Бесплатный фрагмент - Плач Дантов
Часть 1
Глава 1
Любить — значит, всегда хотеть быть вместе
Он пришёл, Джеррелл, — вошёл в дом, и они посмотрели друг на друга.
— Привет! — Прозвучал его глухой, чуть хрипловатый голос.
— Привет!
Элен поняла, что хочет спросить его, где — когда, он сорвал голос.
Но она, конечно, не спросила — ей трудно спрашивать его о личном!
— Странно, — Подумала она. — При всей нашей близости, мне трудно спрашивать его о личном!
Элен смотрела на него, смотрела, как он тяжело садится на банкетку, как снимает ботинки.
Вырвалось:
— Помочь?!
Почти взмолилась.
Он посмотрел на неё… Странно, посмотрел, — со смятением.
Прозвучало тихое:
— Помоги!
И она кинулась к нему, — сбежала по лестнице — к нему.
Прозвучало отрывисто и тоскливо:
— Помоги!
Элен села перед ним на колени, себя не помня, села.
У него были старые уставшие ботинки — она прикоснулась к одному ботинку, потянула узел шнурка, развязала и ослабила его, — сняла ботинок.
Прикоснулась к ступне в тёплом носке — ноги вспотели и пахли, а ей не было противно — ей было сладко!
Элен подняла голову, подчиняясь какому-то неведомому зову, посмотрела на отца.
— Ты не сказала мне «привет»… — Странно сказал он.
— Я говорила!
— Я не услышал…
Улыбка на его губах.
— Глуховат!
Она ощутила, как забилось сердце.
— Давай, я сниму другой ботинок!?
Смутилась, опустила голову, волосы закрыли лицо.
— Сними…
Тихое и нежное «сними…».
Она вновь посмотрела на него, сама не своя, посмотрела.
— Что нового?
— Всё спокойно, все вернулись — никто не погиб.
— Джеррелл! — Воскликнула она, не зная о чём её… ропот.
Он посмотрел ей в глаза, скала, — мужчина скала, даже сейчас…
— Может, хватит!? — Просительно и покаянно — одновременно, сказала Элен. — Хватит ходить в рейды!
— Почему?!
Строгое до суровости «почему?».
Она сказала неотступно и страшно:
— Если лишусь Тебя, потеряю себя!
Глава 2
Они, пришли на кухню, — она пришла первая, Джеррелл — за ней. Пепельно уставший человек.
— Хочешь есть?! — Неловко спросила Элен.
— Хочу. — Кивнул Джеррелл.
Посмотрел на неё — ей в глаза.
— Что у нас есть? Из еды!..
— Говяжья отбивная и чечевичный суп!
— Жизнь налаживается, да!? — Невесело улыбнулся он.
— Да… Похоже, что, — да!
Джеррелл поднял руку, и погладил Элен по щеке.
— А ты сама? Ела?!
И эта нота в его сиплом голосе… Нота нежности, — тепло! Она вспомнила, как он не доверял ей — ничего, даже оружие — считал ребёнком, считал чужой… Одинокий волк. Волк по имени Джеррелл Миллс.
Внутренний голос сказал ей, — Но ты тоже… волчонок! И всегда ею была, — стала, волчицей… Вот, что вас объединяет: вы похожи — волк и волчонок!
Элен накрыла рукой его руку, — большую руку, тяжёлую.
— Садись за стол!
— А ты?
— И я, сяду!
Она кивнула. Она поняла, что говорит так, словно хочет заплакать.
Вспомнила, как… отец, читал ей: «от чего ты плачешь, Могильщик? От чего проливаешь слёзы, точно женщина…».
— Да, — Подумала Элен. — Да… От чего?!
Знала от чего — от любви к этому человеку, — от привязанности к нему… папа-волк!
И они сели, — друг напротив друга, сели, как враги, или друзья — как люди, которые набрали воздуха в грудь, чтобы заговорить, а страшно…
— Страшно! — Подумала Элен, пожирая Джеррелла, глазами.
— Расскажи о Тиме?
— «О Тиме»? — Удивился он.
И лицо его посветлело, глаза прояснились, как мир после дождя.
— Ты узнал о нём что-нибудь новое?
— Да.
— Что?!
Элен вновь посмотрела ему в глаза, как в окна дома, желая увидеть, как он живёт — чем.
— Брат скоро вернётся.
Немногословный Джеррелл… Она привыкла. Привыкла, что, когда он говорит, — заговаривает, звучит минимум слов. И когда она слышит его голос… умерший мир оживает, — пьяна, его голосом!
— Они, нашли лекарства?
— Да, — немного, но нашли.
Джеррелл попробовал суп.
Поднял голову:
— Сама готовила?
— Конечно!
— Вкусно!
Улыбнулся.
Улыбка озарила лицо, улыбка делала его моложе и мягче.
— Как ноги? — Словно защищаясь, спросила Элен. — Болят?!
— Да.
Кивнул, так мягко…
— Старею!
Заулыбался, и даже в глазах была улыбка.
— Не сухарь, — Подумала Элен. — А кажется чёрствым как засохшая корка хлеба…
Она понимала его, — понимала — в этом мире, живя в одном мире с ним — понимала!
Она тоже попробовала суп, — готовка даётся ей всё лучше — он научил… папа!
Мужской голос пел рядом с ними «Where Are You?»:
Где Ты?
Куда Ты пошла без меня?
Я думал, ты обо мне позаботишься
Где же Ты?!
— Нашёл кассеты?
— Мне их отдали.
— Почему?
— Голос старого мира, бога лунатика!
Он вновь заулыбался, и стал каким-то другим.
Элен тоже заулыбалась, беззащитная перед ним таким.
— Почему «лунатика»?
— Он никогда не спал, тот мир! Ты бы видела! Сотни огней, тысячи людей на улицах Нью-Йорка!
— Ты жил в Нью-Йорке?
— Жил!
— А что делал?
— Учился…
Джеррелл замолчал, прислушался к другой песне в исполнении того же голоса.
— Пока мне не сказали, что у меня будет дочь!
Заулыбался, счастливый, мечтательной улыбкой.
Она никогда не видела его таким, никогда!
— Бросил учёбу!? — Поняла Элен.
— Да!
— Так хотел ребёнка?
— Нет!
Она удивилась.
— Я просто… — Задумавшись начал Джеррелл. — Хотел изменить жизнь…
Глава 3
— Почему? Почему «хотел»?
Странно он посмотрел на неё… Элен поняла: не знает, говорить, или нет.
— Есть просто не твоё…
Посмотрел ей в глаза.
— Я это понял с годами — не твоё!
Элен поняла его, зная его, поняла:
— Боялся!?
— Чего?! — Удивился Джеррелл.
— Что у тебя не получится…
Заглянула ему в глаза.
— Ты всегда сбегаешь, когда боишься, что не получится…
В её голосе прозвучало: бросаешь, — ты всегда бросаешь, когда боишься, что не получится.
— Элен! — Возмутился он.
Посмотрел с возмущением, гневно.
— Что?!
— Я не боюсь ответственности!
— Хорошо.
— Не боюсь!
— Хорошо!
Они смотрели друг на друга, Джеррелл — со смущением, — с растерянностью даже, а Элен виновато.
— Прости!
— Прощаю!
— Прости!
Она заглянула ему в глаза.
— Я не хотела задеть твои чувства!
— Хотела, — прощаю!
Он её понял, он всегда понимает, даже через гнев.
— Странный какой, — Подумала Элен. — Сердится, но прощает…
Суп остыл, она повозила его ложкой.
— Давай, подогрею!?
Она удивлённо посмотрела на Джеррелла.
— Давай!
Он встал, взял у неё тарелку, перелил суп в кухонный ковш, и поставил на печь, — на плиту.
Высокий и крепкий — рядом с ним спокойно и тепло!
Элен, захотелось сказать ему:
— Давай, после ужина, я помассирую тебе ноги?
— Давай!
— На улице холодно? — Глупо спросила она.
— Осень! Прохладно!
Они посмотрели друг на друга.
— Расскажи о Сандре?
Джеррелл удивился, посмотрел почти с недоумением.
Прозвучало:
— Что ты хочешь знать?
— Что меняется, когда у тебя появляется ребёнок?
— Всё! Ты меняешься…
Он задумался, успокоился.
— Это похоже на любовь ребёнка к родителю — связь… Вы не можете, друг без друга — вы чувствуете связь!
Элен смутилась.
— У меня никогда не было родителей… Связь!..
Она посмотрела ему в глаза.
— Я не знаю, что это такое… Связь!
— Знаешь, — Странно, — со странной интонацией в голосе, возразил он.
Посмотрел прямо в глаза, посмотрел открыто.
— Ты связана со мной, а я с тобой…
Элен вспомнила Сэма, он спросил её «Чего ты боишься?» и она ответила ему: одиночества… Боюсь остаться одна!
Элен подумала, — Страх перед одиночеством — это страх потерять связь?
Она посмотрела на Джеррелла, — подняла голову, посмотрела.
— Можно спросить?
— Спроси?
Он тоже посмотрел на неё — красивая юная женщина…
— Мать Сандры… Какой она была?
Он удивился, — смутился.
— Почему ты спрашиваешь?
— Мне интересно…
Элен посмотрела ему в глаза.
— Даже не то, какой была она, — то, каким был ты.
В её голосе прозвучало «Ты!».
Джеррелл смутился ещё сильнее, — глубже.
— Я почти не помню…
Он сказал это так искренне, горячо, так, словно, с одной стороны — хотел убедить её в этом, а с другой — себя.
Элен это поразило, осознание, чувство того, что есть вещи, которые…
— Что? — Спросила она себя. — Лучше не вспоминать? Кесарю кесарево…
— Она была красивой, — Зазвучал голос Джеррелла. — Очень молодой, — как я сам…
Он не договорил — суп закипел.
Он вновь перелил его в тарелку, и поставил тарелку на стол, перед Элен.
— Спасибо!
Они посмотрели друг на друга.
Элен кивнула на кухонную столешницу:
— На тарелке — говяжья отбивная.
— Сама готовила?
Не спрашивает.
— Сама.
— Спасибо.
Странное чувство охватило Элен… Они, как будто не могут что-то друг другу сказать — и о той ситуации тоже, — не могут заговорить друг с другом об этом…
Женский голос запел:
Куда бы я ни пошла,
Я — одна.
В небольшом кафе
Звучат песни для одиноких, песни о прошедшей любви.
Элен спросила:
— Как называется эта песня?
— «Only the Lonely».
— Ты любил, джаз?
— Это он любил меня.
— Что?
— Куда бы я ни шёл, везде звучал джаз…
Он улыбнулся, так открыто, с таким трепетом, что у Элен защемило сердце.
Она вдруг подумала, — Каким Ты был? Тогда… в том мире, в той жизни, в жизни, которую одни называют «нормальной», а другие не могут забыть как — да, «песни о прошедшей любви»!
— Хочешь потанцевать?
— Что?
Элен посмотрела на Джеррелла с таким удивлением, словно он предложил ей… полетать.
— Потанцевать, — Лукаво, со смешливой нотой в голосе, сказал он. — Ноги переставляешь туда-сюда, туда-сюда…
Он почти смеялся, высокий бородатый мужчина.
— Хочу!
Не поняла себя.
— Хочу!
Словно крылья выросли.
— Хочу!
Он засмеялся, — с чувством, счастливо.
— Ну, иди…
Протянул руку.
— Как когда-то пел Дэвид Боуи «Надевай свои красные туфли и танцуй блюз»…
— Кто?
— Да не важно!
Элен встала, вышла из-за стола, и подошла к нему.
Взяла руку. Руку тёплую, руку близкую.
— Хочешь, спою?
Джеррелл смеялся.
— Спой!
— Старая, добрая песня:
Я печален и одинок, как никто другой,
Я печален и одинок, у-у, как никто другой.
Мучения не оставляют меня,
Любимая ушла от меня.
Когда он поёт, его голос становится глуховато-нежным.
— Кто пел эту песню?
— Литтл Уолтер.
— Понятно. — От чего-то смутилась Элен.
— Что тебе «понятно»? — Вновь рассмеялся он.
— А ну, что пел Литтл Уолтер.
— Я любил блюз!
Они начали танцевать, почти неловко — неуклюже.
— Почему?
Она не поднимала голову, смотрела на пуговицу на рубашке, в которую он был одет — рубашка из денима, видавшая виды.
— Я был неудачником — без денег и связей, с малолетним братом на руках!
Элен удивилась, посмотрела-таки на Джеррелла.
— В том мире не иметь денег и связей, означало быть неудачником?
— Да.
— Какой странный мир!
— Сейчас всё проще — и, сложнее. — Согласился он, посмотрев на неё.
Пожал широченными плечами.
— Не знаю, какой мир я бы выбрал сейчас — если бы был выбор!
Задумался.
— Наверное, всё-таки, тот.
— В том мире не было бы меня! — Не подумав, сказала Элен.
— Да, — Кивнул Джеррелл. — Но…
— В том мире твоя дочь была бы жива!
Она остановилась, сделала шаг назад.
— Прости!
— За что? — Удивился он.
— За то, что я, есть, а её — нет!
Глава 4
Она ушла, — разнервничалась — убежала.
И он не стал останавливать, растерялся.
Ушла к Дане, вся — в смятении.
— Ну… — Чуть насмешливо протянула красивая черноглазая девушка. — Что не так?
— С кем?
— С тобой!
Заглянула в глаза, очарованно, с нежностью.
— Каждый раз, когда тебе страшно, ты прибегаешь ко мне!
— Мне страшно? — Не поняла Элен.
— Угу. Сама не своя…
Она смутилась, Элен.
Посмотрела на Дану, спросила:
— Где Джон?
— Скоро придёт…
Чёрные глаза вспыхнули лукавым блеском.
— Нравится мой парень?
— Нет… — Порозовела Элен. — Нет!
— Да я шучу.
Дана подняла руку, и погладила Элен по щеке, напомнив Элен этим прикосновением, о прикосновении Джеррелла.
Элен захотелось вернуться к Джерреллу, — в их дом… домой! Она поняла, что ревнует — Джеррелла к мертвецу, к безгрешному мертвецу — к ангелу!
— Это всегда так? — Смятенно подумала Элен. — Когда любишь, хочешь быть единственной!
Пришёл Джон, — в небольшой дом Даны, пришёл Джон, и казалось, занял собой всё пространство дома. Рослый, сухощавый, с такими же, как у Даны, чёрными волосами.
— Привет, Элен! — Сказал, сдержано, почти неприветливо.
— Привет!
Элен почувствовала себя лишней, и тут — лишней, — все у кого-то есть, только у неё по-настоящему нет никого!
— Или я жалею себя?! — Подумала она.
— Хочешь есть? — Спросила Дана, Джона.
— Конечно! — Кивнул он.
И подойдя к Дане, обнял её, прижался к ней.
— Я соскучился!
— И я! — Выдохнула она.
Семья, — они выглядели семьёй.
— Что значит быть семьёй? — Подумала Элен, наблюдая за ними. — Ты и кто-то ещё…
Было ли у неё когда-нибудь это чувство, чувство семьи? Было — с Джерреллом!
Она вновь почувствовала замешательство: в нём она сразу ощутила семью — чувство защиты, семья — это защита…
— А ты? — Спросила Дана, обращаясь к Элен. — Хочешь есть?
— Я ела. — Потеряно, сказала Элен.
Джон внимательно посмотрел на неё.
— Поешь ещё раз — с нами!
Он не просил, он ждал от неё, что она сделает, как он говорит — ещё один сильный мужчина, защитник!
Элен посмотрела на Дину.
— Хорошо.
— Пойдём!
Дана протянула к ней руку, взяла за руку.
— У тебя холодная рука… Ты замёрзла?
— Холодная? — Удивилась Элен. — Я и не заметила…
— Я дам тебе свитер…
— Дай ей мой свитер — он очень тёплый, она быстро согреется!
Джон командовал, — мягко командовал, как хозяин дома.
— Да. — Сказала ему, Дана.
Они, пришли в кухню, Элен и Дана. Элен осматривалась — фотографии в рамках, постер фильма «Закат волка», о котором ей рассказывал Джеррелл.
Она осознала, странно — только сейчас, что Джеррелл это и есть её жизнь! Всё, что она знает о рухнувшем мире, она знает от него!
Элен села на диван, как чужая, потеряно.
Кухня была большой, большой дом, большая кухня и комнаты…
Старый дом, тёплый, как хороший друг.
— Я принесу свитер!.. — Сказала Дана, и вышла из кухни.
Элен посмотрела ей вслед.
— Хорошо.
Пришёл Джон, — переоделся, пришёл.
— Как вы с Джерреллом?
Сел за стол, на стул, деревянный, грубоватый, с высокой спинкой.
— Сам сделал стул? — Зачем-то спросила Элен.
— Да, — Удивился её вопросу, он. — Массив сосны!
— Круто! — Кивнула Элен.
Джон улыбнулся, понял, что её волнует не стул.
— Что произошло?
Она недоумённо посмотрела на него.
— Ничего!
— Ты приходишь к Дане, когда чувствуешь замешательство…
Улыбка стала печальной.
— Как ребёнок к матери.
— Правда? — Удивилась и смутилась Элен.
— Да.
Джон кивнул.
Она вновь посмотрела на кинопостер «Закат волка» — вервольф и молодая женщина, прижимающаяся к нему…
— Смотрела? — Спросил Джон.
Элен перевела взгляд на него.
— Фильм!?
— Ааа… Нет.
Джон добродушно улыбнулся.
— Посмотри, — он о женщине (в первой части) влюбившейся ликантропа — в монстра, а во второй части, готовой умереть за него…
Он мягко усмехнулся, посмотрев на постер.
— Что-то в этом есть…
— Что? — Удивилась Элен.
— Все, кого мы любим для нас немножко монстры — мы беззащитны перед ними в нашей любви к ним. Они могут нас уничтожить, и могут спасти — и, спасают и уничтожают!
Вернулась Дана, закутала Элен.
— Кто «уничтожает и спасает»? — Спросила она, чуть недоумённо посмотрев на Джона.
— Хороший вопрос!.. — Рассмеялся он, засмущавшись.
Она подошла к любимому, Дана, подняла руку, и ласково погладила его по голове — погладила волосы.
Посмотрела на волка и его девушку на афише.
— Интересно, трудно ли ему было стать монстром — раздушевить себя?!
— «Раздушевить»? — Удивилась Элен.
— Да…
Дана пожала плечами.
— Да! Чтобы стать монстром, надо потерять себя!
— Потерять душу? — Заинтересовался Джон.
— Я думаю… что-то… Что-то в душе! Что-то, что делает её живой, подвижной, чувствующей…
Дана внезапно улыбнулась, счастливо посмотрела на Джон.
— И сентиментальной!
Он засмеялся, порозовел.
Элен улыбнулась, наблюдая за ними — голубки!
Она посмотрела в окно — деревья стояли, словно в огне, словно, души сожжённые огнём. Где-то далеко было солнце, — закат, ослепительно белый, сродни рассвету. Элен охватило это странное, родное уже, чувство — умирания… Что-то умирает в душе, когда заканчивается день, и что-то умирает в ней же, когда день начинается, новый день со старыми потерями.
Элен снова посмотрела на «Закат волка» — монстра зовёт Луна, (прошлое?). Монстр, словно вырывается из рук девушки, как будто удерживающей его — он ещё человек, ещё! Луна огромна, Луна печальна, Луна одинока, она зовёт: приди в моё одиночество, приди и слейся со мной, с опалово-белой бездной…
Глава 5
Он пошёл за Элен. Он всегда идёт за ней, когда её слишком долго нет.
Ноги устали, — ботинки разбились, и стали натирать пятки. Он терпел — он всегда терпит, не жалуется. Стыдно, стыдно жаловаться, а почему и сам не знает! Стойкий оловянный солдатик? Возможно. А может, просто — дурак!
Он всегда был таким… терпеливым? Или стойким? Придумал себе, что надо быть сильным, и был…
Он выпил кофе, надел, тёплую куртку, и пошёл, пошёл искать свою малышку. Осень встретила его неприветливо, холодком.
Джеррелл Миллс поднял воротник куртки, застегнул верхнюю пуговицу.
Не надел шарф. Он надевает шарф, когда Элен просит его об этом, когда сама оборачивает его вокруг его шеи.
Элен научилась вязать. Её это успокаивает — её это учит терпению и некоей сдержанности, — умению себя сдержать.
Вязать её научила Мари, жена Тима, тоже… женщина эмоциональная.
Закат умирал, — король в золотой осенней короне! Светил, ещё светил, как будто улыбался в агонии.
Элен, наверное, у Даны — она всегда убегает к ней, когда они не могут друг друга понять.
Джеррелл вспомнил «Куда бы я ни пошла,
Я — одна.
В небольшом кафе
Звучат песни для одиноких, песни о прошедшей любви».
Они не могут понять друг друга, когда он погружается в себя, в своё одиночество и горе. Горе не прошло, прошли годы, а тоска не прошла. Тоска по дочери, по жизни с ней. Поэтому он… замыкается, отстраняется от Элен, и… она это чувствует, его скорбь, глубокую неизбывную скорбь.
Город почти опустел — все разошлись по домам, у входа в кафе, которое местные жители прозвали «салун», лежал старый пёс. Поднял голову, увидел его, поворчал, и завилял хвостом — одновременно.
Джеррелл улыбнулся.
Он осознал, что до жизни в Джефферсоне, у него не было времени поскорбеть о дочери. И сейчас оно пришло, время скорбеть, а Элен от этого тяжело, тяжело видеть его таким. Она не привыкла видеть его… в сожалении? Сомневающимся? Она не знала его как человека, которому свойственна рефлексия.
Внутренний голос сказал ему, — Объясни! Поговори! Скажи, что с тобой — что это не из-за неё…
Джеррелл вспомнил «- Прости! За то, что я, есть, а её — нет!».
— Нечего прощать, — Подумал он. — Ты ни в чём не виновата!
Он ощутил, что даже он сам не виноват — ни в чём, просто так получилось… нельзя было спасти, невозможно! Судьба? Да, а ещё — проклятие!
Если бы сейчас его спросили, какое из земных проклятий самое страшное, он бы ответил: сожаление, вечное сожаление!
Джеррелл закурил, опустил поля стетсона ниже, чтобы скрыть глаза.
Сожаление. До слёз — сожаление! Не боль уже даже — Элен утешила его сердце, — сожаление!
Он вспомнил, как Мортен Харкет поёт «Прикоснись ко мне.
Как же так вышло?
Поверь мне:
По телевизору всегда светит солнце»
— Да, — Подумал Джеррелл. — Как же так вышло — даже не заплакать, слёз нет!
Глава 6
«Ты плачешь? Ответь мне, о мой принц Холодных снегов и Жемчужных туманов. Хоть на твоём лице, прекрасном, как цветущий кактус, нет слёз и сухи, как дно пересохшего озера, твои веки, но в глубине твоих глаз я вижу чан, наполненный кипящей кровью, а в нём — твоя невинность, и в горло ей вцепился ядовитый скорпион»
Она ушла, — вышла из дома Даны и Джона, чужое счастье… Чужое счастье давило. Элен поняла Джеррелла: одиночка, как персонажи Ремарка — неприкаянный принц! Паломник «чьих рук никому не согреть»!
Элен вспомнила, как читала Мельмоту-Агасферу:
Надену кожу вторую —
Чёрный вдовий платок! Черную тень
Тень Тебя
Тень себя…
— Хорошие стихи!
— Тебе нравится?
— Да, — они о сожалении…
— Тебе грустно!?
— Я постарел, Элен, — мне страшно!
— Почему?
Они, странно — понизили голоса почти до шёпота, как умирающие, или влюблённые.
— Ничего не вернуть!
— Ты говоришь о Сандре!?
— Я всегда говорю о ней, — я как Серафимы, говорю о том, во что верю!
Элен поняла:
— О любви!?
— «О какой-то жизни в себе»!
Элен смутилась и задумалась.
— Любовь, — любить — это ощущение «жизни в себе»?
Она произносила слова так взвешенно, словно боялась не понять, не уловить.
Он улыбнулся, — с нежностью к её душевному напряжению — к работе души!
— Один человек писал: все отступает перед выжатою из сердца истиной!..
Джеррелл посмотрел на неё, такую юную.
— Знаешь, почему они так назвали себя, Серафимы?
— Почему?
— Серафитус-Серафита — демон Любви!
Усмешка на его алых губах.
— Был такой писатель — Бальзак, — Оноре де Бальзак. Его перу принадлежит роман «Серафита» — он об удивительном существе, которое одни люди видели мужчиной, а другие — женщиной!
— Поэтому они такие? Не мужчины и не женщины…
— Они так сохраняют себя, — возможно разум — душу. Они «заглядывают в эту бездну, не падая в неё» — они сражаются за то, чтобы сохранить «жизнь в себе»!
— Таким странным образом?!
— Знаешь, что стало для меня самым страшным в смерти Сандры?
— Скажи!?
Джеррелл закрыл глаза, обратил лицо к солнцу.
— Все стали на одно лицо — люди, и лица стали не лица, а рыла!
— Умерла «жизнь в тебе»!?
Элен не спрашивала.
— Упала на землю замертво!
Глава 7
Он шёл и шёл, встречал людей, встречал огни домов — заглядывал в окна, словно в глаза, шёл.
Джеррелл так и не свыкся с этим ощущением отсутствия семьи, — своей, семьи, дочери, и даже брата, который всё же, так или иначе, участвовал в их с Сандрой, жизни.
С Тимом они никогда не были друзьями, не были и приятелями — они были братьями, людьми, которые ни смотря на все свои разногласия, способны друг друга понять, и уж тем более, поддержать! За это он любит брата — за взаимовыручку! Любит, за компромиссность, — бывший военный, ветеран войны в Ираке, не озлобился, не очерствел — Тим Миллс всегда был хорошим парнем!
— Эй, Джеррелл!? — Раздался неподалёку от него, женский голос.
Он узнал этот голос, повернул голову — Хелена Риос, женщина, с которой он встречается время от времени.
— Привет! — Улыбнулся Джеррелл.
— Привет, ковбой!
Её глаза вспыхнули, улыбнулась.
— Как дела?
— Хорошо… — Заулыбался он, довольный встречей. — А у тебя?
— И у меня!..
Хелена стояла, опираясь плечом о деревянный столб террасы своего дома.
— Подожди! — Вдруг сказала она, и ушла, исчезла в дверях дома.
Джеррелл удивился, что ж, он подождёт.
Хелена вернулась, неся в руке казаки — ковбойские сапоги.
— У тебя же сорок четвёртый размер ноги!?
— Да.
Он вновь улыбнулся, — рядом с этой женщиной, он чувствует себя мальчишкой, чувствует эйфорию юности.
— Ну, держи!
Она отдала ему сапоги.
Посмотрела вниз, на его ботинки.
— Совсем износились.
— Да!
Джеррелл улыбался, смотря на неё — брюнетка, с бархатно-чёрными глазами, — с нежной оливковой кожей… Как он её любит, эту кожу… Гладить! Прикасаться! Ласкать!
Хелена подняла голову, заглянула в глаза.
— Значит, мне это удалось?
— Что?
— Преодолеть твою холодность!
— Я был холоден? — Рассмеялся Джеррелл.
— О, да!
Какой у неё смех, горячий и сладкий, как молоко с мёдом, грудной и немного хрипловатый — чистое наслаждение!
— Ну, что ж, — Лукаво, с блеском в глазах, сказал он. — Я больше не холоден!
Она засмеялась, — запрокинула голову назад, и смеялась.
И Джеррелл забылся, смотря на неё, так желанно, так до пьяна — забылся!
Глава 8
«В этом одиноком мире
Нет никого, кого я могла бы держаться
Никого —
Только Ты!»
Осень отгорала, умирала в муках, как святой в пожарище земных страстей, и Элен казалось, что она слышит стон её предсмертный.
И вновь это чувство — заплакать… Как хочется заплакать, потому, что нет никого!
— Все есть у кого-то, — Думала она. — А я? У кого есть, я? В этом мире, есть ли я у кого-то?!
Когда оно пришло к ней, это чувство тоскливого одиночества?
Элен знала — когда — со смертью первой любви.
Райни.
Девочка-мальчик… демонёнок!
Смелая Райни, отчаянная Райни…
С какой теплотой Элен вспомнила, о той, кого нет!
— Умираю, — Подумала она. — Вспомнив о Тебе! И оживаю…
Джеррелл прав? Такова жизнь; то умираешь, то оживаешь!
Элен вспомнила, как он прочитал ей те стихи Далана Томаса «Не властна Смерть, тут остаётся
Не позабыты мертвецы!
Живые, что слезами память омывают —
Кружатся вместе под Луной».
— Да, — Подумала она. — «Ты меня разрушаешь… Ты принес мне радость»!
Она вдруг подумала, — Блаженны от любви, и беспощадны…
Посмотрела на осень, — остановилась, — посмотрела.
— Как в Тебе это уживается «чёрно-белый сон и море чувств»?
Он сказал ей «Я сделал кормушку для птиц. Где мы её повесим? Куда поставим?..».
Беззащитная улыбка.
— Могу прибить к дереву!..
Элен поняла его — он забыл, забыл… просто жизнь, когда ты просто идёшь и делаешь что-то — например, устанавливаешь скворечник!
У него руки добрые — умеет, и подправить и сделать с нуля…
Она сказала ему:
— Давай, поставим скворечник на дереве — на том, который у нас, во внутреннем дворике?
— Давай! — Улыбнулся Джеррелл, улыбнулся с облегчением — боялся, что не поймёт…
Элен улыбнулась ему, — его глазам — он напомнил ей Агасфера Марка Шагала, того, что надо всем — над церквами с куполами синими, и даже над Зимой, бессмертной как Смерть…
— Мельмот, — Подумала она, наблюдая за ним. — Мельмот скиталец, Мельмот-страдалец!
Тогда, смотря как, он устанавливает птичий домик, она вспоминала «Для тех, кто любит, не существует ни дня, ни ночи, ни лета, ни зимы, ни общества, ни одиночества. В их упоительной, но призрачной жизни есть только два периода, которые в сердечном календаре обозначаются двумя словами: свидание и разлука».
Она подумала, с нежностью сейчас, с нежностью к этой неизбежности всегда кого-то любить и к кому-то привязываться, — Даже у птиц теперь есть свой дом! Какое сладкое слово — «дом»! Как «мама», как «любимый»…
Элен ощутила, что тоже забыла — они все здесь, в этом новом страшном мире, живые, но мёртвые, люди без памяти и с ней… Потому, что невозможно жить и помнить, и жить и забыть — нельзя!
Она покопалась в памяти, вытащила: «я требую права быть несчастной»…
Глава 9
«Мечта, мелькая вдалеке, не оставляй меня
Оставь свои следы, чтоб мог по ним идти
Окликни, если я остановлюсь в пути
Мелькая вдалеке, не оставляй меня мечта»
Город вдруг показался ему феодомантом, — колоссом Мемнона — дома, дома, дома, по обе руки!
И Джеррелл Миллс шёл, — искал как Суламита: на ложе моём ночью искала я того, которого любит душа моя, искала его и не нашла его.
Встану же я, пойду по городу, по улицам и площадям, и буду искать того, которого любит душа моя; искала я его и не нашла его.
Встретили меня стражи, обходящие город: «не видали ли вы того, которого любит душа моя?». Но едва я отошла от них, как нашла того, которого любит душа моя, ухватилась за него, и не отпустила его…».
— Не оставляй меня, — Подумал он. — Душа!
Закурил, — рука дрожала.
Ногам стало лучше — переодел обувь, надел сапоги. Как он любил носить их когда-то — самая удобная обувь на свете!
Джеррелл вспомнил:
— Спасибо!
Поднял руку, прикоснулся к щеке Хелены… Позаботилась!
Он ощутил тепло — к ней, с ней — тепло, подумал, — Что может быть большим в отношении одного человека к другому!? Тепло… Любовь тоже.
— Приходи!
Она посмотрела ему в глаза, благодарно и верно — с любовью, «обнажилась». Понял: поверила! Ему…
И Джеррелл тоже ощутил благодарность — за мысль о нём, за стремление к нему.
Мир очерствел — люди стали, как тени, — и, самое страшное — тени себя!
— Приду, — Кивнул ей, он. — Только найду ребёнка!
— «Ребёнка»? — Удивилась Хелена.
— Элен!
— Ааа…
Посмотрела странно — с лаской, что как чёрный шоколад таял в глазах.
— Ребёнок всё такой же!? Строптивый!..
Джеррелл заулыбался, — расплылся в блаженной улыбке.
— Она как я — волк, который гуляет сам по себе!
— Значит, вы «неразлучимы».
Поняла.
— В прошлой жизни мы были: «как голуби при потоках вод, купающиеся в молоке, сидящие в довольстве»…
Засмеялся.
— «Жизнь — это сон, а смерть — лишь сон во сне»!? — Вновь поняла Хелена.
И он посмотрел на неё по-другому, — с интересом.
— Что для этого нужно? — Вдруг спросила она. — Чтобы так породниться!
— Есть не сродство в родстве, и есть родство в не родстве…
Улыбнулся, посмотрел с нежностью.
— Как в той старой песне: я не хочу быть тем,
Кто, всегда втянут в битву,
Ведь в глубине души, я понимаю,
Что это тупик.
Хелена посмотрела со смятением, внимательно.
— Ты всегда был таким?
— Каким?
— Ты как будто родился отцом…
Его поразили слова Хелены, — сейчас, на расстоянии от неё — ещё больше, сильнее.
— Странно, — Подумал Джеррелл. — Женская любовь никогда не делала меня… счастливым до конца?
Он вспомнил тот сериал, который смотрел много лет назад — «Большая любовь»… Билл и три его жены, старшая, средняя и младшая. Он говорит своей младшей жене: без тебя я не был полон — не до конца!
Он тоже не был полон — без дочери, без чувства любви к ней, — без ощущения того, что он живёт для неё, что есть ради кого жить!
Любовь женщины никогда не была так важна для него, так необходима ему, как любовь дочери!
Поэтому он отказался от своего будущего, ради будущего Сандры — она всегда была ему важнее, чем он сам!
Её смерть потрясла его, раздавила, уничтожила — её смерть обессмыслила его жизнь!
А потом появилась Элен…
Джеррелл подумал, — А может, она была всегда? Такое ощущение, что всегда — утешила его разбитое отцовское сердце!
Элен — упрямая и своенравная, но только когда не чувствует любви к себе. Когда чувствует, — расцветает…
Он улыбнулся — заулыбался, думая о… втором солнце, — Элен — его второе солнце! Первое погасло, едва начав жить…
Он не мог смириться с этим, — с мыслью этой: Сандры больше нет! Он мечтал — как безумный, — всё изменить!
Тогда он понял… Что это было за понимание? Любовь и смерть делают человека одинаково счастливым — они обе приносят облегчение! И он хотел — избавления — от страданий, впасть в беспамятство — умереть! Он хотел самопроклятия…
Глава 10
«…Не было самого главного — любви и сострадания»
Они увидели друг друга, двое, что не должны были встретиться в жизни этой, но встретились. И он вспомнил: в холодной темноте на языке огня со мной поговори… Странно Джеррелл почувствовал себя… Агрессия, которая владела им и управляла годами… Остыл!
— Успокоился? — Подумал он. Осознал: надменен был… Надменен, над горем своим, над скорбью… Сокрушён был — болью!
«В смущеньи страшном Дьявол там стоял —
Увидел он как Недоброта ужасна [недоброта к себе]…
Джерреллу захотелось рассказать Элен о фильме, который когда-то поразил его — «Олдбой»… «Когда моя месть свершится, смогу ли я стать прежним О Дэ Су?». Этот вопрос мог бы задать — задавать Ли У Чжин: Де Су, смогу ли я стать прежним?
— Да, — Подумал он. — Элен, смогу ли я стать прежним?
«Эмилио, Энрике и Лоренсо.
Все трое леденели: Энрике — от безвыходной постели, Эмилио — от взглядов и падений, Лоренсо — от ярма трущобных академий…»
Джеррелл тоже — заледенел!
Смогу ли я стать прежним, Элен?! Она смотрела на него, смотрела, смотрела — неотрывно, словно боясь потерять из виду. Почувствовала что-то, подбежала, обняла, прижалась.
Он понял: жить можно только любовью…
Глава 11
«Соловей пролетает сквозь снежную тьму,
через тайную боль.
Это я — пригвождённый к лицу твоему,
осуждённый на танец с Тобой…»
Они, пошли в самое желанное место на свете — домой!
— Тебе плохо?
— Уже хорошо!
— «Уже»?
— Понял!
— Что?
Он остановился, и она.
Посмотрел на неё, посмотрел ей в глаза.
— Невозможно жить виной и болью — возможно только любовью!
Как внимательно она на него посмотрела, как больно.
— Ты прав. Знаешь, в чём? В чём именно!?
— Скажи!? — Тихо спросил Джеррелл, Элен.
— Ей это не нужно, твоя боль… И даже твоё счастье — не нужно! Им уже ничего не нужно, Джеррелл!
Она задумалась, Элен.
— Я как Ты — я этого не понимала… От этого болело моё сердце — не понимала!
— А нам? — Спросил Джеррелл. — Что нужно нам, живым?!
— Любить — Ты прав… И двигаться дальше, даже если ползком…
Она пожала плечами.
— Просто делать что-то…
Поняла!
— Знаешь, что им нужно? Я думаю, только одно: чтобы помнили. Я верю; где-то Там, они живы — где-то Там, они — живое. Они ждут нас, ждут, но не зовут…
Элен, захотелось сказать человеку, которого она любит:
— Ты сказал «- Невозможно жить виной и болью — возможно только любовью!»… Да, возможно жить только во имя любви!
Джеррелл посмотрел на родную свою, на её каштановые волосы с рыжинкой, на милое лицо в веснушках…
«Соловей пролетает сквозь [страшную] тьму, через [ужасную] боль.
Это я —
[близко]
к лицу твоему,
[иду]
на танец с Тобой…»
— Родная моя, — Нежно сказал ей, он. — Не убегай больше!
— Не буду!
Выдохнула (или вздохнула?).
— Что? — Улыбнулся Джеррелл.
— Иногда я ни в чём не уверена, а иногда — во всём!..
Он понял, не смог бы не понять.
— Ты уйдёшь к ней?
— Нет.
Элен удивилась.
— Я думала, ты этого хочешь, жить с ней!
— Нет.
— Ты не разрываешься между нами? — Нет.
Она улыбнулась.
— Клянёшься как на Библии…
— «У моей любимой есть чувство юмора,
Она, как смешок на похоронах —
ей знакомо всеобщее неодобрение»…
Лукаво улыбнулся.
Элен заулыбалась.
— Помнишь, мою любимую песню, Джеррелл?
— Угу…
Ямочка на его правой щеке.
— «Единственный рай для меня — Оставаться наедине с тобой,»…
Глава 12
СВД — снайперская винтовка Драгунова. Советская самозарядная снайперская винтовка, разработанная в 1957—1963 годах группой конструкторов под руководством Евгения Драгунова и принятая на вооружение Советской Армии 3 июля 1963 года вместе с оптическим прицелом ПСО-1.
Они, пришли домой.
— Тебе лучше?
Она посмотрела на него, посмотрела, счастливая и несчастная — не помня себя, помня только его.
— Лучше! — Успокаивающе кивнул Джеррелл.
Он сел, — на банкетку, которую сделал сам — в их доме, он многое сделал сам, и ещё сделает.
Джеррелл впервые за многие годы… строил планы, — начал, строить.
— Удивительно! — Подумал он. — А я думал, я — человек без будущего…
Джеррелл посмотрел на Элен, осознал — почувствовал, как он держится за неё, всё не думал об этом, не анализировал свою привязанность к ней… Держится!
Вспомнил «Когда моя месть свершится, смогу ли я стать прежним О Дэ Су?».
Он осознал: Ли У Чжин ещё — счастливый человек — был! Он всё же, надеялся, — лелеял, надежду, что это всё-таки возможно, стать прежним.
— Каким «прежним» ты хотел стать? — Подумал Джеррелл. — Тем мальчиком, что любил и чья любовь была чиста?
Понял: Ли У Чжин надеялся, что месть станет очищением, — катарсисом, но нет…
Элен вновь села перед ним на колени — что за человек, всё садится на колени перед ним! Почему?! От чего? От чувств каких?
Ему захотелось сказать ей; не садись — не заслуживаю, я как Манфред Байрона, я: он никого не ищет, но погибель
Грозит всему, что встретит он в пути…
Захотелось… объясниться? С ней, как с Совестью: я ошибался — я думал, рассуждал как человек без будущего — боль эта всё спишет, все грехи!
Смогу ли я стать прежним, Элен?
Это возможно? Ещё не поздно?
— Классные сапоги, — Сказала она.
Погладила ногу.
— Змеиная кожа?
— Крокодил!
Он сумрачно улыбнулся.
Внутренний голос сказал ему, — Ты расскажешь ей? О том, каким ты был… О том, какой ты остаёшься — где-то там, в своей душе без сердца, как Гарри Энджел…
Джеррелл усмехнулся, мрачно и неприязненно.
— Нет, — Ответил этому голосу он. — Об этом не расскажу!
Вспомнил «- У вас всё при себе?
— Как всегда — часы, бумажник, моя жизнь и мой ад!».
Он посмотрел на носы сапог.
Тогда, много лет назад — до встречи с Элен, его прозвали Крокодилом за убийства своих и чужих, потому, что для него не было своих — все были чужие.
Сейчас Джеррелл подумал, — Боль всё спишет, да?
— О чём ты думаешь? — С жаждой спросила девочка-женщина, сидящая перед ним, верная ему как собака.
Он это понимает, понимает, что она ему верна! Ему верно её сердце, её душа, которую он спас, сам того не ведая.
Он вновь вспомнил Гарри Энджела чьё место в аду…
— О прошлом, — Сказал Джеррелл, Элен. — Я теперь часто думаю о прошлом.
— Почему? — Удивилась она.
— Хороший вопрос!..
Элен вновь помогла ему снять обувь, странно — ей всё хочется… что? Облегчить ему жизнь?
— Жалеешь? — Подумал он. — Или любишь? Так, любишь, — выражаешь свою любовь…
Эмилио,
Энрике
и Лоренсо.
Три мумии
с мощами мух осенних,
с чернильницей, запакощенной псами,
и ветром ледяным, который стелет
снега над материнскими сердцами, —
втроём у голубых развалин рая,
где пьют бродяги, смертью заедая.
Он понял, или знал? Почему он стал… монстром — под его отцовским сердцем разверзлась бездна боли! И с этой бездной надо было как-то жить.
Он многое познал в этой жизни — бездну нежности, и бездну верности, бездну одиночества и бездну понимания… Бездну боли не выдержал, — не вынес!
Джеррелл взял её руки, сжал в своих руках. Руки её были холодными, а его — горячими.
— Замёрзла!?
— Кровь отлила!
Улыбнулась.
И он улыбнулся.
— Куда?
— К сердцу… «Бабушка, — спросила Красная шапочка. — Почему у тебя такие большие уши?
— Чтобы улететь, — ответила бабуля»…
Они заулыбались.
— А у меня — кровь прилила к сердцу!
— Ах!
Рассмеялись.
— Улетела? Бабушка?..
— Как слонёнок Дамбо…
Джеррелл понял:
— Хочешь иногда улететь?
— Не иногда!
Понял, — погладил по щеке, — понял!
Они, пришли в кухню.
— Хочешь есть?
— А ты, хочешь?
— Хочу чаю.
— А я — кофе…
— Знаешь, чего хочу ещё?
— Скажи!?
— Огня в камине! А ещё…
— Что?
— Через пару дней, мне исполнится восемнадцать лет… Научи обращению с СВД…
Глава 13
«- Она такая трогательная в своей искренней любви к, в общем-то, бесчестному человеку!»
— Ты уверена, — Смятенно сказал Джеррелл, Элен. — Что тебе это нужно?!
— Ты переживаешь!? — Смутилась она. — Почему? Боишься?
— Боюсь, — Кивнул он.
Джеррелл подошёл к камину, сел на корточки, и начал укладывать поленья.
— Чего же?
Она приблизилась, девушка, одетая в красивое нежное платье.
— Не становись убийцей! — Почти резко сказал ей, он.
Глянул на неё.
— Красивое платье!
— Я знаю.
Заулыбалась.
Платье было белым — в цветочек, квадратный вырез горловины, рукава «фонарик».
Джеррелл заметил, что только рядом с ним Элен надевает платья.
Удивился, — чувствует себя в безопасности?
Он понял, что ему тоже надо переодеться.
Встал.
— Я сейчас приду.
Она удивилась.
— Что не так?
Смутилась.
— Да всё так — это я…
Джеррелл посмотрел на свою несвежую рубашку.
Перевёл взгляд на Элен.
— Ты надела такое нарядное платье…
И вновь эта ямочка на его щеке.
— Я тоже хочу выглядеть хорошо!
— Ах! — Рассмеялась она.
Заглянула в глаза.
— Ну, иди, — отпускаю!
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.