Бесплатный фрагмент - ПОКА БЫЛИ ЖИВЫ ФРОНТОВИКИ…

НИКОГО НЕ ОСТАЛОСЬ

Предисловие к сборнику

Этой книгой из моих когда-то опубликованных статей и очерков я хочу отдать должное фронтовикам Великой Отечественной войны. Их уже почти нет. Но когда-то мы жили среди них и не ценили того, что они были рядом с нами. Знакомый нашей семьи Яков Матвеевич Шалухин — контуженный и израненный на фронтах — в те годы начал вывешивать на своем кабельном заводе что-то вроде рукотворных плакатов-стенгазет с рассказом о фронтовиках-заводчанах. И сам поразился: на невеликом заводе, в каждом цеху, были воевавшие: танкисты, артиллеристы, бесстрашные саперы с орденами…

«Народу на Дальнем Востоке густо», — говорил в старом фильме «Трактористы» артист Н. Крючков. И ветеранов Великой Войны было «густо» в те послевоенные, особенно советские годы. Они были такой же обыденностью наших дворов, как дети, играющие в песке, как женщины, вешавшие на веревках белье после стирки… Мы тогда не думали: а ведь скоро они уйдут из жизни. Мы мало с ними говорили. Мало спрашивали о войне. Да и мало понимали их. Моя жена вспоминает: в сопливом детстве рядом в полуподвале жила семья столяра, которого двор называл Хусаинкой, потому что столяр с золотыми руками пил... Дети росли во дворе — не понимая, что это наследие войны. Пока соседка, пожилая преподавательница из ссыльных, не рассказала девочке, что на войне дядя Хусаин был героем, ходил в разведку брать «языков», много раз погибал — и пить начал на войне, потому что ему было очень трудно…

В газетах мы, журналисты, нечасто ходили за материалом к былым фронтовикам — разве что как к героям труда. Страна давно жила другими заботами. И только к празднику 9-го мая, в преддверии Дня Победы, к ветеранам шли газетчики — и те, достав из шкафов и надев парадные пиджаки с медалями и орденами, почитали за честь приход к ним журналиста. Хотя это нам, журналистам, надо было почитать за честь посидеть, держа блокнот, напротив ветерана войны.

И всё же остались у меня публикации о героях военных лет, запечатленные газетными строками беседы с ними, старые снимки. Из них я и составил эту книгу. Не всё, конечно, было написано мной, молодым журналистом, мастерски. Но сохранились в подшивках газет бесценные свидетельства: рассказы воевавших, имена, даты, их опыт и трагедии убитых, искалеченных и выживших. Как в бесхитростных стихах ветерана войны, попавших в мою статью:

Сидит друг на завалинке,

Калека в двадцать лет:

Нога больная в валенке,

А правой вовсе нет.

Этот сборник тех далеких уже по времени публикаций — в память о фронтовиках, живших среди нас. О калеках и инвалидах, о людях, опаленных войной. Большинства из них нет в живых. К ним уже не придешь с журналистским блокнотом. И не выпьешь с ними символические «фронтовые сто граммов».

Вот только строки в старых газетах — они теперь как монументы Славы. Мой долг был собрать их в одну книгу.

Виктор Савельев.

ОПЕРАЦИЯ
«ЦИТАДЕЛЬ ШПАНДАУ»

Часть I. Очерк советских времен о парламентере В.Гришине

ПАРЛАМЕНТЕР

Диалог над линией фронта

С фотографии в книге генерал-полковника М. Х. Калашника «Испытание огнем» на меня задумчиво смотрит тридцатилетний майор с гладко зачесанными назад волосами. А сам Василий Яковлевич Гришин напротив. Далеко не тридцать, та же прическа, но в волосах проседь. Мы сидим в его квартире возле цирка, он вспоминает войну.

Тут же, на странице книги, снимки фронтовых товарищей Гришина. «Вот Володя Галл. Он лучше знал немецкий и был переводчиком во время переговоров с комендантом цитадели полковником Юнгом, — представляет сослуживцев Василий Яковлевич. — А этот молодой лейтенант — Конрад Вольф, сын писателя-интернационалиста Фридриха Вольфа. Сейчас он известный кинорежиссер, лауреат Национальной премии и президент Академии искусств ГДР, а тогда мы его называли просто Кони».

Я помню работу этого талантливого художника: хронику экипажа «МГУ» — мощной громкоговорящей установки. Пред глазами до сих пор плывут кадры: вот неуклюжая машина с черными репродукторами маневрирует между взрывами, хрипит пластинка, начинается звукопередача для немецких войск, вот толпа пленных возле автомобиля, парламентеры у стен крепости Шпандау. Неужели это все о подразделении Гришина?

Сомнений нет. На рабочей тетради фильма, подаренной хозяину квартиры, крупная размашистая надпись по-русски: «Соратнику по боевым делам последних лет войны, о которых повествует (применяя в дозволенных размерах творческую фантазию) фильм „Мне было 19“ — Гришину на память о днях в ГДР. Конрад Вольф (бывший Кони). Берлин.23.IV.1971 года».

— Ох уж эта творческая фантазия, — то ли в шутку, то ли всерьез ворчит Василий Яковлевич. Как человек, придерживающийся факта, он не особенно одобряет художественные измышления. Мне кажется, что Анатолий Медников, описавший в повести «Открытый счет» историю со сдачей крепости, явно не угодил Гришину, для остроты сюжета засадив «его прообраз» — парламентера Зубова под арест в цитадели Шпандау.

Разговоров с лейтенантами, солдатами и прочими чинами гитлеровской армии во время войны у Гришина хватало, не зря его шутливо окрестили «шефом разлагателей». Он был политработником-инструктором, а в сорок пятом возглавлял отделение по работе среди войск противника политуправления 47-й армии. Это была работа особого рода, о которой мы, в сущности, мало знаем. И хотя ее исполнители не поднимали роты в атаку и не врывались первыми в населенные пункты, мужества она требовала не меньшего.

██

…Ночь. На фронтовой полосе затишье. В немецких окопах дозорные чутко вслушиваются в темноту. И вдруг устоявшуюся тишину разрывает голос, усиленный рупором. Кто-то со стороны русских окопов кричит: «Не стреляйте! Я немецкий солдат, хочу поговорить с вами».

Над бруствером неприятельского окопа появляются черные точки — головы. Вслушиваются в неожиданно смело звучащую родную речь: «Солдаты! Не верьте командирам, что русские расстреливают пленных. Если хотите сохранить жизнь, сдавайтесь, как я. Послушайте меня, такого же немца, как и вы. Я родом из Дессау, служил в воинской части номер…»

Кто-то не верит и просит рупориста для подтверждения назвать несколько улиц и кабачков в Дессау, кто-то вступает с ним в спор. Ночь гулко разносит диалог над линией фронта. «Ты немец, а под пистолетом зовешь нас сдаваться», — пробуют пристыдить агитатора.

Новый голос с русским акцентом вмешивается в разговор:

— Я советский офицер Василий Гришин. Но я не держу под пистолетом вашего солдата. Он вызвался говорить добровольно, чтобы спасти вас от бессмысленной гибели за фюрера. От имени командования предлагаю…

Дорога каждая минута: сейчас враги спохватятся. Нужно успеть вкратце рассказать о нашем законодательстве о военнопленных, сообщить о последних поражениях гитлеровских войск. А завтра уже на другом участке снова обращаться к немецким солдатам через микрофон «МГУ», готовить к выступлениям свежих перебежчиков, писать листовки.

✰ ✰ ✰

Это строки из листа на награждение капитана Гришина орденом Красной Звезды:

«В период активной обороны в апреле–июле 1943 года при его участии на переднем крае проведено свыше 150 звукопередач. В результате два состава боевых охранений немцев оказались небоеспособными, и противник вынужден был отвести их в тыл, так как они отказались стрелять в нашего диктора. Это подтверждают и пленные, и солдаты нового боевого охранения, с которыми также установлена связь голосом.

Кроме того, под воздействием звукопередач с выступлениями военнопленных на участке 38-й гвардейской Лозовской стрелковой дивизии на нашу сторону перебежало 12 венгров. Проведение передач было сопряжено с риском для жизни, поскольку они проводились в 40–150 метрах от немецких траншей, и, чтобы сорвать передачу, немцы открывали ураганный огонь».

Это вклад Гришина в подготовку Курской битвы, исход которой решило не только соотношение в танках, артиллерии и самолетах, но и превосходство боевого духа советских воинов над врагом.

Неудача

— К сорок пятому году в психологии многих немецких солдат и офицеров произошел перелом: они начали сдаваться группами по 30–50 человек. Сказалась наша агитация, а кроме того, листовкам и громкоговорителям помогали победы. Это хорошо чувствовали все пропагандисты. Чем хуже становилось положение немцев, тем дольше они без стрельбы слушали наши передачи.

В рассудительных словах Василия Яковлевича мудрость крестьянина, который считает, что урожай взрастил не он, а ласковое солнышко, жирная почва и своевременный обильный дождь. Но я понимаю, сколько сил должен приложить и сам сеятель, чтобы взошли дружные всходы.

Наверное, крестьянская закваска так и осталась в Гришине, выходце из Давлекановского района. Осталась, несмотря на пройденные с боями пол-Европы, фронтовые награды, звание почетного гражданина города Магдебурга. В конце войны в польской деревушке он увидел женщину, голосившую над коровой с непомерно раздутыми боками. Окончивший сельхозтехникум Гришин без труда определил: тимпания, корова объелась молодой травой. «А ну, держите ее!» — приказал Василий Яковлевич. И изумленные польские крестьяне смотрели, как капитан, скинув гимнастерку, макал жгут соломы в деготь и, словно заправский ветеринар, засовывал руку в глотку животному.

Через два дня его разбудил стук в окно. «Пани плачет… телка», — только и понял он. Пришлось ночью ехать в дальний хутор. Но зато, когда немцы сбросили в округе двух парашютистов, первый же заметивший их крестьянин бросился к «своему капитану». Диверсантов взяли при прочесывании леса…

Удивительная судьба военного поколения. Гришину, по профессии агроному-энтомологу, довелось участвовать в спасении тысяч людей. Последовательно проводя принцип: «Не каждый немец — фашист», фронтовые пропагандисты отрывали от гитлеровской армии тех, кому не по пути с нацизмом. В конечном счете, они способствовали возрождению немецкого народа, созданию новой демократической Германии.

О масштабах работы отделения Гришина рассказывают строки из наградного листа: «Во время операций на Альдамском и Альткюстринском плацдармах в результате большого количества звукопередач и засылки пленных было около двух тысяч перебежчиков на нашу сторону, причем неоднократны случаи групповых переходов. В марте–апреле 1945 года обратно к немцам было заслано 480 военнопленных. Вернулись назад 380 человек, они привели с собой 2600 солдат противника».

Но мне хочется рассказать не об успехах, а о трудностях перелома в сознании, отравленном геббельсовской пропагандой, притупленном немецкой военной муштрой. Словом, это рассказ об одной неудаче, постигшей Гришина.

…Болотистая равнина в Белоруссии. Топь. Только земляная дамба из конца в конец пересекает трясину. И там, где насыпь разрывает маленькая речушка, по обе стороны от нее два форпоста — русский и немецкий.

Два блиндажа, как две соседские белорусские хатки. Всего в пятнадцати метрах друг от друга. Когда у немцев обед, слышно, как звякают котелки. Но все же это маленькая линия фронта. «Хатки» глубоко упрятаны в насыпь, и чтоб не получить пулю, к ним нужно красться, пригнувшись в узкой траншее.

Сюда, на этот необычный передний край и приехал старший инструктор по работе среди войск противника Василий Гришин. Задание было коротким: уговорить немцев сдать форпост.

Было много перекличек из траншеи в траншею, прежде чем командир взвода — немецкий лейтенант и советский инструктор договорились выйти без оружия на дамбу. Они сидели прямо на земле, на виду друг у друга, и только речушка разделяла офицеров двух враждебных армий. Было лето сорок четвертого, война, а здесь, в болотах вокруг, заливались лягушки. Гришин разворачивал газету Национального комитета «Свободная Германия» (его создали немецкие антифашисты на территории нашей страны), агитировал, читал статьи, а после с куском глины перебрасывал связку газет лейтенанту.

Неделю продолжались эти удивительные переговоры через реку, и неделю лейтенант колебался, оттягивал сдачу форпоста. Нерешительность его погубила: советское командование не могло больше медлить со взятием дамбы. Ночью разведчики проползли непролазными топями на немецкую насыпь. В коротком бою с форпостом было покончено…

Наверно, лейтенант и его солдаты не хотели умирать на чужой земле, иначе бы не было этих бесед на дамбе. Но инерция приказа, слепой дисциплины оказалась сильнее первых ростков самостоятельной мысли.

Эпизод. Капля в море. Маленькая трагедия войны.

Цитадель Шпандау

Фронтовики не любят копания в психологических глубинах.

Я имел бестактность спросить Гришина о самочувствии парламентера, идущего в логово врага. Лучше бы не спрашивал. Он так посмотрел, что мне стало не по себе. И лишь его глуховатый голос («Да что уж там…»), жест, которым он обрубил разговор на запретную тему, выдали, скольких душевных сил стоил такой поход.

Эта операция вошла в историю Великой Отечественной войны под названием «Цитадель Шпандау». Сам город был уже взят, советские войска текли по мосту через реку Хафель дальше, к Бранденбургу. И только орудия несдавшейся средневековой крепости грозили засыпать наши войска смертоносным огнем. Оставлять такую «занозу» у себя в тылу стало невозможным. Штурмовать же цитадель было жестоко: в ней находилось много гражданского населения, в том числе женщины и дети.

Оставалось несколько дней до Победы, когда парламентеры майор Гришин и капитан Галл направились к крепости, где засели (а это они точно знали) эсесовские офицеры-фанатики.

То был последний и слабый шанс на мирный исход: две сотни немецких женщин, ходивших перед этим уговаривать гарнизон Шпандау, вернулись ни с чем.

Все было до нелепости знакомо, как в рыцарских романах Вальтера Скотта: средневековые стены, ров с мостиком, забаррикадированные ворота. И даже комендант цитадели полковник Юнг со своим заместителем спустились с балкона по воспетой в романах веревочной лестнице. Но можно ли рассчитывать на рыцарское благородство тех, чьи автоматы смотрят сквозь бойницы?

Полковник Юнг — старый, уставший, невоенный человек. Лично он не против сдачи крепости, но господа офицеры… Выполняя последний приказ фюрера, любой из них может расстрелять командира-капитулянта и лично возглавить оборону. «Ну что ж, — сказал майор Гришин. — Попробуем поговорить с офицерами».

Веревочная лестница качается под ногами. И вот парламентеры в мрачном сводчатом зале. Посредине его немецкие офицеры образовали символический круглый стол — строй кольцом, в котором оставлено место на двоих. Явная попытка подчеркнуть равноправие сторон.

Но равноправия нет и не может быть. Отвергнув все компромиссные предложения гитлеровцев, парламентеры обрисовывают всю безнадежность сопротивления, предлагают безоговорочную капитуляцию. В противном случае вся ответственность за гибель солдат и мирного населения падет на голову офицеров крепости.

Их секут ненавидящие взгляды эсесовцев, порой кажется, что вот-вот чья-то фанатичная рука рванет кобуру. Но выстрела так и не последовало — ни в те минуты, ни тогда, когда Гришин и Галл, не убыстряя шага, уходили от цитадели.

Офицеры гарнизона Шпандау попросили только одно: дать возможность их представителю лично проверить сообщение парламентеров о положении гитлеровских войск. Такая возможность была предоставлена. На передовой полковник из только что сдавшейся немецкой части словно ушат холодной воды вылил на привезенного из цитадели офицера: «Вы еще надеетесь на прорыв генерала Венка? Рассмешили…»

В тот день от крепости Шпандау отделилась группа с белым флагом. Ее возглавлял комендант Юнг. Он подошел к Гришину, расстегнул кобуру и протянул тому свой «вальтер». Гарнизон цитадели — 460 человек — был выстроен за воротами. Вскоре из них к городу хлынул поток стариков, женщин, детей. Это были те, ради кого за неделю до Победы Гришин еще раз заглянул в холодные зрачки автоматов…

Эпилог

Его оружием было слово. Для гитлеровцев оно было страшней динамита. «Мы не искали много тем, — сказал как-то Василий Яковлевич, — а долбили, как капли воды, в одну точку. Несли правду о Советской Армии и войне, разоблачали фашизм». После Победы он сам смог убедиться, насколько чудовищной ложью был опутан немецкий народ. Когда один из немцев-агитаторов приехал с Гришиным в родной город Дессау, его мать лишилась чувств. Все годы нацисты ее убеждали, что сын замучен русскими.

Стремясь донести эту правду, Гришин был изобретателен. Мины, которые рвались листовками вместо осколков — его детище. Это он заставил работать на себя немецкую почту. Непроглядными ночами переходили линию фронта пленные-добровольцы, унося с собой набитые письмами вещмешки. Уезжая по «отпускным документам» в далекий тыл, они бросали в почтовые ящики тысячи весточек от находившихся в плену и населения районов, занятых советскими войсками. Трудно переоценить все значение этих коротких, «сработанных» под немецкую цензуру записок.

Он был везучим, Гришин, поскольку доносить правду до неприятельских окопов было небезопасно. Однажды, когда они кричали через рупоры в ночную тьму, снайпер на звук срезал ветку куста над головой. К несчастью, пуля была разрывной, и помощник Василия Яковлевича, немецкий парень из Билефельда, упал, раненный осколком в лицо. В другой раз снайпер угодил рупористу в сердце. А Гришину повезло: ни одной вражеской пули за всю войну.

…Я листаю документы, смотрю фотографии давних лет. Фронтовые пропагандисты. Племя, родственное и нам, держащим перо, и тем, кто несет в зал или эфир устное слово. Пусть они были не столь изощренны в литературных или ораторских приемах, пусть порой пользовались лишь несложным печатным станком или рупором. Но как они умели в своей агитации выплеснуть самое горячее в тот момент, самое главное слово, как умели за него не жалеть своих сил, жизни, крови…

В. САВЕЛЬЕВ.

Источник: газета «Вечерняя Уфа», 25 марта 1975 года.

ПОСЛЕСЛОВИЕ К ОЧЕРКУ: Как «затерялась» память
о парламентере Шпандау
майоре Гришине

Откровенно скажу: спустя 45 лет после моего газетного очерка о парламентере Василии Яковлевиче Гришине я с трудом разыскал один-единственный его портрет в интернете. Куда чаще в интернет-перепечатках о военной операции «Цитадель Шпандау» публикуется фотография, где сидят офицеры — работники политотдела 47-й армии, среди которых есть участники этой операции Владимир Галл и Виктор Пискановский, указан даже не принимавший участие в ней Конрад Вольф, будущий ведущий кинематографист ГДР. Но почему-то из текста к этой фотографии удален главный парламентер Шпандау — начальник 7-го отделения майор Гришин, возглавивший поход парламентеров в крепость с фашистскими фанатиками. Хотя вот он, Гришин — сидит вторым слева в среднем ряду, в самом центре снимка!

Этот снимок из архива В. С. Галла без упоминания майора Гришина, кочующий из одной интернет-перепечатки в другую, поисковик из Башкирии Римма Нуриевна Буранбаева (восстановившая более 800 имен героев войны) с присущим ей чутьем назвала «символом всей ситуации, где молча и ясно показана вся суть!». Послав мне этот «символ», она написала в письме:

«Вот эта фотография — ясно поясняющая всю историю. И комментарий поясняющего, кто есть кто… Ой, а кто это в самом центре? На войне просто так в центр фото не сажали.

Жаль, что делавший подпись забыл, кто это…

Потому что в центре фото, по заслугам… майор Гришин!!!

No comments».

Конечно, для историков Великой Отечественной войны и летописцев, имеющих доступ к архивам, роль майора-парламентера Гришина в бескровной сдаче гарнизона немецкой цитадели Шпандау бесспорна. Ведь он не только ходил на переговоры с фанатиками СС в крепость, но и блестяще провел с подчиненными ему офицерами политотдела всю операцию в целом — от начала агитации гарнизона с привлечением населения города Шпандау до выхода немцев из ворот с белым флагом и сдачи в плен советскому командованию.

Но есть исторические факты — а есть массовое сознание. К сожалению, порой мифы бывают популярней фактов — и так сложилось, что массовое сознание на данный момент сформировано исключительно за счет кино и медиа. Даже в кругу семьи майор Гришин как настоящий мужчина не любил похваляться своими военными делами, не считая их чем-то особенным, исключительным. Но падкое на мифы массовое сознание не любит молчащих! В итоге основного исполнителя переговорной миссии — посланного в цитадель командованием 47-й армии Василия Яковлевича Гришина в этих мифах полностью вытеснил сопровождавший майора переводчик из его отделения Владимир Галл.

В интернете можно найти десятки фотографий «Героя Шпандау» В. С. Галла у стен сдавшейся цитадели. При этом большинство нынешних публикаций про крепость, взятую без выстрела, а также про роли участников тех переговоров, основаны исключительно на мемуарах самого Галла…

Сотворение мифа

Как же так получилось, что на данный момент роль Василия Гришина при взятии цитадели Шпандау так недооценена?

Вернемся к фотографии офицеров политотдела 47-й армии и обратим внимание на двоих: это капитан Владимир Галл и 19-летний лейтенант Конрад Вольф — или, как его звали в подразделении, Конни. В конце войны они сдружились: даже на фотографии черная шевелюра Конни маячит рядом с Галлом.

В 7-е отделение по пропаганде среди войск противника друзья попали не случайно. Владимир Галл до войны окончил факультет германистики ИФЛИ. А для Конни немецкий был родным — он сын писателя-коммуниста Фридриха Вольфа, про которого Википедия пишет: «В марте 1933 года, после прихода к власти национал-социалистов, Вольф подвергался двойной опасности — как коммунист и как еврей — и вынужден был с семьёй эмигрировать из Германии. В 1934 году он приезжает в Советский Союз». В годы Великой Отечественной войны Конни вступил в Красную Армию и в 1945-м году в звании лейтенанта был переводчиком в отделении майора Гришина, где служил с «другом Володей» — Владимиром Самойловичем Галлом.

После войны в образовавшейся Германской Демократической Республике (далее ГДР) Конрад Вольф стал кинорежиссером. Однажды он сделал подарок другу Володе, о чем поведало одно из национально-культурных изданий Украины «Еврейский обозреватель»:

«20 января 1967 г. [Владимиру Галлу] пришло письмо от Конни — известного гэдээровского кинематографиста Конрада Вольфа: «Я хочу сделать тебе совершенно необыкновенный подарок… Я уже давно вынашиваю идею более или менее биографического фильма, но мне не хватает твоих советов и некоторых деталей». Через месяц Конрад приехал в Москву. Обсуждали сценарий. Прощаясь, Конни подарил Владимиру сценарий с надписью: «Лучшему другу прошлого и настоящего, непревзойденному знатоку немецкого языка, немецкой литературы и одесского фольклора».

В этом полубиографическом фильме режиссера и соавтора сценария Конрада Вольфа «Мне было девятнадцать» была показана работа 7-го отделения майора Гришина, героем фильма был Конни — в образе 19-летнего лейтенанта Красной Армии, немца Гре­гора Хек­кера.

А подарком Галлу была роль военного переводчика Вадима Геймана, про которую СМИ впоследствии будут писать: «Советского офицера Владимира Галла в фильме играет Василий Ливанов».

Но вернемся к статье в «Еврейском обозревателе»: «Съемки фильма начались в апреле того же [1967] года. Галл все лето провел на студии DEFA в Бабельсберге. В картине его сыграл Василий Ливанов. А в январе 1968 г. в качестве подарка ко дню рождения Галл получил приглашение на премьеру фильма, состоявшуюся 1 февраля в Берлине».

Фильм хвалили в ГДР и СССР, его включили в список ста важнейших лент немецкого кино. Но Конраду Вольфу в фильме, видимо, не хватало «вишенки на торте» — похода двух парламентеров в фашистскую цитадель Шпандау. Сам Конни не был участником похода, но что не сделаешь для остроты сюжета! И волей его режиссерской фантазии в фильме «Мне было девятнадцать» в логово фашистов и фанатиков СС «пошел» не русский майор Гришин, а немец — лейтенант Хеккер, на пару с военным переводчиком Гейманом, за которыми без труда угадывались друзья Конни и Володя.

Именно для постановки сцен по цитадели Конрад Вольф и вызвал на студию DEFA Владимира Самойловича Галла. Позднее издание «Berliner Zeitung» напишет: «Вольф учился в Московской киношколе; когда он начал снимать „Мне было девятнадцать“ в 1967 году, он и его сценарист Вольфганг Кольаазе полагались на Галла до последней детали».

«Изъятие» парламентера майора Гришина из Шпандаусской операции потом прятали за отговорками, типа: «За исключением нескольких незначительных драматургических свобод, все это произошло так, как Конрад Вольф поставил в фильме «Мне было девятнадцать». Таким образом, как ни грустно это может прозвучать, но «незначительной» драматургической свободой стало то, что именно майор Гришин рисковал своей жизнью ради спасения немецких мирных жителей, оказавшихся в цитадели.

Говорят, что Конни уговорил жившего в тот момент в Уфе Василия Яковлевича согласиться с такой «творческой фантазией». Да и как не уговорить! — бывший пропагандист Гришин, до 1950 года работавший в советской военной администрации в Германии, не мог не понимать пропагандистское значение фильма, где в цитадель к немцам-фашистам идет тоже немец, но антифашист, борец за новую Германию… Но едва ли тогда Гришин понимал, что в итоге тысячи зрителей, да и весь Запад поверят в киномиф, который вычеркнет из Истории реального руководителя переговоров с немецким гарнизоном.

Вместо него на экране — после консультаций Галла на студии DEFA — «возглавлять» и вести переговоры в цитадели Шпандау стал военный переводчик в исполнении Василия Ливанова. Что было абсурдом. Переводчик, сам по себе, фигура вспомогательная, без самостоятельных функций: он лишь поддерживает идущего на переговоры парламентера (уполномоченного лица), как горнист-трубач и знаменосец с белым флагом из его сопровождения. По статусу переводчику не положено даже задавать собственные вопросы, писал в 1975 году в журнале «Звезда» военный переводчик Николай Дятленко, участвовавший в допросе немецкого фельдмаршала Паулюса.

На эту нелогичность, кстати, указала дочь майора Гришина — Татьяна Васильевна Гришина, доктор экономических наук, профессор Академии труда и социальных отношений, которую автор сих строк в ноябре 2019 года разыскал в Москве.

— Обратите внимание, — сказала Татьяна Васильевна, — что в фильме про Шпандау артист Василий Ливанов играет фактически переводчика Галла. Но исполняет роль майора (ведет переговоры, принимает решения). Кстати, отец был готов идти на переговоры в цитадель без переводчика, поскольку немецким владел настолько хорошо и свободно, что после Победы на него в Германии, в советской военной администрации, возложили обязанность просмотра выходивших на немецком языке книг, фильмов и спектаклей. Но перед походом в цитадель Шпандау начальник политотдела армии Калашник сказал отцу: по статусу парламентер не может ходить один, по статусу тебе нужен переводчик. И отец взял с собой сослуживца Галла и пошел к крепости с ним…

Так или иначе, но фильм «Мне было девятнадцать» возвел рядовую фигуру переводчика в статус главного парламентера Шпандау, отодвинув прочь майора Гришина.

Великий подвиг переводчика

Как мы уже упоминали, многие имевшие заслуги фронтовики не говорили о них, считая это нескромным. Даже знакомые из окружения Василия Яковлевича Гришина узнали о том, что он ходил парламентером, спустя многие годы после войны. По иронии судьбы, некоторые из них узнали об этом, встретив его мелькнувшую фамилию в публикациях В. С. Галла.

В далеком 1975 году автор сих строк, газетчик, еле добился согласия Василия Яковлевича на очерк о нем к 30-летию Победы — уговорить Гришина было нелегко…

Совсем другим человеком был Владимир Самойлович Галл. Поход его в цитадель Шпандау переводчиком у майора Гришина длился часа два-три — но Галл рассказывал о нем 44 года. И это не фигура речи: первый очерк о своем походе парламентером Владимир Самойлович напечатал в 1966 году в журнале «Юность», а в 2010-м году, уже будучи глубоким пенсионером, Галл опубликовал статью «История перевода» в «Вестнике Московского университета».

Не поддаются учету статьи и интервью Галла за четыре десятка лет — о том, как геройски он вел переговоры, заставившие крепость сдаться.

«Однажды я был в ГДР в одной группе с твоим однополчанином Владимиром Галлом, который ходил с тобой в крепость Шпандау, — сообщил Гришину в письме из Ялты за 9.4.1985 г. его „однокашник“ по 12-й гвардейской роте Михаил Ефимович Озеранер. — Он об этом уже писал десятки раз в различных газетах и журналах (у нас и в ГДР). Все описывает свои подвиги и где-то сбоку упоминает и „майора Гришина“. Ты же знаешь этого товарища капитана Галла, не надо описывать его хвастовство…»

По каким-то причинам писать о событиях далекого 1945-го года Владимир Самойлович начал только спустя два десятилетия — в 1966 году. Запоздалое обращение к военным годам спустя десятилетия — не редкость у многих ветеранов, тут удивляться не приходится. Но к тому времени и 47-я армия, дислоцировавшаяся в немецком городе Halle, была расформирована, и очевидцы рассосались. Сделавшие Галлу имя на Западе мемуары на немецком языке вышли в Берлине в 1988 году. К тому времени ушли из жизни командующий армией Ф. И. Перхорович (1894—1961), начальник политотдела армии М. Х. Калашник (1903—1974), командир 132-й стрелковой дивизии Герой Советского Союза И. В. Соловьев (1908—1971) — т. е. руководители операции уже не могли дать оценку вышедшим в Германии книгам.

После фильма Конрада Вольфа и мемуаров В. С. Галла на немецком языке на Западе уверились, что именно «Володя Галл» и был «Героем Шпандау». Немецкая пресса называла его «спасителем жизни сотен гражданских лиц», подчеркивая, что «благодаря его превосходным навыкам владения немецким языком, команда СС сдалась»…

До нынешних дней большинство перепечаток и компиляций о капитуляции крепости Шпандау в 1945-м году делается на основе отработанных до блеска воспоминаний Галла, о чем свидетельствуют заголовки:

«Переводчик-герой взял Цитадель без единого выстрела».

«Его слово оказалось крепче Цитадели».

Последний заголовок взят из газеты «Красная звезда» — вроде бы, оплота исторической правды о войне? — газета не жалеет полных пафоса слов в статье к юбилею В. С. Галла: «Здесь он и одержал свою знаменательную победу, взяв без единого выстрела и без единой жертвы Цитадель».

«Когда первая статья Владимира Галла о походе в крепость вышла в журнале «Юность» в 1966-м году, — рассказала автору сих строк при встрече Татьяна Васильевна, дочь парламентера Василия Яковлевича Гришина, — у папы была такая растерянность! Он говорит: «Это не так, это не совсем так». Папа в ступор впал от удивления, и у него это длилось долго. И тогда возмутилась моя мама: «Василий, ты не должен этого оставлять! Так же нельзя! Ну ты напиши что-нибудь в ответ. Ну это же неправильно!» — «Ну что ж я буду писать… — только и ответил папа. — Себя, что ли, хвалить?»

Василий Яковлевич Гришин, возглавивший тот поход в цитадель, умер в феврале 1995 года. Он не дожил до дня, когда немцы — у которых чинопочитание и субординация в крови — поверив мемуарам его подчиненного, прибьют внутри цитадели «мемориальную доску спасителю цитадели Владимиру Галлу», где майора поставят вторым после капитана по званию. А поставленным на первое место на мемориальной доске — то бишь главным героем переговоров у них будет капитан Wladimir Gall.

А в местной публикации о «Дне подвига Галла» в районе Шпандау напишут: «Галл, который свободно говорил по-немецки, смог убедить офицеров сдаться».

Заметим, как с годами менялась риторика статей В. С. Галла. Если в майском журнале «Юность» за 1966-й год больше звучит «мы» («Мы хотим поговорить с комендантом цитадели» и т. д.), то в более поздних мемуарах он все чаще переходит на «я» и от себя лично держит речь перед немцами целыми абзацами своих статей. Майору Гришину в них отведена вторая роль: «Еще по дороге к цитадели мы договорились [с Гришиным] о том, что переговоры буду вести я, так как лучше владею немецким языком».

Разумеется, именно капитану Галлу, а не майору комендант крепости полковник Юнг в статьях переводчика докладывает:

«Господин капитан! Мы пришли сообщить наше решение. Цитадель, — голос полковника дрогнул от волнения, и на мгновение он запнулся, — капитулирует».

В 1966-м году, в журнале «Юность», посылал Владимира Самойловича к переднему окопу встречать коменданта Юнга еще майор Гришин.

Но с годами, в «Записках парламентера», инструктора-литератора Галла к переднему окопу посылает лично командующий армией:

«Нас волнует одна мысль: капитулируют ли немцы или нет?..Честно говоря, у нас мало надежды. Об этом мы докладываем командующему армией. На всякий случай он посылает меня к 14:00 к переднему окопу…»

Но не будем «ловить мелких блох» в словах мемуариста. Обратим внимание на главное: переводчик Галл дает немецким офицерам три часа на размышление!

Процитируем [в значительном сокращении] этот замечательный момент в мемуарах «История перевода» Владимира Самойловича Галла:

«Наступает наш черёд ответить… Мы коротко совещаемся [с Гришиным], и я должен произнести наше последнее слово и к тому же на хотя и знакомом, но не родном языке.

— Господа офицеры!.. Советская армия брала крепости и посильнее… Но наше командование гуманно и хочет всё же избежать кровопролития. Сейчас полдень. Мы даём вам три часа на обдумывание. Но это уже самый последний срок. Если ваши парламентёры не придут к нашему переднему окопу с сообщением о капитуляции к 15:00, то мы начнём штурм!»

Свою эффектную речь в цитадели, потрясшую западную прессу («Это безумие: Двое россиян выдвинули ультиматум на три часа; после этого будет штурм». ), Владимир Галл в своем изложении событий подкрепляет трехчасовым ожиданием (капитулируют ли немцы?), следовавшим сразу после того, как переводчик с майором покинули цитадель. Вот как об этом писала Berliner Zeitung 9.01.2001 г. в статье с символичным названием «Владимир Галл, „герой Шпандау“, переиздал свою книгу воспоминаний»:

«Никогда в моей жизни не было так трудно идти нормальным темпом, как на обратном пути через крепостной мост Шпандау», — говорит Галл. Он говорит о последующих трех часах ожидания, пока в последний момент перед ними не появились Юнг и Кох с белым флагом».

Этот ультиматум — самый эффектный ход мемуаров переводчика: в 12:00 Галл дает немецкому гарнизону Шпандау «последний срок» до 15 часов дня, а в 15:00 комендант Юнг с белым флагом идет сдаваться переводчику! Ура! Победа! «Переводчик-герой взял Цитадель без единого выстрела»!

Интересно, что совсем по-другому и не так «эффектно» выглядят те события в документально подтвержденных описаниях других участников и очевидцев. Мы поговорим об этом несколько позднее.

Что зафиксировали награды?

Между тем, самой 47-й армии было неизвестно о том, что цитадель была взята «словом переводчика».

До 2007 года невозможно было сопоставить мемуары Владимира Галла с наградными листами и приказами армии, но теперь они рассекречены, и мы можем узнать, как на месте боевых действий расценили вклад каждого участника операции «Цитадель Шпандау».

Безусловно, что оба парламентера выполнили приказ командования, предложив от его имени немецкому гарнизону цитадели почетную капитуляцию. Их усилия и риск нашли отражение в общем «Приказе войскам 47-й армии» от 13 мая 1945 года №0140/И, которым майор Гришин В. Я. был удостоен ордена Отечественной войны I степени.

Капитана Галла В. С. наградили орденом рангом ниже: Отечественной войны II степени. Что является оценкой роли каждого из двух парламентеров. Какой-либо роли «превосходных навыков владения немецким языком» (предмета восторгов западных СМИ. Ред.) в приказе не прослеживается.

В «Наградном листе» инструктора-литератора 7 отделения Политического отдела 47 армии капитана Галла Владимира Самойловича от 7 мая 1945 г. за подписью начальника политотдела 47 армии полковника Калашника — в разделе 1 (конкретное изложение личного подвига или заслуг) три четверти машинописи сообщают об оперативном выпуске Галлом В. С. листовок и звукопередач близ Варшавы и польского города Шнайдемюль, хорошей работе с немецким населением в населенных пунктах. А о Шпандау в наградном листе всего 4 строки: «Во время проведения операции по подготовке к капитуляции гарнизона Шпандаусской цитадели, тов. ГАЛЛ проявил личную выдержку и храбрость участвуя в качестве парламентера. Тов. ГАЛЛ своей работой способствовал успехам наших войск».

Это расплывчатое «способствовал» и есть оценка командования армией тому, что в СМИ выдавалось за «победу».

Не думаем, что подписавший наградные листы начальник политотдела 47-й армии полковник Калашник М. Х. не знал конкретного вклада своих офицеров в операцию «Цитадель Шпандау», которой лично руководил по приказу командующего армией Ф. И. Перхоровича. Ведь четко указана в наградном листе от 14 мая 1945 г. роль другого участника операции — капитана Виктора Пискановского (офицера, посланного майором Гришиным убеждать немцев): «Принимал активное участие в обработке солдат и офицеров гарнизона Шпандау, в результате гарнизон капитулировал, сдалось в плен 460 человек во главе с комендантом».

Наградной лист от 7 мая 1945 г. (к «Приказу войскам 47-й армии» от 13 мая 1945 года №0140/И) о представлении майора Василия Гришина к ордену Отечественной войны I степени тоже отразил бескровную сдачу немецкого гарнизона крепости: «Тов. ГРИШИН лично ходил парламентером в Шпандаусскую цитадель проявив при этом мужество и самообладание. Гарнизон цитадели в количестве 460 человек капитулировал». В отличие от расплывчатого «способствовал» у В. С. Галла, конкретная запись о капитуляции немецкого гарнизона в наградном листе майора Гришина отразила его роль организатора многодневных и давших результат действий, которая была несравненно шире смелого похода с переводчиком в крепость.

В 1971 году в Военном издательстве Министерства обороны СССР (Воениздат) вышла документальная книга генерал-полковника Михаила Харитоновича Калашника «Испытание огнем».

Символично, что в той части книги, где поэтапно рассказан ход операции «Цитадель Шпандау», Калашник М. Х. упомянул Владимира Галла лишь в одной строке — и то через запятую в числе четырех посланцев, которых отправляли к стенам цитадели. Говоря в книге об акте капитуляции, начальник политотдела даже не счел нужным назвать фамилию переводчика:

«Ровно в 15.00 от ворот цитадели отошли двое с белым флагом — комендант крепости и его заместитель. Навстречу им пошел майор Гришин с переводчиком.

— Прошу сообщить вашему командованию, герр майор, что гарнизон цитадели принял решение капитулировать, — сказал комендант».

Дочь Гришина Татьяна Васильевна рассказала, что комендант цитадели Юнг при этом вручил майору Гришину свои часы на память и на хорошем русском языке (ибо когда-то жил в России) сказал: спасибо, — если бы не вы, мы бы здесь все остались!

«Папа эти часы подарил сыну, моему брату Пете, — рассказала дочь парламентера. — А брат учился в Горном институте в Питере — и выронил их, сидя на подоконнике высотного здания: расстегнулся ремешок! Упав, часы разбились. Я потом говорила брату: ты хотя бы собрал их и оставил как память…. Ну не думали тогда, что это какая-то ценность, какой-то исторический подарок…»

«Мифический Первомай»

Однако хватит о мелочах! Не в том дело, кому полковник Юнг протянул свой «вальтер» и часы и доложил о капитуляции.

Отметим, что на протяжении многих лет все статьи и опусы мемуарист-переводчик В. С. Галл начинал с «первомайской» даты. Примерно так:

«Утром 1 мая [1945] начальник нашего седьмого отделения, майор Гришин, собрал нас и сказал:

— Советское командование решило послать в крепость двух парламентеров. Одним из них буду я сам. Мне нужен второй парламентер. <…> На вопрос майора сразу же вызвались все офицеры нашего подразделения, нашего седьмого отделения… Майор выбрал меня, потому что я лучше других говорил по-немецки…».

Каюсь, и автор сих строк в 1975-го году, будучи неопытным молодым журналистом, поставил эпиграфом в своему очерку о цитадели Шпандау многократно упомянутый «первомай» В. С. Галла, взяв его из распространенной Агентством Печати «Новости» статьи переводчика!

Между тем, дата 1 мая, которую 40 лет подряд называл в своих публикациях «летописец похода в цитадель», — при сравнении его же творений — скользит, как налим, подтверждая, что дьявол кроется в деталях.

В 1966 году в журнале «Юность» Владимир Самойлович Галл начинал описание событий так: «И ранним утром 1 мая небольшая группа работников политотдела армии выехала в город Шпандау…». Мало кого из читателей насторожило, что мемуарист «втиснул» в «первомайское утро» — чтобы успеть в полдень объявить немецким офицерам «три часа последнего срока» (без которых немыслима «победа переводчика»! ) — кучу событий! Тут и сбор офицеров, и выбор Гришиным переводчика, и сдача оружия товарищам, да и шинельку новую Владимиру Галлу надо найти… А до этого попропагандировать немцев обращением из рупоров громкоговорителей… Поэтому в «Юности» Галл сокращает время: «Это обращение мы передаем в течение часа»…

В поздних мемуарах Галла машина политотдела, прибыв в город Шпандау, вещает из громкоговорителей несколько часов подряд, мирные жители с разрешения майора Гришина идут упрашивать гарнизон сдаться — но «прошел целый день, а мы не смогли выполнить задание командования. Наступает 1 мая… Ранним утром нас собрал майор Гришин… мы должны выполнить гуманное задание… послать в цитадель двух парламентеров…». И т. д. и т. п.

Пытаясь убедить, что поход в цитадель Шпандау произошел именно 1 мая 1945 года, Владимир Галл расцвечивает свои мемуары художественными деталями: «Невольно я вспоминаю, как я проводил эти дни в довоенные годы в Москве. Это был один из наших самых прекрасных светлых праздников. Весело и радостно мы шли в колоннах демонстрантов на Красную площадь…».

Однако генерал-полковник Калашник М. Х. в книге «Испытание огнем» называет началом работы 7-го отделения по цитадели Шпандау отнюдь не Первомай и даже не предмайский день: «Выполняя приказание командарма, офицеры политотдела в течение 28 и 29 апреля почти непрерывно через мощную громкоговорящую установку обращались к гарнизону крепости…»

Не думаем, что у Михаила Харитоновича источники неточные. Ведь именно полковник Калашник писал политдонесение штабу фронта о завершении операции «Цитадель Шпандау» с перечнем сдавшихся немецких офицеров и солдат, гражданских лиц.

В его книге и дата похода в цитадель Шпандау названа с точностью военных сводок:

«Ровно в 10 часов по берлинскому времени 30 апреля группа парламентеров в составе майора Василия Гришина, капитана Владимира Галла, антифашиста-немца Ульмера и немецкого полковника отправилась на переговоры к крепости».

Обратим внимание: не 1 мая был поход парламентеров в цитадель — а 30 апреля, указывает непосредственный руководитель операции. Сие опровергает, что немецкий гарнизон сдался после переговоров с нашими парламентерами, в тот же день. На деле, если опираться на сообщенное бывшим начальником политотдела армии, крепость Шпандау капитулировала лишь спустя сутки после похода Гришина и Галла в цитадель.

«Как же так?! — озадачитесь вы. — А где же „трехчасовой последний срок“, озвученный Галлом в крепости?» Ведь отважный переводчик целую драму нарисовал про обострение ситуации после такого ультиматума:

«Даем вам последний срок для принятия окончательного решения. Если ваши парламентеры не придут к нашему переднему окопу к 15.00, мы начнем штурм. Советуем вам, господа офицеры, в оставшиеся часы поразмыслить,.. Если вы откажетесь немедленно капитулировать, вся ответственность за бесцельно пролитую кровь падет на ваши головы!..

С самого начала переговоров атмосфера в помещении была напряженной. Теперь напряжение заметно усилилось. Достаточно кому-то из эсэсовцев истерически выкрикнуть: «А, эти русские свиньи еще угрожают!» — как нас тут же растерзают. Им, слава Б-гу, невдомек, что я еврей! В комнате воцаряется гробовая тишина. Майор Гришин и я поворачиваемся и идем к балкону. По той же веревочной лестнице спускаемся на землю и шагаем к чернеющей невдалеке роще; за ней — наш передний край. Откровенно говоря, хочется ускорить шаг. Но мы сдерживаем себя…

Ровно в 15 часов перед нашими окопами вырастают два парламентера с белым флагом. Это всё те же комендант крепости и его заместитель. Я выхожу им навстречу».

Как же теперь нам в свете основанных на документах свидетельств генерал-полковника Калашника воспринимать легенду о «капитуляции цитадели Шпандау через три часа после ультиматума переводчика»? Как вольный «монтаж» событий для остроты сюжета — в духе «творческих фантазий» фильма Конрада Вольфа? Или нам не верить руководителю операции?

О чем поведал архивный документ (во всех мемуарах переводчика стоит ложная дата похода парламентеров в цитадель)

В таких случаях приходится опираться на документы. Таким бесспорным документом является полученное нами из Центрального архива Министерства обороны России (ЦАМО) «ПОЛИТДОНЕСЕНИЕ за 3 мая 1945 г. №0709 „О капитуляции Шпандаусской цитадели“ начальнику Политуправления 1-го Белорусского фронта генерал-лейтенанту тов. Галаджеву от начальника Политотдела 47-й армии полковника Калашника» (ксерокопии его листов и текст дан в книге на страницах 82—96), где датой похода парламентеров в цитадель Шпандау совершенно точно названо 30 апреля 1945 года.

Цитируем строки ПОЛИТДОНЕСЕНИЯ:

«Вечером 29 апреля к цитадели был направлен с письмом антифашист Ульмер, переодетый в форму советского офицера. В письме, написанном от имени Советского командования и адресованном коменданту цитадели, предлагалось гарнизону цитадели прекратить бессмысленное сопротивление и сложить оружие. Письмо принял через амбразуру уполномоченный коменданта цитадели — обербаурат (военный чиновник в ранге подполковника) Кох. Он заявил, что передаст письмо коменданту цитадели и на следующее утро, 30 апреля в 10 часов по берлинскому времени даст ответ…

30 апреля к 10 часам утра по берлинскому времени начальник 7-го Отделения майор Гришин, инструктор-литератор Отделения капитан Галл и антифашист Ульмер вместе с немецким полковником Мюллер-Андресеном направились к цитадели. Они были встречены уполномоченным коменданта Кохом. Парламентеры потребовали, чтобы к ним вышел комендант. Требование было удовлетворено…»

Архив: ЦАМО

Фонд: 402 (47 А)

Опись: 9623 (политотдел)

Документ 155, листы 162—163

Документ из архива указывает на искажение исторической правды в мемуарах переводчика В. С. Галла: на протяжении 44 лет во всех публикациях и интервью он называл не соответствовавшую действительности, по сути — ложную дату похода парламентеров в цитадель Шпандау.

Становится ясно, почему Василия Яковлевич Гришин просто впал в ступор от таких «воспоминаний» своего переводчика…

Свидетельствует начальник политотдела 47-й армии Калашник

Нам могут сказать: ну, какая разница? Ну, не запомнил за давностью лет Владимир Самойлович Галл точную дату похода в цитадель Шпандау, ведь у него только человеческая память, а не архив 47-й армии… Какая разница — 1-го мая или 30-го апреля 1945 года ходили в цитадель парламентеры?

А разница есть — и огромная! Она в том, что из многолетних статей В. С. Галла выпала вся финальная часть операции «Цитадель Шпандау» — сдвинув в мемуарах свой поход в крепость на следующие сутки, он «забыл» или намеренно опустил все усилия армии с середины дня 30 апреля по 1 мая 1945 года, которые на самом деле и сломили упрямство фашистского гарнизона.

Процитируем страницы книги «Испытание огнем». Сообщив, что «в 10 часов по берлинскому времени 30 апреля» парламентеры пошли к стенам цитадели, Михаил Харитонович Калашник пишет:

«Первый выход парламентеров оказался безрезультатным. Правда, комендант крепости и его заместитель внимательно выслушали условия капитуляции, но сложить оружие отказались. А в нашем заявлении говорилось примерно следующее.

Поскольку цитадель, в которой находится гарнизон, в силу сложившейся обстановки оказалась в тылу советских войск, она утратила свое военное значение, не может препятствовать дальнейшему продвижению частей Красной Армии и в ближайшее время все равно будет взята. Поэтому во избежание новых, ничем не оправданных жертв среди солдат и офицеров крепости, учитывая, что там есть раненые, а также мирные жители, командование армии предлагает гарнизону прекратить бессмысленное сопротивление и сложить оружие. В письме, кроме того, указывалось, что многие жители Шпандау обратились к советскому командованию с просьбой вступить в переговоры с комендантом цитадели и склонить гарнизон к капитуляции, дабы не погибли находившиеся в крепости солдаты и офицеры, раненые и местные жители».

Как видим, письмо-заявление, порученное огласить посланным в цитадель парламентерам Гришину и Галлу 30 апреля 1945-го года, не содержало «последнего трехчасового срока», поскольку до возвращения парламентеров командование 47-й армии еще проявляло терпение.

✰ ✰ ✰

Впрочем, терпение советское командование проявило и по возвращению парламентеров, о котором полковник Калашник сообщил штабу фронта без какого-либо драматизма (цитируем строки «Политдонесения»):

«Попрощавшись с немецкими офицерами, майор Гришин и капитан Галл спустились по веревочной лестнице вниз и, вместе с ожидающими их внизу антифашистом Ульмером и немецким полковников Мюллер-Андресеном, возвратились в расположение советских войск.

Несмотря на отклонение комендантом цитадели предложения о капитуляции, было видно, что… руководящие офицеры цитадели все же еще сомневались в правдивости того, что им было рассказано советскими парламентерами о положении на фронтах.

Поэтому было решено продолжить работу против гарнизона цитадели с целью склонить ее к капитуляции».

✰ ✰ ✰

Вот что пишет о дальнейших действиях армии Михаил Харитонович Калашник в книге «Испытание огнем»:

«После возвращения парламентеров мы в политотделе обсудили, как вести дело дальше. Решили так: пусть комендант крепости выделит одного из своих офицеров, чтобы тот лично убедился в гуманном отношении советских войск к пленным немецким солдатам и офицерам. Комендант согласился с таким предложением».

✰ ✰ ✰

Обратимся опять в документу из архива и снова процитируем строки «Политдонесения» за №0709 от 3 мая 1945 года:

«В тот же день 30 апреля после посылки к цитадели новых групп местных жителей, 7-е Отделение решило применить совершенно новый опыт посылки немецкого офицера из окруженного гарнизона к линии фронта с тем, чтобы он смог сам убедиться в положении на фронте и о положении немецких военнопленных в русском плену…

От гарнизона цитадели был выделен представителем лейтенант Альберт Эббингаус, который в сопровождении старшего инструктора Отделения гв. капитана Пискановского был направлен в легковой машине к линии фронта в расположении 60 СД (стрелковой дивизии. Ред.). По дороге лейтенанту Эббингаусу была предоставлена возможность беседовать с местными жителями и жительницами различных населенных пунктов, в результате чего он убедился в том, что Красная Армия относится к немецкому населению хорошо. Прибыв в распоряжение 60 СД, лейтенант Эббингаус смог ознакомиться с положением на данном участке фронта и с положением немецких военнопленных в русском плену. Он длительное время беседовал с полковником Борхерс, подполковником Манхель, майором Эрхов, майором Дерсин и с другими офицерами капитулировавшего гарнизона г. Кладов. Все эти офицеры сообщили ему, что в настоящее время нет единой линии немецкой обороны, а есть лишь разрозненные островки сопротивления без единого руководства со стороны немецкого командования. Далее эти офицеры рассказали лейтенанту Эббингаусу, как они были приняты после капитуляции и просили его передать командованию гарнизона цитадели их добрый совет — принять условия капитуляции и сложить оружие.

Перед возвращением в цитадель лейтенант Эббингаус сказал, что он передаст командованию цитадели все то, что ему пришлось повидать и узнать и что ему посоветовали немецкие офицеры капитулировавшего гарнизона г. Кладов. Далее Эббингаус заявил, что после этой поездки он будет настаивать перед командованием цитадели на принятии условий капитуляции, но не ручается, что все остальные руководящие офицеры цитадели согласятся с ним.

Майор Гришин передал через лейтенанта Эббингауса, что советское командование будет ожидать ответа на предложение о капитуляции первого мая в 10 часов утра по берлинскому времени. Лейтенанту Эббингаусу было обеспечено безопасное возвращение в цитадель».

✰ ✰ ✰

В своей книге «Испытание огнем» бывший начальник Политодела 47-й армии Калашник М. Х. пишет:

«Немецкий лейтенант вернулся в крепость. Капитулирует ли наконец ее гарнизон? Этот вопрос волновал всех нас, в том числе и командование армии. Генерал-лейтенант Ф. И. Перхорович уже раза три звонил мне с командного пункта, интересовался, как идут переговоры».

✰ ✰ ✰

Как видим, за весь день 30 апреля 1945 года переговоры с немцами не дали результатов — ни поход Гришина и Галла в цитадель, ни беседы немецкого лейтенанта Эббингауса с пленными германскими офицерами не привели в сдаче цитадели.

Более того, вступив в переговоры, фанатики из крепости пытались выиграть время, и «доламывать» их упрямое сопротивление 47-й армии пришлось уже в Первомай, который и завершил начатую 28—29 апреля 1945 года операцию «Цитадель Шпандау».

✰ ✰ ✰

Еще раз процитируем строки архивного документа — «Политдонесения» за №0709 от 3 мая 1945 года:

«1 мая в 8 часов утра, т. е. за два часа до назначенного срока лейтенант Эббингаус пришел в расположение наших войск и сообщил, что командование цитадели уполномочило его просить советское командование предоставить ему возможность в сопровождении советского парламентера перейти на каком-либо участке линию фронта и вступить в общение с какой-нибудь регулярной немецкой войсковой частью, где он мог бы узнать, предполагается ли всеобщая капитуляция немецких воинских частей. Майор Гришин и капитан Галл сообщили лейтенанту Эббингаусу, что советское командование не может предоставить ему такую возможность.

Лейтенанту Эббингаусу был вручен письменный текст ультиматума, условия которого соответствовали предложенным ранее устным условиям капитуляции. Ультиматум был подписан от имени советского командования командиром 132 СД Героем Советского Союза полковником СОЛОВЬЕВЫМ и начальником 7-го Отделения Политотдела армии майором ГРИШИНЫМ.

Лейтенанту Эббингаусу было заявлено, что это предложение о капитуляции является последним и окончательным и что советское командование ожидает к 15 часам по берлинскому времени 1 мая 1945 года точного и определенного ответа о принятии или не принятии условий капитуляции, после чего ни в какие переговоры с командованием цитадели советское командование вступать уже не будет. Лейтенант Эббингаус с письменным ультиматумом был направлен обратно в цитадель».

✰ ✰ ✰

Лишь этот ультиматум и подтянутая для штурма цитадели артиллерия 47-й армии принудили немецкий гарнизон капитулировать… В бинокли немцы не могли не видеть все признаки подготовки к штурму:  выдвинулись на позиции стрелки,  132-я стрелковая дивизия сжимала «железную петлю» вокруг цитадели…

Ровно в 15 часов по берлинскому времени комендант цитадели профессор Юнг в сопровождении своего уполномоченного Коха явился с белым флагом в расположение советских войск. К 17 часам дня 1 мая 1945 г. разминированные ворота крепости Шпандау были открыты — немецкий гарнизон был построен для сдачи в плен. За бескровной победой стояли усилия десятков людей, воля советского командования, мощь армии и успехи советского оружия, раздавившего нацистскую Германию.

✰ ✰ ✰

Читая это, становится стыдно за статью газеты «Красная звезда» «Его слово оказалось крепче цитадели» о капитане-переводчике, который «одержал знаменательную победу, взяв без единого выстрела и без единой жертвы Цитадель».

Если чье слово и оказалось крепче цитадели, так это слово командующего 47-й армией генерал-лейтенанта Ф. И. Перхоровича. Человек чести и железной воли, выходец из польской дворянской семьи, выдающийся командарм Франц Иосифович Перхорович сделал всё, чтобы избежать ненужных жертв, в том числе гражданских лиц, скрывшихся в крепости. В своей книге М. Х. Калашник пишет, что командующий армией поставил перед политотделом задачу: «Надо склонить гарнизон крепости к капитуляции без боя. В конце концов, засевшие в крепости немцы не могут не понимать, что находятся в безвыходном положении. Словом, используйте все средства и возможности, чтобы уговорить их сложить оружие».

На заседании Военного совета армии 29 апреля 1945 года Перхорович снова принял решение: «Неразумно губить наших людей и мирных немецких жителей из-за упрямства горстки фашистских маньяков». А 1 мая 1945 года, после доклада начальника политотдела о сложении оружия немцами, сказал удовлетворенно:

«Все-таки сдались, бестии. Я знал, что сдадутся. Деваться-то им некуда… Ну что ж, будем считать это еще одной нашей победой. Особая ценность ее в том, что она достигнута без боя».

Выполнили приказ комдива Соловьева?

То, что со второй половины дня 30 апреля 1945 г. (т. е. после возвращения майора с переводчиком из цитадели) до первомайской ночи офицеры 7-го отделения майора Гришина убеждали немцев сдаться, засвидетельствовала «Берлинская тетрадь» военного корреспондента Анатолия Медникова:

«Приближалось окончание битвы за Берлин, и волна нашего наступления катилась уже к берегам Хафеля и Эльбы. Это были последние дни апреля. Случайно, по дороге к Эльбе, около города Кладова я впервые услышал о Шпандауской крепости, встретив «газик» седьмого отделения политотдела 47-й армии.

В машине рядом с инструктором отдела капитаном Пескановским сидел молодой немецкий лейтенант в фуражке с высокой тульей, из-под блестящего козырька которой поблескивали скорее удивленные, чем испуганные глаза, жадно осматривающие все вокруг. Офицер был при оружии, что само по себе казалось очень странным, и вообще держался не как пленный, а как парламентер, уверенный в своей безопасности.

Машина Пескановского шла от линии фронта к Берлину. Удивленный тем, что советский офицер катает немецкого в открытой машине вблизи района боев, я спросил Пескановского: кто находится рядом с ним?

— Офицер из Шпандауской крепости, там гарнизон химической академии Гитлера, а этот… от них представитель… Зовут Альберт. Цацкаемся вот… — недовольно пробурчал Пескановский. <…>

— Мы по нашей МГУ {громкоговорящая установка} передавали призывы, — сказал Пескановский, — и письма в крепость пересылали от жителей-родственников, даже сам бургомистр района написал письмо полковнику, коменданту цитадели. И что же? Они эти письма принимали через амбразуры в стене, ворота крепости забаррикадированы и заминированы, но отвечали: гарнизону, мол, приказано держаться до последнего».

Как вы поняли, фронтовой корреспондент пишет об уже упомянутом нами Викторе Пискановском (такова его фамилия по приказам армии) из 7-го отделения майора Гришина, в наградной лист которого включены строки: «…в результате гарнизон капитулировал».

А немецкий лейтенант Альберт — это Эббингаус, которому на следующее утро, 1 мая 1945-го, вручат ультиматум коменданту цитадели Юнгу — выйти к 15:00 из ворот с решением о капитуляции.

Всю «Берлинскую тетрадь» военного корреспондента А. Медникова мы цитировать не станем. Остановимся лишь на ее части, которая заставляет усомниться в «спонтанном решении переводчика» подняться в цитадель по веревочной лестнице. Этот восхитивший западный мир эпизод в книге В. С. Галла на немецком языке (1988 года) был изложен так: «Наша воля предотвратить бессмысленное кровопролитие настолько сильна в нас, что мы совершенно спонтанно решили сделать то, что раньше не планировалось и не могло быть запланировано. «Господин Полковник! Мы сами пойдем в крепость и поговорим с вашими офицерами!».

С годами «коллективное решение рискнуть» и подняться по веревочной лестнице прямо в казематы цитадели Шпандау на переговоры с эсэсовцами как-то переросло в индивидуальную храбрость. Вот что писала со слов Галла журналистка, которой он когда-то преподавал в вузе:

« — Такая злость меня взяла, что я предложил: «Давайте я схожу сам и поговорю с офицерами», — вспоминал Владимир Самойлович. — Комендант очень удивился: «Идите — если вы не в своем уме».

Однако в «Берлинской тетради» А. М. Медников утверждает, что парламентеры выполнили приказ, отданный майору Гришину Героем Советского Союза Иваном Владимировичем Соловьевым, командиром 132-й стрелковой дивизии.

Судя по тому, что Соловьев и Гришин утром 1-го мая 1945 года сообща подпишут от имени советского командования ультиматум немцам, у них была координация действий по не сдавшейся цитадели.

Вот что пишет в «Берлинской тетради» Анатолий Медников:

«Соловьев, поговорив по телефону с майором Гришиным, приказал ему не волноваться и не торопиться, а подняться в цитадель и лично поговорить с теми офицерами, которые не давали своего согласия на капитуляцию».

Приказал подняться… А как же лихое «мы совершенно спонтанно решили…» в воспоминаниях Владимира Галла? Есть запись телеэфира, где он уверял зрителей в решении «совершенно не планировав это заранее» подняться к офицерам СС: «Да и нам, кстати, никто бы этого не разрешил…».

Но верить ли таким мемуарам?

«Твой переводчик неожиданно оторвал такой кусок славы, что тебе и не снилась…»

Однако, настало время дать психологические портреты героев нашего исследования: майора Гришина и капитана Галла.

Татьяна Васильевна Гришина, дочь парламентера, вспоминает, как на записи программы 1-го телеканала «Жди меня», вышедшей в эфир 9 мая 2000 года, ведущий Игорь Кваша, слушая приглашенного Владимира Галла, был удивлен:

— Как же так вы взяли переговоры в свои руки?! Я человек, конечно, не военный, но разве такое может быть, что капитан главней майора? Ведь в армии субординация…

— Да так вышло… — запнулся почтенный ветеран Галл. (Василия Яковлевича Гришина уже 5 лет не было в живых, но в студии сидели тёртые фронтовики).

Дочь Гришина рассказала, как на записи телепередачи, слушая В. С. Галла, возмущенно зашумели ветераны, в том числе и из 47-й армии (это не пошло в эфир: из полуторачасовой записи смонтировали 30 минут показа). А потом, в финале телесюжета о Шпандау (а это пошло в эфир), выслушавший фронтовиков Игорь Владимирович Кваша взял из рук Татьяны Васильевны два портрета ее отца (военный и в пожилом возрасте) и показал на всю страну:

— А я хочу показать фотографию майора Гришина — вот крупно так. И вот последняя. И может быть его кто-то узнает. И может быть, его смотрят в Германии те люди, которым он спас жизнь… (18-я минута эфира. Ред.).

Выступавшего в начале программы Галла телеведущий Игорь Кваша не упомянул.

Кстати, в этом телеэфире Владимир Самойлович Галл не скрывал своего шока от похода в цитадель: «Когда это всё произошло, я подумал: «Боже мой, как я сподобился на такое! Если бы мне накануне 1 мая кто-то пришел и сказал: Володя, вот завтра ты пойдешь парламентером… поднимешься по лестнице к эсэсовцам, будешь там вести [переговоры], угрожать — я бы сказал бы: Нет ребята! Всё это очень красиво, но я на это неспособен…».

В мемуарах переводчик писал о себе: «Еще ребенком я был не драчуном и забиякой, а тихим и даже боязливым мальчиком, я тайно страдал от этого и завидовал храбрости своих сверстников».

Про переговоры с немцами в цитадели он говорил: «Это был самый драматичный момент в моей жизни!» — и десятки лет писал про эти два-три часа.

А для твердого по натуре Гришина поход в цитадель не был верхом геройства — и не в таких переделках бывал! В 1944-м году он, политработник, который мог бы отсидеться на КП, добровольно ходил с пехотинцами в самую страшную из атак — рукопашную, когда немцев рвали зубами; а потом с ранением от немецкого штыка, задевшего бедро, остался на передовой… Немудрено, что к 1945-му году Гришин был награжден солдатской медалью «За отвагу» и орденом Красной Звезды, в то время, как у Галла до Шпандау была лишь одна медаль «За боевые заслуги»… Психологический портрет Гришина отразили аттестации: «волевой офицер», «к себе и подчиненным требователен». Из недостатков отмечалась «вспыльчивость». Заметим, что в марте 1945-го Гришин был назначен новым начальником 7-го отделения — а он, как смеется дочь, «из кожи лез», когда брался за дело.

Трудно поверить, что такой майор отдал инициативу литератору, писавшему листовки. Ясно, кто из двоих — Гришин или Галл — приказал напарнику лезть за ним по веревочной лестнице в казематы Шпандау, прямо в пекло: к эсэсовцам…

Да и сам Владимир Самойлович Галл оговоркой по Фрейду признал, кто кого вел за собой: «Первым карабкается вверх комендант (так сказать, хозяин дома), за ним — майор Гришин, третьим — я, замыкает группу подполковник. Я вижу над собой начищенные до блеска хромовые сапоги Гришина…».

В 70-е годы прошлого века у нашей истории появился неожиданный расследователь: тоже фронтовик, майор Николай Дмитриевич Дятленко из Киева. сам ходивший парламентером к врагу в дни Сталинградской битвы. Известна фотография, где этот офицер, свободно владевший немецким языком, выполняет роль переводчика на допросе маршалом Н. Н. Вороновым немецкого фельдмаршала Ф. Паулюса. Сам Дятленко не раз засылался командованием во вражеские тылы — а будучи старшим инструктором по работе среди войск противника в Политуправлениях ряда фронтов, какое-то время он служил в одном отделе с Гришиным, знал и Галла. Через последнего спустя много лет после войны и получил уфимский адрес Василия Яковлевича, поскольку Владимиру Самойловичу Галлу этот адрес был известен.

Давайте запомним этот момент!

…В семейном архиве Гришиных, у дочери парламентера Татьяны Васильевны Гришиной лежат 8 писем Николая Дмитриевича Дятленко Василию Гришину.

✉

Процитируем частично первое письмо из Киева, посланное в Уфу:

«Киев, 12 мая 1972 г.

Дорогой Вася!

Сию минуту получил и прочитал письмо В. Галла с твоим адресом — и сразу пишу. Ты уж извини, что обхожусь без отчества — забыл… <…>

Много воды /и водки/ утекло со времени наших последних встреч. Я теперь историк и литератор, член Союза писателей. Собираю материал для новой книги — о советских парламентерах Великой Отечественной войны. <…>

С этим вопросом обращаюсь и к тебе, Вася. Поскольку твой переводчик неожиданно оторвал такой кусок славы, что тебе и не снилось, попал в киноискусство, мне нужны твои подробные воспоминания о том, «как это было». <…>

Галл прислал мне фото, где ты в центре, … но фамилий не написал… Это фото, кажется, было в «Огоньке». Когда журнал вышел, мне позвонил И. П. Мельников: «Читали? Там Галл такое расписал, что ему давно полагалось быть Героем Советского Союза…»

Да, надо же уметь — даже будучи таким скромным — так подать себя. <…>

Кончаю призывом: откликнись Вася! Жду от тебя весточки, рассказа о парламентерстве…

Крепко обнимаю тебя — твой Николай!!»

Из писем историка Н. Д. Дятленко в Уфу Василию Яковлевичу Гришину

Надо отметить, что живший в Киеве Николай Дмитриевич Дятленко был рыцарем правды о войне и воевал с «примазавшимися» к фронтовым подвигам и «героями» задним числом.

В этом вопросе, судя по письмам в Уфу, друзья спорили: Гришин без разбора называл все жалобы на участников войны «сварой и клеветой» и не одобрял разбирательств между фронтовиками.

Свою позицию Дятленко-историк, занявшийся биографиями парламентеров, изложил в ленинградском журнале «Звезда» за июнь 1975 года, в предисловии к первому куску своей книги, так и названному «Парламентеры»:

«Роль эта, действительно, была и необычной, и небезопасной. <…> В то же время следует отметить, что некоторые авторы, берясь за эту тему, предаются «сочинительству». Этой слабостью грешили отдельные мемуаристы, не знавшие подробностей или же запамятовавшие их. Иные журналисты, спешившие описать ставший им известным факт, не позаботились изучить вопрос. К сожалению, присочиняют и некоторые бывшие парламентеры.

Обычно такие авторы присочиняют то, что больше щекочет нервы читателя.

Иные авторы преувеличивают опасность, которой подвергались парламентеры. <…> И нам, бывшим парламентерам, следует подчеркивать, что мы рисковали гораздо меньше, чем, скажем, боец, бегущий в атаку, или разведчик, преодолевающий густо заминированную ничейную зону.

Считая самой интересной и полезной для читателя чистую правду о парламентерах, автор этих записок стремится, прежде всего к тому, чтобы описать все так, как было».

✉

Переписка двух фронтовиков длилась, по крайней мере, восемь лет: с мая 1972 г. по 30 августа 1980 г. О характере ее мы можем судить лишь частично по сохранившимся в архиве Гришиных письмам из Киева. А что Гришин отвечал фронтовому товарищу — неизвестно (за исключением одного вернувшегося письма).

Процитируем отдельные фрагменты писем Николая Дятленко Василию Гришину:

«Киев, 16 марта 1973 г.

Дорогой Вася!

Большое спасибо тебе за письмо и фото. Потешил ты меня! А я, знаешь, давно уже осведомлен о партизанских подвигах Володи, а вот о тебе прочитал упоминание лишь годы спустя… И это не первый случай. М. В. Смир***ву приписали роль парламентера в Великих Луках (он сопровождал, для компании, парламентера Шишкина). <…>

К твоему рассказу у меня будут еще вопросы… Что представляла из себя цитадель?.. Какой высоты стена? Какие разговоры были перед тем, как вам спустили лестницу? Как вы были экипированы (шли с белым флагом или нет?) <…>

В чем проявилась «боязнь» Галла и кто сделал ему внушение? На какой должности был Галл? В каком звании был ты тогда?..

Хорошо бы получить от тебя какие-нибудь личные наблюдения во время выполнения задания, личные переживания; тактика с целью обеспечения безопасности группы и проч.

Крепко обнимаю тебя — Подпись».

* * *

«Киев, 16 февр. 1976 г.

Милый Вася!

Спасибо тебе за послание. Оно хотя и без даты, но видно, что прислано в феврале. <…>

Ссылаться на тебя я не собираюсь, а скорее на архивы, в которые скоро надеюсь попасть. И это должно быть совсем в другом разделе книги, без упоминания чьих бы то ни было имен — просто среди многих фактов, обнаружившихся в процессе моих поисков. Понятно будет лишь тебе и В. Галлу, о ком речь. Я думаю, такие подлости совсем прощать нельзя — о них надо упомянуть хотя бы анонимно, в назидание виновнику вранья. Но если ты настаиваешь, я совсем не упомяну об этом. <…>

И наконец о моих планах на лето. <…> хронические плевриты угрожают мне рецидивом воспаления легких, а чем больше повторяются последние, тем раньше я загнусь… Не успею закончить книгу…

Крепко обнимаю тебя, Вася — твой Николай».

***

«Киев, 30 авг. 1980 г.

Дорогой Вася!

Подходит время закругляться с работой над книгой… Хотя мы какое-то время поработали в одном отделе, но в моей памяти мало сохранилось твоих личных черт в характере и т. п. Кажется, ты не принадлежишь к людям, которые легко раскрываются. Поэтому решил кое-что восполнить путем письменных интервью…

А теперь несколько вопросов по делу:

1.Чувствовал ли ты обостренную жажду выжить в последние недели и дни войны? Это вопрос не праздный — ведь погибнуть в последние дни войны считалось самым большим невезением.

2. В какой мере опасным для жизни ты считал задание по доставке ультиматума? Ощущал ли чувство страха, а если да, то как с ним боролся? (Ты сам писал мне, что В.Г. не смог скрыть этого чувства, что в какой-то мере мешало выполнению задания и пришлось ему потом сделать выговор).

3. Получив задание, ты не мог не думать о том, как лучше его выполнить. Вспоминал ли при этом меня, своего бывшего сотрудника, не возникло ли чего-то вроде сожаления по поводу того, что не расспросил меня, как мы с А. М. Смысловым выполнили подобное задание?

4. Не можешь ли ты подробно описать, как проходило общение с противником на пути в крепость и во время переговоров? В одной из своих публикаций В. Г., когда уже начал упоминать и тебя, утверждал, будто ты «все доверил ему» и он говорил и поступал, как сам считал нужным…

Если у тебя, Вася, при ответах на эти вопросы всплывет еще какой-нибудь интересный момент, напиши и о нем. А также кратко свою биографию до того, как мы встретились в седьмом отделе.

На этом обнимаю тебя крепко — Твой Николай».

Ответное письмо Василия Яковлевича Гришина в Киев историку и сослуживцу Н. Д. Дятленко

Это единственное сохранившееся письмо к Николаю Дятленко — ответ Гришина на письмо из Киева от 30 авг. 1980 года (не имея возможности делать копии, он просил возвращать его письма после прочтения); либо черновик такого ответа. Написано оно рукой Василия Яковлевича, его характерным почерком. Мы даем это письмо почти целиком, опустив лишь две начальные страницы с просьбой купить электробритву. (Факсимиле письма дано в книге в приложении на страницах 78—81).

«Здравствуй, дорогой Николай!

В течение месяца меня не было дома. И вот распечатав твое письмо-иронию, отвечаю на него через два дня. <…>

Для тебя ведь это совершенно не серьезно говорить о том, что я возможно обижен на твое молчание. Это ведь ерунда. Мы ведь «мужи» в возрасте. <…>

Теперь по существу твоего письма. Первое. Для того чтобы ты составил обо мне «портрет», тебе нужно было поговорить с Жемякиными. Я недавно с ними встречался, Николай! И неоднократно. Я открыт. И это была моя беда. Но я властолюбивый.

С восемнадцати лет я стал самостоятельно работать. И до призыва в армию (по партмобилизации в феврале 1942 г.) всегда работал на руководящей работе. Всегда был «начальник», ха-ха! Теперь это мне смешно. И тут же отвечаю на твой один вопрос. Мог ли я передать в «руки» Галла, ведение переговоров?

Это было бы по меньшей мере смешно.

Вспомни свою фотографию: «Маршал Воронов допрашивает Паулюса, а переводит майор Дятленко». Скажи мне: кто допрашивал Паулюса — ты или маршал Воронов? Вот так и Володя Галл. Я говорил, а он переводил. Это было положено по этикету (мне перед этим посещением сообщили знающие люди) иметь переводчика.

Разве я мог бы допустить, что какой-то мой инструктор вел переговоры, а я стоял как столб. Все, Николай, смеются (знающие меня) над этой версией Галла.

Страх. Какой там к черту страх. Я всегда любил лазить по передовой, а тут пошел парламентером. Я был (что называется) на высоте, т. к. нужно было организовывать это дело очень срочно. А организаторская работа это мое «хобби». Не хвалясь скажу, что именно это мое качество и послужило для меня продвижением и… падением. Ведь я по совету своего приятеля Юрия Жданова ушел из армии. Теперь я спрашиваю себя зачем? Ведь я неоднократно гулял (на квартире в узком кругу) с Юрием и его женой Светланой и пр. пр.

Николай, ты был всегда сдержанный парень и скромный.

Задаешь такой вопрос? Вспоминал ли я тебя при выполнении моего задания? Нет, не вспоминал. Но я всегда гордился знакомством и (если ты не возражаешь) дружбой с тобой.

Последнее. Я уже сообщал тебе, что я сумел быстро (нужно было) организовать делегацию женщин (200—300 не помню) для переговоров. Затем они решили переговорить с нами.

Я ведь тебе писал. По лестнице спустился сам комендант крепости полковник Юнг (как оказалось, он владел прекрасно русским языком, т. к. окончил до первой мировой войны ленинградский [уточнение редактора: Петербургский] политехнический ин-т и был «резидентом» в России) и предложил нам подняться по этой веревочной лестнице на верх. Там были построены, вернее, собраны все офицеры, которые образовали круг. Символизируя этим якобы равноправное право.

Я передал условия ультиматума. Причем говорил медленно и каждое мое предложение Галл переводил. Это называется теперь «я ему доверил переговоры». После этого я не стал бы себя не только любить, а ненавидеть.

Николай, я ведь тебе уже писал, как происходила операция. Я был начальником 7 отд. [отделения] 47 армии. Командование не торопилось двигаться дальше, т. к. движение через мост обстреливалось. Мне было приказано военным советом переговорить с гарнизоном о капитуляции. Случайно я узнаю от одной немки, что в крепости много гражданских лиц из этого района — Шпандау.

А до этого я пытался подойти к этой крепости (предварительно предупредив по МГУ), но они меня обстреляли (только пугали) и не стали говорить. Вот тогда-то я мобилизовал весь свой офицерский состав и военнопленных (они работали в моем 7 от [отделении] 10 или 11 чел.) для того, чтобы они собрали всех женщин района Шпандау, у которых имелись в крепости родственники.

Эти женщины подошли к крепости и договорились о наших переговорах. Я вел переговоры через переводчика Галла (если это можно назвать «передоверием»?!! ). Полковник Юнг, окончивший до Первой мировой войны Петербургский политехнический ин-т [институт], подарил мне свой «вальтер» и часы.

На этом кончаю. Страх, какой к черту страх! Тогда был такой подъем, а потом это было не в моем характере. Я был любитель острых ощущений, ходил неоднократно в разведку и то, ах! Ну это к шутам!

Николай! Я прошу тебя пришли мне отдать это письмо и старое о парламентерстве. У меня нет копий, и я в них вылил свою душу и хочу что [-то] написать и они мне будут нужны. Посылаю тебе газету, которая пришла обратно. Твой Вас…. [очевидно: Василий. Ред.]

«Он больше его не видел…»

«Место есть только для одного. Боливару двоих не снести».

О. Генри. Дороги, которые мы выбираем.

Вот, собственно, и вся военная история.

Однако и послевоенная не менее показательна.

Гришин уехал на родину, в Башкирию, и за полторы тысячи километров от Москвы, в г. Уфе, о войне не рассказывал — две-три статьи о нем в местной прессе не в счет.

А преподаватель московского ИНЯЗа Владимир Галл писал, писал, писал… На немецком языке, на русском… И, кажется, убедил весь мир, что его поход с белым флагом в цитадель — наиопаснейшая вещь.

Вероятно, это так. Но в день 30 апреля 1945 года, когда Галл ходил переводчиком в цитадель, в «Журнал боевых действий» 47-й армии вписаны потери: «Убито офицеров — 3, сержантов и рядовых — 31, лошадей — 11, ранено офицеров — 8, сержантов и рядовых — 40…». На войне ведь люди шли на смерть и пули врага, а не только под белым флагом на переговоры с ним.

В 1996 году умер кандидат исторических наук Н. Д. Дятленко. Дописал ли он книгу с правдой о Шпандау, мы не знаем…

Василий Яковлевич Гришин ушел из жизни годом раньше. На Галла, которого он всю жизнь, несмотря ни на что, по-отечески называл Володей, Василий Яковлевич никуда не жаловался, опровержений не писал. Только жене хмуро сказал: «Всё же он со мной ходил» — и как человек, брезгующий «дрязгами», навсегда закрыл вопрос. Он дорожил памятью о днях войны и сослуживцах и знал, что немцы расстреляли бы их с Галлом вместе, не разбираясь, кто из них герой.

В Германии никто не знает до сих пор, какой была истинная роль майора Гришина: в мемуарах «Героя Шпандау» Галла он был декоративной фигурой. Десятки статей мемуариста за 40 лет перевернули их роли с ног на голову, взяли верх над исторической правдой.

У себя в Москве — где в те годы в каждом дворе в День Победы звенели целыми «иконостасами» медалей и орденов герои-фронтовики — Владимир Самойлович Галл не был на особом счету: жил в обычной малогабаритке, преподавал немецкий язык в вузе, западной прессе жаловался на маленькую пенсию.

Но на Западе у него была мощнейшая поддержка, поскольку антифашистская семья Вольф входила в высшую элиту восточногерманского государства.

Дружба с Конни, который в 1965—1982 гг. был президентом Академии искусств ГДР, и его фильм «Мне было девятнадцать» распахнули многие двери. Выходили воспоминая Галла на немецком языке, о нем писали, приглашали на телевидение. Старшего брата Конни Маркуса Вольфа — руководителя «Штази», всемогущей внешней разведки ГДР — «друг семьи Володя» запросто звал «Мишей».

Он даже поведал газете «Известия» «забавную историю», как в советские годы его — которого в Германию приглашали каждый год — не отпускал к майскому празднику секретарь парткома вуза, отказав в выдаче характеристики для визы. Но ближе к маю позвонил «Миша» (то есть Маркус Вольф): «Когда тебя встречать?» — «Боюсь, приехать не смогу», — ответил Галл, рассказав про упрямство парткома. Миша удивился: «Вот как?». И уже на следующий день Владимира Галла звонком из соответствующих органов пригласили получить готовую визу без формальностей: «Генерал-полковник Вольф попросил помочь вам с выездом».

Газета «Известия» цитирует слова В. С. Галла: «Я у них почти национальный герой». И это было правдой: на Западе уверились, что именно капитан-переводчик спас сотни жизней в Шпандау. В ГДР в честь него называлась молодежная бригада на фабрике кинопленки ORWO в Вольфене. Отдельную статью о Владимире Самойловиче Галле включили в немецкую Wikipedia, о его юбилеях писали как о событиях.

Собственно, информационный раунд Владимир Самойлович выиграл в 80-е и 90-е годы прошлого века, когда его мемуары не подверглись серьезному разбору историками и ушли из жизни участники событий. А дальше катилось по инерции. Возникший интернет лишь «тиражировал» его версию о Шпандау и фотографии Галла то у «взятой им без выстрела» цитадели, то бравым капитаном в военные годы.

После фактической ликвидации ГДР имидж В. С. Галла как «Героя Шпандау» перетёк в ФРГ. «Его интервьюировали на телеканалах ARD и ZDF, во многих газетах появлялись статьи о нем», — писала газета «Еврейский обозреватель». Очевидно, Западу куда благопристойней было считать, что подвиг спасения сотен жизней в цитадели Шпандау совершили не органы ГлавПУРа Красной Армии — жупела западной пропаганды! — а капитан-германист, который по пути в цитадель рассказывает дремучему майору о заложившем крепость герцоге Альбрехте из династии Гогенцоллернов и пишет мемуары на немецком языке…

В мае 2005 года Владимир Галл был включен в «Золотую книгу» Шпандау по случаю 60-летия освобождения от немецкого фашизма. Тогда же в окружной совет Шпандау поступила просьба депутата Дирка Гросехольца переименовать улицу Цитадель-Вег (Zitadellenweg буквально: путь в цитадель) в улицу Владимир-Галл-Вег (Wladimir-Gaii-Weg).

Конечно, замечательно, что немцы так чтут заслуги переводчика, участника событий.

Но вот закавыка! Не возразил В. С. Галл на Западе: а почему чтут меня одного? Где же майор Гришин? Почему не признаны его заслуги? Почему организатора похода в цитадель не занесли в «Золотую книгу» Шпандау?..

Но увы, нет возле крепости ни улицы Гришина (или хотя бы Гришин-Галл-Вег), ни проспекта Франца Перхоровича, ни переулка капитана Пискановского. Лавры Шпандау достались человеку, умевшему подать себя.

И что характерно: у немцев в «Википедии» есть даже статья о майоре Николае Дятленко, участнике парламентской миссии в Сталинграде, но нет статьи о майоре Гришине, ходившим парламентером в Берлине, в который район Шпандау входит как один из административных округов.

Да что там признание у немцев! Фамилия Гришина, шефа 7-го отделения политотдела, удалена даже из подписи к фотографии его офицеров, попавшей в интернет из архива Галла, с которым на этом снимке Гришин сидит плечом к плечу… Словно и не было такого человека!

Давайте вспомним и такую деталь: уфимский адрес Василия Яковлевича сослуживцу Николаю Дятленко сообщил именно Владимир Самойлович Галл.

В 2001-м году корреспондент берлинской газеты Фолькер Мюллер задал ему вопрос: «Что случилось со вторым парламентером майором Гришиным?»

И процитировал ответ: «Галл больше никогда его не видел».

Заключение

Однако пути пересекаются..

В мае 2000 года Татьяна Васильевна Гришина по приглашению телеведущего Игоря Кваши пришла на запись его передачи «Жди меня» на Первом телеканале, где Галл как раз и рассказывал про своем парламентерство в Шпандау.

— Он напрягся, — говорит Гришина, — Ведь я на телестудию чемодан документов принесла, а он не знал, что там у меня…

— И вы ему что-то сказали? — спросил автор сих строк.

— Вы знаете, нет, — ответила дочь майора. — Я еще в расцвете сил была, помоложе, чуть за пятьдесят… А передо мной сидел дедушка. Воспитание мне не позволило…

Автора сего исследования спросят: а зачем спустя столько лет ворошить старые дела?

Отвечу: ради правды. Той исторической правды, что не допускает вымысла. Как написал когда-то поэт Александр Твардовский :

Одна неправда нам в убыток,

И только правда ко двору!

Мы должны помнить тех, кто на деле предотвратил штурм цитадели и за несколько дней до конца войны спас жизни людей. Помнить командующего 47-й армией Франца Перхоровича, которого солдаты звали «наш Суворов» и который показал себя гуманистом с крепостью Шпандау.

Помнить полковника Михаила Калашника, руководившего этой умной операцией, капитана Виктора Пискановского и многих других.

И, конечно, помнить Василия Яковлевича Гришина, лихого майора, человека широкой души и мужественного сердца. Его имя не должны заслонять никакие мифы!

Виктор САВЕЛЬЕВ,

член Союза журналистов СССР с 1977 года,

член Союза журналистов России, автор книги.

.

Октябрь 2019 — июль 2021 года.

██

Автор книги благодарит Центральный архив Министерства обороны России и лично Олега Дмитриевича Панкова за представленный документ — Политдонесение о капитуляции Шпандаусской цитадели от 3 мая 1945 года №0709.

Приложения

— Письмо историка Николая Дятленко в Уфу, парламентеру Василию Гришину, от 12 мая 1972 г. (2 иллюстрации-ксерокопии)

— Письмо историка Николая Дятленко в Уфу, парламентеру Василию Гришину, от 16 марта 1973 г. (2 иллюстрации-ксерокопии)

— Письмо историка Николая Дятленко в Уфу, парламентеру Василию Гришину, от 30 авг. 1980 г. (2 иллюстрации-ксерокопии)

— Сохранившееся в семье Гришиных письмо парламентера Василия Гришина из Уфы в Киев, сослуживцу Дятленко, историку войны — 1980 г. (14 ксерокопий листочков письма), страницы 78—81 книги.

— ПОЛИТДОНЕСЕНИЕ начальнику Политуправления 1-го Белорусского фронта генерал-лейтенанту Галаджеву от начальника Политотдела 47-й армии полковника Калашника, 3 мая 1945 года №0709 — (текстовый набор), страницы 82—91 книги.

— ПОЛИТДОНЕСЕНИЕ начальнику Политуправления 1-го Белорусского фронта генерал-лейтенанту Галаджеву от начальника Политотдела 47-й армии полковника Калашника, 3 мая 1945 года №0709 — (5 иллюстраций-ксерокопий), страницы 92—96 книги.

(Публикуется впервые)

— Фотографии из архива Гришиных