Бесплатный фрагмент - Поль Мартан и Орден Вифлеемской звезды

Часть первая

Глава 1. Дежавю

Поль и Пьер

Во Дворце открытий и изобретений всё гудело, как в пчелином улье. Закончилась последняя речь Анри де Мортимона. Журналисты, как стая гончих, завидевшая лису, в едином энергичном порыве двинулись к трибуне, откуда по боковым ступеням спускался кандидат в депутаты, речь которого произвела эффект разорвавшейся бомбы. Все только и восклицали:

«Вы слышали?», «Вы видели, как это было?», «Он божественен!»… Каждый, подбирая звонкие эпитеты, наперебой спешил высказать своё восхищение. Многие при этом, впрочем, превознося будущего депутата, стремились тем самым выставить напоказ собственную утончённость.

В толпе журналистов был и молодой, но уже известный общественности своей честностью и прямотой журналист студенческой газеты «Свет истины» Поль Мартан. Держа в одной руке записную книжку с вопросами, другой он старался проложить себе дорогу между спинами толпящихся коллег. Это ему удавалось довольно успешно благодаря сухому телосложению, и он продвигался всё ближе к заветным ступеням. Толпа сзади как бы подхватила его и, подобно волне, поставила прямо перед Анри.

Поль даже слегка растерялся от неожиданно представившейся ему возможности.

— В своей замечательной речи вы сказали, что закон есть высшая и главнейшая сила в обществе, — начал он.

— Да, а вы разве против главенства закона? — небрежно бросил Анри, едва взглянув на задавшего вопрос, и с улыбкой, подобной натянутой на лицо резиновой маске, стал вертеть головой, предоставляя многочисленным фотографам возможность снимать себя в разных ракурсах.

— Нет, я не против, если закон зарождается в недрах самого общества, как дитя у матери, и служит обществу. Но если он установлен насильно, то не может быть справедливым. А несправедливый закон это вовсе не закон. Ведь так говорит Августин.

— Что такое? — как бы не расслышав, издевательски переспросил Анри и, не дожидаясь ответа, объявил так, чтобы слышали все: — У нас нет несправедливых законов. Все наши законы выражают высшую справедливость!

Поль попытался возразить, но течение толпы понесло их обоих к выходу из зала. Там несколько человек из службы безопасности ловко отделили кандидата в депутаты от толпы журналистов.

В этот момент открылась дверь в банкетный зал и Поль увидел множество прекрасно одетых дам и месье с бокалами шампанского в руках. Было ясно, что все только и ждали виновника торжества. Одно лицо, мелькнувшее в зале, показалось Полю знакомым. Где он раньше мог его видеть? Задумавшись, Поль потерял из поля зрения Анри и на мгновение забыл, для чего сюда пришёл. Тем временем дверь захлопнулась и толпа стала постепенно рассасываться.

Поль машинально взглянул на часы. Половина пятого. До ужина в гостях у Пьера оставалось около трёх часов. Он решил прогуляться пешком и вышел на набережную.

Осенний Париж менял свои цвета с сочных зелёных на бордовый, красный, золотой… Днём было ещё довольно тепло, и Поль наслаждался прогулкой. Ему доставляло удовольствие бродить по городу, и он выбирал такой маршрут, чтобы попасть в какое-нибудь из любимых мест. Но при этом в него всё время не выходило из головы увиденное в зале лицо…

Молодой человек уже почти расстался с воспоминаниями детства и окончательно смирился с мыслью, что пережитые им когда-то приключения: похищение волшебной лупы, путешествие на олене Рудольфе, пиршество в доме Пер-Ноэля и всё прочее — произошли в увлекательном сне. Правда, мама с тех пор больше не болела, семейная жизнь наладилась, но единственный свидетель тех приключений кондитер Папаянис исчез при загадочных обстоятельствах. Поль хорошо помнил, что после памятных рождественских праздников, когда он шёл с мамой в школу, на месте знакомой кондитерской был уже другой магазин, а когда мама спросила у продавца, где же прежний владелец, тот ответил, что случился пожар, видимо, из-за неполадок с электричеством, и хозяин, к сожалению, по всей вероятности погиб, борясь с огнём. А когда Поль в сопровождении брата побывал у дома месье Ария, оказалось, что там никто не живёт. Жильцы соседних домов сказали мальчикам, что дом этот давно заброшен и они даже не помнят, чтобы здесь кто-то жил.

Но сегодня, как ни разубеждал себя Поль, он не мог отделаться от мысли, что увиденное им в зале лицо принадлежало тому зловещему персонажу его давнего сна, который называл себя месье Арием. Сначала это имя возникло только в его мыслях, затем он произнёс его вслух. К тому времени незаметно для самого себя Поль очутился на площади Трокадеро. Он присел за уличный столик одного из кафе и заказал чашечку кофе.

Площадь была освещена прощальными лучами заходящего солнца. В проёме между двумя музеями виднелась Эйфелева башня. Поль наслаждался покоем и красотой ландшафта и постепенно почти убедил себя в том, что встревожился понапрасну. Конечно же, ему только показалось, что лицо сегодняшнего незнакомца привиделось ему когда-то в том памятном сне.

Поль любил сидеть тут и работать над своими заметками. Он вынул из внутреннего кармана записную книжку, пробежал взглядом последние строчки и зафиксировал полученный от Анри ответ на свой вопрос. «Да, — подумал он. — Такие люди отчаянно рвутся к власти, услаждая слух доверчивых простаков, но горе ждёт всех, если они её получат. Тотчас же их дела станут противоречить данным обещаниям…»

Поль взглянул на часы: «О, уже почти шесть вечера! Надо поторопиться». Он бросил на стол несколько монет, встал, помахал рукой официанту и двинулся ускоренным шагом. Пересёк площадь, вышел на авеню Поля Думера и минут через пятнадцать был дома.

Он жил один в старой родительской квартире уже более семи лет, с тех пор как умерла мама. Пьер к тому моменту уже больше года жил со своей молодой красавицей женой неподалёку, на авеню Моцарта. Мама перед смертью успела порадоваться рождению своей внучки Джунии, а Поль стал крёстным отцом девочки. Как раз вечером после этого торжества мать впервые почувствовала себя плохо и, когда они с Полем возвращались домой, сказала: «Теперь я могу умереть спокойно». И действительно, спустя пару месяцев её состояние резко ухудшилось и буквально за несколько дней она угасла. Похоронили её в ясный летний день, и с тех пор Поль жил один. Он не стал занимать родительскую спальню, так и остался в детской комнате.

Дома Поль уселся за письменный стол и, вынув записную книжку, начал печатать статью на пишущей машинке. Работа давала ему возможность сосредоточиться и отвлечься от забот и воспоминаний.

Ритмичный стук машинки как бы заглушал все посторонние мысли. Поэтому работа не утомляла Поля, а придавала ему новые силы. Время за машинкой летело незаметно, и когда он посмотрел на часы, было уже без четверти восемь.

Поль быстро собрался и отправился в гости к Пьеру. На углу площади Ля Мюет и авеню Моцарта он купил коробку отменного шоколада и поспешил на званый ужин.

Брат был его единственным настоящим другом. Пьер с женой и дочерью жили в доме номер одиннадцать, на третьем этаже. Квартиру на авеню Моцарта подарил молодожёнам отец Жанет. Это был человек, облечённый государственной властью и обладавший, как он сам о себе говорил, весом в обществе благодаря безупречной репутации. Такой подарок он сделал более из чувства долга, чем из любви к единственной дочери. Но надо сказать, что зятя он воспринял благосклонно и по-своему даже полюбил его. У него были планы дальнейшего развития государственной карьеры, и вот судьба свела его с человеком, который должен был способствовать реализации этих планов. Поэтому он оградил молодую семью от забот о материальном благополучии и устроил Пьера на перспективную должность в каком-то бюро. Проработав некоторое время там, он мог затем занять освободившееся тёплое местечко в ведомстве своего всемогущего тестя…

Джуния в нетерпении бегала взад и вперёд, ожидая гостя. Девочка всё теребила то одного то другого родителя: «Ну когда же придёт дядя Поль!?» Она очень любила своего крёстного: ведь только он рассказывал ей всякие истории о необычайных приключениях, участником которых, несомненно, был он сам. А если дядя отрицал своё участие, она спрашивала, откуда же тогда он знает все подробности. Она была очень умна для своего возраста и училась в той же школе, которую окончили когда-то её папа и дядя Поль.

Надо сказать сразу, что мать Джунии Жанет не разделяла радости дочери по поводу ожидавшегося прихода дяди Поля. Она считала его неудачником, а общение с неудачником, по её мнению, могло принести несчастье и в их благополучную семью. Однако она не осмеливалась открыто высказывать своё мнение мужу, зная, как тот уважает старшего брата.

Раздался звонок, и Джуния побежала к двери:

— Дядя Поль, дядя Поль! — её голос звенел, как бубенчики на рождественской упряжке Святого Николая. Она открыла дверь, и дядя Поль подхватил на руки бросившуюся ему навстречу девочку, а она наградила его звонким поцелуем.

— Тебе не стоит самой открывать двери, — пожурил её дядя Поль.

— Но ведь я знала, что это ты пришёл! Я знала!

— Дядя Поль прав, доченька, тебе нельзя самой открывать двери, — услышала Джуния отцовский голос.

— Но, папочка…

— Не спорь с отцом! — перебила её Жанет.

Поль бережно опустил на пол племянницу, поздоровался с Жанет, а затем обнялся с Пьером и растрепал его шевелюру, как привык делать в детстве. Пьер изобразил недовольство тем, что ему испортили причёску, но на самом деле был рад. Рад, что есть в его жизни тот, кто знал его с младенческих лет, его лучший друг Поль. Жанет же, напротив, была рассержена, хотя и тщательно скрывала это, и тут же бросилась приводить в порядок голову мужа. Пьер принял у Поля пальто, и Джуния за руку потащила дядю в столовую.

— Погоди-погоди, у меня тут есть кое-что для тебя… — Поль вынул из наружного кармана пальто красивую коробочку.

— Ой, спасибо, шоколад!

— Пока отложи шоколад, — приказала ей мать. — Сперва мы будем ужинать. Да и вообще он вреден для зубов.

— Ну, от одной коробочки большого вреда не будет, — заступился за Джунию папа.

— Ты всегда защищаешь её! — возмутилась Жанет.

— Ну что ты, дорогая, я люблю тебя больше всех на свете, — Пьер обнял и поцеловал жену.

— А меня, папочка? — с наигранным хныканьем спросила Джуния, глядя на него широко раскрытыми голубыми глазами. Пьер только подмигнул ей из-за плеча Жанет. Джуния улыбнулась ему в ответ, но продолжала всхлипывать. Мать погладила её по голове и успокоила:

— Твой папочка любит тебя больше всех.

Все дружно подошли к столу и расселись. Полю предоставили место во главе стола, Пьер расположился слева от него, Джуния справа, а Жанет напротив.

За ужином у Поля несколько раз всплывало перед глазами лицо Ария, и в эти моменты взгляд его как бы застывал. Пьер заметил его необычную задумчивость и поинтересовался, чем брат обеспокоен. Поначалу Поль давал уклончивые ответы, но когда подали десерт, вдруг неожиданно заговорил об этом сам:

— Сегодня я кое-кого видел.

— Кого же? Уж не призрак ли какой? — спросил Пьер.

— А почему ты подумал именно о призраке? — вопросом на вопрос ответил Поль, всё ещё не решив, стоит ли говорить о том, чем ему так хотелось поделиться.

Жанет встала из-за стола и предложила Полю и Пьеру перейти в каминную, пока она будет укладывать Джунию.

— Мама, ну можно я ещё чуть-чуть с вами посижу, я же уже большая!.. — захныкала Джуния, протягивая руки в сторону дяди Поля.

Тот, присев на корточки, поцеловал её и что-то прошептал на ушко.

Джуния тут же заулыбалась и, поцеловав его в щеку, дала маме себя увести. Но не успела она покинуть комнату, как Пьер сделал вид, что плачет.

Джуния, вырвавшись из рук матери, подбежала к отцу и бросилась ему на шею:

— Спокойной ночи, мой любимый папочка!

— Спокойной ночи, моя королева, — ответил Поль, уже улыбаясь.

Жанет строго взирала на этот спектакль. Она не любила сантиментов и считала, что строгость лучшее средство для воспитания девочек. Она требовательно посмотрела на Джунию, та послушно подошла, взяла маму за протянутую руку и, уходя, ещё раз произнесла с лёгкой грустью в голосе:

— Спокойной ночи, папочка и дядя Поль.

Поль поспешил воспользоваться тем, что они остались одни, и, придвинувшись поближе к уху Пьера, как будто кто-то мог его подслушать, шепнул:

— Знаешь, кого я сегодня видел? — он покосился на дверь, в которую вышли Жанет с Джунией, и продолжил: — Я сегодня был на встрече с кандидатом в депутаты Анри де Мортимоном. И там, в группе его поддержки, увидел… — Поль сделал паузу и, наконец, выпалил: — Месье Ария!!!

Пьер посмотрел на Поля так, как будто услышал нечто невероятное.

— Но, Поль, — удивлённо заметил младший брат. — Его же не существует! Это же из твоего сна, из мира твоих фантазий! Арий, Пер- Ноэль и тому подобное…

Поль умоляюще посмотрел в глаза Пьеру и сказал:

— Поверь мне, я действительно его видел!

— Ну хорошо, — сдался Пьер. — Предположим, что это так. И что ты хочешь сделать?

— Ну, не знаю, — замялся Поль, — я об этом ещё не успел подумать… Хотя нет, успел. Я думаю посетить тот дом на улице Ранелаг.

— Мы ведь когда-то уже побывали там и выяснили, что в нём никто не живёт, — возразил Пьер. — Что ты там надеешься обнаружить?

— Это было очень давно, — ответил Поль.

— Ну что ж, тогда придётся нам сходить туда ещё раз, — уступил напору старшего брата младший.

Поль обнял Пьера:

— Спасибо, ты самый лучший брат в мире! В этот момент вошла Жанет.

— О, какие нежности! — с иронией заметила она.

— Это мы уже прощаемся, — смущённо ответил Поль. — Мне пора домой: ждёт срочная работа.

— Пожалуй, я провожу тебя до дома, заодно и проветрюсь, — сказал Пьер.

— Только недолго, — предупредила Жанет. В душе она была рада, что Поль уже уходит.

Втроём они направились в прихожую. Поль поблагодарил Жанет за ужин, поцеловал её, и они с Пьером вышли на улицу.

Заброшенный дом

В Париже бывает так, что день выдался морозный, а вечером, откуда ни возьмись, приходит настоящее летнее тепло. Температура воздуха подскакивает аж до плюс двадцати градусов. Именно таким был вечер, когда братья Поль и Пьер, выйдя из дома, повернули вниз по авеню Моцарта и направились к дому месье Ария.

По дороге они весело болтали, вспоминая детство и юность, прошедшие в этом районе города, где часто гуляли с друзьями-одноклассниками. Так, перебирая забавные истории тех времён, братья не заметили, как оказались у памятного особняка на улице Ранелаг. Здесь всё так же, печально воздев ветви вверх, стояли те же безжизненные деревья.

— Ну, и что дальше? — спросил Пьер, озираясь по сторонам и вглядываясь в окна соседних домов.

Поль молча смотрел на дом, размышляя, что предпринять. Он посмотрел сквозь изгородь во двор. Тот был завален прошлогодними листьями и горами мусора, который, вероятно бросали туда прохожие либо соседи. Пьер тем временем подошёл к калитке, и тут ему показалось, что в окне мелькнула какая-то тень.

— Поль! Поль! Ты видел? Там кто-то есть, он следит за нами!

Поль нажал кнопку электрического звонка. Но она, похоже, уже вся проржавела и сгнила и под его пальцем провалилась внутрь корпуса. Тогда Поль взялся за ручку калитки, та заскрипела и открылась. Поль и Пьер переглянулись и поняли друг друга без слов. Оба быстро прошмыгнули во дворик, затем подошли к входной двери дома и осмотрели её, насколько позволял свет ближайшего уличного фонаря. Дверь оказалась покрыта толстым слоем пыли, уже затвердевшей от времени. Однако ручка двери была совершенно чистой, даже блестела. Было ясно, что ею часто пользуются. Поль молча указал на неё Пьеру, и тот понимающе кивнул.

Поль оглянулся на многоквартирный дом напротив — свет во всех окнах был погашен. Тогда он решительно надавил на дверь, и, к удивлению братьев, она легко открылась. Они осторожно, стараясь не шуметь, вошли в дом, под ногами тихо скрипнул паркет. Когда Поль, пропустив Пьера вперёд, закрывал дверь, ему показалось, что в доме напротив, в одном из окон третьего этажа, на мгновение вспыхнул свет и тотчас погас. Впоследствии он не раз вспоминал это окно, но в тот момент решил, что это ему померещилось.

Братья попали в довольно широкий коридор, по обеим сторонам которого в шахматном порядке были видны силуэты дверных проёмов. Поль подумал, что прежде этот коридор казался ему ещё более просторным.

Когда они дошли до двери каминной комнаты, Поль не удержался и открыл дверь. Со стены над камином на него был направлен всё тот же величественный и в то же время печальный взгляд оленя.

— Король оленей, — прошептал Поль.

— Кто-кто? — переспросил Пьер. — Неужели тот самый, о котором ты мне так часто рассказывал?

— Именно так. Это голова отца Рудольфа. Надеюсь, ты о нём помнишь?

— Какой он был огромный! — только и мог выговорить Пьер.

Поль осмотрел обстановку — вокруг как будто ничего не изменилось с тех пор. Вдруг его внимание привлёк предмет, лежавший на камине.

«Тебя, я вижу, заинтересовал мой кинжал?» — явственно прозвучали слова Ария в голове Поля.

В комнате было темно. Лишь уличный фонарь через окно слегка освещал помещение комнаты, так что было видно отражавшую свет серебряную ручку кинжала в виде разинувшей пасть волчьей головы да кромку заточенного чёрного лезвия. Поль подошёл рассмотреть привлёкшие его внимание узоры на широком лезвии. Он не был специалистом, но ему показалось, что это египетские иероглифы.

Пьер тем временем разглядывал стены загадочной комнаты, на которых были развешаны бубны и маски различных народов мира. Наконец, он увидел голову оленихи, она как будто смотрела прямо в лицо своего короля.

В это время послышался звук шагов с верхнего этажа. Братья переглянулись и, крадучись, направились к винтовой лестнице, ведущей на второй этаж. Как они ни старались идти тихо, но деревянные ступени скрипели на весь дом.

Второй этаж оказался зеркальным отражением первого: такие же расположенные в шахматном порядке дверные проёмы, только двери были не стеклянные, как там, а деревянные. Тут было значительно светлее, так как уличный фонарь находился как раз на уровне окна в дальнем конце коридора. На полу был постелен толстый палас, так что шагов теперь не было слышно. Из какой же комнаты мог исходить звук, который их встревожил?

Поль нажал на ручку одной, другой двери — они оказались заперты. Он посмотрел на Пьера, но тот лишь пожал плечами: открывать запертые двери он не умел. Тут Полю показалось, что дверь в последнюю по левую сторону коридора комнату приоткрыта. Он махнул брату рукой, приглашая следовать за собой. Но Пьер в это время, приложив ухо к очередной запертой двери, пытался расслышать, что за ней происходит, и поэтому не заметил жеста старшего брата. Когда он, так ничего и не услышав, поднял голову, то потерял Поля из вида. Пьер даже испугался на мгновение, но затем увидел приоткрытую дверь комнаты в стороне противоположной той, где скрылся Поль, и направился туда. Так братья оказались в двух разных комнатах, причём каждый не знал, где находится другой.

В большой комнате, куда попал Поль, у окна стоял письменный стол, а в глубине старинная кровать, скрытая за тёмными занавесками. На столе было в беспорядке разбросано множество бумаг. Тонкий ковёр под ногами, в отличие от паласа в коридоре, не заглушал стука каблуков. Значит, скорее всего, звук исходил именно отсюда. Поль просмотрел несколько лежащих на столе писем, но нигде не встретил имени Ария — ни среди адресатов, ни среди отправителей. Вдруг ему показалось, что кто-то смотрит на него. Он оглянулся и заметил какое-то движение в тёмном пространстве, где находилась кровать. Подойдя к ней, он справа от кровати заметил дверь, которая едва выделялась на фоне стены, так как была оклеена такими же обоями, как и стены, лишь отсутствие плинтуса указывало на неё.

Интересно, куда она ведёт? Но и эта дверь оказалась запертой. Тут внимание Поля привлёк странный свет, падающий с потолка, сперва еле заметный, затем всё более яркий, синими волнами расходившийся по высокому потолку. Этот свет напомнил Полю северное сияние, которое он, наверно, всё-таки видел когда-то в детстве.

Вдруг, как гром с неба, раздался громкий голос:

— Не двигаться!

Поль ничего не понял: от неожиданности у него заложило уши. Но голос повторил:

— Не двигаться! — и добавил: — Руки вверх! Дом окружён! В случае сопротивления или попытки к бегству будет открыт огонь на поражение!

Послышался топот ног, и через мгновение двое молодцов в полицейской форме скрутили Полю руки. Он вскрикнул от боли, получил удар в живот, от которого перехватило дыхание, и молодцы потащили его вниз, так что его ноги простучали по всем ступеням лестницы. Он увидел, что впереди него другие полицейские ведут Пьера. Тот попытался что-то им сказать, но быстрый удар дубинкой успокоил и его.

В коридоре образовался затор — как раз у широко раскрытой двери каминной комнаты. Там суетились ещё несколько полицейских агентов. Поль успел заметить, что каминная полка, где прежде лежал кинжал с рукояткой в виде оскаленной волчьей пасти, теперь была пуста…

Кинжал

Было яркое солнечное утро. Поль сидел в кафе на площади Трокадеро.

Это было одно из его любимых мест в городе. Подставив лицо нежно- тёплым лучам солнца, он не спеша пил утренний кофе.

Неожиданно его безмятежный покой был нарушен. Сидящий за соседним столиком, согнувшись над газетой, полный мужчина лет сорока вдруг поднял голову и вскрикнул, чем привлёк внимание многих:

— Вы только представьте себе! Как жить дальше, если тебя могут зарезать в собственном доме?!

Поль обернулся на голос и вопросительно посмотрел на издавшего возглас человека, а тот, как будто только этого и ждал, протянул ему газету. Полю сразу бросился в глаза жирный заголовок:

Убийство и ограбление в доме профессора

Под ним — несколько строк текста и большая фотография. На ней изображён был дом на улице Гюстава Зеде, в котором проживала мадам Клодин Руж.

Поль вернул газету обратно и, расплатившись, направился к дому, где сегодня утром случилось преступление. Его беспокоило смутное предчувствие. Он решил по пути заглянуть к знакомому полицейскому и зашёл в участок на улице Буа ле Вент. Там он узнал, что этим преступлением занимается комиссар Жорж Доминик из городского управления и он как раз сейчас находится в квартире убитого.

Через десять минут Поль стоял у входа в эту квартиру. Там суетилось несколько агентов в штатском и пара журналистов пыталась выудить у них какую-нибудь информацию для своих изданий.

В дверях появился комиссар и важно окинул взглядом присутствующих.

Полю показались знакомыми его грустные светлые глаза, но он не успел вспомнить, где их видел раньше, так как журналисты начали задавать вопросы:

— Было ли украдено что-либо особенно ценное? — спросил один из них.

— Мадам профессор не подавала заявления о пропаже каких-либо ценностей, — отрезал комиссар.

— Зачем же идти на такое страшное преступление, не зная заранее… — не успел второй репортёр закончить свой вопрос, как его перебил комиссар:

— Это мы постараемся выяснить, когда поймаем преступника.

— А можно нам побывать на месте преступления? — спросил Поль.

Комиссар задумался, вполголоса посовещался с одним из сотрудников в штатском, затем почесал свой подбородок и буркнул:

— Ладно, только недолго.

Он повернул обратно в квартиру. За ним, как послушные дети за учителем, проследовали несколько журналистов, фотограф, два агента в штатском и Поль.

Они пришли в большую комнату, посредине которой лежал молодой человек с зияющей на груди раной. Но крови возле тела почему-то почти не было. Этот факт заинтересовал Поля, но он не стал никого ни о чём спрашивать, а лишь сделал пометку в своём блокноте.

Один из журналистов спросил у комиссара:

— Орудие убийства обнаружено?

— Нет, на месте преступления его не оказалось.

— Чем же можно было нанести такую рану? — спросил другой журналист.

— Рана довольно широкая, — пояснил комиссар и добавил: — Такую мог оставить нож с необычным, утолщённым лезвием.

При этих словах у Поля в голове как будто что-то вскипело и перед глазами явственно предстал кинжал Ария. Но какая может быть связь между Арием и совершённым преступлением?..

Поль поблагодарил комиссара и вышел из дома. Вскоре он оказался на авеню Моцарта, неподалёку от дома Пьера. Первой его мыслью было зайти к брату, чтобы поделиться новостью, но Поль от этой мысли отказался.

После недавних событий, когда обоих братьев продержали всю ночь в полиции и лишь звонок всесильного тестя Пьера избавил их от осложнений, Жанет дала понять Полю, что не хотела бы снова видеть его у себя дома.

Пройдя мимо знакомого подъезда, Поль нырнул в метро и поехал на площадь Сан Сульпис, к знакомому торговцу антиквариатом. По дороге он сделал в блокноте рисунок кинжала Ария и иероглифа, начертанного на лезвии.

Колокольчик звякнул, возвестив о посетителе.

— О, да это Поль Мартан! — воскликнул хозяин. — Какая честь для нас, что вы решили зайти в наш скромный магазин!

Поль покраснел от стыда: ведь владельцем антикварной лавки был никто иной как его одноклассник Франсуа, который часто передавал ему приветы и приглашения, но Поль за год с лишним так и не нашёл времени навестить своего товарища.

— Ладно, ладно, не красней так, мне самому уже неудобно, что я тебя пристыдил, — подбодрил его Франсуа. — А я вот слежу за твоими успехами. Если так пойдёт и дальше, ты станешь знаменитостью. Конечно, я понимаю, как ты занят. Присаживайся, — пригласил он товарища, указывая на старинное кресло около бюро.

Поль с удовольствием плюхнулся в него и утонул в глубоком сиденье.

Франсуа посмотрел на часы и повесил на дверь магазина табличку:

ЗАКРЫТО НА ОБЕД

— День вроде бы только начался — и вот уже обед. Да что день — недели, месяцы летят, и ничего не успеваешь сделать. Так и вся жизнь промелькнёт. Казалось, только что справляли Рождество, а вот уже и середина октября…

Поль молча, вытянув уставшие ноги, выслушал тираду своего друга.

Франсуа был одним из немногих друзей детства, с кем отношения сохранили чистоту и непосредственность школьных лет.

— Может, мы хоть пообедаем вместе? — почти умоляюще предложил Франсуа.

— С удовольствием, — ответил Поль. — Но сначала я хотел бы получить у тебя маленькую консультацию.

— Ну давай, что там у тебя за вопрос? — Франсуа уселся напротив Поля.

Поль протянул ему развёрнутую записную книжку и указал на сделанный недавно рисунок:

— Что ты об этом думаешь?

К его удивлению, Франсуа ответил сразу:

— Ха! Что тут думать! Это древнеегипетский ритуальный кинжал. Такой же есть в коллекции Лувра. За пару дней я готов предоставить тебе полную информацию о нём!

И друзья, весело беседуя, отправились на обед.

Глава 2. Орден Вифлеемской звезды

Ночной звонок

— Ах, какой же прекрасный день был сегодня! — воскликнула Клодин Руж, сбросив туфли на высоких каблуках и плюхнувшись на кровать.

После долгого дня, проведённого в окрестностях Версаля, и великолепного ужина в обществе Анри де Мортимона она вернулась в свой загородный дом. Некогда он принадлежал её родителям, уже давно покинувшим этот мир. Здесь Клодин любила бывать одна и чувствовала себя особенно уютно. Она сохранила обстановку тех дней, когда родители были ещё живы, и старалась приезжать сюда при каждом удобном случае. Сегодня она очень устала, и как только положила голову на подушку, тут же погрузилась в сладкий сон.

Разбудил её телефонный звонок. Мадам Руж, не открывая глаз, нащупала на столике у кровати телефонную трубку.

— Алло, мама! Ты меня слышишь?

— А, это ты, малыш… Что-то случилось? Я уже спала.

— Прости, что разбудил, но я должен был до отъезда с тобой попрощаться.

— До какого отъезда? — от неожиданности Клодин вскочила с постели. — Куда ты едешь? Зачем? Такие вещи не делаются впопыхах. Подожди хоть до завтра, чтобы мы могли всё спокойно обсудить.

— Нет, мама, не могу. Это не только от меня зависит.

— А от кого ещё?..

Жюльен не ответил. Мать знала, что сын очень редко делает что-то без её согласия. Но если он произносил слово «нет», то переубедить его было невозможно.

— Но я успею хотя бы проводить тебя? Чтобы попрощаться как полагается, а не по телефону. — Она скорчила гримасу отвращения, адресованную телефонному аппарату. — Сейчас вызову такси. Где тебя искать?..

В трубке послышался отдалённый женский голос, объявлявший о прибытии и отправлении поездов. Клодин едва расслышала ответ сына:

— Мой поезд отходит через час. Я буду тебя ждать на Северном вокзале у первого пути.

— Хорошо, я еду! — воскликнула она и переключила аппарат на вызов такси. Через десять минут машина уже мчала её по тёмным ночным улицам пригорода Парижа.

Отношения матери и сына в последнее время были омрачены спорами. Жюльен любил свою мать и обращался с нею по-прежнему почтительно, но ему не нравились её отношения с Анри и деятельность их клуба. Мадам Руж была очень привязана к своему единственному сыну. Его неожиданное сообщение об отъезде так встревожило её, что она готова была пожертвовать и клубом, и Анри, лишь бы не расставаться со своим Жюли, как она называла его в детстве.

Такси затормозило у центрального входа в вокзал. Мадам, расплатившись, стремительно покинула машину и почти бегом направилась к первому пути. Любимый силуэт она заметила издалека и громко окликнула сына. Он обернулся и шагнул ей навстречу. Мать обняла его, и они поцеловались.

— Так что случилось? Почему и куда ты уезжаешь? — взволнованно спросила она.

Он взглянул на часы и ответил:

— У нас мало времени, — и быстрым шагом пошёл вдоль перрона.

Впереди, метрах в пятидесяти, выделялся ярко-красный вагон, перед входом в который стояли два человека в форме. Жюльен спешил к нему, мадам Клодин еле поспевала за сыном. На ходу она снова пыталась спросить о причинах столь неожиданного отъезда и когда он собирается вернуться, но сын ей не отвечал.

Остановился он перед людьми в форме. Вероятно, один из них был проводником, а другой — начальником поезда. Жюльен вынул из кармана красный конверт и протянул его проводнику. Тот достал из конверта какую- то бумагу, видимо, билет, и прочитал вслух:

— В один конец. Жюльен подтвердил.

— Вы едете самостоятельно, или мадам с вами? — спросил начальник поезда.

Жюльен вопросительно посмотрел на мать. Она увидела на его лице необычную улыбку. Не озорную, как бывало часто, а кроткую и блаженную. Тихая радость, наполнявшая его, светилась в этой улыбке.

Она умоляюще посмотрела на сына. От слов «в один конец» слёзы выступили на её глазах, какая-то непривычная робость не давала ей говорить. Вся её материнская власть над сыном куда-то улетучилась. Теперь она сама почувствовала себя ребёнком, который умоляет родителя не оставлять его одного.

Жюльен протянул руку, чтобы помочь ей подняться в вагон. Проводник и его начальник, уступая им дорогу, слегка поклонились и одновременно произнесли:

— Добро пожаловать!

Мадам Клодин хотела было сказать, что у неё нет железнодорожного билета, а в Париже её ждут дела… Но почему-то промолчала и с не свойственным ей смирением подчинилась сыну.

Другая реальность

— Все обитатели нашего мира живут друг для друга. Любовь порождает бытие. Лучи солнца, падая на землю, дают энергию для существования всего живого, и в благодарности, стремящейся к источнику добра, тянутся вверх трава, и цветы, и деревья, чтобы поделиться своей жизнью с насекомыми, птицами и животными. Родители дарят себя и свою жизнь другому, которого ещё не знают, как не знают и того, будет ли им за то какая-то награда. Само бытие новорождённого является благодарностью за милость, которая, порой и с риском для собственного существования, дарит жизнь другому существу. И в этом проявляется любовь, любовь деятельная. Вы отдали нам самое дорогое, что у вас есть, не сознавая этого, и мы благодарны вам и всегда будем помнить о вас. Знайте, что в нашем сердце всегда есть место для вас.

Святой Николай встал из-за стола и подошёл к мадам Руж. Непонятная радость и одновременно тихая печаль наполнили её сердце. Он обнял её и поцеловал. Приятное тепло окутало женщину, ощущение благодати и неземного блаженства наполнило всё её существо. Она закрыла глаза, как бывает, когда ты уже почти проснулся, но, чтобы не потерять впечатления сна, не открываешь глаз. Именно так стояла она, обнимая ещё не знакомого, но в то же время как будто самого близкого ей за всю жизнь человека…

Как бы из другого мира донёсся телефонный звонок. Клодин не сразу могла понять, где она находится. Другая реальность, в которой она только что пребывала, не сразу отпустила её, она всё еще чувствовала тепло объятия Святого Николая. Но звонок телефонного аппарата не умолкал. Не открывая глаз, она сняла трубку и поднесла к уху.

— Мадам Клодин Руж? — Неизвестный господин, судя по уверенному голосу, обладал правом задавать вопросы. — Это комиссар Жорж Доминик, городская криминальная полиция.

— Почему вы мне звоните? Что-то случилось с моим сыном?

— Сейчас я не могу вам сказать ничего определённого. Прошу вас прибыть к нам как можно быстрее.

— Что с Жюльеном? — сдерживая крик, переспросила она.

— Как скоро вы сможете быть у нас в комиссариате? — снова уклонился от ответа полицейский.

— Немедленно выезжаю, — дрогнувшим голосом ответила она, — вот только вызову такси…

— Прошу меня простить, но такси с утра найти нелегко, поэтому я распорядился, чтобы за вами прислали служебную машину. Она ждёт вас у подъезда. За рулём мой помощник, он проводит вас ко мне.

Комиссар Жорж Доминик

— Войдите! — послышался из-за двери твёрдый командный голос.

Мадам Клодин вошла в кабинет. Ей навстречу резко встал из-за стола человек с зачёсанными назад тёмно-русыми волосами, в которых серебрились проблески седины. Он протянул посетительнице руку и представился:

— Комиссар Жорж Доминик.

Усадив её на стул, вернулся на своё место и сказал:

— Не буду утомлять вас формальностями, мадам. Сегодня ночью в вашей квартире было совершено убийство.

— Жюльен, мой мальчик!.. — Клодин закрыла лицо двумя руками. Перед её глазами предстала улыбка сына, кроткая радостная улыбка.

— Почему вы сразу решили, что речь идёт о вашем сыне? — строго спросил комиссар. Он перебрал несколько фотографий из папки, в которой лежали снимки с места преступления, выбрал ту, где рана была не видна, и положил на стол перед несчастной женщиной: — Это он?

Она, всё ещё надеясь, что на фотографии изображён кто-то другой, поднесла её к глазам… Лицо Жюльена… Та самая улыбка…

Несчастная мать разрыдалась. Комиссар понимал, что успокоить её будет нелегко, и терпеливо ждал, пока пройдёт первая реакция на трагическую весть.

— Вам приходилось терять самого близкого человека? — вдруг неожиданно сквозь слёзы спросила она комиссара.

— Конечно, мадам, моё горе не идёт ни в какое сравнение с вашим, но однажды я потерял своего самого близкого друга. Когда-то, ещё будучи детьми, мы решили, что вырастем и посвятим жизнь борьбе с преступниками. И вот уже много лет его нет. — Он бросил взгляд на висевшую на боковой стене фотографию, где они были сняты вдвоём — сидящими рядом на разбитой колонне у водоёма в парке Монсо.

— А семья у вас есть? — вдруг почему-то спросила она.

— Нет. С моей работой какая может быть семья?

Иногда чужое горе служит нам утешением от собственных невзгод.

Сознание того, что кому-то, возможно, ещё хуже чем тебе, иногда помогает сочувствующему сердцу отвлечься от своей беды.

Комиссар подал женщине стакан воды со словами:

— Выпейте, мадам.

Его слова прозвучали так спокойно, что стали для неё как бы точкой опоры, чтобы не провалиться на самое дно горя. Когда комиссар убедился, что мадам Руж взяла себя в руки, он сел на своё место и молча стал ждать, когда она сама заговорит.

— Наверно, то, что я сейчас скажу, может показаться вам странным… — начала она и замолчала, глядя прямо в глаза собеседнику. Причём это был уже не взгляд потрясённой горем матери, а испытующий взор профессора, решающего, стоит ли говорить с этим человеком, стоит ли доверить ему важные сведения.

Комиссар понимал, что его оценивают и что от результата этой оценки зависят дальнейшие их отношения. Если он заслужит доверие этой женщины, она станет с ним сотрудничать и это поможет ему найти преступника.

— Но прежде я готова ответить на ваши вопросы. — Похоже, мадам Руж справилась с ещё недавно владевшими ею эмоциями, и о них напоминали лишь покрасневшие глаза.

— Очень хорошо, мадам. Что вы скажете о круге друзей своего сына?

Были ли у него какие-то враги?

— Жюльен был славным мальчиком. Жаль, что я только сейчас это оценила. Он был добрым, честным, и все его друзья были такими же. Так было со школьных лет. Плохие вокруг него не задерживались, как бы отталкивались от него, понимаете?

Комиссар кивнул.

— Мы осмотрели вашу квартиру, — сообщил он. — Не похоже, чтобы убийство было совершено с целью ограбления. Нет следов того, что преступник перерыл всю квартиру в поисках каких-нибудь ценностей. Если это всё-таки было ограбление, то грабитель знал, за чем именно он пришёл.

— Но у нас и не было ни дорогих картин, ни особенных драгоценностей.

— А что вам известно об Ордене Вифлеемской Звезды? Мадам Клодин слегка улыбнулась.

— Это была детская забава Жюли и его нескольких друзей. Вы ведь знаете, что некоторые подростки лет десяти-двенадцати перестают верить в Рождество и в существование Пер-Ноэля. Так вот Жюльен и его друзья решили всем доказать, что Рождество действительно было и Пер-Ноэль существует.

— Как же они это делали? — с интересом спросил комиссар.

— Поначалу они писали поздравительные письма и подбрасывали их в почтовые ящики, особенно не верящим в Рождество детям. Затем взялись приносить подарки тем, кто, по их мнению, в этом нуждался. А когда они повзрослели, то…

Она вспомнила ту ночь, когда вместе с Анри и Арием участвовала в преследовании мальчика на площади Пасси. Как она тогда не догадалась, что это её сын говорил с ней там, наряженный в костюм Пер-Ноэля! Теперь для неё многое прояснилось в той истории. Она покраснела и не стала продолжать.

— Кажется, вы вспомнили что-то важное? — догадался комиссар. — Что именно? Возможно, это даст нам направление в поисках преступников?

Мадам Клодин вдруг встала, давая понять, что разговор окончен.

Комиссар, как опытный рыбак, который знает, когда нужно натянуть леску, а когда отпустить, понял, что сейчас не время настаивать. На прощанье он вручил ей визитную карточку:

— Вот вам моя визитка. Когда вы решите со мной поговорить, я буду в вашем распоряжении. Позвольте только уточнить, где вы будете жить?

— В том же загородном доме, откуда ваш помощник привёз меня сюда.

И, взяв визитку, мадам Руж стремительно покинула кабинет. Комиссар не успел даже встать, чтобы проводить её хотя бы до дверей.

Глава 3. Египетская мумия

Доброе утро

В это утро Поль был свободен от дел и решил как следует выспаться.

Он проснулся как обычно в полседьмого утра, но тут же закрыл глаза, благо что было ещё темно. Натянул одеяло на голову и снова заснул.

Однако сон его был тревожен и не принёс ему отдыха. Ему снился то Арий, преследующий его по тёмным улочкам, то Анри, внезапно выскакивающий из подъезда, болтая какую-то чепуху, то комиссар Жорж Доминик…

Поль никак не мог избавиться от этих неприятных сновидений и окончательно проснуться. Поэтому стук в дверь сначала тоже показался ему частью его сна, но чьи-то настойчивые удары, наконец, вернули его в реальный мир.

Поль вскочил, накинул халат и подбежал к двери.

— Кто там барабанит в такую рань? — спросил он недовольно. Из-за двери послышался сладкий голос:

— По, сколько можно спать? Это Франсуа.

Поль открыл дверь и не без удивления увидел стоящего перед ним друга, который в одной руке держал бумажный свёрток, а другой снимал с головы смешную шапку.

— Зачем стучать, когда есть звонок! Ты, наверно, разбудил весь дом.

Ладно, заходи, раз уж явился! — И Поль чуть ли не насильно втащил нежданного гостя в квартиру.

— Похоже, ты не очень-то рад мне, — заметил Франсуа, обескураженный столь неласковым приёмом.

— А ты ждал, что я тебя расцелую? У меня выдалась редкая возможность поспать утром подольше, а тут ты барабанишь на весь подъезд, — укорил его Поль, закрывая дверь.

Франсуа промычал что-то невразумительное и протянул Полю бумажный пакет с круассанами. Поль окончательно пришёл в себя и понял, что чересчур сурово отнёсся к раннему гостю.

— Ладно, не обижайся. Проходи в зал, я сейчас приведу себя в порядок и присоединюсь к тебе. Честно говоря, я даже рад, что ты меня разбудил.

— Ну, у тебя и перепады, — недоумённо сказал Франсуа. — Сначала обругал, а теперь говоришь, что рад.

— Да мне как раз перед твоим приходом снился какой-то ужасный сон. Так что я не сразу врубился в происходящее. Спасибо тебе, дружище! — и Поль дружески потрепал приятеля по плечу.

Вскоре хозяин и гость уже сидели за столом, а по комнате распространялся аромат свежесваренного кофе. Сделав первый глоток, Франсуа перешёл к делу:

— Я нарыл для тебя нечто удивительное, Поль, — с таинственным видом заявил он.

— Так рассказывай скорее! — подбодрил его хозяин.

— Тот кинжал из Лувра, рисунок которого ты мне показывал, — он, как я сразу определил, действительно египетский. Мой двоюродный брат, ты ведь знаешь, работает в архиве Луврского музея, и он это подтвердил. Кинжал этот, как я и предполагал, ритуальный, но таких кинжалов не один, а два.

По-видимому, каждый из них имеет своё предназначение, понимаешь?

Поль внимательно слушал и не перебивал.

— Так вот, — продолжал Франсуа, — эти кинжалы попали во Францию из Египта вместе с множеством других артефактов. Они принадлежали братьям Самюэлю и Давиду Буленвилье. А знаешь, где они жили? Они жили в деревне Пасси, в семье редактора известной тогда типографии, принадлежавшей американскому послу. Оба брата участвовали в египетской кампании Наполеона, Давид в качестве офицера, а Самюэль как учёный- археолог, их тогда немало отправилось с экспедиционным корпусом. Один кинжал оказался в египетском музее, созданном тогда же, и в архив вместе с кинжалом попал дневник этого офицера. Он закончил свои дни в одной из богаделен, организованных для ветеранов, и умер от страшной заразы, вызывающей слепоту. А вот судьба второго брата, Самюэля, ещё более удивительна. Давид пишет в своём дневнике, что тот вдруг неожиданно пропал вместе с женой и дочерью.

— Не вижу тут ничего удивительного, — заметил Поль. — В те времена революций и войн мало ли что могло с ними случиться, может, они в Америку уехали.

— В том-то и дело, что нет. Давид пишет, что их исчезновение связано с каким-то колдовством. Когда он пришёл в дом своего брата, там никого не оказалось, но перед домом откуда-то появились три старых сухих дерева…

Поля как будто стукнули чем-то по голове. Он вспомнил о деревьях перед домом Ария с ветвями, словно руки, воздетыми к небу.

— Тебе обязательно нужно самому почитать этот дневник, — Франсуа тронул Поля за плечо, чтобы вывести из оцепенения, в которое тот погрузился.

— Да-да, конечно, — задумчиво ответил Поль.

— Так вот за этим я к тебе и пришёл. Сегодня мой двоюродный брат работает в первую смену. Мы могли бы вдвоём посмотреть этот дневник. Возможно, там ты найдёшь что-то особенно важное для тебя.

— Хорошо! — Поль залпом допил уже остывший кофе и встал из-за стола.

Через полчаса друзья стояли у дверей, ведущих в одно из помещений архива со стороны сада Оратори. Дверь приоткрылась, и выглянуло худощавое лицо с бородкой.

— Филипп! — окликнул выглянувшего Франсуа. — Мы здесь!

Филипп, кивнув, исчез за дверью, и она, наконец, открылась полностью.

Франсуа подтолкнул Поля, и они мигом оказались в прихожей. Справа от них был виден лестничный пролёт, ведущий к тайнам лучшего в мире музея. Одетый в белый служебный халат Филипп, среднего роста, с редкими прямыми волосами на голове, поздоровался вначале с Франсуа, затем его холодная сухая рука схватила за руку Поля, а тёмно-карие глаза впились в него, как будто оценивая: можно ли ему доверять. Не сводя глаз с Поля, архивариус распорядился:

— Ты останешься здесь: я не имею права приводить туристические группы в архив.

Поль принял его слова на свой счёт и посмотрел в недоумении на Франсуа.

— А вы, пожалуйста, следуйте за мной, — эти слова Филиппа уж точно обращены были к Полю. Значит, предыдущие относились к Франсуа. Тот попытался что-то возразить, но Филипп уже спускался по лестнице.

— Увидимся после, — только и успел сказать другу Поль и поспешил за архивариусом. Молча они миновали несколько лестничных пролётов.

«Наверно, мы уже достигли уровня метро», — подумал Поль. И действительно, за толстой стеной послышался глухой гул и лёгкая вибрация. Затем они долго шли по длинному коридору, в конце которого упёрлись в высокую железную дверь. Архивариус вытащил ключ из нагрудного кармана, открыл её и жестом пригласил Поля войти первым.

— Спасибо, должно быть, вы знаете ужасно много, ведь тут у вас… — Поль попытался завязать беседу, чтобы поближе познакомиться с Филиппом.

Но тот, ничего не ответив, вошёл вслед за ним и повёл Поля вдоль высоких металлических стеллажей. Поль внимательно смотрел по сторонам. Его внимание привлекли цифры на стеллажах. Постепенно он понял, что буквами отмечены поперечные проходы архива, а цифры указывают годы и месяцы. Так они прошли почти до конца линии 1803, где стоял железный стол.

— Садитесь тут и ждите. Я скоро принесу интересующий вас документ. — Филипп, резко развернувшись, удалился.

Поль уселся за стол. Перед ним в железной рамке лежал привинченный блокнот с чьими-то пометками. Он пригляделся и увидел запись:

Дневник лейтенанта Давида Буленвилье

Рядом стояла подпись: Франсуа Богарт.

Из дневника

лейтенанта Давида Буленвилье

27 флореаля VI года Республики (16 мая 1798), Тулон

Моё имя Давид Буленвилье, родом я из деревеньки Пасси вблизи Парижа. Я сын Рафаэля Буленвилье, редактора типографии американского представительства. Наш дед служил камердинером во дворце Буленвилье. От него и мы получили свою фамилию. Я пишу о себе столь подробно на тот случай, если судьба распорядится так, что рассказать о предстоящих событиях не доведётся мне лично. Тогда, надеюсь, мой дневник даст представление о предстоящей кампании, которой, возможно, суждено стать величайшей кампанией наших времён, сравнимой с деяниями Юлия Цезаря и Александра Македонского. Под предводительством прославленного героя Наполеона Бонапарта мы отправляемся морем в поход, конечная цель которого известна немногим. Вместе со мной на борту торгового судна «Надежда» находится мой брат Самюэль Буленвилье, почётный профессор Восточного клуба.

28 флореаля VI года Республики (17 мая 1798)

Сегодня мы узнали о приближающейся к Тулону эскадре Нельсона. Все встревожены!

29 флореаля VI года Республики (18 мая 1798)

Генерал Бонапарт построил сегодня войска и произнёс речь, которая вызвала всеобщий энтузиазм, как будто победа уже достигнута. Море начинает штормить, но погрузка идёт полным ходом.

30 флореаля VI года Республики (19 мая 1798)

Мы в море! Врага нет, фортуна как всегда сопутствует нашему генералу.

Поль пролистал несколько страниц. Там продолжались подобные краткие записи. Он стал листать дальше. Вот промелькнула Мальта, вот начинается подготовка к высадке в Александрии…

Жаль, что Франсуа нет рядом. Он бы помог Полю побыстрее найти то место, где начинается интересующая его история.

Вот рассказ о битве при пирамидах, затем автор дневника попадает в госпиталь в Александрии… Ага, кажется, дальше начинается то, что ближе к делу.

11 термидора VI года Республики (29 июля 1798)

Пришёл крайне взволнованный Самюэль. Сказал, что напал на след очень важного артефакта какой-то гробницы. Я попросил его не ходить по городу без охраны: участились случаи нападения фанатиков.

18 термидора VI года Республики (5 августа 1798)

Я выписался из госпиталя и сразу же направился к брату. Всеобщая паника после атаки англичан.

21 термидора VI года Республики (8 августа 1798)

Местное население возбуждено. Не хватает искры, чтобы взорвать эту пороховую бочку. Вечером у нас назначена встреча с неким купцом Арием из Ливии. Он обещал указать нам вход в гробницу какого-то неверного, где находятся интересующие его вещи, за которые он готов заплатить дорого. Речь идёт о двух кинжалах. Всё остальное, по его словам, достанется нам. Я отношусь к нему настороженно — не собирается ли он нас обмануть. Но Самюэль ему доверяет. Говорит, что полученные от Ария сведения уже не раз помогали учёным в поисках редкостей древности.

Ночью мы встретились. Ливийца сопровождал карлик неизвестной народности с очень широкими плечами. Самюэль заинтересовался им и хотел нарисовать, чтобы поместить потом рисунок в научном журнале, но тот отказался позировать. Оба наших спутника показались мне весьма странными. На всякий случай я приказал нескольким молодцам из моей роты следовать за нами, но без необходимости не обнаруживать своего присутствия. Нас долго водили по закоулкам пригорода, и в конце концов мы, неизвестно каким образом, оказались за городом, не встретив ни одного часового. Вероятно, таким же путём попадают в город лазутчики неприятеля.

Мы остановились перед камнем чуть ниже человеческого роста, имеющим форму параллелепипеда. В нём имелась дверца, которую купец открыл непонятным мне способом. Я предложил ему войти первым, но он отказался, сославшись на некое проклятие, которое не позволяет ему войти внутрь. Тогда я, угрожая ему и его спутнику пистолетом, приказал им спуститься в склеп. Тут они набросились на нас, причём больше всего нам с братом досталось от коротышки, который оказался настоящим силачом.

Наша охрана, следившая из укрытия, вовремя подоспела к нам на помощь, но оба злодея успели скрыться. Мы вошли в склеп и увидели там мумию в одежде. Тело сохранилось удивительно хорошо, хотя и полностью высохло. По одежде Самюэль определил, что перед нами останки византийского священника. Тело лежало на каменном столе, а рядом с ним, в небольших углублениях, находились два кинжала с изображением волчьей головы на рукоятках…

«Как же я сразу не догадался?» — подумал Поль и стал читать дальше.

При осмотре гробницы на одной из её стен было обнаружено изображение человека, похожего на мумию, и надпись на греческом языке: Aρειος. Самюэль сказал, что, если его догадка верна, тело будет представлять большую ценность для любого музея. Мы решили оставить кинжалы себе, а мумию передать утром в отдел древностей при штабе экспедиции. Выставив охрану, мы ушли спать.

22 термидора VI года Республики (9 августа 1798)

Я опять в госпитале. Вчера в пылу схватки не заметил, что карлик поранил меня ножом.

23 термидора VI года Республики (10 августа 1798)

Меня навестил Самюэль. Он был очень встревожен. Ночью к нему приходил карлик и требовал отдать кинжал, угрожал. Я посоветовал ему до моей выписки не оставаться одному, особенно вечером.

25 термидора VI года Республики (12 августа 1798)

Я выписался. Мухи, повсюду мухи! Кругом зараза! Вода испорчена, население уходит из города, а кто остался, кажется, только и ждут возможности воткнуть нам нож в спину. Виделся с Самюэлем. Он бледный, напуганный, всюду ему мерещится этот ливийский купец.

Поль просмотрел еще несколько страниц. Там шли описания событий, происходящих в городе, но ни словом не упоминалось о ливийце и кинжалах.

11 фрюктидора VI года Республики (28 августа 1798)

Меня вызвали в штаб и предложили отправиться с братом на торговом судне в Геную вместе с грузом ценностей и группой учёных. По-видимому, наше положение в Египте недостаточно прочно и миссия будет сворачиваться. Англичане не дают нашим кораблям покоя на море.

13 вандемьера VII года Республики (4 октября 1798)

Плывём к Сицилии.

27 вандемьера VII года Республики (18 октября 1798)

Высадка во Фрежюсе.

Поль стал торопиться: ведь скоро смена Филиппа закончится и надо будет уходить… Вот, кажется, то, что ему нужно.

7 фримера VII года Республики (27 ноября 1798)

Приходил Самюэль. Он очень обеспокоен. Сказал, что побывал у коллеги-египтолога и тот объяснил ему, что кинжалы эти использовались в паре и принадлежали жрецам Анубиса. Их назначение связано с переселением душ. Глаза постоянно болят и гноятся.

8 фримера VII года Республики (28 ноября 1798)

Снова приходил Самюэль. Говорил довольно бессвязно, я его с трудом понимал. Речь шла о том, что он видел ливийца и карлика. Тот настоящий колдун и угрожал ему. Я ему порекомендовал сообщить об этом в Национальную гвардию.

9 фримера VII года Республики (29 ноября 1798)

Правый глаз почти ничего не видит. Врач советует промывать чаще.

14 фримера VII года Республики (4 декабря 1798)

Самюэль не пришёл, хотя обещал. Я послал к нему солдата, но тот его не застал. Завтра попрошу меня к нему проводить.

15 фримера VII года Республики (5 декабря 1798)

Чувствую, что скоро ослепну. Все готовятся к Рождеству. Хотелось бы встретить его с Самюэлем, как в детстве.

16 фримера VII года Республики (6 декабря 1798)

Вероятно, с Самюэлем что-то случилось. Вчера побывал у него дома, но там никого не оказалось: ни его самого, ни жены, ни их дочери Катрин. А перед домом откуда-то появились три дерева. Я точно помню, что раньше их там не было. Всё это меня пугает. Я слепну. Возможно, это моя последняя запись. Скорее бы уже Бог забрал меня к себе.

Приписано с красной строки:

Ко мне приходил человек, имя которого я не осмеливаюсь назвать. Он сказал, что я услышан и мне не нужно ничего бояться.

17 фримера VII года Республики (7 декабря 1798), другим почерком:

Я, сержант медицинской службы Федерик де Руссе, пишу по просьбе лейтенанта Давида Буленвилье. Под утро к нему приходил человек, от голоса которого ему было очень страшно. Он требовал вернуть кинжал, который якобы был у него похищен, но лейтенант ему отказал.

Я свидетельствую, что нашёл господина лейтенанта в очень возбуждённом состоянии. Он попросил, чтобы я передал кинжал, который хранится на оружейном складе, и этот дневник в музей Египта с условием, что кинжал никогда не покинет стен музея.

18 фримера VII года Республики (8 декабря 1798)

Сегодня ночью лейтенанта Давида не стало. Упокой Господь его душу.

Поль дочитал дневник, сделал пометку в блокноте посетителей, оглянулся — у стеллажа тихо стоял Филипп. Поль протянул ему толстую, в кожаном переплёте тетрадь — дневник лейтенанта Давида Буленвилье, и почувствовал, что ожившее на мгновение прошлое снова уходит в небытие.

Тяжёлый груз лёг на его плечи. Он шёл по многолюдной как всегда Риволи и думал о тех, кто спокойно живёт, ничего не зная ни о несчастном лейтенанте, ни о злодеях, которые вынашивают тайные планы нанести вред многим людям ради удовлетворения своих порочных наклонностей.

Дойдя до универмага Самаритен, Поль повернул в сторону Нового моста. Он очень любил эти места, и ему захотелось пройтись по старейшему мосту Парижа, взглянуть на памятник Генриху IV, побывать на площади дю Верт-Галант, на стрелке которой любил сидеть с друзьями. Обойти всю эту сторону Сите с её неповторимой мирной атмосферой.

Затем, выйдя на Ке д‘Орсе, он направился к дому номер 36, где находился полицейский комиссариат.

Красный конверт

Комиссар Доминик сидел, склонившись над бумагами. Они кучей были навалены на столе, так что еле нашёлся островок для стакана с кофе, который, впрочем, уже давно остыл.

Раздался стук в дверь.

— Войдите! — разрешил он, поднимая голову. Появился его помощник Артур:

— Месье комиссар, с вами хочет поговорить журналист Поль Мартан. Тот, который — помните? — приходил на место преступления, в квартиру мадам Руж. Корреспондент студенческого журнала «Свет истины».

— Что ещё ему надо! За каким дьяволом его принесло! У меня нет времени болтать с этими пронырами, ты им скажешь одно, а они насочиняют на целый роман. Гони его в шею!

— Он сказал, что пришёл поделиться сведениями, которые, по его мнению, могут пролить свет на убийство сына профессора. Возможно, оно было как-то связано со студенческой средой.

— Это он сам тебе сказал, или ты решил додумать за него? — комиссар недовольно прокашлялся.

— Что касается студенческой среды, простите, да. Это моё собственное предположение.

— Тогда сам и допроси его.

— Я хотел, но он настаивает на разговоре именно с вами.

— Ну ладно, — буркнул комиссар и махнул рукой, как бы смиряясь с неизбежным. — Приведи его.

Артур кивнул и вышел.

— Ну, что там у вас стряслось? — вместо приветствия комиссар встретил Поля недовольной гримасой. — Говорите, пожалуйста, побыстрее, у меня мало времени.

— Постараюсь, — ответил, собираясь с мыслями, Поль. — Я о кинжале, которым, по всей вероятности, был убит Жюльен Руж. Это оружие принадлежало некой странной личности по имени Арий.