Бесплатный фрагмент - Писательские сказочки

Фото на обложке: Мария Романушко

Предисловие

Всякое писательское дело имеет свои особенности. Мысли о таких особенностях нередко приходят в голову, иногда отвлекая от самого дела. Скажем, если сочиняешь венок сонетов, не станешь ведь переключаться на размышления о том, как же надо писать венок сонетов. Так ничего и не сплетёшь…

Если же ты, к примеру, сказочник, то мысли об особенностях сказочного дела могут оказаться весьма необычными. Думаешь какую-нибудь мысль, думаешь — глядь! — а это уже тоже какая-то сказочка получается. Ну, и присоединяешь её к урожаю, до кучи.

Вот такие мысли в фантазийно-сказочном оперении здесь и собраны. Небольшая толика от обильного урожая сказок-крошек за последние месяцы.

Что касается сказок-крошек, это такие, в каждой из которых не больше ста слов.

А лучше скажет сама сказочка — она как раз об этом жанре, да и сама к нему относится:

Сказка-крошка

Родилась на свет Сказка-крошка. Хотела вырасти, а автор уговаривает:

— Зачем? Оставайся маленькой, малышей у нас любят.

Подумала Сказка-крошка — и согласилась.

Вот её и полюбили.

Автор

Сапоги-тихоходы

Из кого получаются писатели? Да из обычных людей, вовсе не обязательно из каких-нибудь вундеркиндов, словно одетых в сапоги-скороходы. Иногда кажется, что им даже нужна какая-нибудь замедляющая обувка — чтобы не пропустить важные вещи, которые со временем очень даже им пригодятся…

Старинная стена

Мальчиками Дун и Нуд жили в соседних квартирах. Перед их окнами высилась старинная кирпичная стена. Никто не знал, что за ней.

Дун придумывал про неё всякие фантазии, а Нуд говорил, что ничего необычного за ней нет.

Потом они расстались — и встретились уже в старости.

— А за стеной-то ничего и не было, — сказал Нуд.

— Ну да! — воскликнул Дун. — А это что?

И показал на шкаф с книгами, в которых он описал свои детские фантазии, которые прославили его на весь мир.

Писательский листопад

Появился на свет Гриша — и родители посадили у дома Дубок. Так и росли ровесники наперегонки: сначала Гриша, встав на ноги, оказался повыше. Потом Дубок его обогнал.

— Наверное, я у тебя научился листы прожилками украшать и по-разному расцвечивать, — признавался Григорий своему ровеснику, когда стал писателем.

— Давай-давай, — подбадривал его Дуб. — В нашем деле главное не уставать.

Каждый год они по-дружески соревновались, чей листопад обильнее…

А когда писателя не стало, его читатели отовсюду приезжали к Дубу, о котором было написано столько историй. И непременно увозили с собой жёлудь, чтобы прорастить его у своего дома.

В душепарке

Однажды Юша увидела вывеску: «Душепарк». Зашла, а во всём парке, кроме аллеек и лужаек, только одно здание.

А в нём за стеклянными стенами — диковинные заросли, странные существа. Необычные, но почему-то очень знакомые.

Вдруг догадалась Юша: ведь всё это похоже на то, что у неё в душе творится! Только она глазами этого никогда не видала.

Стала присматриваться, какие у кого повадки, кто чем здесь занимается. «Ой, не забыть бы», — подумала Юша и давай торопливо в тетрадку всё записывать…

Когда она стала знаменитой писательницей, вспоминала: всё с душепарка началось. Но найти его больше не получалось.

Дефект зрения

У Гимуэлезия был какой-то неизлечимый дефект зрения. На что ни посмотрит, всё ему представляется каким-то необычным.

Поэтому, когда он рассказывал друзьям всякие случаи из жизни, те пожимали плечами и говорили:

— Так не бывает!

Пришлось Гимуэлезию стать сказочником. «Верно, — думали читатели, — так и в жизни бывает, только не всегда это заметно».

Но когда Гимуэлезия хвалили за это, он только усмехался:

— Значит, не такой уж дефективный у меня дефект зрения. Повезло мне с ним.

Сапоги-тихоходы

Очень любил Тишка свои сапоги-тихоходы, которые Дед Мороз на Новый год подарил. Куда бы Тишка ни пошёл, сапоги-тихоходы останавливались, как только рядом было что-то интересное. Пока Тишка не наглядится, сапоги стояли…

А ещё они взрослели вместе с ним. Теперь они уже дальше не шли, пока Тишка не запишет всё, что он интересного увидел. Так волшебные сапоги превратили Тишку в писателя…

Если же ему хотелось повидать совсем другие края, он клал сапоги в рюкзак и ехал или летел куда надо, чтобы там снова надеть их.

Всё-таки от скороездов и скоролётов тоже есть польза.

Ребёнок, которого читали

Писатель П. напечатал всё своё лучшее в особой книге. Её можно было надевать как ранец на спину, чтобы люди могли полистать её, почитать.

Сам П. был высоким, поэтому он надевал книгу на кого-нибудь из своих детей и водил его на прогулку.

Желающих почитать необычную книгу было достаточно, и П. стал постепенно знаменитым. А каждый из его детей, вырастая, то и дело слышал от кого-нибудь:

— Я вас читал, когда вы были ребёнком.

Можно ли, слыша это, самому не стать писателем?..

Озорные глазки

Жили-были совершенно самостоятельные глазки, ужасно озорные. Затеяли они однажды людей пугать.

Заглянет кто-нибудь в дверной глазок — а тот вдруг ресницами захлопает!

Расколет человек полено — а оно на него глазищи таращит, как раз там, где расколото.

Или вот собрались глазки гурьбой, окружили одного неприметного сказочника и перемигиваются, ждут, пока тот в обморок упадёт.

Но писатель тоже не промах был: заменил пару букв — и хлоп, вокруг уже не глазки, а сказки. Озорные, весёлые!..

Собрал их в книгу, издал, и все были довольны. Даже глазки.

На полях
словесных сражений

Эти поля, белоснежные поначалу, покрыты в конце очередного сражения не очень разборчивыми каракулями. Потом текст попадёт в компьютер, но и там до победы будет ещё далеко…

В любом случае сказочные фантазии о радостных писательских битвах, всегда окажутся точнее сухих реляций о реализации тактических и стратегических сочинительских усилий.

Трогательная рыбка

Купался Вэк в реке. Стоит у берега, а к нему рыбка подплывает и носиком трогает.

— Ты что? — удивился Вэк.

— Я за дружбу воды и земли, — говорит рыбка. — Придёшь домой, вспомнишь меня, подумаешь: какая трогательная рыбка! Может, даже рассказ про меня напишешь…

Так Вэк и сделал.

Детство темы

Появилась как-то на свет тема сказки-крошки. Сказки-крошки вообще невелики, а тема была просто малюткой. Но автор её нянчил, баюкал, мыслями всякими подкармливал, так что она постепенно вес набирала и говорить училась.

Капризная оказалась тема, своенравная. Чуть что не по ней — сразу в сторону отбрасывает. Если что приглянулось — схватит и не отдаёт, силой отбирать приходится…

Когда говорить стала, нелегко было её унять: обо всём сразу высказаться хочет. Только самому автору известно, что он с ней перетерпел…

Потом выросла тема в сказку, отправилась с другими людьми отношения выяснять.

Осталось автору гадать: как там её жизнь складывается?..

Слинд и След

Однажды Слинд увидел на снегу необычный След. Разговорились они.

След рассказал о том, кто его оставил и об удивительном приключении, связанном с этим.

— Ну и ну, — сказал Слинд. — Лучше любого романа. Хорошо, что я тебя заметил. А что же теперь с тобой будет?

— Не со мной, а с нами, — поправил След. — Я ведь теперь в тебе отпечатался. Поживём — увидим, к чему это приведёт.

— Ну да, — кивнул Слинд. — Какой След после нас останется…

Собрание тем

— Вот моё собрание сочинений, — похвастался Ремог приятелю Лиозу, показывая ему полку, уставленную двумя десятками солидных томов.

— Постой, но ведь здесь… — удивлённо произнёс Лиоз, полистав один из томов, а потом ещё и ещё.

— Ну да, только темы романов, повестей и трактатов, — гордо подтвердил Ремог. — По любой из этих тем могу отдельный том написать. Но ведь ни времени не хватит, ни денег. Это собрание всего в одном экземпляре удалось издать… Да и то не все тома! — добавил он.

И бросился приводить в чувство Лиоза, близкого к обмороку.

Гамак для раскачивания

Был у Снича карманный гамак. Как у него свободное время, тут же привяжет гамак, ляжет в него и качается без устали.

А потом вскакивает и начинает что-то записывать. Он вообще был писателем.

— Если бы ты поменьше в гамаке качался, — сказала ему однажды жена, — больше книг написал бы!

— Ни одной не написал бы, — вздохнул Снич. — Это у меня не простое качание, а творческое.

И снова плюхнулся в гамак.

Единственная

Уродилась у писателя сказочка. Такая вся складненькая — залюбуешься! Сидит писатель за столом, радуется, приговаривает:

— Ах, ты моя чудесная, ах ты моя единственная!..

А сказка огляделась, видит: на столе целая стопка сказок лежит. На верхней — имя писателя. Так что остальные, видимо, тоже его.

— Почему же ты меня единственной называешь? — спрашивает.

— Потому что сказки чудом появляются, — улыбнулся писатель. — А чудо всегда одно-единственное, сколько бы их до этого ни случалось.

И в ту же стопку сказочку положил.

На полях словесных сражений

На исписанном листке, где слова перечёркивали друг друга и призывали на помощь своих союзников, писатель вдруг обнаружил свободное местечко на полях.

«Пусть это будет не поле битвы, а поле гармонии», — подумал он и погрузился в блаженные размышления. Обо всём, чем одарила его жизнь. О счастье любви, дружбы и творчества. О том, что удалось высказать в книгах, и той радости быть, которая в книгах не поместилась…

А потом умиротворённо взглянул на оставшееся пустым местечко — и взял новый листок для нового сражения за то, что необходимо высказать.

Темы с бантиком

Один писатель (даже стыдно его называть) повадился брать взятки. Деньги писателям ни к чему (это вам любой издатель скажет), так ему все приносили темы. Завяжут бантик покрасивше — и приносят.

— Да что вы, — отнекивается писатель, — у меня и своих тем полно.

Всё равно оставляют, и даже не скажут, за что взятка-то!

Вздохнёт писатель, бантик развяжет — и за работу. Жалко ведь, чтобы тема зря пропала.

Переплавка слов

Во снах Райтер занимался переплавкой слов. Переплавлял надежду — в то, что надо осуществить. Тревогу в заботу о тех, за кого отвечаешь. Капусту в серебро возможностей. Мечты в меч, которым за них сражаться. Масло удовольствий в смысл радостей…