Бесплатный фрагмент - По кадрам

Вместо предисловия

Эта история родилась из боли и грусти, навсегда засевшей в моём сердце. Она была написана не для редакторов и даже не для читателей, не для публикации и не для обсуждения в Сети. Считайте, что вам просто довелось заглянуть в мой личный дневник, в котором я записывал самые свои сокровенные переживания, вкладывая между страниц фотокарточки-воспоминания и аккуратнейшим образом заносил в него обрывки своих снов. Вполне вероятно, что всё, или почти всё, что вы прочтёте — именно сны, навеянные событиями недавнего прошлого.

В какой момент мои заметки превратились в более или менее связное повествование — вопрос сложный, однозначного ответа на который просто не существует — видимо, всё случилось как-то само собой, в процессе естественного отбора или какой-то специальной текстовой эволюции.

Что касается героев — все они люди вполне реальные, но существующие только в рамках этой книги, за её пределами же, вы таких персонажей не найдёте — даже если вы повстречаете человека с таким же именем, внешностью и родом занятия, всё равно, это будет совсем другой герой совсем другого романа. Кроме того, какие-то из моих героев просто не существуют, какие-то — уже умерли, а какие-то — ещё не родились.

Если вам покажется, что повествование носит немного сумбурный характер, то вам не покажется, всё так и есть. Чтобы как-то справиться с этим ощущением — попробуйте обращать внимания на даты в начале каждого кадра — это должно хотя бы немного улучшить ситуацию.

Первый кадр. Точка «А»

25 сентября 2025 года

Осенью многим становится как-то не по себе в своей же собственной шкуре: медведи начинают готовится к спячке, поэты впадают в ещё более глубокую хандру, увеличивая дозы горячительного, художники сгущают краски, их картины становятся глубже и печальнее, писатели надевают свои писательские свитера, садятся за стол и приступают к написанию нового романа, прочтение которого не принесёт поклонникам их творчества ничего кроме тоски по несбывшемуся и трёх бессонных ночей.

Я же этой осенью начал снимать на плёнку. Вы не подумайте, я не из тех чудаков-хипстеров, которые пьют кофейные напитки с названием длинной в две сточки меню, сидят в кофейнях с макбуками и снимают на плёночную камеру очень модного бренда капли на стекле, подсвеченные стопами автомобилей, стоящих в пробке за этим окном. Со мной всё гораздо проще — я фотограф, так называемый «профессиональный фотограф». То есть, моя работа — фотографировать.

Изо дня в день, из года в год, и (о ужас!), из десятилетия в десятилетие, я снимаю людей. Не всех подряд, конечно, на всех не хватит никаких батареек, флешек и жестких дисков. Моими любимыми объектами для наблюдения стали, так уж сложилось, актёры театра и кино, артисты и музыканты всех возможных жанров, классические балерины и танцоры диско, и, как ни странно, птицы.

Мой первый цифровой фотоаппарат (совершенно божественный Olympus с матрицей на целые 3,2 мегапикселя) появился у меня лет в восемнадцать, когда я учился в университете и надеялся стать высокооплачиваемым программистом или кем-то вроде того. Но, к счастью, покупка того самого Олимпуса дала импульс более сильному, более всеобъемлющему и гораздо более искреннему желанию, чем желание пялиться всю жизнь в строчки кода на экране компьютера — желанию показать миру всю гамму человеческих переживаний, глубину чувств и красоту вдохновлённого Человека посредством такой банальной вещи, как фотография.

Шаг за шагом я постигал азы фотоискусства, читал (в те далёкие времена ещё читали) всё, что смог найти в университетской библиотеке (в те далёкие времена ещё ходили в библиотеки) о выдержке и диафрагме, композиции и свете, перспективе и золотом сечении. Достаточно быстро я забыл, что значит снимать в автоматическом режиме и выставлял нужные мне параметры самостоятельно, чтобы получить именно тот результат, который заранее представлял у себя в голове, а не довольствоваться плоской карточкой, которую быстренько слепил бы для меня сам фотоаппарат.

Мобильники тогда ещё не умели фотографировать, а от плёнки люди уже сильно устали, поэтому и первые цифровые фотоаппараты, и люди, которые научились ими пользоваться, были востребованы и любимы широкими массами. Я чувствовал себя невероятно важной персоной в кругу однокурсников и приятелей, фотографируя совместные празднества, попойки или обыкновенные прогулки по городу.

Жил я тогда в столице и погулять было где. Оказалось, что можно часами просто выхаживать по улицам и переулкам, снимая, пока солнце ещё освещало город, здания и вывески, суровых прохожих и загадочных незнакомок, редкие коллекционные авто и грязные троллейбусы — во всём этом чувствовалась какая-то магия, манящая меня в путешествие по миру бесконечной красоты, видимой только мне и моей камере.

Когда же солнце садилось за горизонт, моя цифровая мыльница становилась практически бесполезной. Когда я впервые осознал этот прискорбный факт, в моём кармане поселился маленький, но от этого не менее металлический и прочный, штатив, с помощью которого я отснял сотни и сотни ночных городских пейзажей с ускользающими автомобилями, фонарями-звёздами и феерией городской подсветки домов, мостов, теле-радио вышек, храмов и всего, что власти щедро подсветили специально к моему приходу.

Вышел я из мира цифровых мыльниц так же быстро, как и вошел в него. Внезапно оказалось, что настоящие фотографы снимают на камеры, которые работают в десятки раз быстрее, фокусируются на чём угодно и почти в любых условиях, к тому же снимают сериями со скоростью пулемета, да ещё и съемные объективы имеют. Узнал я обо всём этом, когда после победы в паре конкурсов и после нескольких публикаций в журналах вроде «Фотодело» или «Диджиталфото» с головой окунулся в мир глянцевых журналов, фотосессий и репортажей. Мои новые коллеги пожалели подающего надежды юнца и практически подарили мне мою первую цифровую зеркальную камеру Canon 10d (мечта, а не аппарат) и пару объективов к нему.

И вот, спустя 20 лет с того знаменательного момента, я сижу при свете красного фонаря у себя на кухне и проявляю плёнку, купая будущие фотографии во всех этих проявителях-закрепителях — ну не дикость ли? Дикость, конечно, но это, скорее, мой дзен, моя поза лотоса, если хотите, моя нирвана.

События последних месяцев старательно и планомерно пытались, как минимум, загнать меня в депрессию, а, в идеале, в петлю. Но в мои планы столь радикальные перемены не входили, поэтому я всего лишь начал снимать на старый плёночный фотоаппарат, бубня себе что-то под нос, а потом самостоятельно проявлять плёнку и печатать фотографии в одном из чудом сохранившихся фотоателье или прямо у себя дома с помощью допотопного фотоувеличителя.

Сделал я это, как мне самому кажется, только для того, чтобы навсегда забыть о часах, проводимых перед экраном ноутбука в попытках обработать тысячи кадров с очередного рок-концерта, спектакля или балета, и высвободить время для настоящего творчества фотохудожника, как бы пафосно это не звучало. Теперь всё стало предельно ясно: представление идёт полтора часа, в фотоаппарате заправлена плёнка, например, на 36 кадров, значит мне нужно делать по одному кадру примерно раз в две-три минуты, чтобы хватило до конца действа. Промахиваться нельзя, снимать, не думая — нельзя. Очень бодрит и заставляет проявить все свои навыки по максимуму.

Самое удивительное, что и моим заказчикам такой подход показался очень интересным, кажется, многим даже льстило, что их новые фотографии можно увидеть, только взяв в руки — никаких «исходников» на компьютере, флешке или в интернете просто не существует. Конечно, потом, если это необходимо, я могу предоставить и цифровые копии, но это уже именно копии, а не оригиналы, что значительно уменьшает их ценность.

Сегодняшняя плёнка с кадрами из балета «Лебединое озеро», который я снимал уже, наверное, в пятьдесят восьмой раз в исполнении всевозможных балетных трупп разных стран, была то ли десятой, то ли одиннадцатой за прошедший месяц, поэтому действовал я, по большей части, автоматически, не задумываясь и не сомневаясь. Этот факт позволяет мне предполагать, что брак по моей вине можно было практически полностью исключить.

Но, тем не менее, брак на нескольких, причём, самых важных для меня и заказчика кадрах, был: рядом с портретом прима-балерины красовалась ещё одна тень. Да-да, обыкновенная тень. Мужская, насколько я могу судить по силуэту, тёмная и отчётливая тень, потерявшая своего хозяина.

Теоретически я понимал, что при съемке на плёночную камеру возможно всякое: двойная экспозиция (когда два кадра как бы ложатся один на другой), бракованная кассета с плёнкой, какой-то неведомый мне световой эффект, да мало ли, что там может произойти. На практике же, я никогда не сталкивался ни с чем подобным. Более того, этот мой «брак» в виде тени, вёл себя на фотографиях на удивление активно — если расставить фотографии в хронологическом порядке, то получалось, что тень медленно, но вполне целенаправленно двигалась от кулис к балерине, танцующей в центре сцены, а потом просто исчезла.

Думать о мистике, магии и прочих потусторонних вещах мне было некогда — фотографии нужно было отдавать уже завтра, а в нынешнем своём виде они устроили бы только разве что людей из телепередач о встречах с НЛО. Пришлось сканировать плёнку и всю ночь в ручном режиме стирать непрошенного гостя со всех кадров, на которых он успел засветиться, а потом уже печатать на фотопринтере исправленные карточки.

Конечно, при таком подходе теряется весь смысл съемки на плёнку, но пугать и без того мнительных балерин странными фотографиями с не менее странными тенями вокруг них, у меня не было никакого желания. Рациональное зерно в сочетании с желанием получить деньги за работу в итоге победили, и, казалось бы, все счастливы, а жизнь идёт дальше своим чередом. Чего ещё желать?

Второй кадр. Покой

6 февраля 2025 года

Покидая привычный всем нам мир, Андрей думал о чём угодно, только не о том, что может ждать его за порогом. Конечно, ему хотелось встретиться с мамой, которая ушла туда три года назад, разорвав последние нити, связывавшие мужчину с окружающей его действительностью, но в данный момент даже об этом думать было невозможно. В голове роились мысли, которых он никак не ожидал, представляя свой уход всего несколько часов назад: «нечем дышать», «это ошибка», «почему я его не послушал», «этого не может быть», «верёвка должна оборваться», «это просто сон». Про сон Андрей почти угадал, только сон его начался не до, а после всех этих мыслей, причём сон такой страшный и долгий, как тьма на глубине Марианской впадины.

Мысль о том, что жизнь нужно завершить именно таким способом, не дожидаясь естественного её окончания, впервые появилась в голове прошлой осенью. Разочарование в людях, серьёзные финансовые проблемы и общее состояние полной апатии давили с каждым днём всё сильнее и сильнее. Привычные вещи больше не радовали: в любимых ресторанах еда казалась невкусной, друзья-приятели раздражали своей жизнерадостностью, их шутки внезапно стали плоскими и какими-то детскими, а их проблемы — просто ничтожными и нелепыми. Даже женщины — самые красивые, умные и молодые (с другими Андрей просто не стал бы иметь дело), представлялись теперь бездушными машинами по выкачиванию денег и жизненной силы.

Конечно, по инерции, в угоду обществу и близким, приходилось бывать на встречах с партнёрами в барах и ресторанах, сопровождать очередную пассию за покупками в модные бутики, проводить время со старыми товарищами, чтобы вежливо улыбаться их «забавным» историям да смотреть сотни фото с выпускного сына или дочери, которых Андрей и видел-то только один раз — сразу после рождения, когда всей компанией обмывали это славное событие.

Поэтому, для большинства знавших его людей, никаких серьёзных внешних изменений в поведении их знакомого не было. Вся жуть, мрак и темнота таились внутри и давали о себе знать только тогда, когда Андрей оставался наедине с самим собой. Обычно это происходило ночью, после трудного и полного дел дня, когда телефон умолкал, коллеги, партнёры и друзья отправлялись ужинать к своим семьям, а после смотреть сериалы или заниматься прочими бесполезными делами.

— Что ты теряешь? Давай, загляни туда, наверняка, там тебя с радостью примут и оценят по достоинству, — слышал в голове свой же, но одновременно какой-то чужой голос Андрей.

— А как же отец? А пацаны? А Лерка? — неуверенно вслух отвечал он.

— Думаешь, все горевать будут? Отцу своих проблем хватает, он уже и так слишком много всего потерял, погорюет полгода, да и забудет. Друзья? Когда они последний раз спрашивали тебя о тебе? Не о работе или машине, а о тебе? То-то. Лерка… вот она уж точно будет расстроена — такой упругий кошелек пропадёт, придётся нового спонсора искать, — голос становился всё язвительнее и был уже почти неузнаваем.

— Так, а где гарантия, что там вообще хоть что-то есть, а? Я ж не крещеный даже, — терялся Андрей.

— Гарантия может быть только на пылесос какой-нибудь, да и то обманут. Не смеши меня, неужели ты думаешь, что жизнь после смерти зависит от того, купили тебе в детстве крестик или нет? Как же тогда быть индусам? А японцам с китайцами? Куда их всех тогда? — откровенно ехидничал невидимый собеседник.

— Легко сказать «загляни за край». Но как это сделать в реальности? Таблетки? Петля? Вены резать я точно не буду, это чересчур, — казалось, Андрей смирился со своей участью, приняв предложение голоса.

— Интернет всё знает, всё подскажет…

Но наступало утро, жизнь начиналась заново, голос, говоривший страшное — пропадал. Пробки и звонки, заботы и дела, кофе с ванильным сиропом и какие-то мелкие заботы отвлекали, ночные мысли-разговоры казались бредом, результатом переутомления или стресса.

В таком режиме без видимых ухудшений Андрею удалось дотянуть до Нового года. Тут-то его и накрыло по-настоящему. Во-первых, именно в новогодние праздники не стало мамы, во-вторых, в эти дни все вокруг словно сговорились: бестолково суетились, покупали бессмысленные подарки, без конца планировали, как и где встретить праздник, маскируя за всей этой мишурой банальное в общем-то пьянство, обжорство и безделье.

Стало невыносимо тяжело. Голос приходил теперь не только по ночам, но и в авто, когда ехал один, за едой, если никто не смог составить компанию за обедом, даже сразу после пробуждения первое, что слышал Андрей было: «Ну что, всё ещё трепыхаешься? А ради чего?». Жить так было невыносимо, но и окончательно сдаваться тоже пока не было никакого желания. Да и страшно это, чего уж там.

Чем хорошо иметь широкий круг общения? Можно запросто отыскать нужного специалиста без поисков в интернете, без звонков по объявлениям и прочих лишних движений. Захотел найти психотерапевта — тут же номерок подсказали. Позвонил, сказал от кого из общих знакомых ты — вот уже и на приём вне очереди записали, любой каприз за ваши деньги, как говорится.

Таблетки, прописанные доктором, действовали своеобразно — умирать уже не хотелось, но и жить было невозможно — кроме одеяла и подушки видеть никого не было охоты, способности к коммуникации и ведению дел словно атрофировались или просто забылись. Выходило, что и этот путь ведёт в никуда.

Тогда Андрей и решился впервые рассказать всё своему старому другу, три года назад уехавшему из столицы одной державы в славный городок у моря другой страны и с тех пор ни разу не приезжавшему в родные места. Казалось, что это будет наиболее безопасный вариант, ведь рассказать о своих проблемах тем, кто находится рядом, было просто невозможно — чего доброго ещё за сумасшедшего примут. Друг его слушал, задавал уточняющие вопросы, отговаривал, конечно же, предлагал какие-то пути выхода из сложившейся ситуации. Но как-то неубедительно.

Вечером того же дня, вернулся голос. Несмотря на таблетки и успокаивающие беседы с товарищем, голос был как никогда твёрд, красноречив и настойчив.

— Всё это он тебе говорил, просто чтобы ты поскорее отстал, — с места в карьер начал наседать этот загадочный персонаж.

— С чего бы вдруг. Нормально он всё предлагал, по делу. Может даже что-то из его идей я смогу уже скоро воплотить.

— Говорить — не мешки ворочать. А денег он предложил? А приехать и поддержать тебя обещал? — метко бил в цель голос.

— Нет, но… — начал было Андрей.

— Давай без «но». Не будет он тебе никак помогать. И никто другой не будет. Тут я на сто процентов прав, можешь даже не возражать! Я тебе с самого начала говорил — давай заканчивать эти нелепые попытки убедить себя и меня в целесообразности твоего дальнейшего существования. Таблетки ещё эти… Чуть всё не испортили. Теперь убедился?

— Кажется, да. И что теперь делать? — Андрей не чувствовал в себе больше сил сопротивляться — то ли лекарство подавило волю, то ли он уже сам хотел этого — было неясно.

— Верёвку купи, пусть в багажнике пока лежит, до подходящего момента. А то знаешь, как это противно, когда собрался с силами, а верёвки под ругой нет.

Утром Андрей проснулся в прекрасном расположении духа. Это было странно и удивительно одновременно. Такого приподнятого настроения не было у него уже очень давно. Решение, тем не менее, уже было принято. Кем именно, странным голосом или самим Андреем, не мог бы ответить никто, но оно было принято.

День выдался как никогда плодотворным, насыщенным и интересным. Наверное, Андрей слишком старался, чтобы никто ничего не заподозрил, поэтому и воплощал в жизнь настолько идеальный сценарий событий дня для себя и окружающих: много общался с коллегами, даже шутил, как когда-то давным-давно.

А ночью его нашли в гараже на их старой даче, куда уже несколько лет никто не ездил.

Третий кадр. Будни

26 сентября 2025 года

Нет ничего более скучного и банального, чем пытаться высокохудожественно изобразить свои будни. «Первые лучи бессмертного светила застали меня врасплох и озарили своим сиянием моё унылое жилище. Свет был настолько тонок и мимолётен, что, казалось, он может исчезнуть просто от одного моего взгляда на него». Бррр… Ужас какой, я даже пробовать не буду. Но, раз уж я начал рассказывать вам свою странную историю, то продолжу шаг за шагом двигаться с вами по её течению.

Итак, родители назвали меня Григорием, но так меня уже очень много лет никто не называет — как-то само собой, ещё со школы, моё имя трансформировалось в более лаконичное «Григ». Мне недавно исполнилось ровно сорок лет (что не перестаёт меня удивлять), и вот уже несколько лет из этих сорока я живу в небольшом городе у моря и занимаюсь по большей части театрально-концертной фотографией, как вы, наверное, поняли из предыдущих моих жизнеописаний. Не скажу, что я недоволен или, наоборот, чересчур доволен своей жизнью, скорее, я воспринимаю её как закономерный итог принятых мной за эти четыре десятка лет решений: плохих, очень плохих и удовлетворительных.

Вероятно, если какому-то беспристрастному наблюдателю захочется проанализировать эти самые мои решения и посмотреть на мою судьбу с какой-то отдалённой в пространстве и времени точки зрения, то найдутся там отличные или, возможно, даже блестящие решения, принятые мной когда-то. Но не факт.

Теперь, пожалуй, вернёмся к ежедневной рутине. Обычно мой день состоит или из съемки чего-либо, или из обработки отснятого вчера вечером материала. Скучно? А вы как думали? Что фотограф моего профиля постоянно тусит, зависает с артистами и ходит бесплатно по концертам? Бывает и такое, конечно, но не каждый день. Как говорил Булгаковский Азазелло: «Если б каждый день, это было бы приятно!».

Зубы я чищу дважды в день, сплю шесть-семь часов в сутки, ем часто, но немного, за последние годы похудел на тридцать килограммов, не курю и даже не пью уже десять лет, что очень мешает моей работе, делая меня для многих моих клиентов человеком странным, а для особо мнительных — подозрительным. Не каждый захочет видеть рядом собой на вечеринке после концерта непьющего товарища с фотоаппаратом.

Конечно, кто знает меня немного дольше, тот совершенно уверен в моей непоколебимой профессиональной этике. Да, у фотографов моего жанра тоже есть свой негласный кодекс поведения и обращения с той закрытой для публики информацией, к которой у нас есть практически неограниченный доступ. Этим мы и отличаемся от «paparazzi» — и те и другие снимают знаменитостей, только мы показываем зрителям то, что эти знаменитости не против показать, а папарацци — то, что их герои никогда и никому бы не захотели демонстрировать. Две стороны одной медали, практически.

Если бы я вдруг решил максимально быстро обогатиться — это не составило бы никакого труда, разве что нужно было бы сначала сменить место жительства и номер телефона, чтобы не нарваться на праведный гнев тех, за чей счёт я, собственного говоря, и обогатился бы. Схема очень проста — берешь и сливаешь в жёлтые таблойды все накопленные за годы работы кадры пьяных рок-идолов с домашних вечеринок, полуобнажённых балерин из гримёрок больших и малых академических театров, или именитых режиссёров, забывших на мгновение о существовании своих жён и моём присутствии, и страстно целующих молодых актрис после премьеры. «Элементарно, Ватсон!». Профит!

Но, так уж сложилось, что я не испытываю паталогической страсти к этим «маленьким кругляшкам», как называл деньги один из герой произведений Макса Фрая, поэтому все рокеры, балерины и режиссёры, которые когда-либо по глупости попали в мой объектив в не самый удачный момент, могут спать совершенно спокойно. Даже хакерам не добраться до этих снимков — весь свой архив я храню по старинке — в offline, на множестве жёстких дисков, запертых в небольшом сейфе.

Так вот, к чему это я. Раз я не сливаю в сеть за деньги фото моих клиентов, приходится работать, трудиться, аки пчела. Сам процесс съемки творческих проявлений других людей приносит мне невероятное удовлетворение и необычайную радость. Именно поэтому я не фотографирую всяческие дни рождения, свадьбы, крестины, лавстори или семейные фотосессии в белых одеждах на пляже. Я абсолютно лоялен к таким проявлениям и не имею ничего против коллег, которые, наоборот, снимают только это, но, лично для меня, работать в таком ключе — мучительно тяжело и некомфортно. А какие кадры может создать фотограф, когда ему мучительно тяжело и некомфортно? Правильно, никакие. Кроме того, потом же за эти «никакие» кадры нужно ещё и деньги с людей брать — ужас.

Из этих моих пристрастий и складываются особенности работы — я больше времени провожу в общении с режиссерами-постановщиками, организаторами концертов или самими артистами, обсуждая, что именно они хотят получить по итогам того или иного мероприятия. Чем дольше я работаю в этой сфере, тем чаще требования от клиента звучат примерно так: «Сделай на свой взгляд, чтобы было красиво, мы тогда эти фото в рекламу тура поставим». Но, даже чтобы услышать эту стандартную фразу, с человеком, а иногда и с целой группой ответственных товарищей нужно встретиться, выпить по чайнику чая, выслушать подробности о новом представлении, артистах и прочих деталях.

По большей части такие встречи сами по себе абсолютно бессмысленны, но это касается только практической пользы от них в плане влияния на результат фотосъёмки — я бы и без каких-либо обсуждений постарался снять всё так, как надо. А вот разговоры с творческими людьми, которые чаще всего и приходят на подобные переговоры — другое дело: столько оригинальных идей, воодушевления, энергии, в конце концов — как минимум, ради этого и стоит заниматься тем, чем я занимаюсь.

Посидев в очередном уличном кафе и поговорив часа полтора с заказчиком, я открываю свой ежедневник (величайшее изобретение человечества) и заношу основные данные о будущей съемке на соответствующую страницу. Что меня ещё радует в работе с театрами и гастролирующими музыкантами — можно смело планировать график съемок чуть ли не на год вперёд. Так, например, уже в начале сентября этого года я занёс к себе в ежедневник мероприятия, которые должны состояться в июне 2026 года. Я не против срочности, как таковой, но так как-то спокойнее.

Обязательным ритуалом моей новой жизни, начавшейся после переезда, стали ежедневные походы к морю или на берег большого солёного озера в окрестностях города. Во-первых, это успокаивает, вдохновляет, даёт силу, во-вторых, у воды всегда можно найти что поснимать для души: птицы, беспрестанно ищущие пропитание, ракушки, беспорядочно разбросанные на песке, люди, завороженно смотрящие на бескрайнюю гладь, отливающую кобальтом или сталью в зависимости от освещения. Кроме того, мои пешие походы позволяют мне вышагивать, как минимум, восемь километров ежедневно — врачи говорят, это полезно, и я, со своей стороны, готов это подтвердить.

Напитавшись энергией творческих людей и моря, я могу смело отправляться домой в полной уверенности, что теперь обработка фотографий будет происходить не просто «на автомате», а с полноценным творческим подходом и с душой. Без этого, наверное, мне бы не удалось заработать себе такую обширную клиентскую базу. Заказчики изначально обращаются ко мне, понимая, какие именно фото они хотят получить — такие, которые видели у меня в портфолио, с моим авторским видением, если хотите. Ровно нажимать на кнопку фотоаппарата может каждый, а вот показать на снимке эмоцию, да ещё так, чтобы всё внимание было приковано к ней — тут надо постараться. И я стараюсь.

Четвёртый кадр. Привет

25 августа 1997 года

Родителям Андрея этим летом пришлось заниматься не только привычными делами: работой, домашними заботами, организацией отпуска, но и переездом из одной квартиры в другую — более просторную, находящуюся в новом районе и в не менее новом доме, соответственно. Для взрослых переезд — головная боль и суета, а для детей — переживания, страхи, новые друзья и недруги.

Повезло только с одним — школа, куда Андрею предстояло пойти 1-го сентября, впервые открывала свои двери для всех. Выходило, что сразу все его будущие одноклассники будут «новенькими» одновременно, и никому не придётся вливаться в уже сформированный коллектив. Даже больше — именно ему и его новым товарищам по несчастью (а переход в новую школу Андрей расценивал именно так) придётся этот самый коллектив и создавать. Вот и мама в бесконечных своих разговорах и уговорах делала упор именно на это.

— Не переживай, школа новая, дети все тоже переехали из других районов, познакомитесь, подружитесь, всё будет нормально, — успокаивала она.

— А если сюда одни придурки переехали? Мы же не знаем, откуда их всех сюда занесло, — набычившись отвечал Андрей.

— Прям таки все? И ни одного нормального? Ты сам то в такое веришь? — смеясь отвечала мама.

— Верю! — кричал парень с упрямством, свойственным всем тринадцатилеткам.

— Я ходила к директору, ты будешь учиться в «А» классе, туда возьмут только отличников.

— Ещё лучше, тридцать зубрил в одном классе! — негодовал Андрей.

— А вам непросто угодить, молодой человек, — улыбалась мама, — тридцать идиотов — плохо, тридцать зубрил — тоже плохо. Думаю, всё будет гораздо проще: половина класса будут девочки, половина — мальчики, а вот из этой второй половины часть будут отличные ребята, а часть — просто нормальные. Ну, и без пары идиотов и пары зубрил не обойдётся, конечно же.

— Думаешь?

— Уверена на все сто!

— Ладно, тогда можно и сходить разок, только чтобы проверить твою версию, — теперь уже улыбался Андрей, понявший, что все его опасения, скорее всего, напрасны, раз уж Мама так говорит.

Убедиться в том, что мама, по большей части, была права, Андрею удалось уже через три дня, когда он впервые встретился со своими будущими одноклассниками и их родителями на таком занимательном мероприятии, как «Подготовка классной комнаты к новому учебному году». Если же говорить нормальным языком — директриса заставила всех новеньких (то есть, абсолютно всех) отмывать классы (в основном полы и окна) от строительной пыли, а, заодно, расставлять парты и стулья, попутно затягивая незакрученные до конца болты в них — школу, как обычно, сдавали впопыхах, чтобы успеть отчитаться о вводе объекта в эксплуатацию точно к Первому сентября.

Одноклассники, действительно, по большей части оказались обычными подростками, без рогов и хвостов, зато с поникшими от стеснения взглядами и робкими голосами. Ситуация медленно, но верно исправлялась по ходу уборки: сначала то тут, то там, начали негромко звучать шуточки и смех в ответ на них, потом, чуть громче — забавные глупости и нелепые сравнения, и уже под конец мероприятия — весёлые истории и заливистый смех целых групп подростков. «Что ж, всё, кажется, не так плохо», — подумалось Андрею. И он, в общем-то, был прав.

Новая компания Андрея сформировалась довольно быстро — костяк из пяти-шести постоянных членов и три-четыре периодически примыкающих к ним товарища, ещё не определившиеся, с кем им интереснее проводить свободное время в школе и после неё. В эту «шайку», как окрестила ребят мама Андрея, вошли, как это чаще всего у юношей и бывает, абсолютно разные, на первый взгляд, парни: самый низкий и самый высокий, самый младший и самый старший (разница в возрасте в полтора года в тринадцать лет кажется огромной), самый щуплый и самый плотный, лучший по успеваемости и еле-еле тянущий учёбу троечник (интересно, как он вообще в этот класс попал) — не компания друзей, а иллюстрация на тему «Все возможные типы подростков конца 1990-х годов». Если бы в то время объявили конкурс на звание «Самая нелепая компания друзей» — у ребят был бы неплохой шанс войти, как минимум, в тройку лидеров.

Естественно, отношения внутри «шайки» были нестабильные, далеко не всегда гладкие, временами — откровенно напряжённые и даже враждебные. Каждый второй хотел стать лидером, каждый первый — показать, что он — самый крутой и независимый. Но это всё, каким-то волшебным образом, так и не смогло развалить компанию и на протяжении пяти лет учёбы и даже после её завершения.

Наверное, секрет такой дружбы в разделении обязанностей в зависимости от склада характера: с одним из друзей можно было устроить что-то из ряда вон выходящее, за что и из школы могли турнуть, с другим — часа два протрепаться по домашнему (других тогда не было) телефону, проходя одновременно (каждый на своём компьютере, без какой-либо игры по сети) квест про Бивиса и Баттхеда или сразиться в «FIFA 98: Road to World Cup», с третьим — погонять мяч или покидать в кольцо, с четвёртым — прогулять пару последних уроков и послушать рок, с пятым — обсудить учёбу или попросить у него списать домашнее задание. Так вот, чередуя все эти развлечения и добавляя к ним общие сборища всей «шайки» и проходили дни, месяцы, годы.

Андрей, так настороженно отнёсшийся к перспективе учёбы в новой школе, теперь был абсолютно спокоен (насколько вообще спокоен может быть парень-подросток) и даже вполне счастлив. Теснее всего он сошелся с одним парнем, который был не глуп, учился хорошо, но и отчебучить мог всё, что угодно — именно то, что нужно для длительного общения, иначе же просто очень скоро заскучаешь. Началась эта дружба с банального «привет» на той самой уборке класса перед учебным годом и стала значительной частью жизни обоих ребят.

Учителя, видевшие это, хоть и ругались на бесконечную болтовню друзей, но всё же разрешали парням на всех уроках сидеть вместе, видимо, надеясь, что это пойдёт на пользу Андрею в плане учёбы. В итоге же дошло до того, что однажды классе в девятом, наверное, Андрей сдал контрольную по химии, подписанную не своим именем, а именем соседа по парте… перестарался при копировании, так сказать.

Ещё эта дружба была крайне полезна в плане помощи в общении с женским полом — товарищ Андрея неплохо умел стряпать простенькие стихи в стиле «От глаз твоих я ног своих не чую», чего вполне хватало, чтобы произвести впечатление на даму сердца, выдавая ей эти творения за свои собственные.

В итоге, дружба эта настолько плотно вошла в жизнь Андрея, что за следующие двадцать восемь лет не было, пожалуй, ни одного дня, когда они бы не виделись или хотя бы не разговаривали по телефону или не обменивались сообщениями. Дело в том, что к приятельству потом добавилось и обучение в одном ВУЗе, после — совместный бизнес: сначала один, потом ещё один… Если говорить коротко — представить свои жизни друг без друга этим ребятам было очень и очень непросто.

Пятый кадр. Не брак

28 сентября 2025 года

Намучившись в ночи с редактированием на компьютере сканов с проявленной плёнки, я остался доволен результатом, но был вымотан и зол на такое поведение видавшей виды раритетной техники, на которую я возлагал большие надежды. Непонятная тень, как оказалась, присутствовала абсолютно на всех кадрах, просто где-то она пряталась в районе кулис и её почти не было видно, а где-то — выходила на передний план, соперничая за внимание зрителя с балеринами.

Ещё раз проверив все снимки на свежую голову, я закачал их в облако, подготовил ссылку на скачивание и отправил её в Театр. Моя часть работы была закончена, дальше уже специально обученные люди будут искать применение моим фотографиям в афишах будущих спектаклей или постах в соцсетях, рассказывающих о прошедшем событии.

Заказ был спасён, но меня, как говорится, «терзали смутные сомнения». Что же это за артефакты такие повыскакивали на моих снимках, да ещё и на всех сразу, да ещё и подозрительно похожие на человеческую тень. Чтобы найти корень проблем, нужно было, во-первых, проверить свою технику, и, во-вторых, поговорить с теми, кто наблюдал спектакль, так же, как и я, и, возможно, снимал всё на видео или хотя бы фотографировал на смартфон.

Новую плёнку для камеры (другого производителя, от греха подальше) я заказал сразу же после того, как заметил проблемы на снимках, но пока она дойдёт до меня, придётся использовать остатки точно такой же, какая была в моём аппарате и вчера. В принципе, это даже хорошо, можно будет узнать, была ли тень результатом брака целой партии плёнки, или она здесь ни при чём.

Действовал я методом исключения. Эксперимент номер один (первые двенадцать кадров из двадцати четырёх): плёнка из той же партии, тот же фотоаппарат, тот же объектив. Эксперимент номер два (следующие двенадцать кадров): естественно та же плёнка и та же камера (плёнка то в ней всё ещё), но другой объектив. Эксперимент номер три: другой аппарат с той же плёнкой и первым объективом, эксперимент номер четыре, соответственно — другой аппарат, та же плёнка, новый объектив.

В итоге я вышел на улицу с двумя плёночными камерами и парой объективов и начал снимать шедевральные кадры из серии «что вижу, то и фотографирую». Никакого желания искать оригинальный ракурс, вдохновляющий сюжет или интересных героев у меня не было. Нужно было просто максимально быстро отснять две плёнки в различных условиях (на солнце, в тени, со вспышкой и без) и вернуться домой, чтобы изучить результаты.

Дома меня уже ждал красный фонарь, проявитель, закрепитель, ванночки и все прочие атрибуты домашней фотолаборатории. Не теряя времени, с некоторым даже волнением и нетерпением, я принялся за работу. Спустя час всё было готово, печатать фотографии я не стал — все проблемы, если они есть, будут видны и на проявленной плёнке.

Как ни странно, но никаких теней или ещё каких-то нежданных гостей на негативах не было. Причём, ни в одном из четырёх вариантах конфигурации оборудования. Оставалось всего две возможные причины — виноват свет в театре (не знаю точно, как именно, но мало ли, что там осветители начудить могли), и тогда я увижу «свою» тень на снимках и видеозаписях у других людей, или же проблема была только в одной конкретной кассете с плёнкой, и тогда обо всём этом можно будет забыть, просто зарядив плёнку другого производителя, которая ко мне уже во всю ехала.

Выходило, что нужно наведаться в Театр и поговорить с режиссером, которая, наверняка, что-то да снимала для последующего разбора ошибок с балеринами. И я, не откладывая это дело на потом (всё равно же не успокоюсь, пока всё не проверю), отправился в путь, который, если засекать время в дороге от моего дома до служебного входа в Театр, занимает ровно шесть минут размеренным шагом — ещё один плюс жизни в небольшом городке.

Дойти до проходной было легко, а вот попасть внутрь — отнюдь. Система пропусков и допусков в Театр была сравнима разве что с военным объектом повышенной секретности. Любым посторонним (включая тех, кто был там уже тысячу раз, знает всё и всех, и трудится на благо самого Театра), чьи имена не включены в штатное расписание, проход был закрыт до особого распоряжения высшего руководства, к которому должен обратиться сотрудник, который решил впустить в святая святых чужака.

В моём случае проводником выступала милая девушка-режиссёр, постановки которой я частенько снимал. Ещё по пути я позвонил ей и попросил выбить мне пропуск, так как дело моё не терпит отлагательств и вообще это нужно скорее им, чем мне.

— Наташа, привет, ты в Театре?

— В нём, с двенадцати репетиции у меня, ты чего хотел? — вот уж поистине деловая женщина, ни слова о погоде, о природе и о прочих глупостях.

— Как тебе сказать, мне нужно провести один следственный эксперимент, а для этого мне нужно попасть в зрительный зал.

— Точно не в репетиционный? — она явно не хотела пускать меня к себе в зал и прерывать подготовку к очередному спектаклю ради моих фантазий.

— Торжественно клянусь!

— Ну-ну… Подходи к служебному, я позвоню на охрану, — всё, в трубке послышались гудки. Вот они, фанаты своего дела, ничем их не проймёшь.

В принципе, так даже лучше, не придётся ничего объяснять, в крайнем случае, если Наташа вообще потом вспомнит о моём визите, скажу, что хотел ещё раз проверить свет для «Спящей красавицы», которую мне предстояло снимать через неделю и партии из которой сейчас так усердно отрабатывают Наташины подопечные под её чутким руководством.

Беспрепятственно пройдя через охрану, которая меня тут видела, кажется, чаще, чем некоторых прима-балерин, я отправился не прямиком в зрительный зал, а сделал небольшой крюк, чтобы заглянуть в коморку световиков — мне было крайне важно, чтобы они включили точно такой же свет, как был во время появления той самой тени на моих фото.

— Парни, мне позарез нужно, чтобы вы на пару минут включили свои люстры так же, как они были на «Озере», ближе к финалу, — так я им и сказал.

— Сам ты люстра! — огрызнулся старший и продолжил, обращаясь к помощнику, — Женя, включи ему всё на ТРИ минуты, — про три минуты было сказано уже мне.

— Три ещё и много будет, засекай! — выкрикнул я, уже сбегая вниз по лестнице ко входу в зрительный зал.

Зал Оперы — приятнейшее место не только для съемок, но и просто так, для души. Когда есть время и нет посторонних — я могу втихушку просидеть здесь довольно долго, чаще всего — пока кто-нибудь не отвлечёт разговорами или не намекнёт, что пора бы мне и честь знать. Красный бархат кресел, огромная многоярусная люстра под потолком, тёмно-алые паруса кулис, запах театра — не знаю почему, но всё это меня успокаивает, завораживает, даёт сигнал мозгу, что можно просто расслабиться и ни о чём не думать.

Но, к моему огромному сожалению, прямо сейчас я должен был не рассиживаться в кресле второго ряда своей любимой Ложи №1, а максимально оперативно сделать несколько снимков сцены при полноценном освещении, чтобы окончательно понять, откуда же вылезла эта мутная тень. И я их сделал. На тот же аппарат и с тем же объективом, что и в прошлый раз. Для чистоты эксперимента, так сказать.

Когда я закончил, то повернулся спиной к сцене, чтобы помахать осветителям. Парни стояли около своего окошка и смотрели на экраны своих телефонов, видимо, там был запущен секундомер.

— Эй, наверху! Я закончил! — крикнул я.

— Женёк, туши свет, — скомандовал начальник всех лампочек, и свет тут же погас под хохот этих двух шутников.

Я остался в полной темноте. Что ж, раз обстоятельства складываются таким замечательным образом — грех этим не воспользоваться. Практически на ощупь я дошел до своего привычного места, уселся в него, закрыл глаза и погрузился в свои мысли. Последние семь с половиной месяцев своей жизни, каждый раз, когда я закрываю глаза, причём неважно где и когда: ночью в кровати, или в самый солнцепёк на пляже, или, как сейчас, в Театре, перед моим внутренним взором появляется образ одного и того же человека — моего друга, который бросил всё и ушел покорять какие-то другие миры.

Каждый раз я сначала задаю ему одни и те же вопросы, потом ругаю его, что ничего не объяснил мне ни до ни после, а под конец — кляну себя, что был недостаточно внимателен и участлив. Такой вот ритуал при встрече с тьмой, которой будет повторяться ещё много-много раз, пока один из нас не отпустит другого.

— Григ-сан, это вы? — приятный, но испуганный девичий голос оторвал меня от привычных рассуждений.

— Ага, привет, Нана, — я узнал её по голосу, не открывая глаз — это была молодая балерина (как будто балерины бывают старыми) из Японии, которая, видимо, пришла в зал по каким-то своим делам, но увидела тут меня в не совсем типичном состоянии и испугалась.

Говорили мы, понятное дело, на ломанном английском, но вам я эти свои мучения во всех подробностях показывать не стану, передам просто суть диалога в уже переведённом и «причёсанном» виде.

— С вами всё в порядке? — она светила прямо мне в лицо фонариком своего телефона.

— Да, всё хорошо, только, ради всего святого, что у вас в Японии есть, выключи свет, я же практически спал! — пробурчал я, прикрывая ладонью глаза.

— Ой, простите, — свет тут же погас.

— Ты чего тут бродишь? — обратился я к девушке, потихоньку возвращаясь в реальность.

— Сумку с пуантами свою искала, кажется, забыла тут утром, — только сейчас я заметил, что она была одета в костюм из новой постановки.

Это был розовый наряд, кажется, феи «Сирени» из «Спящей красавицы». Я тут же понял, что мне нужно провести ещё один эксперимент — с балериной на сцене. Обернувшись к осветителям, я понял, что там уже никого нет, видимо, ушли курить, полагая, что я тоже вышел из зала сразу после того, как свет погас. Ха-ха, наивные. Значит, нужно было что-то придумывать самому.

— Нана, мне очень нужно сделать пару снимков тебя на сцене, — скороговоркой выпалил я.

— Прямо сейчас? Без света? В темноте? — девочка, кажется, теперь испугалась ещё сильнее. Может быть решила, что я сошёл с ума? Я бы на её месте именно так и подумал.

— Да, дай мне свой телефон, я подсвечу тебя его фонариком и фонариком моего телефона, этого хватит, объектив у меня светосильный, — это была чистая правда, портретник-фикс L-серии творит чудеса и в ещё худших условиях.

Нана пожала плечами, видимо, посчитав, что не стоит даже пытаться понять этих варваров, протянула мне свой айфон с включенным фонарём, и пошла на сцену. Я приспособил её «трубку» на сцене, подперев своей фото-сумкой, чтобы она светила снизу, а свой телефон держал в левой руке, меняя её положение, чтобы добиться сносного освещения в таких странных обстоятельствах.

Щёлкнув пару раз затвором, я поблагодарил свою модель, и ничего больше ей не объясняя, направился к выходу, чтобы как можно скорее посмотреть, что же там отпечаталось на моей плёнке.

В Театре у меня оставалось ещё одно незаконченное дело — посмотреть фотографии с прошедшего спектакля у кого-нибудь в телефоне. По пути из зала к выходу, я завернул в один из неприметных постороннему взгляду проходов, ещё немного поплутал по запутанным коридорам и вышел к репетиционному залу, откуда доносились звуки рояля и какие-то обрывки фраз моей недавней телефонной собеседницы.

— Наташ, прости, что отвлекаю, дай свой телефон посмотреть, а?

— Григ, ты совсем уже что ли? Какой тебе ещё телефон? — режиссер стояла по середине зала в своём неизменном костюме (шаровары длиной в три четверти и просторная футболка) и, видимо, только что закончила что-то объяснять молодой паре артистов, которые сейчас с удивлением смотрели в мою сторону.

— Фотографии или видео есть с последнего спектакля? Надо кое-что по свету посмотреть, — уточнил я, чтобы не затягивать диалог.

— На, смотри, — Наташа махнула рукой и протянула мне разблокированный аппарат, давая понять, что полная её фраза должна была звучать так: «На, смотри и уматывай отсюда, и не мешай людям работать».

Я взял телефон из её рук, быстро открыл галерею, просмотрел несколько десятков снимков, пару видео с финальными номерами и успокоился — никаких теней нигде не было. Положив телефон на скамейку, я слегка поклонился Наташе, махнул ей на прощание и пулей выбежал из зала. Мне не терпелось проявить плёнку, чтобы убедиться, что проблемы с тенями больше нет и не будет.

Каково же было моё удивление, когда я понял, что ни на одном кадре я не вижу никакой тени. Ни на одном, кроме последних двух — тех, на которых я запечатлел Нану в свете фонарика на сцене. На них тень была ровно такая же, как и в прошлый раз. Свет был другой, балерина другая, а тень — та же самая, в этом я не сомневался ни одной секунды. Что ж, значит, это — не брак, это — что-то гораздо хуже.

Шестой кадр. Забыть

28 сентября 2025 года

Крутя в руках проявленную плёнку, я вспомнил подозрительно правдоподобное в нынешних условиях выражение «случайности не случайны». Что тут думать — не могла эта тень появиться просто так именно на фотографии с балериной. Конечно, если собрать в кулак волю и опираться только на современную науку, оставаясь в рамках рационального мышления, то можно было бы убедить себя в том, что именно во время последних кадров что-то повлияло на отражение света от моего телефона, не знаю, например, блестящий костюм Наны, и эти причудливые преломления света выстроились в ровную тень на заднем плане… Бред же, зачем себя обманывать.

Да, никаких объяснений у меня нет, да и существование теней, отделённых от людей, описывают разве что писатели, вроде Мураками с его романом «Страна чудес без тормозов и конец света», но мне как-то легче принять на веру то, что это действительно бывает, хоть и редко, и я стал свидетелем чего-то удивительного, чем поверить в высосанную из пальца теорию (придуманную мной же только что) про удивительные свето-теневые эффекты на отдельно взятых кадрах.

Только вот что мне с этими своими убеждениями делать? Пойти в самый главный научно-исследовательский институт, занимающийся проблемами одиноких теней, и дать им наводку, что вот, мол, в Театре завелась одинокая тень, сделайте что-нибудь? Подозреваю, что такой организации пока нет. Если же я обращусь в любую другую государственную контору, то, вероятно, меня перенаправят прямиком к психиатру, а туда я и так дорогу знаю — тут недалеко от морского парка есть одно подходящее заведение, но проводить там свой досуг я пока не намерен.

Шутки-шутками, но, как бы это не было печально, справляться с этим феноменом мне придётся самому. Как? Без понятия. Даже с чего начинать — и то загадка. Вот бы сейчас оказаться в фильме «Охотники за приведениями» и одолжить у них специальную ловушку — вот тогда бы мы ещё посмотрели, кто кого. А пока, как мне кажется, нужно немного отпустить ситуацию, заняться своими обычными делами, поработать, в конце концов, а уже на длинной дистанции посмотреть, будет ли эта проклятая тень и дальше преследовать меня. Может быть, это вообще какое-то кратковременное затмение моего разума или энергетического поля Земли и через один лунный цикл оно закончится. Хорошо бы.

Чтобы забыть о столь экстравагантном поведении некоторых теней, стоило, как мне показалось, на время отказаться от работы с плёночной техникой — да, жаль, но нервы дороже. С этим проблем не возникло — я взял запасной фоторюкзак, достал из него две свои цифровые камеры, а вместо них положил две плёночные. Рюкзак убрал на верхнюю полку огромного шкафа-купе, до которой даже я со своими 187 см роста с трудом достаю — пусть полежат там и не мозолят глаза, может быть, так получится быстрее про них забыть. Что ж, пока всё выходило не очень сложно.

— Так, стоп, а почему ты решил, что с «цифрой» такой проблемы вообще не будет? — спросил я у своего отражения в зеркале, занимавшем большую часть средней двери того самого шкафа, куда я только что спрятал рюкзак.

— Тра-та-та, — только и смог вымолвить я в ответ.

— Значит, берём всю современную технику, и проверяем, да?

— Без сомнения. Нужно всё выяснить сразу, чтобы потом не было неприятных сюрпризов, — сказал я самому себе и отправился обратно в Театр.

На этот раз я не стал никому звонить и ни о чём предупреждать, и так моё сегодняшнее появление и поведение было немного странным, а начинать весь этот разговор сначала не было никакого желания.

На проходной я просто кивнул охраннику, сделав вид, что я просто ненадолго отлучался и вот пришёл обратно работу работать. Судя по тому, что меня пропустили — уловка сработала. Теперь нужно было что-то придумывать с самим тестом — по предыдущему опыту я понял, что снимать пустую сцену нет никакого смысла, значит, опять нужна балерина. Шататься по всей Опере в поисках подходящей кандидатуры не хотелось, идти в репзал тоже, поэтому я отправился на задний выход, где обычно кто-нибудь, да был — даже такие на первый взгляд утончённые существа, как балерины, курят не меньше какого-нибудь боцмана.

— Девчонки, привет, — обратился я к двум незнакомым мне подружкам, сидящим на бордюре с банками какой-то энергетической мерзости и сигаретами в руках.

— Здравствуйте, — судя по обращению на «вы», это были какие-то новенькие девочки, то-то я их не узнал.

— Я — Григ, фотограф, мне очень нужна ваша помощь буквально на две минуты. Пойдём? — я умоляюще посмотрел на девушек и скорчил самое жалостливое своё лицо.

Подруги молча кивнули, выкинули свои недокуренные сигареты, поднялись, прихватив с собой алюминиевые банки с этой отравой, и просто пошли за мной. Это было потрясающе. Никаких вопросов, никаких капризов. Сразу видно, что девочки ещё только начинают свою карьеру, и пока они ещё не испорчены повышенным вниманием со стороны зрителей и моих коллег фотографов. Посмотрим, что будет с ними через пару лет…

Пока мы прогуливались по коридорам, я узнал, что одну из моих спасительниц зовут Тая, а другую — Вая, обеим по двадцать лет, вместе учились в балетном училище, вместе подписали совсем недавно контракт с Оперой.

— Что ж, значит, будем дружить, вы меня тут часто будете видеть, — сказал я, открывая дверь в зал.

— Хорошо. А что нам нужно делать? — то ли они меня боялись, то ли просто напряглись от непонятной ситуации, во всяком случае, опаска в их голосах чувствовалась.

— Ничего такого, что могло бы вас напугать. Мне просто нужно протестировать свой новый объектив, а без героинь в кадре это не имеет никакого смысла, — беззастенчиво соврал я, указывая своим спутницам на сцену.

В комнате осветителей было так же пусто, в зале темно, поэтому я быстренько повторил уже проверенную схему света, только теперь у меня было три источника света: два их телефона и мой собственный. Я подумал, что раз уж заманил девочек на сцену, то можно попробовать сделать для них пару-тройку кадров для соцсетей, наверняка им захочется обновить аватарки, показав, что теперь они уже не студентки училища, а полноценные балерины с постоянным местом работы.

Немного поснимав и общие планы и портреты разного калибра, я взял номера телефонов девчонок, поблагодарил их, пообещав прислать удачные фото, и быстренько ретировался в сторону выхода — смотреть результат прямо при них я, честно говоря, опасался, вдруг там опять будет моя ненаглядная бездомная тень. Я даже на время съемки отключил показ готовой фотографии на экране, чтобы, в случае чего, не напугать моих моделей своими криками или руганью.

Любопытство подгоняло меня, и я добрался до дома не за шесть минут, как обычно, а минуты за три. Забежав в квартиру, я вытащил флешку и вставил её в ноутбук, посчитав, что лучше разглядывать фото сразу на большом экране, мало ли, в каком тёмном углу кадра могла притаиться загадочная тень. Кадры, на удивление, получились очень приятными, портреты — мягкими и выразительными, а если перевести их в ч/б — вообще получится очень неплохо. Для поста в соцсетях точно будет более чем достаточно. Ах, да, чуть не забыл — тени нигде не было, я внимательнейшим образом изучил каждый уголок каждой фотографии. Обычные фото, никакой магии, мистики, ничего потустороннего.

Это была прекрасная новость. Теперь можно было без суеты обработать полученные снимки, отправить их Тае и Вае, и снимать себе дальше на цифру, не думая ни о каких тенях, особенно про ту конкретную тень.

Седьмой кадр. Прощание

10 ноября 2023 года

Погода в тот день была просто омерзительная — грязная вода везде и всюду, островки почти растаявшего первого снега, мелкий ледяной дождь и пронзительный ветер — в общем, обстановка на улице полностью соответствовала настроению Андрея. Несколько минут назад он встал из-за стола в небольшом ресторанчике на окраине, открыл дверь в холодный ноябрь и попрощался со своим другом, который через два дня собирался покинуть родной город. Как минимум — надолго, как максимум — навсегда.