Бесплатный фрагмент - Последние люди

«Вы, сегодня ещё оди*окие, вы, живущие вд*ли, вы, будете некогда наро*ом: от вас, избр*вших самих себя, должен произойти народ избр*нный и от него — *****человек»

Часть первая: «Семья-45»

Глава первая: «Уголок современного отдохновения»

Город, по всему видимо, с латинским (ещё не вымершим) именем Амордей — представлял собой некую плантацию технологий, высокоинтеллектуальных персон, являлся представителем тех немногих городов с хорошей «экологической ситуацией», нейтралитетом на политической и геополитической карте мира, собственными банками и даже платежными системами.

Амордей был расположен на восточном побережье Красного моря — в центре населенной людьми планеты. Климатические особенности данного региона, в виде умеренной температуры воздуха, позволяли не расходовать лишние средства на отопление жилых комплексов; расположение на побережье давало стабильные хорошие плоды в сельском хозяйстве, что неплохо повлияло на ускорение воплощения проекта «Amor Dei» начиная с 2032-го года, заканчивая 2045-м, когда было построено здание администрации, что знаменовало собой открытие города для «жителей Земли» (именно так именовались граждане данного субъекта — передовая политическая повестка). Амордей, — или в переводе с латинского «Любовь божья», — не являлся субъектом какой-либо страны, а имел собственное государство со своими законами, в том числе был независим даже от религий региона Красного моря. В том и была задумка проекта: полная самостоятельность в экономике, макроэкономике, политике и духовной жизни, что было сделано, скажем мягче, в обход характерных капиталистическому обществу 20-го века проблем, — где религия даёт ассоциацию с терроризмом, а экономическими показателями можно крутить мысли населения о том, почему работник в этом месяце заработал на 10% меньше (инфляция, падение рынка и, конечно же, обвал бирж). Амордей не был единственным самостоятельным городом.

Стоит сказать, что начиная с 2023-го года от рождества Христова, в моду вошло, по естественным причинам, считать: «страны и тем более уж большие мультинациональные образования вовсе и не нужны, ведь мир давно держится не на гигантах материков, а экономическими центрами — Нью-Йорк, Париж, Берлин, Москва, Пекин и другие». Вследствие этого мировое сообщество поддержало идею создания такого полиса, что хотя и не требовалось, зато выставило глав государств в хорошем свете, скажем, как не боящихся встретить такой вызов своей «державе», а то есть развеять национальные сомнения по нуждаемости в единстве субъектов страны.

Зато национальные сомнения присутствовали во внутриполитических властных кругах элит тех государств, что называть ещё не время. Для лиц без имён независимое государство Красного моря представлялось чуть-ли не как Исламский мир для Кабинета президента Джорджа Буша старшего, во время событий 11 сентября 2001-го года. И что уж говорить о рисках? Вспомнить только Афганистан, Ирак, Иран, Югославию… Украину… и станет ясно — граждане Амордея не из трусливых, не из способных бросить оружие перед пастью громадного внешнеполитического чудовища. И какое объяснение такому смелому явлению? — не берусь давать решительный ответ. Только вот стоит отметить, что практически 70% населения Амордея составляли мигрировавшие русские, покинувшие родину ещё до основания города, встретившиеся со всем известным военным альянсом и прогнавшие врага со стратегически важных территорий. Потенциал присутствовал. Присутствовали и природные ресурсы, которые и стали базисом экономики на момент основания и следующих десять лет жизнедеятельности и ведения внешней политики.

Только вот, как и любое государственное образование, имеющее своей основой постепенное развитие, — не обошлось и без внутренних конфликтов уже внутренних властных кругов. Вопреки привычной установке — к власти постепенно приближались в том числе и философские круги, но были лишь чем-то вроде системных советников… примерно как в средневековье… Поэтому не существовало даже в зародыше единой государственной идеологии, что представляло собой бомбу замедленного действия, причём ядерную. С другой стороны — нужна ли идеология? В эпоху то капиталистического верховенства псевдодемократии и истинной, идеальной по своей сути, системности и лояльности…

Глава вторая: «Уголок отдохновения современной личности»

Солнце, именно утреннее раннее солнце стало побудителем мотивации Пла́то вставать на половину часа раньше остальных (под «остальными» имеется ввиду его семья и ближайшее окружение), чем он чрезвычайно гордился, даже считал обязательным рекомендовать себя как помощника другим, как он говорил: «неосознанным личностям» в вопросах сна, гордился как именно своим достижением в «области духа» (не то, чтобы он преувеличивал привычку раннего пробуждения, скорее был склонен называть вещи такими именами). Ежеутренне Пла́то, как по расписанию, занимался чтением книг, интересующих его на данный момент тем, не обязательно научных, но что-то вроде философских, где он может поднять для себя проблему (ведь проблем, судя по всему, у него не было), как это наивно говорить, «мироздания»; возможно, здесь скрывалось ощущение «ничтожности существования» его самого, — как он о себе высказывался, но не придавал этому трагического и суицидального подтекста, что тем не менее вызывало подозрение у окружающих в его адекватности.

Даже, как-то раз, когда Плато был девятнадцатилетним подростком, с ним состоялся «серьезный разговор» от родителя с поддержкой остальных участников семьи: София, его мать, сделала замечание настрою своего сына в определении своего дальнейшего будущего, как сейчас всем говорят — карьеры (где ты будешь работать и жить следующие 20—50 лет), дала ему понять, что вещи первостепенной важности, кем бы ты не был, это пропитание и жильё, и уже явно стоит над этим задуматься, найти первую работу или подработку, с целью обрести первые навыки в заработке и ведении собственной бухгалтерии. Даже мы признаем, что это важно… и прочее… Но Плато, видя вмешательство в свою жизнь («жизненный путь», как он сам высказывался), отвергал такие и остальные «советы».

В этот летний вечер августа, — когда у природы «переходный период», а гражданин «отдыхает от отдыха», ставя перспективы на следующие времена года, — семья из 4-х человек находилась за обеденным столом (не значит, что обед был вечером, просто стол так обозначается). Каждый ужин состоял из каши на молоке, что было скорее полезной привычкой, чем целенаправленным питанием, ведь такая еда лучше усваивается после 8 часов и до пробуждения; из напитков были чай и морс на клюкве; Плато же более предпочитал чай как заключительный, горячий, кофеиносодержащий напиток в сутках — весь день он увлекался кофием из турки, ставя это себе как хобби и якобы разбираясь во вкусах.

София, держа в двух руках вилку и нож для масла говорила:

— Ты хоть высыпайся, а то выглядишь как зомби… на самом деле, не мучай себя.

— Если хотя бы раз я пропущу свои дела по чтению и письму, это обернётся последствиями, — отвечал Плато, допивая чай.

Мать, — сделав лицо непонимающего, но как бы находящегося «в теме» собеседника, — посмотрела сначала в левую сторону, а после вниз на тарелку с горячими бутербродами и оправдывалась:

— Я тебя не пытаюсь учить, а забочусь о тебе как могу, и не собираюсь вмешиваться в твою жизнь, но… кем ты будешь в дальнейшем — важный вопрос, тем более, как мешает здоровый сон твоим планам? или чем ты там занимаешься со своими книгами.

По выражению лица Плато, стало ясно, что ему явно не нравится как его воспринимают в своей среде. «Или чем ты там занимаешься» — по его мнению, несколько унижает его натуру, хоть сам и не может сказать, чем именно там на самом деле занимается. Он отвёл глаза в левую сторону и над чем-то задумался, как бы ввёл себя в состояние «ума», — некоторой медитации, при которой концентрация идёт непосредственно на мыслях и приносит с собой ощущения будто ты английский сыщик 19-го века на расследовании. Это и было его последним жестом в подобных разговорах, которые для него ничего полезного не несут; зато можно практиковаться в актерском мастерстве, постоянно ходя в маске «гения, которого не понимает остальной свет».

— Согласен, все понимаю, возьму на рассмотрение ваши (он отметил «ваши» потому, что хотя и говорила с ним одна София, тем не менее он подмечал общую энергетику, настроенную против него) замечания — сказал Плато, чуть приподняв левую часть губы, как бы мягко улыбаясь в ответ всей публике… возможно, чувствовавший себя исполнителем бессмертной классики в филармонии перед тысячью зрителей и слушателей, отодвинул из под себя деревянный стул с узорами древнерусской письменности, встал и ушел в свою комнату, закрыв дверь с надписью в самом центре — «Се Человек!».

Глава третья: «Академический и семейный расклад»

С первого ощущения может показаться, что обстановка в нашем семейном кругу далеко не лучшая, но если не брать во внимание Плато, самого младшего брата, а, например, пройтись по биографии Ари́сто, старшего, станет ясно, что ситуация сбалансированная, и более чем приемлема для хорошего развития ее участников.

Аристо родился в 2020-м году (на три года старше Плато) на территории нынешней России, в городе Астана, откуда вместе с семьёй сразу после получения им образования 9-ти классов мигрировал в Амордей по экономическим причинам. В 2038-м он защитил диплом на тему «Как душевные состояния влияют на экономическое положение отдельного человека по мнению философов античности» в Высшем Институте Психологии города Амордей (ВИПА). Закончил Аристо по оценкам за предметы средне, хотя это и не имело никакого отношения к его будущему, ведь институт не выпускал дипломов «разного цвета», и никто не мог выделиться успехами на фоне других, — защитил диплом — специалист готов, что не отменяло конкуренцию, а наоборот, по мнению администрации, создавало ее, продвигая людей в сферу независимо от их оценок в образовательном учреждении; — тем самым сфера наполняется новыми кадрами и всё зависит от отдельного человека, а не его бумажки. У него не было характерности бряцать своими знаниями, поэтому, как старший брат, он держал эту ситуацию и в семье, где и сложилось некое равноправие и толерантность к положению каждого его участника независимо от положения. Помимо имеющегося образования, как у всякого человека, не ставящего себе это достижение на первое, почётное место, Аристо любил читать, но, в отличии от Плато, любил чтение как женщину, — в меру и чтобы само к тебе шло, а не вопреки желанию и ради мрачных идей «познания ради познания», где отпадает всякий настрой заниматься этим, когда приходишь к точке смысла чтения в том, чтобы думать чужими мозгами, то есть мозгами автора, и отучаешься мыслить самостоятельно.

Это всё в совокупности и дало ему некий авторитет среди граждан Амордея из сообщества учёных личностей, что видели в Аристо будущее, за которое стоило бы побороться ему самому. Так, на одном из собраний общества «Скептики Амордея», Аристо выступил с речью, начинавшуюся так: «Если мы скептики, может, стоит уже поставить под вопрос необходимость существования нашего сообщества? — мы сидим здесь, извиняюсь, как помешавшиеся (хоть это и не портит общую картину) и уже месяц думаем о том, верна ли наша философия. Так уясните для себя, пока есть время, что в таком случае нас нужно распустить, а на наше место придет то, что следует, а если и не следует, то будет нам уроком… мы же не коммунисты…»

Последние слова очень обрадовали участников общества, и даже пианист, сидя за роялем в правом верхнем углу от сооружения для выступлений с речью, начал играть отрывок из 2-й венгерской рапсодии Ференца Листа. После чего практически единогласно было принято решение «Распустить сообщество „Скептики Амордея“ на неопределенный срок в связи с отсутствием актуальных целей и задач».

В остальное время Аристо подрабатывал в учреждении «Культурного центра имени Диониса» (КЦиД), следя за состоянием объектов музея, за что получал немногим больше 2-х аморов в сутки, за месяц которых хватало на проживание, оплату помещения собственных занятий (студия) и иногда подарки участникам семьи.

По внешности не было замечено, будто Аристо в чем-то нуждается, скорее полная удовлетворённость в связке с равнодушием выражалась на его лице, в походке и речи, — ходил он в медленном темпе, особенно разгуливая по городскому парку, что на фоне быстрых велосипедистов выглядело странно, но при том красиво. Речь вел слаженно, хотя и не было видно, будто он глубоко задумывается перед тем как ответить. Так, в день смерти его деда, а то есть в 18-ти летние Аристо и 15-ти летие Плато, сидя на студии он услышал звонок в дверь, открыв которую его встретил брат, белки глаз которого были красные, вероятнее всего от слёз, на что жест внимания был обращён, но комментариев не последовало.

— Привет, чем занимаешься? — начал Плато.

— Пасту… — сказал Аристо, немного зажмурив глаза.

— А и запаха совсем нет. — ответил гость, на что хозяин промолчал, наметившись смотреть на его ботинки и выглядывая на них следы капель грязи, из чего он решил, что брат его немного пробежался, а отсутствие отдышки объясняется тем, что он скорее всего остановился за сотню метров до студии и пошел далее пешим шагом.

— Я с чем пришел то… — продолжал он — дедушка умер, — после чего начал осуществлять попытки вглядеться Аристо в глаза.

— Это было предсказуемо, Плато, дед три месяца лежал с гепатитом в запущенной стадии, но, спасибо, что объявил.

Старший уже и сам начал вглядываться в глаза брата, ища эмоцию, которую он хочет достать из него. Он нанес ему удар в глаза взглядом «хищника», что Плато немедленно почувствовал и поспешил оправдаться:

— Понял. Ну ты приходи домой завтра, у нас будет собрание родственников, приедут даже из России.

— Мм, угу, — кратко выразил Аристо и пригласил Плато выпить чаю, что тот воспринял странным образом ужасно, — даже на лице его выразилась эмоция испуга, после чего он отказался и склонил все к тому, что ему необходимо как можно быстрее начать помогать семье с организацией похорон.

Похороны, кстати говоря, не носили уже маски религии, скорее были похожи на языческие обряды: на плетёную сборку из разных видов растений с впадиной ложили труп и пускали мертвеца на «лианах» по течению реки, которая проходила через искусственно выкопанную администрацией города пещеру, наполненную природным газом. В этой пещере стояли огне, — взрывчатоупорные будки, которые и принимали бывших живых людей, автоматически закрывались, в сооружение набирался газ, давалась искра и от трупа «живого места» не оставалось. Касательно участков для похорон по христианскому обычаю (погребение), — город даже не ставил такой вопрос на общее усмотрение, а все свободные территории уже были выделены на жилищные комплексы, частные дома, сельское хозяйство, фермы, промышленные сооружения, образовательные учреждения и так далее.

Легко заметить, что Аристо не совсем серьёзно относился к своему брату, но не потому, что так для себя решил, ведь Плато был из тех людей, которые не вызывают интереса и будто бы выкладывают своим видом о себе всё, теряя загадку личности, что при остром взгляде старшего брата сложно обходить стороной; тем не менее для Аристо это не было вопросом. К матери, Софии, он обращался «со своей мыслью», воспринимая её как уважаемого человека. Между собой у них была «почва для размышления», которая служила постоянной поддержкой того состояния обоих собеседников, при котором хочется выкладываться друг другу, ища все новую стратегию разговора.

Глава четвёртая: «Деды, отцы и дети»

В день смерти их деда, все родственники и близко знающие его друзья собрались в доме принадлежащей Софии, по ул. Им. В. Терешковой. Плато пришел со своей матерью и сестрой Санд, Аристо же явился на пятнадцать минут позже (объясняться за опоздание было плохой манерой). Остальные, а именно: супруга погибшего, мать Софии и бабушка ее детей Гипатия, друзья, а по большей части участники городского сообщества «Дионис против Апполона» ожидали уже за час до прибытия семьи.

Решение сделать общее собрание осуществила и предложила Гипатия, объясняя это тем, что ее супруг, во-первых, «довольно важная личность для города, сделавшая огромный вклад в развитие философии нашего времени», а во-вторых, «стоило бы отдать ему почести и считать своей обязанностью продолжать его дело». Когда все уже собрались за обеденным (а получается, что похоронным) столом, она начала:

— Я прожила с ним двадцать полных лет, и, как считаю, знаю его гораздо больше чем кто бы то ни был в его богатой духовной жизни… Но не будем об этом. Мы собрались здесь, чтобы я от своего лица дала всем наставления моего мужа, которые он не успел дать вам: мои внуки, его друзья, единомышленники, — она обошла взглядом всех присутствующих и заострила внимание на Плато, сидящем около своей матери и попивающим кофий из фарфорвой чашки, посмотрела ему в глаза и после этих десяти секунд молчания продолжила:

— Плато, я надеюсь ты, как самый одаренный из его наследников (не то, что остальные бездари, но ты выделяешься более), примешь на себя ответственность и возьмёшь бремя философского пути для продвижения тех идей, что унаследовал тебе твой дед. Думаю, всем известно, что наш Анаксимен Романович следовал пути разумного человека… гражданина! А его идеи были исключительно основаны на научном познании бытия, да как и должно быть принято…

Говоря вычурными словами, делая акцент на патетику были ожидаемо, что аудитория некоторым образом поменяется в лицах; положения тел, сидящих на деревянных классических стульях станут подобно виду «задумчивых студентов бакалавриата» — левая рука на столе, вторая готовая подняться для вежливой постановки возникшего вопроса по обсуждаемой теме, дабы не слыть просиживающими важные уроки получения одной из высшей степени образования.

Но обстановка была такая: единомышленники главного обсуждаемого лица со времени начала встречи занимались дегустацией всех сладостей со стола: торт «Наполеон», пирожное «Брауни», бутылка вина сорта Каберне Совиньон, — все это было приготовлено Софией и ее дочерью Санд, и что было не редкостью; на самом деле они обладали некоторым искусством гостеприимства, куда и входили рецепты данных шедевров, кроме вина, конечно же. Это отчётливо заметила Гипатия, и по ее лицу, как приметил про себя Аристо, было заметно «принятие» всей ситуации как само собой обыденной. Она сняла прозрачные очки с глаз и начала их вертеть пальцами на 180 градусов, перекидывая из руки в руку, после сделала выражение чуть улыбающейся дамы, а глаза смотрели в левую сторону — прямо на сервант, и могло показаться, что она в некотором раздумии. Все это произошло в течении пятнадцати секунд. Тут она лёгким движением направилась к объекту наблюдения, открыла его, протянула руку к подставке с двенадцатью бутылками алкогольных напитков не дешёвой стоимости, а вытащила ее уже в компании с коньяком Хеннеси.

Аристо, наблюдая как разворовывают семейную коллекцию дорогого алкоголя, начал замечать:

— Я бы попросил Вас, Гипатия… — но мать сказала ему на ухо одно слово: «молчи».

Старший сын проглотил ситуацию произошедшую с ними и слюну, как в знак внутреннего недовольства от такого отношения матери к какому бы то ни было положению супруги его деда. «Мы чего-то ждём от нее, добиваемся или же хотим получить» — подумал он про себя, а на лице его изобралось отвращение, будто бы его сейчас стошнит прямо под похоронный стол: щеки впали, а глаза чуть закрылись. Ему однозначно стало хуже. И в самом деле, если Плато был раним на духовное и интеллектуальное унижение, мог бы «разорваться» от таких положений, то Аристо испытывал то же самое, но терпения и сдержанности ему хватало.

Гипатия настаивала:

— Предлагаю выпить за великого человека, ведь кто, если не он? — впервые она обратила внимание всей публики, что даже единомышленники оторвались от дегустаций сладостей и смотрели на Гипатию серьезными глазами, которые недавно ещё были детские от вина.

Вдова взяла сначала свою рюмку, налила коньяк, после передала бутылку, и алкоголь заполнил все предназначенные для него ёмкости. Когда все начали пить и уже прислонили рюмку к верхней части подбородка, будто бы из ниоткуда поднялся со стула мужчина лет пятидесяти, с седыми, а точнее белоснежного оттенка волосами, в черной рубашке, заправленной в черные брюки натянутые кожаным ремнём. Он находился почти на краю стола, который был три метра длины на полтора метра ширины, то есть сидел отдельно от основной части гостей и родственников.

Поднявшись, он довольно уверенно стукнул дном рюмки с жидкостью по столу, но не пролил ни капли.

— Уважаемая Гипатия Романович, я Вас перебью… — Сказал он своим низким тоном, что перебило всё внимание на него. — … Я, как уважающий себя человек, да и вообще, я считаю, имею почтение во многих кругах, в том числе за границей… впитав, как мне кажется, неверное отношение к умершему со стороны его приближенных, не могу более терпеть ребячество с виду взрослых людей старого, культурного поколения. Именно ваше праздное любопытство склоняет меня к моему профессиональному любопытству, поэтому, я задам несколько вопросов, и уж извините, если чем обидно задену, но такова моя натура. Первый… — показал он своим толстым указательным пальцем с татуировкой морского якоря на сидящего за столом Плато, чем немного ввёл его в оцепенение, что тот даже перестал медитировать, — … если я тебя не научу — тебя никто не научит, поэтому смотри: я так понимаю, тебя назначают идейным наследником твоего деда, а значит, твоя жизнь якобы будет посвящена продолжению его деятельности (или ты так не считаешь? — говори сразу). Второе — если на то уж пошло, то, какого черта я перед собой вижу обычного, извиняюсь, «сопляка», строющего из себя больного гения, что в прежние времени были в моде, «вот-вот совершу открытие и всех удивлю»? (а я все вижу, пацанёнок) — сбрось эту ересь! И третье, не водись вокруг своей матери и сестры… Да хоть для начала сядь около меня, я тебе ещё позже добавлю.

Плато ощущал потерянность в данной ситуации, поэтому не мог принять решение: повиноваться или ждать следующего, более «решительного и грубого хода со стороны неизвестного ему человека» — как он подумал про себя, но, ход мыслей прервала его мать, сказав ему на ухо «иди, сядь с ним», чем привела в нормальное состояние испуганные глаза сына и успокоила горящие очи гостя.

Беловласый продолжил:

— Теперь ты… как тебя? — показал он пальцем на второго внука и по совместительству центрального лица данного мероприятия.

— Ари́сто, — ответила София.

— Аристо, хм… Прямо как Аристотель… Что ж, такое время, любите вы философов, особенно после начала строительства города и военной очистки Средиземноморья от НАТОвских противовоздушек, этим вы гордитесь, патриотизм, все прочее… Но не забывайте, чья эта заслуга — боевые товарищи добились вашей мирной жизни сейчас, не античные философы, а обычный солдат, которого заместо ваших Платонов, Аристотелей и Диогенов в лицо даже не знаете, — таким образом прокомментировал он имя старшего сына Софии, на что не последовало реакции участников семьи, но, помимо этого, всем на удивление, начали аплодировать единомышленники Анаксия Романовича, видимо, согласные с высказанным, попутно выкрикивая слова поддержки: «имеется такая проблема, имеется!», «есть над чем задуматься!», «требует общественного внимания!».

«Хлопанья» закончились через две минуты, и после того как образовалась полная тишина, — не считая звука нажатия клавиш на фортепиано, — в комнате за восточной стеной, не дававшей ранее признаки присутствие жизни; из чего следует, что скорее всего домашнее животное кошка запрыгнуло на музыкальный инструмент. «Грязный звук, один тон, ля-си, явно» — проговорил чуть различимым голосом Аристо.

Гость продолжал настаивать на своём уважаемом статусе:

— … А знаешь ли ты, как меня звать? Ведь я заслуженный герой военной средиземноморской операции — сказал он Аристо, на что тот ответил «нет», сделав безразличное лицо и повернувшись от гостя к тарелке с нарезкой фруктов.

Гость ответил сам на свой вопрос:

— Я, заслуженный герой Амордея, участник городского военного сообщества ветеранов, лично встречавшийся с такими лицами как: министр нападения и обороны, его заместители, весь состав генералов, и звать меня Гераклит Хоффман.

Названное имя гостя не особо обратило внимание остальных присутствующих, но не Плато с Аристо, которые моментально повернули головы в сторону Гераклита, явно готовя мысль для высказывания; но младший Романович так и остался с выражением затруднения на лице — скулы его напряглись и он так и остался сидеть. Задал же вопрос (скорее упрек) Аристо:

— Но ведь вас же, как и греческого… — немного улыбнувшись начал говорить старший брат.

Гераклит резко перебил его:

— Да, и что же? Такова культура, иными словами мне пришлось (вместе со всеми — подчеркну) менять имя при заселении города. Я вам расскажу: вы, как младшее поколение не застали строительства города и первого потока граждан мира, поэтому не знаете, что не всё было так просто. Попробуй не сменить ты это злосчастное имя, или ещё того хуже: приехать с книжками коммунистическими — тебя пропустят, но редкая случайность если не начнут за тобой следить «опричники нынешнего режима» (как модно было говорить в твоём поколении, Софа). Но не будем дальше об этом… Пожалуй, закончим, ты ведь всё уяснил? — показал Гераклит на Аристо немного подмигивая левым глазом, на что он отреагировал некоторым безразличием с оттенком презрения — смотря не Гераклиту в лицо, а подмечая глазами красное пятнышко от соуса на его белой рубашке около груди.

— И добавлю, что выживает хитрейший, слышал когда-нибудь такое? Это, хе-хе, я изменил цитату Дарвина «выживает сильнейший»; в наше время все уже по другому, кто лучше приспособиться, тому и покушать, да более того — тому и почести государственные, именно так всё и есть. Это не значит, что я такой уж лицемер, признаться, хвастаюсь достижениями в военном деле и политике, а на деле вот что. Я, дорогие мои, настоящую жизнь знаю получше некоторых, я искренен, но с реалиями бороться не хочу. — Закончил поучительные оправдания Гераклит, зачем последовало его положение тела «победителя»: гордо выпрямленная осанка, которая до всего перформанса была чуть сгорблена как у школьного ученика носящего каждый день и вечер тяжелый рюкзак забитый учебниками.

На публику это воздействовало убеждающе, — компания единомышленников как по мановению стала смотреть прямо ему в лицо, будто бы внеприродный гений перед ними сделал одолжение поделиться частью своего недоступного обычному человеку знания. Остальные же выглядели так: Плато совсем «потух», находясь рядом с ненавистной интеллектуально ему личностью, но тем не менее обязывающей его терпеть (не факт, что именно мать так воздействовала на него), поэтому он опустил глаза вниз, почти под похоронный стол и время от времени тянул руку в карман брюк, откуда возвращал её уже с наличием мобильного гаджета «Elbrus phone+», с помощь которого он узнавал время дня и проверял периодически социальные сети на наличие входящих сообщений. София же не изменилась ни в лице, ни в положении тела, — выпила по пришествию одну чашку кофия и так сидела до окончания всех монологов гостей. Про Гипатию Романович похожее нельзя отметить, — она была, что называется, «на взводе», постоянно пытаясь вставить свое слово, смотря большую часть монолога гостя на фарфоровые блюдца стоящие прямо напротив нее и переодически приподнимая уверенно взгляд на Гераклита, — что свидетельствовало скорее не о ее неприятии к словам последнего, а о приступе тщеславия, ведь у нее забрали ведущее слово данного мероприятия. Аристо будто бы ждал такого исхода, и у него даже нашлось слово, которое найдя подходящий момент он смог вставить как заключительный фрагмент этой ужасной, неряшливой и бессмысленной картины.

Старший сын Софии уверенно смотрел всем в глаза и периодически менял ракурс внимания с одного гостя на второго; такой настрой пробудился именно в момент унижения Плато командой от Гераклита и матери — «сядь с ним». Это говорит скорее не о возвышении над видом униженного брата, а о «защите авторитета семьи в целом», — как подметила про себя София (какая мотивация на самом деле преследовало его — не узнать). В таком положении Аристо было легко ориентироваться, он этим воспользовался, и когда Гераклит закончил свою речь, последовал странный, но тем не менее разрушительный удар для личностей бывшего военного и Гипатии Романович;

— Я все думал о событиях прошлого — истории, и вы знаете, какой-то голос преследовал меня, вот, буквально последние пятнадцать минут. Неприятное зрелище. Он говорил обращаясь ко мне: «помни своих предков, что воевали за тебя, ты, ничтожество», а ещё мелькали мысли, не совсем для меня понятные, в которых фигурировал Никита Сергеевич Хрущев в момент после смерти Сталина, хотя причем бы здесь он! Возможно, смерть деда так глубоко расстроила меня…

В силу сказанной колкости, Гераклит поменялся в лице, и уже от былой уверенности осталась только фальшивая, чуть приподнятая улыбка. Гипатия, увидев в такой речи, как и следовало, помешательство, решила вновь взять на себя ответственность за настроение и мысли публики, вставив слово: «господа, вы знаете, я, совсем забыла о главном», но в моменте ее без предупреждения перебил Аристо, что последние ее три слова были вовсе не услышанными. Он прервал ее возвращение следующими словами: «Как сказал бы Анаксий Романович в философских кругах известный — люби себя сильнее, чтобы вообще можно было любить», после посмотрел мельком на картину Жак Луи Давида «Первый консул, переходящий Альпы у перевала Сен-Бернар» с изображением Напалеона первого, перенес взгляд на группу единомышленников находящихся «под градусом», кивнул головой, как бы в знак прощания, а после уверенно, не смотря на присутствующи, вышел из помещения так тихо, что никто и не среагировал на движения и звук двери.

Глава пятая: «Пришествие реакционера»

Из всего известно, что наша семья и ее ближайшее окружение представляла собой личностей разного вида и убеждений, что и породило немало комедийных, а иногда и жутких сцен с интеллектуальным позывом. Это все понимали, но не отказывались участвовать в такой «игре», при том довольно азартной.

Вернёмся к летнему вечеру августа, в момент как Плато убедительно закрыл за собой дверь с надписью «Се Человек!», явно отсылающую нас к словам Понтия Пилата об Иисусе Христе.

Сегодня был назначен прилёт родного брата Анаксия Романовича из России для знакомства с его «кровью». Пафагора Распутина должны были встретить в городском аэропорту Амордея ровно в 20:00; летел он с Камчатки, где судя по всему зарабатывал для своей семьи в Екатеринбурге. В восемь вечера София, Санд и Плато забрали на своем гибридном автомобиле Пифагора из аэропорта, название которого было «Римский»; по неизвестным причинам, но тем не менее среди граждан это прижилось и никто не был против.

В пути Пифагор решил первым начать беседу на излюбленную туристическую тему, вроде «Я ожидал большего»:

— Это же тот город, которым якобы «исключительные мудрецы заправляют» — как у нас высказываются. Они здесь как советники государственных первых лиц, да и сами таковыми являются, а чего-то бурного развития я здесь не наблюдаю… Вон, глядите, вылитое пятиэтажное здание на подобии российского позапрошлого десятилетия, да ещё и разрушенное, не уж то справиться не могут жилищные службы? — возмущался Пифагор от несбывшихся ожиданий.

София спокойным голосом отвечала :

— Пифагор Николаевич, прошлой зимой здесь начинали строить временные жилища для мигрантов, но, как оказалось позже, вовсе и не понадобилось здание, — все незаконно сбежавшие получили гражданство и успели к этому времени заселиться каждый в обычном жилье.

Пифагор настаивал:

— Да если бы и так, так здесь ведь такая грязь! Кому это надо? мне? нет, мне не надо. Куда на самом деле смотрят строительные и хозяйственные службы?!

— У нас они не учреждались… — начала парировать София, но была перебита:

— Вот-вот, вся то и проблема. Это вам повод вспомнить пятилетки у коммунистов, которых вы так сейчас ненавидите. Это был прогресс человеческий! Знаете, лучше было раньше! — закончил Пифагор, широко раскрыв глаза на несколько секунд и улыбнувшись левым краем губы, на что София не ответила даже изменением в лице, а продолжила смотреть на дорогу и вести автомобиль с бензо-, электродвигателем по центральной шестиполосной трассе Амордея.

Когда они приехали в дом по ул. В. Терешковой, Плато первым вышел из автомобиля чтобы разгрузить «кейсы» Пифагора Николаевича из багажного отделения. Всего их было три, так что ему пришлось сходить два раза от автомобиля к дому, а на заключительном все уже зашли, и ожидала на входе его только сестра Санд. Они прошли на место встречи, далее в гостиную комнату. На большом кожаном чёрном диване расположился Пифагор Николаевич. Закинув левую ногу на правую он подозвал к себе Плато и вручил ему банкноту номиналом четыре амора со словами «на дела духовные… только между нами», что он воспринял за странность, но тем не менее деньги принял и даже некоторым образом повеселел.

Спустя некий час следовал ужин. В общем сказать, манеры у гостя присутствуют и он себя никаким образом не запятнал какими-нибудь «колхозными выходками», поэтому все прошло благополучно. После принятия пищи и кофепития вместе с Плато (остальные не принимали кофий вечером), Пифагор отправился к нему в комнату, но без всякого предупреждения. Внук его брата испугался такой решительности и первое, что пришло ему на ум, это самостоятельно провести «экскурсию» по своему «дворцу».

Примечательна с виду в комнате Плато была только библиотека. Особое внимание Пифагор обратил на книжный раздел с надписью «Philosophy», — абсолютное большинство составляли работы Гегеля и Канта, которые он изъял для визуального изучения.

— Наука логики, не рановато тебе? — сказал Пифагор в привычной манере немного улыбнувшись и посмотрел в глаза Плато.

Хозяин комнаты ответил:

— Думаю уже созрел для этого… И вообще, возраст мудрости не помеха.

— Я верю в тебя, — похвалил он идейного наследника.

Так и продолжилось бы копание истины Плато через его предметы духовного интереса, если не волнительное пришествие домой Аристо, который «влетел» через деревянные классические двери в дом и сразу отправился в «святилище» брата, возможно, имея при себе какую-то новость, что погрузит его в ещё более пагубное нервное состояние, нежели нарушение личных границ от гостя, которого он впервые видит, но много о нём наслышан. Здесь Аристо увидел Пифагора Николаевича и сразу понял, что это он, сказав — «Приветствую, с прибытием, гражданин», что вызвало у гостя смущение с долей помешательства.

— Мы попросим Вас ненадолго покинуть духовное убежище моего брата, нам необходимо посоветоваться о семейных делах, — сказал Аристо и уверенно проводил Пифагора, закрыв за ним двери.

После он начал оповещение:

— Встречаюсь я иногда с бывшими участниками «скептиков», многое могу услышать, в которое иногда даже и не верится, хех. Но сегодня очень сильно заострил внимание на одном, с виду пустяковом слушке от моего знакомого, — Аристо достал «Elbrus phone+» и включил запись, которая, судя по всему, была начата не сразу из-за внезапности услышанного.

Выложено было следующее: «…но это не удивительно, паразитам есть чем питаться, это же вам не „первый мир“, где все идеологические предатели получили бы уже „демократический разряд“ на электрическом стуле, — у нас здесь по истине свобода. Вот, например, один из помощников чиновника министерства „идей и развития города“, чье имя я раскрывать не буду, проговорился, что есть у нас так называемый „наблюдаемый объект“ в одной из городских библиотек, который якобы собирается со своими единомышленниками в читальном зале после шести вечера и проводит обсуждение философских работ. Писатели фигурируют знаменитые: Гегель, Кант, даже как-то Гёте обсуждали, но всё поверхностно да и с насмешкой (личность из министерства сама такую оценку дала). Так что тут меня личностно, по граждански задело? Они не только книжечки своих идейных идолов обсуждают, а ещё и вопросы на повестку поднимают такие, что под сомнения ставят „нынешний режим“ — как они сами высказываются, и думают о будущем, где будет совершен „переворот по всем лучшим сценариям революций прошлого века“. Что за козопасы! Извините, господа, за выражения, но ведь „это“ ещё и на государственном обеспечении сидит, выдавая литературу на бесплатной основе и получая зарплату».

Запись закончилась, и Аристо, поняв всю тяжесть павшую на Плато, решил взять на себя некоторую ответственность, начав разъяснять первым:

— Сам лично не сейчас узнаю о ваших идейных сходках, но всегда не приближал к себе мысль, что за такое незначительное дело возьмётся правительство. Знаешь, Плато, если вы по существу ничего не организовывали, то по твоему положению свободы и физического состояния беспокоиться не о чем.

Но Плато не стал поддаваться бремени общего страха на фоне всей ситуации, и, на с первого вида казалось бы удивление Аристо, задал следующий настрой:

— Через толпу прошло и уже вот какой оборот! Хе-хе, понятно всё. Развею слухи: никакой организации не было, мы лишь обсуждали книги, всего-то книги. У Гегеля прошлись по «логике». Но, все же, господа, это ведь не значит, что раз Маркс с Энгельсом почитали Гегеля, то и Гегель коммунист — они лишь заимствовали диалектику, она и у Сократа наблюдается, но раз вы так ненавидите коммунистов, то понятно всё, кхм. А вот про Канта не знаю, слишком сложен и неясен для нас, да и для философов постарше — не проходили мы его. Что ж, волноваться не о чем. Да и не нужно! — закончил младший брат странные рассуждения.

Аристо отказался комментировать данные оправдания, поэтому лишь посмотрел «холодно» ему в глаза на несколько секунд и перевел обсуждение на более гармоничную в пользу обстановки тему:

— Пифагор Николаевич посетил Амордей, а это увлекательно, — несколько усмехнувший заметил старший брат, чем возмутил Плато.

— В каком смысле увлекательно? Не уж то…

— Все нормально, пойдем к столу, — развеял мрак Аристо, и вместе они вышли из «святилища».

Глава шестая: «Тело ещё скажет»

В самых ужасных снах, в которых сложно разобраться «правда ли это?», где наркотический, а точнее «эффект наркоза» обладает спящим, по истине человек может испытывать сильнейшие эмоции за свою жизнь, — даже если сравнивать с реальностью. И в чем загадка такого явления? — без научных объяснений можно придти к выводу: только во сне мозговая деятельность принадлежит самой себе, без входящих и выходящих явлений как наяву. Все твои самые глубокие и скрытые даже от тебя переживания и удовольствия дают о себе знать, — ты уже неспособен компенсировать эмоциональное потрясение вспомнив о реальности посмотрев вокруг или медитируя вдохами и выдохами, как это делают в восточных духовных дисциплинах.

Обычно Плато спал, что называется — уверенно, без «пробоин» в течение ночи, чему способствовал его твердо установленный режим: начало сна в 22:30, конец — 6:30, таблетка мелатонина (гормон сна) в 21:40 и полная тишина начиная с 21:50 (как выходит — это без гаджетов, общения, чтения книг — абсолютное одиночество). Но как раз сегодня, как знамение и на большое неудобство, Плато испортил ночной отдых сон, детали которого были следующие: третий рейх, 1939 год, на крыше здания штаба газеты «Der Angriff» три солдата СС держа насильно Плато с двух сторон, выкалывают ему глаз отвёрткой «на минус». После последних событий он просыпается и осознает для своего облегчения нереальность пережитого, пытается встать со спального места и оказывается прямиком на московской Красной Площади. Здесь будто нечто извне побудило движение им вне его воли, — Плато прислонился к брусчатке, в руках он уже держал молоток и один гвоздь, достал язык и начал прикалачивать его прямо в поверхность «сердца России».

Вряд-ли можно понять его эмоции непосредственно в сновидениях, но что явственно скажет о его психическом состоянии, так это детали пробуждения (настоящего).

Он проснулся. На лице его была практически гримаса «Христа на кресте», а время доходило до шести утра, что означало его скорое начало дня (смысл спать тридцать минут?). Возможно, им управляло желание как-то компенсировать недавние страдания, поэтому направился он следуя полезным привычкам вставать резко и не «валяться залипая в экран эльбруса», принимать утренний туалет; зашёл в кухонную комнату и встретил свою мать, которая в этот момент делала завтрак для рано пробуждающихся участников семьи. София его не заметила и была полностью сконцентрирована на реакции рисового зерна в капящей кастрюле.

Плато, погруженный в свои мысли и как бы отстранённый от реальности, расположился на кухонном высоком стуле вдоль барной стойки, да так, что спины присутствующих смотрели друг на друга. Сам лично он не хотел ничего говорить, хоть и было принято начинать общение в семье, поэтому внутри его тела, судя по образовавшемуся холодному поту на лбу, было некое противостояние двух сторон: одна хотела уйти не поддаваясь никакому вмешательству и видела как он будет глупо выглядеть, чем покалечит свою репутацию; вторая поставила важный вопрос — «может я болен и мне нужна помощь?». Второе решение казалось более рациональным, поэтому он принялся излагаться, и чтобы избавиться от лишних вредных для нервной системы переживаний, рассказать приключившиеся с ним события в мире снов. Он долго подбирал слово и когда наконец нашел его, первым звуком его была даже не буква, а буквально мычание — «ммм» — произнес Плато и давясь проглотил слюну. «Кажется всё ещё сплю» — подумал страдающий и решил по традиции ущипнуть себя, что оказалось безрезультатным. Здесь на него напал панический страх, но зато уверенности в этот момент ему хоть отбавляй, — Плато взял пакетик черного молотого перца, сыпнул на палец и вдохнул одной ноздрей, после чего последовало громкое чихание на весь дом.

Естественно, София его заметила. Плато посмотрел на нее страдальчески, как бы ожидая поддержки, но кроме как реакции его организма на раздражитель в виде перца, — ничего не произошло. Он чихнул около десяти раз, — после второго мать лишь сказала «не болей, сын», а уже на последний спросила «все ли хорошо?». Плато был в состоянии полного смущения, что щеки его, как

у главной героини какой-нибудь русской сказки, покраснели, но это не было для него проблемой, ведь на радость он смог вести речь.

— Всё нормально, возможно, простудился на этих прогулках, да ещё и сонный паралич, — закончил странную ситуацию Плато и как можно скорее перестал об этом думать, моментально переключившись на готовку утреннего кофия в турке.

Кажется, произошедшее на него не имело никакого влияния, — жизнь продвигалась как обычно. И вот, уже неделю спустя, он, в знак отсутствия страхов и наличия уверенности, решил рассказать о сновидении Аристо. От брата последовала неожиданная реакция: он посмеялся и на этом оставил обсуждение. Плато дал ему характеристику: «обычно, что касается философских размышлений — он рвется вперёд, теперь ему смешно с моих глубоких и осмысленных переживаний…». Личность Плато проговорила, что такие моменты «влиять на его характер и жизнедеятельность не должны». Он продолжил жить своим чередом, не делая выводов (а нужны ли они здесь?).

Глава седьмая: «Млечный путь ещё скажет»

Прошли все тридцать дней с момента повествования о «важных и смысловых» переживаниях Плато, которые что-то да должны были нам сказать. По правде говоря, не было особых изменений в семейной и общественной обстановке у наших лиц: София также занимается хозяйственными делами и иногда посещает театр балета; Санд везде и всюду следует за ней, перенимая опыт женщины; Плато продолжает работать в библиотеке, с той лишь корректировкой, что «отныне я не работаю во имя какого-то блага незнакомых мне людей, а только ради себя и своего таланта, и своего предназначения» — как он высказывался матери. Жизнедеятельность Аристо так и оставалась достаточно не раскрытой, — прочитать по его лицу невозможно чтобы то ни было, начиная от настроения, заканчивая мотивами, то есть так или иначе его личность представляла загадку. Но за что точно всегда и у любого можно ухватиться — это общественная жизнь, в которой, к сожалению или к счастью общественников, приходится раскрывать подноготную, и либо ты выдаешь свой истинный настрой и темперамент, либо скрыв последнее выдаешь тем самым настоящие «политические мотивы».

Сообщество «скептиков» было расформировано, но при этом бывшие участники не теряли «связь» друг с другом и по субботам устраивали собрание. Предлогом был «душевный отдых», предметом которого, естественно, являлись современная философия, включающая в себя практически все сферы общественной жизни и вопросы личности отдельного человека, — то есть от «отдыха», в нашем понимании, здесь была только закуска из японских морских существ и удобные кожаные кресла с прилегающим к ним мягким подушкам. Местоположение мероприятий было известно: в здании собственности министерства «Власти и законов» Амордея с большим памятником Цезарю на парадном, в котором хоть и преобладали внутренние помещения с классической, парламентской и строгой отделкой, тем не менее нашлась комнатка для «скептиков», коим в силу своего авторитета в виде большого количества советников политических деятелей от их объединения, не затруднилось договориться о съеме помещения на бесплатной основе.

Сегодня роль главного голоса собрания выпала на Аристо, а обсуждаемой темой являлся вопрос «о необходимости расширения сфер влияния власти из-за возможных общественных катаклизмов в перспективе». Участники заняли свои места и Аристо начал:

— Первое. За всю историю практически любое общественное возгорание сопровождалось естественными причинами — начиная с глупости власти и ее слабости, заканчивая неурожаем. Всё равно, всё ведёт к одному и решается всегда уже тогда, когда и драться кристьяне перестанут от усталости, и выберут себе очередного «спасителя присланного богом», назначат его монархом и простят все грехи, кхм. — Провогорил Аристо и вскользь улыбнулся аудитории. — Второе. Нужно понять, что властям заботиться необходимо о себе; в конечном счёте владыка не любящий себя не будет любить крестьянина, ясно ведь? И потом, раз часто общество в целом подвержено сильным изменениям, в том числе худшим, не стоит ли ещё чётче уяснить для себя, что главная цель — сохранить нас, людей власти, сберечь авторитет и честь, здоровье! Так и хочется сказать — мы же не «Слуги народа», у нас известные как «Шерсть народа». И если кто-то много думает о народе, кхм — оратор вновь улыбнулся, — …то первым делом он должен подумать — кто за этим народом следить будет? И не побоится ли взять на себя ответственность, даже если придется жертвовать своим «стадом», чтобы сохранить жизнь и влияние себе, а не становится козопасом, — закончил вступительную речь Аристо, вызвав овации со стороны всех участников.

Личность, на которую сегодня выпала роль официанта, стала разливать «Каберне Совиньон» по бокалам, а пианист (то же лицо, что и всегда) заиграл 6-ю венгерскую рапсодию Ференца Листа. Но по истине дионисийское веселье прервал один из «скептиков». Возгласом от его лица был вопрос в сторону Аристо:

— Где же брать этих ваших владык, если перемешались с народом, не буду скромничать — «грязным народом», — как вы считаете, и нет той чистой крови, что давала нам Цезарей, Напалеонов и прочих «высших» — по вашему мнению, избранных лиц. Теперь уж, хех, власть действительно у народа, как бы сказать… он ее кровью добыл, только не чужую проливал, а свою мешал.

Аристо принял защитную стойку — ладонь правой руки прижал к трибуне, а взгляд направил прямо на инициатора, что говорило о полной решимости вести далее дискуссию.

— Кхм… Это интересно. Для начала покажу, чем мы отличаемся, например, от социалистов, коммунистов, либералов (если остались таковые в наше время) и там прочих христиан… — Аристо вновь улыбнулся публике в честь своей иронии. — За все свои века мы так и не придумали никакой для себя «истины вездесущей», в нас нет святости, нет «духовной опоры» — нам не нужны костыли. И что мы можем? А вот что. Мы способны как из воска лепить тысячелетия. Господа, при всём нам ничего не нужно о себе принимать, никого не стоит почитать и лелеять, кроме себя самих… К чему я веду? — будь кем ты захочешь, даже если противоречить будет твой образ завтрашний сегодняшнему…

— Протестую, гражданин, не по теме — выкрикнул несогласный в ожидании поддержки его со стороны аудитории, но ничего не последовало, — все были сконцентрированы на предмете спора, а речи для публики хоть и были понятны — не была ясна концепция, что ещё более заинтересовало присутствующих.

Аристо в течении нескольких секунд обрабатывал аргумент в свою сторону, который, впрочем, как он сам признался себе — действительно стоил внимания и имел вес.

Центральное лицо продолжало гнуть свою линию:

— Не всё же Вам выкладывать, Пиррон Майер. Я не прошу терпения, но углубиться в предмет Ваш интерес, так ведь? А, впрочем, по другому и быть не может, — Аристо пристально вгляделся в Пиррона, после опустил глаза на трибуну, привычно улыбаясь как бы в знак превосходства над ситуацией и непоколебимости, что спровоцировало лишь «каменное» выражение лица у собеседника (было задумано, судя по всему, для сокрытия какого-либо влияния таких упрёков в свою сторону).

— Продолжу. Я указал на наше превосходство — мы можем лепить тысячелетия; так почему не можем как греки самостоятельно выводить чистейшую кровь? И нет, как ожидаете, я не прошу каждого взять на себя ответственность за воспитание и прочее, прочее… Тот, кто желает власти, берет власть, и как быть, ответственность уже вторая, а не первая, и ребенок твой принадлежит тебе, а не себе, и воспитывая ты ограничиваешь его от нежелательных детей, общения, книг, творчества, да ещё и учишь, что лучше ничего нет как быть с навязанными отцом интересами. Кем вырастет дитя? — властительным с хорошим вкусом, а если «нет» — скажете вы, «моё дитя боится мира», то вспомните себя, что не каждый из вас годится на власть, но кто остаётся, остаётся уже со страхом и боязнью, и не лучшим ли предметом послужит для дрожащего победить внутренних демонов (и ангелов) или умереть от их гнева? оказав услугу обществу, как до сих пор принято говорить в мелких европейских государствах.

Пиррону явно доставляло недовольство аргументация Аристо; он даже шепнул на ухо рядом сидящему «напарнику по взглядам»: «мальчишка действительно считает, что можно совмещать свою поэзию с социологией, так ещё и остальные его в этом поддерживают… разве не видят такое посягательство на науку?», указывая на неверные методы Аристо по поиску правильного ответа на сложившийся вопрос.

— Вопрос закрыт! — произнёс Пиррон в сторону главного голоса мероприятия, что означало для всех окончание дискуссии. Но здесь Аристо посетило чувство тревожности с оттенками недовольства над ситуацией, что выразилось на его лице: взгляд перестал быть как прежде уверенным, — веки стали менее приподняты, а глаза уползли куда-то в сторону «на тысячу миль», потеряв концентрацию. «Так не бывает и не должно быть» — указал он для себя.

После завораживающего умы спора о сущем вопросе, участники мероприятия принялись будто перед смертью налегать на вино и прилегающие к нему шоколадные конфеты швейцарского производства «Lindit». Некоторое время спустя принесли для всех желающих японскую кухню: суши, гунканы и к ним соевый соус; два участника даже заказали осьминогов, но то было для них стабильностью; более того, по их внешности можно было сделать вывод, что родом они явно из азиатских стран (как не сделать, если один вообще явился в кимоно?).

В 23:00 Аристо вызвал такси, — к нему приехал автомобиль «Togliatti V.2» с беспилотным управлением и ровно в 23:20 доставил его к дому по ул. В. Терешковой.

Вино практически никак не подействовало на Аристо, поэтому он не принялся первым делом умываться и ложиться спать, как следует порядочным пьяным мужчинам, а снявши с себя верхнюю уличную одежду, направился в кухонную комнату с большим желанием выпить горячего молока с мёдом. На его удивление там ожидала мать София, ведь в такое время она уже ложится спать для хорошего утреннего пробуждения в 5:00, но сейчас она сидела неподвижно и слушала одно из новостных агенств Амордея, по которому передавалось от лица заграничного отечественного журналиста следующее: «Граждане Земли, приветствую. Меня зовут Агата Нарратор, я вещаю из Германской республики, где буквально сегодня, в городе Гельзенкирхен в 19:00 по местному времени упал неопознанный объект. Местные власти не оценили ситуацию и никак не комментировали произошедшее, но, как сейчас известно нашей группе, — среди населения и общественных организаций существует две версии. Одна утверждает, что прилетевший объект является обломком военного самолёта с секретных военных учений, вторая предполагает, что вопреки сдерживающим ракетным и лазерным установкам Евразии, метеорит пролетел защиту незамеченным. Пострадавших на данный момент не наблюдается, ущерб по инфраструктуре подсчитывается, но что точно известно: вылетели окна в ближайших жилых домах и местной образовательной школе, а также снесло голову памятнику В. И. Ленину на Площади Независимости. Ожидайте дальнейших новостей».

— Ильича то за что?! — прокомментировал Аристо, начиная смеяться в половину голоса, чтобы не помешать спокойному сну участников семьи.

Глава восьмая: «Внимание, говорит Земля»

Прошло четыре выходных дня, — вечер, 2 сентября. Семья по обычаю и ничего не обсуждая заранее, собралась за обеденным столом предназначенным в данный момент для ужина. Кроме привычных участников к ним присоединились Гипатия Романович и Пифагор Николаевич, скорее всего считавшие себя непосредственной частью семьи своего умершего брата и супруга, что София, как занимающая ведущую роль приняла с пониманием и готовностью показать себя и детей с лучшей стороны (но надо ей это?).

Ужин состоял большей частью из итальянской кухни: на первое Флорентийский куриный суп, а на второе паста Болоньезе. Гипатия первая закончила приём пищи и чтобы не чувствовать себя отстранённой, проявила инициативу:

— У меня для Вас, а особенно для тебя, Плато, хорошая новость — я открыла фонд помощи писателям и философам, чья деятельность не востребована на рынке литературы. Назвала его в честь Анаксимена Романовича, вашего деда, как знак его благородной натуры, больших знаний и глубокого ума. — Проговорила вдова, которая ожидавшая поддержки и восхищения, получила лишь холодное «достойно» от Аристо… — Чтобы ты начал свою, так скажем, просветительскую деятельность — я назначаю тебя управляющим за фондом, — сказала она обращаясь к Плато, что вызвало у него недоумение, будто и не к нему обращались в данный момент. — Ты же не против? — задала контрольный вопрос Гипатия.

— Нет, мне нужно лишь собраться с мыслями… — ответил Плато и некоторым образом «ушел в себя».

— Но перед этим пойми, что такая должность большая ответственность. Сделай так, чтобы я не краснела перед творческими натурами, что будут к нам обращаться за помощью; для нас это честь, ты должен уснить для себя, — дала наставление Гипатия и сделала выражение лица, на котором отобразилось удовольствие от осознания того, что даже не на своей территории она может вести «доминирующую игру»: она легко улыбнулась и погладила по голове Плато, что-то в дополнение сказав ему на ухо.

Остальные присутствующие за обеденным столом восприняли перфоманс отстранённой родственницы и реакцию Плато как данное, поэтому никоим образом не отреагировали на новость об открытии фонда и назначении главы; Аристо, после сказанного «достойно», так и продолжал угощаться болоньезой, а София с ее дочерью налегли на кремовый торт собственной готовки.

Часто случается в нашем свободном городе, что праздничное дионисийское веселье, либо же, как у нас в семье — спокойное переваривание пищи после ужина, вдруг срывается каким-нибудь выходом внезапностей разного рода. Вот и сейчас, в 19:00, как раз во время отдыха от тяжёлого или лёгкого дня, сограждане из новостного агенства Амордея начали вещание из Германии, и всё о том же поднявшем шум в политических и геополитических кругах упавшем неизвестном объекте, которого происхождение даже за четырнадцать суток не смогли установить. Отчасти так складывалось потому, что прецендетнов в стране подобных не наблюдалось, но что более походило на правду — это привычная для подобной мелкой европейской страны ситуация, — две сверхдержавы делят повестку: одни заявляют, что это русские осуществили неудачно слежку за гражданами Европы, вторые считают, что это американцы вторглись в суверенное государство и теперь всю ответственность перекладывают на других, чтобы отвести подозрения от себя. Поэтому местные власти и не торопились браться за расследование и посылать специалистов на место падения (вдруг выясняться обстоятельства, невыгодные одной из сторон).

Репортёр вела прямую трансляцию из Гельзенкирхена: «Срочное включение. Приветствую, граждане Земли, кто ещё не знаком — меня зовут Агата Нарратор. Вещание проходит из Германии, города Гельзенкирхен, где ровно две недели назад упал объект неизвестного происхождения. Пострадавших за данный срок не наблюдается, ущерб инфраструктуре составил около пятисот пятидесяти тысяч немецких марок, который, по заявлению местного Бургомистра, покроет городской бюджет. По информации от осмелившихся отправиться на место происшествия гражданских лиц, мы получили сведения: объект имеет круглую ровную форму из не установленного на данный момент металла, деления для окон и места для пилотов, что опровергает версию, следуя которой объект мог быть космическим телом — метеоритом. Также предполагаемые свидетели утверждают: через двое суток после крушения объект изчез из образовавшегося карьера, что доказывает чьё либо вмешательство… или вторжение инопланетных существ…», — сказала ведущая улыбнувшись и продолжила: «Во всяком случае, мы остаёмся в центре событий и будем сообщать вам последние актуальные новости. С уважением, специальный репортёр новостного агенства Амордея — Агата Нарратор».

— Единственное за последние пять лет, что достойно свободного человеческого внимания, — проговорил Аристо, удобно устроившись на диване с большими мягкими подушками в роли спинки, попивая горячее молоко с мёдом.

Глава девятая: «Скажи им, наш кумир»

5 сентября, среда, а значит — первый день Плато на почётном посту одного из руководителей «Фонда помощи невостребованным писателям и философам». Он с гордостью покинул своё прежнее место — библиотеку, при этом оставив лучшие пожелания своим бывшим коллегам в виде двух тортов из местной пекарни и бутылки вина сорта «Шардоне» (что посоветовали ему София и Санд). Деятельность его состояла из руководства персоналом — двух девушек-консультантов и должном принятии почётных гостей; — большею частью это были руководители газетных агенств, выпускающих журнулы с тематикой «литература», готовые опубликовывать работы обратившихся писателей на основе контракта между организациями: фонд обязывался предоставлять продукт литературы, а газета, в свою очередь, первые месяцы не брала плату за редактирование и публикацию, что обеспечивало продвижение личности писателя и популяризацию его искусства в народных массах.

При всем этом не обошлось и без критики со стороны авторитетных в сфере лиц: глава ассоциации литераторов города и один из заместителей министра «культуры и искусства», которые сокрушительно высказались на этот счёт, поддержав друг друга, указали на «отсутствие рационального подхода в продвижении работ писателей», ведь «как можно заставлять уважаемых читателей обращать внимание на то, что их, собственно, изначально не интересует? уместно сказать о пропаганде…», — слова из новостной цифровой передачи от Паблиуса Горация (того самого заместителя министра), ставшие популярны среди всех так или иначе имеющих отношение к литературе и печати. К сведению, такой подход не остался существовать исключительно «на бумаге и в репликах», а все неравнодушные к судьбе литературного искусства Амордея начали активно продвигать своё желание избавить сферу «от нападок низшего вкуса», — как они сами высказывались, устроив массовый байкот городской газете «Libertas», что публиковала невостребованного писателя.

Но дело активистов не могло продвигаться далее, ведь согласно законодательтву — отсутствовали те или иные нарушения со стороны фонда и новостного агенства. Поэтому, чтобы хоть как-то выйти на публичный диалог, было принято решение провести дебаты, предметом которых станет вопрос — «допустима ли пропаганда в таком виде?», и, как лицу фонда, Плато сделали коллективное приглашение на цифровую передачу «Личности Амордея». Конечно же, чтобы не замарать свою честь и вывести критическую ситуацию в свою сторону — он согласился.

Встреча была назначена около музея Французской революции на площади Независимости, что некоторым образом служило символикой данного мероприятия, и, стоит сказать, это местоположение выбрал сам Плато с тем мотивом, что «как бы ни было — они мои враги, а на своей территории я буду на голову сильнее».

5 октября, четверг, начало общественной встречи двух представителей сложившихся классов: не выделявшиеся ничем «ремесленники литературы» и «защитники свободного от пропаганды читательского выбора». Стоит отметить масштаб события. По подсчётам специалистов, не менее тысячи человек явилось на непосредственно встречу, а от десяти тысяч являлись цифровыми зрителями за исходом дальнейшей судьбы литературы города. Мероприятие было обустроено на подобии актового зала — кожанные бюджетные стулья и сцена с предметами ведения дискуссии — стойки для микрофона, непосредственно микрофоны, передвижные трибуны для выступающих, направленные в сторону зрителей, а также большой экран, который передавал с цифровых камер операторов всё мероприятие крупным планом, в том числе приближая изображение лиц оппонентов для создания более внушительного эффекта от речи каждого. Территория не была рассчитана на такое количество человек. Организаторы хоть и делали подсчёты на тысячу, тем не менее, пришли к возможной для организации всех удобств цифре — шестьсот, поэтому стульев для всех не хватило, а остальная часть зрителей расположилась на местности; благо территория не была ограждена и наблюдать за событиями имелась возможность со всей площади Независимости.

В 6 часов вечернего времени, когда масса заполнила все места, организаторы запустили прямую трансляцию, и наблюдать за происходящим могли в том числе и зрители на дистанции. Также на цифровой экран вывели табло с именами оппонентов: «Плато Романович | Паблиус Гораций», а ниже к каждому прикрепили количество голосов «за», что к окончанию мероприятия должно было означать победу одного из мнений и поставить проигравшего перед фактом — большинство не согласно с ним и выход его таков: прекратить действия, с которыми не согласны граждане, либо же продолжить деятельность вопреки этому, поставив тем самым свою репутацию под удар. По всей территории единожды прогремел звук в форме баса, что заставило всех обратить внимание на сцену. После ведущий начал:

— Всех приветствуем на долгожданном и по истине судьбаносном зрелище… нет, не зрелище, хлеба то нет, хе-хе… судьбаносном моменте для литературного, а, возможно, и всего, что связано с писательским искусством: дебаты двух представителей общественных мнений, которые собрались вести дискуссию, а может, кто-то настроен и на полемику, но не суть! Самое главное — они от нашего с вами лица будут говорить публично; всё таки, мы ведь не коммунисты, позволим, хех, — закончил ведущий и ощутил всю приятность от последующих аплодисментов.

Первым на сцену вышел Паблиус, сделав приветственный жест в сторону зрителей, добавив к этому слова, сказанные в микрофон:

— Очень благодарен тем, кто пришел меня поддержать. По правде сказать, для меня это большая честь и ответственность, друзья, — остановился он и встал за одну из трибун.

Далее последовал выход Плато, который, видимо, не особо понимая толк в публичных выступлениях, осуществил перфоманс выхода подобно Горацию, с тем лишь изменением, что слова решил не относить к зрителям, а лишь подметить важность вопроса, вставшего сегодня на повестку, но, не смотря на отсутствие индивидуальности — аплодисменты последовали в его сторону, и даже, как показалось, в большем масштабе, чем при выходе Паблиуса. Младший Романович это заметил и некоторым образом засмущался, опустив взгляд с публики на объекты — трибуну и микрофон.

Начало состязания было неожиданным для обоих участников, ведь они, к слову, даже не знали в каком формате будут проходить дебаты. Да и удивляться было чему. Ведущий секунд через тридцать после выхода Плато вышел на передовую часть сцены, повернулся спиной к публике и громко произнес: «В каком году распалась Римская империя?», что ввело в недоумение Паблиуса — он стал смотреть на ведущего, как бы пронзая его взглядом и перестал моргать, а Плато, до случившейся странности всё находясь «в себе», с отсутствием эмоций ответил: «семнадцатого января трёхсот девяносто пятого года нашей эры», и дальше вернулся в свое привычное состояние.

— Ха-ха-ха… а знаете, настоящее веселье — это разбавлять иронией серьёзные лица. Вы бы видели себя сейчас, хм, ну что это я… извиняюсь. В общем, перейдем к делу, а иначе за кого нас примут… начинайте!

После сказанного Плато ощутил потерянность и начал смотреть по сторонам, в особенности заостряя внимание на Паблиусе, которому данная обстановка была более привычна, а значит он мог дать некоторый совет прямо здесь и сейчас, вербально, конечно же. Но этого не последовало; в этот момент он начал «таранить» Плато своим взглядом и тем, что называлось его речью.

— Первое, на что хочу указать, — объявлял оппонент, — моя и моих единомышленников задача — не разрушить благоприятные условия для нуждающихся в поддержке, как указывает нам оппозиция, ведь всё не так просто, и даже предполагать так очень, я бы сказал, легкомысленно! Наша настоящая цель — сохранить конкуренцию, а значит и развитие литературы, сделав равные возможности для слабых и сильных писателей, а не поставить на более высокие позиции одних в ущерб другим. Собственно, противоположное я считаю более вредит искусству, так что, пока мы не дождемся внятного и более раскрытого ответа — от нас следовать аргументы не будут… у меня всё.

Речь, длившуюся ровно минуту, Плато ощутил во весь час, что даже под его глазами стали более отчётливо виднеться синяки от плохого сна (неудивительно — первое выступление вообще где-либо, так ещё и на многотысячную публику, — сложно его не понять). Но для него, как он сам позднее высказывался, это был ожидаемый удар и всё уже было известно «до», к чему он и подготовился, не совсем, конечно, настроенным на сокрушительный для соперника результат, но считал себя достойным назваться новшеством городского общества.

Романович сделал ход:

— Действительно, Гораций Паблиус, вопрос о сохранении конкуренции важный момент для искусства в целом, но заметьте, что как вы указали ранее в своих публичных заявлениях — «читатель должен сам выбирать», — является лишь констатацией факта, а не аргументом против существования моего фонда. Во-первых, читатель сам выбирает газету, которая и публикует не совсем «уложившихся в рынок» писателей, между прочим, граждан нашего с вами города… — Плато обратил взор на публику. — …А во-вторых, вы тем самым не уважаете самого читателя, выставляя его как бездумного потребителя любой третьесортной литературы, не так ли? Но я уверяю, наш читатель даже и поболее смыслит в этом искусстве, чем многие политические деятели, находящиеся на правах управления нам родной сферы. И обращаюсь ко всем: хороший вкус — выбор каждого, нельзя заставить читать хорошие или плохие книги… спасибо.

Все присутствующие после слов о хороших и плохих книгах впали в тишину, поэтому Плато, не надеясь на одобрительное в его сторону положение от публики и сказал «спасибо», заполнив пустоту и дав уверенность, что речь его закончилась и осталось только уйти в размышления. Но что правдивее, так это неготовность его к такой реакции зрителей и неудобство, которые отразились в его жестах: руки он убрал за спину, как будто и девать их кроме как этого места некуда, направил взгляд вместе с направлением головы чуть выше, наблюдая за проходящими облаками, в этот момент скрывавшие яркое солнце, что значительно снизило освещение, и в заключение решил принять всё таким, как оно есть. «А вот и пошли первые голоса…» — сказал ведущий, указывая на табло. «Тысяча пятьсот девяносто девять — Гораций и… тысяча шестьсот пятьдесят — Романович… что же, такой расклад неожиданный, — политик против с сего времени известного нам обычного руководителя фонда. Это даёт нам понять, что не всё так просто, как казалось бы, устроено в нашем обществе… Продолжайте!» — закончил ведущий и ушел с поля зрения.

— Я принимаю ваши доводы. Читатель действительно должен являться самостоятельной личностью так же, как и его выбор. Но послушайте о всем известном примере по истине духовного варварства, которое с виду бы казалось безобидным, если не брать в счёт бесконечные споры, примерно как здесь… — Сделал Публиус загадочную паузу. — Христианство… Думаю вы уже понимаете, к чему я склоняю, ведь именно эта, так называемая религия, в самых своих глубинах и истоках даже и не была, как сейчас принято считать, уничтожителем настоящей красоты, любви к себе, жизненности! а всего лишь занималась пропагандой равенства — «каждый равен каждому, нельзя лишать жизни, презренно идолопоклонничество, надеяться на божественную помощь» и прочее, прочее… Всё так, хех, ласкает уши и греет сердце, напоминает какой-то «рай на Земле». А во что превратился этот «рай на Земле»? кроме как ещё больших невинных убийств, так и более того, убийств великих личностей, да ещё более, убийств духа великих! А по началу, напомню, Христианство представляло собой всего лишь мелкое, гонимое властью сектантское объединение идей о любви к ближнему, но после само стало истребителем сект, что пытались дать альтернативную точку зрения хотя бы на их «единого Бога», а в итоге были сожжены на кострах «во имя справедливости божьей» под предлогом еретиканства. К чему стремились, тем и стали, вернее противоположностью того, что истинно проповедовали основатели, и Христа здесь даже жаль… Друзья, — обратился Гораций к публике. — … можем ли мы допустить повторение сценариев падения римской и российской империй?!

«Нет! Ни в коем случае! Мы недопустим!» — последовало в ответ от толпы.

— Так почему мы должны вновь признавать благие цели с виду униженных и беззащитных? — добивал Паблиус эмоционально общественность, — чтобы повторить вечную сцену разрушения всего достигнутого, только ради удовольствия тщеславия менее сильных нашего общества? Нет!

— Что? — внятно не услышав, из-за криков топлы слова Плато, спросил Паблиус.

— У меня всего один вопрос… — ответил Романович.

— Ага… Прошу тишины! Теперь мой оппонент должен высказаться, — обратился к публике Гораций и помахал над головой руками, за чем последовало полное молчание и сосредоточенное внимание зрителей.

— Как бы мы не искали исторических примеров, — сражался Плато, — ведь неправильно, так скажем, под одну гребёнку всех равнять? Всё меняется и это факт. После революции в России против церкви начались гонения, и как поступили коммунисты? — ничуть не лучше религиозных фанатиков: грабили монастыри и соборы, устраивали слежки и заводили уголовные дела на священников, а ведь сравнить со средневековьем, чем отличается от сожжения еретиков? Собственно, характер времени не допускает такого, а в остальном они схожи — истребляют несогласных. Что хочу сказать? Все мы люди, высший вид на планете, и от нас зависит будущее, например, этого города, и должны ли мы жить в страхе, что в какой-нибудь непредсказуемый момент ворвётся «апокалипсис» в наше общество и разрушит всё до основания? Нет! Что нам нужно для этого? — сильное строение государства и ответственность каждого отдельного гражданина… Знаете, дам всему городу обещание, что если действительно, как говорит Гораций, всё может пойти по сценарию гибели великих империй, то лично приму «чашу с ядом», и даже если мои слова ложь, необходимо ведь понять, что город наш, если он того достоин, отразит такую атаку, или вы считаете, что построенное нами достояние ничего не стоит?, — последними словами Плато обратился к публике, а в ответ последовали слова поддержки в данном вопросе: «тут ты прав!», «всё так!», «да! мы‌ строим будущее!».

После двух минут оваций, на сцену вышел ведущий, видимо, с целью разрешить ситуацию и направить ход мероприятия в другую сторону. Он подошёл к передней части сцены cтал осуществлять задуманное егодолжностным полжением:

— Ну что же, столько эмоций на ваших лицах, как захватывающе, да?! Можете не отвечать, и так всё сам вижу. А теперь лучше посмотрим на табло, и… Две тысячи пятьсот — Гораций… Четыре тысячи пятьсот — Романович! Это вполне, кхм, неожида…

Не успел закончить ведущий, как последовали ещё более громкие овации со стороны зрителей, из-за которых его слова было не различить. Но спустя несколько попыток всё же удалось снизить громкость толпы, и он продолжил:

— Один из участников опережает второго вдвое, а это значит, что перейдя порог в четыре тысячи голосов, дебаты считаются оконченными. Друзья, как бы мы не относились к мнениям наших лиц за этими микрофонами, большинство граждан сделали свой выбор — делай каждый для себя выводы… А победитель — Плато Романович!

Глава десятая: «Демократы, скептики, республиканцы, либералы… Кто ещё?!»

Как и следовало, новость о прошедших дебатах и их победителе разлетелась по всем кругам и внесла новый виток бурлящих обсуждений в литературном и новостном сообществах города, но по большей части не вызывала одобрения со стороны лиц, которые так или иначе знакомы Плато Романовичу; даже Аристо с Софией высказались об этом скептически и советовали ему не обольщаться успехом, а ожидать некоторых «последствий бури», ведь учитывая поддержку идей главы фонда со стороны большинства проявляющих гражданскую активность, в более закрытых обществах о Плато высказывались в ключе неодобрения методов переубеждения массы при таком «положении свободного политического курса и отсутствия рамок, в отличии от оппонента». От всех отличилась здесь Гипатия, которая помимо поздравлений, вручила своему помощнику в качестве подарка семейную реликвию — кофейный сервиз с оформлением картинами древнегреческих богов, доставшуюся ей после смерти супруга, при этом добавив деловое наставление, чтобы вновь не называл себя руководителем фонда, а пользовался термином «соруководитель», ведь это «вводит в заблуждение приличное общество».

Все события произошедшие с ним за последний месяц Плато воспринял как новую страницу его жизненного пути и придал этому некий романтический окрас, считая себя уже именно более творческим человеком, чем «зависящим от окружающих заложником общественного мнения и падким на одобрение со стороны». Он всецело отдался деятельности фонда и регулярной организации встреч единомышленников, только мероприятия теперь проходили не в тесной и душной библиотеке, а в просторном помещении здания фонда, что означало полную дозволенность мысли и спокойствие за психологическую безопасность граждан; в общем сказать, можно «шуметь» сколько угодно, — полиция и репортёры не объявятся. Бо‌льшая часть свободного времени Плато уходила на вышеописанное «призвание», — как он сам давал характеристику своим делам в фонде и идейной работе с коллегами, чьи «мысли о состоянии органов власти в современности» схожи, также видел в этом своё будущее, и, конечно же, как необходимо, ставил себе цель: достичь высокопоставленного места в законодательной власти Амордея, во что всем своим видом верил, — сразу после победы на дебатах Плато Романович решил сменить стиль, — заместо привычных ему простых чёрных джемперов, более предпочитал, в том числе и в повседневности, носить классические деловые костюмы, какие популярны во властных структурах цивилизованных стран и городов Земли. Соответствуя политическому деятелю, не обошлось без программы, которую он рекламировал среди в разы увеличившегося количества единомышленников, а также обращался с ней к будущему электорату, что предположительно должны будут проявив гражданскую ответственность, отдать за кандидата Романовича свой голос на предстоящих выборах в парламент Амордея. Во всем Плато, за необходимостью, стал увереннее, и волей не волей, приходилось выставлять это на общее обозрение, чтобы «оппоненты боялись и свои не расслаблялись» — как на одной из встреч коллегии им созданной политической партии «Новая демократия» высказался в сторону своих заместителей. Контракты фонда с издательскими агентствами и пожертвования всех неравнодушных граждан давали некоторый заработок, но всё по большей части уходило на организацию партийных мероприятий, к слову сказать, которые проводились не так часто, как у оппонентов, например, из партии «Самодостаточная власть», чему Плато публично дал объяснение — «коллеги целенаправленно скрывают поддержку со стороны государственной машины… но нам то, друзья, все ясно…». Данное высказывание вызвало резонанс, и главу партии «Новая демократия» стали даже приглашать к популярным интервьюерам, что, конечно же, способствовало ещё большему увеличению сторонников и пожертвований. Успешные «ходы без потери главных фигур» дали полную уверенность, что конкуренцию «Новая демократия» и Плато Романович явно составят, если не на выборах, то крупную роль сыграют в падении популярности действующей власти и доминирующих в городе идей. Он это понимал, поэтому старался всё более высказываться против каких бы то ни было решений законодательной и исполнительной властей, чем привлекал внимание ещё большего количества граждан, которые если и не единогласно поддерживали его идеи, тем не менее способствовали обсуждаемости его личности.

Вот и сегодня, спустя три месяца после решающих для его судьбы и авторитета дебатов, проводилась очередная публичная встреча всех сторонников «Новой демократии». На мероприятии обсуждались идеи ограничения власти в угоду активности отдельного гражданина, экономическое сотрудничество со странами «первого мира», а также необходимость введения реформ в сфере хозяйства и промышленности города. Хотя и был объявлен публичный формат мероприятия, вход был по пропускам; как объяснял это решение Плато — «Безопасность свободного гражданина нам всё же важнее, чем присутствие дополнительных глаз и ушей… а если так уж требуется, сделаем приглашение журналистам из известных нам газет. Согласитесь, рационально», и по взаимному сотрудничеству была заключена договоренность освещать в прямом эфире «политический и экономический форум 2045», не забывая указывать организатора — партию «Новая демократия», что должно послужить знаком для других объединений, стремящихся к власти; даже объективы камер были направлены исключительно на основную массовку, для создания иллюзии многочисленности сторонников. Также были приглашены немецкие и французские эксперты в сфере экономики и политические деятели для помощи в раскрытии сложившихся вопросов; никому не были известны даже имена экспертов, но все знали их прошлое местоположение, поэтому ставили в авторитет и придавали значимость их мнениям (всё таки, Европа). Когда все важные персоны заняли свои места вдоль периметра помещения, напоминающего театральный зал, а количество зрителей перешло отметку в сто пятьдесят человек, — Плато вышел на сцену с целью достойно начать «презентацию ведущих идей будущего» (презентабельно как…), гордо встал за передвижную трибуну и начал речь:

— Приветствую, кхм… Первым делом хочу отдать особую благодарность всем неравнодушным, по истине, осознающим себя личностью граждан нашего непростого и многогранного города за пожертвования, что и послужило толчком к организации данного форума; но самое главное, хочется поблагодарить за идейную поддержку, ведь, что может быть важнее? чем понимание, что таких как ты, которым не безразлична судьба их родины — множество…

Здесь аудитория одновременно стала аплодировать и громко проговаривать что-то вроде «да, мы вместе!».

— Спасибо за признание в мою сторону, но также хотелось бы уделить внимание нашим уважаемым гостям: член Европарламента от Франции — Жак Руссу, европейские эксперты в сферах экономики: глава ассоциации «За свободную торговлю!» — Генрих Каутский и лауреат Нобелевской премии по экономике 2040 года — Франсуаз Фурье. Прошу апплодисментов!, — указал Плато на лиц сидящих по его правую руку за лакированными столами и обратился к публике.

Овации не вызвали у гостей каких-либо эмоций, — они также продолжили перебирать документы из черных дипломатов как бы показывая деловую занятость.

Господин Романович продолжил:

— А теперь о нас, немалочисленном обществе единомышленников, как показали это и предыдущие мероприятия, на которых мы сильным характером даём понять наши намерения… Но! Из-за наших свободных жестов нас выставляют очередными наивными детьми, рвущимися во власть; как они описывают наши идеи — «за всё хорошее, против всего плохого», клеймят нас коммунистами, леваками — даже понятия истинного не имеют о наших намерениях. Главная задача — показать, что мы многого стоим и нам следует уделить внимание, хотя бы ради своего же блага на уютном чиновническом кресле… Друзья, всё, что от вас требуется — не поддаваться безжалостной машине пропаганды, будь то очередные выскочки со всем несогласные, либо же государство.

После упоминания государства толпу окутала похоронная тишина, возможно, с этим пришла некая «атмосфера страха», какая наглухо закрыла свободный выход всех лозунгов, кричалок и недовольств.

— Но я отвечу на это популярное среди приспешников режима мнение. Во-первых, мне с основания не ясна такая точка зрения, ведь, что, разве идеи о свободе и ответственности отдельного гражданина непременно коммунистические только потому, что их Маркс с Энгельсом ссылались на свободу? Много ли свобод Советский Союз предоставлял своему гражданину? От Солженицына привет, хех. А ослабление государственного аппарата выдают за то же самое, «левацкое». Но, даже если так, то в любом положении эта идея анархисткая! Здесь уже необходимо в своей компетенции разобраться, граждане оппозиционеры. Если вы сами понять не в состоянии, я дам ответ: де-мо-кра-ти-я, знакомо? Хе-хе. Демократия истинная — признание высшими ценностями свободу человека и его личность, но не та демократия, что римская — с неё достаточно, а та, что прошла путь развития вплоть до сегодняшней — европейской. И почему нам не позволительно сделать как в Европе?!, — на этом моменте выключилось электричество во всем помещении, поэтому Плато Романович не смог далее продолжать говорить в микрофон; работа освещения также прекратилась.

Обратили внимание на ход событий все без исключения, в силу чего последовала некоторая паника, какая бывает обычно в плохо организованной массовке. «Теракт!» — крикнул один из толпы, что спровоцировало массовое передвижение в сторону выхода, которое, естественно, вызвало давку, а некоторых и вовсе уронили, оставив их судьбу во владении давящей сверху обуви проходящих лиц. Но, к сохранности здоровья последних, после открытия дверей на входе появилась группа из 4-х полицейских, которые покричав в мегафон «всем оставаться на своих местах, полиция Амордея, представители власти» остановили хаотичное движение толпы и предотвратили несчастные случаи.

Плато последние пять минут после случившегося так и оставался на своём месте за трибуной в привычной стойке, лишь на лице его изобразилась, что удивительно, печаль; возможно, он что-то понимал, но трудно было признаться. Европейских гостей сразу после инцидента с электричеством сопроводили к выходу охранники с иностранными дипломатами, поэтому никто остановить или помешать им был не в юридическом праве. После принятых силовой структурой города необходимых для общественной безопасности мер, вошли в сопровождении двух военных лица, напоминающие государственные, но при всём одетые не в классический костюм, а вполне в повседневную одежду, с тем лишь дополнением, что ремень на брюках не был привычный такому стилистическому образу, а выделялся кобурой для пистолета. Не владея дедуктивным методом уровня детективов, легко приходит вывод: перед нами специальные службы города, своего рода имеющие бо‌льшие права, чем полицейские. Появление их на данном мероприятии должно быть связано с главными организаторами, ведь в случае с обычными гражданскими не потребовались бы такие меры. Именно так и получилось. Сцену во избежании вмешательства со стороны массовки огородили полицейские, а сотрудники спецслужб, предварительно приготовив удостоверения представителей власти, подошли к Плато Романовичу и проговорили: «Пройдем-те с нами». То означало конец собрания единомышленников в крупном масштабе и неизвестность, поставленную на рассмотрение Плато, — даже наполовину он не мог предугадать такой исход событий, и тем более уж понять истинный мотив его скрытых оппонентов. Толпа молча создала коридор для задержанного и под конвоем Плато вывели, после чего посадили в автомобиль чёрного цвета, как бы по всем традициям излюбленного массами детективного стиля.

Глава одиннадцатая: «Политический бизнес»

Составленная Плато оппозиция власти не торопилась выставлять произошедшее в каком либо ключе, ведь никто не знал дальнейшего исхода событий, и, соответственно, не имел представления какая сторона здесь будет в плюсе. Известно только то, что деятельность фонда прекратилась, как аргументировала это Гипатия: «Спрос упал и будут ещё худшие цифры, не в убыток работать мы планировали», что скорее объясняется её занятостью садом и оранжереей, ведь спрос, на удивление, вырос; некоторые активисты даже устраивали пикеты у здания фонда с просьбой руководителю продолжить «дела милосердия»; ко всему этому, госпожа Гипатия Романович, видимо и совсем забыла значение слова «фонд». Обозначив ситуацию, можно сделать вывод, что не всё так было однозначно, и у Плато оставалась поддержка электората, которую развив он бы мог быть допущен до выборов. Это были его мысли, в то время как по существу ситуация именно с ним была, мягко сказать, не обещающей дальнейших перспектив стать политическим деятелем: спецслужбы ему обозначили, что задержан он за «неуважение к представителям власти своими беспочвенными публичными высказываниями», на что Плато отреагировал улыбкой, ведь чувствовал в этом свою значимость и влияние. Несколько раз даже пытались вывести на честный разговор, задавая такие вопросы как: «заграница платит, да?», «все ваши пойманы, каковы планы?», сводя тем самым его дела на умысел иностранных и приближённых лиц, что обижало. Из-за обиды, в последний из таких разговоров, он отказался что-либо говорить и попросил адвоката, который, конечно же, взяв некоторую сумму приостановил бы всякий диалог его клиента, чего не нужно было сотрудникам допроса. Они не много из него вытянув, запросили суд, решение которого было выдать за оскорбление власти штраф в размере двух тысяч аморов. Но было ясно, что такая сумма явно не повредит финансовому положению Плато Романовича, соруководителя фонда и главы партии, поэтому, по заказу лиц государственных, провластные средства массовой информации выставили на публичное обозрение события так, что младший Романович выходил на такой картине буйным и невежественным, неуважающим общественную собственность (якобы приехав в отделение полиции, сломал дверную ручку входной двери и оторвал табличку «не курить»), а также неготовым брать на себя ответственность за содеянное.

После неслабых ударов по репутации, Плато всё же принял реальность и ощутил боль от работы государственной машины, поэтому несколько смирился и решил оставить ситуацию произволу судьбы. Важно другое. Впервые он почувствовал большую необходимость выложить свои переживания ближнему, и скорее это было навязчивой идеей, чем естественной потребностью (основываясь на его словах). Пытаясь не раскрываться напрасно, он, конечно же, выбрал объектом душевного удовлетворения Аристо, который во многом знал его скрытые места и психологию. Место встречи было назначено: музей космонавтики, в который совсем недавно завезли и выставили найденные обломки упавшего на город неопознанного металлического объекта. Стоит заметить, что тема космоса, да и в целом вселенная, были общим интересом двух в остальном разных братьев, но то было особенностью города, ведь даже согласно справкам исторического общества Амордея, первые осмелившиеся на заселение и строительство первой городской инфраструктуры — бывшие космонавты, физики, изучающие устройство вселенной в её пространстве и времени и все те, кто имел случай видеть просторы космоса и его великолепие вне земных, обывательских рамок. Встретились они прямо напротив недавно выставленного экспоната, предварительно пожелав изучить объект, вокруг которого образовался общественный шум; это было около шести часов вечернего времени, когда работающие не по графику братья всё таки становились свободны на этот день. Плато стал смотреть Аристо прямо в глаза, что его некоторым образом смутило, скорее от неожиданности. Главное события года проявило инициативу:

— Привет. Знаешь, может мне это и не совсем требуется, но, думаю не помешает, стоит ведь проверить… кхм, извини…

— Политики, — произнёс Аристо, после громко и искренне засмеялся, дойдя до того, что схватился за живот.

— Чего?, — спросил Плато, на что не последовало ответа, да и разумно было ли задавать такой вопрос человеку, погружённому в смех и сатирические мысли.

— Я скажу всё сам, так как от политики меня тошнит, а особенно если она выходит из уст окружающих. Первое. У тебя нет рычага влияния и ты уже бежишь делать громкие заявления, ублажать толпу приятными речами, и всё это за счёт репутации государства. Ты действительно предполагал, что просто так оставят, даже если ты минимальная угроза? Второе. Ты понадеялся на толпу, а этого никак делать не стоит… ну, простейше ведь, электорат тебе только голоса даёт, но не власть, уясни… — инициировал тему диалога Аристо.

— Тогда к чему существование идей о демократии и новом обществе, разве позволяется кидаться как грязью такими священными понятиями? Не понимаю… — Задал вопрос Плато, после чего Аристо вновь засмеялся, что даже не смог в течении двух минут продолжать диалог. Он на три полушага назад отошёл от брата и сделал лицо, по которому легко было прочитать потерянность. — Имеет место быть защита идеалов и интересов граждан! — громко сказал младший Романович, а на глазах его образовались слезинки, что символизировали разочарование, ведь даже Аристо, который его хорошо знает, не оказался плечом сострадания.

— Ага, имеет, а ещё имеет место выпущенная в тебя пуля от неизвестного лица во имя суверенитета города, хех, — прокомментировал Аристо.

На язвительный комментарий Плато отреагировал как на бессмысленную критику, сжав зубы, после укусив нижнюю губу.

— Вот, что бывает, когда читаешь немцев, а итальянца Макиавелли с его государем теряешь, и стоило бы… — недоговорил обидчик Романович по причине резкого ухода младшего в сторону выхода. Он закончил речь уже наедине с собой: «Ещё один грех политика — обиды».

Плато в это время бежал по центральной улице Амордея. Имея при себе паспорт гражданина, банковские карты, неизвестный цифровой носитель информации времён прошлых десятилетий, а также переплетающиеся мысли, он решил свернуть на улицу Реформаторов. Сел на вовремя подошедший беспилотный трамвай и проехал два километра ровно по прямой линии. Выйдя с транспорта, он оглянулся и резко побежал, через метров тридцать остановился и ещё раз посмотрел вокруг, после проговорил про себя: «Слежка не ведётся, и это единственное, с чем пришла удача». Пройдя по гладкому асфальту пятьдесят метров, он свернул на бетонные лестницы, ведущие к территории большого, но не высокого здания, на крыше которого развевался флаг США, из чего следует, что кирпичное строение принадлежит этому государству и является посольством. Первым угнетённый Романович встретил двухметровый металлический забор, но после он нашёл видеодомофон и подождав двадцать секунд, нервно кусая губы, позволил своей бедной душе обратиться к цивилизации — провёл пальцем по дисплею, и через некоторый короткий промежуток времени, который казался ему вечностью, ответил мужчина: «Hello, how may I help you?».

— Хеллоу, ай вонт ту мэйк а рекуест ту зе консул, — объяснил свой визит Плато, после чего последовало минутное молчание из динамика, что он даже испугался, находя этому объяснение в своём неправильном английском. Ход мыслей прервала девушка, заговорившая с ним на его родном языке: «Здравствуйте, прошу извинить моего коллегу, он не совсем понял вашу… просьбу, если не ошибаюсь, по возможности, разъясните мне»

— Добрый вечер. Кхм, да, я бы хотел обратиться к консулу, и если возможно, я скажу обо всём ему сам, лично…» — не терял надежды обратившийся.

— Конечно! — кратко дала ответ девушка из динамика.

Железная дверь открылась, но Плато не сразу прошёл через неё, предварительно осмотревшись вокруг и включив запись на Elbrusphone+, скорее всего не доверявший даже своим спасителям из Америки, но на то были основания: одобрение цели его визита получилось уж слишком быстро для такой серьёзной организации. Он зашёл в посольство. Внутри его ожидала следующая картина: мраморные стены и потолки, но как выяснилось позже, — это не мрамор, а металл — звук после легкого удара пальцами давал знать; в помещении было темно, так как окон и приборов освещения в прихожей не оказалось, но Плато не был потерян, ведь к нему спустя минуту подошёл, судя по внешнему виду, слуга, державший в руке свечу.

— Сэр, про‌йдите, пожалу‌йста, в го‌стиную, го‌сподин консу‌л осво‌бодится в скоро‌м време‌ни, — проговорил слуга, на что Плато отреагировал спокойно, но через минуту до него дошло понимание — этот человек полностью извратил ударения слов в предложении и явно здесь находится недолгий срок, иначе сам бы заметил за собой такую ошибку.

Они прошли в гостиную. Дворецкий указал Плато на кожанный диван чёрного цвета, на котором рамположил гостя, а сам удалился в другую комнату, судя по всему для приготовления предметов чаепития на двух персон. Через короткий промежуток времени образовался сам консул, имевший с виду привычный дипломату стиль одежды и физиономию, но при том будто бы не находящийся в своём теле — как заметил Плато, но отбросил эту мысль за абсурдностью. Консул начал первый, предварительно улыбнувшись, но опять же, как-то неестественно: «Приветствую, знакомый!»

— И вам добрый вечер, — сказал в ответ Плато. «Что, знакомый? Кто так вообще говорит?» — подумал он про себя.

— С какой темой вы обращаетесь?, — интересовался сотрудник посольства.

— С какой темой… Вы знаете, так как я признаю за вашим государством великие цели народовластия, свободы, гражданственности, поэтому обращаюсь именно к вашей многонациональной демократической державе за помощью в моей сложившейся трудной ситуации, в которой я был со стороны государственной машины этого города публично унижен и репрессирован только за то, что высказывал своё независимое мнение.

— Учитывается. — Ответил консул. — Вы испуганы? Почему ваше сердце бьётся чаще? — обратился он к гостю.

— Стойте… Да, вы знаете, встреча так повлияла на меня, замкнутого человека с глубоким внутренним миром, хех, и ещё эти события преследующие… — не успел до конца разъяснить Плато, как консул сказал то, из-за чего обратившемуся к нему гражданину Амордея стало не по себе, и возник вопрос: «Я сошел с ума или они?».

Дипломат чуть громким голосом с предупреждающей интонацией сказал: «Чай, стол… чай на деревянный стол», направляя голову в сторону кухонной комнаты. Далее дворецкий со вкусом обустроенного посольства достойно вышел к гостю и господину, держа в одной руке поднос с фарфоровыми чашами и чайником, а в другой десертную тарелку с шоколадными пончиками собственного изготовления. Следующие пять минут они занимались чаепитием, не сказав ни единого слова за этот период, что хоть и вызвало подозрение у Плато, тем не менее не смутило его, ведь всё внимание к себе привлёк вкус пончиков, нигде ранее не наблюдавшийся в городе. По окончанию первой чаши чая, консул стал любезничать: «Извиняюсь! Ведь я не знаю вашего имени, мы с вами незнакомы. Я Генри Менкен» — сделал шаг к знакомству Генри, протянул руку и улыбнулся.

— Плато Романович… приятно, — познакомился гражданин Амордея с американским дипломатом, что придало некоторых сил, ведь сомнения о психическом здоровье на фоне адекватного знакомства развеялись.

— Уважаемый Плато Романович, из сказанного я понял — угроза, — объяснился Генри.

— Всё верно. Поэтому я хотел запросить у вас политическое убежище на территории Северной Америки, если можно, также смену гражданства и имени, ведь эти звери и там меня достанут, как кажется, — давил на жалость младший Романович и нервно перебирал пальцы рук.

— Немного думать… звери… это замечательно! — сказал неожиданно для Плато консул, что, естественно, возобновило подозрения в разумности происходящего.

— Честно, не понимаю, если бы можно было только посвятить меня… — прокомментировал он с надеждой.

— Посвя‌тить… посвяти‌ть? Хм… я не священник, и к чему тема религии?

— Нет-нет, вы не так поняли. Я хочу получить более подробную информацию по моей просьбе о предотвращении угрозы убийства меня как неугодного государству политика.

— Я займусь этим лично. — Дал ответ Генри, после чего к нему подошёл слуга и прошептал что-то на ухо. — Да-да, Плато Романович! Буду виноват, если не узнаете. И так, здесь не посольство США, на Земле мы не выдаём убежища для сохранения жизни, а вы нам интересны как идеальный че‌ловек для наших учёных!

— Вы меня на органы хотите продать?! — воскликнул Плато и обратил на себя холодный взгляд слуги, чем был смущён, но не оставлял возмущение, поэтому направил зрение на консула, с которого хотел получить ответ.

— Так… я хочу… я сделаю помощь вам, угроза будет предотвращена. Необходимо пройти с нами, — сказал Генри

Подошёл странный к выходу в тёмный коридор и указал правой рукой, тем самым давая понять, что необходимо туда пройти.

— Хех… что?! — возмутился Романович, но вовремя подошедший слуга шепотом сказал ему: «Вам помогут, потерпите, консул не совсем социализирован», чем успокоил его; Плато ни за что не согласился бы пройти, если не внезапно возникшая мысль: «псы режима опаснее чудаковатых господ с Америки, и вообще, чего я боюсь?».

Из-за отсутствия какого-либо освещения, Плато не смог понять куда его ведёт господин Генри, поэтому всю дорогу, согласно ощущениям, он как бы шёл и поворачивал телом на месте; в конце пути он встретил своим лицом деревянную дверь, после чего Генри незамедлительно принялся извиняться перед гостем, что шёл позади его и сам не принял последствия абсолютной тьмы коридора.

— Точка места, — обозначил Генри.

— Точка места, ага… — саркастически прокомментировал Плато с ноткой разочарования.

— Уважаемый Плато Романович, в ваших возможностях не бойтесь и не теряйте… разум, да! — предупредил Генри, достал из кармана предмет имеющий свойство освещения, но не похожий на фонарик, после прислонил к шее Плато, а во время соприкосновения с человеческой кожей из предмета вышли микроиглы. В тот момент жертва смогла лишь разглядеть как Генри Менкен поднимает его двумя руками, а веки закрываются. Случившееся повергло спящего в шок, но появившийся осознанный сон дал возможность поразмыслить, и он пришел к выводу: «Выходит, перевозят через границу. Восхищаюсь подвигами во имя свободных граждан, как бы наивно не звучало».

Тем временем Генри Менкен вёл гусеничный транспорт с наличием автомобильной кабины, в которой отдыхал от реальности Плато; пейзаж был пустынным, а вдали виднелась высокая гора; посмотрев чуть ниже можно было заметить песчаные постройки; в этот момент закончился препарат, так долго удерживавший жертву в сновидениях.

— Это что, гусеницы?! — первое, что спросил Плато подняв веки.

— Личная разработка это автоматическое передвижение! — сказал чуть улыбаясь Генри.

— Личная… в позапозапрошлом веке ещё гусеничный ход изобрели, тебе что, три сотни лет? — возмущался Романови, но после понял, что обратился на «ты» к американскому дипломату, засмущался и принялся пытаться заснуть.

Вскоре осознание абсурдности ситуации вынудило Плато отказаться от сна и разобрать обстоятельства; действительно — его, гражданского лица, везут по пустынной местности на странном транспорте неизвестно в какую точку мира, так ещё и водитель никто иной как американский посол в Амордее. Пытаясь вежливо обратиться Плато сказал: «Господин Генри Менкен, извиняюсь, могу ли быть осведомлён о нашем пути, а именно: куда мы направляемся?»

— На месте! — воскликнул Генри, чьи слова подействовали на пассажира так, будто никаких странностей до этого момента и не было, но всё равно ракурс внимания незамедлительно перешёл на впечатляющую картину: совсем близко оказалась высокая гора, примерно два с лишним километров в высоту, из чего он решил, что это — Синай, та самая, где согласно христьянскому учению Бог вручил Моисею десять заповедей.

Мысли о духовном не долго держали, ведь подъехав ближе, он увидел большую щель в горе (можно её назвать дырой), в которую помещалось два или три средних грузовика. Следующие пять минут езды пассажир в сопровождении американского дипломата молчал, а ноги его тряслись от стресса, и, видимо, потерявший доверие к окружающим, он решил собственными силами познать происходящие события, назвал их даже писанием на закате лет сумасшедшего автора-фантаста, в мыслях, конечно же, чтобы его самого не сочли нездоровым. «Какую роль я играю? Вообще, имею какое-то значение, владею своим местом?» — последнее, что думалось.

После уже невозможным являлось представлять обыденные вещи такими удивительными: чего стоят наши воззрения, накопившиеся за тысячелетия, о боге, науке, вселенной, когда на голову валится то, во что мы верили, но не предполагали? И действительно, чей мир будет более расколот, как не мир верующего, узнавшего, что его бог существует на самом деле? Они направлялись будучи переставленными на резиновые шины по проложенной внутри пещеры дороге, по бокам которой стояли транспортные средства неизвестной сборки. Наличие крыльев давало понять единственное — аппараты летательные. Стены и потолок были обшиты тем же металлом, что и в консульстве, из чего Плато решил, что здесь американцы, здесь ему помогут. Подъехав к северной стене штаба демократической державы, их встретило лицо, совсем не похожее на дипломатическое, словами: «Вы это Плато Романович, вы здесь известны!», на что Романович не отреагировал, ведь за последние несколько часов вполне привык к неправильному строению предложений и словосочетаний. Лицо продолжало: «Цель вас без ущерба здоровью доставить к нам».

— Да, не сомневаюсь. На самом деле я теперь знаю больше, чем ваши прошлые «клиенты», хех», — ответил Плато.

— Идём по моему направлению, — сказало лицо и нажало кнопку на двери автомобиля, из-за чего выдвинулись лестницы.

Плато Романович достойно спустился к сопровождающему (последние месяцы его, как главу партии, исключительно так и встречали). Их ожидал коридор с отделкой как в консульстве, но отличием было наличие освещения белого цвета, поэтому удалось разглядеть следующие элементы: коридор был не совсем узким, как казалось ранее, — по размерам он допускал двухсторонее движение живых существ любого телосложения без помех; по правой стороне шёл ряд помещений, похожих на кабинеты офиса, но без наличия дверей, лишь с пустым проходом внутрь, куда заглянуть всё же не удалось из-за поглощающей тьмы. Рассматривая интерьер и лёгким шагом передвигаясь, Плато был приятно заинтересован особенностями строения и отделки помещений штаба, а заметив, что освещение не исходит от какого-либо предмета, так и вообще принялся шарить глазами каждый уголок, естественно, приняв вид британского детектива из романов. И он нашёл разгадку: свет исходил от металлических листов внутренней обшивки стен и потолка; не строя далее логическую цепочку, он ощутил удовольствие от сохранившейся способности мыслить и анализировать, учитывая все события, произошедшие за текущие сутки. Оказавшись в конце коридора, — их ожидала единственная дверь.

— Извиняемся за Генри, он не социализирован на Земле. Кхм, вам всё известно, что должны знать? — спросил сопровождающий.

— Да, известно, — подтвердил Плато.

— Вывод: вы знакомы с процедурой сохранения здоровья на перелёты.

— На перелёты? Ага, знаком… товарищ… — саркастически, но без злого умысла прокомментировал Плато. Это были его последние слова как человека уверенного, после он вновь стал жертвой — пропал свет, а в шею что-то укололо.

В этот раз искусственный сон был глубже, поэтому Романович и не имел возможности заметить как снова оказался в кабине очередного, непонятной структуры, автомобиля. Проснувшись, он огляделся, — это было большое бетонное помещение, примерно пятьдесят на тридцать метров в длину и ширину, десять метров в высоту; освещение тусклое, — едва можно распознать хаотично лежащие предметы, которые Плато приметил как важную «деталь». Убедившись, что посторонние глаза за ним не наблюдают, а водитель занят каким-то устройством в панели автомобиля, он наполовину вытащил своё туловище из окна транспорта и протянул руку вниз, после вернулся в салон с предметом в правой руке.

«Белая упаковка… медицина? Стоит открыть» — подумал про себя Плато и произвёл распаковку. Внутри находился бинт, имеющий специфический неприятный запах. «Не завидую больнице, которая такими ресурсами работает» — прокомментировал исследователь состояние медицинского продукта, но после заметил на упаковке дату изготовления: «20.01.2005» и изменился в лице, как бы забирая обратно все замечания. Прочие надписи были стёрты, поэтому белая упаковка не дала достаточно информации. Выглянув в окно автомобиля и заметив предмет размером чуть меньше предыдущего, он сделал всё то же самое и вернулся с ним в салон. По ощущениям от прикосновений, можно было сделать вывод, что в упаковке хранится медицинский шприц. Радуясь разгадке, Слеователь порвал шов и достал предмет, но вместо дальнейшего изучения и строения логической цепочки, на его лице отобразился страх, — игла шприца была без крышки, то есть открыта, а в ее направлении было отверстие в упаковке с пятнами крови. Плато незамедлительно принялся рассматривать свои руки на наличие повреждений кожи иглой шприца. Ничего не найдя, он с облегчением глубоко вздохнул несколько раз; от опьяняющего эффекта кислорода ему даже захотелось поговорить с водителем:

— Странное местечко. Не подскажете, где мы? — спросил Плато, ожидая ответ не только на этот вопрос, а и прочие, вроде как: «мы в такой-то стране, в таком-то городе, ждём такого-то господина, и вообще, волноваться не о чем, скоро вас доставят», но сказанное водителем не совсем соответствовало ожиданиям.

— Северо-восточное полушарие, Россия, Сибирь, — ответил водитель на русском, после поправил себя и произнёс то же самое на государственном языке Амордея.

Но гражданин побережья Красного моря и русские слова понял довольно ясно, а остальное уже и не слышал из-за внезапно возникшего приступа панической атаки, какими он страдает с подросткового возраста. Его окружили мысли о дальнейшей судьбе, которые, судя по выражению лица, доставляли ему сильную душевную боль. Поэтому, как любой неопытный в вопросах психики, он принялся отвлекать себя менее значимыми вещами: подумал о зимнем пуховике на нём, об ощущении кожей лица низкой температуры воздуха, после вслух называл себя идиотом, обосновывая это своей невнимательностью и глупостью, ведь упустив пуховик и температуру, прямо на носу сидящие у него, он по наивности разглядывал предметы с грязного бетонного пола; в общем сказать, дедукцию он понимал, он не владел ею.

Здесь подошла группа из пяти персон, легко и в классическом стиле одетых. Первым шагом они, приблизившись на удобное для глаз расстояние, стали рассматривать Плато Романовича сидящего в автомобиле, как бы не замечая присутствия его как личности. Из группы был образован круг, самый крайний из него показал жест двумя пальцами первому, после чего тот сказал громкое «Здравствуйте!» в сторону Плато, что тот даже удивился, ответив: «П-п-приветствую… хех, вы сказали без акцента и правильно ударение поставили, последний раз такое приходилось слышать сутки назад». Персона, принявшая слова клиента американского посольства, очень внимательно выслушав его, повернулась внутрь круга и предоставила коллегам что-то на общее рассмотрение; обсудив какой-то важный вопрос, она вновь обратилась к Плато:

— Приносим извинения за Генри Менкена, и тех, кого вам удалось встретить. Помимо отсутствия навыков ведения диалога с представителями общества Земли, инструменты какими он пользуется — плохи, не адаптированы под уникальность языковых групп. При разговоре с вами, он, зная английский язык безупречно, общался через «гуууглэ переводчи‌к», кхм, извиняюсь, «гугл переводчик». Наши сотрудники разведывательной компании посчитали удобным этот инструмент, но не учли многих моментов такой технологии. С нами Вы можете общаться на родном для себя языке; мы лично ознакомились с земным городским образованием «Амордей»… Признаться, «Амордей» нас и заинтересовал для изучения вашей планеты, а если быть точнее — его выдающиеся жители.

— Знаком я с этим, вроде. Земля, жители… Господа, у меня есть вопрос, прошу вашего разрешения задать его, — ответил на речь Плато, после чего группа вновь принялась что-то обсуждать.

— Конечно, вопросы от Вас нам сейчас и нужны! — сказала первая персона и как-то неестественно улыбнулась.

— Когда в Северную Америку? Вернее, предполагаю, в Соединённые Штаты? — спросил Плато и группа вновь погрузилась в обсуждения.

— Ещё раз извиняемся за Генри. Вам сообщили, что он не социализирован? Также он не совсем знаком с частями планеты, а может и вовсе не услышал вас… Вы желали встречи на другом континенте? Если так, то в данный момент ничем помочь не можем. Лишь могу предложить возместить чем-нибудь Вам за ваше неудобство по окончанию нашей миссии.

— Но послушайте только… — обратил Плато на себя внимание группы.

— Внимательны! — прозвучало гласное от первой персоны.

— Я, как гражданин, лишь защищаю свои законные права на свободу, а вот как политик могу дать оценку всей ситуации… — здесь младший Романович на немного задумался, после на лице его отобразилась еле заметная нотка отвращения, — ге-о-по-ли-ти-ка, друзья! Мы находимся в России, союзном, хоть и не официально, Амордею государстве, ведь все мы понимаем, что это одного поля ягоды. Значит, ничего не мешает фэ-сэ-бэ… эф-эс-бэ, в общем, внутренним разведывательным силам, засунуть меня в багажник и вывезти обратно, отдав в руки «правосудия» в ковычках. Уж что за правосудие, вы и так понимаете. Поэтому высказываю своё волеизъявление быть доставленным в скором времени и незаметно на американский континент, во избежание последствий следующего хода противника, — с удовольствием от такого перфоманса закончил он и приложил спину к сиденью автомобиля.

— Поля ягоды? — спросила ведущая персона.

— Россия — гигемон, тирания, сплошной милитаризм; Амордей — её союзник; они сотрудничают, — ответил Плато, чуть покраснев от смущения.

— У Вас имеются навыки дипломата. — Персона оценила умозаключения. — Есть альтернатива с условиями полного сохранения вашей социальной безопасности, но на это требуется иметь психическое и физиологическое здоровье в норме. Вы готовы?

— Готов. А что за альтернатива? хотелось бы узнать.

— Штаб… офи‌с… кхм, извиняюсь… — Персона попыталась ответить на вопрос, но заметила смысловые несостыковки слов с действительностью. — Станция временного обитания нашей цивилизации на период миссии».

— Первое было понятнее… Но я принял вашу мысль с ясностью, — прокомментировал Плато.

— Вы отправитесь с нами согласно своей свободной воле? — уточнялся какой-то юридический момент.

— Ага… да… да! — дал ответ Романович, после группа пригласила его с собой и они направились в сторону выхода из неизвестного бетонного тёмного помещения.

Текстуры места проведения встречи заинтересовали Плато, — он давно уже строил догадки о своём местонахождении, а знание страны и полушария его не удовлетворяло; имелось желание понять: «что это за доисторическое грязь, похожая на древние руины от погребальных строений. Неужели в России такие здания привычны? раз ещё существуют». Интерес был задан ведущей персоне, ответ от которой последовал незамедительно: «У вас это называется бункером. По информации от разведывательной компании, это самое безопасное место на планете — выдерживает ядерные взрывы, из чего вывод, что и армия, военные машины здесь не несут угрозу существованию».

— Вот как… — проговорил полушёпотом Плато и подумал про себя: «… Они, видимо, вовсе не осознают в какой стране находятся, а возможно для них это и не страна, а… нет, это сущий бред, я бы сказал даже, преступление против рассудка, а уважать разум человека, и особенно нашего прорывного века на-до! Иначе во что мы превратимся? — обратно в животных, у которых нет правил и понятий, кхм, если угодно, святынь».

Дорога на своих ногах составила пятьсот метров, после точка назначения была достигнута. Их ожидала взлётно-посадочная полоса и несколько среднего размера самолётов, похожих на частные, но с отличием в виде присутствия на крыше непонятной структуры — будто люк, выглядывающий наружу. Традиционно все заняли свои места в салоне; к каждому поднесли поднос с напитками в виде соков из разных ягод, но практически все отказались; далее следовала команда от пилота пристегнуть ремни, с чем пассажиры благополучно справились и принялись наслаждаться взлётом и полётом в облаках. Плато за несколько минут под воздействием умиротворительной обстановки уснул.

Снилось ему следующее: утренний летний рассвет, роща; он с удовольствием наблюдает за поющими птицами и сам принимается сочинять какую-то мелодию, записывая ноты в блокнот. Как вдруг из пролетающей птицы образуется сначала силует человека, а позже и сам человек похожий на гражданина полиса дневней Греции предстаёт перед ним.

— Нравится музыка природы? — спросил неизвестный человек в старом хитоне.

— Конечно. Как по мне, это и есть чистейший идеал, — поступил ожидаемый ответ.

— Да, это прекрасно, соглашусь. Но спешу тебя поправить: не чистейший идеал вовсе эта музыка, да и как музыка может быть идеалом? — Вновь задал вопрос неизвестный человек. — Ведь музыка есть творение человека, а птицы не поют — они общаются так между собой. Ответь мне, кто же придал общению птиц значение красоты и сравнил это с музыкой?

— Я думаю, человек сам всё это и сделал…

— Выходит, человек сам и есть идеал, и единственный! Раз только это существо способно придавать значение вполне естественным вещам и оценивать их. Верно? — продолжил допрос неизвестный в хитоне.

— Думаю, да, — неуверенно ответил Плато.

— Но каждый ли человек идеальный? И существует ли вообще идеал человека, ведь все мы абсолютно разные, хоть и в чём-то схожи… — Задал риторический вопрос неизвестный. — Нет! Идеальных людей не существует. Это ясно. Но что тогда? каждому теперь наплевать на себя? раз идеалом никогда не стать, что остаётся делать? Ответь, Плато.

— Стремиться не смотря ни на что… Да? — ответил допрашиваемый и вызвал огорчение на лице собеседника.

— Зачем стремиться к тому, чего никогда не достигнешь?! И за это обидно. Но стоит признать теперь, что человек далеко не идеал и не станет таковым. Только вот есть кое-что, способное сделать из него по крайней мере доброе существо, осознающее свою ответственность перед окружающими, теми, кто нуждается, ближними… Ну, я думаю тебе это известно… И здесь открываются для него возможности делать лучше этот мир. А вот теперь ответь на вопрос: что необходимо человеку, чтобы без колебаний следовать такому пути? Замечу — путь этот единственный, если осознающий недосягаемость идеала всё же решается взять на себя ответственность за подсильные добрые дела, — третий раз спросил неизвестный.

— Возможно, какое-то учение… — ответил Плато и вновь заметил лицо огорчения у собеседника, и принялся исправлять ситуацию, добавив: «… Я понял, это хотя бы не вести войн».

— Достаточно! — остановил неизвестный. — Что для тебя всего дороже?.

— Кажется… личность… — продолжал проваливший экзамен и вызвал непрерывный смех у неизвестного в хитоне, что тот даже схватился за живот и так несколько минут смеялся.

Последовал комментарий:

— И что будет с твоей личностью, например, если тебя сейчас съест тигр? А может, как шутил классик, внезапно кирпич на голову упадет? Хоть такое и маловероятно. Что я хочу до тебя донести? — самое ценное это жизнь! И отдать себя в жертву на благо остальных, конечно, это не достигнуть идеала, но придать смысл своему существованию, а также сил ближним; теперь тебе ясно? — с видом школьного учителя провоговорил неизвестный.

Плато, истощённый от такого давления со стороны странника, всё же решился более уверенно вести диалог.

— А кому и за что именно отдать себя в жертву? Да и знаете, ведь жертва может быть напрасной, и что тогда? Стойте-стойте, справедливо задам последний вопрос: Вы сами знакомы с таким человеком? что отдал себя в жертву и принёс пользу, ну или как понять… в общем, благодетель. И раз я спрашиваю об э‌том, заметьте — не значит, что я согласен с тем, о чем умолчал. Уж будьте добры, не перескакивайте с одной мысли на две других, — на удивление себе ответил он и с видом возмущённого типичного российского гражданина, пришедшего разбираться касательно своих квитанций за жилищные услуги, принялся ждать разъяснений.

— Ты знаешь его. Но разве мог я ранее дать тебе такую подсказку, пока ты сам себя не начал подгонять под истину, что сейчас я тебе раскрою, — объяснился древний грек в старом хитоне.

— Ага…

— «Вернее, уже раскрыл, будь внимателен!» сказал неизвестный, после чего стал смотреть прямо в глаза Плато, который тем временем несколько замешкался, ища ответ в прошедшем диалоге.

— «ы знаешь его, знаешь. Это не совсем человек. Ты знаешь его. Мы близки с ним. Ты знаешь его. Тебя всему он научил и личность тебе дал. Ты знаешь его. Идеал он и есть. Ты знаешь его. Почему ты всё ещё на этой земле стоишь? это он позаботился, для чего ему потребовалось всего лишь отдать самое ценное, самое ценное ради тебя! А ты худший человек, худший представитель, худший. Ты знаешь его. Не стоишь ты его мучений, о справедливость! Ты знаешь его. Отдав свою жизнь, ты не будешь достоин даже быть услышанным им. Склонись, раб! Ты знаешь его. Худший… Знаешь его… Худший… — пропел древний голосом священника, но для Плато это не выглядело песнью или речью, а скорее гипнозом или опьянением от синтетических наркотиков.

После третьего «ты знаешь его», он забежал за толстое старое дерево и начал зажимать себе уши, но голос странника всё равно был отчётливо слышен. Такое давление спровоцировало рвоту. Стал заметен яркий свет, падающий сверху. Пробуждение ступило.

Перед собой Плато увидел чёрный мешочек среднего размера, а во рту он ощущал неприятный вкус кислоты — рвота выходила из него в том числе и наяву. Скорее всего такой недуг можно объяснить укачиванием во время полёта, ведь Романович редко передвигался на таком транспорте; если вспомнить, то на ум приходит лишь полёт из Амордея в Россию к родственникам. Между тем он увидел перед собой одну из стюардесс.

— Вы заболели, Плато Романович? Это я Вам поднесла мешочек; во сне Вы очень нервно пытались снять с себя ремень, что насторожило меня, — мило объяснила обстоятельства стюардесса.

— Да… м-м-мадам… укачало, — хриплым и уставший голосом выговорил больной.

— Возьмите леде‌нцы. Мятны‌е, — сказала девушка улыбаясь и подала Плато три леденца.

— Спасибо… Скажите, какое время ещё потребуется до прибытия?

— На земном летательном транспорте путь составляет около двух часов. К этому моменту прошло… один час пятьдесят пять минут и тридцать… тридцать… половина от минуты плюс десять, — с трудом проговорила стюардесса посмотрев на наручные часы.

— Выходит, сейчас… — не успел договорить Плато, как к нему сзади подошла ведущая персона и проговорила: «Плато Романович, препарат вреден при частом использовании, решено было не вводить Вас в искусственный сон. Приготовьтесь следовать моим указаниям… Извините, Плато Романович! совсем забыл. Меня, для удобства, именуйте Легатус; фамилия там, где мы окажемся, не понадобится» — представился Легатус.

Они вдвоём направились в кабину пилота, где их ожидала металлическая настенная лестница ведущая в узкий тоннель над салоном самолёта. Пройдя к точке назначения и увидев всё своими глазами, Плато не был удивлён либо же испуган, а испытывал сильнейший стресс, что для склонных к невротическим состояниям вполне естественно.

— Й-й-я не боюсь за жизнь, н-н-нет, это последнее, вернее не последнее, а то, о чем следовало бы д-д-думать не в первую очередь, хотя иногда и так стоит делать, — дрожащим голосом проговорил он и стал нервно кусать губы.

Легатус не придавал значения состояниям своего спутника; в полной темноте открыл настенный ящик, взял два шлема, похожих на часть от скафандра, и передал один Плато.

— Не понимаю… я не понимаю! — возмутился клиент американского посольства… возможно.

Легатус продолжал холодно действовать: самостоятельно надел на гостя шлем, а после и себе. Далее они подошли к южной стене и открыли стеклянную термостойкую дверь. Присутствие двух существ дало команду освещению включиться. Здесь Плато начал терять равновесие, поэтому Легатус взял его под руку и повёл по двухметровому переходу. Миновав переход они оказались в кабине очередного неизвестного аппарата. Оборудование не представляло собой привычного образа земного летательного транспорта, а состояло полностью из цифрового экрана, на котором были отображены: орбита Земли, погодные условия, координаты МКС, техническое состояние, четыре наружных камеры и окно с функциями управления и пилотирования. Всего салон был размером чуть больше трёх на два с половиной метров в длину и ширину, поэтому свободное место практически отсутствовало, помимо пары спальных мест выходящих из корпуса. Для Плато данная картина с предметами из фильмов жанра фантастики не была удивляющей, — печаль о прошлом накатила на него и сопровождала весь дальнейший путь. Последствия такого настроения имели перспективу наступить своей тяжёлой ногой на «беззащитную спину» Плато Романовича. И действительно. Вскоре, как начальные ноты пятой симфонии Бетховена, прогремели удары судьбы.

Глава двенадцатая: «Крепчаем!»

Нет оснований скрывать, что через Плато Романовича явственно прошла философия некоего снобиста-невротика, встретившегося с жизнью, её жестокостью и бесконечностью. Но что, если он окажется прав, даже сам того не понимая, пройдя тяжелейший путь и оправдав свои страдания итогом, ещё покажет, что такой выбор и есть истинный, по крайней мере на сегодняшний день, а всё прочее — заблуждение, — ведь мы можем предполагать всяко; мы, скептически подходим ко всему, что встречаемся нам в «тёмном лесу» и при «ясной погоде», и здесь нечего стыдиться, даже если это противится нашим убеждениям. Меня должны легко понять, ведь нельзя спорить с вечно меняющимся сущим; и для того истина, что не вечна, и для того человек высшее существо, что после его смерти это будет более всего заметно.

Друзья. Я хочу от вас самого бо‌льшего — спорить с образами Плато Романовича, его брата Аристо, с образом «идеального города» Амордей, ведь так я буду сам крепчать, словно металл клинка под ударами молота, а вы набираться опыта в ремесле, как кузнецы, изготавливая свои орудия, с которыми как воины пойдёте в сражение. Также, пока вы не узнали мою личность и место в этой истории, — приглашаю ознакомиться с моей первой поэзией, не опираясь на достоинства автора как человека, а исходя из его навыков.

«К хорошему вкусу 19—21»

Прошу, господа, окна открыть!

Душный воздух — приказ: забыть

Наслаждаться им оставить его предкам

Чтоб считали за гордость

Вспоминать свою молодость;

Оставить духоту испуганным жизнью умникам

Чтоб с книжками тяжёлыми в унисон этим воздухом дышали

Твердеть о спасении знанием не переставали;

От жизни им заслуга — скудное и гноящееся одиночество — вот моё пророчество!

Позаботимся и о политиках, торгашах

Что будут в грудь бить, славиться — «я сделал всё сам!»

Ах, добился места в пастухах!

Вот уж действительно, достижение;

Но позволить стоит им их деяния

Иначе накроет их революции мания

А рабочие руки нам нужны;

Нужны также миролюбивые козочки

Даже больше — миролюбивые хищники

Что во славу своего вида отказались охотиться

И нет более нужды в клыках

Выходит, человеку — в зубах

«Что ж, мирная идея — веди нас ты!»

— Скажут они, сжигая живой юности мосты;

И нет, не рабы они для нас

— Кем они не хотят быть, защищаясь конституцией

А по праву свободы высшего существа — нами зовутся незаконченной эволюцией;

Друзья, если для кого это слушать больно и печально

То уяснить вам нужно одно:

Набраться знаний, понять общество — не сделать ничего

Ведь самые глубокие мысли стоят ноль

Если страшишься ты принять — «я могу быть ненужным»

И будучи себе послушным

Не ворвёшься в смертельную схватку;

Теперь слово лично от меня:

Я не хочу, чтобы понимали мои слова

— Тем сильнее эффект беспросветного дна!

Что современную гуманность в тебе остудит

Бездна — смотрит в тебя и по своему любит.

********

Тем временем Аристо и Гипатия объединили усилия в поиске пропавшего родственника. Но они не знают, что их Плато отправляется узреть лучшее, что может позволить себе человек — космос и его немыслимую бесконечность.

Часть вторая: «Имперские амбиции»

Глава первая: «Доверенные лица»

Не уходя за рамки последних событий, самое значимое, как не посмотри, сводится к одному — поиски Плато Романовича явно перестали являть собой исключительно поиски родственника, или больше — фигура его считалась более политическим фрагментом жизнедеятельности города, чем гражданским, человеческим; в том числе включая сюда отношение к нему и его не радостной судьбе Аристо с Гипатией, какие приходились ему братом и супругой умершего деда.

Через час после случившегося побега Плато из музея европейской культуры, Аристо, вернувшись в дом по ул. им. Терешковой, на озарном настроении принялся играть на фортепиано, да так, что звуки из инструмента выходили вплоть до двух часов ночи, что, естественно, вызвало скрытое недовольство жильцов, которые из уважения к старшему Романовичу за счёт его репутации добропорядочного гражданина, лишь мягко попросили сменить подряд повторяющийся «минутный» вальс Шопена на что-то более спокойное, колыбельное, вроде первой части «лунной» сонаты или «лунный свет» Дебюсси; в общем на другое произведение, но играть его стараться в «piano», нажав крайнюю левую педаль. Выбор Аристо пал на знаменитый «похоронный марш» Шопена из его сонаты номер два. Подобное поведение было знамением переворота эндокринной системы организма, и понятна причина: ситуация вокруг Плато оказалась серьёзной, более того — потенциально смертельной, что заводило внутреннее желание жить. Объяснение этому — темперамент, который во многом отличался от принципов в общественной жизни. Естественным положением такие изменения не имели шанса остаться без последствий.

Прошло трое суток с момента исчезновения Плато, непосредственно главы оппозиционной политической партии «Новая демократия» и младшего сына семьи Романовичей. Приближённые по карьере Плато не ставили вопрос о возможной пропаже их лидера на общее рассмотрение; о таком подумать мало кто позволял себе, а уж сказать публично явно был не в силах за страхом оказаться с ним по одну сторону, — испытывать на себе давление государственной машины, подвергаться пыткам и вынужденно продавать свою гражданскую свободу путём дачи показаний; в оппозиционных кругах и не такое было в ходу тем для обсуждений. Но Гипатия, как его некий куратор, отличалась от массовки: не была взволнована, а более погружалась в ход постоянно посещающих её мыслей, вроде как: «Ты ещё не сделал следующий шаг, или это и есть твоё мудрое решение, а, мой смышлёный Плато?!», либо выходящее за дозволенность законодательной системы Амордея: «Неужто программа защиты свидетелей… но что он мог сделать, чего не знаю я? Хех, а ведь на преступное он не способен… да?» — чем она делилась с молчащей внучкой Санд. Как можно догадаться, так она сбрасывала накопившийся «груз» с нервной системы. Также, резко и больно встал вопрос о политическом объединении, возглавляемом Плато, которому, во избежании распада, необходим был руководитель, и это окончательно вынудило действовать Гипатию, что держала перспективу последствий без потерь для репутации если не внука, то хотя бы его достижений в области политики. Первым делом она связалась с личным юристом Плато Романовича, что «проконсультировал» её по вопросу дальнейшего управления партией «Новая демократия»; ответ ей не совсем понравился, даже более — разочарование пришло на смену энтузиазму, — с нотами страха было сказано: «Советую оставить… должно идти своим чередом, лучше послушайте меня… Вам ещё повезло — вас не взяли на прицел». Прочие приближённые давали похожий ответ и избегали диалога на связанные с их руководителем темы. Обстоятельства заставили Гипатию пойти на крайнее решение: выдать Аристо просьбу пояснить несколько загадок, сложившихся после исчезновения Плато; как и ожидалось, он совсем не был против помочь, ведь тем самым, хоть и косвенно, но входил в «игру». Заинтересованная Гипатия назначила встречу «виртуозу» Аристо.

С целью не навлечь лишние глаза, а то есть вполне вероятную слежку, встреча была назначена в непопулярном у масс заведении — небольшом кафе в жилом здании по ул. Нигилистов, строение «19», на входе которого красовалась вывеска с изображением говорящего «нох цвай пинт сострадания, битэ» грустного Шопенгауэра в стиле японской манги, что ясно выражало нестандартный подход к бизнесу и чувство юмора владельца. Подобный, с виду маркетинговый ход, привлёк посетителей, но некая преданность вложенному владельцем истинному смыслу не давала права пользоваться от этого выгодой, поэтому было принято решение — убрать на склад половину столов и, соответственно, стульев, что и послужило сокращению наплыва клиентов. Аристо часто посещал данное заведение и лично выбрал его местом деловой встречи, с чем Гипатия, в силу своего положения, без раздумий согласилась.

Но уже в этот осенний вечер, восемнадцатого октября, вступая на порог кафе со странным названием «Смысл жизни», Гипатия была смущена внешним видом заведения, что даже с первой попытки не смогла войти внутрь, так как дверь после толчка вперёд закрылась по инерции обратно, прищемив её ногу.

— Мкхм, — промычала она, ожидая взгляды отдыхающих граждан.

Звук отскочившей двери был ясно различим, но взгляды так и не падали на неё, поэтому без опасений она направилась к столику «14», за которым сидел и ужинал что-то двумя палочками Аристо.

— Не буду высказывать замечаний о данном, культурном в ковычках, местечке, но… — не успела закончить Гипатия.