Бесплатный фрагмент - Попугай Гриша и Корпоративная Тайна

1. ГОВОРЯЩИЙ ПОПУГАЙ

Если бы популярная в Мышанске гадалка — одноглазая сова Тарасиха вдруг предсказала, что директор мышиной школы Хомячков приобретет за двести хрустиков попугая, вряд ли бы ей кто поверил. Как мог Константин Вадимович, известный своей любовью к денежным знакам и полным отсутствием расположения к домашней живности, истратить такую сумму на какую-то взбалмошную птицу?!

Но случилось то, что случилось, и произошло это в четверг тридцать первого марта вечером, когда Константин Вадимович с пачкой из шестисот хрустиков, взятых под расписку у бухгалтера Копилкиной, очутился в зоомагазине.

Деньги нужно было истратить до конца марта, если точнее, именно в этот четверг не позднее полуночи, и в голове Хомячкова настойчиво вертелась мысль о том, как «отпилить» себе хотя бы половину этой суммы. Вначале вороватый школьный руководитель попытался осуществить задуманное в магазине канцелярских принадлежностей, где им было отобрано несколько упаковок шариковых ручек, карандаши, тетрадки, ластики, связка пластиковых линеек и записная книжка в тёмно-синей обложке.

Покупка была совершена, но затраты составили всего лишь мизерную часть от суммы и личной выгоды директору не принесли.

«Неужели придётся возвратить деньги этой тощей кикиморе Копилкиной, и они сгорят в связи с истечением финансового квартала?!»

Вернуть бухгалтерше новенькие, живые, ещё пахнущие краской хрустики?! Этого невозможно было допустить, и Константин Вадимович решил попытать удачи в других торговых заведениях.

Не успел директор сделать и десяти шагов по мостовой, как его блуждающий взгляд натолкнулся на вывеску, на которой был изображён улыбающийся рыжий лис, а подпись гласила: «Зоологический магазин Мирона Лисова». На входной двери белела табличка: «Торгую экзотическими животными, птицами и насекомыми».

На стеллажах и на полу зоомагазина теснились клетки с голубыми кроликами, красными жабами, длинными, похожими на маленьких динозавров ящерицами и невиданными в наших краях пернатыми.

Внимание директора привлекла стеклянная банка с наклейкой: «Гордей и Фрося. Тропические тараканы». Хомячков наклонился, чтобы лучше рассмотреть содержимое: внутри прозрачного сосуда два больших, похожих на сушеные марокканские финики таракана длинными усами ощупывали хитиновые спинки друг друга.

«Будто сто лет не виделись, — подумал Константин Вадимович про насекомых. — А какие усищи! Дрожь берет! Кому в наше время нужны тараканы?! Какой дурак может купить такое?!»

Перед директором возник рыжий лис, тот самый, который был изображён на вывеске, и представился:

— Мирон Лисов, чем могу служить?

— Пока ничем. Я просто смотрю.

— О, у меня есть на что посмотреть! Вижу, что вы положили глаз на тараканов. У вас отличный вкус. Великолепная пара. Самец и самочка. Отдам за шесть хрустиков. Если где найдёте дешевле, разницу верну и ещё дам ящерицу в придачу, — затрещал лис, пританцовывая вокруг директора.

— Я не положил на них никакой глаз, — возмутился Хомячков. — Мне не нужны тараканы!

— Это вы зря так говорите! — лис чутьём опытного продавца почувствовал, что с этого в чёрной шляпе, надутого от собственной важности, можно снять куш, и куш неплохой. — Это не просто какие-то запечные насекомые, а настоящие, породистые тропические тараканы! Экзотика! Большая редкость в наших широтах! Вы будете показывать их как раритет. К вам друзья табунами ходить будут.

— У меня нет друзей, — холодно заметил Константин Вадимович, брезгливо отворачиваясь от стеклянной банки.

— Да, я понимаю. Я вижу, что вы хороший человек и солидный клиент. Тараканы не масштаб для такого покупателя. Вот, пожалуйста, вас наверняка заинтересует эта птица, — лисья лапа указала направо.

На стеллаже в высокой круглой клетке, увенчанной бронзовым кольцом, на жёрдочке сидел небольшой синий попугай с красной головкой, зелёной грудкой и чёрным кривым клювом. Он посмотрел на директора правым глазом, затем, повернув головку, левым, сипло откашлялся, словно докладчик перед выступлением, но ничего не сказал, а только зевнул.

— Говорящий попугай Григорий, редчайший вид, можно сказать, уникальный экземпляр, — тараторил продавец, хватая Хомячкова за рукав и притягивая к стеллажу.

— Какаду, что ли? — спросил директор.

— Никакой не какаду. У какаду хохолок, а у этого нет. Да и за каким лешим он вам сдался, тот какаду?

Все словно помешались на какаду. Какаду им подавай, да какаду. Как будто других попугаев нет! А ведь известно, что количество белохвостых какаду сокращается и рыжехвостых, кстати, тоже. Может, болезнь какая на них напала, может, ещё что. Ученые бьют тревогу, но объяснить причины явления не могут. Зачем вам покупать генетически обреченную птицу? Не дай бог сдохнет — целая трагедия, — продавец тарахтел, не давая Хомячкову опомниться. — И ещё одно. Какого-нибудь какаду три года надо учить, чтобы он выдал «попка дурак», а Григорий вам тут же, не сходя, как говорится, с места, может изречь такое, что уши, уши отклеятся!

— Мне совсем не надо, чтобы уши отклеились, — Константин Вадимович на всякий случай сделал шаг назад.

— Нет-нет, вы меня не поняли, про уши — это я образно, в переносном смысле, так сказать. Вы лучше ответьте, где вы работаете? — наседал продавец.

— Причём здесь моя работа?

— А как же? Это очень важно, — лис взял клетку за бронзовое кольцо и поднёс к лицу покупателя. — Есть учреждения, где говорящая птица просто необходима.

— Я директор мышиной школы, — с достоинством признался Хомячков.

— Тогда вам непременно нужен говорящий попугай. Он может повторять учебные истины, например: «жи-ши» пишутся через «и», «кенгуру живут в Австралии», «дважды два — четыре». И никакими домашними заданиями мышат мучить не надо, Григорий легко сможет внушить нужные знания. Благодаря такому педагогу школа станет лучшей. К вам на платные экскурсии китайских мышей будут привозить — хрустиков нагребёте на семь поколений!

Продавец, приплясывая с клеткой, словно околдовал Константина Вадимовича, который неожиданно для себя спросил:

— Сколько стоит?

— Две сотни.

Назвав цену, лис ещё сильнее оживился, часто задышал, со свистом втягивая воздух через дырку между передними зубами.

— За что же так много?! — возмутился Хомячков.

— Это же не курица, а попугай. У нас в магазине экземпляры редкие, можно сказать, уникальные. Других не держим. Вы же видели, что пара тараканов стоит шесть хрустиков, а это не просто птица, а говорящий попугай! Говорит как мы с вами, даже лучше. Двести для него совсем не цена. Только для вас… из уважения к должности… любому другому — четыреста и ни на хрустик меньше.

Директор задумался.

— Хорошо, а если я заплачу вам двести, вы выпишете чек на четыреста?

— Желание покупателя — закон! — продавец веником из петушиных перьев обмел пыль с клетки. — Можете называть попугая просто Гришей, он не обидится.

— Я надеюсь. У меня этих обидчивых — полная школа, вот где сидят! — постучал Хомячков себя по шее, затем, наклонившись к клетке, поманил Григория коготком и запел приторным голосом. — Тю-тю-тю-тю-тю, Гришенька хороший, хороший. Пойдёшь к Константину Вадимовичу? У Константина Вадимовича весело, у него много мышаток, пойдёшь?

Попугай приоткрыл один глаз, недоброжелательно посмотрел на директора, почистил пух под крылышком и вдруг, вытянув шею и подавшись грудкой вперед, злобно прохрипел: «Деньги принес, сволочь?!»

2. ОГРАБЛЕНИЕ

В тот момент, когда Хомячков, поражённый неожиданной хулиганской выходкой, застыл на месте с открытым ртом, на другом конце города случилось происшествие, имеющее, как ни странно, самое непосредственное отношение к нашей истории про попугая: был ограблен филиал банка «Мышиный кредит».

Преступники действовали по хорошо продуманному плану.

«Машина с инкассаторами будет через пятнадцать минут, — услышал заведующий филиалом хорошо знакомый ему голос председателя банка, — подготовьте всю имеющуюся наличность к сдаче. Имейте в виду, ребята торопятся, у них после вас ещё два объекта».

Остатки наличности по пятницам всегда отправлялись в центральный офис, но делалось это только по окончании рабочего дня. Распоряжение показалось Степану Богдановичу Поросюку лишённым логики.

— Извините… — попытался он возразить.

— Надеюсь, вы со мной не собираетесь дискутировать! — жёстко пресёк заведующего председатель банка.

Дискутировать с начальством не входило в правила Степана Богдановича. Положив трубку, он недовольно покрутил бритой головой и направился к кассиру:

— Сколько у нас на данный момент в наличии?

— Восемьдесят две тысячи, — ответил пожилой серый кот, блеснув толстыми стёклами очков.

— Велено сдать. Сейчас прибудут инкассаторы. Упакуйте.

— К чему такая спешка? Обычно они забирают у нас выручку после семи, а сейчас и пяти ещё нет!

— Начальство приказало… ему виднее.

— Ему виднее… ему виднее, — раздражённо забрюзжал кассир, скрываясь за перегородкой. — А как будем дорабатывать до конца дня, если всё выгребут? Пусть разрешат оставить хотя бы часть денег.

Поросюк, подумав, что кассир прав, направился, было, обратно в кабинет, но дойти до аппарата ему не удалось.

— Мошенники! Грабители! Бандиты! — раздался истеричный крик у входа. — С моего счёта увели двести хрустиков. Кто здесь начальник?!

Головы посетителей и сотрудников повернулись к входной двери. Вопила кошка необычной внешности. Одна половина морды у неё была рыжая, а другая будто измазана густой чёрной ваксой. Граница между рыжим и чёрным проходила посередине носа. На шее белое пятно. Правый кошачий глаз отсвечивал небесной голубизной, левый был тускло-серым.

— В чём дело, гражданка?! — строго хрюкнул Поросюк и сделал шаг навстречу скандалистке.

— Вот он главный прохвост, смотрите, какую шею наел! — злые огни загорелись в разных кошачьих глазах.

В этот момент к зданию подъехал бежевый броневик с двумя синими полосами по борту.

— Инкассаторы прибыли, — крикнул кто-то из сотрудников.

— Извините, минутку… с вашими претензиями мы разберемся… сейчас у меня срочное дело, — заторопился Степан Богданович.

— У него срочное дело, у него срочное дело, — передразнила кошка.

Через служебный ход в помещение вошли два крупных пса с короткими автоматами на плечах. Поросюк видел эту бригаду впервые. Что-то волчье почудилось ему в облике автоматчиков, и щетина на поросячьей холке стала дыбом.

Скандалистка, увидев вооруженных псов, выгнула спину, оскалила пасть, недовольно мяукнула, и её как ветром сдуло.

Инкассатор в чёрной кожаной кепке представился старшим наряда, сопровождал его крашеный блондин высокого роста, плечистый, длиннолапый, сутулый.

— Где хрусты? — спросил старший.

Заведующий молча показал на пуленепробиваемые стёкла кассового помещения.

На полу стоял небольшой брезентовый мешок. Блондин, словно проверяя давление в автомобильных шинах, постучал по брезенту носком ботинка.

— Вы, пожалуйста, осторожнее, — воскликнул кассир, — деньги всё-таки!

— Объём какой-то несолидный, — пёс подхватил с пола упаковку и взвалил себе на плечо.

Старший инкассатор заглянул в переданную ему накладную и разочарованно сощурился.

— Всего восемьдесят две тысячи?! Мы рассчитывали хотя бы на сто пятьдесят.

— Сколько есть — все сдаём, — пожал плечами Поросюк.

Оставив небрежную роспись, старший подмигнул заведующему.

— Копи хрусты, гражданин начальник, а сейчас пока. Мы линяем.

— Даст Бог, ещё заедем, — обернулся на выходе блондин и, кривляясь, послал воздушный поцелуй.

Как только инкассаторы отъехали, Степан Богданович позвонил председателю банка.

— Всё как вы велели, — доложил он, — загрузили восемьдесят две тысячи… больше, извините, не было… только бригада какая-то странная.

— Куда загрузили?! Какая бригада?! — изумился председатель.

— Ну, инкассаторская… вы предупреждали.

— Я вас ни о чём не предупреждал!

3. СЛОЖНАЯ БИОГРАФИЯ

Выдав абсолютно бестактное выражение, Гриша, как ни в чём не бывало, опять засунул клюв под крыло и с такой заинтересованностью стал выщипывать пушинки, словно хотел показать, что никакой хулиганской фразы не только не произносил, но и не мог произнести, поскольку полностью погружён в проблемы личной попугайской гигиены.

Директор растерянно посмотрел на продавца. Тот, скорчив страшную гримасу, грозил Григорию кулаком. Перехватив взгляд покупателя, Мирон разжал кулак и растянул губы в притворной улыбке.

— Не подумайте плохого. Гриша — птица воспитанная, но у него очень сложная биография. За последние два века в каких руках только ни перебывал, вот и поднабрался, так сказать, фольклора.

— Два века, говорите? — обрел, наконец, дар речи директор. — А сколько же ему?

— Специалисты считают, что лет эдак триста. У его породы это пора расцвета: и жизненный опыт накоплен, и энергии хоть отбавляй. Гриша, вы только подумайте, был знаком с Мамаем, который подарил его Александру Невскому за победу над немецкими рыцарями на Чудском озере.

Представители царской династии обожали попугая, он считался фамильной реликвией Дома Романовых. После Революции такое обожание вышло Григорию боком, за связь с царской семьей он был репрессирован и сидел в клетке у начальника пересыльной тюрьмы в Тюмени.

Берия хотел попугая ликвидировать как троцкиста, но из расстрельного списка его собственноручно вычеркнул Сталин, наложив резолюцию: «С попугаями не воюем!»

В Отечественную войну служил в разведке. Летал над немецкими позициями и докладывал обстановку командиру полка. Фронтовой лексикон у него до сих пор не сходит с языка.

— Ну-ка, Григорий, покажи, как ты умеешь общаться с полковниками.

Попугай перестал раскачиваться, вытянулся на качельке и, молодцевато выпятив грудь, коснулся крылышком головы.

— Так точно, товарищ полковник! Докладываю, товарищ полковник! Разрешите вылетать на задание, товарищ полковник!

— О! — поднял лапу Мирон. — Слышите? Его никто не учил, а военную иерархию знает, будто две академии окончил и курсы младших лейтенантов в придачу. Как увидит кого в погонах, сразу обращается по всей форме.

Лис сыпал и сыпал фактами, подлинность которых слабо знающий историю Хомячков принимал на веру.

— При Брежневе Гришу за диссидентские настроения посадили в психушку. Дело в том, что Григорий как-то приземлился на голову Дзержинского, ну, памятника, что напротив «Детского мира» стоял, и стал орать: «Я против! Я против!» Пожарная машина подъехала. По Грише из брандспойта врезали, сшибли на мостовую, связали и отвезли в психиатрическую больницу.

В одной палате куковал вместе с математиком Гурвичем. Тот потом в Израиль выехал, стал министром безопасности, Грише документы выправил, будто у попугая вся родня — семит на семите сидит и семитом погоняет. Посольству своему в Москве Соломон Аронович приказал выписать птахе израильский паспорт на фамилию Цукерман и билет оплатить до Тель-Авива. Но Гриша лететь отказался: «В России, — говорит, — я сложился как личность, здесь и умру». Патриот — не приведи Господь!

Лис ещё долго трещал что-то, но Константин Вадимович больше не слушал. Решение созрело. Хомячков отсчитал двести хрустиков и сунул в рыжую лапу. Лис с такой живостью спрятал деньги в карман, что Константину Вадимовичу стало неприятно.

«Переплатил, много переплатил», — подумал директор и нервно сказал:

— Вы это… счёт на четыреста, как договорились.

— Понимаю, — заговорщически ухмыльнулся лис.

Тут же огрызком карандаша он нацарапал на бланке нужную цифру, расписался, вытащил из кармана печать, дохнул на нее, но поставить на бумаге синий кружок не успел: послышался резкий стук в окно, выходящее во внутренний двор, и властный голос:

— Открывай!

Хозяин магазина встрепенулся, сунул печать обратно и со словами «Извините, товар подвезли, я скоро, провожу клиентов наверх и вернусь» ринулся к двери заднего хода.

4. СТРАННАЯ НАХОДКА

Пока Хомячков в ожидании счёта нервно ходил по помещению, прислушиваясь к топоту на лестнице, сумерки снаружи сгустились.

Темнота, как известно, пора совиной охоты, и проживавшая в замшелом бревенчатом доме на берегу пруда одноглазая сова Тарасиха вылетела на промысел в рощу. На поляне Пяти дубов ночная хищница опустилась на верхушку одного из вековых деревьев-великанов и сложила крылья. Её голова повернулась вправо, затем влево, а единственный глаз уставился на продолговатую дыру, темневшую на стволе самого могучего из дубов.

Тарасиха не раз забиралась в это дупло, но не находила там ничего, кроме старых желудей и сухих листьев. Разбойница вытянула шею и уже расправила крылья, чтобы полететь дальше, как почувствовала неприятный зуд в носу. Нырнув в тёмную дыру в стволе и, разворошив слой прогнившей дубовой листвы, она сунула клюв глубже, пошатала из стороны в сторону — зуд не проходил. Пришлось проделать процедуру повторно, и вот те на! Острый костяной кончик неожиданно наткнулся на стальное кольцо, продетое во что-то твёрдое, пахнущее старой кожей.

Поочередно работая то когтями, то клювом, сова разгребла старую труху, вцепилась в кольцо и, упёршись крыльями в стенки дупла, вытащила тубус — истёртый кожаный чехол цилиндрической формы. «Клад», — подумала старая разбойница.

Дрожа от нетерпения, ночная хищница выбралась наружу, отщёлкнула проржавевшие замочки, откинула крышку. Когтистая лапа дотронулась до донышка, и оно отвалилось, повиснув на нескольких полуистлевших нитях. Сова приставила находку к своему единственному глазу и посмотрела сквозь неё в ночной небосвод. Месяц и звёзды показались ярче, но это не радовало: чехол был пуст. Из такой находки пользу не извлечёшь, а выбросить жалко.

«А может, удастся применить трубу для ворожбы, — подумала Тарасиха, получавшая неплохой навар от гаданья, любовных приворотов, снятия порчи и прочих надувательских трюков, — и охмурить десяток-другой лохов?»

Она повертела головой, ещё раз втянула в себя запах заплесневелой кожи: «Нет, лучше впарить это старьё кому-нибудь на барахолке? Чего проще? Стереть плесень, пришить донце суровыми нитками и продать никчемную рвань, пусть за полхрустика. Всё равно деньги».

Радуясь своей сообразительности, сова захохотала, и от этого зловещего смеха кровь застыла в жилах у мелких лесных обитателей.

5. ТАК ДЕЛА СОЛИДНЫЕ МЫШИ НЕ ДЕЛАЮТ!

Тяжёлые шаги с лестницы, переместились в помещение над головой Хомячкова, но продавец не возвращался. Наверху о чём-то долго шептались. Потом Константин Вадимович явственно расслышал грубый голос:

— Прихлопнуть лоха, и концы в воду!

— Мокрых дел в магазине не надо, — возразил лис, — я ручаюсь, он ничего не видел.

Затем опять послышался шёпот, затем лис пролаял:

— Расставляйте как вам удобнее.

На втором этаже раздался грохот, скрип, будто передвигали тяжёлую мебель. Директор брезгливо стряхнул с плаща несколько пылинок, упавших с потолка, посмотрел на Григория, с безразличным видом раскачивающегося на жёрдочке, и сказал раздражённо:

— В приличных местах так с клиентами не обращаются!

Когда наконец возвратился продавец, Хомячков окатил его недовольным взглядом, а попугай хрипло выдал:

— В приличных местах так с клиентами не обращаются!

— Молчи, дурак! — разозлился лис.

— Сам дурак! — ответил на это попугай, прикрыл глаза и стал раскачиваться на жёрдочке, как бы показывая, что не видит никакого смысла в продолжении перепалки.

Рыжая лапа оставила на листке бумаги размашистую подпись и заверила её печатью, на которой было написано: «Хозяин зоомагазина Мирон Лисов». Директор взял у продавца счёт, недоверчиво повертел его перед глазами и неожиданно возвратил:

— Я передумал.

— Как это?! — удивился лис.

Константин Вадимович пожал плечами.

— Просто, передумал, и всё.

Мирон возмутился.

— Так дела солидные мыши не делают! Эти фокусы могут плохо кончиться!

Он злобно оскалился и выразительно посмотрел в потолок.

— Нет… это не то, что вы себе вообразили… попугая я возьму… но сумму хотел бы переиграть.

— Как это?

— Ну… я заплачу, как договорились… но не могли бы вы вписать вместо «четыреста» цифру «пятьсот»?

— Хм… нет проблем, — опять оживился продавец, — желание покупателя — закон. У вас нет случайно ластика?

— Как же, как же, — Хомячков пошарил в пакете с только что закупленной канцелярщиной. — Вот, пожалуйста.

Мирон быстро стёр прежнюю цифру, сдул серые бумажные катышки, вписал на освободившемся месте «500».

Этот диалог Гриша внимательно прослушал. Когда же хозяин магазина выпрямился со счётом в лапе, попугай, утратив интерес к сделке, напился воды из блюдечка и, прочищая горлышко, хрипло откашлялся.

— Кхе-кхе, — передразнил его Хомячков и сказал повелительным тоном: — Григорий, поприветствуй Константина Вадимовича!

Попугай презрительно покосился на нового хозяина, отрицательно помотал кривым клювом и проскрипел что-то по-своему.

— У Гриши своя гордость имеется, — сказал на это лис. — Он не любит, когда ему приказывают.

Хомячков сменил тон на просительный, но ответа снова не получил. Продавец объяснил молчание Григория сложным психологическим состоянием.

— Он только что говорил, сами слышали. Теперь догадался, что его продали, и разволновался. Ничего страшного, успокоится — и всё наладится.

Константин Вадимович потребовал вписать гарантию, что попугай заговорит в течение, допустим, двух недель или хотя бы месяца.

— Никакой цирк вам такую бумагу не выпишет, не говоря уже о магазине. Попугай — птица деликатная, он может сто лет говорить, а потом пять лет молчать, это его личное дело, — возразил продавец, ощупывая в кармане содранные с Хомячкова денежки. — Не волнуйтесь. Потеплеет, земля подсохнет, травка начнёт пробиваться и заговорит он как миленький.

Лис сунул Константину Вадимовичу исправленный счёт.

— Так здесь образовалось грязное пятно! — возмутился директор. — Не могли бы вы выписать другой документ, без исправлений… у меня бухгалтерша такая поганка, ко всему может прицепиться.

— Желание покупателя — закон, — засуетился хозяин магазина. — Другой так другой.

Он взял новый бланк, но тут же карандаш выпал из его лапы: со второго этажа донеслось громкое рычание, потом там что-то грохнуло, послышался топот, возня, глухие ругательства.

— Что? Что случилось? — испугался Хомячков.

Лис задрал голову вверх и заорал:

— Успокойтесь! Клиент ещё здесь!

Всё стихло.

— Кто там? — дрожащим голосом спросил Константин Вадимович.

— Не волнуйтесь. Мне доставили двух дрессированных тигров. Молодые самцы, естественно, дух соперничества. Видимо, повздорили, это для них обычная история… не хотите ли, кстати, приобрести одного? Он вам без всяких педагогических советов быстро в школе дисциплину наладит!

— Нет, тигра не надо! Я уж как-нибудь сам с дисциплиной разберусь! — Хомячков схватил клетку с попугаем и выскочил из магазина.

6. В ОТДЕЛЕНИИ

Инкассаторский броневик, в нем два бронежилета, муляжи автоматов оперативная группа Службы порядка довольно быстро обнаружила за горой щебня на заброшенной строительной площадке, но ни бандитов, ни денег в машине не было.

Поднятые по тревоге сотрудники Службы перекрыли выезды из города, вооруженные наряды приступили к патрулированию улиц и проверке документов на автобусной станции и железнодорожном вокзале, но грабители словно испарились.

Начальник отделения Службы порядка города Мышанска майор Филипп Павлович Гапкин — пегий пёс с худой сморщенной мордой и длинными отвислыми ушами — который раз просматривал на компьютерном экране видеокадры бандитского налёта и говорил сидевшему за приставным столиком капитану Бульдогину:

— Картина ограбления, Кузьма, в основном ясна: хрустики изымали Лёмпа и Амбал. Третий член банды — Носорог, судя по показаниям свидетелей, оставался за рулём броневика. А вот личность скандальной кошки, которая помешала Поросюку связаться повторно с председателем банка, остаётся пока загадкой.

Заместитель начальника отделения — коренастый крепыш с плоской мордой и тяжелой боксёрской челюстью встал, навис над экраном и вгляделся в физиономию скандалистки.

— Судя по всему, гастролёрша залётная.

Забулькала кофеварка. Гапкин поднялся и надавил на кнопку. Из краника с шипением вырвалась струя пара, и тёмный напиток наполнил чашечку. Палыч протянул кофе капитану и подвинул поближе к нему сахарницу.

— Спасибо, — Бульдогин положил в чашку две ложечки сахара и быстро размешал, — кофе без сахара не люблю, чай другое дело… Ребята установили, что звонок Поросюку голосом председателя «Мышиного кредита», по которому заведующий филиалом начал готовить наличность к передаче так называемым инкассаторам, был выдан с телефона-автомата, установленного на автобусной станции, но кто звонил — неизвестно.

7. ТАКАЯ МАЛЕНЬКАЯ ПТИЧКА НЕ МОЖЕТ СТОИТЬ ПЯТЬСОТ ХРУСТИКОВ

— Бумага какая-то несолидная. Подозрительная бумага, — сказала бухгалтер Копилкина, рассматривая товарный чек и недоверчиво водя носом по нацарапанным на нём буквам и цифрам: «Изделие — попугай, тип — говорящий, наименование — Григорий, стоимость — 500 хрустиков».

— У вас, Надежда Гавриловна, всё подозрительное, — раздраженно пропищал директор, чувствуя, как горячая волна поднимается по телу, а лапки начинают мелко дрожать. — Счёт выписан хозяином зоологического магазина. У вас нет основания не доверять ему.

— Финансовые документы не пишутся карандашом, — поджала тонкие губы Копилкина. — Итоговая сумма вообще подтёрта. Это не счёт, а самая натуральная липа!

— Сами вы липа, Надежда Гавриловна… пусть буквы карандашом, а печать-то чернильная! — взвизгнул директор.

Возражать на этот глупый аргумент бухгалтер посчитала ниже своего достоинства и спросила, глядя поверх очков на Хомячкова:

— А где же сама покупка?

— Вот, пожалуйста, — Константин Вадимович открыл дверь в соседствующую с кабинетом комнату отдыха: на столе в высокой круглой клетке перед пустым блюдечком, нахохлившись, сидел небольшой синий попугай с красной головкой и зеленой грудкой. Приоткрыв один глаз, он окинул скромно одетую Надежду Гавриловну безразличным взглядом, зевнул, захлопал крылышками, взлетел на качельку и стал не торопясь раскачиваться.

Бухгалтерша разочарованно цокнула языком.

— Какое худосочное создание! В нём живого веса дай бог пятьдесят граммов! — она покрутила головой и сделала крайне неприятный для директора вывод. — Такая маленькая птичка не может стоить пятьсот хрустиков.

— Это что вам утка, что ли?! — съязвил Хомячков. — Ценность Григория нельзя измерять в граммах. Ведь это говорящий попугай! Он живёт триста лет и может вам наговорить такого, что уши, уши отклеятся, — процитировал Константин Вадимович хозяина зоомагазина.

Замечания про уши Копилкина будто не заметила.

— Приличная птица, если она говорящая, должна хотя бы поздороваться.

— Гришенька, — попросил Хомячков, — скажи Надежде Гавриловне «привет».

Попугай презрительно посмотрел на директора, закрыл глаза и, продолжая медленно раскачиваться, сделал вид, что задремал.

— Я, конечно, занесу его в опись школьного имущества как говорящего, — недоверчиво покачала головой Копилкина, — но если ваш попугай будет и дальше молчать как рыба, любая проверяющая комиссия может усомниться в полезности такого приобретения.

— А какой по продолжительности период он должен числиться на ваших так называемых учётах.

— Это не мои учёты, Константин Вадимович, они предписаны Инструкцией. Вы понимаете, Инструкцией! — при слове «инструкция» глаза Надежды Гавриловны округлились и наполнились каким-то внутренним светом. Она всегда произносила название этого документа с таким же душевным трепетом, как богомольный христианин слово «Библия».

— Если он живёт, как вы утверждаете, триста лет, то и снять его с учёта, то есть списать, можно будет лет через сто, не раньше.

Идея постановки Григория на учёт на сто лет совершенно не понравилась директору, мечтавшему подержать попугая для вида пару месяцев в школе, а затем поселить в своей квартире как личную собственность.

— А если птичка сдохнет не через сто лет, а раньше, тогда как поступать согласно вашей многоуважаемой инструкции? — с сарказмом в голосе спросил Хомячков.

— Ну, тогда медицинская экспертиза, акт о смерти, с обязательным утверждением в вышестоящей инстанции.

— Неужели?!

— Именно, если следовать Инструкции. Это только с расходными материалами всё решается просто: два месяца, три подписи и готово.

— Ну давайте проведём птицу как расходный материал и спишем через два месяца.

— Вы… вы… вы что говорите?! — Копилкина даже стала заикаться от возмущения. — Расходный материал — это то, что стоит меньше трёх хрустиков. А за попугая вы отвалили целых пятьсот!

Надежда Гавриловна широко развела лапы, пытаясь наглядно показать значительность суммы.

— Может быть, Константин Вадимович, вам занести Инструкцию, чтобы вы могли освежить в памяти отдельные положения?

— Что вы, Надежда Гавриловна, носитесь с этой инструкцией как дурень с писаной торбой?! — рассерженно махнул лапой Хомячков.

— Ну, знаете… — обиженно поджала губы Копилкина.

Попугай был поселен в персональной комнате отдыха, совмещённой с кабинетом директора. Он клевал зернышки, пил водичку, раскачивался на качельке, кувыркался на жёрдочке, короче, жил в своё попугайское удовольствие, но не говорил.

Прошло две недели, и по школе поползли нехорошие шепотки о том, что на никчемной покупке директор хорошо нагрел лапки. Константин Вадимович боялся, что неприятные слухи дойдут до Службы порядка и эта ужасная Служба займётся молчуном стоимостью пятьсот хрустиков.

Григория нужно было как можно скорее сделать разговорчивым. Хомячков пошёл на унижение и, заглядывая периодически в комнату отдыха, наклонялся над клеткой и елейным голоском просил:

— Гришенька, ну скажи хотя бы «Попка дурак».

В ответ попугай только подозрительно косил на директора круглым черным глазом, и в этом взгляде Константину Вадимовичу виделся хамский ответ: «Отстань от меня! Сам дурак!»

Не смог Хомячков получить помощи и от учительницы зоологии Запечкиной.

— Я извиняюсь, Константин Вадимович, вопрос не ко мне. Я научить его ничему не могу.

— Но вы же зоолог, Зинаида Альбертовна, и должны хоть что-то соображать по своей специальности.

— По специальности, не волнуйтесь, соображаю, но попугаев, извините, мы по программе не проходим.

Преподаватель истории Виктор Леонидович Федотов, выслушав рассказ директора о героических подвигах Григория в далеком прошлом, окатил Хомячкова странным взглядом и сказал, что Мамай никак не мог подарить попугая Александру Невскому.

— Ну почему же? Я полагаю, у татар был обычай дарить говорящих птиц заслуженным людям, просто этот факт не отражен в учебниках истории, — вступился за Мамая Константин Вадимович.

— Насчёт этого обычая мне ничего не известно, — сухо заметил Федотов. — Но точно знаю одно: Мамай не мог ничего дарить Александру Невскому, поскольку родился через семьдесят два года после смерти князя, что касается обожания попугая царской семьёй — полный бред.

Директор нервничал. Однажды после обеда он прилёг на диванчик в комнате отдыха. Долго смотрел на Гришу, который сонно покачивался на качельке, и сам задремал.

Константину Вадимовичу привиделся летающий над школой мопс в синей милицейской плащ-палатке, форменной фуражке и почему-то с лиловым бантом на шее. Этот пёс, в отличие от известного всем Карлсона, перемещавшегося по воздуху с помощью старомодного пропеллера, был оснащён реактивным двигателем. Носясь кругами, мопс свистел в милицейский свисток и размахивал полосатым жезлом. Затем он сделал резкую петлю, влетел в открытое окно и приземлился на диван.

— Гражданин Хомячков, — обратился мопс к директору, и складки на его лбу строго наморщились, — вы обвиняетесь в том, что по фиктивному счёту приобрели попугая.

— Как вы посмели появиться в школе без сменной обуви?! Я не буду с вами разговаривать, пока не снимите ботинки, — возмутился Константин Вадимович.

— По закону представитель власти, находясь при исполнении, может не разуваться, — возразил мопс, — и не пытайтесь пудрить мне мозги, вы обязаны возвратить в школьную кассу украденные хрустики!

Хомячков извлёк из кармана счёт, выписанный Лисовым, и замахал им перед носом неприятного визитёра.

— Вот, пожалуйста, официальный документ. Печать и личная подпись продавца имеются. Что вам ещё нужно, господин пёс?!

Хищным движением мопс сцапал бумагу и со словами «Сейчас проверим на детекторе лжи» выхватил прямо из воздуха лупу, навёл на счёт, и маленький измятый бумажный клочок принял размер тетрадного листа. На увеличенном экземпляре отчётливо выделилось подтёртое место, а под пятёркой проявилась цифра четыре.

— Что и требовалось доказать! — победно заявил мопс и исчез.

Вместо него в комнате возникла Копилкина. Серый завязанный на лбу платок делал её похожей на Бабу-ягу. Метла дворника Селима, которую бухгалтерша прихватила с собой, усугубляла это сходство.

— Это не счёт, а самая натуральная липа! — воскликнула Яга-бухгалтерша противным скрипучим голосом и, надув щёки, дохнула на документ. Бумага в момент съёжилась, потемнела, вспыхнула синим пламенем и превратилась в кучку пепла.

— Что вы себе позволяете?! — возмутился Хомячков. — Немедленно приведите счёт в исходное состояние!

Вместо ответа Надежда Гавриловна вскочила на метлу, вознеслась к потолку и стала кричать:

— Такая маленькая птичка не может стоить пятьсот хрустиков! Такая маленькая птичка не может стоить пятьсот хрустиков! — и вдруг рассмеялась неприятным смехом оперного злодея. — Ха-ха-ха-ха!

От этого ужасного звука Хомячков вздрогнул, потёр веки и оглянулся по сторонам: ни мопса, ни Копилкиной в комнате не было, лишь в клетке покачивался на качельке Григорий.

«Может быть, это он заговорил и меня напугал?» — подумал Константин Вадимович, но глаза у попугая были полуприкрыты, а вид настолько отстранённый, что директор сразу отбросил нелепое подозрение.

«Надо запретить в школе всякие пересуды о том, что говорящий попугай не говорит. Объявить молчание Григория Корпоративной Тайной. И пусть только кто нарушит. За разглашение тайны штраф — десять хрустиков… М-да. А может быть, я видел вещий сон: у них в Службе действительно есть такой детектор, и эта ведьма Копилкина носилась туда с квитанцией, — зашевелилась в мозгу у Константина Вадимовича беспокойная мысль. — Там начали расследование, присвоили делу самый главный гриф секретности и очень скоро меня арестуют?!»

От этого ужасного предположения Хомячков застонал, потряс головой и спустил ноги с дивана.

Однако напрасно Константин Вадимович нервничал. Бухгалтер Копилкина в Службу порядка с поддельным счётом не обращалась, там о попугае и слыхом не слыхивали, а майора Гапкина заботили другие более серьёзные дела: следов банды, ограбившей «Мышиный кредит», несмотря на все предпринимаемые усилия, обнаружить пока не удалось.

8. В ШКОЛУ НАДО ХОДИТЬ С СЕМИ ЛЕТ

Весна наступала. Теплело. На деревьях набухли почки, молодая травка стала пробиваться на южных склонах холмов. Природа менялась на глазах, жизнь шла вперёд, только говорящий попугай продолжал играть роль молчуна и за несколько недель не выдал ни одного слова. Нехорошие слухи по этому поводу настолько широко распространились по школе, что их стали повторять даже ученики самых младших классов.

— Так, после того как написали «Классная работа», отступите одну строчку, — недовольным скрипучим голосом говорила Серафима Викторовна Рыбина, начиная в первом классе урок русского языка. — Сегодня будем учить очень важное для мышей слово «нора», — она нервно застучала по доске мелом, выводя тонкие колючие буквы. — Спишите с доски и запомните: первый слог пишется через букву «о», подчеркните эту букву зеленым карандашом и запомните навсегда!

Серафима Викторовна отряхнула коготки и, блеснув стёклами очков, обернулась к классу.

Сорок семь сереньких головок наклонились над столиками. Ученики с сопением и кряхтеньем выписывали новое слово в тетрадях. Упершись ладонями в бока, Рыба прошла вдоль доски к окну и с тоской посмотрела на школьный двор.

Свое прозвище она получила не только за фамилию. Всегда затянутая в длинную, расклешенную книзу серую юбку, в больших круглых очках на узкой нервной морде, она действительно напоминала поставленную на хвост тощую селёдку.

— Серафима Викторовна, Серафима Викторовна, — запищал кудрявый кареглазый мышонок со второй парты. — Можно спросить?

Рыбина с досадой обернулась и, вытянув вперед шею, окатила ученика недовольным взглядом.

— Спрашивай, Длиннохвостиков, но только по делу.

— Вы знаете, что Константин Вадимович купил дорогущего попугая?

— Знаю.

— А правда, что попугай называется говорящим, а говорить не умеет?

— Не мешай вести урок! Выполняй задание! — раздражённо пропищала учительница.

— А я уже выполнил, — не унимался Длиннохвостиков, — и я хочу знать, почему он называется говорящим, если не говорит.

— Много, Костя, будешь знать, скоро состаришься, — хихикнула с третьей парты отличница Ира Зернова — полная мышка с длинной косой.

— А ты помолчи, не с тобой разговаривают, а с учительницей, — Костя повернулся к однокласснице и показал ей розовый язычок.

— Длиннохвостиков, как ты себя ведешь? Дай сюда дневник! — Рыба с такой силой бросила мел, что он, ударившись об пол, разлетелся на мелкие кусочки. — У меня сорок семь гавриков, и если каждый будет показывать язык…

Не окончив фразу и не разъяснив, что же может произойти в случае, если весь класс одновременно выкинет подобное безобразие, Серафима Викторовна, резко развернувшись, решительно двинулась к Длиннохвостикову, но неожиданно остановилась: Славик Слёзкин, уткнувшись носом в тетрадь, неловко выводил левой лапкой странные каракули.

— Слёзкин! Кто тебя учил так сидеть? Что ты скрючился как китайский иероглиф? Сядь ровно! Распрями спину! Подними голову! Когда же ты, наконец, научишься писать правой, как все нормальные мыши?! — Рыбина заглянула в тетрадь и, увидев коряво нацарапанное через всю страницу по диагонали сверху вниз слово «наро», где буква «о» к тому же была подчёркнута красным, запричитала: — Боже мой! Это не ученик писал, а курица лапой! Глаза б мои не смотрели! Как с такими можно работать?! Это даже не детский сад, это ясли. Почему ты подчеркнул красным?! — закричала Рыба, хищно наклоняясь над малышом.

— Костя сказал.

— У тебя кто здесь учитель, я или Длиннохвостиков? Сто раз было повторено: зелёным, — Рыба схватила Слёзкина за тоненькую шейку и стала тыкать в тетрадь. — Зелёным! Зелёным! Ясно, кажется, было сказано: зелёным!

Глаза первоклассника наполнились слезами.

— Вот мы только и умеем, что плакать, больше мы ничего не умеем! Нет, никогда в жизни не соглашусь на пятилетку. Да ещё левшу. Это же каторга какая-то, а не работа, в школу нужно ходить с семи лет! Завтра же напишу заявление директору и попрошу выкинуть тебя из класса. Сиди дома до семи лет! Ишь гений какой нашёлся! Он хочет учиться с пяти лет! Мало ли что мама просила! Мама у него, видите ли, «экспансивная мышь», а я тоже мышь и хочу жить как все остальные мыши. Ты, Слёзкин, мне уже по ночам снишься, я скоро от тебя трястись начну!

Учительница возвратилась к своему столу, шлёпнулась на стул, сняла очки и стала ожесточённо тереть их носовым платком.

Мышата, опасаясь попасться под горячую лапу, склонились к тетрадям, делая вид, что пишут. Только мордочка Длиннохвостикова торчала над этим серым фоном, Костя поднял лапку. Рыбина, не замечая, продолжала разбирать Славика:

— Перестань жевать рукав. Он у тебя и так весь в дырках, будто моль объела. Посмотри на доску и перепиши правильно, хлюпик ты несчастный!

Длиннохвостиков вскочил с места, согнувшись, просеменил к учительскому столу, и отчаянно заплясал перед ним, держась левой лапкой за штанишки, а правой размахивая перед Рыбиной.

— Длиннохвостиков, — испуганно отпрянула от него учительница. — Уймись! Разве так я учила поднимать лапу? Садись немедленно и сделай как надо!

Костя, сделал два нервных шажка назад, подставил под локоть левую ладошку и замахал правой лапой ещё яростнее, не переставая выделывать чечётку на полу:

— Не могу садиться, Серафима Викторовна… в туалет хочу!

— Сиди, пока не научишься правильно себя вести, — прошипела Рыбина.

Костя, закусив губу, с горестным видом плюхнулся за свой столик.

— Слёзкин, ты что в потолок смотришь? Пиши, я тебе сказала! Зачем опять левой?! Пиши правой, как тебя учат!

— Серафима Викторовна, Серафима Викторовна, — запрыгал на сиденье Длиннохвостиков.

— Что тебе ещё?

— Я очень хочу в туалет, ну очень! — застонал мышонок.

— На перемене нужно было ходить!

— А я на перемене не успел, очередь была!

На переменах действительно не так просто было пробиться в туалеты. Дело в том, что в переполненной школе, где не хватало площадей для занятий, Хомячков присоединил к своему кабинету два туалетных помещения, устроив в них «зону релаксации руководителя», оборудовал в ней персональную душевую с зеркалами и комнату отдыха.

Родители стали жаловаться на нехватку туалетных помещений. Полковник в отставке Капралов, у которого внук учился в четвёртом классе, даже показывал Константину Вадимовичу воинский устав, где черным по белому было написано, что на тридцать два военнослужащих в расположении части положено как минимум одно очко в туалете.

«Не знаю, чем там занимаются ваши военнослужащие при таком количестве очков, а учащиеся приходят в школу учиться. Согласно моему распоряжению, каждая мышь в течение учебного дня имеет право посещать туалет не более двух раз. Я прикинул на компьютере, при таком подходе мест в туалетах хватает всем. И ещё остается девятнадцать резервных минут для заболевших животом», — отбрил Хомячков военного пенсионера.

Константин Вадимович запретил в школе всяческие высказывания по вопросам нехватки туалетов. «Зона релаксации руководителя — святое!» — назидательно повторял он, когда подозревал в лихорадочном блеске чьих-то глаз нескромное желание нарушить утвержденный норматив. При этом Хомячков благоговейно закатывал глаза к потолку и, сложив лапы под животом, начинал перекатываться с пяток на носки, давая понять, что вопрос этот решён окончательно и обсуждению не подлежит.

— Иди, Длиннохвостиков, — разрешила наконец Рыбина. — Но смотри у меня, чтоб это было в последний раз!

Костя радостно пискнул и под дружный смех одноклассников вприпрыжку, размахивая из стороны в сторону хвостиком, понесся к двери. Славик, воспользовавшись ситуацией, сполз под столик, сунул залитую слезами мордочку в рюкзачок, где разрыдался взахлёб.

— Вылазь из рюкзака, тварь противная! — взвизгнула Рыбина. — Задохнешься, а Серафиме Викторовне отвечать! — она вцепилась в курточку и потянула на себя. Рыдания перешли в сплошной рёв. Славик ухватился за ножку стула и ещё глубже втиснул мордочку в рюкзак. Учительница повернулась к Зерновой:

— Возьми этого хлюпика, умой холодной водой.

Ира подошла к Славику, погладила его по спинке, отчего рыдания стали тише, осторожно извлекла из-под столика и поставила на пол.

— А рюкзачок мы с маленького снимем, — ласково запела она. — Зачем он на головке? Он совсем не нужен маленькому на головке. Пойдем со мной, малышка. Сейчас мы маленького умоем, и ему станет лучше.

Славик всхлипывал, трясся мелкой дрожью, но не сопротивлялся. Зернова освободила заплаканную рожицу от рюкзачка, который аккуратно положила на стульчик. Затем, взяв мышонка в обхват, подняла и, широко расставляя ступни, косолапя, понесла к выходу.

— Холодной его, самой холодной, чтоб неповадно было, и в медпункт к Изольде Ниловне, пусть она ему успокоительный укол сделает! — Рыбина откашлялась, окинула взглядом класс. — Так, успокоились! Продолжим урок! Все написали и подчеркнули? Кто ещё не успел?

9. АСТРОНОМ В ОТСТАВКЕ

Майор Гапкин, прибыв утром в отделение, получил доклад от дежурного Петрухина, что серьёзных происшествий не случилось.

— А несерьёзных?

— Опять Васькин, — ефрейтор кивнул в сторону камеры.

Палыч оглянулся и увидел за решёткой лохматого осла. Тот, прислонившись спиной к холодной стене и вытянув ноги, сидел на обитом клеёнкой топчане, мотал ушастой головой из стороны в сторону и мычал.

— Подобрали в сквере напротив мышиной школы. Валялся на тротуаре в непотребном виде и ругался. При задержании сопротивления не оказал, но обозвал сержанта Ломова псом шелудивым.

— Грыж… данин начальник, сигаретка не найдётся? — задержанный поднял голову и дважды с причмокиванием приложил копыто к губам.

— Вам, господин Васькин, хорошо известно, что в камерах курить запрещено, — строго отозвался майор. — Вы у нас постоянный клиент. На прошлой неделе сколько раз вас помещали в вытрезвитель?

— Два.

— Только за одну неделю — дважды. Пора уже выучить правила. Эх, Васькин, оглянись, какая жизнь вокруг! Брось пить, найди себе ослицу, женись и живи, как порядочные ослы живут.

Филипп Павлович укоризненно покачал головой и перед тем, как подняться к себе, напомнил дежурному:

— Сегодня у меня приёмный день. Посетителей пропускайте беспрепятственно.

Через некоторое время на пороге кабинета начальника отделения показался старый кот с облезлым хвостом и лысиной во весь череп. На плече у него болтался потёртый кожаный тубус. Посетитель, прихрамывая, пересёк помещение, с кряхтением опустился на стул и представился:

— Кошкин Василий Феофанович, в прошлом учитель астрономии, ныне пенсионер, можно сказать, астроном в отставке.

— Ну, Василий Феофанович, что привело вас сюда? — с любопытством рассматривая старика, спросил Гапкин.

— Я вас поздравляю, товарищ майор, с годом Жёлтой Собаки! — торжественным тоном произнёс астроном и наклонил лысину.

Палыч опешил от такого вступления.

— Если вопрос ко мне, готов выслушать. А жёлтую собаку давайте пока оставим в покое.

— Как же её оставить?! Её невозможно оставить! — возмутился астроном. — Вы знаете, что по лунному календарю наступил год Жёлтой Собаки?!

— Наша Служба работает по обычному календарю, поэтому, честно говоря, не слышал, — усмехнулся Филипп Павлович.

— Вы зря улыбаетесь, товарищ майор, Жёлтая Собака как раз вам в масть, поэтому самое важное преступление вы раскроете именно в этом году. Я вас поздравляю…

— Так вы зашли для того, чтобы меня поздравить?

— И не только. Имеется ряд других вопросов, которые я хотел бы с вами обсудить.

— Ну давайте с них и начнём.

— Хорошо, только тихо, чтобы мыши не услышали! — истёртым старческим когтем странный посетитель поманил майора к себе и, когда тот наклонился, доверительно прошептал:

— В моём доме живут сто восемьдесят три мыши. Можете не проверять. Всё точно, я посчитал.

Майор отклонился обратно.

— И в других домах живут мыши, что с того?

— Там пусть живут, а этих, из моего дома, накажите.

Рот Гапкина открылся сам собой.

— Как это?

— Ну что я буду вам объяснять, вы лучше меня знаете… арестуйте, посадите в тюрьму, отправьте в ссылку, наконец.

— Кого арестовать: Иванова, Петрова, Сидорова, Стёпкина, Попкина, Горобкина? Говорите конкретно.

Кот хмыкнул.

— Разве я недостаточно чётко выразился? И Иванова, и Петрова, и Сидорова, и Стёпкина, и Попкина, и Горобкина — всех!

— За что, простите?

— Они не придерживаются геометрических фигур при ходьбе в полнолуние.

Недоумение нарисовалось на сморщенной физиономии начальника отделения.

— Да, господин майор. Вы удивляетесь, а на самом деле удивляться здесь нечему. Они не соблюдают правила, а от этого во Вселенной рушится равновесие, на земле вспыхивают вооружённые конфликты, у меня теряется память и наступает деменция.

— Что-что наступает? — не понял Филипп Павлович.

— Старческое помрачнение рассудка — деменция на медицинском языке. Она у тридцати процентов кошек и собак моего возраста. К вам, господин майор, тоже может прийти, чего я, конечно, не желаю, но даже с майорами такое тоже иногда случается.

Пегие уши начальника отделения приподнялись и тут же опустились.

— Спасибо за то, что вовремя предупредили, — натянуто улыбнулся он.

— Не за что… если возникнут вопросы, спрашивайте. У меня большой опыт по этой части…

Майор тяжело вздохнул.

— Василий Феофанович, если у вас проблемы с рассудком, обращайтесь в поликлинику. А это Служба порядка!

— Я знаю, куда обращаюсь. Вы должны арестовать нарушителей, тогда движение небесных тел приобретёт гармонию, конфликты прекратятся, наступит мир во всем мире, а ко мне возвратится умственное благополучие.

«Да, — Гапкин почесал затылок, — с такими учёными котами не соскучишься!»

Филипп Павлович попытался растолковать астроному, что даже при полной луне мыши могут двигаться по каким угодно траекториям, если, конечно, они не устраивают при этом демонстраций в неположенных местах и не мешают уличному движению. Все аргументы начальника отделения отскакивали от пенсионера Кошкина как от стенки горох.

— Их надо обязательно арестовать! — настаивал он на своём.

В это время зазвонил телефон.

— Да, Мартын Глебович, слушаю, — сказал Гапкин в трубку, — Прибыть? Немедленно?! Что-то случилось? Не телефонный разговор? Понял, сейчас буду.

— Извините, — повернулся майор к астроному, — мэр вызывает, надо ехать.

— Так я ещё не рассказал про подземный ход! Я у совы Тарасихи купил вот этот футляр для телескопа… так вот за подкладкой я обнаружил…

— Потом-потом-потом, и про подземный ход, и про сову, и про футляр, и про телескоп, — заторопил пенсионера Палыч. — Поймите, мне некогда, мэр ждёт.

Когда Кошкин на негнущихся лапах и с опущенным хвостом покинул кабинет, Гапкин позвонил дежурному:

— Тут от меня посетитель вышел, у старика не всё в порядке с головой, кто свободен, пусть подвезёт его домой.

— Сержант Ломов может.

— Ломов так Ломов. Если кто будет спрашивать, я поехал к мэру.

— А что делать с Васькиным?

— Он уже протрезвел?

— Вроде бы.

— Опустите, только предупредите, чтобы было в последний раз.

10. КАПТЁРКА ЗАВХОЗА ХЛАМКИНА

В медпункте пахло йодом, валерьянкой и ещё чем-то, чем обычно пахнет в медицинских помещениях. Изольда Ниловна — полная усатая мышь — пила чай с малиновым вареньем. Она только успела отломить кусочек своего любимого шоколада «Мышиная радость», когда услышала на лестнице тяжёлые редкие шаги, пыхтение и тоненькое подвывание.

— Это ко мне! — сказала медсестра сама себе, облизала ложечку, со вздохом сожаления отложила шоколадку на блюдечко, подняла своё большое тело с табурета и, прихрамывая на правую лапу, направилась открывать дверь.

— Ирочка, бедная девочка, зачем же ты его перед собой несёшь! — застонала медсестра, увидев, как Зернова спускается по ступеням, прижав к животу Слёзкина. — Ты же можешь пупочек надорвать! Поставь его немедленно! Славик, мой хороший, ты же большой уже, иди к тёте Изольде своими ножками.

— Опусти его, Ирочка, он сам дойдёт. Тётя Изольда Славика любит. Славочка, ты же любишь тётю Изольду? Ну, скажи, любишь?

— Люб… лю-ю, — сквозь всхлипы прошептал Слёзкин.

— Что там у вас опять случилось? — спросила медсестра Зернову.

— Слёзкин левой лапкой начал писать, учительница его ругала… он под столик залез… Серафима Викторовна разнервничалась.

— Ну, я тебя отпускаю, — медсестра погладила девочку по головке. — Мы со Славиком поладим. Мы же с тобой друзья? — обратилась она к мышонку.

— Д-дру-у… зья, — подтвердил дрожащий Славин голосок.

Изольда Ниловна завела первоклассника в кабинет, налила ему чаю.

— Пей, мой маленький.

Остренькие зубки застучали о край чашки.

— Я… я… не м-м-могу.

— Успокойся, мой хороший, — Изольда Ниловна прижала дрожащую головку к своему мощному бюсту. — Сейчас мы маме позвоним. Ты хочешь поговорить с мамой?

— Угу-у.

Изольда набрала на мобильнике номер владелицы частной стоматологической клиники Инессы Сергеевны Слёзкиной, пересадила Славика на жёсткую медицинскую кушетку, вручила ему телефон, а сама стала чем-то шуршать и звякать в холодильнике.

— Что с тобой? — донёсся из трубки истерический вопль Инессы.

— С-сера… ф-фима В-викторовна, — только успел произнести мышонок, как аппарат запел короткими гудками.

— Пообщался с мамочкой, вот и хорошо, — проговорила Изольда Ниловна, запихивая Славику в рот кусочек шоколадки, и когда малыш её проглотил, быстро перевернула его на живот, приспустила штанишки и коротким, точным движением всадила кончик тонкой иглы в правую ягодичку.

— Не больно?

— Нет, — пропищал в подушку Славик, который даже не понял, что ему сделали укол.

— Вот и хорошо, мой миленький. Сейчас всё пройдет. Головка не кружится?

— У-у, — отрицательно замотал головой первоклассник.

— Прекрасно. Побудь здесь. А Изольде Ниловне надо отлучиться в буфет, проверить качество сырничков… Ты любишь сырнички?

— Не очень.

— А тётя Изольда их обожает, — хлопнула дверь, и шаги медсестры затихли где-то на другой стороне вестибюля.

Изольда Ниловна долго не возвращалась. Славику стало грустно. Он встал с кушетки, вышел из медпункта и побрел к лестнице. Чтобы попасть в класс, нужно было подняться на второй этаж, но мышонку вдруг представились злые глаза Серафимы Викторовны, вспомнился её раздражённый визгливый голос, и вместо того чтобы пойти вверх, он побрёл по выщербленным ступенькам в подвал.

Там, как знали ученики, находилась каптёрка завхоза Хламкина, в которой тот якобы хранил какие-то ценности. Конечно, каждому нормальному мышонку хотелось взглянуть на эти сокровища, прикоснуться к ним и, может быть, даже попробовать на зуб, но завхоз мог не беспокоиться за сохранность имущества: никто из школьников никогда не спускался по этой лестнице.

По школе ходили страшные слухи, будто в подвале живёт белая крыса Магдалина, которая похищает и съедает маленьких мышат. Таинственного подвального полумрака боялись все ученики. Даже из четвероклассников редко кто решался сделать более двух шагов вниз. Как только подошва касалась третьей ступени, самый смелый выскакивал обратно как ужаленный.

Успокоительный укол начал действовать, лёгкий туман, поплывший перед глазами Славика, отодвинул страх куда-то далеко, мышонок спускался всё глубже и глубже и совсем не думал об опасности. С коридорного потолка тускло светила лампочка. Перекошенная дверь вела в помещение под лестницей.

«Это и есть каптёрка Хламкина!» — подумал Слёзкин и потянул за ручку.

Крохотная комнатушка была завалена отслужившими свой срок стульями, тазами, швабрами и прочей рухлядью. Малыш нащупал на стене выключатель, загорелся настенный фонарь, осветив бордовое облезлое кресло и обтрёпанную кушетку напротив. На полу валялся сломанный бильярдный кий. Славик схватил тяжёлую палку и стал ею размахивать, представляя, как будет сражаться со злой крысой. С таким оружием было совсем не страшно. Потом мышонок улегся на кушетку и положил кий рядом с собой.

Угол под самым потолком был затянут паутиной. Неизвестно откуда взявшаяся муха влетела в коварные сети и с яростным зудом забилась в липких нитях. Появился паук на длинных тонких лапах и засуетился вокруг жертвы, опутывая её паутиной. Звук, издаваемый несчастной, становился всё слабее. Очертания паука слились в серое бесформенное пятно. Глаза мышонка закрылись, и он уснул.

11. «ПОДСЛУШИВАЮЩЕЕ УСТРОЙСТВО»

Гапкин застал Мартына Бунтеля за необычным занятием. Осёл, вооружившись лупой, с глубокомысленным видом рассматривал блестящую побрякушку величиной с булавочную головку. При этом он был настолько увлечён этим занятием, что даже не взглянул на вошедшего в кабинет начальника отделения.

Филипп Павлович, потоптавшись на месте, вежливо кашлянул. Мэр поднял глаза и показал предмет своего внимания.

— Что это?!

Майор пожал плечами.

— Не то запонка, не то застёжка.

Презрительная насмешка высветилась на ослиной морде.

— Застёжка, запонка, пряжка, брошка… Ни черта не смыслишь, майор. Это подслушивающее устройство! — Бунтель поднял копыто. — Я обнаружил его у себя под столом!

— Не может быть.

— Очень даже может быть! Твоя башка, видно, плохо варит, и я, к сожалению, не могу приставить на её место свою.

Филипп Павлович представил себя с ослиной головой и поёжился.

— Б-р-р-р!

— Не делай круглые глаза! Может быть, мне на хвост сел смертельный враг… надо пошевеливать копытом, а твоя Служба и ухом не ведёт. Бери эту железку и разбирайся.

Блестящая штучка показалась начальнику отделения знакомой.

— Мне кажется, я где-то подобное уже видел… но на подслушивающее устройство вроде бы не похоже…

— Не похоже, не похоже… это самая натуральная подслушка. Если ты не понимаешь, то я точно знаю. Вот смотри, четыре усика торчат. Два согнуты, а два стоят прямо. Это что?

— Мне трудно сказать…

— А я тебе скажу. Это антенны. На них накапливается информация и прямо из кабинета отправляется моему недоброжелателю. На, потрогай.

Гапкин прикоснулся к острым кончикам «антенн» и недоверчиво хмыкнул.

— А ты не хмыкай. Расхмыкался тут, понимаешь. Отдай своим специалистам. Пусть обследуют на аппаратах. Надо проработать все версии. Может, заговор политических противников, а может, ещё хуже — моя жена, Муся Исаевна, за мной следить решила… у неё ума хватит. Так вот, я власть, а ты и твоя Служба должны обезопасить мою личную жизнь от бестактных вторжений, в том числе и со стороны супруги.

Мартын Глебович заёрзал в кресле и вытянул длинные ноги. Молнии заиграли на высунувшихся из-под стола штиблетах.

— Извините, — сказал майор, отворачиваясь и делая вид, что вытирает нос платочком. Ему с трудом удалось сдержаться, чтобы не прыснуть от смеха: на начищенной до блеска коже левого полуботинка градоначальника сияла маленькая декоративная бляшка. На правом должна была быть точно такая же, но оторвалась, и на её месте остался только тёмный отпечаток с четырьмя крохотными дырочками по краям: это её — отскочившую бляшку Бунтель принял за подслушивающее устройство. Но не станешь же указывать мэру, хоть он и осёл, на его глупость!

— Пусть самые лучшие специалисты проверят на аппаратах. Результат доложите мне лично, — строго сказал градоначальник.

— Непременно.

— Есть ли у вас что-нибудь новенькое по «Мышиному кредиту»? — переменил тему Бунтель.

— Пока нет, но работаем…

— Я вижу, как вы работаете, если простую, понимаешь, прослушку распознать не можете. Видимо, пока сам за «Мышиный кредит» не возьмусь, толку не будет.

«Этого ещё не хватало! — подумал Гапкин. — Не дай бог влезет со своими ослиными мозгами и таких дров наломает, что век не распутаемся. Однако в одном мэр прав, нашумевшее дело надо обязательно раскрыть. Зацепок, правда, мало. Куда же делась эта разноглазая гастролёрша, помешавшая Поросюку сделать звонок руководству банка? Она наверняка связана с грабителями и знает, где скрывается Лёмпа со своей бригадой».

12. «АМБАССАДОР ДЕ-ЛЮКС»

Между тем особа, устроившая в день ограбления истерику в «Мышином кредите», находилась совсем неподалёку от мэрии, в гостинице «Гусь лапчатый». Это была Дуся Баламут, известная в воровских кругах под кличкой Цаца, но вряд ли кто-то смог бы признать скандалистку в абсолютно белой кошке с совершенно одинаковыми голубыми глазами.

Дуся в шёлковом тёмно-синем халате сидела на пуфике перед трельяжем в самом дорогом номере лучшего городского отеля и раздумывала, какими линзами на этот раз замаскировать голубизну своих глаз.

Номер имел персональное название «Амбассадор де-люкс», занимал весь третий этаж и состоял из просторной гостиной с креслами и круглым столом, спальни с широченной кроватью и будуара, обставленного многочисленными зеркалами. Остановив свой выбор на карих, Дуся полюбовалась в зеркале на новый имидж и сказала сама себе:

— Под такие гляделки лучше всего подойдёт тусклая, невыразительная внешность.

Из многочисленных баночек, которыми был уставлен туалетный столик, она придвинула к себе одну и, прищурившись, стала кисточкой накладывать грим на белоснежные щёки. Её холёная физиономия уже приобрела вполне заурядный облик самой простой, ничем не примечательной серой кошки, когда скрипнула дверь, и в многочисленных зеркалах отразилась коренастая фигура рыжего кота с несоразмерно большой головой и короткой толстой шеей. В правой лапе у вошедшего была зажата карточная колода.

Это был Дусин сожитель Дорофей Мурлыга, зарегистрировавшийся в гостинице как президент фонда «Коготь милосердия».

— В этой дыре — Мышанске — мы, кажется, сняли всё, что могли, — хрипло мяукнул кот, и колода в лапах профессионального шулера сама собой разложилась веером и тут же сложилась. — Пора сваливать.

Дуся, закусив губу, подрисовала три тёмные вертикальные полоски между бровями и прошипела сквозь сжатые зубы:

— Слинять — не проблема, сняли тачку… вжик, и ищи ветра в поле. Но бригада Лёмпы! Менты дороги перекрыли, если волков повяжут, они сдадут нас с потрохами. — Кошка повернула морду вправо, затем влево. — Потусуемся пока. Как волна спадёт… сплавим сначала бригаду… а потом уже и сами смажем лыжи. А пока то да сё, какую-нибудь халтурку по мелочи замутим… чисто ради искусства.

Кот с сомнением покачал головой.

— Ты же сама говорила, в одном месте два раза не стреляем.

Дуся, работая кисточкой, подпёрла щёку языком изнутри.

— Не стреляем, но чтобы не сидеть без дела, почему бы не замутить… так, без риска, чисто из спортивного интереса?

Она стёрла с губ остатки помады и встала. Теперь это была не очередная гламурная красавица, каких много перевидал этот роскошный будуар, а всего лишь обыкновенная домашняя, ничем не примечательная серая кошка.

— Ну как?

— Как всегда, великолепно!

Дуся достала из гардероба и затолкала в рюкзачок цветастый платок, надела большие чёрные очки. Бордовая вязаная шапочка закрыла перекрашенный лоб.

— Чао, — она закинула за спину рюкзак, с которым почти никогда не расставалась, послала от двери воздушный поцелуй и исчезла.

Когда-то эта кошачья парочка выступала в столичном театре. Дуся Баламут, способная изменить до неузнаваемости свой облик и подделать чужой голос, пародировала и пела, Дорофей развлекал публику силовыми номерами и карточными фокусами. С позором изгнанные из прославленного коллектива «за мошенничество, воровство, вымогательство и другие поступки, несовместимые с высоким званием артиста» бывшие звезды шоу-бизнеса начали использовать свои эстрадные таланты в далёких от искусства целях. В криминальных кругах сожители получили известность вместе как Парочка, а по отдельности — как Цаца и Винт.

Хитроумный план налёта на «Мышиный кредит» родился в затейливой голове Цаци. Бригада Лёмпы всего лишь исполнила то, что придумала кошка.

13. ВОРОВКА В ОТДЕЛЕНИИ

Рыбина подошла к доске и, простучав мелом, развернулась к классу.

— Сколько будет пять прибавить семь?

На последней парте дружно засопели братья-близнецы Сыровы — Петя сидел развалившись, а Колюшка, надув толстые щеки и послюнив коготок, сдирал им что-то в тетради.

— Сыров, ты чего развалился? — обратилась Рыбина к Петру. — Парта не кровать! Ну-ка сядь как положено! Николай, зачем ты тетрадь портишь? Она хрустики стоит! Ну сил моих больше нет! Почему не списали с доски пример?

— Не поняли, — не прерывая своего занятия и не поднимая головы, буркнул Колюшка.

— Что же здесь непонятного?! Надо списать с доски и решить!

В то время, когда Рыбина разбиралась с братьями Сыровыми, в медпункт вбежала взбешённая Инесса Сергеевна Слёзкина. На её плече болталась дамская сумочка, красная шляпа с широкими волнистыми полями была глубоко надвинута на лоб, чёрные глаза излучали ярость.

— Где мой сын?! — закричала она с порога.

Изольда Ниловна поставила на стол чашку с недопитым чаем.

— Не волнуйся, Инесса! Я сделала укольчик. Славик успокоился и, думаю, сейчас на уроке. Садись, выпей чайку. Хочешь, с сырничком? Меня буфетчица снабдила. Мышата не съедают, она и сбагривает…

— Некогда! Надо с Рыбой разбираться, чуть ли не на каждом уроке доводит Славика до истерики!

— Это уму непостижимо, — покачала головой медсестра, — детей не любит, работать с ними не умеет. Таких учителей надо гнать из школы позорной метлой.

— Так почему же её не гонят?!

— Очень просто, милочка. Серафима смотрит директору в рот, поддакивает, когда надо… такие Хомячкову нужны… Родители жалуются, а всё бесполезно…

— Я жаловаться не буду, — хищно осклабилась Слёзкина. — У меня один сын, и я смогу за него постоять.

Ломов подвёз бывшего астронома к подъезду дома. Пенсионер вошёл внутрь и помахал на прощанье, а сержант, получив команду от дежурного по отделению, помчался на рынок, где на карманной краже попалась кошка.

Воровка была в цветастом платке, в короткой куртке, из-под которой выглядывал линялый байковый халат. Документов при себе не имела, на вопросы не отвечала.

По пути, нахохлившись и опустив голову, она сидела за перегородкой в заднем отделении автомобиля. Но когда Ломов, припарковав машину, открыл дверцу и тронул кошку за плечо, приглашая на выход, она вдруг извернулась, злобно мяукнула, укусила сержанта за кисть, выскочила из салона и попыталась сбежать.

Ломов успел поставить подножку. Воровка споткнулась, ударилась об дверь машины и была схвачена. От ушиба один глаз у неё оплыл, превратившись в узенькую щёлку.

— Ты что с ней сделал, Колёк, — дежурный ефрейтор Петрухин приподнялся в кресле.

— Сама виновата, — хмуро проворчал сержант. — Представляешь, сволочь, хватанула зубами ни за что ни про что.

Очутившись за решеткой, кошка опустилась на колени и, раскачиваясь из стороны в сторону, стала жалобно подвывать. Ломов промокнул платком кровь, выступившую из ранки, и спросил:

— Палыч здесь?

— Они с Бульдогиным в кабинете засели, — Петрухин заёрзал на стуле и, помолчав, добавил, показывая на распухшую кошачью физиономию. — Шеф увидит, разнос сделает… Да пусть затихнет, дрянь такая! Начальство здесь всё-таки…

Ломов обернулся к кошке.

— Заткнись!

Та перестала выть, уперлась лбом в пол и, покачиваясь, как тибетский шаман, запричитала на непонятном языке.

— Ишь, прикидывается, — сержант посмотрел на испятнанный платок и широким языком несколько раз лизнул рану.

— Слышь, Валер, сейчас вёз домой бывшего астронома, который на приёме у Палыча был. Занятный такой старикашка, я тебе скажу. Всю дорогу нёс галиматью про каких-то мышей, которые неправильно ходят в полнолуние, а потом рассказал, что владелец казино, которое сто с лишним лет тому назад находилось в здании мышиной школы, якобы оставил в нашем городе клад — триста двадцать семь килограммов чистого золота.

— Ух ты! — изумился Петрухин. — Ну и горазд старикан сочинять!

— Я понимаю, что в башке у него полное «ку-ку», но ты знаешь, так складно мурлыкает, что даже верится. Говорит, что к кладу ведёт подземный ход, который начинается от школы. Он будто бы купил у совы Тарасихи кожаный футляр для своего телескопа, а в нём под подкладкой скрывалась бумага, в которой всё написано. Он эту бумаженцию так и носит в футляре вместе с телескопом. Хотел Палычу показать, но не успел, шефа Бунтель вызвал. Астроном даже вытащил из своей трубы план подземного хода, чтобы я взглянул, но тут ты дёрнул из-за этой сволочи, — он кивнул в сторону задержанной, — пришлось извиниться и на рынок. Может, стоит всё-таки доложить майору?

Дежурный усмехнулся.

— Ну ты, Коля, даёшь! Крыша у пенсионера давно съехала с катушек. Если ты с откровениями сумасшедшего вылезешь к Палычу, он решит, что у тебя, Колёк, тоже не всё в порядке с мозгами.

Когда Ломов заговорил об астрономе, за решеткой прекратились шаманские причитания, воровка насторожилась, прислушалась.

— Мне кажется, эта, — прошептал дежурный и показал глазами на кошку, — зыркает, видишь, затихла.

— Ни бельмеса она по-нашему не понимает.

— А может, что-то и сечёт, но притворяется, я…

Резкий телефонный звонок прервал разговор.

— Дежурный по отделению слушает… Так… Понял… Не хотят уходить?.. Сколько их?.. Пьяные?.. Понял… Адрес, пожалуйста… Академика Норкина, восемь, квартира пятьдесят два… Понял… Высылаю сотрудника… — ефрейтор бросил трубку.

— Слышь, Коля, поезжай. Одна Мурка пригласила к себе две кошачьи пары. Гости всю ночь пьянствовали, мебель изодрали, подняли такой вой, что дом на уши стал. Хозяйка их пыталась прогнать, а они её исцарапали и саму выставили из квартиры.

Ломов досадливо скривился.

— Опять коты… Надоели страшно… Если выпьют, то обязательно орать так, чтобы у других шерсть дыбом встала… А потом диваны драть для них первое удовольствие. Ладно. Я двинул. Палычу, если спросит про эту, — сержант ткнул пальцем в сторону воровки, — скажи, что я сам доложу обстоятельства.

Как только дверь за Ломовым затворилась, в камере послышалось шевеление, а затем раздался пронзительный вопль:

— Мя-а-а-у!

Петрухин вскочил с места. Кошка, схватившись за живот, каталась по полу и орала не своим голосом. Ефрейтор бросился было вслед за Ломовым, но оперативная машина уже отъехала, оставив за собой только облачко синего дыма.

— Что с тобой?! — пролаял ефрейтор, притиснув морду к решётке. Ответом ему был душераздирающий крик.

«Валидол, ношпа, панандол…» — замелькали в голове у Петрухина названия лекарств, и он ринулся на второй этаж, где находилась аптечка.

Как только ефрейтор скрылся, кошка, не прекращая истошно орать, просунула лапу сквозь решётку, выгнула её немыслимым образом, повернула ключ, забытый Ломовым в замке, открыла дверь, ветром пронеслась мимо опустевшей дежурки, выскочила из здания и исчезла.

14. УРОК МАТЕМАТИКИ

В первом классе продолжался урок математики.

— До чего же вы, Сыровы, тупые! — раздраженно кричала Рыбина. — Точно как ваш…

Учительница хотела упомянуть отца нерадивых учеников, но не успела, в коридоре послышался странный шум, топот, и ворвавшийся в класс Длиннохвостиков завопил:

— Серафима Викторовна! Серафима Викторовна! К вам мама Слёзкина бежит… с пистолетом!

Рыбина судорожно передёрнула плечами.

— Зачем же с пистолетом? — растерянно пролепетала она и не успела сделать и шага, как дверь распахнулась, и на пороге показалась разъярённая Инесса Сергеевна.

Дантистка была в сбившейся набок шляпке и часто дышала.

— Где мой сын?! — короткий воронёный ствол уставился на учительницу.

У Серафимы Викторовны язык прилип к нёбу.

— Где мой сын?! — повторила Слёзкина и взвела курок.

Рыбина хватанула ртом воздух.

— Славик у Изольды Ниловны, — пришла на помощь учительнице Ирочка Зернова.

— Я была в медпункте, его там нет! — не отрывая взгляда от мушки, сказала Инесса Сергеевна. — Куда дела моего мальчика, признавайся!

— Я никуда его не девала, — промямлила Серафима, к которой наконец вернулся дар речи. — Он сам…

— Ну что, я тебя предупреждала. У меня единственный сын, и я не позволю делать из него неврастеника!

Качнув стволом, дантистка показала учительнице на выход. У Рыбиной задрожали колени, и она застыла, не в силах двинуться. Затихший класс с ужасом наблюдал за развитием драматической сцены. Кто-то из мышат всхлипнул. Инесса Сергеевна выдвинула вперед нижнюю челюсть, ссутулилась и в момент из матери-одиночки преобразилась в тюремного пахана. Широко расставляя лапы и переваливаясь с боку на бок, она обошла вокруг Серафимы Викторовны.

— Выходи!

— Я буду жаловаться директору! — взвизгнула учительница.

— На том свете директор только один — Всемогущий, и у него к тебе много претензий, — мрачно откликнулась Слёзкина. — Не могу же я расстреливать на глазах у детей. Выходи, сказала!

Рыбина выскочила из класса и, по-женски раскачивая слабыми плечами, побежала по коридору. Слёзкина, подмигнув мышатам, глубже натянула шляпу и бросилась вслед.

15. ИЗ ВСЯКОГО ПРАВИЛА ЕСТЬ ИСКЛЮЧЕНИЯ

Дуся ворвалась в номер, пробежала мимо Дорофея, раскладывавшего карты на столе, и хлопнула дверью в ванную.

Мурлыга привстал на стуле.

— Что с тобой?!

— Потом расскажу, — донеслось из-за стены, послышался стук сбрасываемой обуви, шум бегущей воды, затем гудение фена.

Через некоторое время в коротком платье брусничного цвета, плотно облегающим её гибкую фигуру, кошка опять появилась в гостиной. Её тонкую, длинную шею украшало красное коралловое ожерелье, уши оттягивали клипсы. Большие тёмные очки, высокие каблуки-шпильки и густой слой тёмно-малиновой помады на губах вернули Цаце звёздный имидж.

— Как погуляла? — спросил Винт.

Дуся плюхнулась на стул напротив.

— Пока одни картинки перебирают, другие фартовые дела делают, — она сняла очки, и звёздный имидж сразу улетучился: оплывший правый глаз был похож на щёлку, синяк просвечивал сквозь толстый слой пудры.

— Где это тебя так отделали?

— В ментовке.

— Как же ты туда умудрилась попасть?!

— Тиснула для практики кошель у одной чурки с ушами… но что-то не срослось… легавые повязали — и в контору. Боялась, что смоют макияж и загремлю на полную катушку за все прошлые дела… Но, как видишь, облапошила ментов и слиняла.

— Везуха.

— Не то слово. Большой фарт попёр! Слушай…

Рассказ о кладе, запрятанном в подземелье, Дорофей воспринял недоверчиво.

— Однако эта байка может оказаться старческим бредом.

— А если правда? Триста двадцать семь килограммов золота — это миллионов девять хрустов как минимум! Идиотами быть, чтобы такой шанс не испытать.

— А как же «второй раз не стреляем»?

— Из всякого правила есть исключения, — Дуся встала. — Начнём с астронома.

16. БЕЛАЯ КРЫСА МАГДАЛИНА

Неизвестно, чем бы закончилась гонка преследования по школьному коридору, если бы Серафима Викторовна не заверещала. И откуда у неё только взялся такой голос?! Это был не испуганный мышиный писк, а визг недорезанного поросёнка. От этого истошного вопля во всех классах наступила тревожная тишина. Учителя, объяснявшие уроки, смолкли и застыли на своих местах с открытыми ртами. Мышата притихли и испуганно заморгали глазёнками.

Хомячков, который наливал чай в свою любимую фарфоровую чашечку, выронил чайник, упал на четвереньки и забился под стол, откуда наблюдал, как тёмное пятно пролитой заварки расползается по ковру.

Учительница пения Клеопатра Захаровна Норушкина трижды опасливо перекрестилась. Медсестра Изольда Ниловна, не жуя, проглотила сырник и, чтобы не подавиться, запила половиной стакана валерьянки. Преподавательница зоологии Зинаида Альбертовна Запечкина залезла на стеллаж с экспонатами и спряталась за банкой с заспиртованной камышовой жабой.

— Что за безобразие?! — закричала заведующая учебной частью Елена Николаевна Сколопендра, сухопарая мышь с вытянутой лошадиной мордой. — Что за безобразие?! — повторила она и высунулась в коридор.

Голос завуча мог заставить содрогнуться любого сотрудника школы, не говоря уж об учениках, которые боялись Сколопендру больше, чем самого директора. Однако и Елена Николаевна, увидев пистолет в лапах разъярённой Слёзкиной, не на шутку испугалась. Лошадиная челюсть тут же втянулась обратно, хлопнула дверь, повернулся ключ в замке.

Из спортзала выскочил учитель физкультуры Юрий Иванович Крыс. Он бросился наперерез дантистке, схватил её за плечи и обезоружил.

— Как вы додумались ворваться в школу с оружием?! — закричал учитель, одной лапой удерживая возмутительницу спокойствия, а другую, с пистолетом, отводя от неё подальше.

— Спокойно, Юрий Иванович, без экстремизма, — Инесса Сергеевна избавилась от недружественных объятий, достала из сумочки помаду и стала подкрашивать губы. — Где вы видели оружие? То, что вы отняли, всего лишь игрушечный кольт, который я купила в детском магазине…

Крыс сконфуженно оглянулся по сторонам.

— Но предупреждаю вас, Юрий Иванович, ведите себя осмотрительнее… к следующему разу я достану настоящий.

Ни пронзительный визг Серафимы Викторовны, ни топот ног на втором этаже, ни хлопанье дверей не проникли в каптёрку под лестницей, где спал после успокоительного укола Славик Слёзкин. Его разбудил газетный шелест. Открыв глаза, малыш обнаружил, что дверь в каморку кто-то притворил.

В комнатушке царил полумрак, тусклые лучи испускал настенный светильник, и белая крыса в толстых очках, устроившись под ним в кресле с истёртой бархатной обивкой, читала газету. Это, конечно, была Магдалина. От страха у мышонка онемели лапки. Он поводил головкой из стороны в сторону и услышал сиплый, но доброжелательный голос.

— Проснулся?

Над Славиком нависла большая белая голова. Красные крысиные глаза светились в полутьме.

— А я нарочно прикрыла дверь, чтобы крики тебя не разбудили. Там, наверху, какой-то скандал.

«Может, мне снится?» — подумал мышонок и сжал веки с такой силой, что в глазах поплыли цветные круги.

— Просыпайся-просыпайся, — хрипела крыса, — сейчас будет звонок на перемену, тебя начнут искать, полезут и сюда, а мне нельзя попадаться на глаза.

Первоклассник осмелел и разомкнул веки.

— Ты белая крыса Магдалина?

— Была белая, а теперь седая, — грустно призналась крыса.

— Ты меня съешь?

— Зачем?

— Не зачем, а за что! — сказал мышонок. — За то, что я пишу левой, когда все пишут правой.

— А мне-то, старой крысе, какое дело до того, какой лапой ты пишешь?!

— Правда? А Серафима Викторовна очень злится.

— Дура твоя Серафима Викторовна, прости меня малыш, что тебе так говорю, — крыса плюнула на пол и растёрла подошвой. — Ну, давай, к своим друзьям, а мне надо прятаться. Только тсс, — Магдалина приложила коготь к губам, — никому ни слова, что меня здесь встретил, а то мне каюк.

— Что тебе?

— Каюк, говорю. То есть не жить больше в этой каморке, а куда мне ещё податься на старости лет?

— А маме можно сказать?

— И маме нельзя. Она хоть и дантист, но царя в голове не хватает… заходи, буду рада. Могу даже сказку рассказать. Старая Магдалина знает много сказок.

Так у маленького мышонка появилась тайная подруга. Магдалина жила в подвале очень давно, ещё с тех времён, когда в двухэтажном здании из жёлтого кирпича не было никаких мышат, а стояли столы, накрытые зелёным сукном, вертелись рулетки, со стуком сыпались игральные кости.

Элегантные крупье в чёрных атласных жилетах и галстуках-бабочках раскладывали жетоны, бородатые мужчины и декольтированные дамы пили шампанское. Выигрывались и проигрывались состояния. Счастливчики, ошалев от свалившихся на них чумных денег, закатывали кутежи в самых дорогих ресторанах; те, которым не повезло и не оставалось надежд, пошатываясь, спускались по лестнице в подвал, чтобы здесь, в мрачной полутьме, извлечь из кармана браунинг и приставить к виску.

Магдалина была талисманом игорного заведения. Считалось, что выигрыш зависит от её расположения. Клиенты перед крысой заискивали, старались понравиться.

Когда казино закрыли, его владелец месье Фуко бежал в Швейцарию. По слухам, долго бедствовал, зарабатывая на жизнь официантом в кафе в Лозанне, а потеряв место, жил подаяниями. Умер бывший миллионер в нищете и безвестности. Городские власти открыли в здании из жёлтого кирпича мышиную школу. Про казино забыли, но про белую крысу — нет. О Магдалине стали рассказывать ужасные истории, пугали ею непослушных учеников, кто-то из третьеклассников даже посвятил ей наполненное духом трагического фатализма стихотворение, перефразировав строки известнейшей поэмы:

«Магдалина! О, моя ты Магдалина!

Я по тебе уж слез не лью.

Издохнешь, старая, но прежде

Разрушишь ты судьбу мою!»

Из нынешнего поколения учеников и учителей никто не видел даже кончика крысиного хвоста. Возможно, о существовании крысы догадывалась Софья Аркадьевна Прилавкина. По порядку, заведенному предыдущими поколениями буфетчиц, она по вечерам оставляла в углу кухни миску с остатками недоеденных школьных завтраков, а по утрам поднимала уже пустую. Никогда и никому Софья Аркадьевна не признавалась в том, что, вопреки строгим санитарным правилам, прикармливает в пищеблоке живое существо, не прошедшее обязательного медицинского обследования.

Магдалина хорошо знала заложенные строителями каналы под зданием. Известно, что зубы у крыс растут на протяжении всей жизни, и им для стачивания резцов просто необходимо постоянно грызть твердые предметы. В силу этих доставшихся от предков способностей грызуны могут проделывать дыры не только в дереве или пластике, но даже в металле и бетоне.

Белая крыса соединила норами подземные каналы под зданием и могла незаметно передвигаться по всей школе. Она тайно присутствовала на уроках, собраниях и педагогических советах, подслушивала разговоры учителей и учеников, беседы Хомячкова со Сколопендрой и попугаем Гришей. Словом, знала о школьной жизни всё.

Когда директор покидал свой кабинет, Магдалина пробиралась туда, доставала из корзины для бумажного мусора последний номер газеты «Мышанские зори», притаскивала в каптёрку, надевала очки и с удовольствием просматривала. Она читала самые интересные статьи и была в курсе не только школьных, но и городских новостей.

17. ЛУЧШЕ ИМЕТЬ МАЛЕНЬКУЮ РЫБКУ СЕГОДНЯ, ЧЕМ БОЛЬШОГО ТАРАКАНА ЗАВТРА

Василий Феофанович Кошкин, собираясь за продуктами, повесил на плечо тубус с телескопом и уже спустился на первый этаж, когда вспомнил, что забыл хозяйственную сумку.

— Тьфу ты… чёрт! Деменция проклятая замучила!

Пришлось вернуться. Минут через десять, когда астроном не спеша двигался по дорожке вдоль детского сада, его остановила кошка в голубой распахнутой на груди куртке. На шее позванивали монисто из медных монет, на плечах лежал цветастый платок.

— Давай, дед, поворожу. Всю судьбу распишу и что будет расскажу. Хочешь по звёздам, хочешь по ладони, хочешь на картах?

Василий Феофанович предсказателям не верил, но случая поговорить о небесных телах упускать не стал.

— Давай по звёздам.

— Ты кто по знаку зодиака?

— Овен.

— Тебе сегодня благоприятствует Венера. Быстро всё купи, наведи порядок в мыслях и оставь больше времени для удовольствий, — затараторила гадалка.

— Каких удовольствий?

— Слушай, дед, не задавай глупых вопросов. Твоя труба мешает строить гороскоп. Дай я поставлю её под дерево.

Не успел астроном возразить, как тубус был снят с его плеча и оказался приставленным к шершавому стволу старого клёна.

— Доверься Луне и отдохни с любимой, — продолжала вещунья нести бред, — но не играй на чувствах своей половинки, иначе она начнёт от тебя отстраняться.

— Моя половинка уже семь лет как отстранилась, — возразил Кошкин.

— Развелись, что ли?

— Нет, не развелись!

— А… вот и мне звёзды подсказывают… Она ушла Туда, — гадалка показала лапой вверх. — Это бывает…

На тротуаре показался невысокого роста сутулый рыжий кот с несоразмерно большой головой, прикрытой серо-голубой панамой. Он всмотрелся в лицо пенсионера и широко раскинул лапы.

— Василий?

— Василий Феофанович, — с достоинством признался Кошкин, — в чём дело?!

— Васька, кореш! — рыжий крепыш облапил астронома и прижал его к себе с такой силой, что у того перехватило дыхание.

— Васька! Кореш! Сколько лет, сколько зим!

— Извините! — захрипел Кошкин. — Я вас вижу впервые!

— Неужели обознался?! — объятия ослабли.

— Я вас не знаю, гражданин кот, — астроном отступил на шаг и услышал за спиной шорох, будто кто-то складывал бумагу.

Василий Феофанович хотел оглянуться, но рыжий незнакомец сорвал с себя панаму и, размахивая ею как сигнальным флажком, стал прыгать с одной лапы на другую, выкрикивая:

— Васька, копия Васьки! Вылитый Васька!

Под клёном щёлкнуло, будто откупорили шампанское, и в этот момент рыжий так яростно замахал головным убором, что пенсионер зажмурился.

— Марс набрал силу, — донёсся из-под дерева голос гадалки, — а тебя, дед, ждёт свидание с Венерой. Всё, старый. Мы пошли.

Парочка исчезла, будто её и не было. Футляр стоял под клёном. Василий Феофанович взял тубус и, удивляясь странной встрече, двинулся по направлению к магазину.

Пожелтевший лист ватмана был развернут на столе в гостиничном номере. Один его конец Дорофей прижал бронзовой пепельницей, на другой положил лапу. План был вычерчен чёрной тушью. Туннель длиною пятьдесят семь метров вёл из школьного подвала в небольшое квадратное помещение, обозначенное на схеме как Каминная гостиная.

Нарисованная от руки фиолетовая стрела с оперением выделялась на фоне строгих линий чертежа. Наконечник указывал в центр Каминной. Надпись под стрелой, выведенная аккуратными округлыми буквами, гласила: «327 золотых брусков по 1 кг каждый. Итого: 327 (триста двадцать семь) килограммов золота», далее стояла витиеватая подпись, в которой узнаваема была только первая буква «Ф».

Документ внушал доверие. Из него было ясно, что проникнуть в подземелье можно из каморки под подвальной лестницей, для чего нужно повращать кольцо на крышке входного люка в одну и другую сторону, надавить и потянуть. Схема отпирания замка была подробно расписана.

— Это не шутки, мы встретились на сутки, — радостно пропела Цаца.

— Фарт попёр, — мяукнул Винт, потирая лапы.

Известно, что золото не пахнет, тем не менее Дорофею почудилось, что в воздухе витает вожделенный запах. Триста двадцать семь килограммов золота! Голова кружилась от близости к большому богатству.

— Школа! Нужно влезть в мышиную школу! — кошка сглотнула слюну.

Мурлыга хищно оскалился.

— Подцепим на коготок школьного директора Хомячкова… Мирон — хозяин зоологического магазина, когда я размещал у него бригаду, признался, что продал директору попугая за двести хрустиков, а тот стребовал счёт на пятьсот.

Цаца опустилась на четыре лапы, выгнула спину коромыслом и прошипела:

— С такого крючка не сорвётся! Назовём его Пухлый, и будет наш с потрохами!.. Кстати, как там волки?

— Всё пучком. Залегли у лиса. Менты повсюду рыщут, но унюхать не могут. Мирон вне подозрений.

— Не базарят?

— Бывает, базарят, но недолго и без крови. Носорог, правда, начинает бочку катить. Требует за бомбежку «Мышиного кредита» полную долю.

— Скажи этому идиоту, — процедила сквозь зубы Цаца, — слиняем отсюда — получит.

— Он ждать не желает. Говорит, «лучше иметь маленькую рыбку сегодня, чем большого таракана завтра».

Злые глаза кошки подёрнулись туманом.

— Этот пустолай у меня допросится. Останется и без рыбки, и без таракана. Подкинь им еще по сотне на брата и пусть не рыпаются. Если дело с золотишком замутим, потребуются. Надо только ментам глаза запорошить, пустить слух, что волки из города уже слиняли.

— Как?

Цаца самодовольно усмехнулась.

— Придумаю.

18. ПЕРВЫЙ ПОДВИГ ГЕРАКЛА

На большой перемене Славик Слёзкин незаметно ускользнул в подвал. Оказавшись в каптёрке, негромко позвал:

— Магдалина!

Послышалось шуршание, старая крыса выползла из темного закутка, встала на задние лапы, подтянув, как белка, передние к груди.

— Славик! — сказала она. — Как хорошо, что ты пришел. Мне очень грустно.

— Что случилось? — забеспокоился мышонок.

— В том-то и дело, что ничего не случилось. У меня скоро юбилей, и никаких поздравлений не ожидается. Обидно. Некоторых поздравляют всякий раз, когда им исполняется годик, семь, десять, пятьдесят и так далее. Дожившим до сотни иногда даже медаль дают за то, что дотянули. А тут скоро двести, и хотя бы одна собака вспомнила.

— Я буду помнить, Магдалина.

— Ты можешь называть меня Магдой.

— Бабушкой Магдой?

— Можно проще, Магда, и всё.

— А когда у тебя день рождения?

— Да я и не помню. Разве это имеет значение, когда?! Двести лет, вот это важно.

— Я понял тебя, Магда. Ты расскажешь мне сказку?

— Я всегда выполняю то, что обещала. Приляг на этом остатке роскоши, — крыса показала на облезлую кушетку, — закрой глазки и постарайся представить себе то, о чём я буду говорить.

Магдалина напялила на себя старую украшенную лиловой лентой и бумажными розами коричневую шляпку и стала похожа на английскую горничную из романов позапрошлого века.

— Этот чепец мне подарила Варвара Панина. Хорошая была женщина, она иногда пела в казино. Я слушала… инкогнито, конечно, из норки… могу даже сейчас спеть. Старуха сцепила лапы на груди, прочистила горло, облизала губы и завела сипло и фальшиво: «В гробе сосновом останки блудницы пара гнедых, ой, да еле везут»…

— Ты же обещала рассказывать, а не петь! — поморщился Славик.

— Я так люблю этот романс! Ну хорошо. Не хочешь, чтобы Магдалина пела, тогда слушай… Давным-давно в Греции жил очень сильный и храбрый герой, звали его Геракл, совершил он двенадцать подвигов. Однажды царь поручил ему убить страшного и свирепого льва, которого все боялись. Геракл устроил засаду у входа в львиную пещеру, и когда зверь возвратился с охоты, трижды выстрелил в него из лука. Все стрелы попали в цель, и все три отскочили. Тогда Геракл оглушил льва ударом палицы, задушил и содрал твердую, как сталь, шкуру, с которой потом никогда не расставался. Это был самый первый подвиг героя.

Сказав так, старуха замолкла.

— А дальше, что было дальше? — мышонок потеребил крысу за лапу, — рассказывай, Магдалина, рассказывай! Ещё осталось целых одиннадцать подвигов!

— Перемена кончается, тебе пора. Возьми в библиотеке «Мифы древней Греции» и сам почитай.

— Хорошо, Магда. Я побежал.

— Беги. Если понадобишься, вызову.

— Как?

— Положу тебе в рюкзачок вот это, — крыса сунула лапу в тумбочку, подпиравшую стол, и перед носом мышонка появилась сосновая шишка. — Унюхал запах?

От смолистого густого аромата у Славика зачесалось в носу.

— Унюхал.

— Ну, а теперь, — Магдалина ласково шлёпнула мышонка по плечу, — дуй в класс.

19. ЖИЗНЕОПИСАНИЕ ПРЕГРЕШЕНИЙ РАБА БОЖЬЕГО ВАСЬКИНА

Корреспондентка газеты «Мышанские зори» Капитолина Сорокина, худая, остроносая борзая со светлыми кудряшками, спадающими на уши, и длинным розовым языком, тупо смотрела в компьютер. Не писалось.

«Что за город такой, ну ничего не случается! Хорошо хоть волки „Мышиный кредит“ ломанули. Целый месяц материалы шли. То интервью с заведующим Поросюком, то с вкладчиками, то с Гапкиным, то с Бульдогиным. Теперь с этим делом затихли, глухо как в танке. О чём писать?»

Капа собрала морщинки на лбу. Задумалась, затем решительно взяла мобильник.

— Эллочка, как там у вас в Кураково? Тишина? У нас тоже. Представляешь, нужен материал в номер, а писать нечего. Полный абзац. Каждый день звоню в Службу порядка, бесполезно. Такое впечатление, что там все, как бурые медведи зимой, впали в спячку. Ни фига не делают.

— А ты про вашего алкоголика Васькина попробуй, — посоветовала Элла, — он, насколько я слышала, из вытрезвителя не выбывает.

— Эллочка, не могу я в каждый номер ставить материал о Васькине! Мне звонил помощник нашего мэра Тузик Лизукин. Он, оказывается, подсчитал, сколько раз в месяц называется в газете имя Васькина, и сопоставил с публикациями о градоначальнике. У Тузика получилось, что из двух самых известных в нашем городе ослов на первом месте Васькин: его имя на газетных страницах упоминается в три раза чаще, чем имя мэра. Представляешь, Лизукин мне говорит: «Вы из газеты — главного городского информационного рупора сделали жизнеописание прегрешений раба божьего Васькина!»

— Так что же, тебе давать описание прегрешений раба божьего Бунтеля?! Про этого грешника, я думаю, можно накопать очень много, только вряд ли ему понравятся твои публикации, — засмеялись на другом конце провода.

— Тебе смешно, Эллочка, а мне не до смеха. Болото какое-то непролазное, а не город. Хоть самой, как та Агата Кристи, лезть в горячую ванну, грызть яблоки и выдумывать сюжеты типа «Тело любовницы в спальне градоначальника». Шутка… Эллочка, я тебя прошу, если у тебя что интересненькое появится, звякни.

— Обещать не могу, но при возможности сделаю обязательно.

— Заранее благодарна. Целую, моя душка.

Не знали ни корреспондентка Капа Сорокина, ни её кураковская подруга, что этот разговор с помощью устройства «Рысь» прослушала и записала Цаца, которая затем, напялив наушники, целый час просидела за столом, прокручивая аудиозапись и упорно повторяя за Эллой: «Про этого грешника, я думаю, можно накопать очень много, только вряд ли ему понравятся твои публикации», и копируя характерный смешок кураковской журналистки.

20. ДРЕССИРОВЩИК ГОВОРЯЩИХ ПТИЦ

Хомячков возвращался домой. Темнело. Светлячками обозначились на столбах уличные фонари. Стал накрапывать дождь. Тротуары были пустыми, только по дороге, разбрызгивая грязь из луж, проезжали редкие автомобили. В квартирах вспыхивали телевизионные экраны: отпахав своё на стройках, фабриках, объектах культурного значения и предприятиях обслуживания, любознательные мыши, а именно они составляют большинство населения Мышанска, хотели знать, что происходит в стране и в мире.

Добропорядочных мышей особенно интересовал вопрос, как в далёком южном городе Сарайске проходит операция по поимке улизнувшего из зоопарка удава, способного в один присест заглотить, не моргнув глазом, семь котов и закусить эту не самую диетическую пищу сотней-другой мышей.

Константин Вадимович уже подходил к своему подъезду, когда сзади послышались торопливые шаги, кто-то быстро его догонял. Поспешно оглянувшись, директор увидел коренастого рыжего кота в панаме. С виду солидный и уверенный в себе Хомячков не совсем уютно чувствовал себя в соседстве с котами, поскольку, несмотря на серьёзную должность и солидный живот, был, тем не менее, хотя и упитанной, но в целом обыкновенной мышью. На всякий случай директор ускорился.

— Извините, — послышалось позади, — я хочу вас спросить!

В ответ на это Хомячков зачастил лапками и уже почти бежал, когда кот нагнал его. Острые когти пронзили ткань плаща, и директор услышал сердитый кошачий голос.

— Куда же вы так торопитесь?

— Я очень спешу. Что вам угодно, господин кот?

— Я слышал, что вы недавно купили говорящего попугая, это правда?

«Он подослан Службой порядка, чтобы арестовать меня за махинацию с покупкой Григория», — решил Хомячков и, бросив на преследователя быстрый взгляд, пропищал:

— Да, я купил попугая за пятьсот хрустиков. А вам какое дело?! Что вы вмешиваетесь, господин кот?! — Константин Вадимович, полный решимости ни в коем случае не признавать свою вину, изобразил возмущение.

— Зря вы так… меня совсем не интересует, сколько уплачено за попугая… Я президент фонда «Коготь милосердия» Дорофей Мурлыга… Мой фонд создан для помощи мышам… по профессии я финансист, так уж жизнь сложилась, — кот с сожалением пожал плечами, — но по призванию — дрессировщик говорящих птиц… хобби у меня такое.

— Ну и что из того? — несколько успокоился директор.

— Ничего… просто хотел вам сказать… говорящие птицы — особы привередливые, с большим гонором, если появятся трудности во взаимоотношениях, ваш питомец, к примеру, откажется говорить, или, не дай бог, начнет заикаться, буду рад помочь, — кот достал из кармана визитную карточку и протянул директору.

На дорогой мелованной бумаге значилось: «Президент фонда «Коготь милосердия»Дорофей Мурлыга», и был проставлен номер телефона.

21. НЕПЛОХАЯ НОВОСТЬ

В тот момент, когда Хомячков, сунув визитку в бумажник, вежливо, но прохладно поблагодарил рыжего кота, в редакции газеты «Мышанские зори» раздался звонок. Корреспондентка Сорокина взяла аппарат. Звонили с незнакомого номера.

— Капа, это я, Элла, — услышала Капитолина голос своей приятельницы.

— На моей мобиле батарейка сдулась, так я с другого телефона. Тебе повезло. Есть новость. Неплохая. Волки, которые ограбили «Мышиный кредит», объявились у нас в Кураково! Слушай…

Окончив разговор, Сорокина уселась за компьютер и быстро набрала материал.

На следующее утро капитан Бульдогин вошёл в кабинет Гапкина со словами:

— По делу «Мышиного кредита» ничего значительного установить пока не удалось.

— Ничего значительного, хм… а незначительное… что новенького по обстановке в городе?

— Так, мелочовка. В гостинице «Гусь лапчатый» новые постояльцы: кот Мурлыга — владелец фонда «Коготь милосердия», и, как водится у богатых котов, певичка при нём на содержании.

— Что-то я про этого Билла Гейтса ничего не слышал.

— Ты же знаешь, Палыч, миллионеры в наше время плодятся как кролики. Мурлыга прибыл по делам бизнеса.

В дверь постучали. Вошёл Петрухин.

— «Мышанские зори», товарищ майор. Там есть заметка… я её фломастером выделил… мы роем землю здесь, а Лёмпа с бригадой, оказывается, уже в Кураково, — ефрейтор положил на стол газету и вышел.

Палыч снял очки, протёр салфеткой и вновь надел. В глаза бросился заголовок «Бандиты объявились в Кураково». В статье корреспондентки Сорокиной говорилось, что на рынке города Кураково видели трёх волков, очень похожих на тех, которые ограбили отделение «Мышиного кредита». Они были пьяны, шумно разговаривали, разбрасывались хрустиками направо и налево. Торговке заплатили за пять килограммов баранины, а когда неожиданно прибыл наряд Службы порядка, поспешно смылись, оставив купленный товар на прилавке.

— М-да, — Палыч поднял очки на лоб, поводил носом по газетной странице и шумно втянул ноздрями запах типографской краски, — чепуха… если бы это было так, нас бы обязательно поставили в известность.. Чую, Кузьма, чую… печёнкой… всем нутром чую, не могли бандиты мимо нас проскочить, наверняка в городе залегли и ждут, когда мы расслабимся. У меня интуиция. И разберись с Сорокиной. Выясни, откуда у этой лапши, что она в газете тиснула, ноги растут.

22. ПРИ СВЕЧАХ

Дни шли за днями. По утрам школа звенела от детских голосов, к вечеру занятия заканчивались, и всё затихало. С наступлением сумерек, когда темнота расползалась по опустевшим коридорам, вспыхивали окна директорского кабинета — Константин Вадимович приходил в школу первым и уходил последним.

Хомячков не имел ни жены, ни детей, и делать, собственно говоря, в трёхкомнатной норке на десятом этаже по вечерам было нечего. Оставаясь в одиночестве в пустом здании, директор пил чай с коврижками, которыми его снабжала буфетчица, смотрел телевизор, размышлял, а если на него находило меланхолическое настроение, мечтал.

С приобретением Григория у Хомячкова появилось новое занятие — общаться с попугаем. В сущности, общение сводилось к болтовне самого директора, а попугай, занимаясь своими попугайскими делами, не спешил вступать в беседу.

Нежелание Гриши проявлять свои ораторские способности, за которые были уплачены денежки, перешло все допустимые пределы, и никакая Корпоративная Тайна не могла остановить ползущие по школе шепотки о том, что купленный директором за бешеные деньги попугай никогда не говорил, не говорит и говорить не будет. Проблему надо было решать.

Хомячков достал из ящика визитку президента фонда, увлекающегося дрессировкой птиц, долго рассматривал её, для чего-то поскреб коготком заглавные буквы «Д» и «М» и набрал номер.

— О, Константин Вадимович! — мяукнула трубка с такой радостью, будто Дорофей Мурлыга ожидал этого звонка как манны небесной. — Проблемы с попугаем? Не ест? Не пьет? Щипается?

— Нет, другое. Молчит как рыба, а за него, между прочим, Константин Вадимович пятьсот хрустиков отвалил. По школе пошли грязные инсинуации…

— Хорошо, я буду у вас в ночь с четверга на пятницу.

— Во сколько?

— Ровно в полночь.

— Почему же так поздно?

— Время после полуночи самое хорошее для дрессировки, не волнуйтесь, ваш попугай заговорит очень скоро.

— Сколько это будет стоить? — забеспокоился Хомячков.

— О чём речь?! — воскликнула трубка. — Я президент фонда, призванного помогать мышам. Это такая мелочь для меня! Кроме того, я сам получаю громадное удовольствие от своего хобби. А так от денег устаешь. Здесь миллион, там миллион… куда их девать, куда пристраивать? Когда один-два — ещё туда-сюда, но у меня их много! Голова пухнет… акции, биржевые курсы, инвестиции… хочется иногда бросить всё к чёртовой матери и опять ловить…

— Кого ловить? — спросил Константин Вадимович, чувствуя, как у него появляется дрожь в коленях.

— Ну, конечно, этих птиц… вы не подумайте плохого… я их учу говорить, а потом отпускаю. Повозишься с птичкой, знаете, легче становится. Все эти миллионерские заботы уходят на второй план, жизнь смотрится по-другому. Кстати, к какому виду относится ваш попугай?

На этот вопрос у директора ответа не было.

В порядке подготовки к полуночному визиту дрессировщика в школьной библиотеке была взята энциклопедия «Жизнь животных». Из солидного четырехтомного академического издания Константин Вадимович неожиданно для себя открыл, как много разных сомнительных личностей, называющих себя учёными, кормится за счёт братьев наших меньших.

Кроме муховедов, к которым принадлежит известный во всем мире профессор Д. Брегель (о нем помещена отдельная статья в третьем томе энциклопедии, посвященном членистоногим, трилобитам и онихофорам), имеются сотни других специалистов, в том числе кроликоведы, утковеды, соловьеведы и попугаеведы.

Последних не так много, но они всё-таки есть. Предмет их исследований — попугай, которого издание представляло как птицу с загнутыми когтями и повернутым назад четвертым пальцем, питающуюся растительной, реже животной пищей. Самый большой хищник из этого рода птиц — попугай нестор, обитающий в Новой Зеландии и нападающий даже на овец.

Хомячков прочитал про все триста пятнадцать известных науке видов попугаев — такой разновидности, к которой можно было бы отнести Григория, наука ещё не знала. Директор закрыл энциклопедию и зажмурил глаза.

«Получается, что мной открыт неизвестный до этого триста шестнадцатый вид. Хорошо бы Гриша заговорил. Тогда его так и назовут — «говорящий попугай Хомячкова». А почему нет? Есть же лошадь Пржевальского, значит, имеет право на существование и попугай Хомячкова. Триста шестнадцатый вид — хорошо, — рассуждал директор, — но ведь попугаеведы не позволят присвоить открытию моё имя. Попробуй заявить, будто открыл новую разновидность, так они из зависти тут же заклюют и растерзают первооткрывателя, как тот попугай нестор новозеландскую овечку.

Эх, жаль! А то ведь можно было бы издать книгу и назвать «Феномен Гриши» — ее бы перевели на английский, как «Гриша´с феномен» или на французский «Феномен де Гриша». Да что за проблема ее сочинить? Записывай каждый день, как твой питомец крылышками машет, как лапку отставляет, как обижается, как радуется, и прогремела бы фамилия Хомячкова на весь мир. Портреты в школах развешали бы. Бюст Менделеева, который стоит рядом с фикусом напротив кабинета, в конце концов, убрали бы — настоялся дедушка, пора и честь знать, освободи место для бюста Константина Вадимовича.

А если известить об открытии комитет по Нобелевским премиям? Миллион за такой вклад в науку дадут! Построит Константин Вадимович виллу в Крыму на скале над морем и назовет «Гришино гнездо»… нет, причём здесь Гриша? Он ведь сам ничего не открыл. «Гнездо Хомячкова» — вот достойное название, которое увековечит имя нобелевского лауреата.

Но интриги! Они везде, в том числе, конечно, и в Нобелевском комитете. Не могут же эти нобелевцы отваливать соискателям такие деньжищи, чтобы самим ничего не перепадало! Выделят премию за исследование какой-нибудь паршивой куриной болезни, хотя это открытие на миллион и близко не тянет, и отхапают себе половину. Или ещё хуже, разделят мой миллион на троих попугаеведов — радуйтесь, мол, что хоть по триста тысяч досталось! А Константин Вадимович не согласен на триста тысяч! Он желает иметь свой заслуженный миллион!

Лет через сто, может, памятник поставят в Одессе. Ну где же ему ещё стоять, скажите, пожалуйста? Только в Одессе, непременно в Одессе! Красивый такой памятник, из бронзы, напротив оперного театра, на мраморном постаменте, и надпись золотыми буквами: «Великий попугаевед Константин Вадимович Хомячков с любимым питомцем Григорием на плече».

Но если к тому времени самого Константина Вадимовича уже не будет, то и от памятника ему пользы никакой. Директор задумался, загрустил.

«А ещё через много лет чучело Гриши купит на аукционе какой-нибудь миллиардер, — уже со злостью подумал Хомячков. — И вдруг окажется, что, хотя живой Гриша был единственным и уникальным, на руках у коллекционеров три десятка его чучел. Каждый владелец будет с пеной у рта доказывать, что именно в его подвале моль объедает перья истинного Григория. А сколько адвокатов будут за баснословные гонорары доказывать абсолютно недоказуемое! У этих ребят понятие совести отсутствует по определению. Профессия такая — врать. Хоть ты ему в глаза брызгай, он за гонорар будет стоять на своём! Ну, Бог с ними, продажными адвокатами. Хорошо бы Гриша заговорил. Вот это был бы фурор! Тогда можно было бы строить великие планы!»

Понятно, что такие мысли подогревали нетерпение, с каким директор ожидал дрессировщика. Тот явился, как и обещал, когда стрелки часов в кабинете соединились на цифре двенадцать, возвестив приход пятницы. Из пузатого кожаного саквояжа был извлечён чёрный бархатный плед, расшитый серебряными звездами, и, к большому удивлению Хомячкова, новенькая колода карт.

Сонный Гриша, возмущённый неурочной побудкой, сощурился и что-то раздражённо проскрипел. Не обращая внимания на недовольство птицы, Мурлыга перетасовал карты, сунул колоду попугаю, тот с недовольным видом лапкой сдвинул её. Зажглись свечи. Директор погасил люстру. Плотная ткань накрыла клетку, серебряные звезды на тёмном бархате потускнели, по стенам заметались длинные тени.

— Для начала перекинемся, — сказал гость, и карточная колода в его лапах разложилась и, щелкнув, сложилась.

— Константин Вадимович никогда не играл в азартные игры, это его принцип! — заявил Хомячков.

Мурлыга покрутил большой головой.

— Вы меня не поняли. Об азартных играх речи не идёт. В данном случае карты всего лишь элемент дрессировки. Мы с вами по ходу игры будем обмениваться фразами, которые птица начнёт запоминать. Если хотите, чтобы попугай заговорил, надо так сделать. Ставки определим небольшие. Много не потеряете.

— А как играть? Я ведь ничего в этом не понимаю.

— Всё очень просто. У каждого играющего изначально по десять очков. Взявший взятку списывает одно. Побеждает тот, кто первым наберёт десять взяток. Проигравший платит по хрустику за каждое оставшееся очко. То есть за одну партию при всём желании нельзя продуть свыше десяти хрустиков.

Дальше заработала обычная шулерская схема. В первой партии Хомячков выиграл два хрустика. Кот предложил повысить ставки до трех, а затем до пяти хрустиков за очко. В эту ночь за директором остались все три партии. Из кошелька дрессировщика в кошелёк Константина Вадимовича перетекли целых двадцать семь хрустиков!

— У вас лёгкая лапа. Вам можно не работать, а только баловаться картишками. Будете сыт, пьян и нос в табаке, — сказал Мурлыга, и глаза его вспыхнули жёлтым огнём.