Бесплатный фрагмент - По волнам моей памяти

Когда это было? Когда это было?

Во сне? Наяву?

Во сне наяву

По волне моей памяти я поплыву.

Н. Гильен

Вместо пролога

Однажды судьба забросила меня в район метро Чистые пруды, и я решил пройтись по местам своего детства. Начал я свой поход с Уланского переулка, потом прошелся по Даеву, свернул в Ананьевский. Обозрел свой дом со всех сторон, и закончил прогулку на Сретенке, пройдя по Сретенскому тупику и Панкратьевскому.

Увиденное повергло меня в шок. Помните песню из кинофильма про бандитский Петербург? Там есть слова — «я иду в этот город, которого нет». Вот и я увидел, что города моего детства больше нет. Ворчать по этому поводу бессмысленно, так устроена жизнь, но чувствовал я себя так, как будто меня обокрали. Пройдет время, и никакие археологические раскопки не смогут восстановить облик и передать аромат того «моего» города, он жив в моей памяти и памяти моих друзей. Слава Богу, память меня еще не сильно подводит, поэтому буду потихоньку вспоминать, качаясь на «волнах моей памяти». Я реально (и не высоко) оцениваю свои «литературные» способности, но некоторые друзья-одноклассники, прочитав мои туристические опусы, настаивали на том, чтобы я продолжил и описал нашу школьную жизнь. Я поддался на их уговоры. Правильно я сделал или нет, судить вам…

Поплыли?

Дом

Жил я в доме №16/18 по Большой Колхозной, теперь Большая Сухаревская. Дом интересный. Стояли на Садовом кольце два дома постройки 1894 года, один 4-х этажный, другой 5-этажный. Эти дома были доходными и принадлежали Варваре Канаевой, дочери Георгия Канаева директора института восточных языков. Потолки в них были 4,5 метра, а стены больше метра. В начале 1950-х их объединили и надстроили до 8-ми этажей. Встроили лифт, провели мусоропровод, правда потолки у нас были всего 3 метра, да и стены сделали потоньше.

Въехали мы в квартиру в конце 1953 года. Семья по теперешним меркам была большая — пять человек. Родители и мы — три брата.

Так наш дом выглядит сейчас

Мы жили на 5 этаже, а под нами был «старый дом». На 4-м этаже была коммунальная квартира, в ней обитало семейство Эльдаровых и еще кто-то. Сам Эльдаров был мужчина видный, но хромой. Жена — красавица и два сына Андрей и Костя. Сыновья были гораздо старше меня. Эльдаров оказался князем из какого-то захиревшего кавказского рода. Иногда к нему приезжали с Кавказа какие-то люди в национальных одеждах, привозили фрукты, вино в мехах, чурчхелу.

Однажды Костя принес мне в подарок большую коробку с игрушками. Там были и солдатики, и кубики и даже самолет. У меня начались боевые будни. Формировал на полу две армии, строил из кубиков крепости и бомбил, бомбил. Осмотрел как-то свои полки, понял — не хватает боевых слонов. У матери на трюмо стояло, как раз, семь штук. В первом же бою слоны очень пострадали от меткой бомбардировки кубиками. Я собрал их в узелок и засунул под ванну, в дальний угол. Когда мама умерла, в ее вещах нашелся узелок. Развязали, а там слоники! Помните вопль «Мои!» из «Начальника Чукотки»? Мои! Боевые! Я заплакал от счастья. Теперь я в них не играю, конечно, они, как и полагается ветеранам, отдыхают от баталий — стоят на камине, на даче.

Костя женился на француженке и укатил в Париж. Но до этого, братья переводили к себе весь состав дома моделей с Кузнецкого.

Костя уехал, а Андрей стойко продолжал семейную традицию. Однажды, я уже работал, сотрудница привела в офис свою подругу. Подруга оказалась модельером с Кузнецкого. Я тут же вспомнил Эльдаровых, как она краснела…

У Эльдаровых всегда были собаки — сеттеры, спаниели, а потом они завели дога, вернее догиню — Линду. Добрее и радушнее существа такого роста я не встречал.

Она дружила со всеми детьми во дворе. Помню, пришел домой, вызвал лифт, жду. Двери лифта открываются, из лифта вылетает Линда, встает на задние лапы и облизывает мне лицо. Как я не обмочился, до сих пор загадка.

На третьем этаже жил парень с революционной фамилией Бронштейн. Знаменит тем, что к сорока годам, был женат семь раз.

В первые года нас замечательно обслуживали. Непродолжительное время к нам приходила молочница (благо три вокзала недалеко), потом молочную продукцию привозила семейная пара из магазина «Молоко», что на Сретенке, а из булочной (дом Миансаровой) к завтраку приносили свежий хлеб и булочки. Вся продукция стоила на 1 копейку дороже (после реформы 1961 г.), чем в магазине. Длилось это счастье недолго. Сначала пропал хлеб, а потом и молоко. Семейная пара нашла для своей продукции настоящий «Клондайк» в виде населения Спасских казарм. Я уже школу заканчивал, а они все тащили свою тележку по переходу через Садовое кольцо.

Жизнь на Садовом кольце, кроме пыли и шума, была не лишена некоторых приятных особенностей. Например, велогонки, эстафеты и, конечно, праздничные демонстрации. С утра движение транспорта на Садовом кольце перекрывали — можно было гулять где угодно. Около Спасских казарм накануне праздника строили трибуну для руководства Куйбышевского района Москвы. Именно здесь проходила их колона. Просыпались мы утром часов в шесть от громогласного «раз, раз, раз, проверка, проверка». Это настраивали микрофон на трибуне. Приходилось вставать.

Часам к 9 подходили первые демонстранты. С трибуны их приветствовали лозунгами, демонстранты отвечали дружным «Ура». Из года в год все повторялось, даже лозунги, но почему-то не надоедало. С особым нетерпением я ждал первый оркестр. Пройдя трибуну и отыграв, его медная группа в полном составе торопливо по диагонали пересекала улицу к углу нашего дома, где находился кафетерий. В обыденной жизни это была обычная, ничем не приметная точка общепита с убогим меню — отварная колбаса, макароны, «бочковое» кофе с молоком, коржики. В праздники кафетерий работал для демонстрантов. Ассортимент в этот день был побогаче, а главное — чистые стаканы блестели на подносах, полностью готовые к празднику. Памятник граненому стакану поставили, стихи посвятили, вот и я внесу свою скромную лепту в этот строй. Оркестранты разбирали стаканы, может что-то покупали, выпивали, закусывали и, срезая путь по Даеву, догоняли свою колону на Сретенке.

Отец участвовал во всех демонстрациях и майских и ноябрьских, шел в колоне Краснопресненского района. Накануне, как положено, он отмечал наступающий праздник с товарищами по работе. Каким бы веселым он не приходил, утром просыпался с петухами и начинал натирать полы. Делал он это увлеченно и весело, а поскольку щетка, задевая препятствия, выстукивала какой-то ритм, отец напевал. Особенно ему удавалась песня «Летят перелетные птицы». На словах «не нужен мне берег турецкий и Африка мне не нужна!» мы просыпались окончательно. Еще до настройки микрофона на улице. Отец торопился на пункт сбора, понимая, что на пути его колоны обаятельно будет свой «кафетерий». А может и не один.

Однажды, 1 Мая было очень тепло, и окна в квартире были открыты. Отец натер полы, пошел на кухню и, каким-то волшебным образом, опрокинул на улицу корзинку с яйцами. Корзинка была замечательная — из-под букета цветов — такие выносят артистам на сцену. Откуда она у нас, спросить, к сожалению, не кого. Мать щипцами для сахара откусила высокую дугообразную ручку и приспособила корзинку под яйца. Уронил и уронил, с кем не бывает, но тут в дверь позвонили…

На пороге стоял милиционер в белом парадном кителе, украшенном желтками и скорлупой. В руках он держал пустую корзинку.

— Ваша? — строго спросил милиционер.

Дверь открыла мать и сразу признала корзинку, но на всякий случай, сбегала на кухню. Причитая, мать усадила милиционера за стол, заставила снять китель, быстренько поставила на стол поллитру и закуску.

А закусок на праздники мать готовила много — тут и холодец, и заливные — из судака и говяжьего языка, нарезка всякая, рыба белая и красная, кулебяка. Сглотнули? Ну, поплыли дальше. Были еще пироги и эклеры, но их мать не подала, справедливо решив, что они будут не к месту. В этот момент, как и полагается, появился виновник торжества. Проявляя праздничную солидарность, отец вышел в майке и трусах. После второй, милиционер потеплел душой. Мать лучше всякой химчистки отмыла и отутюжила китель, тут и бутылка закончилась. Зачем-то вспомнилось, что моя «смоленская» бабушка держала яйца в пробитой осколком фашистской каске…

Не знаю как вам, а мне доставляет необыкновенную радость, если я вижу свой дом на старых фотографиях, в телепередаче или в кинофильме. Самые знаменитые — это кадры из фильмов «Я шагаю по Москве» и «Шумный день».

Это перекресток Орликова переулка и Садового кольца. Здесь герой Михалкова спрашивает «Вы случайно не нефть ищете?». Вдалеке слева виден торец моего дома.

В «Шумном дне» герой Олега Табакова сначала бежит по Сретенке (кадр после Сретенского тупика), мимо магазина Хозтовары:

Потом поварачивает направо — мимо Щербаковского универмага, слева — «Кафе–мороженное», куда меня водил отец:

Далее бежит по направлению к нашему дому, слева виден магазин «Торговое оборудование». Справа, в далеке виден дом с башней (Проспект Мира, д.1), за которым построена Новая Табакерка, а прямо перед ней — памятник Олегу Табакову.

.

И, наконец, добегает до дома Миансаровой (№12 Булочная) и в районе Телемагазина смешивается с толпой.

Ниже — замечательный снимок, сделанный с высотки у Красных ворот. Видно и школу и мой дом и дома на месте Новокировского проспекта

До школы

Я был домашним мальчиком. Достаточно сказать, что до школы меня отпускали гулять во двор считанное количество раз. Мать не работала, и, я следовал за ней, как хвост за собакой. Меня так и называли — «мамин хвостик». Я ходил с матерью по магазинам, знал наизусть все цены. Молодежь может усомниться, но в то время цены не менялись годами.

Хлеб мы обычно покупали в булочной на Сретенке, поскольку его там же и пекли. Многие сорта хлеба сейчас утеряны. Я очень любил батон за 28 копеек. Его мякоть была чуть-чуть солоноватая, в батоне иногда даже попадались кусочки соли, но что может быть вкуснее этого хлеба с маслом? Или без масла с молоком? Где это все?

Готовясь к даче, мы ходили в филипповскую булочную на ул. Кирова за сушками и баранками и покупали их целыми связками. Вот что утеряно навсегда. Таких баранок больше я нигде не встречал — круглые с маком из какого-то сероватого теста, они были тягучие и, если засыхали, достаточно было брызнуть на них водой, и они снова становились мягкими.

Летом в жару витрины магазина «Овощи-фрукты» прятались под маркизами, а по стеклам волнами стекала вода.

Поскольку мама была мастерица на все руки — она не только прекрасно готовила, но и обшивала себя и всю семью, я разбирался в женских фасонах. Мать рассказывала, что как-то она зацепилась языками с одой дамой в магазине «Ткани». Я крутился рядом. Когда мне эта болтовня надоела, я решил принять участие в беседе и спросил у тетеньки: «Не пойму, у вас кофточка на кокетке или на планочке?». Если бы люди умели каменеть, то тетенька так бы и стояла памятником на углу Сретенки и Б. Сухаревского переулка.

Каждый год к лету мама шила себе два платья из ситца и халат, нам всем сатиновые трусы и шаровары. Шаровары имели на попе карман с пуговкой. Где это все? Где сатин? Где ситцы?

Я помню еще работающим универмаг «Щербаковский», в нем мне купили первый костюм с длинными брюками. В 1957 году в соседнем с универмагом здании провалилась крыша под толпой зевак, смотревших на колонны участников Фестиваля молодежи. Универмаг тоже пострадал и в 1961 году его закрыли. Он много лет стоял заколоченный. Помню невероятной красоты две китайские вазы, которые стояли на площадке между этажами. Они были гораздо выше меня, и я любил разглядывать на них рисунки и узоры. Где они сейчас? Где хрустальные люстры из магазина «Рыба» на Малой Колхозной? Это было время, когда плакат «Всем попробовать пора бы, как вкусны и нежны крабы» был не пустым лозунгом. В той же «Рыбе» в отдельных лотках лежала черная икра осетровая, белужья, паюсная. И заворачивали ее в хрустящий пергамент. Мать, перекладывая икру в банку, давала мне эту бумагу облизывать. А вот моя дочь ничего этого не застала. Когда она читала «Динку», ей встретилось название рыбы — «семга», так она делала ударение на последнем слоге, потому что никогда ее не видела! Пришлось купить, и это было не просто.

Рядом с Щербаковским в середине 60-х открыли «Пивной зал». Пиво продавалось в автоматах по специальным металлическим жетонам. В Панкратьевском переулке был какой-то токарный цех. Располагался он примерно напротив нынешней чебуречной «Дружба». Так вот, работяги наладили производство похожих жетонов, и некоторое время пили пиво нахаляву.

Помню, как-то, уже в 70-х мы с братом Сашкой взяли по кружке пива, нашли свободное местечко, и стали потягивать пивко. Рядом расположился молодой парень. Он поставил на стол две кружки пива и одну пустую, достал из сумки французскую булку разрезанную вдоль (помните Тосю из «Девчат»? ), намазанную маслом с кусочками докторской колбасы сверху и бутылку водки. Водку аккуратно вылил в пустую кружку. Надо сказать, что водка в пивной кружке вызвала у меня в теле некоторый озноб, а парень выпил, не останавливаясь, кружку пива, съел один бутерброд, затем также, не останавливаясь, выпил водку и заел ее вторым бутербродом. Потом выпил вторую кружку, неспешно собрал в сумку пустую бутылку, газету, в которую был завернут бутерброд и удалился. Стоящий напротив нас мужик с восхищением заметил:

— Вот это обед!

Это был метростроевец — рядом строили станцию «Колхозная». Так он пообедал или поужинал после смены.

Картина моего дома будет совсем неполной без соседей. У нас с соседями был общий коридор, и двери в квартиры запирались только на ночь. Маленький я этим пользовался и заходил к соседям без стука.

У нас была 109 квартира, у соседей 113. Жила в 113 квартире семья Большуновых — Василий Алексеевич и его дочь Тамара. Была поначалу еще и жена дяди Васи, но она умерла от рака, когда я был совсем крохой. Дядя Вася был полковником в отставке. Он закончил два университета — МГУ и Транспорта. Он был награжден орденом Ленина и иногда давал мне им полюбоваться. Летом он уезжал в Гудауту, где жили мать и сестра жены, а возвращался к новому году. Теща была заслуженной учительницей и, когда умерла, в честь нее переименовали улицу — улица Гулия.

Тамара работала в Министерстве газовой промышленности на Кирова, была знакома с Черномырдиным. Так уж сложилась ее жизнь, что замуж она не вышла, и своих детей у нее не было. Тамара увлекалась фотографией, благодаря этому у нас сохранился большой фотоархив.

Наша квартира «пережила» три большие свадьбы — брата Юры (1960), мою (1972) и моей дочери Маши (1991). Часть гостей ночевала у соседей.

В 1995 году мы квартиру продали и переехали в Марьину рощу, прощаясь с Тамарой, обрыдались. Это многолетнее соседство просто так не отпускало. Тамара приезжала и на новоселье и на дни рождения и на похороны отца. Маша в 2010 привезла к Тамаре всю семью. Томочка уже совсем плохо слышала, но Машу признала.

Помню воскресные прогулки с отцом. Мать готовила обед, а мы вдвоем шли на Чистые пруды кататься на лодке. Начинали мы с Колхозной, с «Кафе мороженного». Отец покупал мне 3 разноцветных шарика мороженого в вазочке, себе 100 грамм коньяка и конфетку. Конфетка в итоге тоже доставалась мне. На Чистых прудах тогда ресторан был деревянный (вон он виднеется на снимке слева), но, что интересно, в нем предлагался жареный карп, выловленный прямо при вас из специального загона. В 70-е, когда я учился в институте (МИЭМ) и часто проезжал пруд на трамвае, при удачном освещении, можно было увидеть косяки карпов, которых уже не вылавливали и, тем более, не жарили. Ресторан несколько раз горел, потом построили из стекла и бетона. Назвали «Встреча», но название не прижилось, перепрофилировали в индийский ресторан «Джалтаранг», но и он простоял недолго — сломали. Теперь построили новое здание с гордым именем веллнес-центр «Белый лебедь».

Старший брат был старше меня на 14 лет, средний на 7 и, маленький, я для них интереса не представлял, скорей обузу. В булочную мать всегда посылала старшего брата Юру. Продавщицы, а тогда еще были продовщицы, всегда отоваривали Юру самым мягким хлебом. Так было, пока он не пришел в булочную со мной. После этого молодому папаше отпускали хлеб как всем. Пару раз зимой меня отдавали в детский сад за городом. Но я там не приживался, скучал по дому.

В 1959 году в Сокольниках проходила национальная выставка США. Она была первая, и американцы сделали все по высшему разряду. Построили павильон, который сам по себе уже производил впечатление. Экспозиция знакомила советских людей с жизнью простых американцев. Вот так мы едим, вот так одеваемся, вот так ездим на работу, вот такой у нас типичный дом, вот столько мы можем купить на 100 долларов и т. п. Мы — Сашка и я, с родителями побывали на этой выставке.

Я был маленький, но и меня восхищала красота и изящество авторучек, зажигалок, бытовой техники. Заворожено мы любовались их автомобилями. Говоря сегодняшним языком, это был прорыв в дизайне. У меня долго хранились проспекты с этой выставки, пока после очередного ремонта их не выкинули. На улице перед павильоном можно было попробовать Пепси.

Мы с братом пили ее так: занимали очередь и, когда она подходила к середине, один из нас снова занимал очередь, потом, когда очередь брата подходила к раздаче, отпрашивался на минуточку, выпивал свой стаканчик и назад в очередь. Когда больше не влезало, мы шли глазеть на автомобили и демонстрацию мод. Потом опять шли дегустировать. Вот тот «детский» вкус напитка, я запомнил и, больше нигде не встречал. Не могу сказать, что я фанат Пепси, скорее наоборот, но так хотелось хоть на мгновение возвратиться в детство. Ведь память зачем-то хранит тот вкус. Будучи в Америке, специально покупал Пепси в разной упаковке, но ничего общего. Свою трудовую деятельность я заканчивал рядом с заводом Пепси в деревне Чашниково. У нас было общее водоснабжение, и мы шутили, что в унитазе у нас течет «Аква Минерале» (что было не далеко от истины). Продукцию Пепси к нам в АйТи отдел по бартеру приносили коробками, но вкус «нашей» Пепси тоже был не тот…

В середине 60-х в продаже появилось молоко в пакетах «пирамидкой» и синими васильками

Там ее уже ждали — таких покупателей было много. Взяли адрес и, что вы думаете? Через пару дней привезли прямо в квартиру. Курьеру надоело бегать по домам, и он легко уговорил меня забрать, оставшиеся 10 штук. Ниже на снимках магазин «Молоко» и то во что он превратился в наше время.

Валентиновка

У отца на работе (Стройбанк СССР) был свой дом отдыха в Валентиновке. Его построили пленные немцы. И как они умеют, там было продумано все до мелочей. Понятие «ландшафтный дизайн» у меня всегда ассоциируется с этим местом. На территории были разбиты яблоневый и вишневый сады, была плантация клубники. Черная смородина и крыжовник росли повсеместно. Нас приглашали собирать ягоды, потом их отправляли в стройбанковскую столовую. Имелись парники и ледяные погреба для хранения урожая. На всю жизнь запомнил названия аллей — дальняя, она же кленовая и каштановая. Деревья росли вместе со мной и потом, когда я привез в Валентиновку свою дочь, они превратились в великанов.

С 1953 по 1976 гг. с небольшими перерывами наша семья проводила каждое лето в этом замечательном месте. Когда я пошел в школу, отец несколько лет дачу не снимал, но я ездил в пионерский лагерь, который размещался, здесь же, через забор. Лагерь был маленький — 3 отряда на сотню детей. В 9 и 10 классах я работал в этом лагере помощником пионервожатого.

Маленький я бегал по территории с колокольчиком, зазывая народ на обед. Меня знал весь обслуживающий персонал. Догадайтесь, как они меня называли. Правильно, Пудик. Особой любовью я пользовался у поварих, они меня подкармливали. Тетя Маша готовила невероятно вкусные сдобные булочки и открытый пирог. Потом она готовила для пионерлагеря и, вопрос добавки для меня никогда не стоял, добавляли все, даже жареную картошку.

На на первом снимке первым стоит мальчик, который играл горниста в фильме «Посторонним вход воспрещен». Забавно, но горнить он не умел. С первым кинообманом я познакомился тоже в лагере. Нам показали фильм киностудии Довженко про маленьких футболистов, названия не помню, помню, что в этом фильме играл вундеркинда-футболиста Коля Бурляев. Он все время забивал голы ударом ножницами через себя. Оказывается, у бабушки Бурляева была дача недалеко от лагеря, и вот однажды, она его привела к нам в гости. Мы, конечно, тут же повели Колю на футбольное поле. Каково же было наше разочарование, когда он ни то, что через себя, Коля вообще по мячу попасть не мог. С тех пор актера Бурляева не люблю, хотя, наверное, и не заслуженно.

На втором снимке слева стоит Женя Богданов. Он жил в Валентиновке и мы с ним дружили. К большому моему сожалению жизнь нас развела. Женя был вратарем нашей сборной по футболу. Недалеко от нас были еще два пионерлагеря — «Смена» и «Встреча». Ежегодно мы играли с ними в футбол. Поле было в березовой роще. Поскольку лагерная территория была маленькой, мы почти каждый день всем лагерем выбирались на эту поляну. Что там теперь, интересно?

В 1973 году у меня родилась дочь Маша и свои первые три лета она тоже провела в Валентиновке.

Вокруг дом отдыха были генеральские дачи, участки по полгектара, у одного генерала была даже своя электростанция. Кстати об электричестве, его часто отключали, особенно, когда в Подлипках проводили испытания ракетных двигателей. Рев стоял страшный, мать рассказывала, что я в ужасе со всех ног бежал домой и прятался у нее под платьем. Молоко нам приносила молочница, а вот за хлебом надо было ходить на станцию. Рядом был магазин, но снабжался он продуктами в то время плохо.

Молочница и принесла нам котенка — серого в полосочку, пушистого. Так у нас появилась кошка Пушка. Мы привезли ее в Москву, а летом вывозили на дачу. Пушка по звонку будильника поднимала отца, правда он первым делом ставил чайник и наливал ей молока. Когда мать готовила рыбу или мясо, Пушка терлась об ее ноги, но сама никогда и ничего не воровала. Приехав из детского сада, я не сразу заметил, что Пушки нет. Когда заметил — мать рассказала, что Пушка погибла. Как я уже писал, окна нашей квартиры выходили на Садовое кольцо. Форточка была открыта и Пушка соскочила вниз. Ее искали, ноне нашли, а через несколько дней отец пошел в сберкассу, которая была дверь в дверь с нашим подъездом, и там увидел Пушку, которая его узнала и, с переломанными лапами, поползла навстречу. Он принес ее домой, но выходить ее не смогли.

На станции рядом с платформой была пивная, окрашенная в голубой цвет, народ тут же окрестил ее «Голубым Дунаем». В 70-тые там нередко можно была попробовать разливного чешского пива. Может раньше тоже было можно, но спросить не у кого.

Говорят, что в лесочке, рядом с пивной, видели Сергея Королева. Это звучит правдоподобно, т.к. из Подлипок в Чкаловскую и обратно удобнее было добираться на электричке. Помню время, когда электрички ходили по одной колее. Почему-то моя память бережно хранит воспоминание о чистом воздухе, наполненным запахом сосновой хвои, которым ты начинал дышать сразу, выйдя из электрички.

В 1976 году теща привезла на дачу двух крохотных живых цыплят. Они жили на веранде в коробке, а так целый день бегали около дачи. Одного цыпленка поймала соседская кошка, после чего другой не отходил от нас ни на шаг. Мы назвали цыпленка Кузей. Отец любил за столом почитать газету, а Кузя пристраивался у него на макушке, как на спице башни, и обозревал окрестности — охранял покой. После «знакомства» с кошкой, Кузя не пищал, не кукарекал — он мяукал. Кузя сопровождал нас на прогулках. Откликался на кличку. Вообще был он у нас вроде собачки. Наступила осень, Кузя подрос и превратился в молоденького петушка, белого окраса. В Москву его брать никто не хотел. Мысль о том, что его можно съесть никому в голову не приходила, поэтому я посадил его в коробку, прихватил его корм и отнес в дом, где были куры. Объяснил хозяйке ситуацию и, она согласилась взять его себе. Я постоял, посмотрел, как его приняли куры, и пошел собираться в Москву. Больше мы в Валентиновку не ездили…

Школа 272

Учиться меня отдали в школу №272 (Садово- Спасская д.8), поскольку располагалась она в 100 метрах от дома и, улицу переходить было не надо. Школа была восьмилетняя и, когда в 1960 году я пошел в 1-й класс, мой брат Александр школу заканчивал, наверное, поэтому мне доверили бегать с колокольчиком на его «Последнем звонке». Специально указываю адрес школы, поскольку на моей памяти она меняла свой номер, как ветреная женщина спутников жизни. Сейчас она №1284, до этого была №1283 (ее закончила моя дочь), перед этим спецшкола №53 (ее уже я заканчивал). Конечно, школа не сама изменяла свой номер, ей помогали добрые дяди и тети из учреждений городского образования. Я считаю, что эта перенумерация носит явно вредительский характер и является издевательством над нашей памятью. Кто-нибудь может мне объяснить смысл этих манипуляций? Может они не знают, что последовательность натуральных чисел бесконечна? Умные люди объяснили — так делают, чтобы провести реорганизацию и избавиться от неугодных учителей, директоров или, чтобы сократить штат и т. п.

По дороге в школу, я проходил мимо дома №2 по Садово-Спасской, спрятанного за высокой серой стеной. Раньше это был особняк Казаковой, а потом в него вселилось ОГПУ (КГБ, ФСБ). Ребята там работают с выдумкой — кнопка звонка на железной двери была закамуфлирована под заклепку. Так как этой заклепкой часто пользовались, краска с нее стерлась, и она ярко выделялась среди своих подруг и собратьев. Ну и какой ребенок пропустит эту замечательную кнопку? Видно желающих было много, поэтому по утрам рядом с дверью появлялся человек в штатском. Но зимой и это не помогало. Беспокойные детские ноги раскатывали прямо от двери ледяную дорожку метров на 15, а за ней еще одну и еще. Стоило часовому на секундочку отвлечься, как очередной ребенок звонил и летел по ледянкам, как ветер. Человек в штатском не катался — не его специализация. Недавно съездил посмотреть, как там заклепка? Сообщаю — дверь другая, а кнопка на месте. А вы говорите, что стабильности в стране нет…

Учился я в 1А классе. У нас была молодая учительница, только-только после училища — Соловьева Зоя Константиновна. Проучила она нас 3 года и ушла в декрет.

Я ее немного недолюбливаю за то, что в 1-м классе на уроке чтения, она заставила меня читать рассказ про воробья Пудика. Ясное дело, после этого все дразнили меня «пудиком».

Вообще, мне с моей фамилией досталось. Математичка Чижова (она носила чалму) никак не могла запомнить мою фамилию. Она называла меня Прибытковым, потом поправлялась и называла Придатковым. Иру в институте, когда она стала Пудиковой, однажды назвали Гыздиковой (!). Не так глупо, между прочим. Если под определенным «градусом» посмотреть на рукописное «Пудикова», то вполне может померещиться. На военной кафедре был у нас майор Комаров, так он умудрялся своего однофамильца называть Мамаровым. Уже на работе, участвуя в конференции в Давосе, я продиктовал по телефону по буквам свое имя и фамилию. Приехав, я получил беджик «Сэргупи Пропуэгов» (Sergupy Propuagov).

Когда в школе училась моя дочь, Зоя Константиновна вела группу продленного дня.

Из школы 1 сентября я пришел рыдая. После уроков меня никто не встретил. Нас спустили вниз к раздевалке, первоклашек стали разбирать счастливые мамы и бабушки и только я был никому не нужен. Так, рыдая, я и пришел домой. Дома мать погладила меня по голове, дала что-то вкусненькое и, как сейчас помню, отпустило.

Прежде чем перейти к воспоминаниям по персоналиям, надо сказать несколько общих слов про школу.

На снимке сделанном в 1959 году, здание школы загораживает домик, который я уже не застал, но я застал время, когда к школе пристраивали спортзал. Сейчас школа обнесена забором и законсервирована, умирает потихоньку. Ее территория лакомый кусочек для застройщиков. Как думаете, что здесь построят? Недавно проходил мимо, ремонтируют крышу. Чтобы это значило?

Школа стояла на Садовом кольце, а вокруг было много переулков со старыми домами дореволюционной постройки с коммунальными квартирами, в которых было полно детворы. Хулиганья вокруг было тоже много. Некоторые «учились» в нашей школе.

Мать давала нам с Сашкой деньги на завтраки. Мне рубль, Сашке — два (это старыми деньгами). Однажды у нее не было размена, и она дала Сашке три рубля, а мне велела сбегать к нему на перемене и забрать свою долю. Начальная школа располагалась на четвертом этаже и кроме столовой на 2-м этаже и актового зала на 1-м, мы никуда не ходили. На большой перемене я спустился на 3-й этаж и стал искать брата. Кто-то посоветовал мне посмотреть в туалете. Обстановку мальчишеского туалета я запомнил навсегда. Посредине помещения стоял стол. За ним сидели несколько небритых школьников и играли в карты. Табачный дым стоял столбом. На вопрос — «Тебе чего?», я не ответил, потому что пулей убежал к себе на четвертый. Как говорится, фуй с ним с рублем!

Первоначально у нас было два параллельных класса, но на четвертый год обучения у нас появился 4В. Закрыли 299 школу в Костянском переулке и часть учеников перевели к нам. В 5-м классе снова было два класса, но уже в 7-м классе остался только один.

Хулиганов в классе было много, но они почти и не учились. Школа для них была местом встречи, своеобразным клубом, где можно было обменяться новостями, позавтракать и наметить план на остаток дня. После седьмого класса от хулиганов и двоечников избавились, поскольку за нами шла немецкая спецшкола, приезжали немцы из ГДР, а эти ребята иногда приветствовали их возгласом «Хайль Гитлер».

Расставаться с некоторыми было жалко. Мы с Борей Гордеевым сидели на предпоследней парте в левом ряду у окна, а перед нами сидел Вова Егоров и Саша Рычагов (кличка — Рыча, Батя). Жил Саша с матерью сначала в Ананьевском переулке в подвале дома 5, а потом переехал в Даев, по-моему, в дом №4, улучшив свои жилищные условия. Рыча появился у нас в 7 классе, оставшись на 2-й год. Саша любил рисовать и развлекал он себя и всех нас тем, что рисовал сценки из ковбойской жизни. Ковбои и индейцы были крошечными, похожими на пляшущих человечков Конон Дойля. У ковбоев на головах были шляпы и треугольные платки на лицах, а у индейцев длинные волосы.

Баталии разыгрывались нешуточные. Стреляя, он рисовал пунктирную линию, потом рисовал ответный выстрел. Когда стреляли мимо, пунктир огибал человечка и уходил в бесконечность. Если на пути пули был Егоров, то Рыча тыкал в него пальцем. Все это сопровождалось характерными, но не громкими звуками (урок все-таки!): вжик, вжик, бух, бух, а-а-а-а! Увлекаясь, Рыча, стрелял с двух рук, подкидывал тетрадку вверх, махал руками. Егоров в такие моменты прятался под партой. Надо сказать, что вооружение противоборствующих сторон постоянно совершенствовалось. Стали применяться пушки, танки, а к концу 7-го класса и авиация. В такие моменты Егорову доставалось больше всего. Осколками задевало даже нас с Борей.

Рычагов перешел в 610 школу, а после 8 класса вместе с Борисовым пошел учиться на краснодеревщика.

Говорил Рыча невнятно, про таких говорят — косноязычный. Помню на ботанике, ему страшно понравилось слово «бодяга». У Рычи появилась присказка — «ты бббодяг и я бббодяг, оба мы бббодяги». Говорил он отрывисто, слегка заикаясь, поэтому после растянутой «б», остаток слово вылетал, как пуля. Естественно, что это откровение сопровождалось похлопыванием собеседника по плечам и другим частям тела. Конечно, я рассказывал своей жене про Рычу. И вот однажды идем с ней по Даеву, у своего подъезда стоит Рыча.

— Привет, Саш! Что поделываешь? — спросил я.

— Плнчкажду, — ответил Рыча.

Ира, конечно, переспросила: «Что он сказал?». Я перевел — он ждет друга по фамилии Поланчук. Во взрослой жизни встретил их обоих в чебуречной у метро. Они угостили меня портвейном.

Борисов Виталий. Виталий жил в доме «минкомтяжпрома». У него было два старших брата близнеца с абсолютно разными характерами, но оба рыжие и в веснушках. Их звали Игорь и Олег. Олег в 70-х попал в тюрьму. В начале фильма «Калина красная» зеки поют «Вечерний звон», на несколько секунд в кадре крупным планом видно лицо Олега Борисова.

Виталий был моим постоянным и лучшим партнером по футболу. Мы часами пропадали на площадке в Сретенском тупике. Как-то играли за сборную 610-й школы.

Не могу забыть случай со сбором металлолома. Мы гуляли после школы, когда кто-то сказал, чтобы мы срочно шли на школьный двор. Там пионервожатая стала стыдить, что школа из-за нас проигрывает соревнование по сбору металлолома. Проигрывать соревнования мы не любили. Мы разошлись по разным помойкам в поисках «презренного» металла. Я долго бегал по окрестным дворам, нашел и принес какие-то железяки. Их стали взвешивать и в это время появился Виталик. Он вез на тележке пять блинов дорожных люков. Они потянули килограммов на 250, и школа вырвалась в лидеры. Но ненадолго. Карты спутали участковый милиционер и дворничиха из дома, где жил Егоров. Дворничиха заметила пропажу тележки, а она ей дорожила — привозила пищевые отходы со всей округи и, как уверял Егоров, по ночам варила невероятно вонючее зелье. Нашли они нас быстро — по открытым колодцам. Пришлось все вернуть на место.

У дворничихи была дочка. Она наряжала ее, как куклу, во все модное и дорогое. Интересно, что с дочкой стало?

Как-то в 80-х он пришел ко мне домой пьяный, с бутылкой. Жена встретила его неприветливо, это Виталика задело и, он стал, не смущаясь ее присутствия, сватать меня на своей знакомой, после чего нас обоих выпроводили на улицу. Вообще временами Борисов напоминал мне Ноздрева из «Мертвых душ».

В 7-м классе на физике на последней парте, которую пометил Шестаков, Виталя сел на пол, закурил, закатил глаза и произнес — «и божья благодать сошла на Грузию…»

Несмотря на показную грубость у Виталия была необыкновенно нежная душа — у него была огромная коллекция комнатных растений. Я сам видел, как он в детской поликлинике оторвал у какого-то растения листок и положил его в свою записную книжку между страницами. Увидев на моем лице недоумение, ответил — «дома выращу». Его квартира напоминала тропический лес.

В восьмом классе мы чувствовали себя, как казаки на Хортице. У нас даже была своя курительная комната, но мы должны были гонять из нее «немцев». Ввели моду на переобувание в сменную обувь. В сухую погоду я приходил в тапочках прямо из дома. А потом по утрам мы с Женей Воронковым крутили по внутреннему радио зарядку. Он включал, я выключал, поэтому приходил в школу к 8—25 безо всякой сменки — проверять было некому.

Ниже приведены фотографии обоих классов А и Б, снятых во второй год обучения. Пометил фамилиями тех, кого помню, есть и такие, кого помню, но забыл фамилии. Если кого узнаете, сообщите — подпишу. Поплыли дальше!

Память бережно хранит воспоминания об учительнице пения из начальных классов. Наташа Буяновская напомнила мне ее фамилию — Мкртчан. Она приходила на урок с камертоном. Это вызывало уважение. Песню «Кадеруссель богато жил» я запомнил на всю жизнь. Учительница пела ее очень смешно. А я удивлялся — как может взрослая женщина так радостно петь идиотскую песенку про какого-то человека с идиотским именем Кадеруссель? Как выясняется не такая уж она идиотская, раз на всю жизнь запомнил.

У меня редкий врожденный «недостаток» — я дейтераноп. Разновидность дальтонизма — плохо различаю зеленый, коричневый и красный, особенно в сочетаниях. Первую двойку я получил в первом классе по рисованию (!). Рисовали елку. Я знал, что ствол коричневый, а ветки зеленые. Попросил соседку достать из коробки зеленый и коричневый карандаши. Она достала, но я их перепутал, и елка у меня была с зеленым стволом и коричневыми ветками. Учительница была в бешенстве — « Это что за абстракционизм?». И поставила мне двойку. Мать ходила к ней в школу объясняться. Исправили на 4.

Я обратил внимание, что моя «особенность», всех необычайно веселит. Обязательно начинают спрашивать, а это какой цвет? А это? А как ты машину водишь? Странные люди — машина и елка. Какая связь? Как-то в «Ашане» купил лимон. Выбрал самый красивый, правильной формы. Кассирша спросила: «А у нас что лаймы есть?».

Сохранилась у меня плохенькая фотография 1-го класса. Снимал явно чей-то родитель. Спасибо ему большое!

На первой парте слева Леша Сличенко, сын знаменитого Николая Сличенко. Поскольку учился Леша плохо, а я хорошо, меня прикрепили к нему в помощь по арифметике. Так я стал вхож в его семью. Жил Леша с матерью и бабушкой на 1-м этаже дома №5 стр.4 по Ананьевскому пер.

Мать — Сетара Казымова была женщиной невероятной красоты. Сужу об этом со слов старшего брата, поскольку меня женщины тогда интересовали мало. Кстати, она тоже училась в нашей школе.

Учиться Леше было неинтересно, а мне с ним было очень интересно. Мы несколько раз ходили с ним на утренние спектакли в театр «Ромен», который для него был, как дом родной. Помню, как Леша из директорской ложи старался попасть шариком от фантика в лысину дирижера. Когда Леша попадал, оркестр, следуя жестикуляции дирижера, играл дребедень, но всем было весело. Леша выступал на родительских собраниях — плясал, благодаря чему всегда был кворум. Как он это делал можно посмотреть по ссылке. Алексей исполняет знаменитую «венгерку»:

https://www.youtube.com/watch?v=VmC6xqeP8YQ

А вы говорите — арифметика. Было ли заметно мое влияние на Лешу, не знаю, а вот Лешино влияние на меня, мать, точно, заметила. Я стал хуже учиться и огрызаться взрослым (хорошо, что кочевать не начал). В 5-м классе Лешина мать получила квартиру, и они уехали. Года через два Леша с красивой гитарой приезжал навестить бабушку, как он пел, я не знаю, ни разу не слышал, а вот играл здорово. К сожалению, больше я про Лешу ничего не знаю. Как-то в 70-х он мелькнул по телику, аккомпанируя отцу на гитаре. Леша, отзовись! А Лешина бабушка еще долго работала билетером в кинотеатре «Форум», чем мы, конечно, пользовались.

В том же ряду, на предпоследней парте сидит Женя Сочилин.

Женя жил в соседнем с Лешей доме №5 стр.3, но в полуподвальном помещении, в коммунальной квартире, вход со двора. Окно в комнате «показывало» только ноги прохожих. До знакомства с Сочилиным, я никогда не был в коммунальной квартире. Меня поразили огромная кухня и туалет, похожий на привокзальный. Сошлись мы с Женей на почве спорта. Зимой — хоккей, летом футбол.

Зимой, когда я приходил с гулянья, мама раздевала меня в общем коридоре. Штаны были сплошь в сосульках, и мать помещала их в таз, где они оттаивали. Потом она их застирывала и сушила на батареи. Тогда для счастья мне хватало двух штанов — одни на мне, другие на батарее.

Площадка находилась в Сретенском тупике, но во дворе было много и других интересных мест. Надо сказать, что дом 5 имеет несколько строений, по-моему, 12. Эти дома были построены еще до войны по немецким проектам и для немецких специалистов. В конце тридцатых годов большинство специалистов было репрессировано, и квартиры стали заполняться нашими людьми, но кое-кто уцелел. Я помню, что во дворе была библиотека, пинг-понговый стол и заведовала всем этим немка, которую звали Амалией, а вот отчества не помню. Говорила она с акцентом и мне книг не выдавала, т.к. я был человеком пришлым. Женя научил меня делать уроки на переменах. Ему же я обязан пристрастием к просмотру утренников в кинотеатре «Уран». Билет стоил 10 копеек. Зал был забит битком. Крутили старые фильмы, а перед фильмом показывали, как правило, мультфильм.

В 3-м классе Сочилины тоже получили квартиру и уехали.

Сейчас вместо «Урана» построили Центр драматического искусства.

Ниже на снимке 1947 года слева изображен дом №5 стр3 (с колонами). Справа на снимках дом 14 (по Б. Колхозной) или дом «минкомтяжпрома».». В этом доме жило много моих знакомых. На крыше возвышается башня, известная среди мальчишек, как «балда». Интересно, что до середины 60-х по праздникам с нее производили салют. Потом жители добились, чтобы салютовали из другого места, т.к. по дому поли трещины. Сейчас башню кто-то приватизировал, т.к. она имеет явно жилой вид.

12 апреля 1961 года в школе нам сообщили, что советский летчик Юрий Гагарин полетел в космос, и отпустили по домам. Телевизора у нас в семье тогда не было, и я бегал по соседям смотреть новости. Сначала на экране была фотография Юры, а диктор за кадром читал его биографию и сообщение ТАСС о полете. Закончив, начинал с начала. Ближе к вечеру появились очень плохие кадры запуска ракеты. Через пару дней Москва встречала героя. Нас опять отпустили по домам. В небе летали вертолеты и сбрасывали листовки. По улицам шли колонны трудящихся, как на первомайскую демонстрацию. В то время у нас гостила бабушка Параша (Прасковья Алексеевна Медведева) и мы с ней решили пойти встретить Гагарина. Сделать это оказалось на удивление просто. На Сретенке мы влились в чью-то колону. На Красную площадь мы вышли во второй или третьей от Мавзолея колоне. Народ вокруг ликовал. Бабушка попросила ребят посадить меня ей на плечи. Меня посадили, я прекрасно все видел, а когда поравнялись с трибуной, громко кричал вместе со всеми. Клянусь, что Гагарин обратил на нас внимание и помахал рукой.

Баба Параша была глубоко верующим человеком. Она знала все молитвы, все церковные праздники, соблюдала посты и умела читать по-старославянски. Лучшим подарком для нее было — отвести ее в церковь на службу. Ближайшая действующая церковь была в Телеграфном переулке на Чистых прудах. Брат Сашка, а потом и я часто водили ее туда.

У бабы Параши было 6 детей, около 20 внуков и много-много правнуков. Она рано овдовела, а в середине 60 –х., поддавшись на уговоры, продала дом в Тульской области на реке Красивая Меча (помните у Тургенева рассказ «Иван с Красивой Мечи») и переехала к сыну в Химки, нянчить внуков. То ли внуки подросли, то ли со снохой не поладила, но стала бабушка ненужной обузой. Куда деваться? Так баба Параша превратилась в путешественницу. Она навещала своих детей по очереди, благо жили они все в Подмосковье, только дочь Мария жила на Алтае. А у всех были дети, а потом внуки и со всеми она хоть немного, но нянчилась. Даже нашу Машу нянчила. Мы жили на Колхозной, бабушка любила смотреть на жизнь за окном. Бывало, поставит Машу на подоконник и рассказывает ей, как работает светофор. Зажжется красный, бабушка говорила «стойття», зажжется зеленый — «идиття». Именно такой «мягкий» говор был у нее на родине. Маша потом долго нас потешала своим тульским произношением.

Бабушка прекрасно вязала носки и пинетки для маленьких. Мы ее шерстяные носки еще не сносили. Очень любила вышивать. На вафельном полотенце крестиком вышивала петухов и сценки из крестьянской жизни — «Пляши Варюшка на моей пирушке».

Она еще помнила царское время. Рассказывала, как приказчик выезжал в поле и угощал девушек конфетами, чтобы работалось веселей. А в это время где-то в Лондоне проходил 1-й съезд РСДРП…

Похоронена бабушка на Машковском кладбище, рядом могила сына и снохи…

В пятом классе мы перешли на кабинетное обучение. Вскоре я получил первую двойку, предмет назывался химией. Преподавала химию дама, речь которой я не понимал. Какой она была национальности, я не знаю, но когда она задала мне вопрос, я понял только обращение — мальчик. Столько золотых украшений на ее пальцах и других частях тела я до тех пор не видел, даже на манекенах в «Агате». Брат Сашка ходил у нее в любимчиках, а я не успел, слава Богу, она получила квартиру и уехала. Жила она рядом со школой в доме 10 по Садово-Спасской. Домик был убогий, деревянный и напоминал ласточкино гнездо, прилепившееся к дому 12. Принимая во внимание окружающую действительность и наличие такого количества золота, я до сих пор не понимаю, как ее не ограбили.

Еще я очень благодарен школе за уроки труда. У нас даже был целый класс с разными станками, но работать на них нас не учили — просто было некому. Мы возились в столярной мастерской. Я научился виртуозно делать указки. Если бы я жил в Англии, то точно бы мастерил волшебные палочки и открыл лавку в Косом переулке. Брат сделал из цельного куска дерева дощечку для резки разных продуктов. Мать ею долго пользовалась, пока в ней не образовалась внушительная ложбина.

К концу 8-го класса я очень прилично обращался с деревяшками, неслучайно, что летом 1973, когда Ира ждала ребенка, я подрабатывал плотником в одном НИИ.

В то время еще процветало ремесленное образование. После войны государство взяло на себя заботы по образованию детей из многочисленных, неполных семей и сирот. В училище их кормили, одевали и обували, а в конце обучения ребята получали рабочую специальность.

Но вернемся в наш класс.

На второй парте справа сидит Боря Гордеев, мой друг, с которым мы проучились вместе всю школу — сначала в №№272—53 за одной партой, а потом в №1140, но в разных классах. Жил Боря в Уланском переулке, в доме №30, сейчас там мемориальный сквер и на месте его квартиры растут голубые ели.