Бесплатный фрагмент - Пока смерть не разлучит нас

Светлой памяти

артистов ансамбля им. Александрова, погибших в авиакатастрофе 25 декабря 2016 года.

I

Декабрь 2016 года. Военный аэродром в тридцати километрах к северо-востоку Москвы. Четыре часа утра.

Черный Гелендваген плавно катится по мокрому асфальтированному шоссе, дворники энергично смахивают снег с лобового стекла. Зима. Снег с дождем идет непрерывно.

У контрольно-пропускного пункта на военный аэродром стоит пассажирский автобус с табличкой на лобовом стекле «Ансамбль песни и пляски». Это один из самых прославленных коллективов страны. Артисты летят с концертом в горячую точку, поздравить военных с наступающим Новым годом.

Площадка перед слабо подсвеченным зданием из стекла и бетона пуста, все уже вошли внутрь. Люди сонно толпятся в узком коридоре, у стойки контроля, в то время, как тележку, высоко нагруженную чемоданами, уже везут в сторону взлетной полосы.

Гелендваген, припарковавшись, одиноко зябнет на площадке у входа. Из машины выходит водитель. Высокий мужчина с обильной сединой на голове и опущенными плечами от выпавших на его долю страданий закуривает. Его пассажирка, стройная девушка лет тридцати, тоже покидает салон автомобиля, раскрывает зонтик над головой. Внезапный порыв ветра выворачивает, ломает спицы. Девушка швыряет зонт на землю, подходит к мужчине, вытягивает из его губ горящую сигарету, бросает в снег. Затем обеими руками обнимает, прижимается головой к его груди. Мужчина стоит неподвижно, его руки, как плети, беспомощно висят вдоль туловища.

Полтора года назад нелепый случай соединил их судьбы. Они оба, обнаружив в себе бескрайнее море нерастраченной нежности, щедро дарили её друг другу. С той поры они никогда не расставались больше, чем на несколько часов, им даже в голову не приходило, что совсем скоро им предстоит разлука при таких странных обстоятельствах.

Даша поднимает голову, видит, как в глазах Антона дрожат слезы, готовые пролиться в любую секунду. Изо всех сил стараясь не моргнуть, он быстро отводит взгляд.

Засыпанная мокрым снегом площадка. Два фонаря слабым красноватым светом выхватывают из утреннего зимнего тумана прямоугольное здание с черными металлическими дверями, грубо врезанными в центральную часть первого этажа и припаркованный напротив них благородный «Мерседес». В мрачном загородном пейзаже он смотрится нелепо. Тихо. Слова сейчас неуместны.

Антон первым нарушает молчание.

— Тебе пора, — произносит он сдавленным, хриплым голосом.

Для придания уверенности несколько раз постукивает себе по груди и откашливается в кулак. Даша не реагирует, смотрит в сторону. За спиной Антона — хмурое зимнее утро. Конца декабря. Снег все падает и падает. А внутри у обоих тягостно и тревожно.

Антон сутулится, его голова беспомощно повисает, словно невидимая сила тянет его вниз, к земле. Как он выживет без нее эти долгие двенадцать дней?! А ведь это он, своими руками её туда, на войну!!! Он мог предугадать, что так получится. Мог! А он, гад, купался в океане счастья и не думал ни о чем! Он исполнял все ее желания. Она захотела в этот ансамбль, и он поднял всех своих однополчан. Он! устроил ее туда. Она светилась счастьем, лихо отплясывая «… за мужчин за наших, за самых настоящих и родных». А теперь у него на сердце камень, вина. Теперь, когда она едет с концертом туда, где идет война.

Он стонет и рычит от досады.

Даша крепко его обнимает, целует, то и дело натыкается вместо губ на ворот куртки. Горячо шепчет: «Все будет хорошо… Потерпи… Мы же артисты. Нас берегут.»

Наконец она отстраняется, складывает ладони в умоляющем жесте и выдавливает из себя:

— Верь! Ты должен верить… До скоро, Грачев! До скорого!

Даша бочком, медленно движется от Антона прочь. Антон хватает ее за руку. Она уходит, а он не может сдвинуться с места. Его рука вытягивается, удерживая ее ладонь, такую родную, такую теплую… до тех пор, пока она окончательно не выскальзывает из его пальцев.

Грачев видит, как Даша с трудом тянет на себя тяжелую черную дверь, проскальзывает за нее, и дверь тут же захлопывается.

Антон кричит, что есть сил:

— Жизни нет без тебя!

И вдруг неестественно выпрямляется всей спиной, запрокинув назад голову. Словно эти слова отскочили от бездушного полотна разлучницы-двери, как бумеранг, и ударили его наотмашь. Затем он опять сутулится, съеживается, стоит так недолго, приходя в себя, и шагает к машине. Под ногами видит сломанный зонтик Даши, подбирает его, садится в салон, кладет зонт туда, где еще несколько минут назад сидела его любимая и включает зажигание. Обхватывает голову руками и сидит так, не шевелясь, опершись локтями на руль.

Он растерян. Он не может понять, куда теперь? Его зажатое в напряжении тело отзывается болью в каждой мышце, каждой клеточке, как кинжал, пронзает голову: от темени в затылок. Он лихорадочно шарит в ящичке у коробки передач, опрокидывает открытую бутылку, вода льется острой струйкой, он не обращает внимания, копается в бардачке под «торпедой», высыпает всё его содержимое на пол, находит заветную баночку с надписью от руки «лекарство от срыва», глотает сразу две таблетки, запивает водой, откидывает сиденье назад и закрывает глаза.

II

Даша входит в зал вылета. У стойки толпится народ. Провожающие жмутся к стене, женщина в платочке плачет. Мужчина похлопывает по плечу собеседника. Прямо рядом с ними целуется парочка, их лиц не видно. Кажется, Катька с очередным своим парнем — меняет их, как танцевальные туфли.

Даша озирается по сторонам в поисках часов — телефон остался дома, мобильные с собой нельзя. Настенных часов нигде не видно. В конце коридора стоит одинокий человек в черной бейсболке, худенький, такого же роста, как она сама. Человек стоит в скорбной позе, прижавшись к стене. Даша стремглав бежит к нему, тормозит, с трудом сдерживает разбежавшиеся ноги, утыкается лицом в его плечо и бормочет свистящим шепотом:

— Прости. Прости. Прости!

Человек отталкивает ее, но не уходит.

Даша достает из кармана сложенный квадратиком шарфик в горошек:

— Вот! Возьми! Я разрезала пополам — теперь их два.

Даша встряхивает шарфик, тот разворачивается в длину.

Тёмная фигура чуть наклоняется вперед, выхватывает протянутую ей тряпицу, неистовство наматывает на обе кисти, дергает в стороны, словно ремень. Раздается щелчок. Кажется, что концы шарфа застонали от такого обращения.

−Удушить тебя?!

Даша покорно подставляет шею:

— Души!

Человек сгребает Дашу в объятия. Он готов сломать ее, такие они сильные и страстные. Мычит:

— Не м-могу!

На весь коридор звучит просьба провожающих покинуть помещение.

Черный человек разжимает руки.

— Пожалуйста, не надо! Не надо! — Даша трясет его за плечи, — все получилось, как мы договаривались. Я теперь солистка. Знаешь, сколько привезу денег — целое состояние! Обещаю, я прилечу, и сразу к тебе!

Человек стягивает с пальца кольцо с большим бриллиантом, надевает на палец Даши. Она спешно целует человека в бейсболке и убегает на посадку. А он хрипит ей в след:

— Жизни нет без тебя!

И уже совсем тихо, сквозь сомкнутые зубы, цедит: «Я убью его».

III

Грачев просыпается в машине в половине одиннадцатого. Благодаря принятым таблеткам он успокоился и проспал почти семь часов. Открыв глаза, машинально дотрагивается пальцами и раскачивает смешную розовую елочку, висящую перед лобовым стеклом — трогательный подарок Даши. От нее исходит едва уловимый хвойный запах. Антон раздумывает над подходящим маршрутом.

Конец декабря, в Москве слякотно и суетливо, как всегда бывает перед новогодними праздниками. Машины катятся по улицам, словно в предвкушении длинных выходных, медленно, купаясь в свете ближних фар, сбиваются в пробки, как птицы в стаи. Можно ехать по кольцевой дороге, но тогда праздничное настроение города останется там, внутри. А ему сейчас, как никогда, надо попасть в эту сказку, надо отвлечься от своей печали, от щемящего чувства потери, на эти долгие двенадцать дней… И эта безнадежность, трагичность, возможно, если не минует, то хотя бы частично разрушится, если он придумает какое-нибудь для себя занятие.

Антон едет через центр, успокаивает себя тем, что вся ее эта командировка закончится, что это дело поправимое, дело времени. Время — это как раз то, что способно отделить настоящее от будущего.

Мокрый снег прилипает к лобовому стеклу, дворники едва справляются, и это их мерное мелькание не успокаивает, не приносит утешение. Грачев никогда не любил московской зимы. Мерзкая, мрачная пора, даже улицы, расцвеченные иллюминацией и множеством фонарей в предвкушении Нового года, в дни, когда небо затянуто серой плотной завесой, мало что могли изменить. Дороги превращались в сплошные потоки месива из реагентов и белого снега. Сегодня без Даши все еще более унылое.

В теле Антона возникает мерзкая дрожь, ему не по себе. Это новое ощущение бьющейся в груди птицы заставляет его сменить маршрут, он сворачивает на широкий проспект и двигается в сторону центра города. Встает в пробку. Приступ лихорадки не прекращается, Антон чувствует, как холодный липкий пот приклеил его рубашку к спине. Грачев хочет выйти из машины, снять с себя куртку, но его Гелик так зажат среди автомобилей, что и думать нечего об этом. Удручающая и жуткая ситуация стянутого машинами пространства усугублялась окутывающими их мраком и сыростью. Головная боль резко выстреливает в правый висок и разливается в затылке. Для Грачева ничего нового, он машинально тянется в карман, выдавливает из блистера две таблетки цитрамона, запивает их и закрывает глаза. Сигналят, но Грачев не слышит. Девушка в норковой шубке нараспашку и нежно-розовой блузке с кружевом скребется в боковое стекло. Грачев просыпается от звука и опускает окно.

— Поехали, — говорит она с улыбкой.

Антон отпускает тормоз, машина катится, а он удивляется: оказывается, в этом мрачном городе есть люди, которые могут улыбаться. Кончается снег, и выглядывает солнце, белое и злое — оно слепит глаза Антону, он опускает козырек, надевает очки, но солнце все равно просачивается сквозь невидимые щели. Слезятся глаза — Грачев плачет. Он должен найти в себе силы и перестать хандрить. Но улыбаться нет желания. Боль в голове не прошла, но стала тупой и однообразной. Чтобы хоть как-то изгнать из души тоску, он доезжает до уличных торговых рядов с разной предновогодней мишурой, удачно паркует машину на освободившееся место и идет на базар. Толпа людей растекается по узкому проходу между красивых пряничных домиков. На углу дородная старушка, завернутая в светлый павлопосадский платок, торгует кружками с символом будущего года — красной обезьянкой. Антон поднимает одну из кружек, бессмысленно вертит в руках, покупает пару — себе и Даше — идет к машине. Однако, поскальзывается и, размахивая руками, разбивает одну кружку о прилавок киоска. В глаза его бросается цвет осколков, хаотично распавшихся на мутном льду. Странный узор с бордовыми, словно кровь, разводами и черные пятна грязи, похожие на дыры. Внезапный испуг от несправедливого и непоправимого разгорается внутри и перекидывается на сердце Антона. Оно тикает, как будильник в районе нагрудного кармана, и он прижимает его свободной рукой, чтобы унять этот стук. Антон идет к машине и не понимает, за что ему такое наказание. Он с таким трудом поймал свое хрупкое счастье, а теперь.

Антон приезжает к Мазиловскому пруду, где запруженная речка Филька, та самая, ведущая к знаменитому домику в Филях, где Кутузов держал Совет, и где Антон ребенком, играл в войнушку с ребятами, а потом, ближе к ночи, они садились в метро и ехали на пруд, где купались голышом.

Антон выходит на середину пруда, затянутого льдом. Его расстегнутая куртка, очки и взлохмаченные волосы привлекают внимание девочки, гуляющей с бабушкой. Она показывает на дядю пальчиком и грозит — мол, нельзя, лед тонкий. Лишь часть озера покрыта льдом, и в полыньях трепыхаются утки. В душе Антона творится такое, что он остервенело прыгает на лед, ударяет ботинками, словно испытывает на прочность судьбу, и снежная жижа фейерверком летит в разные стороны. Лед невредим. Антон выбирается на берег. Бабушка, не скрывая своих эмоций, адресует ему жест, покрутив пальцем у виска.

— Пьяный или нанюхался? — интересуется она.

Антон, сделав еже несколько танцевальных па, зло отвечает ей:

— Спасибо за внимание!

Он ловко перепрыгивает через невысокое ограждение, открывает дверцу своего Гелика и опускается на место водителя. Смотрит на себя в зеркало дальнего вида и, обращаясь не к себе, а к тому, кто сейчас рисковал жизнью, спрашивает:

— Что за дурацкие забавы у тебя?! Эк, как тебя подкосило. Совсем с катушек слетел.

Включает мотор, разворачивается в неположенном месте и резко срывается в сторону парка, только шины взвизгивают на мокром асфальте. Разлука с любимой невыносима. А прошло всего несколько часов! Тут может помочь только Господь Бог. Антон останавливается у храма и входит внутрь.

Два часа дня, слабо горят свечи, небольшое помещение просматривается всё разом, две одинокие фигуры прихожан, и две старушки, одна из них быстрыми шагами передвигается от иконы к иконе, смахивает с них невидимую пыль, а другая остервенело отскребает прилипший к полу воск так, что тонкий писк скребка наполняет храм, еще больше окутывая его ореолом запустения и уныния. Антон останавливается в пределе, приглаживает волосы на голове и проходит под своды, под самый купол, в место силы. Сюда он приходил со своей первой возлюбленной перед тем, как его забрали в Афганистан.

IV

Наконец Грачев добирается до дома, забирает из машины одинокую кружку с изображением красной обезьяны и двух красных стрелок, застывших на циферблате в районе полуночи. В этот раз Новый год ему придется праздновать одному, без Даши. Он вынимает сломанный зонтик, входит в лифт, но там гаснет свет, Антон ищет кнопку экстренного вызова, в потемках роняет и разбивает кружку. Загорается свет, лифт движется вверх до нужного этажа, и резко останавливается с высоким пронзительным писком. Антон мелкие осколки кружки ботинком выгребает из лифта на лестничную площадку, большие, подойдя к мусоропроводу, выбрасывает. Они глухо бьются о стенки невидимой темной кишки. Антон вспоминает слова из песни «посуда бьется — жди удач, не плачь, красавица, не плачь, все сокровища свои отдам взамен твоей любви».

Антон входит в квартиру, пристраивает на тумбочку зонтик, тот падает и лежит на полу, как разбившаяся птица, беспорядочно разбросав сломанные крылья. На комоде стоят фотографии Даши в разных танцевальных костюмах. В сердце Антона заползает тоска, опутав паутиной все прекрасное, на что он смотрел, что пытался сохранить в своей душе. Ее улыбка, гибкое красивое тело. Она действительно талантлива, она так легко и быстро вписалась в новый танцевальный коллектив, освоила новые образы. Вот она в военной форме черного цвета, в пилотке. Красавица Дашенька. Как же он упустил то обстоятельство, что их отправляют с концертами в горячие точки, особенно в праздники.

Но, может, все обойдется на этот раз. Антон сжимает кулак, на пол падают капли крови. Он стонет, из руки выпадает острый осколок. Антон открывает шкафчик в ванной, роется в аптечке, смахивает кровь в раковину. Ничего не находит. Ни намека на бинт или вату. Кровь не останавливается. Кто-то стучит во входную дверь. Не звонит — стучит. Странно. Антон вытирает остатки крови другой ладонью, зажимает рану ртом и идет к двери. В глазок толком ничего не видно, мутное пятно.

— Сукин сын, это ты тут нагадил, — гулко резонируя на пустой лестничной клетке, произносит кто-то.

Антон отступает на шаг, запинается о зонтик и молчит. В дверь с силой несколько раз пинают ботинком и все затихает. Антон находит в кухне перекись водорода и заливает ею рану. Рана шипит и пузырится, но «сшить края» перекиси не под силу.

— Черт, какой глубокий!

В коридоре, в ящике с инструментами Антон находит широкую синюю изоленту и закручивает ей ладонь. Изолента отвратительно воняет, но кровь останавливается. Антон облегченно опускается на стул. В поле его зрения попадает черный кивер — головной убор воинов Бородинского сражения, который они с Дашей сами смастерили из папье-маше, чтобы Антон мог участвовать в реконструкции битвы в сентябре следующего года. Антон подхватывает его, одной рукой нахлобучивает на голову и смотрится в зеркало.

А что, прикольно! Даша вернется, они будут учится ездить верхом на лошади. Они уже выбрали место в Подмосковье, где не очень дорого обучают новичков. Даше это ни к чему, но она за компанию. Это желание участвовать в реконструкции Бородинского сражения возникло сразу после их знакомства. Оно произошло неожиданно при странных обстоятельствах, но со счастливым для Грачева финалом. К тому времени он потерял всякую надежду на семейное счастье. Так сложилось, что его первая влюбленность закончилась, не начавшись. Девушка не ответила взаимностью и провожала в ряды советской армии не Грачева, а его друга. А потом он ушел на сверхсрочную и попал в Афганистан, оттуда вернулся скоро, потому что был контужен и уволен в запас.

V

Номинально вроде он имел право существовать и получать что-то еще, кроме пенсии, но — увы! В девяностые однополчане взяли его в свой кооператив и вскоре обнаружилось, что он «ни украсть, ни покараулить». Тогда он ушел в ГАИ, стоять с палочкой на перекрестке в жару и в холод, обрекая себя на медленную смерть. Он не приносил обусловленный его должностью гаишника доход начальству, не взирая на его упрек о том, что должно же оставаться в человеке хоть что-то святое, его уволили, словно кто-то толстым жирным маркером навсегда вычеркнул его из списка везучих людей. Тогда же он оставил всякую мечту о создании семьи. Родители к тому времени умерли, и он жил одиноко и скромно на свою военную пенсию, он мог вообще не заботиться о деньгах. Но в какой-то момент телевизор надоел, книжки из шкафа все были прочитаны и захотелось выйти хоть на какую-то работу, не ради денег, а потому что просила душа. Он вспомнил фразу о том, что при коммунизме труд станет потребностью, ухмыльнувшись мысли о том, что в отдельно взятой стране с коммунизмом не получилось, а вот с ним, отдельно взятым человеком, все случилось. Поэтому Грачев зашёл в автомастерскую напротив своего дома, и его взяли слесарем. Кроме других благ там можно было много курить на рабочем месте, ругаться матом и уходить в загул на несколько дней.

Но судьбой было уготовано построить мост через пропасть между такой его пещерной жизнью и былой надеждой на светлое будущее. Одним мрачным утром, звонит практически омертвевший мобильный Грачева и оповещает эсэмэской своего хозяина о том, что он «должен… в противном случае…» Антон наливает себе водки, выпивает, не закусывая и, чтобы унять жгучесть напитка, резко выдыхает свернутыми в тугую трубочку губами в согнутый локоть. Он выпрямляет руку и отшвыривает гудящий мобильный как назойливую муху. Мобильный падает со стола, обиженно замолкает навсегда.

Антон собирает остатки телефонного аппарата и швыряет в ведро, приговаривая, что он никому ничего не должен, и не надо ему угрожать. Вопреки логике, все же едет в Совет ветеранов, откуда приходили сообщения. Плохо выбритый, дурно пахнущий, он является туда засвидетельствовать, что он еще жив, во что сам уже слабо верит.

На обратном пути, на станции метро Кутузовская, он видит, на стене нарисован русский воин времен войны с Наполеоном, с винтовкой, нацеленной неизвестно куда, в высоком кивере, с усиками над верхней губой, впалыми щеками и лихорадочно блестящими непонимающими глазами. Как сильно он похож на него, Антона Грачева! Антон застывает в недоумении. Он озирается по сторонам. В двух метрах от него миниатюрная девушка ждет поезд. Антон решительно идет в ее сторону, почти касается ее рукой, но сдерживается. Приглаживает взлохмаченные волосы на голове, собирается с духом и окликает девушку. Она оборачивается. У нее длинные накладные ресницы, ярко накрашенные щеки. «Как кукла» — думает Грачев и сразу проникается к ней теплым чувством. Как умеет, объясняет, что он хочет и почему…

Девушка присматривается к Грачеву, к воину на стене и видит большое сходство. Она улыбается и соглашается сделать фото, но, когда Грачев говорит, что телефона у него нет, отворачивается.

И тут Антон, чувствуя свой запах «перегара», стараясь дышать в сторону, вдруг выпячивает вперед грудь и уверенно так говорит:

— Да ты не думай… мой Гелендваген вчера ограбили, стекло разбили и мобильник забрали.

Антон так входит в роль успешного господина, что имеет смелость намекнуть:

— Ты не думай, у меня «Яблоко».

— Ага. Апельсин.

Девушка смеется над собственной шуткой, ее лицо сияет. Она делает несколько снимков и записывает номер.

— Антон Грачев.

Дальше события развиваются молниеносно. Грачев возвращается домой, тщательно моется в душе, заходит подстричься в салоне. В ожидании очереди к мастеру, бродит по длинным коридорам торгового центра, где из-за стекол витрин на него с укоризной смотрят стильно одетые манекены. Он поднимается по эскалатору на следующий этаж. На этаже расположен бутик с непонятным Грачеву названием «Барбершоп». Грачев заходит внутрь. В кресле вальяжно сидят двое элегантно одетых мужчин, один из них потягивает виски из прямоугольного стакана, второго, покрытого пеной, бреет мастер. Антон смущенно шарит в кармане и находит наличность, только что снятую в банкомате. Он идет на риск — и спустя время выходит с аккуратной короткой стрижкой, волосок к волоску, и приятным запахом мужского парфюма.

Словно актер перед выходом на сцену, Антон готовится, чтобы войти в офис банка и получить кредит на заветное «Яблоко». И когда мобильный аппарат был настроен, он сразу ожил, мелодично извещая о том, что она, Даша, выслала ему фото. И он прикасается пальцами к аппарату снова и снова, боясь спугнуть свою удачу. Ведь теперь у него есть ее номер, а это значит только одно — у него есть возможность продолжать диалог.

Он выбегает на улицу, идет вприпрыжку, не знает, куда идет, но это сейчас не важно, у него есть надежда. И теперь он знает, что будет дальше. Он знает, что будет завтра, и потом. И он не ошибается. Потом он закладывает квартиру в банке, у него появляется заявленный при первой встрече с девушкой Гелендваген. Черный, квадратный мерседес. Ну и что, что подержанный, не новый. Битую и восстановленную в его автосалоне машину он купил за большие деньги. Слесари называли его сумасшедшим, крутили пальцем у виска. А Грачев взял отгул и самолично отполировал красавца. Над ним подтрунивали, мол, теперь у твоего джипа фары светятся от счастья, он и новый такой не был.

И вот настает день, когда Даша соглашается на встречу. Тогда он — Антон Грачев, мужчина почти пятидесяти лет, офицер в отставке, а теперь «гусар по совместительству», и его Гелендваген, с которым он уже сроднился, едут на свидание. Позади остаются алкоголь, мерзость, одиночество. Все тщательно зачищено. Кто бы мог подумать, одна единственная встреча, а, скорее, стыд за свое вранье сможет перечеркнуть всю его прежнюю непутевую жизнь.

VI

Опять все всколыхнулось в памяти. Антон взглянул на часы, по его подсчетам, Даша уже должна приземлиться, но он не может узнать, как она долетела. Им запретили брать с собой телефон.

Антон смотрит себе на руку, убеждается, что рана больше не кровит, снимает изоленту и идет в душ. Под струями теплой воды он думает о Даше. Чтобы хоть как-то заглушить навязчивые мысли, он включает ледяную воду. Через пару минут замерзает окончательно и только тогда выходит.

Антон берет книгу «Война 1812 года» — подарок Даши. На книге надпись от ее руки, но он приказывает себе не открывать эту страницу, забирается с книгой под одеяло, дрожит пытается согреться, и читает, читает, читает….

«Войско Бога. Архангел Михаил и Архангел Гавриил на небе дрались с сатаной и сбросили его на Землю».

Грачев думает, так вот оно что! Дьявол! Вот он ходит по земле и его преследует.

«…Солдат оглянулся, а француз копошится, живой, стало быть, первым делом, дернулся, чтобы добить, но ведь не по-божьи это! Бог его пощадил, так не ему, Ивану, его жизни лишать, подумал и пошел прочь. Только француз то ли не знал о Боге, то ли в его раненном воспаленном теле не нашлось истинно человеческой мысли и он, выполняя свой долг, стрельнул в Ивана, тот и упал замертво».

В полудреме Антон видит себя рядом с Иваном, видит, как трогает его за плечо, а тот глаза в глаза ему смотрит и говорит: «Вот так, дружок! Убей врага, иначе он убьет тебя!»

VII

«Убей его, иначе он убьет тебя!» — этими словами преподаватель завершает танец. Сделав последний круг стремительного па, снимает и с силой швыряет на пол маску Медузы Горгоны. Та падает на пол и рассыпает вокруг синие языки ползущих в разные стороны змей.

Ученицы стоят в оцепенении вдоль стены. У одной девушки взметается рука для аплодисментов и тут же беззвучно плетью падает вниз. В зале звучит музыка, теперь уже спокойная композиция.

— Эмоция! Не придумывайте эмоцию! Почувствуй всем телом, он — зло! Он мешает тебе жить! Или ты, или он. Убей его! Сильно! Смело!

— Вы потрясающая!

— Есть лучше. Каждому всегда есть, к чему стремиться. Если есть цель.

Девушка в черном трико, наставник девочек, широко выбрасывает вперед жилистые ноги, в два шага достигает противоположной стены, выкрашенной беспробудно серым цветом, сползает по ней спиной и разбрасывает ноги. Тут же потряхивающими ритмичными движениями собирает ноги вместе, поджимает колени, группируется и тихо стонет шёпотом, чтобы ученицы не могли расслышать сквозь продолжающую звучать мелодию танца в репетиционном зале. Вот она — живое воплощение, неотделимая частица танца, сама произведение искусства. Но в эти минуты она уже не принадлежит себе. Ее душа словно отделяется от тела, в один миг перетекает в иное измерение, и тело, еще живое, окружает все, что было с ней прежде, но это уже не имеет ровным счетом, никакого смысла. А тело без смысла не нужно ей больше. И душа пульсирует еще где-то совсем неподалеку, в каком-то обозримом пространстве, ей даже кажется, что это та самая точка, маленькая и черная, как пуля, почти ощущается глазами, почти видима. Но вот эта воплотившаяся в красную, сочную точку душа осуждающе взирает на нее, предупреждая не совершать непоправимый грех. Да мало ли у нее уже грехов, гореть ей в аду, кипеть в горящей языками маслянистого темного пламени смоле.

Так уж случилось, что человеческая душа требует счастья. Видимо, это именно то, для чего она создана. И нужно много мужества, а скорее, зрелости, чтобы не пустить тело убить самое себя.

Девушка беззвучно плачет, достает из кармана мобильный, листает контакты, хочет набрать кому-то, но останавливает себя. Открывает интернет, новости, забыться.

Коллектив ансамбля направляется …, чтобы поздравить наш контингент войск с наступающим праздником.

Дата вчерашняя, не подходит. Девушка обновляет страницу.

26 декабря. Рано утром… самолет потерпел крушение… Выживших нет.

Девушка отчаянно листает ленту новостей. Всякая ерунда. Один канал, другой, третий, телефон виснет, девушка отчаянно трясет мобильный. Да что толку. Девушка бежит по гулкой холодной лестнице черного хода, заплеванного окурками, вспугивает целующуюся парочку. Вновь перезагружает страницу, телефон ловит связь. В новостях подтверждение — выживших нет.

Не верится, еще долго не верится, а потом девушка рыдает уже дома. Жизнь кончилась. Она идет в ванную, ищет по ящикам, чем полоснуть себе по венам, чтобы тело, которое уже покинуло душа, тоже нашло свое место, ушло туда, откуда пришло. Земелька, возьми меня обратно. Но в этой дурацкой съёмной квартире нет ничего, чем можно решить судьбу. Решительно ничего! Нож на кухне — толстый и тупой, кроме него, только тупые кухонные приборы. Девушка лихорадочно перемещается по комнате, выдвигает ящики, сбрасывает на пол вещи. Что-то брякает. Ножницы вонзаются острыми концами вонзаются в пол. Девушка режет тонкую кожу на руке, но та не поддается. Ножницы отскакивают от упругой кожи, еще больше разжигают желание девушки довести дело до конца. Она остервенело тычет острыми краями в бьющуюся синюю вену. Кровь капает, затем брызжет, фонтанирует. Силы уходят, тело обмякает и сползает на пол, глаза девушки закрываются. Девушка видит со стороны, как недвижно лежит ее тело, приоткрыты глаза и рот. Она ждет, когда перестанет дышать.

На пороге возникает хозяйка квартиры. Приезжает полиция, скорая, все они беспорядочно кружат около нее. Девушка успевает схватить рюкзачок, пачкает его кровью, но не выпускает из рук. Она отключается от успокоительного укола в скорой, прижимает к груди рюкзачок. Во сне, она плывет на легком кудрявом облачке без всякого смысла и направления. Где-то далеко мерцают едва заметные крошечные льдинки звезд. Звезды тают, и по очереди, одинокими каплями, падают в бездну.

VIII

Грачев так и засыпает, в обнимку с книгой. Утром, проснувшись и открыв глаза, первое, что видит, как с портрета на него смотрит Даша с огромным букетом роз, штук сто, не меньше. Она очень любила это фото, увеличила, завела в раму и повесила на видное место. Антон старался не смотреть в ту сторону и никогда не спрашивал у Даши, кто это ее поклонник, но ревность червячком подтачивала изнутри. С этим букетом была связана история, о которой Грачев не хотел вспоминать.