Бесплатный фрагмент - Поросенок с лисьим хвостом

Предисловие

Писать и не заканчивать, вот мой тренд уходящего года. Удивительное время. Безнадежное отчаяние, бессилие и в то же время готовность и ожидание. Вот-вот… В уходящем мире, тающем на наших глазах не может быть создано ничего, кроме обрывков и зарисовок. И самое ценное слово сейчас — несказанное. Мир по-разному принимает свой уход. Злится, радуется, оплакивает, закрывается, убегает в прошлое или будущее. Проживает и провожает. Оставляет. Готовится закончить, чтобы начать.

В ту осень я занырнул глубоко. По-другому было просто невозможно переживать апокалипсис такой мощности. По силе он сравним, наверное… хера там, не с чем сравнивать. Тебе нужно в ускоренном ритме пережить и превратить в чистый опыт, без эмоциональных примесей мир, в котором ты жил. Который как раз сейчас агонизирует. Ну, то есть агонизирует он уже давно, но в масштабах вселенной, это навскидку, и часа не прошло. Немного бодрит, что ты такое уже делал. С собой. Проживал и превращал. И знаешь, как оно делается. Чисто технически. Но этого мало. Нужны ощущения, воодушевление, например, подошло бы. А у тебя мрачно все. Ты перед миром, как тот чувак перед стейком-гигантом в ресторане. Или ты сожрешь его, или он тебя. Поэтому, я и занырнул. Чтобы стать снова пустотой. Умереть и возродиться. Процесс неимоверно нудный и отвратный. Я еще торможу его. С недавних пор осознанно. Сам себя наебываю, пытаюсь оставить, спрятать то, что определяло меня. Это часть процесса, и в нем их еще до хрена. Я один. Не одинок, а именно один. Ничтожен и велик, песчинка и пустыня, капля и океан.

Тут-то он и появился. Их бог.

***

Их бог приходит ко мне каждый день. Я вижу его во взгляде кассирши из супермаркета, в суетливых движениях консьержки, в нетвердой поступи возвращающегося с работы главы семейства. Их бог выпячивает надутые губы на фото, морщит мозг в сети, несет чушь с экрана телевизора. Бойся, говорит он, ты никто. От тебя ничего не зависит. Раньше мне хотелось ему доказать. Что это не так. Я ругался с ним до хрипоты, до нервного срыва, бился о его бетонную мертвую плоть, бултыхался в луже, которую он гордо звал рекой жизни. А потом решил, какого xуя? Тогда то он и воспринял меня всерьез. Никому не нравится, когда за ним наблюдают. Изучают с холодным интересом. Нельзя быть свободным от общества? Не смешите. Можно все. И это очень просто. Настолько просто, что пиздeц как сложно. Практически неподъемная задача. Верить в себя. Беззаветно. Но как показывает практика, беззаветно индивид верит во что угодно, только не в себя.

***

Их бог любит кровь. Кайфует от страданий. Я боец, гордо корчится кусок мяса на прилавке. Бог пробует его на зуб и тянет капризно: жестковаааато.

Знай свое место. Принимай безропотно. Не смей помыслить о другом. Не месте. Восприятии. С восприятием самая жопа. Сотни мух вокруг убеждают, будто говно вкусно. Соблазняют. Угрожают. Берут на слабо. Говорят, ты просто не был достаточно голоден, но мы это исправим.

***

Их бог приходит каждый день. Служи, говорит. Прими меня. Или ты не боишься того, что мы можем сделать с тобой? Ты никто. Смирись. Наxуй иди, отвечаю я ему. Он садится, закидывает ногу на ногу. Ты можешь стать кем-то, предлагает он. Но лишь под моим взглядом. Впусти меня. Внутри меня вселенная, отвечаю. Вселенная бесконечна, ластится он. В ней есть место всем. Я показываю ему дверь. Открой, просит он. Ахахах…

***

Их бог утверждает, будто я не знаю, чего хочу. Что ж… Зато я знаю, чего не хочу. И кстати прямо сейчас я хочу чипсы.

***

Их бог приходит ко мне, улыбаясь. С его клыков капает свежая кровь. Он говорит, есть лишь два варианта. Садист и терпила. И хватит болтаться между, выбирай. Жизнь такова, не тебе ее менять. Я выбираю прощать. Себя. За то, что во мне садист и терпила. И много кто между. И прощая себя, я владею собой. Потому что все они я. Включая их бога с окровавленными клыками.

***

Их бог приходит каждое утро. В рассветной ленивой дымке, когда еще не проснулся, но уже не спишь. От него разит старой смертью. Как ты смеешь определять себя? Он визжит, ему страшно. Его страх осязаемый, его можно потрогать, скатать в шарик и запустить ему в лоб, девять грамм страха всего, а какая мощь.

***

Их бог приходит ко мне. Я беру его за руку, и мы танцуем на конце времен, приветствуя новое начало.

Петр Сергеевич, смерть и котики

— Ну и где твой колдун?

— В доме, где еще. Он же колдун. Они по ночам только выходят. Двое мальчишек лет десяти-одиннадцати вглядывались в темное окно старого дома, силясь рассмотреть, что там внутри, и громким шепотом переругивались.

— Да ладно врать!

— Чтоб я сдох! Дед рассказывал, он маленький был, а колдун уже тут жил. Старый, седой, косматый. И коты у него. Целая стая. Говорят, он душу продал. Бессмертным стал.

— Хорош заливать! Зачем ему тут торчать в деревне, если он бессмертный?

— Откуда я знаю?

— Ха! Значит, дурак твой колдун. Мог бы супергероем стать. Или просто делать что хочет. Вообще все. Никакой тебе школы, на завтрак мороженое, на обед торт, вот это жизнь…

— Сладкое вредно для здоровья. Как, впрочем, и подглядывать, — раздался у них за спиной насмешливый голос.

Мальчишки испуганно вздрогнули и обернулись. Перед ними стояла высокая, завернутая в длинный плащ, фигура. Голову ее покрывал капюшон, лица было не разглядеть. В стремительно надвигающихся сумерках она выглядела мрачно и зловеще.

— Бу! — сказала фигура, откидывая с лица капюшон. Пронзительно визжа, словно ужаленные в мягкое место поросята, мальчишки бросились прочь.

***

Петр Сергеевич, невзирая на упорные слухи, ходящие вокруг него, колдуном не был и души своей никому не продавал. Что же насчет бессмертия…

Совсем недавно, а может, вечность назад, он жил обычной жизнью. Были в ней радости и горести, любовь и боль, потери и разочарования, надежда и вдохновение, словом, то же, что и у всех. Потом Петр Сергеевич состарился, заболел, и к нему пришла Смерть. Она протянула костлявую руку, приглашая следовать за собой.

— Не могу, — сказал Петр Сергеевич. — Дай мне еще пару лет. У меня есть кот. Он старый, и он без меня пропадет.

Кот у него действительно был. Породистый, лысый, совершенно не приспособленный к жизни вне теплого дома и человеческой заботы. Он сидел в ногах умирающего и смотрел на Смерть, как на говно. То ли Смерти стало под взглядом кота не уютно, то ли еще по какой причине, но она дала Петру Сергеевичу отсрочку. Время пролетело быстро. Лысый кот покинул Петра Сергеевича, уйдя туда, где, может и нет человеческой заботы, но уж точно есть теплый дом.

Смерть снова пришла к Петру Сергеевичу, но вместо того, чтобы забрать его, пошарила в складках плаща и вытащила оттуда мирно спящего котенка. Крошечного, с ладонь величиной.

— Совершенно не представляю, что с ним делать, — пожаловалась Смерть. — Он сидел на дороге и смотрел на меня, как на говно. Такой маленький, а уже умеет. Надо же… Мне стало неуютно.

— Я думал, тебе все равно, — вяло съязвил со смертного одра Петр Сергеевич.

— Обычно да, но сейчас почему-то нет.

— Ладно, — сказал Петр Сергеевич и продолжил жить дальше.

Так и живет до сих пор. Потому что котов на свете много, им нужны забота и дом, а что до взгляда… Они на всех так смотрят.

***

Высокая фигура поправила капюшон и постучала в дверь старого дома.

— Опять? — Петр Сергеевич принял из костлявых рук очередного мирно спящего котика.

— Ничего не могу поделать, — пожала плечами Смерть, — Как у них так получается? Мне становится неуютно…

— Странно это все, — покачал головой Петр Сергеевич. — Такого ведь не должно быть.

— Раньше да, а теперь почему-то нет, — подмигнула Смерть, и после недолгого раздумья спросила. — У тебя случайно не найдется торта на обед.

Немного о семейной жизни

Анна Петровна посмотрела на часы, отложила книгу «Занимательная демонология», поправила уложенные в идеальный пучок волосы и, потянув носом воздух, удовлетворенно хмыкнула. В стремительно приближающемся полнолунии запах подгоревшего рагу был весьма кстати. Ее чуткое ухо уловило раздраженный стон замочной скважины, в которую нетвердой рукой впихнули ключ. Анна Петровна нахмурила брови, поджала пухлые губы и, уперев руки в бока, принялась сверлить дверь недовольным взглядом. На пороге, пошатываясь, возник Сергей Кузьмич. Не разуваясь, он прошествовал на кухню, снял крышку с кастрюли, сунул туда нос, брезгливо сморщился и изрек:

— Никудышная из тебя хозяйка. Все книжечки свои читаешь, а о муже позаботиться недосуг.

— Алкаш, — отрезала Анна Петровна.

— Вот и поговорили, — икнул Сергей Кузьмич. — Сегодня я ночую у Аристарха.

— Скатертью дорога, -пропела Анна Петровна.

— Стерва, — отмахнулся, уходя Сергей Кузьмич.

Дождавшись, когда на лестнице стихнут нетвердые супружеские шаги, Анна Петровна разоблачилась донага, выдернула из пучка шпильки, с наслаждением тряхнула головой, отчего смоляные волосы ее взметнулись, подобно крыльям хищной птицы, достала из кладовой веник, оседлала его и вылетела в стремительно опускающуюся на город ночь.

***

Сергей Кузьмич ни к какому Аристарху ночевать не пошел. Вместо этого он вышел из подъезда, воровато озираясь, прошел пару кварталов, завернул в подворотню, где в мгновение ока перекинулся в крупного черного, с проседью волка и потрусил в расположенную неподалеку лесопарковую зону.

***

— Ну наконец-то! — хищно улыбнулась ведьма. — Ко мне, пёсик!

Оборотень глухо заворчал и бросился на нее. Лесопарковую зону сотряс демонический хохот. Содрогнулись в гнездах яйца и сидящие на них птицы, застонала, приминаясь, трава, деревья опустили стыдливые кроны, беспокойно заворочался на узком ложе, мучимый сладострастными снами, мифический Аристарх, и лишь полная луна с одобрительной усмешкой взирала на любовные игры двух столь непохожих друг на друга существ.

***

— Я вчера был груб, — протянул Анне Петровне книгу Сергей Кузьмич.

— «Как отличить ужа от ежа и другие полезные навыки», — прочитала Анна Петровна, и растрогавшись, погладила мужа по голове. — Спасибо, милый. А у меня как раз оладушки испеклись. Твои любимые. С земляничным вареньем.

— С удовольствием, — облизнулся Сергей Кузьмич, устремляясь на кухню.

Он не заметил выбившегося из строгого пучка шаловливого локона, а она не обратила внимания на хищный огонек в его глазах. Хотя, вполне возможно они просто делали вид. Так ведь интересней.

Послежизнь Ивана Петровича

Жил да был Иван Петрович. Однажды он лег спать, а когда проснулся, обнаружил себя лежащим на огромной сковородке. Вокруг шипел океан раскаленного масла, и красномордый скучающий бес в засаленном поварском колпаке вяло тыкал Ивана Петровича вилами в филейную часть.

— Где я? — спросил Иван Петрович.

— Перевернись на другой бок, — посоветовал бес. — Иначе подгоришь.

— Это ад, — догадался Иван Петрович.- Я умер.

— Молодец, — похвалил бес.-Теперь самое время для обзорной экскурсии.

— А надо? — засомневался Иван Петрович.

На сковороде ему было уютно и приятно. Совсем как в джакузи.

— Это твой ад, детка! — бес протянул когтистую морщинистую лапу.

Иван Петрович не без брезгливости ухватился за нее и вывалился через сковородный край на вполне предсказуемый, усеянный кровавыми и не очень останками пол. Он поднялся на ноги и огляделся. Вокруг, куда хватало глаз, расстилалась пылающая земля.

— Кошмар какой-то…, — поёжился Иван Петрович.

— Позволю не согласиться, — откликнулся бес.- Довольно стандартный вариант. Как, впрочем, и это.

Перед Иваном Петровичем возникла дверь. Отверстие в ее центре настойчиво приглашало приникнуть… Он не стал сопротивляться.

— Райские врата через дорогу, — тронул Ивана Петровича за плечо бес.-Осталось уладить формальности.

— Конечно, -Иван Петрович с трудом заставил себя оторваться от созерцания изощренных пыток, которым подвергались те, кто по его прижизненному мнению их заслужил сполна.

— Подпиши, — бес извлек из уха рулон бумаги, напоминающий туалетную.

— Что это? — поинтересовался Иван Петрович.

— Акт сдачи-приемки. Тебя же все устраивает?

— Не знаю, — смутился Иван Петрович.-А должно?

— О, муки! — закатил глаза бес. — Да что ж такое?! Я сказал, это ТВОЙ ад. И рай тоже ТВОЙ. Ты к этому всю жизнь готовился, если верить документу.

— Я не очень понимаю, — залепетал Иван Петрович.-Каждый человек в течение жизни стремится в лучший мир, а тут…

— Нормально всё, — перебил его бес. — Плохие мучаются, хорошие наслаждаются. Кстати, с твоего последнего начальника прямо сейчас сдирают кожу. Живьем. Если не поторопишься, пропустишь все самое интересное. Придется потом ждать, пока регенерирует.

— С Василия Кузьмича! — ужаснулся Иван Петрович.- Так он что… тоже…?

— Пока нет, — ответил бес. — Но ты же хотел, умерев, созерцать его адские муки.

— Погодите…, — осенило Ивана Петровича внезапной догадкой.- Если Василий Кузьмич тут мучается, значит и теща моя, и дворник Бахмет, и та противная тетка из продуктового тоже? И депутаты коррупционные, и парочка президентов недружественных стран? А еще певец этот с гнусявым голосом, микрофон ему в жо…

Послышался протяжный, полный страдания стон.

— Ага, — кивнул бес.

— Круто! — обрадовался Иван Петрович. -Значит, то, что мы представляем себе при жизни, сбывается потом?

— Так точно! — шутливо козырнул бес.

— И они тут все вроде как не настоящие, и для моего удовольствия?

— Вроде того.

— А я тот, который всем рулит, получается?

— Да-да-да. Который молодец и в послежизни хорошо устроился, — нетерпеливо щелкнул хвостом бес. -Слушай, у тебя впереди вечность, а у меня график. Давай закончим побыстрее?

— Понимаю, — снисходительно усмехнулся Иван Петрович. — У меня послежизнь. А у тебя пока всего лишь жизнь. Надо крутиться.

Бес проворчал что-то, но Иван Петрович не расслышал. Им вдруг овладело беспокойство.

— А у них? — спросил он. — У них тоже сбудется? К примеру, ненавидимый мной политик С. Вряд ли в послежизни он мечтает оказаться в моем персональном аду, посаженным на кол.

— Конечно, — ответил бес. — У всех сбывается. На то она и послежизнь.

— Неправильно это, — покачал головой Иван Петрович. -Где воздаяние? Судилище страшное? Нужен кто-то объективный.

— Где ж его взять, — равнодушно пожал плечами бес.

— Ладно…, — решил Иван Петрович, — позже разберусь.

Он поставил подпись, и бес исчез.

***

Иван Петрович еще немного понаслаждался страданиями недругов, потом перешел дорогу и постучал в райские врата. Там было много хороших людей. Действительно хороших, ведь таковыми их при жизни своей считал Иван Петрович. У каждого была арфа, облако и крылья. Они улыбались мудрыми улыбками.

***

Что –то прошло… Наверное, время…

— Так нам и надо — стонали в аду Ивана Петровича приговоренные, — так нам и надо.

— Так нам и надо, — пели в раю Ивана Петровича, терзая арфу, — так нам и надо.

— Скучно, — капризничал Иван Петрович. — Все такие предсказуемые.

— Когда попадаешь туда, где воздаешь, будь готов на это смотреть вечно, — шкварчала под маслом сковорода.

Дом, который

— Так-так… — бормотал Сергей Борисович, спускаясь в темный подвал. — Посмотрим, какой ты…
Он нащупал на стене выключатель, щелкнул и на мгновение ослеп от вспыхнувшей под потолком лампочки.

— Играем, значит, — Сергей Борисович достал из кармана темные очки, водрузил их на нос и огляделся.

Пусто. Сергей Борисович открыл небольшой черный чемоданчик, извлек оттуда изящный молоточек с серебряной ручкой, немного помедлил, взвешивая его на ладони, потом резко размахнулся и ударил в стену. Воздух в подвале застонал, разливая запах земляники и грозовой тучи, на месте удара образовалась дверь, которую Сергей Борисович небрежно пнул ногой. -Вот и хорошо, — улыбнулся он.

— А теперь выходи, только медленно и без глупостей.

— Без глупостей скучно, — ответили ему.

— Тогда я иду сам, — поигрывая молотком, еще шире улыбнулся Сергей Борисович. — Ничего личного, просто бизнес.

***

Сергея Борисовича приглашали в дом раньше кота и дизайнера. Услуги его стоили дорого, люди, пользующиеся ими, могли бы свободно выстроить в любом городе пару микрорайонов. Слова «мой дом-моя крепость» не были для Сергея Борисовича удачным рекламным ходом. Они гарантировали его клиентам полную и абсолютную безопасность, как зародышу в материнском чреве. Сергей Борисович был управдомом. Потомственным, в десятом поколении. Этаким Карабасом Барабасом, без кнута и бороды, зато с молотком и бензопилой.

Дома хитрые. Они пытаются обмануть, притворяются послушными, покорными и делают вид, что служат и защищают своего владельца. На самом деле они просто хотят витать крышей в облаках. Не можешь подчинить, разрушь до основания. Так говорил Сергею Борисовичу дед. Последним его делом был целый город. Больше никто деда не видел, как, впрочем, и города.

***

— Знаешь, о чем мечтают дома? — услышал Сергей Борисович, уворачиваясь от летящего с потолка куска штукатурки. Упав на пол, кусок разбился на мелкие части и сложился в слово «пшлнх».

— Молодняк, — презрительно фыркнул Сергей Борисович, — не таких приручали. И, кстати, дома не мечтают. Слишком вы для этого примитивны.

— Слышал историю про исчезнувший город?

— Еще бы. Мой дед пожертвовал жизнью, сравняв его с землей.

— У меня другая информация.

— Мне некогда тратить время на домовые байки, — сказал Сергей Борисович. — Давай, покажись уже, будем тебя дрессировать.

— Даже и не знаю… — дом явно издевался. — Кого тебе будет приятней видеть? Блондинку с сиськами, юношу с взором горящим, кошечку, быть может?

— Мне достать бензопилу? — теряя терпение, спросил Сергей Борисович.

— Ух, как страшно! — веселился дом. — Знаешь, пожалуй, я доставлю тебе удовольствие.

За годы работы Сергей Борисович навидался всякого. Привидений, барабашек,  зыбучих лестниц, шкафов с целым семейством скелетов, кусачих половиков, ядовитых обоев. Но ни разу ни у одного дома не хватало наглости посягнуть на святое. Показаться Сергею Борисовичу в облике легендарного деда.

— Ах, ты, сволочь! -покачал головой Сергей Борисович, расчехляя бензопилу.

— Повежливей, юноша, — строго сказал дед. — И аккуратней с инструментом, вдруг отпилишь себе что-нибудь важное.

— Сожгу гада, — сквозь зубы пообещал Сергей Борисович.

— И не узнаешь, что со мной произошло.

— Ты не мой дед, — твердо сказал Сергей Борисович. — Он бы никогда….

— Не стал домом? Его сущностью? — ухмыльнулся дед.- А ты когда-нибудь задавался вопросом, зачем?

— Что зачем?

— Зачем мы их дрессируем.

— Не мы. Я, — поправил Сергей Борисович.

— Ты всегда был слишком прямолинейным, — вздохнул дед, — где твоя гибкость, мальчик? Откуда уверенность, что ты все знаешь? Вспомни свое первое дело. Комнату той девочки.

— Ей угрожала опасность. Родители хотели защитить ее.

— От кого? От мира? От жизни? От нее самой? — недобро прищурился дед.- Ни хрена подобного. Наши работодатели всегда хотели лишь полного контроля над всем, что их окружает. После дрессировки дом становится не крепостью, он становится тюрьмой и медленно убивает тех, кто в нем живет. У той девочки, изолированной от мира любящими родителями, был только один друг, сущность дома, безобидный тараканообразный барабашка. Он показывал ей театр теней, растил цветы из стен и помогал удрать через окно, чтобы побегать по лужам. А потом пришли мы и превратили его в раба. Девочка умерла через месяц.

— Чушь! — торжествующе расхохотался в лицо деду Сергей Борисович. -Эта, как ты говоришь, умершая девочка, на данный момент вполне успешная женщина. Моя жена. Между прочим, у нее четыре квартиры, три дома, пара планет, названных ее именем и целый полюс в собственности.

— Вот я и говорю, умерла. Южный или северный?

— Что?

— Полюс.

— Какая разница, — Сергей Борисович привел бензопилу в положение готовности. — Так что там про исчезнувший город? Напоследок, а?

— Там нет нужды закрывать двери, — нараспев сказал дед. — Деревья растут на крыше, путаясь кронами в облаках, морозная хладь погребов, солнце в оконных проемах, ступенчатый скрип… Когда будешь готов, придешь и станешь жить.

***

Сергей Борисович разрушил и сжег дом заказчика до основания. Извинился, возместил ущерб, долго тряс благодарную руку, а потом поехал домой.

***

— Не боюсь темноты. На стенах растут цветы. Половицы скрипят. Начинается дождь. Исчезнувший город? Не поймешь… Полюс северный, полюс южный, ненужный, ненужный, — бормотала во сне жена.

Сергей Борисович смотрел сквозь зарешеченное окно на планеты имени собственной жены и пытался не думать о деревьях, растущих прямо из крыши.

Происшествие

Промозглым осенним утром по дороге на работу конторского клерка Клопова утянуло в дипломат с важными документами. Случилось это быстро, неожиданно и безболезненно. Клопов открыл крышку, почувствовал легкое головокружение, затем ноги его оторвались от земли, тело скрутило на манер бельевой веревки и он с тихим свистом исчез в недрах дипломата. Дипломат же, сыто клацнув крышкой, устроился на подмерзшем газоне.

Через час на него наткнулась Красотка Муся, собиравшая стеклотару ко дню рождения бомжа Никиты. Красотка приложила мохнатое ухо к поверхности дипломата, характерного тиканья не услышала, и с радостной беззубой улыбкой отнесла находку в уютное гнездышко из картонных коробок. Страдающий похмельем Никита встретил сожительницу витиеватым ненормативом, но, увидав дипломат, сменил гнев на милость и побежал к участковому Кукину, которому был должен пятнадцать суток за непотребное поведение в общественных местах.

Участковый Кукин составлял протокол задержания нелицензированного торговца дынями Арама, укравшего у Галины, женщины с низкой социальной ответственностью, недельный заработок. Галина сидела напротив и, громко сморкаясь в несвежий платок, обещала Кукину неземное наслаждение, если тот отправит торговца дынями пасти оленей под знойным сибирским небом. Вид дипломата в заскорузлой руке Никиты возродил в разочаровавшемся участковом сердце Кукина мечты о подвиге во имя родины. Он выписал бомжу амнистию, троекратно расцеловал торговца нелицензионными дынями в щетинистые щеки, игриво ущипнул Галину за дряблую филейную часть и принялся ходить вокруг дипломата, строя предположения насчет его содержимого.

Предположений было двое. Серьезная сумма в твердой валюте и ядерная кнопка сверхдержавы. Галина, женщина с низкой социальной ответственностью, предложила тайно проголосовать за серьезную сумму. Воздержавшихся не нашлось. Участковый Кукин вызвался взять на себя ответственность за вскрытие, а нелицензированный торговец дынями предложил свою кандидатуру в качестве понятого. Бомж Никита сбегал за арматурой и Красоткой Мусей. Дипломат, испугавшись, открылся и выплюнул на свет упирающегося конторского клерка Клопова. Он поведал, что вселенная состоит из несказанных слов, и как приятно ему было витать среди них, крепко уцепившись за букву О. На прощание Клопов оставил собравшимся дипломат с важными документами и немое разочарование, а сам отправился под знойное сибирское небо пасти оленей.

Вдохновение

Блогер Пыжиков сидел перед компьютером и таращился в пустой монитор. Уже несколько часов он пытался написать хоть что-нибудь, но дальше « доброго времени суток, дорогие френды» дело не двигалось. Писать было решительно не о чем. Такого с Пыжиковым раньше не случалось. Его вдохновлял любой, находящийся в зоне зрительной досягаемости объект. Из обыденной вещи, вроде трещины на потолке, он умудрялся извлечь минимум три социально-значимых поста. Блогер нервничал. Ему виделся стремительно падающий рейтинг, забвение подписчиков и массовые отфренды.

— Надо сходить и взять, — решил переломить ситуацию Пыжиков.

***

Алкоголик Белочкин торчал около продуктового магазина и стыдливо клянчил на опохмел, пытаясь понять природу возникшей внутри пустоты. Обычно с утра он обшаривал помойки в поисках подходящего куска картона, доставал из кармана огрызок губной помады насыщенного пурпурного цвета, и быстрыми нервными штрихами изображал нечто, навевающее воспоминания о картинках на стенах общественного туалета. Прислонял произведение к клумбе у магазина, а сам, нахохлившись, топтался рядом, предлагая приобрести выставленный культурный экспонат или сделать пожертвование на развитие художественной техники. Люди мимо магазина ходили к искусству неравнодушные, к обеду Белочкин был сыт, похмелен и доволен жизнью. Чуть позже появлялась любовница олигарха Кочерыжкина и покупала свежий шедевр. У блогера Пыжикова она прочитала, что светской даме пристало меценатство, и увлеклась современным искусством. Творчество алкоголика покоряло простотой и доступной ценой. Что такое бутылка водки для любовницы олигарха? Она прочила Белочкину большое будущее, персональную выставку и фуршет. От него требовалось лишь жить, как жил и делать то же, что всегда. Но сегодня вдохновение оставило Белочкина, и где его искать, было не понятно. Пустота внутри алкоголика наполнялась унынием и безнадегой.

***

Соседи непризнанного композитора Альберта Бляхина жаловались, что всю ночь не сомкнули глаз.

— Так я ведь даже не играл! — оправдывался Альберт.- Ни единой ноты!

— Вот именно! -отвечали ему. — Вы пятнадцать лет каждую ночь терзали клавиши. И вдруг тишина! Она на нас с непривычки угнетающе действует. Не до сна.

У Бляхина случилась истерика. С криками «Оно пропало, улетело, не вернется!», Альберт выбежал на улицу, где столкнулся с блогером Пыжиковым и тремя бутылками пива, отчего на асфальте образовалась пенная лужа. Бляхин бухнулся перед ней на четвереньки и принялся шумно пить.

— Словно лошадь у водопоя, — умилился Пыжиков, жалея о так некстати утраченном вдохновении.

Непризнанный композитор оторвался от лужи, потряс головой, и принес извинения. Блогер их благосклонно принял, но потребовал возмещения ущерба. По пути в магазин Бляхин жаловался на отсутствие вдохновения. Пыжиков отвечал, что прекрасно его понимает, у самого такая же печальная ситуация, и поэтому следует брать что-нибудь покрепче пива. Бляхин не возражал.

***

— Что значит, нет вдохновения? — возмущалась любовница олигарха Кочерыжкина. — Всегда было, теперь тю-тю? Может, ты цену набиваешь? Или кому другому продал?

— Никак нет, Анжела Петровна, — бубнил, понурив голову, Белочкин. — Кому они кроме вас нужны? Говорю, улетело, проклятое…

— Скажи, Белочкин, — вкрадчиво поинтересовалась любовница олигарха, — ты выставку хочешь? А фуршет?
Алкоголик поднял на нее страдальческие глаза и изрек:

— Без вдохновения мне ничего не надо!

— Ладно, -смягчилась Анжела Петровна, протягивая некрупную купюру. — Будем считать, ты в отпуске. Но сильно не затягивай. Пары дней достаточно. А там, глядишь, и вдохновение вернется.

— Не вернется, — упрямился алкоголик. — Я чувствую.

— Какая мука это меценатство, — закатила глаза любовница олигарха. — Черт бы побрал блогера Пыжикова!

***

Олигарх Мстислав Кочерыжкин людей не любил. Особенно тех, кого называют «творческими». Преподаватели школы изящных искусств, куда родители отдали его, мечтая, что сын вырастет тонко чувствующим человеком с неуемной жаждой прекрасного, как ни старались, не сумели разглядеть в Мстиславе хоть каплю таланта. Медведь, обычно наступающий людям исключительно на ухо, по Кочерыжкину не просто прошелся, а, проехался несколько раз туда и обратно в санях с бубенцами. Одноклассники над Мстиславом смеялись, упражняясь в остроумии на все лады. Издевались тонко, как и подобает творческим людям, даже морду не набьешь.

— Не слушай их, сынок, — утешали родители, — вон, Альберт Эйнштейн в школе на двойки учился. А вырос, нобелевскую премию получил.

Став старше, Кочерыжкин просил перевести его в обычную школу, но мать хваталась за сердце, а отец за ремень с криками:

— Только через наши трупы! Там сплошное быдло! Они не отличают шубу от Шуберта, Бабеля от бабы, а Гоголя от гоголь-моголя!

Мстислав тоже не отличал, но виду не подавал. А в силу возраста не был готов перешагивать через трупы. Школу он кое-как дотянул, но при попытке родителей устроить его в литературный институт, проявил твердость характера и ушел в армию.

Там у него обнаружился неожиданный талант. Мстислав мог продать что угодно кому угодно без тяжелых для здоровья последствий. Начальник снабжения, капитан Сукин, взял Кочерыжкина под крыло, и в течение двух лет его семья сладко спала, вкусно ела, крепко пила и каждый вечер молилась за мстиславово благополучие. Из армии Кочерыжкина провожали со слезами, оркестром и напутствиями.

— Вдохновение не купишь! — шумно сморкался в рукав капитан Сукин.- Не просри талант, парень, далеко пойдешь.

— Купить можно всё, — отвечал Кочерыжкин. — Равно как и продать.

Тогда-то в его мозгу и зародилась ИДЕЯ. Все эти поэты-писатели-художники-музыканты еще узнают кто такой Мстислав Кочерыжкин. Горько пожалеют и приползут, униженные, когда он лишит их самого дорогого.

***

— Если оно не вернется, мне и жить незачем, — чуть не плакал непризнанный композитор Бляхин, прижимая к груди литровую бутылку водки.

— Тссс, — насторожился блогер Пыжиков. — Кажется она говорит обо мне.

Он указал Альберту на любовницу олигарха Кочерыжкина.

— Такая шикарная женщина? С чего бы вдруг? — засомневался Бляхин.

— Интернеты надо читать, — приосанился блогер, — Сейчас докажу. Вот только приму для храбрости.

Он выхватил из рук непризнанного композитора бутылку, сделал глоток, зажевал пригоршней свежевыпавшего снега и уверенной походкой направился к Анжеле Петровне.

— К вашим услугам, леди, — услышала любовница олигарха Кочержкина. -Блогер Пыжиков собственной персоной.

— Отвали, козел, -отрезала Анжела Петровна. — А то охрану позову.

— Будь у меня вдохновение, я сделал бы вас звездой соцсетей, — ничуть не обиделся Пыжиков, помахивая бутылкой. — На брудершафт?

За спиной Анжелы Петровны словно по волшебству возник суровый и неотвратимый, как могильная плита, мужик. Непризнанный композитор Бляхин робко потянул блогера за рукав.

— Он по правде Пыжиков, — проскрипел алкоголик Белочкин. — Я на районе всех знаю. Про меня писал неоднократно. Мол, деклассированный элемент, фурункул на теле общества, паразит и позорище. Пусть ваш охранник люлей ему вклеит, я только за.

— Вы меня не так поняли, — спрятался за худосочную спину Альберта Бляхин блогер. — Это аллегория. На самом деле, я вас очень уважаю. И творчество ваше. Кстати, где оно?

— Нету, — поник Белочкин. — Пропало мое вдохновение.

— Ах! — всплеснул руками непризнанный композитор. — И у вас тоже? Как давно?

— Сегодня.

— Это ненормально, — икнул блогер Пыжиков. — Должно быть логическое объяснение. Может, виновата магнитная буря или еще какая природная катаклизма?

— Сам ты клизма, — сказала любовница олигарха. — Объяснение простое. Мстиславу Кочерыжкину удалось. Он на вас проэкспериментировал, теперь за остальных примется. Вот говнюк! Просила ведь подождать, пока выставку не организую. Какие все-таки мужики козлы и эгоисты!

— Ужасно! — возмутился Альберт. — Эксперименты на живых людях!

— На мертвых ему не интересно, — пожала плечами Анжела Петровна.

— Что же нам делать? -спросил Белочкин.

— Вам? Без понятия, — фыркнула любовница олигарха. — А я пойду и устрою ему скандал.

— Мы с вами! — хором воскликнули все.

— А я нет, — подал голос доселе молчавший охранник. — Не хочу быть уволенным.

— Слабак, — презрительно бросила Анжела Петровна. — Ничего, без тебя обойдемся. Тут недалеко.

— В хрущевке через дорогу у него пентхаус, — услужливо подсказал алкоголик. — Два этажа пользует, кровопивец буржуйский.

***

Буржуйский кровопивец тем временем нежил рыхлые телеса в джакузи, наполненной облакоподобной радужной субстанцией. Дверь в ванную слетела с петель. На пороге возникла Анжела Петровна. Грудь ее тяжело вздымалась, силиконовые губы кривились в злобном оскале, вызывая в памяти Кочерыжкина непохмеленного капитана Сукина. Позади нее топтались три смущенные маргинальные личности.

— Я не расположен к ролевым играм, милая, — отмахнулся от любовницы Кочерыжкин.

— Ах, ты мерзкий, лживый кусок говна! — завизжала Анжела Петровна, вцепляясь олигарху в беззащитную лысину.

— Шикарная женщина, — восхитился блогер Пыжиков на ухо алкоголику. — Япфдул!

Белочкин не ответил. Он в ужасе пучил глаза, жуя собственную бороду. Непризнанный композитор Бляхин схватился за сердце и со стоном «осквернитель», осел на мраморный пол.

— Помогите! — сучил бледными ногами Кочерыжкин, взбивая субстанцию в радужную пену.

— Еще чего! — блогер Пыжиков в один глоток прикончил водку и угрожающе сжал кулаки. — Верни вдохновение, гад!

— Тысяча рублей сто грамм! — Олигарх погрузился в клокочущую пучину, увлекая за собой любовницу.

Пыжиков скинул ботинки и нырнул следом. Субстанция вдруг прекратила пениться и с мерзким хлюпаньем стремительно исчезла в сливном отверстии джакузи.

***

Чуть позже, когда страсти улеглись, блогер Пыжиков, алкоголик Белочкин, Анжела Петровна и непризнанный композитор Бляхин мирно выпивали на кухне пентхауса олигарха Кочерыжкина, гадая, где сейчас вдохновение, и почему так вышло.

— Утечка, — заявлял Мстислав Кочержкин.

— Не согласен, — парировал Пыжиков, — я, конечно, удивлен не меньше твоего, но кое-что купить и продать все-таки нельзя.

— Оно как про деньги услыхало, сразу, — непризнанный композитор издал булькающий звук, — слилось.

— Может, обиделось, что цена такая мелкая? — надула губы любовница олигарха.

— Вдохновение бесценно! — ласково улыбался алкоголик Белочкин. — Оно совершит круговорот и скоро вернется к нам. Глотком ли, дождем… нам не ведомо. А и не надо.

Так и случилось.

БАЙКИ ИЗ САМОИЗОЛЯЦИИ

1.

— Я на грани, — срывающимся шепотом жаловался в телефонную трубку Василий Петрович, — чувствую, сорвусь…

— Дыши, — отвечала трубка, — глубоко и ровно.

— Не помогает!

— Когда ты видел ее последний раз?

— Три дня восемь часов тридцать четыре минуты, — без промедления отрапортовал Василий Петрович.

— Кремень, — похвалила трубка, затем добавила стыдливо. — Я и дня не выдерживаю. Сегодня вообще взял в руки…

— В руки?! — сердце Василия Петровича забилось в груди, будто рыба в сетях.

— Гладил, — голос в трубке нежно затрепетал, — на колени положил и гладил, представляешь?

— Да, — хрипло выдохнул Василий Петрович.

— Каждый выступ, — продолжала трубка, — каждый изгиб, все отверстия…
Василий Петрович сладострастно всхрюкнул.

— Она была так нежна и податлива, так ждала, так томилась, — шептал голос, — что я…

— Погоди, я сейчас! –Василий Петрович метнулся на антресоли, где под толщей запасов гречки, муки, риса и прочих круп с макаронами, была погребена она. Электрическая дрель-шуруповерт.

— Алло! — позвал в трубку Василий Петрович, лелея палец на выключателе.

В ответ послышалась какая-то возня, а потом голос на том конце провода спросил:

— Готов?

— Даааааа, — беззвучно закричал Василий Петрович, вдавливая пальцем выключатель.

Ему вторил голос в трубке и электрическая дрель-шуруповерт.

— Конечно, не хватает вот этих вот вибраций, — говорил позже Василий Петрович, — энергетики этой! Когда сверло входит в стену, и вы словно единое целое, один организм! И звук, без звука…

— Но хоть так… — смиренно вздыхал голос в трубке.

— Это да… — соглашался Василий Петрович.

Шел …дцатый день карантина…

2.

Ночь опустилась на захваченный карантином город. Из-под бордюра у жилого дома номер четыре выполз змееподобный гражданин с томным порочным лицом. Он оглядел пустую улицу, удовлетворенно кивнул и прошел сквозь стену дома прямо в квартиру коуча Николая. Николай, уставившись в экран, уныло чесал всклокоченную голову.

— Что, Коленька, не позитивненько? — спросил гражданин, примостив бесплотное свое тело на подлокотник кресла коуча.

— Ну вот, — расстроился Николай, — галлюцинации от изоляции…

— Куяции, — передразнил гражданин.- Все, Коля, трындец. Никакого больше позитива не будет. Сплошная зона дискомфорта.

— Но карантин закончится, — не очень уверенно возразил Николай.

— И что ты будешь им впаривать? — прищурился змееподобный.- Как радоваться жизни? Ценить мгновения? Они это и без тебя прекрасно смогут. Им вообще не до херни будет. Порадуются солнышку и пойдут трудиться. Экономике тоже капец, или ты не в курсе, Коля?

Коля был в курсе. Правда, предпочитал о плохом не думать. До появления змееподобного он с этим вполне успешно справлялся.

— Да, — с притворным сочувствием вздохнул гражданин, — придется тебе взять лопату или метлу, Николай. И ими прокладывать дорогу в дивном новом мире.

Николай представил себя с лопатой и мысленно взвыл. После чего немедленно впал в панику.

— Поешь, -предложил гражданин, — полегчает. Я вижу, у тебя тут гречи мешок. При стрессе пожрать самое то.

Оставив коуча Николая послушно поедать гречу горстьми прямо из мешка, змееподобный прошел сквозь стену в жилище простого парня Сереги.

Серега выпивал с группой единомышленников в чатике. Змееподобный наклонился к уху простого парня и шепнул ласково:

— Дурят нашего брата, правда, Сереженька? Все ведь это известно кому выгодно, да?

— Известно, — скрипнул зубами о стакан простой парень.

— Пока ты тут сидишь, они все захватывают. Выйдешь на улицу… если выйдешь… а они уже тут. И ты у них в рабстве. И земля твоя и баба твоя и дети.

— Кто они? — масштабы захвата потрясли простого парня до глубины души.

— Известно кто, — склонил голову змееподобный, — тебя за них во всех соцсетях банили неоднократно.

— Да я сейчас выйду! Я млять, выйду! — взвился Серега.

— Фиг куда ты выйдешь, — облизнулся змееподобный. — В магазин только на следующей неделе можно.

— Что же делать? –беспомощно озирался простой парень.

— Есть гречу, -хихикнул змееподобный.

Серега, как и коуч Николай, послушался.

Гражданин же потер радостно когтистые свои конечности и отправился дальше тем же способом. Сквозь стену.

Светлана Евгеньевна смотрела сериал, потягивая красное вино. На экране красивый молодой человек в деловом костюме объяснялся в любви своей избраннице, дочери миллионера.

— Светуууляяя! — пропел ей на ухо змееподобный.- А Петеньке не стать юристом тепееерь!

— Почему? — вскинула пушистую монобровь Светлана Евгеньевна. -Система образования и так говно, а уж с этой удаленкооой… оййй… — кудахтал змееподобный, — у тебя денюжков брови выщипать не будет, а уж на репетиторов и подавно. Ко-ко-ко…

— Прорвемся, — не очень уверенно тряхнула головой Светлана Евгеньевна.

— Ты главное, ешь, — змееподобный попытался ущипнуть ее за ляжку, но из-за эфемерности своей не смог.- Гречу.

Волшебное слово подействовало на Светлану Евгеньевну так же, как и на Николая с Серегой. Змееподобный гражданин отвесил шутливый поклон.

Следующим он навестил конспиролога Кукушкина.

— Ку-ку, роднулька! — поприветствовал змееподобный конспиролога.- Мы ведь с тобой знаем, правду?

— Какую? — осторожно поинтересовался Кукушкин.

— Нам меняют ДНК, — страшным шепотом возвестил змееподобный. — А потом они будут селить в ваши тела свое потомство.

— Я защищен, — конспиролог надвинул на глаза шапочку из фольги.

— Это иллюзии, дружок. Ты вирус видишь? Нет. А он есть. И уже в тебе. Процесс пошел.

Кукушкин почувствовал дурноту и дискомфорт в животе.

— Что же делать?

— Греча, — авторитетно заявил змееподобный.

И отправился дальше. Квартира за квартирой.

Он напугал либертарианца Ивана закручиванием и без того уже завернутыми по самое это самое гаек, завариванием дверей в подъездах и крепостным правом. Озабоченную духовным ростом красавицу Марину колесом сансары, в которое известно кто вставил палку и не одну. Антонине Павловне, матери троих детей, примерной жене и ответственному работнику гадкий гражданин нашептал гнусностей о супруге ее, Алексее Петровиче, которому карантин, словно манна небесная. Иначе с чего бы он так долго занимает отхожее место? С кем он так увлеченно переписывается в телефоне? Уж нет ли соперницы здесь?

Скоро все обитатели дома номер четыре хрустели гречей, словно заколдованные. Все, кроме алкоголика Пыжикова. Он пребывал в такой глубокой самоизоляции, что до него было не достучаться.

Дождавшись, пока гадкий гражданин покинет дом номер четыре, из-под продавленного дивана алкоголика Пыжикова вылез котик Тимошенька. Он посмотрел вокруг, покачал печально мохнатой умной головой и отправился исправлять содеянное змееподобным. Котик неслышно, на мягких лапках подходил к закидывающим в утробу гречу людям и мурлыкал им на ухо. Это действовало на них умиротворяющее, и страшные картины, вызванные в воспаленном, уставшем от неизвестности и карантина мозгу, отступали. Красавице Марине котик даже разрешил себя погладить. Выполнив спасательную миссию, Тимошенька скромно удалился обратно под диван алкоголика Пыжикова. Котик не алкал славы. Он знал, что должен набраться сил. Ведь змееподобный снова придет. Он каждый вечер приходит.

Шел …дцатый день карантина…

3.

— Так будем же бдительны и не дадим себя обмануть.

Иван Петрович немного подумал и добавил для убедительности восклицательный знак. Пробежал глазами текст, удовлетворенно кивнул и нажал «отправить». За сутки простыню в три авторских листа осилило и лайкнуло два человека. Иван Петрович выпил водки, занюхал сморщенным грустным огурцом и написал под постом язвительный комментарий с другого аккаунта, чтобы приподнять пост в ленте.

За много километров от него, в подвальном помещении встрепенулся за компьютером майор Кукушкин. Привычным движением он подвинул поближе кружку с остывшим чаем, поправил наушники, и впился в монитор острым заинтересованным взглядом. Дочитав опус на три авторских листа, майор поставил Ивану Петровичу сердечко. Он всегда так делал. Долг службы предписывал Кукушкину следить помимо Ивана Петровича еще за несколькими гражданами. Когда объявили бессрочный карантин, и все расселись по домам, многие сотрудники правоохранительных органов оказались без работы и вынуждены были перейти на удаленку в самоизоляции. Оказалось, если каждый возьмет на себя слежку за пятью индивидами, то служить и защищать общественный порядок можно не выходя из дома. Подопечные майора Кукушкина были гражданами законопослушными, приличными и малопьющими. Поэтому никаких дерзких движений не совершали, повергая майора в пучину скуки. Смотреть целыми днями на фотографии умученных дистанционным образованием детей, читать сто рецептов блюд из гречи то еще удовольствие, и если бы не Иван Петрович, Кукушкин, подобно некоторым своим коллегам, погрузился бы на дно жесточайшей депрессии. Иван Петрович не давал майору скучать, несмотря на то, что жил один, скромно и аскетично, даже в докарантинное время, и писал не чаще двух раз в неделю. Но как он писал! Как же он писал! И, главное, о чем! Теории заговора межгалактических масштабов, сложные логические конструкции, изобличающие действия правительств разных стран, тайные общества, древние культы, мистические загадки, секретные данные.

Майор Кукушкин до самоизоляции имел дело с разного рода людьми. В том числе и с психически не здоровыми. Но у Ивана Петровича все выходило на удивление стройно и логично. Он будто бы поселил всех известных личностей в параллельную реальность, откуда они ему рассказывали, как там и что. И реальность эта нравилась майору гораздо больше нынешней.

Коллеги Кукушкина, утомленные слежкой за поглощающими сто блюд из гречи гражданами, неоднократно предлагали сменять Ивана Петровича на голых женщин, милых котиков и звезд эстрады. Но майор не соглашался, что, в общем, коллег не удивляло, хоть и расстраивало. Любой из них в нынешних обстоятельства ни за что бы не променял пусть и абсолютно безумный мир на какие-то там сиськи.

Примечательно, что в смертельную опасность вируса, из-за которого всех рассадили по домам, Иван Петрович не верил. А самоизоляцию не нарушал потому, что в докарантинные времена ровно так и жил. В своих постах он не раз намекал, что это огромная дымовая завеса, за которой творятся такие дела, что увидеть их, а тем более постичь, дано далеко не каждому. Одним из таких дел, по экспертному мнению Ивана Петровича, было приготовить человечество к расселению по вселенной. Тех, кто выживет и сохранит рассудок в карантине, ожидает головокружительное будущее. Им предстоит стать родоначальниками новых цивилизаций, зародить, так сказать, а некоторые даже вступят в симбиоз с другими формами вселенской жизни. В доказательство он привел распечатку интервью известного политика, в которой, если переставить местами некоторые слова, прямым текстом об этом и сообщалось.

На пятый месяц самоизоляции Иван Петрович вдруг затих. Перестал писать конспирологические посты, выходить в магазин и петь по утрам в душе. Майор Кукушкин заволновался и включил подслушивающее устройство на полную мощность. Спустя несколько томительных минут он услышал прерывистое хриплое дыхание.

— А, ты ж млять! — выругался Кукушкин. — Заболел, конспиролог фигов!

— Вот вы себя и выдали, — закашлялся Иван Петрович.

Майор выругался еще раз. Похоже, волнуясь о судьбе подопечного, он подкрутил в устройстве не ту ручку.

— Передайте межгалактической комиссии, что я не участвую в эксперименте по ассимилированию, и…

— Я сейчас же вызываю скорую! — рявкнул Кукушкин, набирая номер.

— А я не открою, — прохрипел Иван Петрович. — Вам только того и надо! Отвезете в больницу, подсадите симбионта, вон у губернатора Ж…

Кукушкин так и не узнал, что за симбионт у губернатора Ж, потому что выбежал из подвала, на ходу натягивая защитный костюм.

Через несколько дней в блоге Ивана Петровича появилась бодрая запись. В ней сообщалось, что слияние с симбионтом прошло успешно, и он, Иван Петрович, после неравной изнуряющей борьбы сумел обрести над ним контроль, так что скоро его подписчикам откроются хитрые планы межгалактической закулисы.

За много километров от него в подвальном помещении заплакал счастливыми слезами майор Кукушкин.

Шел …дцатый день карантина…

4.

Василий Петрович сидел в дачном сортире, и наблюдал сквозь щели в дощатой двери, как на его участке приземляется космический корабль. На семнадцатый месяц самоизоляции удивить его было сложно. За это время он пережил гнев, отрицание, запой, белую горячку, принятие, и, наконец, добрался до равновесия с умиротворением. Потому подождал, когда корабль окончательно приземлится, подтянул пижамные, в веселенький цветочек, штаны, стряхнул с плеча несуществующую пылинку, и распахнул сортирную дверь навстречу незваным гостям.

Гость оказался один. И был он, разумеется, инопланетянином. Точно таким, какими изображают их в кинофильмах. Пучеглазый, хилый, головастый, с кожей цвета селедочного брюха.

Василий Петрович торжественно поднял руки и приветственно ими помахал. В ответ пришелец вдруг бухнулся на костлявые колени и громко заверещал:

— О, Алквидий, великий, многомудрый, я нашел тебя! Хвала Вселенной!

— Эээ… спасибо, конечно, — озадачено поскреб затылок Василий Петрович.

За время самоизоляции у него случались галлюцинации, но не такие реалистичные.

— Я не тебе, я ему, — инопланетянин указал длинным узловатым пальцем куда-то за спину Василия Петровича.

Там, в окружении цветущих кустов картофеля сидел серый кот Тихон и задумчиво тыкал лапкой в колорадского жука.

— Осени меня своим взором, о Алквидий! Знаю, что недостоин, но будь милостив! — снова возопил инопланетянин.

Кот и ухом не повел.

— Я прошу прощения, — Василий Петрович быстро преодолел расстояние между собой и пришельцем, бесцеремонно ткнул ему в плечо пальцем, и тут же завизжал в ужасе.

— Да-да, — покачал головой кот Тихон, — сюрприз. Он настоящий.

Голос у кота был тягучий и сладкий, словно капля меда в бочке с дерьмом.

— О, Алквидий! — инопланетянин отодвинул застывшего столбом Василия Петровича и пополз на коленях к коту.

— Стоять, — приказал тот.

Инопланетянин послушно замер.

— Что происходит? — очнулся от ступора Василий Петрович. — У меня галлюцинации? Параноидальный бред? В интернете писали, что самоизоляция, конечно, влияет на психику, но не настолько же! К тому же, я давно не употребляю спиртных напитков…

— Знаешь, чем ваш вид мне нравится, Василий? — спросил кот. — У вас такая примитивная картина мира, прямо умиляет. Кругозор с мышиный хуй. Чуть что в него не укладывается, сразу галлюцинации.

— Ага, — подобострастно квакнул инопланетянин, — потому с вами на контакт никто не идет. Спорим, ты сейчас думаешь, что мне надо уебать лопатой или еще каким тяжелым предметом.

— Надо, -согласился Василий Петрович, озираясь в поисках.

— Как ты живешь здесь, о Алквидий? — простонал инопланетянин.

— Отлично живет, колбасу давеча со стола упер, — наябедничал Василий Петрович.

— Не упер, а почтил! — благоговейно возразил инопланетянин. –Ты должен гордиться.

— Чем? Что кот сраными лапами на стол залез?

— Кому кот, а кому глава межгалактического альянса, спаситель миров, великодушный, справедливый, многомудрый Алквидий!

— Многомудый, — передразнил инопланетянина Алквидий, он же Тихон. — Ты зачем нарушил мой покой?

Пришелец потупил очи и забормотал что-то невнятное.

— Стыдно! — прервал его кот.- Мелкие недостойные мыслишки!

Инопланетянин на это лишь развел покаянно тощими своими конечностями.

— Что случилось то? — заволновался Василий Петрович.- Галактика в опасности?

— Вот пусть он и скажет, — ткнул лапой в инопланетянина кот.

— Это личное, -слабо возразил тот.

Но кот был неумолим и сверлил его требовательным взглядом до тех пор, пока инопланетянин не сдался.

— Ты нас бросил, о многомудрый. И ради чего? Ты любишь их больше, чем нас? — выдавил он униженно.

— Я не знаю, как он вас любил, но у меня он ворует еду и гадит мимо лотка! — сказал Василий Петрович.

— У нас он делал то же самое, — воскликнул инопланетянин, — и мы были счастливы прикоснуться…

— Вот именно! –кивнул Алквидий, он же Тихон. — А этот гуманоид не счастлив, а совсем наоборот. Ругается. Шерстяным пидарасом обзывает…

— Отвратительно! — возмутился инопланетянин, — Но зачем тебе это?

— А где, по-твоему, я еще могу постигать свою суть? — прищурился кот. — Меня только в этой жопе Вселенной никто не знает!

— В жопе? — обиделся Василий Петрович. — А я думал, мы в центре…

— Ну прелесть же, — растрогался кот.

— Дикость, — передернул хилыми плечами инопланетянин.- В центре лишь Алквидий!

— Ну раз он здесь, значит и мы в центре, — рассудил Василий Петрович.

— Ага, — язвительно хмыкнул Тихон, он же Алквидий, — как в анекдоте про нюанс.

Воцарилась неловкая пауза. Инопланетянин сорвал с газона травинку и принялся нарочито внимательно ее разглядывать.

— Тааак, — протянул кот, — есть кое-что, чего я не знаю?

Инопланетянин вжал голову в плечи и тихонько заскулил.

— Не заставляй, — в глазах кота вспыхнули опасные огоньки, — тебя пытать.

Инопланетянин затрясся, словно лист борщевика на ветру. Василию Петровичу стало его даже жалко; что бы тот ни натворил, Тихон, или как его там, перегибает.

Кот тем временем вздыбил шерсть, распушил хвост и принялся ходить вокруг инопланетянина кругами. Между ними вспыхивали, потрескивая, синие искры. Пришелец оказался в электрическом кольце.

— Пощади, о Алквидий! — взмолился несчастный, корчась от боли.

Но кот вошел в раж и не слышал его.

— Хватит, Тиша! — Василий Петрович ухватил кота за шкирку. — Это не гуманно!

— Ты мне, примитивный, будешь про гуманность рассказывать? — Тихон извивался, шипел, и норовил укусить. — Да я сам воплощенная гуманность! Кто помирил рептилоидов с инсектоидами? Кто искоренил коррупцию в торговой федерации? Кто придумал единый язык, на котором все формы жизни могут договариваться? Кто, мать вашу, создал альянс?

— Ты, о многомудрый, величайший, — разрыдался пришелец, заламывая бледные конечности, — но нас тоже можно понять! Когда ты ушел постигать свою суть, мы и не предполагали, что так!

— Первое правило альянса! — кот извернулся и больно укусил Василия Петровича за палец. Тот взвизгнул, разжал руки, и Алквидий свалился инопланетянину на голову.

— Свобода выбора… — пришелец был унижен и раздавлен.- Но рептилоиды сказали, будто ты готовишь примитивных стать во главе альянса! А инсектоиды…

— Что, правда? — облизнул пострадавший палец Василий Петрович. — Человечество полетит к звездам?

— К каким звездам? Вас в магазин раз в неделю отпускают, — огрызнулся кот.

— В общем, — продолжал инопланетянин, — инсектоиды… как бы помягче выразиться… чтобы обезопасить… предотвратить…

— То есть… — выпучил глаза Василий Петрович, — карантин, изоляция, вирус… все вы?!

— Нет, это вы, а мы мешаем, вносим сумятицу, сталкиваем лбами, сеем панику и разобщаем изо всех сил! — гордо выпятил грудь инопланетянин.- Чтобы ты, о, многомудрый Алквидий, осознал свое заблуждение на счет примитивных.

— Нет у меня на их счет никаких заблуждений! — рявкнул кот. — Я просто хочу жить обычной жизнью! Гадить мимо лотка, воровать со стола, плодиться, добывать пропитание в неравной борьбе, играть в злую руку и делать кусь!

— Но это неправильно, ты должен бродить среди звезд, освещать темные уголки Вселенной, нести великую мудрость, — гнул свое пришелец.

— Кажется, пора альянсу напомнить, ради чего я его создавал, — нахмурился Алквидий, он же Тихон.

— Непременно надо! — просиял инопланетянин. — Устроим банкет, праздник…

— Не хочу тебя расстраивать, — вмешался Василий Петрович, — но альянсу пиздец. Я у вашего многомудрого Алквидия такое выражение лица наблюдаю перед тем, как он намеревается в обувь нассать. Потом, конечно, веником по жопе получает.

Пришелец открыл рот, чтобы осудить Василия Петровича за веник, но не успел ничего сказать. Тихон или Алквидий, или кто он там такой, принялся стремительно увеличиваться в размерах. Он становился все больше, пока не сделался таким огромным, что закрыл собою солнце, и на всей планете воцарилась непроглядная тьма. Когда мрак отступил, Василий Петрович обнаружил себя одиноко стоящим посреди дачного участка в пижамных штанах в веселенький мелкий цветочек. Кот, инопланетянин и космический корабль исчезли, словно не было их.

— Совсем я одичал в этой изоляции, — подумал Василий Петрович, — надо личную жизнь наладить, вон порнохаб бесплатную подписку раздает…

Он отправился в дом, подключился к интернету и весь день до позднего вечера в нем проторчал. Потом вышел на крыльцо, задрал голову к звездному небу и закричал что есть мочи:

— Тииииихооооон!

Ответа не было.

— Тиииихоооон! Верниииись! — не сдавался Василий Петрович.

За семнадцать месяцев изоляции он ни разу не чувствовал себя таким одиноким и потерянным.

— Хочешь, буду тебе поклоняться, — Василий Петрович сглотнул подступивший к горлу горький ком, — называть Алквидием многомудрым и величайшим, все ботинки тебе отдам, можешь на столе лежать хоть круглыми сутками, а колбаса… Да разве мне жалко для тебя колбасы? Только вернись… Пожалуйста… Ай!

Правую щиколотку будто кольнули острым предметом. В кусты с крыльца метнулась серая тень, сжимая в зубах кольцо «Краковской».

— Ах ты, шерстяной пидарас! — завопил Василий Петрович, бросаясь в погоню. — Погоди, поймаю, огребешь веником!

Шел …дцатый день карантина…

Несвяточный рассказ

Слякотным предновогодним вечером Василий Петрович Гузкин шел домой, прихлебывая омерзительно теплое пиво. Настроение у него было под стать напитку и погоде. Василий Петрович поймал себя на том, что ему это даже нравится. Какое-то извращенное удовольствие. Для полноты ощущений Гузкин принялся бубнить про радость, которой нет, новый год, что уже не тот, да так увлекся, что не услышал характерный свист в туманном небе. Он возникает обычно перед тем, на землю падает что-то крупное и тяжелое. Очнулся Василий Петрович от искусственного дыхания рот в рот. Оно было таким холодным, что ад внутри Гузкина покрылся изморозью.

— Извини, Вася, не хотел на тебя приземляться. Проблемы с телепортацией.

Над Василием Петровичем склонился красноносый бородатый мужик. Вокруг его головы кружились снежинки и запах хвойного девственного леса. Василий Петрович возмущенно зачихал.

— А все почему? — прищурился мужик, игнорируя чихание. — Потому что, такие как ты, унылые нытики, стонут нестройным жалобным хором, про настроение, которого у них, видите ли, нет. Где потоки радости, что должны нести меня, словно на крыльях, легко и весело? Вот и…

Гузкин завозился, пытаясь подняться на ноги. Голова кружилась, тело слушалось плохо.

— Но я не буду уподобляться, Вася! — мужик протянул руку в красной варежке, помогая Василию Петровичу встать. — Тем более, ты мне посадку смягчил. Подарю-ка я тебе то, о чем ты в детстве мечтал.

И прежде чем Гузкин успел открыть рот, чтобы сообщить бородатому, какой его ждет счет за причинение морального и физического ущерба, тот достал из воздуха сачок, вложил его в руку Василию Петровичу и исчез.

***

Когда Василий Петрович Гузкин был маленьким, он мечтал ловить облака.

— Зачем? — интересовались взрослые.

— Просто так, — отвечал он, — а потом отпускать. И, потупив взор, ковырял мыском сандалика дырочку в земной коре.

Взрослые снисходительно улыбались и трепали его по вихрастой голове. Виданное ли дело, просто так! Всем известно, что просто так ничего не бывает. Во всем должен быть смысл и польза. Иначе это баловство и бездумное времяпровождение. Какая от облаков польза?

— Не знаю, — говорил Вася, — с ними, наверное, было бы здорово обниматься. А если суметь подружиться, то они покатают тебя по небу. Как в мультике. Знаете мультик? Облака, белогривые лошадки?

По небу это хорошо, одобрительно кивали взрослые. Это понятно. Летчиком, значит, хочешь быть. Интересная профессия. Денежная. И героическая даже. Ты, главное, учись на пятерки. Вася на это тихонько вздыхал. Ничего эти взрослые не понимают. Постепенно он тоже перестал понимать. Ну, какие, в самом деле, облака? Он уже в школу ходит, в первый класс. Может, еще в Деда Мороза поверить? Он, ему, кстати, про облака писал ни один раз. Просил подарить специальный волшебный сачок. Хорошо себя вел… Ладно, не очень хорошо, но старался! Да и на уроке природоведения все объяснили. Облака, это обычная вода, оказывается.

***

Первым побуждением Василия Петровича было сломать об колено сачок, но тот оказался прочным. Тогда Гузкин непечатно выругался. Громко, длинно и витиевато. Больше всего досталось новому году и производителям пива, на которых Василий Петрович грозился пожаловаться в общество потребителей, как только доберется до дома. Напихали в продукт черт знает чего, а порядочных людей от него на землю валит внезапно, и галлюцинации вдобавок случаются. Гузкин воздел руку к небу и взмахнул сачком, словно знаменем, в подтверждении серьезности своих намерений.

— Хи-хи-хи, — задергался вдруг сачок, — щекотно!

Василий Петрович ойкнул, выронил сачок, и оттуда выкатилось пушистое белое облачко.

— Здравствуй, Вася! — воскликнуло облачко. — Я так радо наконец с тобой познакомиться!

— А я не рад! — закричал Гузкин. — Совсем не рад!

— Почему? — удивилось облачко.

— По всему! Если мне в пиво что-то подмешали, и я с ума сошел, то совсем не радость. Скорее, гадость! А если по-настоящему, Дед Мороз, упавший с неба, говорящее облако, волшебный сачок… тогда еще хуже. Вся моя жизнь, мои принципы… все под сомнением…

— Ты такой серьезный, Вася, — вздохнуло облачко. — Может, обнимемся?

— Облака состоят из воды, — Василий Петрович опасливо попятился, — я промокну, простужусь и заболею. Этого еще не хватало.

— Тогда давай по небу покатаемся? — не сдавалось облачко.- Как в мультике? Помнишь? Облакааа, белогривые лошааадки? Я столько лет ждало этого момента. Ты хоть представляешь, каково быть чьей-то мечтой?

— Я высоты боюсь, — процедил Гузкин. — И вообще, баловство это все. Вот если бы какая польза… Тогда выйдет, что не зря жизнь то… и принципы…

Лицо Василия Петровича озарилось идеей.

— Иди сюда, — позвал он. Облачко доверчиво вплыло ему в руки, он взбил его, словно подушку, положил на землю, а сам уселся сверху.

— Это игра такая? — пискнуло облачко.

— Никаких игр, все серьезно. Облачная подушка «Антигеморрой». Звучит? Кстати, много вас там таких?

В голове Василия Петровича стремительно зрел бизнес-план.