Бесплатный фрагмент - Подняться до человека

В романе Елены Сомовой «Подняться до человека» мастерски описана история четырех поколений одной семьи, сложные судьбы женщин: матери, дочери, внучки и правнука одной родовой ветви, мужественное противостояние в борьбе отцов и детей, схватки нравов разных поколений и любовь, как знамя победы над варварством суеты и гонки за непрерывной прибылью.

Особая роль отведена развитию личности молодой женщины от любимой девушки до наглой балованной пиявки и сцене смертного одра с начинательницей рода и образу делателя прогресса, мертвой хваткой вцепившегося в умирающую старушку и требующего у нее перед смертью денег. Так автор показывает моральное разложение карьериста. Главы событий судеб женщин перемежаются главами их личных дневников, что придает повествованию пикантность.  Дневники главных героинь содержат не покаяния, а наблюдения жизни как главного спектакля века.   Начальная глава и концовка — начало любви и рисунок фантазии лирических героев о вероятности их совместной жизни.

Сомова Елена Владимировна род. 2.08.1966 в г. Горьком (Нижний Новгород с 1990 г.). Окончила филфак ННГУ им. Лобачевского. Лауреат литературной премии «Российский писатель» -2023 года в номинации Критика. Лонг-лист премии Искандера-2020 — в номинации Поэзия за книгу «Восстание Боттичелли», лонг-лист премии Искандера в номинации «Дерево». Детская и подростковая литература -2024 за книгу «Честное волшебное». Лонг — лист конкурса «Лебеди над Челнами» -2024.
Дипломы: Финалиста конкурса «Есть только музыка одна» -2021, «Гранатовый браслет» -2022, «Образ» — 2016 г, 3-е место в Международном русскоязычном поэтическом конкурсе «Дуэнде Лоркиано» — 2023 в рамках большого многосекционного и мультиязычного конкурса «Парнас» в г. Каникатти (Сицилия).
Публикации: «Литературный Иерусалим» No37 (Lit-Web), «Новая Немига литературная» No6 2023, «Молодая гвардия» No4/2024, «Невский альманах» No2 (136) /2024, «Сетевая словесность», литературная гостиная на «Маяке», «Русский Глобус» (США), альманах «Линия фронта» -2020 (Москва, очерк «Фашистский концлагерь Любек» — шорт-лист одноименного конкурса), сборники женской прозы — «Новости женского рода» 2021 г, «Девочка на шаре, или Письма из детства» 2022 г, «Семейное счастье, или Сны о доме» —2025, «Текстура» — сказки, «Поэтоград» No17 (274) 2017 г, «45 параллель» 5 подборок в разные годы (дважды номинант премии «Серебряный Стрелец»), «Клаузура», в книге памяти поэта Ольги Бешенковской «И надломиться над строкой» (стихи и эссе памяти поэта), 2016 г. Германия. Живет в России, в Нижнем Новгороде. Автор многих книг.

Глава 1. Ниточка и Яйца Фаберже

…И когда я стану тоненькой ниточкой, ты ловко скрутишь меня на указательный палец, и я стану кольцом на твоем пальце…

Ловко и безнадежно ему позволено было всё, особенно, чего нельзя, и всё назло родителям, нагло воюющим за моё счастье со мной же самой.

Зимы сменялись веснами, а родители боролись и теряли меня каждый день, надеясь на свою победу.

Как можно надеяться, воюя, ведь если ты вынуждена воевать, значит, не дается тебе победа сама, и ты ее отнимаешь силой?

Значит, не разумом ты берёшь, и то, чего добиваешься, ты еще не достойна. А позже придет заслуженное, но ты его не узнаешь, потому что глаза твои нальются свинцом победных лавров раньше, чем ты ощутишь добытую тобой победу.

Ты будешь спать, а она будет владеть тобой, твоя победа. И ты станешь счастлива, когда ее оковы падут в борьбе твоей за свою свободу от всего и всех.

И тогда пройдет последний дождь в твоей жизни, а когда вдруг с неба станут падать мелкие капли, то это будет снисхождение до тебя солнечных капель, охлажденных, чтобы не обжечь твою кожу, по которой скользят сейчас его губы.

Ключевая вода бежит по плечам и спине, стекает по лбу и губам, когда на мгновение они отрываются от поверхности желаемых прикосновений.

Смешно, как сейчас, может быть, родители строят иллюзии моего счастья, а я уже счастлива!.. Они думают, что счастье в накопительстве барахла, холодильников, тумб, ходят в банк откладывать «яйца Фаберже» — да, я так называю каждое их вкладывание от зарплаты на мое будущее. Смешно!..

Велика гора любви и страсти, и мы поднимаемся по ней вместе неотступно вверх: нацепляются кольца детской пирамидки, пищит глупая уточка своим бочком с дыркой, и где — то в воде плещется градусник для измерения температуры этой воды, чтоб не обжечь младенца. Он будет, он обязательно здоровая девочка или крепкий мальчик, достойные обожания.

И когда вы узнаете об их существовании, на вас хлынут великодушие и восторг. И весь мир окажется у ваших ног. Тот, кто был бездушен, внезапно проявит эмоции в виде маленьких невесомых для вас знаков внимания. Странно тяжело бывает неудовлетворенным жизнью людям оказать свое расположение на субъектов, владеющих предметом их мечтаний.

— Ниточка — ниточка, не рвись!..

Ниточка мечтаний связывает сейчас тебя с миром, и то, что иллюзорно, становится значимым, будто разглядываешь через лупу себя изнутри души.

И когда пепел иллюзий остынет на ваших плечах, когда опавшие с деревьев яблоки надо будет срочно убирать, чтобы их не тронула тьма, вы ринетесь в бой за сладкий сок этих яблок, чуть с кислинкой, но все же — сладкий. А как они будут волшебно падать! Их движение, согласно закону притяжения, волшебно, и напоминает игру на клавишных: сверху и с прицелом вниз для мгновенного извлечения звука.

Яблоки будут лежать ровной горой на кровати вместо вас. Тогда придет мысль сказать родителям, что вам негде спать, потому что урожай яблок занял ваше место в садовом домике. Вот тогда и понадобятся «яйца Фаберже», над которыми вы смеялись. Шутка ли: спать стоя и охранять яблочный сон урожая!

На подоконниках сидя, спать неудобно, но если яблоки убрать, то на полу от холода они просто погибнут: покроются синяками и трупными пятнами, как мертвые люди.

Осенняя прохлада идет неотступно. Смотри внимательно на движение облаков в его глазах: не уплывают ли они в точку возврата памяти. Этого не должно случиться, но на всякий случай, это средство от остуды, бабки ёжки, в отношениях. Яблоки, конечно, поддержат своей алостью и свежестью ваше чувство, как святые. Помнишь, дедушка был рад собирать урожай вместе с тобой, вы вместе складывали такие же яблоки пятнадцать лет назад, и он готов был целовать каждое яблоко, как бабушку. Но бабушка сильно тосковала по своему сыну, который уехал на Север, и умерла от этой тоски. Ты скажи своему сыну, когда он родится, чтобы не покидал тебя.

Облака уплыли в его глазах и сменились выражением ненадобности речи.

Он ушел бы, если бы не эти яблоки. Нить чувства плетется от них, вы же вместе их ждали, эти яблоки, видели, как наливаются их румяные бока, называли их именами детей из будущего. И теперь поднося яблоко к губам, загадай желание, и попроси, чтобы твой принц загадал желание тоже, иначе он лишится королевства твоей любви. А зачем тебе принц, лишенный королевства! И теперь юмор будет держать полог света над вами. Шути и властвуй, радуйся жизни и миру!

Глава 2. Пиршество любви

Алеся нечасто праздновала свой День рождения, но этот день стал особенным. Двадцать пять лет, застольно — пиршественный август, друзья в городе, пригласила интересную семью, своего давнего кавалера Антона, намечающегося в мечтах супруга Георгия и очень красивого человека, о котором только в мечтах — и то не совсем, грезилось. Его звали Игорь. Интересная семья приехала в их город из Арабских Эмиратов: мама, дочка и ее муж, художник. Они рассказывали о своей стране, показывали принесенные фотографии, необычайно интересная беседа за праздничным столом была похожа на телевизионную передачу с множеством интересных открытий. Давний друг был польщен таким знакомством с людьми, которых он в жизни никогда не увидел бы. Намечающийся муж чувствовал себя превосходно, распаковал свой интеллект и угощал всех гостей рассказами о Франции, сопоставляя Арабскую и Европейскую культуру и политику, нравы людей, их основные черты отличия и сходства в поведении.

— Спасибо, что пригласила меня, Алеся, — был шепот на ухо от Георгия, мастера ухаживаний. — С такими людьми в непринужденной обстановке нигде невозможно было бы встретиться.

Сам художник не пришел, так как недостаточно хорошо знал русский язык, а общаться с профессорами на том уровне, какой требовался Алесе, он не мог, — прислал русскую жену и ее маму. Они владели в полной мере информацией о стране, в которой он родился и вырос, куда увез из России русскую невесту просить благословения у своих родителей и познакомить со своей многочисленной семьей.

Вёлся оживленный разговор, давний друг был счастлив такому общению, когда можно было задействовать в полной мере свой интеллект, а не пребывать в полудреме до возвращения домой и привычного полного погружении в науку и отрешения от бегущей на всех парах жизни. Сердцу Алеси Антон был привычен, они вместе, с ее шестнадцати лет, дружили, ездили за ягодами, растили ежиков в лесу и собирали гербарий, всё милое и детское в Алесе берёг Антон. Он стал вторым я Алеси, девушка в своих мыслях предполагала мысли Антона и его речь, как бы сказал он, если узнал бы ее вопрос к жизни, — большинство времени Антон посвящал науке, учился с особым пристрастием, и вместе они посещали музыкальный клуб и философское объединение для студентов и преподавателей. Но ведь нужен был еще и муж, а знаток Франции, Георгий, часто уезжал проводить свои лекции в страну, куда маловероятно поехала бы жить Алеся, даже на время работы мужа, так как оставить родителей одних было бы преступлением: поздний и единственный ребенок в семье был обожаем, и расставание приравнивалось к смерти. Общались, когда Георгий вел лекции в России, и надо было Алесе уже определяться с выбором, чтобы завести свою семью и ребенка.

Алесе очень понравился Игорь, с первого взгляда, но до знакомства с ним в музыкальном клубе у нее уже начались отношения со знатоком Франции, — преподавая в другой стране, Георгий писал книгу, зарабатывал свои профессорские плюсы к карьере. Ему некогда было обзаводиться семьей, Алесе же нужен был не просто муж, а помощник в ее интересах, который будет помогать растить будущего ребенка и не будет уезжать от нее в другую страну работать. И тогда Алеся попросила друга — аранжировщика музыки поближе познакомить ее с Игорем. День рождения в тот год пришелся очень кстати, обычно лето бывало скучным.

— Ты зачем постригся? — шепнула Алеся Игорю между репликами друзьям.

Для Игоря ее внимание означало возможное начало сближения, не просто реплику, и он оказался прав в своих размышлениях. Игорь удивленно взглянул на Алесю и слегка зарделся, глядя на ее сверх привлекательное, такое близкое присутствие рядом, по соседству с ним. В общении Алеся расцветала: загорались глаза, улыбка порхала мотыльками в цветах мужских ароматов.

— У тебя позавчера в клубе волосы были до плеч, и так хорошо лежали, а сегодня…, — Игорь услышал нотку некоторого разочарования в словах Алеси.

— Зато сейчас мои волосы стоят! — быстро выпалил Игорь, будто подбросил своей шуткой дров в разгорающийся огонь ее души, и краем уха расслышанный вопрос друзей получил неразборчивый ответ, в рассеянном состоянии Игорь проронил неуместно скоропалительно нечто расплывчатое, упустив нить беседы с друзьями Алеси.

«Волосы стоят — это хороший признак и хороший ответ!», — подумала в тот момент Алеся. Многозначительность этого ответа она познала вечером, когда разошлись по своим научным квартирам и уютным гнездышкам друзья, и потерявшие самообладание двое влюбленных людей отдались порыву их общего бушующего океана. Так случилось, и казалось, будто реальность приобрела черты фантастики. Но для той волшебной ночи нужно было сыграть ранний отъезд Игоря, и чтобы друзья поверили в это, а непопадания в тему беседы уже становились многозначительными. Хотя наверняка у кого — то в мыслях мелькнула мышка догадки о намечающихся отношениях в судьбе хозяйки праздника и ее рассеянного собеседника, примостившегося рядом.

Друзья сделали вид, что не заметили заминки, ничего не заметили, хотя щеки Алеси пылали, и сердце убегало, как вскипевшее молоко на плите. Игорь тоже был сильно взволнован, ему хотелось прямо сейчас взять на руки Алесю и унести подальше от стола, обвивая поцелуями ее руки, шею и плечи.

Знаток Франции, Георгий, будто спохватившись об оставленной, как ему казалось, на время, Алесе, пересел к ней поближе, и пытался продолжать беседу, находясь рядом с любимой девушкой, которая в его отсутствие в стране просто выгорала изнутри, мечтая о семейном очаге и бурной любви. По правую сторону от девушки был теперь Георгий, слева — Игорь. Сердце Алеси забилось чаще, будто ее поймали с поличным. Две мечты: Игорь и Георгий. Пока горят глаза, пылает сердце, волнуют летние птичьи трели и беспокоят вешним днем новые листья, клейкие, как меткое прозвище, будто стрела мысли о новом и тайном, о заветном чувстве любовного поиска.

Подруга из музыкальной школы сказала бы: «Надо срочно выбрать одного и ехать в загс!» Но такой монтаж провоцирует на такой же скорый разбег субъектов в разные стороны. Алесе уже стало не до шуток. Зачем снова Георгий, если сильно понравился Игорь, и интерес не гаснет? Алесе требовалось внимание всегда, не только в свободное от работы время, Георгий же в отъезде по полгода, приезжает на месяц-два, и снова в путь. Полгода в России, потом на месяц во Францию, через месяц приехал и объявил, что уедет на восемь месяцев. Комментарии излишни.

Выручил Антон. Он знал Алесю, как свою душу, но не ожидал, что именно сейчас, когда ему предоставлена такая уникальная возможность снять свои интеллигентские шоры и покорить воображение сразу двух дам уникальным своим интеллектом: маму и дочь, приехавших из Арабских Эмиратов в Россию в продолжении поисков счастья, ему снова придется устраивать судьбу своего милого зайчонка, ласточки и ежика, Алеси, ставшей почти младшей сестренкой за время их дружбы и становления характера.

— Куда ты испарился, Георгий, я один с двумя такими продвинутыми дамами не перетяну канат! — пошутил Антон, чтобы дать Алесе и Игорю придти к общему знаменателю. Мне задали вопрос, на который можешь ответить только ты или Алеся, — были слова Антона, которые стали роковыми для парочки. Так Антон вручил Алесю в руки красивому незнакомцу, он любил ее как ребенка, вынянченного им в суровых зимах взросления.

Для Антона последовала галерея взглядов: разгневанный взгляд Алеси на Георгия и сразу же умиленный взгляд на Игоря. Антон всё понял мгновенно. Увлеченный интеллектуальной игрой, раз его так звали в беседу, Георгий вернулся на свое место между двумя дамами, напротив которых располагался Антон, и радостно продолжил диалог.

Алеся облегченно вздохнула, и тут же услышала затаенный шепот Игоря:

— Я несколько потрясен, Алеся. Эдвард сказал, что меня ожидает сюрприз, это ведь ты устроила эту встречу? И у тебя правда День рождения сегодня? но… ты!.. Такая обворожительная, в домашней обстановке и с такими друзьями! Они же профессора, а я… Я не ожидал интереса от тебя. Я просто владелец клуба и всего — то, вместе с Эдвардом.

— Но они мне не мужья! — снова шепнула с многозначительной интонацией Алеся.

— Так… Мир приобретает иные черты.

Да, всё произошло здесь же: горячка любви и отплытие двух любимых лодок. Алеся в конце вечера проводила до двери Антона, Георгия и двух милых дам, польщенных интересом к ним, их жизни в другой стране, с неизвестными гостям обычаями и традициями.

За столом произошли еще две многозначительные паузы, приправленные, как лучший греческий салат, обворожительными улыбками Алеси, так что и дамы начали подозревать в разгорающемся пламени любви двух голубков, Алесю и Игоря, премило расположившихся рядом, но явно витающих в таких высоких облаках, где сами бывали до замужества. Любовь притягательна и ощутима извне, ее пламя прожигает бетонные стены и делает податливыми даже каменные сердца. Любовь в мирное время, подаренное людям их предками, защищавшими страну от фашистских захватчиков, — это крылья людей.

Глава 3. Тимошка. Из дневника Алеси

…И я представила, что заслышав весть обо мне, он рванул на улицу в снег, и хлад снега быстро падал на его волосы, ресницы, губы и щеки, плечи, спину и грудь. Особенно волновала меня его грудь, белая рубашка, тонкая ткань которой легко пропускала холодный воздух. А горячее сердце отскакивало от снега и неслось вслед за моим дыханием по длинной — предлинной улице с горящими неоновым светом витринами, новогодними гирляндами и фонарями, под которыми целовались наши тени много лет назад. На эту грудь я ставила банки, — так лечили кашель бабушки. Я не была его бабушкой, — только лишь возлюбленной или феей его уходящей юности. Но я слышала слабый и веселый голос его совсем старенькой бабушки, умиляющейся над причудами единственного любимого внука, голос, ласкающий непоседу — мальчика, провинившегося, и сразу же получающего прощение ее пылающего любовью к человеческому сокровищу преданной души, сердца любящей бабушки. Я люблю его еще больше, оттого что слышала голос его бабушки, этот умиленный моментом звонка внуку голос надежды на озарение умом и совестью. Бабушка сообщала, что накопила ему «денежков»… Сколько мешков? — В рифму мелькнула шутка, — и с этой шуткой в сердце я, покоренная силой мужчины, о котором идет речь, и который стоит теперь под снегом, услышав обо мне весть, о том, что, может, я сейчас на Покровке, и он меня увидит сквозь стекло в кафе, пьющую кофе с пирожком. Он — Игорь. Он не долго стоял, рванувшись сквозь рваную темноту из его кафе, где знакомые люди любили его, где друзья пели дифирамбы его пылкой душе, зажаренной, словно летающие птицы в Хорватии над Адриатическим морем, для подачи на стол богатому клиенту. Зажаренной страстью душе, испепеленной любовью и страстью одновременно. Длинный шарф ниспадал на снежное покрывало, такое пушистое, не примятое ногами пьяных, не сдунутое ветром, которого не было. Был только белейший пух ангелов света над нашими головами, потому что мы всегда вместе, даже тогда, когда он стоит один под снегом и пылает прошлой любовью, такой сильной, что прожигает рубаху, и весь этот снежный карнавал летящих ангельских перьев тает и прорастает пальмами и ручьями сока кокосовых пальм…

Жалко, что уходит время, оно драгоценно. Жалко, что он так стоял и ждал меня почти двадцать лет. Пятнадцать — какая разница!.. Он же не приехал, не нашел меня такую, какая я есть, не увлек за собой в свое пространство с бабушкой, мамой, попугаями и вечно целующими всех подряд музыкантами. Он не знал о Тимошке и не думал о нём, нашем сыне, потерянном во времени под секирами черных ангелов смерти. Он не плакал над мыслью об ушедшем сыне. Тимошка теперь только смеется, — ему смешно, как папа потерял маму в накуренном кафе, в витринах супермаркетов с голыми головами без глаз и губ, в любезностях с дивами на сцене, плахе.

Потерянная голова — не сгоревшее сердце, но сердце не привело его ко мне. Игорь крепко спал душой, автоматически считая барашков его судьбы, на облаке, отогнанном от моего облака дыханием ветки мая, посылающем в мир весть о новой любви.

Река, а в моих мечтах — море, зализывало рану сердца, закапывало песком и илом якорь вместе с сердцем. И так, закопанное, сердце не мешало, а откопать его не мог никто уже, — не было же рядом ни меня, ни Тимошки.

Бабушка Игоря связала два костюмчика нашему ребенку и умерла. В одну нитку, тонкие два красивых костюмчика, от всего сердца. Рядом Парки наточив ножницы о ветер и камни, которые мы собрали, стучали лезвиями ножниц, попав на нитку от клубка бабушкиного вязания. Голос ее в телефонной трубке замолк и растворился в творожных облаках лета, над лугом с белыми и синими цветами, красивыми, как ее глаза, глаза уходящего человека смотрящего в себя, а видящего всё вокруг на десятилетия вперед.

Тимошка умирал внутри меня от горя и яда, вошедшего в мою кровь по неосторожности: на работе, в офисе, морили тараканов, набросали везде по ящикам и столам круглых ядовитых таблеток, и в ящик моего редакционного стола вложили такую таблетку. Ящик той новомодной мебели не открывался до конца, и невозможно было увидеть эту таблетку, липучкой приклеенную к боковой части ящика тумбочки изнутри. Этой ядовитой таблетки ежедневно касалась катушка с тонкими нитями для очищения межзубного пространства. Нити были влажными от прикосновения к деснам и зубам во рту. Я не знала, что заботясь о своих зубах, я убиваю своего ребенка, который был тогда эмбрионом.

— Ваш эмбрион погибает, — вердикт врача убил мое сердце этой жестокостью слов, молнией пронзившей небо над моей головой. — Сердцебиения почти нет, он живет за счет пуповины, которая питает почти труп.

— Нет, он не труп! Игорь! Игорь! — голосом отчаяния прозвучали мои слова и попытки позвать любимого, затерявшегося в атмосфере.

— Не кричите. Он не услышит. Слишком велика похоть, водящая его по кабакам. Сейчас так много увеселительных заведений, что Игорь Ваш забыл о вас.

И тогда снова поэзия подняла дух Алеси. Поэзия — ее сабельный поход против пустоты и забвения.

Праздник исполина. Из дневника Алеси

Образец новой коммуникации

Мотивационные определители моей жизни — поэзия, выражение себя через поэзию и писательское творчество, но поскольку наше общество зациклено на потреблении и скорейшем усваивании, а затем утилизации, и тенденции к утилизации растут, а из повидла не сделать снова тех яблок, которые были положены в кастрюлю при варке, то выпрыгнуть из кожи вряд ли будет целесообразно. Поэтому я не иду на компромиссы с совестью и не впариваю свои идеи развития человека обратнопропорционально движению истории, но погребать себя под обломками величия делателей рулей для новорожденных, но не оперенных в силу возраста — негуманно по отношении к человеку. Когда оперятся пущенные в расход царизмом и тщеславием, они не станут ворошить угли наших притязаний, а просто закопают всё и попрыгают на месте, где проложат новую дорогу для себя. А к чему были все наши попытки сделать мир добрее, красивее, лучше для них же — это спорный для них вопрос, так как они — драконы цивилизации, сожрали всех нас, и продолжают переваривать долго, пока не выплюнет их организм всё, чем мы хотели их напитать: и любовью, и добротой, умом. И всё окажется перевернутым под углом их нового осмысления реальности. Мы жили ради них и ради их будущего. Нас нет, значит, можно перевернуть кверху дном всё, что их не устраивало, положить ноги на стол, взять сигару и хлопнуть по з… це проходящую мимо консьержку, и конечно, назначить своих кавалергардов и охранников их ценностей, от которых мы их предостерегали, их любя. То есть, нас не должно быть там, где их платные дороги для новейших марок машин, и мы на своих инвалидках покандыбали на помойку дружным строем нищих. У нас же есть головы, а у них имбициллизм оставил только щипцы и щупальца для пальпации наших карманов с последующим догонянием нас и отдачей подзатыльников в виде рекламы того, что нам не купить по случаю усыхания карманов. Так, значит, мы кровь свою пролили, а они ее высушили, охаили и пустили с молотка: «Берите Достоевского, он с Пушкиным нам баню строил!», — образец новой коммуникации.

И поскольку я не зритель на Олимпийских играх жизни, а все же участник, и пифагорейское разделение, прибегая к образности в определении человеческой жизни в сравнении с рынком и Олимпийскими играми, применимо к современности как никогда, то обладательницы щупалец — явление рынка, и понятия взаимообогащения посредством общения состоят в хитрости рыночных установок: если чувствуешь, что опустошаешься — беги, потому что когда тебя обнаружат вовсе пустой, то перешагнут и побегут дальше завоевывать Олимп, Памир, Парнас и все горные хребты. И не пойдет в расчет ни твое прежнее пребывание, ни твое положение на шкале прежних ценностей. Ценности формируют не сознание, а состояние рынка. И в отношении родственных связей особенно, так как отрастившие клыки потомственные племенные волки способны прирезать, как ягненка, даже основателей рода ради своего высшего положения в среде себе подобных. А тем более в среде парных особей, способных к проявлению инстинкта.

Праздник исполина

Что страшнее, чем натыкаться на фарфоровую пустоту изнутри близкого и родного человека?.. Смерть? Но даже смерть не вызывает столько вопросов, с ней все конкретно: жил — и нет. Логика смерти неоспорима. Если хочешь, чтобы женщина разлюбила тебя — умри всерьез, но если желаешь ей мучений — умри понарошку, всего только как наевшийся бобик, развалившийся на коврике кверху пузом и лапки в ответном жесте на возглас «руки вверх!». Остальное вне проекта отношений. Ляжешь бобиком — потеряешь ее навсегда. Ляжешь трупом — выбросит из сердца. А ляжешь с ней — выйдя от тебя, поменяет лежачего на прямоходящего и свеженького. Как хрусткий лист молодой капустки, щелкающий бесподобно, — чисто взрывная карамель! А если был рядом с ее мечтами — беги, потому что следующий рывок будет в супермаркете косметики. А ты сделай вид, что нейтрален, еще не лежал ни разу у ее ног с высунутым языком. Вместо гипермаркета косметики, не пройди мимо торговщицы розами и купи ей самую длинную и самую колючую, как твой подбородок, розу. Роза — хитрый цветок, она улавливает малейшие колебания чувств и сообщает о них — кому ты думаешь? Конечно, мужчине. Ты увидишь всё по этому вещему цветку: чуть загнутые книзу в легкую трубочку кончики листьев скажут о том, что ждала и перебрызгала твой цветок водой из пульверизатора, как исправный флорист. Если на листьях появились светло — кофейные пятна — здесь был свидетель лживых изречений, анти — Конфуций, тогда бери в руки Лео — Цзы и греби к берегу. Там не бывает перманента заждавшейся и выдохшейся, подобно запаху духов из флакона, ожидательной любви, пережаренной страстью. Ты же не станешь употреблять угли пережаренного картофеля. Отнесись философски ко вздохам, фланированию вокруг тебя с увеселительными шутками, — будь мужчиной, тигром, Чингачгуком, но не тряпкой, висящей на шее мамонта, разряженного в знак праздника Исполина.