Бесплатный фрагмент - Пороги

Олег ОПРЫШКО

ПОРОГИ

Редакторы: Максим Швец

Владимир Кудрявцев

Фотография на обложке Виктора Белинского

Санкт-Петербург

2025 г.

Об авторе

Олег Опрышко родился в Сибири в 1951 году. В 1968 году приехал в Ленинград, где и окончил Ленинградское речное училище. Посвятив свою жизнь водному транспорту, более сорока лет отработал на судах речного и морского флота.

«Пороги» — это сборник рассказов, в основу которых легли реальные события из жизни работников речного и морского флота. Предыдущий сборник рассказов под названием «Байки старого боцмана» включал некоторые рассказы из этого сборника. Отдельные рассказы также уже публиковались в сборнике «Морской почерк» издательства «Светоч» и других сборниках различных издательств.

Очарование «старого боцмана»

«Пороги» — удивительные рассказы, несущие в себе правду жизни. Книга прочитывается на одном дыхании, и от этого увлекательного чтения действительно трудно оторваться. Все тексты, такие необычные и разные, объединены уникальным замыслом — диалогом с читателем. Эффект авторского присутствия в канве повествования является основным приёмом, пронизывающим всю книгу. Написанные в едином ключе, небольшие, но ёмкие и содержательные рассказы мастерски сочетают в себе сюжетную динамичность, языковую выразительность и прямую адресованность читающему (Я вам так скажу — первая фраза рассказа «Байки старого боцмана»). Все случаи, анекдоты, описания происшествий уникальны и сюжетно завершены, однако все вместе они создают хотя и мозаичную, но целостную картину — общее полотно. В сборнике обнаруживается тематическая логика в расположении историй: от любви к животным, любви между мужчиной и женщиной до любви к жизни. Кажется, ни одной важной темы автор не пропустил, создавая представление о различном, но между тем едином жизненном опыте бывалого человека. Удачно выбран жанр небольших событийных зарисовок, объединённых образом повествователя. Байка как небольшой юмористический рассказ, основанный на реальных событиях, лучше всего решает задачу установить живое, непосредственное общение с читателем. Образ рассказчика, обозначенный на обложке, становится важным композиционным приёмом книги. Удивительно живой, органичный и колоритный язык «морского волка», способного с азартом и тонким юмором рассказывать о чём угодно, располагает к себе адресата. Задор, ирония и оптимизм писателя помогают читающему впитывать добрые и по-житейски мудрые «байки». Афоризмы народной мудрости ненавязчиво подсказывают читателю общую стратегию восприятия авторского повествования не как поучения и наставления, а как историю, из которой каждый может сделать вывод самостоятельно. Меткие и выразительные сентенции гармонично вписываются в событийный строй изложения («Надо быть в меру ленивым, чтобы не делать лишнюю работу», — любил повторять вахтенный начальник. «Пороги»). Каждому персонажу автор выбирает собственную речевую одежду, отчего реплики героев точно дают их социальную и психологическую характеристику. Калейдоскоп действующих лиц и завораживающих интригой сюжетов остаётся в сознании как яркие вспышки впечатлений, дающих не только удовлетворение, но и жизненно важный читательский опыт. В некоторых случаях рассказчик сливается с персонажем, но и этот ход придаёт повествованию силу и значимость, а главное — ничуть не умаляет образ автора, стоящего за текстом. Привлекает в рассказах Олега Опрышко явно выраженная на идейно-содержательном уровне всего произведения «Пороги» позитивность в восприятии жизни. Комичные и пугающие случаи из чьей-то чужой, но такой понятной жизни почти всегда заканчиваются благополучно.. Вполне уместны и фотографии, иллюстрирующие книгу. После прочтения остаётся ощущение близкого знакомства с интересным человеком и великолепным рассказчиком — старым боцманом, имеющим в своём запасе немало увлекательных историй и умеющим очаровать ими любого слушателя-читателя.

Алексей Дунев

Сугубые байки

У представителей многих профессий есть свои, сугубые, байки. Чем сложнее и ответственнее поприще — тем искромётнее побасенка. Почему-то бытует мнение, что байка — это чистейшая выдумка. Убеждён — такой взгляд навязывают те, чей род занятий не предполагает выдумки, находчивости, изобретательности, взаимовыручки, коллективизма, физического и морального напряжения, романтики, в конце концов. Шахтёры, геологи, врачи, артисты — сколько смешных, подчас нелепых и, казалось бы, невероятных историй подарила им их профессия! Из этого ряда — и армейская, и флотская стезя. Только на флоте всякая нелепица, всякий несуразный случай, всякая потешная историйка ощущаются, чувствуются, воспринимаются острее, выпуклее, обнажённее и с философской мудростью, что ли. Как-никак корабль, будь он военный или гражданский — это вам не суша, а палуба, пространство ограниченное. Это на суше, на все четыре стороны, до горизонта, можно варьировать, если что. Под «если что» надо понимать каприз, самодурство или приказ начальства, командира в нашем случае. Сколько баек с этими животинами связано! Но в «Байках старого боцмана» — особая прелесть, особый восторг, особое восхищение. Не потому, что они рассказаны живым, понятным, доходчивым языком. И несмотря на то, что герои боцманских баек из той же породы, что их сухопутные собратья. Но палубный пёс — это вам не пёс гарнизонный. Но морская свинья — это вам свинья не сухопутная. И умом, и находчивостью они своих собратьев далеко превзошли. Потому что в другие условия выживания поставлены.

Владимир Кудрявцев (литературно-художественное издание альманах «НО»)

На грани фола, или Полёты крокодилов

Олег Опрышко совсем незаметный, точнее, не замеченный литературой, совершенно необычный, самобытный и неординарный автор.

И дело здесь даже не в жанре мариманской прозы, в котором он подвизается, ничуть не менее успешно, чем известные предшественники (Борис Житков, Фёдор Кнорре, Константин Станюкович) и мало известные, так же, как наш автор, современники (Владимир Леушев и Александр Небыль). Дело вот в чём…

Олег Опрышко пишет свои короткие, но ёмкие, рассказы так, что их поймёт даже самый непродвинутый, непросвещённый читатель и, одновременно — так, что их полюбит элитарный, посвящённый книгоед и даже высоколобый сноб, из тех, кто любит, более всего, читать и перечитывать собственные творения, не останется равнодушным.

Однако рассказы Олега никак нельзя отнести к развлекательному чтиву, они умны, психологичны, социальны.

Вероятно, и, возможно, небольшая книжка-брошюра «Байки старого боцмана» (первая изданная книга автора) по моим впечатлениям, ощущениям и трезвым размышлениям должна была превысить рейтинг продаж сказок о Гарри Потере или детективов Марининой-Донцовой, а также и бестселлеров Пелевина с Сорокиным вместе взятых.

Судите сами. Автору удаётся говорить живым, народным, разговорным языком с такой неодолимой долей непринуждённого зажигательного юмора, с таким пониманием жизни обычных людей (своих героев и читателей), с такой спокойной уверенностью, говорить о том, что, может быть, было.

Опрышко лёгок на перо. Ему всё подчиняется, всё удаётся.

Возьмите тему любви или дружбы, другие непростые отношения между мужчиной и женщиной, отношения капитана и его команды (начальника и подчинённых), отношения человека и государства, человека и мира. Везде ненавязчиво, как бы невзначай, сказано автором что-то важное, главное, глубокое и достоверное.

И при этом всё — на грани фола…

Да, да у нашего шутника-автора и «крокодилы летают, правда, низенько».

Частенько хочется заявить автору: «Да не поверю! Не может этого быть!»

А, может, и может?!

Психология ребёнка, отправляющегося в трудное путешествие за кормом для коровы, и чуть не замёрзшего в поле на пронзительном морозном ветру; казалось бы, не поддающиеся описанию чувства овдовевшей женщины, на что-то ещё надеющейся, ощущение себя пожилым или молодым, хитрым или глупым, высоким или низкорослым — всё это только фон обыкновенной действительности, полной событий, приключений, удивительных, мистических нетривиальных совпадений.

Максим Швец

Про книгу «Пороги» и её автора

Что за автор — Опрышко Олег?

Удивительный он человек!

Ходит он по морям и по суше,

И ему не наскучит вовек.

Только волны да след за кормой.

Разменял он десяток седьмой.

Где бы ни был он в странствиях дальних,

Но всегда возвращался домой.

И как жизни прекрасный итог —

Эта книга, и выверен слог.

Пусть поможет она вам, читатель,

Миновать без аварий порог.

Из Сибири простой мальчуган,

Много разных увидевший стран,

Сам повёл себя в рейс, сам свой боцман,

Сам свой лоцман, сам свой капитан! *

Ирина Демидова

*Две последние строчки — из песни Новеллы Матвеевой.

Пороги

Превратности судьбы

Разговор в кабинете начальника отдела кадров «Ленинградского речного порта» продолжался недолго. Что ни говори, а телефонное право, порой, бывает весьма полезно.

— Ну что, вы нам подходите. Примем на должность начальника причала с окладом сто пятнадцать рублей в месяц.

Валерка чуть не ошалел от такого предложения.

— Иван Данилович, да я никогда ещё не работал никаким начальником, дело-то совершенно незнакомое, справиться бы.

— Вижу, справишься, хватка у тебя есть, да и работа там не сложная, а пока не исполнится девятнадцать лет, пару месяцев поработаешь приёмосдатчиком на грузовом районе, — по-отечески переходя на «ты» подбодрил его начальник отдела кадров, — там и наберёшься навыка. Зарплата, правда, пониже, ну, да это временно. Дела примешь у Кондрата Петровича, он живёт в Кировске на Набережной улице, — начальник написал на листке координаты, сопроводительную записку и передал Валерке, — а мы попросим его поработать ещё эти пару месяцев. Направление на работу и в общежитие возьмёшь у инспектора.

Видя смущение Валерки, Иван Данилович вышел из-за стола, проводил до двери и попрощался с ним.

— Инспектор по кадрам находится по коридору, вторая дверь налево.

Окрылённый благополучным исходом дела, Валерка мигом заполнил все необходимые бумаги у инспектора и уже через пару часов сидел в электричке, мчащей его в новую жизнь. Весёлый перестук колёс на стыках пока ещё не «бархатных» рельс вселял надежду на светлое будущее, а ведь всего несколько часов назад жизнь не выглядела такой радужной. Более того, казалось, она наглухо загнала его в тупик.

Приехал Валерка в Ленинград год назад, покинув порог родного дома. После окончания десяти классов поступил учиться на штурманское отделение речного училища сразу на второй курс (аттестат о среднем образовании у него уже был). Всё складывалось удачно, однако через два месяца успешной учёбы сильно простудился и заболел. Пролежал в больнице более двух месяцев, а выписался уже после нового года, когда первая сессия закончилась. Пришлось ему брать академический отпуск. Вернулся Валерка в училище в начале мая. Пока прошёл медкомиссию, оформил восстановительные документы. Первокурсники к тем порам сдали экзамены и собирались ехать на практику. Вот в одну из групп, отъезжающих первыми на судно, его и зачислили. Он уже представлял себя за штурвалом в рулевой рубке лайнера, но всё изменилось в одночасье. Перед самой отправкой на судно, когда все курсанты с чемоданами грузились в машину, к нему подошёл командир роты и, отведя в сторону, сообщил, что Валеркина карьера в училище закончилась. Начальник медицинской службы училища добился его отчисления по состоянию здоровья.

— Я пытался отстоять тебя, — с сочувствием объяснил командир, — но ничего не вышло.

Все курсанты уже разместились в машине и она, мигнув жёлтыми огоньками сигналов, скрылась за поворотом, а Валерка, ошеломлённый услышанным, с горечью в сердце и слезой на глазах, остался стоять на пороге уже не родного училища. Он чувствовал, что это не справедливо, что его обманули, но где искать правду и справедливость он не знал.

— Сухих? — окликнул его начальник отделения, — ты чего здесь стоишь? Знаю, что тебя отчислили, но это не конец света. Пойдём со мной, потолкуем.

— Рассказывай, какие у тебя планы? — спросил начальник, когда они пришли в его кабинет.

— Какие там планы, на работу бы устроиться, так у меня прописки нет. Обратно домой ехать — денег на дорогу нет, да и учиться мне всё равно где-то надо.

— Ну, раз так, считай, что тебе повезло. С завтрашнего дня я перехожу начальником вечерне-заочного отделения. Пиши заявление, а документы твои из канцелярии я сам заберу. И с работой, я думаю, что-нибудь придумаем.

Посмотрев в записную книжку, он поднял трубку телефонного аппарата и набрал номер.

— Иван Данилович, — после приветствия обратился он к абоненту на другом конце провода, — тут такое дело, у меня курсант по семейным обстоятельствам переходит с дневного на вечерне-заочное отделение, — покривил душой начальник, не называя истинную причину перехода, — надо его на работу устроить. Иногородний… без прописки… так я его направляю к тебе… ну, спасибо, выручил, — поблагодарил он собеседника и положил трубку.

Так в одночасье изменилась Валеркина судьба. Жизнь, совершив крутой вираж и испытав на прочность духа, вновь вселила в него надежду.

Трёхэтажное здание, расположенное напротив платформы железнодорожной станции с названием «Ивановская», отличалось от соседних жилых домов отсутствием штор или занавесок на половине окон. Валерка обратил на это внимание и не ошибся. Обойдя его, перед входом увидел вывеску «Общежитие Ленинградского речного порта». Комендант общежития Тамара Ивановна, её имя он узнал у вахтёра, женщина лет сорока пяти, встретила его приветливо, и с некоторым любопытством. Валерке даже показалось, что она уже была осведомлена о прибытии его скромной персоны. Так это было, или нет, но комната, куда его поселили, и где проживали ещё двое парней, была вполне приличная, если иметь в виду чистые обои, шторы на окнах и, практически, не повреждённую дверь в том месте, где врезан замок. Три кровати вдоль стен, три этажерки-тумбочки, по-домашнему покрытые незатейливыми салфетками, небольшой круглый стол, три стула, да встроенный шкаф — вот и вся меблировка. Чистота и порядок в комнате, а также наличие книг на полках, свидетельствовали об аккуратности и длительном проживании её постояльцев.

Несмотря на значительную текучесть кадров в Ленинградском речном порту, кое-кто всё же задерживался и оседал здесь надолго. Каждый год, после закрытия навигации, начальник отдела кадров речного порта ездил по городам и весям. В Белоруссии и Украине он вербовал работников, завлекая их высокими зарплатами, перспективой роста и проживанием в историческом городе.

— …Да у нас такая автоматизация производства, что даже докеры работают в нейлоновых рубашках и чёрных галстуках. Вира, майна — и двести сорок рублей в кармане, — приводил начальник отдела кадров последний аргумент в конце каждого своего агитационного выступления.

Автоматизация производства мало что говорила сельским жителям, а вот о нейлоновых рубашках и чёрных галстуках были давно наслышаны. Окончательное решение сниматься с насиженных мест они принимали после обещанных двухсот сорока рублей зарплаты. Народу приезжало много. Проходили обучение на скоропалительных курсах докеров, крановщиков, мотористов и в начале навигации стройными рядами направлялись на выполнение плана по грузообороту, основному показателю деятельности речного порта. Но уже через пару месяцев, почувствовав себя обманутыми в плане зарплаты, начинали увольняться. Для такого контингента отводились просторные, на шесть кроватей, комнаты без всякой лишней мебели. Наплыв новых жильцов происходил каждую зиму, а уже к середине лета комнаты начинали понемногу освобождаться, и к концу навигации свободных мест в общежитии было предостаточно.

Определившись с жильём, Валерка отправился представляться начальству Ивановского грузового района, расположенного в живописном месте, на берегу Невы. Здесь каменная гряда, словно поясом стянув талию, отделила широкие бёдра от стройного бюста красавицы Невы. Бытует история, что как-то Екатерина II, проезжая в этих местах, молвила случайно, как здесь отрадно, после чего прикупила эти земли у наследников И. И. Неплюева и построила летний царский дворец. Простоял он, однако, надолго, хотя Екатерина II и считала его жемчужиной среди своих загородных резиденций. Впоследствии дворец был разобран императором Павлом. От построек тех времён осталось только здание почтовой станции на территории судостроительного завода «Пелла».

Единственное здание управления и диспетчерской грузового района располагалось на узкой полоске причала под крутым, обрывистым берегом. Деревянный настил грузовой площадки, заваленный солью, простилался метров на сто пятьдесят от диспетчерской вниз по течению. Прямо напротив управления и вверх по течению, пришвартованные к ежегодно ремонтируемому, по причине сноса весенним ледоставом, деревянному причалу, стояли площадки с песком, плавкраны и портовые буксиры. Далее метров двести пустынного берега предназначалось для швартовки гонок (плотов из брёвен), для мачтопропиточного завода, занимавшего участок берега вдоль реки до самой головки Ивановских порогов. Там же высились штабеля уже готовой продукции завода, пропитанные креозотом брёвна, будущие столбы линий электропередач.

Начальник грузового района, посмотрев Валеркино направление, сказал, что он уже в курсе дела, и, без лишних вопросов, махнув рукой, куда следует идти, отправил его в распоряжение старшего диспетчера.

— Евдокия, да ещё Кузьминична, — несколько раз повторил про себя Валерка это, как ему показалось, необычное имя и отчество диспетчера, — не иначе, какая-нибудь старая мегера, — почему-то решил он и направился в указанном направлении.

В небольшом помещении диспетчерской, эркером нависшем над входом в здание, его встретила лет сорока женщина. Сказать, что она была красива, значило покривить душой. Она была очень красива. Высокая, стройная, с чёрными волнистыми от природы волосами, схваченными на затылке в тугой пучок большой заколкой и спадающими до поясницы, она показалась Валерке похожей на актрису из кинофильма «Тихий Дон».

— Здравствуйте, Евдокия Кузьминична, — тщательно выговаривая имя и отчество, приветствовал её Валерка, — направлен приёмосдатчиком в ваше распоряжение.

— Проходи, присаживайся, будем знакомиться, — отложив линейку и карандаш, которым она делала пометки в графике движения судов, слегка наклонившись над столом, предложила диспетчер, — рассказывай, кто ты и откуда?

— Валерий Сухих, бывший курсант речного училища, будущий начальник причала Невской Дубровки, а ныне стажёр — приёмосдатчик.

— Ну, раз будущий начальник, это хорошо, — улыбнулась она, — работать будем вместе. Дежурство — сутки через двое. Ты в общежитии устроился?

— Да, в комнату заселился, только вещи ещё в училище.

— Ладно, завтра после дежурства съездишь, заберёшь, а пока давай-ка чаю попьём.

Она захлопотала возле столика, стоявшего в углу диспетчерской, продолжая расспрашивать Валерку, откуда он родом и как очутился здесь, и уже после того, как они перекусили, начала знакомить с обязанностями приёмосдатчика.

Переполох

Самоходка «Тюмень» пришла под погрузку на мачтопропиточный завод как раз под выходные. В субботу её поставили к причалу и начали грузовые операции. Валерка, с утра заступив на суточное дежурство, целый день мотался по дальним причалам. Оформлял грузовые документы о выгрузке или погрузке, наряд-задания для бригад докеров, потом сходил в столовую пообедал и только к вечеру появился в диспетчерской.

— Что так долго-то, я уж волноваться начала, — пожурила его Евдокия Кузьминична, с которой Валерка работал с первого дня, как только появился на районе.

— Так сегодня выходной, транспорт совсем плохо ходит, целый час на остановке простоял.

— Не оправдывайся, сходи лучше на причал завода, там бригада пошла самоходку грузить, а за технику безопасности бригадир в наряде не расписался, да уточни, сколько погружено на шестнадцать часов.

— Это я мигом, автобус ждать не надо.

Валерка вложил бланк «наряд-задания» в газету, свернул трубочкой и, размахивая ею, как саблей, отгоняя комаров, направился вдоль причала. День клонился к вечеру, жара уже спала, но прохлада ещё не наступила. Было немного душновато, однако грозы не предвиделось. Это лето выдалось на редкость жарким. После весенних гроз дождей, практически, так и не было.

Погрузку брёвен, возвышающихся шестиметровым штабелем на причале, вели при помощи стропов. Докеры, словно муравьи, ползали по штабелю, заводя строп вначале с одного конца брёвен, приподнимали их краном, заводили второй строп и после чего кран укладывал пучок в трюма речного судна. Работа не сложная, но достаточно опасная, потому и следовало соблюсти все меры предосторожности и формальности по технике безопасности. Валерка помахал крановщику, чтобы тот прекратил работу и полез к бригадиру на штабель.

— Чего это тебя принесло сюда?

— Так вы, «сэр», забыли в наряде за безопасность расписаться, — с иронией ответил Валерка, протягивая бригадиру наряд, — инструктаж проводить будем, или сами не маленькие?

— Иди уж, инструктор, без тебя знаем, — расписываясь в бланке, ответил тот.

— Ну, вот теперь всё в полном ажуре, — знакомясь с азами бухгалтерского учёта, необходимого Валерке для его будущей должности (он порой пользовался новой терминологией), — сколько уже погружено? — перешёл он ко второй части поручения.

— Так мы только начали, а что до нас было, лучше спроси на судне.

Без балласта и груза «самоходка» высоко возвышалась над палубой плавкрана. Валерка спустился с каравана, по трапу-сходне перешёл на плавкран и по спущенному штормтрапу поднялся на судно. Вахтенного матроса на палубе не было, и ему пришлось побродить по надстройке, пока нашёл вахтенного помощника.

— Приёмосдатчик, — представился Валерка, — кто у вас командует погрузкой, и сколько загружено на шестнадцать часов?

— Старпом командует, сейчас я его позову, — ответил вахтенный помощник и скрылся в лабиринтах коридоров.

Вскоре из тех же лабиринтов появился старпом. Получив у него исчерпывающую информацию о количестве груза на борту, Валерка, выслушав недовольство старпома медленным темпом погрузки, пообещал доложить начальству, хотя лично его претензии грузового помощника мало беспокоили. Слава Богу, что хоть так грузят, а то ведь сегодня суббота, докеры могут и запить, правда, за этой бригадой подобное редко замечали, разве что после получки. Валерка и сам норовил сегодня отпроситься на пару часов, чтобы сходить на танцы. Танцплощадок в городе было несколько, но летом наибольшей популярностью пользовалась та, что находилась у станции, где, в отличие от других, на которых нередко использовали магнитофонные записи, всегда звучала живая музыка. Играл заезжий эстрадный ансамбль в составе четырёх музыкантов и певца-солиста. Площадку эту за её внешний вид в простонародье называли «Зверинец». Очень уж крытый помост, обнесённый сеткой Рабица, напоминал вольер для животных в зоопарке.

Закончив дела на судне, Валерка отправился в обратный путь, когда на полпути к диспетчерской, на пустынном берегу, неожиданно увидел двух прелестных незнакомок. Они шли навстречу, видимо, из магазина, стоявшего неподалёку на пригорке.

— Привет! — Не зная, как начать разговор, засмущался Валерка. — Откуда такие красавицы у нас на районе, и что вы здесь делаете?

— Гуляем! — ответили девушки, насмешливо поглядывая на него. — А что, нельзя здесь гулять?

— Да нет, нет, конечно, можно, только вон там, где идут грузовые операции, опасно, а так можно.

— А мы как раз туда и направляемся.

— Вы, наверное, с судна? — Догадался Валерка. — А у нас сегодня танцы, и настоящий эстрадный оркестр играет, если вы не возражаете, я мог бы проводить, вот только документы закину в диспетчерскую и буду свободен.

— У них уже есть провожатые, — услышал Валерка голос за спиной.

Двое изрядно подвыпивших парней подходили к ним с явно недоброжелательными намерениями.

— Провожатые, может, и есть, да только вряд ли они дорогу знают.

— Ничего, дорогу найдём, и тебе покажем.

Едва успев уклониться от бокового удара, Валерка понял — мирного разговора уже не получится, — и перешёл в наступление. Влепив прямой в челюсть оказавшемуся перед ним забияке, он отступил назад, не давая второму хулигану напасть сзади. Несколько удачных выпадов из боксёрской стойки, которую Валерка успел принять, засунув «наряд-задания» за пазуху форменки, заставили второго нападающего ретироваться в сторону реки. Валерка кинулся было за ним, но тот, отступая, стал заходить в воду.

— Вот и остынь немного! — Крикнул ему Валерка, переключаясь на его напарника.

Его товарищ предпринял было попытку помочь своему другу, но, столкнувшись с Валеркой один на один, поспешил отступить, увидев в его руках палку, которую тот успел подобрать. Бригада грузчиков и сидевшие на корме судна матросы наблюдали за потасовкой. Так бы всё и закончилось. Да и девчонки уже успели уйти, однако экипажу судна, видимо, не понравился исход сражения и человека четыре устремились на берег, помочь потерпевшим фиаско. Валерка не стал дожидаться, пока они окажутся на месте конфликта, и поспешил в диспетчерскую.

— Ты чего это такой взъерошенный? — поинтересовалась Евдокия Кузьминична.

— Вы не поверите, только что на своём причале едва не схлопотал. Еле отмахался.

— Ничего не пойму, от кого отмахался?

— Да экипаж на самоходке, видать, белены объелись, вот и бузят.

— Пьяные, что ли?

— Про всех не скажу, но кое-кому мозги, точно, следует вправить.

— Тюмень, Тюмень — ответьте Радикалу! — Вызывала по рации диспетчер самоходку. — Что-то не выходят на связь, придётся позвонить в судоходную инспекцию. Пусть приедут, разберутся.

— Евдокия Кузьминична, да не надо судоходчиков, сами разберёмся. Дело-то частное, тем более, на берегу произошло.

— Ничего, лишний раз проверить не помешает.

Такой исход дела Валерку не устраивал. Получалось, вроде, будто он заложил экипаж судоходчикам, хотя всего-то требовалось вразумить несколько гоношистых матросов.

— Евдокия Кузьминична, я отлучусь на часок?

— На танцы собрался?

— Да я только скажу, что у меня сегодня дежурство, и сразу обратно.

— Сейчас полшестого, чтобы в восемь, как штык, был здесь.

— Вот спасибо, я ненадолго.

— Да иди уж, от греха подальше, пока тут всё не прояснится.

Минут через пятнадцать Валерка был уже у «зверинца».

— Привет Петруха, наших много собралось?!

— Да человек десять здесь видел, скоро ещё подойдут, а чего ты такой заполошный, случилось что?

— Да не то чтобы случилось, — и Валерка рассказал о происшествии, — такая вот история с географией.

— Не, ну такое у нас не пройдёт. Надо наставить этих овец заблудших на путь истинный. Подожди-ка здесь, я мигом.

Петруха направился то к одной, то к другой группе молодёжи и вскоре с десяток крепких парней, собравшись в одну компанию, заспешили в сторону грузового района. Не успели они отойти и на сотню метров, как слухи о происшествии понеслись по посёлку.

— Куда это портовские двинулись?

— Да вроде, на причале кого-то побили.

— Да не побили, а убили. Там бригада брёвна грузит на самоходку, вот кого-то и прибило бревном.

— Самого тебя бревном в детстве стукнуло, вот и мелешь, чего ни попадя.

Оставшаяся у танцплощадки молодёжь, с любопытством переспрашивая друг друга, постепенно, небольшими группками потянулась вслед ушедшим. Уже спустившись к реке, Валерка оглянулся и был поражён, увидев толпу. Человек сто пятьдесят зевак собрались на крутом берегу, с любопытством взирая на происходящее. С криками «на абордаж!», покажем им «кузькину мать!», подвыпившая компания, жаждущая возмездия и приключений, устремились к самоходке. Кто по штормтрапу, кто по швартовым канатам, они, подобно пиратам, атаковали судно, толком не зная, кого искать и что с ним делать, но их воинственные крики, заглушающие звук дизеля плавкрана, наводили страх на экипаж «Тюмени». Каким-то образом контролировать их действия было уже невозможно, да, собственно, никто и не пытался этого делать. Разогнав экипаж по каютам и подсобным помещениям, где те и забаррикадировались, к приходу катера судоходной инспекции нападавшие покинули судно. Обошлись без потерь, если не считать потерей пару человек, свалившихся по пьяному делу в воду при штурме самоходки, но их благополучно вытащили, и сочли это просто забавным происшествием. Как-никак, все остались довольны: экипаж, хоть и напуган, но цел; зеваки-зрители — забавным зрелищем захвата судна (не каждый день в посёлке такое событие); Валерка — тем, что наказал хулиганов; а участники штурма — возможностью нескучно провести время до начала танцев. Только диспетчер Евдокия Кузьминична укоризненно посмотрела на Валерку, едва тот переступил порог диспетчерской. Судоходный инспектор уже просветил её по поводу случившегося, и она, несомненно, догадалась, чьих это рук дело.

Начальник причала

Два месяца пролетели как один день. Ещё накануне Валерка зашёл к начальнику района и напомнил, что согласно договорённости после своего дня рождения он едет к Кондрату Петровичу принимать свой причал. За месяцы стажировки в качестве приёмосдатчика, он вполне освоил обязанности и теперь готов самостоятельно командовать на вверенном ему объекте. К тому же повышение оклада на тридцать целковых было для Валерки как нельзя кстати. Приближалась осень, а у него, кроме курсантской форменки да болоньевого плаща, ничего не было. Помня выражение «встречают по одёжке», Валерка с вечера нагладил брюки, фланельку, гюйс и с утра пораньше направился к Кондрату Петровичу. Его деревянный домишко, примостившийся на узкой полоске земли между шоссе и обрывистым берегом Невы, на окраине Кировска, Валерка нашёл без труда. На стук в дверь никто не отозвался. Валерка хотел было постучать в окно, но, заметив, что дверь закрыта не плотно, а только прикрыта, вошёл в сени. Он не увидел здесь, практически, ни какой хозяйской утвари, что показалось ему несколько необычным. Широкая, приземистая дверь, обитая дерматином и войлоком, так же была слегка приоткрыта, будто здесь кого-то ждали, или, может быть, просто проветривали помещение. Двадцатипятиградусная жара, уже который день стоявшая на улице, заставляла людей целый день держать окна, а порой и двери, открытыми. Валерка постучал в косяк дверей кулаком и, услышав: «Входите, не заперто», — прошёл в избу. Его удивил спартанский вид помещения. Никакой лишней мебели, предметов обихода. На вешалке висела только мужская одежда.

«Как в общежитии, — подумал Валерка, — похоже, старик один живёт».

— Здравствуйте, Кондрат Петрович! — громко поприветствовал он хозяина, — смена прибыла.

Из соседней комнаты вышел худой, сгорбленный старик, как показалось Валерке, лет восьмидесяти, а, может, и больше. Валерка даже удивился, как тот ещё мог работать в такие годы. Он протянул ему сопроводительную записку от начальника отдела кадров.

— Давно тебя жду. — Прочитав записку, Кондрат Петрович направился к небольшому столику у окна, взял там потёртую кожаную папку и протянул Валерке, — здесь бланки актов, чековая книжка и печати. — Оглядел Валерку и, видимо, не доверяя его бравому виду, добавил, — смотри не потеряй. Приболел я что-то, — как бы извиняясь за свой внешний вид, с горечью сказал он, — совсем не до работы, а на подходе самоходка и два лихтера, такая вот ближайшая перспектива.

— Не потеряю, — заверил его Валерка. — А как вы до причала добирались?

— За мной с комбината катер присылали, «Дубровец» или «Домостроитель», ну, а тебе придётся на автобусе, до остановки «Невский пятачок», да ты её проезжал, когда сюда ехал, от неё по бетонной дорожке до берега, а там подождёшь или покричишь, чтоб тебя перевезли на этих же катерах. Они постоянно местных жителей перевозят.

— А у нас там хоть какая будка или вагончик имеется? — приняв документы, Валерка уже представлял себя начальником, сидящим в кабинете, где есть не только стол, но и сейф для хранения печати и чековой книжки. — Где ж мне находиться пока идут грузовые операции?

— Ты на плавкране будешь обитать, пока выгрузка не закончится.

Валерка ещё о многом хотел расспросить Кондрата Петровича, но болезненный вид старика не располагал к длительной беседе.

— Кондрат Петрович, может, в магазин надо сходить или аптеку, принести чего или помочь, так я мигом.

— Спасибо, ничего не надо, скоро дочка придёт.

— А когда самоходка и лихтера подойдут?

— Сейчас уточним. — Старик снял трубку служебного, допотопного телефона, стоявшего на том же столике, где лежала папка и, дождавшись ответа телефонистки, попросил соединить с диспетчером. Переговорив с ним, он не стал класть трубку, а только постучал по рычагу и, попросив телефонистку переключить его на начальника района, доложил, что передал дела новому начальнику причала, то бишь Валерке.

— Лихтера подведут ночью, а самоходка придёт завтра утром, — сообщил он последнюю информацию, — так ты не спеши ставить лихтера под выгрузку, первой самоходку поставь, а уж потом лихтера. Всё равно кран подведут только утром, а простой самоходки обойдётся много дороже, чем лихтеров. Да, чуть не забыл, буксир, для перестановки лихтеров заранее, часа за три, заказывай на районе. Порожние лихтера «Дубровец» с «Домостроителем» переставить могут, а вот гружёный им не потянуть. Ну, ладно, иди, а то я что-то притомился.

Валерка попрощался, вышел за порог и всё никак не мог понять, — если бы он сегодня не принял дела, как бы Кондрат Петрович смог завтра выйти на работу. И ведь его никто не торопил с этой приёмкой, а старик-то едва ноги носит.

«Да, начальство далеко, и ему абсолютно до лампочки, что с человеком», — подумал он и запрыгнул на подножку двери отходящего от остановки автобуса.

Невский пятачок

Причал Невская Дубровка находился на правом берегу Невы, напротив знаменитого «Невского пятачка». Автобус четыреста сорокового маршрута притормозил у остановки «Арбузово», но ввиду отсутствия пассажиров останавливаться не стал. «Следующая должна быть моя», — вспомнил Валерка ориентиры, о которых говорил Кондрат Петрович, и направился к передней двери «Львовского» автобуса, чтобы не проехать мимо. Водитель, едва взглянув на него, лихо крутил баранку, преодолевая извилистый участок дороги, и не снижая скорости, пронёсся мимо следующей остановки.

— Что же вы не остановились, мне здесь нужно выходить, — возмутился Валерка.

— А здесь остановка по требованию.

— Так я и подошёл к двери, приготовился к выходу.

— Мало ли кто, куда подошёл. Ты ведь ничего не сказал.

У Валерки ажно дух перехватило от злости.

— А вы что, совсем без понятия, для чего пассажиры поднимаются с сидений и подходят к двери?

Пока бранились, автобус уже подкатил к следующей остановке и Валерка, пообещав накатать на водителя жалобу, с досады пнул раскрывшуюся дверь и выскочил из автобуса. Теперь ему предстояло пройти по диагонали весь «Невский пятачок».

«И чего я разошёлся? — недоумевал он. — Сам ведь давно хотел съездить сюда, своими глазами посмотреть, походить по этим местам. Сколько уже доводилось слышать об этой выжженной на полметра в глубину земле, а когда представилась возможность воочию посмотреть на всё это, — не доволен. Когда бы сподобился, а тут такой случай, да и плавкран ещё не подвели, только что видел на Лобановском плёсе. Пока дотащат да установят, больше часа в запасе есть», — размышляя над этими обстоятельствами и обозвав себя занудой, Валерка перешёл дорогу и направился сначала к «тридцатьчетвёрке», стоящей на постаменте, а от неё к обелиску защитникам «Невского пятачка».

Несмотря на утреннюю пору, солнце палило, как в разгар дня. Земля раскалилась и парила прозрачным маревом. Валерка присел, разулся; не только потому, что давно уже хотел походить голыми ступнями по земле, вспомнить своё босоногое детство, и не потому, что, как Моисей на Синае, услышал голос с небес — «Сними прежде обувь с ног твоих…». Он не смог бы объяснить, но почему-то ему казалось, что здесь можно ходить только так, босиком. Медленно, стараясь наступать на выгоревшую под жарким солнцем траву, пятнами, словно лишаями покрывавшую всё поле, он пошёл к берегу. На этой выжженной снарядами земле даже спустя двадцать пять лет трава ещё не росла сплошным ковром, как в других местах, а выглядела низкорослой и чахлой. Зачастую под ноги попадались небольшие ржавые осколки снарядов, наступив на которые, Валерка морщился от боли, но обуваться не стал.

«Да здесь металла больше, чем земли», — подумал он, обходя воронки и окопы.

Дойдя до берега, удивился ещё больше, увидев сложенные рядками штук тридцать разного калибра мин и снарядов. Они были слегка проржавелыми, но казались вполне боеспособными. Огромный неразорвавшийся снаряд дальнобойной артиллерии с вывернутым взрывателем, словно поросёнок примостился под обрывистым берегом. Такими снарядами могла стрелять только морская артиллерия и, упав здесь, он, словно понимая, что не долетел до врагов, каким-то чудом не взорвался. Обмелевшая река метров на пять-семь отступила от берегов, обнажив песчаное мелководье, и Валерка побрёл вдоль берега, выковыривая порой пальцами ступни стальные осколки. Один раз ему попалась вполне целая граната-лимонка лишь с немного повреждённой чекой. Он осторожно поднял её, повертел в руках и закинул, от греха подальше, на середину реки. Буксир с краном ещё только показался из-за поворота. Пройдя с полкилометра, Валерка развернулся и, зайдя по колено в прохладную воду, приятно охлаждающую воспалённые от хождения по острым камням и осколкам ступни ног, побрёл обратно. Сквозь слегка буроватую от примесей ила и торфа воду дно реки просматривалось только на небольшой глубине. Валерка, с любопытством разглядывая подводный мир, не собирался заходить глубже. Стайки мелких рыбёшек мелькали под ногами, испуганно шарахаясь в стороны. Вздрогнув от неожиданности, Валерка так и замер с поднятой ногой, едва не наступив на выбеленный водой человеческий череп. Полузанесённый песком, взирающий в небо пустыми глазницами, он вызывал смешанное чувство страха и жалости.

«Чей он, почему он здесь, почему только череп, что с ним делать?» — Постепенно приходя в себя, Валерка сообразил: «Раз немцев здесь не было, значит, это мог быть только наш воин, погибший при переправе. Вытащить его и положить на берегу? А мало ли найдётся недоумок, вздумавший побаловаться», — такое приходилось уже видеть ему, когда ребятня, откопавшая скелет, посчитав себя «крутыми» таскали череп на палке, пугая прохожих, пока не приехала милиция.

Он нашёл большой камень, приволок, и положил его чуть выше по течению от трагичной находки.

«Пусть покоится с миром, где погиб. Надо будет только местных предупредить», — решил Валерка и направился к деревянным мосткам, куда должен причалить катер и собирались местные жители в ожидании переправы.

— А почему так много боеприпасов на берегу, да и останки не захоронены? — делясь впечатлениями об увиденном, поинтересовался Валерка у капитана катера, пока шли к плавкрану.

— Сапёры изредка приезжают, забирают, что пацаны накопают, а разминирование произвести невозможно, миноискатель пищит беспрестанно. Надо всё поле перепахивать, и останки погибших воинов, если находят, то перезахоранивают потом в братской могиле, да часто только фрагменты тел попадаются, особенно здесь, в воде.

— Да, вот и мой дядька где-то под Ленинградом погиб, может быть, в этих местах, кто знает.

— Сколько их, без вести пропавших лежит в земле и под водой. Прими, Господи души рабов твоих, отпусти им прегрешения вольные и невольные и отвори им врата Рая небесного — помолился седой капитан и коротко перекрестился.

Выгрузка

Как и предупреждал Кондрат Петрович, два лихтера ещё ночью поставили на рейде, а самоходка, гружённая тремя тысячами кубов леса, была уже на подходе. Буксир, притащивший плавкран, помог встать ему на якоря и теперь стоял рядом в ожидании распоряжений. Валерка попросил высадить его на плавкране — как-никак это теперь его причал, и он здесь начальник, — связался по рации с самоходкой и отдал распоряжение сразу становиться под выгрузку. Собственно говоря, больше ему пока и делать-то было нечего. Буксир помог самоходке пришвартоваться и ушёл на район, а Валерка, забрав на судне грузовые документы, поднялся к крановщику. Они уже успели подружиться в общежитии.

— Вить, я посижу тут у тебя, а то внизу слишком шумно.

— Так посиди, если делать нечего.

— Пожалуй, что нечего, а чем Кондрат Петрович занимался, когда шла выгрузка?

— Когда в каюте спал, а когда дома сидел, и приезжал только наряды закрывать.

— Не, в общежитие я не поеду, далеко ездить, лучше здесь перекантоваться.

— Да ты на самоходку сходи, у них, наверняка, свободная каюта есть, глядишь, на ночь приютят.

— Ближе к вечеру схожу, спрошу.

С полчаса Валерка наблюдал, как Виктор управляет краном, и ему самому захотелось попробовать так же легко хватать грейфером огромные охапки брёвен, ловко переносить и аккуратно опускать в воду, где брёвна расплывались в пределах кошеля, огороженного бонами, и сплавлялись вниз по течению. Метров пятьсот ниже, на территории комбината, рабочие, ловко орудуя баграми, заправляли плывущие брёвна на лесотаску, при помощи которой брёвна вытаскивали на берег и складировали в штабеля.

— Вить, дай поработать, давно хотел научиться, да всё возможности не представлялось.

— А что, поучись, пока караван берём, может когда-нибудь пригодится.

— Смотри, — и Виктор стал объяснять, как произвести правильный захват, подъём и перемещение, чтобы поднятый груз не раскачивался.

— Да это я уже понял, ты дай мне самому рычаги подёргать.

— Ну, садись, только не спеши и не дёргай, плавненько всё делай, потихоньку. Подъём и поворот на первой скорости.

— Не боись, я аккуратненько.

Валерка сел за рычаги и попробовал приподнять грейфер. Холодный пот проступил где-то между лопаток. Кран, управляемый неуверенной рукой молодого крановщика, вначале несколько раз дёрнулся, потом, взревев дизелем, поднял полный грейфер брёвен и плавно повернулся в сторону берега.

— Ну, да ты у нас прирождённый крановщик, — с удовлетворением отметил Виктор.

— А что, зря я тут торчал, наблюдая, как ты работаешь? Через полчаса я тебе весь ленец сниму, — возгордился своим успехом Валерка.

— Не хвастай, нюансов в этом деле много. Покрутись маленько, а я пока спущусь в машинное отделение, посмотрю, что моторист делает, — убедившись, что у Валерки всё получается как надо, разрешил ему Виктор.

«Эх, хорошо быть крановщиком. Сиди себе, дёргай за рычаги, и на голову не каплет, и зарплата хорошая. Может, выучиться зимой на крановщика, а следующую навигацию самому сесть на кран, хотя, с другой стороны, работа-то сезонная, да и какой ещё кран попадётся, а то будешь половину навигации ремонтировать», — размышлял Валерка, всё увереннее управляясь с новой техникой.

— Ну, что, освоился? Давай-ка теперь я поработаю, а то мы так с тобой и до вечера караван не снимем, — прервал его размышления Виктор.

— А что, у меня уже вполне прилично стало получаться.

— Вот и хорошо, другой раз ещё потренируешься.

— Ну, трудись, а я схожу на берег, да на самоходку, надо согласовать, кто будет зачистку делать, если что, я буду там. От них выйду на связь с диспетчером, пожалуй, на утро можно грузчиков заказывать.

— Да, к утру основное выгрузим, так что завтра докеры понадобятся.

«Нет, всё-таки начальником быть лучше. Гуляй себе, пока выгрузка идёт, да и зарплата всё же приличная, — рассуждал Валерка, прогуливаясь по посёлку и знакомясь с его достопримечательностями. Улица Щурова, Невская, Новая, Школьная, Советская, Заводская, — да что у них других названий нет, всё как в у нас в Отрадном».

После осмотра местных достопримечательностей, Валерка отправился в заводскую столовую поужинать. Кормили здесь вполне прилично и, что самое главное, дёшево. Взяв с собой пирожков, бутылку молока, он вышел на улицу и в раздумье присел на скамейке в сквере. «Хорошая у меня должность, но скучно работать начальником, чёрт знает, чем ещё заняться, может, рыбалкой? Купить снасти, да сидеть на бережку, однако, как-то неудобно в рабочее время бездельничать. Кондрат Петрович пенсионер, ему и дома посидеть не грех, а мне куда податься? Разве что на самоходку, пора на ночлег определяться».

На судне старпом выделил ему свободную каюту, а утром Валерка нашёл себе подходящее занятие, взяв на себя обязанности сигнальщика (трюма глубокие и крановщику из кабины не видно где остатки груза). К полудню самоходку выгрузили даже с опережением графика. Оформив грузовые документы и выписав чек за доставленный груз, Валерка распрощался с гостеприимным экипажем. Подошедший с «Ивановского района» буксир переставил лихтер с рейда под выгрузку и, забрав оформленные грузовые документы, отправился обратно, а Валерка вновь полез в кабину крановщика осваивать азы профессии. Караван сняли быстро, а дальше дело застопорилось. Люковины трюма на композитных лихтерах небольшие, грейфер полностью не раскрыть, да и большой пучок брёвен через них не поднять — вот и приходится работать в половину захвата грейфера. Вечерняя смена только и успела, что взять груз из открытых трюмов, а дальше начиналось самое сложное — вытаскивать брёвна из-под надстройки. Тут вообще без дополнительных приспособлений и сноровки не обойтись. Длинный трос, пропущенный через канифас-блок, петлёй заводят за торцы брёвен под палубной надстройкой и после этого, потянув за конец троса, вытягивают брёвна в открытую часть трюма. Только тогда их можно захватить грейфером. Валерка впервые столкнулся с такой проблемой и, несмотря на то, что в ночную смену приехала бригада из пяти опытных грузчиков, выгрузка застопорилась. Дело «запахло» итальянской забастовкой. Вроде все на местах, но находятся причины, по которым работать становится невозможным. В час ночи Валерка собрал всех в кают-компании плавкрана.

— Ну, что мужики, в чём проблема? Крановщик спать устроился, грузчики перекуривают второй час, как наряд будем закрывать? Что на район докладывать, чем бригада занималась?

— Да мы что, мы готовы работать, — возразил бригадир, — только приспособлений никак не найдём, сам знаешь, трос надо длинный и канифас-блок.

— Так давайте сообщим диспетчеру, что на кране нет приспособлений, пусть везут с района. Если я правильно понимаю, они должны быть на кране, да куда-то исчезли. Так или нет?

Валерка уже давно понял, что крановщик приехал на смену слегка выпившим, и по всем правилам его надо бы отстранять от работы, но ему не хотелось обострять обстановку и поднимать большой шум. Грузчики-то не виноваты, что смена пройдёт впустую и они останутся без заработка. Да и на районе простой никому не нужен, а пойдёт молва, что Валерка не справился с обязанностями, да ещё и крановщика заложил.

— Должны быть приспособы, всё верно, — оправдывался крановщик, — но я недавно на этом кране, и толком не знаю, что где лежит.

— Ну, я тебе в этих поисках точно не помогу, зови своего моториста, он, кажется, давно здесь работает, и учти, если через пятнадцать минут работа не начнётся, я вызываю другую смену с района.

— Да ладно, Валерка, что ты загоношился, сейчас всё найдём.

Крановщик с мотористом отправились на поиски, а грузчики, годившиеся Валерке в отцы, одобрительно кивнув, потянулись за бригадиром на палубу. Вскоре дизель в машинном отделении натужено загудел, и Валерка понял, что рабочий процесс пошёл. Однако не прошло и пятнадцати минут, как пришёл бригадир, и заявил, что трюм не освещён, и в этих условиях грузчики работать не могут, тем более в подзоре, где надо заводить трос. На самоходках освещение рабочего места обеспечивает экипаж судна от своей электросети, но на лихтерах стоят только ветряки, и в основном пользуются керосиновыми лампами или фонариками.

— А что, на кране нет люстр освещения или переносок?

— Пара люстр была, да мы их использовали для освещения трюма, а кормовой подзор освещать нечем.

— Утром электрика спросим, куда переноски и удлинители подевал, а пока пошли к шкиперу, хоть керосиновую лампу пусть даёт, работать-то надо.

Недовольство шкипера можно было понять. Поднятый с постели от тёплого бочка жены (как правило, на лихтерах работали семьями), протирая заспанные глаза, он никак не мог сообразить, чего от него хотят.

— Какие фонари, какие лампы, ети вашу мать… — ругался шкипер, — нет у меня никаких ламп, всё освещение всегда с крана брали, а тут удумали, керосинки им подавай, мать вашу…

— Извини, отец, я всё понимаю, но пойми и ты. Простой ни тебе, ни мне не нужен. Если имеется у тебя какой фонарь, то давай, а нет, так зря не ругайся.

В конце концов шкипер принёс небольшой фонарь со свечой и, пробурчав недовольно: «только судно мне не спалите», окончательно удалился, наглухо задраив все двери.

Хоть и не люстра, но всё же. Испытав это чудо прошлого века, Валерка пришёл к выводу, что заставить людей работать с таким освещением он не может, однако и выгрузку надо как-то организовывать. Взяв у крановщика спецодежду, он переоделся и полез в трюм.

— В общем, так, мужики, ваша задача подавать мне трос, и принимать брёвна. Работать в подзоре буду один.

— Да ты что, сдурел?! Не приведи Господь тросом или бревном придавит, что делать будем?! — отговаривал его бригадир.

— Ничего, я осторожно. Пока не уйду в безопасную зону, трос не тянуть. Я подам команду.

В кормовом подзоре, забитым шестиметровыми брёвнами под самый подволок, оставался лишь небольшой проход вдоль борта. Запалив фонарь, Валерка полез в эту узкую щель. Обхватив тросом концы десятка брёвен, Валерка пробрался в безопасный угол.

— Тяни потихоньку! — крикнул он бригадиру.

Докеры пропустили трос через канифас-блок, зацепили конец за грейфер, и кран, рыкнув дизелем, потянул. Брёвна, как на салазках, выехали в середину трюма. Сверху образовался небольшой просвет и дальше дело пошло сподручнее. Вскоре моторист принёс ещё одну переносную люстру.

— Валерка, иди наверх, посигналь крановщику, а здесь мы сами управимся, — словно извиняясь, попросил бригадир.

— Хорошо, — не стал упрямиться Валерка, — тащи переноску, да аккуратнее здесь, брёвна-то в самый притык к переборке напихали. И как это они умудряются забить этот подзор так плотно? Видать, есть у них для этого специальные приспособления.

Светало. Чем больше брёвен вытаскивали из этого неудобного подзора, тем светлее и безопаснее становилось работать в нём.

Грузчики справляли работу в трюме, а Валерка, стоя на палубе, сигналил крановщику, куда подавать грейфер и когда тянуть. К концу смены выгрузку благополучно закончили, и Валерка, удовлетворённый проделанной работой, вновь подумал: «Хорошо быть начальником, и решения надо принимать самому, и люди тебя слушают».

Утром пустой лихтер отбуксировали на рейд, а гружённый поставили под выгрузку. Валерка, немного покемарив в каюте крановщика, отправился в столовую. Пока снимали караван, делать ему здесь было нечего. Понемногу осваиваясь со своими обязанностями, суть которых, как понимал Валерка, заключалась не просто в оформлении документов, а именно в организации работ, он приобретал и авторитет. К вечеру на рейд подвели ещё пару гружёных лихтеров, и Валерка справедливо рассудил, что его рабочий день закончится ещё не скоро.

«Закончим с выгрузкой, неделю буду в общаге отсыпаться», — решил он.

Не зная чем бы ещё заняться, новоиспечённый начальник причала бродил по палубе плавкрана, наблюдая, как брёвна из раскрытого грейфера летят в воду. Ниже по течению, там, где работала лесотаска, видимо, произошла какая-то заминка. Выгруженные брёвна быстро заполнили кошель и теперь падали друг на друга, образуя на мелководье небольшой завал.

Крановщик, словно не замечая этого, работал споро и завал из брёвен постепенно превращался в огромную кучу. Глядя на этот завал, Валерка размышлял над действиями крановщика, пытаясь понять его логику. С одной стороны, надо быстрее выгружать, с другой, накидав огромную кучу, выгрузку всё равно придётся останавливать, пока эту кучу не растащат.

«Интересное кино, получается. Поживём — увидим, хорошо это или плохо».

К полудню караван с лихтера сняли, и пока крановщик обедал, заводские буксиры, цепляя брёвна тросами, пытались растащить завал. Кошель уже был свободен, но брёвна, плотно лежавшие на дне и возвышающиеся пятиметровой кучей над водой, никак не хотели сплывать вниз по течению. Долго бы ещё катера мудохались, но неожиданно для Валерки, и, как ему показалось, вполне ожидаемо для крановщика, на плавкран прибыл представитель грузополучателя.

— Тут такое дело, мужики, — начал он издалека, — с утра у нас лесотаска сломалась, только недавно починили, а вы за это время, вон какую кучу накидали. Нашими буксирами и не растащить её. Не могли бы вы своим краном помочь?

— Да у нас своей работы полно, — начал крановщик, — пока светло, надо лихтер выгрузить, да и вообще, нам за это не платят.

Теперь Валерка сообразил, что в действиях крановщика всё же был определённый смысл, и он подключился к разговору.

— Полагаю, мы смогли бы помочь, но всё зависит от цены вопроса. Наряд-то крановщику закрывать надо. Скоро конец смены, а он пока только на чай и заработал.

— Да я не против оплаты, полста рублей заплатим, только надо будет договор на выполненные работы заключить, и сегодня же в бухгалтерии получите. Кондрат Петрович, случалось, не раз нас выручал.

— Ну, так это другое дело, — перехватив одобрительный взгляд крановщика, согласился Валерка.

Скоренько составили договор об оказании дополнительных услуг, подписали, у кого положено, и уже через пару часов сияющий Валерка вернулся с сорока рублями.

— Что так мало, удивился крановщик?

— Так тринадцать процентов подоходный налог удержали, да за бездетность семь процентов.

— Вот, блин, совсем забыли, надо было на меня оформлять.

— Да пока бы ты бегал оформлять, да получать, кто б работал?

— Следующий раз тебя за рычаги посажу.

— Согласен, — кивнул головой Валерка. — Или другой раз договор составим с учётом налогов.

Так постепенно Валерка начал постигать премудрости и тонкости своей должности. Вскоре все лихтера разгрузили, кран ушёл на район, и Валерка отправился в общежитие отсыпаться.

Операция «хрусталь»

Отоспавшись после бессонных ночей на работе, на второй день Валерка, по уже выработанной привычке, проснулся рано. В общежитии все просыпались рано. Трансляционные приёмники, почти в каждой комнате включённые на полную мощность, вместо будильников с шести утра поднимали жильцов. Хлопали двери комнат, по коридорам шаркали тапками те, о которых говорят, поднялся, но ещё не проснулся, и стучали каблуками туфлей торопившиеся на работу работники Ленинградского речного порта. По-летнему яркое и тёплое солнце ранней осени предвещало отличную погоду. Не спеша, Валерка поднялся, включил с вечера наполненный водой чайник и пошёл умываться.

«Хорошо, однако, быть начальником причала. Сам себе голова. Нет судов на подходе, и гуляй в своё удовольствие», — размышлял Валерка над возникшей, ввиду полной свободы действий, проблемой времяпровождения.

Пока он умывался, чайник вскипел, и оставалось только накрыть на стол, когда в комнату заглянул сосед по этажу, Коля Большой. Были и другие Коли, но этого звали Большой не только за его рост и комплекцию, но и за его большое, доброе сердце. Работал он докером и никогда ни на что, и ни на кого не жаловался. Выпивал частенько, но никто не видел его, как говорится, в стельку пьяным. Говорили, что он был когда-то женат, но после развода поселился в общежитии и больше с женщинами не встречался. Сам Коля Большой тему женщин в застольных беседах старался обходить и на вопросы о семье отвечал уклончиво, что, мол, не сошлись характерами, потому и разошлись. Зато, если кому-то нужна была какая-либо помощь, он первым приходил на выручку и, в меру своих сил и средств, всегда выручал.

— Трояк до получки не одолжишь? — извиняясь за раннее вторжение, виноватым голосом спросил он.

— Вчера бы одолжил, а сегодня, если очень нужно, надо ждать, когда сберкасса откроется. Вчера десять целковых, что случилось на работе подхалтурить, на сберкнижку положил.

— Да мне только сегодня на пропитание, а завтра, может, зарплату получим.

— Ну, позавтракать у меня найдётся чем, а дальше видно будет.

Валерка заварил чай, достал из тумбочки хлеба, банку килек в томате, немного колбасы, оставшейся после ужина, да полпачки сахара.

— Спасибо, не откажусь, — присаживаясь за накрытый стол, поблагодарил Коля Большой. — Денёк сегодня отличный, можно бы и за грибами в лес сходить, набрать на жарёшку.

— А ты что, знаешь здесь грибные места?

— Чего их знать-то, лес большой, корзинку подосиновиков или маслят всегда можно собрать. Их тут полным-полно.

— Слушай, я сегодня свободен, как птица в полёте, и в лес с удовольствием сходил бы. Если тебе не на работу, сгоняем на пару часов. Что-нибудь да насобираем.

— Отчего же на пару, если свободен, можно и весь день провести в лесу. Я лес люблю. Тишина там, покой, и душа отдыхает.

— Отлично, сейчас позавтракаем и двинемся, мне бы только где корзинку раздобыть?

— Ну, с корзинкой не проблема. У меня на балконе валяется пара штук.

Поход удался на славу. Набрали по полной корзине моховиков, подосиновиков да подберёзовиков.

— К этим грибкам да ещё картошечки, жарёшка бы получилась знатная. Давай, заскочим в магазин на обратном пути, возьмём пару килограмм, — сглатывая слюну, предложил Валерка.

— Такую закусь, да без рюмашки употреблять, всё равно, что грех на душу брать.

— Ну, на картошку и рюмашку денег у нас точно не хватит.

— Эх, была не была, так и так грех на душу брать. Пойдём, подкопнём на разных участках пару кустов молодой картошечки, выберем из двух грехов меньший, — решился Колька и направился к неогороженным участкам частных, засаженных картофелем огородиков.

— Знаешь что, Валерка? — после чистки грибов и картофеля предложил Колька. — Ты пока готовь всё это. Начни с грибов, отвари их сперва, потом на сковородку, да лучку не жалей, потом картошки добавишь, а я пробегусь по комнатам, проведу операцию хрусталь.

— Что за операция хрусталь? — удивился Валерка.

— Денег перед получкой ни у кого нет, это точно, а вот пустые бутылки по углам, возможно, у кого и завалялись. Пока ты тут управишься с грибами, я соберу посуду, да сдам, глядишь, хватит на бутылочку винца.

Запах жареных грибов с молодым картофелем привлекал обитателей соседних комнат сильнее, чем ароматный нектар цветущих первоцветов проснувшихся пчёл. Они беспрестанно заглядывали на кухню, где Валерка колдовал над сковородками и, узнав об операции хрусталь, не преминули оказать содействие, дабы не пропустить такое событие. Не успел Валерка и глазом моргнуть, как Коля Большой с двумя рюкзаками на плечах, доверху заполненными пустыми бутылками, словно гружёный морской лихтер, проплыл мимо кухни по коридору. Едва Валерка успел приготовить жарёшку, как Коля, сияющий, словно начищенная бляха курсантского ремня, уже стоял на пороге комнаты с тремя бутылками дешёвого вина и парой буханок хлеба.

— «Гуляй рванина от рубля и выше», — радостно продекламировал он Высоцкого, складывая всё на стол.

— Ну, ты затарился, — удивился Валерка, — утром-то и на хлеб денег не было.

— Запомни, Валерка, хлеб — для плоти, а вино, понимаешь, оно для души. Вот требует душа, и ничего с этим поделать нельзя, потому на вино всегда деньги найдутся.

Застолье затянулось допоздна, и тремя бутылками вина не ограничилось. Что говорить, раз душа просит.

Дня три его никто не беспокоил, а на четвёртый позвонил дежурный диспетчер района и предупредил, что на Валеркин причал идёт караван из трёх лихтеров, которые необходимо будет выгрузить как можно быстрее. Навигация подходит к концу, а план по завозу леса на комбинат ещё далёк от выполнения.

— Справимся! — заверил Валерка, уже достаточно освоившийся на новом месте. — А когда кран поведут?

— Часа через два, как закончит грузовые операции на районе.

— Так я на нём и пойду, пусть без меня не отходит, — предупредил Валерка, планируя ещё заскочить в магазин и набрать продуктов на всё время предстоящей работы. Бездельничать в общежитии ему весьма надоело.

Конфликт интересов

На буксир Валерка успел вовремя. Только-только «БК-43» взял плавкран под борт и запрашивал у диспетчера, регулировщика движения в Ивановских порогах, разрешение на занятие фарватера. Валерке нравилось ходить по Неве на буксире, и, если представлялась такая возможность, он старался её не упускать. Да и толкаться в автобусе, потом идти пешком с набитыми продуктами авоськами, ему совсем не хотелось.

— Три композитных лихтера, это дней на пять выгрузки, — делился соображениями с крановщиком Валерка.

— Пожалуй, так, — согласился тот, — сегодня, если к концу дня встанем на место, начать выгрузку наша смена вряд ли успеет.

— Поживём — увидим. — Не то согласился, не то нет Валерка.

Только что он получил внушение от начальника грузового района за то, что нормативы выгрузки на его причале превышаются, а лишнее время приходится списывать за счёт непогоды, и теперь размышлял, как организовать работу, чтобы ускорить процесс.

— Эй, на кране, отдавайте швартовы! — распорядился капитан буксира и добавил оборотов на двигатель.

Валерка посмотрел на часы и, отметив время начала буксировки, удобно расположился на большом старом диване, установленном в «месте для курения» на палубе плавкрана. Буксир, выбрасывая тёмный дым из трубы, силился всеми шестью поршнями «Хабаровского» дизеля, преодолевая самое узкое и быстротечное место Невы. Выше Ивановских порогов встречное течение ослабло, скорость буксира увеличилась и, поглядывая на отдыхающих, прогуливающихся по берегу, Валерка определил её как не менее пяти километров в час, а это значило, что на месте они будут часа через два или три, если задержат на Лобановском плёсе.

— Пока поставим кран, подведём лихтер, ещё час проволындимся, и всё равно, разгрузку должна начать ещё эта смена, — прикидывал Валерка.

Крановщик, поняв Валеркин настрой, да и самому хотелось больше заработать, не теряя даром времени, перецеплял троса с грейфера для сыпучих грузов на грейфер для выгрузки брёвен.

— Так-то оно лучше, — наблюдая за крановщиком, усмехнулся Валерка, — а то не успеем начать, не успеем. Всё успеете, если сачковать не будете.

Приближаясь то к левому, то к правому берегу, капитан буксира обходил отмели и, не всегда следуя обозначенным буями фарватером, шёл вверх по одному ему известным ориентирам, используя участки реки, где течение замедлялось или даже становилось обратным. Скорость при этом возрастала, а расход топлива оставался прежнем. Риск, конечно, был, но мастерство судоводителя вознаграждалось премией за экономию топлива, порой достигавшей половину оклада. Премия капитану Валерку мало интересовала, а вот что до места доберутся быстрее — вполне устраивало.

— Вы бы проверили оснастку для выгрузки: канифас-блок, троса и прочее, — обратился он к крановщику, закончившему работы с грейферами и присевшему рядом с Валеркой, — и люстры-переноски, штуки три подготовьте, а то прошлый раз полсмены искали, да ремонтировали.

— Да всё приготовлено давно, вон там в коффердаме сложено.

— Буду тоже знать, где лежит, а то сменщик твой прошлый раз Незнайкой прикидывался, мол, не знаю, что где хранится.

— Да у него, видать другая причина была, водится за ним такое, вот и стал стрелки переводить.

— Понятное дело, что была, это вы сами со своим старшим разбирайтесь, а лампы в люстрах всё же проверь, — чтобы все горели.

— Проверю. — Нехотя поднимаясь с дивана, ответил крановщик.

Кузьминский мост и Лобановский плёс, регулируемые диспетчером участки реки, прошли без задержки и ещё засветло, хотя время белых ночей уже миновало, ошвартовали кран и подвели под выгрузку лихтер.

— Быстро управились, а ты говорил, не успеете начать. До конца смены половину каравана снимешь, — подбадривал Валерка крановщика. — Дай-ка я свяжусь с диспетчером, сообщу, что начали выгрузку, да узнаем, как сменщики добираться будут, на катере или автобусом.

— Кран 243, Радикалу, — затрещала рация в ответ на Валеркин запрос, — доложите обстановку.

— Начали выгрузку лихтера 1254. БК-43 работу закончил и ушёл на район.

— Принято! — подтвердила диспетчер. — Если смену отправляю автобусом, смогут они переправиться на ваш берег?

— Пусть выезжают, да потом посигналят с берега. Заводским катером или на своей шлюпке переправим.

— Принято, отправляю автобусом. До связи.

— До связи, — подтвердил Валерка.

— Ты бы договорился с заводским катером, чтобы нам свою шлюпку не спускать, — предложил крановщик.

— Пойду, спрошу, думаю, не откажут, а ты посматривай на тот берег, сменщиков увидишь — посигналь. Я на катере буду.

— Валерка, только ты сначала нас забери, чтобы катер два раза не гонять.

— Конечно, что им два раза мотаться, а здесь я пригляжу. Только ты главный двигатель заглуши, а в работе оставь один вспомогач.

— Договорились.

Довольный, что всё идёт как нельзя лучше, и к концу смены успеют снять часть каравана, а к утру, пожалуй, весь лес с палубы и из открытых трюмов, Валерка направился к приятелю на буксирный катер «Домостроитель».

— Лучшим людям пламенный привет! — крикнул Валерка, поднимаясь на пришвартованный к бревенчатым бонам катер.

— А, начальник причала, ну, заходи, заходи, — приветствовал капитан Валерку, выглядывая из ходовой рубки, — что привело в сей поздний час? Мы уж на покой собирались. Перестановок-то ночью не предвидится?

— Так будем стоять, до утра работы хватит, а я к вам с просьбой, сменщиков с того берега надо будет забрать.

— Не вопрос, доставим. Когда они должны подъехать?

— Думаю, через полчаса. Они уже выехали с района.

— Ну, время ещё есть, садись, перекури. А что Кондрат Петрович, как поживает?

— Да когда у него дела принимал, приболевшим был, а сейчас не знаю. Дочь там за ним ухаживала, думаю, оклемается.

— Поправится, он крепкий мужик. Мы с ним давно, сразу после войны вместе работали. Он начальником причала, а я на буксире. Тогда, правда, у нас другой буксир был, старенький, всю войну здесь прошёл, уцелел, а уж потом посреди Невы затонул.

— Как так затонул?

— Да совсем худой был. Мы плоты поджимали. Ткнулись в гонку посильнее, вот корпус и не выдержал. Быстро так затонул. Едва мы с матросом на гонку выскочить успели.

— А потом достали его?

— Дня два водолазы искали на дне, да так ничего не нашли. Глубина и течение здесь слишком большие.

Валерка хотел было ещё порасспрашивать о послевоенном времени, но услышал сигнал с плавкрана.

— Похоже, смена приехала, — прервал Валерка интересную беседу, — вы подождите, пока крановщик с мотористом не подойдут. Перевезёте их на тот берег и смену заберёте, а я пойду на кран, присмотрю там.

— Чего ж не подождать. Подождём. Не бегать же два раза.

Едва новая смена перебралась с катера на плавкран, настроение у Валерки стало меняться.

— А как всё хорошо начиналось. Что теперь с этими работничками делать? — глядя на явно подвыпивших крановщика и моториста соображал Валерка. — И старую смену уже не вернуть. Из троих прибывших только сигнальщик, пожалуй, трезвый, — приглядываясь к докеру, отметил Валерка.

— Начальнику гип-гип — ура!

— Ну, и как это всё понимать? На кой ляд вы приехали?

— Валерка, всё в порядке, мы приехали работать.

— Да кто вас в таком состоянии к работе-то допустит?

— Ладно, согласен, дай мне полчасика вздремнуть, — согласился крановщик, чтобы не обострять отношений.

— Час! Максимум, что могу дать, чтобы отоспались. Ровно через час, чтобы крутился кран, как белка в колесе.

— Спасибо, Валерка, ты настоящий друг, — пробормотал крановщик и скрылся в своей каюте.

«Начальником быть хорошо, но что делать с такими-то работничками? — прохаживаясь по палубе и поёживаясь от ночной прохладной сырости, размышлял Валерка, — шли, можно сказать, с опережением графика — и всё коту под хвост».

Как Валерка ни старался, но ни через час, ни через полтора растормошить крановщика не смог.

— Серёга, — поднял он моториста, — иди, запускай главный двигатель, пора начинать работу, иначе обоим по прогулу будет.

— А я чо, я ничего, я всегда готов, — засуетился моторист и направился в машинное отделение.

— Виктор, — решился Валерка на крайнюю меру, когда всё было готово и главный двигатель пущен в работу, — если ты сейчас не встанешь, я сам полезу на кран и начну выгрузку.

— Иди, — пробормотал сквозь сон крановщик, — ты начальник, тебе виднее.

— Раз, два, два с четвертью, два с половинкой, два на ниточке… — словно как в детстве отсчитывал Валерка. — …Ты сказал… и чтоб не было потом отговорок, что не знал.

— Иди, иди, — буркнул крановщик, перевернувшись на другой бок.

Если бы днём, Валерка, не задумываясь, сел бы за рычаги, но при слабом освещении от пары прожекторов на стреле крана, когда темнота скрадывает расстояние до объектов, честно сказать — он побаивался. Всё ещё надеясь, что крановщик одумается и примется за работу, Валерка неспешно поднялся в кабину крана, сел в кресло и взялся за рычаги. Повредить лихтер при выгрузке его устраивало ещё меньше, чем простой крана, который всегда можно списать на неисправность, но в данном случае дело пошло на принцип. Или он, Валерка, начальник причала, или так, пустое место.

— Блин, да кто здесь начальник? Я или «Прошка»? — подстегнул себя Валерка и, с силой потянув рычаг подъёма грейфера, тут же отпустил его.

Двигатель, взревев от резкой нагрузки, постепенно сбавлял обороты, а грейфер, словно выскочивший из табакерки чёрт, закачался над палубой.

— Стоп, стоп, так нельзя, — успокаивал себя Валерка, — делаем всё плавненько и потихонечку.

Теперь уже осторожно он развернул кран в сторону лихтера и, раскрыв грейфер, медленно опустил его на караван.

— Так-то оно лучше, — спокойно выдохнул Валерка, — теперь закрываем грейфер и двумя тросами выполняем подъём.

Дизель натужено загудел и пучок плавно поплыл вверх, потом в сторону и, зависнув над местом выгрузки, опустился в воду. Только здесь Валерка раскрыл грейфер, и брёвна стали расплываться по акватории. Дальше дело пошло успешнее. После третьего или четвёртого подъёма Валерка, заметив на палубе крановщика, совсем забыв об опасности, решил прихвастнуть. Захватив полный грейфер, он вместе с подъёмом нажал педаль поворота. Охапка брёвен, чуть не зацепив крышу, пронеслась над ходовой рубкой лихтера. Валерка едва успел испугаться, как в кабину влетел крановщик.

— Ты что, мать твою, делаешь?! Хочешь меня под монастырь подвести?! А ну, марш отсюда!

— Кто бы спорил, я не буду, — уступая кресло крановщику, пробормотал Валерка, — так оно лучше будет.

Понаблюдав какое-то время за работой крановщика, Валерка спустился в кают-компанию и устроился на широком диване, подложив под голову чей-то ватник и, прислушиваясь к переменному рокоту главного дизеля, вскоре задремал, изредка просыпаясь, если звук двигателя становился равномерным продолжительное время.

Разбудила его внезапная тишина. Валерка взглянул на часы. Ночная смена закончилась и крановщик, заглушив главный двигатель, сидел здесь же за столом и заполнял вахтенный журнал.

— Вставай, начальник, пора наряд закрывать.

— Много выгрузил?

— Караван снял, и из трюма почти половину.

— Мало, я рассчитывал только в кормовом подзоре останется. Сменщиков на том берегу не видать?

— Пока не было видно. Сегодня воскресенье, автобусы реже ходят.

— Ладно, приедут, куда они денутся. Давай смотреть, куда будем время списывать. В нормативы опять не уложились, и сигнальщик всю смену бездельничал, хоть и не по своей воле. Снова мне выговор за вас получать.

— Ну, извини, с кем не бывает. Напиши, что трос меняли, и я в журнале отмечу.

— Эдак, вот, вы меня под монастырь и подводите, — припомнил Валерка крановщику его недовольство ночным происшествием.

Вскоре приехала новая смена и всё пошло своим чередом, но после окончания выгрузки, как только Валерка прибыл на район, его вызвал начальник.

— Валерий Михайлович, почему у вас на причале опять превышение норм выгрузки?

— Да по разным причинам, порой заводская лесотаска сломается, а акватория для выгрузки маловата, вот и приходится нам ожидать, другой раз и кран поломается. Всякое бывает, — не зная, какими сведениями располагает начальник, уходил от прямого ответа Валерка.

— Ну, а в субботу, что за история приключилась при выгрузке лихтера 1254?

— Да ничего особенного. Вечерняя смена успешно справлялась, а в ночную смену была небольшая задержка, но потом наверстали.

— Мне доложили, что крановщик был пьяным, а вы покрываете его.

— Ну, нельзя сказать, чтобы совсем пьяным был, просто с остаточными явлениями, а вызывать другую смену ночью вообще не было смысла. Они только к утру бы прибыли, — оправдывался Валерка, лихорадочно соображая, какая сволочь его заложила, и что ещё известно начальнику района.

— Но при этом записали в наряде, что ремонтировали трос. Так или нет?

— Записал. Было дело, но моторист-то с грузчиком не виноваты, что простояли час, да и крановщик наверстал потом упущенное.

— Мало того, что покрываете пьянство, вы ещё и приписками занимаетесь. Объявляю вам выговор и лишение премии, а наряд на эту смену перепишите с указанием времени простоя. Всё, можете идти.

Валерка вышел из диспетчерской, присел на скамейке и закурил.

«Ну, и где я прокололся, — рассуждал он, глубоко затянувшись, раскуривая сигарету, — что я сделал не правильно? Правду говорят, если хочешь иметь неприятности, заведи друзей и сделай людям добро. А может, это вообще не моё дело — работать с людьми? Здесь предательство, хитрость и обман — всё имеет место. Надо, на хрен, бросать эту командирскую должность и переходить работать по будущей специальности, с железом и механизмами. Так оно лучше будет. Закроем навигацию, напишу заявление, чтоб перевели работать на флот», — решил Валерка и, зашвырнув недокуренную сигарету в бочку для окурков, направился в общежитие.

Байки старого боцмана

— Я вам так скажу, всякая животина на судне в радость, но рано или поздно, а списывать на берег их всё-таки приходиться, а иная и сама сбежит. Всегда их немного жалко, и вспоминают о них с теплом, — подкуривая от выпавшего из мангала уголька, присоединяется к разговору боцман.

Пикник на баке «Волго-Балта» затянулся допоздна. Тёплый летний вечер. Рабочий день закончился. Свободные от вахты моряки, их жёны и дети, взятые в этот рейс по Волге, уютно расположились на старых поролоновых матрасах, разложенных на ещё не остывшей палубе. За день на солнце железо раскаляется так, что невозможно ступить на него босой ногой. Тихий плеск разрезаемой форштевнем воды слышится здесь яснее и отчётливее, чем отдалённый сотнею метров равномерный стук судовых дизелей. Приготовленный на мангале шашлык уже съеден, запит канистрой недорогого красного вина, купленного по случаю в сельском магазине, и насытившиеся и захмелевшие участники застолья понемногу разговариваются, находя общую тему. Самовар, заправленный родниковой водой, предусмотрительно запасённой на берегу, когда грузились лесом на Волго-Балтийском канале, уже вскипел и теперь его только поддерживают горячим, подбрасывая несколько сухих сосновых шишек в топку, снимая заварной чайник, занявший место трубы. Караван брёвен, уложенный на палубе, закрывает бак от ходовой рубки, и вахтенная служба не видит, что там происходит, а только соблазняются запахами жареного мяса и дымком смолистых шишек. Служба есть служба.

— …вот была однажды у нас собачонка, Жулькой звали, — продолжал свою байку далеко не молодой, небольшого роста, худощавый, с прилипшей к губе сигаретой, боцман. Сколько его все знали, она постоянно присутствовала там, за что он и получил прозвище «дракончик».

Заинтересованные слушатели выключили и так не громко звучавшую из магнитофона музыку и пододвинулись поближе к рассказчику.

— Чуть где к причалу встали, она сразу к трапу, вроде вахтенного матроса. Никого мимо не пропустит, всех облает. Ну, как бы документ спрашивает. А кто ж ей будет документ показывать, да она и прочитать-то всё равно не сможет, хотя и умная была. Свой документ она всегда показывала. Приходят на судно врачи с проверкой, а собачонка тут как тут; они сразу спрашивают старпома: «А санитарный паспорт на собачку есть?» Да какой же у неё может быть паспорт, её ведь не из питомника взяли, а так, где-то в порту маленьким щенком подобрали, она и прижилась. Беленькая такая была. К ветеринару её вести ни у кого времени не было. Тут какой-то умник и сообразил документ ей оформить. Пузо у неё голое было; везде шерсть густая, пушистая, а на брюхе волосики реденькие. Может потому, что по трапам много бегала, да за ступеньки цеплялась, оттого и повытерлись. Ну, так вот, поставили ей, значит на брюхо судовую печать «Волго-Балт», да и научили по команде: «Жулька, документ!», ложиться на пол и раскидывать лапы в стороны, чтоб, значит, печать было лучше видно… Да, умная была собачонка. А на спиртное у неё был нюх, просто жуть. Видать, кто-то давал винца сладенького, или пивка попробовать, а ей и понравилось. Где бы ни собрались по рюмочке выпить (праздник какой или что другое), она тут как тут. Ляжет под дверью и скулит, а капитан заметит это, накроет всех, и премии как не бывало. Невозможно стало на судне выпить. Приходилось на каждой удобной стоянке на берег уходить. Сбегают моряки в магазин, возьмут чего надо для души, да и сядут где-нибудь неподалёку на бережку отдохнуть. Кроме вахты на судне никого не найдёшь. Так капитан стал Жульку на прогулку выводить. Будто бы она сама не погуляет. Выведет её на поводке и подначивает: «Ищи, Жулька, ищи!». А чё искать-то. Она и сама впереди его на запах бежит — думает, нальют ей. Да ей бы и налили, не жалко, но она и капитана на поводке притащит, а уж тут беды не миновать. Умная была собачонка, за то и пострадала. Списали её где-то на берег. С тех пор собак на судне не заводили.

— Жалко собачку. — Посочувствовали женщины. — Нашёлся ли кто, чтоб приютить?

— Думаю, нашёлся, мы ж её в посёлке Анненский мост оставили, там собак на цепи не держат, хотя у каждой свой двор есть.

— И что, так больше никакой животинки и не приютили?

— Почему не приютили? Специально не подбирали, а уж какая случайно попадала на судно, так не прогоняли. Вот стояли как-то на Одесском рейде. Далеко, миль десять от берега, — продолжал боцман свой рассказ, — прилетел к нам волнистый попугайчик. Видать, сильно невмоготу ему у кого-то жить стало, если отважился на такой перелёт, или по своим родным заскучал, на родину подался, да силы не рассчитал. Залетел в рубку, и чирикнуть не может. Обрадовались ему все. Накормили, напоили, клетку быстренько соорудили. Решили на судне оставить. Это ж не собака, выдавать не будет. Через неделю смотрим, загрустил наш попугайчик. То ли опять по родине загрустил, то ли скучно одному. Решили ему в пару ещё одного на рынке купить, а кого покупать? Самка у нас или самец? Никто не знает. Штурмана говорят, надо по клюву смотреть. Если клюв горбатый, то это самец. Тоже мне орнитологи, это же птица, а на грузин. Механики, — те больше по хвосту определяли, видать тоже знатоки большие. В общем, пришли к общему мнению, что это самка, и ей нужно купить самца. В первом же порту отправили гонца на рынок. Ну, там-то точно, без ошибок, продали ему самца. Подсадили его к нашей «самочке», а они никак дружить не хотят. Неделя, вторая проходит, драки у них каждый день. Ну, поняли мы что обмишурились, жалко стало пернатых, чего ж им у нас без самок мучиться. Подарили их в детский сад, где уже были попугайчики всякого полу.

Долго потом никакой животины не заводили… — боцман вновь потянулся за угольком раскурить давно погасший окурок. — …Однако, — продолжил он, — как-то под осень грузились мы в Карелии лесом, не то для какого-то колхоза, не то для совхоза на юге России. Их представитель наблюдал за погрузкой, чтоб ни одного бревна на берегу не осталось, и должен был сопровождать груз до порта выгрузки. Отвечал, значит, за сохранность груза. А куда ему, грузу-то, деваться, ежели он привязан найтовами. Посоветовали мы ему ехать домой отдыхать, а дней через десять встречать нас в Азове. Обрадовался он шибко. Как-никак, всё лето был на лесозаготовках, соскучился по жене.

«Я, — говорит, — вам за это поросёнка подарю».

Да зачем нам поросёнок, что у нас, свиноферма? Стали отговариваться, а он настаивает:

«Привезу и всё, а там сами решайте, что с ним делать, то ли съесть, то ли на откорм держать, если, конечно, помещение для него найдёте».

На наших судах не только что поросёнка, а на иных целую свиноферму разместить можно. Проектировали-то их с учётом эксплуатации в военное время. На многих понаделали санпропускников. Это когда с палубы сначала заходишь в раздевалку, потом в душ, потом в одевалку, а уж после этого, к каютам. Что б, значит, всю радиацию смыть.

Да, чего только не увидишь на флоте, а какие называния дают нашим судам, так это отдельная песня. Это ж как нужно с головой не дружить, чтобы придумать названия вроде «Нижегородский комсомолец», или «Семьсот пятидесятилетие города Горького»! Воистину, горькая участь досталась тем, кому за границей приходилось произносить эту абракадабру по буквам на английском языке. А уж объяснить, сколько, в связи с этим, лет было Максиму Горькому, вообще никто не мог. Ленинградские лоцмана придумали прозвище покороче — «ТРИ ЧЕКУШКИ». А иначе, пока название судна выговоришь, так и язык сломать можно.

Пришли мы, значит, в Азов, а там нас уже встречает наш знакомый. Поправился, посвежел, видать, на пользу отпуск пошёл. Груз проверил — всё в порядке, — и говорит: «Пойдёмте, я вам подарок передам».

— Какой такой подарок? — Мы уж и забыли, а он настаивает:

«Не везти же порося обратно на свиноферму, там его давно списали, и теперь он будет только отчётность нарушать. Я ведь для него и документ выправил и корма привёз».

Принесли его на судно, поместили в приготовленное помещение, стали решать, что с ним делать. Чтобы на шашлыки пустить, об этом и речи нет. Он маленький, розовенький, тычется своим пятачком в колени, да подставленные ладони, радуется жизни. А чего ему? Помещение досталось чистое, тёплое, еды вдоволь, внимание со всех сторон, всяко лучше, чем в свинарнике. Однако, животина хоть и с документом, но всё же не совсем обычная на судне. Вот раньше, на парусном, да на военном флоте, это было делом привычным, а теперь кроме собак да кошек, пожалуй что никого и не увидишь. Но, по большому счёту, разница-то не ахти какая, только что не гавчет, зато как хрюкает! В общем, решили его оставить и назвать Шариком. И началась у него жизнь корабельная. Поначалу беспокоились, особенно матросы, которым вменили в обязанность убирать помещение, как-никак свинья, слишком грязно будет, однако Шарик оказался на редкость чистюлей. В иной каюте грязи было больше, чем в его помещении. Сделали ему корыто из двух отделений; одно для еды, а другое для воды, так он быстро во всём разобрался. Из одной половины ел, а в другую аккуратно складывал отработанное. Удивились мы тогда его сообразительности. Дальше — больше. Наш Шарик подрастал, и ближе к весне его стали выпускать на палубу. Стеснительностью при справлении своих естественных надобностей он поразил всех. Обследовав всю палубу и укромные уголки, он задом стал пятиться в один из них, оставив снаружи только свою умилённую мордочку, и никто ни за что не догадался бы, что он там делает, глядя на всех просто ангельским взором.

Каждый день общения с поросёнком приносил что-то новое. Как-то, на длинном переходе, разыгралась непогода. Три дня штормило. Волна шла бортовая, и судно сильно раскачивало. В такую погоду немного находится желающих что-нибудь поесть, кроме, разве что, солёненького. Волны сильно заливали палубу, и ни у кого не было желания заниматься поросёнком. Да это было и не безопасно. Наконец, дошли до порта и встали к причалу. Утром нашего Шарика выпустили на прогулку. На удивление, его помещение было вполне чистым, хотя весь оставленный корм съеден. Никто не побеспокоился, что первым делом надо бы его накормить.

Да, так вот, не прошло и получаса, как со стороны камбуза привычный уклад тихой жизни разорвал дикий крик повара: «Посмотрите! Посмотрите, что эта скотина наделала!»

А что эта скотина могла наделать? Побродив по палубе, и, не найдя там ничего съестного, поросёнок забрёл в жилую надстройку; чего никогда не делал ни до, ни после этого; и, найдя по запаху камбуз, оставил там свой трёхдневный автограф, прямо посредине почти стерильного помещения. Так мы узнали, что животина наша существо вполне разумное, и с характером.

Наступило лето. Почти ежедневные помывки палубы доставляли поросёнку истинное удовольствие. Нагревшись на раскалённой палубе, он сам помогал боцману вытаскивать шланг, уцепившись за него зубами, и блаженствовал, когда его не только обливали водой, но и тёрли палубной щёткой. Радость от общения была обоюдной как со стороны поросёнка, так и со стороны членов экипажа. У каждого находилось время поиграть с ним, и это существенно влияло на психологическую обстановку, несомненно, улучшая её. Со временем Шарик стал помогать и вахтенному матросу у трапа. Встречая посетителей, он недовольно похрюкивал, если его желание пообщаться, и как бы рассказать о своей счастливой судьбе, было проигнорировано, хотя это случалось довольно редко. Всякий пришедший вначале удивлялся, а потом — почёсыванием Шарика за ухом, — вроде предъявлял свою визитную карточку, что он свой.

Однако больше всего Шарику нравилось сопровождать капитана, когда тот, занимаясь спортом, ежедневно пробегал по палубе не менее тридцати кругов. Вот поросёнок и пристраивался за ним. Бегал вдоль борта, огибая кнехты, от бака до надстройки, набирая при этом приличную скорость. Забавнее всего у него получались повороты на девяносто градусов. Чтобы затормозить, поросёнок приседал, вытягивая вперёд передние и задние ноги, и скользил на пятой точке по шершавой палубе. Сбавив скорость, он быстро разворачивался и продолжал бег в другом направлении. Так, друг за дружкой, они и бегали, олимпийцы доморощенные.

Во многих портах, куда мы заходили часто, портовые начальники, что поменьше рангом, уже знали о нашем Шарике, но как нормальные люди, внимания на это не обращали. Какое им дело — лает Шарик или хрюкает, судно-то каботажное, дальше России не уйдёт, так что незаконного экспорта мяса не предвидится, и международных конвенций по торговле мы не нарушим. Однако, однажды под вечер, встали мы у причала в Ильичёвске, и надо же на беду, не то начальник таможни, не то кто-то из его заместителей, прогуливался вдоль причала. Ему бы положено на машине ездить, а тут угораздило его пешком, да ещё вдоль нашего борта проходить. Шарик у трапа за фальшбортом стоит. Заметил приближающегося, разодетого в новую форму, чиновника, и ждёт, когда ему внимание окажут. Но чиновник, задумавшись о чём-то своём, прошёл мимо трапа. Поросёнок, не дождавшись визитёра, высунул на секунду свою морду в клюз, и недовольно хрюкнул вдогонку. Шедший по причалу слегка приостановился, повертел головой и продолжил свой неспешный шаг. Но не тут-то было. Задетый за живое, Шарик побрёл за ним по палубе, скрываясь за фальшбортом. Дойдя до следующего кнехта, он снова на мгновение высунул морду в клюз, и вновь недовольно хрюкнул. Таможенник остановился, оглянулся назад, посмотрел на судно, но, ничего не заметив, мотнул головой и пошёл дальше.

У последнего кнехта поросёнок выставил свою ряху в клюз и, видимо в сердцах, по-своему, обругал чиновника. Тот остановился и, увидев то, что ему до этого только вроде мерещилось, поспешным шагом направился обратно к трапу.

— Что это у вас за безобразие, где капитан?! — устроил он разнос вахтенному штурману.

— Какое такое безобразие, господин офицер? Вахта на месте, на судне порядок, а капитан у диспетчера, — доложил тот.

— Развели безобразие, что это у вас тут за свинство?!

— Это не свинство, а сторожевой пёс Шарик, господин офицер, — невозмутимо отвечает штурман. (Начальство-то не его прямое, ну и гуляло бы оно подальше).

— Что вы тут из меня идиота делаете, чей поросёнок?

— Извините, господин офицер, не знаю вашего нового звания, каботажники мы, — отвечает штурман, — насчёт идиота, так это не по нашему профилю, а что свинка бегает, так она наша, и давно у нас живёт, это, так сказать, подарок. А где написано, что нельзя свиней на судне держать? Сами знаете, сейчас перестройка, и всё, что не запрещено, то разрешено, а у поросёнка и санитарный паспорт есть, всё в порядке, могу показать.

Хотел, было, таможенник что-то возразить, да, видимо, одумался. Действительно, нигде не записано, что свиней на судне держать нельзя. Махнул рукой, улыбнулся и говорит:

— Всякое видел, а такое впервые, — повернулся и пошёл своей дорогой.

Вскоре наш капитан пришёл от диспетчера. Пора, говорит что-то с поросёнком делать. Видимо, ему там всё же вставили чоп.

Поросёнок к тому времени набрал больше ста килограммов живого веса, и жить ему в своём помещении стало тесновато. Уж больно оно было узкое. Зайдёт туда животина и стоит, будто корова в доильном аппарате «Ёлочка», ни развернуться, ни повернуться. Пришлось ему научиться задом назад сдавать. В общем, проблема встала серьёзная. Что бы самим забить животное, так на это ни у кого рука не поднималась. Решили, было, продать его, уже и покупателя нашли, да опять незадача, — как его через проходную режимного порта вывести? Там у них и мышь без документов не проскочит, а тут — целый поросёнок. Отберут, да посадят в кутузку. В общем, никто не решился вывести его на поводке, дабы не накликать беду. Озаботились все не на шутку, однако, вскоре всё разрешилось само собой.

Прислали нам нового старшего механика, а он заядлым охотником был.

— Я, — говорит, — за пятнадцать минут лося разделываю, а из вашего поросёнка в раз шашлыков понаделаю. Жаль только, что ружья у меня с собою нет. Поросят-то я ни разу не резал, но слышал, что их нужно сначала оглушить.

Не стали мы его слушать, а только сказали:

— Сам напросился, сам и исполняй, а нас в это злодейство не вмешивай.

Выбрал он время, когда стояли на рейде на реке Днестр, и с утра пораньше, пока все ещё спали, пошёл на охоту, вооружившись кувалдой и ножом. Прошло около получаса. Возникшая на палубе возня переросла в настоящий шум, с топотом и грохотом, который привлёк внимание моряков. Заинтересованные, они собрались выяснить его происхождение.

Да чего же тут выяснять-то? Вахтенный штурман, стоявший в дверном проёме, будто Озеров, комментировал происходящее на палубе.

Стармех, этот горе охотник, бегал с кувалдой вокруг трюма, а поросёнок преследовал его, норовя подцепить рылом под зад. Когда это ему удавалось, дед слегка подпрыгивал и, ускоряя движение, стучал кувалдой, куда попало. Дело принимало серьёзный оборот. Стармеху явно требовалась помощь, чтобы утихомирить животное, но никто не спешил этого делать. Насмеявшись вдоволь, стали потихоньку выходить на палубу. Увидев, что соотношение сил становится не в его пользу, Шарик остановился у открытого лоцманского портика. Не раз наблюдавший за купающимися моряками, он, по их примеру, неожиданно прыгнул в воду. Все бросились к борту. Поросёнок, задравши голову, уверенно плыл к берегу. Шлюпочную тревогу решили не объявлять, Бог ему жизнь дал, пусть он и решит его судьбу, а мы только подбадривали пловца восторженными возгласами, — заканчивал боцман свою очередную историю, — а до берега-то проплыть ему оставалось совсем немного…

— Боцман! — донеслось из громкоговорителя, установленного на мачте, — хорош байки травить, готовь якорь к отдаче.

— Есть готовить якорь к отдаче! — подтвердил боцман в переговорное устройство принятую команду и отправился исполнять распоряжение.

Судно подходило к Балаковскому шлюзу, и в ожидании очереди на шлюзование становилось на якорь.

Рыбалка

В тот день мы никуда не спешили. В Ладожское озеро вышли поздним вечером и, пройдя Кошкинский фарватер и приёмный буй, легли на привычный курс.

— Выпить хочешь? — ошарашили меня вопросом, когда я часов в двенадцать ночи поднялся в ходовую рубку.

Свет в рубке, как ни странно, был включён, а вахтенная служба уютно расположилась на диванчике за столиком и вела оживлённую беседу.

Это была моя вторая навигация на судах «волчьей стаи». Кто и почему так назвал эти суда? Ну, во-первых — за их серый цвет, в отличие от судов, выходящих в море (корпуса которых были выкрашены в чёрный цвет). Во-вторых — за их наглую привычку обставлять на коротком переходе по Ладожскому озеру всех подряд, выжимая из своих машин всё до последней худой лошадиной силы. После разводки, когда караван из полутора или двух десятков судов почти одновременно выходит в Ладожское озеро, в Свирицу необходимо прийти как можно скорее. Иначе в ожидании шлюзования в Нижнесвирском шлюзе можно простоять больше суток. В «волчьей стае» судоводители были экстра-класса, однако и из них выделялись умельцы, способные тягаться в скорости даже с пассажирскими судами. Выходя в озеро последними в караване, в Свирицу зачастую они приходили первыми. Вот к такому капитану я и попал, проработав уже почти две навигации на маршруте Подпорожье — Ленинград.

— Если здесь наливают, не откажусь, — ответил я, удивлённый не столько вопросом, сколько обстановкой.

— А у нас самообслуживание. Жаждущие могут насытиться за штурманским столом, только аккуратненько, карту мне не залей, — разъяснил третий штурман.

Судя по пустым бутылкам, составленным у штурманского стола, мероприятие продолжалось уже давно, да и тема разговора соответствовала уже второй стадии (как говорится — вначале о жизни, потом о работе, а на десерт — о бабах). Поговорить за жизнь — святое дело.

— Вот ты мне объясни, Палыч, — в который раз допытывался матрос. — В прошлом месяце мы план перевыполнили, и премию нам начислили хорошую, да только скостили на пятьдесят процентов, якобы, за перерасход топлива. А нынче мы получили квартальную премию за экономию того же самого топлива. Как же так получается? У них что, правая рука не знает, что делает левая, или как?

— Р-разъясняю, — отвечал Палыч. — Премию за выполнение плана нам платят из фонда заработной платы, а этот самый фонд нужно экономить, иначе бухгалтерия не получит своей премии.

— Это что же получается, эти… — матрос грубо выругался, — экономят на моей, или, как правильней, на мной заработанной плате? Так, что ли?

— Вот именно, в самую точку. Ну, а как же, им ведь тоже хочется премию получать. А платят им, как ты сам догадываешься, не за скорость счёта, а за экономию этих самых, тобой заработанных, денег, — разъяснил третий штурман, заведующий на судне финансами.

— А вот ты и не прав. Нам же всё равно их выплатили, правда, только под другим соусом, — не унимался матрос.

— Вот именно, под другим. И из другой статьи расходов, не относящихся к заработной плате, а это уже их не касается. Так что и волки сыты, и овцы целы, а две премии полностью получать — значит нарушать принципы социалистического равенства, — перешёл штурман от экономики к политике.

Разговор мог затянуться ещё надолго, если бы я, после того, как «дёрнул» сотку граммов, не подошёл к окну. Впереди, прямо по курсу, светилось множество ярких огней, которых в этом месте никак не должно быть. Ближайшие населённые пункты — Шумское, Дубно или Новая Ладога — по правилу должны находиться на траверсе. Подойдя к компасу, я посмотрел курс, потом вернулся к штурманскому столу и, найдя последнюю отмеченную точку (и как это они за пьянкой не забыли её поставить?), убедился, что мы, действительно, находимся напротив Новой Ладоги, и курс, действительно, верный. Если только у нас что-либо не сломалось, — к примеру, компас или авторулевой; а это уже моя промашка и проблема. Взяв бинокль, я вышел на крыло мостика, но огни от этого никуда не пропали, а стали только ещё ярче, и их стало ещё больше.

— Мужики, а куда это мы идём, уж не в Новую ли Ладогу?

— А какого хрена мы там позабыли? — ответил штурман.

— Судя по количеству огней, прямо по курсу какая-то деревня.

Капитан привстал с дивана, посмотрел в окно и, оценив ситуацию, произнёс всего два слова:

— Штурман, курс?

Штурман подскочил со стула, метнулся к компасу.

— Курс пятьдесят пять и пять! — лихо доложил он.

— Прр-аа-вильно! — подтвердил капитан и вновь уселся на диван, а штурман, даже не взглянув в окно, вернулся к столу.

В этот момент я понял, что являюсь для них гораздо большей помехой, чем окружающая обстановка, так как не дошёл до их кондиции. И действительно, чего это я загоношился? В рубке вся вахтенная служба во главе с капитаном, а я, как, ну, в общем, озабоченный, мечусь тут. Чтобы скорее дойти до их безмятежного состояния, я накатил ещё сотку, хотя, признаться, пошла она хуже, чем первая. Первая всё же была в охотку, а вторая, как бы по необходимости.

— Палыч, а расскажи лучше, за что тебя лишили визы?

Видимо, слышавший от кого-то эту историю, штурман решился выяснить подробности из первоисточника.

— За доброту сердечную, сын мой.

— Как это так, за доброту? — не унимался штурман.

— А вот так. По доброте душевной сделал доброе дело, за что, можно сказать, и пострадал. А если быть точнее, то из-за баб.

Разговор явно переходил в третью стадию.

— Вот это точно, все беды от баб.

— Ну, может, и не совсем из-за баб, хотя без них не обошлось. Пришли мы как-то с моря и встали на набережной Шмидта, надо было снабжение получить. Ну, и задержались на выходные…

Очередная байка плавно потекла из уст рассказчика, а я всё никак не мог понять, почему их абсолютно не волнует, что происходит вокруг судна. Даже радар они не собираются включать. Ну, с радаром понятно: он на судне один, и его берегут пуще собственного глаза. Но что они знают такого, чего ещё не знаю я, и это знание позволяет им хрен завалить на всё вокруг? Не задавая больше глупых вопросов, я снова взял бинокль и принялся искать отгадку самостоятельно. Вскоре в бинокль стали отчётливо видны не только уличные фонари деревни, но и светящиеся квадратики окон домов, и даже, как будто, послышался лай собак.

Блин, да что это за Китеж-град? Если мы идём правильно, то он стоит на воде прямо у нас на пути. А если мы всё же сбились с курса, то почему это никого не беспокоит?

— Ну, короче, — продолжал рассказчик, — пришли штурманец с поварихой ко мне среди ночи и слёзно просят, чтобы я расписал их. Жениться им, видите ли, невтерпёж, и я ну, просто, обязан помочь их горю. А вдруг завтра с утра опять в море, так они и до ЗАГСа не дойдут. В общем, уговорили они и я, вроде как в шутку, зарегистрировал их брак в вахтенном журнале. Утром эта матрёшка, пока на судне ещё все спали, взяла вахтенный журнал, сняла и заверила у нотариуса копию страницы и мигом в ЗАГС: выдавайте, мол, мне свидетельство. Всё бы ничего, да у штурманца, женишка нашего молодого, оказывается, ещё одна зазноба была, уже на сносях, и они, как назло, вместе с мамашей заявились на судно. В общем, шумиха докатилась до пароходства. Вызвали меня, соответственно раздолбали, а потом и с визы сняли.

Дослушал я конец этой забавной истории и как бы между прочим говорю:

— А в деревне-то уже слышно, как собаки лают.

Капитан привстал с дивана и вновь, но уже более требовательным голосом, произнёс:

— Шт-т-т-урман, курс?!

— Курс пятьдесят пять и пять! — отрапортовал штурманец.

— Правильно, — подтвердил капитан, но на место уже не сел, а, посмотрев в окно, приказал включить радар.

Всё-таки мне удалось расшевелить их. Они как-то засуетились, стали поглядывать вперёд, по сторонам, заглядывать в экран локатора, определяться по карте.

— Ах, черти полосатые, — услышали мы голос капитана, заглядывавшего в тубус локатора, — на рекомендованном курсе ночлежку устроили! Ну, я вас сейчас, рыбьи потроха. Штурман, покричи по рации этих рыбаков.

Впереди уже и без бинокля были отчётливо видны якорные огни десятка-двух рыболовецких судов, стоящих на якорях. Домой, в Новую Ладогу, идти далековато, — вот они, поставив сети, и устроили якорную стоянку, чтобы сразу с рассветом приняться за работу.

— Пожалуй, сейчас рыбкой разживёмся.

— Да у них, наверняка, ничего ещё нет, они только утром будут сети снимать.

— Как это у рыбаков, да нет рыбы? Освети-ка, штурман, их прожектором.

На связь, как и предполагали, никто не вышел и не отреагировал ни на яркий луч прожектора, которым высветили всю флотилию, ни на заманчивые предложения штурмана, по громкой связи предлагавшего поменять рыбу на водку.

— Спите, черти полосатые? Ну, так я вас сейчас разбужу. Сейчас я вас, рыбьи потроха, повыловлю, вы у меня в Свирице проснётесь! Штурман, приготовить кормовой якорь к отдаче! — приказал капитан.

— Палыч, как так на полном ходу якорь отдавать? — не поверил штурман.

— Делай, что тебе велено, и не спорь, а не то это будет твой последний рейс.

Штурман недоумённо пожал плечами, пошёл на ют готовить якорь и через пару минут доложил:

— Кормовой якорь к отдаче готов.

— Отдать якорь! — распорядился капитан. — Смычку в воду.

С кормы донёсся лязг якорной цепи и голос штурмана:

— Смычка в воде.

— Как цепь?

— Горизонтально, якорь плывёт.

— Как так плывёт?

— А хрен его знает. Плывёт, и всё, будто деревянный.

— Ну-ка сходи, посмотри, чего это у них якоря плавают, — обратился капитан ко мне.

— Так точно, Палыч, якорь лапки поднял кверху и плывёт, будто на лыжах, — подтвердил я вскоре с кормы.

— Ну, так мы его сейчас притопим, — услышали мы в ответ, и двигатели сбавили обороты.

— Как сейчас?

— Уже лучше, градусов сорок пять в воду.

Стояночные огни рыболовецких судёнышек оставались за кормой.

— Палыч, что-то не клюёт сегодня, — не то с радостью, не то с огорчением доложил штурман с кормы.

— Ну и хрен с ними, выбирайте якорь, в другой раз порыбачим.

— Да уж, конечно, в другой раз, и лучше на водку.

А я опять ни черта не понял. Ловить рыбаков на якорь мне ещё ни разу не доводилось. Слава Богу, что мы никого не зацепили, а то была бы нам «рыбалка». Моя жизнь на флоте только начиналась. Многое предстояло ещё узнать и со многим познакомиться, но это будут уже другие истории…

Три капитана

Метацентрическая высота

Остойчивость судна характеризуется двумя параметрами: центром тяжести и центром величины, а точнее, взаиморасположением этих двух значений, порождающих третью, самую главную величину — метацентрическую высоту, расположение коей в профиле судна и являет его способность устойчиво держаться на воде или переворачиваться вверх килем при незначительном внешнем воздействии.

Теплоход «Рома», приобретённый недавно Беломорско-Онежским пароходством у немецкого судовладельца, прибыл в порт Кемь и встал под погрузку пиломатериалами. Кадровики, ввиду удобства порта и продолжительностью предполагаемой стоянки, без больших затрат на проезд сменили экипаж. Отпускники передали дела своим сменщикам и поспешили на вечерний поезд, следующий до Петрозаводска, оставив вновь прибывших самостоятельно изучать новое для них судно, конструкция которого абсолютно отличалось от всех типов судов пароходства. Погрузка, начавшаяся ещё при старом экипаже, не спеша шла своим ходом. Плавкран укладывал пакеты пиломатериала ровными рядами на дно трюма. Механики в машинном отделении разбирались с новыми для них судовыми системами. Штурмана знакомились с навигационным оборудованием иностранного производства, которое своими характеристиками и удобством управления приводило их в восторг. Старпом, успевая следить за ходом погрузки, знакомился с конструкцией судна, его балластной системой, запасами воды и топлива для предстоящего рейса, и документами по расчёту остойчивости. Обычная для старпома работа осложнялась необычной конструкцией судна, предназначенного для перевозки тяжёлых, крупногабаритных грузов. Ознакомившись с рейсовым заданием, он засомневался в возможности судна полностью взять заявленный груз. По его расчётам при полной загрузке остойчивость судна становилась критически минимальной.

— Юрий Георгиевич, — обратился старпом к капитану, — мы не сможем взять три шара пакетов на палубу. Остойчивость получается критической. Груз лёгкий.

— Ты не ошибся? По документам прежний судовладелец брал в Архангельске такое количество груза.

— Три раза пересчитывал. Топлива у нас мало. Днищевые топливные танки, два по сто тонн. Один пустой, а во втором тонн тридцать. Остальное топливо в бортовых и отстойных цистернах, а они находятся, практически, выше ватерлинии.

— Ладно, посматривай пока за погрузкой и за осадкой, а я запрошу пароходство.

За пару суток, пока грузили трюм, механики успели ознакомиться с особенностями балластной системы, насосы которой стояли необычно высоко по отношению к магистральному трубопроводу, что требовало особого внимания при их работе, откачали балласт со всех танков и теперь спокойно продолжали заниматься рутинной работой. Вторая половина лета на севере не баловала погодой. По утрам над остывающей водой поднимался туман, который рассеивался только к полудню. Облачная, а порой и дождливая погода отнюдь не вызывала желания у экипажа прогуляться до посёлка. Да и нужды в этом особо не было. Все только что из дома, а продукты для команды заказали на плавмагазин, который ожидали к отходу судна.

Докеры закончили грузить трюм, матросы закрыли его, попутно осваивая достаточно сложную систему люкового закрытия, и погрузка продолжилась на палубу, когда стали проявляться первые, неприятные особенности судна, предназначенного всё же для перевозки тяжеловесных грузов в трюме, а не на палубе. Каждый пакет, положенный на какой-либо борт, вызывал значительный крен судна.

— Юрий Георгиевич, не взять нам предписанный груз на палубу. По осадке мы много не добираем, но палубный груз перевернёт судно на первой волне.

— Я доложил в пароходство. Ввиду отсутствия топлива в центральных днищевых танках, нам разрешили третий ряд брать не целый, а в половину пакета. Я уже передал стивидору, а ты, если говоришь, осадка позволяет, принимай балласт в бортовые цистерны, но только до уровня ватерлинии. Начинай с кормовых. Пусть будет небольшой дифферент на корму.

— Добро. Скажу механикам, чтобы принимали балласт. Много не получится, но, думаю, это хоть как-то исправит положение.

— Дед, — обратился старпом к появившемуся на палубе старшему механику, — как полагаешь, балластные насосы выдают заявленную производительность?

— Судя по времени откачки балласта, то вполне вписываются в параметры.

— Хорошо. Принимайте балласт в бортовые цистерны. Начинайте с кормовых: седьмой и восьмой, потом пятый и шестой, и в конце третий и четвёртый танки по двадцать минут в каждую.

— Добро. Пойду, скажу вахтенному механику, а ты не забудь передать в машинное отделение письменное распоряжение. Сам понимаешь, порядок есть порядок.

— Передам. Экий ты, дед, у нас педант.

— Педант не педант, а что касается балласта, дело весьма ответственное. Тут нужен строгий порядок. Куда и сколько качать, да и механики ещё не совсем освоились с нумерацией танков. Форпик и ахтерпик — это понятно. А вот что бортовые танки делятся ещё на основные и подвесные танки, — это для нас новое. Ну, да ладно, разберёмся, не впервой.

— Согласен. Буду заполнять вахтенный журнал и передам распоряжение, а начинать можете прямо сейчас. Подвесные танки совсем небольшие по объёму, это для выравнивания крена. Они должны быть абсолютно пустыми.

— Это понятно. Прослежу, чтобы их клапаны были закрыты, и опломбирую.

День клонился к вечеру, а грузовые операции к завершению. Караван на палубе уложен, матросы уже заканчивали его крепление, а механики в машинном отделении никак не могли устранить крен судна. Небольшой, в пять градусов, но и с таким креном лоцман может отказаться выводить судно в море. Едва, за счёт перекачки балласта из цистерн левого борта в цистерны правого борта, кренометр приближался к нулевой отметке, как судно сваливалось на противоположный борт с теми же пятью градусами.

— Юрий Георгиевич, — обратился старпом к капитану, — осадка на ровном киле по грузовую марку, но крен никак не удаётся убрать. Судно стало слишком валкое. Балласт больше некуда брать, иначе грузовую марку утопим.

— Откачайте форпик и закачайте ахтерпик. Тогда и марка останется на месте, и остойчивость увеличится. Выйдем в море, там посмотрим по погоде. Возможно, как лоцмана сдадим, ещё балласт возьмём. В море осадку никто проверять не будет.

— Добро, — ответил старпом и передал распоряжение механикам.

Лоцман, выводивший судно из порта в море, нисколько не удивился его валкости на поворотах, посчитав, что для лесовоза это нормальное явление и, пожелав спокойного плавания, покинул судно. Небольшой ветерок, наблюдавшийся последние дни, к ночи совсем стих. Взрезанная штевнем судна зеркальная гладь Белого моря, разбегаясь волной в разные стороны, светилась голубоватым цветом планктона, соревнуясь в яркости с ночным звёздным небом. К удивлению старпома, и в Белом, и в Баренцевом море погода, бесспорно, благоприятствовала плаванию. Казалось, будто неведомая защита преподобных Зосимы и Савватия — покровителей моряков северного края (чья икона появилась на ходовом мостике), не только заслоняла ветер, но и разглаживала поверхность морей, словно новую скатерть на столе. Сменщики передали, что сразу по приходу в Кемь капитан попросил соловецких монахов, чей катер стоял неподалёку от судна на этом же причале, окрестить судно. Соловецкий игумен провёл обряд, окропил судно святой водой, после чего и повесил иконку. С небольшим попутным ветерком дошли до Нордкапа, повернули на юго-запад, но и в Норвежском, и в Северном море обычный для этого времени года северо-западный ветер будто кто-то отменил. Так с Божьей помощью и добрались до рейда в устье реки Хамбер.

Утро на рейде, словно на картинах английского художника мариниста Джона Уилсона, выдалось на удивление ясным, тихим и спокойным. За переход выработали топливо, что хранилось в бортовых и отстойных цистернах и теперь судно стояло на ровном киле, даже несмотря на то, что ещё ночью откачали лишний балласт, который брали в море для повышения остойчивости.

— Юрий Георгиевич, — обратился стармех к капитану, — топливо из бортовых и отстойных цистерн всё выработали. Надо перекачать остатки из днищевого танка в отстойные цистерны.

— Сколько топлива там осталось?

— В рейсе немного брали из него, но на ходу точно было не замерить, а сейчас проверили — почти двадцать тонн. Всё, я думаю, откачать не получится, но тонн пятнадцать возьмём. Остальное — мёртвый запас.

— Хорошо, перекачивайте. До порта назначения и обратно хватит. Получать топливо будем здесь, в Халле, но на обратном пути.

— Добро, а то дальше и идти будет не на чем, последние остатки подбираем.

Стармех настроил топливный насос, повесил на шею табличку «качаю топливо», и вышел на палубу. С возрастом память стала изменять стармеху. Порой он мог включить какой-нибудь насос или механизм для проведения соответствующих операций, и забыть об этом. Зная о своей забывчивости, он изготовил табличку и всегда вешал её себе на шею как напоминание.

— Красивое место, — любуясь открывшимся в ясную погоду видом на берег и стоящие на рейде суда, поделился впечатлением стармех с подошедшим капитаном.

— Место красивое, — согласился капитан, — но я к тебе по другому поводу. Сколько топлива, и куда перекачали?

— Почти десять тонн закачали в отстойные цистерны. Ещё полчасика, и будем заканчивать.

— Хватит. Заканчивайте с топливом. Надо балласт полностью откачивать. Вода на приливе сегодня будет малая, и с нашей осадкой не зайдём в шлюз. Начинайте осушать балласт с носовых цистерн. Все танки, кроме ахтерпика.

— Понятно. Пойду настраивать насосы.

Стармех ушёл в машинное отделение, а капитан направился к старпому, беседовавшему неподалёку с боцманом.

— Павел, — обратился он к старпому, — лоцман будет в восемнадцать часов. К семнадцати часам готовь машину и снимайся с якоря. Пойдём ближе к внутреннему рейду, там возьмём лоцмана. Выгрузка в Гуле будет в доках. Проходная осадка для захода в шлюз четыре метра. Я уже отдал команду откачивать балласт, так что смотри за осадкой. Выйдешь на четыре метра и останавливай откачку.

— Добро. За переход запасы топлива и воды уменьшились, пойду, проверю, что будет с остойчивостью.

— Это правильно, — согласился капитан. — Закончишь с балластом, посмотри проходную высоту под мостами, может быть, придётся мачту положить.

Все занялись своими текущими обязанностями: матросы начали расчехлять караван, механик настроил насосы и откачивал балласт, старпом рассчитывал метацентрическую высоту в соответствии с новыми данными по осадке, капитан продолжил обход судна, — как вдруг судно слегка качнулось и стало резко заваливаться на правый борт. Пролетая мимо пускателей балластных насосов, стармех едва успел нажать кнопку «стоп». Матросы, находившиеся на караване, чуть было не скатились за борт. Накренившись, судно качнулось и замерло на отметке кренометра тридцать градусов.

— Машинное отделение, — разнеслось по судовой трансляции, — что случилось?! Что вы качаете, и куда?!

— Выполняем распоряжение капитана по откачке балласта. Осушили форпик, первую, вторую, третью и четвёртую цистерны. Пятая и шестая стоят на откачке. Сейчас насосы остановлены и клапана перекрыты до выяснения обстоятельств.

— Тогда откуда такой крен?

— Оба насоса откачивали равномерно. По нашим приборам уровень балласта в танках практически одинаковый.

— Хорошо! Боцману промерить балластные танки и доложить на мостик! — неслось из репродукторов судовой трансляции.

Судно больше не кренилось. Это позволило всем немного успокоиться и приступить к анализу происшествия. Замер балласта ручным способом при крене судна в тридцать градусов оказался попросту невозможным. Проанализировав ситуацию, и чтобы как-то исправить положение (не стоять же на рейде с таким креном), решили принять немного балласта в цистерны левого борта. Механики направились в машинное отделение исполнять указание. Капитан, сомневаясь в правильности действий механиков, отправился за ними, а старпом, исходя из новой информации по балласту, вновь принялся за расчёты остойчивости. Не успел балластный насос отработать и пяти минут, как судно начало выравниваться. Постепенно крен начал уменьшаться и при значении пять градусов судно, качнувшись на волне от проходящего неподалёку судна, резко накренилась на противоположный борт. Пролетая мимо пускателя, стармех успел нажать кнопку «стоп» и бросился закрывать клапана балластной системы. Стрелка кренометра замерла на значении тридцать пять градусов левого борта. Убедившись, что ошибка механиков исключена, капитан отправился на мостик к старпому.

— Ну, что у тебя получается?

— При этих значениях балласта остойчивость должна быть немного положительная, а в реальности выходит нулевая.

— Механики утром подняли остатки топлива, где-то тонн десять, в отстойные цистерны.

— Ну, тогда всё сходится.

— Хорошо. Пусть механики равномерно пополнят балласт в пятой и шестой цистернах до уровня ватерлинии. Если будет мало для выравнивания крена, принимай балласт в основные бортовые: третью и четвёртую цистерны.

— Добро. Так и сделаем.

— После выравнивания крена, проверь окончательную осадку судна, — распорядился капитан и вновь отправился к механикам, от которых сейчас зависело многое, если не всё.

Только к вечеру, благодаря манипуляциям с остатками топлива, питьевой воды и балласта, удалось добиться небольшой положительной остойчивости суда. К назначенному времени подготовили машину, снялись с якоря, аккуратно маневрируя, зашли в устье Хамбера и приняли лоцмана на борт. Приливная волна уже зашла в русло реки и лоцман, удобно устроившись в кресле рулевого у штурвала, попросил увеличить ход до среднего. Проверив маневренность и управляемость судна, несмотря на небольшой, до пяти-семи градусов крен на поворотах, попросил увеличить до полного ход судна. Приливное течение усилилось, машина работала на полных оборотах, и судно уже неслось по реке с немыслимой для него скоростью в семнадцать узлов. На очередном крутом повороте оно накренилось до пятнадцати градусов, качнулось, словно раздумывая принять вертикальное положение или продолжать крениться, но благополучно встало почти на ровный киль. Весь экипаж после таких маневров высыпал на палубу со спасательными жилетами в руках, и только лоцман, безмятежно развалившись в кресле и покуривая сигарету, управлял судном. Будучи уверенным, что для судов-лесовозов это нормальный крен, он был абсолютно спокоен. Если судно успешно совершило длительный морской переход, то в реке ему ничего не может угрожать, кроме посадки на мель. Что ни говори, а любые неприятности когда-то заканчиваются. Так и этот опасный рейс подходил к концу. Благополучно дошли до места назначения, по большой воде прошлюзовались и ошвартовались к месту выгрузки. Лоцман, приняв в качестве подарка бутылку водки вместо традиционного блока сигарет, немного обиженным сошёл на берег. Капитану пришлось долго извиняться перед ним, что на судне нет, не только что блока, но и не единой сигаретки, и даже показал таможенную декларацию, где у всех членов экипажа в графе «сигареты» стоял прочерк. Так получилось, что на отходе было не до сигарет, а сменный экипаж оставил судовую лавку совершенно пустой. Запасы собственных сигарет закончились ещё в рейсе. Кто-то мог перетерпеть их отсутствие, а заядлым курильщикам пришлось перетрясти все судовые пепельницы в поисках хоть крошки табака. Лоцман ушёл, а на борт поднялись представители власти. Офицеры пограничной, санитарной и таможенной служб в сопровождении офицера полиции, пройдя в офис капитана, занялись изучением представленных капитаном документов. Обычная процедура для оформления пришедшего в порт судна.

— Капитан, я смотрю, у вас декларация о наличии на борту сигарет совершенно пустая. Это действительно так?

— Совершенно верно. Экипаж только что сменился, и это наш первый рейс. Мы уже сделали заказ, и будем приобретать сигареты здесь.

— В Англии это дорого.

— Что поделаешь! Сигареты, что брали из дома, мы давно выкурили.

— Хорошо. А где вы обычно храните запасы сигарет?

— Вот в этом месте, — указал капитан на открытую дверцу небольшого шкафчика для одежды, вмонтированного в углу капитанского офиса, — он закрывается, и здесь есть петли для замка и опломбирования.

Таможенник осмотрел пустые полки шкафчика, зачем-то закрыл и снова открыл дверцу, наклонился и осветил фонариком дно шкафчика. Капитан с удивлением следил за его действиями. Что, спрашивается, можно найти в пустом шкафу?

— Извините, — произнёс таможенник, — и, достав из своего небольшого баула отвёртку, стал откручивать шурупы днищевой полки. — Капитан, — произнёс таможенник, вытаскивая снятую полку, — у вас обнаружен незадекларированный товар.

— Что значит, незадекларированный? Что вы имеете ввиду?

— Вот, посмотрите сами, — пригласил таможенник и отошёл в сторону.

На дне шкафчика, под снятой полкой, покрытые толстым слоем пыли лежали два блока дорогих сигарет. От увиденного «остойчивость» капитана стала приближаться к нулевой. Шокированный, он достал из кармана портсигар и открыл его. Смрад от самокрутки, свёрнутой накануне из остатков трижды перебранных окурков, мгновенно распространился по всему помещению. Он собрался было достать и прикурить её, но, обратив внимание на удивлённое лицо таможенника, закрыл портсигар и засунул его обратно в карман. Ему нечего было сказать в своё оправдание. В то время, когда он со старшим механиком по второму и третьему разу перебирали выкуренные окурки, в его офисе лежали два блока превосходных сигарет.

— Вы знаете, это судно наша компания недавно приобрела у немецкого судовладельца. Я и предположить не мог, что такое может иметь место.

— Не волнуйтесь, капитан, — успокоил его таможенник. — Это не будет считаться контрабандой.

Тошнотворный смрад от капитанской самокрутки всё ещё витал в помещении, и комиссия сочла спасением быстро закончить работу и спешно покинуть судно. Едва они покинули борт, как динамики судовой трансляции прохрипели голосом капитана: «Всему личному составу собраться в офисе капитана!»

— Георгиевич, откуда это? — удивился стармех, глядя на два блока дорогих сигарет, лежащих на столе.

— Откуда, откуда? Оттуда! — Капитан указал на открытую дверцу шкафчика. — Мы с тобой три дня окурки собирали, а в это время в моём офисе спокойно лежали целых два блока первоклассных сигарет. Понимаешь? Два блока! В моём офисе!

Члены экипажа, собравшиеся вокруг стола, с удивлением взирали на сигареты.

— Что стоите? Рассаживайтесь, закуривайте, — пригласил капитан. — Старпом, попроси повара, чтобы принёс посуду и что-нибудь закусить, — обратился капитан к старпому, доставая из бара литровую бутылку водки.

Приглашение не заставило долго ждать. Заядлые курильщики первыми потянулись к сигаретам, и вскоре в офисе повисла дымка, про которую говорят, что «хоть топор вешай». К тем порам повар принес всё, что просили, и старпом успел разлить содержимое бутылки по стаканам.

— Я собрал вас вот по какому поводу. Все вы — опытные моряки, и не один раз попадали в опасные ситуации в море. Это, как говорится, стихия, форс-мажор, но то, что произошло сегодня — это не форс-мажор, а человеческий фактор. Здесь есть и моя вина, что не проявил должной принципиальности при погрузке. Слава Богу, и нашим небесным покровителям преподобным Зосиме и Савватию, что рейс закончился благополучно. Ну, а сигареты… — капитан улыбнулся, — …сигареты — это внеплановый бонус судьбы. За это и выпьем, — предложил капитан, поднимая свой стакан. — С приходом!

Остойчивость

— Доброе утро, — отозвался на приветствие механика старпом, раскладывая судовые роли по файликам, готовясь к приходу судна в порт. — Как кстати ты зашёл. Я смотрю, у нас с тобой дни рождения почти в один день. У тебя восемнадцатого, а у меня двадцатого августа. Можем отпраздновать вместе, с выездом на природу. С капитаном я согласую этот вопрос. Полагаю, он не будет против этого мероприятия, к тому же давно не представлялось возможности для небольшого отдыха. Прошлую навигацию мы раза три выбирались на природу во время погрузки на Волго-Балтийском канале, а в этом году пока не представлялось возможности.

— Я человек новый в экипаже, но если у вас практикуются такие мероприятия, поддержу и вложу свою лепту. Определённо, надо будет коньячком запастись. Как там, в песне у Трофима?: «…и коньячок под шашлычок вкусно очень». Ко мне жена на машине приедет. Закажу ей, чтобы подвезла на набережную Шмидта. До разводки-то там будем стоять?

— Полагаю, что там. Доставку снабжения и специалистов для проверки гирокомпасов капитан заказывал на Шмидта. Грузиться будем в Рубеже, на Волго-Балтийском канале. Мы там уже неоднократно бывали и присмотрели небольшой островок, как раз напротив места погрузки. И до нас никто не доберётся, и нам судно хорошо видать.

— Ну, на том и столкуемся, — согласился механик.

Как и планировали, к месту погрузки судно подошло восемнадцатого, после полудня. Пока ошвартовались и согласовали грузовые операции, рабочий день закончился. Вечером Валерка, как это бывало и в предыдущие годы, получил от жены и друзей поздравительные телеграммы. Сколько уж лет Валерка работал на флоте и ни разу не справлял свой день рождения в кругу семьи. Что поделаешь, издержки профессии. Утром, после завтрака, по судовой трансляции старпом объявил: «Обед переносится на два часа, и будет организован с выездом на природу. Судовые работы отменяются. Боцман организует доставку всего необходимого на берег. Выезд экипажа в четырнадцать часов, на судне остаётся вахтенная служба. Смена вахт согласно расписанию».

— Молодец, однако, — отметил Валерка чёткость распоряжений старпома, — чувствуется военная выправка.

Старпом пришёл на судно после сокращений на военно-морском флоте. До этого он служил старпомом на подводной лодке, оттуда и привычка к организации службы, которую Валерка отметил у старпома за месячный срок работы на судне. К назначенному часу свободные от вахты члены экипажа, которые ещё оставались на судне, загрузились в мотобот и, пройдя примерно с кабельтов (185,2 метра) по водной глади небольшого заливчика, высадились на заросшем смешанным лесом островке.

В районе деревни с названием Рубеж русло канала старой Мариинской системы ещё сохранилось. Сохранился даже один из деревянных шлюзов. Старая Мариинская система просуществовала с 1810 до 1964 года. За время эксплуатации канала рос тоннаж судов, и количество шлюзов, работающих на подъём от Онежского озера до реки Ковжа, постепенно увеличилось с тридцати до тридцати семи. Валерке довелось поработать с капитаном, который ещё ходил по Мариинской системе через эти деревянные шлюзы, створки которых открывали вручную, как правило, работавшие здесь после войны женщины. Экипажи судов порой помогали им, чтобы ускорить процесс шлюзования, а порой, собравшись в компанию, шли в ближайшую деревню на танцы или деревенские молодёжные посиделки. Нагулявшись вдоволь, они возвращались на судно, которое за это время успевало пройти не более трёх или четырёх шлюзов. Новый канал существенно изменил картину. Теперь суда за шесть часов проходили шесть шлюзов, поднимаясь в верхний водораздел и, пройдя каналом в Белое озеро, в седьмом шлюзе спускались в реку Шексна. За свою флотскую жизнь Валерка многократно ходил по Волго-Балтийскому каналу на разных судах. Место погрузки «Рубеж» было ему знакомо, однако этот островок стал для Валерки открытием, хотя, ранее бывая в этих местах, находил свободное время побродить в окрестностях в поисках грибов.

Казавшийся со стороны диким, островок на поверку оказался весьма обжитым. Пара длинных столов и основательно сделанные скамейки, за которыми могли расположиться все члены экипажа современного сухогруза, были аккуратно покрашены качественной судовой краской. Неподалёку стоял большой мангал, сваренный умелым судовым сварщиком. Всё свидетельствовало о том, что это место уже не первый год использовалось экипажами судов.

— Отличное место, — оглядев обстановку, поделился Валерка впечатлением со старпомом, — кто-то весьма постарался. Даже мостки для швартовки мотобота соорудили.

— Наш капитан. Года два назад он открыл этот островок, с тех пор и обживаем, каждый раз улучшая что-нибудь. Этот раз сварщик коптильню для рыбы сварганил. Сегодня будем опробовать.

— Не часто встретишь такого заботливого капитана.

— Это точно, — согласился старпом. — За три года работы с ним не раз убеждался в этом.

Не сговариваясь, словно по отработанному плану, прибывшие моряки занялись приготовлениями к застолью, и Валерка, дабы не выглядеть бездельником, отправился собирать хворост для уже разведённого костра. Мелкий хворост на небольшом островке был давно собран, и Валерка остановился у большого, поваленного ветром дерева.

— Удивительно, — размышлял Валерка, глядя на дерево. — С виду вполне здоровое, крепкое дерево, а вот надо же, налетел ветер и вывернул с корнем. Слабовата, видать, корневая система. Да и не видно центрального, основного корня, который должен уходить в глубину. Так, одни поверхностные. Далеко разрослись, да мелковато. Нет основного корня, и не выживет и крепкое дерево в ветреную погоду.

Не прошло и получаса, когда Валерка вернулся с вязанкой нарубленных с поваленного дерева веток, а на столе, словно на скатерти самобранке, уже стояла всякая снедь: вино и прохладительные напитки, шашлыки на деревянных палочках-шампурах и салаты. Да много ещё всякий закуски, заранее приготовленной поваром. Моряки уже рассаживались по местам, разбирая столовые приборы, и накладывали в свои тарелки кому что понравилось.

— Друзья! Сегодня мы собрались за этим большим столом не только по случаю представившейся возможности отдохнуть на природе, но и по случаю дня рождения двух членов нашего экипажа, — объявил капитан. — Посему, предлагаю выпить за здоровье нашего дорогого старпома и не менее дорогого механика, которому вчера исполнилась круглая дата.

— Многая лета именинникам! — дружно отозвался экипаж на краткое поздравление капитана.

Выпили, хорошо закусили, обед-то задержался почти на три часа, и когда стармех собрался произнести свой тост за виновников торжества, старпом остановил его.

— Алексеич, не нарушай традицию, прежде чем произнести тост, расскажи-ка нам какую-нибудь историю. Смысл нашего мероприятия не в уничтожении запасов спиртного, а в дружеском общении, а посему, с каждого тостующего история из его жизни, или, на худой конец, свежий анекдот.

— Извиняюсь, давно не собирались, запамятовал. Наше сегодняшнее мероприятие по случаю дня рождения совпало со знаменательной датой известных событий, перевернувших жизнь всей нашей страны. Вот по этому поводу, расскажу вам забавную историю, которая произошла в те незапамятные дни на судне, на котором я работал тогда ещё вторым механиком. Начну как в фильме «Полосатый рейс», хотите верьте, хотите нет, а дело было так. Работал я тогда на флагмане пассажирского флота Северо-Западного речного пароходства под названием «Владимир Ильич». Пришли мы с туристами в Волгоград ранним утром. Туристы на автобусах разъехались по экскурсиям, а мы занимались своими рутинными делами, когда по судовой трансляции объявили, что всему экипажу необходимо срочно собраться на ходовом мостике. Место не традиционное для сбора экипажа. Поднимаемся на мостик, ещё в коридорах переспрашивая друг друга, что случилось, и по какому случаю такой экстренный сбор, но никто толком ничего не знает. Собрались. Ждём. Заходит капитан. Мундир с иголочки, фуражка на голове, но чувствуется, в отличие от обычной спокойной уверенности, какая-то суетливость в поведении. Собрал, говорит, я вас на внеочередное профсоюзное собрание по причине событий, происходящих в стране. Горбачёв арестован, а власть в России переходит к Ельцину. С сегодняшнего дня отменяется руководящая роль коммунистической партии. Власть в стране принадлежит народу и народ вправе решать, как жить дальше. Стоим мы, слушаем и никак в толк не возьмём. Все мы знаем, что должность капитана на флоте может занять только убеждённый до мозга костей, коммунист. Наш капитан не исключение, и вдруг этот убеждённый коммунист отменяет коммунистическую партию и её главенствующую роль. Переобулся, как говорят, в прыжке. Недоумеваем, но ждём, что дальше будет. А он продолжает: «В связи с тем, что личность Ленина теперь не является примером, предлагаю изменить название судна. Какие будут предложения?» Тут мы совсем растерялись. Что значит, изменить название судна? Да, говорит, и символ коммунистической партии в виде «серпа и молота» с трубы надо снять. Какие будут предложения по новому названию судна? Пока мы соображали, что к чему, наш боцман, как человек практичный, предлагает: «давайте, назовём судно „Святой Владимир“. Буквы „Ильич“ снимем, а впереди напишем — „Святой“, и дело с концом».

Капитану понравилось. Поставили на голосование и приняли единогласно это предложение. Часа не прошло, как матросы, с не меньшим азартом, чем штурмовавшие Зимний дворец и сбивавшие царский герб их предшественники, сняли с бортов судна слово «Ильич», а с трубы — знак «серп и молот». Пока стояли в порту, никто изменений не замечал, а как пошли в обратный путь на подходе к Волжскому шлюзу капитан запрашивает:

«„Святой Владимир“ подходит снизу, прошу шлюзования».

«Какой такой „Святой Владимир“? — Спрашивает диспетчер шлюза. — Что за судно? Кому принадлежит?»

«Судно принадлежит Северо-Западному пароходству», — отвечает капитан.

«Нет такого судна в реестре СЗРп, — отвечает диспетчер. — Если судно частное, прошу оплатить шлюзование согласно тарифу».

«Наше старое название „Владимир Ильич“, — отвечает капитан. — Название судна два дня назад изменили и в реестр ещё не внесли изменение».

«Ну, если „Владимир Ильич“, тогда заходите в шлюз. Подходите к стенке, камера готова».

От этих слов капитан невольно икнул и отдал команду готовиться к шлюзованию. Так мы и шли по всем шлюзам до самого Ленинграда, объясняя изменение названия, пока не ошвартовались у «Речного вокзала». Туристы покинули судно, а утром новая партия туристов стала прибывать на «Речной вокзал». Мечутся по причалу в поисках судна «Владимир Ильич», ан нет такого. Есть «Святой Владимир», но в путёвках-то написано, что судно должно называться «Владимир Ильич». Стали они звонить в турагентство, а и там недоумевают. Связываются с диспетчером пароходства, — тот и сам ничего не понимает. Ну, вызвали капитана в пароходство объяснили, что к чему, и вернулся он на судно чернее грозовой тучи.

«Боцман, — говорит, — доставай всё, что сняли, и устанавливай на место. Да, „Святого“ закрасить не забудь. Будем под старым названием ходить».

Такая вот история, а я, как человек верующий, пожелаю именинникам Божьего благословения во всех их делах и крепкого здоровья.

Тост

Выпили, закусили, да принялись судачить, где кто был в эти дни великих перемен и что делал.

— А я вам так скажу, — поддержал тему разговора Валерка, — если есть у человека крепкий корень, есть убеждения, то никакой ветер перемен не заставит его изменить себе и на ходу переобуваться. Я тоже в те дни, как и сейчас, находился на судне. Ещё в начале августа пришли мы на рейд турецкого порта Измит, да и зависли на якорной стоянке по причине неуплаты портовых сборов. Для компании, конечно, убытки, что судно простаивает, а нам как бы и в радость. Первую неделю занимались приведением судна в порядок. Шкрябали палубу, красили, а как краска закончилась, так и делать стало нечего. Купаемся, загораем. Курорт, одним словом. Так привыкли и осмелели, что стали до берега вплавь добираться, да по пляжу гулять, пока один раз не наткнулись на военных с автоматами, контролирующих береговую линию. Без суеты надели ласты, и зашли в воду. Погранцы даже не обратили на нас внимания. Пронесло, одним словом.

Числа пятнадцатого августа поставили нас под выгрузку. Вечером восемнадцатого подхожу я к радисту. Что, спрашиваю, не было ли мне какой весточки из дома? Жена всегда поздравляла с днём рождения. Нет, говорит радист. Передатчик в порту выключен, а на приём никаких телеграмм не было, даже служебных. Ночью выгрузка закончилась, и мы перешли на Стамбульский рейд в ожидании дальнейших распоряжений, а утром девятнадцатого августа услышали про переворот в нашей стране. Собрал капитан весь экипаж в салоне и говорит: «Пришло распоряжение следовать в свои воды. Я не знаю, какая сейчас обстановка в стране и чем всё это закончится. Сейчас на борт прибудет агент и привезёт деньги. Все получат зарплату и выезжают на берег. Увольнение до шести вечера. В восемнадцать часов катер агента будет ждать вас на причале. Отход в девятнадцать часов».

— А как те, кто на вахте? Когда они смогут выехать на берег? — послышались голоса вахтенных.

— Я же сказал, выезжают все одним катером. На судне остаюсь я один. Это всё, сынки, что я могу для вас сделать. За зарплатой заходите ко мне в каюту по одному. Обратный катер будет ждать вас до восемнадцати часов, — напомнил капитан.

Получили мы все заработанные деньги, выехали на берег и разбрелись в разные стороны. Стамбул город большой. В какой магазин ни зайдёшь, продавцы, распознав в нас русских, говорят: «Горби капут», выражают соболезнования и предлагают не возвращаться домой, а остаться в Турции, будто вновь в России гражданская война, а мы остатки войск барона Врангеля. В общем, у каждого было время сделать свой выбор, но к назначенному сроку на пристани, у агентского катера, собрались все члены экипажа. Все прибыли на борт. В девятнадцать часов снялись с якоря, и пошли в свои воды, под командованием нашего капитана старичка-добрячка Ильченко Юрия Дмитриевича, навстречу неизвестности. А тост я хочу предложить за всем нам известное понятие остойчивости. Чтобы как высоко не располагался центр нашей величины, центр тяжести наших убеждений всегда удерживал нас на плаву, не давая перевернуться.

«Рука Бога»

Ночная швартовка двухсот тридцати метрового балкера из-за неблагоприятных погодных условий превращалась, как для палубной, так и для машинной команды, в сплошной кошмар. Не успевали матросы подать выброску для передачи на берег швартового каната, как порыв ветра в очередной раз сносил судно, и капитану вновь приходилось подрабатывать двигателем, чтобы подойти ближе к причалу.

— Дед, — обратился вахтенный механик к стармеху, — ещё пару реверсов, и придётся переходить на ручное управление главным двигателем. Предварительная сигнализация о падении давления пускового воздуха уже сработала. Все три компрессора в работе, но не справляются. Больше часа непрерывно работают. Перегрелись. Да и температура забортной воды почти двадцать пять градусов. На третий компрессор моторист поставил дополнительный вентилятор, но проку от него мало. В машинном отделении температура градусов сорок, если не больше.

Стармех взялся за трубку телефонного аппарата, чтобы позвонить на ходовой мостик, как вдруг судно содрогнулось от удара.

— Пожалуй, не до нас им сейчас, — оценил стармех жёсткий удар в борт судна. — Если ДАУ не сработает, будь готов забрать управление на себя, — отдал он распоряжение вахтенному механику и положил трубку телефонного аппарата.

К радости механиков, пусков главного двигателя в течение получаса не последовало, компрессора накачали пусковые баллоны, а ещё минут через двадцать вахтенный штурман объявил об окончании швартовых операций.

— Машине отбой, часовая готовность, старшему механику просьба подняться на главную палубу к правому борту, — передал распоряжение вахтенный штурман по телефону.

— Распрягай коней. Замерь топливо, масло и передай данные на мостик, — попросил стармех второго механика, — а я пошёл на палубу, видать крепко куда-то приложились.

В свете ярких береговых и судовых прожекторов стармех ещё издали различил фигуры капитана, старпома и боцмана, разглядывающих палубу, леера и борт судна. Он без труда догадался, зачем его вызвали. То, что при швартовке борт судна повредили весьма основательно, сомнений не вызывало. Вопрос — как это коснётся его и машинную команду. Слава Богу, что главный и вспомогательные двигатели, палубные механизмы и даже палубные прожектора, судя по яркому освещению, на этот раз отработали без замечаний. На старом, тридцатилетнем судне проблем всегда много, и будь ты самым работящим и выполняющим все регламентные работы механиком, гарантировать отсутствие неполадок невозможно. Вроде бы к машинной команде претензий быть не должно, успокаивал себя стармех, подходя к месту повреждения. Метров пять леерного ограждения было завалено. Вмятина палубы на глубину до двадцати пяти — тридцати сантиметров, не только повредила палубный лист, но и затронула вентиляционную трубу.

— Сергей Петрович, похоже, это ваша труба, — не то с утверждением, не то с вопросом обратился капитан к стармеху.

— Вроде, так. Какой здесь шпангоут? Примерно где-то здесь должен располагаться днищевой танк дизельного топлива. Надо уточнить на чертежах. Возможно, это его вентиляционная труба. Какая там маркировка?

— Боцман два дня назад красил палубу и ещё не нанёс маркировку, — объяснил старпом отсутствие каких-либо знаков на вентиляционном грибке и на палубе.

— Ладно, уточним. Здесь должен быть межтрюмный коффердам. Там у нас дистанционные клапана топливных цистерн и там же должны проходить вентиляционные трубы топливных танков. Скажу третьему механику, пусть днём спустится, посмотрит.

— Да нет, Сергей Петрович, не днём. Надо уже сейчас определиться, что можно сделать. Лоцман доложил о происшествии и хоть грузовые операции начнутся через сутки, (сегодня порт работать не будет, праздник у них), инспектор может придти утром или в первой половине дня. С освидетельствованием происшествия они тянуть не станут. Надо бы как-то поправить всё это, иначе застрянем здесь. Леера палубный сварщик с боцманом могут сами поправить, палубный лист, хоть и с вмятиной, но целый, и с ним, я думаю, проблем не будет, а вот с этой трубой что делать — ума не приложу, — обрисовал капитан существующее положение и перспективу.

— Если это вентиляционная труба топливного танка, то никаких огневых работ в этом месте проводить никто не разрешит. Надо будет перекачивать топливо, выпаривать танк и проводить его дегазацию. На это дело уйдёт не меньше недели. Да и топливо перекачивать некуда. Недавно только бункеровались. Оба танка дизельного топлива почти полные.

— Всё правильно, вот потому-то мы тебя и позвали. Ты, Петрович, опытный механик, подумай, возможно, найдётся какое решение?

— Надо уточнить на чертежах, да и в коффердам заглянуть желательно, может, чего и придумаем. Пока ясно, что эту трубу надо менять. Новый грибок, я думаю, найдём, да и с трубой проблем не будет. Вопрос, как это всё приварить на место, — рассматривая повреждения, задумчиво пробормотал механик.

— Боцман, отдраивай коффердам и приготовь переносное освещение. Как закончишь, сообщи, мы будем в грузовом офисе, — распорядился капитан.

Вдоль причала, по направлению к судну двигалось несколько автомобилей.

— Ну, вот и агент с властями прибывают, — заметил капитан. — Петрович, ты пока посмотри документацию, а мы со старпомом, как только освободимся, тоже подойдём.

— Добро, подумаю, что можно сделать, — отозвался стармех, уже прикидывая в уме варианты: от возможности полностью обрезать и заглушить эту чёртову трубу, до возможности безопасного проведения сварочных работ.

Прошло немного менее часа, как в грузовой офис, где стармех разбирался с чертежами, заглянул капитан.

— Ну что, Петрович, какое будет заключение по данному вопросу? Что можно сделать? Агент сказал, что инспектор прибудет на борт во второй половине дня, так что у нас есть часов двенадцать времени в запасе.

— Есть кое-какие соображения. Хотел было поначалу просто обрезать и заглушить эту трубу, но, полагаю, инспектор не дурак и, может проверить по чертежам, да и труба эта идёт из носовой части танка, и если её заглушить, то при дифференте на корму возможно образование вакуума в танке, и мы не сможем взять оттуда топливо. Остаётся только восстанавливать, и тут уж без сварочных работ не обойтись. Я уже попросил токаря изготовить кое-какую оснастку, чтобы выполнить эти работы безопасно. Надо только попросить боцмана соорудить небольшой навес из брезента или чехлов, чтобы с берега не было видно вспышки от сварки. Ну и потом, как закончим, чтобы подкрасил всё. Как только боцман всё подготовит, так и начнём. Думаю, за пару часов управимся.

— Добро, Петрович, надеюсь на тебя, а я пока всё же запрошу в компании разрешение на проведение палубных сварочных работ в этом районе без указания вентиляционной трубы. Как закончите, сообщите мне.

Непривычная тишина в машинном отделении (только на нижней палубе в выгородке работал один вспомогательный двигатель) свидетельствовала о том, что получено добро от капитана порта на вывод из эксплуатации главного двигателя для проведения профилактического ремонта. По этой причине были выключены масляный, топливный и насосы охлаждения главного двигателя. Предстояло выполнить много работ, и эта заморочка с повреждённой трубой никак не входила в планы старшего механика.

— Ну, что у вас получилось? — обратился стармех к токарю и сварщику машинного отделения, готовивших в мастерской некие приспособления для безопасного проведения сварочных работ на вентиляционной трубе топливного танка.

— Петрович, всё в порядке, уже заканчиваем. Вот смотри: вставляем эту заглушку в трубу, метра на полтора, я думаю, хватит, закручиваем этот хвостовик, эти два фланца сдавливают резиновую прокладку, заливаем в трубу воду и, ву-а-ля, можно проводить сварочные работы. Труба будет заполнена водой, а не парами топлива.

— Ну, молодцы, быстро управились. Сейчас, как только боцман подготовит фронт работ, сразу же приступайте. Трубу обрежьте в коффердаме механической пилой, чтобы не было искры, и сразу подготовьте новую трубу и новый вентиляционный грибок. Палубный лист, вероятнее всего, придётся немного подрезать, если новая труба ровно не встанет, потом подварить, хорошо зачистить и боцман сразу всё закрасит. На всё про всё у вас часа три-четыре, не больше. Надо постараться управиться к рассвету.

— Успеем, — обнадёжил стармеха сварщик. — Новые детали мы уже подготовили.

— Добро, под наблюдением третьего механика начнёте работы, я ему скажу, чтобы присутствовал, и помог вам, да и сам, как только освобожусь, подойду.

Не прошло и пару часов, как стармеху в каюту позвонил механик и доложил об окончании работ.

— Сергей Петрович, всё в порядке, ребята заканчивают, будете смотреть?

— Конечно, сейчас подойду.

Стармех удивился таким быстрым выполнением, на его взгляд, довольно сложных работ и, надев комбинезон, направился на палубу.

Увиденное поразило его чистотой исполнения. Ровная вентиляционная труба стояла в центре повреждённого участка палубы и лееров, которые боцман с палубным сварщиком ещё только срезали, впрочем, вставка нового леерного ограждения уже была приготовлена и лежала неподалёку.

— Петрович, мы тут решили новую трубу и грибок не брать, а использовали то, что демонтировали в машинном отделении при ремонте сточной цистерны. Удачно так получилось, что всё целиком в комплекте осталось. Трубу, правда, в коффердаме пришлось слегка изогнуть, чтобы обойти судовой набор, но сделали всё красиво, комар носа не подточит.

— Ну, вы просто шаманы какие-то, — похвалил стармех исполнителей работ, — если всё аккуратно подкрасить, вообще никто не поймёт, как труба уцелела в этом месте. Пойду, обрадую капитана, а вы идите, отдыхайте до обеда, Часа в три начнём работы на главном двигателе, как только он остынет. К тем порам уже можно будет открывать картер.

— Алексей Юрьевич, мои шаманы закончили работу, я уже осмотрел, боцман подкрасит немного и, как говорит мой сварщик, комар носа не подточит, — доложил стармех капитану по телефону. — Если боцман со сварщиком успеют и леерное ограждение заменить, то всё, практически, будет исправлено.

Боцман только срежет повреждённое леерное ограждение и натянет троса вместо лееров. Сварочные работы в порту запретили производить, ну и, конечно, подкрасит. Если трубу сделали, полагаю, инспектор не будет препятствовать к выходу. Ну, а леера в море приварим.

…Солнце уже прошло точку зенита, раскалив палубу и высушив свежую краску, нанесённую боцманом на места, где ночью механики вваривали новую трубу, и покатилось дальше, к закату, когда к борту судна подъехала машина с инспектором «Германского Ллойда». Ещё с причала он осмотрел и сфотографировал место повреждения, после чего поднялся на борт судна.

— Вахтенный помощник вахтенному у трапа! — вызвал по рации дежурный матрос дежурного офицера.

— На связи!

— Прибыл инспектор по поводу повреждения корпуса.

— Добро, я сейчас подойду, а лучше, проводи его в грузовой офис, а я доложу капитану.

— Добро, принято! — ответил вахтенный матрос и предложил инспектору следовать за ним.

«Неплохо поставлена служба», — располагаясь в кресле, в помещении просторного грузового офиса, отметил про себя пожилой инспектор, понимающий русскую речь. От предложенного кофе он отказался и, в ожидании капитана, разглядывая помещение, обратил внимание на разложенные на большом столе папки документации с чертежами корпуса судна. — «Похоже, была причина, если достали эти папки», — сделал он вывод.

— Вы обедали? — После приветствия поинтересовался вошедший в офис капитан. — Я попрошу повара принести сюда обед.

— Нет, спасибо, — отказался инспектор.

Ему не хотелось принимать даже такую мелкую услугу от экипажа, пока не разберётся со служебными делами и повреждением судна. — Я бы хотел ознакомиться с чертежами и осмотреть место повреждения.

— Да, пожалуйста, вот, кстати, здесь папка с чертежами. Повреждение в районе между третьим и четвёртым трюмами, — разворачивая листы чертежа, пояснил капитан. — Мы осмотрели место повреждения и приняли меры по безопасности и устранению повреждения. На наш взгляд, проблема небольшая, и мы смогли бы полностью устранить её по выходу в море.

— Наверное, но вот здесь, в районе повреждения, у вас находится коффердам и трубы вентиляции, в каком они состоянии? — рассматривая чертёж, поинтересовался инспектор.

— Леерное ограждение завалено, но вентиляционные трубы в хорошем состоянии, — не вдаваясь в подробности, ответил капитан. — Да вы сами сможете убедиться и оценить повреждения при осмотре.

— Хорошо, это мы осмотрим позже, и ещё я бы хотел осмотреть коффердам и трюма. Откройте третий и четвёртый, и расскажите, как произошло происшествие. Было ли касание скользящим или точечным?

Капитан по рации отдал соответствующие распоряжения боцману, попросил повара через полчаса принести обед для инспектора в грузовой офис и после этого, подсев ближе к инспектору и разложенным на большом столе чертежам, начал рассказывать о происшествии. О неблагоприятных погодных условиях; о шквалистом ветре; о работе буксиров и своих действиях; и более подробно о кратковременном точечном касании бортом выступающей части строящегося причала, метрах в ста от места указанного для швартовки.

— Повреждения береговых сооружений не обнаружено и претензий к нам со стороны порта нет, — продолжал рассказывать капитан, — а повреждения судна, как вы сами сможете убедиться, весьма незначительные и мы сможем устранить их в море.

— Но вы запрашивали разрешение на сварочные работы. Чем это было вызвано?

— Мы предполагали, пока нет грузовых операций, восстановить леерное ограждение, но нам отказали в проведении таких работ у причальной стенки. Для безопасности боцман временно натянул трос вместо лееров.

— Понятно. Пригласите, пожалуйста, старшего механика, я хотел бы с ним осмотреть место повреждения.

Пока в ожидании старшего механика капитан и инспектор обсуждали детали происшествия, в грузовой офис заглянул старпом.

— Алексей Юрьевич, боцман с матросами заканчивают наведение порядка в коффердаме. Подчистили палубу, ржавые места загрунтовали и закрасили. Коффердам закрывать или он будет нужен для осмотра?

— Матросы могут идти отдыхать, пусть только оставят освещение в коффердаме. Боцман, наверное, ещё понадобится. После осмотра инспектором коффердам следует закрыть, и боцман может быть свободным.

— Добро, — ответил старпом.