Бесплатный фрагмент - Последний пенсионер (сборник рассказов)

Последний пенсионер

Сегодня искал скобы для степлера и в одной их коробок увидел конверт, а в нем — фотография отца. На черно-белом снимке стоит молодой человек в кожаной куртке на фоне сруба с железной крышей, улыбается. Фото мне передал троюродный брат папы, получается, и мой родственник, Юрий Васильевич Конеев. Да вы, наверно, слышали о нем. Его история прогремела на всю страну четыре года назад. С легкой руки журналистов его прозвали «Последний пенсионер». Живет он в деревне Захаровка Самарской области. Той деревни давно нет на карте — сгинула с тысячами других. Жители разъехались, другие спились и умерли, и остался только Юрий Васильевич. Вот о нем я и хочу вам рассказать.

Четыре года назад, это был вечер после работы, в телефоне прочел заметку. Глаз зацепился за громкий заголовок «В Самарской области последний пенсионер Захаровки остался без света». На подъезде к заброшенной деревне упала старая береза и перерубила линию электропередачи. В итоге пенсионер восьмидесяти семи лет Юрий Конеев, который там живет один, лишился электричества.

«Странно — подумал я, — однофамилец. А еще из той же области, в которой родился мой отец. Да и название деревни вроде знакомое». Папа умер за два года до этих событий. Я позвонил его брату, который жил во Владивостоке. От него узнал, что Юрий Конеев наш родственник.

Сам по себе я человек тяжелый на подъем, но тут решил: надо ехать. Что-то кольнуло внутри, подцепило крючком за краешек души, и я не мог поступить иначе. Поговорил с женой, показал ей заметку. Позвонил начальнику и договорился на двухдневную отлучку — форс-мажор как-никак. А дела обещал доделать удаленно на выходных — работа позволяет. Сходил в магазин, купил нехитрых гостинцев. И на следующий день утром выехал из Москвы в сторону Самары.

Дело было в конце октября. Снег еще не выпал, но погода стояла холодная, неприветливая. Сначала из Москвы тянулась двухполосная дорога. Но вскоре она перешла в однополоску. Пейзажи были чудесные: представьте себе серое небо, трасса огибает леса и поля. Когда проезжаешь сквозь полосы деревьев по краям дороги, то желтые и оранжевые листья набегают на машину, и кажется, что попал в сказку. Я думал о бренности бытия, об умершем отце, и сердце щемило от боли и тревоги, но при этом я радовался, что все еще могу что-то чувствовать, как в юности, когда моим планам и мечтам ничто и никто не мешал, и казалось, что впереди прекрасная и долгая, как бесконечность, жизнь.

Деревни Захаровка не было на карте в навигаторе, но родственник из Владивостока посоветовал держать курс на село Алешкино, а там местные подскажут. Так я и поступил. Быстро доехать не получилось. На полпути попал в неприятную историю — на трассу выбежало стадо коров, и мне пришлось съехать в кювет, чтобы не врезаться. Подъем оказался крутым. И я сначала ловил грузовик, чтобы он меня вытащил. А потом долго возился с передним бампером, который от удара повис на соплях. Благо, я всегда вожу с собой стяжки и скотч. От работы на холоде руки закоченели, я продрог и проголодался. Доехал до заправки. Посидел, выпил кофе с пирожками и немного согрелся. Вышел — а уже вечер. К тому времени я проехал только шестьсот километров из почти тысячи. В общем, решил заночевать прямо в машине рядом с заправкой, а рано утром ехать дальше.

Бортовой компьютер показывал плюс три градуса. Спал плохо. То и дело просыпался, чтобы включить мотор и согреться. Как только забрезжил рассвет, вышел из машины, сделал легкую зарядку, затем сходил на заправку, попросил полусонную девушку-продавца налить большой стакан кофе с молоком, взял в дорогу десяток пирожков с капустой, с мясом, с повидлом, — и поехал. Остальные четыреста километров проехал довольно бойко и в первом часу дня добрался до Алешкино. Село небольшое — две улицы на семьдесят домов каждая. При въезде стоит обитая бежевым пластиковым сайдингом церковка. Я въехал в деревню и остановился возле одного из домов. В «Жигули» складывал сумки мужчина лет пятидесяти. Я вышел из машины и поприветствовал.

— Здравствуйте! А как мне добраться до Захаровки? У меня там родственник живет. Конеев Юрий, может знаете такого? Отец тут родился и рос. А Юрий его брат троюродный.

— Как не знать! Знаю! Юрий Васильевич, он с моей мамой на элеваторе работал. А сейчас в Захаровке один живет, сердце его там осталось. Бывает в наш магазин приходит за продуктами. Я минут через десять в Сосновку поеду к матери, могу вас проводить. Подождете? Может молока? У меня корова своя, могу угостить.

Я вежливо отказался. От деревенского молока у меня нехорошие позывы в животе. Моя жена любительница, часто покупает у соседей, когда мы едем к ее маме — а я не переношу.

Сел в машину и начал ждать. На кроссовке увидел большого красного клеща. Этого еще хватало! Открыл дверь, вышел, смахнул насекомое, осмотрел ноги. Из пассажирской двери достал пшикалку «Защита от клещей и комаров для детей». Потряс — полная. Спасибо жене! Всегда, когда едем на дачу или к ее маме, берем пару флаконов. Облил себя вонючей жидкостью с головы до ног. Прокашлялся.

— А клещи у нас повсеместно. Но уже сходят. Вы к нам летом приезжайте — покормите их, — сказал сосед и улыбнулся, — ну я готов ехать! За мной езжайте, а на перекрестке я остановлюсь и покажу, куда свернуть. Меня, кстати, Иван зовут.

— Костя, — представился я, — в интернете пишут, что в Захаровке света нет, провод оборвался.

— Да. Там авария серьезная. Власти сначала не хотели вопрос решать — деревня заброшенная по документам. А после того, как в нашей местной газете написали и потом новость перепечатали в Москве, сам губернатор распорядился подключить свет. Провода вчера починили. И должны вскоре работники приехать деревья спилить, чтобы нового обрыва не было. Деревьями там все заросло, они гниют и падают.

— А я как раз приехал, думал родственнику помочь. А получается, зря приехал.

— Ну как зря! Вас же отец здесь родился. Вот и увидите откуда истоки! Юрий Васильевич, может, что любопытное расскажет.

«Жигуль» со свистом завелся, из трубы повалил белый дым. Я отъехал немного назад, чтобы дать место для выезда. Иван лихо вырулил задом и ударил по газам. Я — за ним. Дорога в селе была не асфальтирована. И я переключил печку в режим «Обдув воздуха из салона». Деревенский воздух это, конечно хорошо, но вот глотать деревенскую пыль я был не настроен.

Выехали на проселочную дорогу. Слева — поля с посажеными деревьями в два-три ряда, справа — сплошная стена лиственного леса и по обочине — деревянные старые столбы с проводами.

«Жигуль» прибавил хода. Дорога была накатанная, ровная. Стрелка спидометра подходила к «80». Я специально подотстал от Ивана: пыль стояла страшная.

Через пару километров «Жигуль» остановился у развилки. Дорога шла по посадкам дальше, а вправо прямиком в лес вела заросшая травой кишка. Туда же уходили провода — видимо про их обрыв писали в интернете.

— Ну вот и все! Я дальше прямо поеду. А вам направо. Я ездил к Юре пару месяцев назад. Потихоньку и вы проедите на вашей пузотерке. Ну, до встречи! Передавайте от меня привет! Прокофьев моя фамилия. Иван Прокофьев!

Дверь «Жигуленка» с шумом захлопнулась, мотор взревел, задние колеса прокрутились, из-под них взметнулся песок — и машина полетела вперед, оставляя столб серой пыли. Я смотрел, как она медленно оседает, отчего воздух становится прозрачным, чистым.

Сел в машину и повернул. Дорога была сносная — Иван не обманул. Только кусты и высокая трава слишком близко росли по краям да деревья недружелюбно свесили лапы, пытаясь достать до крыши. Я ехал как можно медленней, чтобы не поцарапать бока и не словить днищем кочку. Минут через десять дорога начала расширяться. Показался первый дом, согбенный, с покосившимся крыльцом и сгнившим порогом. Маленькие окна были целы, остеклены.

Поехал дальше. По левую и правую руку стояли деревянные дома, преимущественно срубы, но были и из досок, краска отцвела, железные крыши покрылись ржавчиной. Улица шла метров на триста вглубь. В конце нее был тупик и лес.

Меня встретили жирные гуси и большой откормленный рыжий кот. Он выпрямил хвост и что-то орал на своем кошачьем. Заглушил мотор и посигналил. Вышел из машины. Воздух был влажным, свежим, не таким, как в Алешкино. Отчетливо пахло деревней: перегноем, навозом, сеном, травой, деревьями. Запах был сильный, настойчивый.

Последний дом был добротным, видно было, что за ним ухаживали — железная крыша была недавно выкрашена в зеленую краску, порог обновлен, а забор — свежий. Из-за дома вышел хозяин. Похоже, с огорода. Это был невысокий худой старик в шапке-ушанке, сером тулупе, синих штанах на ватине, резиновых до колен сапогах.

— Здравствуйте, чем могу помочь? — спросил он. Старик снял с забора тряпку и вытер руки.

— Юрий Васильевич? — спросил я, и после того, как собеседник кивнул, протянул руку, — меня зовут Константин. Я ваш родственник. Мой отец Александр Конеев ваш троюродный брат. Я прочитал, что у вас свет отключился, и приехал, чтобы помочь. Но вот выяснилось, что уже свет дали… Мне Иван Прокофьев из Алешкино все рассказал, он вам привет передает… Да я заехал просто по пути. Я из Самары в Москву еду, в командировке был.

Я соврал, потому что не хотел стеснять хозяина.

— Ну проходи в дом, родственник! Как отец поживает? Он же младше меня на двенадцать лет. Я его нянчил.

— Похоронили два года назад. Сердце.

— Ай-ай-ай, — покачал головой хозяин, — давно я его не видел. Лет двадцать он сюда не приезжал. Все хотел родительский дом восстановить. А к дому твоего отца мы сходим. От него только фундамент остался. Его наш родственничек Сергей с женушкой-грымзой продали за копейки… Сруб хороший был… А я не смог им помешать.

Я вытащил из багажника сумку с гостинцами, которые купил вечером до отъезда. За обитой войлоком дверью располагалась небольшая кухонка. Низкие потолки заставили пригнуться. Мебель была неприхотливая — старый шкаф с микроволновкой и электрочайником, ручной умывальник, советский холодильник, стол с клеенкой и два деревянных крашеных стула, которым было на вид лет пятьдесят.

— Я здесь родился, я здесь умру. А проблему газетчики раздули. Без света я могу спокойно жить. Радио есть на батарейках. Пенсия у меня хорошая по местным меркам, на все хватает. Да и не нужно мне ничего, огород свой, яйца и мясо свои. Хлеб пеку в русской печке. Договорился с хозяином магазина в Алешкино, раз в месяц мне завозят крупы и муку. А по мелочи я сам хожу — мне в радость прогуляться до магазина да и для здоровья полезно.

Сели за стол. Я достал из сумки рыбные консервы, фрукты, орехи, сок, котелку копченой колбасы, сыр, печенье. Поставил водку и вино.

— А я не пью, — сказал Юрий Васильевич и улыбнулся, — в свое время отпился. Могу пригубить за компанию. Раньше страшно пил. Знаешь что такое корытный самогон? Вот нагнали его. Я беру трехлитровую банку и еду на тракторе поле пахать. Выпью прямо из банки грамм триста и пашу час-другой, потом повторяю. И так до вечера. А к вечеру и банка пустая уже. Вот так и пропивал здоровье. Глупый был — все пьют, а я что же?

— Да и я пить не могу, за рулем. Ненадолго заехал. Пару часиков погощу — и в путь.

— Тогда оставь. Раз подарок. Водка она и на растирку пригодится. А вино я с водой как сок потягивать буду. Все развлечение старику!

— Ой, у меня же еще целый пакет пирожков с заправки. Сейчас принесу, а то пропадут! — спохватился я.

— Да зачем нам пирожки покупные! У меня пирог с капустой и яйцами, с утра приготовил. Теплый в печке стоит.

Юрий Васильевич помыл руку в умывальнике, обтер вафельным белым полотенцем и ушел в соседнюю комнату. Я последовал его примеру и тоже вымыл руки.

Родственник вернулся счастливый — в руках держал чугунную сковороду с румяным пирогом.

— С утра я уже его начал, так что, дорогой гость, не обессудь!

Поставил сковороду на деревянную подставку, достал из ящика шкафа нож и отрезал два больших куска. Аромат был чудесный. Рот наполнился слюной.

— Бери, ешь! — сказал Юрий Васильевич.

Я взял кусок теплого пирога, поднес угол ко рту и смачно откусил.

— Такого вкусного пирога ты, наверно не ел! — озвучил мои мысли старик. Он включил электрический чайник. И достал две нарядные красивые чашки их шкафа.

Я буквально проглотил пирог. Аппетит только начинал разыгрываться. И видя мою прыть Юрий Васильевич отрезал еще.

— Я тебе с собой дам продуктов деревенских. Яйца, патиссоны, тыкву. Такой тыквы ты в своей Москве не купишь! Сладкая, как мед. И еще гусь в морозилке лежит. Довезешь? В войлок заверну, не растает!

Я покачал головой.

— Да не надо ничего. Зачем? Вам нужней!

— Да что же я, родственникам гостинца собрать не могу?! Я пенсионер, а не нищий! Не возражай!

Юрий Васильевич посмотрел в мое лицо. Он был явно оскорблен моим отказом брать продукты. Я поспешил взять свои слова назад.

— Конечно, конечно! Я возьму! И яйца, и гуся! А тыкву жена любит, она из нее суп-пюре со сливками и сельдереем варит… Такой вкусный.

— Ладно, ешь и пойдем на улицу, я тебе покажу деревню. Пруд засохший, который мечтаю восстановить. Ну и посмотришь на то место, где родился и вырос твой отец. А ты знаешь, что в том доме и ты младенцем гостил? Твоя мать не рассказывала эту историю? Сейчас, погоди. За альбомом схожу. Ты ешь, ешь! Подкрепись!

Старик ушел и вскоре вернулся с большим старинным альбомом. В нем были приклеены желтыми уголками, которые нужно было облизать, фотографии, преимущественно черно-белые. Но были и цветные.

— Вот смотри. Это я. Это прадед твой, Сергей. Это твой отец с машинкой… — перечислял Юрий Васильевич. А вот смотри, это фото твоего отца уже после техникума. Он как раз на фоне отчего дома стоит.

Старик осторожно вытащил фото из уголков и передал мне.

— Возьми на память. Где-то у меня конверты с почты были. Поищу в серванте.

Я кивнул, взял фото, сдвинул крошки от пирога в сторону и положил фотографию на уголок стола.

Вышли на улицу, и Юрий Васильевич повел меня показывать свои владения.

— Вот это дом Пантелейши. Дети уехали, а сама она умерла от водянки. А здесь моя первая любовь жила, Маша Петляева, она сама предложила лишить ее девственности в лесу, позвала гулять, легла в траву, ноги раздвинула. А я не знал, что делать, и хочется, и колется… В общем, помню, все в крови было.

— А как же разговоры, что раньше до брака ни-ни? — удивился я.

— Да ерунда это все, — махнул рукой старик.

Мы подходили к каждому дому, я заглядывал внутрь, а пенсионер комментировал. Почти везде полы были сняты. В некоторых окнах лежала новогодняя вата с игрушками между рамами — примета советского времени. Старик где-то откопал старую деревянную лопату и показал мне. Потом у крыльца у одного из домов нашел искусно вырезанную из дерева звездочку. Красная краска почти вся слезла, остатки выцвели, но звездочка была еще красивой — ее только обновить.

— Вот такие фигурки мы сами, дети, делали, — сказал родственник, — гляжу на нее и почему-то вспоминаю, как мы в детстве решили пир устроить с ребятами. Поймали у Пантелейши курицу, голову ей открутили и жарили в посадках. Потом нас пороли…

Пошли дальше. Под ногами хрустели сучья, которые нападали со старых деревьев.

— Захаровка началась с двух домов братьев Матвеевых. После того, как крестьянам дали вольную в 1861 году, два брата Степан да Дмитрий образовали здесь поселение. Постепенно деревня разрослась до сорока домов. Раньше здесь были две параллельные улицы. А между ними — пруд. А вот и он. Мы здесь купались и рыбу ловили.

Пенсионер показал на низину, в которой были насыпаны листья, трава, росли деревня. Если не знать, что здесь раньше был большой пруд, то и не догадаешься.

Старик свернул с дороги и пошел прямиком в чащу. Я — за ним, опасаясь клещей. Вскоре вышли на руины домов. Сквозь деревья виднелись остовы разрушенных печей, тут и там под ногами валялись кирпичи и камни с ошметками раствора.

— А вот и дом твоего отца. Отчий дом, от которого мало что осталось, — Юрий Васильевич показал на коробку фундамента из красного кирпича, — а вот тут росла красная смородина, вкусная, тут был колодец с журавлем, трубу выкопали, а яму засыпали.

Было волнительно стоять здесь, на том же месте, где было сделано то фото. Да, время не щадит никого. Вчера ты был, а сегодня тебя нет.

— Так, я говорю, ты здесь уже побывал однажды! Мама твоего отца рано умерла. И папа женился второй раз. Новая жена оказалась ведьмой. Первым делом выпотрошила сундуки прежней хозяйки, продала тряпки и утварь. А мужа спаивала, он вскоре стал совсем плох. Вот тогда твой папа и твоя мама приехали сюда, в этот самый дом. Ты еще в пеленках был, кричал страшно. Переночевали ночь, все поняли, и твоя мама так за тебя испугалась, что потребовала уезжать, боялась, что ведьма погубит. Твой отец решил забрать своего папу с собой. Старик был плох, умирал. И вот папка твой нанял машину, «Газончик», и в одеяле повез отца до Сызрани, где вы тогда жили… Мамка твоя и ты ехали в кабине, а он с отцом — в кузове. А ведьма та осталась и жила еще несколько лет. Потом куда-то пропала.

Так мы ходили по руинам. Здесь жили, любили, растили детей наши предки. Многих уже нет на свете. Умерли. Тяжелое чувство не покидало меня, я хоть и радовался сердцем, что приоткрыл завесу и заглянул в прошлое, ушедшее, родное, но одновременно и печалился. Прошлое связано с настоящим незримой нитью, которая, если приложить усилия, отзывается в твоей душе. И вот сейчас я держу в руках черно-белое фото отца на фоне отчего дома. И чувствую, что я живой. Просто хотел поделиться с вами сокровенным, дорогим сердцу.

Останутся наши следы

— Александр, дело плохо, у вашего тела рак головного мозга. Оно скоро умрет. Четвертая стадия — неоперабельная.

— Сколько осталось, доктор?

— Три-четыре недели. Настоятельно рекомендую обновиться в ближайшие несколько дней, а лучше завтра. Я вколю нужные лекарства, но риск слишком велик, уж вы не откладывайте… Месяц назад проверка не выявила болезнь — в вашем возрасте бывает, что опухоль развивается молниеносно.

— Я так привык к этому телу, что уже не знаю, а стоит ли его дальше менять. Может хватит, закончим на этом?

— Это не мне решать.

Александр — стопятидесятилетний старик с гладким лицом и провалившимися в череп глазами, невысокий, худой, в белой майке, черных джинсах, белых носках и синих кроссовках. В затененное окно били жаркие лучи Альфы Центавра «a». Ее меньший брат с литерой «b» прятался за спиной, он ждал своего часа, чтобы вступить в игру и раскалить атмосферу с восьмидесяти пяти до ста тридцати градусов по Цельсию. В кабинете стояла прохлада, Александр чувствовал, как ноги и душа мерзли, а голова кружилась. Пациент и доктор сидели на стульях напротив друг друга, их колени почти касались. Правой рукой доктор опирался на стеклянный стол, на котором лежал инъекционный пистолет.

— Протяните руку! — сказал доктор.

Александр вытащил из кармана джинс правую руку с золотым обручальным кольцом на безымянном пальце и положил на колени сидящего напротив доктора.

— Холодная! — доктор взял руку пациента левой рукой, правой — пистолет со стола и вколол Александру в запястье инъекцию.

Старик откинулся на спинку стула, закрыл глаза и глубоко вдохнул. Калейдоскоп чувств охватил тело. Будто нектар попал в кровь и наполнял органы жизненной силой, а душу — сладострастной негой.

Через час Александр сидел в большом кресле в кабинете своего начальника — замдиректора корпорации «Октополюс».

— Михаил, отпустил бы ты меня. Сил совсем нет. Душу выворачивают страдания. Я не хочу дальше продолжать кататься на этой бессмысленной карусели.

— Эх, Саша, Сашенька! У тебя контракт!

Михаил, высокий красивый двадцатисемилетний мужчина с короткой бородой, в красной рубашке и синих джинсах, коричневых кедах, стоял у панорамного окна во всю стену и смотрел на снующие друг за другом грузовые автолеты. Мужчина провел рукой в воздухе и перед ним появился экран с документом.

— Пожалуйста, контракт. Ты подписал своей ЭЦП. Пятьсот восемь земных лет назад. Договор действует тысячу лет. Так что время не пришло. Я понимаю, что все это тебе в тягость. Ты же рефлексирующий идиот! Каким был пятьсот лет назад, таким и остался. Мир изменился, а ты нет, Саша! Но ты хороший техник-физик. Нет, я так не могу на сухую!

Раздвижная дверь плавно отъехала, и в кабинет впарил робот-бармен. Это была высокая тумбочка-экран с двумя руками-манипуляторами. Шторка с видео идущих по полю жирафов на животе робота съехала вниз, обнажив бар с различными закусками: блины, колбасы, сыры, рыба красная, икра, орехи, шоколад. Продукты были поделены на порции, разложены по тонким пластмассовым тарелкам, обтянуты пленкой. Михаил облизнулся.

— Водки хочу! Давай сто пятьдесят! За твое, Александр, здоровье!

Бармен соединил указательный и большой пальцы на левом манипуляторе. Из образовавшегося кольца выдавился сверхтонкий прозрачный стакан на двести миллилитров. Робот занес над стаканом указательный палец правой руки, из него полилась жидкость.

Михаил протянул руку и взял наполненный стакан, повернулся к окну, выдохнул, большими глотками выпил и задержал на несколько секунд дыхание. На глазах выступили слезы. Жизнь снова наполнялась смыслом и хотя бы на миг можно было забыть о рутине.

— Только обед. Пожалел бы печень. Меняешь тела как перчатки, — Александр поворачивал кресло то влево, то вправо.

— А ты думаешь, я просто так пью? Может я не меньше тебя хочу прекратить эти дни сурка! Только алкоголь и спасает… И заметь, мы одни и те же диалоги ведем с тобой сотни лет. По кругу! И каждый раз по новой! Ты их не помнишь, а я записываю в дневник и перечитываю! Это же… Представь себе Дракулу, вампира, которого заперли в стальном гробу. Гроб обмотали цепями и закопали под сосенкой. И вот Дракула лежит в полной темноте со своими мыслями в голове. Год лежит, два лежит. Сотни лет лежит, тысячи! Вот также и мы с тобой. Да-да, не ты один! Я тоже заперт в этом гробу. Весь наш проклятый мир — заколоченный гроб. И выход только один!

На этих словах Михаил щелкнул пальцами. Панорамное окно выключило улицу. Потолок усилил яркость освещения.

— Вот видишь, я щелкаю пальцами. И прошу вслух робота налить мне водки. Хотя подтверждать действиями мысли не требуется. А почему я так делаю? Да потому что мне тоже, как и тебе, все это не нравится! Но я приспособился. Да, пью. Да, каждый день! Приходится. Тоска гложет. И тоже, как и тебе, хочется на Землю. Мечтаю погулять по лесу, а не по этим пластмассовым коридорам! Но я терплю. И ты потерпи. Меньше пяти сотен земных лет осталось! Закончится контракт, — и гудбай на Землю! А мне ведь тоже скоро тело менять. Печенка не выдерживает. Да и мозг плохо соображать стал, доктор говорит, нейронные связи рвутся.

Михаил протянул стакан роботу.

— Капни еще грамм сто что ли…

Александр поднял голову и посмотрел на Михаила.

— А ведь это не доктор нас принимает. Доктора так не говорят! Это участливая машина, которую запрограммировали отрабатывать шаблонные эмоции. Вроде и правильные слова говорит, и верная мимика на лице и теле, и руки теплые, и шутит. Но это не человек, — проговорил Александр.

Михаил выпил новую порцию водки, скривил влажный рот и схватил протянутый барменом жирный горячий блин с икрой. Стал его, обжигая губы, с жадностью есть.

— Как же вкусно! После водочки, а! Ты бы выпил. Пятьдесят грамм! Ну или вина хлебни. У нашей компании великая миссия, великая цель! Планета сама себя не терраформирует. Надо работать! Доктор прислал сообщение, что завтра на двенадцать назначен твой переезд. Попрощайся со стариком и выбери на этот раз нормальное тело. Пару месяцев назад как раз пришла интересная партия с Земли.

Позже Александр лежал на кушетке в своем номере и смотрел на темно-синий потолок-экран, по которому плавали скаты. Пятьсот восемь лет назад, в 2671 земном году, он подписал контракт, который навсегда изменил его жизнь. По договору он, тридцатитрехлетний инженер-технолог, должен был улететь на экзопланету Зидал в созвездии Центавра и проводить ее терраформацию, которая должна завершиться к 3671 году.

Александр — воспитанник коммуны, отца и матери не знал. Он решил, что контракт даст ему новые возможности. Во-первых, работодатель по договору обязуется обеспечить ему бесплатные тела на весь срок действия контракта. Во-вторых, полет на другую планету — это приключение, которое далеко не каждый на Земле может себе позволить. И в-третьих, это, конечно, деньги. За тысячу лет набегала приличная сумма, которой хватит еще на две тысячи лет безбедной жизни с обновлением тел.

Новая технология замены тела начала применяться в 24 веке. А к 2671 году это была обыденность и можно сказать рутина. Но, конечно, для тех, у кого есть деньги. Теперь богачи могли есть и пить в свое удовольствие, болезни им были не страшны. А как только тело приходило в негодность, его меняли. Процесс проходил быстро и безболезненно. Сначала человек выбирал по каталогу тело, общаться было нельзя. Потом клиент и тело ложились на кушетки, как правило в разных кабинетах, врач надевал на головы специальные шлемы — а дальше было дело за технологиями. Сверхмощный квантовый компьютер перекачивал информацию с нейронов головного мозга пациента в новый мозг. Это было не копирование, а именно перекачивание.

Самый интересный вопрос в том, откуда брали тела. К 24 веку мировое объединенное правительство полностью контролировало жизнь граждан, науку и корпорации. И ни о какой подпольной организации «для пересадки души» речи быть не могло. Правительство разработало специальный закон под номером 169 600, так называемый «Кодекс пересадки», по которому любой гражданин мог заключить контракт на продажу или жертвование тела. Обычно такие контракты подписывали бедняки, чтобы обеспечить семью, но были и прожигатели жизни, которые заключали контракт с отсрочкой, гуляли на всю катушку (с учетом ограничений, который накладывал договор), а потом их тело занимал другой. Были и жертвователи, а также самоубийцы и те, кому просто хотелось испытать что-то новое, пусть и в последний раз.

В 24 веке не было религий. Только наука правила умами. Все люди так или иначе знали, что жизнь конечна, а значит, получается, бессмысленна. И поэтому неважно, когда ты умрешь — завтра или через тысячу лет — конец будет один.

Сейчас Александр думал обо всем этом и в который раз прокручивал мысли о бренности и бессмысленности человеческой жизни. Нет, конечно, можно как его начальник Михаил раз в десять лет выбирать молодое тело, насиловать его, пока чувства новы и рецепторы не притупились, а затем менять на новое. Но кроме тела есть же еще человеческая душа, так сказать внутреннее «я», которое живет хоть и не в отрыве от тела, но все же играет самостоятельную роль, тоскует, страдает. Да, пусть это все химические реакции в мозгу. Пусть! Но ощущение-то никуда не деваются, чувства, хоть и объясненные наукой, существуют на самом деле.

— Я все забыл. Все. Только какие-то обрывки. Как я в детстве гладил кота, как убивал пауков камнем, как упал с лестницы и сломал ногу. Только эти три воспоминания. А может это не воспоминания, а сны? Я живу одним днем. Одним днем, — думал вслух Александр, — и это обручальное кольцо на пальце… Я не помню, почему я решил оставить его!

Александр проснулся в семь утра. Почувствовал сухость во рту. На потолке высветился каталог с девятью мужчинами. Под каждым фото была краткая справка: возраст, рост, вес, цвет глаз. Ни имен, ни профессии… Это были проверенные врачами, здоровые мужчины, которые добровольно за плату согласились стереть личность с мозга.

Александр стал листать анкеты одну за другой и остановился на самом молодом двадцатидвухлетнем человеке. «Если не я, то Михаил заберет это тело и лет через семь выбросит», — подумал Александр.

В двенадцать часов Александр пришел в кабинет доктора. Две кушетки были готовы принять пациентов. За окном-экраном горели звезды и уличные фонари подсвечивали мокрую дорогу, по которой торопливо шли люди, кутаясь в куртки. Картинка была живая, будто настоящая, и если не знать, что это все фантазии искусственного разума, то невольно веришь, что за окном Земля.

— Александр, ложитесь на правую кушетку, — скомандовал доктор.

Александр сел на кушетку, развернулся и лег на спину. Доктор одел на голову пациента шлем и попросил не вертеть головой. Александр повернул глаза вправо и увидел, как между кушетками опустилась ширма-экран, по которой на фоне голубого неба плыли белые кудрявые облака в виде львов, слонов, бегемотов. Врач вколол в запястье инъекцию. Заиграла расслабляющая музыка.

Сквозь дрему Александр слышал — а может ему это приснилось — как в кабинет кто-то зашел. А дальше — как в небытие. Рубиновые волны накрыли одна за другой.

— Я не хочу умирать.

— А я не хочу жить!

Через три часа Александр открыл газа, повернул голову сначала вправо, затем влево. Слева от него на кушетке лежало накрытое простыней старое тело. Из-под белой ткани торчала старческая рука с обручальным кольцом на безымянном пальце.

Доктор снял с нового тела Александра шлем.

— Теперь вы здоровы, Александр! Рак четвертой стадии вам не страшен, — сказал доктор и улыбнулся.

Александр сел на кушетку и еще раз посмотрел на обручальное кольцо.

— Я, пожалуй, заберу колечко. Я без него как голый! Столько лет носил! — сказал Александр, — оно принадлежало этому человеку, но не думаю, что он расстроится, если я продолжу носить…

— О, этого не может быть, дорогой Александр! По протоколу люди для пересадки прилетают без личных вещей. Только работники корпорации вправе взять в полет что-то с Земли.

— Тогда чье это кольцо?

— Не знаю! Но готов предположить, что ваше!

Александр встал с кушетки, взял в левую руку правую руку бывшего себя и попытался правой рукой снять кольцо с пальца. Но оно крепко держалось, словно вросло в плоть.

Доктор мягко положил левую руку на плечо Александра.

— Ничего, ничего. Я принесу вам. Не беспокойтесь.

Александр повернул голову и посмотрел в лицо андроида.

В глазах Александра стояли слезы. Настоящие соленые слезы, но не от горькой водки или едкого дыма, а от чувства — не мысли, чувства — что эта жизнь, какой бы долгой она ни была, бессмысленна, беспощадна.

Брат мой Васька

Дошкольные годы я каждое лето проводил в деревне у бабушки. А со мной двоюродный брат Васька. Мы были настоящими друзьями. И много пережили вместе.

Воспоминания потускнели, но некоторые моменты остались в памяти навсегда.

Наступало последнее лето перед школой. В конце мая, когда уже пора было собираться к бабушке, мне позвонил двоюродный брат:

— Слышь, Петька, у нас тут оборотни по Тамбову бегают. Айда к бабуле, я уже тут.

На следующий день отец отвез меня на «Копейке» к бабушке в деревню под Тамбовом.

Васька радостно встретил меня, и мы первым делом полезли на чердак сарая. Там стояли две раскладушки, а между ними — шина от легковой машины, на которую мы положили кусок фанеры.

Когда я плюхнулся на раскладушку, и потревоженная пыль заставила меня чихнуть, Васька сказал:

— Давай в этот раз копить на сгущенку! Она шестнадцать копеек стоит: я видел, когда ходил в магазин с бабушкой.

— А давай! — радостно ответил я, потому что я тоже любил сгущенку, но лакомился ее только в орешках. В чистом виде она мне никогда не доставалась.

— Тогда поедем сегодня на озеро. Сосед сказал, что там электрики обрезали провода. Нам немного надо, чтобы на банку хватило, — прошептал Васька.

— А как мы залезем на столб? — также шепотом спросил я.

— Лестницу возьмем.

По ночам мы часто спали в своем убежище на чердаке. И в эту ночь остались там же, предупредив бабушку. Она накормила нас щами, и мы отправились наверх обдумывать дерзкий план.

В полночь мы взяли лестницу, сцепили велики паровозиком и тронулись. Но не проехали и пяти метров, как Васька упал и потянул меня следом.

Тогда я предложил везти лестницу по очереди. Я взял ее в правую руку и даже проехал так метров десять. Но ноша оказалась слишком тяжелая, рука ослабла и опустилась. Лестница попала в педаль, и велосипед полетел в одну сторону, а я в другую. От педали отлетел кусок, и на рычаге осталась только половинка педали.

Мы подумали, что быстрее идти, чем ехать, погрузили лестницу на два велосипеда и таким паровозиком пошли вперед. Озеро находилось в двух километрах от дома, за полем.

Светила полная луна. Она озаряла бледным желтым светом заросшее травой поле, сквозь которое по грунтовой дороге нам предстояло пройти к озеру.

Вдруг я вспомнил про оборотней и мне стало жутко. Но я решил, что этот путь мы должны пройти, хоть и было страшно. В кармане куртки я нащупал открывашку для бутылок, которую взял на случай нападения оборотней. А у Васьки были с собой пассатижи для перекусывания проводов. Тоже чем не оружие?

— Вась, а ты уверен, что оборотни сейчас в Тамбове? — прошептал я.

— Да. Мне Мишка сказал. Точняк говорит, по телеку слышал, — объяснил Васька.

— Чё-то как-то страшно, — признался я.

— Да ладно, не ссы, они детей не трогают. Я в кино видел, они только взрослых едят.

Вдруг мы услышали ревущие моторы автомобилей.

— Прячемся, — скомандовал Васька.

Мы быстро свернули с грунтовой дороги в поле, отошли метров тридцать, кинули велосипеды и лестницу и притаились. Хотя мы стояли на четвереньках, трава едва скрывала наши макушки.

Три автомобиля остановились прямо напротив нас. Из машин вышли мужчины. Они начали оживленно разговаривать на повышенных тонах. Смысл их разговора я уже не помню, но в какой-то момент почувствовал животный страх. Я лег на землю и прошептал другу:

— Если они нас увидят, то могут убить, лучше ложись.

Но вместо этого Васька стал на колени, пригнулся, приспустил штаны и принялся мочиться…

Через несколько минут бандиты уехали, оставив за собой клубы пыли, которая потом долго оседала на дорогу. Мы решили вернуться домой, рассудив, что приключений на сегодня было достаточно.

Васька проснулся первый. Он толкнул меня в плечо и сказал, что бабушка вручила ему бидон для молока и деньги.

— Бабушка сказала, что на сдачу мы можем купить мороженое! — Васька светился от счастья.

Раньше карманных денег бабушка нам не давала, поэтому я был рад. Но вместо пломбира мы пошли и купили сгущенку. Целую банку. Сразу есть не стали, а отнесли в «штаб» на чердаке.

Вечером после поливки огорода мы поднялись в «штаб», чтобы открыть наше сокровище. Васька держал, а я, высунув от напряжения язык, резал вкривь и вкось открывашкой «от оборотней». В итоге кое-как открыли, отогнули крышку и принялись по очереди пить вязкое сладкое молоко, давясь и закашливаясь.

В тот вечер мы поняли, что если съесть слишком много сгущенки за раз, в горле становится горько. Тогда мы наелись ее на всю жизнь и ночью от радости не спали.

— Я соврал, что бабушка дала нам деньги на мороженое, — вдруг признался Васька, — я из ее кошелька вытащил шестнадцать копеек. Как на душе тоскливо-то.

Я приподнялся на локте и взглянул в сторону брата. Васька лежал, отвернувшись к стене, так ему было стыдно.

— А давай вернем, — предложил я, пытаясь поддержать Ваську, — вот накопаем меди на свалке, сдадим и вернем. Мне папа говорил, ее по двадцать рублей принимают.

Васька повернулся ко мне, и в свете фонарика я увидел, что он улыбается, вытирая рукавом распухший от слез нос. Он плакал, до того переживал из-за своего поступка.

— А может пойдем и выкопаем клад, — хлюпнув, сказал брат, — бабушка говорила, что где-то на огороде золотые монеты закопаны с войны.

— Ну вот! Найдем их и вернем деньги! — радостно воскликнул я.

— Тогда давай у соседа в малине копать. Он и не заметит в этих зарослях, — сказал Васька.

Мы осторожно, стараясь не греметь, вытащили из сарая лопаты и пошли к соседям копать яму.

Сладкая сгущенка придала нам сил, и мы копали, пока деревенские петухи не начали кукарекать. Когда до заветного клада оставалось совсем чуть-чуть, мимо малинника прошел сосед Евгений Петрович. Он шел в сортир и точно не ожидал в пять утра увидеть кладокопателей.

— Что вы тут делаете? — спросил ошарашенный Евгений Петрович.

— Да вот, ключи потеряли от сарая, ищем, — бодро ответил я.

Удивительно, но бредовое оправдание сработало. И в обед сосед ходил спрашивать у бабушки, а правда ли мы потеряли ключи.

Ох, и влетело нам тогда! Да еще бабушка заставила извиниться и закопать яму. Вечером, дуя на мозоли на ладонях, мы твердо решили отомстить противному соседу.

В ближайший жаркий день, когда Евгений Петрович мылся в душе, который был спарен с туалетом, мы подкрались со стороны того самого малинника, и Васька защелкнул наружный шпингалет.

Вредный сосед оказался надежно заперт, а мы с братом хлопнулись ладонями. Евгений Петрович подергал дверь с той стороны и закричал противным голосом:

— Я вас вижу! Откройте по-хорошему, сорванцы, я всё забуду.

— Не откроем. Ты нас накажешь, — выкрикнул Васька.

— Не накажу.

— Накажешь, мы знаем, — сказал я.

Сосед откуда-то достал гвоздь и начал медленно отковыривать шпингалет. Васька вдруг присел и прошептал, что у него скрутило живот. Брат убежал в наш туалет, я же словно оторопел и с замиранием сердца остался следить, как Евгений Петрович орудует гвоздем.

Наконец шпингалет сдался, дверь распахнулась, и Евгений Петрович с криком «Бля!» погнался за мной. Я добежал до нашей калитки и упал в повороте, на лету получив под зад увесистый пендель. Добивать меня сосед не стал, за что ему огромное спасибо.

Поквитавшись со мной, Евгений Петрович ринулся к туалету, в котором сидел Васька. Сосед дернул дверь — и вырвал засов с корнем. Перед ним предстал Васька без штанов. В руках у брата была туалетная бумага.

— Дяденька, не бейте, я какаю, — прошептал Васька.

— Ну ты и засранец! — закричал Евгений Петрович и захлопнул дверь.

А с соседом мы потом подружились. Даже медь и алюминий вместе добывать на свалку ездили. Однажды поехали все втроем, и Евгений Петрович попытался нас обогнать на выезде в проулок. Но не рассчитал поворот и на полной скорости врезался в изгородь из ежевики. Появился с великом в поводу, громко матерясь и потирая исколотую задницу. По усатому лицу текла кровь.

Еще тем летом мы соорудили из двух камер от Камаза настоящий плот. Делался он просто: две накачанные камеры, между ними две длинных доски, а на доски поперек — короткие дощечки. Доски сделали разборные, мы их не сбивали, а каждый раз связывали веревками. А чтобы конструкция хорошо держалась, пропилили в досках углубления для веревок.

Когда плот был готов, мы решили испытать его на рыбалке. Делать было это лучше всего ночью. Васька утверждал, что именно ночью клев самый лучший. А в центре озера — так вообще караси по локоть.

В полночь, когда вся деревня уже спала, мы крадучись вышли за калитку. Доски привязали к великам, а на себя надели накачанные камеры.

— Боженька, спаси и сохрани, — Васька перекрестился, поцеловал нательный крестик, и мы поехали.

Испытания плота прошли на ура. Мы доплыли до центра озера и видели, как плескаются рыбы, но ни одной так и не поймали.

Однажды мы с Васькой ехали днем по деревенской дороге, подрезая друг друга и показывая факи. В какой-то момент нам посигналил сзади мужик на «Девятке». Васька тормознул, и машина въехала в заднее колесо велика.

Из «Девятки» вышел толстый дядька и погнался за Васькой. Брат так испугался, что слез с велика и побежал с ним в сторону ближайшего дома.

Мужик из «Девятки» догнал Ваську и поставил ногу на спицы велосипеда.

— Сейчас сломаю колесо, — сказал мужик.

— Дяденька, это мы не вам, — закричал я, приближаясь к ним, изо всех сил налегая на педали.

Я был уверен, что мужик сердится за наши факи, которые он принял на свой счет.

Все хорошее когда-нибудь кончается. Кончилось и последнее наше с Васькой лето перед школой. В конце августа родители решили забрать меня на несколько дней раньше, чем Ваську. Надо было готовиться к школе.

За мной приехал отец на нашей неизменной «Копейке». Перед отъездом Васька повел меня показать секретное место. Он объяснил, что здесь спрятан эликсир бессмертия, надо только раскопать его и выпить.

Мы принялись искать этот самый эликсир в куче мусора, но так и не нашли. И тогда я уехал с отцом, а Васька долго смотрел нам вслед, прижавшись к бабушкиному плечу.

С Васькой я увиделся через два месяца на похоронах бабушки. Стоя у гроба я думал о смерти и мечтал никогда не становиться взрослым, а грустный Васька сказал, что она умерла потому, что мы не вернули ей шестнадцать копеек.

С Васькой мы потом виделись только на днях рождениях, а лето вместе уже не проводили. Ведь после смерти бабушки присматривать в деревне за нами было некому.

Прошли годы. Васька женился, развелся, спился и умер. Когда его хоронили, я не мог сдержать слез, ведь вместе с ним я хоронил свое детство.

Дом бабушки достался нашей семье по наследству, но мы там почти не бывали. После смерти отца я решил туда съездить.

Сосед Евгений Петрович умер, утонув пьяным в ванной. Это мне рассказала соседка Антонина Ивановна, которая вышла на звук моей машины. Чувства переполнили меня. Вот и старый сарай, а рядом груша, на которую мы лазили с Васькой. Сейчас дерево уже не казалось большим, как в детстве.

Я вошел в сарай и по лестнице поднялся на чердак. Две раскладушки — слева моя, а справа — Васькина — по-прежнему стояли на своих местах, словно все еще ждали нас. На корточках, потому что крыша казалась как будто ниже, чем в детстве, я подошел к нашему «штабу» и лег на раскладушку. В воздухе плясала пыль, свет пробивался сквозь маленькие окна чердака. Я осмотрелся и увидел коробку из-под обуви под Васькиной раскладушкой.

Открыл коробку и увидел черно-белую фотографию, которую сделал мой отец, когда нам было по пять лет. На фото у бочек для полива огорода мы стояли, обнявшись: я и мой Васька. В руках брат держал огромный кабачок — наш урожай, который мы все лето поливали. Мы — два брата — были счастливы. Мы улыбались, и это фото в ту минуту казалось мне самым дорогим, отчего сердце забилось с надрывом.

В той же коробке я нашел завернутый в газету пузырек из-под лекарства с резиновой крышечкой. На дне пузырька были следы от какой-то жидкости. На газете Васька нацарапал печатными буквами: «Для бессмертия».

Васька, уже поздно говорить — ты все равно не услышишь. Ты лежишь в могиле.

Детство кончилось, мы редко встречались с тобой, но знай: ты в моем сердце навсегда.

Покойся с миром, брат. И прости, что тот эликсир бессмертия мы с тобой так и не выпили.

Железная дорога от Деда Мороза для мальчика Толи

Жил да был мальчик Толя пяти лет. Перед Новым годом он написал Деду Морозу письмо, в котором попросил подарить ему железную дорогу. Да такую, чтобы поезд по ней сам ездил на батарейках, фарами светил и трубил «ту-ту».

Вскоре Дед Мороз получил письмо от Толи, прочел и вызвал по телефону верного помощника Снеговика.

В кабинет вошел Снеговик с морковкой вместо носа. В руке он держал огромный кожаный портфель. Снеговик кашлянул снежинками и сказал:

— Слушаю, шеф!

— Мне тут мальчик Толя письмо написал. Просит железную дорогу. Да не простую, а чтобы поезд по ней сам ездил на батарейках, фарами светил и трубил «ту-ту». Подарок большой, дорогой. Мы такие дарим только самым послушным детям. Ну что, заслужил мальчик Толя? — спросил Дед Мороз.

Дедушка сидел в красной шубе в огромном кресле из снега и льда. Пушистая борода доставала до большого дубового стола, на котором лежали письма ребят со всей планеты.

Снеговик открыл портфель, достал оттуда большую папку с надписью «Поведение детей в уходящем году» и начал листать, напевая:

«Белые снежинки

По небу летят.

Холодно зимою —

Таять не хотят.

Если в морозильник

Их не положить,

То тогда весною

Будут слезы лить».

— Так… Мальчик Толя. Вот, нашел. Не слушался, капризничал. Тайком от мамы ел сладкую сгущенку и конфеты, не убирал игрушки в ящик, отказывался по утрам кушать кашу, не хотел идти в садик, громко плакал, — прочитал Снеговик.

— Ай-ай-ай, какой нехороший мальчик! — вздохнул Дед Мороз, покачивая седой головой, на которой красовалась большая красная шапка с мишурой по краю, — такого можно и без подарка оставить. Но чтобы он не ревел у елки и не портил новогоднее настроение домашним, так и быть, давай подарим маленькую машинку, у которой даже двери не открываются.

— Красную или синюю? — спросил Снеговик. Ему было жаль несносного мальчика, и он в снежной душе надеялся, что Дед Мороз сжалится и подарит красную машинку. Но старый волшебник был непреклонен.

— Синюю! Красную не заслужил. Ты же знаешь: я не люблю, когда ребенок просит подарок и при этом не делает ничего взамен, — сказал, нахмурив густые брови Дед Мороз.

— Ладно, пойду на фабрику игрушек и отыщу синюю машинку, у которой двери не открываются, — сказал Снеговик. Он развернулся на левой пятке-льдинке и вышел из кабинета.

Дед Мороз был добрый волшебник. И он совсем не хотел расстраивать Толю. Но порядок есть порядок — если ребенок хорошо себя ведет, слушается родителей, не капризничает понапрасну, то получает тот подарок, который попросит. А если нет, то Дед Мороз отдает со склада невостребованные другими детьми игрушки.

— Ну что же, пора читать следующее письмо, — сказал Дед Мороз.

Он взял белый конверт с надписью на обороте печатными неровными буквами «Дедушке Морозу на Дальний Север от девочки Маши шести лет».

— Так. Девочку Машу помню. Это же сестра мальчика Толи. В том году я подарил ей большую куклу, у которой открываются и закрываются глаза, и которая, когда ее наклоняешь, поет веселые песенки. Интересно, что в этом году попросит? Девочка хорошая, послушная, никакие игрушки для нее не пожалею!

Дед Мороз распечатал конверт, достал сложенный лист тетради в клетку, развернул и прочел:

«Здравствуй дорогой Дедушка Мороз! Спасибо тебе за куклу, которую ты подарил мне на тот Новый год. Я ее назвала Полина, она спит со мной. Я слушаю перед сном ее песенки и быстро засыпаю. В этом году я хочу большого белого медведя с черным носом, чтобы он был выше меня. Мой рост — 108 сантиметров. С нетерпением жду подарка!».

— Вот Маша хорошая девочка! И рост свой указала, чтобы я не мучился и не искал в справочнике. Пожалуй, попрошу Снеговика подобрать ей белого медведя с черным носом, да большого-пребольшого, как говорится, на вырост.

Наступил Новый год, часы пробили полночь. Толя и Маша съели по куску сладкого торта с розочками и поднялись на второй этаж в спальню. Мама поцеловала детей и пожелала им спокойно ночи.

— Скорее засыпайте, чтобы завтра встать пораньше и найти под елкой подарки! — сказала мама, вышла из комнаты и закрыла дверь.

Наступила темнота, только тонкая полоска света пробивалась из-под двери.

— Я попросил у Деда Мороза подарить мне железную дорогу, да такую замечательную, чтобы поезд по ней сам ездил на батарейках, фарами светил и трубил «ту-ту». А ты что пожелала? — спросил Толя, кутаясь в одеяло.

— Что ты, что ты! Нельзя называть загаданный подарок! Ну теперь не видать тебе железной дороги! Что ты наделал! — прошептала Маша, обнимая куклу, которую Дед Мороз подарил ей на прошлый Новый год.

Глаза Толи наполнились слезами. Слова сестры его расстроили. Уж ей-то Дед Мороз подарит то, что она хочет, раз она умеет держать рот на замке! И задумал Толя спрятаться в зале и дождаться Деда Мороза, чтобы потребовать от него поезд.

Он дождался, пока сестра засопит, слез с кровати и на цыпочках подошел к двери. Осторожно открыл и вышел на лестничную площадку. Как же было празднично и красиво! Внизу, в зале, переливалась красными, синими, зелеными и желтыми огнями елка. Лесная красавица была украшена стеклянными шарами, плюшевыми зверюшками и шоколадными конфетами на нитках. Дождик и разноцветная мишура свисали с веток. На верхушке горела красная пятиконечная звезда. Комната была наполнена магическим светом. Отблески огней плясали по потолку. Пахло хвоей и мандаринами.

Толя спустился по лестнице вниз, схватил с дивана подушку и одеяло и спрятался за елкой. Мальчик удобно сел на подушку, а одеялом укрылся, оставив щелочку, чтобы подглядывать.

Вдруг входная дверь бесшумно отворилась, и в залу вошел Снеговик. Он был укутан в длинную шубу, на ногах были надеты валенки. Все для того, чтобы не начать таять.

— Никого нет, заходи, Дедушка! — громким шепотом сказал Снеговик.

С замиранием сердца Толя смотрел в щелочку одеяла. Да что тут говорить! Сам Дед Мороз пожаловал. Многие ли дети его видели? А он увидит! Потом соседскому мальчику Саше будет что рассказать!

В залу вошел Дед Мороз в праздничной красной шубе с белым воротником. За спиной добрый волшебник нес огромный синий мешок с подарками. Мешок был украшен серебряными снежинками. В правой руке Дед Мороз держал волшебный посох.

— И все-таки жаль мне мальчика Толю! Будет горевать из-за того, что мы не подарили ему железную дорогу. Он так мечтал о поезде, который бы сам ездил по рельсам на батарейках, фарами светил и трубил «ту-ту», — сказал опечаленный Снеговик.

— Ну что поделаешь! Не заслужил. Плохо себя вел, не слушался маму, втайне от нее ел сгущенку и конфеты, в садик не хотел идти, игрушки в коробку не убирал, — перечислил прегрешения мальчика Дед Мороз. Дедушка тоже, как и Снеговик, переживал за Толю, но не мог ничего поделать — правила есть правила. И если всем непослушным детям дарить то, что они хотят, это же никаких подарков не хватит!

Снеговик сел на диван и включил телевизор. Он решил немного отдохнуть и перещелкнул на канал, по которому показывали полярное сияние.

Дед Мороз поставил мешок у елки и начал доставать подарки.

— Вот с черным носом белый мишка, которого просила Маша. Она хорошо себя вела целый год, поэтому ей достается самый лучший подарок. Ну а мальчику Толе я положу под елку синюю машинку, у которой даже двери не открываются. Если он будет в новом году хорошо себя вести, то я, конечно, в следующий раз подарю ему железную дорогу, да такую, чтобы поезд по ней сам ездил на батарейках, фарами светил и трубил «ту-ту», — сказал Дед Мороз.

Дедушка поставил подарки под елку и уже собрался уходить. Но увидел, что красная звезда на верхушке елки неровно висит.

— Непорядок. Надо поправить! Новый год все-таки, — сказал Дед Мороз, стукнул по полу волшебным посохом и начал подниматься по воздуху все выше и выше — и наконец мог достать до звезды.

Мальчик Толя улучил момент и кинулся к мешку с подарками. Он хотел найти железную дорогу. Ведь это несправедливо, что Дед Мороз лишил его долгожданной игрушки! А ждать еще целый год — это так долго!

Мешок оказался большой. В нем было много самых разных подарков. Самокаты, плюшевые зайчики, львята и мишки, кукольные домики, машинки, книги, познавательные игры — все то, что ждут ребята.

И вот, наконец, Толя увидел железную дорогу! На коробке было написано: «Мальчику Саше на Новый год». Толя схватил заветную игрушку и вернулся в свое убежище за елкой, накрылся одеялом. Мальчик радовался, думая, как ловко обманул самого Деда Мороза!

Дед Мороз закончил поправлять красную звезду, спустился по воздуху вниз, взял мешок и зашагал, довольный, к выходу. Снеговик выключил телевизор и вышел вслед за бородатым волшебником.

Толя вылез из укрытия и посмотрел в окно. На улице стояли серебряные сани, которые были запряжены семью оленями с ветвистыми золотыми рогами. Но Дед Мороз и Снеговик не пошли к саням, а направились по тропинке в соседний дом. Зашли и через минуту вышли оттуда. Дед Мороз качал головой. А Снеговик размахивал руками. Но вот Толя увидел, что волшебные гости снова направляются к его дому. Мальчик схватил коробку с железной дорогой и спрятался за елки в своем укрытии.

Дверь снова открылась, и в залу вошли взволнованный Снеговик и озадаченный Дед Мороз.

— Давай посмотрим под елкой, может перепутали подарки, — воскликнул добрый волшебник.

— У меня все записано! Не мог я ошибиться, не мог! Я сейчас расплачусь! — сказал Снеговик!

Гости вместе проверили подарки, которые лежали под елкой.

— Ну вот, все правильно. Белый мишка с черным носом для девочки Маши и синяя машинка, у которой даже двери не открываются, для непослушного мальчика Толи, — пробасил Снеговик, почесывая нос-морковку. Помощник Деда Мороза охрип от волнения. По его круглому лицу текли капли и падали на пол.

— Как нехорошо вышло! В этом году мальчик Саша останется без подарка. У меня все игрушки наперечет! Но что поделаешь, пора лететь к другим детям!

С этими словами Дед Мороз взвалил на спину синий мешок с подарками и вместе со Снеговиком вышел из дома. Мальчик Толя вылез из укрытия и подбежал к окну. Он увидел, как Дед Мороз и Снеговик сели в сани. Снеговик дернул вожжи, волшебные олени побежали по улице, повозка взлетела и вскоре скрылась в звездном небе.

Толя сел на диван, поставил на колени коробку с железной дорогой и начал ее рассматривать. На ней был нарисован красный поезд с большой трубой и желтыми фарами. На коробке было написано: «Игрушечный поезд с тремя вагонами. Звуковые эффекты. Световые эффекты. Рельсы. Можно проехать по известному маршруту, а можно придумать свой — необычный и увлекательный. Материал: пластмасса и металл. Работает от двух батареек». На коробке был приклеен стикер с надписью: «Мальчику Саше на Новый год».

Толя слез с дивана и прошел в коридор. Он встал на носочки и снял свою серую куртку с продетыми в рукава резинкой с варежками. Надел ботинки и шапку и вышел из дома. В руках он нес коробку с поездом.

На улице стояла тишина. Снег скрипел под ногами. Толя отнес коробку с подарком в дом к Саше и положил под елку. Затем вернулся к себе домой, снял ботинки, шапку и куртку, поднялся по лестнице в спальню, открыл дверь, зашел, забрался в кровать, укрылся одеялом и тут же заснул.

На следующий день Толя пошел в гости к Саше. И мальчики вместе играли в железную дорогу. Красный поезд на батарейках ездил по рельсам, фарами светил и трубил «ту-ту».

Черное и белое

Умер богач по имени Анвар и попал в Ад. Всю жизнь Анвар жил ради живота, слуг не жалел, ни одного доброго слова никто от него не слышал. Поэтому сам Дьявол взялся его мучить. Черти насадили Анвара на вертел и подвесили над большим костром. Дьявол велел самому сильному черту крутить вертел за ручку, а сам приговаривал:

— Вот ты, Анвар, жил на земле не по-божьи, ел вдоволь, спал всласть, а теперь в Аду я тебя наказываю за это, жарю на костре. А завтра я велю окунуть тебя в чан с кипятком. И так целую вечность буду над тобой издеваться всячески. Как тебе это нравится, Анвар?

У Анвара закружилась голова от постоянного верчения и начали припекать бока. Он кашлянул и заговорил:

— О владыка подземелья и король всех демонов! Не вели крутить, вели слово молвить! Есть у меня идея, как победить твоего врага — самого Бога! Выслушай меня!

От такой наглости Дьявол фыркнул, из его буйволиных губ брызнула слюна и потушила огонь под Анваром. Дьявол поднял руку, сделав знак черту прекратить крутить вертел.

— Ну хорошо, даю тебе минуту, говори! Но если за эту минуту ты не скажешь ничего дельного, то устрою тебе такие мученья, что ты забудешь свое имя. Прикажу слугам отрезать от твоего тела по кусочку — и так каждый день до бесконечности. Чем ближе к концу вечности, тем меньше будут кусочки, такую боль еще никто не знал. И мучениям твоим не будет конца.

Анвар был человеком хитрым и умным — поэтому и сколотил свое состояние. Он придумал, как стать слугой самого Дьявола:

— Как ты, наверно, знаешь, я прожил долгую жизнь. У меня было самое лучшее питье, самая лучшая еда, самые лучшие женщины. Только я все равно был несчастным, самого главного мне не доставало, чтобы всем этим насладиться — любви!

— Ближе к делу, смертный! — Дьявол топнул копытом, земля под Анваром треснула, и он с ужасом увидел, что из трещины сочится лава.

— Хорошо, хорошо, не кипятись! Так вот, одного мне не доставало — любви. А, как ты знаешь, ну по крайней мере так в Библии написано, а Библии нет основания не доверять, Бог есть любовь. Не будет любви, не будет и Бога. Понимаешь, к чему я клоню?

Дьявол задрал большую, как тыква, голову, обнажил лошадиные зубы и загоготал. Он смеялся три дня и три ночи, пока непонимающие ничего черти собирались со всех уголков ада и шли к господину, чтобы посмотреть на него. Неужели Дьявол сошел с ума? Кто станет теперь управлять Адом? И что делать с богачом Анваром, который все еще висит на вертеле? Зажечь под ним снова костер или пока не надо?

Наконец, на четвертый день Дьявол перестал гоготать. Он расправил мускулистые плечи, соединил подушечки большого и указательного пальца на правой руке и щелкнул. Анвар вмиг очутился подле него в халате, вышитом золотом, а раны от вертела зажили. Дьявол произнес:

— Анвар, ты показал свою мудрость. Назначаю тебя на должность советника. Мы с тобой разработаем и внедрим план, как уничтожить Бога навсегда. Ну что же, приступим!

В самом дальнем уголке Ада, куда даже сам Бог не мог проникнуть своим всевидящим оком, Дьявол открыл секретную лабораторию. Главным назначил Анвара. А доступ в лабораторию имели только самые проверенные черти, которые на деле доказали, перемучив тысячи душ, что они преданы господину.

Три тысячи лет Анвар с помощниками нагревал колбочки с разными веществами со всех концов света, но никак не мог изобрести волшебный элексир, который бы уничтожил любовь в сердцах людей. Тогда Дьявол решил отправить своего верного помощника Черта Чертовича в Рай, чтобы он добыл нужный ингредиент. Черт Чертович применил заклинание, превратился в ангела с белыми крыльями и полетел на небо прямиком в Рай. Там Черт Чертович дождался, пока Бог уйдет на обед, пробрался в его кабинет и украл секретный ингредиент под названием «Нелюбовь». Колба была только одна, поэтому важно было ее не разбить. Черт Чертович ощипал перья со спины и обернул в них сосуд, чтобы он не треснул.