­руль­ные, а Ра­ев­ский мел­кий. Не знаю, че­го они не по­де­ли­ли.

Учат­ся в шко­ле толь­ко взрос­лые. Кто по­лу­чит сер­ти­фи­кат, то­му по жиз­ни от­кро­ют­ся кой-ка­кие двер­цы, по­это­му на­род к нам идет зу­ба­стый и карь­ер­ный, паль­ца им в рот не кла­ди. Кур­сы сто­ят не­де­ше­во, и пла­тят нам хо­ро­шо.

Шко­ла по­ме­ща­ет­ся в ста­рень­ком, но креп­ком од­но­этаж­ном, ров­но ош­ту­ка­ту­рен­ном до­ми­ке в семь окон, а до­мик сто­ит в са­мом уг­лу ста­ро­го и за­пу­щен­но­го пар­ка. На­чи­на­ет­ся парк за здра­вие — с па­виль­о­на­ми, стен­да­ми и чис­то вы­ме­тен­ны­ми до­рож­ка­ми, это поч­ти в ки­ло­мет­ре от нас, а кон­ча­ет­ся за упо­кой: суш­няк, бу­зи­на, не­про­лаз­ные деб­ри, бел­ки без сче­та, за­рос­шие до­рож­ки и тра­ва вез­де — сы­тая, ди­кая, чуть ли не по ко­ле­но. Это ле­том. А зи­мой, со­от­вет­ст­вен­но, снег, то­же по ко­ле­но.

Ко­гда на­ча­лась рес­тав­ра­ция, шеф не рас­те­рял­ся и вы­ку­пил зда­ние под шко­лу у трам­вай­но­го управ­ле­ния. Трам­ваи всё рав­но вско­ре от­ме­ни­ли, пус­ти­ли кру­гом ча­ст­ные мар­шрут­ки, ва­го­ны рас­та­щи­ли по да­чам и са­до­вым уча­ст­кам, рель­сы по­шли в пе­ре­плав­ку, а до­мик так и сто­ит, кра­ше­ный не­мар­кой свет­ло-бе­же­вой крас­кой. Ок­на ак­ку­рат­но об­ве­де­ны бе­лым, кра­си­во и жи­во­пис­но. С про­хо­дя­щей ря­дом трас­сы он со­всем не ви­ден, те­ря­ет­ся в ли­сть­ях, да и зи­мой за за­сне­жен­ны­ми ело­вы­ми ла­па­ми его не сра­зу раз­гля­дишь. В об­щем, ме­сто ди­кое, хоть и ле­жит в чер­те го­ро­да. По­ка ни­че­го не слу­чи­лось, об этом не за­ду­мы­ва­ешь­ся, а ко­гда оно на­ко­нец слу­ча­ет­ся, то­гда по­не­во­ле при­хо­дят мыс­ли.

А вообще очень люб­лю дождь. Ес­ли ты в по­ме­ще­нии, на­стой­чи­вый ше­пот за стек­ла­ми да­ет, как по мне, ощу­ще­ние уют­но­сти су­ще­ст­во­ва­ния, не­кой за­щи­щен­но­сти, пусть да­же и мни­мой, ощу­ще­ние как буд­то за­мед­ле­ния вре­ме­ни, ко­гда чув­ст­ву­ешь, что вот-вот под­сту­пит мяг­кая, не­злая ску­ка, ко­гда всё мыс­ли­мое внут­ри этих стен, в по­ме­ще­нии, бу­дет на­ко­нец пе­ре­де­ла­но, а от­ме­нен­ные вви­ду сквер­ной по­го­ды де­ла к то­му вре­ме­ни слег­ка под­за­бу­дут­ся, и мож­но бу­дет взять книж­ку ли, или про­сто пе­ст­рый жур­на­лец, раз­ва­лить­ся в крес­ле, про­лис­тать на­обум де­ся­ток стра­ниц — и по­гру­зить­ся вско­ре в не­опас­ную и да­же, как я по­ла­гаю, по­лез­ную для моз­гов мяг­кую тря­си­ну, со­стоя­щую из об­рыв­ков мыс­лей, ко­то­рые не­охо­та до­ду­мы­вать.

То же и на ули­це. Ко­неч­но, на­до на­деж­но одеть­ся, что­бы не тек­ло по шее за ши­во­рот, и ес­ли всё это сде­ла­но пра­виль­но, то до­ж­дик, а глав­ное — низ­кое се­рое не­бо, да­ет воз­мож­ность за­быть о про­стран­ст­вах, га­лак­ти­ках, за­быть о Боль­шом взры­ве, об Эйн­штей­не, будь он не­ла­ден, о ско­ро­сти све­та, о ми­ро­вом эфи­ре — в об­щем, в дождь эта пла­не­та ста­но­вит­ся на­шей на все сто: уют­ной, доб­рот­ной, до­маш­ней.

Ра­бо­та у нас нерв­ная, со стрес­сом. Уча­щие­ся же­ла­ют за свои де­неж­ки что­бы всё бы­ло чет­ко и во­вре­мя — и чтоб эк­за­ме­ны с пер­во­го раза, и чтоб к кон­цу кур­са всё ре­аль­но знать и уметь, а не про­сто от­ме­тить­ся. Так что при­хо­дит­ся ра­бо­тать с ду­шой — так оно вы­хо­дит вер­нее.

Кур­сан­ты это це­нят: муж­чи­ны та­щат нам в по­да­рок спирт­ное, а жен­ская по­ло­ви­на, ос­мот­рев­шись, при­ни­ма­ет­ся пус­кать в ход глаз­ки, дви­же­ния фи­гу­рой и про­чее. В под­ва­ле зда­ния у нас сау­на, бас­сейн и тре­на­же­ры; всё это шеф за­вел в на­ча­ле рес­тав­ра­ции, ед­ва вы­ку­пив зда­ние: то­гда мы, пом­ню, два ме­ся­ца иша­чи­ли в ниж­нем эта­же на­рав­не с ра­бо­чи­ми, как ка­торж­ные, — всё рав­но за­ня­тий не бы­ло, пер­вые уча­щие­ся поя­ви­лись позд­нее.

Ну и в эту сау­ну мы, по­нят­ное де­ло, по­ха­жи­ва­ем с не­ко­то­ры­ми пер­спек­тив­ны­ми кур­сант­ка­ми, ко­гда сна­ру­жи стем­не­ет и за­ня­тия окон­че­ны. Ни­че­го тут та­ко­го в об­щем-то нет. У дам к нам име­ет­ся по­нят­ный де­ло­вой ин­те­рес, не­при­ступ­ность не при­вет­ст­ву­ет­ся, да и не­ту ее, не­при­ступ­но­сти, не до нее как-то, ни нам, ни им.

Во­об­ще я за­ме­тил, что ба­ня сбли­жа­ет. Плот­ское по­на­ча­лу уди­ви­тель­ным об­ра­зом от­сту­па­ет — на­вер­ное, из-за стес­ни­тель­но­сти, от ко­то­рой на пер­вых по­рах ни­ку­да не деть­ся. А вме­сто плот­ско­го воз­ни­ка­ет, так ска­зать, гар­мо­ния ли­ний и форм. Да… Мы, по­нят­ное де­ло, вна­ча­ле в про­сты­нях… Пар, бе­лые хла­ми­ды — это всё очень гра­фич­но. За­ву­лон обо­жа­ет ба­ры­шень по­стар­ше, а я на­обо­рот.

Во­об­ще по­ра­зи­тель­но, в ка­кой сте­пе­ни не­об­хо­ди­мость ре­ше­ния ка­ких-ли­бо при­клад­ных жи­тей­ских за­дач раз­мы­ва­ет по­ня­тие не­при­ступ­но­сти. Это я за­ме­тил еще по брач­ной кон­то­ре, ко­то­рую за­ве­ла в свое вре­мя моя пет­ро­за­вод­ская тет­ка. Я си­дел то­гда без ра­бо­ты, и тет­ка вы­пи­са­ла ме­ня к се­бе — по­на­ча­лу на па­ру ме­ся­цев, — по­сколь­ку поч­ти со­вер­шен­но не вла­де­ла язы­ка­ми, да и во­об­ще пло­хо ла­ди­ла с дей­ст­ви­тель­но­стью: до­го­во­рить­ся с ми­ли­ци­ей или на­нять шо­фе­ра для пе­ре­во­зок при­быв­ших из-за гра­ни­цы же­ни­хов бы­ло для нее на­стоя­щей про­бле­мой; стал­ки­ва­ясь с не­об­хо­ди­мо­стью та­ко­го ро­да обу­ст­ройств, тет­ка, сце­пив зу­бы, де­ло до кон­ца обыч­но до­во­ди­ла, но по­том ле­жа­ла в леж­ку с ва­лерь­ян­кой и пус­тыр­ни­ком на продавленной бабкиной кушетке времен, мне кажется, императора Павла или что-то в этом роде.

Оби­лие жад­ных до за­гра­нич­но­го бра­ка де­виц вы­зва­ло у ме­ня то­гда по­нят­ное ожив­ле­ние, а по­сколь­ку от мо­их уси­лий в тет­ки­ной кон­то­ре за­ви­се­ли мно­гие ве­щи, это ожив­ле­ние встре­ти­ло обес­ку­ра­жив­шие ме­ня по­на­ча­лу рас­по­ло­же­ние и го­тов­ность к ус­лу­гам. «Ос­та­лось толь­ко про­ве­рить… — за­ки­нул я од­на­ж­ды нау­да­чу удоч­ку в раз­го­во­ре с од­ной смаз­ли­вень­кой кан­ди­дат­кой на брак, — …вы по­ни­мае­те: так ска­зать, на фи­зи­че­ском уров­не… ведь мы в боль­шой ме­ре от­ве­ча­ем за вас пе­ред кли­ен­том…». «Про­верь­те, — не по­мед­лив ни ми­ну­ты от­ве­ти­ла она. — Сво­ди­те ме­ня в рес­то­ран — и про­ве­ряй­те что хо­ти­те…». «Так вот оно как…» — по­ду­мал я, мыс­лен­но по­ти­рая ру­ки. Од­на фельд­ше­ри­ца из тет­ки­ных кли­ен­ток — не боль­нич­ная мед­се­ст­ра, а за­ве­дую­щая здрав­пунк­том мо­ло­деж­но­го те­ху­чи­ли­ща, два­дца­ти се­ми лет, вос­хи­ти­тель­но, кста­ти, ода­рен­ная вы­пук­ло­стя­ми в об­лас­ти груд­ной клет­ки (это я в це­лом оце­нил сра­зу, а в де­та­лях — уже при раз­ви­тии зна­ком­ст­ва), — эта мед­се­ст­рич­ка, бу­ду­чи за­му­жем за пе­хот­ным офи­це­ром, про­па­дав­шим в ка­зар­мах, име­ла в при­да­чу в сво­ем учи­ли­ще по­сто­ян­но­го уха­же­ра, от­ве­чав­ше­го там за физ­куль­ту­ру под­ро­ст­ков и на­ве­щав­ше­го ее в про­це­дур­ной здрав­пунк­та, где мы с ним не раз стал­ки­ва­лись нос к но­су, плюс к то­му в те­че­ние не­сколь­ких ме­ся­цев ни ра­зу не от­ка­за­ла в бли­зо­сти мне са­мо­му и, что ме­ня осо­бен­но уми­ля­ло, чис­ли­лась са­мой ак­тив­ной кли­ент­кой тет­ки­ной кон­то­ры, то есть встре­ча­лась на­про­па­лую со все­ми при­ез­жав­ши­ми к нам за­гра­нич­ны­ми же­ни­ха­ми, не­за­ви­си­мо от их воз­рас­та и уров­ня дос­тат­ка. Впро­чем, всё это бы­ло еще до пе­ре­строй­ки; мед­се­ст­рич­ки­ны на­по­ри­стость и жиз­не­лю­бие сле­ду­ет, ве­ро­ят­но, свя­зы­вать с за­силь­ем то­гдаш­ней то­та­ли­тар­ной идео­ло­гии и бес­пре­де­лом кро­ва­вой, как сей­час вы­ра­жа­ют­ся в ли­бе­раль­ной прес­се, гэб­ни…

Уже к кон­цу пер­во­го го­да ра­бо­ты у тет­ки я на­столь­ко рас­ши­рил свой дон­жу­ан­ский спи­сок и на­столь­ко про­дви­нул­ся в на­блю­де­ни­ях, что стал не­воль­но уга­ды­вать раз­ные скры­тые обыч­но плать­ем дам­ские пи­кант­но­сти — про­сто по фор­ме ли­ца, ти­пу ко­жи и дру­гим ма­ло­за­мет­ным пус­тя­кам, от­но­ся­щим­ся, так ска­зать, к ха­би­ту­су или к фе­но­ти­пу, уж не знаю, как пра­виль­нее. Уга­ды­ва­ние ста­ло про­ис­хо­дить так лег­ко и не­на­вяз­чи­во, что вско­ре я сни­скал се­бе ав­то­ри­тет зна­то­ка в сре­де не­мно­гих при­яте­лей, с ко­то­ры­ми мог по­де­лить­ся та­ко­го ро­да на­блю­де­ния­ми. Это зна­ние, при­шед­шее ко мне ис­под­воль, бла­го­да­ря ка­кой-то осо­бой при­род­ной на­блю­да­тель­но­сти, име­ло, ко­неч­но, и обо­рот­ную сто­ро­ну, при­чем весь­ма не­при­ят­ную: пред­ви­деть… как бы это вы­ра­зить­ся… не­гли­же, то есть знать, уга­ды­вать по фор­ме верх­ней гу­бы и пуш­кУ на ней как оно бу­дет там, где, по вы­ра­же­нию из­вест­но­го по­эта, долж­на ца­рить «тай­на брач­ныя по­сте­ли…» — это не­сча­стье. «И кто ум­но­жа­ет зна­ния, ум­но­жа­ет скорбь…»

С ин­ст­рук­то­ра­ми на служ­бе нам пе­ре­се­кать­ся не­за­чем, раз­ве что на эк­за­ме­не: за­ня­тия по тео­рии у нас ве­че­ром, а ин­ст­рук­то­ра ра­бо­та­ют с ут­ра до пя­ти. Так что мы не зна­ем их де­ли­шек, а они — на­ших. На­род они сплошь же­на­тый, а по­то­му не­тер­пе­ли­вый и без­ба­шен­ный, в от­но­ше­ни­ях с пре­крас­ным по­лом им по­да­вай ско­ро­го об­ла­да­ния, что не все­гда встре­ча­ет пол­ное по­ни­ма­ние, так что че­рез па­ру не­дель по­сле на­ча­ла за­ня­тий в груп­пе кур­сант­ки уже по­де­ле­ны на «ин­ст­рук­тор­ских» и на стай­ку «на­ших» дам, умею­щих це­нить в муж­чи­не хо­ло­стой ста­тус и хо­ро­шие ма­не­ры.

Кур­сан­ты-муж­чи­ны поч­ти сра­зу, чуть ли не с пер­вой пе­ре­ме­ны, при­ни­ма­ют­ся уха­жи­вать за кур­сант­ка­ми. Мы не при­да­ем это­му флир­ту боль­шо­го зна­че­ния: бо­ну­сы всё рав­но бу­дут на­ши, ведь ре­аль­ная поль­за да­мам сей­час не от со­уче­ни­ков, так что на­прас­но те рас­пус­ка­ют свои не­зре­лые пе­рья.

Не­при­ят­но­сти слу­ча­ют­ся, ес­ли внут­ри груп­пы воз­ни­ка­ют ре­аль­ные чув­ст­ва. Лю­ди как бы те­ря­ют поч­ву и на­чис­то за­бы­ва­ют, где и за­чем они на­хо­дят­ся. Я сам не раз за­ме­чал, что ес­ли у ме­ня воз­ни­ка­ет амур с чув­ст­ва­ми, то я тут же ту­пею, по­сто­ян­но по­па­даю впро­сак, де­лаю глу­по­сти, а глав­ное — ху­же иг­раю в кар­ты, что очень за­мет­но при под­сче­те вис­тов. Как толь­ко чув­ст­ва про­хо­дят, вис­ты сра­зу сно­ва вы­рав­ни­ва­ют­ся.

Ино­гда вме­сто зу­ба­стых и карь­ер­ных кур­сан­тов от­ку­да-то вдруг при­сы­ла­ют груп­пу вя­лых. Это зна­чит, что их для осо­бых це­лей от­би­ра­ли в Управ­ле­нии По­ряд­ка.

Мы та­ких вя­лых на­зы­ва­ем «кло­уны»: во­про­сов во внеш­ней жиз­ни они не ре­ша­ют, ду­ма­ют всё боль­ше о воз­вы­шен­ном, учить их труд­но. Они как бы с лу­ны, и не­по­нят­но как во­об­ще в рес­тав­ра­цию кло­уны не вы­ми­ра­ют от го­ло­да и не­взгод. И ба­рыш­ни в та­ких груп­пах то­же обыч­но смур­ные и вя­лые.

Ино­гда кто-то из влюб­лен­ных кур­сан­тов при­ни­ма­ет­ся рев­но­вать — то­гда, бы­ва­ет, до­хо­дит до ЧП. Ра­но или позд­но влюб­лен­ный ре­ша­ет по­сле­дить за сво­ей из­бран­ни­цей на прак­ти­че­ских за­ня­ти­ях, про­ве­рить, толь­ко ли де­лом она за­ня­та с ин­ст­рук­то­ром на уро­ках — ну, и убе­ж­да­ет­ся в об­рат­ном… Слу­ча­ет­ся мор­до­бой, что в слу­чае с на­ши­ми от­став­ны­ми по­ли­цей­ски­ми и де­сан­том чре­ва­то си­ня­ка­ми и вы­ви­ха­ми. По­па­да­ют в ис­то­рии обыч­но как раз скром­ные по ха­рак­те­ру воз­ды­ха­те­ли из «вя­лых» групп — они стра­да­ют и ме­чут­ся осо­бен­но силь­но — меч­та­ют, на­вер­ное, най­ти за­ме­ну ма­моч­ке. И не дай бог ото­брать у них эту грё­зу…

Вот тут, соб­ст­вен­но, и на­чи­на­ет­ся рас­сказ.

В тот ве­чер не­кий Дан Гуд­вин…

Но вве­дем спер­ва глав­ную ге­рои­ню.

Яроч­ка взя­ла своё уже на пер­вом за­ня­тии. По­вер­тев ту­да-сю­да го­ло­вой с гри­вой ры­жих во­лос, она лег­ко под­хва­ти­ла об­щий тон уро­ка, удач­но шу­ти­ла, ста­но­ви­лась, ко­гда бы­ло нуж­но, со­вер­шен­но серь­ез­ной, в об­щем — про­из­ве­ла впе­чат­ле­ние. Стран­но, что она ока­за­лась в груп­пе «вя­лых», к чис­лу ко­то­рых без­ус­лов­но от­но­сил­ся Гуд­вин, но это не на­ше­го ума де­ло: иной раз в груп­пе у всех клич­ки, а в раз­на­ряд­ке-со­про­во­ди­тель­ной на­пи­са­но: «во­про­сов не за­да­вать, от кон­так­тов воз­дер­жи­вать­ся». Ну, нам это в об­щем по ба­ра­ба­ну, за бюд­жет­ные груп­пы нам пла­тят да­же боль­ше, чем за ком­мер­че­ские, так что во­про­сов мы не за­да­ем и от кон­так­тов обыч­но воз­дер­жи­ва­ем­ся. Тем бо­лее что с Яри­ны­ми де­фи­ци­та­ми всё вско­ре вы­яс­ни­лось.

Ко­гда она пред­ста­ви­лась — а мы тут все без от­честв, — я сра­зу пе­ре­спро­сил ее на­счет пол­но­го име­ни:

— Яро­сла­ва? Сла­ва, мо­жет быть?

— Нет, — от­ве­ти­ла она без за­пин­ки. — Сла­ва еще не­из­вест­но при­дет ли… не факт. А Яра я уже… Раз­ве не за­мет­но? — И она при­ня­ла бое­вую стой­ку. Фи­гур­ка у Яры бы­ла строй­ная и спор­тив­ная.

— По­нят­но… — от­ве­тил я, не со­всем ее по­няв. — Очень хо­ро­шо. Яра так Яра. Са­ди­тесь.

Гуд­­ви­н за­пал на Яру сра­зу — без­на­деж­но, окон­ча­тель­но и бес­по­во­рот­но. От­ку­да ему бы­ло знать, что уже че­рез не­де­лю за­ня­тий она лег­ко и ес­те­ст­вен­но, как вхо­дят в те­п­лое мо­ре, во­шла в на­ше бан­ное со­об­ще­ст­во и те­перь не толь­ко име­ла ключ от лич­но­го одеж­но­го шкаф­чи­ка в ниж­нем эта­же, но и оче­вид­но кру­ти­ла с За­ву­ло­ном, что я от­чет­ли­во ви­дел по его буг­ря­щей­ся тес­то­сте­ро­ном спи­не, ко­гда им при­хо­ди­лось в ко­ри­до­ре ока­зы­вать­ся ря­дом. Да и в сау­не мно­го не спря­чешь, бы­ла бы охо­та ви­деть и под­ме­чать.

Как и ожи­да­лось, до Гуд­ви­на на­ко­нец то­же, как го­во­рит­ся, дош­ло… — вид у не­го сде­лал­ся уны­лый и по­доз­ри­тель­ный, я всё ча­ще ло­вил его тре­вож­ные взгля­ды, об­ра­щен­ные в на­шу сто­ро­ну.

Он ока­зал­ся не та­ким уж вя­лым, этот Гуд­вин. Та­ко­го я у нас в шко­ле еще не ви­дел. На­вер­ное, внут­рен­не Дан тя­го­тел к сыс­ку, по­­скол­ьку од­на­ж­ды в по­след­ний пе­ред кон­цом за­ня­тий пе­ре­рыв спря­тал­ся в кла­дов­ке для швабр и ве­дер, что­бы «уз­нать прав­ду». Про на­ли­чие сау­ны Гуд­вин, оче­вид­но, уже от­ку­да-то уз­нал, ос­та­ва­лось лишь про­сле­дить за эво­лю­ция­ми сво­ей из­бран­ни­цы и ули­чить ее, так ска­зать, в бес­пут­ст­ве.

Окон­чив уро­ки, мы с пол­ча­си­ка по­бол­та­ли с ба­рыш­ня­ми в пре­по­да­ва­тель­ской, за­тем за­пер­ли клас­сы и с шут­ка­ми и го­го­том дви­ну­лись впя­те­ром в сто­ро­ну под­валь­ной ле­ст­ни­цы — да­мы уже по гло­точ­ку вы­пив, а мы — в рас­стег­ну­тых ру­баш­ках и без гал­сту­ков.

Тут Гуд­вин вы­ско­чил из сво­его ук­ры­тия и стал гля­деть на нас с уко­риз­ной.

— Вы… вы как тут? — дви­нул­ся на не­го гру­дью За­ву­лон. — Гуд­вин, ка­жет­ся? По­сле за­ня­тий на­хо­дить­ся в по­ме­ще­ни­ях кур­сов не раз­ре­ша­ет­ся… Я по­про­шу вас… — И Зав стал под­тал­ки­вать уча­ще­го­ся в сто­ро­ну вход­ной две­ри.

Ко­неч­но, Гуд­вин вы­дер­жал мар­ку, он бор­мо­тал что-то в свое оп­рав­да­ние, пя­тясь за­дом к вы­хо­ду и не от­ры­вая взгля­да от Яроч­ки. А та да­же не обер­ну­лась взгля­нуть на сво­его школь­но­го уха­же­ра.

На­ко­нец Зав вы­ста­вил Да­на за дверь и вер­нул­ся к ком­па­нии.

Про эпи­зод этот мы, ко­неч­но, еще не раз по­шу­ти­ли, но в об­щем у нас пол­но ра­бо­ты, групп на кур­сах все­гда не­сколь­ко, на­ро­ду кру­тит­ся пол­но, так что ис­то­рия вско­ре за­бы­лась как не­зна­чи­тель­ная, тем бо­лее что Яроч­ка те­перь оче­вид­но спа­ла с За­ву­ло­ном, на за­ня­ти­ях Гуд­вин вёл се­бя ти­ше тра­вы, а вне уро­ков мы его ни­ко­гда боль­ше не ви­де­ли.

С да­ма­ми у нас с кол­ле­гой дав­но дей­ст­ву­ет не­пи­са­ное пра­ви­ло: «ус­ту­пи» — так оно вы­хо­дит безо­пас­нее. Ко­неч­но, мы про­го­ва­ри­ва­ем с ним спер­ва, кто ко­му нра­вит­ся, но ес­ли да­моч­ка са­ма на­чи­на­ет о­к­а­­зы­вать пред­поч­те­ние, то тут уж про­сто за­кон: ни­ка­ких обид, ни­ка­кой кон­ку­рен­ции — ladies first, как это на­зы­ва­ет­ся, «…тре­тий дол­жен уй­ти». Еще раз­бо­рок нам тут не хва­та­ло на служ­бе, свят-свят. Не­ум­но и не­про­­фе­с­с­ио­н­аль­но.

Од­на­ж­ды тай­ком от За­ва мы с Ярой всё же встре­ти­лись в го­ро­де и име­ли бли­зость — но как-то на­ско­ро и, ка­жет­ся, без осо­бо­го ин­те­ре­са с ее сто­ро­ны, то есть ско­рее фор­маль­но, что­бы, как го­во­рить­ся, снять этот во­прос с по­ве­ст­ки дня. На­ня­тая для та­ких встреч квар­тир­ка-од­нуш­ка у нас с За­вом в це­лях эко­но­мии об­щая, и он на­вер­ня­ка сам во­зил ту­да Яру. Сда­вать ме­ня то­ва­ри­щу ей не бы­ло ни­ка­ко­го ре­зо­на, и это хо­ро­шо: иметь За­ву­ло­на вра­гом мне со­всем не хо­те­лось.

На пуб­ли­ке Яра по-преж­не­му до­ми­ни­ро­ва­ла: без кон­ца ост­ри­ла, дер­зи­ла; вы­бор внут­рен­не хруп­ко­го Гуд­ви­на мож­но бы­ло по­нять… ес­ли бы не од­но об­стоя­тель­ст­во. В Управ­ле­нии По­ряд­ка де­ло зна­ют ту­го, и то, что Яра ока­за­лась сре­ди «вя­лых», слу­чи­лось не­спро­ста. Гуд­­ви­н про­сто не ви­дел Яру дру­гую, Яру «сре­ди сво­их». В хо­де бан­ных по­си­де­лок од­на за од­ной вы­яс­ни­лась ку­ча осо­бен­но­стей Яроч­ки­ной внут­рен­ней гео­мет­рии, мно­же­ст­во ве­ли­ких и ма­лых сек­ре­ти­ков, ко­то­ры­ми она по­сте­пен­но де­ли­лась с на­ми, по­тея на ска­мье в сау­не. Ка­кие-то дет­ские ком­плек­сы, не­до­пе­ре­ва­рен­ные трав­мы с муж­чи­на­ми и мно­го еще че­го — без пуб­ли­ки Яра бы­ла по боль­шей час­ти ти­ха и пе­чаль­на, вся в сво­их мыс­лях и эмо­ци­ях; и нам стои­ло не­ма­лых уси­лий дер­жать ее, вы­ра­жа­ясь фи­гу­раль­но, на пла­ву, что­бы под ши­пуч­ку и конь­як она не ры­да­ла и не ис­те­ри­ла. Так что Гуд­ви­на, как го­во­рит­ся, уго­раз­ди­ло влю­бить­ся…

Во мне Яра, как она са­ма го­во­ри­ла, ви­де­ла боль­ше, чем у За­ва, вни­ма­ния к «жен­ско­му тре­пет­но­му» — ви­де­ла, воз­мож­но не впол­не не­спра­вед­ли­во: жен­щи­ны в их про­яв­ле­ни­ях мне и впрямь ин­те­рес­ны.

По­сле вы­ход­ки Гуд­ви­на на­ка­ти­ли вы­ход­ные, по­том про­ле­те­ло еще две или три не­де­ли, и на­ко­нец как-то ве­че­ром во втор­ник, ко­гда Яроч­ки­на груп­па со­бра­лась сно­ва, он по­до­шел в пе­ре­рыв к За­ву­ло­ну и по­про­сил раз­ре­ше­ния «по­го­во­рить» по­сле за­ня­тий, не­дву­смыс­лен­но ука­зы­вая на свою по­звя­ки­ваю­щую стек­лом на­плеч­ную сум­ку.

В пол­де­ся­то­го мы рас­пус­ти­ли уча­щих­ся, я ос­та­вил Гуд­ви­на с За­вом в пре­по­да­ва­тель­ской, а сам от­пра­вил­ся за­пи­рать за по­след­ни­ми кур­сан­та­ми вход­ные две­ри.

Ни­че­го ра­до­ст­но­го от это­го ве­че­ра мы ко­неч­но не ожи­да­ли. Это во­об­ще наш крест — вы­пи­вать с уча­щи­ми­ся. По­рой по­си­дел­ки за­тя­ги­ва­ют­ся, ко­ли­че­ст­во спирт­но­го за­шка­ли­ва­ет — то­гда при­хо­дит­ся брать так­си, и на сле­дую­щий день мы не­пре­мен­но жа­лу­ем­ся на это ше­фу. Это его те­зи­сы: про не­до­пус­ти­мость вы­со­ко­ме­рия, про то­ле­рант­ность в от­но­ше­нии «про­стой че­ло­ве­че­ской бла­го­дар­но­сти». При этом на­ши ма­ши­ны ос­та­ют­ся но­че­вать в глу­ши, в пар­ке, воз­ле оди­но­ко стоя­щей на краю го­ро­да шко­лы — ну хо­ро­шо ли это? Од­на­ко шеф сто­ит на сво­ем и уве­ря­ет нас, что ра­ду­шие к уча­щим­ся по­ми­мо про­че­го раз­ви­ва­ет нас про­фес­сио­наль­но. Как-то не ве­рит­ся, но сде­лать тут всё рав­но ни­че­го не­льзя: на­чаль­ст­ву вид­нее. Для ме­ня ра­ду­шие в прин­ци­пе не про­бле­ма. Зре­лый и раз­ви­тый че­ло­век во­об­ще мо­жет вы­стро­ить от­но­ше­ния с кем угод­но — дру­гое де­ло, что ко­гда он до­б­рал­ся до это­го уров­ня, то есть до зре­ло­сти, от­но­ше­ния с кем по­па­ло ста­но­вят­ся обу­зой. Дру­зей у ме­ня по­это­му нет. Быв­шие од­но­класс­ни­ки за­ня­ты кто чем: кто мел­кий ме­нед­жер, кто ох­ран­ник. Па­ра че­ло­век вы­­ле­зли в бо­га­чи — эти не рвут­ся об­щать­ся са­ми, спра­вед­ли­во ожи­дая от «бед­ных» толь­ко ны­тья и просьб о по­мо­щи. А с ох­ран­ни­ка­ми тя­же­ло. Они ре­аль­но гру­зят сво­ей не­за­тей­ли­вой жиз­нью — или одал­жи­ва­ют день­ги и по­том не мо­гут от­дать их го­да­ми. Так что ра­ду­шие к уча­щим­ся мы про­яв­ля­ем, хо­тя и по при­ка­зу ше­фа.

В сум­ке у Да­на ока­за­лись ши­пуч­ка и сыр рок­фор. Без дол­гих пре­ди­сло­вий Гуд­вин усел­ся к сто­лу, раз­лил «Спу­ман­те» и при­нял­ся рас­ска­зы­вать нам о сво­их пла­нах и ожи­да­ни­ях. Мы ку­ри­ли, по­са­сы­вая ши­пуч­ку, по­том я сва­рил ко­фе, и мы с За­вом пе­ре­клю­чи­лись на этот на­пи­ток, рас­па­ко­вав за­ва­ляв­шую­ся в тум­боч­ке ко­роб­ку с пе­чень­ем.

Вдруг за­зво­нил те­ле­фон в бух­гал­те­рии, и я от­пра­вил­ся ту­да. Но­ги са­ми вы­не­сли ме­ня за­тем на крыль­цо шко­лы. Де­кабрь­ский воз­дух был хо­ло­ден, ко­лок на вкус; по­сле душ­ной пре­по­да­ва­тель­ской он ре­аль­но бод­рил и за­ря­жал…

На­ко­нец, от­бро­сив во тьму оку­рок, я сно­ва за­пер вход­ную дверь… и тут же ус­лы­шал кри­ки. Кри­чал Гуд­вин, За­ву­лон в от­вет ба­сил что-то нев­­ня­т­­ное.

Я от­крыл дверь в ком­на­ту. Зав си­дел у сте­ны, раз­ва­лив­шись в хро­ми­ро­ван­ном ка­зен­ном по­лу­крес­ле.

— Ааа-а-а! — вне­зап­но за­во­пил Гуд­вин, как буд­то толь­ко и ждал мое­го воз­вра­ще­ния, и ки­нул­ся с рас­то­пы­рен­ны­ми ру­ка­ми на За­ва.

Сле­ду­ет знать, что на­род к нам на кур­сы по­сту­па­ет фи­зи­че­ски под­го­тов­лен­ный, так что вне­зап­но­стей мож­но ожи­дать да­же от хруп­ко­го на вид и флег­ма­тич­но­го уча­ще­го­ся.

Стул под За­ву­ло­ном от бро­ска на­па­дав­ше­го от­ки­нул­ся спин­кой к стен­ке, дру­жок мой, как я ду­маю, по­те­рял рав­но­ве­сие и те­перь дер­гал но­га­ми, пы­та­ясь най­ти им опо­ру. Гуд­вин, вце­пив­шись в шею За­ву, по­хо­дил сза­ди на при­пля­сы­ваю­ще­го пе­ред лись­ей но­рой терь­е­ра.