Бесплатный фрагмент - Православный календарь

Светлой памяти моего духовника

протоиерея Алексия Байкова,

приведшего меня к вере и крестившего 4 июля 1990 г. в храме Святителя Николая Чудотворца Мирликийского в Бирюлёве и благословившего меня всякий день славить Священномучеиника Терентия своим творчеством,

посвящается эта книга…

Благословенные слова

Терентия Травника нередко называют православным поэтом. На что он спокойно, со свойственной ему мягкостью, возражает, полагая, что такой должности у него нет. И говорит о том, что он — православный человек. Поэт не примеряет на себя роль проповедника, он просто каждое мгновение своей жизни проживает с Богом, всегда благодарит Его и за печаль, и за радость. Однажды он сказал «Я лишь последняя точка в своей поэзии, а все остальное — дело рук Божиих».

В этих словах — смиренное осознание собственной малости и величия Бога.

Всё с Богом — каждая пылинка.

Нет среди них — той что не с Ним.

Дорожки, просеки, тропинки…

И те, что сквозь чадящий дым

Ведут к Нему?

— Нет, просто с Ним!

Есть в учебниках литературы такой термин — программное произведение. И очень легко определить таковое в творчестве Терентия. Строфу из него вы только что прочитали. Название его — «Всё с Богом». И это стихотворение вы найдете, дорогой читатель, в сборнике, который держите сейчас в руках.

…человек, еще вчера далекий от церкви, приходит в храм, часто — от беды, реже — от радости, а кто-то — и по разумению. Приходит, потому что вдруг с надеждой осознает, что Бог есть и что в Него надо верить. Но должно пройти время, чтобы человек понял, насколько этого мало. Верить в Бога — это значит просто признать, что Он есть, и каким-то образом подтверждать это знание. Например, ходить в церковь и молиться… И бывает долгой и очень непростой дорога к осознанию: всё с Богом! Каждый наш вдох, каждая наша мысль, каждое событие нашей жизни, пусть даже самое крохотное… И тогда в церковь идешь уже не потому что так положено, а потому, что душа этого просит… Но и этого мало.

Всё с Богом — всё, что было, будет,

Что есть, что Словом нареклось.

Всё с Богом! Знайте это, люди!

Всё с Богом — даже то, что врозь.

Вот оно — то ощущение, с которым человек начинает жить по церковному календарю. Не просто заглядывая в него, чтобы не пропустить какую-то дату, а проживать вместе с Богом каждую свою минуту, осознавая простую и вместе с тем такую сложную истину: Бог есть в тебе, даже если ты о Нем вдруг забыл… Просто потому, что Он — это ВСЁ. И ты, человек, живешь в мире, созданном Богом с Любовью, и сам — создан Им… И тоже — с Любовью.

Терентий Травник свято верит в то, что поэзия — от Бога. Да и сама вера — вся она! — поэзия. А стихи — приходят… И, конечно же, — свыше… Скоро ты прочтешь, читатель, весь текст этого стихотворения — «Все с Богом!» И, думаю, не останется у тебя и малого сомнения в том, что все в нашей жизни — с Богом!

Но прежде — присядь перед дальней дорогой и прочти эти строки:

Благословенные стихи —

Души целительное чтенье!

Они приходят в утешенье

И окрыляют наши дни.

И ночи, полные смущенья,

Строфою лечатся порой.

О, Боже, дай душе прочтенье

Твоих словес. Подай настрой

На духоносное служенье

Глаголам ангельских высот.

Не в этом ли строки веленье,

Не этим ли душа живёт!

Позволю себе смелость предположить, что в этом стихотворении сконцентрирована суть всех творений Терентия Травника. И поэт протягивает тебе, читатель, свою руку. Смело клади в нее свою ладонь и вперед, с Богом, — по дням –страницам церковного календаря, по дорогам земным и тропинкам небесным, под солнцем и луной — среди лесов, полей, лугов… И каждый шаг — с Богом! И каждое мгновение жизни — с Ним.

Всякое дыхание да славит Господа!

Елена Логунова

Рождественским постом

Смотрю в окно на старый дом,

На первый снегопад.

Пишу Рождественским постом

И дом, и снег, и сад…

И жизнь пишу себе в альбом,

И звуки тишины.

Пишу Рождественским постом,

Пишу совсем иным

Я цветом — светом я пишу

Предзимнюю строку…

Пишу так, словно не дышу,

Иначе не могу,

Иначе мне не передать:

В линейку общая тетрадь

Не вытянет настрой —

Покой ни твой, ни мой.

Какой он, этот тихий строй

Неспящего в ночи?

Пера ль скрип? Шёпот запятой

В нём? Таянье свечи?

Какой он, этот тихий свет

Привеченной души?

Быть может, знаешь ты, поэт?

Ведь знаешь же, скажи!

Меж явью замерев и сном,

Уйдя на край земли,

Пишу Рождественским постом

Историю Любви.

И только вечер и покой,

И снег, и тишина,

И ангел с маленькой звездой

Видны мне из окна…

27 ноября

Пахло снегом и зимою

Пахло снегом и зимою.

Шла Рождественским постом

Жизнь. Над старою Москвою

Небо, выгнувшись мостом,

Темным кобальтом дышало,

И под царским покрывалом,

Звездью вышитом притом, —

Почивали двор и дом.

Дело к ночи было. Мне так —

Не спалось, и у окна

Я стоял, смотрел, как с веток

Снег роняла тишина.

Падал снег — такой неслышный,

Падал снег — такой живой,

Словно повстречаться вышел

В час назначенный с душой.

Сочельник

Уж вечер в синее оделся,

Мороз крепчал, и над Москвой

Колоколов держался бой.

Повсюду тихим гласом пелся

Рождественский псалом и с ним

Кадильный возносился дым.

И снег был необычно пышен,

И вниз по занесённым крышам

Струился слабый лунный свет,

И очертания карет,

Саней на стенах проступали

Сквозь пелену прошедших лет…

И отчеканенных монет

Звон с переулков доносился,

И беспризорный пёс резвился

С мальчишкой, выскочив на свет…

И пахло сдобой и чаями,

Медовым сочивом, и в тон,

Качаясь, пел над теремами

Всехвальный колокольный звон.

Сквозь окна, дёрнутые сканью

Морозных кружев, лился свет

Свечей, и приближалась тайна,

И облачали тайну в цвет —

Цвет белый, золотисто-белый,

Цвет дивной кротости души.

Так всякий раз являлась жизнь

Под пенье ангельской капеллы.

В минуты сладостного пенья

Суеты таяли, сомненья.

Менялась стольная Москва,

Ловя прекрасное мгновенье,

И тайна Боговоплощенья

Была, как никогда, близка.

6 января

Гимн искусству

Теперь уж давнею зимою

На благодатный звёздный свет

Шли странники, их было трое —

Художник, Музыкант, Поэт.

Земная жизнь летит годами,

И промедления в том нет,

Но сохраняют миг желаний

Художник, Музыкант, Поэт.

Ведут нас верною тропою

Три «да» сквозь непролазность «нет»

По знакам, данным им судьбою,

Художник, Музыкант, Поэт.

Что ж ищете на старых фресках

Героев? В этом ли ответ?

Их имена давно известны:

Художник, Музыкант, Поэт.

Вот так, от века и до века,

Несут служенья горний свет —

Три ангела? Три человека? —

Художник, Музыкант, Поэт…

Рождественское

Запах ладана и хвои,

Треск оплавленных свечей.

На старинном аналое

В мерном отблеске камней

Напрестольный крест лежит.

И Евангелие — рядом.

Кажется цветущим садом

Весь зановогодний быт.

Как рождественское чудо

Мило сердцу моему

В миг, когда под снежным спудом

Обретаю в нём Звезду!

И, присевши напоследок,

Сбросив груз ненужных тем,

Вновь иду за ней по следу —

В деревеньку Вифлеем…

7 января

Старый Новый год

Какое чудо — снег идёт!

Я замер и шагам внимаю.

В преддверье — Старый новый год,

И снег идёт — напоминаю.

Всему вершина — снегопад!

Не знаю почему, но верно,

И стар, и мал такому рад,

Не просто рады, а безмерно!

Быть может, потому что снег

Неутомителен и светел,

Как копошащиеся дети…

Как… вылеченный человек.

14 января

Крещенское

Люблю я дни Богоявленья,

Когда на землю белый снег,

Как голубь — миру откровенье,

Ложится таинству в ответ.

Когда студёная водица

Незримой радостью искрится,

И ночь морозна, и не спится,

И жемчугом речным луна

На тёмном бархате томится.

И окунаются созвездья,

Шипя, касаясь кромки льда…

Восстали воды. В градах, весях

Вновь — иорданская вода.

19 января

Великое Водосвятие

Был снег, и небо было синим…

Младенчествовал новый год!

С полуночи пришло в Россию

Большое освященье вод.

Была крещенская неделя:

Крепчал морозец, но метели

Степенный не смущали ход

Великого священья вод.

Град светом обновлялся стольный,

И в каждую его купель

Крест опускали напрестольный

С молитвой, и мела метель:

То с крыш, то по дворам кружила,

То в переулках юзом шла,

Как будто всем нам говорила:

«Смотрите-ка, зима пришла!»

То был не снег, а голубь белый!

Во все затворы и приделы

Так, что пером не описать,

Сходила Божья благодать.

Не в том ли чудо откровенья,

Когда спасает от невзгод

Простое освященье вод

Великого Богоявленья!

19 января

Крещенские деньки

Пришли крещенские деньки,

А с ними холода вернулись.

Морозец! Сизые дымки

Почти до неба дотянулись.

Снег распушился. Заискрил

Под крышами сосулек кантик

Так, словно кто-то перемыл

Посуду пыльную в серванте.

И веришь, хочется смотреть

На эти мерзлые метели,

На скованную круговерть

Тревожных вьюг. И в самом деле,

Морозам нашим не нужна

В их чародействиях подсказка.

Зима в России — не зима —

Из детства присланная сказка.

Сретение

Всю ночь туман. И утром — тоже.

Смотрю — на ветку осторожно

Сел воробей. Меня не видит,

Сидит и хохлится, чудной,

А я боюсь его обидеть,

Спугнуть, а значит, и покой

Спугнуть. Покой что воробьишка:

Пугливый, может — даже слишком,

Но так желанен час его,

Когда кругом одно лишь небо

И ничего… и никого.

Когда кругом сплошное Небо —

То никого и… ничего.

15 февраля

Благовещение

Сорвался с колокольных юбок

Апрельный звон и полетел,

Сначала вверх, потом по кругу,

В алтарь, притвор и за придел,

За край церковного погоста,

В поля, леса, за облака —

Так бестелесно-чудоносна

Летела песня языка:

Касалась неземной любовью,

Такой открытой и простой,

И устремлялась вся на волю,

На волю Божию весной.

И слышалось в её словах:

«Благословенна ты в женах…»

7 апреля

Бог-Любовь

Господь мой — Бог-Любовь! К Нему я припадаю,

К Нему склоняюсь я в невежестве своём.

Аз раб, аз смерд, аз нищ, аз ничего не знаю!

Иду, иду к Нему раскаянья путём.

Он — исполнитель слов! Он — словосоставитель!

Он Слову вечному быть зримым здесь даёт!

Светлы миры Его! Светла, блага обитель

Тех, в коих Слова дар Он свой незримо жнёт!

Что названо здесь Им, то чает жизнь и славит!

Где имя бысть Его, там благодать течёт.

Пусть Дух, всесветлый Дух, и подаёт, и правит,

Пусть сонм святых Его Вселенскую поёт!

Господь мой, Бог-Любовь! К Тебе мое прошенье,

Моя строка к Тебе с мольбой взывает днесь:

«Господь, Источник сил, Явитель вдохновенья,

Целитель слёз моих, душе Благая весть!

Господь мой, Бог-Любовь,

воздвиждь во мне терпенье,

Омой скорбями путь грехов моих, омой.

Господь мой, Бог-Любовь,

Ты — мертвых Воскресенье,

И Память вечная, и вечный Ты Покой!»

Родительская суббота

Их больше нет — они навеки дома,

А ты — в гостях, и я в гостях с тобой…

Не правда ли, стихи мои знакомы

И словом, и строкою, и строфой?

Пишу их на доске, пишу их мелом…

Как странно это, а ведь знали мы,

Что к жизни выдается саван белый

Такой знакомой с детства всем зимы.

Он выдается вместе с ранним утром,

С лужайкой летней, с мячиком на ней,

Он выдается вместе с первой куклой

И с первой встречей будущих друзей.

Он выдается очень незаметно —

Как тот, на всякий случай, лоскуток…

У всех до одного есть эта мета

Лежащих здесь ногами на восток.

Их больше нет — они навеки дома,

А ты — в гостях, и я — в гостях, друг мой…

Одно из свойств обычного альбома,

Где фотографии — листаться со слезой —

Не сразу проявляется, но будет,

Но будет непременно и оно —

То время, что посаженное срубит,

Но воду обратит его в вино.

Весна пройдет, и я об этом знаю,

И лето в осень тоже перейдет.

Ждет всех гостей — зима! Но только — тают,

Но тают же её и снег, и лёд!

Прощенному — Воскресение

Ай-да выстелем кругом белы скатерти!

Что Руси стоять-молчать всё на паперти?

Больше некогда тужить, делать хворое,

Не забавься же, мужик, больше спорами.

Раз отбей в отстук, в отпляс — дело нужное!

Медной братиной плескай, звякай кружками,

Повторяй-ка, мал и сед, поторапливай,

Огневиц не стоек след — печь затапливай.

И беда у нас одна — общая,

И страна у нас одна — дивная!

Коль смекнём, так не попасть в ощип нам,

Обойдём-ка стороной поле кривное.

Раззадорься, не спеши на попятную.

Хватит, душенька, грешить — будешь пятнами.

Запятнаешься, глядишь, и не смоется

То чем, глупая, чадишь, с твоего лица.

Так что, молодцы лихи, люди милые,

Не меняйтесь на грехи, лучше жилы вы

Поднатужьте да в натяг протяните-ка,

Чтобы был удачен всяк, точно с нити как

То рубаху, то кафтан ладно выплетут,

Не с того ли пряник дан, а не только кнут!

Что ж печалишься, мужик, аль не к месту стал

Тот мешок законной ржи, что всю жизнь сажал?

Надломи да надкуси свой хлебец-горбыль,

И из небыли-Руси снова станет быль.

А беда у нас одна — горе общее,

И страна у нас одна — больно дивная!

Что решаете-то всё, аль не проще так:

Без сутяжности скосить гниль полынную!

Вдарит колокол разок, да потом другой,

Ты ж, браток, под образок — помолись, постой.

Глянь — душа и заживёт, распогодится.

На Руси всяк и живёт — так, как водится.

Широкая масленница

Была зима в мороз! И солнце

На безупречной синеве

Сияло царственным червонцем,

И было это любо мне.

Снег голубил и с фиолетом

Ложился в тень,

и замирал.

Уж с час, как жизнь текла с рассвета.

Двор постепенно оживал:

Под снегом прятались деревья

От неизбежной суеты.

Кружился запах по деревне

Блинов, медка и доброты.

И берестой, и дёгтем пахло,

Еловой шишкой и смолой —

Топились печи! Стужа чахла

И незаметно, с глаз долой,

Куда подальше уходила —

А потому и мал, и сед

Заметно набирались силы,

Как завязь, что стремится в цвет.

Хозяйки? Те не суетились.

Опару ставя на золу,

Лишь иногда в щепоть крестились

На образ старенький в углу.

Была зима в мороз! И солнце

С румяным масличным блинком

Стучалось в каждое оконце,

Ходя по снегу босиком.

Заворожился чудом этим

Мелодией, такой простой…

— Эй, дяденька! — кричали дети, —

Ты под сосулями не стой!

А я следил и улыбался,

Как из далёкой старины —

Из форточек, поверх стены,

Парок душистый поднимался.

На раскалившемся тагане,

Сказать точней — что в русской бане,

Внимая прелестям весны,

Вовсю румянились блины!

Время поста

Великий пост… и черноризны образа,

Сапфирной грустью светятся лампады.

И вороны мантийные сидят

У перекошенной кладбищенской ограды.

Погашен свет, лишь свечи, скорбно тая,

Сердца горе взывают в тишине…

Канон Андрея Критского читают

В неделю первую постящейся земле.

Полунощница

И грустно мне, и одиноко,

И путь далек, и ночь темна.

На небе, черном и высоком,

Такая же, как я, Луна —

Без упования на чудо,

Не прекословя, как всегда,

Всплыла неведомо откуда,

Плывет неведомо куда.

Так, словно таинство не ново,

Я вглядываюсь в строгий лик

И кроху ладана лесного

Кладу на донце кацеи.

Шепчу и следом повторяю:

«Прости, спаси и сохрани!»

И в это время слышу-знаю,

Как колокол в скиту звонит.

Листает требника страницы

Чтец. Ночи плещется волна

Чуть слышно… Видно, как она,

Ночных туманов пелена,

Мерцая, мерно серебрится,

И в мёдный красится луна.

Цвет спелый — с кантика сочится…

И аллилуйет тишина,

И бьют поклоны черноризцы,

Душ памятуя имена…

Десять слов

Десять ласковых слов я учил наизусть.

Десять ласковых слов счастье мне подарило.

Коль встречалась мне в жизни обычная грусть —

Говорил я тогда, что мне грустное — мило.

Слово «милость» — то первое слово, ты знай:

Пальчик свой на руке поскорей зажимай.

Доставалась, подчас, неподъёмная ноша —

Я ж себе говорил: этот выбор — «хороший».

Вроде не согрешил — всё одно — обвинят.

Говорил: это «нежность» коснулась меня.

Там, где в гору подъем был и долгий, и длинный —

Всякий раз повторял: до чего же путь «дивный».

Если кто оскорбит меня грязно и гадко,

Говорил я себе: всё, что слышу, всё — «сладко».

Огрызнутся обиды, за ними — семь бед:

Я ж — «любимые» — им посылаю в ответ.

Оступлюсь ли, с тоской окажусь ли во рву —

Улыбнусь ей — и «ласковою» назову.

Хоронился, а все ж неудача нашла —

Говорил неудаче: с «добром», знать, пришла.

Приходил меня мучить невидимый враг —

Я врагу отвечал: вот и «славно», что так.

Не понять никогда то злодею-врагу,

Что на «радость» — беду я свою берегу.

Десять ласковых слов наизусть я учил.

Десять ласковых слов счастье мне подарило.

Слава Богу, хватило на десять чернил,

Слава Богу, на все десять — крови хватило!

Прости нас, Господи, прости

Мы все когда-нибудь умрем…

Откроем дверь, войдем в тот дом,

Что раз покинули когда-то,

Отдавшись бренной суете,