Бесплатный фрагмент - Племянницы девочка

Вместо предисловия от автора

Дорогие мои! Предлагаю к прочтению мой дебютный роман. Несколько лет я вынашивала идею написать книгу о событиях, которые произошли с членами моей семьи и со мной. Роман частично автобиографичен, но это не мемуары, многие герои и события вымышленные, некоторые образы, характеры изменены, как и имена.

Тема любви и предательства не нова в литературе, но, тем не менее, мне захотелось поделиться своим взглядом на эти вечные человеческие ценности. А как это у меня получилось — судить вам, мои дорогие читатели.

Любые совпадения с реальными людьми и событиями

случайны.

---

Посвящается Красильниковой Тамаре Александровне.

«Как будто душа о желанном просила,

И сделали ей незаслуженно больно.

И сердце простило, но сердце застыло,

И плачет, и плачет, и плачет невольно»

(К. Бальмонт)

Часть 1.
Тамара

Глава 1

— Моня, а ты завтра придёшь?

— Конечно приду.

— Приходи пораньше, хорошо? Приходи, когда я еще буду спать, я проснусь, а ты уже здесь.

— Хорошо, хорошо, договорились. Ложись спать, Таюшка!

Тамара защелкнула французский замок на входной двери и быстро начала спускаться с лестницы. На первом этаже она столкнулась с соседкой Марьей Гавриловной.

— Домой поехала, Томочка?

— Домой, домой.

Соседи в этом подъезде хорошо знали Тамару, ведь она каждый день без исключений приходила в квартиру своей племянницы присматривать за ее маленькой дочкой — Таисией, Таюшкой, как Тамара ее звала. Таюшка же придумала для своей двоюродной бабушки имя «Моня» и звала ее исключительно так. Никто не знал, откуда родилось такое странное имя, впрочем, близкие родственники Тамары звали ее «Муся», поэтому вполне вероятно, что «Моня» как раз было производное от этой самой «Муси».

В 1965 году Тамара вышла на пенсию. Поклонские — племянница с мужем и двумя дочерями — пятилетней и годовалой — как раз переехали в отдельную двухкомнатную «хрущёвку» на ул. Горького. Эля попросила свою тётю помогать ей с воспитанием дочек. Тамара была совсем даже не против. Фокус внимания в основном был направлен на Таисию, поскольку старшая, Ирина, вскоре пошла в школу и не нуждалась в постоянном присмотре.

Ежедневно приезжая к Таюшке, Тамара втянулась в работу, привязалась к ребёнку и неожиданно для себя поняла, что эта девочка занимает всё больше и больше места в её сердце…

Глава 2

Третья дочь в семье Сидельниковых — Тамара, она же Муся, как ласково называли её родители и сёстры, родилась в октябре 1910 года. Старшей была Зоя, к моменту рождения Муси ей исполнилось пять лет, а средней, Лидии — три. Сидельниковы жили в квартире с двумя спальнями на втором этаже большого деревянного дома, расположенного на окраине Череповца. Это было служебное жильё, предоставленное инженеру-технику Александру Николаевичу дирекцией Лесопильного завода, где он работал уже несколько лет. Помимо Сидельниковых, в доме проживали ещё три семьи.

Ранним воскресным утром 17 октября Мария Васильевна проснулась от боли в животе и поняла, что начались схватки.

— Саша, похоже, началось, пожалуйста сходи за доктором, — разбудила она спящего рядом мужа, тронув его за плечо.

Александр Николаевич моментально проснулся, протёр глаза и встал с кровати.

— Не волнуйся, дорогая, ты главное, не волнуйся, я — мигом.

Он бесшумно оделся и вышел из дома. С трудом поднявшись, Мария Васильевна заглянула в детскую. Две дочки безмятежно спали в своих кроватках. Мать тихонько затворила дверь и вернулась в спальню. «Всё будет хорошо», — успокаивала она себя. Осторожно опустившись на колени перед святой иконой Владимирской богоматери, Мария Васильевна шёпотом, с закрытыми глазами прочитала молитву, трижды перекрестилась, отвесив низкие поклоны, и вернулась в постель. Минут через 40 послышался звук голосов и шагов по лестнице. Вернулся муж вместе с жизнерадостным и розовощёким, добрейшей души доктором Петром Петровичем Макаровым. Доктор снял пальто, галоши и шляпу в передней, прошёл к умывальнику, тщательно вымыл руки и отправился к роженице, прихватив кожаный саквояж с инструментами.

— Ну-с, голубушка наша, Мария Васильевна, давайте — ка посмотрим, что тут у нас, — приятным бархатным баритоном нараспев сказал он.

— Пётр Петрович, дорогой, вся надежда на Вас, — умоляюще промолвил Александр Николаевич.

— Не переживайте, голубчик, всё будет хорошо. Я попрошу Вас приготовить тёплой воды и чистые полотенца.

Александр Николаевич бросился выполнять просьбу доктора. Мария Васильевна лежала, глухо постанывая при каждой новой схватке. В детской проснулась и громко заплакала Лидочка, было слышно, как старшая Зоя пытается её успокоить.

— Сашенька, пойди к девочкам, успокой Лидочку, — попросила жена, когда Сидельников вошёл в спальню с водой и полотенцами.

— Не волнуйся, душа моя, всё сделаю!

Часа через три из супружеской спальни раздался громкий плач новорождённого младенца. Взволнованный отец бросился туда и увидел лежащую с малышом на руках обессиленную бледную жену с прилипшими от пота волосами на лбу. Глаза её светились счастьем. Доктор с закатанными до локтей рукавами рубашки вытирал руки полотенцем.

— Поздравляю, Александр Николаевич, у Вас дочь! — радостно объявил он.

— Не расстраивайся, Сашенька, в следующий раз обязательно будет сын, — мягко пошутила Мария Васильевна.

Сидельников вышел проводить доктора. На крыльце они закурили. Александр Николаевич глубоко затянулся, рука с сигаретой слегка дрожала.

— Третий раз жена рожает, и я каждый раз трясусь от страха, — признался он.

— Слава Богу, всё прошло благополучно. У меня ведь, знаете, тоже три дочки, такие шалуньи и непоседы, они наполнили мой дом радостью и весельем, — Пётр Петрович широко улыбнулся. — Впрочем, мне пора. Завтра зайду к вам посмотреть состояние роженицы и младенца. До встречи, Александр Николаевич! — доктор, прощаясь, крепко пожал руку хозяину дома и бодро зашагал по тротуару.

Вечером к Сидельниковым пришла младшая сестра — Анна Васильевна, чтобы поздравить с рождением дочери. Она пока ещё не обзавелась семьёй, работала учителем рукоделия в женском профессиональном училище, жила в оставшейся после смерти родителей квартире в центре Череповца, рядом с водонапорной башней.

Глава 3

Череповец в начале двадцатого века представлял собой маленький уездный городок, насчитывающий не более десяти тысяч жителей. Помимо Лесопильного завода, на котором работал Александр Сидельников, в городе были ещё Судостроительный, Механический и Винокуренный заводы, а также Фабрика обуви. К 1904 году завершилось строительство железнодорожной станции, и с 1905 года пошли поезда Вятка — Вологда — Череповец — Петербург. В 19011 году построили порт на реке Шексне с пропускной способностью до двадцати пяти пудов груза.

Сидельниковы получили неплохое образование: отец семейства закончил Александровское техническое училище, мать — Мариинскую женскую гимназию. Мария Васильевна свободно владела французским и немецким языками, играла на фортепиано, в гимназии их обучали ведению домашнего хозяйства, основам бухгалтерии, кулинарии, рукоделию, вязанию и шитью, поэтому она умело справлялась со всеми обязанностями, связанными с домом.

«У Марии Васильевны всегда идеальная чистота», — говорил управляющий Иван Денисович Дугин, каждый месяц делающий обход всех квартир в доме.

В гимназии, помимо всего прочего, ученицам преподавали основы педагогики, поэтому Мария Васильевна грамотно обучала и воспитывала своих дочерей. Сёстры были разные по характеру и непохожие друг на друга. Зоя росла очень активной и непоседливой девочкой, она обожала подвижные игры во дворе, матери с трудом удавалось её усадить заниматься. Училась она посредственно, особой тяги к знаниям не проявляла, но зато охотно помогала по хозяйству — с уборкой, готовкой и стиркой. Лида, напротив, была тихой и застенчивой, не любила беготни и шумных игр, старалась их обходить стороной. Она обожала чтение — часами напролёт могла сидеть дома с книгой. Училась Лида очень хорошо по всем предметам, а вот домашние дела ненавидела — стирка и мытьё полов были для неё наказанием. Тамара была живая и активная, как Зоя, но при этом как Лида умная, любознательная, с отличными способностями к обучению. Она как бы соединяла в себе черты обеих своих сестёр. И учёба, и домашние заботы были ей по плечу. Тамара, как и Зоя, любила гулять во дворе, охотно гоняла мяч с соседскими мальчишками — Федей и Витькой. Это были её самые закадычные друзья. Федя Черепанов или Федька Череп был младше Тамары на год. Кареглазый, темноволосый, крепкий и плечистый, он отличался добротой и чувством справедливости. Никогда не обижал тех, кто младше. Витя Климов — с огненно-рыжей копной волос, веснушками на лице, весельчак, шутник и балагур — был, однако, всегда честным и искренним. Его все звали Витька Рыжий Лох. Витя был ровесником Тамары, учился с ней в одном классе. У Тамары тоже была дворовая кликуха — Муха Шпандырь, и вот эта троица всюду гуляла вместе.

Иногда, по выходным, к Сидельниковым приходили гости. Мария Васильевна пекла пироги с капустой, зелёным луком и яйцом, ватрушки с творогом. Частыми гостями были доктор Макаров с супругой Еленой Константиновной, управляющий домом Иван Денисович Дугин с женой Клавдией Ивановной, соседи — супруги Колесниковы Андрей Панкратович и Глафира Ильинична. После чая обычно Иван Денисович густым басом обращался к хозяйке дома:

— Мария Васильевна, окажите такую милость, спойте что-нибудь для нас!

— Просим, просим! — хором поддерживали другие гости.

Мария Васильевна брала семиструнную гитару и в наступившей тишине красивым, сочным голосом пела:

«В доме отца без тревог и волнений

Девочка Катя жила,

Ради любви, баловства, наслаждения,

Точно цветок расцвела…»

Муся обожала слушать этот романс, особенно её трогал самый конец:

«Так спи же ты, спи же ты, всеми забытая,

В рыночной этой толпе,

И некому даже сказать на прощание,

Вечная память тебе!»⠀

Глава 4

Тамара жила в небольшой «однушке» недалеко от металлургического завода вместе со старшей сестрой Зоей, тоже одинокой и бездетной. Каждый день, чтобы прийти к дочке племянницы, она ехала несколько остановок на трамвае, а затем шла пешком еще минут пятнадцать, всегда стараясь приехать пораньше, чтобы успеть приготовить завтрак для Таюшки, пока та еще спала. Только в субботу и воскресенье, когда родители Таисии были дома, Тамара приезжала попозже, после завтрака, чтобы пойти со своей подопечной погулять. Сегодня понедельник, Ирина ушла в школу, Эля и её муж Валентин — на работу. Тамара бесшумно открыла входную дверь, прошла на кухню и начала варить манную кашу.

— Моня! Ты пришла? — Тамара услышала звонкий голосок из спальни.

— Да. Проснулась, Таюшка? Вставай, будем завтракать.

— Моня, пойдем потом в библиотеку?

— Конечно пойдем.

Тамара записала Таюшку в детскую библиотеку, когда той исполнилось три года. С тех пор они регулярно её посещали, это была и прогулка и конечно же новые книги, которые Таисия обожала слушать.

— Я готова, — Тая надела поверх осеннего пальто портупею с кобурой, которую ей сшила мама из кухонной клеёнки цветочной расцветки, вложила в кобуру белый пистолет, стреляющий пластмассовыми шариками. На шею она повесила «бинокль» — верёвку, на которую были нанизаны две пустые деревянные катушки из-под ниток.

Тамара всегда принимала Таюшку такой, какая она была, не навязывала ей своё мнение, не обесценивала и не критиковала. Уже не первый раз Тая ходила в библиотеку с пистолетом, расстреливала в упор добрейшую библиотекаршу Галину Петровну, которая, подыгрывая юной читательнице, в «страхе» закрывала глаза за толстыми линзами в роговых очках и громко ойкала. Тамара никогда не говорила Таюшке заученных фраз о том, что «девочки с пистолетами не ходят», что «в библиотеке нужно вести себя прилично» и т. д. Она любила этого ребёнка, любила сильно и безусловно, считая Таисию идеальной во всех отношениях.

Выйдя из подъезда, Тамара взяла Таю за руку, и они отправились за новыми книгами, прихватив уже прочитанные.

По дороге, совершенно неожиданно, Муся встретила Зину Лосеву, свою старую знакомую, с которой они вместе работали в машинописном бюро заводоуправления.

— Здравствуй, Томочка! Давно не виделись.

— Зина, привет, дорогая! Как ты поживаешь?

— У меня все нормально. Устроилась на подработку гардеробщицей в поликлинику. Это внучка твоя?

— Племянницы девочка.

Они обменялись еще несколькими фразами и попрощались.

Тамара с Таюшкой продолжили свой путь.

— Моня, а почему я «племянницы девочка»?

— Ну, потому что Эля, твоя мама, моя племянница, а ты ее дочка.

— А, теперь понятно.

— Моня, а почему у всех бабушки, а у меня ты?

— Ну, потому что твоя бабушка Лида живёт в другом городе, а я здесь.

Она всем своим знакомым представляла Таисию исключительно как «племянницы девочку», никак иначе, никогда не называя ее внучкой.

Вернувшись домой, Тамара занялась приготовлением обеда, а Таюшка села смотреть картинки в библиотечных книгах.

— Моня, давай в шашки сыграем.

— Вот пообедаем и сыграем, хорошо?

— Ладно, только ты мне не поддавайся, я хочу честно выиграть.

— Не буду поддаваться, ты и так у меня всё время выигрывать стала.

Тут как раз пришла из школы третьеклассница Ирина, и все вместе сели обедать. Потом Тамара с Таюшкой сражались в шашки, сходили на прогулку, читали новую книгу. Так шли за днями дни, Муся каждый день проводила время с племянницы девочкой и постоянно ловила себя на мысли, что счастлива быть рядом с этим ребёнком.

Глава 5

Большие перемены, связанные с событиями 1917 года, застали семью Сидельниковых врасплох. 2 мая 1918 года Мария Васильевна родила долгожданного сына, которого назвали Борис, но радость была омрачена скорым известием о закрытии Лесопильного завода и увольнении всех работников. Хозяин предприятия уехал за границу, а пришедший к власти в Череповце местный Совет Рабочих Депутатов не справлялся с решением навалившейся горы проблем: начались безработица, хаос, разруха и перебои с продовольствием. Хорошо хоть школу не закрыли и девочки учились, как и прежде. Правда, она стала называться Единая трудовая школа.

Мария Васильевна, с малышом на руках, в возбуждении ходила из угла в угол. Мир, в котором было спокойствие и стабильность, рушился на глазах.

— Машенька, не нужно так расстраиваться, у тебя от этого может пропасть молоко. Думай о Бореньке, о девочках, я что-нибудь решу, — успокаивал Александр Николаевич.

— Саша, мне страшно, что будет с нами, как жить дальше, чем я буду кормить детей? — в отчаянии восклицала жена.

— Дорогая, прошу, успокойся, я что-нибудь придумаю, — мягко отвечал Сидельников, обнимая супругу.

Уже через неделю Александр Николаевич, переодевшись в рабочую одежду, взял с собой инструменты и отправился в близлежащие деревни, предлагая крестьянам свои услуги по ремонту сельхозинвентаря в обмен на продукты. Мария Васильевна пекла из муки, что приносил муж, пирожки и продавала их на рынке. Тринадцатилетней Зое пришлось бросить школу, чтобы помогать матери по хозяйству. Она нянчилась с Борей, пока мать торговала. На вырученные от продажи деньги Мария Васильевна покупала ткань и шила для детей одежду. Так прошло лето, наступили холода, а с ними и новые проблемы. Нужно было беспокоиться о дровах, с работой в деревнях было всё хуже и хуже, крестьяне сами голодали. Пришлось менять что-то из одежды на продукты, обручальные кольца и золотые серьги Мария Васильевна отнесла в ломбард. Это были очень трудные времена, Сидельниковы держались изо всех сил.

Беда случилась в конце декабря 1920 года. Александр Николаевич заболел и слёг. Его мучал кашель и жар. Заботливая жена была рядом, поила мужа тёплым молоком с мёдом. Доктор Макаров с семьёй ещё летом 1918-го уехал из города, поэтому помощи было ждать неоткуда. Две недели Александр Николаевич метался в бреду, на грани жизни и смерти.

— Родная моя, пойди отдохни, — слабым голосом говорил он жене в минуты просветления сознания.

— Сашенька, дорогой мой, держись, — плача и сжимая его руку отвечала Мария Васильевна.

— Я очень тебя люблю, Машенька, я благодарен небесам за встречу с тобой! — шептал Александр Николаевич.

— Я тоже тебя очень люблю, ты справишься, всё будет хорошо! — глотая льющиеся потоком слёзы, отвечала преданная жена.

13 января 1921 года Сидельников Александр Николаевич умер, не приходя в сознание. Находясь в каком-то оцепенении, Мария Васильевна механически выполняла все необходимые дела, поскольку знала, что кроме неё некому присмотреть за детьми и, если с ней что-то случится, дети останутся совсем одни. Заставляя себя каждое утро вставать и делать ежедневную рутинную работу, она чувствовала, что где-то глубоко внутри, в душе, всё умерло после смерти мужа, осталось лишь выжженное поле, руины, развалины.

Девочек глубоко тронула смерть отца, все они любили его, всегда добрый и заботливый, таким запомнился им папа.

Весеннее солнышко растопило снег, природа ожила, встряхнулась от долгого сна. Потеплело и в застывшем, замершем от горя доме Сидельниковых. Жизнь продолжалась, несмотря ни на что. Мария Васильевна устроилась в школу учителем начальных классов, Зоя пошла работать нянечкой в детский сад. Лида усиленно готовилась к поступлению после «семилетки» в недавно открытое в Череповце фельдшерско-акушерское училище, готовившее средний медицинский персонал. Только Тамара и Боря, как самые младшие, жили без особых забот. Муся помогала матери, присматривая за Борей, а оставшееся свободное время неизменно проводила со своими друзьями.

Глава 6

— Мам, я ухожу погулять, — крикнула из прихожей Тамара, надевая пальто.

— Муся, в десять вечера домой, и чтобы без опозданий, — ответила мать.

— Хорошо, хорошо! Всё, я ушла!

— Подожди, Муся, может Лиду с собой возьмёшь?

— Мама, я не хочу, нам много задали, плюс завтра практика в больнице, нужно подготовиться, — ответила Лида.

Через минуту после ухода Тамары в дверь постучали.

Мария Васильевна открыла. На пороге стоял Николай. Рослый, подтянутый, с аккуратными усами пшеничного цвета, в тёмно-синем кителе, брюках галифе, заправленных в хромовые сапоги, начищенные до блеска.

— Здравствуйте, Мария Васильевна! — бодро отрапортовал он, снимая фуражку с красной звездой.

— Здравствуй, Николай, проходи. Зоя! — крикнула мать.

В цветном крепдешиновом платье из комнаты вышла Зоя. Губы её были накрашены помадой морковного цвета. В руках маленькая кожаная сумочка-ридикюль. Короткие волосы завиты волнами с двух сторон.

— Мария Васильевна, мы идём в «Совкино», там показывают картину «Две сиротки», — всё так же по-военному доложил Николай. — Не волнуйтесь, я потом провожу Зою до дома.

— Хорошо, Николай, — ответила Мария Васильевна.

Зоя надела пальто, ботики, отправила матери и сестре воздушный поцелуй, взяла своего кавалера под руку, и они ушли.

Тамара тем временем спешила на квартиру к Рыжему Лоху, где собиралась молодёжь поиграть в «бутылочку». Шестнадцатилетняя Тамара после окончания семилетней школы осенью поступила на курсы машинисток. С прекрасной стройной фигурой, модной стрижкой «фокстрот», пухлыми губами в ярко-алой помаде и нарисованной мушкой на щеке, она была неотразима.

Витька пошёл в ФЗУ, а Федя учился в седьмом классе.

Отец Климова уехал в командировку, его жена, Витина мама, умерла от тифа ещё в 1920 году, поэтому квартира была в полном распоряжении сына. Тамара толкнула входную дверь, которая была не заперта.

— О, Муся, проходи, — оживлённо воскликнул Витька, окинув подругу смущённым и радостным взглядом. Он вытянулся, возмужал и в последнее время часто ловил восхищённые взгляды девушек. Но для него существовала только одна-единственная девушка, в присутствии которой он чувствовал себя на седьмом небе.

— Ну что, все собрались, можно начинать, — громко объявил Рыжий Лох.

— А Череп где? — спросила Тамара. Она искала его глазами, но не находила.

— У него там какие-то дела дома, не факт, что придёт, — ответил Витька. Тамаре показалось, что он доволен тем, что Феди не будет.

Рыжий Лох открыл бутылку Цинандали и разлил по гранёным стаканам. Парни и девушки расселись вокруг стола. Звонко чокнулись и выпили. На столе лежала открытая пачка «Казбека», кто хотел, закурил. Игра началась. Бутылка крутилась, желания выполнялись, весёлый смех, разговоры. Настала Витькина очередь крутить.

— Поцелуй в губы наедине, — громко объявил он, крутанул бутылку и впился в неё взглядом, словно гипнотизируя. Горлышко остановившейся бутылки указало на Тамару. Рыжий Лох сиял. Тамара встала из-за стола, и они пошли в прихожую. По иронии судьбы, именно в тот момент, когда Витька целовал Тамару, на пороге появился Череп. Увидев эту картину, Федя мгновенно переменился в лице, его кулаки сжались.

— Эх ты! — в сердцах бросил он и выбежал из квартиры.

Тамара бросилась за ним.

— Череп, постой, подожди, я всё объясню! — кричала она, стремительно сбегая вниз по лестнице.

На первом этаже Федя резко остановился и развернулся к ней.

Он тяжело и шумно дышал, лицо было перекошено от гнева и боли. «Даже в такую минуту он прекрасен!» — промелькнуло в голове у Тамары.

— Что тебе нужно? Ты… ты…, ненавижу тебя! — воскликнул её друг.

— Череп…, Федя, послушай, это была игра, мы просто играли в бутылочку, так получилось. Мне правда очень жаль! — с жаром выпалила Тамара.

— Мне тоже очень жаль, — эхом повторил он, — жаль, что я верил тебе всё это время. Я больше не хочу тебя видеть.

Он отвернулся от Тамары и вышел на улицу.

Глава 7

В 1971 году Таисия пошла в первый класс, в ту же школу, куда ходила Ирина. Утром старшая сестра отводила младшую, всю дорогу держа её за руку, как велела мама, а вот потом Тамара забирала Таюшку после занятий, поскольку у Ирины, ученицы пятого класса, было больше уроков и она возвращалась домой позже.

От дома до школы минут двадцать пешком, но по пути нужно было переходить проезжую дорогу без светофора, поэтому первоклассников поначалу сопровождали взрослые, либо старшие братья или сёстры. Правда уже к середине учебного года большинство юных учеников справлялись с этой задачей самостоятельно, но Тамара даже представить боялась, как Таюшка одна будет перебегать дорогу, поэтому встречала её весь первый класс. На следующий год у Таисии ввели вторую смену, Ирина же продолжала учиться с утра, поэтому Тамара стала отводить второклашку в школу и забирать. Вот тут и начались проблемы. Одноклассники Таи, которые уже давно ходили в школу без сопровождения, стали посмеиваться над ней, до сих пор идущей за руку с бабушкой. В один из дней Таюшка не выдержала:

— Моня, я хочу ходить в школу одна, не нужно меня водить.

— Таюшка, что ты такое говоришь, там же дорога, а если ты не заметишь машину, что тогда?

— Все уже давным-давно ходят без мам и бабушек, я хочу идти в школу вместе с подружками, а не с тобой, — горячо возразила она.

Тамара почувствовала волнение и боль в груди. Это был первый эпизод, когда Таюшка, её любимая Таюшка, выбрала подружек вместо неё. «Ну вот и всё, похоже, я ей больше не нужна», — мрачно подумала она. Кроме боли Тамара чувствовала страх, сковавший всё внутри, она осознавала, что просто не сможет отпустить Таюшку одну, это было выше её сил позволить ребёнку переходить опасную дорогу без присмотра. «Надо посоветоваться с Элей», — подумала она.

— Эля, нужно поговорить, — сказала Тамара племяннице, когда та вечером вернулась с работы.

— Что случилось? — спросила Эля.

— Таюшка хочет теперь сама ходить в школу, без меня.

— Да? Значит, она чувствует, что готова это делать самостоятельно. Я уверена, что дочка справится, её ровесники справились, она не хуже их. Если ты всё время будешь водить её за ручку, она никогда не повзрослеет.

— Да, но там дорога и это опасно, — пыталась спорить Тамара.

— Я поговорю ещё раз с Таей на тему безопасного перехода через улицу, уверена, что она хорошо знает эти правила и будет их выполнять, — ответила Эля. — Я с четырёх лет одна гуляла по улицам, впрочем, что я говорю, ты же всё знаешь сама, — улыбнувшись, добавила племянница.

— Тогда было другое время, машин намного меньше и вообще… — нерешительно возразила Тамара.

— Поверь, всё будет хорошо, не волнуйся, — мягко возразила Эля и пошла на кухню, давая понять, что разговор на эту тему закончен.

Тамара в тот день вернулась домой в расстроенных чувствах и поделилась случившимся с Зоей.

— Ой, Муська, нашла из-за чего переживать, — недолго думая, ответила сестра. — Дети растут, надо давать им свободу.

— Пожалуй, ты права, — грустно отозвалась Тамара.

На следующий день Таюшка вышла из дома одна, по дороге к ней присоединились подружки Лена и Марина, жившие в соседних домах, и втроём, болтая обо всём на свете, они пошли в школу. Тамара, не находя себе места от беспокойства и страха за ребёнка, оделась и крадучись, прячась за кусты и деревья, пошла вслед за девочками. В этот же день к концу занятий она пряталась возле школы, высматривая Таюшку, и так же тайно следовала за ней до дома. Эля дала дочери ключ от квартиры, поэтому Тая сама открыла входную дверь, а через пару минут пришла Тамара, сказав, что вернулась с прогулки. Всё это продолжалось несколько дней, пока Таюшка случайно не обнаружила Моню, которая кралась за ней. Самое главное, что прячущуюся за кустами шиповника бабушку заметили и её подружки и это сильно их развеселило. Тая была в гневе:

— Не ходи за мной! Хватит! Отстань от меня! — кричала она. — Вся школа уже надо мной смеётся!

— Хорошо, — коротко ответила Тамара.

Вопрос был закрыт. Дома, бессонной ночью, Тамаре вдруг вспомнился момент из недавнего прошлого, когда она испытывала похожую боль. Шестилетняя Тая однажды спросила:

— Моня, а ты получается нам далёкая родня?

— Почему ты так решила, Таюшка? — спросила Тамара, почувствовав, как кольнуло в груди.

— Ну, потому что ты не мама моей маме, мне ты никакая не бабушка, да и я тебе «племянницы девочка», а не внучка, — рассудительно отвечала Таюшка.

Вроде бы ребёнок всё верно и логично объяснил, но как же больно стало Тамаре от этих слов! Она не заметила, как слёзы самопроизвольно потекли из глаз, и поспешила вытереть их носовым платком.

— Да, Таюшка, получается, что я вам далёкая родня…

Глава 8

С момента ссоры Феди и Тамары в подъезде Витькиного дома прошло два года. После той вечеринки с бутылочкой Череп перестал общаться с закадычными друзьями. А может быть просто закончилось детство и у каждого из них начался новый жизненный этап? Тамара отучилась на курсах, устроилась на работу машинисткой в организацию Заготзерно, появились новые обязанности, новые знакомые. Отец Витьки был переведён на работу в Ленинград, и сын поехал с ним. Федя пошёл учиться в старшую школу, после которой мечтал поступить в институт. Вот так вот разошлись пути-дорожки этой дружной когда-то троицы. Иногда, возвращаясь домой с работы, Тамара грустным взглядом окидывала старый двор, где ещё совсем недавно гоняла мяч с Черепом и Рыжим Лохом. Никто уже не крикнет под её окошком: «Муха, выходи!», никто не позовёт на Соборную площадь после школы съезжать на портфелях со снежной горки, никто не рассмешит так, что от хохота скрутит живот…

В сентябре 1928 года Николай сделал Зое предложение, и она с радостью его приняла. Подали заявление в ЗАГС и по закону через три месяца, то есть в декабре можно было зарегистрироваться. Мария Васильевна и Зоя начали неспешно готовиться к этому событию — шили свадебное платье, постельное бельё. Это были приятные хлопоты. Зоя, безумно счастливая, порхала по дому, глаза светились радостью, которая передавалась всем членам семьи, даже десятилетний Бориска, обычно пропадавший на улице, проникся важностью грядущего мероприятия. Он по собственной инициативе с помощью отцовских инструментов починил два сломанных стула и этажерку. «Какой рукастый, весь в отца», — глядя на сына, радостно думала Мария Васильевна. Меньше всех принимала участие в подготовке Лида, которая после окончания медучилища сутками напролёт работала медсестрой в городской больнице.

За две недели до свадьбы случилось ужасное событие, относящееся к разряду таких, которые делят жизнь на «до» и «после». Вечером в пятницу в дверь постучали. Зоя бросилась открывать, думая, что пришёл жених. Но на пороге стоял сослуживец Николая, а вернее, его начальник, капитан милиции Сечкин Владимир Васильевич. Он был бледен и молчалив. Сухо представившись, попросил разрешения пройти в гостиную.

— Зоя Александровна, я пришёл сообщить, что Ваш жених, старший сержант милиции Григорьев Николай Игнатьевич геройски погиб от рук бандитов при выполнении служебного долга. От лица командования приношу вам свои соболезнования.

В комнате повисла тишина. Её прервал душераздирающий крик Зои:

— Что? Нет, я не верю, это неправда!

Зоя бросилась в объятия матери, громко рыдая.

— Муся, воды, — коротко бросила Мария Васильевна.

Капитан Сечкин достал из кармана небольшую фотографию и положил на стол. На фотокарточке улыбались счастливые Зоя и Николай.

— Вот, это ваше, нашли у Николая в нагрудном кармане.

Владимир Васильевич развернулся и быстро вышел из квартиры. Тамара накапала в стакан валерьяновых капель и подала матери.

Зоя, не проронив ни звука, ушла в комнату и не выходила из неё два дня, пролежав ничком на кровати. Рано утром в понедельник, собрав чемодан, она покинула дом, всё так же молча, ни с кем не попрощавшись. Зоя поняла, что сейчас не сможет находиться там, где была так счастлива, где ещё живой Николай пил с ней на кухне чай с мамиными пирогами, хохотал и дурачился с Борькой, где в шкафу висит готовое свадебное платье, которое она уже никогда не наденет, а на столе лежит фотокарточка из прошлой жизни с пятнами крови её любимого.

Только через неделю Мария Васильевна получила от старшей дочери письмо, в котором та сообщала, что устроилась работать няней с проживанием в одном частном доме.

Глава 9

— Привет всем! — бодро крикнула из прихожей Лида, вернувшаяся вечером с дневной смены.

— О, дочка, ты как раз к ужину, — оживлённо ответила мать.

Лида разделась и стала помогать Тамаре накрывать на стол. Мария Васильевна хлопотала возле печки.

— Как вкусно пахнет! — Лида зажмурилась от удовольствия.

— А где же Бориска? — спросила мама.

— Я видела его во дворе, когда шла домой, — ответила Лида.

— Муся, позови его, пожалуйста! — попросила Мария Васильевна.

Тамара подошла к окну, открыла форточку и крикнула:

— Боря, иди ужинать!

И вот, наконец, вся семья в сборе за столом. Мария Васильевна за ужином внимательно следила за Лидой. Она заметила, что в последнее время дочка изменилась, стала более весёлой и раскованной и, что самое главное, её глаза, в них появился какой-то ясный огонёк и живость. «Не иначе, влюбилась», — подумала Мария Васильевна, но решила не произносить это вслух, не торопить события.

Материнское сердце не обманешь — Лида действительно влюбилась. Случилось это пару недель назад на её дневном дежурстве в больнице. Привезли пациента со сломанной ногой, и Лиде предстояло наложить гипс. Больного осторожно положили на кушетку. Это был молодой мужчина, стройный, довольно высокий, с тёмно-русыми короткострижеными волосами. Он мужественно терпел боль, молча вытирая платком капли пота, выступавшие на лбу и висках. Лида умело выполнила свою работу и села оформлять документы.

— Можно ваш паспорт, — попросила она больного.

— Да, пожалуйста, — мужчина достал документ из внутреннего кармана пиджака.

Лида мельком глянула на пациента и была поражена красотой его синих глаз. Никогда прежде не видела она такого ясно-синего цвета.

— Сколько я здесь пробуду? — поинтересовался молодой человек.

— У вас сложный перелом малоберцовой кости со смещением. Недель шесть минимум придется у нас полежать. Впрочем, завтра на утреннем обходе вам доктор поточнее скажет, — ответила Лида.

— Вот застрял, так застрял, — сокрушённо промолвил больной.

— Ну что делать, всякое бывает, — развела руками Лида.

Она приступила к заполнению медицинской карты. Открыв первую страницу паспорта, прочитала: Гордеев Василий Кондратьевич, 1903 года рождения.

— Василий Кондратьевич, мне нужно указать адрес вашего проживания.

— Ленинград, 12-я линия Васильевского острова, дом 11, квартира 17.

— Так вы из Ленинграда, — удивилась Лида, — как же вы оказались в Череповце?

— Приехал в командировку по работе, — ответил Василий Кондратьевич.

— Место работы, кстати, мне тоже нужно указать в медицинской карте, — продолжала Лида.

— Конечно. Организация ЭПРОН, должность старший спасатель водолаз, — чётко отрапортовал пациент.

— Ну вот и всё, сейчас санитары переложат вас на каталку и отвезут в палату. Поправляйтесь! — жизнерадостно сказала Лида, возвращая паспорт его владельцу.

— Спасибо! Можно узнать ваше имя? — поинтересовался Василий.

— Лидия, — коротко ответила она.

— Скажите, Лидия, а мы ещё увидимся?

— Возможно, а вы бы этого хотели? — загадочно спросила Лида, и, не дождавшись ответа, вышла из процедурного кабинета.

Конечно же, они увиделись, и не один раз — на процедурах, перевязках, в столовой, в коридоре. При встрече каждый из них чувствовал взаимную симпатию, внутреннюю необъяснимую тягу, желание побыть вместе как можно дольше.

Лида и так любила свою работу, но теперь она бежала туда, окрылённая приятным предчувствием новой встречи. Между тем, нога Василия постепенно заживала, и оба они понимали, что каждый новый день приближает момент неизбежного расставания.

— Лида, я тебя не узнаю последний месяц, что происходит, уж не влюбилась ли ты? — спросила Тамара как-то вечером, когда сёстры были в спальне одни.

— Ой, Муся, такое со мной впервые. Я просто потеряла голову, — призналась Лида.

— И кто же он, этот счастливчик?

— Василий, командировочный из Ленинграда. Лежит в нашей больнице с переломом ноги.

— Молодой, красивый, где работает?

— Старше меня на пять лет, с необыкновенными синими глазами, работает в организации по подъёму и спасению затонувших судов. Он такой умный, мне с ним безумно интересно.

— Вы целовались?

— Да, — стушевалась Лида, — вот только он уже скоро выпишется и уедет в Ленинград. Я не знаю, как я буду без него. Я очень сильно его люблю.

— Лида, если он тебя действительно любит так же сильно, как ты его, он обязательно вернётся к тебе, сделает предложение и увезёт в Ленинград, я уверена, — ответила Тамара.

— Я очень надеюсь, что так и будет, — мечтательно сказала Лида.

Но её мечтам не суждено было сбыться: 26 декабря 1930 года Василий, тепло и сердечно попрощавшись, уехал. Наступила тревожная пауза, а в начале февраля Лида узнала, что беременна.

Глава 10

— Муся, ты спишь? — шёпотом спросила Лида.

— Практически да, — сонным голосом ответила Тамара.

— Я хочу тебе кое-что сказать, только, умоляю, не говори маме! — взволнованно заговорила сестра.

— Хорошо, обещаю, — заверила Тамара.

— Я беременна.

— Что? — у Тамары сон, как рукой сняло, — я так понимаю, этот твой водолаз командировочный постарался?

— Да, — ответила Лида. Наступила небольшая пауза, после которой Тамара заговорщически сказала:

— У меня на работе у одной из сотрудниц не так давно была подобная проблема. Она её решила. Если хочешь, я могу узнать адрес, где помогут.

— Да ты что, Муся! Как ты только могла такое подумать, чтобы я собственного ребёнка… да ни за что! — вспыхнула Лида.

— Ну, в таком случае тебе нужно ехать в Ленинград, рассказать всё твоему Василию. Я не думаю, что он настолько непорядочен, что откажется жениться. Ты знаешь его домашний адрес? Хотя нет, лучше идти на работу, пусть будут свидетели на всякий случай, если что.

— Муся, я не хочу устраивать скандал. И я очень боюсь ехать одна. Пожалуйста, поедем вместе! — Лида умоляюще посмотрела на сестру. — Завтра у меня дежурство, а потом два дня выходных. Ты сможешь отпроситься на работе на один день?

— Ладно, поеду с тобой, на работе отпроситься не проблема. Вот что мы маме скажем? — задумалась Тамара.

— Скажем, что поехали навестить тётю Веру, мамину двоюродную сестру, — радостно воскликнула Лида.

— Точно, тем более что мы можем действительно к ней зайти, — согласилась Тамара.

Пассажирский поезд Вятка — Ленинград отправлялся из Череповца в 20.50. Сёстры пришли на вокзал заблаговременно, боясь опоздать. Предприимчивая Тамара смогла купить билеты в плацкартный вагон, поэтому ночью они смогут поспать каждая на своей полке. В общем вагоне такой возможности не было бы.

На перроне, среди толпы пассажиров, корзин, чемоданов и узлов, Лида увидела Зою, которая оглядывала эту толпу, явно разыскивая их.

— Зоя! — обрадованно закричала Лида и замахала поднятыми вверх руками.

— Лида, Муся! — воскликнула Зоя, подбежав к сёстрам и обнимая их, — а я пришла сегодня, хотела повидаться со всеми, а мама сказала, что вы на вокзале.

В последний год Зоя всё чаще заходила в родительский дом. Боль после смерти любимого поутихла, она немного ожила и потихоньку стала восстанавливаться после случившегося.

— Зачем вы едете в Ленинград? Только не говорите мне про тётю Веру, — сказала Зоя, весело подмигивая. Лида и Тамара переглянулись.

— Зоя, ты же знаешь историю про Лидин роман? — начала Тамара.

— Конечно, знаю, — кивнула Зоя. Тамара коротко сообщила старшей сестре истинную причину их поездки. Тем временем на первый путь шумно подъехал паровоз, везя за собой покрытые инеем вагоны. Дежурный по вокзалу ударил в станционный колокол, извещая пассажиров о прибытии поезда и начале посадки.

— Ну что ж, сестрицы дорогие, желаю вам успешной поездки! Лидочка, не переживай, всё наладится, — дала Зоя бодрое напутствие, и Тамара с Лидой поспешили к своему вагону.

Организация ЭПРОН располагалась в большом, жёлто-бежевом четырёхэтажном здании на набережной Красного Флота дом 34.

Тамара и Лидия вошли внутрь и оказались в просторном фойе с высоким потолком.

— Девушки, вы к кому? — строго обратился к ним дежурный вахтёр из стеклянной будочки.

— Позовите, пожалуйста, Гордеева Василия Кондратьевича, скажите по личному делу, — смущённо ответила Лида.

— По личному делу, говорите, — хмыкнул в усы вахтёр, — Михаил Викторович, — крикнул он сотруднику, поднимавшемуся по лестнице наверх, — передайте Гордееву, что его ожидают на вахте, пусть спустится.

Девушки присели на свободные стулья. Не прошло и десяти минут, как они увидели Василия.

— Лида? Как ты здесь оказалась? — он удивленно вскинул брови.

— Это моя сестра Тамара, познакомься, — сказала Лида.

— Здравствуйте, Тамара, — рассеянно сказал Василий.

— Здравствуйте, Василий, — живо ответила та и добавила: — ну вы тут поговорите, а я пойду прогуляюсь.

— Лида, дорогая, ты даже не представляешь, как я рад тебя видеть, — с фальшивой ноткой в голосе воскликнул Василий и попытался взять Лиду за руку. Попытка не удалась — Лида засунула руку в карман пальто.

— Так рад, что ни разу не написал мне, как уехал? — насмешливо спросила она.

— Прости, я был очень занят на работе. Постоянные командировки…

— Мне нужно сообщить тебе кое-что важное, — перебила она Василия, — я беременна. Ребёнок твой. Ведь ты же не оставишь меня в такой ситуации одну? Ещё немного, появится живот и что я скажу на работе, как посмотрю в глаза маме, ты же понимаешь, какой позор ляжет на меня и всю мою семью. Ты говорил мне, что любишь, я доверилась тебе. Скажи, что ты всё еще любишь меня, скажи, что мы поженимся и будем вместе растить нашего ребёнка, — губы Лиды задрожали от волнения, на глазах блеснули слёзы.

— Конечно же, я не разлюбил тебя, дорогая! Я хоть сейчас с радостью готов жениться на тебе, — глядя в глаза, с жаром заявил Василий, — но есть одно препятствие.

— Какое ещё препятствие, не понимаю? — взволнованно спросила Лида.

— Дело в том, что я женат и у меня есть пятилетний сын. Я виноват, очень сильно виноват, что не сказал тебе это раньше, когда мы только познакомились. Просто я действительно влюбился в тебя, в буквальном смысле потерял голову и не смог сказать правду, — упавшим голосом ответил он. Лида почувствовала, что находящаяся внутри неё туго натянутая струна лопнула прямо сейчас и волна жгучей боли растеклась по телу.

— Ты женат? Это что, шутка? Скажи мне, что это неправда, я не верю, что можно вот так поступить со мной, — отчаянно промолвила она.

— Лидочка, дорогая, родная моя! Одно твоё слово и я разведусь с женой, мы будем с тобой жить вместе, только скажи, что ты этого хочешь, — пытался её успокоить Василий. Ему всё-таки удалось взять Лидины руки в свои.

— Нет, Вася, — твёрдо ответила Лида, — я не хочу строить свою жизнь, разрушив счастье твоей семьи. Она решительно освободила свои руки, платком вытерла слёзы, взглянула ещё раз в его прекрасные синие глаза и, не прощаясь, вышла на улицу, где прогуливалась окоченевшая от холода Тамара.

По дороге к тёте Вере Лида всё рассказала сестре.

Двоюродная сестра Марии Васильевны Панкратова Вера Николаевна жила с сыном Альбертом в отдельной двухкомнатной квартире на Большой Щемиловской улице. В те годы это была рабочая окраина Ленинграда. Замёрзшие Тамара и Лида долго туда добирались и, наконец, были встречены радушной хозяйкой и накормлены обедом. Время пролетело незаметно, и сёстрам пора было выезжать на Московский вокзал.

— Спасибо Вам, большое, дорогая тётя Вера, за гостеприимство, — сказала Тамара. — Жаль, что с Альбертом не удалось увидеться.

— И вам спасибо, девочки, за гостинцы из Череповца, матушке вашей передавайте от меня большой привет! Алик только после шести вечера со службы вернётся, — ответила Вера Николаевна.

Визит к тёте Вере немного отвлёк Лиду, но вечером в поезде она снова загрустила.

— Муся, что же мне делать, как сказать маме? — спросила Лида.

— Я думаю, что не стоит её расстраивать. Расскажи всю правду о вашем романе с Гордеевым и скажи, что сегодня ты с ним виделась, что он сделал тебе предложение и что ты ждёшь ребёнка, — ответила Тамара.

— Ты хочешь, чтобы я солгала матери?

— Ну, можешь не лгать, поведай ей о том, что женатый мужчина обольстил тебя, и ты родишь незаконнорождённого, — развела руками Тамара. — Все в нашем городке будут шептаться у тебя за спиной, сплетничать и злословить. Мама не переживёт такого позора. А как отнесутся к твоей беременности на работе? Твоя безупречная репутация будет навсегда запятнана, возможно, тебя даже уволят «за аморальное поведение». Как тебе такое?

— Да, пожалуй, ты права, — в задумчивости кусая нижнюю губу, произнесла сестра.

Дома Лида всё рассказала матери в точности так, как запланировали в поезде. Мария Васильевна, конечно же, была в гневе на Лиду за непристойное поведение до брака, а также очень неприятно удивлена, что жених не удосужился приехать и попросить руки её дочери, но Тамара и Лида наперебой стали объяснять, как занят Василий на работе, как часто его отправляют в командировки, и что у него просто нет времени на старомодные дореволюционные ритуалы.

Ночью, ворочаясь в постели, Мария Васильевна тяжело вздыхала. Материнский инстинкт подсказывал, что дочь попала в беду, и что она изо всех сил старается сохранить добрую репутацию их семьи. «Бедная моя девочка, Господи, дай ей сил всё это пережить», — беззвучно молилась мать.

Глава 11

В конце августа диспетчера листопрокатного цеха металлургического завода Поклонского Валентина Яковлевича пригласили в профком и сообщили радостную весть: подошла его очередь на расширение жилья. Вручили ордер на квартиру, и в первых числах сентября 1975 года семья Поклонских переехала в новую квартиру с тремя изолированными комнатами, высокими потолками и раздельным санузлом. В первый же выходной после переезда было решено отпраздновать это радостное событие. Эля напекла пирогов, потушила картошку с мясом, Валентин приготовил большой графин клюквенного морса, Ирина с Таисией накрыли на стол в гостиной. К двум часам дня начали приходить гости: братья Валентина — средний — Сергей Яковлевич с женой Валентиной Антоновной, сыном Сашей и двухлетней Дашей, младший — Михаил с Татьяной и малышом Алёшей. Пришли Тамара и Зоя, нарядные, пахнущие духами «Красная Москва». Дом наполнился разговорами, смехом, топотом детских ног. Все расселись за праздничным столом. Начались поздравления с новосельем, стопочки наполнялись «Столичной», все радостно и звонко чокались, закусывая квашеной капустой, маринованными грибочками и солёными огурцами. Валентин достал с полки пластинки, включил радиолу «Ригонда» и на всю комнату зазвучало: «Мой адрес не дом и не улица, мой адрес Советский Союз…». Потом пили чай с пирогами, и Валентина Антоновна попросила:

— Тамара Александровна, может быть, Вы споёте нам?

— Моня, спой «Катю», — поддержала Таюшка. Она быстро сгоняла в кладовку, принесла оттуда гитару.

Тамара взяла инструмент, пару минут подтягивала струны, настраивая, и приятным, приглушённым контральто запела любимый Таюшкин романс:

«В доме отца, без тревог и волнений

Девочка Катя жила,

Ради любви, баловства, наслаждения,

Точно цветок, расцвела.

Годы идут, и она подрастала,

Любовь взволновала ей кровь,

Замуж пора выходить ей настала-

Отец к женихам был суров…»

За столом воцарилась тишина. Приближаясь к кульминации, голос Тамары стал звучать громче и жёстче:

«Бросил её тот мальчишка негодный,

Не на что стало ей жить,

Не умереть чтобы смертью голодной,

С гитарою стала ходить.

Встанет она на Сенном меж лавчонок,

Крепко гитару прижмёт,

Быстро у Катеньки круг соберётся,

Весело Катя поёт…»

Глава 12

Воскресным утром 17 октября Тамару разбудил бодрый голос Зои:

— С юбилеем, сестрица! Просыпайся, я напекла блинов.

«А ведь точно, сегодня мне 65», — невесело подумала Тамара. Она не любила и никогда не праздновала свои дни рождения с тех пор, как покинула родительский дом. В детстве всё было иначе. Мария Васильевна не пропустила ни одного дня рождения своих детей. Даже в трудные годы гражданской войны, разрухи и голода эти дни, пусть очень скромно, но отмечались всегда.

— Спасибо, Зоя! Твои блины всегда были лучшие. Помнишь, в день моего шестнадцатилетия ты тоже с утра напекла блинов, а мама сшила для меня сине-белое платье из крепжоржета?

— Ага, ты выпросила у меня мои выходные туфли и брошку, крутилась перед зеркалом целый час, а потом умчалась к своим кавалерам.

— К друзьям, а не к кавалерам, — поправила Тамара.

— К кавалерам, к кавалерам. Не знаю, как насчёт Витьки, но к Феде ты явно была неравнодушна, уже хотя бы сейчас признайся в этом.

Тамара не стала ничего отвечать. Перед глазами снова возник тот день, когда, выбежав из дома в новом платье, она встретилась с Рыжим Лохом и Черепом. Федя потащил друзей в Соляной сад, где совсем недавно открылось фотоателье, в котором работал его дядя.

— Я уговорю дядю, и он сфотографирует нас бесплатно, — оживлённо говорил Череп по дороге в сад.

Они сняли пальто, Тамара подкрасила губы и поправила причёску. Сама процедура заняла не более 5 минут. Через неделю счастливый Федя отдал друзьям по фотокарточке, где смотрит в объектив весёлая троица — Тамара в центре, в сине-белом платье, Рыжий Лох в рубашке-косоворотке и Череп в отцовской гимнастёрке с кожаным ремнём на поясе. Это было за пару дней до игры в «бутылочку» на квартире у Витьки.

Поскольку Таюшка давно уже ходила в школу и в библиотеку сама, одна передвигалась по городу, гуляла с подружками, Тамара теперь приходила в дом Поклонских только лишь затем, чтобы приготовить обед к моменту возвращения Ирины и Таи из школы. В выходные дни такой необходимости не было, и Тамара проводила их иногда дома с Зоей, иногда посещая старых подруг, а иногда просто гуляя по улицам города в одиночестве. Вот и сегодня она решила пойти на прогулку в тот самый Соляной сад, который теперь назывался парк Культуры и Отдыха. Настроение и погода тому благоприятствовали. На улице было весьма прохладно, зато без дождя, и даже скупое осеннее солнышко иногда пробивалось сквозь густые облака. В парке часть деревьев уже потеряла листву, которая ярко-рыжим ковром лежала на газонах. Клёны, липы и берёзы, наполовину обнажённые, вызывали у Тамары ощущение грусти и тоски. Увядание природы резонировало с её сегодняшним настроением и чувством, что жизнь медленно движется к финалу.

— Муся! — слышит Тамара негромкий оклик за спиной. Оборачивается и не верит своим глазам:

— Федя, Господи, неужели это ты?

Они обнимаются и на несколько секунд замирают в объятиях друг друга.

— Давай присядем на скамеечку, — предлагает Фёдор.

— Давай, — коротко бросает Тамара. Она отмечает, что выглядит друг, мягко говоря, совсем не очень. Одежда чистая, не рваная и не потрёпанная, вроде бы и побрит, но потухший взгляд, мешки под глазами, скорбно опущенные углы губ сигнализируют о сильной внутренней боли. — Когда же мы виделись в последний раз?

— Ну, если не ошибаюсь, то в тридцать девятом, на Финляндском вокзале в Ленинграде.

— Да, точно. Хорошо, что хоть и не часто, но ты писал мне. Но скажи, почему не отвечал на мои письма после пятидесятого года? Что случилось?

— В пятидесятом родилась моя четвёртая дочь, — глухо сказал Фёдор.

— Так это же хорошо, почему ты так невесело об этом говоришь? — удивилась Тамара.

— Потому, что Катя родилась, а Пашенька умерла, моя Пашенька умерла при родах, — глаза Фёдора наполнились слезами.

— Господи, Федя, я и не знала, какая беда, — сочувственно ответила Тамара. Она достала из сумочки носовой платок и протянула Фёдору.

— Потом я беспробудно запил, вся жизнь пошла наперекосяк, через три года женился на Маше. Она хорошая женщина, все эти годы со мной, девчонок помогала растить, стирает, готовит.

— Но ведь прошло уже четверть века, а у меня такое чувство, что ты и сейчас злоупотребляешь, почему? — недоумевала Тамара.

— Не пью уже месяц, закодирован. Да я и не пил последние лет двадцать. Сорвался весной этого года, когда Катя, когда Катя… — он не договорил, спрятав лицо в ладонях, и затрясся в рыданиях.

— Что случилось с Катей, Федя, что произошло? — взволнованная Тамара мягко потрясла его за плечи.

— Это я виноват, я во всём виноват, — продолжал Фёдор. Он вытер платком мокрое от слёз лицо и встал со скамейки. — Нет больше Кати… — тяжело выдохнул он и, махнув в отчаянии рукой, быстро зашагал прочь.

Тамара, глубоко тронутая произошедшим, какое-то время сидела, застыв на месте. Она не стала окликать Фёдора, не побежала за ним, чтобы выяснить, что же всё-таки случилось этой весной, понимая, что у старого друга горе, открытая рана, которая ещё не затянулась.

Глава 13

В мае 1976 года родители Таисии и Ирины уехали по путёвке в санаторий в город Ессентуки на целый месяц. Перед отъездом Эля попросила тётю пожить вместе с девочками до их возвращения.

— Моня, мы будем ночевать в родительской спальне, — веселилась Таюшка, — я на папиной, а ты на маминой кровати.

— Хорошо, хорошо, Таюшка, — ответила Тамара.

После отъезда Эли и Валентина, переехав к Таисии, Тамара радовалась, что снова востребована и нужна ей. Хотя бы на месяц. Это было прекрасное время! По вечерам, перед сном, Тая рассказывала Тамаре, как прошёл день, какие книги она взяла в библиотеке, а однажды поведала о том, что сейчас все в классе заводят тетради с вопросами и передают друзьям, чтобы ответили. Вопросы в этой анкете были: «Кого ты любишь, о ком скучаешь, с кем хочешь гулять?» и тому подобное. Таюшка дала свою такую тетрадочку Тамаре, чтобы та её заполнила. На все вопросы она ответила одинаково — любила, скучала и хотела гулять с тем, чья тетрадь.

— Моня, а ты знаешь, кто мой настоящий дедушка? — спросила вдруг Тая в один из вечеров, когда они уже легли и погасили свет. — Мне бабушка Лида ничего не рассказывает про это, а я ведь в курсе, что дедушка Вася — маме отчим, он родной папа тёте Люсе.

— Таюшка, твой дедушка — Гордеев Василий Кондратьевич. Он жил и работал в Ленинграде, до войны был водолазом-спасателем. В 1941 году его отправили на фронт, больше мы ничего не знаем. Жив он сейчас, или нет — неизвестно.

— А почему они с бабушкой не жили вместе, почему у неё другой муж? — недоумевала Тая.

— Ну, потому что так бывает… Поздно уже, Таюшка, давай спать, завтра тебе в школу, — ушла от ответа Моня.

Глава 14

25 сентября 1931 года Тамара вошла в вестибюль городского родильного дома. Несмотря на раннее утро, возле справочного окна уже выстроилась приличная очередь из отцов и других родственников, желающих поскорее узнать счастливое известие.

— Фамилия, имя, отчество, — монотонно-буднично спросила женщина администратор Тамару, когда подошла её очередь.

— Сидельникова Лидия Александровна.

— Так, Сидельникова, — администратор начала листать дежурный журнал, ища глазами нужную фамилию. — Ага, вот: Сидельникова Лидия Александровна родила сегодня в 6.40 утра, девочка, вес 3400, рост 53 сантиметра. — Следующий, — громко крикнула она.

Радостная Тамара выбежала на улицу. Под окнами роддома было очень оживлённо, стояли новоиспечённые папаши, некоторые уже в изрядном подпитии «на радостях». Кто-то весело махал родному силуэту в окне, кто-то посылал воздушные поцелуи, кто-то пытался докричаться до своей жены.

— Галя, солнышко, я тут!

— Натаха, покажи сына! Сына мне покажи!

— Лида! — крикнула Тамара, поддавшись общему настроению. Пробежав глазами по окнам и не увидев сестру, она решила поскорее вернуться домой, чтобы сообщить маме и брату радостную новость. Пройдя совсем немного, Тамара буквально нос к носу столкнулась с Рыжим Лохом.

— Муся!

— Витька!

Они обнялись.

— Ну, как ты поживаешь? — живо поинтересовался Рыжий Лох.

— Всё хорошо. Работаю машинисткой в Заготзерне. А ты как? Зачем в Череповец приехал?

— Я работаю на заводе Красный Путиловец, дали комнату в общежитии. Приехал на похороны отца.

— Ох, соболезную, — сочувственно произнесла Тамара.

— Спасибо! Папа болел последний год, так что всё к тому и шло, — с грустью в голосе ответил Витька. — А что ты возле роддома делала?

— Лида сегодня родила дочку, вот как раз ходила узнавать, сейчас иду домой своим рассказать.

— Ух, ты, поздравляю! Сестра замуж вышла?

— Да, скоро переедет к мужу в Ленинград, — не моргнув глазом, ответила Тамара.

— Муся, а у тебя есть кто-то? — спросил Рыжий Лох, смутившись.

— Есть, — всё так же, не моргнув глазом, соврала она.

На самом деле это была не ложь, а полуправда: кавалеров у Тамары было предостаточно, она ходила с ними по очереди то в кино, то на танцы в Городской Дом культуры, но серьёзные отношения не складывались, потому что её сердце молчало. А без любви выходить замуж Тамара не хотела.

— Ясно, — с деланным равнодушием произнёс Витька, — ладно, побегу я, — его голос стал бесцветным и сухим. Тамара тоже попрощалась без лишних сантиментов и свернула на другую улицу. А Витя еще несколько минут стоял и смотрел ей вслед, улыбаясь. Тамара чувствовала этот взгляд, но не оборачивалась. Она понимала, что Витя был и останется её другом, только другом, не больше.

А Лида в то утро лежала в послеродовой палате, отвернувшись от всех, лицом к стене. Она слышала радостные крики чьих-то мужей и от этого становилось ещё хуже. «Я солгала матери, солгала сотрудникам на работе, но себя то не обманешь. Как мне жить дальше? — грустно размышляла она, — я так любила его, верила, а он меня обманул, скрыв правду, а потом был готов предать свою жену, как же всё это отвратительно. И как долго я буду жить здесь и врать всем вокруг, что очень скоро приедет отец ребёнка, увезёт нас в Ленинград, где мы распишемся?»

Лида приняла решение уехать из города, как только дочка немного подрастёт, чтобы прекратить раз и навсегда этот публичный обман.

Её невесёлые размышления прервали звуки двигающейся каталки, плач младенцев и разговоры медсестёр. Малышей привезли в палату для кормления. Туго запелёнатых новорождённых раздавали их мамам.

— Сидельникова, ребёнка кормить будешь? — громко обратилась к ней медсестра.

— Да, — коротко ответила Лида, села на кровати, приняла плачущий свёрток и приложила к груди. Малышка начала аппетитно причмокивать. Наевшись, она открыла глазки, посмотрела на свою маму и тут Лида заметила, что у дочки такие же бездонно-синие глаза, как у её отца.

— Здравствуй, доченька, — нежно произнесла Лида, — я назову тебя Эльвиза.

Глава 15

В 1934 году Боря закончил «семилетку». Возмужавший шестнадцатилетний юноша мечтал уехать в Ленинград. Большой город манил его лучшими, чем в Череповце, перспективами по работе, да и жизни в целом. Тамара рассказала брату про Виктора, который работает на «Красном Путиловце», о том, что иногородним дают общежитие, и Боря загорелся идеей поступить в ФЗУ при заводе, чтобы после обучения начать там работать. Мария Васильевна, хоть и волновалась за сына, но признала, что в Ленинграде у него будет больше шансов «выйти в люди», поэтому дала своё согласие.

Лида, мечтавшая как можно скорее уехать из города, поняла, что это не так просто. Здесь бабушка помогала нянчиться с Элей, и молодая мама уже через три месяца после родов смогла выйти на работу, ведь деньги были совсем не лишние. Она понимала, что в Ленинграде будет сложно работать с маленьким ребёнком, поэтому, наконец, решилась поехать в конце августа вместе с Борей, который, очень кстати, поможет с перевозкой вещей. Эле к тому времени уже будет почти три года, а это значит, что есть шанс устроить ребёнка в детский сад.

И вот настал день отъезда. Мария Васильевна, Зоя и Тамара — все пошли на вокзал проводить Лиду, Борю и маленькую Элю. Бабушка и тёти успели очень сильно привязаться к малышке, ставшей всеобщей любимицей в доме.

— Лидочка, напиши мне, как доберёшься и устроишься, Боря ты тоже почаще пиши матери, — давала последние напутствия Мария Васильевна. — Я надеюсь, что Василий встретит вас в Ленинграде?

— Конечно, встретит, мама, не волнуйтесь! — в очередной раз солгала Лида.

Объятия, поцелуи, смех и слёзы. Поезд тронулся. Радостный Борис, уезжая из родного города, ещё не знал, что покидает его навсегда. Лида и Эля вернутся в Череповец через несколько лет по вынужденным трагическим обстоятельствам.

В Ленинграде, когда толпа приехавших и встречающих постепенно рассосалась, Боря удивлённо посмотрел на сестру:

— Лида, где же Василий?

Ей пришлось рассказать брату невесёлую правду. Борис был в гневе:

— Вот же гад! Если встречу, непременно набью ему морду! — сжав кулаки, горячился братишка.

Им пришлось на первое время остановиться у тёти Веры. Борис, впрочем, уже на следующий день подал документы в ФЗУ и вскоре переехал в общежитие, а Лида отправилась в Горздравотдел узнать, есть ли вакансии с проживанием. Инспектор по кадрам, женщина средних лет с мягкими чертами лица, посмотрела Лидины документы и сказала:

— Лидия Александровна, в Ленинграде не хватает фельдшеров и медсестёр, я могу вас трудоустроить, но без предоставления жилья.

— Мне нужна работа с возможностью проживания, — твёрдо ответила Лида.

— Ну, тогда это в области. Сейчас посмотрю, — инспектор взяла другой журнал вакансий и начала листать, — вот, например, освободилось место акушерки в горбольнице Любани. Это около 100 километров от Ленинграда. Добираться удобно — по железной дороге. Жильё дают. Это ближайшее к городу предложение, остальные варианты намного дальше.

— Я согласна, — не раздумывая, воскликнула Лида.

«Что ж, Любань, так Любань», — сказала она сама себе, сидя в пригородном поезде Ленинград — Малая Вишера, делавшем остановку в Любани.

Глава 16

После отъезда Бори и Лиды Мария Васильевна всё чаще предавалась грусти и унынию. Она переживала за детей, особенно за Лидию, так как чувствовала, что дочь скрывает правду, и очень тревожилась за неё. Головные и сердечные боли стали постоянными спутниками этих переживаний. Вдобавок ко всему прочему, в декабре 1934 года она сильно замёрзла в очереди за хлебом, и на следующий день поднялась температура, вынудившая слечь в постель. Силы покинули некогда энергичную хозяйку дома Сидельниковых. Тамара пригласила доктора, который поставил диагноз: обструктивный бронхит. Зоя переехала в родительский дом, на время оставив работу, чтобы ухаживать за больной матерью. Несмотря на лечение и уход, Мария Васильевна угасала на глазах. «Сашенька, родной мой, скоро мы с тобой встретимся», — говорила больная в горячечном бреду. Ей вспомнился тот танцевальный бал в помещении Мариинской гимназии, когда впервые познакомились гимназистка старшего класса и студент Александровского технического училища. Мария Васильевна была в числе других учениц, сидящих на стульях вдоль стены. Она сразу же заметила Сашу среди юношей, приглашённых на бал.

Стройный, подтянутый, с вьющимися пшеничными волосами и ясными серыми глазами — он привлекал внимание многих гимназисток. Но вот зазвучала музыка и Саша направился именно к ней — худенькой девушке с роскошной копной каштановых волос, аккуратно заплетённых в косу. Две непослушные волнистые пряди выбились из-под причёски и слегка оттеняли выразительные голубые глаза.

— Вы позволите пригласить Вас на тур вальса? — смущённо промолвил Александр.

— Да, — ответила Мария и её щёки слегка порозовели.

Это была любовь с первого взгляда! Весь вечер они были неразлучны, как, впрочем, и последующую семейную жизнь, пока Александр Николаевич не скончался в ту суровую зиму, подкошенный всеми навалившимися на него тяготами и тяжёлой болезнью.

В ночь на 3 февраля 1935 года Мария Васильевна тихо умерла во сне. На похороны пришла сестра покойной, Анна Васильевна и её дочь Тамара. Даже Лида смогла приехать, оставив Элю у тёти Веры, которая по состоянию здоровья была не готова проделать столь долгий путь. Из детей лишь Борис не простился с мамой.

Марию Васильевну похоронили на городском кладбище, рядом с могилой мужа.

— Прощай, дорогая мамочка, мы будем скучать, — горестно вздохнув, сказала Зоя.

— Как же тяжело нам будет жить без тебя, — всхлипывая, добавила Тамара.

Сёстры, с распухшими от слёз глазами, бросили по горсти мёрзлой земли на опущенный в яму гроб и медленно отправились домой, где соседи уже накрывали на стол поминальный обед.

Зоя с Тамарой не видели Лиду с момента её отъезда и, конечно же, у них было много вопросов. Лидия выглядела немного уставшей, но в целом ничуть не жалела, что переехала.

— Живём в большой комнате в коммуналке. Есть ещё двое соседей — баба Нюра и семья с ребёнком пяти лет. До работы мне минут 10 пешком, всё в целом хорошо, правда места в детском садике пока нет, я встала в очередь, — рассказывала Лида сёстрам.

— Ох, а с кем же Эля остаётся, когда ты на работе? — встревожилась Зоя.

— Когда у меня ночное дежурство, я просто укладываю дочку спать, а утром прихожу, а вот когда днём работаю, тогда мне соседи помогают, в основном баба Нюра, она одинокая и никогда не откажет посидеть с Элей.

Тамара задумалась и неожиданно спросила сестру:

— Слушай, Лида, а если я к тебе перееду, как ты на это смотришь? Я с Элей тебе помогу и вообще вместе веселее, а то Зоя неделями пропадает в няньках, мамы больше нет, мне тут хоть волком вой по вечерам.

— Переезжай конечно же, — горячо подхватила Лида, — комната у меня просторная, места хватит. Главное, работу тебе найти, городок то маленький.

— Даже в маленьком городке есть конторы, где нужны машинистки, — ответила младшая сестра.

Глава 16

Поезд остановился на станции Любань. Тамара с большим чемоданом и гитарой на плече вышла из вагона и увидела красивое двухэтажное здание вокзала с резными чугунными столбами, поддерживающими навес над железнодорожной платформой. После разговора с Лидой на похоронах мамы Тамара твёрдо решила, что уедет из Череповца, но она подумала, что пока не будет увольняться, а дождётся отпуска, который выпадал на июль, съездит в Любань на месяц, найдёт там работу и только после этого окончательно переедет.

Дом, где жила Лида, находился недалеко от станции, в центре, на улице Ленина. Во дворе Тамара увидела маленькую девочку в ситцевом цветастом платье и коричневых сандалиях, делающую куличики в песочнице, и подошла к ней поближе.

— Ты Эля?

— Да, — коротко ответила девочка и посмотрела на Тамару. — А вы, наверное, маму ищете? Мама на работе в больничке.

— А ты сможешь меня туда отвести?

— Смогу, я знаю дорогу.

— Ну, тогда пошли. Только давай сначала занесём чемодан и гитару к вам домой, хорошо?

Эля молча кивнула, отряхнула ладошки от песка и подала руку Тамаре. «Какая она смышлёная, самостоятельная, а ведь ей нет и четырёх лет», — восхищенно думала Тамара по дороге в больницу.

— Муся!

— Лида!

Сёстры крепко обнялись.

— Всё-таки ты приехала! Я так рада. Эля, это твоя тётя, ты видимо забыла?

— Немножко забыла, — смутилась малышка.

— Лида, я приехала пока на месяц в счёт отпуска, если за это время найду здесь работу, тогда поеду уволюсь и вернусь уже окончательно, — сказала Тамара.

— Как раз об этом я и хотела сказать, — воскликнула Лида, — У нас в женскую консультацию при больнице приходит одна беременная на осмотр, так вот, она работает машинисткой в Горисполкоме. А это значит, что очень скоро там будут искать ей замену. Сходи туда и поинтересуйся.

— Обязательно схожу, — обрадовалась Тамара, — Я хотела прояснить ещё один вопрос. Отец ребёнка тебе платит алименты?

— Какие ещё алименты, нет конечно, я даже не заикалась об этом, — ответила сестра.

— А вот и зря. Ребёнка сделал, пусть несёт хотя бы какую-то ответственность, — возмущённо сказала Тамара. — Ты завтра работаешь?

— Завтра у меня выходной.

— Вот и прекрасно. Тогда утром все вместе поедем в Ленинград, знакомить папу с дочкой, — подытожила Муся и заговорщически подмигнула Эле. — Ты хочешь завтра в Ленинград поехать? — спросила она племянницу.

— Хочу, — радостно воскликнула Эля, захлопав в ладоши.

— А я не хочу туда ехать, — упрямо заявила её мать, — я справлюсь без его помощи.

Тамара не стала спорить, предоставив сестре самой определиться, ехать или нет.

Глава 17

На следующее утро Лида проснулась с решением, которое приняла бессонной ночью.

— Муся, мы едем, — сообщила она сестре.

— Отлично, и это правильно. Эля, давай — ка мы сейчас выберем тебе самое красивое платье и повяжем розовый бант.

В здании ЭПРОНа было довольно пусто и тихо. Неудивительно, ведь июль — время массовых отпусков. «Только бы Гордеев был на месте», — подумала Тамара.

Дежурный вахтёр запросил паспорта и выписал пропуска. Сёстры с малышкой поднялись на второй этаж и нашли кабинет с табличкой: «Начальник отдела спасательных работ Гордеев В. К.»

— А вашего папу то повысили, — шутливо заметила Тамара, — ещё в 1931 году он был простым водолазом. Она постучала.

— Войдите, — раздался голос Василия.

Лида с бьющимся сердцем открыла дверь. Они увидели Гордеева, сидящего за большим столом, на котором стоял телефонный аппарат, настольная лампа и лежало несколько папок.

— Здравствуй, Вася, я решила познакомить тебя с твоей дочкой, — набравшись храбрости, довольно бодро сказала Лида.

Василий от неожиданности встал и замер в неловкой паузе, потеряв дар речи. Он посмотрел на девочку, увидел синие глаза и понял, что это определённо его дочь.

— Как тебя зовут? — мягко спросил он у малышки.

— Эльвиза, но можно и Эля, — с детской непосредственностью отчеканила дочка.