Бесплатный фрагмент - Последние краски лета

1

Новость, что ее могут отчислить из университета, застала Риту врасплох, нарушив рутинное течение ее жизни, в которой с максимальной вероятностью можно было предсказать, что произойдет в последующий момент. В ее жизни не было места подвигам, хотя всегда было пространство для спокойного созидания.

Рита была желанным, единственным ребенком интеллигентных родителей. Большая часть жизни девушки прошла под знаком достатка и казенных материальных благ, так как отец много лет работал на дипломатической службе, а в последние годы занимал важный пост в российском консульстве Швейцарии, где Рита окончила школу и даже поступила в местный университет. Как и все консульские дети, в старших классах она училась в женевской школе при посольстве Российской Федерации, куда перевелась после переезда из Африки, где до этого работал ее отец. Однако в какой-то момент Рита отчаянно захотела вырваться из привычного круга избалованных детей сотрудников дипмиссии, рассуждавших о поступлении в МГИМО и считавших, что дипломатическая карьера у них в кармане.

Начнем с того, что она не могла припомнить ни одну женщину-дипломата, которую бы ей суждено было увидеть своими глазами, а мысль о браке с правильным парнем из хорошей дипломатической семьи вызывала у нее рвотный рефлекс. Она с детства наблюдала за разными консульскими семьями, где отец — подтянутый, говорящий на нескольких языках, — был гордостью, главой и опорой семьи, окруженным благоговеющей женой и испорченными детьми. Всегда семейный образ внешне должен был представлять благонадежность, так как дипломаты были на службе даже дома, но зачастую за высокими стенами посольских домов скрывалось одиночество и душевная пустота. Другой причиной отказа от проторенной дорожки, ведущей в МГИМО и усыпанной отцовскими связями, было острое желание Риты рисовать. Именно за мольбертом она проводила свои самые счастливые минуты жизни, переносясь в миры, принадлежащие только ей.

До переезда в Швейцарию Рита с семьей жила в столице Ботсваны, в дипломатической резервации, патрулируемой вооруженной до зубов охраной и окутанной километрами колючей проволоки, хотя папа любил повторять, что ему повезло с назначением в Габороне, так как это была одна из самых безопасных и зеленых африканских столиц с добродушными и приветливыми жителями и стабильным политическим режимом (что никак не отменяло беспрецедентные меры безопасности, принятые в их окружении). В Ботсване более ста лет не было вооруженных конфликтов, даже свою независимость от Великобритании страна получила тихо и мирно, не пролив ни единой капли крови, а через несколько лет после обретения независимости здесь нашли крупные залежи алмазов. Без сомнения, стране невероятно повезло открыть эти месторождения уже в статусе независимого государства, иначе бескровный процесс мог обратиться в жестокую борьбу за владение алмазами со множеством человеческих жертв.

Годы, проведенные в Ботсване, Рита вспоминала с особым теплом, осознавая, что их дипломатическое поселение вместе преодолевало тяготы жизни, да и консульские служащие там были попроще, чем в «престижных» странах Европы и Северной Америки, распределение куда не проходило без использования нужных связей и влиятельных контактов. В то время вместе с родителями и друзьями семьи Рита любила отправляться в гости к племенам бушменов в джунгли. Спустя годы девушка вспоминала белозубые искренние улыбки местных жителей, которых она много рисовала во время этих туров, а потом раздавала людям собственноручно выполненные портреты. Также ей и ее семье удалось объехать множество национальных парков, таких как Чобе или дельта реки Окаванго, где они восторгались лоснящимися боками маленьких бегемотов или с опаской смотрели на горделивую поступь ботсванских львов, не обращавших ни малейшего внимания на машины туристов. Когда Рите было страшно или тревожно среди непролазных джунглей, она выработала шутливую привычку, которая осталась с ней на многие годы: если неожиданно на нее накатывала паника, девушка искала вокруг какой-то предмет, который мог бы олицетворять спокойствие, уверенность и надежность, служить опорой, и, закрыв глаза, представляла себя им. Через много лет Рита вспоминала, как во время одного из сафари, зажмурившись, она минут пять представляла себя баобабом, думая, что если дерево смогло выжить в течение тысячелетия, то прогулку по национальному парку на быстрых машинах и с вооруженным опытным гидом она точно переживет.

Как уже было упомянуто выше, в Ботсване она начала рисовать. Сначала это были наброски о путешествиях, вдохновленные местным колоритом и яркой, красочной африканской культурой. Так на свет появлялись изображения пестрых колибри и розовых фламинго. Со временем Рита начала писать более серьезные произведения, экспериментируя с яркими красками, любуясь неожиданными цветовыми сочетаниями и стилистическими находками. Она рисовала городских женщин в колоритной одежде и причудливых головных уборах, представителей местных племен, плетущих корзины из прутьев или танцующих с копьями на фоне своих хижин, окруженных изумрудной зеленью тропических лесов. На ее картинах, благодаря волшебным взмахам кисти, появлялись вереницы охотников в набедренных повязках, бредущих по выжженной африканской саванне, с их сосредоточенными на добыче взглядами и настороженной поступью. Родители наняли Рите лучшего в городе учителя изобразительного искусства, и она часами проводила за рисованием. Преподаватель говорил, что у Риты определенно есть талант, но папа был скептично настроен по этому поводу, считая рисование не более чем милым хобби.

Одновременно с этими чудесными воспоминаниями Рите приходили на ум другие картины: изнуряющая жара, тучи мух, раскаленная земля под ногами, горячий, сухой, полный красного песка, колющий ветер, перенесенная малярия, которая заставила поволноваться родителей и дала новый виток их разговорам о подаче прошения о переводе в Европу. Рита страдала от мысли о переезде из ставшей такой родной за пять лет Ботсваны, в разгар ее первой любви с одноклассником Василием. На самом деле, в то время Ритой овладевало два мощных чувства: притяжение, которое она испытывала к Васе, и счастье, трепетавшее в ней во время занятий живописью, которое впоследствии помогло ей пережить переезд.

В Швейцарии она оказалась в другом мире, ведь там собралась элита российской дипмиссии, а общение выходило далеко за пределы посольского круга: дети и внуки опальных и не очень олигархов, звезд шоу-бизнеса и других представителей «сильных мира» ежедневно хвастались брендами, напивались, курили травку, а особо дерзкие уже вовсю нюхали кокаин. Рита помнила, как в две тысячи шестнадцатом году, сразу после того как ее семья переехала в Женеву, девятнадцатилетняя представительница российской золотой молодежи, живущей в Швейцарии, сорвалась в пропасть во время гонок по горному серпантину.

Тогда Рите было 14 лет, она с тоской смотрела из окна своего дома на Монблан и уходила с головой в мир живописи, с грустью начиная замечать, что свежие картины очень отличались от предыдущих, написанных в Африке. Ей не хватало вдохновения, несмотря на окружающие красоты и показную роскошь города, где стоимость скромного ужина была сравнима с месячным бюджетом на продовольствие целой африканской семьи. Конечно, Рита осознавала, что дело было в ней самой, а не в стране, не способной ее вдохновить. Несмотря на то, что в любой момент она могла взять велосипед и поехать на нем по городу или даже за его пределы, покинув территорию посольских резиденций, катиться вокруг чистейшего Женевского озера с его знаменитым фонтаном, бьющим прямо из воды недалеко от берега, Рита ощущала себя гораздо менее свободной, чем в Габороне, где никогда не перемещалась без охраны и в целом редко покидала территорию дипмиссии. Все вокруг было шикарным и чужим. Одноклассники перед последним школьным годом очень сдружились, и было похоже, что для Риты среди них не осталось места. Улицы Женевы были заполнены «майбахами» и «роллс-ройсами» с кувейтскими номерами, их богатые арабские принцы из нефтегазоносных земель привозили с собой на личных самолетах. Витрины красовались многозначными ценниками на швейцарские часы или брендовую обувь ручной работы, а китайские туристки, радостно щебеча, выходили из бутика «Луи Виттон», держа в каждой руке по сумке, на которых еще красовались магазинные бирки.

Жизнь до и после имела такой контраст, что Рита с трудом перестроилась к новым реалиям. Ей все время хотелось спросить у ее богатого окружения, зачем им столько туфель, косметики и остальной ерунды, но она так никогда этого не сделала. Зато, поджав губы и впадая в состояние легкого забытья и безумия, она парила над своим мольбертом. Так прошло несколько лет, на протяжении которых холсты и плотный картон для рисования заменяли Рите друзей, пока девушка неожиданно не обнаружила себя выпускницей школы. После долгих переговоров с мамой, в результате которых та сдалась и решила не перечить выбору единственной дочери, Рита решила поступать в художественный университет в Швейцарии, финансы семьи позволяли ей сделать это, а работы вызвали неподдельный интерес Университета культуры в Берне. Несмотря на горячее сопротивление отца, срок назначения которого в Швейцарии подходил к концу, и недельной голодовки в своей комнате в знак протеста против поступления в МГИМО, все сложилось, и пару лет назад Рита начала свой путь к бакалавру платного отделения факультета изящных искусств в немецкой части Швейцарии.

2

В Берне — столице Швейцарии — Рите сразу понравилось. Возможно, из-за того, что здесь она полностью сменила круг общения с благополучных посольских детей на творческую молодежь, для которой деньги были чем-то вторичным. Берн был очаровательным местом, расположенным на берегах реки Ааре, делающей петлю в черте города и берущей начало в Альпах, бурлящей и поражающей своим молочно-бирюзовым цветом. Река была быстрой, но находились местные смельчаки, которые входили в воду выше по течению и через пару минут уже оказывались за несколько километров от этого места, унесенные мощным потоком и цепляющиеся за перила, установленные для таких плавунов по всему берегу.

Много раз Берн признавался самым красивым городом Швейцарии с его средневековым центром, где длинные арочные галереи, расположенные вдоль светлых, построенных из песчаника домов, так надежно скрывали прохожих от дождя, где повсюду красовались причудливые разноцветные статуи эпохи Возрождения, венчающие одиннадцать знаменитых городских фонтанов, иногда пугающих, как Пожиратель детей, достающий своих жертв из большой сумки, а иногда величавых, как горделивый Знаменосец, где символы города — медведи — уже много веков жили в так называемой «медвежьей яме», старинном рве с парком на его склонах.

Рита часами проводила у мольберта на смотровой площадке возле здания парламента, расположенным на крутом обрыве над рекой и словно парящим над городом. Иногда она встречала здесь мило улыбающихся политиков, шедших на работу и интересовавшихся, посетило ли ее сегодня вдохновение. Рита пару раз заходила внутрь здания во время дней открытых дверей, прижимая к себе большую черную папку с этюдами и удивляясь демократичности этого общества.

Положа руку на сердце, Рита любила бывать одна, направив все свое внимание внутрь себя или отдаваясь порыву творчества. Она любила писать виды, открывающиеся с высоты, и иногда они с соседками по квартире и по совместительству одногруппницами ездили в шале в Альпах, чтобы рисовать горы, и не менее сильно она любила запечатлевать портреты людей. Родители, которые к этому времени уже вернулись в Россию, часто качали головой и говорили, что не представляют, как живопись может прокормить ее в будущем, да еще и в Швейцарии.

— Надо было мне настоять на обучении в МГИМО, — говорила мама по видеосвязи, — была бы сейчас рядом с нами. Как ты там, совсем одна?

— Прекрасно, — улыбалась Рита, — здесь есть все, что мне надо. Тем более я немного трачу.

— Ты просто не знаешь, сколько стоит твое обучение и общежитие, — вставлял свои пять копеек папа. — Если бы ты выбрала компьютерную графику, у меня на душе было бы спокойнее, чем знать, что ты планируешь зарабатывать на жизнь портретиками.

— Тратишь ты действительно не много, — добавляла мама, — но ты живешь в Швейцарии, где даже чашка кофе стоит немыслимых денег. Мы не всегда сможем платить за все это. Отцу пора на пенсию, а меня ты знаешь, — мама хихикнула, — я всегда работала только женой и мамой.

Рита вздыхала: эти разговоры становились регулярными. Было видно, что родители встревожены ее будущим, а также то, что дела на дипломатической службе у отца по возвращении в Россию шли не так гладко — видимо, его упорно просили освободить место чьему-нибудь сыну.

Рита училась на факультете изящных искусств, где изучала почти все виды творчества, от литературы до скульптуры, но классическая живопись была для нее всем: ее душой, ее воздухом, ее отрадой. Рита рисовала много и с удовольствием, иногда забывая про еду и сон, и у нее уже скопилось изрядное количество работ, с которыми она до сих пор не знала, что делать. Часть из них хранилась на факультете, а часть — прямо дома в той части комнаты, которую девушка отвела под художественную мастерскую.

Небольшой альтернативой стала фотография, и она часами могла бродить по городу с фотоаппаратом, заглядывая на блошиные рынки или ремесленные ярмарки, проходящие на широких площадях города. Иногда к ней присоединялись ее соседки по квартире: австрийка Хайке и Лурдес из Мексики. Девушки снимали трехкомнатную квартиру, расположенную под красной черепичной крышей трехэтажного жилого дома в зеленом спальном районе Берна уже много лет, а само их жилище выглядело не как место обитания молодежи, а как большое творческое пространство. Специализацией Хайке был графический дизайн, а Лурдес была в вечном поиске себя, переходя с факультета на факультет. Совсем недавно, переведясь из отделения драмы, она увлеклась современным искусством и ночи напролет мастерила что-то из подручных материалов, найденных на блошиных рынках.

Их просторная, выкрашенная в белый цвет квартира насчитывала три отдельные спальни, поэтому каждая из обитательниц являлась обладательницей собственной комнаты, невероятно отражающей дух своей хозяйки. Например, спальня Хайке была лаконична и аккуратна, здесь всегда царили порядок и чистота, каждой вещи полагалось свое определенное место, а на стеклянном столе красовались большие белые мониторы. В комнате Лурдес царил творческий хаос, напоминавший каждому, кто случайно туда заглядывал, о ее духовном поиске. Комната хранила следы всех увлечений ее обитательницы: от театрального реквизита до недоделанной тумбочки из остатков старинного бархата. Спальня Риты была поделена между жилой зоной и творческим рабочим пространством, расположенным возле окна, чтобы позволить свету потоком литься на нее во время, проводимое за рисованием. Вплотную к окну с широким подоконником стояли деревянный стол, мольберт, законченные картины были убраны в коробки или скапливались, стоя прислоненными к стене. Девушка любила сидеть на подоконнике своей спальни, ее личной медвежьей берлоги, вглядываясь в ночные туманы или встречая розовые рассветы. Личное жилое пространство занимало гораздо меньшую площадь и было расположено в удаленной от окна части комнаты. Сказать честно, кроме коллекции недорогих шляп на нескольких полках, прибитых к стенам, материальных благ Рита в свои двадцать с небольшим лет по-прежнему не нажила. Вся ее одежда была аккуратно развешана на «штанге» из Икеи, рядом располагались белая кровать с прикроватной тумбочкой и небольшой комод с зеркалом.

Девушки делили ванную комнату, а также кухню-гостиную с большим столом из светлого дерева под цвет паркета на полу. В углу гостиной стоял «талантливый мистер Рипли» — фикус в кадке, украшенный золотистой, переливающейся гирляндой, которую было так уютно включать зимними вечерами, болтать и пить ароматный глинтвейн.

После каждого телефонного разговора с родителями Рита искренне надеялась, что хозяин квартиры не повысит арендную плату или счета за электричество не станут запредельными: она чувствовала, что больше не сможет так просто придти к родителям за деньгами.

3

В то февральское утро две тысячи двадцать третьего года Рита поехала в университет на велосипеде. Светило солнце, день был безоблачным, а дороги — сухими. Она катила по городу, с легкостью крутила педали, взбираясь на городские холмы и спускаясь к реке, подставляя лицо солнечным лучам и чувствуя, как ее каштановые с золотым отливом волосы выбиваются из-под шлема и развеваются на ветру.

Рита добралась до университета, и первая лекция прошла как обычно. В этом году девушке предстояло окончить бакалавриат, а затем она хотела продолжить обучение в магистратуре. В перерыве к ней подошла секретарь факультета и взволнованно попросила зайти в деканат. Рита шла по светлым коридорам корпуса университета, где под бетонным потолком сияли причудливо изогнутые светильники, и думала, что несказанно любит место, где учится, за пронизывавшую его атмосферу творчества. По дороге она заглянула в мастерскую с белыми стенами, увешанными работами студентов, длинными рядами столов, на которых всегда царил творческий беспорядок, сопровождаемый гулом разговоров и приглушенным смехом; на высоких стеллажах хранились расходные материалы в виде бумаги, картона, разных красок, тюбиков и другой мелочи. Рита на минуту подумала, что, проучившись здесь два с половиной года, она так и не продвинулась намного дальше классической живописи, которая, без сомнения, была ее коньком. Ее пейзажи, портреты выходили натуральными и живыми, в них чувствовалось мастерство художника, но Рите никак не удавалось выйти за рамки привычного жанра. По мере приближения к деканату сердце ее тревожно сжалось.

— Фрау Ластовская, — начал декан в своем кабинете, измеряя шагами комнату и пряча руки за спиной, — мне очень сложно дается этот разговор. Вы — старательная, успевающая студентка, к которой я испытываю самое искреннее уважение. Однако хочу сообщить вам, что ваша учеба не оплачена за предыдущие полгода, а пришла пора платить за следующий период. Как вы понимаете, это прямое нарушение договора об оказании платных услуг за вашу учебу здесь.

Рита удивленно посмотрела на профессора. Родители ничего подобного ей не говорили, хотя она чувствовала, что с деньгами у них в последнее время напряженно.

— Спасибо, что сообщили. Я ничего не знаю о задолженности в оплате и обязательно поговорю с мамой и папой, — промолвила она, собирая волю в кулак. В голове появился назойливый рой тревожных мыслей. Интересно, оплачена ли ее квартира?

— Фрау Ластовская, многие российские студенты сейчас испытывают сложности с получением денежных переводов от своих законных опекунов. Мы многократно пытались связаться с вашими родителями, чтобы узнать, кроется ли причина просрочки платежей в сложностях вывоза денег из России или за этим стоит что-то еще, однако они игнорировали наши звонки и письма.

Рита сглотнула и отвела глаза, чувствуя, как кровь прилила к щекам, сделав их пылающими и пунцовыми. Как такое может быть? Что происходит? Почему эта страшная реальность так бесцеремонно ворвалась в ее уютный мир, где все устроено, продумано и спланировано?

Профессор мягко посмотрел на Риту:

— Фрау Ластовская, мы постараемся найти выход, подать заявку на грант на ваше дальнейшее обучение у нас, но вам надо оплатить задолженность за учебу, иначе мы не сможем продолжать. Мне очень трудно сообщать вам такие новости, но, я боюсь, вы должны быть в курсе ситуации.

Рита кивнула. Если ее отчислят из университета, она потеряет возможность жить в Швейцарии. Ей придется вернуться в страну, где она не жила более десяти лет, не понимала и не чувствовала ее, страну, по сути, являющуюся чужой для нее.

Да, у нее сохранились воспоминания детства о большой даче, вкусных бабушкиных сырниках, широких московских проспектах и узеньких улочках центра города, с которыми она давно потеряла связь, и даже Габороне казался ей более осязаемым, реальным и понятным.

Рита сдержанно кивнула профессору и вышла из кабинета.

Она досидела на лекциях словно в полусне и не помнила, как доехала до дома, где свалилась на кровать прямо в своем фиолетовом пальто и лежала так несколько часов, не в состоянии пошевелиться, пока не услышала стук в дверь.

Заглянули Хайке и Лурдес, которые без слов легли по обе стороны от нее. Все трое смотрели в потолок, ничего не говоря, в полной темноте.

— Мы слышали новости о том, что ты испытываешь финансовые трудности, — наконец сказала Хайке, — они мгновенно разнеслись по факультету.

— Только знай, что ничто не изменит наше отношение к тебе, Рита, — добавила их третья соседка. — Скажи, если тебе что-то надо.

— Девочки, — прошептала Рита, — спасибо за поддержку, — слезы жгли ей глаза. Надо было позвонить родителям и спросить, что происходит: в мире и ее семье. — Мне надо срочно оплатить учебу, или меня отчислят из универа.

Лурдес рывком села на кровати и бросила в сторону соседки испепеляющий взгляд:

— Не может быть! А что говорят твои предки?

— Они не платят уже полгода. Декан дал мне понять, что созванивался с ними по этому поводу, но реакции не последовало…

Лурдес и Хайке изумленно переглянулись, воздержавшись от комментариев.

Вскоре подруги ушли, скрипнув деревянной белой дверью. Рита нехотя влезла в пижаму с пандами, села на подоконник, не включая света, и долго всматривалась в белеющие вдали горы, будто они могут дать ответы на ее вопросы. Почему родители не заплатили? Какого черта они ни разу не позвонили, чтобы открыто обсудить проблемы, если они были? Ведь папа был дипломатом, он мог бы найти слова, чтобы все объяснить, сказать что-нибудь ободряющее, и они вместе наверняка бы придумали решение! Хотя… существовало ли когда-нибудь по-настоящему это «вместе»?

4

На лекции на следующий день Рита решила не ходить, так как не было ни настроения, ни сил и ни желания. Мысли ее в любом случае витали далеко от учебы, поэтому освободившееся время она решила использовать для разговора с родителями. Также Рита написала сообщение владельцу съемной квартиры, чтобы узнать, все ли в порядке с оплатой жилья и не стоит ли ожидать каких-то сюрпризов еще и в этой области.

Помедлив, она набрала папе, однако тот не ответил. Она немного подождала, не перезвонит ли он, но по-прежнему ответа не последовало. Рита задумчиво сидела в пижаме с пандами за кухонным столом из светлого дерева, крутя в руках телефон, и ее мучила непонятная тревога. В итоге она нашла в списке входящих видеозвонков маму и нажала «Позвонить».

— Рита? — как-то неуверенно послышалось в трубке. — Как ты, дочка?

— Как я? — Рита почувствовала, как закипает, но изо всех сил старалась взять себя в руки. — Ты знаешь, что происходит? Почему ты мне не звонишь?

Мама напряженно молчала.

— А что с оплатой моей учебы? Ты ничего не хочешь мне сказать?

Рита повысила голос. Она от души радовалась, что дома никого нет и соседки не могут увидеть ее такую непривычно разъяренную. В семье Ластовских было не принято выставлять эмоции напоказ. Мама отвела глаза.

— Мне очень жаль, Риточка. Мне кажется, пришло время вернуться в Россию.

— Что?.. Что случилось? Почему? — сердце Риты сжалось.

— Ты знаешь, что я бы отдала все, чтобы ты была счастлива, но у меня за душой нет ни гроша… Я… я жду, когда мы с папой продадим квартиру, и я смогу покрыть твои долги. Это должно было случиться со дня на день, но сейчас не самое лучшее время для сделок.

Мама замялась, не зная, что добавить. Рита недоумевала.

— Вы продаете квартиру? А папа? Он что говорит?

— Рита, я долгое время не хотела тебе говорить, однако, боюсь, пришло время. С твоим отцом мы не живем вместе уже давно, с момента возвращения в Москву, так как здесь у него появилась другая семья.

Риту будто оглушили. У ее отца, которого она знала всю жизнь как человека с безупречной репутацией и неплохой дипломатической карьерой, есть другая семья? Он ушел и оставил ее мать ни с чем? Никто из родителей не обмолвился об этом «неприятном инциденте», словно это была какая-то незначительная мелочь.

— Твой папа всегда говорил, что учеба в Швейцарии — это дорогое удовольствие, и мы не всегда сможем себе позволить оплачивать ее с легкой руки, — продолжила мама, и Рите показалось, что та пытается заступиться за отца.

— Вы… вы ничего мне не сказали! Я узнала обо всем от декана! От декана! — Рита была в отчаянии. Теперь непосредственная угроза отчисления померкла в сравнении с трагедией в ее семье.

— Да, о таких вещах нелегко говорить собственной дочери, все-таки я всегда хотела быть примером для тебя. Как бы то ни было, я продаю нашу большую квартиру и переезжаю жить к бабушке, — мама невесело ухмыльнулась. — Что касается твоей учебы, папа обещал все оплатить, но, видимо, не сделал этого. Ну что же, в раздаче обещаний он всегда был хорош. Поговори с ним, Рита, и, если ситуация с учебой в Швейцарии не решится в ближайшее время, ты всегда можешь приехать в Москву. Просто знай, что я тебя всегда жду дома… и что… что мне тоже очень тяжело…

Мама глубоко вздохнула, и сердце Риты сжалось от грусти и сочувствия. Как пережить такое предательство после целой жизни вместе?

— Я… я перезвоню, мама, — Рита закончила сеанс связи. Она закрыла лицо руками и долго сидела так за большим столом в пустой белой квартире, упершись локтями в деревянную поверхность. Ее привычный мир рухнул, она буквально видела, как крепкие до недавнего времени сваи моста под названием «семья» со скрежетом ломаются и летят в пропасть, а безжизненное тело Риты проваливается вслед за ними, пытаясь увернуться от обломков. Все катилось в тартарары: ее учеба, планы на будущее, любящая семья.

Такую, заплаканную, с опухшим красным носом и выражением лица побитой собаки, одетую с прошлого вечера в пижаму с пандами, со спутанными каштановыми волосами, и нашли ее соседки, вернувшись из университета. Потом они пили вино, сидя в гостиной, объединенной с кухней, на синем мягком диване в полном молчании и при тусклом свете «талантливого мистера Рипли».

Наутро всех мучило похмелье, однако соседки в порыве заботы приготовили завтрак и теперь искоса бросали на Риту сочувствующие взгляды, пока та жевала омлет, безжизненно уставившись в стену. Тем временем пришел ответ от хозяина квартиры, что последний месяц не был оплачен полностью. Денег на личной карточке тоже почти не было, и Рите пришлось признать, что она находится на дне финансовой ямы.

— Я думаю, — оптимистично начала Лурдес, — поддаваться отчаянию как-то нелепо в такую погоду, поэтому предлагаю поехать покататься на горных лыжах и развеять наши грустные мысли.

— Как минимум у меня еще действует сезонный ски-пасс, — ухмыльнулась Рита, — надо брать от жизни все. Хотя бы то немногое, что осталось доступно.

— Дело говоришь! — одобрительно кивнула Лурдес в ответ, а Хайке вдруг улыбнулась:

— Тем более я уже попросила родителей доплатить за нашу квартиру за последний месяц. Мы больше ничего не должны, и проблем не будет.

На душе у Риты стало совсем тяжело. Кто-то может доверять своим родителям. Кто-то может не беспокоиться о завтрашнем дне. Кто-то даже может делать широкие жесты.

— Девочки, если так пойдет дальше, вам нужно будет искать другую соседку, — сказала она грустно, — более платежеспособную и финансово надежную.

— Об этом не может быть и речи! — горячо заверила ее Лурдес. — Где мы найдем еще такую чистоплотную тихоню? Ты не пьешь, не куришь, даже парней не водишь! От тебя самая большая неприятность — это периодический запах краски из твоей комнаты и разноцветные подтеки на раковине, если ты мыла кисти, но мы готовы тебя простить.

Соседки закончили завтрак, сложили тарелки в посудомоечную машину, надели горнолыжные костюмы и забронировали машину на сегодняшний день — у Хайке были права, но по экологическим соображениям она отказывалась от собственного автомобиля.

В лыжный сезон Рита чаще всего каталась на склонах Юнгфрау, путь к которым лежал по берегу Тунского озера. День выдался уже по-весеннему теплый, в долине между горами снега давно не было, а голубая вода озера искрилась под солнечными лучами. Вдоль озера простирались альпийские шале с деревянными балконами, перемежающиеся с желтыми от сухой травы пролесками с пасущимися на них вальяжными коровами, звенящими своими традиционными швейцарскими колокольчиками на толстых шеях, а вдали сверкали белыми шапками вершины Бернских Альп. Рита залюбовалась уплывающими за окном их машины пейзажами и даже на секунду потеряла связь с реальностью, забыв обо всех неприятностях. Ей неимоверно хотелось сейчас выйти на берег озера, достать холст, краски и уйти в себя, впитывая искристую поверхность озера, и, пропустив ее через себя, излучать брызги всепоглощающего, неистового, безграничного вдохновения. Рита неплохо владела всеми техниками рисунка: от акварели до выполненных карандашом скетчей, но холст и масло представляли для нее свою религию, даря ей спокойствие и комфорт, принося ощущение близости и единения с окружающим миром. Каждый раз, лишь взмахнув кистью, она могла оставаться один на один со своим творением многие часы, вновь обретая почву под ногами. Творчество для Риты было тем островком стабильности, вокруг которого она строила свою жизнь. Менялись страны, города, люди, но рисование оставалось незыблемо, служив ей якорем в переменчивом мире. Однако сегодня, согласно плану Лурдес, Рита должна была веселиться на горнолыжных склонах и отложить уединение для более подходящего момента, не показывая своего разочарования, чтобы не обидеть подруг.

Компания доехала до подъемника, ведущего на вершину одного из склонов Бернских Альп в непосредственной близости от горы Юнгфрау, и остановилась на большой, полной людей в разноцветных куртках, сновавших туда-сюда, парковке, похожей на цветастый муравейник. Девушки переобули ботинки, закинув обычную обувь в багажник, взяли лыжи, сноуборды и направились к подъемнику, у которого образовалась небольшая очередь. Подождав немного, троица вошла в слегка покачнувшуюся под их ногами кабинку фуникулера. Двери почти закрылись, хотя какой-то парень успел заскочить внутрь, рискуя быть зажатым в прыжке. Он сел на лавку напротив Риты, и та с удивлением отметила его дорогой лыжный костюм глубокого синего цвета от фирмы «Богнер», производителя элитной спортивной одежды, о чем говорили малозаметные золотые эмблемы «B» на его куртке. Нет, конечно, «Богнером» Риту было удивить сложно, так как в Швейцарии жило или приезжало на отдых огромное количество обеспеченных людей, но обычно в дорогие бренды облачались все же те, кто постарше, а их спутник выглядел ровесником девушек. Рита невольно оглядела его: римский крупный нос, резкие скулы, светлые голубые яркие глаза на загорелом лице и золотистый кудрявый локон, выглядывающий из-под шлема. Пожалуй, его можно было назвать очень симпатичным, насколько может быть симпатичным человек в шлеме и нелепом горнолыжном костюме от-кутюр.

Парень бросил быстрый и пронзительный взгляд на сидевшую напротив Риту и перевел взгляд за окно. В кабинке фуникулера каждый был занят своими мыслями.

5

На склоне Рите даже удалось немного отвлечься от тяжелых мыслей. В целом, в мировом масштабе, все, пожалуй, было не так плохо. В конце концов, она не пряталась в бомбоубежище от ракет, не голодала и не побиралась на центральном вокзале (пока). Она даже не страдала от последствий какой-то изматывающей любовной истории, ее сердце было свободно, и приключений на свою пятую точку она тоже не искала. Наверно, развеять мысли в горах было не такой уж и плохой идеей, о чем она поспешила сообщить подругам, горячо поблагодарив. Девушки остановились немного перекусить в ресторане на склоне, оборудованном чудесной террасной на смотровой площадке, и Рита почувствовала вибрацию своего смартфона. Она извинилась и вышла из-за стола на веранду. Ее начало немного подтрясывать, она зябко завернулась в куртку и взглянула на горы, по давней привычке ища в них поддержку.

— Да, папа, — наконец произнесла она.

— Рита, — раздался папин голос, взволнованный и смущенный, — ты звонила?

— Да! Да! Я звонила, — Рита была невероятно зла. Ей захотелось закричать, сорваться, зарыдать, начать ругаться матом, чего в жизни не делала, но в последний момент она сдержалась. Как всегда.

— Дочка, — отец попытался объясниться, — ты, наверное, знаешь, что мы с твоей мамой не живем вместе. Это случилось сразу после нашего возвращения в Москву. Больше дипломатических назначений у меня не предвиделось, и создавать видимость счастливой семьи не требовалось. Я отдал маме квартиру и купил нам с Настюшей свою… К сожалению, сейчас я совершенно без копейки, цены на недвижимость в Москве так выросли, а ремонт стоит космических денег…

— Настюшей, — повторила Рита презрительно, проигнорировав часть, относившуюся к приобретению недвижимости, — создавать видимость счастливой жизни…

— Настюшей, — мягко продолжил папа. — И да, наша жизнь не была идеальной, Рита. Мы с мамой вращались во вселенной, как Земля со своим спутником, никогда не пересекаясь. Нас давно ничего не держало вместе, кроме невозможности развестись до момента окончания моего назначения. Я ушел к Насте, оставив маме нашу квартиру. Твоя мама обещала продать ее, но почему-то затянула с этим.

— Наверное, потому, что ей нелегко расстаться с частью жизни, в которой она была… она считала… себя счастливой… — Рита запнулась. Действительно ли ее предыдущие годы были столь безоблачными, или она просто жила в своем иллюзорном мире, в пузыре, ограждавшем ее от остального мира. Почему она никогда не замечала, что мать с отцом, отдалившись друг от друга, расходились спать по разным комнатам? Наверное, потому, что единственное, что ее интересовало в тот момент, — это рисование, которым она занималась часами, потеряв связь с реальностью. Нет, родители не были Землей и Луной, они втроем жили на разных планетах! Рита вглядывалась в горы в голубой дымке, кажущиеся такими величественными и спокойными.

— Дочка, — мягко сказал отец, — мы виноваты перед тобой. Мы не сказали тебе всей правды, потому что не хотели волновать, а потом жизнь бросила нас в такой бурлящий водоворот событий, который подхватил и закрутил нас, заставил забыть о важном. Мы обязательно все уладим. Думаю, мама продаст квартиру со дня на день, мои финансовые трудности тоже не навсегда. Я уверен, что можно поговорить с деканом, в понедельник я ему позвоню и применю свои дипломатические штучки.

В его голосе даже заиграло подобие улыбки, и он снова зазвучал уверенно, как это было всегда:

— Никто тебя не отчислит, я этого не допущу.

— А если это произойдет?

— Ты приедешь в Москву и пойдешь учиться в МГИМО, пока не поздно. Все равно твои «художества» вряд ли тебя прокормят, а мы с мамой не сможем содержать тебя вечно.

Рита снова уловила нотки иронии в словах отца относительно выбора ее профессии. Ей не хотелось продолжать разговор. Она устало кивнула в сторону гор, словно спрашивая у них разрешения закончить его. В любом случае было понятно, что больше содержать ее было некому. Она попрощалась с отцом как можно более нейтральным тоном и вернулась за стол к подругам.

Девушки легко пообедали, потом еще погонялись друг за другом по склону, однако былая легкость, которую Рита успела почувствовать в первой половине дня, куда-то делась. Больше всего ей сейчас хотелось зарыться с головой под одеяло в своей белой комнате и просидеть там месяц. Она ждала момента, когда вся компания сядет в машину, чтобы ехать домой, и можно будет притвориться спящей на заднем сидении. Наконец ее мечта практически исполнилась. Хайке, Лурдес и Рита, раскрасневшиеся от целого дня занятий спортом на природе, взвалив тяжелые лыжи на плечи и топая увесистыми ботинками, дошли до машины.

Неподалеку краем глаза Рита увидела знакомый синий костюм «Богнер». Пока подруги переодевали обувь, казавшуюся им домашними тапочками, рядом с арендованным электрокаром, Рита наблюдала, как дорогой спортивный костюм погрузился в яркий голубой кабриолет-купе марки БМВ (к счастью, крыша была на месте), который, взвизгнув тормозами, умчался прочь. Интересно, машину «Богнер» покупал под цвет глаз?

Рита влезла на заднее сиденье электромобиля и последовала своему ранее разработанному плану — закрыла глаза, чтобы не пришлось участвовать в разговорах.

***

На следующее утро воскресенья Рита зашла в белую гостиную, приманенная ароматом кофе. В квартире было прохладно, отопление девушки старались не включать без нужды, поэтому в зимние месяцы предпочитали либо разжигать камин, либо кутаться в теплую одежду и домашние пледы. Перед тем как покинуть свою спальню-мастерскую, на пижаму с пандами был натянут свитер под горло. Вчерашний разговор с папой, как ни странно, взбодрил Риту. Родители перестали казаться ей кем-то потерявшим разум и совершенно незнакомым: они просто предстали перед ней уставшими и запутавшимися людьми. Конечно, сама ситуация выглядела очень плачевной: папа бросает маму после двадцати пяти лет брака, после всех совместно пережитых радостей и невзгод, множества переездов и поиска лучшего места под солнцем, а потом они оба успешно забывают о существовании собственного единственного ребенка, который еще зависит от них финансово. Рита ухмыльнулась своим мыслям: зависимый от родителей двадцатилетний ребенок — это то, кем она хотела бы себя видеть на этой ступени развития? Не пора ли, действительно, кем-то, наконец, стать в этой жизни и перестать витать в облаках, сковываясь от реальности? Она плюхнулась на стул.

— Кофе? — игриво спросила Лурдес.

Хайке подсела к Рите и обняла ее за плечи.

— Как ты сегодня? — спросила она.

Рита кисло улыбнулась.

— Вчера я говорила с папой, и многое стало ясно из нашей беседы. Как минимум то, что в настоящий момент я у них не в приоритете.

— Это ничего, — засмеялась Лурдес и задорно плеснула кофе в белую чашку. — Зато у нас с Хайке созрел чудесный план, как раздобыть немного денег.

— Продать меня с аукциона? — попыталась сострить Рита.

— За такую тихоню много не дадут, — Лурдес захохотала, озаряя все белозубой улыбкой. — Послушай, у нас родился гениальный план, пока ты вчера делала вид, что спишь, в машине. Мы устроим благотворительный творческий вечер в центре на следующих выходных! Мы же из Университета культуры, как-никак, и городские власти с радостью идут декану навстречу, если он просит их помочь. Вон, джазовое отделение постоянно репетирует на площади перед Французской церковью!

— Да, — Хайке тоже была весьма оптимистична, — мы попросим деканат согласовать благотворительное творческое мероприятие с администрацией города. Те обычно соглашаются со всем, что предлагает профессор.

Лурдес возбужденно перебила ее:

— Рита будет рисовать портреты, ребята с джазового отделения — петь, я принесу какие-то свои поделки для продажи. Все вырученные деньги пойдут тебе на оплату учебы.

Все, что сказали подруги, звучало дико и волнующе одновременно. Почему бы и да? Азарт мгновенно передался Рите.

— Я согласна, — восторженно прошептала она.

6

Профессор постарался, и площадь перед Французским собором отдали в распоряжение Университета культуры уже в следующую субботу, первый весенний выходной день.

Рита вскочила ни свет ни заря и долго готовила реквизит для сегодняшних портретов: мольберт, плотный картон, сухие краски. Потом она продумывала наряд, чтобы окружающим было понятно, что перед ними — настоящий художник. В итоге она остановилась на фиолетовом пальто (здесь долго выбирать не пришлось, пальто в ее гардеробе было единственным), вязаном светлом платье и замшевых сапогах. Дополняла образ черная фетровая шляпа, из-под которой каскадом падали на плечи каштановые с золотым отливом волосы. Рита сделала по всем правилам макияж и посмотрела в зеркало: она действительно выглядела очень хорошенькой в таком образе.

Девушки приехали на площадь старого города, расположенную недалеко от Французского собора, куда начали подтягиваться и другие студенты, среди которых были ребята из джазового отделения. День был пасмурным, и это ощущение только усиливалось благодаря серым оттенкам городских стен и хмурому небу над головами собравшихся, однако, по прогнозу погоды, дождя не предвиделось. Это было очень хорошей новостью.

— Привет, — радостно помахал Рите Штефан, — ты не представляешь, что нам удалось достать для сегодняшнего мероприятия! Это будет бомба! Посмотри туда!

В одном из переулков послышался грохот: кто-то вез по брусчатке огромную тележку. Рита пригляделась — несколько человек катили по улице нечто совершенно другое. Они толкали рояль, к ножкам которого были приделаны колесики.

— Вы сумасшедшие, — радостно, как ребенок, прощебетала Рита и чмокнула Штефана в щеку. Тот зарделся от смущения и быстро добавил:

— Может быть, сходим куда-нибудь вечером?

— Если заработаем достаточно, — расхохоталась Рита в ответ.

Рита установила мольберт, оглядывая, как другие участники раскладывают всякую всячину для продажи. Она заметила, что занятия керамикой для студентов не прошли даром: среди экспонатов благотворительной ярмарки было много неудавшихся произведений керамического искусства.

Люди, проходившие мимо, с интересом оглядывались на них, кто-то понемногу бросал деньги в жестяную банку, а некоторые останавливались и ждали, когда начнется представление.

— Помогите студентам оплатить учебу в Университете искусств! — скандировала Лурдес. — Капиталистический мир жесток к молодежи!

Рояль продолжал одиноко стоять на площади. Рита подозвала Штефана.

— Нам пора начинать. Кто будет играть сегодня? — спросила она.

— Жан Поль. Пытаюсь дозвониться ему. Помни про вечер! — Штефан лукаво подмигнул Рите. Она согласно кивнула, и в тот же момент ее отвлек чей-то вопрос про стоимость портрета. Девушка ответила, что она будет рисовать за донаты, то есть добровольные пожертвования, сложенные вот в ту жестяную банку, и показала рукой в нужную сторону. Так у нее появился первый клиент на сегодня.

Рита ушла в себя немного на время рисования, сосредоточенно поджав губы. Не хотелось, чтобы человек расстроился и думал, что за добровольные пожертвования она нарисует его хуже, чем за деньги. На первый портрет ушло около двадцати минут. «Так мы далеко не продвинемся в плане сбора денег», — пронеслось в голове у Риты. В сегодняшнем дне не хватало какого-то драйва, энергии, изюминки, и это впечатление еще более отягощалось отсутствием солнечных лучей. Рояль молчал, и это молчание было удручающим. Совсем не так должны звучать студенты института искусств в этот весенний день! Рита встревоженно взглянула на Штефана, и он мрачно развел руками. Видимо, сегодня на Жан-Поля рассчитывать не стоило. Большинство прохожих безучастно шли мимо, лишь немногие из них останавливались, чтобы узнать, в чем дело, а многие уходили, не дождавшись начала концерта, на который они рассчитывали.

Риту бросило в жар, потом в холод. Почему она такая чертова неудачница!

В это время над ее ухом послышался вежливый кашель. Она медленно повернулась в сторону источника звука и увидела перед собой демисезонную куртку небесного цвета с еле различимой эмблемой «Богнер» на рукаве. Загорелый и голубоглазый обладатель куртки, явно выбранной под цвет глаз, стоял перед ней и собирался что-то спросить. Это не могло быть совпадением — видимо, бернский магазин «Богнер» был опустошен одним человеком.

— Я вас слушаю, — спросила Рита, убирая прядь каштановых волос за ухо.

— Я хотел спросить, — молодой человек несколько застеснялся и смущенно улыбнулся. Он говорил по-немецки, но с каким-то странным южным акцентом, — настроен ли инструмент, — он кивнул в сторону рояля на колесиках.

— Да, настроен, но на нем сегодня некому играть, — расстроенно пожала плечами Рита. Голос ее дрогнул. — Пианист не пришел.

— Вы не против, если я попробую? — молодой человек продолжал смущаться. Через загар начал проглядывать румянец.

— Я бы даже вас попросила это сделать, если вы умеете, — Рита улыбнулась в ответ, смотря на молодого человека снизу вверх, по-прежнему сидя на раскладном стуле перед мольбертом.

Богнер подошел к инструменту, несколько раз переставил стоящую перед ним табуретку с места на место, резким движением расстегнул куртку, откинул крышку рояля и размял пальцы, из-под которых уже через несколько секунд искристым фонтаном брызнули звуки мелодии, неожиданно озарившие все вокруг. Одновременно с первыми нотами, по магическому стечению обстоятельств, выглянуло солнце, первый раз за сегодняшний день. Молодой человек играл Ed La historian de in amor, и у Риты защемило сердце оттого, как все волшебным образом преобразилось. Она растворилась в этом моменте, в котором сливались звуки музыки, старинный каменный город, широкая площадь, парящие в небе птицы и он, незнакомец в небесной куртке марки «Богнер» за роялем на колесиках, бывший квинтэссенцией всего этого великолепия.

Рита готова была остаться навсегда в этом состоянии вдохновенного созерцания, но кто-то отвлек ее с просьбой нарисовать портрет. Благодаря Богнеру веселое звякание монет внутри банки раздавалось все чаще.

В шесть вечера студентам, по согласованию с мэрией города, надо было освободить площадь. Хайке откупорила жестяную банку и сосредоточенно пересчитывала ее содержимое.

— Четыреста франков! — торжествующе выкрикнула она через какое-то время.

— А нам что-то из этого полагается, за усилия? — спросил Штефан, приближаясь к Рите.

— Конечно, — откликнулась она, упаковывая кисти, — часть мы можем пропить без малейших угрызений совести.

Рита взволнованно оглянулась по сторонам, ища глазами Богнера, боясь, что он мог улизнуть во время ее разговора с приятелями насчет сегодняшнего прихода денег, пока не столкнулась с ним взглядом, отчего по ее телу пробежала волна электрического тока. Его глаза прожигали ее насквозь холодным синим пламенем — пожалуй, она ни у кого в своей жизни не видела таких ярких бездонных глаз. Рита почувствовала, что разволновалась, и приблизилась к молодому человеку на слегка дрожащих ногах, ругая себя за неожиданно напавшую оторопь.

— Я хотела бы поблагодарить вас за помощь, — она старалась, чтобы голос звучал бодро, — и пригласить с нами в бар отпраздновать результаты сегодняшнего дня. Без вас мы бы не справились.

— С удовольствием, — Богнер тепло улыбнулся и кивнул головой, отчего его золотистая челка упала на загорелый лоб.

После недолгого совещания было решено пойти в ирландский паб, он как раз был уже открыт и находился в одной из галерей старого города, неподалеку от их местонахождения. Штефан должен был присоединиться к ним позже, так как ему надо было погрузить передвижной рояль в грузовик, заботливо предоставленный его отцом для нужд сегодняшнего дня. По дороге Рита размышляла о том, что, возможно, стоило, наконец, обратить на Штефана внимание и дать ему шанс, ведь он настойчиво ухаживал за ней с момента ее зачисления на факультет.

На улице стемнело, стало зябко и промозгло, над городом опять нависли тяжелые свинцовые тучи, предвещавшие скорое начало дождя и подчеркивающие серость каменных домов старого города, поэтому Рита была несказанно счастлива переступить порог бара, окунуться в тепло и увидеть приглушенный теплый свет ламп, ощутить запахи еды и услышать гул дружеских разговоров, доносящихся со всех сторон. Компания рассредоточилась за большим столиком, и краем глаза Рита увидела, как Богнер с явным удовольствием общается с Лурдес по-испански. Та, в свою очередь, тоже сияла, кокетливо смеясь, стреляя черными глазами с танцующими в них золотыми искринками и поправляя копну иссиня-черных волос.

Пожалуй, Рита вряд ли могла составить конкуренцию своей соседке по комнате: Лурдес была невероятно хороша собой. Рита, немного обескураженная, отпила темного «Гиннеса» из высокого стакана, почувствовав пенный след от усов над своей губой, как вдруг услышала голос за спиной:

— Я думаю, пришло время познакомиться. Меня зовут Алекс, — молодой человек наклонился и дотронулся губами до ее щеки в знак приветствия.

Мурашки побежали по телу Риты, а сердце стремительно упало куда-то в область желудка.

— Поздно, — попыталась она сострить, — я уже прозвала вас Богнер в честь вашей любимой марки спортивной одежды.

Богнер на минуту растерялся, а потом перевел взгляд на рукав куртки и расхохотался в голос, отчего на душе у Риты стало очень тепло: таким искренним, заразительным, переливающимся через край показался его смех. Молодой человек был неимоверно хорош собой с его римским прямым носом, волевыми скулами, золотистыми кудрями, падающими на загорелый лоб, и яркими, как небо в солнечный день, глазами. Он был среднего роста, немногим выше Риты, хотя достаточно широк в плечах и подтянут. Девушка подумала, что он наверняка занимается каким-то силовым видом спорта.

Алекс оттянул полу расстегнутой куртки, его глаза лучились в теплом свете ламп.

— Мне даже нравится, — заметил он. — И раз у меня даже есть прозвище, то мы знакомы достаточно для того, чтобы перейти на «ты». Как тебя зовут?

— Рита. Немногие знают, но у меня есть полное имя, которое звучит как Маргарита, но я им редко пользуюсь.

Богнер кивнул. Рита подалась вперед и прикоснулась губами к его нежной, гладко выбритой щеке. Интересно, каково максимально допустимое время для того, чтобы целовать незнакомца и не вызвать при этом подозрений? Она сделала усилие над собой и шагнула назад.

— Маргарита, у тебя зачетная шляпа, — он одобряюще посмотрел на нее и спросил: — Я правильно понимаю, что благотворительная ярмарка была организована для тебя? Твоя подруга только что поведала.

— Да, — Рита покраснела.

— Что с тобой случилось? — продолжал допытываться Богнер немного бесцеремонно.

Рита сглотнула. Сейчас он поймет, что она неудачник в восьмидесятой степени, услышав ее личную историю: дочь, про которую забыли собственные родители. Что можно тогда говорить о других людях? Она отвела взгляд и произнесла:

— Дело в том, что мои родители разводятся и так заняты этим процессом, поглощенные дележом имущества и собственными переживаниями, что пропустили срок оплаты моей учебы. На много месяцев. Да, забыла упомянуть, что недавно они потратили все имеющиеся у них деньги.

Рита мучительно посмотрела на Богнера, который, казалось, слушал внимательно.

— То, что вы собрали сегодня, поможет тебе?

Риту даже немного развеселил этот вопрос.

— Ну, мне примерно нужно раз в десять больше только на оплату задолженности, не считая денег на квартиру и на еду. Так что пропить заработанное было не такой уж плохой идеей. Как минимум сегодня я получу удовольствие от жизни.

Она ухмыльнулась и добавила, спохватившись:

— Ты хочешь что-нибудь выпить?

Он вежливо помотал головой:

— Я не пью, Рита, и никому не советую. Кстати, мне уже пора домой, спасибо за сегодняшний день, я получил массу удовольствия. Черт возьми, я не играл несколько лет, а пальцы все помнят.

«Телефон, возьми мой номер телефона», — вопило сердце Риты, но Богнер решительным движением застегнул одноименную куртку и, чмокнув ее на прощание, направился к выходу, по пути столкнувшись с радостным Штефаном, который, по всей видимости, закончил транспортировку рояля. Через минуту Богнер растворился в сумраке ночи подобно туману, не оставив следа и никаких зацепок, по которым его можно было найти.

Рита с тоской смотрела на входную дверь ирландского паба. Вокруг все незамедлительно стало пресным и черно-белым, золотистый свет ламп померк, а вместе с ним исчезли все запахи и вкусы. В этот момент на стул рядом с ней приземлилась Лурдес.

— Ты видела, какой красавчик? — возбужденно прошептала она.

— Да, — с этим трудно поспорить. Рита старалась говорить как можно более спокойно. Она подумала, что в этом смысле является истинной дочерью своих родителей-дипломатов, по лицам которых никогда нельзя было угадать их истинные эмоции, что, возможно, сослужило им злую шутку годами позже. Они просто перестали чувствовать и понимать друг друга, спрятанные за густым покровом вежливости и нейтральности. Рита слегка тряхнула головой, чтобы не провалиться в мрачные мысли. — О чем вы болтали? Я слышала, что вы говорили по-испански.

Лурдес оживилась еще больше:

— Да, он вырос в смешанной испано-швейцарской семье и всю жизнь прожил в курортном местечке на Средиземном море. Ты когда-нибудь слышала про Марбелью? Это город богачей!

Слышала ли Рита про Марбелью, курортный город на побережье под романтическим названием Коста-дель-Соль, где на причале стояли самые большие в мире яхты богачей, на фоне которых фотографировались многочисленные туристы, на улицах повсеместно слышалась русская речь, а первые этажи белоснежных домов, увитых малиновыми бугенвиллеями, сверкали витринами островков роскоши — магазинов самых известных мировых люксовых брендов? Возможно, в одном из них Богнер и купил себе, не глядя на ценник, вещи из последней коллекции марки, подарившей ему прозвище. Стоимость этого комплекта вполне могла бы покрыть ее задолженность за учебу.

— Да, я знаю про Марбелью. Мы как-то ездили туда с родителями, — так же ровно продолжила Рита.

— Я бы загуляла с этим парнем, — призналась Лурдес, — а ты могла бы начать встречаться со Штефаном. Он такой же зубрила и тихоня, как ты, а когда снимет очки — даже очень симпатичный.

Видимо, шансы на роман Риты с кем-то, отличным от Штефана, Лурдес расценивала как экстремально низкие.

Рита посмотрела на Лурдес.

— Ты же знаешь, что внешность — это не главное в жизни.

— Конечно, — язвительно заметила Лурдес, — и именно поэтому наверняка сейчас ты мечтаешь о мистере «Дорогой Спортивный Костюм».

7

Едва приехав в университет утром понедельника, Рита была вызвана к декану. По дороге в его просторный светлый кабинет она лихорадочно заготавливала речь о том, что необходимая сумма вот-вот будет выплачена университету. Главное, не забыть надеть свой привычный «покер фейс», чтобы профессор не догадался о том, что она блефует.

Декан встретил девушку очень приветливо и добродушно. В этот раз Рита не ощущала напряженности и нервозности с его стороны.

— Приветствую вас, фрау Ластовская, — он жестом пригласил ее сесть в кресло. — Я так понимаю, ярмарка в субботу прошла успешно?

— Да, профессор, — кивнула Рита, — спасибо за помощь в организации и такую возможность.

— Я очень рад, что ты смогла сплотить людей вокруг своей проблемы, Рита, — мягко продолжил декан. — И не менее счастлив, что с оплатой все решилось.

Рита поняла, что маска нейтральности начала медленно сползать с ее лица и вот-вот она предстанет перед профессором настоящей: удивленной, испуганной, беззащитной, не контролирующей свою жизнь и не понимающей, как действовать дальше.

— Решилось?

— Да, твои родители смогли внести оплату за целый год через своих знакомых из Испании, так что вопрос задолженности перед университетом больше не актуален. Деньги уже находятся на счету университета.

Оплату? За год? Из Испании?

Вчера Рита по очереди поговорила с каждым из родителей, они оба сетовали на полное безденежье и просили держаться. Никаких намеков на скорую оплату не было, и, честно говоря, ей даже показалось, что родители видели возвращение Риты в Москву наилучшим выходом из ситуации, не говоря уже о том, что она ни разу не слышала от них о каких-нибудь могущественных испанских приятелях.

Мысль о том, кто мог сделать денежный перевод, показалась ей до того сумасшедшей, что Рита подавила в себе желание расхохотаться в голос. Это не могло быть правдой!

— Я вижу, вы улыбаетесь, фрау Ластовская, и у меня есть еще один повод, чтобы больше поднять вам настроение.

— Я вся внимание, профессор.

— Во Французской церкви сейчас проходят реставрационные работы и небольшой ремонт. Куратор проекта попросил меня прислать старательного и техничного студента с факультета изобразительных искусств для небольшой помощи. Вы можете связаться с ними и узнать, что требуется? Я пришлю контакты по электронной почте.