Страстная пятница
Надо идти… Не до края — до срока.
Надо идти… Не от страха — но к свету.
Смерть не итог, обусловленный сметой.
Надо идти, не торгуя дорогу
В лавках заёмных, в беспутных лабазах.
Просто идти, не взыскуя удобной
Доли. Идти не за правдой, но к дому,
К светлому дому. Идти, погибая
Тысячу раз меркантильным рассудком,
Тысячу раз умирая напрасным
Разумом. Большей не будет награды,
Чем полоса проницающей сумрак
Судной тропы… Не по воле — по Вере!
В чуткий рассвет, в милосердные дали,
Внемля призыву любви первозданной,
Не под крылом, но за ангелом вербным —
Надо идти…
Да и нет
Так сложилось, и так сошлось…
Путь предписан, и я — не волен.
И сума, и тюрьма, и войны,
И своё и чужое зло —
Мне отмерены на весах
Кем-то свыше. И кто-то свыше —
Ставит вехи, заслоны, вышки,
Цели правит и аки псарь
Гонит стаю тревожных слов,
Дел моих по земной юдоли.
Путь предписан, и я — не волен.
Так сложилось, и так сошлось…
Всё от Бога. Восход. Закат.
День — от Бога, и ночь — от Бога.
Но в лукавстве твоя тревога,
И в бесстыдстве твоя строка.
Бог не складывает пути.
Бог не сводит врата и души.
Не вменяй человечий ужас
Богу. Белый аль чёрный стих
Ты себе позволяешь сам.
Сам свою волочишь дорогу.
А у Бога… А что у Бога?
«Да» и «нет» — на простых весах…
Если поверю, что чёрен свет…
Если поверю, что чёрен свет,
Благостен зверь, а убийца свят,
Если признаю, что правда — бред,
Праведность — ложь, а молитва — яд,
Если позволю во храме грех,
Если приму, что антихрист прав,
Если, безумствуя, Божий крест
Брошу, а Веру рассею в прах —
Рыскать мне псом по чужой земле.
Рыскать мне жалким, гонимым псом,
Грызть до скончания пёсьих лет
Жутко и жадно чужой кусок,
И в небесах, что чужих чужей,
В истовых ливнях высоких гроз
Не различить никогда уже
Маминых слёз…
Мама
Даты и сроки не знают пощады.
В детском вопросе не грубость, но жалость:
«Скажешь ли ты, возвращаясь к началу,
Скажешь ли ты — я когда-то был счастлив
Там, на земле?..» Пахнет белой палатой
Память. Чернеет на фоне больничной
Белой стены острый профиль. Молитвой
Держится пульс, и дыханием слабым
Теплятся белые губы. Я верю.
Верю и жду. В тишине сокровенной
Льется в тебя сквозь пронзённую вену
Веры моей чистота и безмерность…
Было. Из осени поздней, метельной
Ты возвращалась смиренно и кротко
К нам. И дрожала нетленной искрою
Божья Любовь в оживающем теле.
Было. Огромное вечное небо
Маминых глаз обняло без остатка
Душу мою. Ты спросила устало
Теплого чая и белого хлеба.
Сидя в подушках, ты грела в ладонях
Руки мои. И витали над нами
Ангелы… Было. Сжимается память
До упований — недельных, недолгих…
Даты и сроки не знают пощады.
В детском вопросе не грубость, но жалость:
«Скажешь ли ты, возвращаясь к началу,
Скажешь ли ты — я когда-то был счастлив
Там… На земле?..»
Не ищите вашей Вере оправданий…
Не ищите вашей Вере оправданий!
И доказывать Пришествие не тщитесь!
Жемчуг вымечен, разбросан и раздарен,
Бог спасен и не нуждается в защите!
Не кладите вашу Веру мерным грузом
На весы напрасных споров и дискуссий!
Ваша Вера — синева бескрайней грусти,
Светлой грусти над распятым Иисусом.
Ваша Вера — чистый снег дороги дальней,
Белый полог над страной обетованной…
Не ищите вашей Вере оправданий —
И Она и вы ни в чём не виноваты!
Упущенная выгода
Не спеши, купчина. Отдышись…
Все корысти — тлен и суета.
Всяких выгод значимей — гроши
За Иудин поцелуй Христа.
Всякой мзды ценнее — перезвон
Тридцати серебряных монет,
И барыш за Господа — резон,
Всех иных весомей и прочней.
Отдышись, купчина. Оглядись…
Золотые горы в закромах
Супротив умения гвоздить
Руки Божьи — безотрадный прах.
Ничего не значащая пыль —
Блеск и пышность банковских темниц
Против счастья крикнуть из толпы
Радостно и истово: «Распни!»
Оглядись, купчина — ты купил
Всех и вся и всех и вся продал:
Мать, отца, родительских могил
Тишину, молитвенную даль.
Но… Спаситель выдан для креста —
Не тобой! Он продан — не тобой!
Плачь, купчина — длань твоя пуста,
И душа пуста. Взирает Бог
Справедливый на тебя…
Денежка
К примеру — малая денежка
Лежит в дорожной пыли.
Пустяк, по сути — безделица,
А вот, гляди-ка, болит
И плачет тоненько-тоненько
Нутро… Казалось бы — пшик,
Почти незримая толика
Потерь бродяжьей души,
Почти незначимый, крошечный
Ущерб скитальческих дней.
Но в малой денежке брошенной
Родное чудится мне…
Зажму в ладони сиротскую
Судьбу, одну на двоих,
И на оплаканной росами
Заре задумаю стих:
О чистых, праведных россыпях
Любви в исходе пути.
Прости дела наши, Господи…
Слова и мысли, прости…
Я вижу
Я вижу странное — на христианских
Костях, потворствуя толпе слепцов,
Порок юродствует в безумном танце,
И блуд актерствует, сокрыв лицо.
Вновь, исповедуя чужие догмы,
В угоду площади хрипит трибун,
И вор под знаменем идеи вздорной
Вновь словом краденым зовет на бунт.
Червь черной зависти снедает волю
К сопротивлению призывам: грабь!
Я вижу страшное — вновь режут волки
Овец беспомощных у входа в Храм.
Грех лжесвидетельства вновь ставит веху
В пустыне совести, и мы, стыда
В душе не ведая, Святую Веру
На поругание спешим отдать.
Вновь тонет праведность в песках зыбучих
Всеотрицания. Вновь ангел зла
На обезглавленных церквях беззвучно
Бьет в безъязыкие колокола…
Я вижу…
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.