Бесплатный фрагмент - Последний рубеж

Последний рубеж

Предисловие: история двух сестёр и учителя

В декабре далёкого 2018 года я, можно сказать, предсказал одно событие, случившееся в моей жизни. Тогда я впервые задумал поэму о двух сёстрах: «черновласой беленькой, задумнчивой и нежной и златовласой розовенькой, вечно улыбающейся и пухленькой». Правда, тогда они были не родными, а троюродными сёстрами и, кроме того, были разных национальностей: беленькая — испанка, чёрненькая — француженка. И звали их Хуана и Мишель.

Были они стереотипными дамами из благородного сословия эпохи Возрождения (XV—XVII веков): изнеженными, ничего не умевшими, любящими лишь удовольствия вроде вкусной еды, приятного сна, телячьих нежностей между собой; зависимыми от мужской половины семейства — благородных конкистадоров¹.

Однако я тот человек, который не считает женщин слабыми и изнеженными и который в целом выступает против патриархальных отношений в семье и обществе. Поэтому жизнь изнеженных невинных сестричек была недолгой — о них я вскоре позабыл.

Вместе с тем, я впал в другую крайность: итальянская версия этой парочки (уже родных сестёр, Маргариты и Джульеты), жившей в наше время, была абсолютной противоположностью изначальным образам. Особенно Джульета, младшая, белокурая. Враждебная по отношению не только к сестре, но и ко всей семье, бунтарка тут и там бросала вызов общепринятым правилам, ценностям. И даже смерть сестры по её вине и разрыв отношений с семьёй (тётей, дядей и двоюродными братом и сёстрами) абсолютно не заставили смутьянку задуматься о чём-либо. Она становилась наглее, всё больше противостояла всему и вся, выступая с идеями гедонизма, маккиавелизма и либертинажа (пренебрежением моралью и традиционными общечеловеческими ценностями).

Что поделать? Таков духовный мир подростков пятнадцати — семнадцати лет, не познавших жизнь до конца. Противоречивый. Бунтарский. Агрессивно настроенный против всего и вся.

В десятом классе я познакомился с одним замечательным человеком, обуздавшим мой нрав дурного подростка. Наталья Александровна, наш учитель химии, — человек необычайной скромности, даже застенчивости, дама греческой внешности (тёмные глаза, белое нежное лицо с желтоватыми оттенком, тёмно-коричневые волосы, блестящие, точно от оливкового масла), показала на собственном примеры, как нужно и важно быть скромным человеком и уметь довольствоваться малым (чего я, крайне амбициозный и наглый, абсолютно не умел), ценить, что имеешь. Через полгода тесного общения я осознал: пора завязывать свои амбиции и забывать про наглых героинь романов, думающих лишь о собственных выгодах, ибо не таких на самом деле уважают здравомыслящие люди. А уважаем и всеми любим вот кто. Люди, подобные ангелу, спустившемуся с небес и взявшему имя Наталья.

Возрождение сестёр, любящих и уважающих друг друга, произошло ещё полгода спустя, и на сей раз попали они в XIX век, век чести и благородства. Стоит начать с того, что у нас в одиннадцатом классе сменился учитель биологии. И эта новенькая она, Елена Владимировна, по моим наблюдениям, весьма была похожа на белокурую сестру (испанскую версию): светлые волосы, пухлые личико и тельце, добрая романтичная нежная душа. И с нею-то я сблизился больше всех из моих тогдашних педагогов!

Позже я выяснил, что у нашей благородной Елены есть старшая двоюродная сестра — практически точная копия старшей (черновласой) выдуманной сестры. Так я и понял, что сам предсказал свою судьбу, а именно эту легендарную встречу, что мне не забыть вовек.

Но дело было не только во внешнем сходстве книжных и реальных сестёр. Речь шла о неземной сестринской любви, о чрезвычайной привязанности сестёр друг к другу, о наставничестве старшей и преданности младшей, о богатстве их духовного мира, широте единой души и кругозоров. Каковы реальные сёстры, Елизавета и Елена, — таковы и воображаемые, Мэри и Элен, прошедшие сквозь многие эпохи, сквозь тернистые пути духовной и душевной эволюции.

Автор

________

¹Конкистадоры (от исп. «завоеватели») — воины и авантюристы Испании и Португалии, покорявшие Южную и Северную Америки.

БАЛЛАДА О БЕГЛЯНКЕ

Песнь первая

В заточении

На юге Итальи под солнца жарой

В шальном девятнадцатом веке

В усадьбе, где кушаний всяких горой,

Где чистые-чистые реки

Веками текли, где блистали сады,

Большими плодами сверкая,

Жила баронесса, мадам Натали

Моретти (по мужу такая

Фамилия). Было у женщины всё:

Наряды, меха, бриллианты…

Да только вот это не нужно ей всё.

Девице источник отрады

Был умственный труд, даме химия — страсть:

Она часто ей занималась,

Всё опыты ставя, пометки ведя… —

Ей мужем то не воспрещалось,

Пока не случилось однажды одно,

Что вмиг ей в сей жизни испортило всё.

***

Однажды сидела она у окна

И что-то в сосудах мешала.

От солнца в окошке её голова

Миндальная нежно блистала,

Блистали и личико белое, и —

Глаза — изумруды-сапфиры,

И красное платье, пока Натали

Мешала масла и эфиры

И в книжке потёртой своей записной

Всё формулы быстро строчила.

Внезапно толкнула вдруг колбу рукой,

Та — бах! — взорволась одним мигом!

Услышав то, к даме ворвался супруг,

Кричать стал визгляво и дико:

— От всех твоих опытов, взрывов, наук

Сплошная тут неразбериха!

Устал я терпеть! Дал тебе ведь я всё:

Подвески, кольцо, бриллианты…

А ты мне в ответ, ты ответь-ка мне, что?

Ни ласки, какой-то награды…

Не можешь ответить — пошла, дура, прочь!

К отцу своему и мамаше,

Поганцам! И мне всё равно: сейчас ночь

Иль день — надо мной издеваться

Тебе я не дам за мои все труды,

Что я посвятил тебе, дура.

Не можешь ценить, сволочь? Прочь уходи!

Не видел чтоб я тебя утром… —

С тяжёлой душою в фургон Натали

(В повозку) без сил тихо села.

Скомандовал муж, всё кипящий: «Беги!»

Карета стрелой полетела.

— В домах толерантности место тебе,

Несносная шлюха тупая! —

Кричал нерадивый муж женщине вслед. —

Да как бы скотина такая

Учёным бы стала? Знай: место тебе

В домах толерантности¹, стерва!

И пусть покарает тебя поскорей

Стрелою своею минерва! —

Как долго он так вслед карете орал,

Когда остыл? Кто его знает!

Теперь Натали оставалась одна.

В своих мыслей чёрных тумане,

И гнал экипаж седовласый ямщик,

Гремели посуда, и колбы,

И книги, поехал ведь вялый старик

Холмом скользким грязным неровным,

А тут ещё дождь, как из вёдер из ста,

Лил. А Натали размышляла:

Какая же ждёт с ямщиком их судьба:

Падут под обстрелом нахалов —

Разбойников? В пропасть дождём полетят?

Да только, увы, им пути нет назад…

________

¹Дома толерантности — то же, что и публичные дома, дома, где содержат проституток.

Песнь вторая

Мучительная дорога

От мужа Натали бежала,

От шумных празднетств и балóв,

Походов в гости и дворцов,

Еды, вина, что мало, мало

Всё было итальянцу-гаду —

Пускай вкушает он отраду

Всех этих прелестей мирских

Без Натали — она ведь мужу

Служила для битья лишь грушей —

Ласкал он только баб лихих

На ассамблеях¹ и в борделях.

Жена — рот лишний лишь ему.

Пускай идёт хоть на войну,

Хоть пусть велит своим лакеям

Все сундуки собрать ему

И отправляется в те страны,

О коих так давно мечтал:

Пусть ищет приключенья там,

Опустошает все карманы

На девочек элитных да

Хвотает бойко два ствола

И, будто Байрон на Балканы²,

Идёт на Запад воевать,

Индейцев грозных истреблять…

Да мало ль, что он будет делать…

Тихоня наша Натали

Вскорь треть Италии земли

Проехала, порой несмело

Ночлег просивши у людей,

Их до безумия пугаясь

И от стыда всё зажимаясь.

Порой ночлег давали ей,

Порою в шею прогоняли,

На статус несмотря её.

Вокруг поля, леса блистали

От солнца, реченьки журчали…

И Натали вот это всё

Непроходимыми лесами,

Где волки рыщут за телами,

И чёрной выжженной землёй,

И небом угольным казалось,

Век вечный пышущим грозой,

Лесам дающей вечно бой

И не щадящей их ни малость

Под грохот везувийской³ лавы —

Из жерла вырвется вот-вот.

Сквозь этот ад жары кровавый

Таинственной судьбе вперёд

Гналась в карете, размышляя,

Известно ей одной, о чём,

Почти не засыпая днём

И ночью силы истощая.

Был долог и тяжёл сей путь.

Была надежда небольшая

В сестры поместье отдохнуть.

Да, с детства на неё та злая

Была, как на врага, но что

Же делать Натали? Её

Карета, невесть сколько льё⁴,

Промчавши, встала у калитки,

Потёртой, чёрной и сухой,

А из неё — о бог ты мой! —

Вдруг вышла Джулия в накидке:

Белоголовая мадам

С кудрявыми, как пух, власами

И телом белым, как снега,

Перстами⁵, полными камнями

Колец златых. — Тебе чего? —

Увидевши сестры карету,

Презренно буркнула она.

— Я мужем изгнана была,

А дома здесь ведь больше нету

Мне, как лиль вот… — Чего? Меня,

Как муж скончался, из именья

Прогнал сын⁶, дьявола творенье,

Наследником став. Нынче я

Без дома тоже. А тебя он

Подавно, дура, не возьмёт.

В отца пошёл весь этот дьявол.

— Тогда садись да мы вперёд —

До Швеции. Как мы приедем,

Займёшься, Джулия, собой.

Ты замок купишь, а я свой

Учёного долг верный буду

Как химик, Джули, исполнять…

— Заморыш, кто же тебя взять

Захочет во учёных? Чудо

Должно произойти. Да нет!

Ты зря надеешься на это:

Изгнанью передай привет

И к смеху над тобой с приветом,

Не постиснявшись приходи.

Считаешь, опыты твои

Тебе учёным стать помогут?

Или чего? Преаодавать?

Ну нет! Как хочешь, но не стать

Тебе, кем хочет. Я дорогу

Тебе одну, мадам скажу:

Сгнить с голоду в сыром гробу.

Давай, показывай дорогу. —

В карету села. Натали

Сказала еле-еле: — Мы,

До Англии давай сначала,

Быть может? — Ты смотри…

К племяшкам грёбаным своим

Вдруг захотела? Или надо

Тебе чего?.. Всё заикалась,

Ей отвечая, Натали.

— Чтоб я с тобой ещё связалась!.. —

Рычала Джулия. Гони

До Англии своей давай!

И по пути не приставай

Ко мне. — И Натали сидела,

Свернувшись тихо в уголке

Душа горела, как в огне,

Дрожало сохнувшее тело —

Тайн страшных миллиона три

Терзали душу Натали.

________

¹Ассамблея — бал, торжественный приём.

²В 1820-х годах бритарский поэт Джордж Гордон Байрон снарядил на личные средства экспедицию на Балканы, чтобы освободить местные народы от турецкого ига (зависимости), где и погиб в 1824 году.

³Везувий — действующий вулкан на юге Италии, примерно в 15 км от Неаполя.

⁴Льё — французская единица длины в 4,5 км.

⁵Перст (устар.) — палец.

⁶Не имевшие права наследования женщины в Европе XIX века могли быть запросто выставлены за дверь сыновьями, мужьями дочерей.

Песнь третья

Сестрички Лавсдотер

Карету гнали через всю

Европу сёстры, не общаясь

И даже не перекликаясь

Между собой, на влажный юг

Английский, на Уайт туманный,

Что отделяет Те-Солент¹

От Англии, что графством Кент

Граничит с островом. Он, данный

Семье Лавсдотеров² поместьем³,

Необычайно процветал,

Ни нужд, ни бед давно не знал.

В то время той усадьбой вместе

Владели две родных сестры,

Две с детства лучшие подруги.

Тихонько жили здесь они,

Души не чаявши друг в друге.

Отец сестёр, швед Эрик Спраген,

Уехал в Англию давно —

Он с детства обожал её.

Здесь он легко, без передряги

Нашёл себе любовь — её

Лавсдотер, Мэри Элен звали

(Шотландия ей милый дом)

Влюбился сразу швед в неё —

И свадьбу пышную сыграли.

Настолько был он англоман⁴,

Что взял фамилию Лавсдотер,

Мол благозвучнее она.

Жену Эрик обвил заботой

И нежностью. Не забывал

Наш беловласый о сестрёнке,

Известной всем нам Натали

Пером отточенным и тонким

Ей письма нежные писал.

Сестрёнка Натали ему

На письма сразу отвечала,

По брату старшему скучала,

Всё детство Эрик ведь сестру,

Боготворил, превознося,

И на руках носил сестрицу —

Вот то-то Джулия всегда

Была зла, словно бы тигрица,

Была капризна и ревнива,

Мол королева не она…

И самой нежной и красивой

Для брата Натали была —

И чище, непорочней нет!

Ведь старше на тринадцать лет

Её он был: братишка взрослый,

Могучий, крепкий, сильный, рослый,

Заботливый, как мать с отцом,

С добрейшим сердцем и умом

Недюжим. Он любил сестрёнку,

Жену не менее любил —

Вот Бог семье и подарил

Дочурок. Что же, понемногу,

Как сёстры жили вместе, я

Поведаю. Чего, тая

Истории, сидеть, молчá —

Её давно начать пора.

***

Уайт. Ещё заря не встала,

А дружная сестриц семья

Давно в кровати не лежала,

Ведь перед трудным днём она

Купалась, волны рассекая,

И, ни на дюйм⁵ не отставая,

Головки параллельно две

Тихонько плыли по воде.

Вот чёрный волос с нежно-белым

И длинноносеньким лицом,

С глазами карими — то Мэри

Была. А младшая её

Сестрёнка Элен, дома — Эли

(Так ласково её звала

Души не чаявшая Мэри) —

Необычайно белый длинный

Имела волос — вся в отца

Девица белизной пошла.

Считала Мэри очень милым,

Что личико сестрички всё,

Как свинка, розовое; щёки —

Мягки, как булочки, пышны.

Глаза лазурные, как море,

Полны добра, любви, покоя.

Всё время вместе сёстры. Им

Так хорошо друг другом рядом,

Плыли, смеялися вдвоём,

Болтали всё о том о сём,

Светились счастием, как надо.

— Ах, Мэри, как же хорошо

С тобой мне… — счастливо вздохнула

Элен. — А мне-то как с тобой

Прекрасно, — Мэри улыбнулась, —

Белёк розовощёкий мой. —

В воде остановилась Мэри

После чудесных этих слов. —

Иди ко мне, моя любовь, —

Она сказала и, для Эли

Расставив ручки, улыбалась,

А Элен, сладко хохоча,

К груди сестрёночки прижалась.

— С тобой мы лучшая семья, —

Шепнула Мэри, — Ты да я… —

Шепнула Элен, положила

Сестричке голову на грудь.

— Я никого так не любила…

Всегда счастливой, Эли, будь, —

Шуршала Мэри, Элен гладя

По белоснежной голове, —

Тебя, мой ангелочек, ради

Придут на пир сегодня все… —

А что за пир? Был день рожденья

Элéн⁶ двадцатый. Уже та

От Мэри ласки, поздравленья,

Подарки приняла с утра:

Блокнотик (Элен ведь писала

В свободные часы стихи),

Картину — долго создавала

Мэри её, изобразив

На ней сестру в лазурном платье,

С пером сидящей за столом,

Чуть-чуть склонившись над листом,

Почти заполненным, в тетради.

Взгляд дамы мудрость выражает

И вдохновенье, глубину

Явлений, что изображает

В стихах творительница. (Ту

Картину девочки закрепят

В гостиной на стене потом).

Уже рассвет. Настало время

Идти сестричкам в милый дом.

Они до берега доплыли

(Заплыли очень далеко)

И грациозно выходили

Из вод. Припухлость животков,

Округлось, глубину пупков

И грудей пышность сквозь луч слабый

Рассвета хорошо видны.

(Сестрёнки голышом и спали —

Тельца всегда так закаляли.)

Слегка обтёрлися они,

Халаты завязали. Вялый

Подул на лица ветерок.

— Ну что, мой маленький цветок, —

Сказала Мэри милой младшей

(На восемь старше Мэри лет), —

Позавтракаем и обед

Успеем приготовить, даже

Чуть по хозяйству. — Да да да, —

Кивнула Элен. Здесь всегда

Была хозяйкой главной Мэри,

Главой их маленькой семьи.

Во всём ей подчинялась Эли

И не жалела ей любви.

На голову и шею ниже,

Идя, смотрела Эли вверх

На Мэри. Никого нет ближе!

Сестрёночка роднее всех!

Шли, их купанье обсуждая,

— Эх, хорошо на день бодрит! —

Элен воскликнула. — Свежит!

— Тебе вода — среда родная,

Мы обе плаваем легко.

— Спасибо папочке за то,

Что научил нас плавать. Если

Он был сейчас бы, Мэри, жив,

Не пал бы в том ужасном месте

Под Ватерлоо⁷. Погубил

Напалеон людей так много,

Невинных вовсе ведь ни в чём…

— Ну вот и в гроб ему дорога.

Тиран заслуживает то,

Что стало с этим корсиканцем.

Должно наказано быть зло!

— Да, Мэри. Как никто, согласна.

Отец Британьей не одною

Был, как ты помнишь, увлечён.

Античное любил ведь он.

А там, как помним мы, такое…

Что человек уметь обязан

Всё, что возможно: и стрелять,

И плавать, и читать, писать…

— Вот то-то мы с тобою разом

И научилися всему:

И фехтовать, писать и плавать,

И рисовать, и быть в дому

Хозяйками… Да, Эли, надо

В сей жизни многое уметь,

Чтоб в ней, как надо преуспеть… —

Шёл разговор… Вот заблестели

Сестричек фермы и сады

На солнце утреннем. Имели

Всего в достатке, в самом деле,

Две баронессы. Здесь росли

Клубника, груши, апельсины,

Цвёл чудный яблоневый сад,

Кусты черники и малины,

Красавцы-персики и сливы,

И ежевика у девчат

Цвела в теплицах; и томаты,

Арбузы с дынями росли

В теплицах; лук, морковка и

Огурчики. Здесь, как солдаты

В строю, курятники стояли,

Стояли ульи, полны пчёл,

Красавцы-гуси гоготали

В загонах, утки; кто пришёл —

Услышал дружное мычанье

Коров и блеянье овец,

Галденье индюков… Отец

И доченьки внесли старанья —

Так что из этого всего

Не вышло только-то чего!

Сестрички вафли выпекали,

Варили вкусные сыры,

С беконом, рыбой, индюками,

Гусиной печенью, мозгами,

Курятиною пироги

Пекли; пекли они печенье

Да булочки «для вдохновенья»

(Так Элен часто говорит),

Фруктово-ягодный пирог;

Из ягод делали варенья;

Из молока — ещё творóг,

Помимо сыра, получался,

Перья гусей — в подушки шли

(На фабриках уже они

Производились); создавался

Фруктово-ягодный компот,

Из ягод, фруктов выжимались

И соки⁸. Печка не уснёт! —

Ведь в ней и торты выпекались:

Чизкейк медовый, нежный торт

Фруктовый, торт морковный. Это

На рынки, в магазины шло

Уайта, Хэмпшира и Кента⁹.

Да, было там поставщиков

И фермеров довольно. Всё же

То, что лавсдотеровских рук,

Хоть продавалось подороже,

Но качественней было, друг.

А пёс сестёр могучий чёрный

По кличке грозной Чёрный Клык

Всё охранял вот это бойко —

Чужой, не смей сюда идти!

***

Сестрицы в дом зашли, и Элен

С улыбкой Мэри говорит:

— Всё приготовить мы успеем.

Ангел поэзии летит.

На кухне подожди немного,

Стишок я быстро запишу.