Бесплатный фрагмент - Под сенью жёлтого дракона

Часть первая

Глава первая

1

Владимиров мысленно перекрестился, когда, наконец, видавший виды бомбардировщик ТБ-3 на котором они утром вылетели из Москвы, мягко приземлился на взлётно-посадочную полосу аэродрома Алма-Аты. Самолёт прокатил на стоянку и, надрывно взревев моторами, устало замер, окутанный со всех сторон жарким заревом.

…Накануне отлёта, восьмого мая Владимирова вызвали к Молотову. После получасовой беседы с министром иностранных дел он поехал в Исполком Коминтерна, где его уже ждал Димитров.

Задача перед группой Владимирова, в которую входили военный врач первого ранга Орлов, второй радист Риммар и находящиеся уже в Яньани переводчик Алеев, корреспондент ТАСС Южин и радист Долматов, стояла не простая. По возможности не допустить дальнейшего раскола между руководством КПК во главе с Мао Цзэдуном и Гоминьданом в условиях, когда японские войска, оккупировав Маньчжурию, начали наступательные действия в центральном Китае, захватывая одну провинцию за другой.

Кроме этого Владимирову и его группе предстояло заниматься сбором информации о настроениях в руководстве КПК, состоянии четвёртой и восьмой армии КПК, и военно-экономической обстановки вокруг Особого района.

Проходя мимо Владимирова, второй пилот самолёта на ходу обронил:

— Стоять будем недолго, но подышать свежим воздухом не возбраняется.

Орлов и Риммар не захотели выходить из самолёта на жару, а Владимиров спустился по трапу на землю и укрылся от солнца под крылом самолёта.

Он нимало удивился, когда его окликнули по имени и отчеству.

Владимиров обернулся и увидел прямо перед собой загорелого незнакомца. Он был среднего роста, коренастый, с добродушной улыбкой на скуластом лице.

— Пётр Парфёнович, вам обо мне говорили в Москве. Я Сорокин.

— Да, да, — ответил Владимиров. — Говорили…

— Вот и хорошо, — продолжил тот. — Давайте отойдём в сторонку. — Когда они отошли от трапа на несколько шагов, Сорокин заговорил снова. — Мне поручено передать вам пакет, — с этими словами он извлёк из грудного кармана конверт и подал его Владимирову. — Здесь новые коды и шифры. И ещё, возможно, на вас будет выходить наш агент в Японии. Его позывной «Кедр». Всё, что он будет передавать, необходимо немедленно отправлять в центр. А сейчас вам надо пройти в здание аэропорта. Там, в кабинете начальника аэропорта вас ждёт ваша супруга и дети…

Владимирову показалось, что он ослышался. Осенью сорок первого, когда немцы уже подходили к Москве, его жена Мария с детьми и другими семьями работников Министерства иностранных дел были эвакуированы в Ленинск-Кузнецк. И с тех пор они не виделись.

— Моя жена с ребятами здесь? — растерянно переспросил Владимиров, не до конца осознавая услышанное.

— Да, Пётр Парфёнович, — чуть заметно улыбнулся Сорокин. — Поторопись…

Когда Владимиров, с трудом сдерживая волнение, вошёл в кабинет начальника аэропорта, Мария бросилась ему на встречу, уткнулась лицом в грудь. И вдруг зарыдала, перепугав стоящих тут же ребят.

Наконец успокоилась и кое-как сквозь слёзы произнесла:

— А мы видели в окно, как ты шёл сюда… Ты совсем не изменился… Разве что под глазами появились морщинки. А ребята наши подросли. Степан уже до плеча достаёт… Скоро и Андрюшка достанет…

Владимиров присел на корточки и обнял ребят.

— Ну вы как? Маму не обижаете?

— Нет, — ответил Степан, — она у нас хорошая…

— А ты? — обратился Владимиров к Андрею. — Ты не обижаешь?

— Нет, — буркнул тот и опустил голову.

Владимир всё понял.

— Так, — сказал он, — придётся спросить у мамы.

— Не обижает, — ответила Мария, — разве что иногда не слушаются оба… Ты то надолго? — спросила она с такой тоской и болью в голосе, что у Владимирова на мгновение даже перехватило дыхание.

— Не знаю… — ответил он. — Ты же у меня умница… Всё понимаешь…

Он произнёс эти слова и сам себя мысленно обругал за них. Но что он мог ответить? Сказать то, чего и сам не знает, значит обмануть Марию, которую он любил по-прежнему так, как в первый день, когда они познакомились в Краснодаре, где Мария училась на рабфаковских курсах, и он влюбился в неё с первого взгляда.

Мария в ответ грустно улыбнулась.

— Я уже начинаю привыкать, — тихо проговорила она. Привлекла к себе ребят и продолжила. — Вот только они постоянно спрашивает у меня: «А папа скоро приедет?»

В это время в дверь постучали, и в кабинет вошёл Сорокин.

— Я прошу прощения, — сказал он. — Пётр Парфёнович до вылета осталось пять минут…

И вышел.

Лицо Марии вдруг покрыла бледность. Она растерянно посмотрела на Владимирова, затем на ребят и снова на Владимирова, и еле слышно обронила:

— Иди…

— Я не спросил, как вы там? — проговорил Владимиров.

— Как и все… Терпимо, — ответила Мария. — Иди… — повторила она. — А мы будем смотреть в окно…

Когда Владимиров оказался за дверью, Сорокин сказал:

— Я вас провожу до самолёта, Пётр Парфёнович. — И продолжил. — На месте обратите внимание на одну личность. Это Кан Шэн. Он ближайший помощник Мао Цзэдуна и самый могущественный человек Особого района. Родом из Циндао. Выходец из помещиков. Там же окончил среднюю школу. В 1920 году стал студентом университета. Затем был учителем сельской школы в уезде Чучэн. В 1923 году снова учился, но уже в Шанхайском университете и одновременно посещал курсы по подготовке партийных кадров при ЦК КПК…

— Будучи беспартийным? — уточнил Владимиров.

— Да. Но уже через год он вступил в КПК и ещё через два года был избран секретарём одной из районных парт-организаций Шанхая. В двадцать седьмом году возглавил в Шанхае вооружённое восстание рабочих. Восстание было подавлено, однако на судьбу Кан Шэна это не повлияло. Наоборот его авторитет в КПК только вырос. Через год Кан Шэн стал заведующим отдела Цзянсунского комитета партии и членом ревкомиссии при ЦК КПК…

Сорокин достал на ходу из пачки папироску, но прикуривать не стал, понюхал её и положил в пачку.

— Отвыкаю, — объяснил он и продолжил: — С 1931 года Кан Шэн — заведующий отделом ЦК КПК и уже в следующем году его вводят в состав ЦK и политбюро. Что ещё вам нужно знать о нём… Да! В 1935 году он был делегатом седьмого конгресса Коминтерна. В настоящее время — начальник службы безопасности Особого отдела. Под его непосредственным контролем находятся разведка, контрразведка, юстиция, суд, прокуратура. В конце 1941 года Кан Шэн умудрился подчинить себе и некоторые функции Генерального штаба, во главе которого стоит Е Цзяньин. Личность довольно интересная. Кстати, Кан Шэн возглавляет и комиссию по проверке кадров. Члены этой комиссии являются Гао Ган, Пэн Чжэнь и Чэнь Юнь — люди Кан Шэна. На это тоже обратите внимание, — посоветовал Сорокин.

— И когда они уже были у трапа самолёта, добавил:

— Я не знаю, для вас это будет важным или нет, однако я должен вам сообщить: первая жена товарища Мао — Ян Кайхуэй в 1930 году была казнена гоминьдановцами. Нынешняя его супруга — Цзян Цин была представлена Мао знаете кем?

— Кан Шэном, — не задумываясь ответил Владимиров.

— Совершенно верно, Пётр Парфёнович, — улыбнувшись, сказал Сорокин. — И по нашим сведениям, она очень дружна с ним. Но об этом вы поговорите с Алеевым. Он всё знает. И ещё, Пётр Парфёнович, вокруг Особого района и его провинций Шаньси, Ганьсу и Нинся сложилась непростая обстановка. С северо-западного район блокирован войсками генералов братьев Ма, которые никому не подчиняются, но ведут активную торговлю с японцами. На границе провинции Шаньси стоят войска маршала Янь Сишаня. Формально он подчинён центральному правительству в Чунцине, а на деле ведёт себя, как и братья Ма. Как видите, вам придётся работать не в простых условиях.

Сорокин остановился и подал Владимирову руку.

— Ну всё, Пётр Парфёнович, счастливо вам долететь до Яньиня. О семье не беспокойтесь. Мы постараемся, чтобы у них всё было хорошо. Ещё вот что! — вдруг вспомнил Сорокин. — В одном из донесений Южин сообщил, что за Мао Цзэдуном, в бытность его командиром одного из отрядов КПК, закрепилось прозвище Жёлтый Дракон. Теперь, пожалуй, всё.

Сорокин слегка приобнял Владимирова за плечи. Повернулся и, не оглядываясь, направился к зданию аэропорта.

…Когда самолёт тяжело взлетел и взял курс на северо-восток, из кабины вышёл командир экипажа и сообщил:

— Если всё будет благополучно, долетим до Яньаня с ночёвками в Кульдисе, Урумчи, Хали и Ланьчжоу. — И добавил: — От Ланьчжоу до Яньаня 600 километров. Лететь будем вдоль Великой Китайской стены. Это для нас главный ориентир. Иначе можно залететь на территорию, где хозяйничают японские истребители. Затем полетим вдоль одного из притоков реки Хуанхэ. А там уже до Яньаня недалеко. Так что мужики, крепитесь! — напоследок добавил он и скрылся за дверью кабины.

На что Орлов насмешливо заметил:

— Успокоил…

— Андрей Яковлевич, а чего нам волноваться? — в тон ему отозвался Риммар. — Долетим, если не перехватят японские истребители!

Владимиров укоризненно качнул головой.

— Коля, ну и юмор у тебя! Прекрати…

— Есть прекратить, — ответил Риммар, и всё же не стерпел. — Без юмора нам среди китайцев придётся тяжко. Знаю я их, Пётр Парфёнович. Кто-то сказал, что вы за малым не стали летчиком истребителем. Передумали или как? — вдруг спросил он.

— Или как, Коля, — ответил тот. И пояснил: — По состоянию здоровья не допустили летать…

Риммар понимающе кивнул головой.

На этом разговор был окончен. Самолёт вдруг стала сильно трясти — он вошёл в плотную облачность, и даже казалось, что надрывный гул моторов стал тише. Потом тряска прошла, и старый ТБ-3 снова оказался в чистом и бескрайнем небе.

Как и говорил командир экипажа полёт проходил в непростых условиях. После взлёта с аэродрома в Урумчи самолёт дважды снижался почти до самой земли. На вопрос Владимирова к торопливо проходившему мимо них стрелку-радисту: «Что случилось?», тот ответил:

— Ничего страшного… На всякий случай…

Уже после приземления в Хали узнали, что на горизонте были замечены какие-то самолёты, и командир экипажа принял решение, на всякий случай, спуститься до предельной высоты. В Хали самолёт задержали до полудня. Что-то случилось с одним из моторов. Вылетели уже во второй половине дня. До Ланьчжоу было два часа лётного времени. Здесь предстояла ночёвка, дозаправка самолёта и вылет на следующий день, в Яньань.

2

Уже где-то на середине пути до Яньаня из кабины вышел второй пилот и предупредил:

— Ребята, мы в зоне возможного появления японских истребителей. Сейчас пойдём на снижение. Не волнуйтесь.

И действительно, бомбардировщик сбросил обороты двигателей и стал резко снижаться. Владимирову даже показалось, что двигателя совсем не работают, а только вращаются лопасти винтов. Было похоже, что самолёт не летит, а крадётся над самыми вершинами горных хребтов.

Владимиров не выдержал и направился в кабину самолёта, чтобы узнать, сколько ещё так лететь. И перед ним открылась удивительная панорама: чистое -пречистое голубое небо до самого горизонта, горы, до которых было не больше сотни метров, бегущая навстречу самолёта долина, покрытая изумрудной зеленью и прижатая к горным отрогам взлётно-посадочная полоса аэродрома.

Бомбардировщик пошёл на снижение, коснулся колёсами грунтовой полосы, поднимая за собой тучу лесовой пыли. Прокатил ещё сотню метров и остановился напротив приземистого здания местного аэропорта.

Когда экипаж самолёта, а следом за ним Владимиров, Орлов и Риммар спустились по трапу на землю, из издания аэропорта появилась довольно большая группа китайцев. Впереди шёл Мао Цзэдун. Его Владимиров узнал сразу. За ним все остальные.

По всей видимости Мао Цзэдун был хорошо осведомлён обо всех, кто прилетел. Он сразу подошёл к Владимирову со словами:

— Товарищ Владимиров, я от всей души приветствую вас. — Затем повернулся к Орлову и Риммару. — Приветствую и вас, друзья. Вы, — обратился он к Орлову, — будете, насколько я знаю, работать в нашем центральном госпитале. А вы, — Мао Цзэдун внимательно посмотрел на Риммара, — радист. Давайте пройдём в здание аэропорта. Здесь жарковато. Там и поговорим.

Владимиров не мог не обратить внимание на то, как был одет Мао Цзэдун: на нём — тёмного цвета куртка и такие же брюки. На ногах — верёвочные тапочки. Но больше всего Владимирова поразили заплаты на куртке и брюках Мао Цзэдуна.

Уже в здании аэропорта, который представлял собой один большой, и не уютный зал с деревянными скамейками вдоль стен, Мао Цзэдун коротко представил прибывших с ним китайских товарищей. Затем, обращаясь к Владимирову, сказал:

— … Я смогу принять вас в ближайшее время. Возможно завтра… Всего вам доброго. Да! За свой груз не волнуйтесь. Сегодня же всё будет у вас.

И направился к выходу из здания, где его ждал старенький автомобиль, похожий на санитарную машину непонятно какой марки.

За Мао тут же двинулась его охрана — шесть маузеристов, накаченных здоровых парней. Каким-то чудом все они поместились в автомобиле.

Владимирова удивила и осведомлённость Мао Цзэдуна о их грузе. Это были бочки с бензином и контейнеры с новым оборудованием для радиоузла.

Когда машина с Мао Цзэдуном отъехала, к Владимирову подошли двое, одетые, как и китайцы, но явно не китайцы.

Их Владимиров заметил ещё раньше в толпе встречающих у самолёта.

— Алеев, — представился один из них. И добавил: — Борис Васильевич.

— Долматов Леонид Васильевич, — представился другой. Усмехнулся и добавил: — Правда китайцы называют меня почему-то Ли Вэнем. С приездом вас, Пётр Парфёнович.

Владимиров крепко пожал им руки и представил Орлова с Риммаром. И тут же поинтересовался:

— А где Южин?

— Дежурит у приёмника вместо меня, — ответил Долматов. — Да и приболел он немного. Простудился. — И пояснил: — Повезло вам. Тут на днях такая буря была — думали всех засыплет. Ну что, поехали?

Когда они вышли из аэропорта Владимиров заметил в тени под стеной здания пять низкорослых лошадок под седлом.

— Это наша кавалерия, — пояснил Алеев. — Другого транспорта здесь нет. Кроме своих двоих, — добавил он.

Дорога к дому, в котором жили Алеев, Южин и Долматов, и предстояло теперь жить Владимирову, Орлову и Риммару, заняла около часа езды.

Алеев оказался более словоохотливым, чем Долматов. От него Владимиров узнал о последних событиях, происходящих в Яньани и о настроениях в китайском руководстве.

— …У всех у них одно на уме, — сказал он, когда уже стали подъезжать к дому. — Мы должны помогать им, а то, что наши ребята бьются в китайском небе с японскими истребителями и бомбардировщиками — это не в счёт!..

Невзрачный снаружи приземистый дом внутри оказался просторным и уютным, с камином, выложенном из серого камня. Удивляла чистота и порядок, и почти празднично накрытый стол. Из комнаты, отведенной под радиоузел, вышел Южин и представился:

— Игорь Васильевич…

— Одни Васильевичи собрались, — пошутил Владимиров. — Надо же… А я Пётр Парфёнович. А это Андрей Яковлевич, — представил он Орлова. — И Риммар Николай Николаевич. — И кивнул в сторону стола: — живёте хорошо…

Южин в ответ усмехнулся.

— Неделю собирали… Тут особенно не разгонишься. Кое-что достали через китайских товарищей… Ну что… Просим к столу, — пригласил он.

Пока рассаживались Владимиров попросил Долматова и Риммара сразу после доставки груза приступить к монтажу новой радиоаппаратуры. Затем обратился к Орлову: — Андрей Яковлевич, о доставке медоборудования и лекарств в госпитале мы с тобой займёмся завтра. Надо кое-что из лекарств оставить себе… На всякий случай.

Тем временем Алеев разлил по чашкам, похожим на глубокие блюдца с высокими краями, разбавленный спирт.

— За прибытие, — сказал он.

Когда выпили и закусили, Владимиров нарочито торжественным голосом объявил, обращаясь к Алееву, Южину и Долматову:

— А мы привезли вам подарки! Письма от родных и друзей!.. Целая сумка!..

Он не ожидал, что его слова вызовут бурю радости.

Алеев, Южин и Долматов по вскакивали со своих мест и бросились к сумке, на которую указал Владимиров. Достали три пачки писем, заранее приготовленные отдельно для каждого и разошлись по своим комнатам.

Риммар укоризненно глянул на Владимирова.

— Ну вот… — проговорил он. — А так всё хорошо начиналось…

— Ничего, Коля, — успокоил его Орлов, — это для них важнее всего на свете.

В доме было душновато и Владимиров вышел во двор с отдельно стоящей кухней и тоже сложенной из серого камня.

С крыльца дома хорошо просматривался и весь город: его старая часть, наполовину разрушенная налетами японских бомбардировщиков летом сорок первого года, и новая часть города за крепостной стеной с ровными улицами из однообразных домов и совсем без зелёных насаждений.

Владимирова ещё в Москве рассказали, что Мао Цзэдун и всё руководство КПК живут не в Яньани, а в пещерах за городом, специально выдолбленных в горах. Здесь размещался и Центральный госпиталь, где предстояло работать Орлову.

Когда Владимиров вернулся в дом, Алеев, Южин и Долматов уже перечитали свои письма и горячо обсуждали события на советско-германском фронте.

— А как здесь относятся к тому, что происходит у нас? — поинтересовался Владимиров.

— По-разному, Пётр Парфёнович, — ответил Южин. — Когда у нас всё хорошо, к примеру, после разгрома немцев под Москвой, нас тут чуть ли не на руках носили, а когда случалась неудача на юге, перестали даже замечать…

Южина поддержал Алеев.

— Игорь Васильевич прав, — сказал он. Особенно это чувствуется со стороны Кан Шэна и его людей. Есть и настоящие друзья: члены ЦК Ван Мин, Бо Гу главный редактор газеты «Цжефан Жибао». Ну и другие, но они боятся открыто проявлять к нам дружеские отношения.

Владимиров слегка помрачнел.

— Да-а-а… — проговорил он. — Это не хорошо… — немного подумал и продолжил. — А что известно о Мао, кроме того, что опубликовано в его биографии?

— Нам с Борисом Васильевичем удалось кое-что узнать, — ответил Южин. — Когда в 1927 году в Китае была установлена диктатура Гоминьдана, в ряде провинций вспыхнули крестьянские восстания. Мао возглавил один из отрядов и засел в горах Цзинганшань. Через некоторое время к нему присоединился ещё один отряд во главе с Чжу Дэ. Отряды росли и вскоре получили название корпуса Красной Армии. Командиром стал Чжу Дэ, а Мао — комиссаром. А дальше — сплошные непонятки. В начале января 1929 года корпус занял город Жуйцзинь, который стал Центральной базой для корпуса. Однако командование корпуса принимает решение идти походом на север Китая с целью объединения с другими повстанческими отрядами. Поход длился шесть лет. Известно, что в конце 1935 года корпус Чжу Дэ, состоящий до этого из 200 тысяч человек, вошёл в Яньань всего с двадцатью пятью тысячами бойцов. Город в это время занимали войска маршала Чжан Сюэля́на, которые бежали из города при приближении корпуса Чжу Дэ. После занятия Яньаня между Чжу Дэ и Мао отношение резко ухудшились. Мао попытался обвинить Чжу Дэ во всех неудачах в походе, а их, по всей видимости, хватало, если судить по количеству войск, дошедших до Яньаня. Вот пока всё. Да! И ещё, Пётр Парфёнович, нам разрешено всю информацию о событиях, как в Особом районе, так и за его пределами получать только от Кан Шэна.

Владимиров усмехнулся. Было ясно, — Кан Шэн держит под своим контролем и их корреспондентский пункт. Так он назывался по договору с руководством КПК.

3

На следующий день неожиданно для всех на пороге дома появился Кан Шэн в сопровождении своего секретаря Сяо Ли, которого Кан Шэн тут же представил Владимирову.

Владимиров пригласил гостей к столу, но Кан Шэн вежливо отказался, что вызвало явное разочарование у Сяо Ли. Это было видно по его лицу.

— … Я к вам по делу, — продолжил Кан Шэн. — К тому же у меня мало времени…

Говоря это, Кан Шэн всё время пытался удерживать на худощавом лице дружескую улыбку, но она скорее походила на вымученную гримасу.

— А может всё-таки присядете, — попытался уговорить гостей Владимиров.

— Нет, нет! — снова возразил Кан Шэн. — Председатель партии товарищ Мао Цзэдун поручил мне пригласить вас к десяти часам вечера… Ну как вам сказать… — Кан Шэн на мгновение замялся, подбирая нужные слова. Наконец, нашёл их. — На вечеринку! И ещё. Товарищ Мао Цзэдун будет рад услышать от вас о положении дел на ваших фронтах. Так сказать, из первых уст.

Сказав это, Кан Шэн снова улыбнулся, затем торопливо попрощался и направился к выходу. Сяо Ли С тяжелым вздохом последовал за ним.

— …До вечера оставалось еще много времени, и Владимиров решил осмотреть «своё хозяйство» как мысленно он окрестил корпункт, и прилежащие к нему строения: кухню, конюшню, склад горючего и каменный сарай на склоне горы, где хранилась запасное оборудование для радиостанции и топливо.

По крутому подъёму Владимиров поднялся на вершину горы. Здесь стояла антенна. Обошёл вокруг и остановился у самого обрыва. Отсюда открывался вид на весь город и долину, которую пересекала река. А за рекой, ближе к горам, просматривалась Лёссовое плато, покрытое редкой растительностью, которая островками подбиралась к подножию гор.

Постояв несколько минут на вершине горы, Владимиров не без труда спустился вниз. И вовремя. Вернулся Орлов. Он ездил в госпиталь представляться своему начальству и обговорить условия своей работы. Почти одновременно приехали Алеев и Южин. Они встречались с Бо Гу в редакции газеты «Цзефан Жибао». Владимиров попросил их поговорить с Бо Гу и узнать, если получится, от него, о состоянии отношения между руководством КПК и Гоминьданом. У СССР были установлены дипломатические отношения и подписан договор, по которому СССР оказывал военную и экономическую помощь, а также направлял в Чунцин военных советников, только с правительством Чан Кайши.

Раскалённое солнце уже клонилось к закату, когда в доме появился Сяо Ли. На этот раз с ним было четверо китайцев: двое пожилых и двое молодых ребят крепкого телосложения.

— А я снова к вам! — заявил Сяо Ли и указал на стоящих за его спиной китайцев. — Вот этот, — Сяо Ли взял за рукав и вывел вперёд одного из пожилых китайцев, — будет у вас завхозом. Оно у вас прибавилось. — И тут же торопливо добавил, словно опасался возражения Владимирова. — Зовут его Чан. А вот этот, — Сяо Ли указал на другого пожилого китайца, — ваш повар. А вот эти молодые ребята будут охранять ваш дом. Город у нас неспокойный, да и народа разного понаехало сюда в последнее время много…

Владимиров всё понял: Кан Шэн решил установить контроль за каждым их шагом.

— А кто будет им платить за работу? — поинтересовался он.

Сяо Ли небрежно махнул рукой.

— За это не беспокойтесь…

— Понятно, — Владимиров оглянулся на стоящих за спиной Алеева, Южина и Орлова. — Знакомьтесь и принимайте пополнени, — Затем обернулся к Сяо Ли.- Передайте товарищу Кан Шэну нашу благодарность за заботу о нас. Но имейте в виду, если повар будет готовить плохо, a завхоз не будет справляться со своими обязанностями, я буду вынужден отстранить их от работы.

Сяо Ли не стал возражать. Попрощался и ушёл.

…К десяти часам вечера, уже в кромешной темноте, освещая себе дорогу фонариками, Владимиров, Алеев, Южин и Орлов пешком по узкой тропе, идущей вдоль ущелья, в сопровождении двух маузеристов, подошли к дому-пещере Мао Цзэдуна, она была расположена в самом центре пещерного городка, получившего название Яньцзямин. Здесь жило почти всё руководство Особого района.

Мао Цзэдун был не один. У него собралось чуть ли не всё политбюро.

Завидев вошедших, Мао неторопливо пошёл им навстречу, говоря на ходу:

— Я рад вас приветствовать у себя дома. Как освоились? — и, не дожидаясь ответа, продолжил. — Знакомить вас со всеми я не буду. Познакомитесь потом. Но скажу: здесь все мои помощники и верные друзья. А вот свою супругу я вам представлю. — Мао обернулся к стоящей за его спиной красивой женщине. — Подойди к нам, — сказал он ей. Когда она подошла, продолжил: — это Цзян Цин.

Владимиров сразу отметил про себя: у Цзян Цин были умные и слегка настороженные карие глаза, черты лица правильные, и вся она, словно, только что сошла со старинной китайской картины. Рядом с Мао, располневшим и одетым во всё тоже, в чём он встречал их в аэропорту, Цзян Цин выглядела неестественно и великолепно.

Владимиров обратил невольно внимание и на обстановку в помещении: кирпичные полы были устланы яркими коврами, а стены обшиты доской. В углу стоял длинный стол, покрытый зелёным сукном и много жёстких стульев. Стол явно предназначался для заседаний. А посередине помещения красовался ещё один стол — круглый и большой. За ним могло уместиться приличная компания. Посередине стола целая горка тарелок и блюд с закусками из овощей и мяса, и бутылки с китайской водкой.

Тем временем Цзян Цин, на правах хозяйки, предложила всем пройти к столу.

Мао Цзэдун попросил Владимирова сесть с ним рядом. По другую сторону — сел Кан Шэн.

Пока рассаживались остальные, Мао Цзэдун заговорил тихо, но его услышали все.

— Мы знаем: правительство Великобритании предупредило немцев об ответном применение химического оружия против Германии, если Гитлер будет использовать своё химическое оружие на Восточном фронте. Черчилль прав. Это бы развязало руки Японии. И в тоже время нам не совсем понятно, с какой целью в вашей газете «Правда» опубликовано явно провокационная статья автора… — Мао Цзэдун, видимо, забыл фамилию автора статьи. И он выжидающе посмотрел на Кан Шэна.

— Заславского… — торопливо подсказал тот.

— Да, да! Заславского, — повторила Мао Цзэдун, — о петэновских методах правления США на Филиппинах. Дались ему эти Филиппины!.. Зачем вам лишние враги? Не из-за этой ли статьи Молотов намерен лететь в Лондон, а затем в Вашингтон?

И Владимиров почувствовал на себе пристальный изучающий взгляд Мао Цзэдуна. Он вдруг понял: это разведка боем.

— Я боюсь вас разочаровать, товарищ Мао Цзэдун, но я не могу ответить на ваш вопрос, — сказал Владимиров. — Отсюда не видно, что делается в Москве.

Последние слова Владимирова явно не понравились Кан Шэну. Это было видно по его лицу, однако сам Мао Цзэдун отнёсся к ним спокойно и даже равнодушно.

Снисходительно усмехнулся и обронил:

— Вы меня не разочаруете. Я не женщина. — И тут же снова спросил: — Как вы полагаете, после всех неудач на юге Красная Армия выстоит?

Мао был явно хорошо осведомлен о событиях на советско-германском фронте. И доказательством был его вопрос.

— Выстоит, — ответил Владимиров. — И не просто выстоит, но и заставит врага бежать восвояси! Такое уже случалось не раз в нашей истории.

Мао Цзэдун остался доволен ответом.

— Мы очень надеемся на это, — проговорил он. — И чтобы не говорили о нас, КПК всегда будет проводить политику, в основе которой — борьба за единство антияпонского фронта. У всех есть свои проблемы. У кого их больше, у кого меньше. Вот почему и дружба, и понимание, и общение были бы невозможны, если бы не существовало между нами взаимного доверия. Так и передайте в Москву своим товарищам, — При этих словах Мао достал из бокового кармана довольно помятую пачку американских сигарет «Честерфилд» извлёк одну и неторопливо прикурил от услужливо поданной Кан Шэном свечи. Затянулся дымом и в полной тишине, вдруг воцарившаяся за столом, продолжил. — Главное для нас в настоящее время — добиться поддержки широких народных масс, населения Китая, и особенно проживающего в сельской местности. Эти люди могут представлять основную силу в решении задач, стоящих перед нами, — и обратился ко всем сидящим за столом: — Я прошу вас всеми силами содействовать нашим советским товарищем в их работе, необходимой как для нас, так и для их страны, во главе которой стоит наш верный друг товарищ Сталин. Больше я не стану утомлять вас своими разговорами. Давайте поужинаем.

Кан Шэн тут же наполнил Мао Цзэдуна высокую гранёную рюмку водкой, затем налил Владимирову и уже потом себе.

За столом сразу стало шумно. Сначала шли тосты, потом пили без тостов. Уже где-то на середине застолья по просьбе Мао Цзэдуна Кан Шэн сходил на кухню и принёс бутылку голландского джина.

Остальные продолжали пить «Ханжу».

Владимиров старался пить поменьше и с тревогой поглядывал в сторону Орлова, Южина и Алеева. Однако те держались хорошо. «Молодцы ребята, — подумал он. — Есть закалка!..»

Цзян Цин за столом не было. Она появилась уже к концу застолья, завела патефон и помещение сразу наполнилось завораживающей мелодией старинной китайской оперы.

Мао Цзэдун некоторое время сидел неподвижно, вслушиваясь в мелодичные звуки. Потом грузно поднялся и прошёл в дальний угол, где стояло несколько кресел, обтянутых чёрной кожей. Опустился в одно из них и прикрыл глаза.

Казалось, его уже ничего не интересовало. Но когда Владимиров, Орлов, Южин и Алеев намеревались тихо уйти, по-английски, Мао Цзэдун поднялся из кресла и направился к ним.

— Я вас провожу, — сказал он совсем трезвым голосом. И, придерживая в своей руке ладонь Владимирова, продолжил. — Все мы действительно рады вашему появлению у нас. Мы дорожим дружбой с вашей страной. Конечно, хотелось бы большего…

В это время к ним подошёл Кан Шэн и Мао Цзэдун не стал говорить дальше. Это немного удивило Владимирова.

— Я вижу, вы уходите, — сказал Кан Шэн. — Но я полагаю, мы скоро увидимся. Заходите ко мне в любое время. Я всегда буду рад вас видеть…

Пока добирались до дому в сопровождении всё тех же маузеристов хмель из головы вышел. Прохладный ночной воздух приятно освежал и дышалось легче.

У дома их поджидал Долматов.

— Слава богу! — с облегчением проговорил он. — А мы с Колей уже волноваться стали…

— Что-нибудь случилось? — спросил Владимиров.

— Нет, Пётр Парфёнович, ничего не случилось… Просто темень такая… А тут ещё накануне вашего прилёта по городу слухи пошли о какой-то банде, которая появилась в окрестностях города…

Уже перед тем как ложиться спать, Владимиров поинтересовался у Алеева:

— Борис Васильевич, ты что-нибудь знаешь о Цзян Цин? Мне кажется она особа не простая…

Алеев усмехнулся.

— Это ты, Пётр Парфёнович, точно заметил, — сказал он. — Её настоящее имя Ли Юнь-хао. Родилась в провинции Шаньдун, в небольшом городе Чжучень. Отец её умер рано. Мать работала прислугой у какого-то местного богача. Свою дочь она очень любила и смогла дать ей первоначальное образование. Когда Ли Юнь-хао исполнилось 17 лет, по одним сведениям, она поступила в Шаньдунскую школу под именем Лэ Шу-цзя по другим — сбежала из дома с бродячими артистами. В последнее я больше верю, — Алеев снова усмехнулся и продолжил. — В 1929 году она оказалась в Циндао и там поступила в институт. О том, что она мечтала стать артисткой, тем более, что её внешность было достаточно заметный и мужчины старались с ней знакомиться, я узнал от Бо Гу, — Пояснил Алеев. — Видимо, это так и было, потому как свою дальнейшую карьеру девушка строила не без участия богатых покровителей. И вот тут самое интересное! В 1934 году она с неким богачом по имени Хуан Цзинем приезжает в город Бэйпин и знакомиться здесь на одной из вечеринок с неким Пэн Чжэнем, который и вовлекает её в революционную работу. В Бейпине Анна она устраивается в местной театр и играет роли бедных крестьянских девушек. Но вскоре меняет покровителя и уезжает в Шанхай с известным профессором Шаньдунской театральной школы Вань Лай-тянем. И этот профессор, очарованный её красотой, устраивает девушку в кинофирму «Мин Син» где она снимается в японских фильмах.

Прежде чем попасть в Яньань и стать подругой Мао, Цзян Цин сменила четырёх покровителей. Это известно из разных источников, но проверить что-либо невозможно. Что ещё?.. В 1937 году она с группой актёров приезжает в Чунцин, а через год вот появляется в Яньане. Да, совсем забыл. Но это важно! В 1934 году она была арестована гоминдановцами. За что — неизвестно, но вскоре её выпустили из тюрьмы. В Яньани поговаривают, что ей помог Кан Шэн. Каким образом — тоже неизвестно. Кан Шэн и познакомил с Цзян Цин, с Мао. Правда, жёны соратников Мао сразу же её возненавидели, и по городу поползли слухи о любовных приключениях Цзян Цин. И даже говорили, что в тюрьме она была завербована гоминдановцами и является их агентом. Но Мао уже было на всё наплевать. Он влюбился в неё, как говорят у нас, по уши. По поводу их отношений даже собиралось заседание Политбюро, и Мао запретили жениться на Цзян Цин. Но и это не помогло. И опять же говорят, что хорошую услугу Мао оказал всё тот же Кан Шэн. Он представил Политбюро материалы следственной комиссии, в которых утверждалось, что в Шанхае и в Чунцине ничего подозрительного в поведении Цзян Цин не было. Таким образом, она стала женой Мао. В сороковом году у них родился ребёнок. Девочка. Назвали Ли На. Вот и всё, — Заключил свой рассказ Алеев. Но тут же добавил: — Через Цзян Цин проходит вся секретная почта Мао. Она в курсе всех его дел. Есть у неё подруга. Она жена одного из докторов госпиталя. Теперь, кажется, всё.

— Ну коль всё — ложимся спать, — усмехнувшись каким-то своим мыслим, проговорил Владимиров. — Дела спланируем завтра, памятуя о том, что утро вечера мудренее…

4

Владимиров проснулся от того, что за окном, оклеенном плотной полупрозрачной бумагой, услышал чьи-то торопливые шаги.

Рассвет уже проникал в комнату и на полу, и на стенах появились светлые пятна, которые медленно расплывались, заполняя собой всё пространство.

Владимиров оделся, вышел во двор и сразу почувствовал легкую приятную прохладу, идущую со стороны гор. Там, за круглыми вершинами ещё пряталось солнце, но его свет уже растекался по всему горизонту, окрашивая его в малиновые оттенки.

Владимиров осмотрелся. Нигде никого не было. Зашёл за угол дома. Тоже никого.

Направился к крыльцу и только тут увидел идущего со стороны кухни Орлова. Он был одет в данье, а на ногах верёвочные тапочки.

— Доброе утро, Пётр Парфёнович, — сказал Орлов, подойдя поближе. — Ну как я выгляжу?

— Прекрасно, Андрей Яковлевич, — ответил тот. Не удержался и заметил: — Однако вчерашний костюм смотрелся лучше.

Орлов пожал плечами.

— Мне с утра в госпиталь ехать, а Южин предупредил: в госпитале всех, кто не носит их даньи, называют «заморскими дьяволами». А ты чуть свет куда собрался? — поинтересовался он.

— Показалось мне, что кто-то ходит по двору, — ответил Владимиров.

— Я тоже слышал, — ответил Орлов. — Думал завхоз или повар… Сходил на кухню посмотреть, но там никого нет… Может охранники?…

В это время за каменным забором послышались голоса, и во двор вошёл завхоз Чан с поваром.

Владимиров и Орлов переглянулись.

— Ну вот тебе… — проговорил Орлов. — Выходит всё же кто-то у нас в гостях был…

Китайцы, поравнявшись с Владимиром и Орловым, с почтением поздоровались и прошли в сторону летней кухни.

Орлов направился на конюшню. Владимиров уже собрался идти в дом, но в это время из-за вершины горы показался раскалённый до белизны край солнца и по склонам гор в долину хлынул поток утреннего света, заполняя с собой всё пространство между землёй и небом.

Владимиров как заворожённый стоял и смотрел на это чудо природы, подаренные людям неведомой силой.

…За завтраком решили: Долматов и Риммар займутся привезённым оборудованием для радиостанции, а Алеев с Южиным поедут в агентство «Синьхуа» к Бо Гу, чтобы получить последнюю информацию о ходе боевых действий на китайских фронтах.

Сам Владимиров решил с утра съездить к Кан Шэну и сообщить ему о незваном госте.

…Кан Шэн встретил его с улыбкой. Усадил за стол и предложил чай. Но, когда Владимиров рассказал о незваном госте, вдруг нахмурился, шумно втянул в себя через зубы воздух и задумчиво проговорил:

— Вы правильно поступили, что пришли ко мне. Я с этим делом разберусь. Единственное, о чём я вас попрошу: об этом больше никому не говорите, — и добавил: — Бродяг у нас в городе хватает… — И сменил тему разговора. — Насколько мне известно, вы не первый раз в Китае?

— Не первый, — ответил Владимиров. — Я был командирован ТАСС в Китай в мае 1938 года. И находился в Чунцине в качестве корреспондента до середины 1940 года. Затем был отозван в Москву. А с апреля по август 1941 года снова был командирован Чунцин…

— Я знаю об этом, — прервал Владимирова Кан Шэн. — Вы были в Чунцине под именем Сун Пина. — И, заметив настороженность на лице Владимирова, поспешил добавить: — Нет, нет!.. Вы не подумайте ничего такого… Просто наши отношения с Гоминьданом настолько нестабильные, а временами, к сожалению, даже враждебные. Поэтому о вашем пребывании в Чунцыне лучше никому не говорить.

Вечером, когда уже все собрались за столом, Владимиров поделился своими мыслями о встрече с Кан Шэном.

— Кан Шэна здесь все боятся, — сказал Алеев. — Да и нам с ним надо быть предельно осторожными…

— Я это почувствовал, — согласился Владимиров. И обратился к Орлову. — А что у тебя, Андрей Яковлевич?

— Завтра приступаю к исполнению обязанностей заведующего хирургическим отделением. Хотя самого отделения, как такового, нет. Придётся начинать всё с ноля, — усмехнулся и добавил. — На фронте и хуже было…

Владимиров понимающе кивнул головой.

— Вот и прекрасно. А что у вас, друзья-товарищи? — спросил он у Алеева и Южина.

— Для первого раза неплохо, — ответил Южин.

Владимиров с нескрываемым удивлением посмотрел на него.

— А почему для первого?

— Потому что до сегодняшнего дня дела с агенством «Синьхуа» имел только Борис Васильевич. Я занимался другими делами. Я об этом потом доложу.

— Ясно… — проговорил Владимиров.

— Бо Гу нам рассказал не только о боевых действиях на фронтах, но кое-что об отношениях к среди руководства КПК, — продолжил Алеев. — По его мнению, идёт размежевание: на одном фланге Мао с Кан Шэном и те члены политбюро, которые их поддерживают безоговорочно, на другом — так называемая здесь «московская группа» во главе с Ван Мином. К чему это приведёт, одному богу известно.

Вывод, сделанный Алеевым, заставил Владимирова задуматься. Сейчас не хватало только раздора среди руководства КПК. И это в то время, когда все силы КПК и Гоминьдана надо было мобилизовать на борьбу с японскими захватчиками.

— Бо Гу посоветовал обратить внимание на членов ЦК Ли Фучуня, который заведует хозяйственными и финансовыми делами в партии, и на Линь Боцюя, председателя правительства Особого района, — заметил Южин. И тут же добавил: — По мнению Бо Гу, от них много зависит в дальнейшем развитии событий внутри КПК.

Владимиров согласился.

— Ну что же… — сказал он. — Так и сделаем. — и уже после этого спросил у Долматова. — Новое оборудование подключили?

— Подключили, Пётр Парфёнович, — ответил тот. — Теперь мы сможем принимать даже английские и американские радиостанции…

— И с центром будет постоянно двухсторонняя связь, — добавил Риммар.

— Молодцы ребята! — похвалил их Владимиров.

Он действительно был доволен работой Долматова и Риммара, и особенно отношениям, которые сложились за эти дни между ними.

— Единственное, что меня тревожит, — продолжил Владимиров, — это доступное расположение антенны на горе. К ней может беспрепятственно подойти любой, кому не лень. Подумайте оба над этим. И зовите Чана, пусть кормит…

— Пётр Парфёнович, а может по полчашечки за удачный день, — вдруг предложил Долматов и почему-то посмотрел на Орлова.

— Вообще-то можно, Пётр Парфёнович, — поддержал Орлов. — С точки зрения медицины допускается… — Шутливо добавил он.

Владимиров укоризненно качнул головой.

— Сговорились…

— Да нет!.. — искренне возразил Долматов. — Однако Андрей Яковлевич прав. За здоровьем надо следить, особенно в таких условиях, как у нас: здесь чуть ли не субтропики летом, я совсем рядом за Циньлинским хребтом континентальный климат…

— Уговорили, — согласился Владимиров. — только по полчашечки.

После ужина Владимиров вышел во двор. Жара уже спала и на землю вот-вот должны были опуститься спасительные сумерки.

Внизу, в лёгкой дымке, ещё просматривался город, пострадавший в прошлом году от налётов японской авиации.

Древняя крепостная стена тоже пострадала от бомбардировки. Она чёрной полосой отделяла Старый город от новых построек вдоль реки. Из разговора с Чаном Владимиров узнал, что в Яньани почти не осталось коренного населения. Город в основном заселяли, как выразился Чан, пришлые люди. В Яньани был один большой рынок под названием Синьшичан и множество маленьких лавок и закусочных.

Скоро из дома появился и Алеев.

— Подышать свежим воздухом вышел, Пётр Парфёнович? — спросил он.

— Да, Борис Васильевич. Какой резкий перепад температуры! — продолжил Владимиров, вглядываясь в дымку, сползающую с гор в долину. — Днём дышать нечем, а ночью хоть ватник одевай.

— Яньань спасает ещё Циньлинский хребет, — пояснил Алеев. — поэтому здесь сносная температура…

— Борис Васильевич, — мягко прервал Алеева Владимиров, — а сколько в городе населения?

— Тысяч сорок, — ответил тот. — Но это приблизительно. Навряд ли кто здесь проводил перепись населения. А вот в провинции Шаньси до войны жило больше девяти миллионов человек. Эта провинция в Китае считается центром их древней цивилизации…

В это время со стороны летней кухне показался старик Чан. Поравнявшись с Владимировым и Алеевым, он попрощался и пожелал спокойной ночи.

— А где ваш помощник? — спросил Владимиров.

— Повара я домой отпустил. У него пятеро детей. Надо и о них заботиться, — ответил старик Чан. — Ребята здесь останутся дежурить, чтобы больше никто не заходил сюда.

— Хорошо, Чан, — согласился Владимиров. И вдруг поймал себя на мысли, что он не просил Чана оставлять охрану и не говорил ему о ночном госте.

— Интересно выходит… — задумчиво проговорил Владимиров, когда Чан вышел за ворота.

— Ты о чём, Пётр Парфёнович? — спросил Алеев.

— Одно дело надо проверить, — ответил тот.

Алеев усмехнулся.

— Если ты имеешь в виду сторожей, оставленных Чаном, можешь не сомневаться: все они, и Чан в том числе, люди Кан Шэна. На сто процентов, — уверенно добавил он.

5

Четырнадцатого мая Владимиров отправил в Центр донесение, в котором сообщил о прибытии в Яньань и тёплой встречи со стороны руководителей КПК.

Накануне Долматов предупредил, что в десяти километрах от них находится мощная радиостанция КПК. Подчиненная Бо Гу, но практически весь персонал станции состояла из людей Кан Шэна.

— …Не исключено, что все наши радиопереговоры с центром прослушиваются, — сказал он. — И кое-что надо будет шифровать.

В этот же день Владимиров отправил в Центр ещё одну телеграмму с зашифрованным текстом, в которой сообщил о настроениях в руководстве КПК, складывающемуся отношению к Гоминьдану, и о расколе в самом руководстве КПК, связанном с оценкой деятельности Коминтерна.

И чтобы ещё раз убедиться в том, что он не ошибается, Владимиров на другой день поехал к Бо Гу вместе с Алеевым.

…Бо Гу встретил их как старых знакомых, усадил в кресло и попросил своего помощника приготовить для гостей чай.

На вид Бо Гу было лет тридцать пять. Он был худощав со светлым лицом и очень подвижный. Поправляя свои очки в круглой оправе, сказал:

— Я очень рад вашему приезду. Глядя на вас, я вспоминаю самое прекрасное время в своей жизни. — И пояснил: — с 1926 по 1930 годы я учился в Москве…

В это время в кабинет вошёл помощник Бо Гу с большим ярко расписанным подносом и с тремя чашками чая. Молча поставил поднос на стол и вышел.

Владимиров и Алеев поблагодарили Бо Гу за чай.

— Вы пейте, пейте, — сказал он. — Его надо пить пока он свежезаваренный. Тогда он действует как бальзам. А если чай вчерашний или стоял долго, он будет как укус змеи.

Чай действительно оказался настолько приятным на вкус, что Владимиров не удержался и спросил:

— Мы будем надеяться, что когда-нибудь вы откроете нам секрет приготовления такого превосходного напитка?

— Обязательно, — улыбнулся в ответ Бо Гу. — А теперь говорите, что привело вас ко мне?

И Владимиров почувствовала на себе внимательный и даже слегка настороженный взгляд Бо Гу.

«Да… Тут действительно не всё так просто…» — подумал он. А вслух сказал:

— Во-первых, я хотел познакомиться с вами в неформальной обстановке. Насколько мне известно, вы один из тех, кто последовательно отстаивает линию Коминтерна, направленную на сплочение всех политических сил Китая против японских захватчиков. Для нас это очень важно, особенно сейчас, когда положение на советско-германском фронте довольно сложное. Гитлер бросает на Восточный фронт всё новые и новые дивизии из Европы и даже из Африки…

Владимиров сделал паузу, чтобы убедиться, как Бо Гу воспринимает его слова. Этой паузой и воспользовался Бо Гу.

— А во-вторых? — улыбаясь, спросил он.

— А во-вторых, нам установили ограничения в получении информации…

— Кан Шэн?

— Да…

— Ну, ясно, — Бо Гу покачал головой. — Я буду помогать вам в меру своих возможностей, — пообещал он. — Что вас интересует в первую очередь?

Вопрос был поставлен прямо и Владимиров тоже прямо спросил:

— Почему командование корпуса в ходе «Великого похода» своей конечной целью выбрало провинцию Шаньси?

Бо Гу слегка задумался. Снял очки, протер их носовым платком и только после этого ответил:

— Причин, на мой взгляд, было много, — начал он говорить медленно, — Но главная заключалась в том, что в Шаньси уже существовал советский район, который возглавляли Лю Чжидань и Гао Ган. Лю Чжидань погиб при невыясненных обстоятельствах, а Гао Ган и по сей день жив и здоров. Он является секретарём Северо-Западного бюро ЦК КПК. Более того, в ЦК он отвечает за решение одного из самых трудных вопросов по национальному примирению на территории Особого района. Вы, возможно, знаете, — продолжил он, — что у нас проживает около пятидесяти национальностей. А это сотни тысяч человек. И здесь постоянно случались кровавые распри на религиозной почве. Особенно с участием мусульман, которые переселились сюда из Синьцзяна. Со временем мусульмане ассимилировались с китайским населением, и их стали называть дунганами. Однако распри не прекратились. В Шаньси сегодня, по некоторым данным, около миллиона дунган. Много здесь монголов и тибетцев. Без решения национального вопроса мы не сможем надеяться на успех в нашей борьбе. У Гао Ганя, как я сказал, большой опыт в этой работе. Он ещё к 1936 году сумела примирить самых ярых врагов и избавил провинцию Шаньси и другие районы от религиозной резни, в которой прав был тот, кто сумел отрезать больше голов у своих противников. Я вас не утомил? — вдруг спросил Бо Гу. — Хотите ещё чая?

— Нет, нет! Спасибо, — ответил Владимиров. — И вы нас вовсе не утомили, — добавил он. — Скажите, пожалуйста, что по вашему мнению сегодня мешает объединению усилий КПК и Гоминьдана для успешного противостояния японского нашествия на Китай?

— Вы хотите услышать именно моё мнение? — почему-то переспросил Бо Гу.

— Да… И, если можно, откровенно.

Владимиров пожалел, что сказал это. Он побоялся, что Бо Гу обидится на него, но тот не обиделся. По крайней мере, внешне это было не заметно. Однако вопрос Владимирова заставил Бо Гу снова задуматься. Он снял очки, бесцельно покрутил в руках, затем водрузил на место.

— Я полагаю, Вы знаете, что в сентябре 1937 года такая наша попытка увенчалась успехом, — начал говорить Бо Гу медленно, словно взвешивал каждое сказанное им слово. — Антияпонский фронт был создан. И Красная Армия КПК перешла под командование центрального правительства во главе с Чан Кайши. Однако этот союз продержался недолго. Слишком разные цели стояли перед нами. И в этом главная причина развала нашего союза. К тому же и КПК, и Гоминьдан — не единственные силы, которые способны влиять на ход событий. Очень большая территория Китая находится под властью различных марионеточных правителей. И Япония этим пользуется. В противовес центральному правительству в Чунцине японцы сформировали китайское правительство в Маньчжурии. По нашим данным, только в марте и апреле этого года в Маньчжурию было дополнительно переброшено с Японских островов четыре дивизии. Единственная надежда у нас — ваша страна, но она, к сожалению, оказывает всестороннюю помощь только Чан Кайши…

— У нас с ним договор от 1937 года… — напомнил Владимиров.

Бо Гу с сожалением развёл руки.

— Я понимаю… Договора надо выполнять…

Бо Гу произнёс последние слова так, что Владимирову стало немного не по себе.

У Бо Гу Владимиров с Алеевым пробыли ещё с полчаса, а когда стали прощаться Бо Гу посоветовал:

— Постарайтесь рассеять настороженность, которая сложилась вокруг вашей группы у некоторых наших партийных и военных руководителей. И ещё: будьте осторожны с Кан Шэном. Знаете, как у нас о таких людях, как Кан Шэн, говорят? Такого человека не узнаешь, пока не попадёшь ему на удочку.

Владимиров поблагодарил Бо Гу за совет. И тут же спросил:

— А могу я задать вам ещё один вопрос?

— Я готов ответить на любое количество ваших вопросов, — с улыбкой проговорил Бо Гу.

Было заметно, что он остался доволен встречей.

— Скажите, пожалуйста, какую роль в делах председателя партии товарища Мао Цзэдуна играет его супруга Цзян Цин.

Бо Гу не сдержался от удивления.

— Вас и это интересует?

— Очень, — ответил Владимиров.

— Ну, тогда слушайте. Против брака Мао с Цзян Цин были все члены политбюро и многие другие товарищи. Дело в том, что в это время Мао ещё находился в браке с Хэ Цзычжэнь. Это вторая его жена. Первую казнили гоминдановцы. С Хэ Цзычжэнь Мао познакомился, когда ей было 18 лет. Но, несмотря на свой юный возраст, она уже командовала одним из отрядов самообороны. С ней Мао прошёл весь нелёгкий путь «Великого похода». У них было пятеро детей. Трое умерли, двоих Мао был вынужден оставить в одной из крестьянских семей. Хэ сама была трижды ранена. Всё это закончилось для неё тем, что она лишилась рассудка, и её под чужим именем отвезли в психиатрическую лечебницу в Шанхай. Поэтому и появление здесь двадцатишестилетней актрисы, и желание Мао жениться на ней было воспринято в ЦК, мягко говоря, негативно…

— И всё же он женился, — заметил Владимиров.

— Женился, — повторил Бо Гу. — Но ему было поставлено условие: Цзян Цин не будет вмешиваться в партийные дела, не будет представлена публично и не будет занимать в партии какие-либо руководящие посты.

Владимиров посмотрел на Алеева, на его спокойное и, казалось, равнодушное лицо, затем снова перевёл взгляд на Бо Гу.

— И эти условия соблюдаются? — уточнил он.

— Я думаю, — ответил Бо Гу. — Цзян Цин родила Мао дочь, настояла на возвращение в семью его двоих сыновей и стала заботливой для них матерью. Что ещё вас интересует?

— Дружба Цзян Цин с Кан Шэном. Это действительно так? — спросил Владимиров.

— Об этом у нас предпочитают не говорить, — почему-то усмехнулся Бо Гу.- Мао относится к их, если можно так сказать, дружбе равнодушно. А больше никому нет дела до их отношений.

…Ночью Владимиров долго не мог уснуть, перебирая в памяти весь разговор с Бо Гу. Он ловил себя на мысли о том, что Бо Гу действительно прав, когда говорил о всесторонней поддержке Москвы Чан Кайши и осторожного отношению к руководству КПК. Что за этим скрывалась, он не знал и даже не догадывался…

По тусклому свету, который стал проникать через бумажные окна в комнату, Владимиров понял: скоро наступит рассвет. Он встал, оделся и вышел во двор. Небо на востоке медленно розовело, постепенно превращаясь в малиновое с золотыми оттенками. Очертания гор и их вершины становились с каждой минутой всё отчётливее. Прошло ещё какое-то время, и вершины гор вдруг окрасились в ослепительные цвета наступающего рассвета.

Владимиров постоял ещё немного на крыльце, потом вернулся в дом. Не успел закрыть за собой дверь, как из радиоузла почти выбежал Риммар. Увидел Владимирова и чуть ли не во весь голос сообщил:

— Только что Совинформбюро передала сообщение! На Харьковском направлении наши войска прорвали немецкий фронт на глубину до шестидесяти километров!.. Уничтожено больше четырёхсот немецких танков! Двенадцать тысяч гитлеровских солдат и около двух тысяч взято в плен!..

Владимиров подошёл к Риммару и обнял его за плечи.

— Спасибо, Коля, за такую новость. Побольше бы их было.

Из своих комнат повыходили Орлов, Алеев, Южин и Долматов. Узнав в чём дело, вдруг, пустились в пляс, а когда успокоились, Алеев проговорил:

— Будет, мужики, и на нашей улице праздник!.. Вот увидите…

Глава вторая

1

В ночь на шестнадцатое мая Долматов, сменивший Риммара у приёмника, поймал волну, на которой работало радио Токио. Японцы сообщали о захвате китайских городов Ланьцзы и Цзиньхуа и успешном наступлении в долине реки Салуин.

Утром, когда Долматов рассказал об этом, Южин мрачно заметил:

— Скорее всего, они хотят перекрыть все сухопутные дороги, ведущие из Индии в Китай.

На другой день Риммар принял шифровку от «Кедра». В ней говорилось, что в Маньчжурии к границам СССР на Ханьчунском, Пограничном и Приханьском направлениях начали сосредотачиваться японские войска. Из района Южного моря в Маньчжурию перебрасываются авиационные части. Средства противовоздушной обороны получили приказ быть в постоянной боевой готовности. Из приграничных районов в глубь Маньчжурии начата эвакуация местного населения.

Владимиров распорядился тут же отправить шифровку в Центр.

Всё свидетельствовало о готовящемся нападении Японии на СССР.

А уже вечером, вернувшись из госпиталя, Орлов сказал:

— Начальство настоятельно попросило меня переселиться в госпиталь. И даже жилое помещение уже приготовили. Так что придётся мне перейти на пещерный образ жизни, — насмешливо добавил он.

— Если просят, да ещё настоятельно, значит, придётся, — мрачно произнёс Владимиров. И тут же обратился к Южину: — У нас есть какая-нибудь информация о состоянии четвёртой и восьмой армии КПК?

— Нет, — ответил тот.

— А надо… — Владимиров слегка задумался. — Кан Шэн, конечно, нам такую информацию не даст… Значит надо самим добывать её… — Посмотрел сначала на Южина, затем на Алеева. — Если я договорюсь с китайским руководством, поедете в войска?

— С удовольствием, — не задумываясь, ответил Южин.

— А предлог? — уточнил Алеев. — Мы же не скажем, что едем посмотреть в каком состоянии их бригады и полки!

— Естественно, — согласился Владимиров. — Я скажу, что Москва попросила нас подготовить несколько статей для центральных газет о китайской Красной Армии. Ты думаешь, Кан Шэн будет возражать?

Алеев неопределенно пожал плечами. По его лицу было заметно, что идея Владимирова ему пришлась не по душе.

— Не знаю… — ответил он.

— Борис Васильевич, — сказал Владимиров, — если ты по какой-либо причине не можешь поехать, поеду я…

— Да нет уж, Пётр Парфёнович! — возразил тот. — Я поеду. Только толку из этой поездки не будет. Тут и так всё ясно. Ни четвёртая, ни восьмая армии с японцами воевать не собираются. Насколько мне и раньше было известно, они больше готовится к войне с Гоминьданом, чем с японцами…

Владимиров не стала возражать Алееву, но всё же заметил:

— Возможно это так… Но надо посмотреть самим… — и обратился к Орлову.- Андрей Яковлевич, ты не думаешь, что твой переезд в госпиталь, это затея Кан Шэна?

— Зачем? — удивленно спросил тот.

— Проще следить.

— Чёрт его знает… Поживём — увидим, — ответил Орлов. — Меня другое волнует. В пещерах везде теснота, грязь, тучи мух. Для отопления используется жаровни. Это такие металлические поддоны, на которых разводятся костры из древесного угля. Бани нет… И это не от бедности. Это от равнодушия тех, кто отвечает за состояние госпиталя!.. О питании я уже и речи не веду. Привозят откуда-то кашу, непонятно из чего приготовленную. Я в полевых госпиталях у нас такого не видел!.. Надо всё исправлять. И начинать с операционного отделения…

Владимиров никогда не видел Орлова таким расстроенным. Невысокого роста, шугливый и внешне, казалось, незавидной силы, он с первых дней войны возглавлял полевые госпиталя на разных фронтах. Затем его командировали в Военно-медицинскую Академию имени Кирова, объяснив: не хватает на фронте хирургов, надо готовить специалистов. Теперь же он явно пребывал в растерянности.

…После «утренней планёрки» Владимиров решил поехать к Кан Шэну, чтобы переговорить с ним о поездке Алеева и Южина в войска.

Рядом с крыльцом дома Владимиров увидел старика Чана. Тот явно его поджидал.

— Что-то случилось? — спросил Владимиров. Ибо вид у Чана был встревоженный.

— Случилось, случилось, — проговорил тот. — В городе люди говорят: гоминдановцы на нас напали. Идут на Яньань!.. Рынок не работает, все лавки закрылись!.. Люди не знают, что им делать…

Чан говорил, торопливо заглядывая Владимирову в глаза, словно пытался найти в них ответ на свою тревогу.

Выслушав до конца Чана, Владимиров спросил:

— А кто объявил о нападении гоминдановцев?

— Люди говорят!.. Кругом говорят!..

Владимиров, как мог, успокоил старика.

— Я всё узнаю, — пообещал он. — И непременно тебе скажу.

У «штаб-квартиры» Кан Шэна, так Владимиров определил про себя приземистое серое здание управления безопасности, было много народа. Люди молча толпились на некотором расстоянии от входа, где стояли внушительного вида маузеристы.

— Мне к товарищу Кан Шэну, — сказал Владимиров охранникам.

— Подождите здесь, — сказал один из охранников и скрылся за дверью. Вернулся буквально через пару минут. — Проходите. Товарищ Кан Шэн ждёт вас, — проговорил охранник и цепким взглядом осмотрел Владимирова с головы до ног.

Владимиров уже был в пяти шагах от двери кабинета Кан Шэна, когда дверь с шумом распахнулась, и из кабинета стремительно вышел Ма Хайде, явно не китаец, бледный, как полотно и направился к выходу.

Владимиров вошёл в кабинет Кан Шэна, поздоровался с ним и прикрыл за собой дверь.

— А-а-а… Это вы, — вместо ответа на приветствие сказал Кан Шэн. Потом, словно спохватившись, выдавил из себя улыбку, встал из-за стола и пошёл навстречу Владимирову. — Да, да… Мне доложили о вас. Проходите, присаживайтесь.

Осторожно взял Владимирова под руку и провёл к одному из двух глубоких кресел. Подождал, когда Владимиров сел, и опустился в кресло напротив.

— Скажите, если не секрет, а что надо этому доктору? — не удержался от вопроса Владимиров.

— Не обращайте внимания, товарищ Сун Пин, на такие мелочи, — прервал его Кан Шэн. — ко мне приходит много разных людей… Доктор Ма Хайдэ приходил по личному делу… Так что вас привело ко мне на этот раз? — спросил Кан Шэн, с любопытством поглядывая на Владимирова.

— У меня к вам есть одна просьба, товарищ Кан Шэн, — сказал Владимиров.- Моё начальство потребовала подготовить несколько статей о Красной Армии КПК для центральных газет. Для этого моим товарищам необходимо побывать в войсках, встретиться с командирами и солдатами, поговорить с ними, сделать фотоснимки…

В глазах Кан Шэна на одно мгновение появилась усмешка и тут же исчезла.

— Я понимаю, вас, товарищ Сун Пин, — проговорил он тусклым голосом. Видимо, просьба Владимирова была для него неожиданный. Кан Шэн шумно втянул сквозь зубы в себя воздух и, наконец, ответил: — Ну хорошо… Я не стану возражать. Кто поедет?

— Алеев и Южин, — ответил Владимиров. — Вы их хорошо знаете…

— Ну да… Только предупредите заранее, когда они поедут. — Кан Шэн ещё был то ли в растерянности, то ли до конца для себя не решил, правильно ли он поступает, дав согласие на поездку русских корреспондентов в войска. — Я говорю так потому, — продолжил он, — что мне придётся заранее подготовить вашим товарищем пропуска и назначить охрану для сопровождения. Вы же, наверное, знаете, что на наших дорогах развелось много нехороших людей. А я лично перед товарищем Мао Цзэдуном отвечаю за вашу безопасность. — Добавил он. — У вас больше нет ко мне вопросов?

Владимиров хотела уже сказать, вопросов нет, но вспомнил обещание, данное старику Чану и потому спросил:

— Скажите, на самом деле гоминдановские войска готовятся к нападению или это слухи?

Кан Шэн деланно рассмеялся.

— И до вас уже это дошло!.. — перестал смеяться, и лицо его вдруг стало непроницаемым. — Эти слухи умышленно распускают гоминдановские шпионы, сектанты и догматики, которые проникли в наши ряды и с которыми мы намерены повести беспощадную борьбу!

Последние слова Кан Шэн произнёс так, словно выступал на собрании.

Ответ Кан Шэна больше насторожил Владимирова, чем успокоил. Нападать на Особый район гоминдановцы не собирались. У них с японцами хватало забот. Не ясно было, кого Кан Шэн имел в виду, называя сектантами и догматиками.

2

Ночью Владимиров проснулся от того, что кто-то осторожно тронул его плечо. Он открыл глаза и увидел рядом с собой Долматова.

— Пётр Парфёнович, — шёпотом произнёс тот, — от «Кедра» шифровка пришла…

Владимиров босиком, не найдя в темноте свои тапочки, поспешил в радиоузел. Там уже был и Риммар.

— Расшифровали? — спросил он.

Риммар подал ему лист бумаги с текстом сообщения.

Владимиров быстро одними глазами прочитал: «Из Японии в Маньчжурию шестнадцатого мая отправлено пять транспортов с артиллерией и танками. В Шанхае начато формирование специальных подразделений из бывших белогвардейцев».

— Леонид Васильевич, Коля, — обратился Владимиров к Долматову и Риммару, — шифруйте и немедленно отправляйтесь в центр.

До утра Владимиров так и не уснул. Тревожные мысли за происходящее в Яньани и на советском Дальнем Востоке заставляли раз за разом перебирать в памяти все возможные варианты событий, которые могут в любую минуту развернуться и там, и здесь.

…Было около десяти утра, когда в доме появился Сяо Ли. Раздарив всем уважительные поклоны, Сяо Ли сказал, обращаясь к Владимирову:

— Вас просит срочно приехать товарищ Кан Шэн, — и, наверное, для большей убедительности добавил. — Вы ему очень нужны.

…Когда Владимиров вошёл в кабинет Кан Шэна, увидел, что тот был не один. За столом, покрытым тёмно-зелёным сукном, сидели помощник Мао по вопросам гражданской администрации Жэнь Биши, глава правительства Ван Цзинвэй и директор высшей партийной школы в Яньани Дэн Фа.

Кан Шэн, как и в прошлый раз, поднялся с места и пошёл Владимирову навстречу. Широко улыбаясь, произнес:

— Товарищ Сун Пин, поздравляем вас с успехом Советской Армии под Харьковом. Мы все рады и надеемся, что это только начало изгнания немецких оккупантов с вашей земли. Проходите и присаживайтесь. — И Кан Шэн широким жестом указал на стул рядом с Жэнь Биши.

Сам Кан Шэн не сел на своё место. Обошёл стол и стал за спиной Ван Цзинвэя, словно, хотел этим подчеркнуть свое единство с главой правительства Особого района. И только после этого продолжил:

— Мы в курсе всего, что сейчас происходит в Маньчжурии, и реально представляем, какой опасностью для СССР является концентрация японских войск на границе с вашей страной. Маньчжоу-Го — это марионеточное, если можно так сказать, государство. И вы, видимо, знаете, что реальная власть в нём принадлежит вовсе не императору Пу И, а японцам. Из тех сорока миллионов, которые проживают там, можно без труда набрать миллионную армию. И мы могли бы в какой-то мере оказать помощь СССР. Но для этого нам необходимо хотя бы перевооружить нашу четвёртую и восьмую армии. И усилить их в первую очередь техникой…

Владимиров слегка кивнул головой. Этот непроизвольный жест Владимирова не стал незамеченным сидящими за столом. Первым отреагировал на это Ван Цзинвэй.

— Ну вот видите, вы тоже с нами согласны. Поэтому мы просим вас довести нашу озабоченность и просьбу до вашего руководства в Москве. Это будет в наших общих интересах.

— Я постараюсь это сделать, — ответил Владимиров.

— Постарайтесь, товарищ Сун Пин, — поддержал Ван Цзинвэя и Кан Шэн. — Да! Я подписал разрешение вашим товарищем на поездку в расположение войск восьмой армии, — добавил он. — Если у вас к нам нет вопросов…

И Кан Шэн широко развёл руки, давая понять Владимирову, что он может быть свободен.

Вернувшись домой, Владимиров почти дословно передал разговор у Кан Шэна Алееву и Южину.

Выслушав его, Южин с усмешкой заметил:

— Пётр Парфёнович, когда мы с Алеевым и Долматовым прилетели сюда, нас сразу отвезли в Яньцзялин. И Жэнь Биши сказал нам то же самое. Как видите, всё повторяется…

— И остаётся на том же месте, — добавил Алеев. — Вот и выходит: мы им не оказываем помощь, как Гоминьдану. Они не воюют с японцами… Знаете, как по такому случаю здесь говорят? «Лучшее время посадить дерево было двадцать лет тому назад. Следующее лучшее время — сегодня». Так что их можно понять…

…Двадцать пятого мая Кан Шэн снова пригласила Владимирова к себе. На этот раз он был один.

— Товарищ Сун Пин, — начал сразу разговор Кан Шэн, — мне поручено председателем партии товарищем Мао Цзэдуном довести до вас информацию, которая так или иначе касается и ваших, и наших интересов. — Кан Шэн шумно втянул сквозь зубы в себя воздух и вдруг спросил: — Вы будете запоминать или записывать?

— Запоминать, — ответил Владимиров.

Кан Шэн улыбнулся.

— У вас, наверное, хорошая память… Как у разведчика…

— Хорошая, товарищ Кан Шэн.

— Прекрасно! Тогда я буду говорить, а вы запоминайте. Первое. По нашим сведениям, японцы на днях высадили десант на побережье провинции Фунзянь и начали наступление на города Чжэцзян и Цзянси. Второе. Вместо того, чтобы остановить продвижение японцев вглубь китайской территории, Чан Кайши принимает решение усилить блокаду Особого района и к нашим границам перебросил десять пехотных дивизий и пятнадцать кавалерийских бригад…

Кан Шэн старался говорить спокойно, но раздражение так и распирало его изнутри. Это было видно по его глазам. В какое-то время он всё же потерял над собой контроль, вскочил со стула и нервно заходил по кабинету из одного угла в другой.

Когда Кан Шэн, наконец, выговорился, Владимиров, молчавший всё это время, спросил:

— Я могу задать вам вопрос?

— Задавайте! — ответил Кан Шэн, всё ещё находясь во власти своих эмоций.

— Вы не могли бы проинформировать меня, какими вооружёнными силами сегодня располагает Гоминьдан?

На лице Кан Шэна появилась хитрая усмешка, по которой Владимиров догадался, что Кан Шэн знает о его группе больше, чем они думают.

— Конечно, могу, — ответил он. — На Северо-Западном фронте у них количество пехотных дивизий колеблется от ста до ста десяти. И кавалерийских бригад десять — одиннадцать. На Центральном фронте пехотных дивизий больше, чем на Северо-Западном. Но не превышает сто сорока. Кавалерии мало. По последним сведениям, всего три кавбригады. На Южном фронте у них всего около пятидесяти пехотных дивизий и одиннадцать пехотных бригад. О коннице у нас нет сведений. Есть у них и, так называемый, Бирманский фронт. В составе от трёх до пяти пехотных дивизий. Вот и всё, товарищ Сун Пин. Что ещё вас интересует?

И снова Владимиров почувствовал на себе хитроватый взгляд Кан Шэна.

— Теперь я хочу спросить у вас, — продолжил он. — Вы сами верите в то, что мы с Гоминьданом снова можем найти общий язык? Я не верю! На вопрос можете не отвечать. Я и так знаю, что вы скажете. И ещё, товарищ Сун Пин, с поездкой ваших товарищей в войска придётся немного подождать. Так складываются обстоятельства…

3

Уже поздно вечером Владимиров отправил в центр шифровку с данными, полученными от Кан Шэна о численности войск Гоминьдана и обстановке, которая складывалась на Юго-Восточной границе Особого района. Затем вышел на крыльцо дома подышать свежим воздухом, но вдруг услышал за углом дома голоса и почувствовал запах табачного дыма. По голосам определил: там курили Алеев и Южин.

Постояв несколько минут на крыльце, Владимиров уже собрался возвращаться в дом, когда услышал, как Южин сказал:

— … Мне это каша из чумизы и риса, заправленная жирной свининой, уже по ночам сниться!.. Наверное, наш повар решил нас со света сжить… И готовит отвратительно… Надо будет начальству нашему сказать…

— А что, наше начальство другую кашу ест? — насмешливо спросил Алеев. И продолжил: — Я вчера возле наших ворот за малым не наступил на полутораметровую змею. У меня душа в пятки ушла…

— Этого добра тут хватает, — ответил Южин. — Китайцы их за милую душу уплетают… Не пробовал? А я пробовал. Отличное мясо, особенно если под острым соусом…

В ответ Южин рассмеялся.

— Ладно, поедатель змей!.. Пошли спать. На завтра дел по горло…

Когда Алеев с Южиным появились из-за угла дома, Владимиров спросил:

— Я слышал кто-то жаловался на нашего повара? Есть выход — отказаться от него и готовить самим. Кто это будет делать?

Южин смущенно промолчал, а Алеев насмешливо заметил:

— Жребий бросим…

— Без моего участия, — в тон ему ответил Владимиров.

Он хотел ещё что-то сказать, но в это время из дома торопливо вышел Риммар.

— Потерял я вас, Пётр Парфёнович!.. Я только что поймал волну, на которой работает радио Токио. Они сообщили о прорыве немцами нашего фронта в районе Славянска и Краматорска… Это что же получается?.. — растерянно спросил он.

— Плохо, получается, — ответил Владимиров. — Теперь наверняка надо ждать и от японцев какую-нибудь пакость…

И Владимиров не ошибся. Спустя два дня от «Кедра» пришла шифровка. В ней сообщалось, что японский генштаб отдал распоряжение командующему Квантунской армии в Маньчжурии активизировать работы по ремонту мостов и дорог, идущих к пограничным районам СССР.

На следующий день Владимирова снова пригласил к себе Кан Шэн.

На этот раз он не улыбался. Держал себя сухо и сдержанно. Не предлагая Владимирову даже присесть, спросил:

— Товарищ Сун Пин, мы просили вас передать в Москву нашу просьбу о военной помощи. Что с ответом?

— Я ничего ещё не получал, — ответил Владимиров. И, заметив ироническую усмешку на лице Кан Шэна, пояснил: — Вы должны понимать, что любые поставки вооружения в Яньань будут рассмотрены в Чунцине, как нарушение договора между СССР и Гоминьданом. И как возможная подготовка к гражданской войне. Однако, что решат в Москве я не знаю. Кан Шэн хмыкнул и прошёлся медленно по кабинету.

Прошло, наверное, не менее минуты прежде чем он произнёс тусклым голосом:

— Великий Конфуций однажды сказал: «Благородный муж должен стыдиться, когда его слова расходятся с поступками». Я вас больше не смею задерживать, товарищ Сун Пин. До свидания.

Последние слова Кан Шэн неожиданно для Владимирова произнёс по-русски с нескрываемой издёвкой.

Вернувшись домой, Владимиров рассказал только что вернувшемуся от Бо Гу Алееву о своей встрече с Кан Шэном.

— …Его словно подменили, — посетовал Владимиров.

Алеев усмехнулся.

— С ним такое случается, — проговорил он. — Здесь просто не хотят понять, что поставки оружие в Яньань окончательно приведут к ещё большему напряжению в отношениях между КПК и Гоминьданом. А в прочем, у местного руководства свои и совсем другие планы. И они этого особенно не скрывают. Однако с японцами они воевать не собираются. Мне об этом сегодня сказал Бо Гу. Не прямо, конечно…

Владимиров на какое-то время задумался.

— Интересно… — проговорил он. И обратился к Алееву: — Я давно хотел у тебя спросить, что за человек и что представляет собой Бо Гу?

— Личность довольно интересная, — ответил тот. — Имя ему родители дали Цинь Бансянь. Когда ему исполнилось девять лет, умер отец. Ещё в школе он увлёкся чтением древних рукописей династии Цинь. И где-то в это время взял себе имя Бо Гу. В 1925 году стал студентом Шанхайского университета и руководил студенческим сходом… Насколько я знаю, Шанхайский университет был тогда чуть ли не кузней революционных кадров… В университете Бо Гу вступил в КПК, примкнув к движению 30 мая…

— Мне говорили, что он учился и в Москве… — сказал Владимиров

— Да. В 1926 году. В университете Чжуншань имени Сунь Ятсена. Здесь Бо Гу познакомился с Ван Мином, который приехал в Москву годом раньше. Они оба приняли активное участие в организации «группы 28 большевиков». Члены этой группы считали себя истинными марксистами и планировали коренным образом изменить ход революционных событий в Китае. Ни больше, ни меньше! Ну а в 1930 году Бо Гу и Ван Мин вернулись в Китай. Однако уже в следующем году Ван Мина снова направили в Москву в качестве руководителя делегации КПК при Коминтерне, а Бо Гу избрали членом Центрального бюро КПК, а затем и секрётарем ЦK КПК…

— А где в это время был Мао? — поинтересовался Владимиров.

— Воевал, — ответил Алеев. — В 1931 году японцы вторглись в Китай на Северо-Востоке. А два года спустя руководство Гоминьдана разорвало союзные отношения с КПК, и против коммунистов начались репрессии. Бо Гу пришлось уехать из Шанхая и перебраться на территорию Советской республики в Цзянси, где главой правительства в это время был… — Аллеев сделал многозначительную паузу. — Догадываетесь, кто?

— Товарищ Мао Цзэдун, — продолжил Владимиров.

— Верно. И здесь между Мао, с одной стороны и Бо Гу, Чжоу Эньлаем и военным советником от Коминтерна Ли Дэ с другой стороны, началась, что называется, не прикрытая борьба за власть… Я не скажу, кто из них был прав, а кто нет. Однако в 1934 году, когда гоминдановские войска блокировали Советский район в Цзянси и полностью изолировали его от всего мира, руководством КПК было принято решение оставить Советский район и пробиваться в Яньань. Здесь это называют «Великим походам». В ходе похода Красная Армия понесла большие потери, и всю ответственность за это Мао возложил на Чжу Дэ и Бо Гу. Однако Чжу Дэ сумел сохранить за собой пост командующего вооружёнными силами КПК, а вот Бо Гу был смещен с поста секретаря ЦК КПК. И только в 1941 году он был назначен главным редактором газеты «Цзефан Жибао» и руководителем телеграфного агентства «Синьхуа». Вот такая история, Пётр Парфёнович, — заключил свой рассказ Алеев и тут же добавил: — Но я думаю, это ещё не всё. У Бо Гу, который до сих пор твёрдо придерживался линии Коминтерна, есть против Мао серьёзные улики, и это сдерживает Мао от расправы с ним…

4

Тем временем обстановка в Яньане с каждым днём становилось всё нервозное. И тому было немало причин. Японцам удалось оттеснить китайские дивизии на Север, затем окружить большую часть из них и вынудить сдаться. После этого японцы повели наступление из Бирмы и заняли китайскую провинцию Юньань. Участвующие в боях в Бирме англичане под натиском японцев тоже были вынуждены поспешно отступить на Северо-Запад к границам с Индией. Воспользовавшись этим, японское командование начало стремительное наступление вдоль Бирманской железной дороги. Единственная дорога, по которой поступала англо-американская помощь Чан Кайши, была перекрыта.

…Вечером за ужином собрались все. Последним приехал Южин. Он был в агентстве «Синьхуа», которое размещалось недалеко от пещерного городка в Храме Десяти тысяч Богов…

Не дожидаясь вопросов, Юджин объявил:

— В Храме Десяти тысяч Богов тоже нервозная обстановка. Говорят о возможной эвакуации из Яньана всех учреждений на случай войны с Гоминьданом. В том числе ЦK КПК, Генштаба, правительства, военной академии и партийной школы…

Выслушав Южина, Владимиров спросил:

— И куда же они собираются эвакуироваться?

Южин махнул рукой.

— Пётр Парфёнович, такое здесь случается пять раз в году! — ответил он. И продолжил: — Есть беда посерьёзнее: с разгромом войск союзников в Бирме у японцев высвобождаются большие людские и технические ресурсы, которые они могут перебросить в Маньчжурию. Но об этом в Храме Десяти тысяч Богов не говорят.

— Действительно… — вступил в разговор Алеев. — Пути Господни неисповедимы… — насмешливо продолжил он.

Однако его насмешливость осталась без внимания: все понимали — Южин был прав.

…Орлов домой вернулся поздно. Вид у него был усталый.

На вопрос Владимирова: «Что, снова заставляют переехать в госпиталь?» ответил:

— Молчат пока… Однако сдаётся мне, скоро весь госпиталь разбежится… — опустился на стул и продолжил, обращаясь к Владимирову. — Надо присмотреться к Ма Хайде. Сдаётся мне, он только выдаёт себя за доктора…

— Ты думаешь, он разведчик? — спросил Алеев.

— А чёрт его знает… Всё может быть…

…Спустя два дня Владимирова снова пригласили к Кан Шэну. По этому поводу Долматов заметил: «Пётр Парфёнович, ты у нас становишься постоянным гостем Кан Шэна».

На этот раз Кан Шэн поинтересовался положением дел на советско-германском фронте. Выслушав Владимирова, заметил:

— Вы ничего не сказали о событиях под Харьковом.

Владимиров догадался: Кан Шэну всё известно. Зачем тогда он спрашивает?

— …По состоянию на двадцать пятое мая под Харьковом ничего существенного не произошло, — ответил Владимиров. — Наши войска прочно закрепились на занимаемых рубежах.

Кан Шэн привычно сквозь зубы втянул в себя воздух.

— Я правильно понимаю: Москва не собирается нам помогать? — проговорил он, усмехнулся и добавил: — Скоро вы поймёте, насколько ошибаетесь.

И кривая усмешка скользнула по его губам.

— А можно мне задать вам один вопрос, товарищ Кан Шэн? — спросил Владимиров, понимая, что встреча уже подходит концу.

— Задавайте, товарищ Сун Пин.

— Я уже не раз встречал доктора Ма Хайде и у вас, и у товарища Жэнь Биши. Он что, такой популярный среди руководства Особого района?

Кан Шэн удивлённо вскинул белесые брови.

— Я вижу, этот доктор вам не даёт покоя, — проговорил он, растягивая слова и внимательно вглядываясь в лицо Владимирова. — С чего бы это?

— Просто профессиональный интерес журналиста, — ответил Владимиров. — Если не хотите, или не можете, не говорите…

— Ну почему же! — задетый, видимо, за живое, возразил Как Шэн. — Доктор Ма Хайде хороший врач… В Яньани он с 1937 года. Действительно, он не китаец, но убеждённый интернационалист… Что ещё вас интересует?

— Больше ничего, — ответил Владимиров. — Я могу быть свободным?

— Конечно, товарищ Сун Пин, — ответил Кан Шэн. — Да!.. Я совсем выпустил из вида… Мне доложили на днях, что немецкий посол в Нанкине при марионеточном правительстве Ван Цзинвэя ведёт тайные переговоры с японцами о проведении мирной конференции с участием представителей от Чан Кайши. Если такая конференция состоится, ещё несколько десятков японских дивизий будут переброшены в Маньчжурию. Мы в этом уверены. Я полагаю, эта информация заинтересует ваше руководство, товарищ Сун Пин…

5

Утро следующего дня выдалось душным. Владимиров успел уже заметить, что понятие утро, как в Москве, здесь не существует. День начинается, как только раскалённый до белизны солнечный шар выкатывает из-за гор, и сразу вместо ночной прохлады приходит жара.

После завтрака, который состоял из рисовых лепёшек с тушёной капустой и чая без сахара, Алеев снял с книжной полки и подал Владимирову тонкую брошюру, напечатанную на желтоватой бумаге.

— Это речь Мао на Пленуме ЦК первого февраля этого года об упорядочении стилей в работе партии, — пояснил он. — Когда я прочитал, у меня сложилось мнение, что не за горами чистка в партии. Не знаю, может я и ошибаюсь, но у меня сложилось такое впечатление.

— Почитаю на досуге, — ответил Владимиров. — А сейчас лучше скажи мне: вчерашняя информация Кан Шэна о переговорах немецкого посла в Нанкине с японцами и представителями Гоминьдана, это провокация Кан Шэна, в расчёте на наш испуг или в самом деле такие переговоры возможны?

Алеев неопределенно пожал плечами.

— Всё может быть, — ответил он. — Здесь, на Востоке, порой не такое случается. В один день друг может стать заклятым врагом, а враг — другом. Я в этом уже убедился…

Он ещё что-то хотел сказать, но в это время из радиоузла появился Риммар.

— Пётр Парфёнович, есть интересная новость! — сказал он. — Агентство «Рейтор» сообщило, что утром двадцать седьмого мая в Праге смертельно ранен наместник Гитлера в Чехословакии Рейнхард Гейдрих. Покушавшийся скрылся. В Праге начались повальные аресты и расстрелы! Значит, и там им не рады?

Вопрос Риммара прозвучал наивно, однако Владимиров вполне серьёзно ответил:

— Коля, а где им рады?

— Ну да… — Риммар сконфуженно улыбнулся. — Ну, я пошёл…

Когда за Риммаром закрылась дверь, Владимиров обратился к Алееву:

— Борис Васильевич, подумай, у кого можно хотя бы что-то узнать о докторе Ма Хайде? Орлову этого делать нельзя. Сам знаешь почему.

Алеев на какое-то время задумался.

— Пробую поговорить с Чжу Дэ, — наконец произнёс он. — Чжу Дэ хорошо к нам относятся. И у него есть своя информационная служба.

— А если он сообщит об этом Кан Шэну?

— Нет, не сообщит, — уверенно заявил Алеев. — Они между собой не ладят…

…Двадцать девятого мая Алеев, как и говорил, встретился с Чжу Дэ. Вернулся он к обеду и прямо с порога сообщил:

— Всё в порядке, Пётр Парфёнович! Чжу Дэ просветил меня по поводу этого доктора. В Китай Ма Хайде приехал из Новой Зеландии. А родился на Ближнем Востоке. Еврей по национальности. Настоящее его имя — Джордж. Но вот что интересно: зарплату он получает из США. Ежемесячно на его текущий счёт в банке из США поступают деньги из какого-то фонда. Кто платит — Джу Дэ не знает…

— Шпион что ли? — насмешливо спросил Владимиров.

— Навряд ли… А, впрочем, всё может быть… Но в биографии, так сказать, этого доктора есть ещё одна интересная деталь, — я продолжил Алеев. — Ма Хайде привёз в Яньань Кан Шэн!..

Владимиров почему-то не удивился. Но всё же проговорил:

— Вот тебе, бабушка, и Юрьев день…

— Но и это ещё не всё! Чжу Дэ сказал, что в Яньане и во всём Особом районе началась компания под названием Чжэнфын, в ходе которой все без исключения, в том числе и в армии, будут заучивать на память речи товарища Мао Цзэдуна по вопросам культуры, но под лозунгом «За упорядочение трёх стилей».

Владимиров перевёл взгляд на Южина, который в это время что-то искал в своих блокнотах.

— Игорь Васильевич, ты что-нибудь понимаешь?

— Тут всё просто, — ответил тот, не отрываясь от своего дела. — Всё начнётся с зазубривания речей товарища Мао по культуре, а кончится, как и сказал Борис Васильевич, чисткой партийных рядов. Разве мы подобное не проходили?..

— Ну всё, всё! — остановил его Владимиров. — Дискутировать будем потом. Я сейчас еду к Кан Шэну. Надо, наконец, определиться с вашей поездкой войска…

…Тридцатого мая радио Токио сообщило о том, что советские укрепрайоны на границе с Маньчжурией являются угрозой для безопасности Японии, и японское правительство не может на это не обращать внимание. И уже на другой день из Харбина прозвучало по радио заявление правительства Маньчжоу-Го о том, что войскам отдан приказ готовиться к «наступательной обороне». Что это означало, можно было только догадываться…

Уже поздно вечером Владимиров отправил в центр шифровку с донесением о происходящем в Маньчжурии, где японцы уже сосредоточили тридцать пехотных и танковых дивизий.

У самого правительства Маньчжоу-Го под ружьём было около трёхсот тысяч человек. Об этом сообщил Владимирову Кан Шэн. По его словам, Маньчжурское правительство могло мобилизовать ещё не менее миллиона человек.

Отправив шифровку, Владимиров вышел на крыльцо и за малым не столкнулся со стариком Чаном.

Старик сконфуженно улыбнулся, извинился, затем сказал:

— Я хочу попросить разрешение у хозяина завести собаку. Кухню надо охранять, двор надо охранять, — объяснил он. — Как холод придёт, с гор спустятся шакалы. Беда от них большая…

— Чан, я для тебя не хозяин. Это, во-первых. Ты просто работаешь у нас. И во-вторых, считаешь нужным завести собаку — заводи.

На следующий день во дворе на привязи у кухни появилась молодая собака. Посмотреть на неё вышли все.

— Как её зовут? — спросил Чана Долматов.

— Никак, — ответил тот.

— Никак — нет такой клички, — возразил Долматов. — Давайте назовём Шариком.

— А может Тузиком? — съязвил Южин. Кличка Шарик ему явно не понравилась. Хотя собачка была пушистая с короткими ушками и симпатичной мордочкой.

— Лучше Шариком, — продолжал стоять на своём Долматов.

— Тоже придумали! — вступил в спор Алеев. — Шарик… Тузик!.. Назовём лучше Рексом…

Пока шёл спор, собака испуганно поглядывала на столпившихся вокруг неё людей.

Спор неожиданным образом прервал старик Чан.

— Это девочка, — сказал он.

У Долматова, Алеева и Южина даже вытянулись лица. Глядя на них Владимиров рассмеялся.

Когда все успокоились, он предложил:

— Давайте её Машкой назовём.

Долматов разочарованно махнул рукой.

— Ну что это за собака… Был бы кобель — другое дело…

И ушёл в дом. За ним последовали Алеев и Южин.

Владимиров остался во дворе.

День был на исходе. Солнце уже потускнело и, окруженное горячим маревом, медленно опускалось к безжизненному горизонту, за которым расстилалась каменная пустыня. Где-то в горах противно затявкали то ли дикие собаки, то ли шакалы, словно, в подтверждение слов старика Чана.

— Там у них много нор, — сказал Чан. — Зимой от холода прячутся, летом от жары… Туда лучше не ходить…

Владимира взглянул на Чана. Маленький, худощавый с морщинистым лицом он выглядел лет на восемьдесят, хотя Владимиров знал: Чану не было и шестидесяти лет.

— Чан, — обратился он к старику, — мне сказали, что видели тебя у Кан Шэна. Ты сам к нему ходил или тебя вызывали?

Казалось такой вопрос мог смутить любого, однако Чан не смутился.

— Сам ходил, хозяин… — бесцветным голосом ответил он.

— Зачем?

Старик Чан ответил не сразу. Прошло не меньше минуты, прежде чем он заговорил.

— Мой сын у них в тюрьме сидит… За что, он не знает… Сказали отпустят, если будет хорошо себя вести… Он у нас с женой один остался. Было пятеро. Трое погибли во время похода сюда, один умер два года тому назад. Остался один… Если хотите, можете прогнать меня. Но поверьте мне — я им ничего плохого о вас не говорил и не буду говорить…

Глава третья

1

В ночь с первого на второе июня Риммар принял шифровку от «Кедра». В ней сообщалось, что с японских островов в Маньчжурию переброшено ещё три пехотные и одна моторизованная дивизии, а генерал-лейтенант Доихара назначен ответственным за формирование белогвардейских диверсионных групп.

Шифровка тут же была переправлена в Москву.

…На следующий день, ближе к обеду, в доме появился Сяо Ли и сообщил Владимирову, что его срочно вызывает к себе Кан Шэн.

Владимиров был немало удивлен, когда увидел у Кан Шэна Чжу Дэ и Бо Гу.

Лица у всех были мрачные.

«Интересно, — подумал про себя Владимиров, — это что же могло такое произойти, чтобы они собрались вместе?»

Кан Шэн встал из-за стола, вяло пожал Владимирову руку, почему-то справился о состоянии его здоровья, затем предложил присесть за стол рядом с Бо Гу и Чжу Дэ.

— Товарищ Сун Пин, — начал говорить Кан Шэн тусклым голосом, — мы пригласили вас, чтобы сообщить вам важные новости. По нашим сведениям, японцы намерены в ближайшее время ввести свои войска на территорию Монголии. Вы догадываетесь для чего это делается?

— Да, товарищ Кан Шэн. На случай войны с нами.

— Совершенно верно, товарищ Сун Пин, — по губам Кан Шэна скользнула довольная улыбка. — Японское руководство, надо полагать, убедилось в том, что им уже ничего не угрожает, и они готовы к нападению на СССР. Поэтому мы, — Кан Шэн обвел взглядом сидящих за столом, словно призывал их в свидетели, — снова обращаемся к вам: помогите убедить свое руководство в необходимости оказать нам помощь в перевооружение наших армий. Большего мы не просим. Хотя у нас не хватает многого, в том числе и медикаментов. — Кан Шэн умолк. Было заметно, что говорить ему это было нелегко. Он шумно, сквозь зубы втянул в себя воздух и продолжил: — Мы, что бы и кто бы о нас не думал и не говорил, остаемся верны интернациональному долгу и готовы на сотрудничество с Гоминьданом, несмотря на горький опыт этого сотрудничества в недалёком прошлом…

Кан Шэн говорил и говорил, время от времени поглядывая на молчаливо сидящих Чжу Дэ и Бо Гу и изредка на Владимирова. Казалось, что он больше старается убедить в правоте своих слов себя, а не кого-то другого. Затем он стал говорить о неспособности гоминдановских войск, несмотря на их многочисленность, противостоять японцам. Однако Владимиров знал: в последнее время войска центрального правительства добились заметных успехов. В ответ на наступление японцев из района Кантона правительственные войска в ходе многодневных боёв прорвали позиции японцев в провинции Хубэй и окружили большую группировку японских войск, часть из которых была уничтожена, а часть взята в плен. В тоже время четвертая и восьмая армии просто бездействовали.

Наконец, выговорившись, Кан Шэн обратился к Чжу Дэ:

— У тебя будет что к товарищу Сун Пину?

— Будет, — ответил тот. — Я хотел бы спросить. Это верно, что немцам удалось окружить ваши шестую и пятьдесят седьмую армии и разбить их?

За столом наступила такая тишина, что было слышно, как за дверью переговаривались охранники.

— Я не располагаю такими сведениями, — ответил Владимиров, чувствуя, как в душу проникает неприятный холодок. Ибо слышал он это впервые.

Кан Шэн хмыкнул.

— Если это действительно так, — продолжил он, — надеяться на вашу помощь навряд ли придётся… — И снова обратился к Чжу Дэ и Бо Гу: — Больше не будет вопросов к товарищу Сун Пину?

— У меня просьба есть, — сказал Бо Гу. — Если получите по своим каналам какую-нибудь информацию… в связи с этими событиями, сообщите нам.

Владимиров пообещал это сделать, попрощался и вышел из кабинета Кан Шэна с ощущением студента, который не сдал зачет своим экзаменаторам.

…За ужином, когда все собрались за столом, Владимиров неожиданно сказал, обращаясь к Риммару:

— Коля, налей нам по полчашечки… Что-то на душе муторно.

Риммар с готовностью выполнил просьбу Владимирова.

Когда все выпили, Орлов, внимательно поглядывая на Владимирова, спросил:

— Пётр Парфёнович, что-то случилось?

Владимиров в нескольких словах пересказал содержание разговора, который состоялся у Кан Шэна.

— Ну и что теперь? — не то спросил, не то возразил Орлов. — Война ест война. Даже, если это и так… До конца света ещё далеко!..

2

Седьмого числа произошло сразу два события: Орлова уже официально утвердили в должности заведующего хирургическим отделением, а Алеев с Южиным, наконец, выехали в расположение войск восьмой армии.

К этому времени прояснилась и картина на всех театрах боевых действий: Великобритания оказалась в сложном положении. Война на Средиземном море не приносила ей успеха. Значительные силы английское командование было вынуждено привлекать к защите своих коммуникаций, по которым доставлялось сырьё на Британские острова из колоний. Своего сырья в Великобритании было крайне мало.

США к войне в Азии оказались тоже не подготовленными и свои действия ограничивали лишь военно-морскими операциями и ударами авиации.

Единственный страной, которая в это время изо всех сил сопротивлялась немецко-фашистскому нашествию и представляла угрозу для Японии, был Советский Союз. И поэтому Владимиров был уверен: случись сегодня серьёзное поражение Красной Армии, и уже завтра японцы, как и Гитлер, без объявления войны нападут на СССР с целью заполучить Сибирь.

К японской, широко распространенной среди населения страны идеи «Азия только для азиатов!», теперь присоединилась другая идея: «Сибирь для японцев!».

…В последнее время все попытки Владимирова встретиться с Мао Цзэдуном заканчивались неудачей. Его вежливо встречали и вежливо говорили, что председатель товарищ Мао Цзэдун занят и не может его принять.

…Восьмого июня уже поздно вечером вернулся из госпиталя Орлов. От ужина отказался. Выпил только чай. И сказал:

— …Кан Шэн установил за мной слежку. Я случайно обнаружил…

— Может ты ошибся? — засомневался Владимиров.

— Нет, Пётр Парфёнович, — возразил тот. — Я проверил, — спокойно, даже как-то равнодушна, продолжил Орлов. — Санитар мой… Да! Вот что ещё! В компании по упорядочиванию трех стилей в работе партии стали упоминать «московскую группу» догматиков. Об этом мне сказал Ван Цзинвэй. Он сегодня приезжал ко мне с нарывом на ступне ноги. Он прямо не сказал, но по его словам, я понял, что в «московскую группу» догматиков входят Вам Мин, Бо Гу и многие из тех, кто в разное время учился в Москве.

Владимирова это не удивило. Всё шло к тому.

— Мишенью выбраны люди, которые стоят на позиции Коминтерна, — сказал он. — Так надо понимать?

— Видимо так, — согласился Орлов. Допил свой чай и продолжил: — Два дня тому назад из расположения частей восьмой армии привезли троих больных младших командиров. У всех лёгочные заболевания. Я беседовал с ними. И понял, что с японцами они не собираются воевать. Японцы их тоже не трогают. Вся агитационная работа в войсках направлена против Гоминьдана. Вот и делай выводы.

Владимиров усмехнулся.

— Час от часу не легче… — Обронил он. — надо пробиваться к Мао и поговорить с ним. Интересно, что он скажет…

— Тоже и скажет, — махнул рукой Орлов и вдруг оживился. — Сегодня ко мне заходила жена Ма Хайде. Зовут её Су Фи. Очень привлекательная женщина. Правда, вела себя слишком привольно…

— Это как? — уточнил Владимиров.

— Развязано, — односложно пояснил Орлов. И добавил: — И даже пыталась меня старого пня очаровать.

— Так это же хорошо, Андрей Яковлевич! — рассмеялся Владимиров. — Значит ты напрасно считаешь себя старым пнем!

Однако Орлов не воспринял шутку Владимирова.

— После её ухода, — продолжил он, — ко мне заглянул один из моих хирургов и кое-что рассказал о ней… В общем, особа ещё та! И что интересно — она является подругой Цзян Цин! Как это тебе нравится?

Владимиров внимательно посмотрел на Орлова.

— Да-а-а… — проговорил он задумчиво. — Это уже интереснее, чем появление у тебя главы правительства Ван Цзинвэя с нарывом на ступне. Это что же выходит… Ма Хайде появляется в Яньани вместе с Кан Шэном и Цзян Цин. Та попадает на глаза Мао, надо полагать, не без участия Кан Шэна. Мао, вопреки мнения политбюро, жениться на Цзян Цин…

— Подруге Су Фи! — добавил Орлов.

Владимиров слегка развёл руки.

— Занимательная история! Теперь я понимаю, почему даже Чжу Дэ осторожничает с Ма Хайде, хотя и подозревает его в том, что тот чей-то агент…

После того, как Орлов ушёл к себе, Владимиров внезапно почувствовал, как тоскливая волна стала заполнять его душу. Он не ожидал от тебя такого. Решил, что сдают нервы. Однако каким-то шестым чувством уже понимал: сказываются натянутые отношения с местным руководством, которые кем-то подогреваются.

Владимиров настолько был поглощён своими не весёлыми мыслями, что не сразу услышал голос Долматова.

— …Пётр Парфёнович! Ты слышишь меня?.. — с тревогой в голосе спросил он. — Я уже дважды к тебе обратился!

— Извини, Леонид Васильевич… Задумался. Что у тебя?

— Агентство «Рейтер» передало сообщение, что на Севере Африки, в районе Эль-Адем идут ожесточённые танковые бои между Роммелем и англичанами…

— А у нас что? — прервал его Владимиров.

— Ничего, Пётр Парфёнович, — ответил Долматов. — Какой уже день молчат…

— Плохо… — Владимиров встал и медленно прошёлся по комнате. Без надобности передвинул на столе с места на место подсвечник. Пламя свечи испуганно вздрогнуло и за малым не погасло. — Вот так и в жизни… — Проговорил он. — Горит человек ярким пламенем, пока к нему не коснется чья-то недобрая рука…

— Пётр Парфёнович, ты это о чём? — не понял Долматов.

— Так… Ни о чём, — усмехнувшись, ответил тот. — Пойду-ка я подышу свежим воздухом перед сном грядущим, а то уже вторую ночь в голову чёрт знает, что лезет…

Когда Владимиров вышел во двор, его поразило высокое небо, усеянное множеством ярких звёзд. Они мерцали в вышине завораживающим светом и казались неестественными, словно чья-та могучая рука сотворила это чудо для всех людей. Со стороны гор уже веяло прохладой, и воздух, раскалённый днём до того, что им трудно было дышать, сейчас приятно освежал грудь. Где-то в ущелье «запели» шакалы. Их пронзительные голоса доносились в долину и заставляли местных собак испуганно умолкать.

Владимиров невольно вздрогнул, когда совсем рядом раздались лёгкие шаги, и из-за угла дома появился старик Чан с собакой.

— А ты почему домой не пошёл? — спросил Владимиров, стараясь в темноте разглядеть лицо старого китайца.

— Я ребят домой отпустил, — ответил тот. — Один ещё днём ушёл. Ему надо крышу на доме починить. Лето кончится, дожди придут. А у другого отец заболел. Очень заболел. Пусть побудет с ним…

— А ты решил сам нас караулить? — уточнил Владимиров, тронутый до глубины души проявленной заботой старика Чана.

— Приходится, хозяин, — ответил тот.

— Чан, я тебя уже просил не называть меня хозяином. Ваши хозяева в Европе и Маньчжурии, и кое-кто ещё дальше, — стараясь как можно убедительнее, сказал Владимиров.

— Как прикажете, хозяин, — согласился Чан и добавил. — Я днём тут видел человека… На китайца совсем не похожий, на японца не похожий и на европейца не похожий…

— И кто он? — нетерпеливо прервал Чана Владимиров.

— Скорее всего, он из Монголии, — невозмутимо продолжил старик. — Больно уж близко подходил к дому. Высматривал что-то. Долго высматривал. Потом как сквозь землю провалился. Скорее всего, в ущелье спустился и по ущелью ушёл. С добрыми намерениями человек не скрывается от людских глаз, — Сделал заключение Чан.

Владимиров согласился с ним, однако серьёзно к рассказу старика не отнёсся. «Мало ли кто бродит в окрестностях», — решил он про себя. Однако уже через два дня Долматов сообщил, что на горе кто-то пытался снять фидерное устройство на антенне…

3

Наконец, десятого июня, Владимирова пригласили к Мао Цзэдуну.

И произошло это следующим образом: во второй половине дня в доме неожиданно появился Кан Шэн. Поздоровался со всеми, огляделся по сторонам и сказал:

— Хорошо устроились… — потом обратился к Владимирову. — Товарищ Сун Пин, сегодня в девять часов вечера вас будет ждать председатель, товарищ Мао. Если у вас накопились к нему вопросы, заранее продумайте, о чём спрашивать, потому как на ваш приём отводится всего полчаса.

Всё это он произнёс серым будничным голосом, ещё раз осмотрел комнату и направился к выходу, но у двери остановился и сказал:

— Я слышал, кто-то пытался вывести из строя вашу антенну… Скорее всего, это были люди, которые промышляют воровством и разбоем. Придётся их, как гоминдановских шпионов, расстреливать…

Владимиров успел заметить в прищуренных глазах Кан Шэна, как на какое-то мгновение в них мелькнули хитрые искорки, и он вдруг понял: Кан Шэн знает, чьих это рук дело.

…В девять часов вечера Владимиров уже был у Мао Цзэдуна. Пожимая ему руку, Мао поинтересовался самочувствием Владимирова, затем добавил:

— …Тут у нас от жары можно с ума сойти. Или любую болезнь подхватить. Хотя вам, товарищ Сун Пин, — Мао эти слова подчеркнул особенно, — никакая болезнь не угрожает. У вас есть свой доктор. Мне доложили, что он очень старается наладить работу хирургического отделения нашего госпиталя. Это хороший пример для наших врачей… — Мао на этом месте прервал свою речь, взял со стола пачку сигарет, извлек одну и неторопливо прикурил от свечи, стоящей в центре стола в старинном бронзовом подсвечнике.

Мао Цзэдун, видимо, перехватил взгляд Владимирова на подсвечник и пояснил:

— Цзян Цин на рынке купила… Ей нравятся такие вещи… Я вспоминаю иногда трудности, которые нам пришлось преодолевать во время перехода из Цзинчана сюда… Да, мы потеряли тогда многих верных своих товарищей. Гоминдановцы шли за нами по пятам, не давая нам возможности остановиться и отдохнуть… Сегодня у нас снова достаточно большая армия, однако она требует постоянного внимания. Надо перевооружиться, хорошо одеть и обуть, кормить солдат и командиров, заботиться о их семьях. Всё это не так просто. Мы уже обращались в Москву с просьбой оказать нам помощь, хотя я и мои товарищи понимаем, что и вам трудно. Мы будем терпеливо ждать, — Мао затянулся дымом, стряхнул пепел сигареты прямо на пол и продолжил. — Когда японцы напали на нас, мы помирились с Чан Кайши. Я простил ему даже казнь моей супруги. Мы надеялись, что вместе дадим отпор захватчикам и освободим нашу многострадальную землю от иностранных захватчиков. И мы добились заметных успехов. Однако Чан Кайши чего-то испугался и пошёл на сепаратные переговоры с японцами. КПК для него была страшнее японских фашистов… И он вероломно обрушился на нас…

— Мао снова прервал свою речь и пристально посмотрел на Владимирова, словно хотел убедиться, что его слова доходят до сознания человека, на помощь которого он рассчитывал. — Я знаю, зачем вы здесь. — Вдруг сказал он. — Москве и исполкому Коминтерна надо, чтобы мы с Гоминьданом выступили единым фронтом против японцев. Мы не против. Но где гарантия, что Чан Кайши снова не предаст нас? Я скажу вам откровенно: нам здесь виднее, чем из Москвы, что делать. На нашей стороне истина. Знаете, в чём её сила? Вы пытаетесь её опровергнуть, но сами ваши опровержения возвышают её. — Мао потушил в пепельнице сигарету, достал новую, но прикуривать не стал. И продолжил: — Многие наши товарищи не понимают, почему Сталин так верит Чан Кайши и не верит нам. Вы можете мне объяснить?

И снова Владимиров ощутил на себе внимательный взгляд Мао.

— Вы, наверное, знаете, что сейчас в Чунцине находится большая американская делегация для подписания нового договора об оказании Чан Кайши военно-технической — и финансовой помощи. Мне некоторые товарищи советуют тоже обратиться к США с просьбой о помощи, но тогда это пойдет вразрез с политикой Москвы в Китае. Разве я не прав? — И, не дожидаясь ответа от Владимирова, сам ответил: — Прав!

В это время из кухни вышла Цзян Цин с подносом, на котором стояли фарфоровые чашки с чаем. Мило улыбнулась Владимирову, сказала Мао: «Извини». Поставила поднос на край стола и удалилась на кухню.

— Берите чай, товарищ Сун Пин, — предложил Мао Цзэдун, чуть заметно чему-то усмехнувшись. Подождал, когда тот взял чашку с чаем, взял свою и, шумно отхлебнув, с явным удовольствием произнёс: — Моя жена прекрасно заваривает чай. — Поставил чашку на стол и продолжил: — У нас внутри партии есть люди, которым не терпится, невзирая ни на что, идти на примирение с Гоминьданом на любых условиях. Но вы же сами понимаете: этого делать нельзя! Нас бросят в бой, как бросают на убой штрафные батальоны! Есть и другие. Они за полный разрыв отношений с Гоминьданом. Однако и это делать нельзя. Есть и третья группа людей. Я называю их субъективистами, потому что они потеряли веру в нашу революцию и пытаются искать какие-то новые пути. К моему великому сожалению, к этой группе относятся и один из моих старых товарищей по многолетней борьбе Чжоу Эньлай… Он хороший политик, но этого мало. Искусство быть политиком непростое. Оно требует от человека и ума, и хитрости, и даже коварства ради достижения поставленной цели. Вы можете со мной не согласиться. Это ваше право. Но я в этом уверен, ибо на своем горьком опыте убедился в этом…

Владимиров отметил про себя, что Мао за всё время разговора первый раз назвал имя человека.

— …В таких непростых условиях, — продолжил Мао Цзэдун, — мы вынуждены наводить порядок в нашей партии, совершенствовать стиль своей работы. В противном случае мы будем похоже на корову, которая вышла на скользкий лёд и не может сдвинуться с места…

По-видимому, это сравнение понравилось и самому Мао, потому, как он вдруг улыбнулся и обратился к Владимирову:

— Скажите мне только откровенно, как вы поступили бы на моём месте?

Этот вопрос Мао Цзэдун задал, скорее всего, с расчётом на то, что Владимиров не сможет на него ответить. Однако он ошибся.

— Для того, чтобы ответить на ваш вопрос, — сказал Владимиров, — надо хотя бы мысленно пройти с вашими товарищами весь тяжкий путь, который вы прошли с ними. И даже это не является гарантией того, чтобы не ошибиться в них.

Мао внимательно выслушал Владимирова и усмехнулся.

— Вы умный человек, товарищ Сун Пин, — сказал он. — И с вами приятно говорить. Я время от времени перечитываю нашего великого мыслителя Конфуция. Его учение оказало большое влияние на культуру не только китайского народа, но и народов всей Восточной Азии и даже Западной Европы. Оно стало главным в формировании жизни и поведении не только князей, чиновников, военачальников, но и простых людей. Даже после падения империи Цин, где учение Конфуция было признано главным в истории нашего народа, конфуцианство оставалось идеологией всех последующих государства, пришедших на смену империи Цин. И это учение торжествовало до середины двадцатого века, не уступая даже буддизму. Нередко конфуцианство называли религией, но это неверно, — Мао решительно качнул головой. — В учении Конфуция нет и малейшего признака религии. Согласитесь со мной, это скорее этика. Потому как главной целью учения Конфуция является формирование гармонично развитого общества, в основе которого заложены в первую очередь идеи преданности, уважения между подчинёнными и начальниками, какие бы посты они не занимали. Скажите, товарищ Сун Пин, разве это не справедливо?

— Справедливо, — согласился Владимиров.

— Вот, вот! — оживился Мао Цзэдун. — И это очень важно! Конфуций оставил нам в наследство одно из золотых правил: не делай другому человеку то, что не желаешь себе! Разве это не мудро?

— Мудро, — снова согласился Владимиров. И, воспользовавшись паузой, которую сделал Мао, заметил: — Вы сказали о влиянии учения Конфуция на развитие культуры Западной Европы. Как тогда понимать критическое отношение к конфуцианству известного в то время немецкого историка Иоганна Гердера и философа Гегеля?

Мао Цзэдун с нескрываемым удивлением посмотрел на Владимирова, хмыкнул и проговорил:

— Я вижу, вы знакомы с конфуцианством и его распространением в Западной Европе. Следовательно, должны знать мнение и других европейских учёных, которые стали известны только благодаря пропаганде учения Конфуция в своих странах. Вам что-нибудь говорит имя Филиппа Купле? — и, не дав Владимирову ответить, продолжил: — Он долгое время жил в Китае. А в 1686 году вернулся на Родину в Версаль. И с того времени привезенное им во Францию учение Конфуция стало покорять умы европейских философов, и даже был сделан перевод трудов Конфуция на многие европейские языки! А вы говорите мне про какого-то Гегеля… — Мао встал из-за стола, прошёл в дальний угол комнаты и уже оттуда продолжил. — Нам стало известно, что ваш министр иностранных дел Молотов совершил визиты в Лондон и Вашингтон. Я могу понять Сталина в данный непростой момент, но позвольте спросить, что будет потом? Непримиримые враги никогда не станут вашими друзьями. Всегда найдётся та чёрная кошка, которая перебежит вам дорогу…

4

Последние дни Долматов и Риммар не отходили от радиоприёмника сутками. Он теперь был основным источником информации о том, что происходило и на китайско-японском театре военных действий, и за пределами Китая.

…Двенадцатого июня японская радиостанция сообщила о массированном налёте американских тяжелых бомбардировщиков на Токио, больших разрушения в городе и многочисленных жертвах среди местного населения.

Это сообщение вызвало у Владимирова смутное чувство раздражения, но отнюдь не радости… Когда гибли женщины, дети и старики, даже в условиях войны — это было чем-то противоестественным.

Налёт американских бомбардировщиков был совершён с аэродрома в провинции Чжэцзян. И словно в отместку за налёт на Токио, два дня спустя японцы начали мощное наступление из района Хинчжоу в Юго-Западном направлении. В результате кровопролитных боёв обороняющиеся под Цзиньхуа китайские войска были окружены и уничтожены все, даже те, кто сдался в плен.

В Бирме между японцами и союзниками время от времени происходили только воздушные бои.

Шестнадцатого июня американское агентство «Ассошиэйтед Пресс» передало сообщение о морском сражении у острова Мидуэй, которое закончилось разгромом японского флота. В ходе сражения японцы потеряли четыре авианосца, несколько крейсеров и более трёхсот самолетов. По сообщению Совинформбюро, на советско-германском фронте существенных изменений не произошло. И это вызывало тревогу и у Владимирова, и у его товарищей.

— …Лучше бы что-то происходило, — высказался Алеев. — Всё легче было бы на душе…

Из бесед с Мао, Бо Гу, Чжу Дэ и другими китайскими руководителями, у Владимирова постепенно сложилось устойчивое мнение: большинство руководство Особого района видят в Коминтерне, если не своего врага, то помеху, от которой надо избавляться. И это ещё больше усугубляло настроение.

В поддержку линии Исполкома Коминтерна о выступали только Ван Мин, Бо Гу, Ло Фу и и ещё несколько членов ЦК КПК.

Всё это наводило на мысль: впереди бескомпромиссная борьба и за власть в партии, и за будущее Китая. И Чженфын — прелюдия в этой борьбе.

…После встречи с Мао десятого июня Владимирова неожиданно через два дня снова пригласили к Мао Цзэдуну. На вечеринку. Владимир немало удивился, когда среди приглашенных увидел доктора Ма Хайде с супругой Су Фи.

Завидев Владимирова, Цзян Цин взяла Су Фи под руку и подвела её к Владимирову.

Су Фи действительно была очаровательна и, надо полагать, знала себе цену.

— Товарищ Сун Пин, — обратилась Цзян Цин к Владимирову, — разрешите представить вам мою лучшую подругу Су Фи. Она уже наслышана о вас и просила меня познакомить с вами. Я своё слово сдержала, — сказала она Су Фи. — Вы пока беседуйте, а я пойду на кухню распорядиться. Все гости уже в сборе.

И ушла.

Однако побеседовать Владимирову и Су Фи не удалось. К ним тут же подошёл Кан Шэн и, извинившись перед Су Фи, отвёл Владимирова в сторону.

— Мне надо вас предупредить, товарищ Сун Пин, — сказал он и оглянулся в сторону Су Фи. — Это роковая женщина… Она приносит мужчинам одни неприятности… Имейте это ввиду… — и вдруг весело рассмеялся. — Я пошутил. Я хочу сказать вам другое. В Чунцине ожидается прилёт ещё одной высокопоставленной делегации из США. — И Кан Шэн поднял вверх указательный палец правой руки. — Надо полагать, у американцев свои планы на Китай. И эти планы на вряд ли совпадают с планами Москвы. Думайте! — Он снова оглянулся в сторону, где стояла Су Фи. К ней в это время подошёл Ма Хайде. Затем продолжил: — Я понимаю, не вы всё решаете, однако и от вас многое зависит…

…Вспоминая теперь об этой вечеринке, Владимиров не мог отделаться от мысли о том, что затеянный в Особом районе Чженфын может быть не только «чисткой партии», как тут уже говорили, открыто, а прелюдией к изменению курса всей политики руководства Особого района.

…В ночь с восемнадцатого на девятнадцатое июня Риммар принял шифровку от «Кедра». В ней сообщалось о прибытии в Маньчжурию специального уполномоченного японского императора, его брата принца Такамада и о встрече принца с командующим Квантунской армией и генералами Главного штаба.

Сообщение «Кедра» было передано в центр.

На следующий день Владимирова пригласил к себе Кан Шэн и сразу заявил, как только тот переступил порог его кабинета:

— Вот видите, товарищ Сун Пин, до чего доводит недальновидная политика Москвы! — Он шумно, с раздражением втянул в себя сквозь зубы воздух и продолжил: — Вы помогаете Чан Кайши, а что получается? Ни-че-го! Японцы на днях без труда взяли город с миллионным населением Цзиньхуа и почти всю провинцию и повели наступление на другой город — Цюичжоу! А что делает Чан Кайши? Что он делает? Бежит отовсюду!..

Владимиров терпеливо выслушал Кан Шэна и, когда он уже выдохся, спокойно спросил:

— Что вы хотите от меня?

В глазах Кан Шэна на какое-то мгновение мелькнули злобные огоньки, но он тут же взял себя в руки.

— Я хочу, — начал говорить почти свистящим шепотом Как Шэн, — чтобы вы здесь, и в Москве, наконец, поняли, кто ваш друг, а кто враг!..

И умолк.

Этим и воспользовался Владимиров.

— Товарищ Кан Шэн, — сказал он всё тем же спокойным голосом, хотя гнев и негодование распирали его изнутри, — мы, здесь, всего лишь корреспонденты ТАСС…

— Товарищ Сун Пин! Об этом вы можете говорить старику Чану! — прервал его Кан Шэн. — А мне не надо голову морочить!.. Да! Кстати!.. Его сына мы уже освободили. И если старик вам не нужен, можете избавиться от него!..

— Пусть работает, — ответил Владимиров. — Он нам не мешает…

По всей видимости, Кан Шэн не ожидал от Владимирова такого ответа, потому как его белесые брови слегка приподнялись вверх и на лице появилось удивление.

— Вот как… — удивлённо обронил он.

— Мы уже привыкли к нему, — добавил Владимиров.

Кан Шэн махнул рукой и отошел в дальний угол своего кабинета, и уже оттуда проговорил.

— Ну как хотите… Что-то я ещё хотел сказать… — Кан Шэн наморщил лоб. — Ах, да! Вспомнил!.. Я прошлый раз говорил вам о Су Фи… Ну о супруге доктора Ма Хайде…

— Помню…

— Забудьте об этом. Она просто несчастная женщина…

Двадцатого числа из своей «командировки» вернулись Алеев и Южин.

Владимиров был рад безмерно. Вернулись здоровыми и невредимыми — как выразился Долматов.

Поездка в войска восьмой армии была сопряжена со многими трудностями, ибо районы, через которые они добирались, местные власти не контролировали в силу своей слабости. И на дорогах зачастую хозяйничали бандиты. То впечатление, с которым Алеев и Южин вернулись, привело Владимирова в удручающее состояние: по словам Южина, везде, где они побывали, воинские части больше походили на военизированные поселения, чем на армию.

А Алеев добавил:

— …Пётр Парфёнович, ты знаешь, чем они занимаются? Опиумом!.. Выращивают целые поля мака, которые закреплены за подразделениями. Перерабатывают и продают!.. А из вырученных денег выплачивают денежное содержание военнослужащим. Такого я не мог себе представить даже в страшном сне. А у вас как тут?

Владимиров коротко рассказала о своих встречах с Мао и Кан Шэном и местных новостях.

— …У меня такое предчувствие, — сказал он, — что мы скоро можем оказаться нежелательными свидетелями происходящих здесь событий, — добавил он.

— Интересно… — усмехнувшись, проговорил Алеев и тут же спросил. — А что нового на наших фронтах?

— Пока без перемен, — ответил Владимиров. — бои идут в Крыму. Севастополь держится… Если судить по передачам иностранных радиостанций, немцы готовятся к наступлению и с территорий Норвегии и Финляндии. Концентрируют в их водах свои транспортные суда… Правда, есть и обнадеживающие новости. — Продолжил Владимиров. — Возможно, скоро американские самолёты будут перебрасываться к нам через Аляску…

— А что взамен? — не стерпел Южин.

Владимиров пожал плечами.

— Ребята, я вам не Молотов!..

Уже ближе к вечеру приехал Орлов.

Несколько дней тому назад ему снова предложили перебраться в госпиталь — настояло руководство. Все врачи жили при госпитале. Даже семейные. Поприветствовав Алеева и Южина, Орлов сказал, подмигнув Владимирову:

— А мы с Пётром Парфёновичем уже думали, что вы остались на службе в китайских войсках…

Алеев в ответ укоризненно качнул головой.

— Андрей Яковлевич, что мы тебе сделали плохого?

— Всё понятно… — догадался Орлов. И обратился к Владимирову. — Пётр Парфёнович, хочешь новость? Сегодня у меня были Цзян Цин и Су Фи. Цзян Цин по делу, а Су Фи, как я понял, за компанию…

— Ты, сказал Цзян Цин, была по делу? — уточнил Владимиров.

— По женскому, — пояснил Орлов. — У неё есть некоторые проблемы со здоровьем… — И вдруг спросил: — У вас чаем угощают?

— Угощают, Андрей Яковлевич. Извини, — ответил Владимиров и попросил Риммара принести с кухни Орлову чай. И тут же поинтересовался: — Может, ты с нами и по ужинаешь?

— Нет, спасибо, — ответил тот. — Я к вам на несколько минут… Так вот, а вчера был у меня на обследовании Ван Мин. Пока я его слушал, он рассказал, что ещё в 1937 году в руководстве КПК начались осложнения. Появились две группы. Одну возглавил Чжоу Эньлай, а другую — Лю Шаоци с разными взглядами на дальнейшую политику партии. По его мнению, борьбу внутри партии мог организовать только Мао, с целью избавиться от своих соперников таким образом. Он уверен, что и сегодняшняя компания Чжэнфын — это не что иное, как попытка Мао укрепить своё положение в партии и поднять авторитет, который пошатнулся в последнее время. И ещё, — продолжил Орлов, — Ван Мин полагает: на этот раз главный удар будет нанесён по тем кадрам, которые прошли подготовку в Москве…

Владимиров не удивился.

— Желтый Дракон расправляет крылья… — проговорил он. И добавил: — Ты знаешь, Андрей Яковлевич, возможно я ошибаюсь, но то, что сейчас происходит здесь, это как бумеранг на наши отношение и к руководству КПК, и к их проблемам. Другими словами, это я не назову. У китайцев говорят: «Не бойся, что не знаешь. Бойся того, почему не научился». Мне кажется, за всё время наших отношений с ними, мы так ничему и не научились…

Глава четвёртая

1

Вся вторая половина июня выдалась нестерпимо жаркой. С раннего утра до позднего вечера над долиной стояло удушающее марево и, казалось, всё: пыльная земля, воздух и даже горы раскалились настолько, что вот-вот начнут плавится. Ночная прохлада приходила только к рассвету, и то на полтора-два часа.

Больше всех страдали от жары Риммар и Аллеев. Долматов и Южин переносили её легче. Орлов всем на удивление, акклиматизировался быстро. Владимиров чувствовал себя сносно, если не считать временами возникающие боли в пояснице.

Орлов сказал, когда Владимиров пожаловался на боль в пояснице:

— Это дают знать о себе почки… Лечить надо…

Но всё это было для Владимирова пустяком по сравнению с растущим, почти враждебным отношением к ним со стороны руководства Особого района. Владимиров догадывался, откуда дует ветер. Однажды в разговоре с Бо Гу тот прямо высказался:

— …А что вы хотите? Наше руководство до последнего момента надеялось получить от Москвы хотя бы какую-нибудь военно-техническую помощь. В результате получили вежливый отказ…

— Но ваше руководство должно понимать, что СССР воюет, а оружие Мао нужно для войны с Гоминьданом! Разве это не так?

Бо Гу безнадёжно развёл руки. Простой вопрос Владимирова для него оказался болезненно трудным.

— Вы правы, товарищ Сун Пин, — произнёс он. — Но об этом у нас не принято говорить. И даже думать. Ибо сразу будете причислены к разряду догматов, оппортунистов и прочих врагов китайской революции. Больно и обидно… Тысячи честных и преданных нашему делу товарищей погибли: одни в гоминдановских застенках, другие в боях с японскими интервентами. А в результате мы получили то, что имеем… Время показало: люди не всегда бывают темы, кем казались…

— Но вы же не один! — возразил Владимиров.

Бо Гу в ответ грустно усмехнулся.

— Да, не один… Но на их стороне вероломство, двурушничество и предательство, с которыми зачастую бороться невозможно.

Последние слова Бо Гу произнёс настолько отрешённо, что Владимирову стало не по себе.

— А вы что думаете о Кан Шэне? — спросил Владимиров. — Он действительно имеет безграничное влияние на Мао?

Бо Гу не задумываясь, ответил:

— Этот человек без чести и совести. Если ему поступит приказ порезать вас на кусочки, он без колебания это сделает… Однако Кан Шэн без поддержки Мао пустое место…

Владимиров кивнул головой.

— Я это уже понял… — сказал он.

— Что касается самого Мао, — продолжил Бо Гу, — то в нём столько тёмных пятен, которые он старательно скрывает за своей доброжелательностью, что их хватило бы на сотню людей… — Бо Гу вдруг улыбнулся и продолжил: — когда я учился в Москве, однажды в беседе с вашим писателем Шолоховым услышал от него слова: «Яблоко от яблони далеко не падает». Он сказал, что так говорят русские. Мудрые слова. Вы, по всей видимости, знаете, что наш председатель родился и воспитывался в деревенской, но очень зажиточной семье, и его отец Жэн Шэнь держал много батраков, которые гнули на него спины за чашку соевой похлёбки. Вы спросите, почему я вам об этом говорю? Потому что многое передается от родителей детям. Ну, может быть, за редким исключением, — добавил Бо Гу. — Надеюсь, теперь вы убедились в том, в чём ещё сомневались…

Уже поздно вечером, когда все разошлись по своим комнатам, Владимиров вышел из дома, постоял на крыльце, прислушиваясь к тому, что происходило у него внутри. И вдруг почувствовал, как в душу закрадывается какая-то щемящая тревога.

Он начал перебирать мысленно всё, что заставило его так встревожиться, и не находил явных причин для такой тревоги. За исключением разве что враждебного отношения к ним со стороны руководства Особого района. Постояв немного на крыльце, Владимиров вернулся в дом, решив про себя: «Утро вечера мудренее…».

…Было уже около двенадцати ночи, когда из радиоузла вышел Риммар. Увидел Владимирова за столом с кружкой холодного чая и удивлённо спросил:

— А почему вы не спите, Пётр Парфёнович?

— Душно, Коля… Потому, наверное, и не спится… Что у тебя?

— От «Кедра» шифровка пришла, — ответил Риммар и положил на стол перед Владимировым текст шифровки.

«Кедр» сообщал, что по данным японского Генштабом на советско-маньчжурской границы уже закончены все приготовления к боевым действиям, а в Японии идёт спешное формирование моторизованных дивизий, состоящих из тяжелых танков и бронетехники.

Прочитав сообщение, Владимиров попросил Риммара перешифровать текст, и сразу отправить в Центр.

Когда Риммар ушёл, Владимиров посидел ещё немножко. Он вдруг вспомнил последний разговор с Кан Шэном. Тот сообщил, что японцы ещё в мае перебросили на Северо-Запад Китая тридцать дивизий. Эти дивизии, скорее всего, они планировали использовать против СССР в случае начала боевых действий. Кан Шэн сообщил Владимиру и о перестановках в правительстве Японии. Где главой правительства был назначен генерал Тодзио.

Владимиров знал: этот генерал в 1935 году был начальником жандармерии Квантунской армии и отличался особой жестокостью при подавлении выступлений населения в Маньчжурии. Было также известно, что генерал Тадзио — один из самых ярых антисоветчиков и сторонник войны с Советским Союзом.

…Утром за завтраком зашёл разговор о полученной ночью шифровки от «Кедра».

— …Этого и надо ожидать, — проговорил Южин, и тут же обратился к Аллееву. — Борис Васильевич, скажи: почему тебя заинтересовала Цзян Цин?

Алеев даже переменился в лице.

— Орлов проговорился?.. Вот человек!.. Просил же его никому не говорить!..

— И всё-таки, — стоял на своём Южин.

Владимиров тоже с интересом посмотрел на Алеева.

— Колись, Борис Васильевич, — сказал он. — Южин всё равно от тебя не отстанет.

Алеев махнул рукой.

— Ладно… Любопытные варвары… Один мой знакомый местный газетчик рассказал ещё до нашей поездки в войска, что Цзян Цин тщательно скрывает многое из своего прошлого. По словам этого газетчика, была у Цзян Цин одна подруга. Ещё до Су Фи. Которая знала о ней буквально всё. Но два года тому назад эта подруга пропала… Ещё он рассказал, что когда Цзян Цин исполнилось семнадцать лет, она действительно сбежала из дома вместе с бродячей труппой актёров. В 1930 году вышла замуж за сына богатого купца, но вскоре родственники мужа выгнали Цзян Цин из дома. Кто-то сообщил им о её любовных приключениях, когда она гастролировала с труппой бродячих актеров. Через год Цзян Цин снова вышла замуж, но уже за руководителя местного коммунистического подполья Кай-вэя. В это время, по словам газетчика, Цзян Цин и познакомилась с Кан Шэном. И стала его любовницей. Весной 1933 года гоминдановцы арестовали её мужа. Цзян Цин намеревалась бежать из города, но не успела и тоже была арестована. Через три месяца её освободили. Помог Кан Шэн. Каким образом, никто не знает. По городу ходили слухи о том, что Цзян Цин была завербована гоминдановцами. Основанием для таких слухов стал тот факт, что после освобождения Цзян Цин стала получать в театре и в кино от Лиги культуры, подконтрольной Гоминьдану, хорошие роли. В это время Цзян Цин снова выходит замуж за немолодого театрального критика по имени Тан На, рожает ему двоих детей, а в 1938 году сбегает от него сначала в Чунцин, а затем в Яньань. Я просил Орлова, если может, узнать, насколько всё это верно, — закончил свой рассказ Алеев.

— Д-а-а… — насмешливо протянул Южин. — Нет печальнее истории на свете…

— Бедная Цзян Цин! — тоже насмешливо проговорил Долматов.

И только Владимиров остался серьёзным.

— Я полагаю, Борис Васильевич прав, — сказал он. — К Цзян Цин надо повнимательнее присмотреться. Слишком много всего на неё сходится…

2

На следующий день во дворе появился Сяо Ли. Осмотрелся по сторонам, потом некоторое время наблюдал за тем, что делали старик Чан и его помощники у кухни, и только после этого вошёл в дом.

Его встретил Долматов. Владимиров с Риммаром находились в радиоузле. А Южин и Алеев только что вернулись из женской гимназии, куда они ездили на встречу с Ван Мином.

Сяо Ли увидел на столе обед, приготовленный поваром и шумно втянул в себя воздух.

— Обедать собираетесь? — спросил он и кивнул на миске с рисовой кашей и жирной свининой, которую старик Чан купил на рынке день тому назад.

— Собираемся… — Ответил Долматов.

В это время из радиоузла вышел Владимиров. Сяо Ли поздоровался с ним и по его лицу расплылась улыбка.

— А я к вам в гости приехал… — проговорил он протяжно.

— Значит присаживайтесь к столу, — пригласил Владимиров. — Гостям мы всегда рады…

— Особенно таким, как вы! — добавил Долматов и обратился к Владимирову. — Может, товарищу Сяо Ли организовать «наркомовские»?

— Я думаю можно, — согласился Владимиров.

Сяо Ли расплылся в улыбке.

Пока рассаживались все за стол, Долматов поставил перед Сяо Ли миску с рисовой кашей и стакан с разведенным спиртом.

Алеев тоскливо отвёл глаза в сторону и тяжко вздохнул.

— Где бы мне в гостях побывать, — проговорил он.

— Ещё побываешь, — ответил Владимиров. А сегодня нашим гостем является товарищ Сяо Ли.

За обедом Сяо Ли захмелел и разговорился. Сначала он хвалил Мао Цзэдуна. Назвал его самым мудрым из всех руководителей Особого района. Затем стал хвалить Кан Шэна.

— … У него всё вот тут! — проговорил он и сжал кулак. — Сам товарищ Мао советуется с ним… — И погрозил кому-то пальцем. — Скоро все заговорят о товарище Мао и в Чунцине, и в вашей Москве!..

Долматов подлил Сяо Ли ещё немного спирта. Хотел разбавить водой, однако тот забрал из рук Долматова стакан со спиртом и выпил его одним глотком.

— Хватит… — сказал Владимиров. — А то придётся нести его домой на руках.

И хотя Владимиров произнёс эти слова совсем тихо, Сяо Ли услышал их и бурно возразил.

— Это меня нести на руках?.. Это вас надо выносить отсюда!.. Да кто вы по сравнению с нами?..

За столом никто не ожидал такого поворота. Южин удивлённо глянул на Владимирова и слегка покачал головой.

А Сяо Ли продолжил:

— Мы уже строили города, а вы ещё ходили в звериных шкурах!.. Если я не прав, скажите…

Владимиров случайно глянул на Долматова и увидел, как у того на побледневших скулах заходили желваки.

Владимиров отрицательно качнул головой.

Однако не стерпел Алеев.

— А что вы сейчас из себя представляете? — спросил он. — Вы убиваете друг друга, начиная с 1927 года. Ради чего?..

— Вы тоже убивали, — вяло возразил Сяо Ли и махнул рукой. — Люди всегда убивали друг друга… На том весь мир стоит… Не будете убивать вы, будут убивать вас… Ну всё… — проговорил он с трудом вставая из-за стола. — Мне пора… Провожать меня не надо… Проводят другие…

Владимиров понял, о ком сказал Сяо Ли.

И действительно, как только он появился во дворе, к нему подошёл один из охранников, взял под руку и провёл к лошади, которая была привязана у ворот.

…В этот же день Риммар записал короткое сообщение Совинформбюро. В нём говорилось, что на советско-германском фронте всё без перемен.

Вечером, когда снова все собрались за столом, приехал Орлов и сразу зашёл разговор о Ван Мине.

— …Есть у него что-то о чём он не хочет говорить. — сказал Аллеев. И обернулся к Южину: — Ты обратил внимание, как он изменился в лице, когда мы были у него последний раз, и разговор зашёл о его учебе в университете Сунь Ятсен?

— Заметил, — ответил Южин. — Но, насколько мне известно, там у него ничего такого не произошло… Разве что… В 1929 году он вместе с заместителем директора университета Павлом Мифом был откомандирован в Китай по решению исполкома Коминтерна. Тогда с ними поехали Бо Гу, Ван Цзясян и Чжоу Вэнь-тянь. Насколько я знаю, перед ними стояла задача организовать смену руководства КПК. Однако этому воспротивились Чжоу Энь-лай и Ли Лисань. И вскоре Ван Мин был арестован гоминдановцами, но ему удалось бежать из тюрьмы. Каким образом, никто не знает. Может, это его до сих пор тревожит?..

— Может, — вступил в разговор Владимиров. — Лично у меня о Ван Мине сложилось хорошее мнение. — И обратился к Орлову: — Андрей Яковлевич, а как у тебя дела? Ты что-то всё молчишь…

— Слушаю, — ответил тот. — Я тоже заметил, что кроме болезни у Ван Мина на душе какой-то тяжёлый камень. И ещё он как-то мне сказал, что смерти он не боится… Удивительно, но я заметил, что смерти меньше всего боятся люди, чья жизнь имеет наибольшую ценность. А дела мои пока в рабочем режиме. Хождение по начальству. Вот если добьюсь от начальства построить отдельно хирургическое помещение, не в пещере, а рядом, чтобы и свет был, и воздух чистый, тогда скажу, что дела идут хорошо. — И добавил: — На меня ещё повесили и инфекционное, и гинекологическое отделения.

Долматов сначала охнул, потом рассмеялся.

— Да какой же ты, Андрей Яковлевич, гинеколог?!

— Говорят — больше никому, — невозмутимо ответил Орлов. — Практически уже половина женского руководства побывала у меня на приёме.

…Когда Орлов уехал и все стали расходиться по своим комнатам, Риммар вдруг спохватился, что пропал его нож.

— Никто моего ножа не видел? — спросил он.

— Он на подоконнике, под газетами, — ответил Южин и ушёл к себе.

Риммар взял свой нож с подоконника и пояснил:

— Друзья подарили перед отлётом сюда… Сами в мастерской сделали… Сталь отменная. Можно проволоку резать.

— Тогда не бросай его где попало! — посоветовал Владимиров. — Подарками друзей, Коля, надо дорожить.

3

Двадцать третьего июня с утра Владимиров с Алеевым решили съездить на рынок и самим купить свежую зелень. Однако, когда они уже выходили из дома, во дворе снова появился Сяо Ли и сообщил, что Владимирова просит немедленно приехать Кан Шэн.

— Вот видишь, Пётр Парфёнович, — сказал, усмехнувшись Аллеев, — с одной стороны просит, а с другой — требует…

— Да ладно тебе придираться к хорошему человеку, — усмехнулся в ответ Владимиров. — Поезжай на рынок с Чаном.

…Когда Владимиров вошёл в кабинет Кан Шэна, увидел: за столом у него сидел Чжу Дэ и какой-то незнакомый китаец.

Кан Шэн представил его Владимирову:

— Познакомьтесь, товарищ Сун Пин, — сказал он, — это товарищ Ван Цзя-син. Он отвечает за военную и политическую работу у нас.

Ван Цзя-син приподнялся из-за стола и пожал Владимирову руку.

После этого Кан Шэн снова обратился к Владимирову:

— Присаживайтесь, товарищ Сун Пин.

И указал на свободный стул рядом с Чжу Дэ.

— Мы обещали информировать вас о всех наиболее важных событиях. Так вот… — Кан Шэн бросил короткий взгляд на Ван Цзя-сина. — Нам стало доподлинно известно, что в Маньчжурии разрабатывается план по созданию нового государства «Сибирь-Го». И объявлена мобилизация в Маньчжурскую армию всех мужчин от восемнадцати до сорока лет. Для подготовки военных кадров, в частности унтер-офицеров при Синьцзянском и Хинганском военных училищах открыты краткосрочные курсы…

— В Хинганском училище дополнительно приступили к подготовке офицеров из монгол, — добавил Ван Цзя-син.

Кан Шэн молча кивнул головой в знак согласия.

Владимиров обратил внимание, что Чжу Дэ всё это время сидел, не проронив ни слова. Лицо его было мрачно-сосредоточенным и, казалось, его не интересует происходящий сейчас разговор.

— Я благодарю вас за информацию, — сказал Владимиров. — Я распоряжусь немедленно поставить об этом в известность своё руководство. Но коли я уже здесь, — продолжил он, — позвольте узнать ваше мнение по поводу концентрации японских войск на западе провинции Чэнцзян и в провинции Цзянси. Не рассматривается ли это как угроза для Особого района?

Кан Шэн слегка приподнял белесые брови и повернул голову к Чжу Дэ.

— Как ты думаешь? — спросил он.

Чжу Дэ он в ответ слегка пожал плечами.

— Я полагаю, любое пребывание японских интервентов на территории Китая является для нас угрозой… — уклончиво ответил тот.

— Для Советского Союза, — заметил Ван Цзя-син.

Кан Шэн молча кивнул головой.

Владимиров вдруг почему-то вспомнил последний разговор с Димитровым в Исполкоме Коминтерна. Тогда Димитров рассказал о том, что за три дня до нападения Германии на СССР в Яньане знали об этом. Восемнадцатого июня Чжоу Эньлай, будучи в это время в Чунцине, телеграммой сообщил об этом Мао Цзэдуну. Знал и Чан Кайши. Ему сообщил о дате нападения на СССР гоминдановский посол в Берлине Чэн Цзя и военный атташе Вэй Юн-цин. Однако дальше Чунцина и Яньаня это информация не пошла.

…Вернувшись домой, Владимиров, к своему немалому удивлению, увидел в доме Су Фи с Риммаром. Больше никого в доме не было. Завидев Владимирова, Су Фи ничуть не смутилась. Кокетливо повела плечом и сказала:

— А я в гости к вам приехала… Все говорят, что вы живёте не как китайцы… Решила посмотреть…

— А где все остальные? — обратился Владимиров к Риммару.

— Долматов в радиоузле, а Алеев с Южиным уехали в город. У них там с кем-то деловая встреча, — ответил тот.

Пока Риммар говорил, Су Фи насмешливо и слегка вызывающе смотрела на Владимирова. Вся её фигура, с ног до головы, так и взывала: «Посмотри, какая я!..».

— Я пойду, Кол-л-я… — произнесла Су Фи нараспев, стараясь произнести имя Риммара по-русски. — До свидания…

И направилась к выходу.

Когда за Су Фи закрылась дверь, Владимиров недовольно спросил:

— Что она тут делала?

Риммар смущённо развёл руки.

— Ничего, Пётр Парфёнович… Приехала одна… Поговорили так не о чём…

— И всё?

— Кажется, всё…

— Коля, так кажется или всё?

— Ещё она на мужа жаловалась, — вспомнил Риммар. — Сказала, что совсем не уделяет ей внимания…

— Всё понятно, — прервал его Владимиров. — Смотри… Не попадись ей на удочку!..

…Утром он уже собрался выйти во двор, чтобы умыться, как услышал торопливый стук в дверь.

Владимиров вышел из дома и увидел на крыльце перепуганного до смерти повара.

— Что случилось? — спросил Владимиров, уже предчувствуя что-то недоброе.

Повар указал в сторону летней кухни.

— Там Чан!.. — с трудом выдавил из себя повар. — Он мёртвый!..

Владимиров с недоумением посмотрел на трясущегося от страха повара, с трудом осознавая сказанное им.

— Ты уверен, что он мёртвый? — наконец спросил он.

— Мёртвый! — повторил повар. — Я пришёл, а он лежит…

Владимиров бегом бросился к летней кухне, чтобы самому посмотреть, что там случилось. Но в это время во дворе появился Кан Шэн с двумя маузеристами и окликнул его.

— Товарищ Сун Пин! Что тут у вас произошло?.. Мне сказали убили кого-то!..

— Ещё не знаю, — машинально ответил тот. И вдруг холодеющая душу мысль пронзила всё его существо. «Откуда Кан Шэн знает об убийстве?!!».

Когда они вошли в помещение кухни, увидели на полу старика Чана. Он лежал лицом вниз, а в спине у него торчал складной нож. Владимиров сразу узнал его по рукояти. Это был нож Риммара.

Кан Шэн подошёл к старику Чану, и убедившись, что тот действительно мёртв, хладнокровно вытащил нож из спины несчастного. Покрутил его в руках, прочитал надпись и усмехнулся.

— Узнаёте, чей нож? — спросил он.

— Да… — ответил Владимиров. — Это нож нашего радиста Риммара. Но это ещё не значит, что он убил старика.

Кан Шэн хмыкнул, продолжая рассматривать нож.

— Мы разберёмся, товарищ Сун Пин, — ответил он. — А сейчас мне придётся задержать вашего радиста для выяснения обстоятельств убийства.

Убийство старика Чана, да ещё ножом Риммара, потрясло всех до глубины души.

— Это провокация!.. — сказал Долматов. — Провокация!.. И её организовал или сам Кан Шэн, или его подручные!..

Такого же мнения были и все остальные.

На следующий день с утра Владимиров был уже у Кан Шэна.

— А я ждал вас ещё вчера, товарищ Сун Пин, — просто по-будничному, как будто ничего не произошло, произнёс Кан Шэн. — Проходите и присаживайтесь. Я слушаю вас.

Однако Владимиров этот раз не стал садиться.

— Я постою, товарищ Кан Шэн… Так удобнее будет нам с вами говорить, — ответил Владимиров. — Да и наш разговор, я думаю, много времени не займёт.

Кан Шэн сначала сделал удивлённое лицо, затем заулыбался.

— Я слышал, русские говорят: в ногах правды нет… Это так? — и вдруг перестал улыбаться. — Вы пришли, убедить меня в том, что ваш радист не виноват в убийстве Чана?

— Именно для этого я и пришёл. И для того, чтобы сказать, кто убил старика. А, впрочем, вы прекрасно без меня знаете, кто это сделал!

На лице Кан Шэна появилась иезуитская улыбка.

— А как же нож?

— Нож был украден из нашего дома с целью убийства Чана. Он вам стал не нужен. Так? Так! А заодно и завести дело против нас. Так? Так! Мне назвать имя того, кто украл нож?

Кан Шэн замахал руками.

— Да погодите вы со своими догадками! — и на его лице появилась недовольная гримаса. — Что вы заладили одно и тоже!.. И не надо мне говорить, что вы всё знаете!.. Ну, хорошо… Однако факт остается фактом… Ну, допустим я вам поверю… А что скажут люди? Родственники убитого?..

Кан Шэн наслаждался своим положением судьи. От него теперь зависело всё. Дальше обвинять русского радиста, что не составляла ему особого труда, или начать торг.

— Ну, хорошо, — ещё раз повторил он примирительным голосом. — Если придерживаться здравого смысла, то зачем убийце оставлять свой нож на месте преступления, да ещё с дарственной надписью. Это с одной стороны. А с другой — между ними могла произойти ссора и ваш радист нанёс удар ножом в спину Чана, а потом, испугавшись, убежал…

Кан Шэн рассуждал и строил свои рассуждения в виде вопросов, давая тем самым Владимирову возможность для защиты Риммара.

— Я согласен с вами, — решил не упорствовать Владимиров. — Предположений может быть много. Но я вам уже сказал: я могу назвать имя того, кто украл нож… А убийцу вы сами найдете…

Слова Владимирова и тон, в котором они были сказаны, пришлись Кан Шэну явно не по душе.

Некоторое время он молчал, затем проговорил:

— Давайте сделаем так. Пусть ваши радист ещё сутки посидит у нас, а завтра мы его отпустим. Скажем, что подозрения не оправдались. Я готов пойти вам навстречу, товарищ Сун Пин, но и вы должны иметь это в виду…

И Кан Шэн внимательно посмотрел на Владимирова. Словно, хотел убедиться, что они поняли друг друга.

— Договорились, — ответил Владимиров. — Завтра я за ним приеду…

4

Риммара действительно освободили на второй день. На вопрос Владимирова: «О чём тебя спрашивали?» Риммар ответил: «Со мной даже никто не говорил. И нож вернули…».

— Всё ясно, — сказал Южин. — обмишурились каншеновские ребята и пошли на попятную…

— Да нет, Игорь Васильевич, — возразил Владимиров. — Кан Шэн не из таких людей, чтобы делать один ход. В общем, надо быть теперь всем предельно осторожными и внимательными…

— Особенно тебе, Коля! — заметил Долматов.

— А я при чём? — слабо возразил тот.

— Нож не надо бросать где попало! — поддержал Долматова молчаливый до этого Алеев. — И эту стерву больше в дом не пускать!..

Однако подозрения и Владимирова, и остальных по отношению к Су Фи скоро развеел сам Кан Шэн.

Через три дня после освобождения Риммара Владимиров снова был приглашён к Кан Шэну.

— …Действительно, товарищ Сун Пин, вы оказались правы, — сказал он. — Ваш радист не виноват в смерти старика Чана. Нам удалось выяснить, кто совершил это преступление…

— И кто же? — не сдержал себя Владимиров, чувствуя, как тяжёлый камень подозрения и неуверенности спадает у него с души.

— О-о-о!.. — Кан Шэн торжественно поднял вверх указательный палец. — Всё оказалось проще, чем мы предполагали. Этот нож один из ваших охранников нашёл на крыльце вашего дома. И хотел отдать хозяину, вашему радисту, но не успел. Нож у него украли. А украл его напарник и продал своему знакомому…

— И кто же убил?

— Тот, кому охранник продал нож, — довольно усмехнувшись, ответил Кан Шэн. Он явно испытывал удовольствие от происходящего. Но этого, видимо, показалось ему мало, и Кан Шэн продолжил: — убийца намеревался обворовать вашу кладовую с продуктами. Но тут появился рано утром старик Чан. А дальше произошло то, что произошло…

Рассказ Кан Шэна показался Владимирову надуманным, но он не стал больше ничего уточнять. Главное — снято подозрение с Риммара.

Вернувшись домой Владимиров почти дословно пересказал свой разговор с Кан Шэном ребятам. И тут же спросил:

— …Ну и что вы думаете?

Первым заговорил Долматов.

— Пётр Парфёнович, пока все козыри в руках Кан Шэна. Посуди сам…

— Допустим, — согласился Владимиров. — Дальше?

— А дальше Кан Шэн обратится к тебе с какой-нибудь просьбой, в которой отказать тебе будет неловко, — вместо Долматова ответил Аллеев.

Владимиров слегка задумался.

— Тоже вариант, — согласился он. — И время от времени Кан Шэн будет об этом напоминать…

В этот же день Владимира встретился с Бо Гу в редакции газеты «Цзефан жибао».

Накануне седьмого июля из Москвы пришла шифровка с просьбой, по возможности, дать подробный анализ складывающиеся отношения между руководством Особого района и Гоминьдана.

Бо Гу встретил Владимирова, как всегда, радушно.

— Сначала я вас угощу чаем, — сказал он. — В такую жару чай не только утоляет жажду, но и придаёт силы!

Владимиров не стал возражать.

Когда принесли чай, и они остались вдвоём, Владимиров коротко изложил цель своего приезда.

Бо Гу молча выслушал его. Немного подумал и сказал:

— Я буду вам говорить, а вы сами уже сделайте выводы. Видимо, надо начать с 1927 года, когда Чан Кайши вероломно нарушил все договоренности с нами и развернул репрессии против КПК по всей стране. КПК была вынуждена уйти в подполье и действовать разрозненно и неорганизованно в силу целого ряда причин. Мао в это время удалось собрать несколько отрядов и восьмого сентября того же года, не согласовав свои действия с руководством КПК, поднять восстание, которое получило название «Осенний урожай». Однако уже через десять дней восстание было подавлено. Одних участников восстания казнили, других упрятали в тюрьмы… — Бо Гу умолк на какое-то время. Видимо, это воспоминание давалось ему с трудом. Несмотря на то, что самого Бо Гу страшная участь восставших не затронула. Он в это время был в Москве. Учился в университете Сунь Ятсена. — За самоуправство, — продолжил, наконец, Бо Гу, — Мао решением политбюро ЦK был исключён из партии. Но это его не остановило. С остатками восставших он ушёл в горы, а скоро к нему присоединился со своим отрядом и Чжу Дэ. К концу 1928 года они собрали в горах более двух тысяч человек и объявили войну Гоминьдану…

— Скажите, — мягко прервал Бо Гу Владимиров, — Казнь гоминдановцами жены Мао — это была месть?

— Да, — ответил тот. — Её звали Ян Кайхан… — Бо Гу тяжко вздохнул и продолжил: — В декабре 1936 года Мао, уже будучи председателем ЦК, пошёл на примирение с Чан Кайши. Я не думаю, что он простил ему казнь своей жены. Обстоятельства того потребовали. Однако это примирение просуществовало недолго. Дальше случилось то, что случилось. У Чан Кайши появились свои планы в отношении установления в Китае государственного строя, у Мао — свои…

Бо Гу прервал свою речь, встал из-за стола и заходил по комнате. Так прошло, наверное, несколько минут, прежде чем он заговорил снова.

— … Я хотел обратить ваше внимание на одно обстоятельство. Оно должно помочь вам сделать правильные выводы. Мао не был врагом политики, проводимой Гоминьданом. Это Чан Кайши был нашим врагам. Может, ещё чайку? — вдруг спросил он.

— Нет, нет! Спасибо! — ответил Владимиров. — Чай у вас действительно чудесный, но, когда я много пью, я начинаю потеть.

— Неволить не стану, — улыбнулся Бо Гу и тут же поинтересовался: — Скажите, отношения, которые сейчас выстраиваются между Москвой, с одной стороны, и Вашингтоном, и Лондоном, с другой стороны, это вынужденный шаг Сталина или… Как бы вам сказать, чтобы вы меня правильно поняли… Ну, хорошо. Или отход от генеральной линии Коминтерна — всеми силами бороться против международного империализма?

Владимиров ответил, не задумываясь:

— Я полагаю, это брак поневоле, — сказал он.

Бо Гу он понимающе кивнул головой.

— Я так и думал, товарищ Сун Пин… Но мы хорошо с вами знаем, чем заканчиваются такие браки…

И уже прощаясь с Владимировым, Бо Гу посоветовал:

— Вы с Ван Мином поговорите. У него с Мао было много споров о целесообразности единого фронта в борьбе с японскими захватчиками. Ван Мин и до сих пор уверен: единый фронт необходим. У Мао своё мнение. Он полагает, что борьба КПК не должна быть связана с Гоминьданом. Да и в самом Гоминьдане не всё в порядке. Знаете, как у нас говорят? Тот, кто указывает на твои недостатки, не всегда твой враг, а тот, кто говорит о твоих достоинствах, не всегда твой друг. Нас с Гоминьданом разделяет слишком многое, и теперь, по истечение стольких лет кровавого противоборства, найти общий язык… Сами понимаете, насколько это будет трудно.

5

Двадцать пятого числа от «Кедра» пришло короткое сообщение о том, что японцы намерены усилить блокаду проливов Лаперуза и Цугару. С этой целью к проливам направлены четыре крейсера и два вспомогательных судна. Владимиров знал, что проливы Лаперуза и Цугару считались нейтральными. Однако, начиная с 1941 года здесь бесследно исчезло несколько советских и иностранных судов, идущих в порты советского Дальнего Востока.

Информация «Кедра» в этот же день была отправлена в Москву.

Уже во второй половине дня Долматов записал несколько иностранных радиосообщений. Все они отмечали успехи союзных войск в Северной Африке и предрекали, в связи с серьёзной неудачей советских войск под Харьковом, скорое поражение СССР в войне против Германии. А шведская радиостанция, ссылаясь на достоверный источник в Вашингтоне, заявила, что решение Москвы отказаться разместить у себя на территории сорок американских бомбардировщиков «Бостон», уже находящихся по пути в СССР в Басре, и передача их английскому командованию в Египте, свидетельствует о политических настроениях в советском руководстве.

— …Свиристелки продажные! — сказала Долматов за ужином, когда снова зашел разговор о событиях на советско-германском фронте. — Они думают под Харьковом свет клином сошёлся!.. Посмотрим, что они запоют, когда мы погоним фашистскую нечисть до самого Берлина!..

Скоро приехал и Орлов. От ужина он отказался, однако чай выпил с удовольствием.

— …У меня хорошая новость, — сказал он. — Наконец-то я добился согласия на пристройку, в которой можно будет разместить хирургическое отделение.

— Поздравляем тебя, Андрей Яковлевич, — проговорил Алеев. — Хотя бы одна приятная новость за день.

Орлов сразу насторожился.

— Что-то произошло? — спросил он у Владимирова.

— Нет, нет… Андрей Яковлевич, ничего не произошло, — успокоил его тот. И спросил: — Как там наш Ма Хайде?

— Интерес ко мне проявляет по-прежнему, но не так открыто, как это было раньше… — ответил Орлов.

Владимиров усмехнулся.

— Интересно… Кто же он на самом деле?.. Плохой враг или посредственный разведчик…

— Об этом наверняка знает только Кан Шэн, — усмехнулся Орлов. — Я в этом уверен. Иначе для него не были бы открыты все двери домов руководства в Яньани. — И вдруг предложил: — Пётр Парфёнович, а может, мне с ним подружиться?

— И что это нам даст? — спросил молчавший до этого Алеев.

— Ровным счетом ничего, — ответил Владимиров. — Даже если он работает с согласия Кан Шэна на кого-нибудь…

— Пётр Парфёнович, а к нам гости пожаловали, — прервал Владимирова, стоящий у открытого окна Долматов.

Владимиров подошёл к окну и увидел, как во двор в сопровождении двух маузеристов въезжают верхом Цзян Цин и Су Фи.

— Вот это гости!.. — проговорил Владимиров и чему-то усмехнулся. — Ну что ж… Надо идти встречать.

Когда Цзян Цин и Су Фив в сопровождении Владимирова вошли в дом, Цзян Цин поздоровался со всеми, а Су Фи только кивнула головой и спросила:

— А где Кол-ля?

При этом имя Риммара она, как и раньше, произнесла по-русски и нараспев.

— Он дежурит в радиоузле, — ответил Владимиров. — Проходите присаживайтесь. Чай пить будете?

— Нет, нет, спасибо! — ответила за себя и за подругу Цзян Цин. — Мы к вам ненадолго, — И продолжила, обращаясь к Владимирову: — Мы знаем, что случилось у вас и что несправедливо пострадал ваш радист…

— Всё хорошо, что хорошо кончается, — мягко прервал её Владимиров и попросил Долматова подменить Риммара.

Когда тот появился из радиоузла, Су Фи сначала просияла, но тут же на её губах появилась растерянная улыбка. Она встала с места, подошла к Риммару и неожиданно для всех поднялась на цыпочки и поцеловала его в щеку.

— Простите меня, Кол-ля, — произнесла она посмешному. — Я знаю: вы обо мне плохо подумали, но я не виновата… Я клянусь вам…

«Чем чёрт не шутит, когда Бог спит», — подумал Владимиров, глядя на Су Фи. На её лице было столько горечи и отчаяния, что он даже готов был поверить в то, что Су Фи здесь ни при чём. И что бы как-то разрядить обстановку, сказал:

— Ну, может быть вы всё же попьёте чай?

— Спасибо, — повторила Цзян Цин. — Нам уже пора ехать…

Владимиров пошёл их провожать. И только после того, как закрылась за ними дверь, Риммар, придя в себя, спросил, ни к кому не обращаясь:

— И что это было?..

Ему ответил Алеев, пряча насмешливую улыбку в уголках губ:

— Они приехали на тебя полюбоваться после того, как ты ни за что ни про что сутки отсидел в камере у Кан Шэна, горе ты наше луковое! Но мне кажется, это еще не конец этой истории. Главное — не впасть в заблуждение. Ибо к заблуждению ведут тысячи дорог, а к истине — одна. — И, заметив на себе вопросительные взгляды Долматова и Южина, добавил: — Это не я сказал. Это сказал Жан-Жак Руссо!

…Уже поздно вечером Долматов поймал волну, на которой работало радио Токио. Диктор сообщил о успехах немецких войск на Юге России, перечислил оставленные советскими войсками города и о количестве убитых и взятых в плен русских солдат, офицеров и генералов.

Глубокой ночью пришла сводка Совинформбюро. В ней скупо сообщалось об упорных оборонительных боях на Юге страны. Держался мужественно Ленинград и героически оборонялся Севастополь.

О том, что СССР в тяжёлом положении, в Яньани не могли не знать, но не хотели этого признавать. Владимиров убеждался в этом чуть ли не каждый день. Здесь делали вид, будто не знают, что японские дивизии в Маньчжурии в любой момент могут обрушиться на Советский Союз, а нейтралитет Турции — это фиговый листок.

Владимиров чувствовал всеми фибрами души, как с каждым днём нарастает враждебное отношение к нему и его группе со стороны местного руководства. И только Мао Цзэдун держался с ним подчёркнуто доброжелательно.

…Во время последней встречи, которая состоялась двадцать девятого июня, Мао выразил своё сочувствие Владимирову в связи с неприятным случаем с Риммаром и посетовал на то, что Кан Шэн слишком рьяно относится к своим обязанностям. Но когда разговор зашел о Гоминьдане, он заявил:

— …Вы, надеюсь, не хотите, чтобы мы капитулировали перед Гоминьданом? — И, не дав Владимирову ответить, продолжил: — Однако Исполком Коминтерна, по сути дела, требует этого от нас. И, к сожалению, линию Исполкома Коминтерна поддерживают и некоторые наши товарищи. Я не говорю, что они настроены против линии ЦK партии, но их позиция наносит вред нашей партии. Теперь, что касается самого Чан Кайши. Скажу вам откровенно, я не верю ему. Он уже предавал нас. Предаст и вас. Придёт время, и вы вспомните мои слова. Вы знаете, что по-китайски означает слово «чжи»? «Чжи» означает мудрость. Это второе, после человеколюбия, качества, которыми мы должны обладать. А в чём заключается мудрость? Прежде всего, в сознании людей, знание древних заков и традиций. Так учил нас великий Конфуций…

Пока Мао Цзэдун говорил, Владимиров пытался уловить связь между началом их разговора и тем, о чём сейчас шла речь. Похоже было, что и сам Мао забыл, с чего начался их разговор, потому как он вдруг умолк и некоторое время рассеяно смотрел на Владимирова. Затем спросил:

— О чём мы начали говорить?

— Об отношении с Гоминьданом, — напомнил тот.

— Да, да!.. Верно, но о Гоминьдане потом… Конфуций для нас — это этико-политическое учение, — продолжил он, — в котором отражено всё: и как управлять государством, и какими необходимыми качествами должен обладать правитель. — На этом месте Мао Цзэдун снова прервал свою речь и спросил: — Как вы думаете, нам нужно менять путь древних правителей?

Вопрос был настолько странным, что Владимиров сразу даже слегка растерялся, стараясь понять серьёзно Мао спрашивает или шутит.

Видимо, и Мао Цзэдун уже понял странность своего вопроса и потому поспешил сказать:

— Я понимаю, на этот вопрос сложно ответить…

— Ну почему же? — возразил Владимиров. — Я постараюсь…

На лице Мао появилось удивление и тут же сменилось добродушной улыбкой.

— Я готов вас выслушать, товарищ Сун Пин, — сказал он и с неподдельным интересом посмотрел на Владимирова.

— Вы знаете лучше меня, что Конфуций отрицал необходимость законов, — начал говорить Владимиров, стараясь смотреть Мао прямо в глаза. — И в своих трудах он неоднократно утверждал, что управление государством на основе законов принесет только вред. Но как строить современное государство без законов, опираясь только на самосознание и совесть? Практически это невозможно. Да и идти путём древних правителей, я полагаю, тоже невозможно в силу многих причин…

Мао Цзэдун трижды медленно хлопнул в ладони.

— Браво, товарищ Сун Пин! — проговорил он. — Ваш ответ не подлежит сомнению… И всё же я вынужден заметить: совесть — это живущий в нас закон, а не то, что написано, чьей-то рукой. Ещё Кант в своё время говорил: «Совесть, есть мерило всех наших поступков». С этим спорить трудно…

Он хотел ещё что-то сказать, но в это время с улицы пришла Цзян Цин. Увидела Владимирова и обрадованно воскликнула:

— Товарищ Сун Пин! А я и не знала, что вы у нас в гостях! Я только что была у Су Фи, и мы говорили с ней о вашем радисте. Мне кажется, она влюбилась в него!..

Говоря это Цзян Цин подошла к Владимирову и подала руку. Владимиров отметил про себя: Цзян Цин действительно была очаровательной. Всё в ней: фигура, ласковый голос и манера держать себя говорили о том, что она знает себе цену.

— Товарищ председатель, если я вам уже не нужен, я пойду, — сказал Владимиров.

Однако Цзян Цин решительно остановила его.

— Нет, нет!.. Никуда вы не пойдёте!.. Сначала мы попьём чай и потом у меня к вам есть один деликатный разговор!

Мао промолчал и этим выразил своё недовольство, но Цзян Цин не обратила на него внимания. Пошла на кухню и тут же вернулась с подносом, на котором красовался фарфоровой заварной чайник и три фарфоровые расписные чашки.

Пока пили чай Мао поинтересовался, что происходит на советско-германском фронте. Выждав, когда Мао и Владимиров закончили говорить, Цзян Цин обратилась к Владимирову:

— Скажите, а у вашего радиста есть семья?

— Нет, — ответил тот. — Он у нас самый молодой и не успел обзавестись семьей.

Цзян Цин довольно улыбнулась и захлопала в ладони.

— Ой, как хорошо! — воскликнула она.

Мао Цзэдун метнул в сторону Цзян Цин укоризненный взгляд и покачал головой. Однако Цзян Цин это не смутило.

— А что я плохого сказала? — удивилась она. — просто Су Фи в восторге от их радиста!..

Владимиров промолчал, а про себя подумал: «Люди — не ангелы. А Су Фи, по всей видимости, настоящий чёрт!..»

Глава пятая

1

Первого июля ближе к вечеру приехал Орлов. И как всегда прямо с порога объявил:

— У меня новость!

— Проходи, рассказывай о своей новости, — усмехнулся Владимиров.

Орлов устало опустился на стул и продолжил:

— …Сегодня ко мне подошёл один из наших санитаров и попросил передать тебе, чтобы ты завтра в два часа дня был в харчевне у Восточных ворот. Я попытался узнать у него зачем, но он не стал говорить. Какой-то детектив выходит…

— Это точно, — согласился Владимиров. — Но в этом, как ты говоришь детективе, есть очень любопытные места. Во-первых, он обратился именно к тебе, во-вторых, встреча назначена за городом, подальше от посторонних глаз…

— И, в-третьих, неизвестно зачем! — вступил в разговор Долматов.

Орлов согласился с ним.

— Может быть с тобой кому-нибудь поехать? — предложил он.

— Лучше будет пешком, — сказал Владимиров. — Проще от слежки избавиться, если такова будет…

— Пётр Парфёнович, я с тобой пойду, — сказал Долматов. — Я знаю эту харчевню. Мы с Южиным как-то были в ней…

На следующий день ровно в два часа дня Владимиров и Долматов уже были в харчевне, которая втиснулась в один ряд с лавками, где продавалась всякая всячина. Первое, что бросилось им в глаза, это грязные полы, тучи летающих насекомых и серого цвета застиранные холщовые занавески, отделяющие столы один от другого.

Они прошли в дальний угол, там оказался свободный стол, и сели.

К ним тут же подошёл, по всей видимости, хозяин харчевни и, услужливо улыбаясь, сообщил:

— У нас сегодня горячая лапша с курицей и очень хорошая Ханжа.

— Это у них такая водка, — пояснил Долматов.

— Ну тогда лапшу и Ханжу, — согласился Владимиров.

Китаец поклонился несколько раз и удалился.

Минуты через две к ним подошёл Сяо Гуй — официант с заказом. Парнишке было лет шестнадцать, худенький, невысокого роста. Он поставил на стол миски с лапшой, водку и две чашки подозрительного цвета, наклонился и тихо спросил:

— Вы русские?

— Да, — ответил Долматов.

— Мне велели передать, что вашего русского начальника хотят убить…

— Кто? — невольно вырвалось у Долматова.

— Не знаю, — ответил Сяо Гуй. — Знает один человек из госпиталя. Его зовут доктор Ма Хайде. Больше я ничего не знаю. Мне так брат сказал.

И Сяо Гуй поспешно ушёл.

— Вот так новость! — мрачно усмехнулся Долматов. — Кому же это мы так помешали?..

— Не мы, а я, Леонид Васильевич, — поправил его Владимиров. — А, впрочем, поживем-увидим… Обедать будем?

Долматов внимательно посмотрел на Владимирова.

— А у тебя, Пётр Парфёнович, крепкие нервы, — сказал он.

— Нервы ни к чёрту, — возразил тот. — Просто привык уже ко всему. — Взял чашку с ханжой, понюхал и поморщился. — Фу-у-у… гадость какая… Я не смогу её пить…

Долматов тоже понюхал, поморщился, однако выпил.

— Тёплая… — сказал он. — А так пить можно…

Пообедав, они вышли из харчевни и через весь город пешком направились домой. По дороге перебрали все варианты, кому была выгодна смерть Владимирова.

Наконец Долматов сказал:

— … Если Ма Хайде каким-то боком задействован в этом деле, он, скорее всего, промежуточное звено. Я больше чем уверен. Вот только почему он решил предупредить об этом? И кому понадобилось испортить в конец и без того непростые отношения Москвы с руководством Особого района? Вот вопрос!..

Владимиров согласился с ним.

— Остается самая малость — узнать кому это надо, — спокойно и даже, как показалось Долматову, чуть насмешливо, проговорил Владимиров.

— А тебе и в самом деле это не волнует? — спросил Долматов.

Владимиров пожал плечами.

— Ну почему же, Леонид Васильевич… У меня растут два сына, прекрасная жена… Только, когда мы сюда собирались, разве не были готовы ко всему?

Простой вопрос Владимирова, видимо, застал Долматова врасплох. Прежде чем ответить, он некоторое время молчал, наконец произнёс:

— Если честно, Пётр Парфёнович, я об этом не думал. На сборы дали два часа. И в самолёт… Я даже не успел толком попрощаться с родными…

Дома их возвращения ждали с нетерпением.

— Ну что? — спросил Южин, как только они переступили порог.

Владимиров коротко рассказал о встрече в харчевне. Алеев с Южиным даже переменились в лице. А Риммар вдруг разразился бранью в адрес Кан Шэна.

— Коля, успокойся! — остановил его Долматов. — Собака, возможно, вовсе не там зарыта, где ты думаешь…

С мнением Долматова согласились все.

— Ну и что мы будем делать? — не унимался Риммар. — Ждать?

— Главное спокойствие, — посоветовал Владимиров. — И не показывать вида, что мы знаем об этом…

— И всё же, Пётр Парфёнович, бережёного и бог бережёт, — заметил Алеев.- А посему тебе одному лучше нигде не появляться.

В конце дня приехал Орлов. Владимиров в это время находился вместе с Риммаром в радиоузле.

Узнав от Долматова о результатах встречи в харчевне, покачал головой и обронил:

— Да-а-а… Час от часу не легче… И что решили?

— Пока ничего, — ответил Долматов.

— Ладно… — Орлов чему-то усмехнулся. — Я знаю, что надо делать. А пока не отпускайте его одного никуда…

В это время из радиоузла вышел Владимиров. Глянул на Орлова и всё понял.

— Уже доложили? — спросил он.

— Доложили. А как же ты думал? — ответил тот.

— Ну и что ты думаешь, Андрей Яковлевич?

— Есть у меня одна мысль, — ответил тот. — Но я пока не скажу… Чтобы не сглазить, — добавил он. — А что нового у вас?

Он явно хотел перевести тему разговора на что-то другое. И Владимиров это понял.

— У нас всё по-старому, — ответил тот. — Мы с Колей прослушали с десяток радиостанций. Японцы сообщили об успешных боях в китайских провинциях Цзянси, Хэнянь и восточнее Кантона…

— А у нас совсем плохо, Пётр Парфёнович? — выслушав Владимирова, спросил Орлов.

— Ну не совсем, Андрей Яковлевич, — возразил Владимиров. — На Юге приходится туго… Не знаю… Или просчитались, или сил не хватило… Ужинать будешь?

— Буду, — ответил Орлов. — Сегодня, как утром позавтракал, так до сих пор во рту и крошки не было. Четыре операции пришлось сделать. И все тяжёлые.

Долматов принёс с кухни ужин: миску рисовой каши на курином бульоне и крепко заваренный чай.

— Чай не горячий, — предупредил он.

— Вот и хорошо, — махнул рукой Орлов. — От дневной жары ещё не отошёл.- И посетовал: — Из всех врачей только четверо с высшим медицинским образованием. Остальные так себе… Дня не проходит, чтобы в госпитале кто-то не умер…

— А как со строительством хирургического отделения? — поинтересовался Долматов.

— Строят, но медленно, — ответила Орлов. — Если через месяц закончат строить, будет хорошо. Правда оборудование всё из прошлого века, но лучшего не предвидится.

Орлов уехал, когда уже стало смеркаться. Владимиров проводил его до ворот, постоял ещё некоторое время и вернулся в дом. Все разошлись по своим комнатам. И только один Долматов сидел за столом и бесцельно перелистывал местные газеты.

Завидев вошедшего Владимирова, сказал:

— Пётр Парфёнович, я вот о чём подумал… Может с Кан Шэном встретиться тебе? Поговорить… Ну посуди сам: ему никак не с руки твоя смерть.

— А чёрт его знает… — слегка пожал плечами Владимиров. — Пошли лучше спать. Утро вечера мудренее. Завтра всё и решим…

2

Четвёртого июля Риммар поймал волну, на которой работала какая-то новая японская радиостанция. Диктор сообщил об успешном продвижении японских войск в провинции Цзянси и начале боёв западнее Наньчана. А также о морском сражении с американским флотом, в результате которого японцам удалось потопить четыре американских линкора. У острова Ява американцы потеряли ещё два тяжелых крейсера и один авианосец. В конце передачи диктор сообщил, что начиная с декабря 1941 года японцы потопили из состава американских, английских и голландских военно-морских сил шесть линкоров, три авианосца, двадцать тяжёлых и средних крейсеров, двадцать два эсминцев и сорок четыре подводные лодки. Сбили в воздухе и сожгли на аэродромах более полутора тысяч самолетов противника.

Берлинское радио в этот же день передало сообщение о наступление немецких войск в Северной Африке в районе Аль Аламейна. И успешных операциях своих подлодок в Карибском море и мексиканском заливе, где ими было потоплено уже два десятка транспортных судов союзников.

Совинформбюро сообщило об оставлении Севастополя…

Новость о сдаче Севастополя угнетающе подействовало на всех. Но больше всего на Южина.

— Всё! — сказал он, нервно расхаживая по комнате. — Вы как хотите, а я буду просить центр отправить меня на фронт!.. Ну что мы тут делаем?..

— То, что и на фронте, Игорь Васильевич, — стараясь сохранить спокойствие, ответил Владимиров. Хотя и у самого кошки скребли на душе.

Неожиданно Южина поддержали Алеев и Долматов.

— Он прав, Пётр Парфёнович, — сказал Долматов. — На фронте видно, кто твой враг… А здесь…

— А здесь и друзей особенно незаметно… — поддержал его Алеев.

— Давайте заканчивать этот бесполезный разговор! — прервал их Владимиров. — Будет приказ вылетать в Москву. Никуда не денемся…

На другой день Владимирова пригласил к себе Кан Шэн.

— …Товарищ Сун Пин, вчера я был в госпитале, — ответив на приветствие Владимирова, сразу начал говорить Кан Шэн. — Ваш доктор Орлов сказал мне, что на вас готовится покушение, и об этом знает доктор Ма Хайде. Это меня удивило. Я вызвал к себе доктора Ма Хайде, и он рассказал мне, и сегодня нам удалось арестовать двоих мерзавцев, которые приехали к нам из Чунцина. На первом же допросе они признались, что получили задания в Чунцине убрать вас… — Кан Шэн сделал выжидательную паузу, давая Владимирову возможность осознать сказанное им. Затем продолжил: — Теперь можете не беспокоиться. Цель тех, кто послал этих мерзавцев, была простая: нанести вред нашим отношениям с Москвой в самое непростое и для вас, и для нас время.

Кан Шэн снова сделал паузу и ей воспользовался Владимиров.

— Я благодарю вас, товарищ Кан Шэн, за искреннее желание сохранить с нами добрые отношения. В свою очередь и мы будем делать всё от нас зависящее для поддержки этих добрых отношений.

По губам Кан Шэна скользнула скептическая улыбка и тут же пропала.

— Да, да… — проговорил он. И продолжил: — до вашего прилета к нам, в Яньани побывали двое западных корреспондентов: Эдгард Сноу и Анна Луиза Стронг. Кстати, её вы должны знать. Она долго работала корреспондентом в Москве. Писала хорошие статьи о Советском Союзе. А Сноу написал книгу «Красная звезда над Китаем». Я к чему о них заговорил. Благодаря именно им на Западе стало известно имя председателя нашей партии товарища Мао Цзэдуна. И хотя в одной из своих статей Эдгард Сноу написал, что в молодости у товарища Мао не было устойчивых политических взглядов, мы ему простили это. Почему бы и вашим товарищам не писать чаще в ваших газетах о вождях китайской революции? Разве они этого не заслуживают?..

Пока Кан Шэн говорил, Владимира вспомнил. Действительно, где-то перед войной в «Правде» была опубликована статья Эдгарда Сноу о политике, проводимой руководством КПК. В этой статье Сноу, ссылаясь на признании самого Мао, писал о том, что лидер китайских коммунистов в молодости «переболел» и утопическим социализмом, и либеральной демократией.

Выговорившись наконец, Кан Шэн неожиданно спросил:

— Товарищ Сун Пин, а что вы сами думаете о докторе Ма Хайде? Он же заинтересовал вас. Не правда ли?

Владимиров был и удивлён, и озадачен таким вопросом. И чтобы как-то успеть обдумать ответ, спросил сам:

— Разве моё мнение имеет значение для вас?

Кан Шэн по смешному пожевал губы.

— Ну… Хотелось бы знать. Видите сами, как сложились обстоятельства… — невнятно пояснил он, но Владимиров догадался, о чём хотел сказать Кан Шэн.

— Я его плохо знаю, — ответил Владимиров. — Однако нередко вижу его среди ваших руководителей. Видимо, он полезный для вас человек.

Ответ Владимирова заставил Кан Шэна натянуто улыбнулся.

— А вы очень осторожный человек, товарищ Сун Пин, — произнес он. — Это хорошо. Особенно в нашей с вами работе…

Владимиров понял, на что намекал Кан Шэн.

…Дома Владимиров застал Орлова. Вид у него был мрачноватый.

— У меня три трупа и все после удачно проведенных мною операций, — пояснил он. — Понимаешь? Этого не должно было случиться!..

Владимиров, как мог попытался успокоить Орлова. «Неприятность не самых худших», — решил про себя он. А вслух произнес:

— Андрей Яковлевич, бывает и хуже. Ну что поделаешь…

— А то, что этого не должно было случиться! — повторил Орлов.

— Ты думаешь, кто-то помог?..

— Я в этом уверен! Не могу только понять, кому это надо!.. И зачем?..

От ужина Орлов отказался. Владимиров проводил его чуть ли не до полдороге. Рассказал о встрече с Кан Шэном, и о том разговоре, который состоялся между ними.

— …Кан Шэн последнее время стал часто появляться в госпитале, — сказал Орлов. — Здоровый, как бык, а всё просит обследовать его.

— Значит, собирается долго жить, — заметил Владимиров. И добавил: — По этому поводу китайцы говорят: «Хитрость жизни в том, чтобы умереть молодым».

Орлов усмехнулся.

— Мудрые люди китайцы, — отозвался Орлов. И снова заговорил о Кан Шэне. — Я его что-то не пойму. Он всё время пытается заводить со мной разговор то о Бо Гу, то о Ван Мине, то о Чжоу Эньлае. И всё вокруг да около… Хитрый, как лис. Ну ладно, Пётр Парфёнович, возвращайся назад, а то скоро темнеть начнёт. Да и мне надо поторопиться в госпиталь. Там, наверное, переполох начался. Я никому не сказал, что к вам отправился.

Владимиров вернулся домой, когда уже длинные, причудливой формы тени скользнули с гор и стали заполнять долину. Он знал: пройдет ещё немного времени, и наступит непроглядная ночная тьма, душная и томительная. И только под утро появится живительная прохлада.

— …А у нас завтра будет праздник! — объявил Риммар, завидев вошедшего в дом Владимирова. — Наш повар пообещал приготовить фазана! Говорит, сам поймал.

— А их что, едят? — насмешливо спросил Владимиров.

У Риммара по смешному вытянулось лицо.

— Да вы что, Пётр Парфёнович!.. — удивился он. — Это же деликатес!..

— Ладно, Коля… Деликатес так деликатес… Что там нового?

— Всё по-старому, Пётр Парфёнович, — ответил тот.

Владимиров коротко кивнул головой.

— Долматов в радиоузле?

— Да…

Владимиров хотел пройти в радиоузел, но передумал. Махнул рукой и направился в свою комнату…

3

Восьмого августа Долматов принял сводку Совинформбюро, в которой сообщалось, что советские войска на Южном направлении отступили по всему фронту.

В этот же день сразу несколько зарубежных радиостанций сообщили о начале генерального наступления немецких войск на Юге России и окружение в районе Старого Оскола большой группы советских войск. Несколько раз называлось имя командующего шестой танковой армии генерала Фридриха Паулюса, которому Гитлер приказал до осени разгромить войска Красной армии на Юге России и выйти на рубеж реки Волги.

В доме на несколько дней воцарилось уныние. Все ходили, не поднимая глаз, словно каждый был в чём-то виноват. И потому появление в доме Бо Гу вызвала небольшое оживление.

— … Я к вам на несколько минут, — предупредительно сказал он. — Сегодня мы получили из Чунцина обращение Чан Кайши к китайскому народу в связи с пятой годовщиной со дня начала сопротивления японским захватчикам, — С этими словами Бо Гу достал из внутреннего кармана куртки текст обращения и положил на стол перед Владимировым. — Почитайте. В обращении есть места, над которыми следует нам всем подумать. А теперь до свидания. Мне действительно надо ехать…

О том, что произошло на Юге советско-германского фронта не обмолвился ни словом.

Проводив Бо Гу, Владимиров вернулся в дом. Обращение Чан Кайши было в руках у Южина.

— Читать? — спросил он.

— Читай, — ответил Владимиров.

Южин видимо уже успел прочитать первую страницу до прихода Владимирова и проговорил:

— Сначала идёт длинное вступление… Ага! Вот отсюда… «…В день пятой годовщины сопротивления мы должны воздать должное героически погибшим за Отечество бойцам китайской армии и гражданам Китая. Я хотел бы воспользоваться этим знаменательным днём, чтобы вместе и народам нашей страны выразить глубокую признательность бойцам и командирам воюющих вместе с нами союзных стран за их боевые достижения, а также правительствам и общественным организациям США, Англии и Советского Союза…» — Южин прервал чтение и усмехнулся: — Надо ж… И о нас не забыл!..

— Читай дальше, комментатор! — сказал Владимиров.

— «…Наша борьба отличается не только своей длительностью, но является также самой многострадальной, тяжёлой, не равной борьбой слабого против сильного…»

Южин снова не сдержался:

— А кто вам мешает быть сильными?..

— Игорь Васильевич! — обратился к нему Владимиров. — Ни Чан Кайши, ни Мао Цзэдуна рядом с тобой нет. Читай дальше!

— «…Ответственность Китая», — продолжил читать Южин, — «заключается в том, что он должен возглавить борьбу главных сил на азиатском континенте. Другие союзные страны, как например Англия и СССР, имеют другие театры войны, где они несут ответственность за борьбу».

— Всё, — сказал Южин. — Он даже распределил места. Кто, где и чем должен заниматься!.. — и положил обращение на стол.

— Действительно, есть над чем подумать, — медленно проговорил Владимиров. — Бо Гу прав…

Вечером за ужином, снова зашёл разговор об обращении Чан Кайши.

— …Не будет никакого союза между руководством Особого района и Чан Кайши! — заявил Южин. — Сами посудите. В 1927 году Чан Кайши стал во главе контрреволюционного переворота. И, я уверен, не без помощи своих японских друзей, с которыми учился в Токио в военной академии. Сегодня он и царь и бог: он и председатель правительства, и председатель Национального Политического совета Гоминьдана, и председатель Военного совета, и даже председатель совета директоров самых крупных четырёх банков Китая! Зачем ему делиться с кем-то властью? Я считаю, что Мао Цзэдун правильно делает, что не верит Чан Кайши!..

…На следующий день Владимиров решил попытаться встретиться с Мао Цзэдуном и выяснить его отношение к обращению Чан Кайши и уже потом отправить донесение в Центр. Однако встретиться ему с Мао не удалось. Секретарь Мао Цзэдуна и он же помощник по вопросам гражданской администрации Жэнь Биши сказал, что Мао Цзэдун не может его принять.

— …Он не здоров, товарищ Сун Пин, — пояснил Жэнь Биши. — Приходите в другой раз… Дня через два-три…

Каково же было удивление всех, когда на другой день к дому подъехала машина Мао Цзэдуна в сопровождении дюжины конных маузеристов, и из машины вышли Мао Цзэдун и Цзян Цин.

Выйдя из машины, Мао осмотрелся во дворе и что-то сказал Цзян Цин. Та кивнула головой. Затем Мао указал на вершины гор. И снова Цзян Цин кивнула.

Наблюдая за этой сценой через приоткрытое окно, Алеев сказал:

— Семейная гармония… Однако, Пётр Парфёнович, пора и вам на выход, — шутливо добавил он.

Завидев встречающего их Владимирова, Мао Цзэдун широко улыбнулся и взяв Цзян Цин под руку, сказал:

— Товарищ Сун Пин, это она уговорила меня бросить все дела и ехать к вам, да ещё по такой жаре.

Слова Мао прозвучали и как объяснение, и как предупреждение о том, что никаких деловых разговоров не будет.

Владимиров пригласил Мао и Цзян Цин пройти в дом.

Маузеристы тут же разошлись по двору и стали у двери и под окнами.

— Могу угостить вас чаем, — предложил Владимиров.

— Мне, если есть, холодный и без сахара, — попросила Цзян Цин.

— Мне тоже холодный, но с сахаром, — ответила Мао.

Осмотрел комнату, задержал взгляд на книжной полке, одобрительно хмыкнул и произнёс:

— Блаженство тела состоит в здоровье, а блаженство ума в знаниях.

Кивнул на чашку с чаем, поданную Цзян Цин, Мао чуть насмешливо добавил:

— Я и без сахара сладкий, а вот тебе не мешало бы немного сахара добавить… — И вдруг поинтересовался: — А где ваш радист Риммар?

— Дежурит у радиоприёмника, — ответил Владимиров. — Позвать?

— Нет, нет!.. Не надо, — ответил Мао. — Я знаю всех ваших товарищей… Смотрю, его нет… — И сменил тему разговора: — Я как-то раз был в этих, в горах. Есть красивые места. Особенно на южных склонах, где много акации. Когда она цветёт, голова идет кругом… Да! Товарищ Сун Пин, вот что у меня всё время не выходит из головы… Вы как-то назвали мне имя европейского философа Гегеля и сказали, что он критически относился к учению Конфуция. Я читал Гегеля. По его умозаключению, в учении Конфуция нет ничего, чтобы заслуживало внимание и способствовало очищению морали. Но это в корне неверно! — Мао сделал несколько глотков чая, тыльной стороной ладони вытер губы и продолжил: — Учение Конфуция — это образец мудрости, свободного от европейской метафизической мишуры. Я полагаю, вы со мной не можете не согласиться?

Вопрос был явно провокационный. Владимиров это понял сразу и потому с предельной осторожностью ответил:

— Мои познания в области учения Конфуция ограничены институтской программой, и потому я не могу, как вы, судить о его философии. Что касается Гегеля, я с вами согласен. Как философ он поступил опрометчиво, заявив, что было бы лучше, если бы Конфуция вовсе не знали в Европе.

Мао Цзэдун, не скрывая своего удивления, пристально посмотрел на Владимирова, снова хмыкнул, затем произнёс:

— Вы, товарищ Сун Пин, с первого дня пребывания в Яньани вызвали у меня и у некоторых моих товарищей уважение. — Он посмотрел на Цзян Цин, затем на Южина, Алеева и Долматова, потом снова перевел взгляд на Владимирова и продолжил: — Однако мы с вами по-разному смотрим на некоторые вещи. К примеру, на Гоминьдан в его нынешнем виде, который раздирается изнутри между либералами и крайними националистами. Возьмите, к примеру, обращение Чан Кайши. Надеюсь, вы уже прочитали. Это что, позиция руководителя страны, раздираемой на куски местными милитаристами и японской военщиной?? И всё же мы готовы сотрудничать даже с таким Гоминьданом, но без Чан Кайши! Вы мне можете не верить, но он выстилает прямую дорогу в Китай американцам! Но не Советскому Союзу! И если в Коминтерне этого не понимают, нам придётся самим, насколько хватит сил, доводить дело китайской революции до конца. Ну что ж… Спасибо вам за чай. Моя жена тоже готовит хороший чай, но у вас он не хуже.

Мао встал из-за стола. За ним поднялась и Цзян Цин. Она поблагодарила Долматова за чай и, уже прощаясь, сказала:

— Я приглашаю вас всех в гости. Приезжайте, когда у вас будет время…

4

Очередная сводка Совинформбюро, которую принял Риммар, не была сколько-нибудь утешительной. Бои уже шли за Воронеж.

Прочитав короткую запись в журнале, сделанную Риммаром, Владимиров обронил:

— Воронеж — это моя Родина…

В этот же день радио Токио сообщило об успешных боях японских войск в провинции Чжацзян за город Вэньчжоу.

Южин отреагировал на эту информацию с раздражением.

— Я не могу понять, почему обе армии КПК бездействуют? Складывается такое впечатление, что у них с японцами негласный договор: вы нас не трогайте — мы вас не будем трогать!.. А вот пофилософствовать они любят!.. Ты знаешь, Пётр Парфёнович, в чём суть их философии?

— Знаю, Игорь Васильевич, — ответил Владимиров. — Вот только не знаю, как к этому относятся в Москве. На все наши донесения ни одного ответа…

К концу дня в доме появился Сяо Ли. Он уже стал для всех привычным гостем. Сяо Ли покрутил головой, понюхал воздух и сказал:

— А у вас варёной свининой пахнет… — И положил на стол принесенную с собой папку. — Это запись беседы председателя партии товарища Мао Цзэдуна с корреспондентом Эдгардом Сноу. Товарищ Кан Шэн поручил мне передать эту запись вам. Потом вернёте, — пояснил он и снова шумно втянул в себя воздух.

— За запись спасибо товарищу Кан Шэну, — сказал Владимиров. И предложил Сяо Ли: — Может по ужинаете у нас?

— С удовольствием! — ответил тот и сел за стол рядом с Алеевым.

Долматов укоризненно посмотрел на Владимирова. Молча наложил в миску из глиняного горшка лапшу и кусочек жирной варёной свинины.

— А вот то, что у вас есть, можно? Пол чашечки… — попросил Сяо Ли.

У Долматова от негодования даже выступили красные пятна на лбу. Такой наглости он не ожидал.

— Можно, — ответил Владимиров.

Долматов молча пошёл в кладовую и налил Сяо Ли пол чашки спирта. Предложил разбавить водой, но Сяо Ли отказался. Выпил, быстро поел и встал из-за стола.

— Спасибо, — поблагодарил он. — мне ещё надо сообщить доктору Ма Хайде, чтобы он сегодня зашёл к товарищу Кан Шэну…

Когда за Сяо Ли закрылась дверь, Долматов спросил:

— Это он про Ма Хайде проболтался, или специально сказал?

Владимиров уже и сам успел об этом подумать. И ещё подумал о том, что без согласия Мао Кан Шэн навряд ли бы передал эту папку ему.

— Не знаю, — ответил он.

— А я знаю, — сказал Южин, — Всё это вместе взятое — шантаж!

— Зачем? — поинтересовался Владимиров.

— Ну как зачем? Заставить нас всё время думать и теряться в догадках: что тут делал этот Эдгард Сноу, кто такой Ма Хайде?!

Владимиров уже готов был согласиться, но возразил Алеев, всё это время, хранивший молчание.

— Слишком примитивно для Кан Шэна, — сказал он. — Мы уже убедились: он умный игрок и нельзя его недооценивать.

— Тогда что?

Что вопрос Владимирова относился ко всем.

— А мне кажется, не стоит ломать себе голову, — заявил Долматов. — запись текста беседы Мао с Эдгардом Сноу — не столь важное событие. А по поводу Ма Хайде Сяо Ли мог и проговориться…

По своим комнатам в этот вечер разошлись поздно.

Владимиров до полуночи вместе с Долматовым просидел у радиоприёмника, безуспешно пытаясь найти хотя бы одну радиостанцию, которая сообщила бы о происходящем на советско-германском фронте.

…В эту ночь Владимиров так и не сомкнул глаз. В какой же раз вспомнил последнюю встречу с Марией и ребятами в аэропорту Алма-Аты. Что с ними будет, если и в самом деле всё закончиться трагедией?..

5

Тринадцатого числа Владимирову через Жэнь Биши передали, что в девять часов вечера его ждёт Мао Цзэдун.

У входной двери Владимирова встретили уже знакомые маузеристы. Один из них услужливо открыл перед Владимировым дверь и в лицо сразу пахнуло сигаретным дымом.

…Мао сидел в кресле и перебирал какие-то бумаги. Он был один. На полу вокруг валялись окурки. Завидев Владимирова тяжело встал из кресла и как медведь, в развалку, пошёл ему навстречу.

— Здравствуйте, товарищ Сун Пин!.. — сказал он, пожимая тому руку. -проходите и не обращайте внимания на беспорядок. Цзян в гостях у Су Фи, вернётся и сделает уборку.

Владимиров не мог не обратить внимания и на усталый вид Мао, и на какую-то надломленность в голосе.

Мао предложил Владимирову сесть в кресло и продолжил:

— Цзян все уши мне прожужжала разговорами о вас. Покорили вы её сердце, товарищ Сун Пин. — И тут же поинтересовался: — Что нового на ваших фронтах?

Владимиров коротко рассказал обо всём, что знал.

Мао Цзэдун слушал внимательно, сложив руки на груди. По его лицу Владимиров видел: многое из того, о чём говорил он, Мао знает.

Когда Владимиров закончил говорить, Мао некоторое время хмуро молчал, потом произнёс:

— Я прошу вас передать в Москву своему руководству: пусть советское правительство и товарищ Сталин не беспокоиться. Я распоряжусь отдать приказ нашим войскам быть в готовности к боевым действиям на тот случай, если японцы нападут на Советский Союз. Наши войска уже приступили к передислокации в районы, граничащие с территориями занимаемой японцами. Так и передайте, — повторил он.

— Спасибо, товарищ Мао Цзэдун, — поблагодарил Владимиров. — Я передам.

Несмотря на то, что в помещении и так было нечем дышать, Мао достал из кармана куртки помятую пачку сигарет и закурил.

— Я вот о чём хотел с вами поговорить, — продолжил он. Встал и медленно заходил по комнате. — Товарищ Димитров упрекает меня в том, что мы с Чан Кайши не стремимся к созданию единого антифашистского фронта. Я уже сказал: мы не против, но кто в Москве даст гарантию, что Чан Кайши снова не предаст нас? Я хорошо знаю этого человека. В 1925 году я работал с ним, и уже тогда я видел, какой вред он наносит нашей революции. И я не ошибался. Двумя годами позже он совершил контрреволюционный переворот, предал наших товарищей, а многих из них казнил… В том числе и мою жену… Однако в декабре 1936 года, после вторжения японцев в Китай, ради спасения нашего народа, я заставил себя забыть об этом, и мы заключили с Чан Кайши союз для совместной борьбы с японским нашествием. А что получили в результате? — Мао Цзэдун остановился посреди комнаты, бросил на пол сигаретный окурок, достал из кармана пачку, однако тут же сунул её в карман. — Он обложил своими войсками наши советские районы с целью задушить нас… Посудите теперь сами, с кем мы имеем дело…

В это время в дверях показалась Цзян Цин и Мао Цзэдун недовольно умолк.

Цзян Цин поздоровалась с Владимировым, потом перевела взгляд на Мао и укоризненно покачала головой.

— Как вы тут дышите!.. — сказала она. — Здесь же задохнуться можно!..

— Пойдёмте на улицу, — проговорил Мао. — Не люблю, когда женщины выражают своё недовольство… — И когда они уже вышли на площадку перед пещерой, продолжил: — На днях мы перебираемся в Цзаоюань. Настояли товарищи из политбюро. Уверяют, там безопаснее. Я ездил посмотреть. Действительно, все работы там ведут военные инженеры. Разве вам об этом никто не говорил? — вдруг спросил Мао и внимательно посмотрел на Владимирова.

— Нет, — ответил тот.

Мао Цзэдун недоверчиво хмыкнул.

— А мне казалось, уже весь Яньань знает…

…Вернувшись домой, Владимиров поделился своими соображениями от разговора с Мао Цзэдуном с Южиным, которой ещё не спал. Упомянул и о возвращении Цзян Цин от Су Фи.

— По поводу Чан Кайши, я думаю, Мао прав, — выслушав Владимирова, сказал тот. — Его можно понять… Антияпонский фронт нужен, как воздух, и в первую очередь нам. Но Мао навряд ли согласится на сотрудничество с Чан Кайши, — затем усмехнулся и продолжил. — А вот насчёт дружбы Цзян Цин с Су Фи… Тут много непонятного. Две красивые женщины не дружат… Хочешь я тебе кое-что скажу? — И не дожидаясь ответа от Владимирова, продолжил: — Когда я последний раз был у Ван Мина и зашёл разговор о докторе Ма Хайде… Теперь он, а не Орлов будет наблюдать за состоянием здоровья Ван Мина. Так вот, Ван Мин сказал мне, что у него сложилось мнение, что доктор Ма Хайде и Су Фи вовсе не супруги!..

Владимира с удивлением посмотрел на Южина.

— Это уже интересно… — проговорил он. — Однако меня больше интересует, каким образом, и главное, зачем доктор Ма Хайде постоянно вращается не только с партийным и советским руководством в Яньани, но и с работниками Генштаба… И ещё: куда смотрит Кан Шэн?

— Пётр Парфёнович, — прервал его Южин, — а ты никогда не задумывался над вопросом: неужели Кан Шэн не знает об этом?

— Ты хочешь сказать…

— Да, Пётр Парфёнович! — Южин утвердительно качнул головой. — Ма Хайде никакой не иностранный агент! Он шпионит по заданию Кан Шэна!.. Я уверен в этом на сто процентов! И ещё, обрати внимание на такой факт: кто представил Мао Цзян Цин? Кан Шэн! Кто привёз с собой из Чунцина Ма Хайде и Су Фи? Опять же Кан Шэн! Вот и получается, что в этой китайской опере — главный герой Кан Шэн!..

Шестнадцатого июля стало известно, что советские войска оставили Богучар и Миллерово. Воронеж ещё стоял. В этот же день несколько зарубежных радиостанций, словно сговорившись, передали: восточный поход Гитлера близится к завершению. А диктор токийского радио с восторгом сообщил: «…Наш великий западный союзник Германия на пороге триумфа!»

— Неужели всё так плохо? — произнёс Алеев после того, как Долматов вслух зачитал сделанные им записи в журнале учета радиопередач.

Ему ответили угрюмым молчанием. А Южин в сердцах отодвинул от себя кружку с чаем так, что она за малым не опрокинулась.

— Всё!.. Надо возвращаться домой!.. — сказал он.

— Игорь Васильевич, — прервал его Алеев, — хоть ты не трави душу… — Чему-то усмехнулся и продолжил: — Я помню, как ещё в начале 1941 года Долматов принял шифровку от «Кедра». В ней сообщалось о массовой переброске японских войск с островов в Маньчжурию и сосредоточении их вблизи советской границы. Я в этот же день встретился с Чжу Дэ и всё ему рассказал. Руководству Особого района тогда ничего не стоило передислоцировать своей дивизии на Бэйлин-Калганское и Баотоуское направления, блокировать японские войска и тем самым дать нам возможность перебросить на запад хотя бы часть наших войск. Но нам даже не ответили. А сразу после нападения Гитлера на Советский Союз с нами перестали даже общаться…

Южин молча, кивком головы. И тут же добавил:

— И даже слежку за нами установили…

— Как и сейчас, — обронил Владимиров. — И всё же, друзья, работать нам придется здесь, несмотря ни на что. Если бы кое-кто кроме Конфуция читал Квинта Горация, то наверняка запомнил бы его предупреждение: «Когда горит дом твоего соседа, беда угрожает и тебе». Но, увы! По всей видимости, Горация тут не читали…

Глава шестая

1

Совсем неожиданно в полдень восемнадцатого числа приехал Орлов.

— Не иначе как выходной взял? — пошутил Владимиров.

— Нет, Пётр Парфёнович, выходные дни мне не светят, — ответил тот. — Нас с тобой сегодня к семи часам вечера приглашает к себе Ван Мин. Я приехал, чтобы заранее тебя предупредить…

…В семь часов вечера Владимиров с Орловым уже были у дома Ван Мина.

Встретила их супруга Ван Мина Мэн Циншу. Приветливо улыбнулась и сказала по-русски:

— Проходите, пожалуйста! Муж с минуты на минуту должен вернуться. Его срочно позвали к Кан Шэну. — провела в кабинет Ван Мина и добавила: — Если хотите, называйте меня Розой Владимировной. Так меня звали в Москве.

Обстановка в кабинете была скромной: рабочий стол, несколько жестких стульев, диван и два стареньких кожаных кресла.

Перехватив взгляд Владимирова на обстановку Мэн Циншу слегка развела руки и сказала:

— Вот так мы и живём, однако и для себя, и друзей места хватает…

В это время в дверях появился Ван Мин, увидел Владимирова и Орлова, обрадовался. Тепло поздоровался с ними, потом обернулся к супруге и укоризненно покачал головой.

— Что же ты гостей держишь на ногах!…

Усадил в кресла и обратился к Мэн Циншу:

— Что у нас на ужин?

— Лапша с соевым соусом и зеленью…

— А что-нибудь ещё есть?

— Есть немного…

— Давай тогда на стол и твоё немного.

Владимиров, и Орлов догадались: речь шла о спиртном.

Мэн Циншу тут же принесла с кухни и разложила по глубоким мискам лапшу, приправленное соевым соусом и зеленью. Затем поставила на стол полбутылки ханжи.

Судя по настроению Ван Мина, его встреча с Кан Шэном не омрачила его.

Владимиров это отметил сразу.

Когда уже сели за стол, Ван Мин сказал:

— Чан Кайши прислал Мао Цзэдун новое предложение провести встречу в Чунцине для возобновления переговоров…

Действительно, это было обнадеживающая новость. первая мысль, которая пришла Владимирову в голову: надо немедленно сообщить об этом в Центр. Но он тут же решил не торопиться. Главным теперь было — реакция Мао.

Наверное, об этом подумал и Орлов, потому как он сказал:

— Повод для оптимизма есть. Остаётся надеяться, что такая встреча состоится.

Однако Ван Мин отрицательно качнул головой.

— Нет, друзья мои, — усмехнувшись, произнес он. — Мао не собирается лететь в Чунцин. У него совсем другие планы. К сожалению, — добавил он.

Супруга Ван Мина с укором посмотрела на него, заметив, как изменилось настроение у гостей.

— Ты не мог об этом рассказать после ужина? — сказала она.

Ван Мин виновато улыбнулся.

— Да, да… Видимо, я поторопился, — признался он. — Давайте сделаем по глотку этой удивительно непригодной для питья ханжи, но с надеждой на то, что разум нашего руководства возьмёт верх над недоверием. Знаете, как у нас по такому поводу говорят? «Если в сердце есть стремление, можно и камень просверлить».

После ужина Мэн Циншу разлила чай по кружкам.

— Расскажи, — обратилась она к Ван Мину, — как Мао говорил тебе в присутствии Кан Шэна, что, если японцы нападут на Советский Союз, войска Особого района не будут участвовать в больших боевых действиях, а ограничиться только мелкими операциями.

— Да, да! — часто закивал головой Ван Мин. — так и было!.. Он даже сказал, что Маньчжурия Китаю не нужна…

Было уже поздно, когда Владимиров и Орлов покидали гостеприимный дом Ван Мина.

Прощаясь, Ван Мин сказал:

— …Я не знаю заинтересует вас это или нет. Вчера в реке нашли труп девушки, прислуги Цзян Цин. Когда та появилась в Яньани, у неё было две прислуги. Однако одна скоро исчезла, словно сквозь землю провалилась. Теперь и другой не стало…

Мэн Циншу безнадежно махнула рукой.

— Так все и поверили, что обе бедняги пропали по своей воле, — сказала она. — Они слишком много знали о Цзян Цин ещё со времени её пребывания в Шанхае. И о её связи с Кан Шэном… Просто Цзян Цин решила закрыть последнюю страничку своей шанхайской истории.

Владимиров не удержался:

— А как же Кан Шэн? — спросил он.

Вместо Мэн Цинши ответил Ван Мин:

— Кан Шэн не по зубам Цзян Цин. Но мне кажется, придёт и его очередь…

…По дороге домой Владимиров с Орловым ещё раз обсудили новость о предложении Чан Кайши начать переговоры в Чунцине. Это, по мнению Владимирова, был лучик света в конце тёмного тоннеля и теперь всё зависело от Мао Цзэдуна. О том, насколько это важно для Москвы, особенно сейчас, Мао не мог не понимать.

— …Его надо каким-то образом подтолкнуть к переговорам, — я сказал Владимиров, когда они уже подъезжали к дому.

— И как ты себе это представляешь? — спросил Орлов. И вдруг оживился. — Есть у меня одна мысль… — сказал он. — Но я человек суеверный… Поэтому говорить заранее не буду…

2

За два с половиной месяца пребывания в Яньани у Орлова, наконец, выдался первый свободный от операции день, и он с утра приехал к Владимирову.

— О моей работе ни слова… — предупредил он. — Буду всех вас слушать и молчать!..

— И даже, если разговор пойдет о Мао? — насмешливо спросил Алеев.

Орлов сразу насторожился.

— А что?.. Что что-то произошло? — обратился он к Владимирову.

— Произошло, Андрей Яковлевич, — ответил тот. — Мао отказался, как и говорил Ван Мин, лететь в Чунцин на встречу с Чан Кайши.

Орлова не удивила это новость. Хмыкнул и проговорил:

— Ещё в академии мне как-то в руки попала интересная книга по античной истории. Много из того, что я в ней прочитал позабылось, но вот, что запомнилось: правитель древнего Коринфа Периандр, обращаясь к своим чиновникам сказал: «…Кто хочет править спокойно, должен оградить себя не копьями, а любовью». Казалось, чего проще, а? — и Орлов обвёл всех вопрошающим взглядом.

— Ну-у-у, Андрей Яковлевич, — заметил Южин не без иронии. — Да в тебе живёт философ!

Однако Орлов или не заметил иронии в голосе Южина, или сделал вид, что не заметил.

— Дорогой, Игорь Васильевич, медицина — сестра философии, — ответил он.

— Это тоже сказал Периандр? — не унимался Южин.

— Нет. Это уже сказал Демокрит!..

— Ну всё! — остановил их Владимиров. — По-моему, у нас есть проблемы и поважнее…

В это время с усталым лицом из радиоузла появился Риммар. Долматов приболел, и он практически всю ночь про дежурил у радиоприёмника.

На вопрос Владимирова: «Есть что-нибудь нового?». Ответил:

— Ничего, Пётр Парфёнович… Эфир замер, как замирает природа перед бурей… — И обратился к Южину: — Игорь Васильевич, подмени меня минут на десять. Я во двор выйду…

Когда за Риммаром закрылась дверь, Владимиров спросил у Орлова:

— Андрей Яковлевич, ты говорил, что у тебя есть мысли по поводу того, как повлиять на Моа…

Орлов довольно улыбнулся.

— И даже кое-что я уже сделал, — ответил тот. И пояснил. — У меня на днях была Цзян Цин. В общем, в доступной форме я объяснил ей, что и к чему. И она согласилась со мной…

Владимиров с недоумением посмотрел на Орлова. То, о чём сообщил Орлов, показалось ему непродуманной затеей.

— И ты веришь ей? — спросил он.

— А у нас есть другой вариант? — вместо ответа задал вопрос Орлов.

— Нет…

— Ну вот видишь… Она очень беспокоится за своё здоровье. И свои проблемы никому не доверяет. Даже Мао. И это, я надеюсь, сделает её разумной.

Владимиров не стал возражать. Действительно, выбора другого не было.

…Двадцать первого числа радио Токио в течение всего дня вело передачи о триумфальных победах Германии. И каждый раз диктор заканчивал передачу словами: «…Бог благословил не только Германию, но и Японию на победоносную войну!»

В этот же день от Бо Гу в доме появился невзрачного вида уже немолодой китаец. Он спросил, кто Владимиров. Затем извлёк из рукава куртки скрученную трубочкой записку и подал Владимирову.

— Это вам, — произнёс он.

Повернулся и ушёл.

Владимиров развернул записку и вслух стал читать: «Против ваших людей Кан Шэн готовит провокацию с участием местного населения. Будьте осторожны».

— Ну вот и дожились! — нервно проговорил Южин, когда Владимиров закончил читать. — Всё-таки сволочь этот Кан Шэн!…

— А ты что, Игорь Васильевич, сомневался в этом? — спросил Алеев. Не стерпел и продолжил: — И делает он это, я больше чем уверен, вовсе не на свой страх и риск!

На некоторое время в комнате воцарилась мрачная тишина. Её нарушил Южин:

— Ну и что будем делать?.. Ждать, когда толпа отморозков нагрянет сюда?

— Работать, как и работали, — спокойно проговорил Владимиров. — Ра-бо-тать! — повторил он по слогам. И, наверное, для большей убедительности добавил: — Или это что-то новое для нас?..

В это время за дверью раздались торопливые шаги и на пороге появился Сяо Ли.

— Вы нас не ждали, а мы припёрлись… — отвернувшись тихо буркнул Южин.

В ответ Сяо Ли широко заулыбался.

— Здравствуйте, — сказал он и сразу перевел взгляд на обеденный стол, на котором стояла миска с соевыми лепёшками, только что принесённая с кухни Алеевым. — Товарищ Сун Пин, — обратился он к Владимирову, — товарищ Кан Шэн просит вас срочно приехать к нему. Я должен сопроводить вас…

Это было что-то новое.

— Пётр Парфёнович, можно мне с тобой поехать? — предложил Долматов.

— Зачем?

— На всякий случай, — ответил тот. И добавил: — один сопровождающей хорошо, а два лучше…

— Не надо, Леонид Васильевич, — сказал Владимиров. — Мы сами доедем. Верно я говорю?

Эти слова были обращены к Сяо Ли.

— Верно, верно, — часто закивал тот головой.

Уже по дороге Сяо Ли вдруг разговорился. Сначала он стал рассказывать о мудрой политике Мао, благодаря которому, по словам Сяо Ли, оппортунисты и соглашатели в партии так и не смогли свернуть её с пути, выбранного товарищем Мао. Затем стал говорить о наводнивших в последнее время Особый район гоминдановских шпионах и их агентах из местного населения. И как успешно с ними борется товарищ Кан Шэн.

— …Беда в том, — проговорил Сяо Ли, — что эти агенты стали проникать и в нашу партию…

Владимиров слушал молча, перебирая мысленно причины, по которым срочно вызвал его Кан Шэн.

А когда они уже стали подъезжать к зданию управления безопасности Особого района, Сяо Ли неожиданно заявил:

— …От Москвы ждать нам помощи не приходится. Как сказал товарищ Мао Цзэдун, нам придётся опираться на собственные силы.

Охранники у дверей кабинета Кан Шэна молча пропустили их, лениво окинув Владимирова безразличным взглядом с головы до ног.

Кан Шэн был в кабинете не один. В кресле у окна сидела симпатичная девушка.

Владимиров невольно задержал на ней свой взгляд.

Кан Шэн видимо это заметил, и довольная улыбка скользнула по его губам.

— Товарищ Сун Пин, — заговорил он, жестам указав, чтобы Сяо Ли вышел из кабинета, — я хочу, чтобы вы познакомились с девушкой. Её зовут Лань Пин. По-вашему, это означает голубое яблоко. И хочу вас попросить на один месяц взять Лань Пин к себе на стажировку… — и, заметив на лице Владимирова недоумение, поспешно пояснил. — Она работает преподавателем русского языка в женской гимназии. Однако, сами понимаете, для китайцев, даже преподавателей, русский язык очень сложный. Я надеюсь, вы не откажете в моей просьбе…

Просьба Кан Шэна действительно было настолько неожиданно, что Владимиров даже слегка растерялся. Он перевёл взгляд с Кан Шэна на Лань Пин и отметил про себя: судя и по лицу, и по одежде, девушка была не из простой семьи.

«Всё ясно…» — решил он, уверенный в том, что теперь и дома за ними будет слежка, а вслух сказал:

— Я не могу отказать вашей просьбе, товарищ Кан Шэн, потому как ценю наши дружеские отношения.

И хотя слова Владимирова прозвучали с легкой иронией, и Кан Шэн не мог этого не заметить, он довольно улыбнулся. И обратился к Лань Пин с просьбой подойти к нему.

Девушка встала и подошла к Кан Шэну. И Владимиров ещё раз убедился, насколько она привлекательна.

Кан Шэн взял её под руку и подвёл к Владимирову.

— Лань Пин, — сказал он, — с сегодняшнего дня ты поступаешь в полное распоряжение товарища Сун Пина. Ты должна делать всё, что он тебе скажет. И постарайся овладеть русским языком так, как говорят наши русские друзья…

3

В ночь с двадцать третьего на двадцать четвёртое июля первый раз за всё лето над долиной пронесся настоящий ливень. Пепельные тучи плотно закрыли небо. Они медленно ползли над самыми вершинами гор и казалось вот-вот за волокут всю округу, испуганно притихшая, словно перед концом света.

Две небольшие речушки Яньшуй и Сяошуй, прорезающие долину, и впадающие в большую реку, превратились в бешеные потоки, подмывающие берега и сметающие всё на своём пути.

Из дома никто не выходил. И только Долматов, накинув на плечи куртку, сбегал дать собаке поесть и тут же вернулся в дом, промокший до нитки.

А Южин, вдруг, вспомнил об их с Алеевым поездке в войска восьмой армии.

— …Когда мы были уже на месте, — сказал он, — пошёл точно такой же дождь. А утром солнце на всё небо, и как будто не было дождя. И в казармах пусто. Мы спросили у начальника штаба полка: «Где весь народ?» Он ответил: «На учениях». А сам в сторону смотрит. Поехали мы посмотреть на учения, а они — в поле на сельхозработах. А потом слышим: где-то километрах в трех от нас раздалась реденькая стрельба. Вернулись в военный городок и поинтересовались уже у командира полка: «Что там?» Отвечает: «Японцы перепутали дорогу и заехали на нашу территорию». А ещё через полчаса появляется начальник штаба полка и докладывает о разгроме большого отряда японцев, которые пытались проникнуть на территорию полка…

— А когда мы хотели проехать в район Утай, это небольшой городок на Северо-Западе провинции Шанси, нам не разрешили, — продолжил Алеев. — Сказали, что там идут бои. На самом деле, мы узнали уже позже: там у них база по производству опиума.

— Хорошо, что дождь пошёл, а то вы об этом так и не вспомнили… — усмехнувшись, заметил Владимиров.

Алеев вяло махнул рукой.

— И что толку? У них почти все воинские части занимаются этим делом…

К концу дня дождь стал стихать, а вскоре и совсем прекратился. Небо на востоке прояснилось и сквозь редкие, торопливо бегущие на запад облака, пробилось солнце.

Владимиров вышел во двор и увидел Орлова, который подъезжал к дому.

Виду Орлова был озабоченный.

— Андрей Яковлевич, ну что снова стряслось? — спросил Владимиров.

— Стряслось, — ответил тот, сходя с лошади. — Под любым предлогом избавляйтесь от повара! Он каждый день ходит к Кан Шэну и докладывает ему не только о том, что вы кушаете, но и о чём думаете!..

Владимирова эта новость не удивила.

— Пойдём в дом, — предложил он. И уже в доме продолжил: — От повара избавиться не трудно. Скажу Кан Шэну, что мы будем сами готовить. А вот подскажи лучше, как избавиться от учительницы русского языка? Она с завтрашнего дня ежедневно будет приходить к нам на так называемую стажировку.

— Я уже слышал об этом от Бо Гу, — ответил Орлов. — Ты знаешь, чья эта девица? Племянница Кан Шэна!

— Тогда всё понятно…

И Владимиров безнадёжно махнул рукой.

— Но это ещё не всё, — продолжил Орлов. — Час тому назад был у меня Мао с Цзян Цин. Теперь они официально мои пациенты. Есть решение Политбюро на этот счёт…

На какое-то время в комнате повисла немая тишина. Её нарушил Долматов.

— Так это же хорошо, Андрей Яковлевич! — сказал он.

— Чем хорошо? — возразил Орлов.

— Ну как… Чем ближе к телу, тем ближе к дому… — попытался отшутиться Долматов.

— А если с этим телом что-нибудь случится?

Долматов пожал плечами.

— Ты же говорил, что он здоровый…

— Сегодня здоровый, а завтра всё может случиться… Ладно. Лучше скажите, какие у вас новости?

— Не утешительные, — ответил Владимиров. — немцы уже под Новочеркасском и Цимлянской. Наши отходят на Кубань и к Волге…

— Плохо… — обронил Орлов и встал со стула, опершись рукой о плечо Долматова, который сидел рядом.

Владимиров заметил, как побледнел Долматов с трудом сдерживая стон.

В группе никто кроме Владимирова не знал, что Долматов воевал в Испании и возглавлял там службу связи при главном советники по военным и морским делам в Картахене адмирале Кузнецове. В октябре 1937 года Долматов попал под артиллерийский обстрел и получил шесть ранений. В госпиталь его привезли почти трупом. Пять осколков из него извлекли. Один не удалось. И теперь он время от времени давал о себе знать.

Орлов попрощался и направился к двери.

Владимиров пошёл его проводить.

— Ты думаешь твоя затея с Цзян Цин получится? — спросил он.

— Попытка — не пытка, — ответил тот.

4

Начиная с двадцать пятого числа, в течение двух дней, несколько английских радиостанций стали передавать сообщения о готовящемся нападении Японии на Советский Союз.

Двадцать седьмого числа об этом сообщила и радио Чунцина. И даже было названо время — конец месяца.

Долматов и Риммар не стеснялись в выражениях в их адрес. А Южин заявил:

— Они провоцируют Японию! Разве непонятно…

Алеев поддержал их.

И только Орлов, казалось вёл себя, как ни в чём ни бывало. Но уже на следующий день он приехал снова мрачнее тучи.

— …Я такого маразма ещё в жизни не видел!.. — сказал он. — В госпитале с утра до вечера идут собрания! И все в чём то каются, признают свои ошибки и клянутся на верность председателю товарищу Мао Цзэдуну!.. Я поинтересовался у солдат, что они получают? Говорят, дают два раза в день кашу из чумизы… А в казармах, где они живут, даже мышей нет. Переловили и поели!.. — И неожиданно спросил: — Пётр Парфёнович, ну скажи мне честно: зачем мы здесь?

Владимирова вопрос Орлова и удивил, и озадачил.

— Андрей Яковлевич, ни тебе мне объяснять… — ответил тот.

Орлов безнадежно махнул рукой.

— Ладно… Я приехал совсем по другому делу. Вчера меня приглашал в гости Ма Хайде. Живёт он, конечно, не как все китайцы. Сын у него есть. Зовут Ю Ма. Хороший мальчик. Так вот, когда Ма Хайде вышел на кухню, Су Фи сунула мне в карман записку и попросила передать Риммару…

— Во те на! — удивился Владимиров. — И что в записке?

Орлов молча достал из кармана свернутый вчетверо листок желтоватой бумаги и подал Владимирову.

— Читай…

Владимиров развернул записку. В ней Су Фи просила Риммара назначить ей встречу в удобное для него время и в любом месте. И передать ответ через Орлова.

— Да-а-а… — протянул Владимиров. — Вот это поворот!..

— Что будем делать? — спросил Орлов. — Передавать Николаю записку? И давай подумаем: что тут — любовь или провокация какая?

Владимиров неопределённо развел руки.

— Не знаю, Андрей Яковлевич… Не знаю… — повторил он. — Надо подумать…

…На встречу с Су Фи Риммар отправился через два дня.

Встреча состоялась у Южных ворот. Долматов предложил не отправлять Риммара на встречу с Су Фи одного.

— …Может мне его подстраховать? — предложил он.

Однако Владимиров отклонил предложение Долматова.

— Су Фи знает всех нас в лицо, — сказал он. — Пусть Николай идёт один…

…Когда Риммар подошёл к Южным воротам, Су Фи уже ждала его.

— Здравствуй, Колля! — не скрывая радости, проговорила она по смешному и на распев. Поднялась на цыпочки и поцеловала Риммара в щёку. — Ты не подумай ничего плохого… Я как увидела тебя первый раз, у меня даже под сердцем защемило. Вот здесь… — она осторожно взяла руку Риммара и положила себе на грудь. — Вот здесь…

Риммар легонько освободил руку.

— Люди смотрят… — смущённо проговорил он.

— А я знаю место, где нет людей, — с готовностью сказала Су Фи и, заглядывая ему в глаза, продолжила. — Пойдем, Колля…

Риммар почувствовал, что у него вот-вот перехватить дыхание, забыв обо всем на свете, он потянулся к Су Фи, но в эту минуту краешком глаза заметил за углом ближайшего дома какого-то человека, который тут же скрылся. Риммара обдало словно холодным душем.

— Су Фи, — сказал он, стараясь придать голосу твёрдость, — давай в другой раз. Меня отпустили всего на полчаса…

На лице Су Фи появилось откровенное разочарование. Она тяжко вздохнула и положила ему на плечи свои руки.

— А я думала нравлюсь тебе, Колля…

— Нравишься, Су Фи. Очень нравишься. Но работа есть работа…

Су Фи снова тяжело вздохнула и даже, как показалось Риммару, на её глазах блеснули слезы.

— А когда мы теперь увидимся, Колля? Ты же не заставишь меня долго ждать? — спросила она.

Риммар снова почувствовал, с каким трудом ему даётся эта затея. Он даже попытался убедить себя, что за углом мог оказаться совершенно случайный человек.

— Я тебе передам, Су Фи…

— Лучше через Орлова, — попросила она. — Орлов хороший человек. — И снова заглянула ему в глаза. — Колля, скажи твои друзья знают, что ты пошёл на свидание со мной?

— Знает только Орлов… — ответил Риммар.

— Орлов хороший человек, — повторила Су Фи. — Но мой муж не любит его… А я не люблю своего мужа…

Откровение Су Фи ещё больше смутило Риммара.

— Су Фи, ты очень красивая женщина, — сказал он. — Таких как ты, в Яньани мало… Ты могла бы выйти замуж и за любимого человека…

На глазах Су Фи навернулись теперь уже настоящие слёзы.

— Нет, Коля… Не могла… — ответила она.

Риммар вдруг понял, что напрасно завёл этот разговор.

— Прости, Су Фи… — сказал он.

— Я уже простила, Колля… Иди…

И снова поцеловала его в щеку.

Риммар прошёл с десяток шагов и оглянулся, чтобы помахать Су Фи рукой, но на том месте, где они только что стояли, уже никого не было…

По возвращению домой Риммар слово в слово передал Владимирову, Алееву и Южину весь разговор с Су Фи.

— Ну и что нам теперь думать? — спросил Владимиров. — В чём её можно заподозрить?

Алеев молча развёл руки.

— Великий древнегреческий врачеватель Гиппократ однажды сказал: «Сколько звёзд на небе, столько обманов таит в себе женское сердце», — насмешливо проговорил он.

Однако ни Владимиров, ни Южин не поддержали шутливого тона Алеева.

— Я в самом деле не знаю, что и думать, — признался Владимиров.

— А может как раз в этом и есть подвох? — не унимался Алеев.

— Всё может быть, — согласился Владимиров и обратился к Риммару. — А ты что думаешь, Ромео?

— А я ей верю, — неожиданно для всех заявил тот. — Не знаю, что с ней произошло когда-то, но, по-моему, она несчастная женщина, хотя, глядя на неё, этого не скажешь.

Владимиров хмыкнул.

— Ещё один мудрец нашёлся, — сказал он. — Делать что будем? Дружить с Су Фи или заканчивать эту историю… Не совсем приличную, — добавил он. И выжидающе посмотрел на Риммара, будто от него зависело решение этого дела.

— Мне кажется, надо попробовать продолжать, — уже серьёзно высказал своё мнение Алеев. — А там видно будет…

5

К концу июля связь с Москвой стала более устойчивой после того, как Долматов что-то перепаял в приёмнике и заменил старые кварцы на новые. Отчётливее стали прослушиваться в любое время суток японские, английские и американские радиостанции.

Не радовали только новости, поступающие советско-германского фронта.

…Двадцать девятого числа Владимирова снова пригласили к Мао Цзэдуну.

Когда Владимиров вошёл к нему, увидел: за столом было чуть ли не всё Политбюро. Отсутствовал только Чжу Дэ. Это Владимиров отметил для себя сразу.

— Здравствуйте, товарищ Сун Пин, — невнятно проговорил Мао и указал на свободный стул за столом. — Проходите и присаживайтесь… Мы тут рабочее заседание проводим. Решили и вас пригласить…

Ещё Владимиров успел заметить, что лица у всех были такие, словно они собрались на похороны.

А Мао тем временем тихо продолжил:

— Мы на днях получили предложение от Чан Кайши возобновить переговоры. На переговорах настаивает и Исполком Коминтерна, и ваше руководство в Москве. У нас, — и Мао Цзэдун кивком головы указал на мрачно сидящих за столом членов Политбюро. — Складывается впечатление, что и Исполком, и руководство Москвы сговорились с Чан Кайши. Странно получается: ни товарищ Сталин, ни товарищ Димитров, не зная Китая и, видимо, плохо информированные о том, что у нас происходит, настойчиво советуют, что нам делать и требует невозможное. Мы относимся к таким советам, как к вздорной болтовне… — Мао Цзэдун вдруг умолк на мгновение. Наверное, он и сам догадывался, что высказался слишком неосмотрительно, и потому сразу продолжил: — Сейчас Москве в пору не давать советы другим, а думать больше о себе. Потому мы решили пригласить вас, товарищ Сун Пин. Объяснить позицию руководства Особого района и предупредить: любое вмешательство в наши внутренние дела мы вынуждены будем рассматривать как недружественный шаг по отношению к нам.

Мао Цзэдун закончил говорить и широко развёл руки, давая понять этим жестом, что разговор окончен.

Владимиров встал, но на всякий случай всё же спросил:

— Я могу идти?

Мао Цзэдун обратился к членам Политбюро, которое за всё время не проронили ни слова:

— К товарищу Сун Пину есть вопросы? — И сам тут же ответил: — Вопросов нет…

Владимиров направился к выходу, но, когда он уже был у двери, его остановил Кан Шэн.

— Товарищ Сун Пин, если вас не затруднит, зайдите ко мне завтра с утра. У меня к вам есть серьёзный разговор…

Когда Владимиров вернулся домой, его сразу обступили со всех сторон.

— Ну что, Пётр Парфёнович? — нетерпеливо спросил Долматов.

— Ультиматум нам предъявили, — ответил Владимиров.

О том, что сказал Мао в адрес Сталина и Димитрова, Владимиров решил не говорить.

— В общем, други мои, без помощи Андрея Яковлевича нам, как ни крути, видимо не обойтись… — сказал он.

…Орлов приехала, когда уже начало смеркаться и расплывчатые тени наступающей ночи стали заполнять всю долину. На фоне потемневшего неба отчётливо вырисовывались только вершины гор, не остывшие ещё от дневной жары.

Орлов медленно опустился на стул и сказал:

— Целый день были операции… Последним оказался японский пленный офицер со сквозным ранением в живот… Сначала кричал что-то о том, что ему надо умереть, а потом, когда ему сказали, что операцию будет делать русский доктор, стих… Мужики, дайте хотя бы чай попить, — вдруг попросил он.

Пока Алеев наливал ему чай, Владимиров поинтересовался:

— А как этот японец попал в госпиталь?

— Насколько я понял, — ответил Орлов, — Кан Шэн лично распорядился привезти его в госпиталь, и чтобы операцию делал именно я…

— Это уже интересно… — проговорил Владимиров. Значит у Кан Шэна есть какие-то планы относительно этого офицера…

Алеев поставил перед Орловым чашку с чаем.

— Сахара нет, — предупредил он.

— Сахар вреден для здоровья. Китайцы так говорят, — усмехнулся Орлов. И тут же спросил: — А у вас как дела?

— Как сажа бела… — ответил Южин.

Орлов перевел взгляд на Владимирова.

— Что, так плохо?

— Если судить по вчерашней сводки, плохо, — ответил тот. И пояснил: — Особенно на Южном направлении. Был сегодня у Мао. Состоялся нелицеприятный разговор в присутствии почти всех членов Политбюро. Не было только Чжу Дэ…

— Он сегодня целый день был в госпитале, — сказал Орлов. — Комиссия работает. Всех выздоровевших распределяли по войсковым частям. В срочном порядке…

— Ну так вот, — продолжил Владимиров, Мао довольно резко отозвался, чего раньше не делал, о Сталине и Димитрове, и в целом об Исполкоме Коминтерна. И предупредил меня, чтобы мы не вмешивались в их дела…

Орлов, до этого спокойно пивший чай, поставил чашку на стол и энергично потёр ладони.

— Значит лёд тронулся! — неожиданно воскликнул он.

— Какой ещё лёд? — переспросил Владимиров.

— Всё будет, как надо! — сказал Орлов. — Дайте только срок…

— Будет вам и белка, будет и свисток… — чуть насмешливо заметил и Южин.

— Нет, нет, мужики! — на лице Орлова появилось что-то вроде вдохновения. — Я вам серьёзно говорю!.. Никуда Мао не денется, если за дело взялась Цзян Цин…

— Ты думаешь? — усомнился Владимиров.

— Я уверен! — ответил Орлов.

— Ну, поживём, увидим…

Глава седьмая

1

Лань Пин появилась в доме тридцатого числа. Познакомилась со всеми и сказала:

— …Я буду стеснять вас только до обеда. В два часа дня у меня занятия в гимназии…

Держалась она просто, так, словно, со всеми уже была хорошо знакома.

— Простите, а сколько вам лет? — спросил Долматов. — Я полагал, в гимназии преподают более солидные по возрасту люди.

Лань Пин ничуть не смутил вопрос Долматова.

— Двадцать пять, — ответила она. — У нас все преподаватели молодые. Одному только директору товарищу Ван Мину тридцать восемь лет. — И продолжила: — Однажды Конфуций в беседе со своим любимым учеником Янь-Юанем сказал: «В пятнадцать лет я обратил свои помыслы к учёбе. В тридцать лет я обрёл самостоятельность. В сорок пять освободился от сомнений. В пятьдесят лет я познал волю неба. В шестьдесят лет научился отличать правду от неправды. В семьдесят пять стал следовать велению своего сердца». — И обернувшись к Владимирову вдруг спросила: — А вам сколько лет?

— Тридцать семь, — ответил тот и улыбнулся.

— А вы напрасно так улыбаетесь, — сказала Лань Пин. — У вас как раз те годы, когда Конфуций стал освобождаться от сомнений…

Лань Пин продолжала держаться настолько уверена, что ей впору было позавидовать даже, если она была не только учителем в гимназии, но и агентом Кан Шэна.

Лань Пин тем временем по-хозяйски осмотрела комнату. Её взгляд на какое-то время остановился на двери радиоузла.

Долматов это заметил и недовольно предупредил:

— Туда вход посторонним запрещён…

Лань Пин прошла к столу, села с краю, достала из своей сумки несколько книг и амбарную тетрадь в твёрдом переплёте и сказала:

— Я буду готовиться к занятиям, а вы не обращайте на меня внимания. Если вам надо будет что-нибудь сделать, я с удовольствием сделаю…

— Спасибо. Не надо, — ответил Владимиров. — Но так как товарищ Кан Шэн просил оказывать вам помощь в более глубоком освоении русского языка, вам со всеми вопросами можно будет обращаться… — Владимиров поочерёдно посмотрел на Алеева, на Долматова и Южина и сказал: — К товарищу Южину Игорю Васильевичу.

На лице Южина отразилось такое недоумение, что Владимиров, Алеев и Долматов за малым не рассмеялись.

— Спасибо за доверие, — буркнул Южин. — Я тронут им до глубины души…

…В этот же день Владимирова основа пригласили к Кан Шэну.

Не успел он переступить порог, как Кан Шэн спросил:

— Как там ваша учительница?

— Она не наша, товарищ Кан Шэн. Она ваша… — заметил Владимиров.

Кан Шэн вяло махнул рукой.

— Не придираетесь к моим словам, товарищ Сун Пин. Я знаю, что вы думаете о ней. Но вы ошибаетесь. Ей действительно необходимо пообщаться хотя бы какое-то время среди говорящих по-русски. Она очень способная девушка и у неё большое будущее…

— Но почему этим делом занимаетесь вы, а ни к примеру Ван Мин? — не удержался от вопроса Владимиров.

— Это моя племянница, товарищ Сун Пин… — ответил тот. И продолжил: — Я вас просил приехать совсем по-другому делу. — Кан Шэн бросил внимательный и слегка настороженный взгляд на Владимирова. — Мне поступила информация, что ваш доктор Орлов продаёт опиум в госпитале. Поэтому я хотел вас предупредить…

Владимиров почувствовал, как кровь сходит с его лица. Стараясь изо всех сил держать себя в руках, он спросил:

— Эту информацию вы получили от доктора Ма Хайде? Я догадываюсь почему. Орлов мешает ему.

Кан Шэн снисходительно улыбнулся.

— Я так и знал, что вы будете его защищать, — проговорил он равнодушным голосом.

И Владимиров понял: Кан Шэну абсолютно наплевать на эту информацию.

А Кан Шэн продолжил:

— Я не имею права не реагировать на такие сообщения…

— Реагируйте! Тем более, что продажа опиума в Особом районе процветает на правительственном уровне! — в сердцах заявил Владимиров.

Лицо Кан Шэна стало серым, а в глазах появились злые огоньки.

— Я вижу вы знаете много, но не всё, товарищ Сун Пин…

— Ну почему же, товарищ Кан Шэн, — возразил Владимиров. — Если раньше из Особого района вывозили на продажу в соседние провинции соль и соду, сейчас отсюда уходят караваны с опиумом. В том числе и на территории подконтрольные Гоминьдана и даже японцам!..

Владимиров глянул на Кан Шэна и пожалел, что сказал об этом. Лицо его из серого превратилась в бледное и по нему скользнула болезненная гримаса.

— Вы слишком смелый человек, товарищ Сун Пин, — проговорил Кан Шэн, не скрывая своего раздражения. — А с такими как вы, всё случается…

— Не случится ни со мной, ни с доктором Орловым! — прервал его Владимиров. — А вы знаете почему. И, если ко мне больше нет вопросов…

— Есть один вопрос, — примирительно произнёс Кан Шэн. — Вернее просьба. Лань Пин хорошо воспитанная и у родителей она одна…

— С ней всё будет в порядке. Я даю вам слово, — сказал Владимиров.

— Спасибо, товарищ Сун Пин, — Кан Шэн встал и подал Владимир руку. Затем, не выпуская её из своей ладони, продолжил: — Позвольте, в таком случае, дать вам совет: не надо больше ни с кем говорить об опиуме. Вы правы: из Особого района раньше уходили караваны с солью и содой, а возвращались с тощей сумкой денег. Сегодня караваны идут с опиумом, и возвращаются с тюками денег. На эти деньги мы покупаем у гоминдановцев и даже у японцев оружие и боеприпасы, содержим армию и приобретаем оборудование для наших фабрик и рудников, содержим учебные заведения. Вы же не хотите нам помочь. Вот и приходится нам, чтобы сдвинуть с места гору, переносить её по камешкам. И ещё позвольте вам сказать: не все дороги ведут в Москву…

…Уже поздно вечером Риммар принял сообщение Совинформбюро, в котором говорилось, что советские войска оставили Кубань…

2

Пятого августа с раннего утра небо стало заволакивает тучами, а в полдень над долиной разразилась гроза с таким ливнем, что временами казалось, потоки воды, хлынувшие с гор, затопят всё на свете.

От частых ударов грома дом вздрагивал, словно живое существо, и замирал в ожидании очередного разряда.

Однако к концу дня гроза прекратилась так же неожиданно, как и началась. Тяжёлые иссини-чёрные тучи уползли на Юго-Восток, унося с собой разбушевавшуюся стихию.

…Было уже далеко за полночь, когда Долматов записал сводку Совинформбюро за последние дни. В ней сообщалось о тяжёлых затяжных боях на Кубани.

Вашингтонская радиостанция, ссылаясь на источник в правительстве США, передала сообщение о продолжающихся переговорах в Москве по организации перелётов американских бомбардировщиков Б-25 с аэродрома на Аляске на один из сибирских аэродромов для расширения воздушных ударов по Японии.

Британское агентство «Рейтор» сообщила о намерении Черчилля в ближайшее время встретиться в Москве со Сталиным. И о прибытие в Москву для участия в этой встречи Гарримана — представителя президента США.

…Утром Владимиров, встречая Лань Пин, заметил, что с ней что-то происходит и поинтересовался нужна ли ей какая-то помощь.

Лань Пин отрицательно качнула головой.

— Спасибо… Не надо… — ответила она. — Я у вас сегодня побуду пару часов…

— А что так? — Владимира внимательно посмотрел на Лань Пин и увидел в её глазах слёзы.

— Мама заболела… — ответила девушка. — Температура высокая и всё время кашляет… Плохо кашляет… И ничего ей не помогает…

Лань Пин говорила искренне. Владимиров видел: она действительно была огорчена свалившейся на неё и её мать неприятность. И Владимирову вдруг стало жалко её.

— Не расстраивайтесь, — сказал он. — Я попрошу нашего доктора, чтобы он посмотрел вашу маму. Он хороший доктор.

…В этот же день Владимира встретился с Бо Гу. Информации, которую давал Кан Шэн, было крайне мало. Её даже не хватало Алееву и Южину для того, чтобы готовить статьи в «Правду» и «Известия». В месяц они должны были отправлять по две статьи.

Бо Гу встретил Владимирова, как всегда, радушно.

— За новостями приехали? — спросил он, щуря подслеповатые глаза. — Или со своими новостями?

— За новостями, — ответил Владимиров.

Бо Гу усадил Владимирова на старый кожаный диван, а сам прошёл к столу и достал из верхнего ящика стола серую папку, на которой было написано: «Последние новости».

— У меня тоже информации мало, — проговорил он, раскрывая папку. — Вот здесь, за последние дни… — И стал читать: … Непрекращаются бои правительственных войск с японцами вдоль Чжэцзян-Цзянской железные дороги… Гоминдановские войска освободили стратегически важный для себя город Гуйцы в провинции Цзянси… Так, что ещё… Затяжные бои идут на Северо-Западе от Ханькоу… В Гуандуне японцам удалось окружить целую группировку гоминдановских войск. Идут ожесточенные бои… Что ещё… — Бо Гу просмотрел ещё несколько записей. — Ага… Вот!.. Правительственные войска сдали город Суньин. Это в западной части провинции Цзянси, — пояснил он. — Как видите, нигде нет единого фронта. Бои идут почти по всей территории Китая…

— Кроме Особого района, — не сдержался Владимиров.

Бо Гу снял очки в круглой металлической оправе, поднял голову и внимательно посмотрел на Владимирова.

— Кроме Особого района, — повторил он. — Вы правы, товарищ Сун Пин. Это и спасает нас… — И вдруг спросил: — Вы уже знаете, что немцы на Кубани?

— Знаю, — ответил Владимиров. И спросил в свою очередь: — Мао окончательно принял решение не лететь в Чунцин?

Бо Гу неопределенно пожал плечами.

— Я его не могу понять, — ответил он. — В один день рассуждает здраво и кажется понимает, что в настоящее время у нас нет другого выбора. На другой день его будто подменяют. Ничего и слышать не хочет о переговорах с Чан Кайши…

— Он когда-нибудь был в Москве? — поинтересовался Владимиров.

— Нет, — ответил Бо Гу. Немного подумал и добавил: — Может, поэтому у него такое предвзятое отношение ко всем, кто учился или работала в Москве… — Как-то странно улыбнулся и продолжил: — А для меня Москва была чем-то таким, от чего хотелось горы своротить. В 1926 году в университете Сунь Ятсена я познакомился с Ван Мином. Мы тогда были совсем молодые и горячие. И нам казалось, что в Китае всё делается не так, как надо. И мы из двадцати восьми студентов организовали группу истинных большевиков-марксистов, чтобы вернуться в Китай и ускорить развитие нашей революции… — Бо Гу умолк и сдержанно вздохнул. — А что мы имеем сегодня? Одни собрания, на которых обвиняем друг друга и каемся в несовершенных грехах… Ради чего? Ради того, чтобы в партии установилось непререкаемое послушание и почитание одного человека?..

— Вы имеете в виду Мао? — спросил Владимиров, хотя и так было ясно, о ком идёт речь.

— Да… — ответил Бо Гу. Качнул головой и добавил: — И никто не хочет думать, чем это обернётся для нас…

Вернулся Владимиров домой во второй половине дня.

Лань Пин дома уже не было.

— Как вела себя наша учительница? — поинтересовался он у Долматова.

— Нормально, Пётр Парфёнович, — ответил тот. — Сидела готовилась к занятиям…

— А вы, как себя вели? — шутливо продолжил Владимиров.

— Тоже нормально.

Долматов приоткрыл дверь в радиоузел и обратился к Риммару:

— Коля, дай шифровку от «Кедра».

И подал её Владимирову.

В шифровке «Кедр» сообщал о принятом решении японским военным руководством приступить к строительству в Маньчжурии ещё одной железнодорожной колеи на участках Синьцзян-Харбин и Харбин-Муданьцзян. И мобилизовать тысячу рабочих на строительство этих железнодорожных веток.

Прочитав шифровку, Владимиров обронил:

— Действительно готовятся…

И попросил Долматова отправить текст сообщения от «Кедра» в Центр.

3

Седьмого августа утром следом за Лань Пин во дворе дома неожиданно появилась Су Фи.

— А я в госпиталь еду… — сказала она и придирчиво оглядела Лань Пин с ног до головы. Затем продолжила: — По дороге решила к вам заглянуть… А где Колля?

— Дежурит, — ответил Владимиров.

Су Фи в ответ коротко кивнула головой. И тут же спросила:

— А можно его увидеть?

— Можно, — ответил Владимиров. И обратился к Алееву: — Борис Васильевич, позови Долматова. Пусть он подменит Риммара.

Пока Алеев ходил за Долматовым, Лань Пин попросила Владимирова выйти с ней на крыльцо. И уже когда за ними закрылась дверь, спросила:

— А эта женщина давно ездит к вам?

— Нет… А что? — невольно спросил он.

Лань Пин слегка пожала плечами. Какое-то время она колебалась, затем продолжила:

— Я её часто видела у своего дяди…

— У Кан Шэна? — уточнил Владимиров.

— Да… У него… — И добавила: — Мне кажется, она слишком красивая для того, чтобы просто так появляются в вашем доме…

В это время мимо них прошли Алеев с Долматовым. А минуту спустя из дома вышли Риммар и Су Фи.

Глядя им вслед, Владимиров невольно обронил:

— Хорошая пара…

— Плохая пара! — резко возразила Лань Пин. — У неё есть муж доктор Ма Хайде… Он тоже часто бывает у моего дяди… А в прочем это не моё дело…

Повернулась и ушла в дом.

…Как всегда вечером приехал Орлов. Неделю тому назад ему отвели отдельное помещение, где он мог спокойно отдыхать. И даже обставили новой мебелью.

— Сегодня я ездил по своим делам в городскую больницу и заехал к матери Лань Пин, — сказал Орлов. — У неё туберкулез легких. В госпиталь её не положишь. Да и в городских больницах могут залечить. В общем сказал, как и что надо делать. Ну и самому придётся наведаться. Вот такие дела, Пётр Парфёнович. — И вдруг спросил: — А ты знаешь, что она родная сестра Кан Шэна?

— Знаю, — ответил Владимиров.

— Су Фи сегодня была в госпитале, — продолжил Орлов. — О чём-то долго говорила со своим мужем…

— У нас она тоже была. Приходила на свидание к Риммару…

Орлов хмыкнул.

— Ну вас ничем не удивишь… А в прочем, могу удивить! Хочешь узнать, кем был до 1941 года заместитель Кан Шэна Ли Кэнун? Заместителем начальника военной разведки при Генштабе в Чунцине!..

Владимиров и все, кто был в доме, недоверчиво посмотрели на Орлова.

— Ну ты нас, Андрей Яковлевич, действительно удивил! — проговорил Владимиров. — И кто же тебе это рассказывал?

— Сяо Ли, — ответил Орлов. — у него барахлит сердце. Сегодня он был у меня на медосмотре. В разговоре всё и выложил…

— …На следующий день от «Кедра» пришла очередная шифровка. В ней сообщалось, что в Маньчжурию с Японских островов перебрасываются транспортные средства. А в японских войсках и в белогвардейских отрядах открыто говорят о скорой войне с Советским Союзом и о создании нового государства на территории Сибири — «Сибирь-Го».

О том, что на советско-маньчжурской границе становится всё неспокойнее, свидетельствовали и сообщения Совинформбюро об участившихся попытках японских диверсионных групп проникнуть на территорию СССР.

— …Немцы точно так же начинали в сорок первом, — сказал Долматов. — Будем надеяться сорок первый год здесь не повторится…

…Перед тем, как идти ложиться спать, Владимиров вышел во двор. Минуту спустя на крыльце появился и Риммар.

Высокое звёздное небо огромным серебристым шатром накрыло притихшую землю. И с гор уже потянуло спасительной прохладой, насыщенной запахами трав и кустарниковых растений, покрывающих склоны горного хребта.

— Ну что, Коля, — сказал Владимиров, не отрывая взгляда от звёздного неба, — будем и дальше дружить с Су Фи или как?

— Она несчастная женщина, Пётр Парфёнович, — ответил Риммар.

— Коля, я уже слышал это от тебя…

Риммар мрачно промолчал. Так прошло минуты две. Наконец, он заговорил.

— Через неё можно получать кое-какую информацию, но что это нам даст? В общем, решайте сами…

— Ну хорошо, Николай Николаевич, — немного подумав, сказал Владимиров. Он впервые назвал Риммара по имени и отчеству. — Хорошо… — повторил он. — Только смотри, не сгори и сам. Это дело не хитрое…

4

В полдень восьмого августа приехал Орлов.

— Я на пару минут, — предупредил он сразу. И обратился к Владимирову: — Только что у меня был Ван Мин. Попросил тебе передать: сегодня вечером он ждёт тебя дома. Но лучше, если ты поедешь не один… Это моё мнение, — добавил он.

…В седьмом часу вечера Владимиров с Южиным уже были у дома Ван Мина.

Их встретила супруга Ван Мина Мэн Циншу.

— А мы вас ждём, — сказала она, с почтением склонив голову.

От такого приёма Владимирову стало немного не по себе. Он до сих пор не мог привыкнуть к тому, что кто-то склоняет перед ним голову.

Видимо, Южин это заметил и тихо шепнул:

— Это у них знак уважения…

Завидев гостей Ван Мин встал из-за стола, заваленного какими-то бумагами, и пошёл им навстречу. Пожал руки и проговорил:

— Вы правильно сделали, что приехали вдвоём! В городе что только не происходит… Люди приходят с жалобами: то свинью ночью зарезали, то корову увели. Лавки и даже харчевни стали грабить… Ну, проходите, присаживайтесь…

И Ван Мин указал на стулья с резными спинками у стола.

Мэн Циншу тем временем достала из шкафа чашки для чая, но Владимиров остановил её.

— Я очень прошу вас, — сказал он, — не беспокойтесь. Мы уже и поужинали, и попили чай…

Мэн Циншу растерянно посмотрела на мужа, но тот молча развёл руки. И продолжил:

— Я вот о чём хотел с вами поговорить. Вернее, поставить вас в известность: ещё в начале этого года на Пленуме ЦK было принято решение о проведении седьмого съезда партии в апреле. В город уже стали прибывать делегаты от партийных ячеек. Однако, по настоянию Мао срок проведения съезда был перенесён на неопределённое время. У меня, да и не только у меня одного, появилось подозрение, что Мао решил или вообще не проводить съезд, или провести после того, как пройдёт чистка в партии. Ибо несогласных с линией Мао много даже среди уже прибывших делегатов. Чем это может обернуться для нас, вам разъяснять не надо. Я полагаю, руководство Коминтерна должно знать об этом.

Владимиров и Южин согласились с мнением Ван Мина.

— Мы обязательно передадим вашу озабоченность в Москву, — заверил его Владимиров.

А Ван Мин продолжил:

— …Мао любит цитировать Конфуция и внушать всем окружающим, что он его поклонник, называя его великим китайцем, с которого надо брать пример. Однако Мао видимо не знает, а может просто забыл один из самых важных постулатов Конфуция: «Человек может сделать великим путь, по которому он идёт, но путь не может сделать человека великим…»

От Ван Мина они уехали поздно. Уже по дороге домой Южин заметил:

— … Любят они цитировать Конфуция. Только каждый по-своему…

— Бог с ним с Конфуцием, — отозвался Владимиров. — Что ты думаешь насчёт того, что сказал Ван Мин?

К удивлению Владимирова, Южин совершенно спокойно ответил:

— Мао всё равно добьется своего… Ты видишь, что происходит вокруг. Но сначала Мао разделается со своими идейными противниками, а потом проведёт съезд.

— В Москву надо немедленно сообщить… — озабочено произнёс Владимиров.

— Надо, — согласился Южин. — Но мне кажется в Москве сейчас не до этого…

…В ночь с восьмого на девятое августа Совинформбюро сообщило, что Красная Армия с тяжелыми боями отходит на Юго-Восток. Бои уже идут за Клецкую, Котельниково, Армавир и Кропоткин.

И уже под утро Риммар принял шифровку от «Кедра». В шифровке говорилось, что с Японских островов в Маньчжурию началась переброска маршевых рот и отрядов специального назначения для зачистки территорий захваченных у противника.

Весь наступивший день прошёл в доме в ожидании самого худшего, что может только случится — известия о нападении Японии…

Никто ни с кем не разговаривал. И только за ужином Владимиров спросил у Алеева:

— Борис Васильевич, ты как-то говорила мне о старой дружбе Ван Мина с Кан Шэном. Я тогда не придал значения этому разговору… А сейчас всё прокручиваю в голове и что-то не верится в их дружбу…

Алеев махнул рукой.

— Я бы не сказал, что они были друзьями, — проговорил он. — Когда Ван Мин вернулся из Москвы в составе группы из двадцати восьми, они все были решением четвёртого Пленума ЦK введены в руководящие органы партии… В том числе и руководитель группы Павел Миор. По одним сведениям — китаец, по другим — еврей. Но это не столь важно. У них было поручение Исполкома Коминтерна убедить руководство КПК во главе с Ли Лисяном отказаться от левацкой политики в партии. На шестом съезде КПК все члены группы выступили с резкой критикой позиции Ли Лисяна. Их поддержало большинство делегатов съезда…

— Мао был делегатом съезда? — уточнил Владимиров.

— Конечно, был, — ответил Алеев. — Но в дискуссиях он не принимал участия. Так вот: в итоге Ван Мин был избран в состав Политбюро ЦK, а обиженные Ли Лисянь, Хэ Менсюн и Ло Чжалун повели открытую войну против Ван Мина. — Алеев остановился и прищёлкнул языком. — А вот отсюда начинается самое непонятное в этой истории. Все, кто выступил против Ван Мина, вскоре были арестованы гоминдановцами и казнены. А по Шанхаю поползли слухи, что их сдал гоминдановцам Кан Шэн, который в это время дружил с Ван Мином и активно его поддерживал. Однако, когда в 1931 году Ван Мин был направлен в Москву в качестве руководителя китайской делегации при Коминтерне, его тут же тихо убрали со всех руководящих постов в партии, а его вчерашние сторонники перешли на сторону Мао, который до этого держался в тени… И Мао занимает при ЦК пост руководителя военного Совета…

— Постой, постой, Борис Васильевич!.. — остановил Алеева Владимиров. — Это что же выходит… С 1930 года они не проводили съезды партии?

— Как видишь…

Владимиров на какое-то время задумался. Затем продолжил:

— «Благородный человек знает только долг. Низкий человек знает только выгоду». — Усмехнулся и пояснил: — Это тоже Конфуций сказал…

5

Орлов появился в доме только тринадцатого числа. Попил чай и перед тем как уехать сообщил Владимирову:

— …Была у меня сегодня Су Фи. Просила передать, что Кан Шэн уговаривает членов ЦK не поддаваться на провокацию со стороны Чан Кайши и не соглашаться ни на какие переговоры, а от Чжу Дэ потребовал усилить группировку войск на границе с Гоминьданом.

— Это уже что-то новое… — усмехнулся Владимиров. — На Кан Шэна не похоже… Откуда всё это узнала Су Фи? От Цзян Цин или от самого Кан Шэна?

— Пётр Парфёнович, да какая нам разница! — возразил Орлов. — Ты же понимаешь, что происходит?

— Понимаю, Андрей Яковлевич, понимаю… — ответил тот. И спросил.- Андрей Яковлевич, Су Фи только поэтому и приехала?

— Только поэтому, но я бы не стал доверять Су Фи…

— Почему?

— Она очень эмоциональная особа, — ответил Орлов. — представь, что будет, когда любовь к нашему Риммару сменится на ненависть…

Владимиров не стал возражать, но всё же заметил:

— Кан Шэн обложил нас со всех сторон… Придётся рисковать, Андрей Яковлевич…

Каково же было удивление всех, когда сразу после отъезда Орлова в доме появился изрядно выпивший Сяо Ли и бесцеремонно попросил:

— Полчашки нальёте?.. Я же не напрасно к вам ехал…

Долматов вопросительно глянул на Владимирова.

Тот коротко кивнул головой.

Долматов сходил в кладовую и принёс полчашки спирта. Подал Сяо Ли и сказал чуть насмешливо:

— Пейте на здоровье, товарищ Сяо Ли!

— А за что? — неожиданно спросил тот.

— За нашу победу, — ответил Владимиров.

Сяо Ли усмехнулся, постоял по бычьи опустив голову на грудь, но всё же выпил. Вытер губы тыльной стороной ладони и сказал:

— Товарищ Кан Шэн предупредил всех, чтобы не общались с вами… Потому как… Ну это неважно…

Вскоре Сяо Ли совсем захмелел. Пошатываясь, он пошёл к столу, сел и бессильно опустил голову на руки.

— Вышвырнуть бы его за дверь, — сказал Долматов.

— Не надо, — остановил его Владимиров. — Давай подумаем, зачем он к нам приехал, коли Кан Шэн запретил им общаться с нами.

— Пётр Парфёнович, — взмолился Долматов, — Да он уже пьяный приехал…

— Вот поэтому пусть и остаётся… — сказал Владимиров.

…Утром Сяо Ли просыпался медленно: ему пришлось спать всю ночь на стульях. Он кряхтел, стонал, почмокал губами и только после этого открыл глаза. Некоторое время смотрел в одну точку на потолке, затем еле слышно спросил:

— Где я?..

— У нас, товарищ Сяо Ли, — с трудом сдерживая смех, ответил Риммар, только что сменившийся с дежурства.

Сяо Ли медленно поднялся, осмотрелся вокруг и наконец всё понял.

— Водички можно? — попросил он упавшим голосом.

Риммар налил ему из канистры кружку воды. Сяо Ли жадно выпил всю воду до капельки.

— Я что тут всю ночь проспал?.. — спросил он.

— Всю, товарищ Сяо Ли, — с сочувствием ответил Риммар. — Вы тут столько наговорили вчера и про своё начальство, и про их дела…

Сяо Ли тихо застонал, обхватил голову обеими руками и стал раскачиваться, как маятник, приговаривая:

— Ай-яй-яй… Ай-яй-яй…

— Да вы не беспокойтесь, товарищ Сяо Ли, — постарался утешить его Риммар. — Никто ни о чём не узнает!

Сяо Ли поднял голову и умоляюще глянул на Риммара.

— Я прошу вас никому не говорите… Иначе мне отрежут голову!.. Мне надо скорее уезжать отсюда…

Риммар проводил его до привязи, где стояла лошадь Сяо Ли. Помог взобраться в седло, потом вернулся в дом.

— Молодец, Коля! — похвалил его Владимиров. — Я всё слышал из своей комнаты. — И тут же поинтересовался: — Что-нибудь новое есть?

— Ничего, Пётр Парфёнович, — ответил тот. — Немцы на Кубани и рвутся на Кавказ, и к Волге. А на нашей границе с Маньчжурией стоят сибирские дивизии. Сколько их?..

— Хватило, чтобы отбить Гитлеру охоту на все его «блицкриги» до самой смерти, — ответил Владимиров.

Глава восьмая

1

Весь следующий день до позднего вечера Владимиров просидел в радиоузле у приёмника вместе с Долматовым в надежде услышать хотя бы одну обнадеживающую новость. Потом вышел во двор. Высокое небо над долиной было усеяно таким множеством звёзд, что казалось вот-вот вспыхнет и загорится.

Спустя какое-то время где-то в горах затявкали шакалы и вдруг совсем рядом с домом им отозвались их собратья.

В городе говорили, что шакалы совсем перестали бояться людей и начали появляться даже на улицах.

Через несколько минут из дома вышел и Долматов.

— Коля заступил на пост, — сказал он полушутя-полусерьёзно. — Только что пришло сообщение: бои уже идут за Черкесск, Майкоп и Краснодар…

Владимиров молча кивнул головой.

— В Краснодаре в двадцать девятом году я познакомился со своей будущей женой… На рабфаке. Потом поженились… — Немного помолчал, затем добавил: — Если бы мне тогда кто-нибудь сказал, что немцы будут на Кубани, я бы сказал, что он сумасшедший…

…Перед рассветом Риммар поймал волну, на которой работало радио Токио. Диктор сообщил, что японские войска ведут бои за город Линь Чуань и окружили группу китайских войск под городом Гуанфином.

Завтракали молча. И только уже в конце завтрака, вставая из-за стола, Алеев зачем-то сказал:

— На рынке всё подорожало в два раза… А чумизы днём с огнём не сыщешь… Скоро люди с голода начнут пухнуть… — И обратился к Владимирову: — Пётр Парфёнович, неужели мы здесь так нужны? Мне кажется, о нас просто забыли…

Владимиров качнул головой.

— Нет, Борис Владимирович, о нас не забыли… Война завтра не кончается… И хватит раскисать. У меня через час встреча с Бо Гу в редакции «Цзефан Жибао». Ответственным за боевое настроение в коллективе назначаю… — Владимиров обвёл всех взглядом и остановился на Долматове. — Леонида Васильевича, — сказал он. — И не забывайте: у нас сегодня гостья.

…Бо Гу встретил Владимирова, как всегда, радушно, но тут же сказал:

— У меня нет пока хороших новостей, но вы не расстраивайтесь. Как-то в Москве я услышал в разговоре двух русских, как один другому сказал: «Не всегда коту масленица. Бывает и пост». Потом мне объяснили, что это означает. — И продолжил: — У меня перед вашим приходом был Чжу Дэ. Говорили о предложении Чан Кайши. С одной стороны, Мао можно понять, почему он не хочет лететь в Чунцин. И на то у него есть причины. Но с другой стороны, он боится осложнения отношений с Москвой. И это оставляет надежду на то, что рано или поздно, такая встреча всё же состоится…

Пока Бо Гу говорил, Владимир вдруг вспомнил о том, что до 1933 года Бо Гу и Мао Цзэдун были, если не во всём, то во многом единомышленниками. Однако потом между Бо Гу, Чжоу Эньлаем и военным советчиком Коминтерна Отто Брауном, с одной стороны, и Мао Цзэдуном, который в это время стоял во главе правительства Советского района с другой стороны, началась сначала скрытая, затем открытая борьба за власть внутри партии. В 1934 году, после тяжелых потерь китайской Красной армии в боях с гоминдановцами, авторитет Бо Гу среди военных упал. И этим воспользовался Мао. В январе 1935 года в Цзуньи Мао собрал ЦK партии, на котором Бо Гу и его сторонники были подвергнуты резкой критике. И уже в феврале Бо Гу был смещён с поста генерального секретаря партии, а его место занял Мао Цзэдун. Единственное, что позволили тогда Бо Гу — остаться членом Политбюро ЦK.

И словно угадываем мысли Владимирова, Бо Гу сказал:

— …Но я полагаю, Мао всё равно будет вынужден пойти на переговоры с Чан Кайши…

— Откуда у вас такая уверенность? — спросил Владимиров.

Но Бо Гу оказался более сдержанным, чем предполагал Владимиров.

— Опыт подсказывает… — ответил он. И, заметив на лице Владимирова разочарование, пояснил: — У меня, товарищ Сун Пин, есть своя агентура.

И широко развёл руки, давая понять этим жестом, что больше он ничего не скажет.

Однако Владимиров был доволен и этим разговором, памятуя о том, что китайцы всегда говорили с осторожностью, так как опасались, что не смогут выполнить сказанного.

Когда Владимир вернулся домой, его ожидала новость: Алеев сообщил, что пока он отсутствовал, у них в доме побывали гости — Цзян Цин и Су Фи.

— А Лань Пин в это время была в доме? — спросил Владимиров.

— Её сегодня совсем не было, — ответил Южин.

— Это даже к лучшему, — проговорил Владимиров. И тут же снова поинтересовался: — И зачем они приезжали?

Алеев загадочно улыбнулся.

— По-моему, из-за нашего Коли, — сказал он. — Пока Цзян Цин просвещала нас в области китайской древней литературы и современного театра, Су Фи увела нашего Колю, и они где-то гуляли…

Владимиров перевёл взгляд на Риммара.

— Да всё нормально, Пётр Парфёнович! — сказал тот. — Она рассказала, что её муж последнее время стал часто встречаться с Кан Шэном. И о каких-то американцах, которые могут в скором времени появится в Яньани.

Владимиров похлопал Риммара по плечу.

— Вот, берите с него пример! — сказал он полушутя-полусерьёзно. — Информация это стоит внимания…

— Пётр Парфёнович, так и у нас есть кое-что! — заявил Южин. — Цзян Цин в ходе ликбеза о китайской литературе и театре, словно ненароком пожаловалась на то, что её Мао много работает и по ночам, и даже днём. Он готовится к встрече с Чай Канши…

Владимиров молча подошёл к Южину, Алееву и Долматову, и по очереди обнял каждого.

— Вы тоже молодцы! — похвалил он. И добавил: — Видимо, мне надо почаще отлучаться из дома…

— Кстати о Кан Шэне! — вспомнил Риммар. — Су Фи сказала, что он по-прежнему против встречи Мао с Чан Кайши…

2

Через два дня после встречи с Бо Гу Владимирова, и, Южина пригласили к Мао Цзэдуну. Они немало удивились, когда у Мао увидели доктора Ма Хайде и Су Фи.

Доктор о чем-то оживлённо беседовал с Мао Цзэдуном, сидя за столом, а Цзян Цин и Су Фи в противоположном углу помещения сидели в новых кожаных креслах и перелистовали какие-то журналы.

Завидев вошедших, Мао живо встал и пошёл им навстречу, но на середине остановился, словно вспомнив кто он, и подождал, когда Владимиров и Южин подойдут к нему. Улыбнулся и спросил:

— Как ваше здоровье, товарищ Сун Пин?

— Хорошее, товарищ председатель, — ответил тот.

— А как ваше здоровье? — обратился он к Южину.

— Спасибо. Тоже хорошее, — ответил Южин.

Мао широко развел руки.

— Вот и прекрасно! — проговорил он. — проходите и познакомитесь. Это товарищ Ма Хайде. Он работает в госпитале, иностранец, но появилось желание помогать нашей революции, — затем обернулся к доктору Ма Хайде. — А это товарищ Сун Пин и товарищ Южин. Они оба русские. Я попросил и товарища Южина приехать потому, что мне сказали — он хорошо играет в Маджонг, а доктор Ма Хайде является чемпионом в этой игре. Пусть они соревнуются, а мы с вами, товарищ Сун Пин, поговорим кое о чём.

Мао подождал, когда Южин с Ма Хайде отошли к другому столу, где стояла игра и продолжил:

— Вернее будет сказать кое о ком. Я имею в виду Чан Кайши, — пояснил он.- Его настоящее имя Цзян Чжун-Чжэн. Вы, возможно, не знали об этом, потому как это тщательно скрывается. Цзян Чжун-Чжэн потомок правителей Китая и он принадлежит к древнему роду Чжоу Гун…

— Которым восхищался даже Конфуций, — не сдержался от реплики Владимиров, хотя и знал, что Мао не терпел, когда его перебивали.

На этот раз Мао сделал вид, что ничего не произошло и продолжил:

— Так вот, когда Чан Кайши исполнилось двадцать лет, родители отправили его на учёбу в Японию, в офицерское пехотное училище, которое Чан Кайши окончил успешно. И заодно приобрел много друзей среди японских военных. Вы, русские, наивные люди. Вы до небес вознесли и другого человека — Сунь Ятсена. И даже назвали его именем в Москве один из университетов. Однако и Сунь Ятсен тоже тесно был связан с японцами. Вы никогда не задавались вопросом, почему японские власти закрывали глаза на так называемую революционную организацию, созданную в своё время Сунь Ятсеном под боком у японской полиции? Многие были в недоумении, когда в 1921 году Сунь Ятсен вдруг стал президентом Китая, а Чай Кайши — его правой рукой, — Мао прервал свою речь и бросил взгляд на Южина и доктора Ма Хайде, к которым уже присоединились Цзян Цин и Су Фи. И, убедившись, что там все заняты игрой, продолжил: — Я вам расскажу ещё об одном немаловажном обстоятельстве. В 1923 году Сунь Ятсен отправил Чан Кайши в Москву для ознакомления с организацией вашей Красной Армии. Хотя и тот, и другой не были в восторге от Советской власти. И вот на что обратите внимание: во время пребывания в Москве Чан Кайши встречается с Троцким, Зиновьевым и Каменевым. И не встречается разу со Сталиным! А когда вернулся домой, доложил Сунь Ятсену, что Советская власть во главе с большевиками — это враг Китая!..

— Я не знал об этом, — признался Владимиров.

— Мы тоже об этом не знали до тех пор, пока Чан Кайши не стал во главе Гоминьдана и решил покончить с КПК… — Мао Цзэдун достал из бокового кармана куртки помятую пачку сигарет и прикурил от свечи.

Владимиров заметил: пальцы Мао мелко дрожали, что выдавало его внутреннее волнение.

Мао затянулся дымом раз, другой и, видимо, немного успокоившись, продолжил:

— В конце 1936 года произошло событие, которое могло в корне всё изменить в Китае. В Сиани Чан Кайши был арестован преданными делу нашей революции военными. От него потребовали отправить в отставку прояпонское правительство и объявить войну Японии. Однако глава правительства Кун Сянси, узнав об аресте Чан Кайши, обратился в ваше посольство в Нанкине и заявил, что арест Чан Кайши, это дело коммунистов. Я до сегодняшнего дня не могу забыть, сколько угроз из Москвы поступило нам…

Мао ещё раз затянулся и бросил окурок на пол. Хотел снова закурить, но передумал.

Этой паузой и воспользовался Владимиром.

— Но он всё же согласился на создание единого антияпонского фронта, — заметил он.

— А что ему оставалось делать? — то ли спросил, то ли возразил Мао. — Видимость дружбы с Москвой Чан Кайши, в то время, нужна была, как воздух. Если в Москве думают, что договор, подписанный в августе 1937 года между Сталиным и Чан Кайши, по которому вы и по сей день помогаете Гоминьдану оружием, техникой, деньгами и военными советниками, будет для Китая полезен, они там очень ошибаются. Я знаю у вас есть хорошая пословица: «Сколько волка не корми, он всё равно в лес смотрит…»

В это время Южин и доктор Ма Хайде закончили играть и Цзян Цин громко захлопала в ладоши.

— Поздравляю вас, товарищ Южин! — громко произнесла она. — Вы выиграли у человека, который ещё никому не проигрывал!..

Мао Цзэдун скептически усмехнулся.

— Ну вот видите, — сказал он. — Ваш Южин выиграл. Я почему-то так и думал. Умный любит учиться, а дурак учить…

Кому эти слова были адресованы, Владимиров не понял.

Цзян Цин тут же предложила всем перейти за обеденный стол.

— У нас сегодня чай с выпечкой, которую сделала я сама, — пояснила она.

…В гостях у Мао Цзэдуна Владимиров с Южиным пробыли до позднего вечера. Когда вернулись домой, Алеев, встречающий их, поинтересовался:

— Ну и как прошёл приём?

— На высшем уровне, — ответил Владимиров. — Игорь Васильевич играл в костяшке с доктором Ма Хайде, а мы с товарищем Мао беседовали. Потом пили чай…

— А Ма Хайде плохо играет в Маджонг, — вступил в разговор Южин. — По-моему, наша игра с доктором Ма Хайде — это бутафория. Главное — ваш разговор о Чан Кайши… Мао уверен: о вашем разговоре ты доложишь в Москву, если не сегодня, то завтра. И обиды свои Мао высказывал неспроста. И хотя он видит в Чан Кайши и в Гоминьдане угрозу для себя, на самом деле, мне кажется, он понимает: без Чан Кайши ему не обойтись. Ибо КПК сегодня не является той реальной силой, которая одна может противостоять японцам. Что касается Сунь Ятсена, — продолжил Южин, — Мао неправ. Что означает Гоминьдан? Го — государство, минь — нация, дан — партия. Вот и всё! И проповедовал Сунь Ятсен до самой смерти три принципа: власть — народу, сплочение народа и благосостояние народа. Что здесь не по душе Мао?

— Ты, Игорь Васильевич, плохо знаешь Мао, — выслушав Южина, сказал Алеев. — Мао нужна неограниченная власть в партии, а затем в Китае. И он добьется этой власти, чего бы ему это не стоило…

— Ладно, — прервал спор Владимиров. — Это уже от нас не зависит. Вы как хотите, а я выйду на крыльцо подышать свежим воздухом.

День уже давно угас, кругом стояла настороженная тишина. И только из города доносились время от времени глухие звуки, похожие на удары гигантского молота. Виднелись костры: там днём и ночью шло восстановление здание китайской оперы, разрушенное японской бомбёжкой летом 1941 года.

Невольно мысли Владимирова снова вернули его к событиям последних дней и к тому, что происходит в руководстве Особого района. Для себя он условно разделил всё руководство на три группы: одна во главе с Мао Цзэдуном, Кан Шэном и Лю Шаоци, другая во главе с Ван Мином, Бо Гу и Ло Фу, которую Мао и Кан Шэн окрестили «московской», и третья во главе с Чжу Дэ, Ван Цзясяном и Чэнь Юнем. И у всех своя позиция, свои взгляды на переговоры с Гоминьданом. И свести их вместе было практически невозможно.

Владимиров собрался уже идти в дом, когда вдруг увидел въехавшего во двор на лошади человека. Присмотрелся и к великому своему удивлению узнал в нём Сяо Ли.

Сяо Ли тоже увидел Владимирова, сошёл с лошади и заторопился к нему.

— …А я ехал и думал, как вас вызвать из дома… — заговорил он торопливо и оглядываясь по сторонам. — Мне нельзя появляться у вас…

Первая мысль, которая пришла Владимирову в голову была: произошло что-то серьёзное. Иначе зачем бы Сяо Ли ехать сюда, да ещё ночью.

Сяо Ли снова огляделся по сторонам.

— После вашего ухода, — заговорил он тихо, — у товарища председателя был товарищ Кан Шэн. Вернулся он к себе очень злой. Ругал всех и грозился кому-то отрезать голову. Я стоял за дверью и всё слышал… А потом он сказал, что товарищ Мао Цзэдун скорее умрёт, чем долетит до Чунцина…

— А кто был у Кан Шэна? — спроси Владимиров.

— Его заместитель Ли Кэ-вун…

3

Сны Владимирову снились редко, и, проснувшись утром, как правило, он уже не помнил, о чём они были. Но на этот раз он словно наяву увидел во сне Марию. Они вдвоём шли по какой-то незнакомый московской улице, держась за руки, и со всех сторон на них с удивлением смотрели прохожие. На Марии было её любимая ситцевое платье в горошек, и она всё время куда-то торопила его.

И вдруг он потерял её, и улица оказалось вовсе безлюдной…

Владимиров проснулся, с трудом приходя в себя. Немного полежал с открытыми глазами, затем достал из-под подушки электрические фонарик, включил и посмотрел на часы. Было половина первого ночи. Полежал ещё немного, но сон как рукой сняло. Владимиров встал, оделся и направился в радиоузел, где должен был дежурить Риммар. Однако вместо Риммара увидел Долматова.

— А где Николай? — спросил он.

— Попросил подменить… — ответил Долматов.

Ответ Долматова почему-то насторожил Владимирова.

— Ну я понимаю, Леонид Васильевич, что он попросил подменить. А где он? — повторил свой вопрос Владимиров.

Долматов слегка замялся.

— Ну как тебе сказать… В общем Су Фи приехала…

Объяснение Долматова показалось Владимиру столь же нелепым, как и появление среди ночи Су Фи.

— Леонид Васильевич, ну как ты мог?.. А если что-нибудь случиться с ним?..

— Не случится, — спокойно заверил тот. — Они во дворе и под негласным присмотром Алеева.

Владимиров укоризненно качнул головой.

— Детский сад какой-то… — недовольно буркнул он. — Ну ладно… Что тут у тебя? — уже примирительно спросил он. Взял журнал записи радиопередач и стал про себя читать. Токийское радио сообщило о боях в районе Суньяна. Британское агентство «Рейтор» — об убийстве в польском Кракове начальника гестапо полковника Гасслера. Американские радиостанции сообщали о боях на Тихом океане и в районе Средиземноморья. Здесь был разгромлен конвой союзников, который шёл на Мальту. Союзники потеряли авианосец «Игл» и пять транспортных судов. Были повреждены крейсера «Нигерия», «Кения», «Каир», авианосец «Индомитэбл» и эсминец «Форсайт». И уже в конце было записано сообщение Совинформбюро о затяжных боях на Кубани и на Волге. И о награждении орденом Красной Звезды за мужество и героизм, проявленные в боях на Дону, лейтенанта Питера Диккенса, правнука английского писателя Диккенса.

Положив журнал на место, Владимиров проговорил:

— Ты знаешь, Леонид Васильевич, у меня не выходит из головы разговор с Мао о Чан Кайши. Я, понимаю — у Мао личные счёты с Чан Кайши. Но давай попробуем рассудить по-другому: Чан Кайши уже много лет стоит во главе Китая и ведёт борьбу с японцами, у которых армия вооружена до зубов. У Чан Кайши нет и десятой доли того, что имеют японцы. И всё же гоминдановская армия воюет. И порой неплохо. Чего не скажешь о четвёртой и восьмой армиях КПК. И ещё! Если вспомнить о Сунь Ятсене. Он не только доверял Чан Кайши, но даже называл его младшим братом. И, насколько я понимаю, именно по просьбе Чан Кайши в Китае были направлены наши военные советники во главе с Блюхером. Более того, я слышал от Чжоу Энлая, который в это время находился в Чунцине в качестве представителя Особого района, что Чан Кайши «молился» на Блюхера. Я согласен: Чан Кайши — не подарок для нас. В 1927 году именно по его инициативе были разорваны дипломатические отношения между СССР и Китаем. Однако уже в 1932 году он неоднократно обращался в Москву с просьбой восстановить дипломатические отношения…

— Когда напали японцы, — заметил Долматов.

— Верно, — согласился Владимиров. — И всё же надо полагать он пока не потерян для нас…

Владимиров хотел ещё что-то сказать, но в это время за дверью послышались торопливые шаги и на пороге радиоузла появился Риммар.

— Здравствуйте, Пётр Парфёнович… — завидев Владимирова, растерянно проговорил он. — А я вот…

— Здравствуйте, Коля, — с трудом сдерживая себя, чтобы не рассмеяться, ответил Владимиров. — Нагулялся? — И не дождавшись ответа, уже серьёзно продолжил: — Коля, а ты не боишься, что доктор Ма Хайде вызовет тебя на дуэль?

— Ему всё равно, Пётр Парфёнович, — ответил Риммар.

— Это она тебе так сказала?

— Да…

— Не верьте ей! — вступил в разговор Долматов. — Любви женщины следует бояться больше, чем ненависти мужчины!..

Риммар махнул рукой.

— Да ну вас!.. То надо встречаться с Су Фи, то не надо!..

Долматов сделал нарочито удивлённое лицо и обратился к Владимирову:

— Пётр Парфёнович, разве мы ему так говорили?

— Нет, Леонид Васильевич, — в тон ему ответил Владимиров.

— Ну вот видишь, Коля. Мы здесь совсем не причём…

4

В ночь с восемнадцатого на девятнадцатое августа «Кедр» снова вышел на связь. В шифровке он сообщил о передислокации в Маньчжурию с японских островов ещё одной танковой дивизии, четырёх полков бомбардировочной авиации и о начале строительства автодороги Даирен-Харбин, а также о расширении шоссейных и грунтовых дорог, ведущих к границе СССР.

«…В ближайшие дни, — сообщал далее „Кедр“, — командование Квантунской армии получит приказ начать скрытно выводить воинские части и спецподразделения непосредственно в районы граничащие с СССР».

Информация «Кедра» тут же была передана в центр.

На следующий день сначала британское агентство «Рейтер», затем и Совинформбюро сообщили о прилёте в Москву Черчилля для переговоров с советским руководством.

По поводу прилёта в Москву британского главы правительства в доме разгорелся спор.

— …Ну что из того? — горячился Южин. — Где второй фронт? Они его уже чёрт знает когда должны были открыть!.. Они прекрасно понимают: чем больше Советский Союз и Германия измотают себя в этой войне, тем легче им будет делить лавры победы!.. Ну что не так? — обратился он к Владимирову.

С мнением Южина нельзя было не согласиться.

— Всё так, — ответил Владимиров. — Однако давайте не горячиться. Я думаю мы скоро узнаем зачем он прилетел в Москву…

Где-то в глубине души у Владимирова всё же теплилась надежда на то, что в Великобритании не могут не понимать: судьба Англии в значительной мере зависит от происходящих на советско-германском фронте событий, где уже ясно просматривались стратегические планы Гитлера, на юге России взять хлеборобную Кубань с её нефтяными районами и пробиться к Новороссийску, который стал главной базой Черноморского флота. Затем прорваться к нефтяному центру России Грозному и Каспию. На Востоке — взять Сталинград. И затем бросить главные силы на Москву и Ленинград.

…Когда уже все стали расходиться по своим комнатам, в дверь раздался осторожный стук и на пороге появился Сяо Ли.

— Что-то он зачастил к нам… — тихо обронил Алеев.

Все сразу обратили внимание на то что Сяо Ли был навеселе.

«Этого ещё нам тут не хватало…» — подумал Владимиров.

Сяо Ли тем временем поздоровался и неожиданно мрачно заявил:

— …Ваша Красная Армия, если будет так воевать, скоро до Урала докатиться…

— Товарищ Сяо Ли, вы к нам по какому делу приехали? — старая сдерживать себя, спросил Владимиров.

— По делу, товарищ Сун Пин, — тусклым голосом ответил тот. — Товарищ Кан Шэн просит вас приехать к нему…

— Сейчас? — не скрывая удивления, спросил Владимиров.

— Прямо сейчас, — повторил всё тем же голосом Сяо Ли. И добавил: — Мне приказано сопроводить вас…

…Кан Шэн встретил Владимирова сдержано. Поинтересовался о его самочувствие, затем посетовал на несносную жару и духоту, и только после этого спросил:

— …Вы знаете о том, что Черчилль в Москве?

— Нет, — не задумываясь, ответил Владимиров. Ему вдруг страшно захотелось узнать с чем связан этот вопрос. И лучшим способом будет сделать вид, что он ничего не знает.

Кан Шэн недоверчиво хмыкнул.

— Значит, не знаете… — проговорил он. И пристально посмотрел на Владимирова. — А вы можете предположить, с какой целью господин Черчилль оказался в Москве?

И снова Владимиров почувствовал на себе пристальный взгляд Кан Шэна

— Попробую, — ответил тот. — Во-первых, видимо есть какие-то нерешённые вопросы с договором о поставках в СССР военной техники и вооружения. Во-вторых, нельзя исключить, что речь пойдет о втором фронте в Европе…

— Не будет второго фронта в Европе! — неожиданно резко заявил Кан Шэн.

Владимиров посмотрел на Кан Шэна и увидел его болезненно-искаженное лицо.

— Почему? — не стерпел он.

— Потому, что после переговоров с вашим руководством, Черчилль был принят Сталиным и высказал мысль, что лучшим вторым фронтом будет высадка войск союзников не на Севере Франции, а со стороны Атлантического океана на Севере Африки… Судя по всему эту идею Черчилля поддерживает и президент США Рузвельт…

Владимиров решил не возражать Кан Шэну. Поразила его и осведомленность Кан Шэна.

А тот продолжил.

— Нас удивляет другое. Перед отлётом из Москвы Черчилль был приглашён на обед к Сталину, который, как пишут на западе, прошёл в дружеской и теплой обстановке…

И Кан Шэн скептически усмехнулся.

— Так это же прекрасно! — Владимиров решил «насыпать соль на рану» Кан Шэну. — Значит они всё же о чём-то договорились!

По губам Кан Шэна снова скользнула скептическая улыбка.

— Товарищ Сун Пин, я вас заверяю: Черчилль никогда не был и не будет другом Советского Союза! И как только немцы доберутся до вашего Баку, займут Новороссийск и Сталинград — дружбе этой придёт конец!.. Великобритании самой надо будет ждать немецкой оккупации или просить Гитлера о мире!

Владимиров не выдержал.

— Извините меня, товарищ Кан Шэн, но вы плохой пророк, — сказал он. — Ибо то, о чём вы сейчас сказали, не произойдёт!

У Кан Шэна от удивления даже вытянулось лицо. Он, видимо, не ожидал от Владимирова такого заявления.

Наконец, придя в себя, спросил:

— Может вы поспорите со мной? — но тут же, видимо, передумал спорить с Владимировым. — А впрочем, с вами спорить я не буду. Подождём… Да, кстати! Лань Пин просила передать доктору Орлову благодарность за помощь её матери. Она стала поправляться…

— Я передам, — пообещал Владимира. Однако, подмываемый любопытством, всё же спросил: — А почему она сама не может съездить в госпиталь и поблагодарить Орлова?

На лице Кан Шэна на мгновение появилось недовольство, но он тут же улыбнулся.

— Неприлично незамужней девушки появляться в госпитале, где одни мужчины, — ответил он и поднялся с места. — У меня к вам, товарищ Сун Пин, больше нет вопросов. Если есть у вас, я готов выслушать.

— Нет и у меня к вам вопросов, товарищ Кан Шэн, — тоже вставая, ответил Владимиров. Попрощался и направился к выходу, но у самой двери остановился и, обернувшись к Кан Шэну, сказал: — А вы правильно сделали, что не поспорили со мной! Иначе бы проспорили…

5

Двадцать второго августа в полночь Долматов поймал волну, на которой работала радиостанция центрального правительства. Она сообщила о упорных боях правительственных войск в восточной части провинции Цзянси и освобождение от японцев двух важных в стратегическом отношении населённых пунктов Гуйци и Шаньяо.

Совинформбюро коротко передала сообщение о продолжительных боях под Котельниково, Армавиром и Краснодаром.

Британское агентство «Рейтер», ссылаясь на правительственные источник, сообщило о скандале, который разразился в нижней палате английского парламента в связи с разбором причин, по которым был практически уничтожен немцами весь союзный конвой, шедший на Мальту. Из четырнадцати транспортов до Мальты дошли только три парохода.

И в этот же день Владимира встретился с Бо Гу, потому как никакой информации от Кан Шэна практически не поступало.

Однако и от Бо Гу Владимиров ничего нового не узнал.

Единственное, что заинтересовало его так это сообщение Бо Гу об обострившихся отношениях между правительством Гоминьдана и американскими генералами, прикомандированными к генштабу китайской армии, которые всё чаще предпринимали попытки подменить собой военное ведомство Чан Кайши.

— …И ещё, если вас это заинтересует, — продолжил Бо Гу, — Чан Кайши отдал приказ любой ценой вернуть Чжэцзян-Цзянсийскую железную дорогу. Насколько это реально, я не могу судить. А у вас что нового? — в свою очередь поинтересовался он.

— Ничего нового нет, — ответил Владимиров. — В Москве был Черчилль…

— Я знаю об этом, — сказал Бо Гу. — У нас радиостанция помощнее вашей и наши радисты записали несколько передач из Лондона. Если судить по их в комментариях, Черчилль остался доволен встречей со Сталиным и другими советскими руководителями. А одна из радиостанций даже привела слова английского посла в Москве, который называл встречу Черчилля со Сталиным эпохальным событием.

Владимиров кивнул головой.

— Посмотрим, — сказал он. — Однако и это уже кое-что…

— Вот, пожалуй, и всё, что я могу вам сообщить, — продолжил Бо Гу.

— Спасибо и за это, — сказал Владимиров. И всё же не выдержал и задал вопрос, который занозой сидел у него в голове. — Как вы полагаете, Мао согласился на встречу с Чан Кайши? Он же не может не понимать, что от этого зависит многое в дальнейшей судьбе всего китайского народа?

Бо Гу слегка пожал плечами.

— Я затрудняюсь вам ответить что-то определённое, — проговорил он. — Если учесть, что Мао не может смириться с существующей уже осью четвёрки: Сталин — Рузвельт — Черчилль — Чан Кайши, а хочет, чтобы это осень выглядела: Сталин — Рузвельт — Черчилль — Чан Кайши — Мао Цзэдун, а в дальнейшем Сталин — Рузвельт — Черчилль — Мао Цзэдун, он вынужден будет начать с переговоров. Иначе он не вмонтируется в эту ось. Чан Кайши сегодня, чтобы мы о нём не говорили, выдающаяся личность для китайцев. Его некоторые даже сравнивают с Конфуцием. Я не берусь судить, насколько это сравнение правомерно, однако это уже говорит о многом. Да и сама партия Гоминьдана появилась на белый свет значительно раньше нашей партии. И основную массу Гоминьдана составляют патриоты, люди, готовые за республиканские идеи и независимость Китая пожертвовать своей жизнью. Я не говорю о тех крайних в партии, которые готовы пойти на сделку с любым лишь бы защитить своё благополучие.

Владимиров кивнул.

— Действительно вы правы, — сказал он. — С этим нельзя не согласиться. — И тут же снова спросил: — Но неужели этого не понимают и остальные ваши руководители?

Бо Гу помрачнел. Простой вопрос Владимирова оказался для него непростым и вызвал смену настроения. Компания, которая развернулась и в Яньани, и по всему Особому району, направленная против союза с Гоминьданом, приносила свои плоды.

— Понимают… — ответил Бо Гу. — Но их к сожалению, становится всё меньше и меньше. У нас сейчас даже слово «Гоминьдан» звучит, как враждебная нашему образу мысли. Вот и подумайте сами, в каком положении находятся те, кто ещё осмеливается отстаивать позицию Коминтерна…

Уже прощаясь с Бо Гу и чтобы как-то подбодрить его, Владимиров сказал:

— Будем надеяться на лучшее.

На что Бо Гу ответил:

— Надежда умирает последней. Насколько я знаю у вас так говорят. — улыбнулся и добавил: — Иначе зачем мы с вами здесь?..

…Двадцать пятого августа утром Совинформбюро сообщило о том, что Сталинград был, подвергнут массированному налёту немецкой авиации, в котором приняло участие более шестисот бомбардировщиков и о прорыве немецких войск к Волге севернее города.

Завтракали молча. И только уже вставая из-за стола, Долматов мрачно обронил:

— …Поздно мы кинулись искать себе союзников против Гитлера… С фашистами я столкнулся в Париже ещё в ноябре 1937 года, когда возвращался после ранения из Испании домой через Францию. Я сильно хромал и мне пришлось опираться на палку… Вместе со мной домой возвращался и наш лётчик. У нас было до отправления поезда много свободного времени и мы решили побывать на Эйфелевой башни. Взяли такси и поехали. Когда лифт, по которому доставляет публику на смотровую площадку опустился, в него в валилась группа молодых немцев с нацистскими значками на пиджаках. Один из них нарочно зацепил меня плечом, да так сильно, что я еле удержался на ногах. И вот тут меня переклинило: дикая боль в ноге, а перед глазами в одно мгновение пронеслось всё: и их «мессеры», и трупы людей в развалинах домов… В общем я нокаутировал этого подонка. И при этом, ну… Кое-что сказал по-русски. фашисты сразу догадались кто мы и быстро вышли из лифта, а французы нам зааплодировали… А сейчас эта сволота хозяйничает и у нас, и по всей Европе…

Глава девятая

1

В ночь с двадцать восьмого на двадцать девятое августа Совинформбюро сообщило, о боях под Сталинградом, которые шли на широком фронте Северо-Западнее города. Кубань полностью оккупирована немецко-фашистскими войсками, сданы города: Краснодар, Майкоп, Пятигорск, Минеральные Воды, Кисловодск. Идут непрерывные бои за Новороссийск.

А уже днём Долматов поймал волну, на которой работала лондонская радиостанция. Давая оценку предвоенного времени, диктор привёл слова бывшего главы английского правительства Ллойда Джорджа по поводу подписания англо-советского договора. «Подобный договор следовало бы заключить задолго до начала войны», — сказал он.

Южин не сдержался.

— …Ну, какие они всё же сволочи! — возмутился он. — Никто иной, как этот Ллойд Джордж, будучи главой правительства, делал всё для уничтожения советской власти!.. С ним заодно был и Черчилль!.. А когда жареный петух клюнул им в одно место, сразу прозрели!..

Южин, наверное, разгорячился бы ещё больше, но Риммар в это время увидел в открытое окно въезжающий во двор верхом на лошадях Цзян Цин и Су Фи в сопровождении двух охранников. И почему-то упавшим голосом произнес:

— А к нам пожаловали амазонки… Ну, почти амазонки…

Владимиров догадался, о ком идёт речь и вышел их встречать. Помог сойти с лошадей и пригласил Цзян Цин и Су Фи в дом. Затем предложил им чай, но Цзян Цин ответила, что они заехали всего на пару минут.

— …Проезжали мимо и решили заглянуть к вам, — пояснила она. И одарила всех обворожительной улыбкой.

Су Фи тоже кивнула головой, давая понять, что так и было. И перевела тревожно-вопросительный взгляд на Риммара.

— А вы катаетесь на лошадях? — спросила она у всех. Однако было ясно, что вопрос относился к Риммару.

— Кататься у нас нет времени, а ездят верхом все, — ответил Владимиров.

Однако Су Фи не была бы Су Фи, если бы она не добивалась своего.

— Кол-ля, а вы тоже ездите верхом?

В голосе Су Фи было столько нежности, что Владимиров невольно подумал: «Пропадет парень… Надо выручать…»

— Су Фи, он прекрасный наездник, — сказал Владимиров, — но он, к сожалению, больше всех у нас занят делом. Такая у него работа.

Риммар обиженно глянул на Владимирова, но промолчал.

— Колля, а вы нас можете проводить?.. — попросила Су Фи.

— Могу… — ответил Риммар.

Когда за Цзян Цин, Су Фи и Риммаром закрылась дверь, Алеев насмешливо заметил:

— Да друзья-товарищи… Красота не только спасает мир, но и губит хороших людей!..

Однако Южин ему возразил:

— Нет! Красота не губит! — сказал он. — А вот за Колей теперь нужен глаз да глаз!..

Риммар вернулся скоро.

— Ну и что Дон Жуан? — спросил Южин.

Риммар пропустил мимо ушей насмешку Южина и обратился к Владимирову:

— Пётр Парфёнович, Су Фи успела мне шепнуть, пока Цзян Цин разговаривала с охранниками, что её муж уехал в Чунцин. Зачем — не сказал…

Все переглянулись между собой.

— Ну, мыслители, что скажете? — спросил Владимиров, обращаясь к Южину.

Тот пожал плечами.

А Алеев сказал:

— Надо с Андреем Яковлевичем поговорить. Может он знает… Да, кстати! Его уже четыре дня не было у нас.

…Орлов приехал на следующий день к ужину. Пока пил чай, Владимиров рассказал ему о вчерашних гостях и спросил, знает ли он причину отъезда Ма Хайде в Чунцин.

— Может Кан Шэн послал? — предположил Орлов. — Они вместе приехали из Чунцина… Возможно у них там дела какие-то остались…

— Возможно. — согласился Владимиров. И сразу продолжил: — Может в связи с предложением Чан Кайши? Хотя это маловероятно… Ма Хайде не может быть послом доброй воли от Кан Шэна…

— Пётр Парфёнович, — прервал его Орлов, — а если Ма Хайде поехал, как ты сказал, послом доброй воли, не от Кан Шэна?..

Владимиров слегка задумался.

— Всё может быть, — наконец проговорил он. — Как говорится — пути Господни неисповедимы…

2

День тринадцатого августа выдался с утра на редкость жарким. Казалось, даже вершины гор вот-вот начнут плавится под горячим потоком солнечного тепла.

Духота стояла и в доме, несмотря на распахнутые окна.

Тяжелее всех жару переносил Долматов.

Но ещё больше он переживал за «Хаммерлунд» — так он называл радиоприёмник, который мог не выдержать высокой температуры.

Был ещё резервный радиоприёмник, но он мог использоваться только в том случае, если по какой-то причине предстояло срочная эвакуация.

И каково же было удивление всех, когда в доме в полдень появился Чэнь Бода, секретарь Мао Цзэдуна.

Выглядел он на первый взгляд неуклюжим: излишне полный, в очках с роговой оправой и толстыми стеклами, и большими ушами, которые сразу бросались в глаза.

Однако Владимиров знал: Чэнь Бода был незаменимым для Мао человеком. У Чэнь Бода сложился большой круг знакомых. Был общительным и доброжелательным. Учился он, в своё время, в Москве в университете Сунь Ятсена и слыл, как способный литератор. Издал несколько книг. Сначала преподавал в местном университете философию, затем был переведён в партшколу. Здесь его и присмотрел Мао.

Чэнь Бода рухнул на предложенный ему Владимировым стул и тыльной стороной ладони вытер пот со лба. И только после этого поздоровался со всеми.

— …Не подумайте, что я сумасшедший, который решил без надобности выйти на улицу в такую жару, — сказал он. — Как писал Конфуций: «Путь в тысячу миль начинается с первого шага». Вот и я в вашем доме первый раз…

И Чэнь Бода подслеповатым взглядом обвёл всё помещение.

Владимиров предложил ему чай, однако Чэнь Бода отказался.

— Я лучше водички попью, — сказал он.

Долматов налил ему кружку тёплой воды, но тот выпил воду с удовольствием.

— Спасибо, — поблагодарил он Долматова и ещё раз осмотрел комнату. — Вы действительно хорошо обустроились, — продолжил он. — Я даже не поверил, когда Цзян Цин рассказала мне, как у вас уютно. Обычно там, где живут одни мужчины, редко случается порядок… Однако Цзян Цин права… Она часто рассказывает о вас. Председателю товарищу Мао Цзэдуну очень повезло в жизни. Она замечательная помощница, хорошая мать и любящая своего мужа жена. Товарищ Мао Цзэдун прислушивается к её мнению, хотя это кое-кому не нравится… Но это не столь важно. Важно другое — он нашёл истину. Как сказал однажды в беседе со своими учениками великий Конфуций: «Три пути ведут к познанию истины: путь размышления — это путь самый благородный; путь подражания — это путь самый лёгкий; путь опыта — это путь самый горький». Я полагаю, мы с вами выберем самый верный путь…

Чэнь Бода вдруг оборвался свою речь и спросил:

— Я ещё не утомил вас?

— Нет, нет! Что вы! — ответил за всех Алеев. — Нам очень интересно всё, о чём вы говорите!..

Чэнь Бода с благодарностью посмотрел на Алеева. Затем перевёл взгляд на Владимирова.

— Я завидую вам, — проговорил он. — У вас хорошие товарищи. С ними можно идти даже в бой.

— Можно, — согласился тот. — Хотя для нас каждый день пребывания здесь — это тоже своеобразный бой…

Чэнь Бода усмехнулся и часто закивал головой.

— Да, да!.. Я знаю об этом!..

Посмотрел на настенные часы и вдруг заторопился. Попрощался со всеми, крепко пожал каждому руку и ушёл.

— Ну и что это было? — спросил Южин.

— В гости человек приезжал, — ответил Алеев. — Посмотрел, как мы живём, похвалил нас…

— Да нет, Борис Васильевич! — не согласился с ним Владимиров. — Ты его, наверное, невнимательно слушал. Говорил он нам о Цзян Цин. Это с ней Мао нашёл жизненную истину.

Алеев пожал плечами.

— Пётр Парфёнович, ты думаешь он приехал по её просьбе? — недоверчиво спросил он.

— А почему бы и нет?

— Зачем?

Алеев был явно не согласен с тем, о чём сказал Владимиров.

— А давай попробуем поразмыслить. Цзян Цин неглупая женщина. Как любил выражаться один мой знакомый в Москве, она прошла Крым, рым и медные трубы, прежде, чем стать женой Мао. Так? — обратился он ко всем.

— Ну так, — ответил Южин.

— Она получила всё, о чём мечтала, — продолжил Владимиров. — По крайней мере так она думала сначала. А в какой-то момент вдруг поняла, что ей чего-то недостаёт…

Алеев скептически усмехнулся.

— Пётр Парфёнович, любому человеку всегда чего-то недостаёт до полного счастья! — возразил он.

— Я о другом, — продолжил Владимира. — Ей недостаёт общения с людьми, которым бы она демонстрировала не только своё обаяние, но и ум, и начитанность, и могла бы говорить о литературе и театре. В окружении Мао она просто задыхается…

— Ну хорошо, Пётр Парфёнович, — согласился наконец Алеев, — может это и так. А причём здесь Чэнь Бода? Он что её полпред?

— А вот этого я не знаю, — ответил Владимиров. — Но пока что ничего плохого в приезде Чэнь Бода я не вижу…

3

Всю ночь с тридцать первого августа на первое сентября Владимиров просидел у приёмника вместе с Риммаром. Эфир разрывался от срочных сообщений: японские, английские и американские радиостанции, словно сговорившись, передавали одни и те же сведения о боях под Сталинградом и близкой победе Гитлера на Волге.

Уже во второй половине ночи радио Токио передало сводку об успешных боях японцев на Тихом океане. Затем диктор заговорил о мощи Квантунской армии, которая, по его словам, была гарантом безопасности Японии от угрозы, нависший с континента.

Под утро Риммар поймал волну, на которой работала радио центрального правительства Китая. Диктор сообщил о начале крупного наступления правительственных войск в провинции Чжэцзян. Это вселяло небольшую, но всё же надежду на то, что Японии пока не до войны с Советским Союзом.

Весь день прошёл в доме в молчаливо-тревожном ожидании. Никому не хотелось верить в самое худшее, что могло произойти на Волге. Все понимали: падение Сталинграда станет сигналом для Японии обрушиться на Советский Союз. В Токио уже не скрывали своих планов о присоединении к Японии русских земель до Урала.

О праве Японии на земли до Урала заявлял неоднократно и глава японского правительства генерал Тодзио.

…День был на исходе, когда в доме появился посыльный из канцелярии Мао Цзэдуна и сообщил, что Владимирова хочет видеть председатель товарищ Мао Цзэдун.

…Когда Владимирова пропустили к Мао, он увидел: за рабочим столом вместе с Мао сидели Дэн Фа, Жэнь Биши и Сяо Цзинь-Гуань. Владимиров поздоровался со всеми. Он хорошо их знал. Они входили в ближайшее окружение Мао. Кроме Дэн Фа.

Мао Цзэдун встал с места и пошёл Владимирову навстречу. Взял под руку, провёл к кожаному креслу и предложил присесть. Сам сел в соседнее кресло и уже привычно поинтересовался у Владимирова состоянием его здоровья. Потом позвал Цзян Цин и попросил её распорядиться накрыть стол.

Не прошло и несколько минут, как появился повар с большим подносом, на котором были миски с рисом и отварной курицей. Затем он подал чашки для чая, стаканы и бутылку «Ханжи».

Всё это происходило при гробовом молчание сидящих за столом. По их мрачным лицам Владимиров догадался, что перед его приходом, по всей видимости, здесь состоялся нелицеприятный разговор.

Цзян Цин, которая помогала повару расставлять всё на столе, украдкой улыбнулась Владимирову. Когда уже стол был накрыт она сходила на кухню, и вернулась с вазочкой, наполненной земляными орешками, поставила её перед Мао и села рядом с ним.

Владимиров обратил на это внимание. Обычно Цзян Цин уходила к себе в комнату или на кухню.

И ещё бросилось в глаза: за столом не было Кан Шэна, без которого не проходили, как правило, такие встречи.

— Ну что друзья! — произнёс Мао Цзэдун, взял бутылку «Ханжи» и подал её Дэн Фа. — Разливай! Нечасто нам удается в последнее время уделять себе внимание. — Обнял Цзян Цин за плечи и продолжил: — Моя жена меня упрекает в том, что я много работаю и не приглашаю к нам самых близких друзей. Решил исправить свою ошибку…

Пока Мао неторопливо говорил Дэн Фа разлил «Ханжу» по стаканам.

Мао поднял свой стакан и продолжил всё так же неторопливо:

— …Однажды один из учеников Конфуция по имени Цзы-гун спроси у него: «Что можно сказать о человеке, делающем добро людям и способным оказывать помощь народу? Можно ли его назвать человеколюбивым?» Конфуций ответил: «Почему только человеколюбивым? Не следует ли назвать его мудрым?» Давайте, друзья, выпьем за то, чтобы мы всегда были мудрыми и помнили, что за нами стоит многострадальный китайский народ, судьба которого зависит и от нас с вами.

Первым выпил Мао, за ним Жэнь Биши и уже потом Дэн Фа и Сяо Цзинь-Гуань. Цзян Цин к своему стакану даже не притронулась.

Владимиров выпил «Ханжу» последним и снова уловил на себе быстрый взгляд и улыбку Цзян Цин.

Закусывать, как все, Мао не стал. Он высыпал из вазочки себе на ладонь немного земляных орехов и обратился к Владимирову:

— Товарищ Сун Пин, мы знаем о трудном положении, в котором оказалась ваша Красная Армия и особенно на Юге страны. Неужели Сталин не мог этого предвидеть? Нефть, продовольствие, хорошие дороги… Ко всему прочему рядом Турция, союзник Гитлера… Или после драки кулаками не машут?

В последних словах Мао Цзэдуна прозвучали ничем не скрытые насмешливые нотки.

— Драка ещё не закончилась, товарищ председатель, — ответил Владимиров.- И говорить о исходе этой драке ещё рано.

Мао, казалось, не удивил ответ Владимирова. Он неопределенно хмыкнул и произнес:

— Я рад, товарищ Сун Пин, что вы так думаете. Но мы хотели бы поговорить с вами о другом, — Мао жестом руки показал Дэн Фа, чтобы он снова разлил по стаканам «Ханжу». И продолжил: — Как вы думаете, прилёт Черчилля в Москву принесёт какую-нибудь пользу?

Вопрос для Владимирова оказался настолько неожиданным, что он даже слегка растерялся.

Мао, наверное, это заметил, потому как сразу повторил свой вопрос, но по-другому.

— Что дала эта встреча с Черчиллем Сталину? Черчилль всегда был врагом Сталина.

Владимиров всё понял.

— Когда идёт такая война, я думаю, чтобы спасти себя, и выжить, можно подружиться даже с дьяволом.

Мао снова хмыкнул и улыбнулся первый раз за всё время.

— Другого ответа я от вас и не ждал, — сказал он. — И всё же позвольте мне вернуться к визиту Черчилля в Москву, — продолжил Мао. — Насколько нам известно, будучи в Москве, Черчилль встречался и с американским послом Гарримоном. Тот высказал ему своё сомнение в способности Красной Армии противостоять немцам. И оттягивание открытия Второго фронта в Европе — только подтверждение тому. Нам также известно, что Сталин заверил Черчилля в том, что Кавказ обороняют двадцать пять дивизий, и немцы не прорвутся через перевалы ни к Батуми, ни к Баку. А если немцы всё же возьмут Сталинград?..

— Они не возьмут Сталинград! — прервал Мао Владимиров. — За Волгой достаточно стратегических резервов для того, чтобы дать немцам отпор.

Жэнь Биши скептически улыбнулся и переглянулся с Сяо Цзинь-Гуанем. Дэн Фа просто опустил глаза.

Видимо о Сталинграде тут и говорили.

И потому совсем неожиданно для Владимирова Мао сказал:

— Вот за это давайте и выпьем! — и уже когда выпили, продолжил. — Я действительно рад тому, что вы так уверены и полагаю, — он посмотрел поочередно на каждого из сидящих за столом, — что все тут будут разделять вашу уверенность. Правда, некоторые западные средства массовой информации почему-то сравнивают Сталинград с Верденом. Я не согласен с ними. Справедливости ради надо сказать: Верден выстоял только благодаря мощному русскому наступлению в 1916 году, и немцы были вынуждены снять осаду с Вердена и бросить свои войска навстречу русским дивизиям. Сегодня, к сожалению, не кому отвлекать немецко-фашистские войска от Сталинграда…

— Ну почему же? — возразил Владимиров. — Совместные действия двух ваших армий с войсками центрального правительства против японцев в Маньчжурии позволила бы советскому командованию перебросить с Дальнего Востока на Запад и в частности под Сталинград значительные силы!

Мао терпеливо выслушал Владимирова. Молча взял бутылку «Ханжи», налил Владимирову, потом себе. И поставил бутылку на место.

— Ну чего ждёте? — обратился он к остальным. — Наливайте!

Подождал, когда Дэн Фа разлил остатки «Ханжи», и сказал бесцветным голосом:

— Давайте лучше выпьем…

Подождал, когда все выпили, и продолжил, неторопливо закусывать орешками:

— Учиться и не размышлять — это напрасно тратить время. Размышлять и не учиться — губительно… Это тоже сказал Конфуций. Вот только мы почему-то у него не учимся…

Мао Цзэдун тяжело поднялся из-за стола, подошёл к шезлонгу, лёг него и прикрыл глаза.

Так прошло несколько минут.

И все поняли: надо расходиться.

Первым поднялся с места и направился к выходу Жэнь Биши, за ним последовали Дэ Фа и Сяо Цзинь-Гуань.

Владимиров тоже встал из-за стола и тихо попрощался с Цзян Цин.

Она провела его до двери и шепнула:

— Я в восторге от вас!.. Скоро всё изменится… Поверьте мне… И они будут думать по-другому…

4

Второго сентября Риммар принял очередную шифровку от «Кедра». В ней сообщалось, что японские дивизии, находящиеся в Маньчжурии, получили приказ оставить казармы и занять исходные позиции вблизи границы СССР. Из Японии в Маньчжурию дополнительно направлено двадцать маршевых рот. Продолжается активная работа по прокладке шоссейных дорог в сторону советско-маньчжурской границы. В Квантунской армии отменены все отпуска. Начальником штаба Квантунской армии назначен генерал-лейтенант Юкио Касахара, один из самых опытных штабистов японской армии.

— Всё… — проговорил Южин. — Ни сегодня — завтра начнётся…

Ему ответили угрюмым молчанием.

Ещё один день прошёл в мучительном напряжение. Не хотелось даже говорить друг с другом, словно каждый был в чём-то виноват.

Вечером приехал Орлов. В последнее время он появлялся в доме не часто. Прибавилось работы: почти всё руководство партии оказалось в списке лиц, которым он проводил и медицинское обследование, и давал консультации. В его списке оказались даже те, кого раньше наблюдал доктор Ма Хайде.

Узнать о причине отъезда Ма Хайде в Чунцин Орлову так и не удалось. Начальник госпиталя, к которому Орлов обратился с этим вопросом, испуганно замахал руками и сказал, что ничего не знает.

Цзян Цин тоже стала постоянной пациенткой Орлова. Она приезжала чаще сама, реже с Су Фи, но всегда в сопровождении двух охранников.

— …Был у меня сегодня Бо Гу, — сказал Орлов, опускаясь на стул. — Он сказал, что в Яньань прилетает большая группа американцев…

— Каких ещё американцев? — не понял Владимиров.

— Обыкновенных, — усмехнулся Орлов. — Бо Гу говорит здесь у них будет открыто представительство…

— В Яньани? — снова переспросил Владимиров.

— Пётр Парфёнович, ну где ещё? — Орлов с удивлением посмотрел на Владимирова. — Мне тоже это сначала показалось неправдоподобным.

Владимиров наконец-то понял смысл сказанного Орловым.

— И что они здесь будут делать? — спросил он.

— Вот этого я не знаю, — ответил Орлов. — Но, думаю, скоро узнаем…

Некоторое время в доме стояла мёртвая тишина.

Её нарушил Алеев.

— Интересно девки пляшут… — проговорил он. — И кто же их пригласил в Яньань?

— Да какая тебе разница! — раздражённо проговорил Южин. — Знаю я этих ребят… Приходилось сталкиваться… Если они сюда внедряться, их потом отсюда и бульдозером не выкорчевать!..

— И это ещё не всё, — продолжил Орлов. — Бо Гу рассказал, что у него есть сведения о том, что в Вашингтоне раздражены визитом Черчилля в Москву и его встречей со Сталиным.

— Ревнуют что ли? — усмехнулся Южин.

— Скорее не доверяют, — заметил Владимиров. — Но это их дело. Беда в другом, — продолжил он. — По всей видимости, второго фронта в Европе не будет…

…Уезжал Орлов поздно. Владимиров вышел его проводить. В воздухе уже чувствовалось наступление осени. Прохладным дуновением со стороны гор и запахами высохших за лето трав, который был похож на запах сена на подмосковных лугах.

— Да!.. Я чуть не забыл тебе сказать! — вдруг вспомнил Орлов. — Был у меня сегодня ещё один из новых моих пациентов — Ян Шан Кунь. Когда-то он работал секретарем северо-китайского бюро ЦК КПК, а сейчас руководит канцелярии ЦK. По-моему, он хорошо относится и к Бо Гу, и к Ван Мину. Я в людях редко ошибаюсь. Думаю и на этот раз не ошибся. К чему я тебе о нём сказал: надо с ним поближе познакомиться. На всякий случай…

…Ночью Владимиров долго не мог уснуть. Это была уже не первая бессонная ночь, после которой давило в висках и усилилось сердцебиение.

Улетая из Москвы, он был уверен: после разгрома немцев под Москвой положение на всех фронтах изменится, и фашистов погонят на Запад. Но этого не случилось. И вот немцы уже под Сталинградом, на Кубани и на Кавказе. И нет ни малейшей гарантии, что Япония не нападет на СССР, если не сегодня, то завтра. Ненадежным соседом на Юге оставалась и Турция, союзница Германии.

Было уже далеко за полночь, когда Владимира встал с постели, оделся и вышел во двор. С гор по-прежнему тянуло освежающей прохладный. Где-то далеко на Западе небо время от времени озарялось тревожными тускло-лиловыми вспышками: видимо там проходил грозовой фронт. А здесь над всей долиной застыла непроглядная темнота и только яркие звёзды на высоком небосклоне мерцали холодным светом.

Возле летней кухни звякнула цепь, на которой была привязана собака. Владимиров даже слегка вздрогнул от неожиданного звука и про себя выругался.

«Совсем нервы сдали…» — подумал он.

В это время дверь распахнулась и на пороге появился Долматов.

— Пётр Парфёнович! Совинформбюро передало: наши самолеты бомбили Берлин!.. — чуть ли не на весь двор объявил он.

У Владимирова от этой новости даже перехватило дыхание. С трудом справившись с нахлынувшей вдруг волнением, он сказал:

— Не кричи ты так громко, Леонид Васильевич!.. А то всех разбудишь…

— Да они уже все на ногах! — не унимался Долматов! — Это им за Сталинград!..

— И всё остальное… — тихо добавил Владимиров.

5

Четвёртого сентября Долматов записал крупными буквами в журнале учёта сообщение Совинформбюро, в котором говорилось, что под Сталинградом наступление немецко-фашистских войск захлебнулось. Остановлены они и в районе Клётской.

В этот же день радио Чунцина передала сообщение об освобождении от японцев в провинции Чжэцзян города Ланьци в ходе ожесточённых боёв и успешном продвижении войск центрального правительства по направлению к городу Цзиньхуа.

…В полдень, что случалось редко, в доме появился Орлов. И прямо с порога объявил, обращаясь к Владимирову:

— Сегодня в семнадцать часов у меня будет Бо Гу. Приезжай. Он хочет с тобой поговорить.

— Андрей Яковлевич, может пообедаешь? — предложил Южин.

— Нет, ребята, спасибо… — ответил тот. — Я к вам заехал на пару минут. У меня через полчаса операция… — И уехал.

Ровно в семнадцать часов Владимиров был у Орлова. Бо Гу уже ждал его.

— Давно мы с вами не виделись, — произнес он, крепко пожимая Владимирову руку. — Я уже собирался сам приехать к вам. А потом мне подсказали: лучше встретиться с вами здесь…

Бо Гу говорил искренне и это радовало Владимирова, ибо искренности в общении с местным руководством оставалось всё меньше, а подозрительности и даже скрытой враждебности всё больше и больше.

— Я вот о чём хотел с вами поговорить, — продолжил Бо Гу. — Наша компания Чжэнфэна стала приобретать в последнее время зловещий характер. Сначала, как вы знаете, зубрили работы Мао, теперь пошли обвинения неких врагов партии в том, что они механически переносят идеи марксизма-ленинизма на формы и методы борьбы китайского народа за свою независимость без учета местных особенностей. — И, хотя имена этих врагов пока не называются, не трудно догадаться, о ком идёт речь. Это все, кто руководствуется в своей работе опытом СССР…

Бо Гу умолк и бессильно развёл руки. Этой паузой и воспользовался Владимиров.

— Но насколько я знаю в руководстве Особого района много и здравомыслящих людей, — сказал он. — Они разве не видят, что происходит?

Бо Гу тяжело вздохнул и на его лицо легла мрачные тень.

— Видят… — ответил он. — Но не у всех хватает мужества противостоять этому мракобесиям. Все знают: за Чжэнфэном стоит Мао, а исполнителем является Кан Шэн, которому и поручено заниматься этим делом. Кан Шэн — страшный человек. Он ни перед чем не остановится. Скажут ему пытать свою мать — он будет пытать. И всё это делается с одной целью: чтобы седьмой съезд партии прошёл без сучка и задоринки, при полном единодушии всех делегатов…

Из госпиталя Владимиров возвращался в подавленном настроении. Всё, ради чего они были здесь, летело прахом.

«…Думай, Владимиров, думай! — говорил он сам себе по дороге. — Времени на раскачку уже не осталось!..»

…Шестого сентября Алеев привёз из редакции газеты «Цзефан Жибао» материал, подготовленный военными корреспондентами газеты о милитаризации японской армии и идеологической обработке её личного состава.

Владимиров внимательно прочитал весь материал и ещё раз убедился: японцы серьёзно готовятся к большой войне. Поразили его те места, где было сказано, что среди личного состава усиленно внедряется дух древнего «Бусидо», который заключал в себе правила поведения солдат и офицеров на войне. Основным правилом «Бусидо» была презрение к смерти. Плен — позор для всей японской нации. Смерть — лучше, чем плен.

— И что редакция решила делать с этим материалом? — поинтересовался Владимиров.

— Хотели опубликовать, но Кан Шэн запретил, — ответил Алеев.

— Запретил?.. Кан Шэн?.. — удивился Владимиров. — А какое отношение он имеет к газете?

— Он контролирует здесь всё, Пётр Парфёнович, — пояснил Южин. — В том числе и средства массовой информации.

— И ещё одна интересная новость, — продолжил Алиев. — В редакции мне намекнули, что у правительства Особого района уже давно налажена связь с Токио…

— Борис Васильевич, я не ослышался? — уточнил Владимиров.

— Нет, Пётр Парфёнович, — ответил Алеев. — Ты не ослышался…

Глава десятая

1

Уже поздно вечером девятого сентября Совинформбюро сообщило о ходе ожесточённых боёв в Сталинграде, под Моздоком и Новороссийском.

Британское агентство «Рейтер», со ссылкой на правительственной источник, подробно изложило материал об отправке в Мурманск конвоя из сорока пароходов, которые будут сопровождать один вспомогательный авианосец, тридцать два самолёта-торпедоносца, восемь летающих лодок и шесть подлодок, а в районе Баренцева моря к охране британского конвоя присоединятся около двух десятков русских бомбардировщиков дальнего действия, восемьдесят истребителей, в том числе сорок три дальнего действия.

В этой же передачи агентство «Рейтер» сообщило о переносе операции «Факел2» на Севере Африки на неопределенный срок.

Поражало осведомлённость агентства «Рейтер» относительно сил для охраны конвоя, как со стороны англичан, так и со стороны Советского Союза.

— …Они там в своём Лондоне совсем с ума свихнулись! — возмутился Южин. — Это же для немецкой разведки информация, преподнесённая на блюдечке с голубой каемочкой!..

— У англичан всё по-другому, — заметил Алеев. — у них, если секрет оценивается в сто тысяч фунтов стерлингов, а ты дашь сто десять тысяч — это уже не секрет.

…Около полуночи Риммар поймал волну, на которой работало правительственное радио Чунцина. Оно сообщало об успешных действиях гоминдановских войск вдоль Квантунской железной дороги и освобождении от японцев городов Культянь и Лубао. И о налёте японской авиации на несколько американских авиабаз на территории Китая. В результате этого налёта авиабаза в Гуилине была уничтожена полностью. Похоже, было, что японцы намерены сначала уничтожить американские авиабазы, расположенные в провинции Чжэцзян, а затем оттеснить войска центрального правительства из приморских провинций. И таким образом создать сплошной фронт от Маньчжурии до Филиппин.

Утром Владимиров поделился своими мыслями с Алеевым и Южиным.

Выслушав Владимирова, Южин сказал:

— …Следовательно, в ближайшее время они не рискнут напасть на нас!

— Как раз всё наоборот, Игорь Васильевич! — возразил Владимиров. — Они надёжно прикрывают свои тылы, обращенные в сторону Японии и Маньчжурии. И это позволяет Квантунской армии вести боевые действия, не опасаясь удара со стороны Китая.

В этот же день Южин привёз из города несколько газет, выходящих в Яньани.

— Пётр Парфёнович, — сказал он. — Посмотри «Цзефан Жибао». В ней довольно любопытная передовая статья.

Владимира взял газету. На первой полосе вся левая колонка была занята передовой статьей, которая называлась «Политические мероприятия исключительной важности».

Владимиров внимательно прочитал статью. Она представляла собой, по сути дела, призыв продолжать Чжэнфын со ссылками на высказывания Конфуция и других древних китайских философов.

Когда Владимиров закончил читать, Южин спросил:

— Как ты думаешь, чьих рук это творение? Мао?

— Сомневаюсь, — ответил Владимиров. — Я думаю статью написал его секретарь Чэнь Бода.

Южин подумал и согласился. И тут же продолжил:

— …В 1937 году он уже будучи в Яньани за пропаганду троцкизма среди слушателей местной партшколы получил строгий выговор от Исполкома Коминтерна…

— Я слышал об этом, — сказал Владимиров. — И теперь вместе с товарищем Мао они борются против «троцкистов», «оппортунистов» и «соглашателей» в партии.

Присутствующие при этом разговоре Алиев заметил:

— Настоящая китайская головоломка!..

— Нет, Борис Васильевич! — возразил Владимиров. — Это политика!

Владимиров вспомнил, как перед отлётом из Москвы в Исполкоме Коминтерна его познакомили с содержанием бюллетеня Военного отдела ЦК КПК за 1929 год. В нём давалась отрицательная оценка действиям Чжу Дэ и Мао Цзэдуна в период командования ими отрядами Красной Армией. В бюллетене говорилось, что в районах, где была установлена Советская власть, руководителями назначались или кулаки, или интеллигенция, далекая от задач китайской революции.

Владимиров тогда не придал особого значения этому бюллетеню, однако сейчас он вдруг понял: Чжэнфын нужен Мао и для того, чтобы избавиться от груза прошлого.

— И ещё, Пётр Парфёнович, — продолжил Южин, — по дороге я заезжал и в редакцию «Цзефан Жибао». Мне показали интересный материал. Оказывается, будучи в Москве, Черчилль встречался с американским военным представителем при нашем Генштабе генералом Андерсоном, и тот, якобы, назвал Советский Союз тонущим кораблем и предложил, пока не поздно, начать вывозить из СССР поляков. Естественно, в Лондоне, где пребывает благополучно «польское правительство» в изгнании, об этом сразу узнали и потребовали от советского руководства организовать выезд из СССР и тех поляков, которые воюют в рядах Красной Армии. А их набирается не одна тысяча! Как тебе такое нравится?

Владимиров усмехнулся.

— Совсем не нравится, Игорь Васильевич!.. Не нравится и то, что о своих конвоях они сообщают на весь мир, и не высаживают свои войска ни на Севере Африки, ни на Севере Франции. И всё это приводит меня к одной мрачной мысли: кому-то, ох как надо, чтобы этой войне не было ни конца, ни края!..

2

С двенадцатого сентября зачастили дожди. Осень окончательно вступила в свои права.

Когда пролился первый дождь, Долматов с облегчением сказал:

— Наконец-то!.. Теперь хотя бы дышать будет легче!.. — И обратился к Владимирову: — Я ходил на гору поправить антенну и увидел возле нашего склада какие-то следы. Надо бы на всякий случай огородить хотя бы антенну.

— Может шакалы наследили? — спросил Владимира.

— Шакалы на двух ногах не ходят, — возразил Долматов. — У меня там у двери лопата стояла, а сегодня я её не нашёл. Шакалам лопата не нужна. Она не съедобная.

— Это точно, — помрачнел Владимиров. — Не съедобная…

И подумал про себя: «Огородить действительно надо бы… Но где взять колючую проволоку? Её в Яньани днём со днём не сыщешь…»

И словно угадывая мысли Владимирова, Южин пошутил:

— Противопехотные мины надо поставить…

На том разговор и был окончен.

Однако беспокойство Долматова оказалась не напрасным. На следующий день Риммар пошёл на склад, чтобы найти там какую-то деталь к приемнику и обнаружил сбитый с двери замок. Пропали запасной движок и одна канистра с бензином.

Владимиров тут же поехал к Кан Шэну.

Выслушав его Кан Шэн рассеяно обронил.

— Движок — это плохо… Я не думаю, что тот, кто украл, вздумает использовать его в Яньани… Значит постарается вывести его из города куда-нибудь… Хорошо, товарищ Сун Пин, мы поищем ваш движок…

И действительно, прошло всего два дня и, несмотря на проливной дождь, приехал Сяо Ли. Улыбаясь до ушей, сообщил:

— А ваш движок мы нашли!.. В целости и сохранности. А вот канистру с бензином воры успели продать… Так что за движок с вас причитается… — и Сяо Ли выразительно глянул на дверь кладовой, где хранилось десятилитровая бутыль со спиртом.

— Ну и где же наш движок? — недовольно спросил Долматов.

— У нас… — с готовностью ответил Сяо Ли. — Можете забирать.

Владимиров не стал выяснять, кто украл и что с ним будет. Местные законы были суровы. За такое воровство могли просто расстрелять.

Владимиров попросил Долматова налить Сяо Ли пол кружечки спирта.

Сяо Ли выпил неразбавленный спирт и блаженно заулыбался. С минуту постоял, прикрыв глаза, и прислушиваясь к тому, как горячая волна расплывается по всему телу. Затем, словно вспомнив где он, открыл глаза, поблагодарил Владимирова и Долматова за угощение, попрощался и уехал.

— Ну что? — сказал Владимиров, когда за Сяо Ли закрылась дверь. — Надо забирать, пока выкуп за наш движок не увеличился…

Каково же было удивление у всех на лицах, когда к концу дня во двор въехала телега, запряженная двумя низкорослыми лошадками, на которой привезли их движок.

…Вечером за ужином, при обсуждении этого «жеста доброй воли», как выразился Южин, Алеев сказал:

— Наверное где-нибудь в горах волк сдох. Кан Шэн ничего так просто не делает.

…Уже перед тем, как идти спать, Владимиров заглянул в радиоузел к Риммару.

— Что-нибудь новое есть? — спросил он.

— Есть, — ответил Риммар и подал Владимирову журнал с только что сделанной им записью. Вашингтонской и лондонской радиостанций.

Англичане сообщали о выступление Черчилля в палате лордов, где он заявил, что у него нет сомнения в способности Советского Союза вести войну до победного конца. Зато диктор американского радио выразил сомнение по поводу заявления президента США Рузвельта о том, что русские сражаются блестяще.

— Пётр Парфёнович, — прервал чтение Владимирова Риммар, — на волне радиостанция агентства «Рейтор»! Будете слушать?

Владимиров взял у Риммара наушники, сел рядом и услышал тусклый голос диктора, который сообщал о массированном налёте британской авиации на немецкие города Дюссельдорф, Бремен, Гамбург, Кассель, Франкфурт и Нюрнберг.

Прослушав передачу до конца, Владимиров усмехнулся.

— Что-то не так? — спросил Риммар.

— Нет, нет, Коля! Всё так, — ответил Владимиров. — Просто я подумал: не от того ли к нам подобрели здесь. У них радиоприемник помощнее нашего во много раз, и они получают информации не меньше нашей. — И тут же спросил: — А что слышно из Москвы?

— Нового пока ничего, — ответил Риммар. — По-прежнему идут бои в Сталинграде, в районе Моздока и под Новороссийском.

Владимира слегка похлопал Риммара по плечу.

— И за это, Коля, спасибо, — сказал он и направился к двери.

— А вам спокойной ночи, — ответил Риммар.

Однако спокойной ночи у Владимирова не получилось. Сначала не давал заснуть дождь. Он барабанил по крыше и бумажным окнам, как юный барабанщик на торжественной пионерской линейке. Затем начала громко лаеть собака.

Владимиров уже намеревался выйти и посмотреть, что там, но лай собаки прекратился и больше не повторялся.

«Наверное, шакал близко к дому подошёл», — решил он.

Владимиров прикрыв глаза, но сон всё равно не шёл. В голову лезли неспокойные мысли.

Он не верил в бога, но готов был в душе помолиться, чтобы там, на далёкой Родине, всё было хорошо. Лишь бы выстояли те, на чью долю выпала тяжёлая ноша и ничем неизмеримая ответственность за исход дела и в Сталинграде, и под Моздоком, и под Новороссийском, и под Ленинградом. И везде, где на пути захватчиков стали советские люди.

Он не был сентиментальным человеком. Жизнь с самого начала приучила его к трудностям и невзгодам. Но сейчас у него внутри, словно что-то надломилось, и он вдруг почувствовал себя совсем беспомощным. От него ничего не зависело. Всё шло своим чередом и он не в силах был повлиять ни на что…

Утром Риммара у радиоприёмника сменил Долматов.

Риммар вышел из радиоузла к завтраку с сияющим лицом, и не дожидаясь вопросов, объявил:

— Совинформбюро только что сообщило. На помощь сталинградцам пробилось несколько дивизии под командованием Румянцева!..

Несколько мгновений за столом стояла немая тишина. Её нарушил Южин.

— Ура, мужики! — тихо сказал он, но ему ответили таким «Ура!», что казалось дрогнул потолок дома.

3

Перед самым ужином приехал Орлов.

— Я всего на несколько минут! — предупредил он. — У меня через час срочная операция. Привезли командира роты с пулевым в грудь ранением. Откуда привезли и что произошло — не говорят. И он молчит, словно воды в рот набрал. — И обратился к Владимирову: — Пётр Парфёнович, вернулся доктор Ма Хайде. И ещё был у меня сегодня на приёме Ван Мин. Здоровьем он конечно не блещет. Ван Мин попросил, чтобы ты нашёл время и встретился с ним. Сказал лучше у него дома. В университете, как он полагает, за ним установлена слежка…

— И это несмотря на то, что он член ЦК? — не удержался Владимиров.

Орлов укоризненно посмотрел на него. взгляд его был более, чем красноречив.

— Пётр Парфёнович!.. Для Кан Шэна это не имеет значения! — ответил он. — Надо будет — он установит слежку за собственной женой!.. И ещё: мне показалось, что Ван Мин чем-то очень встревожен…

На другой день, когда занятия в университете были закончены, Владимиров поехал к Ван Мину.

Как и в прошлый раз, его встретила супруга Ван Мина — Мэн Цин-шу и проводила в кабинет мужа.

Владимиров застал Ван Мина сидящим за письменным столом, а перед ним лежала целая кипа каких-то бумаг.

Ван Мин встал и пошёл навстречу Владимирову, тепло пожал ему руку и предложил присесть на стоящий рядом стул.

— Мне очень надо поговорить с вами, — сказал он. Выбрал из бумаг несколько листов и подал их Владимирову. — Это копия донесения, отправленного в Исполком Коминтерна в январе 1930 года, — пояснил он. — Донесение было составлено Чин И-суном членом ЦК. В нём говорится об острых противоречиях, которые возникли между командующим Красной Армии Чжу Дэ и комиссаром армии Мао Цзэдуном. — Ван Мин на какое-то время умолк, и на его лице появилась болезненная гримаса, но он тут же справился с какой-то внутренней болью и продолжил: — Противоречия были очень серьёзные и могли повлечь за собой не только развал армии. Дело в том, что после поражения Красной Армии в боях на Юге Хунани, Мао попытался возложить всю ответственность за это поражение на Чжу Дэ. В расчёте занять место командующего армии, — Ван Мин снова умолк. Видно было, что говорить ему об этом не просто. Прошло не меньше минуты, прежде чем он заговорил снова. — Что касается самого Чжу Дэ — он признавал свою вину, как командующий армии, но и Мао Цзэдун должен был тоже нести ответственность, как военный комиссар. Однако Мао отрицал свою вину. Дело дошло до ЦК, и даже стоял вопрос о соответствии Чжу Дэ занимаемой должности. К счастью среди командиров и рядового состава Чжу Дэ пользовался большим авторитетом. К тому же Чжу Дэж действительно показал себя хорошим командующим. А причин для поражения было много. Но не об этом сейчас речь. Так вот, убедившись, что в открытой борьбе Чжу Дэ ему не свалить, Мао начал вести подковёрную борьбу против него. Он стал выдвигать на руководящие командные должности в армии посредственных, но верных ему людей. Так появился Линь Бяо, который за короткий срок от командира роты дорос до командующего корпусом. И таких примеров множество. Я почему заговорил с вами об этом — У меня есть сведения, что Мао снова решил избавиться от Чжу Дэ. Прошло больше десяти лет, а он никак не угомонится. Я боюсь одного: если это случится, армии у нас не будет. Она превратится в митингующие массу, где рядовые сами будут выбирать себе и командиров, и решать с кем воевать, а с кем не воевать. Такое мы уже проходили. Надо убедить Исполком Коминтерна найти любые возможности, но не допустить, чтобы и КПК, и наша армия оказались под властью одного человека. Тем более такого, как Мао. Теперь, что касается вас, — продолжил Ван Мин. — В Яньани вы будете находиться в безопасности до тех пор, пока на ваших фронтах не будет полного преимущества немцев, если это случится, немедленно покидайте Яньань. И самое безопасное место для вас будет — не удивляйтесь — Чунцин…

Когда Ван Мин закончил говорить, Владимиров, внимательно слушавший его, спросил:

— Для этого Мао и понадобился Чжэнфын?

— И для этого тоже, — ответил Ван Мин. И продолжил: — Наша беда кроется ещё и в том, что у некоторых наших высокопоставленных руководителей просто не хватает широкого понимания событий, но они уверены, что знают больше всех. Есть отдельные индивидуумы, лишённые ума, однако они тоже уверены, что знают всё. Почему бы Мао не воспользоваться и теми, и другими?.. Я думаю съезд всё расставит по своим местам…

— А уже известно о дате проведения съезда? — поинтересовался Владимиров.

Ван Мин широко развёл руки.

В это время в комнату вошла Мэн Циншу с подносом, на котором красовался большой фарфоровый заварной чайник и фарфоровые кружки. Их Мэн Циншу подавала к столу только для самых почитаемых гостей.

— Я вам не помешаю — сказала она и вопросительно посмотрела на мужа. Убедившись, что он согласен с её словами, поставила на стол чайник и чашки. И тихо вышла. Ван Мин разлил чай по чашкам и сразу ароматный запах наполнил комнату.

Владимир взял чашку и сделал глоток.

— Удивительно приятный вкус! — проговорил он.

Ван Мин улыбнулся.

— Когда будете вылетать на Родину, моя супруга раскроет вам свой секрет приготовления чая. Здесь она никому не рассказывает… — Ван Мин отхлебнул из чашки и сам, и тут же поинтересовался: — А как у вас дома идут дела?

— Хотелось бы лучше, — уклончиво ответил Владимиров, но встретив ожидающий взгляд Ван Мина, продолжил: — в Сталинграде идут непрерывные бои. И, видимо, там решится исход кампании этого года…

— Я тоже так думаю, — согласился Ван Мин. — И мы все будем надеяться, что Сталинград выстоит… — И продолжил: — Конечно, хотелось бы открытия второго фронта в Европе, как об этом твердят и в США, и в Великобритании, но видимо не все этого желают. Им надо, чтобы СССР и Германии измотали себя в войне. Так легче будет навязывать свои условия при обустройстве послевоенного мира. Но я не думаю, что Сталин это допустит. Я его видел несколько раз в Москве. А однажды он выступал у нас в университете. Сильная личность. Мне сказали, что и Черчилль, и Рузвельт его уважают… Скажите, а товарищ Сталин верит в Бога? — Вдруг спросил он.

Вопрос Ван Мина оказался для Владимирова настолько неожиданным, что он даже растерялся.

А Ван Мин улыбнулся и пояснил:

— На днях у меня был Бо Гу. Он принёс несколько записей зарубежных радиостанций, которые до сих пор комментируют итоги пребывания Черчилля в Москве. Так вот одна лондонская радиостанция заметила, что при разговоре Сталина с Черчиллем о высадке союзных войск в Северной Африке Сталин якобы, сказал: «Дай бог, чтобы это предприятие удалось…»

— У нас так многие говорят. И верующие, и неверующие, — ответил Владимиров. — А если товарищ Сталин в душе и верит в бога, я полагаю это никому не мешает…

4

Шестнадцатого сентября пришла очередная шифровка от «Кедра». В ней сообщалось, что директивой японского Генштаба Квантунской армии преобразован во фронтовой. Утверждены три основных направлений для наступления: Забайкальское, как основное, Приморское и Сунгурское. Командующим Забайкальским направлением назначен один из самых опытных генералов японской армии Ямосито. Приведены в боевую готовность войска на Сахалине и на Курильских островах.

Сообщение «Кедра» тут же было передано в Центр. И только после этого Владимиров дал волю своему гневу.

— Сволочи!.. — выругался он. — Они мне напоминают шакалов!.. Шакалы никогда не нападают на сильную жертву, а ждут, когда она ослабнет!..

Алеев неодобрительно посмотрел на Владимирова.

— Пётр Парфёнович, да будет тебе нервы портить… Они и здесь пригодятся… — И что бы, видимо, отвлечь Владимирова от мрачных мыслей, спросил: — Ты помнишь, как-то показывал мне несколько фотографий японских разведчиков, в разные времена работавших в Китае? Ты можешь мне сейчас их показать?

Владимиров молча достал из своей папки, где у него хранились различные записи, три старые фотографии японцев и подал их Алееву.

— Смотри…

Алеев указал на одной из фотографий.

— Вот это кто? — спросил он.

— Это Доихара, опытный разведчик, проявил себя при организации и проведении диверсии на границе СССР. В Маньчжурии, опекал белогвардейские банды Семёнова, Ухтомского, Киселёва и Родзиевского… А почему он тебя заинтересовал?

И Владимиров внимательно посмотрел на Алеева.

— Дело в том, что… В общем вчера, когда я ездил к Кан Шэну за информацией, — начал медленно говорить тот, — я встретил у него, по-моему, этого Доихара…

— Как встретил? — переспросил Владимиров.

— Ну как… Я входил в кабинет Кан Шэна, а тот выходил, — ответил Алеев. Ещё раз посмотрел на фотографию и уверенно сказал: — Это точно он…

Владимиров недоверчиво хмыкнул.

— Борис Васильевич, а ты не ошибаешься?

— Нет, — ответил тот. — Точно он…

— Ну и чудеса в решете, — задумчиво произнёс Владимиров.

В это время на пороге дома появился Южин. Он ездил к Орлову в госпиталь, чтобы тот посмотрел нарыв, который появился у Южина на ноге.

— А у меня новость! — объявил Южин. — Командование госпиталя направляет нашего Андрея Яковлевича с инспекцией в войска восьмой армии! С завтрашнего дня, — добавил он. И тут же поинтересовался: — Непонятно… А почему у вас такие мрачные лица?

— Радоваться нечему, — ответил Владимиров и рассказал Южину о появлении в Яньани Доихара.

Тот спокойно выслушал и заявил:

— Пётр Парфёнович, всё может быть! Кан Шэн темная лошадка!..

Уже вечером за ужином Владимиров снова заговорил о Доихара.

— …Не даёт он мне покоя, — сказал он. — Или этот Доихара совсем страх потерял, или у него есть гарантия того, что его здесь никто не тронет.

Вечером приехал Орлов. От ужина отказался, но чай выпил с удовольствием. И сообщил:

— Я завтра с двумя нашими врачами еду в распоряжении 120-й пехотной дивизии восьмой армии. С инспекцией. Не знаю, на какое время и с какой целью эта инспекция…

— Может хотят избавиться от твоего присутствия в госпитале на какое-то время? — предположил Владимиров.

— Или избавиться совсем, — мрачно пошутил Орлов. И, заметив на лицах Владимирова, Алеева и Южина удивление, торопливо добавил: — Это к слову пришлось… Что я уже узнал. Командир 120-й дивизии Хэ Лун делегат седьмого съезда. В настоящее время находится в Яньани. Это уже наводит на некоторые мысли. А что нового у нас?

Владимиров коротко рассказал о последних новостях. Орлов молча выслушал и стал собираться.

— …Если завтра будет время, заеду… — сказал он.

На следующий день Орлов действительно заехал попрощаться.

— …Поездка будет, скорее всего, не простая, — сказал он. — До расположения 120-й дивизии отсюда около двухсот километров. Это мне сегодня рассказали. И ещё до штаба дивизии не меньше сорока. Но самое интересное заключается в том, что дорог туда нет. Одни тропы. И то в тех местах, где стоят храмы…

— Поедете с охраной? — спросил Алеев. — Там же бандитов и шалых людей на каждом шагу…

Орлов пожал плечами.

— Без охраны… Об охране речи не было… Ну всё. Давайте прощаться.

Он обнял всех по очереди. Потом пошёл попрощаться с Долматовым и Риммаром.

Когда вышел из радиоузла, предупредил:

— Провожать не надо… Не люблю проводов…

Когда за Орловым закрылась дверь, Южин мрачно обронил:

— Так нас всех разошлют по всему Особому району, да так, что мы вместе и не соберёмся…

— Никто нас, Игорь Васильевич, никуда не разошлёт, — возразил Владимиров. Усмехнулся и добавил: — Это им ни к чему… По крайней мере пока…

5

Начиная с восемнадцатого сентября и в течение последующих нескольких дней британские радиостанции активно обсуждали решение Черчилля приостановить отправку конвоев в Мурманск и Архангельск, ссылаясь на то, что немцы кроме самолётов, базирующихся на аэродромах Норвегии, направили в район прохождения конвоев десятки надводных кораблей и подводных лодок. В том числе и тяжёлый крейсер «Тирпиц», который немцы считали непотопляемым. Диктор одной из радиостанций даже привёл слова Черчилля: «…Мы не считаем правильным рисковать нашим флотом к востоку от острова Медвежий…» Другая радиостанция, тоже ссылаясь на слова Черчилля, заявила: «…Потеря кораблей военно-морского флота в ходе проведения конвоев в Мурманск и Архангельск может отразиться на открытии второго фронта в Европе в 1943 году».

Долматов, принявший эти сообщения, даже выругался.

— Это прямой намёк немцам, — сказал он. — Не волнуйтесь, ребята! Воюйте и дальше!..

— Леонид Васильевич, а что ты хотел от них услышать? — спросил Владимиров. — Они пекутся о себе! И попробуй их в этом упрекнуть… Всё остальное — это область политики. — И сменил тему разговора. — Я вчера перебрал бумаги, которые дал мне Ван Мин. И нашёл, как мне кажется, ключик к сегодняшним событиям в Яньани. И знаете где он? В выступлении Ван Мина на заседании Политбюро в августе 1930 года после его возвращения из Москвы. Он тогда выступил с резкой критикой позиции Мао за его попытки использовать Красную Армию, как инструмент воздействия на распространение революционных идей среди сельского населения. Ван Мин тогда указал на порочность такой политики.

Алеев, присутствующий при этом разговоре, неопределенно пожал плечами. По всей видимости слова, переведённые Владимировым, вызвали у него сомнение.

— Ну хорошо, — сказал он. — Допустим, что это так. Мао избавится от неудобных для него людей. А дальше что? Объявит войну Чан Кайши или выступит против японцев?

Никто Алееву не возразил. Действительно, в Яньани завязался тугой узел, в котором переплелись не только судьбы отдельных людей с их прошлым и настоящим, но и судьбы миллионов китайцев. И заставить Мао каким-либо образом пойти на переговоры с Чан Кайши в целях создания единого антияпонского фронта или остановить пресловутый Чжэньфын у Владимирова уже не было надежды.

…Поздно вечером Риммар, прослушивал несколько зарубежных радиостанций, которые комментировали события под Сталинградом. И только одна американская радиостанция назвала оборону города героической, где русские дрались за каждый дом, каждый этаж и каждую комнату. Большинство же дикторов, предсказывали падение Сталинграда делом ближайших дней.

…Перед рассветом Владимиров проснулся от лая собаки. Открыл глаза и увидел через бумажное окно, выходящее в сторону горы, тревожные отблески пламени.

Он быстро оделся, вышел из дома и остолбенел: горела крыша их склада.

Владимиров бросился будить Долматова, Южина и Алеева.

Через несколько минут они уже были у горящего склада.

Долматов камнем сбил замок и распахнул дверь.

Помещение склада было заполнено дымом. Все бросились выносить ящики с оборудованием, запчастями к радиостанции и канистры с горючим.

На складе оставалось ещё много имущества, когда обвалился правый угол склада, как раз там, где стояли коробки с инструментами и запчастями для движка.

Долматов бросился туда и стал голыми руками разбрасывать горящие головешки, затем вместе с Алеевым вынесли коробки наружу. И в это время вся крыша с треском рухнула и вверх поднялся столб искр.

— Сносим всё в дом! — сказал Владимиров и обернулся к Долматову. — Леонид Васильевич, с рассветом осмотри антенну. Не нравится мне всё это…

…Было около десяти часов утра, когда во дворе появился Сяо Ли. Отозвал Владимирова в сторонку и тихо, словно их мог кто-то услышать, сказал:

— Я знаю, кто устроил вам пожар…

— И кто же? — спросил Владимира и недоверчиво посмотрел на Сяо Ли.

— Гоминдановские диверсанты, — шепнул тот. И, видимо, для большей убедительности добавил: — Товарищ Кан Шэн так сказал… Уже поймали в городе несколько человек…

— Спасибо, товарищ Сяо Ли, — прервал его Владимиров. — Теперь остается самая малость — поймать и тех, кто поджёг склад.

Последние слова Владимиров произнес, не скрывая иронии.

— Напрасно, товарищ Сун Пин, вы не верите!.. — с обидой в голосе заявил Сяо Ли. — Их скоро поймают… Вот увидите…

Повернулся и направился к своей лошади, которую привязал у ворот.

В отличие от Долматова и Южина, Алеев отнёсся к словам Сяо Ли вполне серьёзно.

— Чем чёрт не шутит, когда Бог спит… — сказал он.

Глава одиннадцатая

1

Орлов вернулся из своей командировки тринадцатого сентября. В этот день с утра пошёл проливной дождь. Да такой сильный, что казалось потоки дождевой воды, хлынувшие с гор в долину, снесут всё на своём пути.

Промокшего до нитки Орлова переодели в сухую одежду. От горячительного напитка он отказался.

— …А вот чай горячий попью, — сказал он. Выпил кружку крепко заваренного чая, перевел дыхание и проговорил: — Фу-у-у… Наконец добрался восвояси!.. Два дня ушло на дорогу до расположения сто двадцатой дивизии и столько же на обратную дорогу… А наездник из меня неважный. Думал, все внутренности вытряхнул из себя. Но это всё мелочи по сравнению с тем, что нам пришлось увидеть. Даже говорить тяжело…

— Андрей Яковлевич, а ты не говори! — сказал Южин и хитро подмигнул Владимирову. — Давай мы тебе ещё чая нальём. Ты будешь пить чай, а мы будем у тебя спрашивать!

— Решили споить чаем? Нет уж! — возразил Орлов и кончиками пальцев потёр виски. — Давление, наверное, меняется… В общем, что мы увидели по дороге, можно назвать разве кошмаром: везде нищета, люди доведены до изнеможения, сплошная безграмотность и никакой власти. Проезжали в одном месте через территорию, занятую партизанским отрядом. Кому подчиняются — не знают, что делать — тоже не знают. Связи с Яньанем никакой нет!.. Зато бандитов на дорогах хоть отбавляй! Как они нас не перебили — диву даюсь… Пять раз нас останавливали. Отпускали после того, как я называл себя русским доктором и говорил, что едем лечить людей. А могли бы и не отпустить… — Орлов перевёл дыхание, немного успокоился и снова продолжил: — Пока добрались до штаба сто двенадцатой дивизии, думал, поседею…

— Ну и как вас встретили? — спросил Алеев.

Орлов усмехнулся.

— Как незваных гостей. Никакой санитарной части не нашли. Лечат, как могут, прямо в казармах: травами, настойками, примочками и какими-то порошками из костей животных… И вот что ещё интересно. В соседней деревне, оказывается, стоят японцы. Бойцы мне рассказали, что их в деревне человек сорок. Ведут себя, как дома. Когда я спросил: «А почему вы их не выбьете из деревни?», ответили: «Трогать не велят. Убьём сорок японцев, пришлют в десять раз больше…»

— Постой, постой, Андрей Яковлевич, — прервал его Владимиров. — А командование дивизии перед кем-нибудь отсчитывается?

— Перед штабом корпуса, — ответила Орлов. — Бумагами. Ещё меня поразили сохранившиеся до сих пор среди командного состава феодальные отношения. У них по две-три жены! И главное, никто не получает денежное содержание. У каждого командира полка в подчинении одно или два небольших предприятия по переработке сельхозпродукции. Они же и назначают налоги для крестьян… Ну, зачем им воевать? — насмешливо произнёс Орлов.

— Действительно, незачем, — ответил Владимиров. — Всё понятно… — И продолжил: — оставайся, Андрей Яковлевич, у нас. Отогреешься, а завтра видно будет…

Уже вечером за ужином снова зашёл разговор о поездке в сто двадцатую пехотную дивизию.

— …Я убедился, — сказал Орлов, — что для тех, кто сегодня тут заправляет всеми делами, враги вовсе не японцы, а гоминдановцы. В войсках такое же настроение — от рядового до начальника штаба дивизии… И полная расхлябанность. Я был свидетелем, когда первому попавшемуся на глазах крестьянину вручили пакет с документами, чтобы этот отнёс их в соседнюю часть. Вы себе можете такое представить?

— Уже можем, — ответил Долматов. — Они же не собираются ни с кем воевать, — насмешливо добавил он.

Однако никто за столом не поддержал насмешливого тона Долматова.

В комнате какое-то время стояла неловкая тишина. Её нарушил Владимиров.

— Действительно… Всё идёт к тому, что местное руководство чётко придерживает позиции: и быть в состоянии войны с японцами, и не воевать с ними. И таким образом сохранить свои вооружённые силы. А для чего, догадаться нетрудно…

В это время из радиоузла появился Риммар.

— …Ну и шуму наделали наши Симонов и Эренбург! — объявил он. — Почти все американские и английские радиостанции возмущаются их поведением на приеме у американского представителя в Москве Уилки!..

Все с любопытством посмотрели на Риммара, а тот молча прошёл к столу и сел.

— Коля! — не выдержал Южин. — Ты сказал «а» говори и «б»!

— Я всё сказал, — ответил Риммар. — А-а-а… В общем, они высказали оскорбительные замечания в адрес союзников за то, что они тянут с открытием второго фронта в Европе.

— Да… Не дипломатично поступили Симонов и Эренбург, — насмешливо заметил Алеев. И направился в свою комнату, однако у двери остановился и добавил: — Но верно…

…Дождь лил всю ночь. Он то усиливался, то стихал, то снова усиливался, и казалось, ему не будет конца.

Ночью Владимиров снова долго не мог уснуть. Вспомнил прилёт в Алма-Ату и такую неожиданную встречу с Марией и ребятами. И глаза Марии грустно-тревожные, такие как будто она смотрела на него в последний раз…

В группе Владимирова никто вслух не вспоминал о своих родных и близких, но Владимиров был уверен — все думали о них. Так легче было переносить разлуку. Человек не может без этого выдержать одиночества, даже если он и живёт среди людей.

…К утру дождь немного стих. А вскоре и прекратился совсем.

Провожая Орлова, Владимиров посоветовал:

— Андрей Яковлевич, ты своими впечатлениями об увиденном не делись ни с кем. Я полагаю, от тебя потребуют написать отчёт…

— Да. Уже сказали. На имя Кан Шэна…

— А зачем это Кан Шэну?

Орлов в ответ пожал плечами.

— Понятия не имею…

— А я догадываюсь, — сказал Владимиров. И продолжил: — Командир 120-й дивизии Хэ Лун является делегатам съезда. Имея такой отчёт, Кан Шэн сможет без особого труда заставить Хэ Луна плясать под его дудку. А что у Кан Шэна на уме, никто не знает…

— Я уже думал об этом, — согласился Орлов. И тут же спросил: — И что я должен написать в отчёте?

Владимиров слегка задумался.

— Насколько я знаю из разговоров с Чжу Дэ Хэ Лун не проявляет особых чувств преданности ни к Мао, ни тем более к Кан Шэну. И на съезде может произойти всё. Поэтому постарайся составить отчёт так, чтобы вину за состояние санитарной службы 120-й дивизии почувствовали в Яньани те, кто должен заниматься этим делом.

Орлов тяжко вздохнул.

— Писатель из меня, Пётр Парфёнович, никудышный, однако я постараюсь, — ответил он.

2

Не прошло и двух дней после возвращения Орлова, как в Яньани заговорили о прилёте в Чунцин из Москвы посланника американского президента Рузвельта Уилки, который в аэропорту, сразу же по выходу из самолёта, сделал два заявления. Одно о том, что обороной войну с Японией выиграть нельзя. И второе — Китаем должны управлять исключительно китайцы и никто иной.

О прилёте Уилки в Чунцин Владимирову сообщил Кан Шэн во время их встречи, которая состоялась второго октября.

Кан Шэн не скрывал своего раздражения. Ему не понравилось то, что Уилки прилетел именно из Москвы. По его мнению, это был заговор. Против кого он не уточнил. И уже в конце встречи Кан Шэн сообщил:

— …Мы поймали двух гоминдановских диверсантов, которые устроили у вас пожар на складе. Они во всём признались…

И Владимиров почувствовал на себе слегка настороженный взгляд.

— Очень хорошо, — ответил Владимиров. И тут же спросил: — Вы разрешите мне, как военному корреспонденту, встретиться с ними и поговорить?

На лице Кан Шэна появилось удивление.

— А зачем вам, товарищ Сун Пин, с ними говорить? Они ваши враги!.. С ними может быть только один разговор!..

И снова в словах Кан Шэна прозвучали нотки раздражения, которые он даже не пытался скрывать.

— Да, да… — проговорил Владимиров, уже догадываясь, почему так ответил Кан Шэн. — Я тоже так подумал…

Когда Владимир вернулся домой, Долматов показал ему записи нескольких зарубежных радиостанций. Все они сообщали об ожесточенных боях за Сталинград и о сражении американского и японского флотов в районе Соломоновых островов. Британская радиостанция, принадлежащая агентству «Рейтер», ссылаясь, как всегда, на источник в правительстве Великобритании, сообщила о твёрдом намерении премьера Черчилля поставить перед Сталиным вопрос о выезде из СССР поляков через Иран и Палестину.

Владимиров даже выругался, чего не делал раньше.

А Южин заметил:

— Боится господин Черчилль, что эти поляки вместе с нашей армией дойдут до Варшавы. Тогда погоду в Польше будет делать не так называемое «правительство в изгнании», а те, кто освободят Польшу от фашистов.

Уже поздно вечером Риммар, сменивший Долматова у радиоприёмника, принял шифровку от «Кедра». Тот сообщил, что немецкий посол в Токио в беседе с начальником Генштаба заявил о намерении Гитлера сразу после захвата Сталинграда перебросить из Мариуполя по железной дороге, а затем по Волге двадцать торпедных катеров и шесть итальянских подводных лодок в Каспийское море со штабом в Махачкале.

Шифровка сразу же была отправлена в Центр.

…Чтобы как-то избавиться от мрачных мыслей, Владимиров вышел во двор и на крыльце увидел двух охранников, которым после пожара на складе приказано было охранять днём и ночью русских. Распоряжение это шло от Мао Цзэдуна.

И каково же было удивление Владимирова, когда старший из охранников заявил:

— Нам приказано последнюю ночь дежурить… Завтра нас уже не будет…

— А кто вам сказал об этом? — спросил Владимиров.

— Товарищ Сяо Ли приезжал… Сказал, так приказал товарищ Кан Шэн…

— Ну что ж… Приказ есть приказ. Его надо выполнять… — сказал Владимиров.

В это время из дома вышел Южин.

— Голова разболелась, — сказал он. — Надо подышать свежим воздухом, — и кивнул в сторону охранников: — А эти ребята… Поговорить пришли?

— Кан Шэн отменил распоряжение Мао и снимает охранников с дежурства, — ответил Владимиров.

Южин с удивлением взглянул на него.

— Что и так бывает?

— Как видишь…

Южин чертыхнулся.

— Совсем обнаглел Кан Шэн!.. Слушай, Пётр Парфёнович, да это и к лучшему! Я не думаю, что наш склад подожгли какие-то гоминдановские диверсанты…

— Я тоже так полагаю, — согласился Владимиров. — Вопрос в том: зачем?

3

В полдень десятого октября приехал Орлов.

— Обедом угостите? — спросил он. — Надоело уже на сухомятку питаться. А что у вас есть?

— Суп на курином бульоне и рисовая каша, — ответил Долматов, который взял на себя обязанности повара, хотя ему и помогали все.

Орлов насмешливо прищурил глаза.

— А сама курица упорхнула?

— Нет, Андрей Яковлевич, курица не упорхнула. Экономим. Но тебе кусочек курицы мы выделим. Так и быть.

— Моё денежное довольствие тоже половинят, — заметил Орлов. — Так что мы на равных.

Суп Орлов съел с удовольствием, а от каши отказался.

— …Она мне и в госпитале надоела, — сказал он. — Сегодня были у меня на медосмотре Ван Мин и Ван Цзясян. В разное время, но пожаловались на одно и тоже недомогание. Правда, с Ван Мином, всё сложнее: у него на лице появилась желтизна, глаза слезятся, и пожаловался на сухость во рту. У Ван Цзясяна всё тоже, но в меньшей степени…

О Ван Цзясяне Владимиров знал немного. Было известно, что Ван Цзясян держался ближе к окружению Мао, но не терпел Кан Шэна. А тот в свою очередь не терпел Ван Цзясяна.

— …И ещё одна новость, — продолжил Орлов. — Девятого октября Уилки вылетел из Чунцина снова в Москву. В Чунцине он дважды встречался с Чан Кайши. Об этом мне рассказал Ван Мин и оставил последний номер газеты «Цзефан Жибао» со статьей Мао о Сталинградской битве… — с этими словами Орлов извлёк из грудного кармана куртки в четверо сложенную газету, развернула её и положил на стол. — Читайте… Хотя ничего нового в этой статье нет. — Добавил он. — Весь смысл статьи заключается в том, что, если русские выстоят и разгромят Гитлера, это положительно отразится на всех международных делах и коммунистическом движении в целом, если не выстоят под Сталинградом, Япония объявит войну СССР. Ну ладно… Я поехал. Всё что надо, я вам рассказал. А вы теперь думайте.

…Озабоченный состоянием здоровья Ван Мина Владимиров на следующий день решил его навестить.

— Я тоже с тобой поеду, — сказал Южин. — Всё равно на сегодня у меня нет никаких дел.

Владимиров не стал возражать.

На этот раз жена Ван Мина встретила их с озабоченным лицом.

— Проходите, — сказала она уставшим голосом. — Муж приболел, но вам он будет рад…

Когда они вошли в комнату Ван Мина, тот лежал в постели. Завидев гостей действительно обрадовался.

— Прилёг отдохнуть… — сказал он так, словно оправдывался. И приподнялся на локтях.

Мэн Циншу заботливо приподняла подушку, чтобы ему было удобнее.

— Болеть не надо, — сказал Владимиров первое, что пришло на ум. — У нас ещё впереди много дел…

Ван Мин грустно улыбнулся и кивнул головой.

— Вы правы, — ответил он. — Болеть некогда… Особенно сейчас. — И обратился к жене: — Ты иди к себе… А мы поговорим. — Когда Мэн Циншу вышла, продолжил: — Я вот о чём хотел с вами и посоветоваться. В последнее время в нашем руководстве складываются крайне нетерпимые отношения. Людей настраивают одного против другого, плетутся интриги… Если дело и дальше так пойдёт, мы скоро начнём стрелять друг в друга…

— Это плохо, — сказал Владимиров.

— Очень плохо, — подтвердил Ван Мин и тыльной стороной ладони вытер вспотевший лоб. Виновато улыбнулся и спросил: — Вы хорошо знаете Лю Шаоци?

— Нет, — ответил Владимиров. — Совсем не знаем…

— Он был военным комиссаром четвёртой армии, — пояснил Ван Мин. — Затем, некоторое время, представлял Особый район в Чунцине. Сегодня Кан Шэн усиленно тащит его наверх. Зачем я не знаю, но могу догадываться: по-моему, он готовит замену Мао Цзэдуну…

Ван Мин умолк, откинулся на подушку и прикрыл глаза. На его лбу снова появились капельки пота.

«Да с тобой, друг ты наш, плохо дело…» — подумал Владимиров, глядя на Ван Мина. А вслух сказал:

— Может вам пройти полное медицинское обследование? Ну… На всякий случай…

Ван Мин открыл глаза.

— Пройдёт, — сказал он. — Вчера весь день на ногах был… Полежу немного и встану… И ещё вот о чём я хотел сказать. По поводу статьи в «Цзенфан Жибао». Вы её, наверное, уже читали…

— Читали, — ответила Владимиров.

— Её подготовил Чэнь Бода. Имя Мао Цзэдуна поставили уже в редакции. Я понимаю — это особого значения не имеет, но всё же надо иметь ввиду. Создается единая платформа вокруг Мао. Но и там не всё так гладко. На днях от них отошёл Ван Цзясян. С Мао он был в хороших отношениях, а с Кан Шэном жили, как кошка с собакой…

— А что со съездом? — решил спросить Владимиров.

Ван Мин качнул головой.

— Не знаю… — ответил он. — Кроме Мао, наверное, никто не знает… Больше половины делегатов съезда уже съехались в Яньань. А даже Пленума ЦК не было, который и должен назвать дату проведения съезда… Знаете, как древние греки говорили по такому поводу? «Медлительность борется с бедами всю жизнь». А наша беда уже переросла в болезнь…

От Ван Мина Владимиров с Южиным возвращались с тревожным чувством и от разговора с ним, и от состояния его здоровья.

— …Надо отправить донесение в Москву, — проговорил Владимиров. — Ван Мин прав: Исполком Коминтерна, если он действительно в состоянии влиять на то, что происходит здесь, должен срочно вмешаться…

— Да плевать они хотели на Коминтерн! — вдруг обозлился Южин. — Они тут сами себе: и маленькие императоры, и большие мандарины!.. Как всё это уже осточертело!.. Честное слово, Пётр Парфёнович!..

Владимиров с удивлением посмотрел на Южина.

— Мне тоже, Игорь Васильевич, — неожиданно признался он. — Ну, ты же сам знаешь, зачем мы здесь. И потому придётся работать. Потом отдохнём… Ты куда собираешься поехать на отдых после возвращения домой? — Вдруг спросил он.

Теперь уже Южин с удивлением взглянул на Владимирова.

— Я ещё не решил, — буркнул он и вдруг рассмеялся. — Ну, ты даёшь, Пётр Парфёнович!..

— А мы с Марией и ребятами поедем в Крым, — продолжил Владимиров мечтательным голосом. — На Кубани был, а вот в Крым не удалось съездить…

Южин ещё раз посмотрел на Владимирова, и они оба рассмеялись.

Когда уже подъезжали к дому, Владимиров снова заговорил о Ван Мине.

— Не нравится мне его болезнь, — сказал он. — Надо поговорить с Орловым. Пусть внимательно обследует его. Ван Мин нам нужен живым и здоровым…

4

По словам местных жителей с середины октября ежегодно яньанскую долину накрывают жёлтые пылевые бури, которые рождались в пустыне Гоби и проносились над Северо-Восточным Китаем.

В этом же году, словно сжалившись над людьми, всю середину месяца стояла тихая погода с прозрачным воздухом, наполненным запахами осени грустной и тревожной.

…Двадцатого октября во второй половине дня Владимиров получил приглашение к Мао Цзэдуну.

Об этом сообщил ему Сяо Ли.

Как и предполагал Владимиров, Мао Цзэдун оказался не один. Рядом с ним у камина сидел в кресле Кан Шэн. За столом Цзян Цин, Су Фи и доктор Ма Хайде играли в костяшки.

Мао, как он это делал часто, завидев Владимирова, пошёл ему навстречу и, дружески улыбаясь, проговорил:

— Здравствуйте, товарищ Сун Пин! Вы давно не были у нас. Обиделись?

— Нет, товарищ председатель. Я не из обидчивых, — ответил Владимиров. — А напрашиваться в гости не в моих правилах.

— Это очень хорошо, — заметил Мао, провожая Владимирова ко второму креслу, в котором сидел только что. Усадил его, а сам остался стоять. И продолжил: — Обида — это такое чувство, которое не выражает ни достоинства, ни благородства человека. — Кан Шэн в это время встал, молча предлагая Мао Цзэдуну сесть, но тот не обратил на него внимания и продолжил: — У Конфуция как-то спросили: «Что надо сделать, чтобы стать благородным человеком?» Конфуций ответил: «Если в человеке ответственность превосходит воспитанность, он подобен деревенщине. Если же воспитанность превосходит ответственность, он подобен учёному-книжнику. После того, как воспитанность и ответственность уравновешиваются в человеке, он становится благородным». Мудрые слова. Не правда ли?

— Действительно мудрые, — согласился Владимиров.

Цзян Цин, Су Фи и доктор Ма Хайде тоже поздоровались с Владимировым.

Доктор Ма Хайде подошёл к ним, а Цзян Цин и Су Фи направились на кухню и через несколько минут вернулись с подносами, на которых принесли и расставили на столе две бутылки китайской водки, чашечки с земляными орешками, любимой закуской Мао, тарелки с рисовыми лепешками, соевый соус в мисках, чашку со стручковым красным перцем и стаканы из тонкого стекла с изображением дерущихся драконов.

— Прошу к столу! — пригласил Мао. И обратился к Владимирову: — А вас прошу сесть рядом со мной.

Кан Шэн тоже сел рядом с Мао по другую сторону. Остальные расселись напротив.

Владимиров немало удивился, когда доктор Ма Хайде, как у себя дома, взял бутылку с водкой и разлил её по стаканам.

Мао поднял свой стакан, посмотрела на рисунок, и чуть заметная улыбка скользнула по его губам.

— Я предлагаю выпить, — сказал он, — за антияпонский союз между всеми, кто искренне в нём заинтересован. И неважно, на каком материке или части света будут находиться те, кто протянет нам руку дружбы!..

После этих слов Мао Цзэдун опрокинул в рот содержимое стакана, на какое-то мгновение замер, затем выдохнула из себя воздух и обронил:

— Хорошо…

Выпили по очереди: сначала Кан Шэн, за ним Владимиров и доктор Ма Хайде. Су Фи только коснулась к водке губами, а Цзян Цин тихо сказала:

— Мне нельзя…

Не успели закусить, как доктор Ма Хайде снова разлил водку по стаканам.

— Друзья! — сказал Мао, медленно обводя взглядом сидящих за столом. — Нам всем надо быть очень внимательными и осторожными, и в делах, и в своих словах. Я к чему это говорю. Мне доложили, что на вчерашнем митинге в городе выступил командир нашей сто двадцатой пехотной дивизии, делегат предстоящего съезда партии товарищ Хэ Лун с призывом направить все силы на борьбу с Гоминьданом. Хороший порыв, но остается только сожалеть, что этот порыв направлен не в ту сторону. Товарищ Хэ Лун, насколько я знаю, хороший командир, Храбрый воин и пользуется большим авторитетом среди военных. Больше того, мы намеревались даже поручить ему руководство штабом войск нашего гарнизона. Я полагаю, надо повременить с этим назначением. Наши предки всегда говорили с осторожностью, так как опасались, что не смогут выполнить сказанного. Это тоже сказал Конфуций. Остается сожалеть, что товарищ Хэ Лун не знал об этом. Но это я сказал к слову. А предлагаю я выпить за товарища Сун Пина. Он вместе со своими подчинёнными представляет у нас великую державу, которая сегодня изо всех сил борется с нашим заклятым врагом — фашизмом, опутавшим своими ядовитыми щупальцами не только Европу, но и Азию…

Тост получился длиннее, но все с вниманием выслушали Мао Цзэдуна и одобрительно закивали головой.

И снова Мао выпил первым, за ним все остальные.

Су Фи только пригубила.

Мао это заметил и недовольно спросил:

— Ты не хочешь пить за товарища Сун Пина?

— Нет, нет… Что вы!.. — почти испуганно ответила та и бросила умоляющий взгляд на Ма Хайде. — Я с удовольствием бы… Но мне тоже сегодня нельзя…

Мао Цзэдун вдруг рассмеялся.

— Да вы что договорились с моей женой?..

— Пусть не пьют. Нам будет больше. — Пришёл на помощь жене Ма Хайде.

Мао махнул рукой.

— Пусть, — согласился он. — В этом деле, как в любви — принуждать нельзя.

Насыпал себе в ладонь пригоршню земляных орешек и бросил в рот.

Пока Мао пережёвывал орешки, доктор Ма Хайде воспользовался паузой за столом и обратился к Владимирову:

— Товарищ Сун Пин, — сказал он и почему-то бросил взгляд на Кан Шэна, — ваше правительство оказывает большую помощь Чан Кайши. Если не секрет, на что надеются в Москве?

Владимиров сразу отметил про себя: вопрос явно был далёк от медицинских тем, и навряд ли он интересовал самого доктора.

— Я полагаю, в Москве надеются на то, что китайский народ скоро избавится от японской оккупации и получит заслуженную свободу и независимость, — ответил он.

По всей видимости, ответ Владимирова Мао Цзэдуну пришёлся по душе. Он улыбнулся и произнёс:

— Мы тоже все будем на это надеяться…

…После четвёртого тосты за женщин, который предложил доктор Ма Хайде, Владимиров решил про себя больше не пить, если это будет возможно. В последнее время у него всё чаще и чаще стала появляться изнуряющая боль в желудке.

И когда доктор Ма Хайде разлил остатки водки по стаканам, Цзян Цин обратилась к Мао:

— А можно мне сказать?

Тот упёрся в неё тяжелым взглядом, хмыкнул и обронил:

— Можно… — и добавил: — Только без глупостей…

— Хорошо. Без глупостей, — покорно согласилась Цзян Цин. — Я хочу, чтобы все выпили за великую нашу культуру, которая своими корнями уходит в далёкое прошлое, и которая ни раз объединяла наш народ и делала его сильным и великим.

Мао Цзэдун три раза хлопнул в ладони.

— Мо-ло-дец… — по слогам проговорил он и опустил голову на грудь.

Так прошло минуты две-три. Первым из-за стола поднялся Кан Шэн и тихонько направился к выходу. За ним последовали доктор Ма Хайде и Су Фи.

Цзян Цин проводила Владимирова до двери и, заглядывая ему в глаза, сказала:

— Спасибо вам… Мне было очень приятно видеть вас…

Приподнялась на цыпочки и поцеловала его в щеку.

5

В семь часов утра двадцать седьмого числа Долматов принял сообщение Совинформбюро о тяжелых боях в Сталинграде и под Моздоком.

В доме тревога за исход боев за Сталинград не проходила и к ней уже начали привыкать, но от того легче на душе не становилось.

В этот же день радио Чунцина сообщило об открытии в столице сессии Национально-политического совета, на котором выступил с докладом Чан Кайши. Он, по сообщению радио, дал высокую оценку действиям вооруженных сил Китая по отпору японской агрессии.

Несколько американских радиостанций передали сводки о воздушных боях с японцами и успешной бомбардировке японского транспорта в море.

…Сразу после обеда Владимиров с Долматовым отправились на гору, где стояла антенна: стал хуже приём. Долматов высказал мнение, что ливневые дожди и ветер могли что-то повредить. Однако всё оказалось в порядке.

— Надо будет приемник посмотреть, — сказал Долматов. — Ему уже сто лет в субботу будет… Может новый поставим?

— Давай проверим старый, — ответил Владимиров. — А там видно будет…

С горы, как на ладони, просматривался весь город. Разрушенные дома не восстанавливались и печально чернели по всей старой части города. Небо над всей долиной было чистое и казалось, что оно покрыто прозрачным слоем глазури и это придавало ему необыкновенную красоту.

— Пётр Парфёнович, посмотрите на наш дом… — вернул Владимирова на землю Долматов. — Он виден со всех сторон! Наверное, когда строили, не боялись японских налётов…

— Они и сейчас не бояться, — ответил Владимиров. — Они японцев не трогают, японцы их не трогают… — и уже когда стали спускаться с горы, Владимиров продолжил: — Меня, Леонид Васильевич, вот что занимает: на днях на заседании Политбюро выступил Бо Гу и сослался на статью Сталина, опубликованную в «Правде», о положении дел в Китае. Мао вдруг вскочил с места и закричал: «Вы, москвичи, если Сталин даже испортит воздух, готовы нюхать и восторгаться!» И в то же время, со мной ведёт себя… Как бы вернее выразиться… Дружелюбно. — Подыскал нужное слово Владимиров. — А на последней вечеринке даже в честь меня тост предложил… Где логика?

Долматов слегка пожала плечами.

— Ты знаешь, Пётр Парфёнович, я не особенно разбираюсь в вопросах логики. Ты же сам как-то говорил, что политика — это, когда говорят одно, думают о другом, а делают третье. По-моему, в этом и заключается вся логика руководства Особого района.

Когда вошли в дом, увидели Орлова, который взволнованно расхаживал по комнате.

Поздоровавшись с ним, Владимиров спросил:

— Что-то случилось, Андрей Яковлевич?

— Случилось! — ответил тот. — Час тому назад была у меня жена Ван Мина. Она сказала, что его будут лечить китайские врачи!…

— И что это значит? — уточнил Владимиров, не до конца понимая тревоги Орлова.

— А это значит, что я не смогу ему помочь! У них это, как закон!…

Орлов, наконец немного успокоился и сел, а Владимиров поинтересовался:

— И кто за этим решением стоит?

Орлов широко развел руками.

— Не знаю!..

— Кан Шэн?

— Может быть! Не знаю…

Владимиров вдруг ясно себе представил, чем может закончиться болезнь Ван Мина.

— А кому поручено его наблюдать или лечить?

— Пока тоже не знаю!.. Ладно… Я поехал. Дел в госпитале невпроворот…

Махнул рукой и вышел.

После того, как Орлов уехал, в доме ещё какое-то время оставалось гнетущее настроение.

— Да-а-а… — проговорил Алеев. — Прав был римский сенатор Цицерон, когда однажды сказал: «Величайшее поощрение преступлению — безнаказанность».

Южин в ответ скептически усмехнулся.

— Если ты, Борис Васильевич, сравниваешь Мао, или ещё хуже, Кан Шэна с Цицероном, то ты глубоко заблуждаешься. У Цицерона было совершенно противоположное понятие о преступлениях и наказаниях. А тут всё просто: Ван Мин является представителем Особого района в Исполкоме Коминтерна и даже членом Президиума Исполкома. А здесь, в Яньани стоит во главе группы партийцев несогласных с политикой местного руководства, направленной на свёртывание отношений с Коминтерном под предлогом особенностей китайской революции. Просто убрать Ван Мина — слишком рискованно. А вот в случае болезни и смерти… Всё очень просто. Разве я не прав?

— Не знаю, — мрачно ответил Владимиров. — Может ты прав… — немного помолчал и добавил: — Но чтобы на это пойти, надо совсем потерять рассудок…

Глава двенадцатая

1

Начало ноября выдалось солнечным и теплым. Правда, по ночам на крыше дома и каменной ограде уже появлялся иней, похожий на рисовую крупу. Однако с восходом солнца иней тут же таял, и всё вокруг оживало. И только горы задумчиво возвышались над долиной. И, казалось, их уже не радовала ни последнее тепло уходящей осени, ни яркие лучи солнца, заливающие каменистые склоны.

…Четвёртого числа в полдень во дворе дома появились верхом на низкорослых лошадях Цзян Цин и Су Фи в сопровождении двух охранников и совсем молодого китайца. Он был невысокого роста, худощавый, но опрятно одетый.

Владимиров вышел встречать неожиданных гостей. Поприветствовал их и помог Цзян Цин и Су Фи сойти с лошадей, а охранники отвели их к коновязи.

— Мы рады вас видеть, — сказал он.

— Мы тоже рады видеть вас, — ответила Цзян Цин. Указала на молодого китайца и пояснила: — Это ваш новый повар. — И видимо заметив удивление на лице Владимирова, поспешно добавила: — Председатель товарищ Мао Цзэдун распорядился подобрать вам хорошего повара. Зовут его Чан. Он действительно не только хороший повар, но и умеет готовить русские блюда. Чан два года жил в вашем Владивостоке и многому там научился…

— «Снова Чан…» — подумал Владимиров. Ему ничего не оставалось, как поблагодарить Цзян Цин и попросить передать их благодарность председателю Мао Цзэдуну.

— Мы заехали к вам на несколько минут, — продолжила Цзян Цин. — Чан будет работать у вас бесплатно. Об этом не беспокойтесь. Ну, мы поехали… Пусть нас проводит ваш Колля, — Цзян Цин произнесла имя Риммара точно так, как произносит Су Фи — на распев. — Если может…

Владимиров попросил вышедшего в это время из дома Алеева позвать Риммара. Когда тот появился на крыльце, сказал:

— Николай Николаевич, проводи гостей.

У Риммара от удивления и неожиданного обращения даже слегка вытянулось лицо.

— До свидания, — попрощалась Цзян Цин.

— До свидания, — повторила Су Фи.

Риммар молча последовал за ними, но тут же оглянулся и растерянно посмотрел на Владимирова.

Тот в ответ развёл руками.

Когда Цзян Цин, Су Фи и сопровождающий их Риммар вышли за ворота, Алеев обратился к новому повару:

— Чан, а ты говоришь по-русски? — поинтересовался он.

— Да, — ответил тот. — Я два года работал поваром в ресторане во Владивостоке.

Владимиров почему-то с облегчением вздохнул.

— Вот и хорошо, — сказал он. — У нас всем хозяйством заведует Леонид Васильевич Долматов. Он всё тебе и расскажет, и покажет. А пока иди на кухню и посмотри, что там так, а что не так. Потом скажешь…

Риммар вернулся не скоро. Он явно был чем-то расстроен.

Прошёл мимо Владимирова и Долматова и скрылся за дверью радиоузла.

Те молча переглянулись.

— Зайди, узнай, что с ним? — сказал Долматов, обращаясь к Владимирову.

Тот кивнул головой и направился в радиоузел.

— Ну как тебе наш новый повар? — войдя в радиоузел, поинтересовался Владимиров.

— Пётр Парфёнович, я что подопытный кролик? — вместо ответа спросил Риммар. — Мне просто жалко её… Она думает, что я тоже её люблю!…

— Коля, она тебе что-нибудь сказала? — мягко прервал его Владимиров.

Риммар отодвинул в сторону наушники, словно они ему мешали.

— Сказала… В Чунцине представители от Особого района ведут переговоры с американцами об открытии в Яньане их миротворческой миссии. Так они называют. С помощью этой миротворческой миссии местное руководство надеется заключить с США договор, по которому американцы будут поставлять сюда технику и вооружение. Занимаются этим делом Кан Шэн и помощник Мао — Жэнь Биши…

Владимиров приобнял Риммара за плечи.

— Молодец, Коля! Ты даже не представляешь, какую информацию ты получил от Су Фи.

…Чан действительно оказался превосходным поваром. Готовил он вкусно и, что особенно всем понравилось, у него на кухне всегда было чисто.

Не разделял общего удовлетворения только Южин.

— …Все они работают на Кан Шэна, — сказал он. — У него, куда не сделаешь шаг, везде осведомители…

Шестого ноября Долматов принял сообщением Совинформбюро: Сталинград стойко оборонялся, притягивая к себе всё новые и новые силы неприятеля. На Юге по-прежнему шли упорные бои в районе Моздока, Туапсе и Нальчика. В сообщении также говорилось, что Верховный Главнокомандующий Сталин подписал Указ о создании чрезвычайной государственной комиссии по расследованию гитлеровских преступлений на оккупированных территориях СССР. Председателем комиссии назначен — Шверник.

В этот же день от «Кедра» пришла очередная шифровка. В ней сообщалось, что в кабинете Тодзио министром по делам Восточной Азии назначен Аоки, человек крайне враждебно настроенный к СССР.

А из Вашингтона пришло сообщение о поездке в Москву бывшего военного министра, посланника президента США генерала Патрика Джена Хэрли с задачей ознакомиться на месте с положением дел на советско-германском фронте.

2

…Седьмого ноября Владимирова пригласили к Мао Цзэдуну. Тот, как всегда, принял его доброжелательно, спросил, не нуждаются ли в чём его товарищи, провёл до кресла, предложил присесть и только после этого проговорил:

— …Я попрошу вас, товарищ Сун Пин, передать в Москву на имя товарища Сталина наши поздравления в связи с двадцать пятой годовщиной Великой Октябрьской Социалистической революции в России, — Мао Цзэдун подошёл к столу, взял текст поздравления и подал его Владимирову. Затем продолжил: — Я хотел бы, чтобы вы при мне перечитали наше поздравление и сказали, всё ли так написано. — При этих словах Мао Цзэдун внимательно посмотрел на Владимирова, словно, ещё до конца решил что-то для себя очень важное. И Владимиров вдруг понял: Мао устраивает ему очередную проверку.

Текст поздравления начинался со слов: «С большой радостью приветствую годовщину Октября. Я уверен, что эта годовщина является поворотным пунктом не только в войне Советского Союза с Германией, но и поворотным пунктом к победе антифашистского фронта над фашизмом во всём мире…»

Видимо, Мао Цзэдун, внимательно следивший за тем, как читает Владимиров, заметил на его лице удовлетворение, потому тут же сказал:

— Вот видите, товарищ Сун Пин, вы меня подозреваете в нежелании наладить пути для создания антифашистского фронта, но вы ошибаетесь. Я за такой фронт. Но у нас в Китае есть свои особенности и не учитывать их нельзя… А в прочем, читайте дальше. Я вас больше не буду отвлекать.

Владимиров коротко кивнул головой и продолжил читать.

«…Отныне задача мирового антифашистского фронта в том, чтобы поднять все силы для наступления против фашизма и нанести ему решающий удар.

Красная Армия в боях под Сталинградом показала всему миру образцы народного героизма. Она является детищем Октябрьской революции. Знамя Октябрьской революции непобедимо! Контрреволюционный фашизм будет уничтожен!

Мы, китайский народ, приветствуем победы Красной Армии и отмечаем свои победы. Мы сами ведём освободительную войну против Японии. Наши успехи, хотя являются ещё малыми, но мы уверены в грядущей победе».

На этом месте Владимиров невольно остановился и поднял глаза на Мао Цзэдуна. Тот по-прежнему напряжённо следил за его чтением, и потому сразу спросил:

— Что-то не так, товарищ Сун Пин?

Владимиров решил не вступать с Мао в полемику по поводу успехов в войне против Японии.

— Нет, нет! — ответил он. — Всё так. Уверенность в победе так же необходима, как и сплочение всех сил для победы. — И продолжил читать дальше.

С лица Мао Цзэдуна сошло легкое напряжение, и он чуть заметно улыбнулся.

«…Победа над фашизмом является делом не только определённым, но и недалёким, — было написано в тексте, что немного смутило Владимирова, но он не подал вида и продолжал читать: — Задача китайского народа в том, чтобы напрячь все усилия, и разбить японский фашизм».

На этом текст заканчивался.

— Я немедленно отправлю ваше поздравление в Москву, — сказал Владимиров. — Думаю, оно придаст больше уверенности всем, кто заинтересован в скорейшем разгроме фашизма, как на Западе, так и на Востоке.

Мао Цзэдун одобрительно закивал головой.

— Спасибо, товарищ Сун Пин, — сказал он. — Вы правильно заметили, что для победы над нашим врагом необходима уверенность, но кроме уверенности ещё и необходимо сплочение народов. Я преклоняюсь, как вы знаете, учение Конфуция. Но если быть откровенным до конца, я всё же в большей степени отдаю предпочтение в этом вопросе легизму, который признаёт сплочение народов в границах сильного государства, но на основе законов, а не только морали, как это проповедует великий Конфуций…

Владимиров уже понял: Мао сменил тему разговора.

— …Я знаю, — продолжил он, — вы знакомы с древней культурой и историей Китая. И потому не можете не согласится со мной и не признать, что только благодаря применению законов и принципов легизма в эпоху Цинского царства китайским правителям удалось не только сплотить народ, но и поднять государство на вершину славы на фоне других государств. Тоже самое было, когда на смену Цинского царства пришло царство Хань. В результате Поднебесная стала сильнейшим государством в мире с населением шестьсот миллионов человек! Это пятая часть тогдашнего населения мира!

Мао Цзэдун встал и медленно заходил по ковру. Он явно был взволнован и своей речью, и ходом своих мыслей. Достал из кармана сигареты, закурил и продолжил посветлевшем голосом:

— …Европейские народы ещё ходили в звериных шкурах, а у нас уже производили шёлк, бумагу, порох, железо, драгоценные металлы и керамику!.. Мы вели торговлю с нашими соседями, а нашу письменность заимствовали народы Индии, Кореи, Вьетнама и Японии… — Мао Цзэдун внезапно оборвал свою речь и спросил: — Я, наверное, товарищ Сун Пин, утомил вас своими разговорами? Но не сказать вам об этом я не мог… — Чему-то усмехнулся и добавил: — Я с уважением отношусь к русскому народу, однако и китайский народ заслуживает не меньшего уважения. Да, мы оказались в беде, но это не наша вина. И вы знаете об этом не хуже меня… Хотя… Беды приходят тогда, когда сами люди забывают заботиться о себе…

Последние слова Мао произнёс так тихо, что Владимиров с трудом их расслышал.

Уже прощаясь с Владимировым, Мао Цзэдун сказал:

— В Москве должны знать всю правду о том, что у нас происходит. А какая будет эта правда, во многом зависит и от вас, товарищ Сун Пин…

3

Восьмого числа Совинформбюро впервые сообщило об успешных боях за Сталинград. Сменился тон и зарубежных радиостанций. Радио агентства «Рейтер» заговорило о героической Красной Армии и, ссылаясь на источник близкий к правительству Великобритании, сообщило о намерении Черчилля и Рузвельта направить в Россию на Южный фронт девять британских и пять американских эскадрилий истребителей для оказания помощи советским войскам в воздушных боях с немцами. Однако сообщение было сделано с оговоркой: после завершения наступательной операции союзных войск в Египте.

В этот же день Риммар поймал волну, на которой работала радиостанция Берлина. Она сообщила, что, несмотря на участившиеся бомбардировки, немецкие заводы по производству самолётов продолжают их выпускать по две тысячи в месяц.

На следующий день Владимиров с Алеевым решили с утра отправиться в город. Как выразился Алеев: «проверить обстановку».

— Не опаздывайте к обеду! — предупредил Долматов. — Наш повар приготовит для нас харчо!

— Харчо? — удивлённо переспросил Алеев. — Это из чего же?

— А вот увидите! — усмехнулся Долматов. — Чан действительно хороший повар!

Выехав за ворота, Владимиров с Алеевым невольно остановили лошадей. День выдался ясным, и отсюда хорошо просматривались очертания древний пагоды на склоне горы, которая опускалась своим подножием к крепостной стене.

Владимиров слышал от Бо Гу, что когда-то эта погода была самой почитаемой жителями Яньаня. Однако с годами некогда густонаселенный город, в котором жило около восьмидесяти тысяч человек, ведущий торговлю с соседними провинциями, заметно опустел. Сейчас в Яньани проживало не более пятидесяти тысяч человек. Здесь разместились несколько зданий службы ЦК КПК, Генштаб и Правительство, банк, агентство «Синьхуа», госпиталь, военная академия, партшкола, академия искусств имени Лу Синя и драмтеатр. И совсем недавно возобновили работу десять ткацких фабрик. Ни на день не прекращали свою работу рынок и множество харчевен и лавок.

Деревьев в городе почти не было. Кое-где на глаза попадались небольшие заброшенные сады, примыкающие к домам, хозяева которых при приближении к городу Красной Армии оставили их и уехали кто куда.

У северных ворот к Владимирову и Алееву подошёл пожилой китаец, с почтением поклонился и сказал:

— У меня есть две дочери. Одной четырнадцать лет, другой семнадцать. Я отдам вам их за небольшую плату…

Владимиров сначала не понял, что хочет китаец. А когда до него дошёл смысл сказанного, почувствовал, как гневная волна поступает ему к самому горлу. Однако он тут же понял — китаец предлагает им своих дочерей не от хорошей жизни.

— Сколько вы хотите за них? — спросил Алеев.

Китаец оживился, и на его морщинистым лице появилось что-то наподобие жалкой улыбки.

— По тридцать долларов за каждую, — ответил тот.

Алеев достал из кармана кошелёк, отсчитал сто китайских долларов и подал их китайцу.

— Не потрать только на опиум, — сказал он. — И иди с богом.

Китаец стал часто кланяться и повторять:

— Спасибо вам… Спасибо… Я пойду куплю чумизы и риса и накормлю своих дочерей и жену…

Когда они немного отъехали, Владимиров спросил:

— А почему ты про опиум сказал?

Алеев мрачно усмехнулся.

— Когда мы с Южиным ездили в войска, всего насмотрелись, — ответил он.- Целые деревни одуряют себя опиумом…

Махнул рукой и умолк.

— Удивительное дело… — немного помолчав, продолжил Владимиров. — Трудолюбивый народ… А во что его превратили… Я даже не представляю себе, как они будут выкарабкиваться из всего этого…

— Выкарабкаются, — неожиданно уверенно заявил Алеев. — Мы с Южиным видели воодушевление на лицах не только у командиров, но и у рядового состава. Они готовы перенести всё, лишь бы победить своих врагов. Ты знаешь, какая заветная мечта у каждого военного? — вдруг спросил он. Улыбнулся и сам же ответил: — Иметь маузер!..

Разговаривая, они выехали на окраину города, где река подходила близко к крепостной стене и к немалому удивлению увидели на берегу реки Цзян Цин и Су Фи. Они словно маленькие дети бросали в воду камешки и смеялись, если у кого-то камешек долетал до скалистой глыбы метров в двадцати от берега. Чуть поодаль на корточках сидели охранники-маузеристы.

— Поехали отсюда, — сказал Владимиров. Но было уже поздно. Су Фи заметила их и приветливо помахала рукой.

Обрадовалась и Цзян Цин, и тоже махнул рукой.

— Подъезжайте к нам! — крикнула она.

— Ну вот… — недовольно буркнул Владимиров. — Донесут Мао, а тот может подумать чёрт означает что…

Когда Владимиров с Алеевым подъехали, Цзян Цин, не скрывая искреннего удивления, спросила:

— А вы как здесь оказались?

— Решили с Борисом Васильевичем по городу поездить. Посмотреть… — ответил Владимиров.

В глазах у Цзян Цин загорелись игривые искорки.

— А мы тоже с Су Фи захотели на речку посмотреть… Это она сейчас такая тихая, а после дождей и особенно весной она становится, как разъярённая тигрица…

И снова глаза Цзян Цин загорелись игривыми искорками, но тут же погасли.

Глядя на неё Владимиров невольно подумал: «Да… А ты умеешь управлять своими эмоциями». А вслух сказал:

— Это хорошо или плохо, что река превращается в разъяренную тигрицу?

И тут же пожалел, что спросил об этом.

— А можно мне ответить? — вступила в разговор Су Фи. Выжидающе глянула на Цзян Цин, потом перевела взгляд на Владимирова. И только после этого продолжила: — Хорошо для тигрицы и плохо для того, на кого она охотится…

Слова Су Фи, видимо пришлись не по душе Цзян Цин, потому как на её лице сразу появилась тень недовольства.

— Нам пора ехать… — проговорила она и попросила охранников подвести лошадей.

— А как поживает Колля? — спросила Су Фи. — Он у вас всегда занят?

— Работа у него такая, — ответил Владимиров.

— Жалко… — проговорила Су Фи. — Какой он несчастный…

На что Цзян Цин сухо заметила:

— В счастье человек должен быть умерен…

— Да, да… — покорно согласилась Су Фи.

Когда Цзян Цин с Су Фи отъехали, Алеев, глядя им вслед спросил:

— Пётр Парфёнович, а ты знаешь, кому принадлежат эти слова о счастье?

— Конфуцию? — насмешливо произнёс Владимиров.

— Нет! — ответил Алеев. — Правителю Древнего Коринфа могучему Периандру, который ввёл закон о порядке чеканки монет, установил госпошлину на ввозимые и вывозимые товары и ввёл закон о налогах на роскошь!

Владимиров удивленно покачал головой.

— Ты полагаешь, Цзян Цин знает что-то о Периандре? — неуверенно спросил он.

— Женщины всегда знают больше, чем мы думаем, — ответил Алеев. — С ними надо всегда держать ухо востро… А с этими особенно…

4

Первая половина ноября прошла в тревожном ожидании сводок Совинформбюро с Юга России. Ждали их с нетерпением и в руководстве Особого района. Все понимали: от исхода сражения за Сталинград будет зависеть многое не только на Волге, но и здесь и на всём Дальнем Востоке.

Зарубежные радиостанции теперь ежедневно сообщали об успешных боях советских войск на Волге. И уже казалось на второй план ушли их сообщения о боях в Египте союзников под командованием генерала Александера против немецкой группировки войск во главе с Роммелем.

Не обходили они молчанием и прилёт генерала Хэрли в Москву, где он передал Сталину личное послание президента США Рузвельта.

Наконец девятнадцатого числа в конце дня Долматов принял первое радостное сообщение о фланговом наступлении советских войск под Сталинградом и прорыве обороны противника в глубину до семидесяти километров, а также о разгроме немецких войск под Орджоникидзе и успешных боях под Туапсе, где немцев остановили всего в нескольких километрах от берега моря.

Когда Долматов сообщил об этом, в доме все кричали «Ура!» до хрипоты, а когда успокоились, Южин сказал:

— Это начала их конца!.. — и с мольбой в голосе обратился к Владимирову:- Пётр Парфёнович, ну разреши по такому поводу…

— Хорошо. Разрешаю, — ответил. — Коля, организуй всем по сто грамм… За такое грех не выпить!..

Когда Риммар разлил разведённый спирт по чашкам, Южин снова обратился к Владимирову:

— Пётр Парфёнович, тебе слово.

Владимиров обвел всех посветлевшем взглядом.

— За нашу победу! — сказал он.

Наверное, слова его прозвучали долгожданной музыкой в душе у каждого сидящего за столом, потому как каждый повторил:

— За нашу победу!

…После ужина Владимиров с Долматовым вышли на крыльцо дома. Ночь уже вступила в свои права, и чернильная темнота поглотила всё вокруг. И только на безбрежном куполе неба среди тускло по-осеннему мерцающих звёзд ярко выделялась одна звезда — Полярная. Влажный воздух невидимыми потоками стекал с гор в долину, принося с собой холод. Долматов поплотнее запахнул ватную куртку.

— Так незаметно и зима подкрадётся… — сказал он. — А угля у нас маловато…

— Что поделаешь, — ответил Владимиров. — Нам выдали по норме. — И вдруг спросил: — Леонид Васильевич, а что ты думаешь о нашем поваре?

Долматов слегка пожал плечами.

— Парень, как парень… Аккуратный и готовит хорошо. А почему ты спросил?

— Да так… — Владимиров немного подумал, затем продолжил: — Я вчера зашёл на кухню и совершенно случайно заглянул за коробку с рисом. А там — маузер… Зачем повару маузер? Это роскошь для простого китайца.

— А ты спросил у него?

— Нет…

— А почему?

Владимиров ответил не сразу.

— Я вот что думаю… — наконец медленно проговорил он. — Давай завтра пригласим его, посадим за стол и поговорим по душам…

— Как знаешь, — ответил Долматов. — А я бы спросил сразу…

На следующий день, как только Чан появился на кухне, Владимиров послал за ним Риммара.

Чан вошёл в дом, с почтением поздоровался и остановился у двери.

— Проходи, Чан, присаживайся, — сказал Владимиров. И выждав, когда тот сел за стол, продолжил: — Я видел у тебя маузер. Вещь дорогая. Не каждому по карману, да и не каждому здесь разрешено иметь такое оружие. Зачем он тебе?

Владимиров ожидал, что от прямого вопроса Чан заволнуется или хотя бы смутится, однако тот спокойно ответил:

— Это не мой маузер…

— А чей? — насторожился Долматов.

— Цзян Цин мне его дала в тот день, когда приехали к вам.

Все, кто был в комнате, невольно переглянулись.

— Зачем? — теперь уже спросил Владимиров. Он был удивлён не менее других ответом Чана.

— Она сказала, чтобы я охранял вас… Но чтобы вы не знали об этом… И чтобы никто не знал… Если не верите мне, можете спросить у неё…

В последних словах Чана прозвучала нескрываемая обида.

Владимиров поочередно посмотрел на Алеева, Южина и Долматова, затем перевёл взгляд на Чана. По всему было видно, что он говорил правду.

— Ну почему мы не должны тебе верить? — сказал Владимиров. — Мы верим…

Чан посветлел в лице.

— Я могу идти? — спросил он. — А то мне ещё готовить надо…

— Конечно, иди, Чан, — разрешил Владимиров. — И не обижайся на нас.

— Я не обиделся, — ответил он. — Цзян Цин за вас очень беспокоиться, — добавил он уже с улыбкой.

Когда за Чаном закрылась дверь, первым заговорил Южин.

— А я не верю ему, — вдруг сказал он.

— Почему? — удивился Владимиров.

— Пётр Парфёнович, с какой стати Цзян Цин беспокоиться за нас? — мрачно возразил он. — Да так, что она дала нашему повару маузер? — И махнул рукой.

— Ну-у-у… Игорь Васильевич!.. — укоризненно проговорил Алеев. — Ты просто не знаешь женщин. Их поведение зачастую не поддается никакой логике… Что же касается Цзян Цинца, она скорее всего является исключением…

…Двадцать четвёртого ноября из Москвы пришло ещё одно радостное сообщение: советские войска под Сталинградом в результате фланговых наступлений завершили окружение немецко-фашистской группировки и замкнули смертельное кольцо в районе Калача.

…В полдень в доме появился Сяо Ли и сообщил, что Кан Шэн спросит Владимирова срочно приехать к нему по очень важному делу.

Постоял, осмотрелся по сторонам так, как будто был здесь впервые, затем попрощался и вышел из дома.

Южин, который в это время собрался ехать к Бо Гу за материалом для очередной своей статьи в «Известия», сказал:

— Поеду к Бо Гу завтра… Куда интереснее узнать, что нового приготовил для нас товарищ Кан Шэн. — И продолжил пока Владимиров собирался: — Странная личность этот Кан Шэн… С одной стороны — не подкопаешься: в 1927 году руководил уличными боями рабочих дружин в Шанхае, заведовал отделом ЦК партии, был членом Политбюро, в 1939 году его даже избрали секретарем ЦК. В Москве участвовал в работе одного из Пленумов Исполкома Коминтерна и даже был избран делегатом седьмого конгресса Коминтерна… А с другой стороны — человеконенавистник, коварный по своей натуре, без стыда и совести. Интересно, как всё это может уживаться в одном человеке?

— Очень просто, — ответил ему Алеев. — Для этого надо быть Кан Шэном…

…Кан Шэн встретил Владимирова на этот раз на удивление приветливо. Предложил сесть за стол, сам сел напротив и распорядился подать чай.

— …Я бы и сам к вам приехал, — продолжил он, — однако дел в последние дни в связи с подготовкой к съезду столько навалилось… Город наводнен гоминдановскими шпионами. Если что случится… — и Кан Шэн удрученно качнул головой.

В это время принесли чай. Кан Шэн выждал, когда охранник выйдет, и продолжил:

— Вы на меня не смотрите, товарищ Сун Пин, пейте. Я перед вашим приходом уже попил чай… Да! Хочу сразу вас поздравить с успехом Красной Армии под Сталинградом. Даже представить себе трудно, как это удалось вашему командованию! — Кан Шэн умолк на мгновение, затем продолжил: — А вы знаете, я знаком с командующим 62-й армии товарищем Чуйковым! — и заметив неподдельное удивление на лице Владимирова, не без гордости продолжил: — Мы с ним познакомились в Чунцине, когда он там работал военным атташе…

— Я рад этому, — ответил Владимиров. — Вот видите, сколько у нас общего, если внимательно присмотреться друг к другу, и кое-что вспомнить.

Слова Владимирова, видимо, показались Кан Шэну не совсем понятными. Это было заметно по его лицу, на котором появилась настороженность, однако он всё же энергично закивал головой.

Этот человек, которого все боялись и ненавидели, сейчас казался простым, доверчивым и даже немного смущенным.

«Артист, — подумал Владимиров, — или жизнь всё же учит его чему-то…»

— Я вот о чём хотел с вами поговорить, товарищ Сун Пин, — продолжил тем временем Кан Шэн. — Я знаю, вы часто встречаетесь с Цзян Цин… Вернее будет сказать, она приезжает к вам. Я не в праве ни ей, ни вам запретить этого делать. Но согласись со мной, со стороны это выглядит довольно странно… — Кан Шэн сделал паузу и пристально посмотрел на Владимирова, словно решал: продолжать дальше этот разговор или не продолжать. И всё же заговорил снова:- Я хотел бы вас предупредить: подумайте — стоит ли вам встречаться с ней… Во-первых, она всё же жена председателя партии и на виду у всех. А недоброжелателей у товарища Мао много. И, во-вторых, она женщина и не всегда может верно, оценить ваше внимание к ней. Поэтому будьте осторожны… Она очень эмоциональная, а такие женщины часто становятся причиной разных неприятностей…

Владимиров не был удивлён осведомленностью Кан Шэна и всё же почувствовал в душе такое ощущение, которое может испытывать человек, когда узнает, что за ним всё время подглядывают через замочную скважину.

— Товарищ Кан Шэн, вы это делаете по собственной инициативе, или об этом вас кто-то попросил? — спросил Владимиров.

Тот скрестил на груди руки.

— Что вы, товарищ Сун Пин!.. Конечно, никто меня не просил!..

— Тогда я вынужден вам сказать, — продолжил Владимиров, — те случаи приезда к нам Цзян Цин…

— И Су Фи! — улыбнувшись, добавил Кан Шэн.

— И Су Фи, — повторил Владимиров, — не имеют ничего общего с родом нашей деятельности в Яньани. Да и их интерес к нам, я полагаю, это ничто иное, как женское любопытство к иностранцам.

Кан Шэн не стал возражать. По его лицу и особенно по глазам Владимиров понял: он остался доволен встречей и разговором. И, уже прощаясь с Владимировым, сказал:

— Я очень рад, товарищ Сун Пин, что мы поняли друг друга…

5

Двадцать восьмого ноября первый раз из Центра пришло короткое сообщение: «Ваши родные живы и здоровы. Шлют вам привет». И ни слова больше.

Каждый воспринял это сообщение по-своему: Южин вышел во двор и долго бродил вокруг дома, выкуривал одну папиросу за другой, Алеев снял с полки томик стихов Пушкина и принялся сосредоточенно читать, Долматов направился в радиоузел и просидел там с Риммаром до конца дня.

…Владимиров отправился спать, когда стрелки настенных часов уже показывали двенадцать ночи, однако сон не шёл к нему. Задавленная делами тревога за семью, вдруг обострилась и вышла наружу с такой силой, что он даже растерялся, попытался убедить себя в том, что Мария, и сыновья дождутся его, всё будет в порядке, и это не первая разлука с ними, но у него ничего не выходило…

Орлову решили сказать о сообщении, как только он приедет.

…Уже под утро Риммар принял очередное сообщение Совинформбюро, в котором говорилось о начале успешного наступления Красной Армии из района Ржева и Великих Лук, и прорыве обороны противника на глубину до тридцати километров. И о продолжении успешных боёв по уничтожению окружённой под Сталинградом группировки немецко-фашистских войск.

Иностранные радиостанции начинали и заканчивали свои передачи словом «Сталинград».

…Орлов приехал на следующий день. Сообщение из Центра воспринял внешне равнодушно. И тут же сказал:

— Был у меня Бо Гу. Когда разговор зашёл о Кан Шэне, он рассказал, что в настоящее время в Яньане живёт некий Ли Кэ-нун, который возглавляет здесь полулегальное общество с широкой разветвленной сетью агентов по всему Китаю. И которой пользуется Кан Шэн. Общество, скорее всего, религиозное…

— Я знаю Ли Кэ-нуна, — неожиданно заявил Южин, присутствующий при разговоре. — На вид такой тихий и скромный китаец, среднего роста, плотный. В армии служил в кавалерии. Приехал сюда в 1941 году вместе с Лю Шаоци, с которым он дружит. Но ни тот, ни другой этого не афишируют…

— Это уже интересно… — проговорил Владимиров, внимательно выслушав Орлова и Южина.

— У этого товарища охраны не меньше, чем у Мао… — добавил Южин.

Последние слова Южина ещё больше заинтересовали Владимирова.

— Игорь Васильевич, если не секрет, откуда ты всё это знаешь? — спросил он.

— А меня с ним познакомил Кан Шэн месяца за два до вашего прилёта, — ответил тот. И в свою очередь задал вопрос: — А чем он тебя заинтересовал?

Владимиров усмехнулся.

— Эх ты, Игорь Васильевич!.. — проговорил он. — Кан Шэн познакомил тебя с такой личностью!.. Это общество объединяет по всему Китаю и бедных, и богатых, и оно вовсе не религиозное. В нём строжайшая дисциплина, нарушение которой карается смертью, и члены этого общества проповедуют крайний китайский национализм наподобие японского с теми же принципами самопожертвования и ненавистью к другим народам. Они преследуют одну цель: реставрировать в Китае порядки Цинской империи…

Южин, вдруг помрачнел и неожиданно проговорил:

— Пётр Парфёнович, я буду просить Центр отозвать меня в Москву… Я хочу на фронт…

— Я тоже, — поддержал его Алеев.

На какое-то время в комнате повисла гнетущая тишина. Видимо, все ждали от Владимирова, если не возмущения, то призыва к терпению. Но он проговорил:

— А в Сибири уже морозы стоят… Я помню 1921 год выдался голодным, люди ели всё: травы, коренья, даже собак перебили… Отец решил вести всю семью в Сибирь. Говорили, там люди не бедствую. Мне тогда только исполнилось 16 лет… — Владимиров на миг умолк и качнул головой. Затем продолжил: — Кое-как добрались до станции, название которой я не запомнил. В общем, отец меня оставил в селе Баево у местного мироеда, а все остальные поехали дальше. Работать приходилось с раннего утра до позднего вечера, в дом не пускали, жил, ел и спал на базу вместе с коровами. В холодное время прижмешься к бурёнке и согреешься таким образом… От хозяйских побоев и фурункулов на теле живого места не было… А бежать нельзя. Отец сказал: «С голоду умрёшь»…

Владимиров замолчал, поднялся с места и вышел на улицу.

Южин с Алеевым недоумённо переглянулись, однако никто не проронил ни слова.

…На следующий день после завтрака к Владимирову подошёл Алеев и положил перед ним на стол два листа бумаги.

— Это что? — спросил тот.

— В своих бумагах нашёл… Это копия постановления Исполкома Коминтерна от 22 декабря 1930 года о военно-политическом положении в Китае. Будешь читать, обрати внимание: тогдашнее руководство КПК придерживалось мнение, что в Китае революция победит лишь при условии победы пролетарских революций во всём мире. Это одно. И другое — для победы социализма в Китае, по мнению китайского руководства, необходимо было сначала разгромить японский милитаризм, а для этого вооружить тысячи китайцев, проживающих в Сибири, и направить их в китайские вооруженные силы.

Владимиров взял листы бумаги, отложил их в сторонку и спросил:

— Ты не передумал по поводу возвращения в Москву?

— Передумал…

— А Южин?

— Пётр Парфёнович, спроси сам у него… — ответил Алеев.

Глава тринадцатая

1

На конец ноября выпал целый ряд событий, которые изменили отношение к группе Владимирова со стороны многих руководителей Особого район. Этому, по мнению Владимирова, способствовало продолжение успешной сталинградской операции «Уран» по уничтожению немецко-фашистской группировки и начало успешного наступления Красной Армии на Центральном фронте.

И, чтобы не отстать от событий на Восточном фронте, британское агентство «Рейтер», со ссылкой на секретный источник, сообщило о готовящейся союзным командованием операции по форсированию весной будущего года пролива Ла-Манш с целью разгрома немцев в районе Па-де-кале и на северном побережье Франции.

Одна из американских радиостанций, со ссылкой на закрытый источник в правительстве, передала сообщение о готовности Турции выйти из договора с Германией и заявить о своём нейтралитете.

— Всё верно, — заметил по этому поводу Алеев, — даже разбойники бояться за свою жизнь…

…Декабрь подкрался незаметно.

Второго числа Южин с утра собрался ехать в город на встречу с Бо Гу, чтобы узнать о подготовке к партийному съезду. Накануне из Москвы пришла телеграмма с просьбой дать хотя бы какой-нибудь материал в «Известия».

— Я поеду с тобой, — сказал Владимиров. — Ты — к Бо Гу, а я «лейкой» кое-что в городе поснимаю. Потом, если у нас будет время, поднимемся к их главной па́годе. Я хочу сделать там пару снимков. А то вернёмся в Москву и показать ребятам будет ничего.

Южин согласился.

Пока он был у Бо Гу, Владимиров съездил в новый район, который располагался между рекой и крепостной стеной, разрушенной годами, но до сих пор выглядевшей грозно.

День выдался на редкость солнечным и тихим, и потому народа здесь оказалось много.

Возле харчевен и лавок были привязаны лошади, мулы и ослы. Время от времени они ревели страшными голосами, взывая к совести своих хозяев, засевших в харчевнях, из которых несло запахом чеснока и похлебки.

Владимиров сделал несколько удачных, на его взгляд, снимков и собрался уже ехать к редакции газеты «Цзефан Жибао», где его должен был ждать Южин, как вдруг увидел возле ближайшей харчевни человека, как две капли воды похожего на Сяо Ли. Тот передавал какой-то сверток пожилому китайцу, взял деньги и торопливо направился в сторону крепостных ворот. Однако Владимиров всё же успел его сфотографировать.

Когда Владимиров подъехал к редакции, Южин уже ждал его.

— Ну что? — поинтересовался Владимиров.

Южин отрицательно качнул головой.

— Глухо, как в танке, — ответил он. — Не определились ещё даже с датой проведения Пленума, на котором должны утвердить и доклад, и дату проведения съезда…

После того, как они тронулись с места, Владимиров рассказал об увиденном им человеке очень похожем на Сяо Ли.

— Я успел сфотографировать его, — сказал Владимиров.

Южин махнул рукой.

— Все они на одно лицо… А, впрочем, всё может быть. Плёнку проявим и посмотрим.

Со стороны Восточных ворот хорошо просматривалась великолепная панорама небольших ажурных пагод, построенных ещё в древние времена по вершинам гор, обрамляющих Яньань почти со всех сторон. И в центре этой панорамы возвышалась десятиярусная большая па́года. Сколько веков она задумчиво смотрела на долину, никто не знал. Говорили, что она была построена тысячу лет тому назад, и её не смогло разрушить ни время, ни набеги многочисленных врагов.

Оставив лошадей у привези под охраной двух маузеристов дежуривших здесь, Владимиров с Южиным стали подниматься по довольно крутым каменным ступеням вверх, которые через каждые сто шагов заканчивались площадкой для отдыха. На одной площадки Владимиров с Южиным остановились перевести дыхание и вдруг увидели спускающаяся вниз по ступенькам Цзян Цин и Су Фи без охранников.

Женщины тоже увидели их и поспешили навстречу.

Цзян Цин сложила ладони вместе на уровне груди и слегка поклонилась, но сделала это она изящно и с достоинством.

Су Фи тоже слегка поклонилась Владимирову и Южину — каждому отдельно. Выглядело это очень трогательно.

— Мы рады видеть вас, — проговорила Цзян Цин, — и немного удивлены, что вы оказались здесь. Сюда приходят только верующие…

У Владимирова за малым не сорвалось с кончика языка: «А вы верующие?», но он вовремя сдержался.

— Мы тоже верующие, — ответил Южин. — Но у нас своя вера. И она не запрещает нам познавать другой духовный мир, не менее прекрасный, чем наш.

Цзян Цин очаровательно улыбнулась в ответ.

— Я не перестаю восхищаться вами, — проговорила она, слегка прищурив и без того раскосые глаза. — Чтобы мы тут делали без вас!

И Цзян Цин повернула голову к Су Фи, словно призывая её подтвердить сказанные слова. Су Фи согласно кивнула головой.

— Действительно, это так, — согласилась она.

А Цзян Цин продолжила:

— Я открою вам один маленький секрет: мой муж много работает, и он очень устаёт, но я заметила, когда вы приходите, он становится совсем другим… — Она на мгновение умолкла, видимо подбирая нужные слова, затем продолжила: — У него проходит усталость, и он становится спокойнее. Поэтому приезжайте к нам чаще…

Цзян Цин говорила настолько искренне, что Владимиров не сдержался и улыбнулся.

— Спасибо. Мы постараемся поддерживать хорошее настроение вашего мужа, — и тут же поинтересовался: — А как это вас отпустили без охраны?

— Они внизу, — ответила Цзян Цин. — Хотя всё это лишнее… Ну, мы пошли, — Проговорила она и не сдержала вздоха. — Нас отпустили всего на час…

Когда Цзян Цин и Су Фи уже спустись вниз на несколько ступеней и смешались с вереницей прихожан, Южин спросил:

— Ну и что это было?

— Ты о чём? — не понял его Владимиров.

— О том, что они тут оказались…

Владимиров с некоторым удивлением посмотрел на Южна:

— А ты, Игорь Васильевич, что думаешь?

— Я?.. — почему-то переспросил тот.

— Да, ты…

Южин слегка пожала плечами.

— Да, в общем ничего особенного, — ответил он. Но тут же насмешливо добавил: — Засиделись обе красавицы дома и решили проветриться…

Южин хотел ещё что-то сказать, но в это время снизу, куда ушли Цзян Цин и Су Фи, один за другим раздались выстрелы. Они прозвучали громко и нелепо в спокойной тишине, которую, казалось, ничем нельзя было нарушить.

Владимиров с Южиным переглянулись. Не сговариваясь бросились вниз и буквально на середине спуска увидели на площадке лежащую на спине Су Фи и рядом с ней на коленях рыдающую Цзян Цин. И их охранников. А в десяти шагах на склоне горы лежал в неестественной позе какой-то человек в стареньком ватнике. Тут же валялись листья, шапка и обрез от старой японской винтовки.

Су Фи была ранена в плечо. Южин осмотрел рану и покачал головой, затем снял с себя ватник, рубашку, разорвал её на широкие ленты и сделал перевязку.

Пока Южин делал перевязку, насмерть перепуганные охранники рассказали Владимирову, что увидели подозрительного человека и пошли за ним. Всё остальное произошло мгновенно. Человек, поравнявшись с ними, выхватил из-под ватника обрез и намеревался выстрелить в Цзян Цин, но промахнулся почему-то, и пуля попала в Су Фи. Всё это выглядело странно и непонятно. После того, как Южин закончил перевязывать Су Фи, один из охранников поднял её на руки и понёс вниз, где стояли лошади.

— Игорь Васильевич, — обратился Владимиров к Южину, — сопроводи Су Фи в госпиталь к Андрею Яковлевичу. Только не в городскую больницу. — Предупредил он. — А я с Цзян Цин хочу поговорить…

2

Пятого декабря Долматов сделал запись сообщения британского агентства «Рейтер» о переговорах между президентом США Рузвельтом и премьер-министром Великобритании Черчиллем о возможной встрече со Сталиным. И даже называлось место встречи — Южный Алжир или Хартум. Однако в этот же день одна из вашингтонских радиостанций опровергла сообщение агентства «Рейтер» по поводу места предполагаемой встречи. И назвала Исландию.

Южин прокомментировал это сообщение следующим образом:

— Чтобы завести немцев в заблуждение…

— И себя тоже, — продолжил Алеев.

…Седьмого числа Владимиров и Южин были приглашены к Кан Шэну. Тот сразу завёл разговор о покушении на Цзян Цинн, невольными свидетелями которого они стали.

— …Мы уже знаем, кто это сделал, — заявил Кан Шэн, медленно рассказывая перед сидящими Владимировым и Южиным. — Человек, который стрелял в Цзян Цин, принадлежит тайному обществу «Триада», с руководством которого в своё время был тесно связан Сунь Ятсен, а сейчас поддерживает связи Чан Кайши… — Кан Шэн сделал выжидательную паузу и поочерёдно посмотрел сначала на Владимирова, затем на Южина.

Владимиров воспользовался этой паузой.

— Товарищ Кан Шэн, позвольте узнать, какое отношение к случившемуся имеют названные вами люди?

— Прямое, — чуть насмешливо ответил Кан Шэн.

— Но Сунь Ятсена давно уже нет в живых! — не стерпел молчавший до этого Южин.

— Зато живой Чан Кайши! — парировал Кан Шэн. — И покушение было задумано для того, чтобы принести боль товарищу Мао Цзэдуну! Су Фи здесь не причём!.. Убить должны были Цзян Цин!..

— Допустим, — согласился Владимиров. — Насколько нам известно, и ваши. Некоторые руководители поддерживают отношения с людьми не только из тайного общества «Триада», но и с такими, как «Жёлтые тюрбаны» и «Белая лилия»…

По лицу Кан Шэна скользнула мрачная тень, но он тут же заставил себя улыбнуться.

— Я всегда высоко ценил и вас, товарищ Сун Пин, и ваших людей, — примирительно заговорил он. — А сейчас ценю ещё больше. Я не открою вам секрет, если скажу, что за этими тайными обществами стоят миллионы людей, которыми надо управлять. Иначе мы получим в результате хаос, который приведёт к гибели весь наш народ. — И тут же вернулся к разговору о покушении на Цзян Цин: — Нам удалось установить, что действовал этот наёмник по заданию спецслужбы Гоминьдана. У нас уже есть доказательства тому…

Вывод, сделанный Кан Шэном, не удивил ни Владимирова, ни Южина. И потому они не стали ни о чём больше спрашивать.

…К концу дня приехал Орлов и рассказал, что состояние здоровья Су Фи нормальное. Пуля, выпущенная из обреза, прошла навылет и не зацепила важные органы.

— …Мне сказали, что стреляли не в Су Фи, а в Цзян Цин, — проговорил Орлов, — а Су Фи оказалась случайной жертвой…

Владимиров в ответ согласно кивнул головой.

— Ты знаешь, Андрей Яковлев, я уже перестаю понимать, кто является случайной жертвой, а кто преднамеренной, — и сменил тему разговора. — Надо навестить Ван Мина и узнать о состоянии его здоровья. Не нравится мне всё это… После ареста Чан Кайши в Синьцзяне в 1936 году, Ван Мин, вопреки мнения Мао Цзэдуна, поехал в Синьцзян разобраться на месте в случившемся. Будучи в Синьцзяне он приказал арестовать виновных в незаконном задержании Чан Кайши. Среди них оказались такие видные члены партии, как Юй Сюсун, Хуан Цай и Ли Тэ, которые вскоре, неожиданно для всех, были казнены. Это произвело угнетающее впечатление на многих товарищей Ван Мина и они перешли на сторону Мао Цзэдуна. Но когда Ван Мин вернулся в Яньань большинство членов ЦK и военных руководителей стали выражать поддержку позиции Ван Мина, направленной на создание единого антифашистского фронта. Среди них оказались Чжоу Эньлай и Пэн Дэхуай. Это привело Мао Цзэдуна в ярость, которую он тщательно скрывал. Масло в огонь конфликта подлил и сам Мао, когда высказал идею о создании единого антияпонского фронта, но без участия КПК. По его мнению, КПК должна вести независимую национальную политику. Однако Ван Мин настаивал на выполнении решения секретариата Коминтерна о том, что КПК должна быть одним из основных участников антияпонского фронта. И эта настойчивость теперь может дорого обойтись ему…

3

Спустя два дня после разговора с Владимировым Орлову удалось встретиться с Ван Мином под предлогом внести в его медицинскую карту запись о последних наблюдениях.

Начальник госпиталя не стал возражать.

После посещения Ван Мина Орлов сразу поехал к Владимирову.

— …Выглядит он совсем плохо, — сказал Орлов. — Накануне я переговорил с его лечащим врачом Цзином. Правда, сначала он насторожился, но потом даже поделился своими наблюдениями. В общем, они не в пользу Ван Мина…

— Может сообщить об этом в Москву? — предложил Владимиром. — Димитрову…

— А что мы сообщим? — в свою очередь спросил Орлов. — О том, что Ван Мин болен?.. Как его лечат?.. Вопрос в том, что никто не знает, чем он болен… Если честно говорить, я почему-то не верю этому доктору Цзину.

— И что делать? — спросил Владимиров, ощущая своё полное бессилие в надежде помочь Ван Мину.

— Не знаю, — ответил Орлов. — Давай подождём ещё немного.

Поздно вечером тринадцатого декабря Риммар принял сводку Совинформбюро, в которой сообщалось о результатах боёв под Сталинградом после полного окружения немецко-фашистской группировки войск. Было уничтожено тысяча пятьсот десять танков противника, захвачено в ходе боёв две тысячи сто тридцать четыре орудий и минометов, сбито в воздухе и уничтожено на аэродромах сто пять самолётов, взято в плен семьдесят две тысячи гитлеровцев.

Когда Риммар сообщил об этом, все разом, не сговариваясь, закричали «Ура!»

Наконец, кое-как успокоившись, стали переспрашивать Риммара о количестве уничтоженной и захваченной техники противника и пленных.

— …Интересно, — проговорил Южин, — а почему об убитых не сообщается?

— Потому что там их немерено!.. — ответил Долматов. — Да и кто их сейчас будет считать?..

— Ну, всё!.. Успокойтесь и по своим комнатам! — сказал Владимиров. — Если вы не забыли, завтра нас всех пригласили к Мао на ужин! Так что набирайтесь сил…

…В девять вечера Владимиров с Южиным, Орловым и Алеевым уже были у Мао. Риммар и Долматов остались дома: один дежурил, другой, как сказал сам Долматов, на всякий случай. Встретил их Мао Цзэдун радушно.

— …Чувствуйте себя, как дома, — добавил он.

У Мао собралась целая компания: кроме главы правительства Линь Боцюя и министра обороны Чжу Дэ, Владимиров увидел чуть ли не весь состав Политбюро.

Стол уже был накрыт, и Цзян Цин с двумя поварами делала последние приготовления.

К Владимирову подошёл Линь Боцюй. Он был земляком Мао и старшие его лет на десять. Учился в Москве, был участником «Великого северного похода». Ещё Владимиров знал, что он возглавлял китайскую делегацию на первой конференции по латинизации китайской письменности, которая проходила в сентябре 1931 года во Владивостоке.

— Я тоже рад вас видеть, — сказал он, и на его лице появилась широкая улыбка. — И заодно поздравляю всех вас с выдающимся, историческим успехом Красной Армии под Сталинградом!…

Он хотел ещё что-то сказать, но его остановил Мао Цзэдун.

— Не задерживай наших гостей! У них говорят: «Соловья баснями не кормят». Проходите к столу!

Пока все шумно рассаживались за столом Алеев, тихо шепнул Владимирову:

— Мао сегодня уже два раза угостил нас русскими пословицами. К чему бы это?

— Посмотрим, — так же тихо ответил Владимиров.

Выждав, когда разлили рисовую водку по стаканам, Мао Цзэдун, на правах хозяина, не вставая с места, произнёс негромко, но его услышали все:

— Друзья мои, мы сегодня собрались за этим прекрасным столом, — и он с благодарностью посмотрела в сторону Цзян Цин, — чтобы поздравить наших советских товарищей с большим успехом Красной Армии в боях за Сталинград. Товарищ Бо Гу, как только наши радисты приняли это сообщение, сразу же доложил мне и я, поверьте мне, почувствовал в душе надежду на скорый разгром фашизма не только на Западе, но и на Востоке. — На этом месте Мао Цзэдун умолк и на несколько мгновений задумался. И всё это время за столом стояла гробовая тишина. Казалось, что все перестали даже дышать. Наконец Мао продолжил: — И это будет нам под силу. Ибо и китайский, и советский народы объединяют общие идеи и задачи. И мы победим, несмотря на происки наших врагов, как внешних, так и внутренних. За это давайте и выпьем!

Мао проследил, как выпил каждый, затем выпил сам.

Рисовая водка оказалась настолько крепка, что у Владимирова даже перехватило дыхание.

На закуску на стол поставили варёную свинину, жареную утку, отварной рис, тушёную капусту, приправу из горького красного перца и соевый соус.

Не успели закусить, как с места поднялся Линь Боцюй и попросил, чтобы каждый налил себе водки. Выждал и тоже поздравил Владимирова и его товарищей с успехом Красной Армии на всех фронтах, высказал надежду на скорую победу над фашизмом во всём мире и, как Мао, выразил уверенность в победе над всеми внешними и внутренними врагами. Кто они — не сказал.

— А Кан Шэн молчит… — тихо заметил Южин.

— У него рот занят, — ответил Владимиров. — Ты же сам видишь, какой кусок утки он положил перед собой.

После того как закусили, снова заговорил Мао Цзэдун.

— А сейчас я прошу, чтобы своё слово сказал нам товарищ Сун Пин. Разливайте водку!

Владимиров не готовился к такому повороту и потому слегка растерялся.

Сидящий напротив него Чжу Дэ налил себе и Владимирову по полстакана водки и чуть заметно подмигнул.

Владимиров взял стакан и поднялся с места.

— Я хочу предложить этот тост за нашу победу, — сказал он. — За дружбу между нашими народами. За единство великого китайского народа!

Все за столом одобрительно закивали и только Кан Шэн мрачно заметил:

— Но только без вашего Гоминьдана…

Однако на его слова никто не обратил внимания.

Двое поваров убрали со стола использованную посуду и поставили чистую, появились новые бутылки рисовой водки. Тосты закончились. Теперь пили, говорили и закусывали. Цзян Цин за столом не было. Она ушла, но через полчаса вернулась и села в кресло с таким усталым лицом, что Владимирову стало её жалко.

Прошло ещё не меньше часа, когда Мао Цзэдун грузно встал из-за стола. Цзян Цин тут же подошла к нему и провела к креслу, в котором только что сидела сама. Затем направилась к столику, на котором стоял патефон. Поставила пластинку с китайской оперой.

Следом за Мао один за другим из-за стола стали подниматься и все остальные, и разбредаться по углам.

К Владимиру подошёл Кан Шэн и насмешливо спросил:

— У вас, товарищ Сун Пин, не заболела голова от похвал в ваш адрес?

Владимиров не мог не заметить, что Кан Шэн был трезвый, хотя и пил вместе со всеми…

— Нет, товарищ Кан Шэн, — ответил он. — Голова у людей чаще всего болит не от похвалы, как вы выразились, а от горьких мыслей.

Кан Шэн хмыкнул.

— Конечно, вы, несомненно, правы, — согласился он. — Однако я хотел бы дать вам один совет…

Но он не успел договорить. К ним подошла Цзян Цин и сказала, обращаясь к Владимирову:

— Вас просит подойти муж…

Кан Шэн досадливо поморщился и молча направился к стоящим у камина Чжу Дэ и Линь Боцюй.

Когда Владимиров подошёл к Мао, тот вялым жестом руки указал на стоящее рядом кресло.

— Присаживайтесь, товарищ Сун Пин, — проговорил он. И выждав, когда Владимиров сел, продолжил: — Вы правильно сказали о единстве нашего народа. И здесь немаловажную роль играют власти. Ещё великий Конфуций, говоря о власти, не раз подчеркивал, что она должна строиться на основе справедливости. Иначе всё будет пустым звуком. Но как это сделать в обыденной жизни, когда вокруг сплошная несправедливость? — Мао умолк и чему-то усмехнулся. Затем продолжил: — И в древние времена, и сегодня перед государственными правителями стояли и стоят одни и те же проблемы: как усилить свою власть, как удержаться на вершине этой власти и возможно подольше, и наконец, как заставить своих подданных честно и преданно служить им. Ну, если хотите, власти. Можно и так сказать. Это уже не имеет особого значения. — Добавил он, откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза.

Так прошло минуты две-три.

Сначала Владимирову показалось, что Мао слушает оперу, голоса и звуки которой заполняли всё пространство и при свете восковых свечей вызывали ощущение пребывания в мире говорящих теней.

К Владимирову подошла Цзян Цин и, виновато улыбнувшись, тихо сказала:

— Он уснул… И до утра я его из кресла уже не подниму…

4

Почти все длинные декабрьские ночи Владимиров просиживал у приёмника или с Долматовым, или с Риммаром.

Зарубежные радиостанции начинали свои передачи со срочных сообщений о боях в районе Сталинграда и на Юге России. И Владимиров всё больше укреплялся в мыслях: Япония навряд ли теперь отважится на войну с Советским Союзом. Хотя Квантунская армия по-прежнему была сосредоточена на границе СССР и находилась, по сведениям, которые регулярно поступали от «Кедра», в боевой готовности, приковывая к себе десятки советских дивизий, так необходимых сейчас на Западном фронте.

По сообщениям американских и британских радиостанций наметился успех союзников и на Севере Африки.

Радио Чунцина время от времени сообщала о тяжёлых боях с японцами в районе городов Хубэй и Шаньдун.

…В ночь с девятнадцатого на двадцатое декабря Совинформбюро передало сообщение о мощном наступлении советских войск из района среднего течения Дона и прорыве обороны противника на глубину до ста километров. В ходе этого наступления, по данным Софинформбюро, было уничтожено девять пехотных дивизий противника, большое количество танков и артиллерии.

…Утром за завтраком царило оживление. Постарался и Чан. Он приготовил гречневую кашу с отварной курицей.

На вопрос Владимирова, где он достал гречку, Чан, не без гордости, ответил:

— Один хороший человек подсказал, где взять.

— Ну, спасибо тебе, — поблагодарил Владимиров. — Денег много отдал?

Чан сложил ладони на груди.

— Так дали… Я сказал для вас… И мне так дали…

И, видимо заметив удивление на лице сидящих за столом, пояснил:

— Тот человек немного торгует и долго жил в России. Он рассказал мне, что однажды очень сильно заболел его единственный сын, и чтобы спасти его, нужно было делать срочное переливание крови. Русский доктор, который лечил его сына, отдал ему свою кровь и ничего не взял за это. С тех пор он очень хорошо относятся к русским.

Южин качнул головой.

— Надо же… — проговорил он. — Такое не часто случается…

Что имел ввиду Южин он не пояснил.

В полдень приехал Орлов.

— Накормите? — коротко спросил он и почти рухнул на стул. — Сегодня даже позавтракать не успел. Привезли двух тяжелораненых бойцов. Откуда — не говорят. И ещё: вчера я был у Ван Мина. Лечит его целая бригада врачей из первой городской больницы, однако состояние его здоровья не улучшается. Пётр Парфёнович, я, конечно, не медицинский бог, но мне сдаётся, у него отравление, и оно его медленно убивает…

Предположение Орлова потрясло всех.

— Да они что совсем одурели? — возмутился Южин. Но тут же засомневался: — Андрей Яковлевич, может ты, ошибаешься?

— Может, и ошибаюсь… — согласился тот.

Однако предположение Орлова поддержал Алеев.

— Всё может быть, — проговорил он. — Ван Мин неудобная фигура для многих здесь. Он является единственным представителем Коминтерна в Особом районе. Не станет Ван Мина — не будет свидетеля того, что здесь происходит…

Уже пообедав, Орлов вдруг хлопнул ладонью себя по лбу.

— Совсем забыл! — проговорил он. — В городе повсюду и на стенах домов, и на заборах развешивают плакаты с надписями: «Чан Кайши — убийца!», «Смерть гоминдановским шпионам!» К чему бы это?

Владимиров неопределенно пожал плечами. Зато Южин, не раздумывая, ответил:

— Воевать собираются с Гоминьданом! Вот к чему!

Сообщение Орлова заставило Владимирова задуматься.

— Борис Васильевич, — обратился он к Алееву, — выбери время и съезди сегодня к Бо Гу. Может он что-то скажет… — И уже провожая Орлова до привези, где стояла его лошадь, поинтересовался: — А что с Су Фи?

— Она уже дома, — ответил тот. — Ма Хайде дома её долечивает…

…К вечеру вернулся от Бо Гу Алеев. По нему было видно, что он съездил не напрасно.

— Два дня тому назад, — сообщил Алеев, — от Чан Кайши на имя Мао снова пришло предложение провести встречу в Чунцине и обсудить все спорные вопросы. Бо Гу говорит, что в руководстве Особого района по-прежнему нет единого мнения. Одни за переговоры, другие против. По его мнению, Мао в растерянности…

— А эти плакаты в городе? — не стерпел Южин.

— Наверное, ответ на предложение Чан Кайши, — ответил Алеев. — Да! Ещё! Он рассказал о довольно интересном случае. Оказывается, за неделю до нападения японцев на американскую военно-морскую базу Перл-Харбор Чан Кайши предупредил американцев о нападении, однако те проигнорировали его информацию и в результате поплатились за это. Японцы тогда практически уничтожили весь их флот на Тихом океане. И с тех пор у Чан Кайши с американцами натянутые отношения.

Владимиров усмехнулся.

— Это похоже на янки, — проговорил он. — Они самоуверенны до безобразия… — И тут же спросил: — Известно, когда будут проводить съезд?

— Нет, — ответил Алеев. — Никто ничего не знает…

— Кроме Мао?

— Возможно, — согласился Алеев. — Хочешь, я тебя удивлю? У Бо Гу я встретил заместителя Кан Шэна… Ну, ты его, наверное, уже видел: рябоватый такой, высокого роста — Гао Ган…

— Видел, — ответил Владимиров.

— И знаешь, зачем он к Бо Гу приходил? Уговаривал, чтобы тот убедил Ван Мина публично покаяться за свои ошибки, которые этот допустил по отношению к Мао!

Первая мысль, которая пришла Владимирову в голову: или съезд уже не за горами, или компания Чжэнфына набирает новые обороты.

— И что Бо Гу ответил Гао Гану?

— Вот как раз этого он мне и не сказал… — ответил Алеев.

…Уже глубокой ночью двадцать второго декабря Риммар принял сообщение Совинформбюро, в котором говорилось о успешном продвижении советских войск в районе среднего Дона в глубину обороны противника, в результате которого было разгромлено шесть немецких и румынских дивизий.

На Северном Кавказе по сведениям Совинформбюро продолжалось наступление советских войск, начатая из района Юго-Восточнее Нальчика.

Радиостанция американского агентства «Вашингтон пост» передала заявление президента США Рузвельта, в котором говорилось о готовности США в случае нападения Японии на СССР предоставить в распоряжение военного командования СССР на Дальнем Востоке сто тяжелых бомбардировщиков.

Прочитав утром это сообщение, Владимиров спросил:

— Коля, а о втором фронте что-нибудь говорят?

— Нет, Пётр Парфёнович, — ответил тот. — Они полагают, наверное, что мы и сами справимся… — Усмехнулся и добавил: — Им второй фронт в Европе не нужен! Неужели не понятно?..

Успехи советских войск под Сталинградом, в районе среднего Дона и на Северном Кавказе заметно отразились и на настроениях в Яньане.

…Тридцатого декабря Владимирова, Алеева и Южина пригласили в качестве корреспондентов на расширенное совещание партийного актива Особого района, на котором с докладом выступил Мао Цзэдун.

Почти половина полуторачасового выступления Мао посвятил анализу проводимого в Особом районе Чжэнфына. При этом он часто отвлекался от текста и, заговариваясь, называл Чжэнфын то борьбой с троцкизмом и бюрократизмом, то эффективным средством в решении финансовых и хозяйственных проблем. Затем Мао перешёл к освещению экономических вопросов. А когда заговорил об острой необходимости развития сельского хозяйства, неожиданно вспомнил о Карле Марксе.

— …Согласно учения Карла Маркса, — сказал он, — для жизни и борьбы необходимо, чтобы сюда… — Мао Цзэдун широко открыл рот и показал на него указательным пальцем, — что-то входило! А отсюда… — он указал на свой зад, — выходило!

Зал сначала онемел, затем одни дружно захлопали в ладони, а другие стали смеяться.

Южин повернул голову к Владимирову.

— Как тебе нравится такой выразительный пример? — спросил он.

— Совсем не нравится, — ответил тот. — Я сомневаюсь в том, чтобы Карл Маркс, если говорил об этом, имел в виду то, что показал товарищ Мао.

После совещания партактива Владимиров с Алеевым поехали в госпиталь. Орлов уже несколько дней не появлялся в их доме. И Владимиров забеспокоился.

Орлова они застали на месте живым и здоровым, однако, как всегда, озабоченным.

— …Молодцы, что приехали, — обрадовался он. И тут же посетовал: — Работы прибавилось. Теперь не только военным, но и гражданским разрешили обращаться сюда за медицинской помощью. Не всем конечно… В Яньане четыре больницы, и они переполнены. А врачей не хватает… Чаю хотите? — Предложил он.

— Хотим, — ответил Алеев.

Пока Орлов готовил чай, успел рассказать о состоянии здоровья Ван Мина.

— …Пётр Парфёнович, я боюсь за него… — сказал он. — Залечат… Да и ещё! Ма Хайде стал чуть ли не каждое воскресенье проводить у себя в доме вечеринки, на которые приглашает, высокопоставленных партийных и военных работников…

— Нам так не жить, Андрей Яковлевич, — усмехнулся Алеев.

— Не знаю, как это сделать, но за ним не мешало бы присмотреть, — продолжил Орлов. — Я на сто процентов уверен: он не тот, за кого себя выдает. Да и как врач он не внушает мне доверия… Новый год, где будем встречать? — вдруг поинтересовался он.

— У нас, Андрей Яковлевич!.. — ответил Владимиров. — Где же ещё… Долматов, насколько я знаю, с Чаном уже начали подготовку. Правда, до уровня вечеринок Ма Хайде мы не дотянем, но надеюсь, посидим хорошо…

Часть вторая

Глава первая

1

В ночь под Новый год разразилась настоящая буря. Снег с сильными порывами ветра в одночасье покрыл всё: склоны гор, долину и город белым саваном — ни пройти, ни проехать. Дом под напором ветра время от времени вздрагивал и потрескивал, словно жаловался на внезапно налетевшую непогоду.

Все волновались за Орлова: как он доберется в такую снежную круговерть.

Было уже часов одиннадцать, когда Долматов предложил пойти навстречу Орлову, однако в эту минуту снаружи послышался топот ног, потом дверь распахнулась и в дом, что называется, ввалился Орлов весь в снегу и с порога спросил:

— Что уже не ждали? А я пришёл!..

Долматов и Алеев помогли Орлову снять заснеженную верхнюю одежду. Чан подал ему веник. Тот очистил веником обувь и прошёл к натопленной печи.

— Дайте сначала руки обогреть… А то пальцы не сгибаются.

— Твои пальцы, Андрей Яковлевич, на вес золота, — заметил Южин. — Сам слышал об этом в городе.

Южин не преувеличивал. Орлов всё больше и больше завоевал авторитет не только среди своих коллег врачей, но и в окружении Мао Цзэдуна.

Владимиров посмотрел на часы.

— Давай, Чан! — скомандовал он. — Подавай всё на стол! По русскому обычаю сначала надо проводить старый год!

Помогать Чану стали Долматов, Алеев и Южин.

Орлов тем временем обогрелся у печи и заговорил снова:

— Я вчера беседовал с лечащим врачом Ван Мина доктором Цином. Мне показалось, что он чего-то недоговаривает. Словно боится… Я вот о чём думаю: хорошо было бы достать рецепты лекарств, которыми лечат Ван Мина и отправить их на анализ в Москву…

Владимиров недоверчиво посмотрел на Орлова.

— Как ты это сделаешь? — спросил он.

— Я попробую… — проговорил Орлов.

— У нас всё готово! — почти торжественно объявил Долматов. — Просим к столу!..

В это время дверь радиоузла приоткрылась и появилась голова Риммара.

— А я? — обиженно спросил он.

— Выходи и ты, Коля! — разрешил Владимиров. — Дверь не закрывай… Услышим, если что…

Когда все расселись за столом, Владимиров обратился к Чану, который ещё возился у печи:

— Чан, мы тебя ждем, — сказал он. — Садись рядом с Леонидом Васильевичем. Ты своё дело сделал.

Действительно, на столе кроме жареных тушек курицы, отварного риса с соусом, соевой приправой и тушёнкой капусты, красовались и две бутылки настоящей русской водки. Её Чан достал опять-таки через своего старого знакомого.

Когда Чан сказал, что это подарок им к Новому году от всё того же китайца, сыну которого безымянный доктор отдал свою кровь для переливания, Владимиров даже не поверил своим глазам: такой подарок в Яньане стоил дорого.

— Ну что, друзья, — обратился он ко всем, поднимая свой стакан с водкой. — Я вас не замучаю длинной речью, но не могу не сказать о том, что мы с вами вправе выпить за уходящий год. Он принёс нам надежду на нашу победу над самым лютым врагом — над фашизмом. Тронулся лёд и здесь. За уходящий год!

Застолье было в самом разгаре, когда Риммар напомнил:

— А до Нового года осталось две минуты!..

Пока Долматов развивал водку по стаканам, Чан, вдруг обратился к Владимирову:

— Разрешите мне сказать несколько слов…

Владимиров окинул взглядом сидящих за столом.

— Пётр Парфёнович, пусть скажет, — за всех ответил Орлов.

— Говори, Чан, — разрешил Владимиров.

Чан поднялся с места.

— Я хочу всех вас поздравить с вашим Новым годом не только от себя, но и от имени своих родных и друзей. Поверьте мне: и у вас много тут друзей. Просто не каждый пока отважится сказать вам, что он ваш друг. Однако время такое придёт и никто, и никого не будет бояться. Я хочу пожелать вашему народу победы над Гитлером. Он и наш враг. Я всё сказал. Спасибо вам.

Чан выпил и опустился на стул.

Несколько мгновений за столом стояла тишина. Наверное, каждый в это время думал о чём-то своём.

Тишину нарушил Владимиров:

— Спасибо и тебе, Чан, за добрые слова. Они нам тоже необходимы…

За новогодним столом время летело быстро. Владимиров глянул на настенные часы: стрелки показывали три часа ночи.

— …Ну что, друзья-товарищи, — проговорил он, — нам пора закругляться. Тем более, что завтра у Андрея Яковлевича рабочий день начинается в восемь утра…

— Уже сегодня, — поправил его Орлов. — Где я буду досыпать эту ночь?

— В комнате у Риммара, — ответил Владимиров. — Он до утра дежурит.

Когда уже все стали расходиться по комнатам, а Чан ушёл готовить себе ночлег на кухне, Южин придержал Алеева за локоть и сказал:

— А он не простой этот Чан…

— Это хорошо или плохо? — спросил Алеев.

Южин слегка пожал плечами.

— Не знаю, — ответил он. — Не могу понять: почему именно на нём сделала свой выбор Цзян Цин…

Алеев с удивлением посмотрел на Южина.

— Для тебя это важно?

— Нет, — ответил тот. — Просто интересно…

…Восьмого января Долматов записал очередное сообщение Совинформбюро. В нём говорилось, что под Сталинградом продолжаются успешные бои по уничтожению окружённой группировки войск противника и о стремительном наступлении советских войск на Северном Кавказе.

Радиостанция британского агентства «Рейтер» в этот же день прокомментировала отказ Сталина на предложение президента США Рузвельта отправить на Дальний Восток сто своих бомбардировщиков. Сталин, по мнению диктора радио агентства «Рейтер» недооценивал опасности, которая грозит его стране на Дальнем Востоке.

…Ближе к вечеру приехал Орлов. Владимиров только глянул на него и понял: что-то произошло. И он не ошибся.

— …Сегодня состоялся консилиум медиков, где обсуждалось состояние здоровья Ван Мина, — сказал он. — Принято решение обратиться к Мао Цзэдун с просьбой отправить телеграмму Чан Кайши для того, чтобы тот прислал в Яньань за Ван Мином самолёт для дальнейшего его лечения в Чунцине. У Ван Мина отказывают почки…

Владимиров помрачнел.

— Это уже плохо… — немного подумав, проговорил он.

— Но это ещё не всё, Пётр Парфёнович, — продолжил Орлов. — Мне сказали, Мао отказался отправлять такую телеграмму в Чунцин. Он распорядился обратиться к Чан Кайши с просьбой прислать в Яньань для проведения консультации о состоянии здоровья Ван Мина опытного врача-терапевта…

— Ты не шутишь, Андрей Яковлевич? — недоверчиво спросила Владимиров.

— Тут не до шуток, — ответил Орлов. — Как видишь, дело, оказывается, не простое… Вернее, не просто медицинское…

2

К середине января ветры со стороны Монголии усилились. Они приносили с собой морозы, которые по ночам доходили до тридцати градусов. Зато днём сияло солнце, и в затишье можно было наслаждаться его теплом.

Семнадцатого числа Орлов передал Владимирову записку от Бо Гу, в который тот просил его о срочной встрече. В конце записке было написано: «…Лучше у меня дома».

День клонился к исходу, когда Владимиров с Южиным отправились к Бо Гу. До этого все в один голос заявили Владимирову: «Один на ночь глядя не поедешь!»

Встретил их Бо Гу перед домом.

— …А я вышел на всякий случай… — сконфуженно пояснил он. — Проходите…

И он тревожно оглянулся по сторонам.

В доме Бо Гу оказался один.

— А где ваша супруга? — поинтересовался Владимиров.

— У своих родственников, — ответил Бо Гу. — Вы проходите в кабинет, а я выйду… Посмотрю…

Владимиров и Южин промолчали, но было видно, что Бо Гу чем-то напуган.

Вернулся он тут же и с облегчением произнёс:

— Всё в порядке… Давайте я сначала вас отогрею чаем. — Он разлил по чашкам уже приготовленный чай и продолжил: — Я вчера встречался с Ван Мином. Он передал просьбу: помочь ему вылететь в Москву, но чтобы всё выглядело так, как будто это исходит из Москвы, а не от него. — Бо Гу подал чашки с чаем Владимирову и Южину, взял себе. — Скажу вам откровенно: он опасается за свою жизнь и ещё не хочет обострять отношения с Мао… А за ним стоит Кан Шэн…

Владимиров и Южин внимательно выслушали Бо Гу и немало были поражены тревогой, которая исходила от него.

— Хорошо, — сказал Владимиров. — Мы сделаем всё, что от нас зависит. — И тут же спросил. — Неужели на Кан Шэна нет управы?

— Если бы дело было только в Кан Шэне… — И Бо Гу безнадежно махнул рукой. — Знаете, как у нас говорят? Молчание — великий друг, который никогда не изменит.

— Всё ясно… — обронил Южин. — Чем дальше в лес, тем больше дров…

А Бо Гу, спохватившись, что его гость ещё не притронулась к чаю, предложил:

— Пейте чай! Этот чай надо пить горячим!.. — и снова заговорил о том, что его явно мучило и не давало покоя: — Мао никогда не был согласен с политикой Коминтерна, которую Исполком Коминтерна проводит в Китае. А Кан Шэн у него в руках послушное орудие для достижения своих целей. И они уберут с дороги любого, кто окажется им помехой…

Южин не стерпел:

— Но на вашей с Ван Мином стороне большинство членов ЦК партии и многие военные руководители!.. В том числе и Чжу Дэ!..Неужели и они не видят, куда их пытаются завести?..

Слова Южина вызвали у Бо Гу грустную улыбку.

— Не забывайте: Мао умный, расчётливый и опытный в таких делах человек, — ответил он. — А если ещё прибавить ко всему этому и поддержку таких людей, как Кан Шэн, можно добиться многого…

Бо Гу вдруг умолк, быстро встал и подошёл к окну. Постоял, прислушиваясь к тому, что происходит на улице и с облегчением вздохнул.

— Что там? — спросил Владимиров.