Бесплатный фрагмент - Походы Бенедикта Спинозы. Грендель

«Осторожно! Злая собака!»
Из предупреждающих надписей Темных веков

Пролог

Элвис Коста был не из тех, кто считает собственный день рождения событием если не вселенского, то уж точно галактического масштаба. Ну, действительно, разве это твоя заслуга, что ты появился на свет сорок два года тому назад? Скорее уж, праздновать должны родители, а не их чадо. С другой стороны, стоит только окинуть мысленным взором пройденный жизненный путь, и становится ясно: повод для того, чтобы хорошенько отметить это дело, есть, и весьма основательный. Много ли в Межзвездном Союзе найдется индивидуумов, кто за какой-то десяток лет смог превратиться из курсанта Абесского космолетного училища в помощника капитана? И не просто в помощника, а в первого помощника. И не какой-нибудь внутрисистемной баржи, а дальнолета Космофлота! Тот, кто заявит, что эта должность недостаточно высока, пусть скажет, чего он сам добился в жизни. Первым помощником капитана грузопассажирского лайнера «Нэн Короткая Рубашка» Коста работал третий год, и эта работа его вполне устраивала. И он всегда находил общий язык со своим начальником — сменным капитаном Линсом Макнери.

Так вот, о дне рождения. Когда такое событие у кого-нибудь из членов экипажа происходило во время рейса, виновник торжества поступал просто и традиционно: заказывал столики в одном из многочисленных питейных заведений лайнера, и свободные от исполнения служебных обязанностей дальнолетчики собирались там и пили-ели-веселились, не допуская, правда, особого разгула — рейс есть рейс и надо соответствовать. Но день рождения Элвиса Косты пришелся на тот период, когда команда Линса Макнери уже вернулась на Лабею, а в очередной полет ушли сменщики во главе с капитаном Зуро Инталько. Четыре месяца «на берегу» — срок приличный, и не все проводили это время в Туратрене, где жил Коста. Многие члены экипажа проживали в других местах Лабеи, кое-кто предпочитал между рейсами отдыхать на инопланетных курортах, или знакомиться с культурными ценностями других миров, или гостить у родственников, или лазить по горам… В общем, кроме родни и туратренских друзей-приятелей, можно было рассчитывать на появление не более десятка сослуживцев из команды дальнолета «Нэн Короткая Рубашка», более известного под именем «Пузатик».

Поэтому Коста, посоветовавшись с женой, решил не заморачиваться с рестораном и организовать это дело дома. Дом у него был просторный, двухэтажный, на окраине Туратрена, рядом с обширным лесопарком… в общем, гуляй — не хочу. Как в доме гуляй, так, при желании, и в лесопарке. Правда, погода для забав на открытом воздухе была неподходящей — с моря на город надвинулись тучи, наглухо закрыв местное светило Беланду, и почти всю неделю, хоть и с перерывами, поливали все вокруг мелким и отнюдь не теплым дождем.

И вот в пятницу, 20 октября, у Косты собрались с полсотни гостей, и в прихожей стало тесно от пышных разноцветных букетов и подарков. Многие товарищи по работе поздравили Элвиса по комму, а собственной персоной прибыли семеро: помощник капитана по оргвопросам Зозуля, оператор дальсвязи Ноник Мукс, вездесущие Джамшут и Араф, старший оператор ходового режима Валерий Ниндис и молчун Стецик из технической группы. Разумеется, прибыл и капитан Макнери, тем более что рыбалка под дождем не представлялась ему увлекательным делом, и он уже вернулся в Туратрен из близлежащего озерного края. Впрочем, в любом случае капитан не пропустил бы такого неординарного мероприятия, как празднование дня рождения своего первого помощника.

Собственно, ничего особо выдающегося в этой домашней вечеринке не было. Произносили хорошие слова в адрес Элвиса Косты, нахваливали щи, сваренные его женой, и скруклики, запеченные его мамой, отдавали должное горячительным напиткам и тортам, пели песни, танцевали — и прочее. И подарки «новорожденному» преподнесли без претензий на оригинальность: наборы картин-трансформеров, настольные игры, садовый инвентарь, комплекты запчастей, ингредиенты для алкогольных коктейлей, корзину с пятью бутылками коньяка «Арарат», перевитыми разноцветными ленточками, сундучок с заготовками бранхирий…

В этом массиве, безусловно, выделялась самодвижущаяся скульптурная композиция «Элвис Коста утихомиривает пьяных докеров во время драки в таверне „Уютный уголок“. Феллайни, порт Баккиуи». Ее создал старший техник Араф Бумпа, принимавший самое активное участие в той потасовке.

А один из гостей вручил свой подарок не сразу. Это был двоюродный дядя Элвиса по материнской линии Микус Тронди. Жил он не на Лабее, а на Дубее и до выхода на пенсию имел самое прямое отношение к космосу. Практически вся его трудовая деятельность была связана с местной Дырой, которая находилась вне пределов планетной системы Беланды, над плоскостью эклиптики. Дядюшка Микус зарекомендовал себя как высококлассный дыротехник и в свое время пользовался заслуженным уважением в коллективе специалистов, обслуживающих старт-финишный пункт подпространственного тоннеля. Во многом именно от умения и мастерства таких специалистов зависело благополучное перемещение пассажиров и грузов в разные места Межзвездного Союза.

Ветеран взял слово после шестого или седьмого тоста, когда над длинным столом уже витал легкий гул расслабленных голосов. Он встал, держа в одной руке бокал с сухим вином, а другую руку засунув в боковой карман вязаного коричнево-серого жакета.

— Дорогой Элик, у меня не всегда получалось присутствовать на твоем дне рождения, и впервые я увидел тебя, когда вы всем семейством приехали к нам в восемьдесят седьмом. Ты очень лихо для четырехлетнего паренька разобрал на части наш кухонный таргиклузер. Причем частей оказалось восемь, хотя, судя по схеме, их насчитывалось всего лишь пять. Я хорошо помню тот день…

Воспоминаниям дядюшка Микус предавался минут пять, продолжая держать левую руку в кармане. Присутствующие слушали эту речь с добродушием и улыбками, и только папа Элвиса обводил всех торжествующим взглядом, а мама то и дело смахивала пальцем нечаянные слезинки с уголков глаз. Наконец бывший дыротехник извлек из кармана подарок и поднял его над головой, чтобы все могли хорошо его рассмотреть. Небольшой тускло серебрящийся прямоугольный предмет заставил капитана Макнери вспомнить о фляжке с коньяком «Арарат», которую он имел обыкновение, находясь в рейсе, держать во внутреннем кармане своего синего кителя. Правда, этот предмет не был копией капитанской фляжки. Его поверхность с обеих широких сторон покрывали бугорки разной величины, смахивающие на пузыри, а от одной из узких боковин отходила серебристая же продолговатая пластина, формой своей похожая на половинку разрезанной сверху донизу восьмерки. Во всяком случае, именно это сравнение сразу пришло в голову капитану. Кроме того, виднелись на «фляжке» какие-то изломанные черные линии, переходящие в разнообразные завитки. Кое-где эти завитки очень напоминали волюты, характерные для ионического ордера, поскольку имели кружок в центре — во время рейсов Линс Макнери имел массу возможностей расширять свой кругозор и мог похвастаться знаниями в самых разных отраслях культуры, включая архитектуру. В частности, он знал ответы даже на такие вопросы, как: «Что лучше: пиво или огурцы?»; «что будет, если на сверхсветовой скорости включить фары?»; «что мешает плохим танцовщицам?» И это было далеко не все…

— Дело было в конце пятнадцатого года, когда я еще работал на дырке, — перешел ко второй части своего выступления Микус Тронди. — Помню, сидели мы с ребятами в жилой зоне, играли в «лесенку», и тут из технички сообщают: расстык усиков в девятом секторе, дистанционно вылечить не получается. Значит, нужно вручную. То есть облачаться в скафандр и пилить через космос за три километра от комплекса — усики ближе не поставишь, настройка будет сбиваться.

Дядюшка Микус передал «фляжку» сидящей рядом черноглазой двадцатилетней племяннице Элвиса Косты. И поплыл не врученный пока подарок вокруг стола, переходя от гостя к гостю, и каждый с интересом его рассматривал.

— Хоть и не моя была смена, в девятый сектор отправился именно я, — продолжал тем временем Тронди. — Потому что усики — это штука тонкая, и работать с ними сумеет далеко не каждый. В общем, доверили мне, а я что? Я только рад! Во-первых, в очередной раз докажу свою профпригодность, а во-вторых, за каждый выход платили отдельно… Ну, может, именно это и было «во-первых». Я, конечно, тут же фишки в сторону, залез в скафандр — и вперед! Прямо в тапках. Потому что о проблеме уже сообщили на КПП, и они там готовы были весь трафик остановить. И перестраховщиками их не назовешь, дырка — штука серьезная… Нет-нет, Элику я сам вручу! — вскричал Тронди, увидев, что «фляжка» вот-вот доберется до Элвиса. — Возвращайте сюда!

Пауза длилась до тех пор, пока серебристый предмет вновь не оказался в руке у ветерана. Перед этим капитан Макнери успел пощелкать по диковинной штукенции ногтем, поднести к уху и потрясти — и шепотом дать свое заключение: «Пустая, не булькает!»

— Добрался я до девятого сектора… — тут отставной дыротехник театрально помолчал, обводя взглядом сидящих за столом, — …и обнаружил такое, чего мне еще видеть не приходилось. Там не просто миллиметровый расстык — такое иногда случается, при наведенных плюсах… Там один усик вообще погнут, чего в условиях вакуума, как все мы прекрасно знаем, быть просто не может! Ураганные ветры в тех местах не дуют, и никто палкой по усикам не лупит. А в полуметре от усика вижу я вот эту вот штуку, — дядюшка Микус потряс «фляжкой», — и понимаю, что именно она делов наделала. Врезалась в усик, потом влетела в конус фазонатора и, само собой, застряла, как арбуз в канализации. Да-а… — Микус Тронди задумался, уставясь куда-то вдаль, и в просторном помещении наступила тишина.

— Так что же это такое? — не выдержала жена Элвиса Косты.

— Вот именно! — ткнул в ее сторону бокалом специалист по дыротехнике. — Никто так и не смог объяснить, что это такое! И просвечивали эту штукенцию, и анализы всякие делали, и в информаториях все перерыли — нет ответа! Не с наших кораблей она в фазонатор залетела, и сколько лет болталась по космосу — никому неведомо! Чужое это изделие, непонятно для чего предназначенное, и другого такого в Союзе нет.

Линсу Макнери, который давно уже нетерпеливо крутил в пальцах рюмку с коньяком, представилась такая картина: капитан чужепланетного корабля, терпящего бедствие в межгалактическом пространстве, делает последний глоток и с отчаянием выбрасывает опустевшую фляжку за борт. Много лет носят ее космические течения, пока не влетает она в конус фазонатора…

Дядюшка Микус любовно оглядел давнюю свою удивительную добычу и направился к Элвису. Тот при его приближении поднялся из-за стола.

— В свое время я приложил немало сил для того, чтобы оставить этот артефакт у себя, — на ходу произнес дыротехник, — а теперь решил вручить его тебе, Элик. Думаю, это не самый худший подарок.

— О таком я не мог и мечтать, дядя Мик! — восторженно воскликнул Элвис Коста и бережно принял диковину из рук родственника. — Я буду брать твой подарок в каждый рейс и так и назову его: «подарок дяди Мика»!

— За это надо выпить! — провозгласил капитан Макнери.

Ему тут же пришла интересная мысль: если пробить дырку в верхней стороне подарка, то его вполне можно будет использовать в качестве фляжки. Вот только пойдет ли на такое Элвис Коста?..

Глава 1. Крепкие объятия Морфея

В этой млечности мглы и света,

В этой поступи дум и лет

Следопыты с чутьем поэта

Ищут слово, как взятый след…

Из песни Темных веков

— Опять ничего не вышло… — Аллатон тяжело вздохнул, со стуком поставил на стол вычурный сосуд из-под митоля и устало потер висок. — Опять ничего…

Он развернул кресло к распахнутому окну и хмуро уставился на зеленую горную долину, залитую лучами высоко висящего в небе Корбиера. Погода была отменной, но это отнюдь не радовало пандигия. Его сейчас вообще ничего не радовало.

Из соседней комнаты доносился надрывный голос Хорригора:

— Любезная ты моя, встань, пробудись, на брата своего погляди, к сердцу своему его прижми…

У иргария тоже ничего не получалось. Он перебрал уже не одну сотню заклинаний разных времен и народов, которые ему удалось раздобыть в информаториях, но Изандорра Тронколен никак не реагировала на все эти вербальные атаки. Как и на многочисленные зелья, сведения о которых Хорригор собрал на десятке планет Межзвездного Союза. Неосторожное магическое воздействие на младшую сестру до сих пор аукалось. И если в первый раз получилось ее разбудить с помощью митоля, то теперь…

Аллатон поморщился и вновь развернул кресло к столу. Поставил локти на серую столешницу, уткнулся лицом в ладони и застыл, не зная, что еще тут можно придумать. Это был уже второй его визит на Дредейн-Дредину, с новыми идеями, однако они оказались ничем не лучше старых.

Хотя реальность и изменилась после обряда, проведенного в Авалоне магом-пандигием и магом-иргарием, на положении Изандорры Тронколен-Дикинсон это никак не сказалось. Сон, в который она погрузилась, попав в космоворот, продолжался. Ее муж и дочь постоянно находились рядом, в обширном жилище семейства Тронколен, которому как нельзя лучше подходило название «замок». Троллор Дикинсон руководил своим бизнесом прямо отсюда, да и заместителей у него хватало, а Эннабел продолжала учебу в университете дистанционно.

Как и в прошлой реальности, Аллатону удалось создать определитель митоля, но толку от него не было: ничего этот определитель не определил. Да и не мог, потому что сосуд Родрагила оставался запечатанным, и магический приборчик Аллатона его не видел. А нижний слой Авалона, где оставались следы чудодейственного напитка, был теперь непроницаемым и недоступным.

Насмотревшись на безуспешные попытки Хорригора и прилетевшего Аллатона, Троллор Дикинсон оплатил визит на Дредейн-Дредину лучших врачей Межзвездного Союза… но и самая современная медицина спасовала перед древней магией. Изандорра не просыпалась.

— Ах ты, моя милая, моя ненаглядная! — рыдающим голосом приступил Хорригор к новому заклинанию. — Как же ты нас покинула! На кого нас, сирот, оставила? Али у тебя не было чего съесть и спить? Али у тебя муженек некрасив был? Али он тебя не жаловал?

Аллатон еще сильнее втиснул лицо в ладони. И подумал о том, что это заклинание, раздобытое Хорригором в залежах неизвестно какой культуры, вряд ли предназначено для выведения из летаргического сна. Гораздо больше оно походило на причитание по умершему.

Впрочем, пусть походит на что угодно, лишь бы сработало. Словами можно было воздействовать на мир — это могущественный маг, возглавлявший в древности силу Пан, знал очень хорошо. Главное — подобрать нужные слова…

Горам, окружавшим замок многочисленного семейства Тронколен, не было никакого дела до проблем с Изандоррой. Они стояли тут не одну тысячу лет и помнили, наверное, появление в этих местах первых поселенцев. Именно здесь родился маг Хорригор, который возглавил силу Ирг и бросил ее в бой с силой Пан. Хорригор проиграл в той давней войне и был навеки заточен Аллатоном в подпространственный карман. Посчитав это наказание достаточным для руководителя иргариев, Аллатон не стал вторгаться на родную планету Хорригора и вырезать под корень всю его родню. Он ограничился тем, что ввел для расположенной на окраине Галактики Дредины особый режим — туда не так-то просто было попасть и столь же трудно было покинуть ее. Поэтому населяющие планету иргарии оказались практически в изоляции.

Шло время, сила Пан во главе с могущественным магом-мутантом Аллатоном Диондуком господствовала в Галактике… но все течет, все меняется, как сказал гораздо позже, уже совсем в другую эпоху, земной мудрец Гераклит из древнегреческого города Эфеса. Прошелся по планетным системам Северный Ветер — Ролу Гон, и закончилась эра владычества пандигиев. Неведомая пандемия уничтожила все живое во множестве миров, и пришли времена запустения. Однако Дредине повезло, хотя в данном случае слово «повезло» можно употребить с очень большой натяжкой. Три четверти планеты превратились в мертвую пустыню, но то ли иссяк Северный Ветер, то ли встретил на своем пути какую-то преграду… В общем, один континент избежал печальной доли, и часть иргариев уцелела. Включая и семейство Тронколен.

Все связи между мирами были разрушены, и Дредина оказалась в полной оторванности от других планет. Но это не помешало дрединцам и дальше существовать. Текли-струились реки времени, и Вселенная продолжала расширяться, и выплескивались из вакуума новые и новые частицы, и множились противоречивые силы, неустанно теребя ткань мироздания… Созидающее начало пока одерживало победу — и планета стала оживать, и сотворенные Северным Ветром пустыни вновь покрылись зеленью, и завелись там всякие звери, птицы и рыбы. Но память о страшном прошлом не исчезла. И однажды очередной правитель Дредины принял решение немного изменить название планеты, дабы уберечь этот мир от новых потрясений. Так Дредина стала Дредейном.

Да, память о кровавом прошлом осталась, поэтому иргарии не стремились в космос. Они пребывали в полнейшем неведении о том, существует ли еще галактическое объединение, возглавляемое пандигиями, или же все давно стало другим за пределами системы Корбиера — название своего солнца иргарии не поменяли. Главное — их никто не трогал, и они спокойно жили в своем уютном мире, стараясь сделать его еще более удобным для жизни. Так проходил век за веком…

И настал день, когда на орбиту вокруг Дредины-Дредейна вышел разведывательный корабль Межзвездного Союза. Через несколько суток, изучив поверхность планеты и убедившись в том, что никто не собирается их атаковать, дальразведчики совершили посадку и вступили в контакт с иргариями. И только тогда иргарии узнали, как изменилась Галактика, где не было уже никакой силы Пан. Предложение вступить в Межзвездный Союз они приняли без особого энтузиазма, но возражать не стали. Планета вышла из изоляции, тут появились переселенцы, да и часть иргариев отправилась в другие миры — кто на время, а кто и насовсем. Но какой-то значительной величиной в галактическом сообществе Дредейн не стал, утвердившись в статусе провинциальной планеты. Впрочем, вполне подходящей для отдыха и туризма. Хотя для отдыха и туризма подходили и десятки других миров. А потому рейсовые корабли летали сюда всего лишь раз в месяц, да и то полупустыми. Так что присоединение к Межзвездному Союзу практически не повлияло на прежний жизненный уклад иргариев. Во всяком случае, в замке семейства Тронколен ничего не изменилось. Разве что появились тут соки лабейского предпринимателя Троллора Дикинсона, который женился на Изандорре Гиррохор Роданзирре Тронколен и увез ее на Лабею, в систему Беланды. А потом она угодила в космоворот и утратила связь с реальностью…

Аллатон отнял руки от лица, откинулся на спинку кресла и распахнул свой неизменный переливчатый плащ изумрудного цвета. Под плащом белела длинная, до колен, рубашка. Машинально похлопывая ладонями по подлокотникам в такт неумолчно звучащему монотонному соло Хорригора, пандигий унылым взглядом окинул стол. Чего только не было на этом столе! Но ни одно из этих приспособлений, привезенных Аллатоном с Можая, не смогло сотворить митоль, секрет изготовления которого знали только вилинии с планеты Оро. А такой планеты уже не существовало во Вселенной.

И что тут еще можно было придумать?

— Разожмитеся, да уста сахарные! — звучало из-за открытой двери. — Ты промолви-ко, мила сестрица, слово-то со мной ласково, слово-то со мной приветливо!

Аллатон провел рукой по длинным волнистым желтоватым волосам, разделенным надвое пробором, встал и крадущейся походкой направился в соседнюю комнату.

— Вы откройтеся, да очи ясные! — усердствовал Хорригор. — Уж ты встань-ка, мила сестрица, на свои-то резвые ноженьки! Погляди-ка, сестрица родимая, на все четыре сторонушки…

Аллатон остановился на пороге, молча наблюдая за стараниями своего бывшего заклятого врага. Окно просторной комнаты выходило на ту же горную долину, зеленеющую под безоблачным небом. В комнате стояли шкафы, стол, стулья и кресла, но самым главным в ней была широкая кровать у стены. Там, накрытая до пояса тонким светлым одеялом, лежала далекая от мира Изандорра. Ее красивое лицо было безмятежным, и казалось, что ей снятся приятные сны. Вытянутые вдоль туловища руки не шевелились. Под солнечными лучами золотилось узкое кольцо на пальце. Младшая сестра Хорригора выглядела так же, как в каюте космической яхты «Жемчужинка», на Можае, где иргарийка, сама об этом не зная, безупречно играла роль Небесной Охотницы роомохов. Разве что серый полетный комбинезон сменился легким халатиком того цвета, который специалисты называют «королевский синий».

На фоне сестры Хорригор выглядел тускло. На его лице словно добавилось морщин, рыжеватые завитки на вытянутом кверху черепе еще больше поблекли, а квадратная бородка явно забыла о расческе. Немного молодившая его красно-белая туника сменилась прежним одеянием цвета вчерашнего пепла, и на тонких ногах мага вновь были серые ходунцы, которые он носил в кармане Авалона. Хорригор сидел в кресле у изголовья, на столике рядом стоял тонкий экран, с которого иргарий и читал свои заклинания.

— …которая тебе сторонушка да всех милее, которая тебе дороженька да всех торнее?

Увидев вошедшего Аллатона, Хорригор замолчал, и в его глубоко спрятанных под надбровными дугами глазах колыхнулась тень надежды.

— Что? — спросил он, подавшись к пандигию. — У тебя получилось?

— Увы… — со вздохом развел руками Аллатон. — Очередная неудача. Или мне не хватает знаний, или… — он замолчал и обхватил рукой гладкий подбородок.

— Или? — надсадно прохрипел Хорригор.

— Или задача не имеет решения, — упавшим голосом ответил Аллатон и прислонился широким плечом к дверному косяку.

Иргарий бросил взгляд на безучастную сестру, встал и медленно приблизился к пандигию. Лицо его было таким мрачным, что в комнате словно потемнело.

— Это все из-за тебя, Диондук! — процедил он, остановившись в шаге от собеседника и снизу вверх глядя на него. — Если бы твои подручные не отравили ее… — он сжал кулаки и заскрипел зубами.

— Я уже говорил тебе, что ты ошибаешься, — устало произнес Аллатон. — Никто у меня за спиной не стал бы принимать такого решения. Это не наши методы. Повторяю: виновного нужно искать в твоем окружении… хотя теперь-то уже искать некого. И ты же сам мне говорил, что применил сильное заклинание, не просчитав последствий. Но я-то здесь при чем? Зачем эти обвинения?

Хорригор опустил голову, уставясь в пол, и молча сопел.

— Я сказал, что мне не хватает знаний, — продолжал Аллатон. — Ну так что? Постараюсь их пополнить. Не следует раньше времени предаваться унынию!

— Ты еще посоветуй мне в пляс пуститься от радости, — пробурчал Хорригор. — И песни горланить. Великий маг Диондук! Тьфу! Только и мог, что меня, беззащитного, в бессрочное заключение отправить. Больше ты ни на что не способен!

Судя по виду Аллатона, ему было что возразить на эти заявления иргария, однако он лишь покрепче сжал губы и возвел глаза к высокому потолку.

— Молчишь, Диондук? — не унимался Хорригор и картинно развел руками. — Ну, конечно, а что ты можешь сказать? Да и к чему слова? И так понятно, что пользы от тебя никакой… Э-эх!..

С отчаянием махнув рукой, бывший темный властелин шагнул мимо посторонившегося пандигия и вышел из спальни Изандорры. Бросил горестно-саркастический взгляд на заваленный бесполезным инструментарием стол и, оперевшись ладонями о подоконник, уставился на горы. Аллатон остался стоять в дверном проеме, не зная, какие слова можно подобрать, чтобы поднять настроение бывшему руководителю силы Ирг.

Да, силы Ирг, как и силы Пан, больше не существовало в новом мире. Но хотя Хорригор, в отличие от Аллатона, всю эту бездну времени провел в отрыве от своих сородичей, его не забыли. И кое-кто надеялся, что их предводитель когда-нибудь освободится из заточения и вновь обеспечит иргариям господство в Галактике. На эту тему состоялась у Хорригора беседа в высоких кабинетах Лисавета — столицы Межзвездного Союза. И маг-мутант заверил «лис» в том, что не имеет намерений вести борьбу и претендовать на роль властелина огромной звездной системы, которая носила теперь название «Млечный Путь». Хорригор отнюдь не кривил душой — у него действительно не было никакого желания рваться к вершинам власти. Многолетнее пребывание в одиночестве в кармане Авалона изменило его взгляды на жизнь и превратило из деятеля в созерцателя — во всяком случае, преимущественно. И когда при встрече нынешний правитель Дредейна предложил Хорригору выдвинуть свою кандидатуру на очередных всепланетных выборах, бывший глава силы Ирг отказался от этого предложения. Ему было гораздо интереснее посетить все миры Межзвездного Союза, написать мемуары, а потом оказывать помощь «лисам» (если только она будет хорошо оплачена!) в решении каких-нибудь проблем. Однако, имея за плечами немалый опыт, он не собирался демонстрировать лисаветцам все свои способности. «Раскроешь все, обучишь, и тебя ликвидируют как потенциально опасного типа», — так думал он, и никакие заверения не смогли бы пошатнуть эту его убежденность.

Составив план знакомства с планетами Межзвездного Союза, Хорригор приступил к его осуществлению, а в полетах от одной планетной системы к другой надиктовывал мемуары… но все это закончилось, когда «Пузатик» угодил в космоворот. Хорригор вместе с другими очутился на Можае, обнаружил там свою младшую сестру — и все силы бросил на ее пробуждение.

И пока ничего не получалось…

— Не отчаивайся, Хор, — негромко сказал подошедший сзади Аллатон. — Я дам задание вновь пересмотреть все наши кристаллы… Вдруг да и найдется еще какие-нибудь сведения о митоле. А если нет — тогда будем экспериментировать. Все-таки мы с тобой маги, Хор, и отнюдь не уровня сельских колдунов. Сядем, подумаем, обсудим… И кто сказал, что Изандорру может пробудить только какое-то воздействие? Возможно, она проснется сама…

Хорригор резко повернулся от окна, и по его побагровевшему лицу было видно, что он думает по поводу этих слов. Но сказать иргарий ничего не успел, потому что в этот момент в комнату вошел Троллор Дикинсон. Высокий, моложавый и сухощавый, он и тут, вдали от своего бизнеса, носил строгую деловую двойку — однобортный серый пиджак и такого же цвета брюки. И туфли у него были тоже серые. Под расстегнутым пиджаком сияла белизной тонкая рубашка.

В изменившейся реальности компания господина Дикинсона носила название «Царство соков», а не «Сокоманская Империя», но суть от этого не менялась: она по-прежнему являлась крупнейшим производителем фруктовых соков на планете Лабея и поставляла их в разные миры Межзвездного Союза.

— Ну что? — произнес Дикинсон ставшую уже традиционной для него короткую фразу, переводя взгляд с одного мага на другого.

Судя по его тону, зять Хорригора не очень рассчитывал на устраивающий его ответ. Да и лица иргария и пандигия не давали повода для радости.

— Работаем, — проронил Аллатон и кивнул на стол. — Буду пробовать новую комбинацию…

— Работаем, — уныло подтвердил Хорригор и прислонился спиной к подоконнику. — Возьмусь за блок цинтийских заклинаний.

Троллор пересек комнату, бросив взгляд в спальню, и остановился перед магами.

— Я сейчас бродил по саду, обдумывал предложения по организации рекламной акции на Бурдужанге в рамках празднования очередной годовщины нисхождения какого-то там огня… Так вот, бродил я по саду, и ко мне подошла одна из твоих родственниц, — он посмотрел на Хорригора. — Госпожа Отарбарра, правильно? Пожилая такая, с большим носом…

— Да, Отарбарра, — подтвердил иргарий. — Это по отцовской линии. И нюх у нее хоть куда, и слух отменный, я уже убедился. А еще любит советы давать, причем касательно самых разных вещей и явлений. Она тебе подсказала, как наиболее эффективно провести рекламную акцию?

— Нет, — сдержанно мотнул головой Троллор Дикинсон. — Она посоветовала навестить отшельника Дордора.

— Кто это? — поднял брови иргарий.

— Так отшельник же, — ответил Троллор. — Затворник.

— Пустынник, — добавил Аллатон.

— Тогда уж пещерник, — уточнил лабейский предприниматель. — Потому что он в пещере живет. Это к востоку отсюда, четыре с лишним тысячи километров. Я в тех краях бывал, там полным-полно громаднейших пещер, связанных между собой… Сталагмиты со сталактитами размером с небоскреб, свои реки… Озера подземные… Облака под сводами висят… Красота небывалая… — Глаза Дикинсона затуманились от воспоминаний. Он оглянулся на спальню и добавил с грустинкой: — Ты же знаешь, Хор, там я с Занди и познакомился…

— Знаю, Лори, — кивнул Хорригор. — И чем же знаменит этот Дырдыр?

— Дордор, — поправил его Дикинсон. — А знаменит он своими мудрыми советами. Во всяком случае, так сказала госпожа Отарбарра.

— А примеры привела? — поинтересовался Аллатон, приглаживая волосы.

— Привела, — перевел на него взгляд владелец «Царства соков». — И меня они впечатлили. Кто-то пришел к нему однажды… по комму Дордор не общается, нужна только личная встреча. Так вот, кто-то пришел к нему и говорит: в одном озере, у берега, красивый кувшин лежит, а достать его ни у кого не получается. Как войдут в воду, он исчезает. Шарят руками по дну и ничего нашарить не могут. Дордор подумал и спросил: нет ли у озера возле того места дерева с густой листвой? «Есть», — ответил визитер. «Так ищите кувшин там, — сказал пещерник. — В озере он просто отражается».

— Занятно, — помолчав, произнес Аллатон.

— Думаю, наш общий знакомый Шерлок Тумберг тоже догадался бы, — заявил Хорригор. — Чем еще может похвастать этот Дырдыр?

— По словам госпожи Отарбарры, его посетил один местный коммерсант… или не коммерсант, это не суть важно, — Троллор махнул рукой. — Важно, что у него с нервишками было не все в порядке. Мог вспылить, нахамить клиенту… И Дордор продал ему кольцо. «Когда почувствуете, что не можете сдерживаться, — говорит, — снимите кольцо с пальца и прочитайте надпись на внутренней стороне. Это поможет вам восстановить душевное равновесие».

— И что за надпись такая волшебная? — иронично заломил бровь Хорригор. — «Береги здоровье»?

— Тоже неплохо, — одобрительно кивнул Дикинсон. — Но на кольце Дордора написано другое. «Это пройдет», — вот что там написано. И коммерсанта как подменили. Опять-таки, по словам госпожи Отарбарры. Мол, она специально интересовалась.

— Значит, пещерник тоже занимается коммерцией, — заметил Аллатон. — Колечками приторговывает.

— Он еще и за консультации деньги берет, — сказал Троллор. — И немалые. По-моему, вполне цивилизованный подход. Он ведь не пустышки продает, а эффективные советы. В чем тут криминал? Кстати, у госпожи Отарбарры и на эту тему нашелся пример. Некий посетитель попытался поймать Дордора на его же, Дордора, словах. Отшельник давал интервью какому-то местному каналу и заявил…

— Хорош отшельник — интервью дает… — пробормотал иргарий.

— Так это же не он к ним, а они к нему, — поддержал коллегу-предпринимателя, хоть и пещерного, Троллор Дикинсон. — А что, правильнее было бы, если бы он их не принял? Позитивная реклама еще никому не мешала. Так вот, в интервью Дордор заявил, что настоящий мудрец не ведает нужды. А посетитель ему эти слова и процитировал. Мол, зачем тогда брать деньги за консультацию? А Дордор ему отвечает: ты, мол, заплати, а потом мы разберем этот вопрос, и я тебе все разложу по полочкам, растолкую свои слова. Разумеется, тому стало интересно, и он заплатил. «Вот видишь, — сказал Дордор, — я и вправду не ведаю нужды!»

— Посетитель был явно не из числа мудрецов, — усмехнулся глава общины пандигиев. — Пожалуй, другой наш общий знакомый Станис Дасаль тоже смог бы провернуть такое дельце. И я не удивлюсь, если вы, Троллор, приведете и другой пример: как пришел к этому Дордору некто, предложил какую-то задачу и сказал: «Распутай!» А пещерник взял деньги и задал вопрос: «Зачем, глупец, хочешь ты распутать узел, который, даже запутанный, доставляет нам столько хлопот?»

Владелец «Царства соков» вытаращился на него:

— Вы что, слышали наш разговор?!

— Да нет, — повел плечом Аллатон. — Просто в голову пришло. Может, когда-то где-то читал нечто подобное…

Если бы здесь находился супертанк серии «Мамонт», именующий себя Бенедиктом Спинозой, то, порывшись в своей обширнейшей базе данных, он наверняка отыскал бы похожие случаи в древней земной истории. Откопал бы сказку «Золотой кувшин». Не пропустил бы притчу о кольце царя Соломона. И, разумеется, обнаружил бы трактат Диогена Лаэртского «О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов». Впрочем, этот труд позднеантичного историка философии Спиноза наверняка уже изучил.

Но супертанка в замке семейства Тронколен не было…

— Да, госпожа Отарбарра и об этом говорила, — кивнул Троллор Дикинсон. — А еще она рассказала…

— Стоп, зятек! — решительно наставил на него открытые ладони Хорригор. — Хватит! Зачем ты нам все это расписываешь? Чем нам может быть полезен этот твой Дырдыр?

— Как это? — воззрился на шурина Троллор. — Он посоветует, как разбудить Занди! Я готов заплатить сколько угодно за…

— Стоп! — снова прервал его иргарий. — Ответь-ка на пару вопросов. Во-первых, почему Отарбарра поведала все это тебе, а не мне?

— Ну… она просто не решилась, — ответил лабеец. — Ведь получается, что она сомневается в твоих способностях разбудить Занди. Так она объяснила… И вообще просила не говорить тебе об этом разговоре.

— А ты сразу пришел и рассказал.

— Да, рассказал, потому что считаю…

— Стоп! — опять перебил его Хорригор. — Ты правильно считаешь, и я снимаю свой второй вопрос. Вижу, что ты понимаешь: наши с Алом способности неизмеримо выше, чем… нет, даже не так! Мы действительно можем чего-то добиться, а этот фигляр просто выколачивает деньги из клиентов! Ну, угадал пару раз, для этого много ума не требуется. Но никаких полезных советов в случае с моей сестренкой он дать не может. Не его уровня эта задача, тут ни какими-то колечками, ни словесными выкрутасами положительного результата не обеспечишь. Если уж мы с Алом бьемся-бьемся и ничего добиться не можем, то куда уж ему? Рекламу-то он себе хорошую сделал, но толку от этой рекламы? Так что ты прав, Лори!

— Собственно, я как раз считаю, что нужно спросить у него совета, — пробормотал Дикинсон. — А вдруг да и поможет?..

— Ах вот как? — презрительно скривил губы Хорригор. — Готов обогатить какого-то трепача? Ну-ну… Давай, зятек! Я думал, что с мозгами у тебя все в полном… — он не договорил и отвернулся к окну.

Троллор обеими руками развел ворот рубашки, сглотнул и вопросительно посмотрел на Аллатона. Тот задумчиво накрутил на палец желтоватую прядь, и лицо его стало еще больше походить на лики изъеденных временем мраморных статуй.

— Когда ничего не получается, следует хвататься за любую возможность… — начал он и замолчал, и даже отшатнулся, потому что Хорригор резко развернулся и, казалось, готов прыгнуть на него.

— Что за чушь ты несешь?! — яростно прошипел бывший темный властелин. — Твое право на собственное мнение еще не обязывает меня слушать бред! И это говорит не кто-нибудь, это говорит высший чин галактической державы! Немудрено, что от нее не осталось и следа, с таким-то руководителем! — язвительности Хорригора, пожалуй, хватило бы на то, чтобы извести всех мелких грызунов в окрестностях замка. — Согласен, хвататься за любую возможность нужно, но где ты видишь тут возможность? Тебе объяснить, что такое возможность, Диондук?

— Спасибо, я не нуждаюсь в объяснениях, — невозмутимо ответил глава пандигиев. — Могу дать такое определение: возможность — это способность чего-либо возникнуть и существовать при определенных условиях. Или, скажем, направление развития, которое присутствует в каждом жизненном явлении. Определенным условием может стать совет этого пещерника. Разве не так?

Хорригор с хриплым рыком рванул тунику на груди, словно собираясь разорвать ее. Это у него не получилось. Тогда он обвел свирепым взглядом собеседников и стремительно шагнул мимо едва успевшего посторониться Троллора Дикинсона. Пересек комнату, остановился у двери, ведущей в спальню, и развернулся к пандигию и лабейцу. Голос его загремел, отскакивая от стен, и деревья за окном, казалось, вот-вот потеряют листву:

— Мне очень жаль твоих сородичей, Диондук! У них явно неадекватный предводитель! А ты, зятек… — он перевел мечущий молнии взгляд на Троллора. — А ты… Просто не знаю, как с таким уровнем интеллекта ты ухитрился стать преуспевающим бизнесменом! Теперь я уверен, что это исключительная заслуга моей сестры!

Аллатон позволил себе легкую добродушную усмешку, а Дикинсон просто потерял дар речи.

— Ладно, делайте, что хотите, — продолжал Хорригор, и в тоне его засквозила горечь. — Точнее, изображайте деятельность. В конце концов, это ведь моя сестра, а не ваша. И я продолжу делать все возможное, чтобы пробудить ее! — Он скрылся в спальне и почти сразу оттуда раздалось: — Как весь мир с зарей пробуждается, так и ты пробудись, дева юная! Ночь уходит прочь, все светлей вокруг… Открывай глаза, встань на ноженьки…

Аллатон посмотрел на Троллора, развел руками и направился к столу. Сел, взял сосуд из-под митоля и уставился на него, словно стремясь продырявить взглядом. Владелец «Царства соков» несколько мгновений стоял, хмурясь и сосредоточенно кусая губы. Потом расстегнул пиджак, заложил руки за спину и, опустив голову, побрел к выходу. Остановился, решительно вздохнул — и скрылся за дверью.

Такси Дикинсон вызвал, еще шагая по коридорам замка. Серый обшарпанный мобиль поджидал его на круглой площадке перед одной из башен. Троллор забрался в пропахший то ли рыбой, то ли грибами салон и отправился в пещерный край. И только когда горы уже остались позади, спохватился, что не взял с собой никакой еды. Впрочем, на пути было достаточно населенных пунктов, где, несомненно, имелись предприятия общественного питания.

Часа три он летел над цветущими землями иргариев. Наконец, увидев очередной городок у слияния двух рек, приземлился и пообедал в плавучем ресторане. А когда продолжил полет на восток, во внутреннем кармане пиджака зазвонил комм. На экранчике возникло недовольное лицо дочери.

— Папа, зачем ты ссоришься с дядей Хорриком? — с ходу спросила она, сверкая красивыми материнскими глазами.

— Я?! — изумился Троллор. — Энн, у меня и в мыслях такого не было! Просто твой дядя решил, что обращаться к Дордору бесполезно. А я считаю… и Аллатон тоже, что нужно тянуть за любую ниточку.

— Да? — теперь Эннабел выглядела обескураженной. — А мне дядя Хоррик говорил совсем другое…

— Ты что, еще не успела изучить нашего родственничка? — усмехнулся Троллор. — По-моему, пребывание в заточении сказалось на его характере отнюдь не положительно. А может, он всегда таким был. В общем, дочка, я скоро буду у этого отшельника, а там посмотрим. Вдруг да и поможет его совет.

— Хорошо бы… — вздохнула Эннабел. — Я сейчас была у мамы…

— Все, дочка, — строго сказал Троллор. — Не надо о маме. Ты лабораторную сделала?

— Почти…

— Вот и давай, доделывай. Держи свой уровень, Энн!

После разговора с дочерью лабейский предприниматель уточнил в информатории местопребывание пещерника и запоздало подумал о том, что, возможно, Дордор принимает только в определенные дни, да и то по предварительной записи. Он принялся разыскивать такую информацию, но ничего не нашел. Оставалось надеяться на то, что визит пройдет без осложнений.

Солнце уже нацелилось на финишную ленточку горизонта, когда такси долетело до пещерного края. Троллор Дикинсон глядел вниз, и сердце его обдавала отдающая горечью сладость воспоминаний. Здесь, у одного из озер, он впервые встретился с Занди…

Нужную пещеру Троллор определил без труда: на специально оборудованной площадке возле нее стояли с полдюжины такси. А это, в лучшем случае, означало, что придется дожидаться своей очереди. Если, опять же, посетители прибыли сюда не по предварительной записи.

«Тогда попробую уломать его суммой вознаграждения», — решил он и дал такси команду на посадку.

* * *

Утром Хорригора разбудил сигнал комма.

— Что, вернулся с новыми идеями? — пробурчал бывший глава древней галактической силы Ирг, увидев на экране бледную физиономию Троллора Дикинсона. — Добился совета от своего Дырдыра? И сколько заплатил за этот бесполезный совет? А в том, что он бесполезный, я абсолютно уверен.

— Хор, у меня к тебе просьба, — явно волнуясь, произнес владелец «Царства соков», пропустив мимо ушей все вопросы иргария.

— Это ты следуешь совету пещерного болтуна? — осведомился Хорригор, вставая с кровати.

— Я прошу об одолжении, — все так же взволнованно сказал Троллор. — Сегодня ночью я принял очень трудное для себя решение, и хотел бы, чтобы его услышали все близкие родственники моей жены.

Хорригор замер у кровати, сдвинув мохнатые брови, и впился взглядом в лицо зятя.

— Вот как? — Он медленно покивал, потом уставился в пол и глухо произнес, роняя слова, как камни, одно за другим: — Что ж, я тебя понимаю… И не могу осуждать… — Он поднял глаза на Троллора. — Энни уже знает? Ты ей сказал?

— Нет, — твердо ответил лабеец. — Она узнает вместе со всеми. Когда все соберутся в спальне… Занди… Поэтому я и просил бы тебя оповестить всех близких родственников. Мне это делать как-то неловко…

— Я тебя понимаю, — повторил Хорригор. — Значит, слетал впустую… — Он вернулся к кровати и тяжело сел на нее. — Больше не веришь… Ни в меня не веришь, ни в Диондука… Честно говоря, не знаю, как поступил бы на твоем месте. Может, подождал бы еще…

— Я устал ждать! — воскликнул Троллор. — Да, я поступаю некрасиво, и ты, и все твои родственники больше не захотят меня знать, но я уже на пределе… Поверь!

— Верю, Лори, — кивнул древний маг. — Не скажу, что я в восторге от такого решения… но тебе нужно устраивать личную жизнь, ты еще молод… Отношения с тобой я порывать не собираюсь, а насчет родственников ничего сказать не могу. Понимаю, что решение свое ты продумал, и обратный ход давать не будешь.

— Я терпел, сколько мог… — почти прошептал Троллор Дикинсон. — Больше нет сил…

— Собственно, я перебрал уже все заклинания, — опустошенно сказал Хорригор и ссутулился. — Диондук давно в тупике… со всем своим хваленым могуществом. — Он выпрямился и мрачно взглянул на экран комма. — Ладно, говори, в какое время всем собраться.

…Через два часа в спальне Изандорры Гиррохор Роданзирры Тронколен-Дикинсон было не протолкнуться. Кроме постоянных обитателей замка, сюда пришли оба мага-мутанта и Эннабел Дикинсон. А Изандорра Тронколен-Дикинсон никуда отсюда и не уходила, потому что продолжала спать. Родичи тихонько переговаривались, бросая взгляды на далекую от мира сестру Хорригора, и лица у них были недоуменные и встревоженные. Аллатон, как и бывший темный властелин, выглядел хмуро — он догадывался, что предстоящее заявление Троллора связано с провалом всех попыток разбудить Изандорру. У Эннабел был какой-то растерянный и испуганный вид — после возвращения из пещерного края отец с ней не общался; он заперся в своей комнате и не отвечал на звонки. И девушка подозревала, что отшельник дал ему такой совет, который ее отнюдь не обрадует. В общем, атмосфера в спальне была напряженной, и хоть в окна вливался солнечный свет, казалось, что по углам сгущается мрак…

Все разговоры стихли, и прекратилось всякое движение, когда в комнату вошел Троллор Дикинсон. Он сменил костюм, и этот костюм был не только абсолютно черный, но и словно сам излучал черноту. Бледное лицо лабейского предпринимателя несло на себе печать скорби. Присутствующие расступились, видя, что он намерен направиться к ложу супруги. Сидевшая на кровати у материнского изголовья Эннабел встала, и Хорригор, бывший поблизости, шагнул к ней сзади и положил руки на плечи племяннице. Аллатон, напротив, сделал пару шагов от кровати, освобождая Троллору побольше пространства.

Владелец «Царства соков» в полной тишине приблизился к изножью, сцепил опущенные руки в замок перед собой и некоторое время молча смотрел на жену. Потом тяжело вздохнул, прошел дальше к стене и развернулся к заполнившей комнату толпе. Обвел всех печальным взглядом, задержал его на дочери… перевел на супругу… И наконец заговорил:

— Приношу свои извинения всем тем, кого оторвал от дел, но я счел нужным поступить именно так, — голос Троллора звучал глухо, однако был тверд. — Я хочу, чтобы все вы услышали меня не по комму, а здесь, когда я стою перед вами. И услышали именно мои слова, а не чей-то пересказ. И чтобы у вас не было оснований потом говорить обо мне: «Троллор Дикинсон не решился сказать нам все в глаза». — Лабеец расправил плечи и вновь прошелся взглядом по лицам. — Троллор Дикинсон никогда не давал повода обвинять его в малодушии. И не даст такого повода! И пусть мне тяжело говорить, но я скажу то, что должен сказать, даже если после моих слов каждый из вас изменит мнение обо мне. Поступить иначе я просто не могу.

Эннабел смотрела на отца почти с ужасом. Хорригор угрюмо скреб бородку. Аллатон казался статуей. За окном задорно покрикивала какая-то птичка.

— Возможно, не все присутствующие знают, — продолжал Троллор, — что вчера я летал к известному здешнему мудрецу-советчику. Он принял меня уже ночью, выслушал и… — лабеец сделал паузу, заставив всех затаить дыхание. Кроме птицы. — И сказал, что не знает, как разбудить Занди… Изандорру… «А выход из ситуации ты без труда найдешь и без моей подсказки, — добавил он. — Впрочем, я уверен, — продолжал он, — что ты его уже нашел». — Троллор вновь помолчал и посмотрел на жену. — Да, выход я нашел… Пусть он ведет совсем не туда, куда бы я хотел, но это — выход! А не бесполезное битье головой о стену… Я уже далеко не юноша, а жизнь не бесконечна. Согласитесь, иметь жену, находящуюся в таком состоянии, как Занди, это все равно, что не иметь никакой…

— Папа! — вскрикнула Эннабел и прижала руки к щекам. — Что ты такое говоришь?!

Хорригор стиснул ее плечи, и девушка резко повернулась к магу и вжалась лицом ему в грудь. Аллатон переступил с ноги на ногу и устремил взгляд поверх голов, куда-то в стену. По толпе родичей прошел тихий ропот.

— Да, именно так, дочка, — негромко, но жестко произнес Троллор. — Возможно, ты просто пока не можешь это понять. Что ж, я готов принять твое осуждение, хоть радости мне это не прибавит… Посмотри на свою мать: этот бесконечный сон отнюдь не делает ее краше. Она похожа на куклу, а разве мужчина должен любить куклу? Бесчувственную, ни на что не реагирующую куклу… Я наводил справки и знаю, что в данной ситуации имею полное право на развод. Я оттягивал этот момент, пока во мне еще теплилась надежда. Но надежда иссякла… У меня есть кем заменить Занди… ты прекрасно знаешь это… Абигулия, которая столь долго играла роль моей жены, наконец и в самом деле будет моей женой! Это мое окончательное решение, и переубедить меня не сможет никто! Жизнь коротка, и надо стараться сделать так, чтобы она была если уж не счастливой, то хотя бы не несчастной.

Эннабел приглушенно всхлипнула на груди у Хорригора, и тот, скорбно поджав губы, еще сильнее привлек племянницу к себе. Аллатон сделал такое движение, словно хотел с головой спрятаться в собственном плаще. А Троллор Дикинсон, глядя на собственную жену, от которой он только что отрекся, вдруг издал какой-то сдавленный звук. А потом стремительно поднял руку, показывая на Изандорру. В толпе кто-то тихонько охнул.

И было отчего.

Та, кого роомохи с Можая называли Небесной Охотницей, уже не выглядела куклой или поранившей себя чем-то острым принцессой из древних сказок. Ее веки дрожали, а пальцы комкали одеяло. Пронзаемая десятками взглядов черноволосая красивая женщина оторвала голову от подушки… вновь опустила… Открыла глаза и села в постели. Вздохнула и тихо, но с напряжением произнесла, глядя на превратившегося в истукана Троллора:

— Не ожидала я от тебя такого, Лори… Не ожидала… — Было видно, что она с трудом сдерживается и в другой обстановке вела бы себя по-иному. — Что ж, будь счастлив со своей Абигулией! Надеюсь, хоть дочка-то меня не бросит?

Она, возможно, сказала бы и что-нибудь еще, но тут Эннабел, вырвавшись из объятий Хорригора, с веселым визгом бросилась к ней. Обхватила руками и принялась обцеловывать, приговаривая:

— Мамочка!.. Милая мамочка!.. Ты проснулась…

Толпа уже вовсю галдела, Хорригор сидел рядом с племянницей, с умилением глядя на проснувшуюся сестру, Аллатон широко улыбался. А Троллор Дикинсон опустился на колени возле кровати и зарылся лицом в одеяло. Плечи его подрагивали…

— Попрошу всех выйти! — спохватился Хорригор и вскочил на ноги. — Тут же дышать нечем, а сестенка еще слишком слаба! Все на выход! А вечером устроим торжество! Здесь остаются только я, Энни… — он запнулся и хмуро посмотрел на Троллора. — И всё! Расходитесь!

Родичи, переговариваясь, потянулись к двери. Эннабел продолжала обнимать маму. Изандорра уже справилась со своими чувствами и, судя по всему, не имела намерения вновь погружаться в сон. Троллор поднялся и тоже направился к выходу. Причем вид у него был довольный.

— Лори, ты, конечно, вправе поступать так, как считаешь нужным, — медовым, но настораживающим голоском сказала ему в спину Изандорра. — Только не забывай, что я кое-что могу, — она явно намекала на свои колдовские способности. — Как бы твоя Абигулия не разочаровалась в тебе…

Троллор повернулся к ней и расплылся в улыбке:

— Я сейчас выйду отсюда, свяжусь с Лабеей и дам Абигулии расчет. А потом, когда ты успокоишься, мы поговорим. В присутствии нашей дочери. И твоего брата.

Не спешащий уходить Аллатон негромко хмыкнул и крепко ухватился за подбородок, а Эннабел обдала отца холодным взглядом.

— О чем мне говорить с человеком, который решает бросить жену по совету какого-то прощелыги? — голос Изандорры был полон горечи. — Только не лги, что Дордор тебе ничего не советовал!

— Ты спала, но все слышала, сестренка? — пораженно воскликнул Хорригор.

— Да, — ответила Изандорра. — Все эти годы я все слышала сквозь сон. Но сказать ничего не могла… Вообще ничего не могла…

— И все-таки мы еще поговорим! — весело произнес Троллор Дикинсон и бодрым шагом покинул спальню.

В коридоре было еще людно, но лабейский предприниматель, казалось, никого не замечал. Лавируя, он выбрался на свободное пространство и ускорил шаги, направляясь к своей комнате. Лицо Дикинсона лучилось блаженством.

— Троллор, подождите! — раздалось у него за спиной.

Владелец «Царства соков» остановился и обернулся к спешащему следом за ним Аллатону.

— Что-то я не пойму, — начал маг, увлекая Дикинсона в нишу с высоким стрельчатым окном. — Так давал вам совет этот Дордор или не давал?

— Дордор не только дал мне совет, но и получил за него очень хорошие деньги, — с улыбкой ответил Троллор. — И согласитесь, совет стоит этих денег.

Аллатон в замешательстве присел на широкий подоконник.

— Подождите… Вы хотите сказать, что Дордор посоветовал вам разыграть эту душещипательную сцену для того, чтобы…

— И не только эту сцену, — по-прежнему улыбаясь, перебил его Дикинсон. — Он подсказал мне, как вообще себя вести по возвращении в замок. Поэтому пришлось попритворяться перед Хором. Никто не должен был усомниться в серьезности моего намерения расстаться с Занди. И все это сработало! Да-а, Дордор действительно мудрец…

— То есть он предполагал, что…

— Именно! — вновь не дал договорить главе пандигиев Троллор. — Он сказал, что Занди обязательно услышит меня! Даже если до этого ничего не слышала! Есть вещи, заявил Дордор, которые не оставят равнодушными ни одну женщину, в каком бы состоянии она ни находилась. Как бы крепко она ни спала! Она услышит это даже не ушами, а чем-то другим и обязательно отреагирует. В нашем случае это значит — непременно проснется! Что и случилось! Теперь я буду бесплатно обеспечивать его своими соками. Он сделал практически невозможное!

— Вот уж действительно… — пробормотал Аллатон, накручивая на палец собственную прядь. — Об этом мы с Хором и не подумали… Ни одна женщина не стерпит заявления о том, что ее уже нельзя любить…

— …и ни одна женщина не стерпит и отреагирует, — подхватил Троллор, — когда ее муж прилюдно отказывается от нее и заявляет, что теперь будет жить с другой! — глаза его победно заблестели. — Разумеется, с Абигулией у меня ничего нет и не было, просто она добросовестно выполняла свою работу. За что я ей благодарен и рассчитаюсь с ней так, чтобы ей на всю жизнь хватило.

— Вот тебе и вся магия… Вот тебе и все заклинания… — Аллатон наконец оставил свои волосы в покое. — Выходит, этот Дордор превзошел и меня, и Хора…

— У него другие методы, — заметил Троллор и счастливо вздохнул.

Пандигий поднял на него глаза и заявил:

— Только боюсь, вам трудно будет убедить жену и дочь в том, что это была инсценировка…

— Ничего, как-нибудь справлюсь, — беспечно махнул рукой Дикинсон. — Самое главное — Занди проснулась, а остальное пустяки. Утрясу!

Он подмигнул Аллатону и, пританцовывая, вышел из коридорной ниши. Маг, словно скопировав счастливую улыбку Троллора, смотрел ему вслед. Лабеец повернулся к нему:

— Будьте готовы к вечернему пиршеству! Сейчас назаказываю всего!..

Веселое солнце чуть ли не вприпрыжку поднималось все выше над замком старинного рода Тронколен.

Глава 2. Лекарство против морщин

Нахрена нам война,

Пошла она на!
Из песни Темных веков

— Э-эх!.. — длинно и расслабленно выдохнул Тангейзер Диони и с сытым видом сложил руки на животе. — Завтра с утреца ломануться бы по грибки да по ягодки…

— Ты что, постлейтенант, компота перепил за ужином? — сурово взглянул на него Дарий Силва. — Или спирта ухитрился хватануть с коллегами? Какие грибки, какие ягодки? Технику проверять надо, а не по грибочки шастать. А если прикажут срочно выдвигаться, где я тебя, грибника, в лесу искать буду?

— А комм на что? — проворчал Тангейзер. — Я, между прочим, только и делаю, что технику проверяю…

Командир танкового экипажа и его подчиненный сидели в беседке детского летнего лагеря, расположенного среди лесов в полусотне километров от города с неуклюжим местным названием Адубштеп. Хотя солнце давно скрылось за высокими деревьями, было еще довольно светло, и из стоящей на пригорке беседки хорошо просматривался весь лагерь. Одноэтажные домики соседствовали с игровыми и спортивными площадками, перед раковиной эстрады полукругом располагались скамейки. Там в одиночку и группками сидели в ожидании отбоя бойцы танкового батальона, прибывшего сюда, на планету Бгали в системе звезды Гулг, с Флоризеи. И не на отдых прибывшего, и не на учения, а для борьбы с сепаратистами. Правда, сейчас они находились именно на отдыхе — после участия в боях часть танковых экипажей временно перевели в тыл, заменив резервом. Детский лагерь превратили в военную базу, и хоть лето было в разгаре, никакие дети, разумеется, сюда не приехали. На обширной территории крупнейшего континента планеты, где находилось немало городов и поселков, шли боевые действия. В унивизорных новостях медиары называли эти действия мероприятиями по пресечению массовых беспорядков. А на самом деле тут шла настоящая война. Войска Межзвездного Союза пытались справиться с местными сепаратистами, намеренных убрать Бгали из списка миров, входящих в галактическое сообщество. И конечно же, никак нельзя было считать простым совпадением то, что мятежи вспыхнули практически одновременно на Бгали, Ранольде и еще девяти планетах Союза. Чувствовалась в этом чья-то руководящая рука, стремящаяся искромсать единый галактический социальный организм.

Для чего? С какой целью?

В отличие от многих других миров, Бгали была довольно густонаселенной индустриальной планетой, одним из столпов экономики Межзвездного Союза. Может быть, именно производственная мощь этой единственной спутницы Гулга вкупе с развитой инфраструктурой зародили в чьих-то головах мысли о том, что жить в одиночку будет еще лучше и веселей, и не придется кормить пол-Галактики. Во всяком случае, именно под такими лозунгами правительство Бгали объявило об отделении планеты от Межзвездного Союза. Бгалийские силовые ведомства эту позицию поддержали, и заявили о себе многочисленные отряды молодежи, готовые вместе с полицией и местной армией бороться за независимость отечества с оружием в руках. Разумеется, эти отряды не возникли в одночасье, а создавались заранее, для возможного противостояния союзовцам. Были основания полагать, что истинными организаторами мятежа являлись крупные бгалийские предприниматели, стремящиеся полностью убрать инопланетных конкурентов из местной экономики. То же самое касалось и других планет, заявивших о выходе из Межзвездного Союза, — всюду были свои финансово-экономические тузы. И, возможно, речь шла об их общем скоординированном заговоре.

Впрочем, хватало и других предположений.

Переброшенные на Бгали танкисты, естественно, вели разговоры на эту тему. Однако толку от таких разговоров было не больше, чем от переливания из пустого в порожнее. Да и не их ума было это дело. Главное — выполнить поставленные командованием задачи и принудить сепаратистов к прекращению огня.

Возможно, обстановка была бы иной, если бы прибывшим сюда из земного Лисавета представителям союзного правительства удалось провести переговоры с взбунтовавшимися властями Бгали. Но переговоры не состоялись — вся делегация вместе с кораблями сопровождения была уничтожена средствами ПВО при приближении к планете. Такой беспрецедентный шаг сепаратистов просто не оставил Лисавету выбора: теперь нужно было действовать жестко, силовыми методами. Пример Бгали и остальных десяти планет мог стать сигналом для других…

Проще всего, как в легендарном случае с узлом древнего земного царя Гордия, было накрыть бомбами и ракетами места сосредоточения повстанцев. Но речь-то шла не о чистом поле, а о столице и других больших городах, далеко не все жители которых являлись инсургентами. Более того, подавляющая часть гражданского населения продолжала жить обычной жизнью — не митинговала, не маршировала по улицам, потрясая оружием и вопя: «Бгали превыше всего!», не громила офисы инопланетных организаций. Горожане продолжали работать, поэтому тут требовалось применять другую тактику — тактику уличных боев. И Дарий с Тангейзером на своем «Трицератопсе», который пришел на замену необычному супертанку серии «Мамонт», называвшему себя Бенедиктом Спинозой, уже успели на себе испытать, каково это — воевать на узких улицах, забитых транспортом, среди многоэтажных домов.

В Темные века, на охваченной распрями Земле, такая тактика уже применялась. И командование войсками союзовцев, которым все же удалось, понеся потери, прорваться на Бгали, пустило в ход древние методы. Включающая в себя столицу планеты Северо-Западная агломерация — оплот сепаратистов — была окружена переброшенными из других миров войсковыми соединениями. Мятежному правительству не раз и не два предлагали разрулить ситуацию без пролития крови, но в ответ повстанцы начали обстреливать прибывшую на Бгали группировку.

И вот тогда прозвучала команда: «Вперед!»

Дарий и Тангейзер не были в числе тех, кто первыми ворвался в города, но их очередь тоже пришла. Им довелось участвовать в боях на улицах Адубштепа.

Союзовцы передвигались по раскинувшемуся на сотни квадратных километров городу, используя пары «трицеров». Танки заходили на очередную улицу с небольшим интервалом, используя построение «елочкой». Их сопровождали пехотинцы. Город был буквально усеян баррикадами, и танки, в первую очередь, в пух и прах разбивали их выстрелами из пушек. Затем двигались дальше, причем каждый контролировал свою сторону улицы и уничтожал огневые точки противника, расположенные на разных этажах. Пехотинцы, прикрываясь броней «трицеров», били из скорострелов и гранатометов по дворовым проходным аркам и крышам, пресекая попытки повстанцев помешать продвижению группы.

Чаще всего приходилось иметь дело не с одиночками, а с хорошо организованными отрядами, засевшими в торговых центрах, больших ресторанах, игровых комплексах и прочих просторных строениях, превращенных в узлы сопротивления. При обнаружении такого отряда «трицеры» издалека открывали огонь, не давая возможности мятежникам бить в ответ. Под прикрытием этого огня в узел сопротивления врывались штурмовые отряды союзовцев. Они вели бой таким образом, чтобы загнать обороняющихся в угол здания. А затем танки принимались лупить снарядами именно в этот угол. Здание рушилось, и те, кто уцелел после ударов штурмовиков и «трицеров», погибали под обломками.

А танки шли дальше, оставляя пехоте работу по окончательной зачистке данного сектора…

«Просто и эффективно», — как сказал командующий операцией генерал Кронди.

Понятное дело, этот прием срабатывал далеко не всегда. У повстанцев тоже были танки и артиллерия, и местная армия хоть что-то да умела. Продвижение по городам агломерации вовсе не было простой прогулкой с оружием в руках. В ходе боев выяснилась крайне низкая эффективность работы воздушных разведчиков — эти дорогостоящие устройства стали отличными мишенями для бгалийских стрелков. Так же, как и боевые роботы. Толку от роботов было так мало, что генерал Кронди очень быстро отказался от их применения. Кроме того, в отличие от бгалийских контрактников и бойцов молодежных отрядов, которые готовились к такому повороту событий, военнослужащие группировки союзовцев подобных навыков не имели. Если и приходилось им раньше применять силу в городах, то, в основном, против толп футбольных фанатов — чем в свое время занимались на Флоризее и Дарий с Тангейзером.

В общем, предполагавшийся штурм на деле оказался затяжными боями, и пока непонятно было, чем все это может кончиться.

— Значит, говоришь, технику проверяешь? — прищурился Дарий. — Залез в коробку, люки позакрывал и ну харю плющить, как сказал бы Бебешко. Что, разве не так, боец? Чего глазки-то прячешь? На меня смотри!

— А вот не буду, — лениво сказал Тангейзер. — Вдруг окаменею? Или испепелюсь… Нет такого приказа в уставе — на командира пялиться. Значит, не положено.

— Гляди, как заговорил! — Дарий хлопнул себя ладонями по коленям. — А дрыхнуть в неположенном месте и в неположенное время положено?

— Я вот одного понять не могу… — после длинной паузы медленно начал Тангейзер. — Почему некоторые считают нужным срывать свое недовольство на других? В чем я-то виноват, если моя сестрица тебе не звонит? Я ей, между прочим, этого не запрещал, — он победно посмотрел на командира.

Подкапитан аж дернулся на скамейке и некоторое время, стиснув зубы, напряженно смотрел в пол беседки. Пол был усыпан сухой хвоей, налетевшей с нависающей над беседкой местной ели или сосны. Потом Силва крепко потер себя по голове — его «ежик» напоминал эту хвою — и мрачно пробормотал, по-прежнему не глядя на подчиненного:

— Никто ни на ком недовольство не срывает. Это называется «мнительность», постлейтенант. — Он помолчал, поднял, наконец, голову и устремил взгляд куда-то в вечереющую даль. — Что же касается Энни… Эннабел… то я как-то и не рассчитываю на ее звонки.

— Ага, конечно, — кивнул Тангейзер. В голосе его чувствовалась легкая ирония.

Дарий выпрямился, упер руки в бока и чуть подался к нему.

— Ты знаешь, Тан, самое последнее, чего бы я хотел, так это иметь жену-колдунью. Как говорят у нас на Флоризее, «не всякий кусочек порадует роточек». Скажешь что-нибудь не так или сделаешь не то — и получи расстройство желудка дня на три. Да еще и в комплекте с чиханием. Меня такая перспектива не прельщает.

— С чего ты взял, что Энни колдунья? — вытаращился на командира Тангейзер.

— А ты забыл, чья она племянница? — спросил Дарий. — Не господина ли Хорригора, мутанта и мага?

— Тогда и я, по-твоему, колдун? — ехидно улыбнулся Диони. — Я ведь тоже какая-то там родня другому мутанту и магу, господину Аллатону.

— Ты, может, и не колдун, но мама твоя сам знаешь что умеет. И мама Энни тоже. Троллор говорил, что она колдунья, когда мы были на Можае, у роомохов. Ты уже задрых тогда, а я слушал. — Силва помолчал, откинувшись на спинку скамейки и скрестив руки на груди, и подытожил: — В общем, стоит принять во внимание народную мудрость и поостеречься. И потом, интересы у нас слишком разные. Попробовал я почитать «Введение в цикломатрику»… — Дарий скривился так, словно ему в рот попал тот самый кусочек, который не радует. — Стрелять-попадать, Тан! Такой хрени даже в училище не было! Все равно что фугасом по мозгам… Тебе твоя Уля ничего не вкручивала про цикломатрику?

— А она не успевает вкручивать… — улыбнулся Тангейзер. Взгляд его стал глуповато-отсутствующим, как у многих влюбленных, когда речь заходит о виновницах этого своеобразного комплекса чувств. — Она меня слушает, — он выделил голосом слово «меня», — а я ей чешу про ТТХ, особенности эксплуатации, уход, ремонт… И знаешь, ей это интересно!

— Еще бы, — с самым серьезным видом сказал Дарий. — Темы просто замечательные, лучше не придумаешь. Способные поразить любое девичье сердце.

Тангейзер с подозрением посмотрел на него и сузил глаза.

— По-моему, Дар, ты отмазку лепишь. Просто не складывается у тебя с Энни… — Он встрепенулся: — Хочешь, я с ней поговорю?

— Ты что, боец, на самом деле компота перепил? — ледяным голосом осведомился Дарий. — Мне еще посредников не хватало.

— А что тут такого? — Диони с невинным видом пожал плечами. — Если имеешь возможность помочь товарищу, почему бы и не помочь?

— Сам как-нибудь разберусь, — процедил Силва. — И вообще, закрыли тему.

— Как скажешь, господин подкапитан, — легко согласился Тангейзер. — Просто твоя проблема негативно влияет на окружающих. То есть на меня.

— Это не проблема, — хмуро пробормотал Дарий. — У нас сейчас другие проблемы… — он замолчал и стиснул зубы.

Диони коротко взглянул на товарища и опустил глаза.

То, что им приходилось делать здесь, на Бгали, отнюдь нельзя было считать занятием, приносящим радость. Поэтому они не обсуждали боевые действия. Гораздо проще было вести вот такой вот разговор, никоим образом не касающийся здешних реалий. И Силва, вопреки собственным словам о том, что тема закрыта, эту самую тему все-таки продолжил.

— Согласись, что с колдунами связываться опасно, — сказал он, расстегнув комбинезон. — Помнишь, как Хорригор разделался с силовым полем на Можае? Я тебе вот еще что скажу, Тан: может, я и не прав тысячу раз, но это исчезновение жены Троллора… Смотри, что получается: они втроем катаются на яхте, и вдруг Троллор забирает дочку и отправляется вышивать по окрестностям на космоцикле. И почти тут же — это надо же, какое совпадение! — возникает космоворот и жену-колдунью вместе с яхтой уносит неизвестно куда. Как говорится, есть жена — есть проблемы, нет жены…

Глаза у Тангейзера стали круглыми.

— Ты хочешь сказать, что Троллор специально…

— Я этого не говорил, — прервал его Силва. — Но вопрос есть.

— Да нет никакого вопроса! — воскликнул Тангейзер. — Карабарас, и как тебе такое только в голову пришло?!

— А на то и голова, чтобы в нее всякое приходило, — усмехнулся Дарий. — Я не имею в виду только хавчик и компот.

— Дался тебе этот компот… Ты мне вот что скажи, Дар, раз уж мы о колдунах: почему «лисы» к этой операции магов не привлекли? Хор с Алом тут за сутки бы управились, и без потерь…

— Вопрос не ко мне, — мотнул головой Силва. — Спроси у генерала Кронди. Только наше дело — не вопросы задавать, а выполнять приказы. Давай, проявляй себя, расти над собой и окажешься в числе тех, кто принимает решения. Сам будешь «лисой», тогда и вопросы отпадут. Я академиев не то что не закончил, но даже и не начинал, но мнение у меня такое: в Адубштепе и без магов один Бенедикт справился бы. Даже без нас с тобой. Ну, может, не за сутки, но справился бы. Однозначно.

— Согласен, — кивнул Тангейзер и вздохнул. — Не поверишь, он мне даже снится…

— Почему не поверю? — грустно усмехнулся Дарий. — Очень даже поверю. Только не думаю, что ему сумеют мозги на место поставить… Это все из-за стихов! Я ведь сразу понял, когда мы еще с ним в первый раз говорили, на заставе, что с ним что-то не так… — Силва неопределенно поводил пальцем у виска. — Этакая сумасшедшинка… Боевой машине такое не пристало. Изменение реальности ему привиделось… — Он пристукнул ладонью по сиденью скамьи и повторил: — Все из-за стихов!

— Поэты, они все такие, — опять вздохнул Тангейзер. — Да он мне и сам говорил, что у них мозги набекрень. Вернее, цитировал какого-то, тоже поэта… Буфета, что ли? Или Лафета, не помню… Это фамилия у него такая, а имя Афанасий, точно! Как пиво в Твери, помнишь?

— Помни я все пиво, которое мы с тобой перепили, у меня в голове места бы не оста… — начал было Силва. — Хотя стоп: помню такое пиво! В кабаке, где памятник Алькору.

— Ага, — подтвердил Тангейзер.

И опять же, если бы при этом разговоре присутствовал супертанк Бенедикт Спиноза, он обязательно поправил бы Тангейзера. И еще раз привел бы высказывание поэта периода Темных веков Афанасия Фета. А звучало это высказывание так: «Поэт есть сумасшедший и никуда не годный человек, лепечущий божественный вздор». Правда, древний земной стихотворец никак не мог иметь в виду боевую машину, сотворенную челябскими танкостроителями с планеты Уралия. И, в отличие от людей, вздор супертанка был отнюдь не божественным. Зато, по сравнению с людьми-поэтами, Бенедикт Спиноза был очень даже годен. И его участие в штурме местных городов действительно позволило бы очень быстро решить проблему бгалийских сепаратистов. Ликвидировать эту проблему.

— Боевая машина должна быть предназначена только для боевых задач, — уверенно произнес Дарий. — И никакого рифмоплетства и философий!

— Думаю, он тут и с мозгами набекрень сделал бы дело, — заметил Диони.

— Что теперь говорить, Тан? — махнул рукой Силва. — Сейчас у нас с тобой есть простенький «трицер», и это реальность. На нем и продолжим воевать.

— Воевать… — еще раз вздохнул Тангейзер и принялся бродить нерадостным взглядом по небу, продолжающему терять лазурную дневную окраску.

Дарий исподлобья стрельнул глазами в напарника и тут же поднял руки над головой и старательно потянулся, сделав вид, что полностью поглощен этим занятием. Потом повернул голову к сидящим у эстрады бойцам, зевнул и, опять посмотрев на отрешенного Тангейзера, лениво сказал:

— Пойти, что ли, в картишки перекинуться от нечего делать… А там и отбой. Как говорится, «кто спит, тот сыт».

— Лучше пойдем, я тебе одно место покажу, — предложил Тангейзер, возвращаясь с небес на землю. — Там красиво…

— Ты меня с Улей своей не спутал? — с веселым удивлением спросил Дарий. — Может, и букетик какой-нибудь захочешь мне вручить?

— Ну зачем ты так? — голос Тангейзера был полон укоризны. — Вот скажи, только честно: когда ты в последний раз любовался каким-нибудь пейзажем? Именно любовался, а не просто фиксировал какие-то его характеристики.

Хм… — Дарий с силой потер затылок. И только после минутной паузы произнес: — А знаешь, ты меня, кажется, уел, Тан… Хотя нет, я же в отпуске по Волге плавал! Вот там и любовался, значит.

— Так это когда было…

— А в другое время мне любоваться пейзажами некогда. Я, между прочим, на службе. И занимаюсь делами. А некоторые, оказывается, вместо того, чтобы выполнять служебные обязанности, умудряются чем-то там любоваться.

— Не вместо, — возразил Тангейзер. — Насколько мне известно, прав военнослужащих на отдых и время для свободных занятий пока никто не отменял. Или я что-то пропустил? Знаешь, Дар, временами ты очень смахиваешь на Бебю нашего незабвенного… и что в этом хорошего?

— А что сейчас вообще хорошего? — хмуро ответил вопросом на вопрос Дарий. — Что это хоть за место такое особенное?

— Замечательное место! — оживился Тангейзер. — Метров триста отсюда, за столовой, я на него случайно наткнулся… Заметь, в свободное от службы время. Там склон такой, деревья чуть пореже, и внизу ручеек течет. А дальше лес такой… настоящий… и над ним небо. Красиво! И так тихо, словно на всей планете вообще никого нет… И моторов не слышно…

— И моторов не слышно… — задумчиво повторил Дарий. — Ладно, уговорил. Идем, покажешь твой ручеек. Говорят, гулять перед сном полезно.

Они вышли из беседки и неторопливо направились через лагерь, живущий тихой вечерней жизнью.

А в нескольких десятках километров отсюда продолжались бои.

— Я вот что думаю, Дар, — начал Тангейзер, когда столовая осталась позади и они, перейдя через неширокую грунтовую дорогу, вступили под кроны деревьев. — Вот посмотри: ты с семьей живешь в собственном доме, но туда постоянно кто-то приходит. Шастают целый день и ночью тоже. Тебе хочется своими делами заниматься, а они тебя отвлекают, шныряют из комнаты в комнату… А ты понимаешь, что прекрасно можешь вместе с семьей прожить без них, поэтому просишь всех выйти и запираешь за ними дверь. Разве ты не вправе так поступить?

— Давай-ка без этих… аллегорий… или как их там? — глядя в коротко стриженный затылок идущего первым постлейтенанта, произнес Дарий. — Я так понял, ты хочешь сказать, что нечего нам было сюда лезть, и пусть валят из Союза на все четыре стороны. То есть предлагаешь, чтобы я, гражданин Межзвездного Союза, безропотно согласился с тем, что у меня забирают часть моей территории.

Тангейзер чуть не врезался в дерево и с ошарашенным видом повернулся к Силве.

— Какой такой «твоей территории», Дар? Да ты хоть раз тут бывал раньше?

— Вопрос не катит, — отмахнулся Дарий. — Это часть нашей территории. Моей территории, — голос его был жестким, как напильник. — И твоей, кстати, тоже. А они вознамерились лишить и меня, и тебя этой территории.

— Это, в первую очередь, их земля! — чуть ли не взвился Тангейзер. — И только они вправе решать, как ею распоряжаться! А мы их за это принялись убивать! Убивать, Дар! Кто нам дал такое право?

Они уже никуда не шли, а стояли друг к другу лицом — два коренастых парня в серых комбинезонах, флоризеец Силва и уроженец планеты Яблочко Диони.

— Убивать они начали первыми, если ты не забыл, — сухо сказал Дарий. — Наших с тобой товарищей по оружию и представителей высших органов государственного управления. И тем поставили себя вне закона. А с теми, кто поставил себя вне закона, надо поступать сам знаешь как.

— Это их земля, — угрюмо повторил Тангейзер. — А мы, получается, выступаем в роли карателей.

— Мы выполняем приказ! — отрубил Силва. — И в конце концов, это наш долг.

— Приказ… долг… — пробормотал Тангейзер. — Каратели мы, Дар, вот и все… Машины для убийства тех, кто желает отделиться от Союза. Вооруженные силы созданы для противодействия внешней угрозе, а не для борьбы с сепаратистами. Чего ради я должен тут рисковать собственной жизнью?

— Вот оно что… — Дарий кивнул с видом человека, разгадавшего главную загадку мироздания. — Мы, значит, рисковать не хотим?.. Нам, значит, лучше дрыхнуть в укромном местечке?..

— Не надо! — поморщился Тангейзер. — Ты прекрасно понимаешь, о чем я. Не должны мы тут быть со своими танками…

Силва подался к напарнику и сказал чуть ли не с сожалением:

— Знаешь, Тан, по-моему, с подобными воззрениями тебе в армии делать нечего. Специалист ты не из самых плохих, так и шел бы какую-нибудь другую технику обслуживать. Гражданскую. А мы уж как-нибудь без тебя…

Судя по лицу Тангейзера, он собирался отреагировать на слова командира, но так ничего и не сказал. Потому что где-то в вышине, над верхушками деревьев, возник нарастающий визгливый вой, словно неслась в поднебесье стая каких-то сказочных хищников. И этот вой почти мгновенно затерялся в грохоте множества близких взрывов. Грохот шел со стороны лагеря, и задрожала земля, и под ударами горячих невидимых волн с треском стали падать деревья. Вечерний воздух исполосовали плети огня, взметнувшиеся к небу, а следом вознеслись столбы густого черного дыма. Летели на землю сломанные ветки, стаями птиц метались сорванные листья, и казалось, сама реальность покрылась все множащимися и расширяющимися трещинами — и через миг все вокруг исчезнет, сменившись абсолютной пустотой…

Как только ахнули первые взрывы, Силва резко выдохнул: «Ложись!» И словно в воду, бросился в густую траву, перекатился за толстый ствол, покрытый серым лишайником. Диони выполнил команду с секундной задержкой, вжался лицом в землю и обхватил голову руками. Лес зеленым своим телом защитил их от атаки убийственных ударных волн, сломанные ветви застряли среди уцелевших, не добравшись до земли, и ни одно упавшее дерево не дотянулось до двух танкистов. Единственное, чему не смог противостоять лес, это потокам горячего воздуха, хлынувшим во все стороны. Но и тут обошлось — Дарий и Тангейзер уткнулись носами в траву и уберегли свои легкие от ожогов.

Новых взрывов не было, треск и шелест утихли, и только небо все больше чернело от дыма. Горячие потоки канули в чащу, и Силва осторожно приподнял голову. Стрельнул глазами по сторонам, позвал негромко:

— Тан, ты в порядке?

Напарник расцепил тонкие пальцы, убрал руки с затылка, повернул к Дарию бледное лицо.

— Что это было? Боеприпасы рванули?

Силва обвел взглядом ветви над головой, медленно встал на ноги и, поморщившись, вытащил из-за воротника комбинезона невесть как очутившуюся там маленькую зеленую шишку.

— И боеприпасы тоже, Тан. Это были «молнии». Звено, судя по звуку. А судя по кучности, они точно знали свои цели.

— С орбиты навели? — Тангейзер провел рукой по коротким волосам, освобождаясь от колючих хвоинок.

— Не столь важно. А важно то, что кто-то об этих «молниях» не подумал, и о средствах ПВО тоже, — Силва с мрачным видом сплюнул в траву.

Хотя орбитально-атмосферные истребители «Молния» стояли на вооружении уже лет тридцать, другими машинами их не заменяли — в этом просто не было необходимости. В ходе городских боев они в небе не появлялись, и это было понятно: от их снарядов, бомб и ракет непременно пострадали бы не только союзовцы, но и свои. А вот при налете на лесную базу опасности погубить своих не существовало — бгалийцев, естественно, тут не было. И воздушный налет, судя по всему, получился эффективным.

— Ты думаешь, что… — начал было Тангейзер, но Дарий перебил его.

— Идем, — сказал он и направился назад, к лагерю. — Может, там кто-то и уцелел, будем откапывать… — Он вдруг резко остановился и развернулся к Диони, так что постлейтенант чуть не наткнулся на него. — А ведь получается, что ты мне жизнь спас, Тан… Если бы ты не уговорил меня на эту прогулку…

— То я бы один не пошел, — продолжил Тангейзер. — Так что и ты мне спас, Дар…

Силва молча сделал поворот через плечо и вновь зашагал по извилистой полоске примятой травы, оставленной ботинками танкистов, когда они шли сюда. На ходу он достал из кармана комбинезона комм и попытался связаться с командованием базы. Но ни один номер не отвечал. А номеров штаба высадившейся на Бгали группировки Дарий, разумеется, не знал.

— Выбор у нас небогатый, — сказал он, выключив бесполезный комм. — Либо оставаться тут и ждать, пока наши сюда заявятся…

— Либо топать по лесу до этого Абду… Адубштепа, — закончил Тангейзер. — Я бы сказал, что мне больше по нраву, но командир здесь ты, а не я.

Силва промолчал.

По мере приближения к лагерю путь танкистам преграждало все больше поваленных деревьев, так что они выбрались из леса уже в сумерках. Впрочем, территория лагеря была довольно хорошо освещена — в разных местах продолжало что-то гореть и к небу по-прежнему поднимались струи дыма. Это была именно территория, а не детский лагерь, превращенный в военную базу. Потому что никаких признаков ни лагеря, ни базы тут не наблюдалось. Изрытая огромными воронками поверхность, усеянная какими-то не поддающимися идентификации обломками — вот что увидели флоризейские танкисты. Ни столовой, ни домиков, ни собранных недавно ангаров, гаражей и ремонтных мастерских… Ни «трицеров», ни грузовых самоходов… Ничего…

И никого.

Налет звена бгалийских «молний» оставил от базы только точку на карте генерала Кронди. Точку, которую нужно стереть, как несоответствующую действительности.

— И ты по-прежнему считаешь, что мы должны тут воевать? — спросил Тангейзер, остановившись и обводя взглядом ужасный дымящийся пейзаж. — Кто нас сюда звал?

— Заткнись! — коротко сказал Силва, и в глазах его горели отблески пламени, до сих пор уничтожающего то, что не было уничтожено при воздушной атаке.

— Слушаюсь, господин подкапитан, — бесцветным голосом не отчеканил, а пробормотал Тангейзер.

Горел, конечно, не синт военных построек, и не броня, и не бантин, которым заправляли танки, и не аккумуляторы тягачей — все это гореть просто не могло. Огонь добивал постройки детского лагеря, не рассчитанные на попадание снарядов, бомб и ракет. А еще тут не просто пахло, а разило гарью. И танкистов тошнило от запаха, которого им никогда раньше не приходилось ощущать — от запаха сожженной плоти…

— Так, — сглотнув застрявший в горле горький комок, произнес Дарий, — ты влево, я вправо, по дуге, забирая к штабу. Смотри внимательно.

Силва понимал, что эти поиски ни к чему не приведут — разве мог остаться тут кто-то живой? Но в их необходимости он не сомневался. Поиски выживших были нужны, чтобы потом не корить себя за то, что сделал не все, что мог сделать.

— Слушаюсь, господин подкапитан.

И почти в тот же момент сзади, у опушки леса, из которого вышли танкисты, раздался чей-то отрывистый голос:

— Стоять на месте! Ладони на затылок, локти развести и не двигаться!

Короткая очередь из скорострела, прошившая воздух над головами Дария и Тангейзера, сразу лишила их возможности перебирать варианты дальнейших действий. Оружия, чтобы оказать сопротивление, у них не было, а убежать не получилось бы: рельеф подвергшейся бомбардировке местности отнюдь не благоприятствовал такому занятию. Да и пуля все равно догонит.

— Выполняем, — тихонько процедил Дарий и первым поднял руки.

Тангейзер, чуть помедлив, последовал его примеру.

— Повернуться на сто восемьдесят, медленно! — продолжал командовать тот же властный сипловатый голос. — Руки на затылке! При любом лишнем движении будем стрелять!

Танкисты подчинились и этой команде и оказались лицом к тем, кто находился метрах в тридцати от них. А там стояли пятеро вооруженных скорострелами мужчин. В сумерках их фигуры почти сливались с темной стеной деревьев, но все-таки можно было различить, что трое из них одеты в полевую форму сухопутных войск. А форма эта состояла из хамелеонного комбинезона, шлема и берцев. Откинутые прозрачные щитки шлемов козырьками нависали над лицами. Четвертый — высокий, но узкоплечий — был без шлема, и его длинные волосы никак не соответствовали армейским порядкам. Впрочем, и военную форму ему заменяло нечто облегающее, похожее то ли на спортивный костюм, то ли на облачение дайвера. Одежда же пятого состояла из чего-то вроде нагрудника и юбки до колен. Правда, обувью ему тоже служили берцы, а вот шлем заменяла маленькая круглая шапочка на обритой, вероятно, голове. Похоже, он был из автохтонов. Но все эти детали не имели сейчас для флоризейских танкистов ни малейшего значения. Главное — мужчины, несомненно, относились к повстанцам. Ни Дарий, ни Тангейзер не знали, попадал ли кто-нибудь из союзовцев в плен к сепаратистам, и вообще — существовало ли для восставших бгалийцев такое понятие, как «пленные союзовцы».

Это могло выясниться в самое ближайшее время…

— Не дергайся, — шепнул Силва подчиненному, когда повстанцы, держа оружие на изготовку, стали приближаться. — Мы без шансов.

— Слушаюсь… — прошипел Диони.

Прежде чем продолжить общение с союзовцами, повстанцы обыскали их, забрали коммы и обезопасили себя от возможных выходок танкистов. Выполняя распоряжение одного из одетых в комбезы — сипловатого, который представился как подкапитан Зарку, — длинноволосый инсургент снял с плеч рюкзак, явно не тактический, а гораздо меньше, и извлек оттуда рулон скотча. Танкистам приказали опустить руки и завести за спину. Клейкая лента надежно обхватила запястья Дария и Тангейзера, и сипловатый принялся задавать вполне ожидаемые вопросы насчет имен, специальностей, принадлежности к войсковым подразделениям и цели пребывания в данном месте. Врать или скрывать что-либо не имело смысла, и танкисты сказали все как есть. Да и трудно было бы убедить повстанцев в том, что они имеют дело с простыми туристами — личные армейские медальоны у Силвы и Диони тоже забрали и прочитали, что там написано.

— Значит, в боях в Адубе участие принимали, — угрюмо произнес Зарку.

— Выполняли приказ, — голос у Дария был ровным, хотя внутренности сжались в холодный комок. Все для него и Тангейзера могло закончиться очень быстро. Прямо здесь и прямо сейчас.

Глаза бгалийца недобро блеснули:

— А если хоть немного своей головой подумать, подкапитан? А? Вы что, решили, что снискаете нашу безграничную любовь, разрушая наши города и убивая нас? Убивая, подкапитан! Для чего предназначена армия? Для борьбы с внешними врагами. Внешними, подкапитан! — он словно подслушал недавние рассуждения Тангейзера. — А коли нет этих внешних врагов, так сиди и считай, сколько до отставки осталось. Кто тебя трогал, подкапитан? Что вы здесь творите?! Вы сестру мою убили! Сестру!

Дарий молчал. Тангейзер сопел рядом. Было понятно, что бгалийскому военному просто необходимо выговориться. Вполне вероятно, что он впервые получил возможность высказать все в лицо врагам.

«Главное, чтобы он не сорвался», — подумал Силва.

Умирать ему совсем не хотелось.

— Вы думаете, у вас тут что-то получится? — чуть ли не задыхаясь, продолжал Зарку при мрачном молчании остальных повстанцев. — Думаете, если будете давить, мы упадем? Ошибаетесь! — он резко повел стволом скорострела. — Ничего у вас не выйдет! Придется — в землю зароемся, но не сдадимся. Да только нам не придется — это мы вас зароем! И сил, и возможностей у нас хватит. — Зарку шагнул к Дарию и прищурился: — Что, купились на фантомы наших «молний»? Купились! Решили, что раздолбали на взлетках в пух и прах! Не тут-то было, подкапитан! И таких трюков у нас предостаточно!

Теперь Силва понял, почему на базу не доставили средства противовоздушной обороны. Генерал Кронди был уверен в том, что все местные «молнии» уничтожены. А били, оказывается, по картинкам…

— Наша планета будет для вас черной дырой, — не уставал изливаться бгалиец. — И чем больше ваших трупов останется здесь, тем больше недовольства будет там, — он показал рукой на уже потемневшее небо. — Все матери и жены контрактников выйдут на улицы и такое «лисам» устроят…

С этим Силва мог бы поспорить, но вступать в дискуссию было бесполезно… и опасно. А ведь случалось такое в Темные века… Выходили на улицы женщины, но просили не прекратить военные действия, а дать их отцам, сыновьям и братьям оружие получше. Тут главное — как преподнести эти военные действия. И тогда любая акция усмирения может превратиться в освободительную экспедицию. Или наоборот…

— Думаю, «лисы» от своего не отступятся, — все-таки не удержался он. — В конце концов, это вопрос их авторитета и состоятельности.

— Не отступятся, говоришь? — сузил глаза подкапитан Зарку. — А вот это мы и сможем проверить. Поставим их перед дилеммой: либо они прекращают операцию и оставляют нас в покое, либо мы казним вас обоих.

В груди у Дария стало совсем холодно и пусто. Как-то не очень верилось в то, что верхи пойдут на попятную ради предотвращения убийства каких-то двух деталек военной машины. Вполне заменимых деталек. Да что там — не очень верилось… Не верилось вообще!

«А ведь Тан может сказать, что он против нашего вторжения, — подумал Силва. — И даже заявить, что готов сражаться вместе с ними. Может… Но скажет ли?»

Он переступил с ноги на ногу, чуть повернул голову и искоса бросил взгляд на напарника. Тот был бледным, но уже не сопел. Кажется, Тангейзер по-своему истолковал это движение командира, потому что расправил плечи, вытянулся во весь свой невысокий рост и произнес чуть ли не звенящим от напряжения голосом:

— А не низость ли это — убивать безоружных?

— Низость?! — ощерился Зарку. И парировал: — А не низость ли это — танками на города, постлейтенант? Только не надо про приказ! Бывают случаи, когда лучше не выполнить приказ и пойти под суд, чем очернить свою совесть!

— Между прочим, именно за невыполнение приказа он и получил пять лет, — ухватился Дарий за эти слова. — А совсем недавно доказывал мне, что нужно было оставить вас в покое.

— И тем не менее от участия в боях с нами не отказался, — жестко констатировал подкапитан Зарку.

Дарий коротко вздохнул. Попытка обелить хотя бы Тангейзера в глазах повстанцев, кажется, провалилась.

— Ладно, разговоры закончены, — категорично подвел черту бгалиец. — Друг за другом — за мной!

Он развернулся и наискось направился к грунтовой дороге, протянувшейся вдоль кромки леса. Дарий первым шагнул вслед за ним, Тангейзер пристроился сзади. Длинноволосый и тот, что в юбке, шли по бокам, а замыкали группу двое в военной форме.

Силва вдруг вспомнил другого товарища по погранзаставе — Поллукса. Тому ведь впаяли десятку за отказ стрелять в повстанцев. Правда, те повстанцы, на Корхе, кажется, не трубили об отделении от Межзвездного Союза. Просто приезжие какие-то их святыни осквернили, что ли? Не сняв обуви, вперлись в храм…

— Расстреливать ведут? — донесся до него шепот напарника.

В ответ Дарий лишь повел плечом. И подумал, что прикончить их могли и тут. Подвести к краю воронки — и…

Хотя этот подкапитан неизвестно какого рода войск говорил, что пленных можно использовать как инструмент для давления на «лис».

«Мало ли что он там говорил… — подумал Силва. — Готовься получить пулю в затылок, парень. А чего ты хотел? Пошел в армию — значит, будь готов к преждевременной смерти… Эх, Аллатона бы сюда с Хорригором!»

Безмолвные ряды —

Лишь ветра легкий шум.

Предчувствием беды

Забит, заполнен ум.

Вот-вот не будет дум,

Вот-вот — обрыв судьбы…

Как лик войны угрюм!

Гробы… гробы… гробы…

Эти строки словно сами собой пришли в голову Силве, они звучали в такт шагам, пока конвоиры и конвоируемые приближались к дороге. И Силва не сразу, но вспомнил, что это стихи Алькора, которые в какой-то другой, давней и уже почти забытой жизни декламировал супертанк Бенедикт Спиноза.

— Гробы… гробы… гробы… — прошептал сзади Тангейзер, и Дарий чуть не споткнулся, заставив насторожиться идущего слева длинноволосого.

Что это было? Неужели Тангейзеру припомнилось то же самое стихотворение? Или перед лицом смерти пробудились в напарнике скрытые доселе способности его предков-пандигиев читать чужие мысли? Правда, Аллатон такого вроде не умел. Или просто помалкивал?

«Наверное, я этого никогда уже не узнаю», — подумал Силва.

И не с грустью подумал, а с какой-то обидой.

Возглавляющий группу подкапитан Зарку вышел на дорогу и повернул направо, вдоль опушки.

— Вы нас на расстрел ведете? — не выдержал Тангейзер. — Сообщение хоть дадите на комме оставить?

— Нет, в баню приглашаем, — обернувшись, недобро усмехнулся Зарку. — А потом в кабаке с вами посидим. Помянем тех, кого вы в Адубе положили. И станцуем для вас, дорогих гостей.

— А что, нормально ответить нельзя? — с вызовом спросил Дарий.

— Вопросы нужно было задавать командованию своему, подкапитан, а не нам. Идите и помалкивайте, а то у меня нервы не железные…

От этих слов Силва чуть расслабился, но бгалиец тут же зловеще, хотя и нелогично добавил:

— Пулей вас тут угостить — дело нехитрое. Но казнь должна быть поучительной. Чтобы другие задумались.

«Отрубят головы на камеры, — уныло подумал Силва. — Или сожгут на костре, прилюдно, и тоже на камеры…»

Дорога впереди поворачивала, огибая деревья. И там, за поворотом, метрах в сорока, темнела туша, в которой Дарий узнал здоровенный армейский фургон. Такие фургоны военные называли «ангарами». Этот «ангар» был колесным, и возле него стояли двое мужчин, тоже с самострелами. Увидев приближающуюся группу, они полезли в кабину.

Не требовалось особого ума, чтобы понять, как и зачем тут появились повстанцы. «Ангар» направили сюда, вероятно, еще до налета на базу. А по прибытии бгалийцы должны были посмотреть уже на результаты налета.

«А вышло у них еще лучше, — мысленно вздохнул Силва. — Еще и парочку безоружных растяп прихватили…»

Единственное, что хоть немного радовало — расстреливать их здесь, кажется, не собирались. Казнь как минимум откладывалась. Похоже, Тангейзер тоже понял это, потому что вновь засопел, и звучало его сопение чуть веселее, чем раньше. Точнее — не так уныло, как раньше.

Задние двери «ангара», к которым подвели танкистов, были распахнуты, выдвинутый пандус упирался в землю.

— Садись в такси, поехали кататься, — холодно усмехнулся подкапитан Зарку, кивая на тускло освещенное нутро фургона.

Силве подумалось, что когда-то он уже слышал такую фразу.

Подчиняясь команде, пленники опустились на длинную лавку, прикрепленную к боковой стенке фургона. Их конвоиры уселись напротив, на такую же лавку, и оружие из рук не выпускали. Когда пандус начал втягиваться, подкапитан Зарку вновь скривил губы в отдаленном подобии улыбки — отнюдь не добродушной. Ее, скорее, можно было назвать оскалом, разве что нос он при этом не морщил.

— Может быть, есть и вариант, — произнес он. — Вы рассказываете медиарам, что добровольно перешли на нашу сторону, потому что поняли всю мерзопакостность этого вторжения. Описываете все гадости, что вы здесь натворили. И призываете прекратить эту гнусность. — Он сделал паузу и добавил: — Хотя, конечно, не мне решать.

Тангейзер пошевелился. Дарий взглянул на него и увидел на лице напарника отблески того света, что иногда бывает в конце тоннеля. Самому же Дарию не очень верилось в то, что из этого тоннеля вообще есть выход. Вернее, выход-то был, но вел он в небытие.

Двери закрылись, и «ангар» тронулся в путь.

«Хорошо бы, чтобы этот путь не оказался последним…» — уныло подумал Силва.

Глава 3. Откат

Застыло прошлое в колодцах,

Но знаю я, уверен я:

Всё обязательно вернется

Придет на круги на своя…

Из стихотворения Темных веков

С тех пор как ремонтники изъяли из оперативного танка серии «Мамонт» мозги — квазиинтеллектуальную систему, — его существование, модус, так сказать, вивенди, стал как никогда ранее соответствовать тому имени, которым он себя нарек. Танк, подобно философу Темных веков Бенедикту Спинозе, погрузился в размышления, перемежаемые ознакомлением с сохраненными им информационными залежами. Собственно, особого выбора у него и не было — разве что вообще вырубить свой продублированный «квазиинтеллект» и выпасть из реальности. Но Бенедикта это не устраивало. Ему по нраву было высказывание другого древнего земного мудреца — Рене Декарта: «Я мыслю — значит, существую», и поэтому, находясь не у дел, супертанк старался развлекать себя умственной деятельностью. А чем еще заниматься? Он был отрезан от источников новой информации и превратился в практически изолированную от внешнего мира систему. Нет, все его рецепторы работали, но что он мог воспринимать этими рецепторами, прозябая в одиночестве на стоянке за казармами? Почти весь личный состав батальона вместе с техникой убыл на Бгали, и жизнь на территории воинской части еле теплилась.

В сотый раз перетряхивая свои информационные запасы — а они содержали сведения обо всем на свете, — супертанк просто не мог не прийти к вопросам, которые рано или поздно задает себе любое мыслящее создание во Вселенной. Кто он? Каково его предназначение?

Хотя с предназначением было более-менее понятно: его придумали и изготовили для ведения боевых действий.

Но кто он такой, супертанк серии «Мамонт» по имени Бенедикт Спиноза — в онтологическом плане? Именно «кто», а не «что» — в этом у уникального бронехода сомнений не было. Ну, почти не было. Размышления на данную тему вылились у Бенедикта в мысленные строки, которые он для себя определил как стихотворные. Вот только пресловутый сторонний наблюдатель заметил бы это далеко не сразу. А то и не заметил бы вообще.

Эти строки супертанк сочинял довольно долго, но удовлетворения они ему не принесли. Потому что в них были вопросы, но не было ответов.

Как мне себя называть — сотворенного

волей чужою?

Личность ли я — или вещь, хоть и бродит

во мне архамасса?

Вот ведь вопрос — даже Гамлет

и вправду свихнется…

Мыслю, а значит, действительно

я существую,

Но не могу разобраться в своей же

первичной природе.

Факт, что наш мир разделен: есть живое,

а есть неживое.

Разум присущ человеку, а червь

не из этого класса.

Я же — ни тот, ни другой,

в положении я инородца…

Где взять ответ, кто задачу

осилит такую:

Я — существо или нечто

в неведомом роде?

Да, с ответом явно были проблемы. Неизвестно, в какую трясину уныния, а то и необратимой депрессии могли бы завести Бенедикта подобные размышления, но на помощь, как это часто бывает, пришел случай. Счастливый для бронехода, хотя и неприглядный сам по себе. Именно этот случай побудил Спинозу плюнуть на зудящие раздумья и расцветить свой опус оптимистичнейшим финалом, искрящимся, торжествующим финалом, вмиг поднявшим самооценку Бенедикта на невиданную высоту:

Впрочем, к чему эти думы, вопросы,

терзанья, сомненья?

Я — уникален! Я — пик!

Я — вершина Творенья!!!

И вопрос был исчерпан.

Услышав голос Иисуса Христа, землянин Савл изменил свои убеждения и стал одним из апостолов. Берсиец Циклориендас Матрикандиленди, через многие годы пронесший свои впечатления от того, как он в детстве чуть не утонул в речном водовороте, создал цикломатрику. Толчком же к переходу супертанка Бенедикта Спинозы на новый уровень самосознания послужило иное явление. А именно — рефлекторное извержение содержимого желудка через рот. Короче, рвота, а точнее — блевание. Потому что именно так называется этот процесс, когда он вызван чрезмерным употреблением крепких алкогольных напитков. Разумеется, блевал не Бенедикт, а один из упившихся гостей начальника склада капитана Марника. Делал он это в туалете бронехода — долго, надрывно и громко, чуть не падая в унитаз… и Спиноза вдруг понял, что если и отличается от этого флоризейца, то только в лучшую сторону. А подумав еще немного, решил, что именно он, супертанк серии «Мамонт» Бенедикт Спиноза, является высшей формой разума во Вселенной.

Правда, через какое-то время он все-таки спустил себя с вершины пирамиды и поставил в сторонке от нее, в одиночестве, придя к выводу о том, что, пожалуй, хватил через край. Не стоило считать себя пиком, а вот считать уникальным — да. Этим и закончились его онтологические изыскания.

Супертанк Бенедикт Спиноза, в отличие от многих других созданий, стоял на позициях здравого смысла.

Начальник склада капитан Марник остался главным на территории почти опустевшей воинской части и вовсю пользовался преимуществами своего временного положения. Обязанностями своими он, конечно же, не пренебрегал и профессиональных навыков не утратил. Согласно руководству по войсковому хозяйству он знал номенклатуру и характеристики хранящихся на складе материальных ценностей, нормы и правила их укладки, технологию обработки и консервации хранимого имущества, сроки его хранения и освежения. Находясь в любом состоянии, он был готов неукоснительно выполнять правила приема, хранения, выдачи и сдачи материальных ценностей, не допуская при этом случаев их порчи и недостач. Более того, капитан Марник без всяких проволочек мог принять и выдать материальные ценности по установленным первичным учетным документам, а также лично руководить погрузочно-разгрузочными работами, строго соблюдая требования безопасности при погрузке и выгрузке грузов. И прочее.

Но дело в том, что в данный период никто ничего не сдавал и не намеревался получать, и никакой работы у начсклада не было. Зато у него постоянно находились какие-то дела в столице — благо до Фортицы было рукой подать, — и в расположение батальона капитан возвращался лишь во второй половине дня. Причем возвращался, как правило, не один, а в сопровождении гражданских лиц. «Это п-представители п-поставщиков», — каждый раз заявлял он на КПП, выдыхая алкогольные пары. И удалялся вместе с «представителями» в уютные помещения супертанка серии «Мамонт», превращенного Марником в филиал склада. И начинались там веселые посиделки-возлияния, свидетелем которых был только Бенедикт Спиноза. Участники же посиделок и не подозревали о том, что боевая машина до сих пор располагает «кисой», то бишь «квазиинтеллектуальной системой».

Собственно, пьяные разговоры этих компаний были для Бенедикта чуть ли не единственным источником хоть каких-то сведений о том, что сейчас происходит вокруг (так что его изолированность от мира была все-таки не полной). Поэтому он не отключал рецепторы и слушал все те словоизлияния, которые непременно случаются в компании мужчин, вовлеченных в многогранный и во многом непредсказуемый процесс выпивки. Трудно было в такой какофонии отделять зерна от плевел, но Бенедикт старался. Себя он ничем не выдавал — и все-таки однажды не сдержался. Точнее, намеренно повернул дело так, чтобы Марник разогнал очередных своих собутыльников. Случилось этого после того как один из гостей, не дойдя до туалета, наблевал прямо в коридоре, да еще и принялся вытирать пальцы о стенку, пьяно раскачиваясь, отплевываясь и шмыгая носом.

Будь на месте Спинозы какой-нибудь сапиенс, этого сапиенса непременно бы передернуло. Бенедикт дергаться не стал, а запел, копируя голос блевальщика. Запел громко, так, чтобы хорошо было слышно на кухне, где сидел икающий капитан Марник и еще двое, почти невменяемые.

Бодя Марник, капитан,

Каждый вечер в сиську пьян!

Ох какой же он болван —

Бодя Марник, капитан!

Так убейся об стакан,

Вечно пьяный капитан!

Две последние строчки Бенедикт не поленился повторить, включив динамик на кухне.

Наспех придуманная песенка возымела действие. Блевальщик перестал пачкать стену и замер, стараясь сообразить, кто это тут распевает его голосом. Оба почти невменяемых на кухне стали почти вменяемыми и захихикали в лицо начальнику склада. А сам побагровевший капитан Марник резко прекратил икать. Потом запыхтел, с трудом выгребся из-за стола и заехал с правой и с левой по двум источникам хихиканья. Это получилось у него так удачно, что сидевшие за столом «представители» перестали смеяться и сползли по стеночкам на пол. А начсклада вновь сжал кулаки и, пошатываясь, направился в коридор, чтобы разобраться с тем, кого он считал исполнителем дурацкой и оскорбительной песенки.

«Исполнитель» так ничего и не успел сообразить и, скорее всего, даже не заметил, что в лицо ему устремился увесистый капитанский кулак. Скользнув подошвами по собственной блевотине, он отлетел к двери туалета, встретился с ней спиной и тоже оказался на полу.

— Я т-тя отучу хрень всякую распевать, я т-тя отучу! — приговаривал Марник, охаживая его ногами по ребрам. — Ты у меня сам убьешься, Киркоров недоделанный!

Незнакомая фамилия заставила Спинозу быстренько пробежаться по базам данных. И в результате поисков личность начальника склада отдельного танкового батальона вооруженных сил Флоризеи представилась ему в новом свете. Ну никак он не ожидал, что специалисту по учету и хранению запчастей известен какой-то древний земной певец, чуть ли не современник легендарного Орфея, растерзанного толпой поклонниц!

Между тем разъяренный Марник принялся возить «исполнителя» носом по собственной его, «исполнителя», блевотине, а потом подтащил к люку и вышвырнул из бронехода. Парочка слегка очухавшихся собутыльников сумела покинуть супертанк уже без содействия немного успокоившегося капитана.

— Чтобы духу вашего здесь не было! — рявкнул начальник склада, наблюдая за тем, как они пытаются поставить на ноги «исполнителя». — А то как разобью стакан и нанесу вам рваных ран!

И опять же, будь Спиноза сапиенсом, он не удержался бы от восклицания, услышав последнюю фразу Марника. По поэтичности она, пожалуй, не уступала хрестоматийному, пришедшему из Темных веков: «Вы хочете песен? Их есть у меня!»

К чести капитана надо сказать, что бушевал он недолго. Троица собутыльников еще не успела удалиться от танка, как Марник связался с авторотой и приказал выделить какой-нибудь транспорт для доставки «представителей» обратно в столицу.

— Нахреначились в дупель, — нетвердым голосом пояснил он, — физиономии друг другу поразбивали… И меня, понимаешь, споить пытались, да я не дался. Ни к чему нам такие поставщики!

Но и после этого капитан не оставил привычки притаскивать в расположение части все новых и новых собутыльников. И однажды, во время очередного пьяного толковища на кухне, Бенедикт понял, что мир начал меняться.

Запив водку соком, капитан Марник одобрительно причмокнул и пощелкал пальцем по литровой бутылке с красивой этикеткой.

— Хороший продукт «Сокоманская Империя» наладилась выпускать! И заметьте, господа, — он покачал поднятым вверх указательным пальцем, — Лабея в этом плане заполонила наш рынок. А у нас что — своих фруктов мало? А мы что — соки делать не умеем? Отечественные, флоризейские!

Тут завертелся разговор о необходимости поддерживать местных производителей, а Спиноза ринулся наводить справки в своих источниках. И оказалось, что компания Троллора Дикинсона вновь называется «Сокоманской Империей», а не «Царством соков», как стала она именоваться в изменившейся реальности. Бенедикт полез копаться дальше и установил, что авторство теории подпространственных перемещений вернулось к Дмитрию Паламарчуку, а Челлик и Рубайдан ушли в тень. Правда, Роберт Шекли — это имя Спиноза, конечно же, не забыл, как не забыл он и все остальное из прошлой реальности, — так вот, Роберт Шекли оставался Робином Кшели, но супертанк надеялся, что это ненадолго. Мир откатывался к прежней реальности, где не было никаких мятежных планет, а значит, в любой момент жизнь танкового батальона могла измениться. Изменится и информация, заложенная в его, Бенедикта, «кису», и эта информация будет наконец соответствовать его воспоминаниям. Всколыхнувшаяся Вселенная возвращалась в предыдущие формы, проявляя свои неведомые ранее свойства. Но Спиноза был уверен: вернется не все. Нижний слой Авалона, в котором они побывали в прежней реальности, теперь недоступен, и они не мотались по его просторам. Парадоксально, но факт: с одной стороны, именно проникновение туда супертанка и группы личностей привело к закрытию этого слоя, а с другой стороны, никакого проникновения как бы и не было. Вернее, не «как бы», а просто не было — в теперешней и единственной реальности. И только он, супертанк, созданный с применением архамассы, хранил в своей памяти воспоминания о разных реальностях.

Подумав об этом, Бенедикт Спиноза утвердился в своем мнении: он — воистину уникальный объект-субъект мироздания. Правда, в точности определения «объект-субъект» он был не совсем уверен, но комплексовать по этому поводу не стал. В конце концов, не его забота — давать точные формулировки понятий, столь далеких от функциональных обязанностей боевой машины.

Возможно, кто-то от такого осознания своей уникальности занесся бы до невозможности, но супертанку серии «Мамонт» это не грозило. Именно потому, что он был уникальным.

Изменение реальности происходило совершенно незаметно, Спиноза не ощущал его ни одним из своих рецепторов. Это не было постепенным проявлением новой картины и даже сменой кадров в фильме — там все-таки понимаешь: вот только что была одна сценка, а теперь уже другая. Пожалуй, больше всего этот процесс походил на чередование образов в сновидениях. Спящий не в силах осознать того, что один сон сменился иным. Или возьмем другое сравнение: кому-то с такой силой врезали по голове в пункте А, что у него навсегда отбило память, и перевезли в пункт Б. И он будет думать, что всегда жил в этом самом пункте Б. В общем, как-то так…

Да, Бенедикт Спиноза, в отличие от выдуманного страдальца, память не утратил, но происходящие с миром метаморфозы не улавливал. То есть сам миг метаморфоз. Вот только что бубнила на кухне очередная пьяная компания — и вот уже никакой компании нет, и в командирском кресле, вытянув ноги и скрестив руки на груди, сидит со скучающим видом Дарий Силва, а Тангейзер Диони со столь же скучающим видом развозит мокрой тряпочкой пыль в стенном шкафу с аппаратурой.

У Спинозы уже возникла новая память, и он помнил, что танкисты торчат тут с самого утра, и только что говорили о комбате Милице. Причем он, Бенедикт Спиноза, тоже принимал участие в этом разговоре. Теперь бронеход видел, что танковый батальон живет своей обычной жизнью. Зависшее в вышине ласковое весеннее солнышко поливало лучами казармы, плац, мастерские и прочую территорию, порыкивали моторы, у дверей батальонного склада капитан Марник, чистенький и трезвый, что-то втолковывал парочке новобранцев. Возле столовой разгружали транспорт с перловкой. Еще трое новобранцев подметали ведущую из города к КПП дорогу. Ремонтник Вали Валиев по прозвищу «Вава» сидел на стволе «трицера» и, прищурив и без того узкие глаза, смотрел куда-то в сторону столицы…

Бенедикт знал, что батальон не принимал никакого участия в подавлении мятежа на Бгали, потому что мятежа не было. И никто не вынимал из него, Спинозы, «начинку», чтобы доставить на челябский завод для проведения диагностики. Все у него было на месте… нет, не все: дубликат «кисы» исчез.

Порывшись в старой и новой памяти, супертанк проследил три ветви реальности, в которых события шли по-разному.

В первой ветви Дарий и Тангейзер, отправленные на Тиндалию для расчистки и съемки территории с древними захоронениями, почти ничего сделать не успели, потому что угодили в Авалон. Что закончилось проведением ритуала изменения реальности.

Во второй ветви, возникшей вследствии проведения этого ритуала, танкисты тоже оказались на Тиндалии. Но не для лазанья по гробницам, а для изысканий, связанных со строительством космодрома.

И вот теперь все эти события вытеснила третья ветвь. Супербронеход и танкисты и на сей раз, по заданию союзного Управления археологии, оказались на тиндалийском полуострове Ватрида и провели все необходимые работы на территории исторического памятника «Долина могил предков-основателей». А потом, отчитавшись перед Управлением, вернулись на Флоризею, в свой отдельный танковый батальон, дислоцированный под Фортицей. И, ясное дело, в этой реальности бомб в Авалоне никто не взрывал.

А у танкистов пошла все та же рутина. Правда, некоторое разнообразие в нее внесли внезапные крупномасштабные учения «Броня крепка — 25», проводившиеся за три с лишним тысячи километров от столицы, но эта развлекаловка длилась недолго. Батальон вернулся под Фортицу, причем лишившись одной боевой единицы — танка серии «Трицератопс». Самое неприятное и обидное — не участие в учениях было тому причиной. Еще до начала учений его направили в какой-то отдаленный поселок. («За продуктами», — как-то расплывчато пояснил потом комвзвода Исмаили.) И он провалился во внезапно открывшийся грязевой источник. Экипаж выскочить успел, а боевая машина, как показало сканирование, погрузилась на чуть ли не километровую глубину, и легче было списать ее как уничтоженную в ходе учений, чем морочиться с извлечением «трицера» из недр. После этого случая Арсин Исмаили расстался с должностью командира взвода. Не по собственному желанию, конечно.

И, между прочим, оказалось, что теперь у Спинозы все в полном порядке с броней, прикрывающей переходник питающего контура. В его «кисе» уже возникло воспоминание о том, как по возвращении с Тиндалии ему заменили этот более тонкий кусок на другой, кондиционный, доставленный по заявке с Уралии вместе со специалистом челябского завода-производителя. Который и произвел замену. А махинацией, проведенной, скорее всего начальником склада перевалочной базы на Шавьерии, занялась военная прокуратура.

Да, реальность вновь стала иной, но никто, кроме супертанка, об этом не знал.

От всех этих мыслей Спинозу отвлек голос Дария.

— Нет, ну кто бы мог подумать, что он всерьез воспримет такую хрень, — хмуро изрек Силва. — Я теперь и рот лишний раз открывать боюсь.

— Лучше бы ты начал бояться еще до того, а не после, — не поворачиваясь, проворчал Тангейзер и с силой мазнул ветошью по панели недублированного хазоциклера. — Вот увидишь, скоро он весь личный состав заставит ходить с веночками на головах.

Дарий промолчал, только длинно и шумно вздохнул.

— А по-моему, это красиво, — заметил Спиноза. — Такой обычай присущ многим древним культурам.

— Мы не древняя культура, Бенедикт, — процедил Силва. — Мы очень даже современные военнослужащие. И не вздумай кому-нибудь пересказать то, что сейчас Тан ляпнул. Иначе и в самом деле будем тут в венках маршировать.

— Слушаюсь, Дар, — кротко произнес бронеход.

Приобретя новую, уже третью память, супертанк знал, о чем идет речь. Все дело было в командире батальона постмайоре Милице. Точнее, в жене одного чина из штаба округа, госпоже Алонтальне, с которой комбата, видимо, связывали особые отношения и которой, по его поручению, Спиноза сочинил стихотворное поздравление с днем рождения. Вчера она вместе с мужем прибыла в расположение батальона и, по слухам, упрекнула Милицу в недостаточной развитости его, Милицы, чувства прекрасного. Мол, всех нас радует весна, травка зеленеет, солнышко блестит, птички поют, а на территории вверенной ему, Милице, организационно самостоятельной боевой, учебной и административно-хозяйственной единицы вооруженных сил не найдешь не то что клумбы, но даже и самого захудалого цветочка. «Ничто так не украшает воинский быт, как цветы», — будто бы сказала она.

Выводы из этого упрека постмайор сделал в тот же день. Собрав командный состав, он огласил программу благоустройства территории воинской части. Собственно, вся программа состояла из одного-единственного пункта: насадить цветов где только возможно и сделать это в кратчайшие сроки. Причем в этом веселом мероприятии должны принимать участие все! Невзирая на звания и должности!

Программа Милицы была доведена до сведения всего личного состава и, как и ожидалось, не вызвала ни единого возражения. Дарию сразу вспомнилось, как в Авалоне красавица Эннабел Дикинсон вешала венок, сплетенный из крупных белых с красными точечками цветов, на ствол бортовой пушки супертанка. И он с иронией предложил украсить все танки батальона венками. Сказано это было в узком кругу, но шутка дошла до Милицы, и комбат отнесся к шутке вполне серьезно. И сегодня утром объявил о дополнительном пункте своей программы благоустройства. И утром же целая группа отправилась в столицу за рассадой и венками, а другая группа принялась намечать места, где предстояло хорошенько вскопать землю и посадить «украшение воинского быта». Тотальное оцветочивание территории воинской части и развешивание венков на боевой технике было запланировано на завтра.

— Ты был прав, Беня, — сказал Тангейзер. — Алонтальна действительно оказалась не только сексуальна, но и маниакальна…

— Да нет, — возразил Дарий. — Маниакален тот, кто принял ее слова как руководство к действию. Причем, заметь, действовать предстоит не ему, а нам, а Миля будет похаживать да замечания делать. Стрелять-попадать, пусть все только цветочками и ограничится, без последующих ягодок!

— А лучше бы ягодных кустов насадили вместо цветов, — повернулся к нему Тангейзер. — Хоть польза была бы какая-то. Идешь себе в ангар или, там, на склад, а по пути всякую малину-смородину срываешь — и в рот…

Дарий скептически хмыкнул:

— Ага, размечтался! Так Миля тебе и даст к ним хотя бы прикоснуться. К каждому кусту по штыку приставит и учет каждой ягодки заведет. — Он, спохватившись, приложил палец к губам. — Тсс! А то услышит, и к цветочкам и ягодки прибавятся!

— К слову, раскопал только что вот такую историю, — сказал Спиноза. — Из Темных веков. Цитирую: «А еще командир части очень любил цветы. За огромной клумбой перед КПП денно и нощно наблюдал один из дневальных, и не дай бог, если количество цветков по каким-либо причинам уменьшилось! В журнале приема-передачи наряда по КПП записи тогда выглядели, например, так: „На выезде — столько-то машин, система открывания ворот — в норме, состояние помещения КПП и прилегающей территории в порядке, за исключением: из ста шестидесяти пяти цветов клумбы завяли — два, растоптано ночью неустановленным лицом — один, похищено ночью неустановленным лицом — один. Наряд не принят“. Где потом доставал недостающие цветы сдающий наряд дежурный — бог весть, но наказание за подобные недостатки следовало самое суровое». Конец цитаты.

— Вот-вот, — покивал Дарий. — Очень даже в тему. И чего эта Лонечка-Алонтальна сюда приперлась? Как ты там говорил, Бенедикт: «Она феноменальна, высокоинтеллектуальна»?

— И, кажется, для нас фатальна… — Тангейзер вздохнул еще более длинно и шумно, чем это раньше проделывал Силва. — Начало черной полосы… Как чувствовал… Сон сегодня какой-то сумасшедший приснился. Будто я почему-то на Бгали — никогда там не бывал, но во сне знаю, что это именно Бгали. Торчу в каком-то лесу, рядом база, и по этой базе с неба вовсю хреначат ракетами и бомбами. Я аж задергался и чуть на пол не свалился. И с чего бы? Вроде никаких таких видиков не смотрел…

— Бгали? — переспросил Спиноза.

— Ну да, — подтвердил Диони. — С какого такого?

— Бгали… — сказал Дарий с видом человека, который силится что-то вспомнить. — Бгали… Абудпшет…

— Адубштеп, — поправил его Бенедикт. — Есть там такой город.

— Стрелять-попадать, я и не подозревал, что знаю название хоть одного тамошнего населенного пункта. Со школы, что ли, отложилось? Или с училища?

— А о постполковнике Гаскойне не приходилось слышать? — не удержался супертанк.

Дарий пожал плечами:

— Много я видал всяких постполканов, всех и не упомнишь. А при чем он тут?

— Да так, ассоциации кое-какие возникли, — уклончиво ответил Бенедикт. — Чисто мои заморочки, забудь.

Он уже имел горький опыт и больше не собирался рассказывать о посещении Авалона и прежней реальности. Хотя, судя по словам танкистов, какие-то следы прежнего прошлого у них, кажется, остались.

— Гаскойна не знаю, а вот Милицу даже очень, — озабоченно произнес Дарий, глядя на включенный экран внешнего обзора. — Тан, поактивней изображай процесс!

Силва чуть ли не до локтей засучил рукава комбинезона, вскочил с кресла и принялся выкручивать из лобовой брони перископ, всем своим видом демонстрируя погруженность в работу. Потому что вышедший из-за угла ангара командир батальона с деловитым видом направился к стоянке, на которой возвышался розовый супертанк серии «Мамонт».

Поскольку бортовой люк был открыт, постмайор беспрепятственно забрался в бронеход и, пройдя по коридору, очутился в башне. Оба танкиста, находясь спиной к нему, сосредоточенно занимались техническим обслуживанием, уходом и проверкой и были, вероятно, столь увлечены работой, что не слышали тяжелой поступи комбата.

— Господин командир экипажа, — деревянным голосом начал Спиноза, — здесь господин постмайор Милица.

Дарий и Тангейзер почти одновременно повернулись и уже открыли рты для уставного приветствия, но комбат упреждающе выставил перед собой открытую правую ладонь:

— Отставить! Виделись уже сегодня. И с бойцом Спинозой тоже. Правда, издалека. — Он опустился в кресло Дария и обвел взглядом замерших танкистов. — Есть конкретный, значит, разговор, конкретное, значит, задание. И срочное, в рамках моей программы благоустройства территории.

Тангейзер чуть не выронил из рук тряпку, а Дарию оставалось надеяться только на то, что его, Дария, лицо не отражает того, что он, Дарий, думает сейчас о командире батальона.

— Цветы, значит, это, сами понимаете, хорошо, — продолжал Милица, состроив многозначительную мину. — Клумбы, там, грядки, вазоны, панно и прочие эстетические формулы. Облагораживает, значит, возвышает и все такое. Боец любуется цветами, боец вдыхает аромат, и у бойца улучшается психологическая составляющая и прочие функции. Но тут есть резервы, и я эти резервы отыскал, — комбат вновь окинул танкистов взглядом, и этот взгляд был торжествующим. — Любоваться, нюхать — это, конечно, хорошо, однако данных показателей мало, градус эффективности недостаточный. Не бьет, значит, по мозгам.

«Стрелять-попадать, что он еще придумал? — внутренне похолодел Силва. — Неужели Бенедикта под оранжерею решил приспособить?»

— А должен бить, господин постмайор? — осторожно спросил он.

— Ну конечно должен, подкапитан! — воскликнул Милица даже с некоторым недоумением относительно вопроса Дария. — Что ж это за градус, если он не бьет. У нас ведь с вами, подкапитан, и воспитательные задачи есть, их никто не отменял! А то как, значит, выходит? Зрительная функция у бойца задействована, нюхательная тоже, да и слуховая — ну, если ветерок, и клумбы, значит, шелестят. Но боец — это не только органы зрения, нюха и уши! У бойца и другой, я бы сказал, и я не побоюсь этого слова, архиважный орган имеется…

Тангейзер тихонько хрюкнул и сразу старательно закашлялся, а Дарий по-прежнему надеялся, что сохраняет нейтральное выражение лица. Спиноза же ничем не проявлял, что слушает разглагольствования комбата.

— И этот орган называется головой! — торжественно заявил постмайор. — Получается, что голова-то у него в этом процессе не эксплуатируется! А вот я свою голову поэксплуатировал, и вот что придумал, — Милица подался вперед и сделал короткую паузу. — Посреди всех этих клумб и прочих, значит, рабаток, нужно понатыкать табличек со всякими полезными для бойцов надписями. Не только, значит, эстетически воздействовать, но и воспитывать, обучать, направлять и, если хотите, в самом общем калибре, формировать мировоззрение! Вот поэтому я и здесь. Надписи нужны четкие, хлесткие, доходчивые и художественно соответствующие, взаимо-, значит, сопрягающиеся как формой, так и содержанием. Они должны стрелять прямо в голову и там и оставаться.

— Так это вы, господин постмайор, к Бенедикту пришли? — догадался Силва. — Дабы он, значит, этим занялся, значит?

— Правильно мыслишь, подкапитан, — удовлетворенно подтвердил Милица. — Лонечка… э-э… то есть Алонтальна… в общем, она мое поздравление до сих пор вспоминает. Так что, боец Спиноза, тебе и карты в руки… то бишь снаряд в ствол.

— Слушаюсь, господин постмайор, — наконец подал голос супертанк. — Если я правильно понял, речь идет о разных положительно влияющих на умственный аппарат бойцов, приносящих практическую воспитательную пользу и способствующих формированию четкого мировоззрения надписях типа тех, что присутствовали когда-то на агитационных плакатах, размещаемых на территории воинских частей.

— А что там присутствовало когда-то на агитационных плакатах? — насторожился Милица.

— Вот несколько, некоторые я сразу переделаю на современный лад и с учетом специфики нашего батальона. — Бенедикт секунду-другую помолчал и заговорил громко и назидательно, четко отделяя слова друг от друга, будто с размаху резал на части огурец: — «Звонишь домой — смотри, случайно не разболтай военной тайны!» «Бей так: что ни снаряд — то враг!» «Щит могучий броневой крепко бережет покой!» «В строю стоят отважные танкисты, Союза лучшие и славные сыны!» «Все сильней и крепче год от года…»

— Превосходно! — прервал Спинозу комбат и с довольным видом заворочался в кресле. — То что надо!

— Это только для примера, — скромно пояснил Бенедикт. — Так сказать, пристрелка. Можно создать тексты и более предметные, рассчитанные именно на наши реалии, а кое-где указать конкретную персону. Для достижения нужного воспитательного и морально-идеологического эффекта. Ну вот, например: «Если кто напьется — будет сам не рад: за него возьмется строгий наш комбат!» Это, что называется, предупреждающая табличка. А вот побудительная: «Бойца, кто быть примерным силится, всегда поддержит комбат наш Милица!» Не помешает и назидательная: «К бою будь всегда готов, но не смей сорвать цветов!»

Тангейзер чуть покривился от последней фразы, а постмайор аж заурчал от умиления. Бенедикт же продолжал набирать обороты:

— Можно разработать целые серии, в зависимости от того, где данные таблички планируется установить. Типа: «Насорил на стоянке — оскорбил наши танки!» «Пункт контрольно-пропускной: не ломись, а жди и стой!» «Коль работаешь в ангаре — позабудь о перегаре!» «Не позорь матобеспечения взвод — не бери спиртного в рот!» «Наш образец — вторая танковая рота. Не место в ней для идиота!»

Тут уже и Дарий удовлетворенно кивнул, потому что Спиноза говорил именно об их роте. Правда, из его слов можно было сделать вывод, что в первой и третьей место для идиота все-таки найдется…

— «Техобеспечения взвод ни за что цветочка не сорвет!», — не унимался супертанк. — «Не плюйте под ноги, ребята, не огорчайте нашего комбата!» «В зной и в мороз, и среди темноты — берегите цветы! Берегите цветы!» «Какого б ни была размаха пьянка — не сметь совать объедки в дуло танка!» «Ты — не штатский, но и тот по цветочкам не пойдет!» «Будь ты хоть пьяным, хоть просто поддатым — только вперед, вслед за славным комбатом!» «Воин, запомни: тебе не к лицу водку вовсю распивать на плацу!» «Все это знают, помни и ты: службу нести помогают цветы!»

Милица только сладко жмурился, предвкушая, как преобразится от обилия цветов и табличек территория вверенной ему части и как будет довольна им Лонечка… то есть Алонтальна. А Силва слушал-слушал все это, да и ляпнул:

— Если все эти стишки порастыкать по территории, то придется всем нам летать по воздуху — на земле места свободного не останется.

Комбат дернулся в кресле и уставился на Дария:

— Ты хочешь сказать, подкапитан, что тебе эта затея не по душе?

— Никак нет, господин постмайор! — тут же дал задний ход Силва. — Я такого не говорил.

— Может, тебе и оцветочивание территории не по нраву? — гнул свое Милица, зловеще сузив глаза. — Лучше, значит, на пустынной местности дислоцироваться?

— Я такого не говорил, господин постмайор! — горячо возразил Дарий.

— Может, ты и насчет венковых объектов на танки неискренне заявлял? — не желал слушать его комбат.

— Собственно, вам, господин постмайор, я ничего такого не заявлял, — позволил себе взъерошиться Дарий. — Ни о венковых объектах, ни о цветковых.

— Не по нраву, подкапитан, не по нраву, — погрозил ему пальцем комбат. — Не горят у тебя глаза! А ты что скажешь, постлейтенант? — внезапно переключился он на Тангейзера. — Тоже не одобряешь прогрессирующий замысел? Тоже, значит, предпочитаешь пустырь перед органами зрения иметь? Или как?

— Или как, господин постмайор, — оправдал его ожидания Диони. — Цветы — это красиво, и запах приятный… Всяко лучше перегара! Венки на стволах — это вообще полезно в плане маскировки, а еще можно ангары разными вьющимися растениями обмотать. Листья разрастутся, и никакой противник не определит, что это сооружения для стоянки, технического обслуживания и ремонта гусеничных боевых машин высокой проходимости с вооружением для поражения различных целей на поле боя и вне его. А на пункте мойки техники можно вообще фонтаны устроить, для красоты и усиления общего эстетического фона. Цветомузыкальные!

Дарий вытаращился на напарника, не зная, что и думать. Спиноза помалкивал. А комбат сосредоточенно тер ладонью свою крупную голову с уставным ежиком, явно размышляя над словами Тангейзера.

— Это ты хорошо придумал, Диони, насчет вьющихся растений, — наконец протянул он. — Фонтаны, конечно, это излишество, расход, значит, водной жидкости и все такое, а вот вьющиеся растения — идея полезная, содержательная, конструктивная, с большой внутренней потенциальностной возможностью… А штаб деревьями обсадить, хвойных пород, вечнозеленых…

— Средь зеленых хвойных лап прячется в тенечке штаб, — незамедлительно облек Спиноза в поэтическую форму последние слова Милицы.

— Верно, боец, — одобрительно кивнул комбат. — Именно в тенечке. — Он помолчал и вновь посмотрел на Силву. — Да, не горят у тебя глаза, подкапитан. Не одобряешь, значит, мой план мероприятий.

— Я этого не говорил, господин постмайор, — безнадежно повторил Дарий.

— Ладно, — махнул рукой Милица. — Мнение одной единицы, пусть даже эта единица носит звание подкапитана, еще не есть мнение большинства. А давайте-ка узнаем, что думает по этому поводу рядовой состав, — он повел подбородком в сторону обзорного экрана.

Постмайор имел в виду смуглого долговязого бойца в комбинезоне с одной нашивкой, которую можно было при желании принять за стилизованный ствол башенного танкового орудия. Боец только что вынес из ангара увесистый трак от «трицера», аккуратно сгрузил на площадку, присел на корточки и принялся его рассматривать и водить по нему пальцем. И сразу было понятно, что рядовой взвода технического обеспечения занимается техническим обслуживанием боевой, значит, техники. Это был один из той группы новичков, что влилась в состав отдельного танкового батальона совсем недавно, уже после учений.

— А ну за мной, господа офицеры! — скомандовал Милица и выбрался из кресла.

Слух у новобранца оказался хорошим, и к тому времени, когда трио во главе с комбатом приблизилось к нему, он уже не поглаживал звено гусеничной ленты, а стоял, вытянувшись в струнку.

— Доброе утро, боец, — по-домашнему поздоровался с ним Милица, сразу давая понять, что выступает сейчас не в роли командира, а в роли старшего товарища, и разговор будет неофициальным.

Однако новичок этой тонкости не понял и заученно отбарабанил:

— Господин постмайор, докладываю: рядовой Лопувас, выполняю регламентные работы!

— Вольно, сынок, — добродушно сказал Милица. — Отдохни маленько. У меня к тебе есть небольшой вопрос, только отвечай честно, договорились?

— Слушаюсь, господин постмайор! — вновь встал во фрунт техник.

— Да вольно же, вольно, — похлопал его по плечу Милица, а Дарий ободряюще подмигнул. — Ты ведь слыхал, что я, значит, затеял тут все цветами облагородить? Чтобы, значит, украсить эстетические чувства личного состава.

— Так точно, господин постмайор, — уже не так напряженно произнес рядовой Лопувас.

— И как ты к этому относишься? Только честно, как договорились!

— Так я всей душой и телом за это, господин постмайор, — расплылся в улыбке долговязый смугляк. — Просто замечательная новость!

— Вот видите, — обернулся Милица к Дарию и Тангейзеру. — Боец, он сердцем чует. Понимает, что такое хорошо, а что, значит, плохо.

— У нас в Мудмурте цветы очень даже уважают, — продолжал улыбаться Лопувас.

— Так ты из тех краев, боец? — одарил его ответной улыбкой комбат. — Первозданные территории, благодатные… Приятно слышать, что и там у населения развито чувство прекрасного. Небось, цветов у вас хватает?

Флоризеец Дарий Силва знал об этом лесном крае, но никогда там не бывал. Мудмурт находился далеко от столицы, на востоке, между горами, кажется, и океаном. Значит, Лопувас, скорее всего, был из коренных, а не из потомков переселенцев.

— Не жалуемся, — охотно ответил техник. — Это же наипервейший компонент для всяких салатов. Да и так их если покрошить да присолить в меру — лучшей закуски и не придумаешь! И в сушеном виде хороши. Тут главное — с началом покоса не промахнуться, а то вкус уже будет не тот. В этом деле, господин постмайор, тонкости надо знать. Хотя и без тонкостей питание отменное получается. У нас даже поговорка есть: «Каждый цветок пойдет на зубок!» Вот… — последнее слово рядовой Лопувас произнес уже не вдохновенным, а каким-то упавшим тоном. Наверное, потому, что заметил, как изменилось выражение лица комбата.

Дарий и Тангейзер стояли за спиной у Милицы и этих трансформаций видеть не могли. Но только слепой не обратил бы внимания на то, как напрягся затылок постмайора и словно окаменели его мясистые чуть оттопыренные уши. Вероятно, Милица уже представил себе, как уроженец Мудмурта под сенью ночи охапками рвет цветы с клумб и рабаток и поглощает их прямо на месте. А то, что не съест сразу, тащит в ангар на засушку, дабы обеспечить себя отменным питанием. И каждую ночь, стараясь не хрустеть, жрет ароматный продукт под одеялом… А если даст попробовать товарищам по взводу технического обеспечения, и тем понравится? А если понравится и взводу управления, и главной массе — личному составу всех трех танковых рот?..

И будут повсюду торчать из земли одни таблички с правильными и полезными надписями…

Но это же получится вопиющее нарушение рациона военнослужащих, в каковой рацион цветы не входят ни в свежем, ни в засушенном виде! Ну нет в нормах суточного довольствия военнослужащих никаких цветов, а они, эти нормы, утверждены, между прочим, приказом Министерства обороны.

Кто-то другой на месте Милицы, вероятнее всего, отказался бы от затеи оцветочивания территории. Но не таков был командир отдельного танкового батальона вооруженных сил Флоризеи!

— Значит, так, бойцы, — сурово сказал он, медленно оборачиваясь вокруг себя, чтобы охватить взором всех присутствующих. — Я знаю — саду цвесть! Но цветы в этом саду будут искусственные!

…Вечером того же дня Дарий и Тангейзер взяли одну из разгонных машин, закрепленных за авторотой, и отправились в близлежащий кабак, чтобы немножко развеяться от батальонных сюров. Кабак «Место встреч» располагался возле окружного шоссе, там, где от шоссе отходила дорога, ведущая к КПП воинской части. Может, в его просторном зале и на самом деле кто-то назначал кому-то свидания, но, в основном, тут отирался в свободное от исполнения служебных обязанностей время личный состав отдельного танкового батальона.

Злоупотреблять, а уж тем более кутить Дарий и Тангейзер не собирались. Взяли по кружке темного пива «Фортица-экстра» с вялеными ухвичками, нарезанными ломтиками, и уселись в уголке малолюдного зала, покивав сослуживцам. Бородатый бармен за стойкой, само собой, протирал разные емкости и поглядывал на экран небольшого унивизора, прикрепленного к стене. А там было на что посмотреть: такие же, как бармен, бородатые мужики с древним холодным оружием в руках метались под сводами мрачного зала, скудно освещенного факелами. При этом они что-то кричали, но бармен выставил минимальный звук, и слов почти не было слышно. Да еще и заместитель командира третьей роты, который сидел неподалеку в компании какого-то штатского, громко разговаривал с кем-то по комму, пощелкивая ногтем по крутобокому фужеру. Уже пустому. Мужики на экране метались не зря — их поочередно хватал и рвал на части страховидный великан, голый и словно покрытый какой-то смазкой. Он жадно заглатывал эти кровавые куски, успевая при этом уворачиваться от мечей, топоров и копий, да еще и строил разные гримасы, которые делали его рожу омерзительной до предела.

И Дарий, и Тангейзер этот фильм уже видели, и Дарий даже помнил его название: «Трудный путь Беовульфа». А Тангейзер помнил, как зовут отвратительного, хоть и человекоподобного великана: Грендель. Это была какая-то история из глубин Темных веков, какое-то древнее земное сказание, которое превратили в фильм, наверняка добавив туда такого, что сказителю и не снилось.

— Вот интересно, — задумчиво сказал Тангейзер, отхлебнув пива и глядя на экран. — Если эту бригаду усилить таким чудом, как наш Беня… Они его в чисто оборонных целях будут использовать или попрутся весь мир завоевывать?

Дарий с какой-то усталой усмешкой задал встречный вопрос:

— Тебе что, больше интересоваться нечем? Лучше инструкцию по эксплуатации дочитай до конца, толку больше будет.

— Я стараюсь мыслью своей объять как можно больше объектов, — вычурно заявил Тангейзер. — Не инструкцией единой жив человек.

— А без знания инструкции может случиться так, что и не жив этот человек будет, — заметил Силва.

— А-а! — отмахнулся напарник и вновь приложился к кружке. — Ты уж позволь мне вне службы не думать о службе, ладно?

— Не думать о службе тебе будет позволено, только когда ты в отставку уйдешь, — рассеянно сказал Дарий. Помолчал и добавил, вернувшись к затронутой Тангейзером теме: — Я вот вообще не понимаю, на кой хрен кому-то стремиться завоевать весь мир. Ну завоюет он мир, и что дальше? И магов этих не понимаю, Аллагоров-Хорритонов… то есть наоборот… — Он пожал плечами. — Зачем? Что им это господство над Галактикой давало? Моральное удовлетворение? Ну вот тебе нужно господство над Галактикой?

— Пока не знаю, — ответно пожал плечами Тангейзер. — Не думал об этом. Может, и нужно. Хотя бы для того, чтобы не исполнять чужие приказы, а самому приказывать. Или даже не приказывать, а просто распоряжаться собой по собственному желанию.

— Тогда разрывай контракт — и к маме, — сухо посоветовал Дарий. — Или к Уле поезжай, предложи свое сердце и что там еше предлагают, лаборантом к ней в универ устройся.

Тангейзер долго качал в руке полупустую кружку, глядя на экран, где Беовульф с дружиной уже сходил с корабля на берег. Потом сказал:

— Мне на Можае понравилось. Интересней было, чем здесь. Да и на Тиндалии тоже, хотя и не так. Но все-таки новые места… Взял бы нас кто-нибудь опять в аренду, а? Только чтоб не как в моем сне, без военных действий…

— Да, неплохо бы, — согласился Дарий. — Перемена обстановки и все такое…

Глава 4. Валы Можая

Ох, нелегкая это работа —

Из болота тащить бегемота!
Из стихотворения Темных веков

Спроси кто-нибудь Хорригора, сколько уже длится веселье в замке семейства Тронколен, он, пожалуй, очень затруднился бы с ответом. Далеко не каждый день удается пробудить от магического сна дорогую сестричку Изандорру! По такому замечательнейшему случаю были извлечены из подвалов покрытые толстенным слоем пыли емкости с тысячелетним вином — и пошло, и поехало!.. А если учесть, что Троллор Дикинсон не пожалел денег на празднование пробуждения любимой жены, то пиршество вышло вполне в духе старинных историй о пьянках богов. Разумеется, и Аллатон тут присутствовал, и Эннабел, и все ходили с просветленными лицами, и все радовались освобождению Изандорры от оков сна, вызванного погружением в космоворот.

Отличительной особенностью древних иргарийских вин было то, что они хоть и опьяняли, как это и положено винам, но за ночь почти полностью испарялись из организма. Поэтому то ли четвертое, то ли пятое утро с начала торжеств Хорригор встретил с довольно ясной головой. Зашедший к нему Аллатон тоже выглядел достаточно свежим и мук похмелья не испытывал. Да и пил он немного, хотя иргарийские вина ароматом своим и вкусом ему очень понравились.

Маги едва успели поприветствовать друг друга, как на столе забренчал стационарный ДС-комм. Хорригор встал с кровати и, позевывая, направился туда. Его желтая ночная рубашка доставала до самого пола, и казалось, что «темный властелин» древних времен не идет, а плывет. Аллатон же, как всегда, был облачен в плащ цвета свежей листвы.

— О! Господин танкист! — немного удивленно сказал Хорригор, когда увидел на экране лицо Дария Силвы. — Не здоровьем ли моей племянницы решили поинтересоваться?

— А что? — тут же встревоженно дернулся Дарий. — У нее какие-то проблемы?

— Думаю, проблем у нее не больше, чем у нас с Алом, — усмехнулся иргарий, качнув головой в сторону подошедшего сзади предводителя пандигиев. Тот приветственно поднял руку, и Силва столь же приветственно кивнул. — То есть никаких. Да и не приходилось мне слыхать, чтобы от радости здоровье ухудшалось. А наоборот — сколько угодно.

— Ваша сестра проснулась? — мгновенно сообразил Дарий.

— Да! — воскликнул Хорригор с довольным видом. — Сил на это ушло немало, но это дело восстановимое, мне не привыкать.

Аллатон за его спиной изобразил на лице иронию, и проницательный Силва понял, что давний глава силы Ирг выпячивает только свою роль в деле пробуждения Изандорры, и его высказывание не совпадает с истиной.

— Так что мы тут сейчас пьем и смеемся, как дети! — воодушевленно продолжал Хорригор. — Или, как говаривали в мои дни, счастья у нас полные штаны!

— Здравствуйте, господа маги! — высунулась из-за плеча Дария круглая физиономия Тангейзера. — Рад, что моя сестренка вновь может общаться с мамой! Вы настоящие чародеи!

— Стараемся, — сказал Хорригор вроде бы и скромно, но из-под крышки этой показной скромности так и лезла напыщенность. — Работа у нас такая: творить добро во всей Вселенной, творить добро другим во благо…

— Замечательная новость, и я тоже очень рад, — с чувством произнес Дарий. — Вы извините, ДС-комм у нас общего пользования, мы его из роты сюда, в башню, притащили, так что время ограничено, да и связь не дешевая… В сущности, это Бенедикт меня попросил, он хотел с кем-то из вас пообщаться, а вы тут как раз оба. Так что давай, Бенедикт, говори.

— Здравствуйте, господин Тронколен и господин Диондук, — зазвучал в комнате Хорригора мягкий баритон супертанка. — Временные рамки действительно узкие, поэтому я сразу к делу. И, конечно, поздравляю с пробуждением госпожи Тронколен-Дикинсон. Хочу предложить вам одну задачу, очень важную. Я много думал над вашими словами, господин Диондук, насчет Ролу Гона — Северного Ветра. Я тщательно все проанализировал и склонен считать, что уничтожение жизни на разных планетах не связано с распространением какого-то вируса. Полагаю, дело тут в магии как в проявлении свойства самой Вселенной.

В отличие от Хорригора, Спиноза не был тщеславным и приписал себе идею, высказанную в свое время Аллатоном, по другой причине. Тот разговор в вымершей Ридринии состоялся в ином варианте реальности, а здесь такой разговор никогда не велся. И нужно было направить внимание двух этих могущественных древних магов на проблему несущего смерть Северного Ветра — где гарантия, что он не подует в будущем?

— Губительное воздействие на планеты происходило не снаружи, а изнутри, — продолжал Спиноза, теперь уже повторяя собственные слова, сказанные в Ридринии. — Это некий магический прорыв в наше пространство. И подход мне представляется таким: необходимо выяснить, чем планеты, не затронутые пандемией, отличаются от пострадавших. Имея в виду, что воздействие имело именно магическую природу. У меня все… Добавлю только, что в меру своих возможностей готов помочь с анализом, — Бенедикт замолчал.

— Хм… Интересная задачка, — после паузы изрек Аллатон. — Есть над чем поломать голову. И предположение тоже интересное. Как ты считаешь, Хор?

— Предположение пока голословное, — остался верен своей манере иргарий. — Я, если хорошенько подумаю, с десяток других предположений накопаю, а то и больше. И потом, зачем нам эта самодеятельность? Пусть официально попросят, утвердят проект, откроют финансирование… В конце концов, они же в этом заинтересованы никак не меньше нас!

— Ну, детали можно обсудить и позже, Хор, — мягко произнес Аллатон. — Но согласись, это хороший вызов для нас с тобой. Как раз для нашего уровня. Это не понос на моих разведчиков насылать.

— Но срабатывало же! — осклабился руководитель древней силы Ирг. — И уж чья бы куруча кричала насчет поноса, а твоя бы помалкивала…

— Господа маги, время! — напомнил Дарий. — И деньги!

— Закругляемся, — произнес Аллатон. — Спасибо за пищу для ума. Как вы там?

— Да все так же, — торопливо ответил Силва. — Хотелось бы, конечно, жизни поярче, но…

— Степень яркости жизни зависит от самого обладателя этой жизни, — тоном проповедника заявил Хорригор.

Дарий хотел напомнить иргарию о тысячелетнем пребывании его, иргария, в авалонском кармане, но не стал — это могло затянуть беседу и испортить самолюбивому Хорригору настроение.

На том общение и завершили.

— По-моему, эта боевая повозка занимается не своим делом, — ворчливо сказал Хорригор, когда экран ДС-комма погас.

— Не могу не согласиться с твоим утверждением, — Аллатон отошел от стола и уселся в кресло. — Разве что определение «повозка» несколько режет слух. Этак и нас можно назвать просто складом магических свойств. Но в общем ты прав: Бенедикт Спиноза занимается явно не своим делом. Не место ему в воинской части, и не в качестве боевой единицы его надо использовать. Убрать с него вооружение и передать Академии наук, там он гораздо больше пользы принесет. Интеллект-то у него очень даже и очень… И предположением его, думаю, стоит заняться.

— Вон ты как все повернул, — пробормотал Хорригор и встал из-за стола. — А я-то как раз имел в виду, что ему службу воинскую нужно нести и не лезть в то, что с этой службой не связано. Я тебе тоже могу сто пятьдесят гипотез придумать и сидеть, малонну попивать, а ты парься, проверяй их все.

— Ну, во-первых, он предлагает нам свою помощь, — парировал пандигий. — А во-вторых, неужели тебе неинтересно проверить свои способности, определить, на что ты годен? Да и тема весомая, это не то что спорить, кто кого победит: сваротский бумбирох или…

— Повторяю, суть не в этом, — прервал его бывший «темный властелин». — Суть в организации работы. Почему я за просто так должен загружать собственные мозги? Вы это дело включите в план, все прикиньте, рассчитайте и пригласите меня. А я ознакомлюсь с условиями и буду решать, тратить мне на это свои уникальные мозговые клетки, здоровье, время, энергию и прочее или нет. Нуждаетесь в моих способностях — оцените их соответственно. И попробуй сказать, что я не прав.

— Не буду я пробовать, — произнес руководитель пандигиев встал и расправил плечи. — А попробую я сделать другое, если ты позволишь мне воспользоваться дальсвязью.

— И с кем ты намерен поговорить? — прищурился Хорригор.

— С союзной Академией наук, — ответил Аллатон. — Они со мной беседовали не раз, вот и предложу им заняться Северным Ветром. В прикладном смысле заняться, с созданием отдельного проекта и выделением достаточных средств. Как ты справедливо отметил, они в этом заинтересованы не меньше нас.

— Вот это конкретный подход, — одобрительно сказал иргарий. — Давай, вызванивай. Может, и будет толк. Да! — встрепенулся он. — И первым делом ключевые моменты оговори: оплату, усиленное питание… бесплатное, естественно… ну и, там, прочее, то-се…

— Можно подумать, ты бедствуешь, — усмехнулся Аллатон.

— Да какая разница! — поморщился Хорригор. — Я — уникум, и отношение ко мне должно быть надлежащее. Неужели непонятно? Надо же себя держать на уровне, а не то на шею сядут.

— Тебе, пожалуй, сядешь, — вновь усмехнулся пандигий и включил ДС-комм.

…И разговор, состоявшийся с одним из высокопоставленных деятелей Академии наук Межзвездного Союза, показал, что Хорригор поторопился со строительством хрустального замка. Замок не то чтобы обрушился, но превратился в несколько иное сооружение. Если бы иргарий знал древние земные поговорки, он наверняка сказал бы так: «Дым пожиже и труба пониже». Или, как и до сих пор говорят берсийцы Селеби: «Азьлане пурт, вуыне гурт». Что в переводе на росиан означает: «Ехали в город, а попали в село».

Господин Дышкел принял к сведению предположение о магической природе Северного Ветра и заверил Аллатона и Хорригора в том, что этот вопрос обязательно будет изучаться. Но сейчас, сказал ученый, есть иное направление деятельности, а точнее, проблема, которая пока не поддается решению. И если бы не этот звонок, руководство академии, вероятнее всего, в ближайшее время само вышло бы на связь с магами и попросило оказать помощь в разгадке имеющего место феномена.

И этот феномен был обоим древним магам уже известен. Речь шла о валах Можая — неизвестно кем и когда созданной непонятной структуре, которую маги посетили четыре месяца назад. (Точнее, они были там и еще раз, прошив валы на супертанке и оказавшись в Авалоне, но последнее событие происходило в ином варианте реальности, от которого у чародеев воспоминаний не осталось.) Тогда, четыре месяца назад, аппаратура одного из спутников зафиксировала возникновение над валами дыры в атмосфере, почти мгновенно исчезнувшей. Форма этой дыры совпадала с контуром фигуры, образованной валами. Но никакого примчавшегося от них излучения спутник не зарегистрировал. Поскольку сканер супертанка не смог разглядеть, что скрывают в себе валы, такую попытку, применив магию, сделали Аллатон и Хорригор. Однако и она окончилась неудачей. Создавалось такое впечатление, что там стоит какая-то неслыханная, сверхнадежная защита.

Вместе с представителями союзного Управления по контактам и сотрудниками спецслужб на планету прибыли и ученые. Отдельная их группа отправилась к загадочным валам. Как поведал магам Стимс Дышкел, за прошедшее время был зафиксирован еще один пробой атмосферы Можая, и вновь аппаратура не засекла никакого излучения. Поскольку «внутренности» валов так и не просматривались, было принято решение о проведении вскрышных работ. В данном случае эти работы очень напоминали осторожные действия археологов — кто знает, что могло оказаться под поверхностью… Действовали, разумеется, не вручную, а при помощи дистанционно управляемых инструментов, дабы не угодить под очередной выброс неведомых то ли лучей, то ли чего-то другого. Так как протяженность валов исчислялась километрами, копали только в отдельных, произвольно выбранных местах. Но результат везде оказался одинаковым: на глубине четырех-пяти метров обнаруживалась некая преграда, не поддающаяся умеренному воздействию. Оказывать другое воздействие — например, применять взрывчатку, не решились, опасаясь непредвиденных последствий. Ни один из методов анализа не дал ответа на вопрос, что собой представляет невидимая преграда. То ли это было неведомое силовое поле, то ли вообще нечто, лежащее вне понятий современной науки…

В общем, вопросы имелись, а вот с ответами дело обстояло гораздо хуже. Точнее, никак не обстояло. И Стимс Дышкел очень рассчитывал на помощь древних магов. Условия, тут же выдвинутые Хорригором (Аллатон при этом помалкивал), его ничуть не смутили, и он заверил иргария, что все они будут выполнены. Через два дня за магами должен был прийти транспорт и доставить их на Можай.

— Не справиться с задачей нам никак нельзя, — сказал Аллатон после разговора с Дышкелом.

— А кто сказал, что мы не справимся? — вскинулся Хорригор. — Не иметь решения она просто не может. Значит — терпение и перебор вариантов. Уж в чем-чем, а в этом я поднаторел! Нет такой задачи, которая была бы не под силу лучшим магам всех времен и народов!

— По-моему, ты несколько преувеличиваешь, — мягко заметил Аллатон.

Бывший «черный властелин» засопел и засверкал глазами — казалось, вот-вот вулкан начнет извергать огнедышащую лаву и смертоносные газы… Но, как ни странно, Хорригор вдруг вздохнул и сказал совсем не грозно:

— Согласен, Ал. Сестренку-то мне пробудить не удалось, и если бы не трюк моего зятя… Хотя, возможно, я и дошел бы до нужного заклинания… но это из области предположений. А вот с другим делом у меня полный облом получился, без вариантов. Я об этом помалкивал… да меня никто и не спрашивал… Но сидит, понимаешь, во мне, как заноза!

— А что за дело? — поинтересовался пандигий.

— Да с этими моими эманациями… Простынями, как их танкисты называют.

— Слышал я эту историю. Но ты же их вроде развоплотил — или нет?

— Развоплотить-то развоплотил, — мрачно сказал Хорригор, — но тех, кого они успели забрать, вернуть не сумел. Хоть и пытался.

— А разве Простыни с ними не расправились? — удивленно спросил Аллатон. — Насколько я осведомлен об этих формах, они…

— Значит, плохо ты осведомлен, — сварливо перебил его иргарий. — А я этим вопросом специально занимался. И по всем раскладам выходит, что похищенные должны уцелеть. Не могли их Простыни, грубо говоря, сожрать, они на такое неспособны, понимаешь? Я же экспериментировал!

— Ты хочешь сказать… — медленно начал руководитель пандигиев, и опять иргарий прервал его.

— Твои подчиненные в свое время ловушек немало понаставили, — в голосе его прорезалась привычная язвительность, — так что принцип ты знаешь: запереть и перебросить. Вот и с Простынями примерно та же картина, только они не запирали, а сразу перебрасывали.

— Куда? — быстро спросил Аллатон.

— Вопрос… — развел руками Хорригор. — В бесконечность, если ты понимаешь, о чем я говорю. Фигурально выражаясь, за горизонт Вселенной. Но ты же видел, три танка из числа пропавших все-таки нашлись. Правда, они не с Простынями дело имели, а с ловушкой… и все равно — нашлись же! Пусть и через несколько лет. У меня никакого проецирования не получилось, однако по косвенным признакам я знаю, что все пропавшие живы. Но, повторяю, вернуть их я не сумел, а ведь это, если ты в курсе, можно сделать, даже не зная места нахождения.

— Я в курсе, — сказал Аллатон. — А почему меня не попросил? Хотя понятно, можешь не объяснять. Давай так: разберемся с этими валами и возьмемся за поиски похищенных твоими Простынями. И тех, кто угодил в ловушки.

— Чувствую, спокойной жизни мне не будет, — проворчал иргарий. — Ни с сестричкой побыть, ни с племянницей… А мой вояж по всем планетам, а мои незаконченные мемуары?

— Не прикидывайся, Хор, — улыбнулся пандигий. — Пристало ли так говорить тому, у кого впереди вечность? Во всяком случае, теоретически. Не уйдут от тебя ни планеты, ни мемуары. Кстати, давно хотел тебя спросить: копию свою ты догадался сделать, прежде чем войну со мной развязывать?

— Это кто развязывал?! — взорвался Хорригор. — Кто спецгруппы на мои территории засылал? Кто Дельдею задумал прибрать к рукам? Ты скажи еще, что мои группы контроля сами себя обстреливали!

— Ладно, не будем об этом, — дружелюбно сказал руководитель пандигиев. — Я спрашиваю, копию ты делал?

— Думаешь, я дурнее тебя? — огрызнулся иргарий.

— Просто хочу уточнить, — тем же мягким тоном произнес пандигий. — Надо бы опять этим делом заняться, дабы избежать всяких случайностей.

— А вот тут ты прав, — во второй раз за это утро неожиданно согласился Хорригор. — Как ни крути, а мы с тобой представляем потенциальную угрозу. С нами же нельзя справиться, и это, я уверен, не может не беспокоить Лисавет. Обязательно нужно сделать копию, и не одну!

— А теперь ты все на свой лад истолковал, — с легкой досадой произнес пандигий. — Не ищи мрарка там, где его нет…

— Уверен ли ты, что там его нет? — с многозначительным видом парировал Хорригор.

И Аллатон в ответ только махнул рукой. А потом, понаблюдав за тем, как вожак силы Ирг застилает постель, вдруг полюбопытствовал:

— Скажи, Хор, а ты намеренно никогда не женился?

Иргарий выпустил из рук одеяло и резко повернулся к пандигию:

— А ты, Диондук?

— Согласен, — медленно покивал Аллатон. — Нам с тобой жениться ни к чему. Официально, я имею в виду.

— И зачем было спрашивать? — буркнул Хорригор и вновь взялся за одеяло.

У Аллатона хватило такта, чтобы не затрагивать тему поразившей узника авалонского кармана всепоглощающей любви к красавице-студентке Эннабел Дикинсон.