Бесплатный фрагмент - Покаяние

Тайна жизни

В потаённых души уголочках

Заветное желание храню.

В стихотворных пытаясь строчках

Изложить то, о чём Бога молю.

Не хранить же секреты все вечно

И с собой забирать ни к чему.

Жизнь — лишь миг один, если честно,

Зачем тайны хранить одному?!

То, для всех будет жизненный опыт,

Мои взгляды на жизнь в любови,

Проложить невозможно, где тропы,

Трассу я создаю, руки сбив до крови.

Поделюсь с вами, я, всем в достатке,

Под замком только в сердце табу.

Уплотнился в бетон ил в осадке

Я разрушить его не смогу.

Он мне свят и останется тайной,

Её знает один лишь Господь.

Страшно-прекрасна необычайно,

Вызывает и радость, и скорбь.

Александр Иванченко

Предисловие

Когда Вера Мельник ждала второго ребёнка и ходила уж слишком тяжело, да и ещё с учётом её малого роста, то все предрекали, что второй сын, будет ещё крупнее первого, Андрея, рождённого четырьмя годами ранее. Но родилась двойня, хоть и доношенных мальчиков, но не гигантов, и первый был покрепче, а второй более болезненный, слабее. Их окрестили, как Кирилл, что в переводе с греческого означало — «Повелитель», а младшего Владимир, что означало «Владыка Мира». Хоть сначала его имя с тем, каким он должен был стать, никак не вязалось, но с годами, меньший из двойни, начал оправдывать своё имя, хоть и пошёл ножками значительно позже Кирилла, но, с Божьей помощью, он быстро начал догонять своего двойняшку и в росте, и в массе, а потом и обогнал вовсе. За старшенького, хоть и на 15—20 минут, говорили — «в корень пошёл».

А было это не так уж и давно, если считать от Рождества Христова, но и ещё в те годы, когда:

— эти годы ещё не называли «застойными», когда фронтовики донашивали казённую военную форму, жалея и ухаживая за неё похлеще, чем за той, от Versace — это было в преддверии «хрущёвской оттепели», началом которой станет, как принято считать, знаменитая, разоблачительная речь Никиты Сергеевича Хрущёва на XX съезде КПСС;

— планировался резкий скачок развития многонациональной страны, разработка целинных земель, невиданные темпы гражданского строительство, а реформы затронули также и культурную и социальную сферы, Советский Союз стал лидером в освоении космоса, а колхозники наконец-то смогли получать паспорта;

— советские люди жили большой дружной семьёй, жили в мире уже второй десяток лет, душевно отмечали праздники Первомая и Великой Победы, Великого Октября и самый любимый праздник во все времена — Новый год, дни рождения и дни окончания уборки зерновых колосовых культур на селе, постройку нового дома и проводы в Армию всем селом;

— детвора сельской глубинки была более счастлива возможности всё лето бегать босиком, чем когда родители им покупали обновки к школе или по случаю тех же праздников;

— отовсюду только и слышали — «бога нет!», и обзывали при этом людей «безбожниками», и в обиходе везде можно было услышать: «с Богом!», «ради Бога», «упаси Бог!», «не гневи Бога» и «слава Богу!»;

— было такое время, при котором детей крестили и венчали в церквях практически все, но с той лишь разницей, что беспартийные в близлежащих от дома церквях прихода, хоть и часто на расстоянии десятков километров, а партийные в соседних районах, дабы начальство не узнало и тех же, крещённых после рождения будущих коммунистов, а провожали их в последний путь не отпеванием, а с траурной музыкой духового оркестра, с установкой надгробья с пятиконечной звездой, вместо креста.

Дети, как чуть подрастали, на сочельник с удовольствием таскали своим крёстным родителям, родственникам и просто соседям и односельчанам, с которыми у родителей сложились дружеские отношения, кутью или вечерю в рождественский сочельник. Люди на селе в те годы жили небогато, потому благодарили «кутевальщиков» медными монетами и несколькими дешевыми конфетками, а близкие родные могли побаловать и серебряного достоинства монетами.

Конечно, в сельских избах, в их «красных» углах устанавливали иконы, под ними подвешивалась или на столиках стояла лампадка, лежали восковые церковные свечи и часто здесь же лежала одно или несколько Святых Писаний. В виду того, что в послевоенные годы, даже те, которые прошли через ад и испытания, видели смерть, не как ушедшего по болезни или старости в мир иной, а по сути, он был неподвижен на одре в импровизированном православном храме, в жилой избе, но головой в сторону красного угла, но душа-то его была ещё здесь до девятого дня. Они видели смерть и не раз, и эта «старуха с косой» шла плечо-в-плечо, порою даже обнимала в свои цепкие холодные объятия, что вырваться из них было ох, как нелегко и не вырваться, а выкарабкиваться. И даже они не все, придя с фронта израненными, искалеченными и-то не все поголовно начинали верить в Бога. Но крестились и молились, если не прилюдно и во всеуслышание, то шепотом или про себя, пожалуй, все. У них отношение к церкви и вере, как таковой было половинчатым.

А их родители, рождённые в конце XIX-го, начале XX-го веков, несмотря на то, что их образование не превышало двух классов или вообще попали под большевистскую программу «ликбеза», с пропагандой типа «религия — опиум для народа» и открытого призыва расправляться с «попами», руша церкви, подвергая гонениям и лишая жизни священников. Что с них, безбожников возьмешь, кроме «продразвёрстки» и дырявых лаптей — ничего.

Это Кирюша, старший из двойни, когда вырастет, в школе получит пропагандистские знания, что кулаки — враги советской власти, не хотели идти в колхозы, сопротивлялись раскулачиванию, за что их ссылали далеко, а многих навсегда. Многие от лишений, болезней и голода просто погибали на чужбине. А от родителей узнает, что его дед, Филипп Мирошник, не был кулаком, а крепким середняком. Из-за того, что у него было четверо сынов, на которых «нарезались» наделы и вся семья от зари до зари горбатились на своих делянках, оттого у них дела шли ладно и не бедствовали до поры, до времени, когда началось раскулачивание. Никому же в голову не придёт то, что на каждого из тех, кто имел наделы, приходилось ещё по одному нахлебнику, т.е. иждивенцу и это до того, пока они не выросли, стали жениться и детками обзаводится.

Забрали у деда и лошадей, оставив хромую доходягу, и кормилиц-коровушек не худших, хоть сам в упряжку становись. И таких дедов, как дед Кирилла, никакой «ликбез» не мог переубедить в том, что они впитали в своё время с молоком матери, чему их научили родители, передав с семейными традициями и ценностями и религиозные начала, приучая к молитвам в «домашнем храме» и по большим праздникам возили, когда было на чём и водили в церковь, что была на расстоянии в 10 вёрст, но чаще и того дальше.

Старожилы села не помнили, чтоб у них в селе когда-то была церковь, а потому, по душевной нужде или необходимости покрестить новорождённого, ехали за полтора десятка вёрст, если было на чём или шли пешком.

Что теперь можно было сказать о третьем поколении, о внуках? Деды — верующие, с традициями и приверженцы соблюдения семейных жизненных традиций, обрядов и церковных канонов; отцы — их, если взять среднестатистических и назвать одним-двумя словами — сочувствующие верующим, но живущие по современным, не духовным, а прагматичным правилам, на основе базиса, в виде идеологического фундамента построения коммунизма. Теперь, когда Кирюха что-то мог понимать о религии, православных храмов, Домов Божьих практически не осталось. Одни были разрушены так называемыми «борцами с опиумом для народа», другие уже позже представителями «коричневой чумы», фашистами, совместно с домами городов, производственными зданиями и малыми семейными храмами в виде красных углов в избах сельских глубинок. А те, что уцелели, так как строились на века и их стены даже снаряды больших калибров и авиабомбы не брали, им партийцы, которые у власти, нашли, в целях экономии средств, на постройки складских помещений, церквям, храмам и соборам «унизительное» существование, как склады для ядохимикатов, материальных ценностей или даже ликёро-водочной продукции и бочек с селёдкой.

И десятками лет стояли, в лучшем случае неплохо сохранившиеся памятники «безбожия и атеизма», человеческой алчности и бездуховности.

— Ма, а, ма! А я, наверное, некрещённый? — как-то спросил Кирюша мать, — раз у нас в селе церкви не было, то кто меня мог крестить, парторг колхоза?

Мать, Вера Петровна, молодая красивая, невысокого роста женщина, но с наметившимися линиями морщин, что могло быть следствием нелегкой судьбы женщины-крестьянки, улыбнулась, отложила в сторону стряпню и серьёзно ответила:

— Ну, почему же, сынок. Крестил тебя, как и твоих братьев, батюшка. В те годы батюшки, служители Церкви, которых сейчас презрительно попами величают, периодически ходили по сёлам и хуторам, в которых не было церквей и не только в праздники. Конечно, крещение проводили не в купели храма, а в приспособленных местах и ваннах, но всё, как положено. У тебя же и крёстный есть и крёстная, я же тебе рассказывала.

— Да знаю я, что есть. Только я крёстного больше по фото знаю и один раз только видел, а крёстную совсем не видел, даже на фото. Потому и можно подумать, что обманываете вы меня.

— Нет, сынок, не обманываю. Вот те, крест! — И, мать, энергично, убедительно и высокодуховно перекрестилась по-христиански, с поклонами, добавив, — ей, Богу, не вру!

— Мам, у Андрея и Вовки есть крёстные, они и кутью им носят и вообще… А у меня никого нет. Но они же должны быть у меня и не на фото, а, мам? Зачем тогда они у меня, как ты говоришь есть, но я их не вижу и не знаю.

— Кирюша, они живут далеко и не могут частно приезжать. Вот я и папа — твои родители, настоящие, ну… как тебе лучше сказать, если поймёшь — плотские, кровные родители. А крёстные — духовные родители…

— Если я их не бросал, значит они меня бросили?

— Ой, сынок! Подрастёшь, поймёшь. Если, не дай Бог, с нами, со мной и папой что-то случится, твои крёстные родители должны нас тебе заменить. Они тебе помогут на ноги стать. Понял?

— Мне не нужно вас заменять. И на ногах я уже стою крепко. Я хочу, чтобы у меня были и вы, и они. Разве так плохо? У других же есть. Вот, Колька, дружбан, говорит: «Пойдём до моей крёстной. У неё всегда есть конфеты, она угостит…». Разве, плохо? На день рождения ему игрушку подарили. А у меня, что…

— Ну, сынок, купим и тебе на день рождения петушка заводного. Хочешь?

Сын, ничего не ответив, опустил голову и удалился наутёк со двора, чтоб найти укромный уголок где-либо в зарослях бузины и продумать ещё раз спокойно всё сказанное. Благо, что в селе, в нескольких шагах от типичной сельской саманной хаты, 30-х годов постройки, на три фасадных окна, в которой ещё Кирюхиного отца укачивали в люльке, закреплённой к потолочному сволоку, очень много для детворы потаённых мест. Даже широкие листья куста лопуха могли служить убежищем от нежелательных глаз и даже «слепого» летнего дождя.

Паренёк ходил в школу, учился хорошо, поначалу даже отлично, всё давалось легко в учёбе. Проходил стадии взросления от октябрёнка, через пионерию до комсомольца. И всё это было, как само-самим разумеющееся. Но всё же постепенно, чем больше он знал, не только из учебников, но и из наглядных стендов, и агитационных плакатов, из фильмов той поры по произведениям Аркадия Гайдара, тем больше в его сознании здравый смысл расходился с общепринятыми позициями коммунистического воспитания. Конечно, он, как и все дети радовался тому, что в учебниках были даны перспективы того, что к 1980 году будет завершено строительство развитого социализма и бесплатным станет, кроме образования и медицины, коммунальный транспорт, обеды на предприятиях, торговля должна перестроиться на распределении товаров «по потребности» и другое. Благосостояние народа, как было сказано на XXII съезде КПСС, до 1980 года, т.е. за 20 лет должно было возрасти в три с половиной раза.

Живи и радуйся. Но это трудно увязывалось с тем, что два первых года учёбы, ученику, как и его братьям приходилось учить уроки, особенно в осенне-зимний период, когда темнело рано, при керосиновых лампах. Но и не всё было уж так плохо, кроме успехов в космосе, СССР выходила по некоторым показателям даже на второе-третье места и ставились задачи обогнать Америку.

А вечерами Кира наблюдал, как его бабушка, после напряжённой дневной суеты по хозяйству и на кухне, становилась на колени в красном углу и молилась. Или брала старенькие, видевшие виды очки, открывала Евангелию на том месте, где была закладка или закладкой, были те же очки и читала, медленно проводя пальцем по странице, ниже читаемой строки.

Деда, Филиппа Мельника, Кирюша не помнил, хоть тот и учил его ходить по тропинке в сад и позволял ему вместе с братом барахтаться на деде, когда тот уже прибаливал и ложился отдохнуть. Деда не стало, когда Кириллу ещё не исполнилось и трёх лет.

Будучи пионерами, конечно, многим хотелось равняться на героев-пионеров, таких, как Валя Котик и Лёня Голиков, а будучи комсомольцами — похожими в поступках на молодогвардейцев. А вот по поводу того же Павлика Морозова мнения иногда расходилось и было противоположно от общепринятого, но не у многих из пионеров шестидесятых годов.

Что же касается религиозного воспитания, то его, конечно, не было, было атеистическое воспитание. Но каждый знал главные праздники: Рождество Христово, Пасху и Троицу. Мало кто, конечно, вникал в сущность этих праздников, но знали, что: перед Рождеством, в Сочельник носить нужно сочиво, которое называли кутьёй; перед Пасхой дом был заполнен запахом куличей, их называли пасхами, а выпекали, как правило в русских печах, а также красили яйца в луковичной шелухе. В семье старалась поститься только одна бабушка, а родители, работающие на тяжелых сельскохозяйственных работах, на ферме от зари и до зари, были вынуждены питаться тем, что «Бог послал», вернее, по возможности.

Да и без поста пища во многих семьях в большинстве своём была скоромная. Не чаще одного раза в неделю готовили борщ с петушком и при этом петушков начинали резать в конце лета, осенью, когда они наберут определенную массу. Тогда и борщ разносил запах далеко за пределы подворья. А вот зимой, под новогодние праздники или к Рождеству, когда забивали кабанчика, тогда «мясные дни» растягивались месяца на два и кое-какие припасы, такие, как сало задерживалось и до строгого поста и дольше. Но всё-таки были исключения, а вернее заготовки «на случай». Много свинины, как мяса, так и сала уходило на приготовление колбас. И с каким аппетитом её кушаешь, когда мама спускается в подвал, снимает крышку или чаще развязывает большой лоскут материи, закрывающий горловину макитры, широкого глиняного горшка, снимала ложкой верхний слой смальца и извлекала изнутри кружок домашней крестьянской колбасы. Её поджаривали на сковороде и вкуснее и сытнее еды на селе в те годы трудно придумать.

Держали в семье и гусей. Они большую часть лета проводили на пруду, набирали вес на воле. Осенью их резали, но не для себя, а на продажу. В колхозе денег почти не платили, люди жили за счёт того, что откармливали одного кабанчика на продажу и гусей или уток. На эти деньги покупали одежду и уголь для отопления жилья зимой. В семье родителей Кирилла был ещё один «источник дохода» — сливовый сад. Часть слив мочили на зиму в бочках, как и яблоки сорта Пепин. Сливы везли на рынки Донбасса, где в семьях шахтёров водились деньги, и торговля была всегда удачной. При этом, так как у людей своих автомобилей не было, то выписывали в колхозе «газончика» бортового вскладчину, втроём-вчетвером и даже более человек, что было гораздо выгоднее.

Внуку Кирюшке, в отличие от двух других его братьев, было интересно наблюдать, как бабушка Надя молится, но никогда не видел, чтобы она крестилась. Она становилась на колени, не поднимая взор вверх, к образам святым, складывала руки на груди, склоняла голову и тихо читала молитву. Слов он тоже разобрать практически не мог, тем более что наблюдал за нею, как правило из соседней комнаты через дверной проём.

Но всё же однажды он не выдержал и спросил:

— Бабушка, а Вы, когда молитесь, никогда не креститесь. Почему? Ведь русские крестятся все, кто верит в Бога…

— Внучок, я — христианка-баптистка. Когда твоего деда не стало, я сильно горевала. А когда поехала в гости к дочери Варваре на Донбасс, в электричке познакомилась с братьями по вере. Они пригласили меня в их молитвенный дом там, где доча жила. Я пошла, послушала, как они там поют, общаются, молятся. Но молятся не иконам, а Ему, Самому Богу. Икона — творение рук человека, а так как каждый человек грешен, то и иконам преклоняться нельзя. Я в молитве общаюсь с Самим Господом Богом. И креста нательного мы не носим и не крестимся. Вот, если бы ты поехал со мной, я бы повела тебя, ты посмотрел бы, послушал и тебе бы понравилось…

Для Кира это было открытие. И он долго рассуждал, как же так, в большой православной семье были все верующие традиционно, как и их предки и вдруг, бабушка, решила «видоизменить» религию, отдав предпочтение молитвенному дому баптистов, в который ездила не часто, а один раз в год и пока ещё было здоровье и, главное, голова ещё была в порядке. А позже, она стала теряться в пространстве и сторонах света, могла плутать среди, ранее знакомых мест, не находя дороги. И поездки пришлось отложить.

Но она писала своим братьям и сестрам письма и в одном из них ей указали диапазон волн радиоприёмника, на котором транслировали передачи для баптистов. Конечно, эти передачи были из дальнего зарубежья, и она не могла просить сына, чтобы он настроил приёмник, потому что знала реакцию на это своего меньшего сына Фёдора, отца Кирилла.

Однажды Кирюша увидел, что бабуля, забившись в свой угол беззвучно рыдает. Сам вид вздрагивающих щуплых плеч худенькой бабулечки большо резанул чувствительную душу подростка и Кир, чтобы не спугнуть бабушку, дождался, когда она успокоится, придёт в себя, спросил:

— Бабулечка, Вы опять дядю Алёшу вспоминали, да? Сколько лет уже с войны прошло, уже два десятка и даже больше. Если бы был жив, уже дал бы весточку.

— Один ты, внучок, понимаешь меня и жалеешь. Не зря ты на сыночка мого старшенького, на Алёшу похож. Да по нём, видать, что уже все слёзоньки выплакала. Вот вы ентот тиливизор, чи як его, смотрите, а мне душу нельзя отвести.

— Так, а Вы почему не смотрите?

— Грех это, внучок.

— Тогда я не понял?

— На радиве есть передача. Ты можешь мне её найти? Щас я принесу бумажку там написано.

Бабушка Надя быстро зашаркала в свой угол и вскоре пришла с тетрадным листом, сложенным несколько раз.

— Вот, внучок, тут время и где найти это. Сможешь?

Внук прочитал внимательно и ответил:

— Сделаю, бабушка, в это время по телику ничего такого нет, да и папка с мамкой ещё на работе будут. Если радиоприём будет, то я попробую.

В нужное время внук нашёл волну, она была «плавающей», то удалялся звук до полного затихания, то усиливался. Бабушка засветилась вся, присела вплотную к приёмнику и попросила настроить звук так, чтобы при его «прорыве» он «не захлёстывал волной залу».

Когда внук подрос, получил минимальный уровень школьных знаний, скромный житейский опыт, что-то из рассказов родителей, фронтовиков, что-то из книг, в основном для детско-юношеского возраста и даже из того же стихотворения Владимир Маяковский «Что такое хорошо?..», то стал задуматься — «а так ли я поступаю?»

Нельзя сказать, что он из-за этого рос паинькой, но особым озорством, если «мягко» назвать то, что могли творить пацаны, даже от нечего делать, тоже не отличался. Больше всего его «мутило и выворачивало», он даже краснел и от того веснушки на лице выделялись особым крапом, когда приходилось держать перед родителями или в школе ответ и нужно было врать, оправдываться — «это не я», а на лбу было крупными буквами написано — «лгун» — этого он терпеть ненавидел. Вскорости, после размышлений, принял твёрдое решение — совсем перестал врать и обманывать. И, что вы думаете? Ему снова не верили, смеялись и говорили — «это кого ты выгораживаешь, защитник?». Оказывается, что говорить правду не только не легче, а намного сложнее: одни просто не верят, а другие ненавидят за это. Но был одной большой плюс — душевное состояние было на высоте и, ни совесть не мучала, ни мысль, что, правду, как и «шило в мешке, не утаишь» и она однажды будет достоянием общественности, её более малых кругов или «тайных сообществ».

Шло становление личности. Порой не хотелось идти в школе наперекор «взбунтовавшегося» против учителя класса, но пойти на поступок, супротив собственной совести, было омерзительно противно, и он мог стать «изгоем» даже, не поддавшись на провокации.

Многое, что хотелось высказать лично кому-то или во всеуслышание коллективу сверстников, а порой даже кричать «до разрыва аорты» голосом, который был в фазе «ломки», Кирилл сдерживал часто в себе, не находя иного способа «разрядки», выброса негатива даже, разве что сиюминутной истеричность и вспыльчивость дома, когда «взрывоопасная смесь» готова и недоставало только искры. И это давало на какое-то время опять душевный покой, пока вновь шло накопление негативного.

Его вовсе в школе не обижали ни сверстники, ни ребята постарше. И увлечения у него были такими же, как и у всех. Просто какие-то события у других не оставляли следа, все забывалось, а у Кирюхи оставляло след, порой глубокий.

Если говорить о греховности поступков детских или в юности даже, то многие можно отнести в разряд шалостей, необычным способом украсить скучный досуг и прочим, что не влекло за собой криминала, но порой шло в разрез с моралью и этикой поведения. При разборе поступков, которым иногда присваивали статус «аморальных», в которых он тем или иным боком был участником, чаще всего он просто молчал, потому как уже давно понял, что на правду, сказанную в лицо, будет ещё больше нападков, чем на молчавшего подростка или юношу («опустил голову — видимо осознал свой поступок и стыдно ему…» — возможно думали те, на которых была возложена воспитательная функция) или отвечал кратко, без виляний и выкручиваний, с возложением вины на других.

Покаяние не всегда, но наступало в сознании юноши, но без огласки, а в результате внутренней борьбы. И, возможно, ещё и потому, что он, боясь соврать, а враньё у него было в ранге «табу», из-за неуверенности, что такого поступка больше не совершить. Пустые обещания — не его, а если дал слово, пусть даже самому себе — умри, но сдержи.

Всегда у Кира перед глазами стола бабушка Надя, сухонькая, судьбой и тяжёлой работой истрёпанная, согнувшаяся, с поникшей головой, на коленях, читавшая молитву и просившая у Бога прощения и покаяния. Если внимательно вслушиваться в её тихое «клокотание души», иначе не назовёшь эти, не от ума идущие, а из недр её большой души, слова полушёпотом, от души, вмещающей всё и всех, и спешащей помочь даже тем, кто в разы моложе, сильнее, чем она, но в те моменты она готова и горы свернуть. Вот тогда понимаешь, какая она сильная, как крепок её дух, не сломленный невзгодами, тяжёлым трудом с десяти лет, родами на делянке, при посеве или под копной во время косовицы. Конечно же, от болезней и голода не судьба была выжить всем двенадцати детям, но это же не её вина. Это эталон русской женщины, бескорыстной труженицы, матери и прекрасной, заботливой бабушки.

Вспоминая, он не мог понять, в чём же грехи, повинности, проступки, за которые она ежедневно кается и просит прощения. И, казалось, в том месте, где она так «яростно», а не намётками того, лёгким поклоном, била полы перед собой лбом, что у внука сердце обрываясь от того, что он воспринимал эту боль, как свою.

Но по большому счёту, Кирюха, как и всё парни шестидесятых и начала семидесятых, рос почти таким, как все, а то, что было только у него, он держал глубоко в груди и ни с кем не делился.

I

Конец лета. Успенский пост. Утро. Посёлок только пробуждается, в отличие от сёл, там где люди держат домашнее хозяйство или даже сохранилось коллективное хозяйство, что сейчас большая редкость, с молочно-товарной фермой, где рабочий график начинается не с 8:00, а зависит от биологического цикла крупно-рогатого скота в первую очередь. А в посёлке в это время на улицах ещё пустынно. Редкие легковые автомобили пробегают, на время разрезая тишину на две части: одна из них — «до того», вторая — «после того, как».

Соблюдая правила уличного движения, прижимаясь к левой обочине, так как тротуара на этой улице никогда не было, с востока на запад, воспринимая поредевшей, некогда имевшую шевелюру, от которой девушки в те, уже далёкие 70-е годы были в восторге, плешью макушки первые лучи восходящего солнца. Мужичок, с явной склонность с полноте идёт налегке, но явно спешит. И казалось, куда спешить, жизнь, как минимум уже ближе к середине осени, а осень жизни, как известно у каждого разная.

Одни, в 90 лет такие подвижные и энергичные, что, если их подгримировать чуток, то 20 лет легко можно навскидку сбросить. Но и не без того, что идёт грузный человек лет 50-ти и пыхтит, как паровоз и останавливается с одышкой и ищет точку опоры, если не для своей пятой точки, то, чтобы ухватится рукой, для удержания лишних килограммов, которые в теле, в состоянии равновесия и устойчивости. Это может быть ограда и низко свисающая ветка дерева. Что касаемо нашего путника, то он ни первый и не второй. Он выглядит по своим годам и, если бы не средних размеров борода, то минимум на пять лет можно было верхнюю планку возраста снизить.

Походка его была мягкой и немного грузноватой. Несмотря на то, что мужчина шёл не прогулочным шагом и ни где-нибудь в парке, в зоне отдыха, а по обычной, необорудованной тротуаром улице, он отвлекался на всё, что могло только привлечь его внимание: на игривого котёнка, пробравшегося через небольшую щель под воротами и с интересом изучающего, ещё мало знакомый мир за пределами территории, границу которой ему указала мама-кошка; на то, как женщина средних лет, в спортивном костюме, выбрав в качестве спортивного снаряда ствол молодого дерева, делала от него что-то, чем-то отдалённо напоминающее отжимания.

Покачав еле заметно головой, подумал: «Самому бы не мешало килограмм, хотя бы десять сбросить веса. Но спорт, по утверждению самих докторов, противопоказан. Разве, что гимнастика, но лень родилась намного раньше и преобладала над здравым смыслом и необходимостью чего-либо, даже пользы ради — не во вред».

Опустившись по улице до пересечения со второй, главной, по отношению к той, по которой двигался, мужчина, также довольно споро, в большей степени и от того, что дорога вела со значительным уклоном вниз, пересёк проезжую часть на перекрёстке и продолжил движение более спокойным шагом. И если брать во внимание весь отрезок пути от дома до конечного пункта следования, протяжённостью около трёх километров, ежели напрямую, а с учётом вынужденного обхода, то все три с половиной километра, то суммарная разница высот составляла более тридцати метров. Но сейчас это было только плюсом, идти было легко.

Конечно, из-за застроек домов, деревьев и прочего, из своего дома все пять жилых кварталов не просматривались, но зато был прекрасный обзор всего, расположенного километров за пять на запад, за рекой. Там возвышался величаво над долиной, где вьющейся лентой, словно заяц, запутывающий следы на снегу, прежде чем улечься в лёжку, виляла и стремительно несла свои быстрые воды, небольшая, но славная и норовистая в половодье река Миус.

На левом крутом, нависающем вплотную над рекой, почти отвесной стеной берегу, от того места, где брала начало родная улица, на которой жил уже много лет и сейчас спешил по ней же мужчина, располагался легендарный курган, который по приданию и дал название населённому пункту, как Матвеев Курган. А, Матвеем, по этому народному преданию, звали казачьего атамана, захороненного на этом живописном левом берегу Миуса, откуда открывался шикарный вид от юго-запада до северо-запада. Берега реки обрамлены, где узкой полосой лесонасаждений, а чуть севернее значительным лесным массивом лиственных пород деревьев, с вековыми дубами и другими разновидностями степной и лесостепной зопы, местами соорудивших из наклонившихся мощных ветвей «перекидные мостики» с берега к берегу. И если от старости и порчи сердцевины, дерево или массивная ветвь его падала поперёк реки, образовывалась искусственная запруда, мешавшая в разной степени сложности рыбакам на весельных или моторных лодках проходить эти участки. А летом, где под высокими кронами, своей густой листвой образующими огромный тенистый шатёр, где не только хочется организовать пикничок, но и побыть наедине с природой, где и мысли освежаются, из головы все негативное воды Миуса уносят и хочется петь, писать стихи или просто, с упоением наслаждаться заливистыми, с переборами ариями соловьёв.

На этой круче в своё время и была построена районная больница. И всё было бы замечательно, если бы не оживлённая автомобильная дорога, практически под окнами больничных палат и роддома, и сразу за нею железнодорожная станция, где нет-нет и застучат на стыках колёсные пары вагонов грузовых составов. Сюда и спешил мужичок. Но за 10—15 минут до этого, он проходил рядом с кованной оградой храма Павла Таганрогского. Ворота и калитка для прихожан были закрыты и он, обойдя ограду, обязательно бросив взгляд на золочённые купола храма, на которых в ясную погоду, в это время уже во всю играли солнечные зайчики. А сегодня староста или другой служащий, отвечающий за порядком на территории храма, до сих пор не удосужился отключить подсветку куполов и звонарни. И направленные лучи искусственного света попытались своим светом затмить молодые, набирающие с рассветом мощь, лучи солнца, поднимающегося над возвышенной и закрывающей собой далёкий горизонт восточной частью посёлка.

Центральная часть посёлка была бы тоже безлюдной, если бы не трое рабочих в спецовках с надписью «Чистый посёлок», усевшись на удобных скамьях в середине аллеи, оживлённо обсуждали, толи политику, толи вчерашние похождения. Но разговор эмоциональностью не отличался и потому нить сути темы разговора поймать и, ухватившись за конец, размотать весь клубок разговора, даже при желании, было почти невозможно. И было даже смотреть неудобно на то, как хрупкая женщина, с ручной тележкой, нагруженной мешками с собранным из урн мусором, на высоту её роста, суетилась вокруг «уставших» коллег.

Посадочная платформа железнодорожного вокзала, как и все железнодорожные пути с инфраструктурой и производственными зданиями были ограждены от проникновения туда посторонних лиц, минуя здание вокзала с постом досмотра и рамочным детектором. Люди ожидали на платформе электропоезд. У спуска в подземный переход, как и днём раньше, опёршись плечом в стенку проёма, с равнодушным видом курила молодая женщина лет тридцати. В трёх метрах от неё, через ограждение, стоя по разные стороны его, видимо прощались молодые люди. Судя по их лицам, можно было прочитать возмущение тому, что сетка ограды имела такой размер ячеек, что протиснуть в неё голову-то можно было, а вот обратно если что, то можно было и без ушей остаться. Выйдет после этого девушка за безухого парня замуж? Сомнительно. А зачем просовывать голову? Но ведь, пока поезд не показался на горизонте, можно было ещё целоваться и целоваться, ведь аж до вечера не увидятся, ну хоть плачь… Да и мы себя тоже не забыли, когда были таковыми, хоть вот таких заборов тогда не было, но молодость приключения всегда найдёт. Хоть покупай парню билет на электричку на одну зону, чтобы минут пять-десять ещё побыть со своей пассией и даже перед самим отправлением сделать самый сладкий последний, нет, крайний поцелуй.

«Вот оно тебе нужно? Всё хочет увидеть, понять, осмыслить. Ну, ты, зануда! Как тебя земля только носит? ­– подумал мужчина прежде, чем сделать первый осторожный шаг вниз по трапу подземного перехода, сделав ещё пару шагов, себе же и ответил, — а сам, что не такой был? Правда, когда это было? Да лет, так это пятьдесят назад, ну и лет до пяти позже…».

И после того, как увидел влюблённых и счастливых молодых людей, старичок, ну, конечно старичок, в его-то почти 70 лет, оставшийся до больницы путь прошёл в воспоминаниях, даже не видя поребриков тротуара, «на автопилоте». Ровно 44 года тому назад, он, молодой, двадцатипятилетний парень «по уши», как говорится, с первого взгляда влюбился в дивную, красивую, как роза, смуглянку. Это сейчас этого более, чем зрелого солидного вида мужчину зовут по имени отчеству, а тогда тоже так же звали, но не все и только на работе. Как звали? Ах, да, мы не представили. Знакомьтесь, КФМ. Как вы поняли? Нет, не АКМ. Нет, не «автомат Калашникова модернизированный», калибра 7,62 мм. Хотя такое оружие ему пришлось держать в руках, во время службы в ВМФ. А зовут его Кирилл Фёдорович Мельник.

Когда-то, уже давно, молодой специалист Райсельхозтехники, будучи на уборке урожая, познакомился там с одной чудесной, красивой девушкой. До этого, прошло два года, как Кирилл вернулся со службы, но девушки его совершенно не интересовали, потому что девушка, провожающая его на службу просто не дождалась. И казалось, что никто не сможет растопить, покрывшееся толстым слоем льда и инея сердце и размягчить очерствевшую душу, некогда до безумства влюблённого парня. И он действительно так думал, даже был уверен. И вот, о, Боже! Какое чудо, иначе это не назовёшь, если для того, чтоб растопить сердце было достаточно одного взгляда, а для смягчения и настройки души недавнего моряка на лирический лад, нужно было просто блистательно улыбнуться. И это случилось. И теперь, Кира, ложился с именем Люба, и просыпался с этим именем. Да и вообще, как он мог поддакивать в пьяной компании поговоркой — «что все бабы — бл.. и мир сплошной кабак». За баб сейчас он думать не хотел, но что есть в мире одна та девушка, которая для него и есть весь мир и этот мир весь вмещался в её красивых бездонных карих глазах.

Девушка, окончила училище, а работы по специальности в селе не было. Потому ей пришлось переехать в районный центр и жить на квартире, в самом крайнем доме на юго-западе поселка. За ним располагался кирпичный завод, южнее примиусская луговина, а западнее в 100—150 метрах русло реки. Парню, после работы приходилось делать четыре ходки из дому к девушке и обратно, и его «пробег» был в два раза большим, чем для девушки, равняясь 15—20 километрам. Маршрут непременно всегда пролегал через железнодорожный вокзал и несколько рядов железнодорожных путей. Благо, что тогда никаких ограждений не было и преодолевать эту естественную преграду приходилось по шпалам, через пути, иногда в обход «дремавших» на отстое составов на запасных и маневровых путях.

Вот так все полгода молодые люди встречались и расставались, пока в одну из крайних суббот самого короткого месяца в году в торжественном зале отдела ЗАГС в их паспортах не были поставлены штампы. Как давно это было, что не верится, как быстро годы пролетели.

Фёдорович сейчас вспомнил, что более двадцати лет тому назад, при замене паспорта, на нужной странице в него не была внесена отметка о семейной положении. Да и нужна ли она сейчас, когда прожито в браке более сорока лет?! Потом попытался вспомнить, есть ли в паспорте жены такая отметка и не смог. И придёт же такое в голову.

Мысли и воспоминания растворились, когда увидел перед собой такую картину. Со стороны стоянки автомобилей, Фёдоровичу наперерез не шёл, почти бежал мужчина, чуть моложе, чем сам Кирилл Фёдорович, но килограмм на тридцать упитанней. Его возила на процедуры в дневное отделение дочь и, потом целый час ждала отца в машине. Ему удалось «отрезать» того, кто «имел помеху справа», как он думал и выйти на финишную прямую двора больницы. Впереди бегущий, иначе не назовёшь, почти бежал, одышка заставляла глубоко и шумно дышать. Мельник мог обойти легко того, кого уже давно обогнала его тень, пролёгшая через левое плечо впереди бегущего и уходящая далеко вперед, заставляя «ведущего» гонку, ускоряться.

— Тёзка, — не выдержал Фёдорович, — «не гони лошадей», поостынь, ты же не хочешь инфаркт получить? Я не собираюсь тебя обгонять и очередь на капельницы отбирать. Не беги, я за тобой — ты первый.

Казалось, что эти слова только обидели и ещё больше подстегнули немолодого мужика и он уже из последний сил ринулся на лестничный пролёт, заняв его середину, не допуская даже мысли, чтобы его кто-то обогнал.

«Шо малэ, шо старэ», — вспомнил Кирилл Фёдорович поговорку, глядя на широкую, вспотевшую спину своего более молодого тёзки.

— Кто в очереди за здоровьем крайний? — сделав вид, что не заметил впереди спешащего и пыхтящего кипящим самоваром тёзку по палате, иронично спросил Фёдорович, когда подошли к двери, где уже три человека ожидали, когда дверь в стационар распахнётся.

— Я! — мило улыбаясь покрасневшим лицом, ответил «лидер» гонки за здоровьем.

— За тобой, брат, не угнаться. На «девятой повышенной» шёл?

По лицу добряка расплылась улыбка вместе с густым бисером пота, который он поспешно смахивал пухлой рукой с густым махровым волосяным покровом. На лестничной площадке сгрудились уже пять человек, трое из которых мужчины и один, видимо пришедший первым восседал на единственном стульчике у входной двери. Обсуждали самую актуальную тему, политику.

Громко открылась входная дверь и медсестра пригласила первую партию больных в коридор дневного отделения. Большинство, проходящих лечение, люди, с хроническими заболеваниями и на группах инвалидности, большей частью «сердечники». В палате, с открытым настежь окном, сердитый восточный ветер, не теряющий надежды опрокинуть приближённую к окну койку вместе с худощавым пациентом, принявшим горизонтальное положение на ней.

— Что-то лечение не даёт мне результата, — жаловался тот же Санёк, который полчаса назад решил поставить рекорд на стометровку, для категории участников забега возрастной группы «шестьдесят плюс».

Да, когда-то мы были Санями, Вовчиками, Кирюхами, а теперь, как и почти всех соседей по больничным койкам звали «на Вась-Вась». А как другой раз хочется, чтобы тебя назвали по-уличному Сантёр-монтёр, Колян или, как на свидании звали парней — Кирюшенька, Андрюша, Алёша, Гриня. А в ответ бы прозвучали девичьи имена — Катюша, Танюша, Любаша или ласкательно — Крошка, Голубка моя, Ласточка, Рыбка… А за глаза, в однородной «гендерной» компашке: парниша, чувак и козлина, чувиха, шиза и коза. Как давно это было, но ведь было и это факт.

Говорят, что в бане все равны. Здесь в принципе тоже все равны и всех можно назвать одним словом — больные. Кто-то следит за своим здоровьем и, при первом недомогании, приходит к врачу и убедительно настаивает на проведении лечебного курса, в качестве профилактики. Кого-то «прихватило так», что иначе никак. Третьи вынуждены пролечиться дважды в год, из-за того, что это обязательное требование медико-социальной экспертизы (МСЭ), присваивающей или продлевающей инвалидность граждан по заболеваниям.

— А, что у тебя болит, беспокоит? — не дождавшись продолжения рассказа соседа по палате, спросил Мельник и бросив взгляд на койку через проход, увидел, как жалобник трёт молча ладонью грудную клетку и продолжил, — всё ясно, «жаба душит» тебя, брат.

— Яка така жаба? Никто меня не душит, но вот тут боль не проходит.

— Вот я тебе и говорю, так болезнь называется и опасная она очень, на полном серьёзе может прикончить. Скажи лечащему доктору, а лучше к кардиологу обратиться и УЗИ, обследование пройти, — продолжил бесплатные консультации Фёдорович.

— Ты-то откуда знаешь? — уже с интересом спросил Санёк с большой буквы, так как взрослый малый, да и не малый вовсе.

— Потому, как опыт большой имею и по больничкам повалялся. В Первой областной клинической только две операции делал, а до того в БСМП-5 спасали от острого инфаркта. Инфаркт был? Нет?! А инсульт?! Ну, тогда слушай, что тебе опытные, больные со стажем говорят. И к доктору ходить не нужно. Тем более, что терапевт наш, лечащий, кто? Не знаешь? Лучше и не знать, «меньше знаешь — крепче спишь».

— Ну, ты, прям профессор медицины!

— Нет, уважаемый, а вот в Ростове я лежал с Андрюхой, того я так и прозвал — профессор медицины. Вот он всё знал, что не спросили. У него стаж пребывания только в областной за год зашкалил, да и память у него, дай Бог каждому. Мы, если что нужно у медсестры или врача спросить, сразу к нему за разъяснениями обращались, и медики после уже были без надобности.

Подложив свободную от капельной системы руку под голову, чтобы лучше было видно лицо того, к кому обращался, Фёдорович продолжил:

— Саня, а ещё один вопрос можно задать? Если не хочешь, не отвечай. Но, что-то мне подсказывает, что причина ещё может быть в том…

— Ну, валяй. Шо там за вопрос такой.

— Я вот вижу, что ты помоложе меня будешь, недавно на пенсии, да?

— Ну, да! А, шо?

— Ни шо. Голова твоя уже седа, а вот эта боль может быть причиной того, шо потянуло тебя на молодых девок. Слыхал же такое — «седина в бороду, бес в ребро»?! Вот он и грызёт тебе рёбра, чтоб внутрь их пробраться. Могёт такое быть?!

— Ну, ты… дурной. Я не знаю прям…

— Во-во, а ты признайся вот тут, при пацанах, от тебя далеко не ушедших ни в сторону «старше», ни в сторону «моложе» — одного мы поколения, брежневского.

— Не! Мне и бабка нужна, шоб борщ готовила, убирала, та в огороде порядок был.

— Ага, а как всё переделает к соседу бегит, пока тебя дома нет, пока ты на рыбалке рыбку ловишь, толи раком кого ставишь…, — вмешался в диалог, молчавший до сих Анатолий, водитель с большим стажем.

— Та шо вы, я не знаю. Напали, як цеповые, всё равно. Жинка у меня гарна и у меня никого нету. Да и не болит у меня уже ни чего.

— Ты понял, — Фёдорович обратился к Анатолию, — в раз вылечили. Саня, если шо, ты знаешь к кому, обращайся — поможем.

Вся палата закатилась хохотом и через десять секунд в дверном проёме появилась сестричка со словами:

— Что тут у вас за тарарам? Забыли, где вы и рядом палата женская. А-ну, угомонитесь, а не то, клизму самому громкому поставлю.

После этих слов смех перешёл в разряд истерического. Медсестра Танюшка лишь махнула рукой и пошла на вызов, прозвучавший из соседней палаты, видимо уже кто-то «отстрелялся» и спешит избавиться от «пут» капельницы. Собеседник Кирилла, воспользовавшись заминкой, поспешил сменить тему разговора на более приятную, заговорил о рыбалке и её охотно поддержал, сосед, койка которого была приставлена впритык к изголовью Санька и друг друга они видеть не могли, только слышать.

Под беззвучное каплепадение капелек в капельной колбе и после принятия организмом большей части содержимого раствора, в организме начала появляться расслабленность и сонливость. Кирилл Фёдорович знал, что спать во время приема процедуры инфузии лекарственного раствора, не есть хорошо и потому предался размышлениям.

В последние годы после того, как случился инфаркт и операции, физическое состояние не позволяло, как раньше выполнять большое количество работ по дому, требующих сколько-нибудь повышенных, по сравнению с поднятием столовой ложки усилий, любимым занятием Мельника стало размышление. Это занятие порою надоедало, но прогнать мысли из головы, было занятием невыполнимым. И самое нежелательное, что они не давали покоя и во сне.

Хотя в этом был определённый плюс. Благо, что группа инвалидности была рабочей и работа к тому же была умственная, а потому, большую часть суток мыслительная деятельность была связана с работой. Работа педагога, преподавателя технических дисциплин, предполагала, кроме аудиторной нагрузки и внеклассную, то есть подготовку к занятиям, изготовление методического и раздаточного материала, различные разработки уроков и прочее.

И ещё одно, без чего Фёдорович уже не мог представить свою жизнь — это творчество. И если перейти к первоистокам зарождения творческих задатков, родничков, пробивших твердь житейских проблем, безденежья, многомесячных невыплат мизерной зарплаты и поиска дополнительных источников существования, то это случилось бесповоротно и навсегда в начале двухтысячных.

Вспомнив поточнее дату своих первых стихов, Фёдорович заметил, что в этом году можно отметить юбилей творчества, двадцатилетие. И за эти годы, если сравнить головной мозг человека с приборами радиоприёмников и телевизоров старых поколений (за новые технологии сказать затруднительно), то, как тогда говорили «кондёры» и транзисторы «посажены», «подсели», или ещё раньше радиолампы. Уменьшалась громкость воспроизведения и появлялись прочие дефекты. Да, что там старая аппаратура. Вот недавно, Фёдорович хотел открыть флешку, качественную, служила правдой и верой ему более 10 лет. Вставил в компьютер, а она ни гу-гу. Толи размагнитилась, толи ещё что, но после переформатирования, очистилась и снова работает.

Так, что можно сделать вывод, что ничего вечного нет. Но, что характерно: то, что делал сегодня утром, как минимум в подробностях не помнишь, а то, что было 50 лет назад — это, как будто вчера было и в подробностях. Как это объяснить? Видимо клетки головного мозга со старой информацией «забетонировались» намертво в коре головного мозга, а то, что должно сохраниться из нового, не находит для себя пустой ячейки, мыкается бедная и «сливается» в спам.

Вот такие мысли сегодня посетили Мельника, пока от него отдыхал Большой Санёк (ну не маленький же), он в тоже время «прогревал» свои мозги, работой «на холостом ходу», то бишь без озвучивания мыслей в слух и тем более, без диалога.

Прошло уже лет десять, как Фёдоровичу, в диагнозе МРТ (магнитно-резонансная томография) головного мозга записали «прогрессирующая дистрофия головного мозга». Интересно, какой тогда у этого головного мозга был потенциал, если за время после этого было написано две тысячи стихов, два объёмных романа, написано множество рассказов, заметок, эссе, не считая методических разработок для помощи студентам в разработке дипломных проектов. То, что он «прожорливый», об этом Фёдорович знал давно, но то, что он может поедать сам себя, когда ему не хватает питательной среды, узнал позже и правда это или нет, неизвестно.

Вот сейчас после того, как закончатся процедуры на дневном стационаре, нужно будет ехать в диагностический центр в Таганрог, чтобы обследоваться по требованиям СМЭ, для продления инвалидности. Что за последние пять лет, он стал здоровее, да ещё и в таком возрасте, когда болезни цепляются, что репей, разговору не было. Как говорят, «горбатого только могила исправит», так и в его случае. Но мысль, пройти повторно МРТ, которая всё чаще приходила туда, что и нужно было проверить, он сразу же отгонял. И этому было простое объяснение, он боялся услышать диагноз, примерно такого содержания, что «в обследуемой голове мозгов не обнаружено», от слова совсем. И приписка — «имеется в коре головного мозга прямая борозда, отвечающая за естественные потребности» и ещё приписка — «в определенных обстоятельствах может вести себя непредсказуемо, неадекватно».

«Да, уж! Голова, ты моя головушка!» — войдя в глубокие раздумья, Фёдорович смог из них выйти только тогда, когда Таня дотронулась к его руке, чтобы отключить систему или проще сказать, капельницу.

II

Процедуры в больнице занимали не более часа и после них предстоял обратный маршрут, но уже неспешно, с возможностью посидеть в тенистой алее, чтобы просто убить минут двадцать времени и заодно сбить пульс, а также артериальное давление, если оно к этому времени успело подняться. Днём ранее заходил Фёдорович в районную библиотеку, где всегда находилась у него тема для разговора. Здесь же есть и персональная полка с его авторскими книгами.

У Кирилла давно уже выработалась привычка, если есть возможность, то хотя бы частично изменять свой маршрут возвращения, по сравнению с первоначальным. А когда приходится ездить по делам на машине, тогда мог бы возвращаться совсем по другой дороге, пусть она и будет намного длиннее, но по замкнутому кругу, что считал для себя уже давно очень даже важным, как законченный цикл чего-либо.

Конечно, ходить пешком и полезнее для здоровья, и есть ещё один плюс. Иногда встречаешься с теми, с кем уже годами не виделся и узнаешь что-то новенькое, и не только из жизни знакомого. На этот раз, традиционно сделав «отсидку» на скамье, под тенью деревьев мемориального сквера и ни с кем, не задержавшись для разговора, Фёдорович поднялся, и неспешно направился вдоль Дворца культуры, в сторону Храма Павла Таганрогского, у которого в это время все входы были открыты, а внутри проходила служба.

Аллея от входя во двор вела прямо к главному входу в храм. Остановившись за два шага до ступеней, поднял сначала взор на золочённые купола, от который солнечные лучи теперь отражались от их южной стороны и трижды перекрестился размашистым знамением с коротким обращением к Богу, славя Его «…во веки веков, во имя Отца, и Сына, и Святого Духа! Аминь.»

И когда Фёдорович, после земного поклона выпрямился, чтобы ещё раз взглянуть на животворящий свет, отражённый от пяти куполов храма и шестого на колокольне, то был ослеплён каким-то непривычным, ласкающим не только взгляд, но и душу, пронзая её нежностью и притягательностью, светом, но не солнечным, в обычном понимании, а не иначе, как чем-то духовным и проникновенным.

Одновременно он услышал достаточно громкий, но спокойный и приятный голос настоятеля храма:

— Брат, вы не были на утренней литургии… Я вижу, что-то вас гложет, что хотите у меня спросить, но не решаетесь?

— Простите, батюшка! Я в полной прострации. Что-то произошло, чего я не могу осознать и тем более объяснить. Простите меня, ради Бога! Мне стоило просить у вас благословения… но я, не знаю…

— Всё ясно. Я вас хорошо помню, вы подарили храму несколько книг. Одну я не только запомнил по названию, но и потому, что в ней многие стихи религиозные, наполнены искренностью и, если не беззаветной верой в Господа Бога, то прослеживается искреннее желание стать на путь сближения с Богом. Да, вы почти не бываете на службах. Видимо занятость, необходимость трудиться, стало быть или простое стеснение, с мыслью «что обо мне подумают»?!

— ???

— Ничего. Бог простит. Главное, что Он у вас здесь, — иерей показал на себе то место в области сердца.

— Отец Александр, простите! Так неловко получилось, да и с головой что-то в последнее время как-то не того… У меня, если позволите, вопрос есть…

— Спрашиваете, вы же для этого и пришли?!

— А у вас есть время или мне лучше прийти в другое, более удобное время, но не как на исповедь в той ипостаси, как она проходит, я к этому не готов, а как к наставнику, чтобы я мог высказаться и получить от вас совет.

— Ну, хорошо. Я так понял, что у нас будет разговор на уровне консультации студента у преподавателя, по затруднительным вопросам, с которыми вы столкнулись… да, где бы то не было. Вам, как педагогу это, как никому понятно. В таком случае, предлагаю покинуть территорию храма, вот буквально в паре шагах за изгородью присядем на скамью, где я буду как-бы настоятель или духовник, но лишь наполовину. Я уделю вам, ну до двадцати минут, надеюсь, если нас там «не заметут».

— Батюшка, это же блатной, тюремный жаргон…

— Так и разговор же у нас сейчас, как вы хотели, будет — не исповедь, а беседа, плавно переходящая со светской в доверительную. Разве, нет?!

— Да, вы верно меня поняли.

С тыльной стороны территория храма граничила с центральным парком и мемориальным сквером за ним и в ограде была калитка, выйдя через неё собеседники оказались под тенью развесистых ветвей каштанов. Присели на расположенной рядом с оградой скамье, с отличным видом на храм. Храм купался с палящем солнце накануне «бархатного сезона».

— Божественно приятно вот так просто сидеть в тени каштанов и наслаждаться жизнью, — продолжил разговор священник.

— Согласен, — ответил Кирилл Фёдорович, — я вот тут тоже люблю не просто отдыхать, а получаю вдохновение и уже не одни стихи родились, благодаря замечательному виду, тенистости аллеи и какой-то неповторимой тишине и покою.

— Так, что там с тем, кто в душе поселился? Может быть, это простое раздвоение личности? — благочинный иерей, вопросами пытался продиагностировать и понять, насколько серьёзна душевная боль и какой «курс лечебной психо-терапии» нужно назначить или, называющий себя больным — здоров.

— Да, нет… но… Я точно знаю, что во мне до сих пор сидит бес. Я давно решил изменить образ жизни, а теперь и тем более, хочу успеть… И знаю, что молитва в храме — самое близкое общение с Богом. И я знаю, что лучше исповедоваться вам, моему духовнику. Думаю, что придёт это время. А до этого мне нужно много и долго каяться. И ещё, я хочу сам изгнать из себя беса, если это возможно. Но вы мне можете помочь. Он, дьявол, всячески меня уводит от молитвы, заманивает в греховные деяния и постоянно искушает, хоть я и всячески уже много лет ему противлюсь, от многих соблазнов напрочь отказался, но он ещё во мне, я знаю это.

— А как это проявляется, можете пояснить? И когда вы это поняли?

— Я это давно замечал, ощущал, что во мне живут, противореча друг другу два «я». Один благородный, как говорится, правильный и степенный, а второй буйный, развратный, противившийся всему благоразумному и праведному, толкающий меня в пропасть. Однажды, я думаю, что это был он, бес, меня опустил на самое дно социальной градации, из прежде успешного и уважаемого интеллигента, инициативного работника и примерного семьянина. Я это разумом осознавал, но противостоять его дьявольской воле в полную силу не смог.

— И вы до сих пор находитесь там, на дне или у края бездонной пропасти?

— К счастью, уже нет. Но для этого мне потребовалось более двадцати пяти лет, а это целая жизнь. Моя мама лучше всех понимала, что со мной происходит. Она была глубоко верующей женщиной и с нетерпением ждала, когда уже наконец построится наша Церковь. И дождалась. Но через полгода, после установки куполов, мама покинула этот, наш, грешный мир. А ещё через два месяца митрополит Ростовский Меркурий совершил освящение церкви во имя праведного Павла Таганрогского. Она этот храм не иначе, чем «наш» не называла. Возможно, потому что ещё до войны и в войну она жила в домике на ул. Садовой, ровно напротив этого славного храма, напротив ворот, хоть ни ворот, ни самого храма тогда, конечно, здесь не было…

Кирилл на время замолчал и невольно обвёл взглядом храм, от ступеней до золочённых куполов, вздохнул, опустил голову и продолжил:

— Я маму часто привозил или приходил с нею ещё к приспособленному для церковных служб молельного дому, в здании бывшего летнего кинотеатра. Это было еще в конце 90-х годов. Она меня всегда тянула в Церковь, но что-то меня отталкивало, не позволяя сделать шаг навстречу просьбе мамы. А однажды пересилил то, что противилось моему желанию и вошёл вместе с мамой внутрь. Трудно описать своё состояние, но мне было некомфортно. Хотелось уйти, но я переборол эту чувство, так как разумом понимал, что нужно сделать то, что советует мать. А мама выполнила привычный обряд, помолилась и приложилась к главной праздничной иконе. Затем обратилась ко мне: «Держи свечи, делай, как я. Поставим «за здравие» вот здесь и потом «за упокой» усопших…». Мамина свеча ярко загоралась и горела красивым симметричным, относительно вертикально установленной свечи, язычком огня. Моя потухла один раз, второй. Я разогрел свою свечу так горящей рядом свечой, что нить моей свечи должна была создать целый факел. Так и получилось. Свеча ярко загорелась, я её установил в подсвечник и собрался отходить, как заметил, что кто-то невидимый сильным дуновением создал поток ветра, хотя в маленьком помещение сквозняка не было. Он пронесся над горящими свечами, и я даже ощутил его на себе, но все свечи продолжали гореть ровными языками, кроме моей свечи. Она не просто погасла, её пламя наклонилось и вытянулось сначала горизонтально тонкой лентой, как мне показалось, что пламя достигнет моих одежд, и только после этого, оторвавшись от фитиля, исчезло. Я понял, что это неспроста и ничего не говоря матери, тихонько вышел из молитвенного дома, той, примитивной ещё в то время Церкви.

Наступила минута молчания. А затем отец Александр заговорил первым:

— Мы ставим свечи, как символическое пожертвование Господу Богу. Человек, ставя свечу, молится Богу с чистым сердцем и открытой душой. А вы не помните, какие слова посылали Господу? Ведь свечи лишь усиливают молитвы. Возможно, это было предостережение вас от неверного истолкование текста в обращении к Богу. Могло быть, что вы по незнанию перепутали куда ставить свечи «за здравие живущих», а куда «за упокой»? Это тоже важно. Может быть это не лукавый, а Сам Господь вас предостерёг от греха желать покойному здравия или живущему «вечного покоя»?

Фёдорович молчал, понурив голову и сложив руки, с пальцами «замкнутыми» с силой в «замок», пытаясь вспомнить, что он делал лет 25 тому назад. Нет, это нереально, потому что он не помнил точно всё, что было сегодня на завтрак.

— Думаю, что вы, батюшка, правы. Но это только одна причина, могли же и быть проделки того же лукавого?!

— А сейчас вы ставите свечи в храме, произносите молитвы Богу и просьбы? Свечи гаснут?

— Нет, настоятель, не гаснут. Но за эти годы я столько сделал, чтобы не давать повода тому, кто во мне сидит, этому бе… лукавому, чтобы он не мог управлять моими действиями, желаниями, волей. И многое, как я думаю, с тем пор изменилось. Но я не молод, хотелось успеть изгнать это нечто совсем из себя.

— Что я вам могу посоветовать, раз вы человек интеллектуального труда и уверен, что мыслительная и аналитическая способность у вас на высоком уровне… Попробуйте проанализировать и то, что вы рассказали и другое, что было и как вы добились, благодаря чему от него избавились, если и не совсем, то он вас меньше стал беспокоить. Составьте перечень и отметьте то, что уже не проявляется и не тревожит больше ваш имидж порядочного гражданина, а что ещё необходимо исправить, изменить себя. И тогда в молитве будете просить Господа оказать помощь конкретно для преодоления в себе какого-либо недостатка, покаяться не только перед Богом, перед людьми. Просить прощение нужно даже у тех, кто вас обидел как-то, чем-то, чтобы Господь его мог простить, и вы освободитесь от того, что тяготило вашу душу.

— Вы правы, отец Александр, я так уже делал и правда, мне становилось на душе легко. Я не держу на обидчиков зла… долго, как минимум.

— Мне нужно идти. Храни вас Господь!

— Батюшка, благословите меня с напутствием.

Настоятель храма заулыбался, видя, как неумело, но при этом стараясь сложить свои ладони, чтобы принять в них руку, которая по воле Бога — есть благословляющая руку, а сан священника благословлен Духом Святым.

— «Во имя Отца и Сына и Святаго Духа», — произнёс батюшка, осенил крестным знамением и вложил свою правую руку в сложенные ладони, преклонившего свой стан, для принятия благодати, Фёдоровича.

Нельзя сказать, что разговор со священником перевернул убеждение Кирилла, сделал неведомое ему ранее открытие. Но он был в принципе доволен общением с отцом Александром, которые, если судить по возрасту в сыновья ему годился и в пору святителю, в таком случае Фёдоровича отцом называть, но это, если не брать во внимания церковный сан служителя Храма Божьего.

Главное, теперь Кирилл Фёдорович больше не сомневался в том, что он хотел сделать, что он на верном пути и этот путь начат не сегодня, от храма, в который он сегодня совсем не зря зашёл, а давно, но это его движение проходило «черепашьим ходом» и управлялся «локомотив» не разумом на полную его, максимально-возможную мощность мышления в стремлении к чётко поставленной цели. Его двигало подсознание или, если сравнить с двигателем внутреннего сгорания (ДВС), запускаемого не электростартером, а пусковым двигателем, то движение машины или локомотива осуществлялось, подачи крутящего момента не сразу на ведущие колеса от «пускача», а через кинематическую цепи КШМ (кривошипно-шатунный механизм), с потерей на это мощности и другие потери, связанные с обеспечением рабочего цикла двигателя. Короче говоря, КПД (коэффициент полезного действия) был до этого в стремлении к Богу мизерный.

Сейчас Фёдорович осознал, что много лет он потерял в этом, практически холостом пробеге до некоторого времени. И как не странно за последние неполные десять лет он сделал в этом плане в разы больше, чем за всю предыдущую жизнь. Первый толчок в сторону достижения целей был уход на пенсию, так как появились новые возможности, главное, в финансовом вопросе дела. Второй и ещё больший, мощный толчок произвёл острый сердечный инфаркт, из которого он с большим трудом выкарабкался.

Теперь, неопределённо-размытые, что грёзы, как неосознанные до конца, стали с чёткими контурами, определившиеся практически в номенклатуре тех дел, которые, «кровь из носу», но необходимо успеть, потому что… А, что же тогда сделал отец Александр, если и до него уже как бы всё было ясно? Он подтвердил то, что поставленные цели верные, и первые шаги в нужном направлении, и дал уверенность в достижении желаемого результата. Это не был мощный толчок, как ранее, а этого недостающего лёгкого прикосновения к челу благословляющей рукой, было достаточно, чтобы, как сейчас говорят «все пазлы сложились воедино» и получилась цельная картина, была разработана «дорожная карта», по которой можно было смело начинать осуществлять задуманное.

— Молодой человек, ну смотреть же надо… Вы меня чуть не сшибли, — женщина средних лет, идущая навстречу, сделал замечание Фёдоровичу.

Мужчина, задумавшись, шёл неспешно, смотря себе под ноги, пока не сделал резкое движение шагом в сторону, как будто хотел сбить женщину умышленно.

— Спасибо большое! — ответил Мельник.

— За что? За то, что без малого не сбили меня, — остановившись, беззлобно, улыбаясь и добавила, — пожалуйста!

— Ой, извините! Простите великодушно, милая девушка! Задумался. А спасибо за «молодого человека».

— Взаимно, спасибо за «милую девушку»! Хотя я уже бабушка, у меня внучку скоро два года исполнится.

— Да, ладно! Не может быть! Вы прекрасны, девушка! — не мог остановиться в комплиментах Фёдорович.

— Спасибо, молодой человек!

Оба рассмеялись и, раскланявшись разошлись, как говорят, «с Богом» каждый по своим делам. Настроение хорошее, погода тоже. Жизнь хороша и жить хорошо.

Дорога домой была на подъём, хоть и незначительный, но для сердечника ощутимый. Хотя, теперь-то спешить некуда, можно просто прогуляться с удовольствием. И это входило в один из пунктов «программы минимум». Пора начинать новую жизнь, не откладывая, как те, кто хочет бросить курить или заняться физзарядкой — «с понедельника». Восемьдесят шесть килограмм — это слишком. Вот, если бы за год до 70-ти, ну хотя бы до 75-ти сбросить, было бы шикарно.

Кто-то, ехавший навстречу в автомобиле посигналил и, похоже, кивнул, но за тонированными стёклами было трудно узнать человека. «Видимо, кто-то из бывших студентов. Их у меня уже тысячи за тридцать лет работы педагогом. Многие разгильдяями были, когда учились, а теперь, при встрече улыбаются, здороваются уважительно и интересуются здоровьем и не только. Стало быть, зла не держат за мои „подзатыльники“ и за „насилие“ знаниями и привитием навыков и умений. Удачи вам, парни!»

Несмотря на то, что Фёдорович, как обычно, физически немного устал и больше всего об этом напоминал опорно-двигательный аппарат, особенно поясничный отдел позвоночника, настроение было приподнятым. А позвоночник он ухитрился повредить ещё в двадцатипятилетнем возрасте и теперь он наказывал болями за небрежное отношение к здоровью. Травма случилась, из-за запредельной и резкой нагрузки. Когда был молодым, она напоминала только, при большой нагрузке, а сейчас даже после сна ломит, как будто всё ночь мешки с песком таскал.

Дома, переодевшись, перебросившись с супругой «дежурными фразами», переоделся и плюхнулся напротив телевизора, приняв горизонтальное положение, чтобы узнать что-либо нового в мире. Но, что там будет нового? Везде напряжёнка, конфликты и гибнут люди. Плохая привычка лёжа смотреть телевизор въелась в него до костей, да и видимо кости проела. Да и зачастую телевизор был нужен в качестве заставки, грунта на полотне художника, на фоне которого будет портрет, натюрморт, натуралистическое изображение чего-либо или, наоборот, чего-то вымышленного, что родилось при осмыслении идеи.

И сейчас, Кириллу было о чём подумать, поразмышлять, разложить всю новую информацию по полочкам, по значимости и очерёдности исполнения. Некоторые «информационные ячейки» открывались сызнова, а в некоторые просто добавлялась полученная информация и личные умозаключения, на основе её. И в этом процессе телевизор был на втором, даже на третьем месте, играя роль заставки.

Подумать было о чём, а вот распутать клубок мыслей, выстроив их в стройный последовательный ряд цепи было очень сложно. Это ещё и потому, что из-за изменений, произошедших в коре головного мозга, выстраивать сложные схемы, с последовательности действий и по ходу ещё и корректируя, было уже очень сложно. А потому, Кир, перевернулся на бок, высказав тем самым степень интереса к передаче, но не выключал его, так как без звукового фона предаваться дрёму не привык и, подложил под голову руку, дабы «смягчить» пуховую подушку из отборного утиного пуха, ушёл в «нирвану».

Обычно, 10—15 минут дрёма хватало Фёдоровичу, чтоб восстановить бодрость и другие двигательные и мыслительные способности. И на этот раз переход в нереальный мир грёз, фэнтези и порой с трудом отличимой от реалий мистики, был стремительным, как провал через тонкую корку снежного наста в глубокий сугроб с головой…

Старики говорят, если хочешь, чтобы тебе приснилось что-либо или кто-либо конкретное, перед сном нужно долго об этом подумать. Порою, не желая видеть никакие сны, но вечерами допоздна напрягая свои извилины, много думал о чём-либо, Фёдорович, пытаясь заснуть, в полубреду продолжал развивать ту тему, над которой он размышлял или пытаться найти ответ на мучавшую, не дававшую покоя проблему. И в этом случае «отключить процессор» могла бы только приличная доза успокоительного средства. Чаще всего видения были реальные, реже — бредовые.

В этот раз, провалившись в сон, Кир, в видениях, изначально начал продолжать ещё «не остывшую» в памяти тему, которую перед сном осмысливать. Он привычно включает компьютер и тот непривычно быстро начинает работать в «прогретом режиме».

«Изначально я должен перечислить все десять Заповедей Божьих. И по каждой из них оценить себя, живу ли я, придерживаясь их или есть проблемы, над которыми нужно работать. Разработать стратегию, поставить главные цели, пути и временные рамки их решения.

Дальше нужно составить перечень смертных грехов, лучше в табличной форме в один столбик, — рассуждал спящий уже во сне, а рядом табличный столбик, с указанием перечня грехов и согрешений, имеющих место, как часто, по отношению к кому и пр.. А в третьем столбике нужно будет указать, за какие грехи каялся перед теми, по отношению к которым этот грех совершён или по отношению к самому себе. Да и не мешало бы ещё один столбик, где буду заносить результаты раскаивания и покаяния, если таковые были… или будут».

Во сне этот процесс занимал почему-то меньше времени и вот уже длинный список поступков с «заступом» за границы дозволенного церковными канонами, как минимум был готов. И возникла проблема уже с самого начала в исполнении заповедей уже с самой первой, которая одновременно являлась самой важной. И в таблице с перечнем грехов самое сложное было честно справиться с двумя крайними справа колонками, где должны быть вписаны покаяния и результат их… Тут нужно было, как «на детекторе лжи» ответить не половинчато, а утвердительно — «да» или «нет».

«Так, посмотрим. По поводу заповедей, как бы стараюсь придерживаться почти всех. И-то это только сейчас можно с большой степенью правдивости утверждать…

Ну, вот и приехали! А с грехами-то посложней будет. Гордыня. Мало какой творческий человек не гордится своими успехами. Но ведь я не возвышаюсь над более талантливыми авторами, не тщеславен?!»

«Ха-ха-ха! Рассмешил! Не тщеславен?! — послышался издевательски-ехидный голос из динамиков компьютера, — ты сам-то себя слышишь?»

Мельник вздрогнул:

«Ты, кто? На всех „лузеров“ Алис не хватило, как для алкашей „белочек“, потому мне этот хриплый, басистый мужик достался?»

«Не-а! Не угадал. Я тот, кого ты вспоминал и вспоминал недобрым словом. И после этого хочешь в добродетели записаться?» — тот, кто озадачил Фёдоровича, закатился истеричным смехом.

Первая мысль, которая молнией проскочила между полушариями головного мозга, была ­– «вирус!» и Кир потянулся к клавише, чтоб бесцеремонно, «аварийно вырубить» комп.

«Не советую! Это ничего не даст. Это я ещё, чтобы не сделать тебя заикой, так представился, а мог бы и во всей своей былинной, мифической красе предстать. Как привыкнешь к моему голосу, захочешь — увидишь. „Не таков чёрт, каким его малюют“, ­– так же говорят?»

«Ты, что, чёрт? Так я не поминал тебя сегодня…».

«Вот, уже ближе к моему облику и призванию. Не вспомнил?!»

«Ты — Бес, Дьявол, Сатана?»

«Вот видишь, я, как и твой Бог — многолик, могуч и вездесущ! Разве нет? Или ты меня не поминал?» — назвавшийся Бесом снова закатился своим раздражающим смехом.

«Изыди, нечистая сила!» — эти свои, громко и с ненавистью сказанные, слова, Фёдорович произнёс, как ему показалось во сне — угрожающи топая ногами, а на самом деле, делая быстрые движения ногами, как велосипедист, нажимающий на педали.

«Как скажешь. Но ты меня ещё не раз помянешь и я к тебе приду…», ­– это было последнее, что мог услышать Кирилл Фёдоров, при резком пробуждении, с учащённым сердцебиением и появившейся испариной на морщинистом лбу.

III

Придя в чувства, испив чашку зелёного чая, вышел во двор, где ощутил на своём лице мощный поток, хоть ещё и тёплого, но уже освежающего прикосновением воздушным массажем, ветра, не только кожного покрова, но и казалось, что самих мыслей, который создавался сквозняком, из-за расположения строений и навеса двора и при этом стал жадно, полной грудью вдыхать в себя сухой августовский воздух.

Фёдорович уже двадцать лет, как не курил, а сейчас почему-то, впервые за всё это время, захотелось так сильно закурить, как в молодые годы, после того, когда пропустишь рюмашку «горячительного», согревающее нутро и душу напитка. Но это было сиюминутное желание. От первого и второго он отказался два десятка лет тому назад и возврата к вредным привычкам уже никогда не будет. Это уже даже не сила воли — образ жизни.

Кир вспомнил общение с бесовской «особой» и думал, как бы его лучше вовсе не вспоминать и упоминать в общении и даже мыслях, чтобы не пришлось больше с ним общаться. Хотя…

«Если я собираюсь его изгнать из себя, то без контакта, тем более словесного никак не обойтись. И тут уповать на его сознательность и порядочность не приходится, так как он — антипод всего доброго, антипод добродетелях, он — противник Того, к Кому я с таким желанием пытаюсь пробить путь через все тернии и преграды — к Богу, к Создателю нашему и Спасителю. Я для этого я должен быть сильным, в первую очередь духом. Вот это и будет моя главная, главенствующая задача».

— Хозяин, обедать будешь или как? Время два часа, проголодался? — выйдя во двор с кастрюлей еды, но не для хозяина, для домашних питомцев.

— Хорошо, Люба, иду. Силы мне нужны сейчас, как никогда.

— Силы всем нужны. Смотри, как несутся, хвосты задрав, твои любимчики, — ответила супруга, рассыпая в два супника комбинированное обеденное блюдо, для кошек — смесь «макарон по-флотски» с супом.

Боцман, рыжий двухгодовалый кот влетел в «столовую» первым, заметив хозяйку заранее со своего наблюдательного пункта, «боевого поста» и лежанки, одновременно, спрыгнув с верха шкафа и условным сигналом созвал первогодков на обед. Чёрные и цветные котики неслись, сбивая с ног хозяйку со всех сторон света. Одной Ночки, кошки, приведшей два месяца назад потомство, не было, она на охоте и должна принести кому-то из своих любимчиков мышку на десерт.

— Мать, а мать! Я уже какой год пытаюсь сбросить килограммов, хотя бы десять, а ты, что делаешь?

— А, что не так я делаю?

— Готовишь вкусно, вот что. Как тут у тебя можно вес сбросить. Видимо, не судьба мне от грехов избавиться, не судьба…

— Да сколько я тут тебе насыпала? Боцман больше ест, — оправдывалась жена.

Кир только качал головой и осторожно, чтобы не ожечься, уплетал наваристый украинский борщ со свининкой и домашней сметанкой и бурчал, между принятыми вперемешку с оханьем ложками:

— Ну, хоть плачь! А вкусно-то как! Ну, как можно недоесть? Как мы говорили в студенческие годы: «Лучше переесть, чем недоспать!»

После того, как Кирилл Федорович всё-таки решился оставить трудовую деятельность за «бортом» приоритетных занятий, у него появилось столько свободного времени, что порою он не знал куда себя деть и чем заняться. Последние только тридцать лет было отдано труду педагога, как сейчас принято называть, в связи с нововведениями и реформами в образование — педагога-наставника. И он с этим был полностью согласен, так как работа преподавателя специальный дисциплин и мастера производственного обучения, ставит всегда перед ним три цели, тесно связанные между собой, как три косички, из которых получается не просто специалист, но и личность — это обучающая, развивающая и воспитательная цели. И выбрось хоть одну из трёх косичек, косы не получится. Не верите? Попробуйте завить две косички в косу…

Много было отдано сил, работал с большим желанием и рвением, инициативно и часто, как были воспитаны с детства и юности на коммунистической идеологии, не за деньги и награды — ради одного — качества образовательного процесса и в дальнейшем, востребовательности специалистов на рынке труда. А вот с последним в настоящее время серьёзные проблемы. Читаешь: «Требуется специалист (такой-то). Требования: образование высшее (престижных вузов), возраст не старше двадцати пяти лет, большой опыт работы…». Это что же должен делать дипломированный специалист? Лет с двенадцати поступать в ту отрасль производства и обслуживания, по специальности которой он, после окончания школы поступит в институт, успешно закончит, продолжая работать и двигаться по карьерной лестнице и в свои двадцать пять, будет иметь уже богатый опыт работы, более десяти лет, так?!

А потому многие дипломированные специалисты со средне-профессиональным и высшим образованием, в лучшем случае открывают свое частное предприятие, часто не по профилю диплома, в сфере обслуживания или торговли, в худшем — работают продавцами или младшим обслуживающим персоналом в офисах, без высоких требований дресс-кода. Из-за чего так? Отправляешь студентов на практику, а их не хотят брать на практику, из-за того, что система наставничества сломана, по договору его не хотят оформлять практикантом или стажёром и на этом — «приехали». Круг безысходности замкнулся.

Фёдорович часто вспоминал свои молодые годы, когда он с неполным высшим образованием мог работать на производстве в должности руководителя среднего звена, инженерным работником. И сколько тебе «препонов ставили», не отпуская, уговаривая, если думал рассчитываться. Молодой специалист должен был отработать положенные два года или по распределению, или в той организации, по направлению которой он обучался, ему платили повышенную, чем государственная, стипендию и проходил в ней производственные практики. Конечно, специалист получался настоящий, имея все необходимые компетенции, для самостоятельной работы.

Возможно бы и ещё работал, но, есть многие «но», которые, при укладке их на весы, перетягивали желание и потребность работать. Они были очень веские, в первую очередь — это здоровье. Как-никак, а семь десятков без малого за плечами. А второе, что «лежало» в чаше весов, рядом со здоровьем — это творчество, которым он хотел, «без отрыва на производство», если перефразировать выражение, заняться. Конечно, до этого пока ещё получалось совмещать всё и сразу, но становилось всё тяжелее и тяжелее.

Но того, как невыносимо тяжело было, проснувшись утром по обыкновению в шесть часов, понимать, что можно было и до восьми часов поспать, если бы спалось. И, если на этот день не было намеченных планов, Кир начинал, порою даже судорожно, искать куда приложить свои руки, но в большей степени голову. Ведь голова была у него основным работающим и зарабатывающим на жизнь органом. Хотя были времена, те же 90-е, когда не выплачивали бюджетникам по три-четыре месяца, приходилось трудиться везде и делать ту работу, за которую платили бы, даже не всегда деньгами, так как они были не у многих. Приходилось и в две, и в три смены работать. Вернее, после работы основной идти на те работы, где, хоть как-то или чем-то оплатят за труд.

Фёдорович даже не знал, на какое место теперь поставить ту цель, с которой он окончательно определился, считая её довольно приоритетной — это «изгнание беса». В «рабочем варианте целей и задач» неофициально, хотя в официальный список он и творчество на первое место не ставил, как это делал ежегодно, в планировании задач на лето, когда у него был длинный педагогический отпуск или на год в целом. Как правило, эти задачи исполнялись на две-трети, а остальные или переносились на более поздние сроки, на следующий год, или, после анализа, почему они не были выполнены, снимались с повестки совсем, как нереальные. Но последние были, скорее всего исключением, чем правилом.

Как он радовался, когда задуманное воплощалось в жизнь. Практически всё, что делалось им до того момента, когда настало «время «че», когда произошёл острый инфаркт миокарда, делалось самостоятельно, с привлечением помощи только для тех работ, которые выполнить самостоятельно или при помощи своей самой верной помощницы и жены в одном лице, было невозможно. Нельзя сказать, что Мельник был первоклассным специалистом во всём, но то, что делал все доброкачественно, от души и по максимуму своих знаний, способностей и навыков — это неотъемлемое качество, которому он следовал и, при выполнение работ по дому, для себя, и, когда кому-то выполнял подобные работы. Даже для себе мог сделать отступление со словами: «Себе — не людям и так сойдёт».

Фёдорович удивлялся, что даже вечером, во время досуга у него появлялись «окна», как говорят студенты, когда в расписании занятий какая-то пара уроков отсутствует, между просмотром телевизора и занятием на компьютере. И это время он стал заполнять прочтением книг, на что раньше катастрофически не хватало времени. Скорее всего, только у педагогов старой закалки не хватает свободного после основной работы времени на досуг. Да и то, многие перестроились, беря пример с молодёжи. Хоть и редко, но и сейчас можно встретить учителя, который отдаёт всего себя работе, а для личного остаются лишь эпизоды, короткие отрывки свободного времени для себя любимого или любимой, за которые мало что можно сделать или чему-то себя посвятить. Он знал пару таких учительниц из круга знакомых, который даже замуж выходили, найдя «лазейку» во временном интервале, распределенном по дням и месяцам.

Благодаря освободившемуся времени, Кирилл, собрался и поехал на речку, нет, не на машине — на велосипеде. Кто-то смеётся, а для него это было целое событие, куча положительных эмоций, фотографий в альбом фотоотчёта и вдохновения на свежие стихи. Оказывается, что кроме работы есть много вещей, делающих жизнь в разы интересней и разнообразней.

Вспомнил молодые годы, когда работал на производстве и отпуск тот был 18 рабочих дней. Он пролетал, как поезд-экспресс, так как на отпуск планировалось переделать столько сразу, что нереально. Ни о каком море тогда и мыслей не было, да и денег, если честно сказать, тоже. Но зато были запоминающимися выходные. Постоянно были поездки с весны до осени в деревню к родителям жены. У них был большой на полгектара огород и нужно было помогать. Но была и рыбалка, где можно было душу отвести, а с конца августа до конца января и охота. А Фёдорович был, как говорили и «тихопомешанный» — рыбаком и «буйнопомешанный» — охотником. Даже семейный выезд на огородные наделы, где вместе с детьми садили, обрабатывали, кроме, как на приусадебном участке, картошку, лук и прочую мелочь, были выездом на природу, на свежий воздух и давали разнообразие, после дней рабочей недели.

Хорошие были времена. Ты молод и у тебя ничего не болит, ну разве, что голова на похмелье. Чего греха таить, выпивал Кир, как и многие в его коллективе, частенько. И, если кто-то мог знать свою меру, то у него эта граница между можно и нельзя была размыта, совсем не ощущалась. И понятие было такое, раз организм принимает, значит можно, значит — «льзя!»

«Что-то уже день прошёл, а я так и не вспомнил больше о своём новом «собеседнике», «забодай его комар». Так ведь не забодает, он же бесплотный. Надо же такому случиться. Вот, если, к примеру, я захочу ему его поганое рыло начистить — не смогу. Он — голограмма. Вот, он, передо мной и его нет. Мне нужно будет подготовиться к встрече с ним и, упаси Бог, не упоминать его, иначе… Как говорят, «Не буди лихо, пока оно тихо».

Эта нечисть — не просто какой-то недоброжелатель или даже открытый соперник, враг в человеческом облике — это нечто необычное, непривычное, для нашего понимания существо, если можно назвать существом что-то бестелесное, в виде духа и потому с ним нужно быть очень осторожным.

«Прежде, чем „будить лихо“, — размышлял педагог, с некоторой поры ставший учащимся, учащимся тех курсов, которые он сам же для себя и организовал, — нужно как можно больше о нём узнать из имеющихся источников. Понятно, что с этими сатанинскими тварями, связано много мифов, сказаний, написано, как фантастических рассказов, так и снято фильмов. Но самыми достоверными, должно быть, уверен, что будут упоминания и описания этих бывших ангелов в библии, в Священных Писаниях. Вот этим и займусь в первую очередь, что бес не застал меня врасплох, когда „на поединке“ с ним мне нужна будет „помощь зала“ или „звонок другу“ — это будет практически выглядеть, как „ступор“, как будто я вышел на поле битвы, выйдя из бани, не то, что без оружия, даже без доспехов…».

Представив себя распаренного, после бани, с банным полотенцем на шее, разрумяненного, без подштанников, да и пусть даже в них, чтоб не сгореть от стыда, тем более, когда во всей «красе» не перед бабьём, знакомых или нет, а перед этим мерзким бесплотным и, насколько я знаю, бесполым существом, живущим пока только в моём воображении, снах и нейросети, Фёдорович, если бы глянул на себя в зеркало, то и впрямь покраснел. Казалось бы, в таком возрасте стыд — давно забытое чувство, ан нет.

Но это замечательно, когда за долгие годы жизни, человек не теряет чувство стыда, а стало быть и его совесть на месте, «моль не трахнула» и не покрылся ещё толстой плесенью равнодушия, которая способна тот самый «стыдливый румянец» перекрыть собой, как «бронежилетом равнодушия» и даже душевной чёрствости или пофигизму, как таковому.

«Эта нечистая сила, — стараясь не упоминать того, с кем давеча старому интеллигенту пришлось общаться, хоть и не наяву, упаси, Господи, но не хотелось „это“ до поры, до времени тревожить, „будить лихо“, — как я уже знаю, не такая уж и безобидная. Эта сила — в каком бы внешнем облике не представилась, как бы заигрывающе не общалась, и какие бы, кажущие блага не сулила, нужно „ухо держать востро“, она коварная и, действительно, сила могущественная, коварная, обладающая многими дарами, с прекрасной памятью, которой может позавидовать самый современный компьютер, видоизменяться, как внешне, так и изменять о себе впечатления, внушая веру и убеждая в правоте её высказываний, в благородности её поступков, входить в доверие, затрагивать самые тонкие душевные струнки… — бр-р-р!» — Фёдорович заворчал, затрясся, как от дрожи и замотал головой, как бы пытаясь выбить, выдавить мысли из головы, как воду из сырной закваски через мелкое сито, но увы и ах.

Называй эту тварь по имени, кричи на неё «сгинь нечистая сила», что хочешь делай — она, видя твое раздражение, наоборот, постарается тебя добить, добиться от тебя желаемого результата. Один старается выпить львиную дозу успокоительного средства, другой рюмашку, а вслед другую, для лучшего эффекта, тем самым делая задачу, поставленную сатанинской силой, достижимой. Вы в её власти. И, даже то средство, которым вы пытаетесь прогнать её, возымеет эффект и вы на время забудетесь, у вас появится зависимость, вы будете в подобных случаях чаще прибегать к подобным средствам, вы будете в полной власти нечистой силы.

— Дед! А, дед! Ты с кем там разговариваешь, с годком Саней или дядечкой?

— С нечистой силой, мать, — на полном серьёзе, моментально не переключившись с фантазий на реалии, ответил Кирилл, а потом, ещё раз встряхнув головой, добавил, — с собою, с кем же ещё. Тебе же некогда со мной поговорить. Ты постоянно занята, всё время находишь себе работу. А тут и осталось то всего, с собой разговаривать. Я раньше думал, что в шахматы сам с собой только придурки играют, а теперь их стал понимать. Тут, главное, сам с собой выпивать не начать и следить, чтоб крыша не протекла.

— Да с чего ей протекать. Можно сказать, что новая крыша. Пять лет не прошло, как перекрыли, вернее дом перестроили. Нигде не течёт. Что-то ты темнишь…

— Ничего не темню, но силы тёмные окружают. Если чё, ты за кого будешь, за меня или за них?

— Дед, ты и правда таво.

— Чаво, таво? Сдвинулся, да? Ну есть малежко. Ты права. Потому и сам с собой уже разговаривать начинаю. Ты же молодухой ещё не такие ночные монологи устраивала, разговаривая неведомо с кем. А потом ещё рукой, как хлестанёшь наотмашь. Страх Господень. Но выжил под твоим «артобстрелом».

— Ой, вспомнил. Когда это было?

— Согласен, давно, но факт. А у меня сейчас, что? Тоже факт.

— Вот это тебе последствия того, что сидишь за компьютером до полночи, а потом ещё «ящик», вместо «спокойной ночи малыши», после полуночи зыришь. Потому и результат на лицо. Ложиться нужно вовремя.

— Как ты, с курами?

— Да, прям. Раньше 22 часов не ложусь, а-то и до полночи почти дотягиваю.

— Во! Спасибо тебе, что отвлекла от мыслей нездоровых!

— Ты о чём? — удивилась, настораживаясь жена.

— Всё нормально! Проехали. Словесная разминка.

Жена ещё недолго постояла молча в дверном проёме в кабинет мужа и не проронив больше ни слова, тихонька пошла на кухню.

«Переживает, Любава, стало быть ещё я ей нужен. Не дай Бог, чтобы пришло время беспомощности и ей, натерпевшейся, и так не мало во многом по моей милости, чтоб не пришлось меня обслуживать лежащего. Господи, упаси! Вот моим родным, Бог дал уйти в мир Вечности тихо и мирно. Бабушки и мама ушли во сне, просто уснули и не проснулись больше в мире бренном и грешном. И гадать не приходится, сомнений нет, что все в рай попали. Отец тоже, практически мгновенно, сидел за столом на кухне. А когда мать услышала грохот и в предчувствие неладного зашла в кухню, он лежал на полу с признаками кровоизлияния головного мозга.

Конечно, у них у всех, как у меня были грехи. Но искушениями Господь даёт нам испытания, как говорит святитель Иоанн Златоуст. И ещё этот Вселенский учитель говорил: «Бог попускает искушения не для того, чтобы поразить нас, но, чтобы усовершенствовать нас. От искушения происходит спасение, и опасности служат величайшим очищением души для тех, которые переносят их с благодарностью». Ещё говорят, что Господь даёт человеку ровно столько испытаний, сколько он в силах достойно пройти. Но ведь кто-то ломается. Поддаётся искушениям, пытаясь найти самый легкий путь преодоления этих испытаний, что является губительным для его души. Он просто, не осознавая это, продаёт взамен на искушения, душу диаволу, нечистой силе», — после небольшого перерыва, мысли вновь вернулись к тому, от чего так хотелось оторваться.

«Буду учиться переключаться на другую тему в размышлениях, чтобы и вправду не сдвинуться. Тут нужен резкий переход, без раскачки, как выстрел в тишине, как вспышка молнии в тёмном ночном небе, как внезапный эффект испуга, чтобы прекратить нескончаемую икоту. Буду над этим работать. Если вот так зациклиться, то и моё творчество не на второе место переместится, а покатится, и надолго покатится вниз, а желание поставить его на верхнюю полку по значимости, станет Сизифовым трудом. И все старания станут напрасными, так как, некогда налаженный процесс, даст сбой и настроить его будет, если и возможно, то потребуется много сил и времени. А для меня сейчас дороже времени ничего нет. Хочется многое успеть, хоть и есть приоритеты, о которых сейчас и рассуждаю…», — Фёдорович резко отвлёкся от монитора компьютера, где «на автомате» принимал подарки в «Одноклассниках» и так же отправлял всем, проявляя чувство вежливости и обязательности внимания.

За последние два года уже удалил около тысячи «друзей-прилипал» и видимо снова нужно «чистку» провести. А тех, которые желают от души «доброго утра», и пишут отзывы к заметкам и стихам на странице постоянно, не более двух десятков. Кирилл Фёдорович понимал так, раз они «друзья», то их и с днями рождения нужно поздравлять и с праздниками, что он и старался делать. Жалко было впустую практически затрачиваемого времени, но не будешь же причислять себя к неблагодарной сволочи. Хотя знал многих, даже среди своих друзей, тех, кто пренебрегал отвечать на поздравления, подарки или комментарии к стихам, фотографиям и заметкам.

«Вот и получилось уже один раз отвлечься, — заулыбался Фёдорович сам себе и тому, что на минуту отвлёкся от, нависшей над сознанием, что рой комаров в летний вечер, возле поросшего камышом и другой болотистой растительностью у пруда, мысли — решения вопроса противостоянию натиску нечистой силы и, чтобы, когда буду подготовлен, сделать вызов и вступить с ней в открытое противостояние, — и ещё не раз получится. Нужно над этим только работать и не только над этим.»

Выключив компьютер, Кир вышел во двор, накрытый навесом, прошёл в палисадник. Сильный, порывистый ветер, напоминая февральские ветра зло гнул ветви, с прижухшими от многомесячной жары листьями.

«Дождь нужен, хоть плачь. Только слёзы солёные, для полива влага непригодная. Этот год високосный. А меня ещё пытаются убедить в том, что это никак не влияет ни на погоду, ни на катастрофы и катаклизмы. Ага, как бы не так. С марта месяца два маленьких дождя. Урожай почти в два раза ниже прошлогоднего. Из дельты Дона и Таганрогского залива ветер выгнал воду на запад. Из залива в город ветер песок несёт. Когда такое было. Приазовье в „Сахару“ превращается. Не иначе, Господь на нас, людей, разгневался, не иначе». — Пройдясь по подворью, Федорович, окружённый домашними разномастными питомцами, во главе с любимчиком, котом Боцманом, зашёл под навес, спрятавшись от палящего солнца, несмотря на предвечерний час и, присев в старенькое, но удобное кресло, стал наблюдать, как молодые котята, накормленные от души хозяйкой «макаронами по-флотски», кувыркались на коврике спорыша, показывая всем видом здоровый дух и удаль свою молодецкую.

IV

Проделав подготовительную работу, в которую вошло поверхностное знакомство с Книгами Святого Писания, не прочтения их, а именно поверхностное знакомство. Обычно так знакомят лекторы, читающие лекции для школьников или студентов. И на таком уровне, Кирилл Фёдорович, начиная учебный курс какой-либо из десятка учебных дисциплин, которые приходилось вести за время работы в колледже, он начиная с введения в курс дисциплины, кратко говорил об истории технической науки, этапах развития и значимости её в будущей профессии. И это проводилось на первом, ознакомительном уровне усвоения. То есть, не нужно было заучивать содержание, а знать только на уровне, при котором студент мог в несколькие предложения и своими словами изложить только сущность, которая отражена преподавателем в целях урока.

Хорошо, когда на студенческую скамью попадает 17-летний молодой человек, у которого мыслительная память, как говорят о компьютере — просто «летает», так как «оперативная память» имеет большие объёмы, без «вирусов» и всяческих повреждений «жёсткого диска» в виде черепной коробки. А когда тебе семь десятков, и ты пытаешься наполнить тот же самый «жёсткий диск» информацией, перенося ею из источника дуршлагом, то, понятное дело, сколько времени уйдёт только на то, чтобы после больших усилий, закончившихся сильной головной боли получилось «скачать» несколько десятков килобайт, вместе со спамом.

«Старый дурень, оно вот это тебе надо? — упрекал себя Мельник. — Ещё пару недель тому назад был счастлив, что головными болями перестану страдать, не думая о подготовке к занятиям, о методических разработках и темах классных часов, под общим девизом «Разговоры о важном», и вот тебе — здрасте!

Ну сколько тебе осталось, сколько Бог отмерил, год-два, ну, если совсем в условиях оранжереи держать, то лет пять. А то и этого меньше. Можешь завтра перевернуться и нет проблем. Не нужно ни о чём думать, переживать, планировать — вечный покой. Но «живой о живом думает» — с этим не поспоришь. Не будешь позитивно мыслить и строить планы — «завернёшься» и глазом не успеешь моргнуть. Хоть и не джунглях мы живём, но выживает сильный, сильный духом, в первую очередь. А раз Господь даровал утро, нужно верить, что настанет вечер и на вечерней молитве ты попросишь всем родным здоровья и чтобы Господь их хранил, отблагодарив Его за прожитый день, и верить, что наступит утро, и радость божьей благодати, в даровании радости жизни, и ты вновь станешь планировать свой день. Это раньше ты планировал на неделю, месяц, на год вперёд, а сейчас так не загадываешь. И ложась спать говоришь: «Бог даст день, Бог даст пищу. Утро вечера мудренее». Хоть и неудобно, даже стыдно в мои-то годы, с моим опытом работы в учебном ведении и обращаться с консультацией к священнику, но видимо придётся. Пусть мне даст основные рекомендации и потом я и сам «по накатанной» покачусь…».

На том и порешил. Заглянул расписание служб, молебен и других мероприятий, решил подойти к их концу и, если батюшка обратит внимание, тогда будет возможность подойти, чтоб отвлечь его от дел праведных минут на пять. А, если нет, то впитав с атмосферой, царящей на подворье, у стен храма, невидимый и неосязаемый, кроме души, особый животворящий эликсир, довольствоваться и этим, не столь малым. В нём особый состав, который не приготовят фармацевты для аптек. Он вобрал в себя и смешал воедино: солнечные лучи южного осеннего солнца, отражённые от золочённых куполов; проповедь служителя храма, льющаяся с молитвами, как полноводная река, объединившая ручейки веры и любви к Господу прихожан, и возносимая к Его образам и выше, выше, взлетая перед иконостасом к самому своду купола и передав кресту животворящему главного купола вибрацией голоса, звуковые колебание, устремленные ввысь, в Небеса, как обращение к Господу; неповторимую ауру, царящую в храме с запахом воска церковных свечей и ладана. И это уже была великая благодать. А, если повезёт получить благословление отца Александра, то о более высокой степени благости на сегодня и мечтать не приходилось.

Подойдя к храму заблаговременно, присев на скамью ровно напротив портала главного входа в храм. Минут за двадцать служения в храме, Кирилл Фёдорович, сидевший в гордом одиночестве и лишь изредка на него обращали внимание, проходящие «транзитом» через двор зеваки, старался до последней клеточки пропитаться, что дымом у костра, тем духовным началом, которое, что топливо в пустой бак автомобиля, поможет доехать до заправочной станции. Из-за хорошей акустики помещений храма, даже здесь, во дворе была слышна служба, а если прислушиваться, то можно было разобрать и слова. Но даже при частичной разборчивости слов, Фёдорович, ощущал всё атмосферу, как рентгеновские лучи, пронизывающие организм его, убивая при этом всё инородное, вселившееся и разъедающее, что гниль в яблоке изнутри и, наоборот, приводя во благоухание и легкое, невесомое состояние всего, на самом деле тучного организма.

Наступила тишина на время и вскоре через двери портала стали неспешно выходить, спускаясь по ступеням прихожане. Покидание Божьего Дома сопровождалось краткой молитвой, со знамениями и поклонами. Предпочтительным было всё же застать священника под конец молебна в храме, но Фёдорович в своих принципах и намерениях был непоколебим, даже, когда уже понимал, что сделал неверное решение, редко когда делал на ходу поправки. Была в нём, особая упёртость, что часто пагубно влияло на ожидаемый результат. И сейчас, он уже начал колебаться в верности решения, но было поздно.

Ещё с паперти, бросив взгляд вниз, где на углу трапезной и церковной лавки стоял в ожидании Кирилл Фёдорович и заметил, как тот засуетился, с желанием перехватить его внизу ступеней. Интересно, что могла означать еле заметная, в основном из-за густой смолистого окраса, с лёгкой серебринкой на висках, естественной отличительности священника, в виде красивой аккуратной бороды, улыбка отца Александра, которую он быстро снял с лица, как бы рассеял быстрым обзором подворья.

Кирилл Фёдорович остановился, чтобы понять, куда будет держать путь настоятель храма. Он двигался прямо к нему, сомненья не было, так как сразу за спиной Фёдоровича располагалась низкая ограда, а за ними насаждения туи и, если бы он шёл в трапезную, то не стал бы делать такой крюк, если брать во внимание логику поведения человека. Оставалось священнику всего три шага и Кирилл, встрепенувшись от мыслей, поспешил обратиться к оказавшему ему почесть, отцу Александру:

— Благословите, батюшка, — сложив, как полагается ладони и сделав поклон с хрустом позвоночника, как ему показалось.

Осенив просящего крестным знамением, батюшка произнёс:

— Бог благословит, — предоставив благословляющую руку для лобызания.

Когда Кирилл Фёдорович, с улыбкой, выпрямился и с блеском в глазах посмотрел на батюшку в нерешительности спросить, тот первым разорвал молчание:

— У вас есть что спросить?

— Да, отец Александр, — сразу оживился Мельник. — Ради Бога, простите! Хочу спросить вас, помимо информации из интернета. Я хочу приобрести Святое Писание, но боюсь ошибиться. Я узнал, что всего в него входит 77 книг, а с какой лучше начать, с книг Ветхого Завета?

— Лучше начать чтение с Нового Завета, он для вас, начинающего, будет понятнее. Книги эти есть у нас в церковной лавке и точно не дороже, чем в интернет-магазинах. Вы же, насколько я знаю, педагог, учитель?

— Да, преподавателем работал до настоящего времени.

— Тогда консультировать, так же на языке преподавателя будет, я вас не буду. Без труда освоите. Но вы должны помнить, что молитва дома не даёт той силы, как молитва церковная, в храме во время литургии, молебна.

— Спасибо, батюшка! Хорошо, я не хочу на службах выглядеть белой вороной. Как церковную «азбуку», «азы» освою, вот тогда уже…

— Бог в помощь! — на прощанье сказал батюшка, секунду обождал, приняв благодарственный поклон, направился в служебное помещение храма, что слева от центрального портала, где располагалась воскресная школа.

«Вот, если бы было этому прихожанину, преподавателю и писателю, лет на 60-ть меньше, чем сейчас, можно было предложить ему посещать воскресную школу, в которой, в последствие и сам мог бы преподавать, опыт-то богатый. Но, пожалуй, теперь уже его внукам можно было предложить. Воистину справедлива поговорка — «век живи, век учись и…», м-да, Господи, прости!» — с большой долей вероятности, так мог подумать о Мельнике священник храма.

Фёдорович поспешил в лавку, пропахшую церковными свечами, современного промышленного производства иконами, книгами, брошюрами и прочим специфическим товаром, от нательных крестиков до поминальных просвирок. Когда он вышел оттуда, то был похож на счастливого обладателя редкого издания, которые распределялись в далекие уже годы 60-70-х годов прошлого века книголюбам по подписке. Он тоже хорошо знал эту систему распределения редких изданий, не потому, что часто приходилось самому обращаться, а потому, что заведующей книжного магазина работала двоюродная тётя и пару раз «по блату», без предоставления квитанции о сдаче сотни килограмм макулатуры, приходилось воспользоваться, приобретая романы того же земляка Михаила Шолохова. И сейчас он был счастлив, как мальчик, долго упрашивающий родителей что-то купить и вот, она, его мечта сбылась.

Только придя домой, Мельник, вспомнив о том, что предлагалось в интернете, решил убедиться, что текст не на старославянском или ином языке, и быстро открыв книгу, убедился и порадовался, что печатный шрифт довольно крупный, книгу можно было читать без очков. Аккуратно положив Новый Завет в тумбочку, занялся повседневными, привычными делами, решив начать чтение вечером. Почему вечером? Всё просто, вечером, после ужина, меньше вероятность, что кто-то отвлечёт от этого занятия, требующего внимания и сосредоточенности.

Мысли о библии, как нетерпение ребёнка в ожидании подарка на день рождения, как и самого дня рождения, не давали Фёдоровичу покоя. Но принятое ранее решение нарушать не хотелось, и он терпеливо ждал, когда день угомонится, оставив в прошлом все хлопоты и суету будничного дня, плавно переходя во время отдыха и досуга.

С некоторых пор, Мельник, где-то вычитал, что молиться можно и не обязательными молитвами, как «Отче наш», а так, как умеешь. Главное, чтобы все слова раскаяния и просьбы шли от души, без лицемерия.

Молился он вечерами и ранее, а текст её был примерно таков:

«Господи! Благодарю Тебя: за прожитый день; за помощь и поддержку; за то, что питаешь и развиваешь мой разум; за силы духовные и физические, которые Ты даешь мне; за поддержку здоровья и подъём духа; … — далее Фёдорович просил прощения за допущенные грехи и прегрешения, просил Господа за своих родных и знакомых, чтобы дал сил и здоровья, уберёг от болезней и напастей, а заканчивал молитву традиционно, — … во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь.»

Сегодня, подумав немного, решил, что благословение батюшки — хорошо, но не будет лишним и Господа попросить, чтобы Святое Писание пролило свет с тёмную душу грешника, к которому он собирался приступить прямо сейчас, после молитвы. Не зная молитв и имея скудный запас слов и словосочетаний, специфичных, и употребляемых в молитвах, и церковных литургиях, а также боясь сказать что-либо непотребное, всё же рискнул и добавил:

— Господи! Открой мои очи свету Святого Писания, окажи помощь в восприятии, усвоении и понимании слова Божьего, просвещения и очищения души моей от скверны, ради укрепления силы веры. Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь.

Ощутив определённый прилив духовных сил, в виде, пока ещё малознакомой эйфории и обождав, пока возбуждении по поводу новых, приятных ощущений спадёт, только после этого, приняв удобной положение, подмостив под спину, под светильником, что над кроватью три подушки, приступил к чтению.

«От Матфея. Святое благовествование. Родословие Иисуса Христа, Сына Давидова, Сына Авраама. — Писание, выполненное непривычно, в две колонки, с множеством сносок, требовало неспешного прочтения и было такое ощущение, что текст книги был знаком, когда-то прочитан, но, когда, вспомнить чтец сейчас не мог. — Когда же Иисус родился в Вифлееме Иудейском во дни царя Ирода, пришли в Иерусалим волхвы с востока и говорят: где родившийся Царь Иудейский? Ибо мы видели звезду Его на востоке и пришли поклониться Ему. — Читая простые, со специфичным сложением предложений, вдумываясь, понимаешь, какие они ёмкие, эти слоганы, как призывы, подобно тем, что в наше время вывешивали на кумачовых растяжках через улицы, накануне майских и ноябрьских праздников, но не идеологические, а духовные. И вот уже крещённый Иисус, подвергается искушения диавола (не дай, Боже, чтобы упоминание нечистой силы, даже не вслух, не пробудило его и не помешало чтению Евангелие), — … и, постившись сорок дней и сорок ночей, напоследок взалкал. И приступил к Нему искуситель и сказал: если Ты Сын Божий, скажи, чтобы камни эти сделались хлебами. Он же сказал ему в ответ: написано: не хлебом одним будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божьих… — и так далее, что ни высказывание, что не поступок Иисуса, Сына Божьего, то жизненная установка, завет от Бога, в устах Иисуса, дающие сокрушительный отпор искушениям диавола, — … не искушай Господа Бога твоего, — когда диавол искушал Иисуса броситься камней с крыла храма или вот: — … отойди от Меня, сатана, ибо написано; Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи. Тогда оставляет Его диавол, и се, Ангелы приступили и служили Ему.»

Прочтя всего четыре страницы, четыре главы, Мельник отложил книгу и задумался: «Главы, в отличие от глав в романах крошечные, но столько в них смысла заложено. Так, когда же я и где эти строки читал? Или все эти высказывания так или иначе встречаются, как в литературе, фильмах, в повседневной жизни, в разговоре с мудрыми людьми, верующими, читающими Святое Писание и живущих по церковным канонам?!»

Вспомнил, что лет в двенадцать, не более того, пытался, тайно от родителей и её законной хозяйки, бабушки, читать книгу, имевшую виды и длинную историю, старинную, передаваемую из поколения в поколение. Евангелие и другие книги, написанные во все времена мудрейшими мира сего. Они все были написаны на церковнославянском языке и бабушка, получившая два класса образования, ещё в конце XIX века, владела умениями их прочтения. Кира же, после безуспешных попыток, бросил это занятие. Вторично, попытка была уже лет в 17, когда он даже купил в книжном магазине книгу, для самостоятельного изучения языка, на котором наши прадеды и прабабушки могли свободно читать. Но опять-таки не хватило терпения, а потом институт и другие проблемы.

Конечно, в те годы, практически все были атеистами и даже на кафедре марксизма-ленинизма изучался такой предмет, как «Основы атеизма». У Мельника, несмотря ни на что, в общежитие, на внутренней стороне двери платяного шкафа был прикреплён календарь всех православных праздников на год. И, как минимум, все жильцы комнаты, по настоянию «настоятеля» -самоучки старались, как могли праздники отмечать и, во всяком случае, понимать их сущность. А на большие праздники, выпадающие на будничные дни, на учёбу накладывалось «табу».

На лекциях по атеизму, как и на лекциях других учебных дисциплин вопросов задавать было не принято, а на практических занятиям — сколько угодно. Нельзя сказать, что Мельник выводил педагога, молодую незамужнюю еврейку, дочь заведующего кафедрой марксизма-ленинизма и фронтовика, но порою ставил её в неловкое положение своими, «железными», как он считал доводами. Как бы ни было, но минут 10—15 она, краснея, с рвением молодого специалиста, доказывала обратное, приводя цитаты и высказывания основоположников идеологического учения, по заветам коих все тогда и жили в те годы, строя светлое будущее человечества.

А на экзамене, который принимала эта же дамочка, Кирюха отчебучил. Так как на некоторых экзаменах допускалось применение справочной литературы, а шпаргалки, учебники и другая литература была запрещена, Кир прихватил, без ведома бабулечки, которая, конечно, уже давно заметила пропажу, Евангелие и не пряча, положил перед собой, под смешки и гоготания сокурсников. Это не прошло без внимание преподавателя, которая, поняв причину оживления в аудитории, подошла и демонстративно резко и без слов изъяла «первоисточник» того Писания и «идеологии», с которой атеисты ведут непримиримую борьбу, вплоть до разрушения, если не загаживания Божьих Домов, храмов, соборов и сельских Церквей, тем, что к церкви не имело никакого отношения — ящиками с оборудованием, вино-водочными изделиями, пивными бочками и с селёдкой и просто-напросто минеральными удобрениями. Благо, что органические удобрения, в виде навоза, лучше «доходят до кондиции» под открытым небом, а то бы…

Изучал Кирилл науку с усердием, больше из-за того, что хотел найти между двумя враждебными и, в тоже время имеющие и очень важное общее, религиями. Именно, религиями. Потому что атеизм — это религия, вера в то, что Бога нет. Если бы не было религии, то не было бы атеизма. Они — антиподы, находящиеся в постоянной идеологической борьбе. Материалисты, к которым относятся сторонники марксистко-ленинского учения, являются сторонниками философского мировоззрения, ставящего на лидирующее место материальную реальность в сферы бытия. А сознание, воля, т.е. то, что мы относим к духовной составляющей человека, как индивидуума.

Естественно, что религия имеет противоположное мировоззрение. Но, даже во многом самый бесшабашный студент, который давно в студенческой среде себя таковым зарекомендовал, не посмел вступить в открытое противостояние в таких, глобальных аспектах, так как это было «смерти подобно».

То, что он блестяще ответил на все вопросы билета и без значимых отсебятин, с точки зрения религии, насколько он был осведомлён из доступных источников — ответил, как требовала программа учебного курса, с примера и даже из личных наблюдений. По лицу преподавателя было видно раздражение, так как она ожидала от данного борзого студента во много раз худших результатов. А потому, сейчас и она подключила всё свою изобретательность, в поиске самых каверзных, из всех, которые ей известны, вопросов, призвав на помощь даже попытки профессоров завалить не испытаниях или защите кандидатской учёной степени аспирантов.

Вопросы сыпались, как из рога изобилия и все, кто в данный момент готовили ответы на свои билеты, отложили это занятие, ради более интересного противостояния двух философских мировоззрений. А особый интерес вызывало ещё то, что один представитель «поединка» имел учёную степень. А второй — «ни пришей, ни пристегни». Разные «весовые категории», но дело принципа и вопрос оценки уже не стоял, было и так понятно, что задача экзаменатора — влепить «неуд» в ведомость, чтобы получить истинное удовольствие.

На пятом или шестом дополнительном вопросе, Кирилл, не выдержав, всё же съязвил и спросил:

— А можно воспользоваться первоисточником? — кивнул на изъятую у него книгу.

Нужно было ожидать, что и так, продолговатое лицо, худощавой молодой женщины со смолистыми длинными волнистыми волосами и носом, говорящим, хоть косвенно о её происхождении, вытянулось ещё более с одновременным выражением того, что она с большим трудом сдерживает то, что готово нескончаемым потоком, с присущим ей красноречием, вырваться изнутри и просто утопить этого наглеца. Сдержалась, успокоилась и ответила, как выстрелила:

— Нет, нельзя! Вы не знаете ответ???

— Знаю, конечно. Но хотелось, как, Виктор Изральевич (имя отца экзаменатора, заведующего кафедрой марксизма-ленинизма), приводил цитаты, ссылаясь на первоисточни… — видя, как напряглась экзаменатор, Кирилл, запнулся и начал по делу отвечать на поставленные вопросы.

Сколько ещё было вопросов и о каких религиях только не спрашивала преподаватель науки, не признающей религию на самом её корню, Мельник уже и не помнил. Но хорошо на всю жизнь запомнил, что его «удовлетворительно» стоило не меньше, а даже больше, чем «отлично» тем, покорным и безропотным студентам. Через годы, когда в вузах учились те, кто лет на 10—15 был помоложе, чем Мельник, удивлялись, что вообще существовала такая дисциплина и знания её оценивались не зачётом, а вынесены на более высокий уровень — на экзаменах. А, что говорить о научном коммунизме? Эта дисциплина была возвышена в ранг первостепенной, как всё равно Ветхий и Новый Завет у христиан или Коран у мусульман. Выпускник, не сдавший этот экзамен, мог забыть о дипломном проектировании и дипломе о высшем образовании, как таковом.

Хотел закончить чтение Евангелие, но глаз успел зацепиться за первые строки пятой главы и Фёдорович сразу понял, что эти строки он прочтёт, и сейчас, и после многократно будет к ним возвращаться, так как здесь были высказаны устами Иисуса основные Божьи заповеди, которые он высказал народу, Своим ученикам взойдя на гору.

Он говорил, если не цитировать, а своими словами высказать сущность самой Сути, что блаженны все: нищие духом, плачущие, жаждущие правды, милостивые, миротворцы, изгнанные за правду, ибо есть Царство Небесное; блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят. Он говорил ученикам, что: их награда, как и пророкам — на небесах; вы — соль земли, вы — свет мира. Он говорил: не убивай; не прелюбодействуй; не преступай клятвы, не клянитесь вовсе: ни небом, потому что оно престол Божий; ни землёй, потому что он подножие ног Его,…

«Вы слышали, что сказано: око за око и зуб за зуб. — Слышали ученики заповеди, — А Я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую…».

Он желал, чтобы и Его ученики были совершенны «… как совершен Отец наш Небесный».

Закончив свои воспоминания о горьком опыте и том, что в своё время связывало, тогда ещё Кирюху, а сейчас Кирилла Фёдоровича с религией, он со вздохом облегчения, отложил книгу в тумбочку, вставив закладку на нужной главе.

V

Проснувшись утром, хоть и с ломотой в костях, из-за проблем в суставах и позвоночнике, а также тревожной ночи, Мельник всё же вспомнил, что уныние — грех, посмотрел в тот угол, который по определению должен быть «красным», подумав: «Первостепенная задача икону купить. В лавке подскажут, какую нужно в первую очередь приобрести. Наверное, икону Распятие Иисуса Христа. А теперь произнесу краткую молитву, пока не заучил требуемую».

— Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь.

Перекрестился и, стараясь сменить настроение на позитивное, отправился в ванную комнату.

Неожиданно икнулось. И ему что-то показалось, а потому, Кирилл, перед зеркалом осенил себя крестным знамением, и после этого в голову пришла догадка, что нечистая сила пыталась ночью прорваться изнутри, но только то, что за ночь ни разу её или его не упомянул, не дало это сделать, но ощутил всё-таки внутренний дискомфорт, но и не более того.

«Ещё рано выходить с ним, имея в виду диавола, на открытый поединок, с противопоставлением своих аргументов в пользу своего мировоззрения. Я ещё так мало знаю и кроме эмоций могу мало что противопоставить хитрому и коварному сопернику». — Фёдорович, выполнив утренние процедуры, по обыкновению прилип к «ящику», чтобы узнать свежие новости, но они были неутешительны.

Пытаясь представить образ диавола, в голову Мельника лезли самые топовые картинки из интернета и все они мало чем друг от друга отличались. А потом его внезапно осенило: «Стоп! Я видел сатанинский образ, который был нарисован собственным воображением».

И начал вспоминать, стараясь не упустить даже мелочи. Это случилось почти полвека тому назад. И ещё вспомнил, что уже не в первый раз, когда подворачивался подобный этому случай, он снова обращался к воспоминаниям того случая. Теперь по порядку.

Это произошло во время службы на флоте. Стоял жаркий летний день. После завтрака, вся команда подводной лодки, носившая звание «отличной», за исключением вахтенных в кубрике и на нижней вахте, непосредственно на лодке, построилась и двинулась строем, через ворота КПП за пределы территории дивизиона подводных лодок и всей бригады ОВР (охраны водных рубежей), в который дивизион входил, и направилась на судоремонтный завод. Здесь, в плавучем доке уже несколько дней подлодка проходила обслуживание и мелкий ремонт.

Дорога была затенена высокими лиственными деревьями, справа узкой полосой вдоль огороженной территории военно-морской базы до самого завода. А слева расстилалась большая роща — излюбленное место «самовольщиков», назначавших здесь свидания с девушками. Конечно, девушек привлекала не только красивая форма военных моряков, но и возможность гульнуть вместе с теми, кто пренебрёг опасностью того, что ради них, моряки могут получить даже от трёх до семи суток гауптвахты, чтобы предаться на некоторое время обнимкам-обжимкам с горячими поцелуями.

Уходя, самовольщик, подключал «службу оповещения». Это обычно были пара молодых морячков-первогодок, которых звали «карасями». В их задачу ставилось, как говорили — «одна нога тут — другая там», оповестить старослужащего, развлекающего в роще о том, что тот «вне закона», его кто-то разыскивает. И, когда старослужащий являлся и приставлялся тому, кому потребовался, у него уже было заготовленное «железное алиби». Но того самого нельзя было сказать о молодом, который, по факту, тоже совершал самоволку, уходя за пределы воинской части.

В строю, по дороге на ремзавод старослужащие, «годки» — прослужившие два с половиной года и ожидающие демобилизацию, и «подгодки» — те, кто отслужил два года, оживлённо рассказывали о своих похождениях, проходя мимо памятных мест, с прикрасами, конечно. А некоторые такие истории рассказывали, что Донжуан им и в подмётки бы не годился, если бы всё так и было. А, мы, те, кто отслужил только по году или того меньше, только завидовали тем, кому по неписанным законам такая привилегия была доступна.

— Подтянуться! Шире шаг! — командовал кто-либо из старшин команды, а это были мичманы или, чаще, старшины срочной службы, потому что «сундуки», т.е. мичманы, считали, что «не царское это дело» — строем командовать на марше. В первых рядах колоны, которая строилась не по ранжиру, а по сроку службы, шли «караси», за ними «черпаки», прослужившие полтора года, а потом уже шествовали, иначе не скажешь, растянувшись, не будем говорить, «как стадо баранов», скажем — «как стая гусей», которую насильно гнали в загон с излюбленного пруда, где была и воля и вода и пища. «Годки, считающие себя, после приказа уже гражданскими, «забили» на все эти приказы. Командование, чтобы упростить и облегчить службу, переложив многие свои обязанности на старослужащих, знали, что у тех есть свои более эффективные и безотказные «рычаги управления» личным составом срочной службы. И во многом, это было именно так. А потому, им позволялись многие вольности, в пределах дозволенного, конечно.

Кирилл сильно жалел о том, что процесс постановки подлодки, ему, как и другим, кто «стоял по местам» — команде, данной перед этим, не мог созерцать со стороны или с командирского мостика, что расположен в верхней рубке, наблюдая за необычным процессом. И какое было удивление размерам подлодки, установленной килем на кильблоки. Ведь в надводном положении и у пирса, видно мене 1/3 от корпуса подводного корабля, без учёта рубки. Действия двух буксиров можно было угадывать, по лёгким толчкам, во время маневрирования. Впереди идущий буксир заводил лодку в погруженный плавучий док. Работа заднего буксира была не менее важной — удерживать ПЛ в вертикальном положении, не допуская касания корпусом боковых колон дока.

Можно было ощутить касание килем кильблоков, при всплытии самого дока. Не видел он и то, как швартовая команда выполняла заводку швартовых, их обтяжку с центровкой корабля. Поскольку, перед осушением дока поступала команда «По местам стоять, в док становиться!», то старший специалист отделения мотористов, чей «боевой пост» располагался за правым дизелем, выполнял свои обязанности, согласно «книжки боевой номер», где все действия были оговорены и расписаны. Он не видел, каким там ещё нивелиром выполняли замеры, чтобы крен корпуса не превышал превышал 1,50, что «на глазок» определить, ну никак нельзя было.

Самую тяжёлую работу, после поставки корабля в док, выполняли, понятное дело, «караси». Это были в основном работы по очистке от коррозии и намертво «присосавшихся» ракушек к тонкому корпусу подлодки, а также очистка и покраска суриком внутренних поверхностей балластных цистерн, толстого корпуса, внутреннюю часть лёгкого и множество усилителей из уголков. Очень трудоёмкая, но её и вредная работа. При очистке приходилось глотать вредную пыль от ржавчины и старой краски, а одевать респираторы в такую жару, когда корпус накаляется градусов до 40, кто захочет. Вот и нарушали технику безопасности. А, когда приходилось уже красить, подготовленную поверхность, нужно было одевать простые защитные противогазы и соединив двумя десятками гофрированных шлангов один с другим, через это все дышать — не вариант. Командование знало, что личный состав только имитировал работы в противогазах, одев перед тем, как опускался в люк балластной цистерны, выбросив наружу концевой кусок шланга. Все знали, но рисковали, в случае чего, … лучше не каркать.

Нас, молодых, разделили на две бригады, одна проводила работы по левому борту, Мельник с товарищами занимался по правому борту. В чём разница? Да ни в чём, если не считать того, что с утра до обеда, ещё «не разогревшееся» солнышко грела левый борт, а после обеда, уже не грела, а испепеляла правый, выпуклый балластными цистернами борт субмарины. Кто не знает, хочется добавить, что снаружи корпус лодки красится чёрной краской и этот факт также играл не в пользу трудяг-«карасей». Бригады разбивали на звенья для того, чтобы можно было выполнять сменность личного состава, работающего в среде, с большой вредность, для здоровья.

Чтобы повысить производительность труда, при покраске цистерн, матрос Мельник предложил выполнять работы, без смены звеньев, что занимало много времени. Тем более, что согласно инструктажу по технике безопасности, звенья должны были сменяться каждые 20 минут. До этого было много суеты и мало дела. Он предложил, чтобы во время работ, оба моряка посматривали друг на друга и, если видели какие-либо отклонения в поведении, остановить работы и спуститься вниз к кингстону, куда поступал по закону физики свежий воздух. Этинолевые краски, применяемые для окраски цистерн, были очень ядовиты и вызывали серьёзные отравления. Но молодые и здоровые парни в те годы мало об этом думали.

Кирилл работал со своим бессменным напарником, Володей из Пскова, трюмным центрального отсека. Вова был крепко сложенный высокий парень, уравновешенный и даже слишком медлительный.

— Вовчик, давай начнём с тобой от боковых переборок цистерн и будем идти навстречу друг другу.

— Как скажешь, Кирюха. Ты старший, тебе и кисть с кандейкой (кандейка — ёмкость с ручкой в виде ведёрка, для краски) в руки.

— Вова, вот, я — разгильдяй. Скажи, а тебе за какие заслуги комсомольскую путёвку дали на именную отличную подлодку?

— Да никаких заслуг. Просто моё разгильдяйство осталось незамеченным, да и в училище, где я учился, серьёзных «косяков» не было.

— А, как я попал на вашу именную, просто удивляюсь. Неужели в моё личное дело не вписали то, что я в учебке отчебучивал? — признался Кирилл.

Пока ещё металл не разогрелся до температуры, когда, при прикосновении к нему оголённой рукой можно было ожог получить, работалось споро и результативно. Перекуры делали через полчаса работы, опускаясь вниз цистерны, к открытому кингстону. После обеда всё изменилось. Растворитель краски, нанесённый кистью на горячий металл, моментально испарялся и под своеобразным подволоком, в верхней части, где собирались пары, казалось, что кислорода совсем не было.

Сначала Вовка начал беспричинно смеяться. Кирюха понял, из-за чего весёлость, попросил того опуститься ниже, отдышаться и продолжить окрашивать поверхности на ряд ниже. Можно было и самому сделать перекур, но Мельник обратился к Володе:

— Вовчик, перекури, а я хочу закончить оставшуюся между нашими окрашенными участками полоску, — и усердно начал наносить лакокрасочное покрытие.

К удушливости и спёртости воздуха он привык, но следом за этим что-то начинало происходить с головой. После ощущения тягости в ней, наступила лёгкость, даже показалось, что Мельник дышит в легководолазном снаряжении чистым кислородом.

Интересно, в тот момент в крови, которая несла ко всем клеткам организма сильнодействующий яд, был ли вообще кислород? С приятным головокружением, перед Кириллом всё чётче проявлялась огненно-рыжая бесовская голова. Сомнения не было, что это нечистая сила. Густая шерсть на голове была взъерошена и казалось, что кистью, с липкой, ярко-красной краской сурика, Кирюха, склеил грубую шерсть бестии в пучки грязной, нечёсаной морды.

— На тебе, на! — кричал Кирилл, тыкая кистью в смеющуюся морду демона.

Смех нечистой силы был истерический и вызывающе-дразнящий. Казалось, что этот диавол решил свести с ума негодующего парня.

Вовка, слышавший происходящее, замер метрах в четырёх в стороне от беснующегося Кирюхи и метра на два-три ниже. Он не знал, что ему делать, но понял — происходит неладное с товарищем. Начал кричать:

— Кир, Кирюха, что с тобой? Посмотри на меня.

Тот не отвечал и лишь с большим усердием, окунал глубоко в кандейку кисть и уже не тыкал, как ранее в рожу этой нечисти, а стал с замахом, как это делает батюшка в церкви, когда проводит освящение водой. Краска летела брызгами и уже лилась ручьём по правой руке под рукав робы.

Кирилл бесновался до истерики. Перед ним эта, схожая на нечёсаную львиную морду льва, увеличивалась в размерах и, казалось, вот-вот весь Мельник будет поглощён растопыренной, зловонной пастью, брызжущей яркой ядовитой слюной.

— Изыди! Изыди, нечистая сила! — кричал Кирилл, то наступая на дьявола, ловко перепрыгивая по усилительным уголкам-распоркам между прочным и лёгким корпусами подлодки.

Вовка, изрядно забрызганный краской, слетающей с кисти Мельника, решил просить помощи у товарищей, но устремившись не к верхнему узкому люку, рядом с которым находился Кирилл, а выскочив через постоянно открытый внизу цистерны кингстон. Когда он уже бежал по палубе дока в сторону трапа, ведущие на верхние ярусы боковых стенок дока, со служебными помещениями, произошло то, что привело Вовку в шок. Раздался сильный хлопок, чем-то напоминающий взрыв и из люка цистерны повалил густой чёрный дым горящих паров и краски. Завыла пожарная сирена в доке и металлические трапы загудели от десятка бегущих на верхнюю настройку палубы моряков и рабочих дока, с рукавами пожарного гидранта и огнетушителями.

Пожар потушили сравнительно быстро, даже до приезда пожарной машины из поселкового пожарного депо. А случился он от раскалённой коррозии, которую разогрели до красна сварщики, варившие стойки леерного ограждения, а затем достигшая по накалу эффекта бенгальского огня, когда начали брызжить раскаленный искры окалины внутри цистерны, заполненной парами растворителя — произошёл взрыв паров.

Когда Вовка увидел Кирилла, тот сидел на верхней палубе, прислонившись спиной к боевой рубке субмарины. Лицо его было в чёрной копоти, его трусило, он был, если и не в шоке, то уж точно не в себе. Рядом с ним находился молодой моторист из отделения Кирилла и держал, сильно сжав трясущуюся руку.

Как узнали о случившемся позже, Кирилл, находясь в цистерне, за несколько секунд почувствовал неладное, крикнул Вовке: «Вова! Полундра! Спасайся!» — и сам устремился к верхнему люку. Осознание неминуемой трагедии, которая должна вот-вот должна была произойти, как ударом молнии выбила из его сознания нестерпимое желание, если не одержать сокрушительную победу над диаволом, то дать достойный отпор и, возможно ценой жизни собственной уничтожить эту нечистую силу, которой не место здесь, на субмарине, где опасностей и без того хватает. Но вероятнее всего всё же то, что его смог спасти Ангел-хранитель. Иначе, как объяснить истерическое беснование и резкое просветление памяти разума, отравленного до самой последней клетки его сильно токсичным ядом.

Возможно, это мистика, но, если даже так, то наличие падшего ангела в лице диавола, искусителя и «провокатора», если сказать другими словами, предполагает и наличие где-то рядом Белого Ангела, спасителя. Верить тому или нет — дело каждого. Но то, что этого беса, диавола, сатану, Мельник запомнил на всю оставшуюся жизнь — факт. И вот сейчас появилась возможность в воспоминаниях вновь пережить то, что не вкладывается в рамки привычного, житейского, повседневного и малозначительного.

Каждое подобное видение имеет под собой почву, только не каждый из нас способен его объяснить или прочесть, как вещий сон. И вот только сейчас, через много лет, Мельника осенило. Все, что произошло с ним в доке могло быть предсказанием и предостережением другого поступка одногодка Кирилла, который через три месяца попытается, совершив страшное, дьявольское преступление, дезертировать с оружием. А может этот диавол, как и домовой, поселился в отсеках субмарины, ожидая подходящего случая, чтобы, искушая членов экипажа, довести их до черты, за которыми уже преступление или до гибели.

И что бы могло произойти, если бы не ангелы-спасители? Страшно даже подумать. Но не случилось же и слава Богу.

И сейчас Мельник попытался сравнить два образа нечистой силы. Первый был безмолвен, но имел зрительный образ, страшный, яркий, раздражающий и наглый. А второй предстал, как почти обычный собеседник, но предстал без образа, даже казалось, что этот антипод первому. Но всё может быть обманчиво. Первый возник, когда мы о компьютерах знать не знали, о голограммах всяких и прочем. А сейчас — искусственный интеллект, нейросети. А потом удивляемся, откуда эта нечисть берется. И дети о таких вещах, о которых им бы в те же 70-е годы и не упоминали даже, сейчас о всякой нечистой силе знают больше, чем мы и не шарахаются, видя на дисплее компьютера и гаджетах страшные рожи, только улыбаются и так же естественно воспринимают, как мы в своем детстве относились к образу Бабы Яги или Лешего. Их же тоже мы относим к нечистой силе, как и Кащея Бессмертного.

Так почему же сейчас нас пугают эти самые диаволы, бесы, демоны, всякого рода лукавые. А ведь лукавый в переводе с греческого на русский означает «плохой», «злой», «дурной», «скверный». Но мы же и говорим, хоть и редко, характеризуя людей, что он — лукавый человек, лукавит — говорит неправду. А лука в русском языке означает изгиб реки. Вот антихрист — отрицающий Христа, тут как-то всё понятнее.

Мы же не называем всех людей, с кем приходится встречаться в повседневной жизни, по-нашему мнению, плохих, злых, дурных — сатанами, дьяволами, нечистой силой? А тех, кто лукавит, называем так обыденно и звучит привычно, даже не очень обидно — лукавый. Почему нас будоражит слово бес, дьявол, сатана? Возможно, что в самих словах слышна агрессивность, в отличие от лукавого.

Бабушки нам с детства говорили; «Не поминай черта, иначе он придёт к тебе». И как мы часто слышим в голливудских фильмах, от актёров, возмущающихся чем-то, многократное за раз упоминание его. Может быть, что у католиков так принято. А у нас, православных, говорят, что только упоминание нечистой силы притягивает к нам все недоброе. Как многолика нечистая сила и, пожалуй, то название, которое помимо с диаволом употребляется в Евангелие, как лукавый — самое, на первый взгляд предпочтительное, не вызывающее мурашек на коже. Но по этому поводу мнений может быть много. Но в молитвах не зря упоминают всю нечистую силу одним словом — лукавый.

Лукавый и соблазнитель — это же в принципе определения схожие по своей сути, синонимы. А, если так, то к лукавым можно отнести даже своих близких друзей, так?!

«Вот тут ещё нужно мне разобраться, — пришла в голову Мельнику ещё мысль, при рассуждении добра и зла, лукавом и добродетели, — когда меня мучает голод, я нищенствую и меня кто-то приютит и даст кусок хлеба, напоит водой, возможно даст напутствие, благословит или даст действенный совет, как справиться с временными трудностями и так далее.

А вот другой пример, когда я оканчивал десятилетку, был в принципе почти паинька, не курил и спиртным не то, чтобы не баловался, не знал ему вкуса и вдруг, в день выпускного вечера, мой товарищ-одноклассник, предложил мне начать отмечать окончание школы вином, из горлышка и практически без закуски — это что? Можно это отнести к благодетельности или наоборот, к проискам лукавого? Я долго отпирался, но унизительные слова в мой адрес сделали своё дело и желание доказать, что я не такой, каким меня тут называют, сделали своё дело. Что было потом даже стыдно вспоминать. Все в тумане, даже самый торжественный момент, когда аттестат был торжественно передан мне в руки, в присутствие десятков глаз выпускников, учителей и родителей. Благо, что мои родители из села, где я жил, в райцентр не смогли приехать из-за работы и личного подсобного хозяйства. Позор бы на всю жизнь бы был. И бабулечка, у которой я квартировал, не выдала, в каком я виде заявился, хоть и сравнительно рано домой, но, главное, что документ не «посеял». Рассвет встретили без меня. Должен был бы я своему тогдашнему однокласснику, хотя бы через много лет, при встрече высказать негодование по этому поводу или нет?! Соблазнение было? Было, бесспорно, и настойчивое. А я сопротивлялся? Да, но неуверенно и не до конца. Сдался, а значит слабак! Испытание соблазном не прошёл.

Ну, хорошо, пойдём по этой цепочке дальше. Я начал пить, бухать по-чёрному? Нет, наоборот, у меня в выпивке появилось даже отвращение. Покаялся я? Пожалуй, что да, но на какое-то время. Ну, конечно, тебе сейчас хорошо рассуждать, когда ты и то время прожил и ещё многое пережил и сейчас, рассуждая, так говоришь, — как бы ведя беседу сам с собой, упрекнул своё внутреннее «я» старый грешник, в лице Кирилла Фёдоровича и продолжил размышления. — Согласен. После ещё было много искушений. С одними я справлялся, другим долго не поддавался, но всё же они были так сильны или убедительнее моих — «нет», а третьи меня и так притягивали, не нужно было и искушать».

«Ох, ёпсель-мопсель, брат, ну ты и заварил кашу на старости-то лет. Успеешь ли ты её всю расхлебать?» — Усмехнулся внутренний голос.

Заранее зная, что внутренний голос будет противоречить, как обычно, он редко живёт в полном согласии, но сейчас его мнение очень важно, для анализа тех жизненных аспектов, в которых я решил разобраться и, пока не поздно ещё, если не исправить, то загладить её острые углы, некоторые из которых, что швейные иглы, пронзив душу, впиваются в сердце, и это вовсе не признаки острого инфаркта — его я пережил, знаю признаки — это то, с чем ты мне поможешь справиться, и продолжил более дружелюбно внутренний диалог:

Да, мой единокровный брат, раз ты живёшь во мне, то не враг же мне и твои совету я учту, и мы найдём общий знаменатель, который станет ключом, для решения поставленных вопросов».

«Вот так-то лучше, — сбавил гонор и внутренний голос, — ты давай, размышляй пока, а я подремлю чуток, а после „в записи“ послушаю. Добро?!»

«Добро-добро, — заулыбался Мельник и если бы в этот момент кто-то это видел, то сказал бы — «мужик тово видать, «крыша поехала, не иначе, — отдыхай, я тоже ещё чуток «Большую игру» позырю и тоже в люлю, помолясь».»

«Что в мире творится, — подложив под голову пару подушек и созерцая на, более, чем метровом по диагонали, телевизоре дискуссии на свежие политические темы, — что мои проблемы, по сравнению с мировыми? Весь шар земной в огне. Мир на волоске от III-й Мировой… Господи, прости, помилуй и спаси! Не бывать такому, не дадут умные головы. Хотя их-то в мире раз, два и обчёлся. А бестий разномастных, «цветных», «зелёных» и «коричневы» демократов и откровенных фашистов. Грешно говорить, но это даже хорошо, что наши родители, прошедшие ад войны или вот здесь, на родной земле на себе испытавшие «прелести житья» в оккупации, с обещаниями, что в Третьем рейхе им будет жизнь, как в раю, не застали это время, когда пытается вылезть из подземелий германского Рейхстага недобитый зародыш IV-го рейха, подстрекаемый америкосами.

И что творят аборигены Земли обетованной, хотя какие они аборигены, если государство искусственно-созданное. Но зато, всех вокруг напрягли и коренных сгоняют с земель предков — «нормальный ход», по-ихнему. И опять-таки, их покровители двумя руками «за», только на публику — «нет». С одной стороны, я понимаю тех, кто политикой не интересуется — счастливые люди, живут по принципу — «меньше знаешь — крепче спишь». А я, как теперь усну? Понятное дело, пол жмени таблеток и ночью, если не будет спаться, ещё парочку, как «контрольный выстрел».»

Мельник глянул на часы и понял, что пора и отдыху предаться:

«Так, «цигель-цигель», ай-лю-лю», как говорится. Пора и меру знать, — насыпал в ладонь таблетки и запив водичкой с тумбочки, — нет ещё, минутку! — Вспомнив, достал текст, который ну никак не запоминался наизусть и повернувшись в сторону святого угла, полушёпотом начал читать: «Благодарю Тебя, Отец мой Небесный, через Иисуса Христа, возлюбленного Твоего Сына, за то, что Ты сохранил меня этой ночью от всякого вреда и опасности. И молю Тебя, храни меня также в течение этого дня от греха и всякого зла, чтобы все мои поступки и моя жизнь были благоугодны Тебе. Ибо в Твои руки я передаю себя, — мое тело и душу, и все, что имею. Да будет Твой Святой Ангел со мною, чтобы злой враг не одолел меня. Аминь».»

Дернув за шнур настенного светильника, вынул нижнюю подушку и взбив хорошо верхнюю, погрузился в неё тяжёлой от мыслей головой.

VI

Привычный ранее, многолетний режим Фёдоровича изменился, и изменился коренным образом. Уже месяц прошёл, как он должен был выйти из длинного, двухмесячного трудового отпуска и приступить к должностным обязанностям преподавателя, но не тут-то было. Категорический отказ от педагогической нагрузки был адекватно воспринят руководством, что даже сильно удивило его. Ведь несколько лет подряд, приходя к директору с заявлением, руководитель филиала несколько раз клала его в «долгий ящик», а однажды даже на глазах порвала. Просто уже хорошо знала слабость Кирилла Фёдоровича в том, что, если ему немного поплакаться, что замены нет, ну ещё поработайте, хоть не на полную ставку, а когда тот соглашался, хоть и неохотно, со временем ещё добавлялись часы рабочей педагогической нагрузки.

Казалось бы, зачем, если работа нравилась, стаж педагогический около 30 лет, и очень хорошая прибавка к небольшой пенсии, даже чуть превышающая её, но был для того, чтобы отказаться от работы один очень важный для этого повод. С учётом того, что он к тому же ещё человек творческий, то работа и время на занятия своим творческим увлечением, занимали всё свободное, после работы, время. Здоровье в его годы могло быть и лучше, а коли приходилось смириться с тем, что имелось, то было желание, доходившее до навязчивой идеи — «во чтобы то ни стало постараться успеть, поддержав и даже пожалев своё здоровье, успеть сделать как можно больше. А на первом месте в списке неотложного — покаяние, душевное очищение.

Прочитанные в библии главы, по неписанному правилу Мельника, должны были переночевать в голове и, если не вызвали каких-либо сновидений, с участием персонажей Святого Писания и его самого или даже бредовых видений, то чаще после полудня наступало осмысление «устаканившегося», хоть и небольшого объёма, в пару глав, но по сути ёмкого и важного для понимания по элементам, по эпизодам странствования Сына Божьего, обучения учеников, с помощью притч и объяснения их сути. И сразу, как «дважды два» нельзя было объяснить самому, что Иисус предполагал сказать в иносказательной речи или возможно, но не до конца. А важна полная картина происходящего, так как во многом, это жизненные каноны, заповеди Божьи. Хотя до настоящих заповедей, данных Богом Моисею, который должен был их уже передать народу, в описании ещё дело не дошло, но многие учения, притчи удивляют умудрённостью их сочинивших.

Из вечернего прочтения в 12-й главе, сильно заинтересовали и сейчас моментально всплыли в сознании две вещи. Первое, это стихи (Мф.12:47), где Христос, услышав непонимание Его: «И некто сказал Ему: вот Матерь Твоя и братья Твои стоят вне, желая говорить с Тобой», — на что Он ответил (Мф.12:48—50), — «… вот матерь Моя и братья Мои; ибо, кто будет исполнять волю Отца Моего Небесного, тот Мне брат, и сестра, и матерь.»

Иначе говоря, Он ничем не выделял даже Матерь, родившую Его, то есть Богородицу от другого народа, так как и они исполняют волю Отца. Сильно! Если бы сейчас все беспрекословно выполняли волю Отца Небесного, на Земле был бы Мир и Божья благодать.

А второе, это притча, которая врезалась и глубоко в сознание правоверного (думается, что, хоть и с «натягом», но уже можно так называть человека, решившегося, даже не решившего, а именно решившегося на такой ответственный шаг), и он несколько раз внимательно перечитал стихи в главе тринадцатой, где Иисус рассказал притчу о сеятеле. Возможно, ещё и потому, что самому Мельнику, как бывшему труженику сельского хозяйства приходилось и не один год и сеять, и потом убирать урожай. И в этих стихах (Мф.13:18—23), в широком понятии говорилось о посеве веры в Бога и Ему служения, и распространения слова Божьего народу, как посев доброго и благодатного в души их. И далее же была рассказана притча о том, как избавиться «от сорной растительности», на примере плевелы (сорняк, дикой овёс, растущий среди пшеницы), видя в этой сорности соблазны и беззаконие, которые от лукавого (Мф.13:41—43): «пошлёт Сын Человеческий Ангелов Своих, — объяснял Иисус суть притчи, — и соберут из Царства Его все соблазны и делающие беззаконие, и ввергнут в печь огненную; там будет плач и скрежет зубов; тогда праведники воссияют, как солнце, в Царстве Отца их…».

«Да, мне бы ту силу, что была лет в двадцать пять, мудрость, которая появилась после пятидесяти и ту силу духа, которая есть сейчас, но без рассеянного склероза и букета физических недугов — я бы с этим лукавым, пожалуй, потягался. А, что сейчас? А сейчас, в моём-то возрасте, даже погибнуть в смертельном бою с сатанинской нечистой силой — это уже героизм, заслуживающий почестей, при похоронах. Но, всё же хочется надеяться на лучшее». — Фёдорович глубоко вздохнул, мотнул головой и вслух уже произнёс: — Хорош на сегодня «муштры и штудирования домашнего задания», пора заняться и мирскими делами, а их тьма-тьмущая, но под силу что, с десяток и-то за полдня, да и за день не переделать. А раньше, как вспомнишь 90-е, порой время не мог выкроить, чтоб прикорнуть на часок… Э-хе-хе!

Как говорят: «Смена рода занятий — это отдых», — как-то так, вроде. Таки Фёдорович кое-что сделав из повседневного, привычного и, главное, физически-нетяжёлого и вовсе умственного труда, не упустил возможность уделить время вопросу, который он так назвал — «Вопрос №1».

Подходили две даты, обойти которые мог только полный невежда — день земного рождения мамы и через три дня, но двадцатью годами ранее, смерти отца. И сейчас пришла мысль, начать свои, так называемые не в шутку, а всерьёз — покаяния. Первым делом нужно было написать душевные посвящения. Маме он писал почти каждый год, это был уже девятый. А отцу тоже старался по вдохновению писать, но не всегда оно было. А сейчас, «кровь из носу», бати 30 лет, как нет рядом. Грех большой не посвятить, если более-менее сносно это получается.

«Вот сим и займусь». — Сам себе дал указание Мельник и стал думать, с чего начать.

Лучше всего и эффективнее шла работа, если она была «авральная», делалась «на абордаж» времени, с его дефицитом, порой даже за полчаса до часа «Х», как было с днями рождений коллег. Не шло в голову на работе, тогда прибегал на полчаса на перерыве домой, дом под боком, и за 10—15 минут ода готова. Просидев с полчаса и ничего из пустоты «не выдавил», отложил на завтра.

Бате посвящение написал в день смерти, ещё в этот день всегда был праздничным, День Рождества Пресвятой Богородицы. Видимо, с Её помощью и родились стихи, не шедевр, но, как всегда, от души и любящего сыновьего сердца.

И вот все, кто смог: сын и невестка с правнуками на кладбище

— Сегодня родно 30 лет, как тебя не стало. И также, как в тот день, этот праздничный и, одновременно траурный день, также прекрасен, солнечный, но… без тебя. Покойся с миром, дорогой отец! А память, насколько позволили мои способности, во многом по наследству переданные от тебя и мамы, конечно, будет жить, надеюсь, что ещё долго. Кто стихи прочтёт? Стесняетесь? А у меня слёзы глаза застилают. Мой грех перед тобой самый большой и прошу тебя, прости меня за всё.

Ты был, отец, меня моложе,

На небе тридцать лет душа.

Мне были с мамой всех дороже,

А позже и она к тебе ушла.

Был балагур, как мы все, грешен,

Избач, короче, сказано всё сим.

Так рассудителен, неспешен,

Взрывной и в книгах пилигрим.

Сегодня снова я к тебе приду,

Не буду плакать, посижу немного,

Курить с тобой не буду — не курю…

Я буду жить, коли дано так Богом.

Пока живу, я не забуду

Тебя отец и всё, чему учил

И в душу не пущу Иуду,

Ты флаг фамильный мне вручил.

Покойся с миром! Ты, отец,

Примером был и им остался.

Пока мне на чело не лег венец,

Как ты учил, я жить старался.

И пусть твои потомки знают,

Кем был ты, батя, для меня.

Я, правнукам, что подрастают,

Поведаю, как есть, всё про тебя.

Пусть они знают, кем был прадед,

Он — не артист и не герой,

Примером жизни им нагляден,

Гордиться будут все тобой.

— Прости, отец, за все обиды, прости! Господи, упокой душу усопшего раба Твоего Фёдора и всех православных христиан, — Кирилл Фёдорович повернулся в пол-оборота, где в четырёх метрах от могилы отца были захоронены бабушки, мама отца и его тёща и продолжил, — рабу Твою Надежду и рабу Твою Татьяну, и прости им вся согрешения вольная и невольная, и даруй им Царствие Небесное.

Внуки молчали, старшая, взрослая внучка знала всех родных на многочисленных кладбищах и на малой родине, и на трёх кладбищах посёлка, а меньшие плохо ориентировались и меньший внук спросил:

— Дедушка, а кто эти бабушки? — спросил меньший внук Фёдор.

— Мои бабушки, внучок, а твои про-прабабушки. А это — мне отец, а тебе прадедушка. Ты в его честь, Фёдором зовёшься. Уяснил?

Внук гукнул, а это значит, что запомнил. Память у него, дай Бог всем и надолго.

Всё было замечательно, меньшие внуки больше радовались поминальным конфетам, хоть и дома этот товар у бабушки с дедушкой не выбывал никогда. Воскресенье «бабьего лето» тоже было по-летнему прекрасно, хоть и всех хотелось дождя. За всё лето не выпало настоящего дождя и в начале осени «божья роса» прибила пыль на потрескавшейся земле. А в воскресенье, дед Кирилл, чего-то захерел, голова разболелась, ломать начало. Сколько не вспоминал, где мог чего-то «прихватить», но не смог. Даже на сквозняках, больной теме Фёдоровича, не был. Сезон ОРВИ, гриппа, да и коронавируса набирал силу, хоть на дворе настоящее лето. Но зараза, она ведь ни жары, ни холода не боится, по большому счёту.

Поползла температура. Жена с дочерью отца взяли «в оборот», сразу начали пичкать пилюлями, а вечером даже положили под иглоукалывание, а проще говоря, сделали укол. Но на утро не было особо легче, а после обеда болезнь прогрессировала. Во вторник съездил в поликлинику на приём к врачу, сделал флюорографию и взяли мазки на ковид. «Война войной», а мать проведать нужно было, а потому с супругой традиционно и с букетом цветов отдали знак памяти. И здесь Фёдорович, из-за не бойцовского самочувствия, не стал говорить вслух, а проговорил примерно тоже и также, но без стихов. Впервые, пожалуй, не вдохновился. Обидно, но это тоже к чему-то могли б дать предсказания более старшие люди.

Вечером жена по рекомендации дочери делала какую-то блокаду или фиг знает что. Но в результате того, высокая температура стало плавно снижаться.

«Вот завтра поедем на кладбище, цветы повезём, — как мамы не стало, Кирилл с женой Любавой, часто в течении года навещал её могилку и памятником занимался и после, то убраться, то полить надгробные цветы в засушливое время лета и всегда ставили в воду только живые цветы, — жена конфет купит, проведаем, немного помянем, вспомним маму и, глядишь, оно и придёт, это вдохновение-то».

Что другое можно было отложить и-за болезни, но нельзя было, при условии, что жив пока ещё и не поехать в день рождения мамы к ней на могилку. В противном случае, какой же ты сын?! Поехали и помянули, и цветочки, и конфетки, только часовня была закрыта, чтоб свечки поставить, не получилось. В храм сейчас, больным идти никто не собирался: «как только, так и сразу помянут нужно будет», — подумал Фёдорович.

И после этого, Мельник, с чувством вины, всё же выполнил, как он считал, свой сыновий долг. Поучилось как-то так:

Тебе, моя родная

Мама, прости! Я не пью за здоровье —

Мир твоей нужен покойной душе.

Преклонюсь на колено у изголовья,

Помяну тебя молча, со слезой в купаже.

И ты поймёшь меня, и ты простишь,

Что я тебя с визитом нечасто тревожу,

Но часто в памяти ты у меня гостишь.

Что я тебя люблю и посвященья множу.

При жизни мне бы говорить и без печали,

Как дорога ты мне и как теперь мне жить.

Ты от меня ушла, полжизни, как украли,

Я не успел всё досказать и долюбить.

Я очень скуп был на любовь — на слёзы

Сейчас я не скуплюсь уже, реву.

Осенние цветы любила ты — не розы,

Их в день рождения несу я посему.

Опять сегодня ничего не скажешь,

А я, который раз скажу тебе: «Прости!»

Известно нам, судьбу, что не обманешь,

Но как мне жаль, что я не смог тебя спасти.

Пришли результаты с лаборатории анализа мазков, результат — «положительный». Вот ещё один повод, скорее предупреждение о том, жизнь имеет свойство делать сюрпризы, и они не всегда приятные. Так Кирилл потерял старшего брата Андрея в декабре 2020-го года. Не спасли даже в городской больнице. А дочь Кирилла, работающая в инфекционном отделении тогда столько «ужастиков», насмотрелась и в изолирующем скафандре «космонавтов» ходила и одной из первых испытала на себе эту гадость, запущенного на людей, не иначе, как лукавым. И лукавый, как предполагал Мельник, обитает за океаном. Кирилл, когда хоронил брата в конце декабря, уже ковидников хоронили в дальнем углу кладбища в закрытых гробах. И сам Кирилл Фёдорович после этого, дня через два свалился и болел довольно тяжело, в отличие от супруги. А потом было вакцинирование одно, второе. Повторный ковид и третий раз, хоть и в разных мутациях и полегче. И вот, когда о нем стали забывать, он опять начал показывать свой дьявольский оскал.

Лишний раз педагог на пенсии понял, что это уже, как минимум третье предупреждение ему, где первым был острый инфаркт, второй — первый и самый грозный, давший серьёзные осложнения и на голову, и на суставы и вот тебе — «Здрасьте! Вы меня не ждали — встречайте!» Спешить, нужно спешить, если ещё не поздно, сделать ровно то, что планировал и уже не раз убедился в правоте принятого решения.

Состояние здоровья не позволяли сильно придерживаться того графика, который уже во многом стал привычен. И ещё один аргумент в пользу того, что решил сделать. В январе 2021 года, когда болел и не было точной уверенности, что выкарабкается, тем более что дышать было трудно и не спалось, Кирилл, на черновиках писал по 15—20 страниц романа, боясь не успеть и успел, так как была поставленная цель. И, конечно, Господь помог. Без Его помощи ничего бы не получилось. Это не стоит забывать и не ставить свои успехи высоко, быть скромнее, так как есть тот, без чьей воли и, зачастую, помощи, ничего не происходит.

Сейчас также, цель поставлена, желание есть, а сила духа поможет справится и на этот раз с болезнью. «По крупинке курочка клюет», — так говорили старые люди или, — «Капля камень точит». По крупинке, по капельке, по пять-десять минут, а когда и по полчаса заниматься делом, и оно не остановится, медленно, но будет двигаться. А дай себе слабину остановиться, тогда уже можно и не сдвинуть с места — Первый закон Ньютона вступает в силу.

Сколько мы родительской кровушки выпиваем, сколько их нервишек бросаем на «жернова» воспитания, мы понимаем во всей красе только тогда, когда сами становимся родителями наши дети выкидывают что-либо такое, что не входит в рамки «льзя» и пытаемся сначала объяснять, потом внушать, а далее может доходить «до торга», типа, «если ты будешь себя дальше так вести, то не получишь того-то…».

Не только в траурные, поминальные субботы, но и в обычные дни, Мельник задумывался, сколько он в своей юности принёс маме слезинок, а порою и потока слёз. А, что касается детства, то был, если и не паинькой, то, как большинство сельской босоногой пацанвы, беззаботным шалуном. На отце эти «косяки» отражались меньше, он переживал в себе, был сдержанней, часто тет-а-тет устраивал такие доверительные беседы, что хотелось из шкуры просто вылезть, оставив свою оболочку на месте «словесной экзекуции», а самому пойти к пруду и утопиться от стыда. Мама, конечно, по-женски воспринимала все близко к сердцу. А как иначе, если все три сына у нее под сердцем ношенными были. Какое оно, материнское сердце?

И Фёдорович вспомнил то время, когда он, шестнадцатилетний неизбалованный ничем паренёк, жил у своей родной бабушки, Татьяны Николаевны, в райцентре и учился в средней школе, вдали от семьи и родителей. Обоих родителей заменяла бабушка. Суетливая, заботливая, приучающая к труду и дающая жизненные уроки, ей, проживающей долгие годы одной и, для того, чтобы было веселее, да и финансовый вопрос, когда пенсия была мизерная, был не последним, она старалась все доброе, душевное передать и внуку.

И, когда однажды, в тихий зимний вечер, коротая время и, желая заполнить тишину в комнатке маленькой хатёнки, телевизора-то у неё не было, она начала читать стихи, Кира сразу понял, что этому произведению лет-лет. Тогда он, конечно, не знал, что это стихи Дмитрия Кедрина «Сердце», написанное в далёком 1935 году. Его ещё стали называть «Баллада о сердце матери». Но, когда она с дрожащим голосом дочитывала последние строки, вместе с тем, у неё, если бы можно было увидеть, дрожало и разрывалось сердце, такая там боль была по поводу сыночка, погибшего в Германии незадолго до победы. И эту боль прочувствовал, принял, как личную боль, он с трудом унимал дрожь губ и желание разреветься, так как всегда близко воспринимал чужую боль.

Бабушка затихла, вытирала платочком скупые, из-за того, что за 25 лет после войны, выплакала уже их целую цистерну. Кир сидел на высоком табурете напротив, положив на колени сжатые «в замок» руки, не моргая и боясь шелохнуться.

Бабушка, увидев оцепенение внука, заговорила, чтобы привести его в чувства:

— Вот так, Кирюша, вырастешь, влюбишься, красавицу жену в дом приведешь, а она… — снова вздрогнули её плечи, ещё раз промокнула глаза, глубоко вдохнула и продолжила, — вот также и ты, ради прихоти, смог бы мать, носившую тебя под своим сердцем, не только лишить жизни, но и это же, любящее тебя сердце, вынуть и бросить к ногам любимой, бессердечной… ой, не знаю, как назвать эту…?

— Ба! Вы, что?! — вспылив, сидевший неподвижно внук и вскочив на ноги, добавил, — я вообще жениться не буду! — Резко повернулся и вышел во вторую небольшую комнаты хаты, где он проживал, спал и готовил уроки.

Чтобы как-то отвлечься от того стрессового переживание, сел за стол и накрутил на всю громкость динамик одноканального радиоприёмника.

— Кира, прикрути. Пошёл бы лучше, перед сном, свежим воздухом подышал. Сидишь днями, то в школе, то дома. Шо, у тебя и девочки нет? В кино бы сходил. Семнадцатый годик пошёл, кавалер, почти.

— Не хочу! — Буркнул Кира и для вида взял верхний в стопке на столе учебник, сделав вид, что учит уроки.

«Больше пятидесяти лет прошло, а как вчера это было, — вздохнул, вспоминаю жизненный эпизод Мельник, — а я ни разу не встречал больше текст этих сильных смыслом стихов, нужно найти».

Забил в поисковик компьютера и без проблем, сразу комп выдал десяток предложений с разных сайтов, где были размещены стихи. Открыв текст, стал внимательно и вдумчиво читать стихи Дмитрий Кедрин «Сердце матери», рассказывающие толи быль, толи вымышленную историю, в которой казак, чтобы его любимая девушка не отказала ему, по её же желанию, убивает родную мать и приносит своей бессердечной избраннице сердце собственной матери:

«… Он сердце её на цветном рушнике

Коханой приносит в косматой руке.

В пути у него помутилось в глазах,

Всходя на крылечко, споткнулся казак.

И матери сердце, упав на порог,

Спросило его: «Не ушибся, сынок?»

«Кого может оставить равнодушным такая история?! — Пожалуй и такие найдутся, — но почему так с годами очерствело мое сердце к маме? Сколько мама наплакалась из-за меня, а началось всё года через полтора после того, как впервые услышал от своей бабушки эти стихи: поступил в военное училище без проблем — передумал учиться; мама с трудом, с нервами и без проблем, но уговорила и помогла с зачислением в ВУЗ — через три года бросил; да и после службы проблем много доставлял той, чьё сердце — не каменное.

Мама, мамочка, прости меня за всё! Прости меня, дорогая! Мир душе твоей мама! Сколько тепла излучало твоё сердце, обогревая детей, как наседка своих цыплят, даже тогда, когда эти самые цыплята стали ого-го на сколько больше самой наседки. Мамочка, прости! Тебя нет теперь, а, я, сам уже, пень трухлявый, как и моя жена, получаем «благодарности» от своих детей. И, уверен, как нас не станет, так же будут «скулить», как я сейчас, клясть себя за, ничем не оправдывающие, запоздалое покаяние. Каюсь, каюсь и каюсь! Прости, моя дорогая мамочка! Прости!» — больное сердце Мельника и впрямь закололо, — «Стало быть, не каменное. И то уже хорошо, хотя, что тут хорошего… когда болит, и в тоже время — замечательно, что болит по родному человеку, по его утрате. А, как иначе?!»

Наш долг перед мамами неоплатен, нет того, чем можно отплатить ей за жизнь, дарованную нам ей, хоть мы и говорим, что даровал её нам Бог и это правильно, но испытывает тяготы ношения ребёнка и боли, испытываемые, при родах она, мама. По большому счёту, по велению Всевышнего и благодаря Пресвятой Богородице появился наш Спаситель, Сын Человеческий, но чаще мы говорим, Сыном Божьим, так как Отцом Его и сам Господь Иисус называет Самого Бога. А выносившая его, не просто, Господи прости за такие сравнения — не «инкубатор» для вынашивания чужого ребёнка, как уже стало модно в нашем современном мире, а порой ввиду невозможности самой женщине выносить ребёнка, по медицинским показания, — она Матерь с большой буквы и Пресвятая Богородица.

Почему именно сейчас, чтобы не обижать его возрастом, не говоря старый, хоть он и не женщина и «его года — его богатство», Кирилл Фёдорович так основательно начал изучать писания мудрейших, копаться в себе, разбираясь с своих мыслях и чувствах? Время пришло, созрел для этого?! Да, можно и так сказать.

Почему все эти верные умозаключения не приходили раньше, когда мама жива была и, возможно, положительными эмоциями мы бы продлили ей жизнь, а нам радость того, что она с нами и нам с ней также тепло и уютно, как и птенцам, укутанных заботливо в пух — одеяния плоти материнского тела, в утробе которого они из зародыша развивались в яйце — символе жизни на Земле, символом Воскрешения, как и Господа Иисуса Христа. И потому мы должны, не просто любить мать свою, а боготворить её. Но многие, как и этот интеллигентный человек, многознающий как бы человек и всё равно имеет такой грех, увлёкшись работой, и тем, чтобы улучшить личное и семейное благополучие, забывают ту, которая-то и не требует от вас ничего, но ей бы хотелось, хоть немного вашего внимания и душевного тепла. Вот сейчас вы готовы поделиться теплом, но самому дорогому человеку в жизни, маме, оно уже и непотребно, ведь душа неприхотлива к нему там, в Царствие Небесном, но помнить нужно, молиться за её упокой, чтобы наступил мир душе и вечный покой.

«Мама-мама, мамочка, родной мой человек! Ты ушла и только сейчас я позволяю называть тебя на «ты», потому что в семье, из поколения в поколение было принято всех старших называть только на «вы», с уважением и почитанием. Ты ушла и в моей жизни появилась большая пропасть, пустота. Никто, как ты, не мог выслушать меня, разделить: трудности, посоветовать в преодолении проблем, оказать материальную помощь, экономя на всем, собирая с пенсии, радости успехов и побед. — Думая об этом, Фёдорович впервые с того момента, как он бросил курить, захотелось, как раньше было, присесть с батей во дворе или в доме за журнальным столиком, где у него всегда лежали газеты, журналы, сигареты и пепельница, часто заполненная под завязку и поговорить по душам и ему вылить эту горечь, а он поймёт, обязательно, мы друг друга понимали с полуслова. — Но нет мамы, нет отца, не будешь же ты своим детям или внукам жаловаться да пусть на то же здоровье или ещё на что. Для них и твои успехи — что-то обыденное, как — сегодня, после недели дождей солнышко!

И чего обижаться, сам же был таким, забыл, что ли? Да, нет же, не забыл, только опомнился поздно, очень поздно. Спешить нужно, спешить. И того, что ты родил сына, построил дом и посадил дерево — это не всё, это тот мизер, по которому определяют вообще, ты человек или только пытаешься им стать. А вот какой ты человек и что ещё, кроме «обязательного минимума» ты после себя оставишь. Можно оставить после себя и не добрую память, да ещё и такую, что в десятках поколений и не только твои родные, весь мир с ужасом будет вспоминать. Сейчас многие молодые люди и не только, поддавшись модным течениям, идут на сделку с лукавым, который недолго их искушает, они быстро сдаются и отдаются в объятья демона, дьявол поселяется в их душе. Тогда даже изгнание диавола в Церкви не всегда может гарантировать результат. А что тогда? Костер инквизиции, может быть? Ой, не хотелось бы, но некоторые и правда, как «с катушек слетели». Так, всё! Шабаш, ты чего это, а, дед? Куда-то тебя в ту степь понесло, видно «мысли в воду нужно опустить», перегрелись. Всё, мамочка, поговорил с тобой, порассуждал. Ты всегда гордилась мной и верила, даже тогда, когда у меня в жизни были срывы и неурядицы. И благодаря тебе за то, что я стал тем, кем стал. Заслуги отца не отрицаю, ему особая, мужская благодарность. А ты, когда двадцать лет отца не было, все эти годы «нянчила» и оберегала меня от всего, от скверны, от лукавого, от тех соблазнов, которые посуду «жизненный рай», особенно в 90-е и 2000-е годы, пока я прочно не стал на ноги».

— Царствие Небесное тебе, мамочка дорогая! — закончил, долгий диалог и рассуждения Мельник, крестный знамением.

VII

Когда Мельник размышлял о покаянии, то ещё задолго до поры созревания и осознания необходимости оного, понимал, что это процесс не ограничивается исповедью, временем, когда мы искренне просим прощения у тех, кого даже неосознанно обидели и не делом, а словом, что бывает в разы чаще, а покаяние, т.е. желание искренне сожалеть, каяться на исповеди ли в храме Божьем, дома в молитве, в личном обращении к тому, кого обидел, совершив неподобающее, с точки зрения церковных канонов или гражданской этики, и в дальнейшем не повторять более, должно происходить всю жизнь. У человека должно быть хорошо развито чувство самоконтроля, чтобы потом не пришлось оправдываться словами — «я не ведал, что творил» или ещё проще — «ничего не помню». К примеру, если ты нажрался «до поросячьего визга», иначе такое состояние не назовёшь, а потом говоришь, «я не помню», то как гласит закон — «фактор отягчающего обстоятельства», а не повода, для снисхождения.

«Обратитесь каждый от злого пути своего и исправьте пути ваши и поступки ваши». (Иер. 18:11).

О чём гласят десять заповедей Божьих? Первая из них: Я Господь, Бог твой; да не будет у тебя других богов пред лицем Моим. Тут вообще нет никаких проблем. Это аксиома, как минимум в наше время и для тех, кто уже стал на путь веры. Не имеется ввиду, преклонение перед социальными идолами или диаволом, кому продана душа. Как говорится верующими практически всех конфессий: «Бог един».

Вторая заповедь: «Не сотвори себе кумира и всякого изображения того, что на небе вверху, и на земле внизу, и в воде ниже земли; не поклоняйся и не служи им.» На первый и второй взгляд на эту заповедь, не один волосок на голове Фёдоровича не дёрнулся, а стало быть, условно можно говорить, что на ней зацикливаться не стоит, хоть и из виду терять не стоит, а держать себя, свои желания, чувства и эмоции «на коротком поводке».

Третья заповедь: «Не произноси имени Господа, Бога твоего напрасно». А вот тут есть над чем работать.

«Если бы можно было, поставил бы „фильтр“ защитный, антивирусник, который будет следит, не пропускать и сигнализировать об „угрозе“ нарушения заповеди — было бы прекрасно», — подумал Мельник и улыбнулся своей предприимчивости. Ведь фразы «Слава Богу», «О, Боже» или «Ей Богу» не только у него стало привычкой, а можно слышать повсеместно и постоянно в обиходной речи. И он честно сам себе признался, что считал ранее в том ничего предрассудительного, даже наоборот, предпочтительное.

«Воистину, (надеюсь, что это слово к разряду табу) век живи, век учись и, — чуть подумав, добавил, — безбожником помрёшь.»

Четвёртая заповедь: «Помни день субботний, чтобы святить его; Шесть дней работай и делай всякие дела твои, а день седьмой — суббота Господу, Богу твоему».

Почесав обильно поредевшую макушку и заулыбавшись, не то, чтобы заповеди Божьи радостно, не то, что трагической улыбкой, Фёдорович в конце сделал протяжное «ф-ф-у-у-у» и произнёс: «Да, старик! Это ты там, в педагогике профи, а тут полный профан. Информация для размышления поступила, обрабатывается. Достаточно на сегодня себя доканывать, доживём до утра следующего дня. — Потянувшись, вспомнил, что старики говорили: „На людей потягиваться нельзя, болеть будут“ добавил, — интересно, а то, что я потягиваюсь в сторону Святого Писания или иконы — это грех или как?»

После этого однозначно горько рассмеялся, чуть не плача. Успокоился и серьёзно подумав о том, а хватит ли у него терпения и сил, чтобы вот так и быстро себе перестроить. Сейчас мог только одно сказать, что терпение нужно и усидчивость. Чем тебе не учеба? Здесь нет возрастного ограничения, ни нижним пределом, ни верхним, главное требование — созреть для этого.

Изучение Библии, чтобы не «вынести мозг», как всё равно жаканом из двух стволов, приставленных вплотную к черепной коробке и выстрелив дуплетом. Для щадящей дозировки же он и придумал «домашнее задание». Если чуть подробнее, то это делалось так. Он сам для себя делал вводную часть, актуализировал знания, которые помогут справиться с основными узловыми элементами темы. Создав проблемную ситуацию, старый педагог, в течение дня или нескольких дней, порою даже нескольких часов, продумывал, как ответить на поставленные вопросы, поглубже раскрыть тему, подобрать практический материал, примеры, лучше из своего жизненного опыта.

Сегодня в качестве задания было необходимо разобрать первые четыре заповеди Божьи. Первая заповедь была отложена ещё «на уроке», как ныне неактуальная.

Итак, вторая заповедь: «Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли; не поклоняйся им и не служи им».

Сколько бы не ломал голову, раскаивающийся раб Божий Кирилл, не мог вспомнить и намёка на то, чтобы было не то, что действие, но и желание возвышать кого-либо или что-либо в ранг кумира. Но, если говорить в плане мировых масштабах, то в сатанинских кругах, который расширяются и растут, что грибы, после дождя, то здесь, бесспорно, проблема стоит. Искушённый лукавым человек, может «изваять» себе идола из вонючей портянки и бить перед этой тряпкой челом и даже биться «у ног её» в истерике. Как представишь это омерзительное действо и понимаешь, что мир сошёл с ума.

Третья заповедь: «Не произноси имени Господа, Бога твоего напрасно».

Приходится согласиться полностью и бесповоротно, хоть раньше, как слепые, мы до этого могли не замечать, и не нужно быть стоумовым, все просто и понятно, но теперь, когда мы это слышим уже, как упрёк, а ещё точнее — заповедь Божью. Вот тут-то нужно хорошенько поработать над собой и не только мне, как замечаю, в последние годы модно стало выпячивать себя верующими и многие и налево и направо, без нужды бросаться обращениями «Слава Богу», «Ей Богу» или «О Боже». Так подумал Кирилл, размышляя по теме той заповеди, которую он, грешник, часто нарушает.

Мы говорим это уже, не задумываясь, что говорим не в пустоту, а обращаемся к Господу, отвлекая Его и засоряя существенную часть искренний обращений в молитвах и покаяниях с этим, сказанным без необходимости, что можно отнести к «спаму», выражаясь современным языком. Единственно, с чем трудно согласиться, это обращение «Слава Богу». Казалось бы, что это просто замечательно. Но, думается, что оно тогда к месту, когда к этим словам прославления Господа, мы прикладываем в молитве значимый текст обращения, с указанием важного фактора, за что мы благодарим Бога, таких, например, как: «Господи, благослови!» или «Господи, помилуй!»; с благодарностью за хлеб насущный и избавление от лукавого, как в молитве «Отче наш». Вообще-то есть много коротких молитв, когда можно и Бога славить.

Напряжно, непривычно как-то напрягать мозг, чтобы на основе «опорных знаний», которые на сегодня ещё скудные, рассуждать о чём-то важном и первостепенном. Возможно, стоило для начала прочесть книги, Пятикнижие Моисеево, где в книге Исход и книге Второзаконие Ветхого Завета. Или даже это хорошо, что извилины начали шевелиться в то время, когда знания ещё скудные, а потом будет интересно, совпадёт ли мировоззрение, после прочтения книг Моисеева о заповедях. А пока «разминка» или «прогрев мозгов» перед предстоящим нелёгким трудом, который должен стать плодотворным.

Может, хватит на сегодня? Ну, да, сегодня что-то недоделал, назавтра оставил, завтра, а потом вовсе скажу — всё, хватит, устал я и вообще, оно вот это мне нужно?! Нет, брат мой, хоть внутренний голос, хоть голос извне, а, может быть, это проделки лукавого? Нет, врешь, нас так просто не сбить с пути праведного. Так, что там ещё нужно проштудировать?

Ага, на четвёртой заповеди остановились. Читаем заповедь номер четыре: «Помни день субботний, чтобы святить его; Шесть дней работай и делай всякие дела твои, а день седьмой — суббота Господу, Богу твоему». Многие бы сразу обратили внимание на то, что здесь указана суббота, т.е. шестой день недели и говорится — «день седьмой». Суббота, как таковая, остаётся для верующих особенным днём недели, но в храме мы обязаны быть в воскресенье. Известно, что издавна первые христиане для служений евхаристий и агап (вечерь любви) именно в воскресенье. И по свежему прочитанному помнится, что в одном из стихов в Новом Завете от Матфея сказано о воскресении Христа: «Воскреснув рано в первый день недели…». А первым днём недели считалось воскресение, согласно христианскому и еврейскому календарю. «… а день седьмой — суббота Господу, Богу твоему: не делай в оный никакого дела ни ты, ни сын твой, ни дочь твоя, ни раб твой, ни рабыня твоя, ни (вол твой, ни осел твой, ни всякий) скот твой, ни пришлец, который в жилищах твоих» (Исх. 20:10)

Тут хочется сказать одно — грешен я, по полной программе грешен и тут сплошная «целина», которую поднимать и поднимать. На сегодня только осознание есть — это нужно, это важно, это заповедь Господня и я ею буду стараться постепенно выполнять, как одну из первостепенных, если не первостепенная. Вот хотелось же на третьей заповеди покончить, так нет же. Тем более, что на больную голову. Где он взялся этот ковид, вирус, держащий первенство среди прочих уже пять лет. Пороюсь, в интернете быстрее найду текст, чтоб в вечерней молитве попросить Господа о быстрейшем выздоровлении. Но это уже вечером.

А сегодня же ещё и большой праздник, не выпадающий на воскресение — Воздвижение Креста Господня. В этот день мы должны чествовать Крест Господня, как победоносный меч воина, как, если не оружие, то орудие победы над смертью, над адом и сатаной, над всем злом. Этот праздник можно отнести не столько к рангу «святых и великих», но он почитается особо из-за страданий Христовых на Кресте, ради нас, грешных.

Что можно сказать о Кресте, если более подробно давать определения его значимости. Мы знаем, что Крест — это символ веры, на нём был распят Христос. Святитель Андрей Критский в писании «Творения» описал так значение Креста:

«Крест — надежда христиан, спаситель отчаянных, пристанище обуреваемых, врач немощных, изгонитель страстей, податель здравия, жизнь погибающим, законоположник благочеcтия, обуздатель нечестиваго злохуления. Крест — оружие против врагов, скипетр царствия, диадима красоты, закон неписьменный, образ неначертанный, жезл силы, твердыня веры, подпора старости, путеводитель слепых, свет для седящих во тьме, наставник невеждам, учитель юношам, приставник отрокам, пестун младенцам, попратель греха, вестник покаяния, глашатай правды. Крест — лествица на небо, стезя к добродетели, залог жизни, смерть для смерти, отражение тления, угашение огня, дерзновение к Богу, ключ к небесному царствию. Крест — страж в нощи, крепость во дни, руководитель во мраке, обуздатель в радости, одушевитель в печали, ходатай, умилостивитель, примиритель, поборник, защитник, покровитель. Крест — помощник в искушениях, хранитель в опасностях, утешитель в скорбях, предстатель в нуждах, кормчий на море, отрада в несчастиях. Крест — охранитель спящих, бодрствователь с бдящими, сотрудник трудящимся. Крест сила безсильным, покой обремененным, пища алчущим, подкрепитель постников, советник подвижникам, одеяние нагим, спутник странникам.

Крест — укротитель богатых, промыслитель о бедных, заступник вдовиц, покровитель и питатель сирот. Крест — честь правителей, крепость Владык, победа вождей, печать девства, союз супружества. Крест — хранитель градов, оградитель жилищ, посредник друзей, отмститель врагам, противник супостатам, преследователь язычников, оборонитель от варваров, блюститель тишины. Крест — царь любви, умиритель мира, союз твари, определитель границ любви — высотою неба, глубиною земли, длиною и широтою вселенныя. Кратко сказать: Крест — глава страданий Христовых, венец совершившихся для нас чудес…».

Какое великое значение имеет Крест, для нас, верующих или для меня, ставшего на путь Божий, на путь к Богу, на путь праведный, на путь веры, уверенности в бытии Бога и духовного мира. «Бог есть любовь» (1 Ин.4:8; 16), и вера в Бога — Любовь по мере своего роста растворяется любовью, а любовь побуждает хранить верность тому, кого любишь…».

День протекал спокойно и размеренно. Болезнь заметно отступила, и Мельник уже ночью не задыхался, спал удовлетворительно, так как с вечера, с дозой антибиотиков, принимал укольчик от «семейной медсестры» Любаши, с пожеланием «быстрейшего выздоровления». А сегодня, хоть и праздник, который шёл к своему завершению, Фёдорович вспомнил, что ещё вчера нужно было перелить вино, которое стояло на «водяных затворах». Не сделай этого, сусло может начать скисать и тогда хорошего вина не получить.

Кирилл любил вино и не потому, что с институтских времён, когда кто-то из «прислужников лукавого», а проще говоря однокурсников, сначала приучил к пивку, которыми отмечали дни рождения одногруппников в пивбаре, размещённом в тенистом уголку парка культуры и отдыха. А в холодное время года, как правило это происходило в комнате именинника, в студенческом общежитии, сначала с соблюдением мер конспирации, а затем шумно и развязно. Любил не столько пить, как «бормотуху» в те далёкие годы и после них, когда в 70 и 80-е годы самым излюбленным спиртным напитком всё же было вино. Это уже после Михаил Сергеевич, сделав «сухой закон», а заодно, когда по его указаниям были уничтожены виноградники, народ пить меньше не стал, а просто стал пить всё, всё, что было доступно, порою в три дорога, но не с 11 часов или с 14, а с утра и не в магазине «Вино-водка», а у подпольщиков.

Лучше сказать, что Мельник увлёкся, не столько вином, как виноделием. Его так увлёк процесс приготовления и то, что с первого же раза оно получилось, и получилось на загляденье, а лучше сказать — «не вино, а солнце в бокале», с «бормотухой» ни в какое сравнение не входило. Лет за тридцать пять, он только пятнадцать лет дегустировал своё вино и на все праздники непременно оно было на столе. Но до следующего урожая мало что оставалось. Последние двадцать лет, бросив пить от слова совсем, он не только забросил виноделие, а наоборот, у него появились выдержанные два, три, четыре года и дольше сорта вин, неприхотливых к местному климату винограда, такие, как Изабелла, Молдова и неизвестного ему, доставшегося от старых хозяев сладкого сорта белого винограда, из которого получался замечательный портвейн.

Когда в одну из зим виноград весь вымерз, было обидно до слёз, но знакомые, знающие хобби Фёдоровича, снабжали его сырьём. Хоть дома вино пить было некому, что могла выпить Любаша, пусть и на праздник? Одну-две рюмки и всё. Но ему нравилось раздавать людям и не в качестве презента, а просто так, от души. В последние годы люди стали предпочитать крепкие спиртные напитки и, по-прежнему оставаясь любителями пива, а молодёжь ещё и разного «шмурдука», типа энергетиков и прочего. В прошлом году урожай убила плесень. В этом же году, собрав урожай вызревший, так как сезон был вообще без дождей, сахар в нём зашкаливал. Вторично на сусле он ставить не захотел, посчитав, что 40 литров хватит выше крыши, да и к тому, что настаивался годами в подвале, который Мельник расширил, сделав винный отдел. Классно получилось и он гордился этим, хоть и не пил вино, но только по цвету и запаху мог рассказать о продукции больше, чем тот, что его пробовал и смаковал.

— Мать, а мать, — ближе к вечеру позвал Кирилл Любашу, — из-за этой заразы, свалившей меня, забыл совсем за вино. Поможешь мне или как?

— Дед, а когда же тебе в чём отказывала? Даже замуж согласилась пойти, а могла бы…

— А, ну-ка повтори, чего ты там могла, — делая напускную сердитость, но с улыбкой, спросил супругу, — это же надо так опустить того, кто уже 33 года и три месяца… — после этих слов Фёдорович закатился смехом, пока кашель не заглушил весёлость, откашлявшись, продолжил, — во, гад, не отпускает пока «вируса-папируса». Что ты там мне пропела, Любавушка? А, ну-ка повтори, дорогуша…

— Шо повторить? Шо там тебе послышалось, не знаю. Я тебе сказала, что помогу. Когда это я тебе отказывала? Никогда!

— Ну я так всё и расслышал, — ухмыляясь в усы, ответил хозяин, как его жена на людях часто представляла, когда о нём кто-то спрашивал или в разговоре со своими знакомыми, а женщины, при встрече любят посудачить, упоминала своего супруга.

— Батя всегда говорил, — чуть помолчав, продолжил Кирилл, — что после обеда, когда в церкви основная служба прошла, можно работать. В крайнем случае, грех будет не такой большой. Насколько я понимаю, то в соборе уже прошла служба утреня, литургия и вечерня. А стало быть, грех наш будет минимальный. Был бы меньше, если бы в это время были на службе. Но меня Господь простит, так как я болен, а тебя… сомневаюсь.

— Бог тружеников любит. Попросим у Него сразу прощения. Раз надо, значит надо. Командуй, винодел!

Мельник, не поднимая голову, улыбнулся довольно. Ему нравилась редкая похвала жены. Обычно, она так вот не многословна. Сейчас, видимо жалеет, как больного человека. А ещё, может быть потому, что вирус она принесла в дом, а потому чувство некой вины тоже заставляло быть покорнее и поласковее, тем более, зная «взрывной» характер мужа.

— Ага, с меня труженик сейчас — пародия и посмешище. Сусло неделю бурлило в доме, теперь отправим его и надолго в подвал. Ну, ты знаешь, что нужно: чистое не оцинкованное ведро, ковшик, лейка марля, как обычно.

Десятилитровые баллоны стояли в углу коридора, закрытые от доступа дневного света. Здесь же был люк в подвал. Сам подвал находился под домом.

Работа закипела, делали всё молча, потому что всё было привычно и отработано… до поры, пока Фёдорович, державший баллон с суслом не сделал рывок и сливаемое сусло не выплеснулось из удерживаемого женой дуршлага с марлей, для процеживания сусла.

— Ё…, — сложенное в два этажа нецензурное выражение непроизвольно вырвалось, от негодования и злости на себя, за такую небрежность. — Господи, прости и накажи меня, грешника! — Затем уже более спокойно, но негодующе, продолжил, — вот почему всегда так получается: когда праздник, то или что-то срочное нужно сделать, или просто тянет поработать; вот сдерживался сколько, контролировал себя везде и во всём, а тут… всё равно, что лукавый опять соблазнил. Я его и имя не употреблял скоко. И, на тебе, «картина матом». Господи, прости!

Люба молча выполняла поставленную задачу и делала вид, что ничего не произошло, знала — затронь Кирюху сейчас, сделай замечание или даже начни успокаивать — всё, тогда и небу будет жарко.

Через минуту, «искушённый», успокоился. Дело пошло. Перелили, процедив, один баллон, другой и опустили в подвал, где процеженное сусло, с добавлением сахара снова перелили в чистые баллоны и поставили на «затвор». Оба раза самое тяжелое в подвал опускала Любава, давнюю зная проблему мужа с позвоночником, а теперь ещё и сердцем.

Перелили уже последний бутыль, жена пошла на кухню помыть тару под сусло, а Кирилл Фёдорович, так как давно отвык от перекуров, решил: «Чего тянуть кота за хвост», время идёт. Жене ведёрко полное тоже тяжело, сейчас отолью в трёхлитровку, будет легче и сподручней, не расплескает».

Так и сделал, ковшиком отобрал сусло в трёхлитровую банку и не дожидаясь жены, стал с банкой опускаться по добротным ступеням лестницы, но довольно крутой. Когда немного опустился и бутыль была почти на уровне груди, подтащил её к себе, взяв за широкое горлышко, опустил вдоль туловища в проём лаза до разогнутой в локте руке вниз, и начал опускаться. Неизвестно, за что мог зацепиться тапок на отшлифованных обувью до блеска ступенях, но нога без него пошла вниз и он, это почувствовав, дернулся инстинктивно. И произошло ровно то, что произошло. Облитая суслом горловина выскользнула из руки Мельника, устремилась, не желая нарушать закон всемирного тяготения, вниз, с пронзающим сердце винодела звуком ударилась о предпоследнюю ступень лестницы, обдав частично брызгами сусла и консервы, расположенные на полках в этом подвальном помещении и обильно залив стену и дверной проём в винный отдел подвала.

Интересно было видеть в тот момент лицо любителя виноделия, но зато через пару секунд задрожал подволок бетонного перекрытия подвала, от разразившегося «трёхэтажным матом» Мельника — это был раскат грома, во время летней грозы, после длительной жары, когда сразу же, после проблеска молнии, слышен и характерный треск, и оглушительный её раскат грома. Короче говоря, Зевс в это время точно отдыхал.

После словесного «разряда», Мельник, ощутив на себе упавшую сверху тень, успев подумать: «а не конец ли света пришёл», — подняв голову увидел над собой, нагнувшуюся над лазом и опёршуюся руками на бёдра выше колен, с расширенными до юбилейных, с изображением В. И. Ленина советских рублей, глазами, перепуганную жёнушку. Она точно потеряла дар речи, так не зная, что сказать после того, как подумала не что другое, как то, что хозяин «загремел» сам в подвал и, упаси, Господи, чтобы себе чего-нибудь не сломал. Уж за одно можно было точно не волноваться, за язык. Даже, если бы он его прикусил и то, такого громового раската не издал бы.

Затем, Фёдорович, стоя на лестнице в одном тапке, смотрел долго вниз, до конца не веря, что произошло. Молчала и жена, потому что знала, трогать Кирюшу в гневе — смерти подобно. Затем он поднял глаза вверх, посмотрел на жену и выражение какой-то детской жалости, с оттенком скулящего, обиженного щенка стало медленно превращаться из вымученной улыбки в добродетели.

Только после этого, убедившись в том, ничего смертельного не произошло, жена, с облегчением выдохнув, выпрямилась и сказала:

— Поднимайся осторожно. Я сейчас всё внизу уберу, чтоб стёклами не пораниться. Поднимайся!

Поднявшись наверх, Фёдорович первым делом снял уцелевший на ноге тапок и замахнулся резким движением, желая метнуть его в проём лаза, что в «геенну огненную». В крайнем случае в его зрачках отразились искры этого недоброго огня, то ли они вырывались изнутри, если гипотетически представить, что внутри его действительно поселился бес.

— Батя, успокойся, — видя расстройство, из-за произошедшего, мужа, успокаивала словами, — бывает, ничего страшного не произошло. Главное, все живы и здоровы. Помолишься вечером Богу, пусть прощает нас, грешников за все грехи. А что касаемо вина, может быть, помнишь, как в анекдоте «душа меру знает!» — лишнее оно было.

— Да при чём тут вино. Себя кляну за грехи свои и тем самым же и ещё больше грешу. Словами грех ещё больший может быть, чем от поступка.

Эмоции улеглись, и, Мельник, с помощью своей незаменимой помощницы, довел до конца затеянную процедуру с переливанием виноградного сусла. Только стойкий запах, пробивающийся даже через закрытый люк лаза в подполье, ещё долго будет напоминать о произошедшем в большой церковный праздник, Воздвижение Честного и Животворящего Креста Господня. И снова на ум приходит поговорка «век живи, век учись…». Видимо, никогда не наступит то время, чтобы человечество стало безгрешным или, хотя бы какая-то его часть. Ни-ког-да!

Неприятный осадок, конечно, после случившегося остался. И особо обидно было то, что даже в обычные дни от Фёдоровича матерного слова не услышишь, тем более что работал он большей частью, не бетонщиком на стройке. А сегодня просто какое-то Божье наказание, вернее один грех за другим, подлежащие как раз вот тому Божьему наказанию.

Вечером, успокоив немного свою душу и одновременно раздраконив, просмотром телевизора, прочёл по обыкновению пару глав Евангелие, Фёдорович помолился, произнеся тот текст молитвы, который распечатал для чтения и, возможно, запоминания:

«Благодарю Тебя, Отец мой Небесный, через Иисуса Христа, возлюбленного Твоего Сына, за то, что Ты милостиво хранил меня сегодня весь день. И молю Тебя, прости мне все мои грехи и ошибки и охрани меня этой ночью. Ибо в Твои руки я передаю себя, — мое тело и душу и все, что имею. Да будет Твой Святой Ангел со мною, чтобы злой враг не одолел меня. Аминь».

Наступило определённое облегчение и душевный покой восстановился до состояния, когда усталость, особенно душевная, от переживаний и излишне бурных эмоций, сделали дело своё. Из множества, что бредилось что-то нескончаемым потоком, как заигранная пластинка, перескакивая на предыдущую звуковую дорожку один и тот же фрагмент, который, возможно только поэтому и запомнился Мельнику, так как он сны, проснувшись, почти никакие не запоминал. Толи пробуждения плавного никогда не было, толи ещё что.

Снилось следующие. Открытая книга Нового Завета на какой-то страницы. Текст, вернее его фрагмент, один стих, выделенный жирным курсивом, как при «вырезании» его на компьютере, плавно отрывался от остального текста главы, его верхние и нижние края по углам закруглялись. Долетая в виде какой-то голограммной субстанции, приобретало светло-серый цвет, а строчки стихов растворялись в этой серости. И уже перед глазами они становились аккуратной шарообразной формы, как небольшие серые воздушные шары. Они, как гелиевые шарики, поднимались выше и исчезали вне зоны видимости глаз, в черепной коробке самого видящего этот весь процесс, то есть сон смотрящего человека по имени Кирилл.

Затем он уже видел, что становилось с теми, бесконечно-поднимающимися, оторвавшись от своих колонок текста, стихов, превращенных позже в шары — они снова преобразовывали свою из шарообразной в плоскую прямоугольную форму, как экран монитора, серого цвета. Даже не совсем серого, а серо-зелёного, напоминающего светящийся кинескоп лампового телевизора, после прогрева, когда на него не поступал луч электронной трубки, «рисующий» линейной и вертикальной развёрткой изображение. Единственная разница была в том, а он прекрасно помнил, когда, например засыпал, по телевизору заканчивалась программы и заставки в виде специальной рамки и звукового сигнала, для настроек телевизора не было ­– экран просто светился, заливая светом комнату. Тогда и прозвали свет экрана кинескопа «голубым огоньком».

Утром, пытаясь понять, разгадать сон, ничего лучшего в голову не приходило, как ассоциация серого цвета с черепной коробкой с плоским «дисплеем», что могло только говорить о серости, не о сером веществе головного мозга, а именно о серости индивидуума. И этому сравнению он совершенно не обиделся, сам придумал и сам согласился. Ведь самый умный человеческий мозг не в состоянии вместить в себя даже крупинку тех знаний, которыми обладает мировой потенциал, только сохранившихся до нас знаний, начиная с письмен на камнях и бересте, заканчивая Письменами мудрейших мира сего, не говоря уже о современных учёных умах. И в случае обогащения ими, эта серая картина на мониторе могла бы проясняться, сначала засветилась бы точка, начала увеличиваться, затем экран перестал быть серым, а стал яркие жизненные краски, как индикатор зарядки аккумуляторной батареи. Вот бы можно было, подойдя к человеку, глянуть на его индикаторы, вместо глаз и молча идти дальше, т.к. они не светятся, а что с «серостью» разговаривать или наоборот.

«Я много не понимаю, а потому, мне нужна помощь, чтобы во всём этом разобраться. И помощь в каких-то вопросах святого отца и помощь Господа. Что я могу сделать прямо сейчас, то это вот что:

Господи, благослови. Господи, помоги мне сделать это дело во славу Твою. Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе!»

Куда ночь — туда сон. Хотя сон, если разобраться, не без смысла, поучительный. И видимо его актуальность вызвана тем, что Мельник с каким-то, не только желанием, но даже рвением взялся за изучение основополагающих для православной веры книг. Нелегко они даются, непривычно, с «пробуксовкой» и повтором, закреплением и последующим обдумыванием большинства важнейший аспектов, понятий и канонов. Новый день начался. Стало быть, нужно Господа благодарить за спокойную ночь и просить доброго дня. И пусть он у всех будет добрым.

VIII

Вспоминая свой грех, проявившийся в предыдущий день, Фёдорович сделал для себя маленькое открытие, которое состоит в том, что несмотря на то, что уже какой день он занят тем, что пытается максимально сблизиться духовно с прихожанами храма, освоив хотя бы минимум познаний, чтобы не выглядеть во время молебен и литургий паршивой овцой или белой вороной. Если бы он был помоложе вдвое, то незнание элементарного, что знают даже дети в семьях верующих, где уделяется большое значение духовному развитию личности, было бы ещё как-то объяснимо и допустимо. Но в 70 лет — это нонсенс и более молодые прихожане, видя неопытность дедули, просто засмеют, не открыто, а в мыслях своих.

И сегодня он понял, что в принципе знает все семь смертных грехов, но только поверхностно. И не плохо было бы, параллельно с заповедями Божьими, основательно изучить все эти смертные грехи, начиная с самых страшных. Малосведущие граждане, если спросить, часто могут сказать — «не убий», «не прелюбодействуй» и тому подобные. И будут не правы, потому что «не убий» — это не столько грех, а Божья заповедь, относящаяся по важности к тем, что в середине из их десятка. «Не прелюбодействуй» — если вы её «примерили» к себе и она пришлась в самый раз, то блуд и измена также относятся к заповеди, по значимости занимающим место после ранее названной заповеди «не убей». Но это вовсе не значит, что, если заповедь не первостепенная, то за убийство вам дадут условный срок или вовсе пожурят. Не стоит быть до такой степени быть наивный, даже если будете судимы не по статьям уголовного кодекса, а законам совести, морали и церковным канонам, отвечая перед Божьим Судом. А вы надеетесь откупиться перед ним, потому что здесь у вас всегда так получалось? Попробуйте.

По этому поводу Фёдорович вспомнил анекдот, хоть и «с бородой», быть может, но по теме:

«Умирают еврей, пусть будет с ним за «компанию» француз, ну и как без русского — никак. Вот предстали они перед Богом, который спрашивает у подсудимых: «Расскажите, как свою жизнь прожили?» Отвечает еврей, ясное дело, самый хитрый и изворотливый: «Жизнь я прожил достойную. Выучился дантистом, работал, людям делал красивые улыбки, всего добился сам: дом построил, женился, троих детей родил, всем детям дома построил, образование дал, стали уважаемыми людьми. Вредных привычек не имею: не пью, не курю, своей Саре верен».

Очередь француза подошла. Рассказывает: «Всего добился сам. Окончил Парижский университет — Сорбонна. Бизнесмен. Имею: недвижимость в Париже, в Ницце и Каннах, яхту, несколько престижных марок автомобилей. Женат, имею дочь. Выдал замуж, обеспечил всем семью дочери, внуков и оставил наследство для правнуков».

Русский послушал предыдущих и понял, тут ему не светит. Вздохнул и говорит: «Прости меня, Боже! Я ничего не буду рассказывать, скажи, где ад и я пошёл».

«Нет, так дело не пойдёт. Допустим, что я всё знаю. Пусть же знаю все. Рассказывай!»

«Ну, что мне рассказывать?! Окончил 8 классов школы на тройки, потом СПТУ, получил права тракториста. Всю жизнь проработал в колхозе. Пил, гулял, дебоширил, матерился, дрался, жену гонял, дети на учёте в детской комнате милиции… Да, что там говорить».

«Слушайте решение Суда Божьего: Авраама и Пьера в зале Суда чертям взять под стражу и отправить в ад. Ивана в рай!»

Первые двое вырываются из цепких, что клещи рук чертей и кричат, возмущаясь: «За что такая несправедливость? Жизнь безгрешную прожили и в ад. Не справедливо. А Ивана в рай за что?»

Отвечает Бог: «Вы оба хорошую жизнь прожили в достатке и без хлопот, но ни разу Меня, Бога не вспомнили. Иван же Меня никогда не забывал, ежедневно Моё имя поминал. Приговор окончательный, обжалованию не подлежит!»

А ведь так и есть. Кто считает, что прожил правильную жизнь, смертных грехов не совершал, по его мнению, не украл, не убил, в блуде не отмечен… Но с трудом вериться, что те, кто имеют всё и больше, чем потребно даже, для безбедной жизни, всё это заработали честным трудом, что их не посещает или не живёт по постоянному адресу проживания гордыня, зависть, алчность, корысть или чревоугодие.

И, если они не обращались к Богу, значит у них, возможно, имеется другой идол преклонения. С большой вероятностью, это «золотой Телец». Возможно, и другие кумиры, которых ставят выше Господа Бога.

И всё-таки, хотелось бы больше узнать о грехах? Да пожалуйста.

Рассуждения Мельника, как всегда, были основательные, если это было раскрытие темы, с использованием первоисточников, справочного материалов, собственных умозаключениями и примеров из своей далеко не безгрешной жизни. И сейчас, раздумывая на собственными грехами, которые он считал серьёзными, а их было немало, он понимал, что тогда это грехопадение было, в большинстве случаев, осознанно, не под действием насильственным действий или стволом приставленному к спине, под лопатку. И получал довольно часто, не разочарование, после совершения того или иного, а удовольствие и сладострастие.

И зародыши, зачатки этих грехов могут закладываться с самого детства. Если домашнему воспитанию, в школу и социальной сфере общности людей, будет уделяться этому вопросу недостаточно внимания, то из молодого человека может получится неисправимый грешник, но даже душевный урод, своеобразный монстр, живущий только ради удовлетворения своих потребительских потребностей и удовлетворения греховных желаний. Конечно, мы в то время, совершая что-либо подобное, даже не думаем о том, что переходим черту недозволенного, она невидима и никак не ощутима, при переходе из одного духовного состояния.

Вот, если на своем примере проследить. Взять самый страшный грех, гордыню. Сколько не вспоминал раскаивающийся старик, то до пятидесятилетнего возраста не мог припомнить у себя таких негативных моментов. О чём это говорит? Что не все грехи закладываются в случае ущербного воспитания личности или, в зависимости от того, в каких условия пребывает молодой человек. Если он живёт в условиях нищеты, то ему все разговоры о благодетели, Божьих заповедях и том, чего делать не стоит — грешно — всё это «фиолетово», он просто хочет утолить голод, жажду и найти на ночь кров или пристанище.

Так вот, гордыню, как минимум, её зачатки начали проявляться в то время, когда в жизни произошёл значимый творческий взлёт, именно взлёт, как это и должно происходить, чтобы оторваться от чего-то, ранее удерживающего прочно и надёжно, преодолев трудности, препятствия, как земное тяготение, под действием стремления к поставленной цели, ставшим реактивной и подъёмной силой на крыло, имеющихся, но притаившихся способностей, сделав «отрыв» и взлёт. Да это было на шестом десятке жизни у человека, уже можно сказать, умудрённого жизненным опытом, с высокими моральными и человеческими качествами. Нельзя сказать, что он стал ходить, задрав голову и выпячив грудь, везде пышаясь своими успехами — нет, конечно, но ростки этого дали свои всходы, бурного роста не наблюдалось, но и увядать не собирались.

Скорее всего, это была реакция на нападки завистников, чтобы указать, на каком уровне, от «уровня болота», находится их творческий потенциал, для сравнения. Но выглядело это, конечно, как проявление гордыни. Когда же Кирилл Фёдорович достиг уровня, к которому стремился и стоял на той высоте уже устойчиво обоими ногами, то и топала и необходимость в проявлении этой самой гордыни. Порою, он даже стал умышленно иронизировать, применяя самобичевание, типа: «я — бездарность», «я не столь гениален, как вы» или «вы — талантищи, а я кто? Я никто и зовут меня никак». Конечно, тут была явная ирония и читалось обратное, не желания самому возвыситься, а притушить в самовозвышении иных.

Теперь же, Мельник ощущал себя в полном равнодушии к тому, что делают или думают о нём другие. Пусть считают себя талантами, а я — такой, на сколько люди оценивают мои человеческие качества и творческие способности. Если отзывы положительные, то благодарю тех, кто верит в меня, в мои способности, за то, что они меня стимулируют, вдохновляют на совершенствование. Если же наоборот, получает отрицательные замечания, критику в адрес жизненных позиций, убеждений и творчества. Сразу, не паникуя и не бросаясь в крайности, начинал анализировать сказанное. Но, одновременно высказывал благодарность этим людям ведь это их мнение, хоть оно и может быть ошибочным, но нужно быть благодарным им за их внимание.

Иногда нужно, приняв к сведению критику, просто убедиться, что всё делаешь правильно, ведь не все люди добродетели. Есть и откровенные твои противники, желающие тебе, как бы из благих побуждений, но в мыслях держащие слова «шоп ты сдох!» По этому случаю Фёдорович часто вспоминал высказывания Брюса Ли — величайшего мастера восточных единоборств, актера режиссера и мудрейшего человека, со своей неповторимой жизненной философией: «Если вас критикуют, значит вы все делаете правильно. Потому что люди нападают на всякого, у кого есть мозги.» И жизнь многократно доказывала ему верность этого утверждения. Современно общество озлобленно во многих сферах его. Люди не утруждаются становиться самому лучше, способнее, конкурентоспособнее, а прибегают к более легкому, по их мнению варианту решения этого вопроса — обливанию грязью того, кто пробился дальше, поднялся выше, кто способнее, талантливее и это с той целью, чтобы опустить того, а самому всплыть над той грязью, которой вы его обливали, так как дерьмо, как известно, не тонет.

Сам Мельник, по прошествии времени, когда все «брожения» по поводу успехов и переживаний за неудачные попытки чего-либо улеглись, говорил: «Гордиться буду с трепетом в душе успехами своих внуков, которые по законам прогрессивного развития общества и личности человека, должны быть в разы выше моих скромных». То есть, он считал, что это не гордыня, а гордость, хоть религия не видит разницы между понятиями-братьями. Вот, если гордость за страну, за успехи общества, победы спортсменов на соревнованиях, любимой команды и прочее — это другое, это приветствуется. А при переходе на личностное — грех. Приходится поверить и смириться, будем не гордиться, а просто радоваться успехам наших внуков. Дай Бог им здоровья и мирного неба над головой!

Да и то, что указал недостатки других, осуждая их в этом — это тоже грех. И своими рассуждениями, с упоминанием казалось бы грехов других, тоже есть грех. Куда не кинь, грех на грехе и грехом погоняет…

Зависть. Кто не знает и не испытал на себе даже в молчаливых завистливых взглядах в твою сторону, когда даже нервные окончания кожи на спине, ощутив этот негатив, излучаемый взглядом, вызывают мурашки по коже и заставляют нас обернуться, чтобы не пропустить открытый удар в спину, встретив неприятеля грудью. Ну, опять же, можно и завидовать. Кто завидует нищему? Разве, что блохи в его рванном кожухе или зипуне, завидуя «роскоши» пропревшей от длительного валяния на свалке и уже от пропитки пота нового, отвыкшего от мытья тела и не имеющего такой возможности, нового хозяина.

Редко кто не является обладателем этого порока в большой или меньшей степени. С детства мы завидуем, что наши сверстники имеют то, что они не могут позволить себе, вернее их родители, как восьмилетний Кира, увидев пятилетнего сына директора школы, рассекающего по школьному коридору на детском автомобиле, с приводом передних колёс от педалей. Ведь у него за всё детство было всего три простые игрушки, типа зелёного резинового крокодила и-то одного на двоих с братом-двойней. В студенческие годы завидовал однокурсникам, носившим джинсы, цена которых практически равнялась зарплате бюджетника, учителя или врача.

Но с возрастом зависть растворялось в понятии того, что нужно работать больше, чтобы иметь возможность жить лучше, одеваться и кушать не деликатесы, а всё, чтобы быть одетым и не быть голодным. А после, с годами, по отношению к тем бездушным людям, у которых кумиром стало богатство, машины, квартиры и шмотки, стала проявляться жалось, как к нищим духовно, сами себя обездоливших тем изобилием духовных сокровищ и богатств, которые были вокруг и не требовали больших затрат, но они их не замечали, из-за ненадобности и ущербности души.

В творческом плане, как писателю и поэту, Фёдоровичу в голову даже не приходило завидовать великим или просто тем талантливым современникам, с кем имел возможность встречаться или просто познакомиться с их творчеством заочно. Просто радовался за них и желал дальнейших успехов и побед. Желали ли ему ответно те, кто «варился заодно в творческом котле», того же? Отнюдь, нет. Наоборот. И на это он старался не обижаться, а воспринимая, как оно и есть, как зависть, также сожалел о их духовной низменности. Можно лишь одно было даже не им пожелать, а попросить Господа: «Прости, Боже, заблудших за грехи и прегрешения их!»

В последнее время, как это ощущал сам Мельник, большинство его творческих «соратников» отвернулись от него, в основном из-за этой пресловутой зависти. Другой, столь-нибудь объяснявшей того причины, он не видел в их игнорировании общения с ним и закулисных разговоров и обсуждений, что не могло остаться незаметным в результате «прокрутки» фактов через «жернова аналитического ума» Фёдоровича. «Что ж, — думал Мельник, — раз есть завистники, значит есть чему можно завидовать. А стало быть, у меня есть значимые результаты моего творческого труда».

Пробежав поверхностно по некоторым этапам своей жизни за последние 50 лет, то есть за время сознательной взрослой жизни, без учёта детских капризов и вспомнил некоторые факты проявления этой самой зависти.

Вторая половина семидесятых, служба в ВМФ (Военно-морском флоте). Сослуживец, одного призыва, с кем «карасями» вместе шуршали с «машками» (швабры) и «голяками» (веники), «гнили в трюмах» моторного отсека, несли «через день на ремень» вахту, получали ежедневно наряды вне очереди только за то, что «карасей» обязанность драить, чистить и убирать в кубрике и на подлодке, мог ли он завидовать товарищу? И вот теперь, отслужив полтора года, Кирилл назначен командиром отделения мотористов, а товарищ по службе и по несчастью, Витёк, старшим специалистов на место, занимаемое Киром до этого. Казалось бы, радуйся, что твой товарищ теперь командир твоего отделения, а никто-то со стороны, который тебя знает и понимает лучше других, «пуд соли вместе съели» и она же потом на тельняшки налётом толстым отложилась, так нет же. Строчил этот старший матрос, вначале на старшину второй статьи, а затем уже и на первостатейного Мельника рапо́рты строчил и устно докладывал. Особенно его взбесило то, что когда Мельника за нарушения дисциплины наказали, строго наказали, лишив всех степей старшинских до матроса, а он уже был старшиной второй статьи, но командование решило, что в должности командира отделения матроса Мельника стоит оставить, как самого опытного и профессионального моториста. Негодование своё Виктор высказывал всем и везде, и постоянно «жужжал» на ухо Кирилла, который уже к тому привык и по принципу «собака лает, караван идёт», не обращал на него внимание, что того вообще бесило, именно бесило, бес в душу вселился.

Второй пример. После службы, будучи уже женатым, чтобы прокормить семью, так как жена пошла в декретный отпуск, уволился с инженерной должности и пошёл, поддавшись на посылы зарабатывать не 140, как раньше, а 250—280 рублей, работать в лесхоз трактористом. Летом действительно зарплата было хорошей и в основном из-за переработки. Но он тому был рад и работал от зари до зари. К осени, как было принято, хоть ранее на службе, хоть на производстве, так было построена система поощрения в СССР, заранее ему было объявлено, ещё до ноябрьских праздников, что его подали на присвоение звания «Ударник коммунистического труда». Кого-то «жаба душила» и при первой оплошности, из которой, как «из мухи слона сделали» Мельника успели отозвать из списка на награждение.

Кирилла, молодого и перспективного механизатора, который весной, после защиты диплома должен стать дипломированным инженером-механиком, нужно было «остановить», по мнению некоторых, видимо, самого директора, которому нужны были робкие и послушные трактористы, которых можно было журить, наказывать, лишая премий, а этого всегда и на всех собраниях в пример ставили, зачем нужен такой работник. Его «в кулаке» не удержишь, знает себе цену. И нашёлся повод, чтоб расстаться с ним, и не просто, а по статье.