Бесплатный фрагмент - Пирамида

ПИРАМИДА

Эпиграф

«…Нам свободным

В наследство досталась

Заржавелая, рабская кровь».

В. Фёдоров. «Рабская кровь».

ГЛАВА ПЕРВАЯ. Разговор с Отцом.

1.

Заканчивалась шумным провалом «горбачёвская перестройка», когда я приехал в отпуск к Отцу, в город озарённый идеями Циолковского.

Собрался по приватному делу в столицу.

Ну, и, по старой памяти, хотел попасть к Вождю, в Мавзолей.

Отец сказал, что дела делами, «а к Вождю на приём ходить стало сложно:

Советская власть приказала долго жить, Мавзолей по большей части закрыт, а завтра 7 ноября ― пусть бывший, но праздник».

― Просто прогуляюсь по древней площади. Традиция! Привык.

Буду отвыкать. Но покамест Вождь на древней площади.

И состоялся у нас с Отцом длинный разговор. Я сравнивал большевиков с конкистадорской напастью. Было? Было. Забыть и наплевать!

― Забыть Вождя? А как? Кто он сейчас? И никто и очень многое,― сказал Отец

2.

Отец говорил:

― Сложна не суть ― сложны пути причин.

Сын,

мавзолей Вождя не чан с пустыми щами.

Ты рассуждаешь о Вожде, как мещанин.

А впрочем, вдумаешься, мы и есть мещане.

Мещанство в нас ― не к модным тряпкам прыть.

Кому не дороги комфортные полати?

Мещане те,

кто позволяет утопить

Себя с детьми во властной пропаганде…

Отец говорил:

― Когда Вождя внесли в гранитный схрон,

Пришёл товарищ Коба ― смерд с грузинской ряхой.

Не вождь ― всего Вожак!

Вожак кремлёвский трон

Крепил не булками, а зрелищами страха.

Мне в эти годы крепко повезло ―

Расстрельной пулею не превращён я в слякоть.

Зато другим,

ох, как, не повезло.

Их никогда не сосчитать и не оплакать…

Отец говорил:

― Крупица правды есть во всякой лжи.

Кто значимей на исторических полотнах:

Тот Вождь,

когда он был «живее всех живых»,

Или сейчас, когда он стал мертвее мёртвых?

Вождь в прошлом. В прошлом и его режим.

Но прошлое хоть жги, хоть разорви клещами,

На суд вернётся

и к живым, и к неживым.

Вернётся к нам. Нас много. Мы ― мещане…

Отец говорил:

― Вождя судить ― лезть прямо к зверю в пасть.

Но судим всё-таки, о будущем радея,

За ТО,

что вся конкистадорская напасть

Произросла из корневищ его идеи…

3.

А ещё Отец вспоминал времена,

в которых безвинные

И чья-то дочь, и чей-то брат

В домашних, пёстрых «робах»

Крестами мёртвыми лежат

На пустырях особых.

Другим,

от радости пляши!

Прожектор благосклонно

Прорезал щель в ночной глуши

До сходней эшелона.

И вглубь теплушечных шпалер,

В вонючий, вшивый «иней»,

Из разных сёл, из разных вер

Бредёт поток фамилий.

Конечный пункт не оглашён.

Нет оркестровой чести ―

Идёт «сто первый» эшелон

В полон. В позор, В безвестье.

Всхлип рвётся из-под колеса ―

Чугунная полуда

Клеймит и плющит голоса

Потерянного люда.

И с трёхлинейкой на плече

Теряет время фокус.

В какой земле? Когда? И чей?

Умрёт последний голос.

…Утром я выехал в столицу.

ГЛАВА ВТОРАЯ. По дороге в столицу.

Сижу в электричке и размышляю о вчерашнем разговоре с Отцом.

1.

Конкистадоры

Они ―

всегда жестокий мир.

Но зря на Русь Великую

Бросали тень своих порфир.

Где воры те?

Где лики их?

Стал ковылём донским Монгол.

На чудском дне Тевтон. Ищи!

Вогнал его под лёд, в раскол,

Князь Невский со товарищи.

И был ещё чужак ―

не гость.

Войдя однажды в град Петра,

Державу

большевистский Вождь

Поддел на кончик скипетра.

Державе красный парт-наряд

Досталось много лет нести,

Пока сукно по швам заплат

Не расползлось от ветхости.

Видна страдальная цена ―

Чекистских пуль отметины.

А мощь державная цела,

Хотя десятилетия

В пыль пустырей и в грязь болот,