Бесплатный фрагмент - Петушиные бои

Глава первая: Всеядность Homo sapiens не имеет себе равных под солнцем

Летнее утро началось по издавна заведенному порядку. Сергей Захарович Чепегин с незажжённой папиросой в зубах вышел на террасу, вступил на босу ногу в галоши и спустился во двор.

— Петька, куриные твои мозги, — проходя мимо меня, проговорил он сонно. — Что ты ни свет, ни заря горлопанишь на всю станицу, точно тебя режут…

От этих слов я зябко передернул плечами, а Чепегин, не дожидаясь ответа, пошаркал по росистой, испещрённой помётом домашней птицы мураве в дальний угол подворья и затворился в дощатом нужнике. На его голос из громадной собачей будки выбрался Чапай, длинношерстная кавказская овчарка, потянулся, зевнул — по-человечески, с подвыванием — и проводил хозяина преданным взглядом. Затем, опустив морду до самой земли и привычно сдерживая позывы, волкодав отправился по обыкновению метить территорию, обходя при этом стороной большое ореховое дерево с вкопанными под ним столом и скамейками: на это место хозяин наложил строгий запрет на отправление собачьих естественных надобностей. После этого Сергей Захарович до позднего вечера посадит облегчившегося любимца на цепь, иначе на подворье не сможет без робости ступить ни один пришлый человек, включая чепегинских кумовьев Владимира Ивановича и Марию Михайловну Ермоленко, живущих по соседству. Но даже и в железных оковах Чапай при виде чужих заходится глухим лаем, переходящим в астматическое хрипение. Домочадцев же пёс и днём и ночью непогрешимо отличает посредством зрения и обоняния.

За моей спиной снова хлопнула входная дверь в дом. На террасе в байковом, скромной расцветки халате и с непокрытой головой появилась Анна Константиновна, благоверная Сергея Захаровича. Она мелко и быстро, словно украдкой, перекрестилась в сторону станичного храма Успения Пресвятой Богородицы. До меня явственно донёсся её тяжелый вздох. Только у человеческого существа этот физиологический процесс впуска воздуха в легкие и его выталкивания выражает осмысленное чувство. У Нюры — так запросто звали в станице Константиновну — утренний вздох отразил в себе ужас первобытного человека, вышедшего после тревожного ночного забытья из пещеры на полный опасностей свет, который ещё только через тьму веков станет осознаваться как Божий. Перетёкший в кровь по наследству от далеких предков трепет перед зарождающимся днём — с его непредсказуемостью и непредвиденностью, нескончаемыми до века заботами о хлебе насущном и неясными, нестройными думами о душе — неизменно сопутствует пробуждению Анны Константиновны и предшествует её включению в беспросветную будничную суету сует.

Словно в ответ на её мысли из хлева раздалось трубное мычание Зорьки, зовущей хозяйку на утреннюю дойку; истерическое взвизгивание ненасытных прорв — кабанчика Борьки и свинки Хавки; разноязычное кудахтанье и гоготание полусотни кур, индеек, цесарок и гусей, просящихся разом наружу, а также колоратурное меканье молодой козочки Эсмеральды. Безмолвствовали только кролики в клетке. Нюра посмотрела в сторону отхожего места, где из топорно вырубленного в двери сердечка вился папиросный дымок, ещё раз вздохнула — как перед прыжком в студёную воду — и вернулась в дом за подойником.

Когда у меня случается досуг, я заполняю его размышлениями о том, о сём, о пятом, десятом. И главным образом о доместикации — одомашнивании человеком диких животных. Своими «куриными мозгами», как незлобиво ныне ругнулся Сергей Захарович, я всё же доискался истины: человек приручает «братьев своих меньших» не из пасторальной любви к телятам и поросятам, ягнятам и козлятам, цыплятам и гусятам. Пастырское попечение о них — это, прежде всего, предусмотрительное накопление, приращение еды впрок, свойственное далеко вперед заглядывающим плотоядным созданиям, наделённым человеческим разумом. Даже первая домашняя лошадь содержалась ради мяса и шкуры, кобыльего молока, а обратать её под седло или в упряжку додумались не вдруг. И вся эта буколическая идиллия с тучными стадами коров и свиней, косяками лошадей, отарами овец на зеленых выгонах, птичьими базарами курей, уток и гусей заканчивается их закланием, принесением в жертву человеческой неутолимой потребности в пище. На нашем подворье один лишь Чапай, далекий потомок волков каменного века, был выведен в ходе искусственного отбора не для съедения, а для охраны стад и жилищ. Но и псовые не избежали печальной участи попадать на человеческий стол. Странно только, хмыкнул я, что на протяжении веков людям удалось одомашнить не больше двадцати пяти видов животных.

Люди, продолжал я размышлять, — всепожирающие особи, всеядность Homo sapiens не имеет себе равных под солнцем. Говорят же станичники: «Казацкое брюхо и ежа перепреет». Всё, что на земле и под землёй, в небе и океане, в реках и озерах, в лесах и степях, в горах, пустынях и болотах способно «перепреть» в человеческой утробе, напитать её соками, нарекается хлебом насущным. «Хлеб наш насущный даждь нам днесь!» — возносят Божьи создания, наделённые даром слова, молитву к своему Творцу. Но сказано было первочеловеку Адаму: «В поте лица твоего будешь есть хлеб…». У Чепегиных так всё и устроилось. Они с непреходящей христианской надеждой и верой, что будет день — будет пища, в поте лица добывали пропитание для себя и детей — близнецов Константина и Александра и младшей Натальи. И не погрязли в грехе чревоугодия и в дни нажитого трудом достатка. Оба брата статью пошли в отца — сухощавые, жилистые, наделенные не бросающейся в глаза недюжинной физической силой, не нуждающейся в неумеренном поглощении мяса. А Наталка, учащаяся Краснодарского техникума советской торговли, с помощью постоянного недоедания с переменным успехом борется с унаследованной от матери полнотой…

Выросшие и навсегда покинувшие станицу Костя и Александр по небесному завету «стараются не о пище тленной», а всё больше, замечу я, о преуспевании на избранном пути. Костька окончил штурманский факультет Высшего военно-морского училища в Ленинграде и служит на Северном флоте, после переподготовки на Высших специальных офицерских классах назначен на должность старшего помощника командира большой дизельной ракетной подводной лодки в заполярном гарнизоне. С ним всё как будто ясно. Он под влиянием отца, который пятнадцать лет служил в Новороссийске в Экспедиции подводных работ особого назначения Черноморского флота, с детства бредил морем. А Шурка пошёл неизвестно в кого. Ещё в раннем детстве, едва начав говорить, он огрызком химического карандаша, попавшим ему в руки, исчеркал каракулями клочок бумаги и, протянув его матери, вдохновенно сказал: «Мама, я писакаю…»

«Писакать» он начал с класса седьмого. Как-то в десятом он по обыкновению показал учителю русского языка и литературы Арсению Мокиевичу Ткачёву свой очередной рифмованный опус:

Планет хороводы кружатся,

Пьют пространства хмельное зелье;

Что-то строится, что-то рушится

На далеких планетах-землях.

Где-то на звездных околицах

Возле созвездия вроде Тельца

Кто-то радуется, кто-то молится,

Кто-то бесится в сердцах.

Кто-то белкой в заботах вертится,

Кто-то в стужу сидит в тепле…

В общем, всё это, очень верится,

Происходит как на Земле…

Арсений Мокиевич, лучший предметный учитель Краснодарского края и член Союза писателей СССР, после прочтения сдвинул очки на лоб и долго смотрел на любимого ученика, словно старался прозреть его будущее.

— Шура, твои стихи похожи на пафосную прозу, а твои школьные сочинения похожи на лирические стихи. А ты где-то посредине. Тебе надо подаваться на филологический факультет.

Но Шурка нашел «золотую середину» на факультете журналистики Ленинградского государственного университета, в который он поступил, чтобы быть рядом с братом-курсантом. А после его окончания с красным дипломом распределился в Москву, в одну из центральных газет, где на последнем курсе успешно прошёл стажировку в отделе расследований. Ныне, несмотря на молодость, корреспондент отдела очерков и публицистики Александр Чепегин пользуется репутацией одного из лучших очеркистов, а в редакции уже обозначилась кадровая перспектива его назначения на должность заведующего отделом.

Прервав размышления, я разогнал остатки сна энергичным похлопыванием себя по бёдрам — как-никак, с четырех часов утра на ногах. Оставалось дождаться, пока к хлеву прошествует Нюра и выпустит наружу живность, а затем приниматься за дела свои грешные. А вот и она — уже с косынкой на волосах и с подойником в руках. Остановив взор на мне, она мимоходом молвила:

— Петенька, красавец ты мой…

Признаться, я никогда не видел себя в зеркале, но и другие станичницы в один голос говорят: «Петька у Чепегиных — красавец, вылитый есаул в красном бешмете». Почём им знать, что никакой я не Петька и тем паче не есаул в исконно казачьей справе. Мое родовое имя — Кур XVIII, а наследный титул, полученный от отца, казненного пять лет назад отсечением головы — Волей Провидения Великий Куролевс и куриный походный атаман всея Кубани, Ставрополья, Ростовской, Волгоградской областей, Карачаево-Черкессии, Адыгеи, Абхазии, Калмыкии, Крыма, Севастополя и иных.

На Земле насчитывается несколько десятков миллиардов домашних кур, ведущих родство от банкивских красных джунглевых куриц. Но только прямые потомки мужского пола из правящей династии Куров, которую основал в римской провинции Иудее Иерусалимский Кур Первый, были наделены во времена великих откровений и чудес беспримерным даром свыше. Мы понимаем двунадесять живых и мёртвых человеческих языков и языки домашних животных, накапливаем и бесконтактно передаём из поколения в поколение знания — научные, обыденные, интуитивные, религиозные и другие систематизированные результаты познавательной деятельности человека. А также нам дано проникать внутренним взором в прошлое и будущее и томиться предчувствиями частой сбываемости. Мои пращуры — Курьевичи — появились на свет из оплодотворённых семенем Кура Первого яиц и рассеялись по всему миру яко посуху, так и по морю купеческими караванами, торговыми судами, паломниками и обозами крестоносцев.

Глава вторая: Достаточно ли люди умны, чтобы судить об уме животных?

Солнце уже поднялось над горизонтом — маленькое, как яичный желток, но разом осветившее всё вокруг и начертавшее на земле косые тени деревьев. Подворье наполнилось шумным гоготом гусей, курлыканьем индюшек и кудахтаньем цесарок и кур. К этой многоязычной разноголосице примешивалось довольное похрюкивание накормленных свиней. Зорька, покачивая досуха выдоенным выменем, степенно вышла за отворённые хозяином ворота, чтобы влиться в стадо, идущее на пастбище под водительством станичного пастуха Степана. Зорька безбоязненно покосилась на его бесцельно стегающий воздух бич и заняла привычное место рядом с соседской комолой Лаской.

Я взлетел на забор и проводил бурёнок взглядом. Было слышно, как Ласка жаловалась нашей Зорьке на то, что отлучили от вымени её шестимесячного телёнка Гаврика, и теперь она его не увидит до вечера. И снова нахлынули мысли о взаимосвязанности человека с прирученной им живностью и роковой неразрывности этих уз. Рабская зависимость домашних животных от хозяев, которые защищают их от голода, холода, болезней и опасностей дикого мира, вошла в их плоть и кровь, притупила инстинкт самосохранения. Зорька с Лаской не прожили бы без человека и недели. Долго недоенные бурёнки испытывают боль и наверняка заболеют маститом, который перейдёт в сепсис и закончится падежом. Не выжить на воле и кроликам, которых выращивает Сергей Захарович. Их дикие собратья могут убегать от хищников со скоростью более семидесяти километров в час, кролики же станут лёгкой добычей, ибо в прыткости намного уступают зайцам.

Шурка ещё школьником на уроке биологии сочинил:

Гнала лиса косого по лесам,

Но убежал от рыжей заяц.

И отдышавшись, молвила лиса:

«Какой мерза-а-а-вец!»

Не жильцы на жестокой свободе овцы, свиньи и многие другие обитатели скотных и птичьих дворов, ослабленные человеческой селекцией. Впрочем, у многих из них и в сытой неволе, в отличие от обитателей зоопарков, век недолог. Так мой отец совсем ещё не старым закончил жизнь на дубовой колоде и попал в ощип…

Пора, спохватился я, заняться тем, что Наталка и её подруги, шушукаясь на скамейке под ореховым деревом, называют любовью. И тут мне вспомнился прошлогодний разговор близнецов, которые по традиции одновременно прикатили в отпуск.

— Интересно, а животные испытывают наслаждение от… ну, от этого самого? — покосившись на прошмыгнувшую мимо Наталку, спросил Костю с журналистской любознательностью Шурка, наблюдая за моей очередной пробежкой за курицей.

— Вот уж чего не знаю, того не знаю. Правда, читал где-то, что некоторые виды обезьян занимаются сексом лицом к лицу, — ответил флотский штурман, не склонный к умозрительным рассуждениям. — А ты лучше Петьку спроси, ему лучше знать…

— Петька, — дурашливо обратился ко мне Шурка, когда я подобрался ближе к ним, — отчего это от тебя курицы убегают? Ты что, им не нравишься?

Чудесный дар, полученный моими предками свыше и переданный мне по наследству, предполагает только монологи. Без надежды быть понятым Шуркой, я пустился в объяснения:

— Бегаю я за курами, взъерошив перья на шее и опустив голову до земли, не ради наслаждения, Шурка, а мной движет инстинкт размножения. И в нашем курином языке нет слов: «Тебе со мной хорошо, Петечка?» — «А тебе, моя Цыпочка?» А убегают цыпы потому, что им не нравится, когда их спину и бока раздирают петушиными когтями. Некоторые хозяева нам их даже укорачивают, чтобы не наносить несушке травм: как-никак, самец весит иногда на килограмм больше партнёрши. Особенно некомфортно себя чувствует во время интимных сближений линяющая курица…

Я расклевал кусочек ещё теплого Нюриного пирожка с рисом и… яйцом, который мне бросил жующий Костька, и продолжил свой монолог:

— У людей «это самое» тоже связано с продолжением рода. Только сопровождается душевными и эмоциональными переживаниями, в которых человек отказывает животным, а также сексуальным наслаждением, которого человеческие существа ищут и тогда, когда зачатие нежелательно или невозможно. Но ведь и многие животные могут совокупляться чаще, чем необходимо для зарождения новой жизни. И не только с противоположным полом. Не значит ли это, Шурка, что они испытывают физическое удовольствие, что и им доступны радости секса?

— Нет, определённо скотина в этих вопросах не сильно от нас отличается, — не унимался Шурка, не обращая внимания на мои слова. — Или всё же мы от неё, а, Костя?

И тут же выдал неразговорчивому брату стихотворный экспромт:

Даже плотва влюбляется плотски,

Трется бочком, от страстей шелушась.

Это, наверное, по-идиотски

Считать, что на первом месте душа…

Шурка прямо снял у меня с языка мысль, которой я хотел закончить монолог: обхаживание самцами особ противоположного пола у людей и животных, или, если хотите, у животных и людей, не так уж и разнится. Я окинул взором подворье, по которому рассыпались мои жены Коко, Кура, Цыпа, Чернушка и целая дюжина наложниц — ещё безымянных курочек, вылупившихся из яйца полгода назад. Пора приступать к поиску съедобных насекомых, червей, личинок, семян и растений, которые могут встретиться на выгуле. Первым в клюв мне попался аппетитный червячок, но я не проглотил его, а сронил в траву. Затем, ещё раз повторив эту петушиную брачную церемонию, издал крик, хорошо знакомый моим курочкам как приглашение к кормлению. При этом мои ноги сами собой пустились в пляс, который птицеводы называют «бальным». При этом энергичным потряхиванием головы я ещё и раскачивал свою большую красную бородку под клювом, или, по-другому, серьги, которые очень нравятся моему гарему. После такой прелюдии у меня с несушками и совершается главное. Любопытно, что некоторые петухи пытаются обманным путём привлечь курицу, даже если не нашли на земле ничего съедобного. Но ещё любопытнее, что несушки, введённые несколько раз в заблуждение, перестают реагировать на призывы хитреца. Вот и толкуй после этого о куриных мозгах!

Человека от животных, утверждаю я, отличает вовсе не наличие разума, а гордыня, не свойственная братьям его меньшим. Вознёс он себя главою выше всех ходящих, летающих, ползающих, копошащихся, гигантских, больших и маленьких, видимых и невидимых существ, и решил, что интеллекта у животных нет и по определению быть не может. Нет, человече, даже те самые куры, которых ты воспринимаешь как примитивных и глупых созданий, не способных испытывать радость, разочарование, стресс, чуткость, привязанность, понимают намного больше, чем ты в ослеплении своём полагаешь. И не всё в их поведении можно объяснить условными рефлексами…

В полдень случай неожиданно послал мне авторитетного единомышленника в этом вопросе. К Сергею Захаровичу заглянул его крестник Володя Антонов, выпускник ветеринарного факультета Краснодарского сельхозинститута. Я как раз закончил свои неотложные дела и подошёл к летнему столику под орехом, где духовные родственники в ожидании, когда Анна Константиновна вынесет холодный свекольник и пирожки с капустой, потягивали белое домашнее вино и беседовали о том о сём — больше о домашних животных. Когда я подобрался поближе, Волоха, как звали его ближние, как раз увлечённо рассказывал крёстному отцу о том, что учёные на основе опытов с вылупившимися цыплятами установили: куры умеют считать, а также различают некоторые геометрические фигуры.

— Вы не поверите, Сергей Захарович, — говорил Волоха заученно, как на экзамене в институте, который он в прошлом году окончил с отличием, — но курице достаточно один раз увидеть другую курицу или человека, чтобы даже через долгое время узнать их среди десятков других. Да что там десятков! Учёные считают, что куры способны удерживать в памяти более ста лиц людей. И эти бестии, представьте себе, при этом помнят тех, кто однажды отнёсся к ним плохо. Но и добро не забывают. И ещё они используют накопленный наблюдениями опыт и знание окружающей среды…

Далее увлёкшийся Волоха перешёл к тому, как удивительно устроено у курей зрение:

— Вот вы, Сергей Захарович, видите обоими глазами одинаково, так? — Крёстный, у которого недавно в районной поликлинике обнаружили на левом глазу катаракту, лишь вздохнул. — А у курей правый глаз близорукий, который они используют для поиска мельчайшего корма на земле, а левый — дальнозоркий — помогает им обозревать окрестности и вовремя обнаруживать опасность.

Неумолкающий крестник сообщил также и вовсе для его собеседника невероятное: куры способны испытывать эмпатию (то есть сопереживать другим, объяснил ветеринар) и грустят, если оказываются далеко от группы. А ещё доказано, что из различных звуков, которые издают куры, можно составить десятка три различных человеческих фраз.

А напоследок — Нюра уже появилась на веранде с блюдом пирожков — Волоха, артистично округлив глаза, сразил Сергея Захаровича наповал:

— Держитесь, Сергей Захарович, крепче, чтобы не упасть со скамейки. В Америке петух по кличке Майк в 1945 году лишился головы, но после этого он прожил еще восемнадцать месяцев, поскольку у него осталось основание мозга и одно ухо. Когда фермер понял, что петух не околел, стал кормить его с помощью пипетки и чистить шприцом пищевод. Подлинность этого случая задокументирована…

Чепегин только удивлённо покачивал головой, а я, собственно, ничего нового в том, что рассказывал Волоха, не обнаружил. Но подумал, что для человечества это невыигрышные, неудобные сведения: большинству Homo sapiens проще считать всё живое, кроме себя, бесчувственными тварями. Так проще без особых переживаний лишать их жизни и с аппетитом поедать…

— Конечно, при изучении разума животных нельзя проводить параллели с человеком, но всё же, но всё же они где-то пересекаются… — глубокомысленно подвёл итоги крестник, утирая губы после очередного стакана винца.

Ох уж эти параллели между животным миром и человечеством! Забавно было услышать из уст такого учёного человека, как Волоха, что куриные различают некоторые геометрические фигуры. Ибо откуда может он знать, что мы, потомки Кура Великого по прямой мужской линии, обладаем знаниями как евклидовой геометрии, так и геометрии неевклидовой — гиперболической и эллиптической. О какой бы геометрии ни шла речь, уважаемый Волоха, параллельными называются две прямые, которые никогда не пересекаются, а в некоторых видах геометрии параллельных прямых не бывает вообще.

И точку в разговоре поставил всё же я, заметив едко:

— А достаточно ли сами люди умны, чтобы судить об уме животных?

Но собеседники услышали только мой петушиный скрипучий вскрик. А я пошагал прочь от стола, задумавшись над тем, а как бы преобразился мир, обзаведись животные человеческим складом ума? И пришёл к выводу, что они начали бы с приручения рода людского. А затем по человеческим понятиям установили бы границы, разделяющие мир на Запад и Восток, укрепили бы неограниченную власть хищников над травоядными. При этом цари природы захватили бы львиную долю земных богатств, издали бы драконовские законы, приняли бы хамелеоновскую Конституцию, учредили бы зверские государственные институты оболванивания, принуждения, устрашения и усмирения. А также создали бы оружие нечеловеческой разрушительной силы. С его помощью западные животные нагоняли бы страх на восточных, ещё не обладающих, на их взгляд, развитым интеллектом и ведущих собачий образ жизни, а те, в свою очередь, вселяли бы ужас в западных угрозой упредительного удара…

Глава третья: И чего людям не хватает?!

Сегодня, как только испарилась утренняя роса, Константиновна впервые выпустила на выгул наседку Рябу с трёхнедельным от роду выводком. Месяц назад она ещё по-девичьи беззаботно сновала по двору и по меньшей мере один раз в день с готовностью отзывалась на галантные знаки внимания с моей стороны. Это именно ей, одной из лучших цыпочек в моём гареме, Шурка посвятил экспромт:

Что-то было в этой курице от птицы.

Взор орла? Иль журавлиный шаг?

Я смотрел на чудо чуть дыша:

Ну чего тебе, пеструшка, не летится?

Я по этому поводу напомнил Шурке, что именно Ряба попала в человеческую книгу рекордов Гиннесса, когда, убегая от меня (у неё, видишь ли, не было настроения заниматься сексом третий раз кряду), она совершила полёт длительностью тринадцать секунд. Но Шурка мои монологи слушает, но не слышит.

Некто дедушка Крылов — а чей дедушка, мне неизвестно, во всяком случае, у Чепегиных такого родственника на подворье я не примечал ни правым, ни левым оком — написал: «Орлам случается и ниже кур спускаться; но курам никогда до облак не подняться». Но вот человек, размышляю я, рождён, чтобы ходить по земле, но спускается под землю, поднимается высоко в небо, погружается в морскую бездну, а стал ли он ближе матери-природе, чем орёл, петух, крот, дельфин и иные Божьи создания? В какую стихию ни вторгся бы человек, везде настигают его грозные предостережения от насилия над окружающей средой: самолёты падают, шахты обрушаются, подводные лодки горят и тонут (ох, храни Костю и всех моряков их морской Николай Чудотворец!).

Наблюдая, как мои наседки царапают своими слабыми лапами землю в поисках корма, я явственно вижу другую картину. Сотни миллионов землеройных машин, траншеекопателей и бульдозеров, скреперов и экскаваторов, автогрейдеров и проходческих комбайнов, тонеллепроходческих комплексов и буровых установок, плугов и культиваторов и иных машин перекапывают, перепахивают, перерывают и перерыхляют верхний плодородный слой Земли, лишая его живительных соков. Человек всё глубже зарывается в Планету, оставляет в её недрах гигантские пустоты после извлечения миллионов и миллиардов тонн полезных ископаемых, в результате строительства подземных путей сообщения, тоннелей, бомбоубежищ и иного. Он уже близок к тому, чтобы пробить толщу земной коры. Он рвётся к мантии Земли, к её ядру, в котором, наивно думает Homo sapiens, как в шоколадном яйце спрятан сладкий сюрприз. И уже не может остановиться в своём самоубийственном хозяйничанье на Земном шаре.

Кто-то, Кто над всеми нами, запрудил океаны континентами и материками и населил их животными и людьми. Животным он сказал: будете жить всегда на одном месте, не смешиваясь с иными. А человечество наделил родными палестинами и отметил людей разными цветами кожи — белым, чёрным и жёлтым, чтобы и они жили на заповедованных землях и не смешивались с иными. Но люди не вняли и этому предостережению природы и начали растекаться по всей планете и смешиваться, как масти в перетасованной карточной колоде.

Я ничего не имею против метисов, мулатов, креолов, квартеронов и иных, как не имею ничего против выведенных людьми декоративных пород кур, собак или кошек. Но учёные допускают, узнал я, что смешение разных рас рискованно для будущих поколений, а накопление изменений на генетическом уровне — бомба замедленного действия. Она может взорвать иммунную систему, снизить сопротивляемость инфекциям, сказаться на снижении функций высшей нервной деятельности. На планете будет накапливаться всё больше и больше людей, которые несут патологические гены и нестабильный генотип. И примеры тому есть, говорю я: в бывшей голландской колонии на острове Ява метисы малайцев и голландцев уже в третьем поколении рождают только бесплодных девочек.

А ещё я вижу в грядущем, как человеческие потоки, перемещающиеся по планете Земля — из города в город, из страны в страну, с континента на континент, — перенесут во все её уголки взвеси смертельных вирусов. Они обрекут народы на общепланетарную изоляцию, на миллиарды человеческих разобщённостей, посеют между разноязычными человеческими племенами настороженность и недоверие. С врождённым животным ужасом и данным мне Провидением ужасом человеческим я заглянул ещё дальше. Вот представители Homo sapiens в скафандровой скорлупе ведут изыскания и промышленные разработки на других планетах. И я вижу, как вместе с космическими биологами и добытыми ими образцами на Землю переселяются причудливые микроорганизмы и проникают смертельными дозами в кровь человечества…

…Ряба — попечительная мать своих птенцов, отказавшаяся от прежних вольностей куриной жизни и переставшая замечать мои заигрывания, осторожно, словно нащупывая брод в реке, опускает лапы на землю, чтобы ненароком не придавить кого-нибудь из цыплят, ошалевших от новых впечатлений. Обойдя далеко стороной будку Чапая (впрочем, вышколенный волкодав и глазом не повёл в её сторону), она увлекла выводок вглубь двора, готовая при любой опасности самоотверженно укрыть цыплят своими крылами.

Я впервые увидел своё потомство, которое Нюра до сего дня выдерживала в доме. Как сказал бы, наверное, ветеринар Волоха, у меня, единственного пока взрослого петуха в хозяйстве, нет повода сомневаться в своём отцовстве. Но если бы подобные терзания были свойственны петухам в той же степени, что и человеческому сильному полу, поводов для сомнений у меня нашлось бы немало. Увы и ах, но курицам, должен я признать, присущи беспорядочные связи с несколькими самцами. Но вот чудо природы: они обладают и неповторимой способностью отторгать уже после совокупления петушиное семя низкой, если говорить человеческим языком, пробы — это обеспечивает здоровое потомство.

А как улучшилась бы человеческая порода, скольких трагедий можно было бы избежать, подумал я, обладай этим неоценимым даром представительницы прекрасного пола у людей. Увы, бедняжки не могут отторгать нежизнеспособное семя мужчин, страдающих наследственными болезнями, алкоголизмом, наркоманией, нравственно и духовно убогих самцов и, главное, насильников. Посреди этих мыслей в моём мозгу зашевелился вдруг червячок какого-то ещё неясного предчувствия, что в семействе Чепегиных в скором будущем произойдут большие перемены. Но с кем? И к чему они совершатся — к добру или злу?

Ряба с семейством прошествовала мимо меня. Я вглядывался в птенцов, но ни левым глазом, способным заприметить высоко в небе ястреба-перепелятника, вернуть меня сквозь непроницаемую пелену времени в прошлое или перенести в грядущее, ни глазом правым, которым я могу выискать в густой траве крохотное зёрнышко проса, я не смог ещё отличить петушков от курочек. Мои сыновья и дочери окажут себя во всей красе позже, и тогда старики Чепегины по совету крестника Волохи будут устанавливать правильное на их взгляд — но не на мой — соотношение полов в курятнике. Безжалостный птицевод с дипломом толковал им, что самцы впервые подают голос в четыре месяца, и с этой поры надо прислушиваться к их распевкам. И если потенциальный производитель ленится заниматься вокализом, он подлежит выбраковке. А это значит, подумал я, что части подросшего выводка угрожает… Впрочем, петушиная природа избавила меня от мучительных страданий по поводу судьбы моего потомства, прореженного, как морковь в огороде. Главным предметом моих очеловеченных тревог являются наследные принцы-петушки, которых хозяева оставят при моём куролевском дворе…

С тех пор, как в прошлом году Костька привёз отцу в подарок на день рождения транзисторный радиоприёмник «Спидола», я неизменно отираюсь подле Сергея Захаровича и Анны Константиновны, когда те на веранде или садовой скамейке под орехом слушают «Маяк». Радио стало одним из источников пополнения моих знаний о людях и мире. По вполне понятным причинам я с особым интересом внимаю сообщениям о жизни и скандалах в королевских дворах Европы. Углубляясь в эту тему, я уже заглянул одним глазком — прозревающим левым, разумеется, — на несколько десятилетий вперёд, и диву дался. Британский принц Чарльз даже во время брака с Дианой Спенсер будет состоять в связи с сексуально раскованной Камиллой Паркер-Боулз, а принцесса Леди Ди в свою очередь также окажется не безгрешной по отношению к наследнику короны. Но нынешние и будущие супружеские адюльтеры под крышами дворцов, мезальянсы королевских особ, женящихся на топ-моделях и выходящих замуж за тренеров по фитнесу, отказы от престолонаследия и иное я воспринимаю без лишних эмоций. В отличие от четы Чепегиных, которые со священным ужасом восклицают: «И чего, спрашивается, людям не хватает?!»

Мне же поучительно было узнать, что в европейских династиях утвердился устойчивый порядок наследования престола. Стало ясно, что в куролевствах, где петухи, подобно восточным сатрапам, придерживаются многожёнства, смена царствий не может происходить цивилизованно. Как, кстати, и у древних шахов, падишахов и шахиншахов, султанов, эмиров и шейхов, обременённых огромными гаремами и многочисленным потомством. И я стал напряжённо размышлять над этим. И пришёл к выводу, что старшим наследным принцам от разных матерей приходилось, полагаю я, выделять, худо-бедно, хотя бы по провинции. Но где гарантии, что папашин наместник не вздумает провозгласить провинцию по человеческим понятиям суверенной. И вряд ли отец, заботливо, кропотливо собиравший воедино земли, это одобрит и скажет: «Бери, сынок, суверенитета столько, сколько сможешь проглотить». Этак и державу можно растащить по кускам! (На мгновение я впал в оцепенение и под моими перьями по коже побежали мурашки, что со мной случается только тогда, когда из горла вдруг вырываются пророчества). Или с властолюбивого принца станется двинуть собственные войска на отца или брата, а те в ответ ощетинятся копьями — вот вам и гражданская война. А все эти непрекращающиеся в центре гаремные интриги многочисленных принцев, их матерей, жён и наложниц; яд в кувшине с вином или в чашечке кофе; кинжал под халатом великого визиря или шёлковая удавка в рукаве евнуха!

Нечто похожее назревает и в моих владениях. В пять-шесть месяцев от роду пернатые принцы, высиженные Рябой, начнут затевать яростные поединки и пускаться в погоню за курицами. И рано или поздно кто-нибудь из них бросит вызов и мне. Так у нас чаще всего и происходит извержение из куровлевского сана. Вот и недавно после рыцарского ристалища лишился своего положения мой царственный брат Юмбе VIII — Волей Провидения Куролевс Кенийский, Эфиопский, Танзанийский, Сомалийский, Угандийский, Суданский и иных, чей предок увековечен на гербе Кении в виде серебристого петуха с топором. Зашатался насест и под Волей провидения Куролевсом Французским, Швейцарским, Бельгийским и иных — де Коком XXV. Де Коки — потомки галльского золотистого петуха, одного из главных тотемов Франции, равные по родовитости нашей Иерусалимской ветви раскидистого генеалогического древа петушиных. Его образ запечатлён на государственной печати и воротах резиденции человеческого правительства. Я как раз и жду с почтой известий о подробностях происходящего в восточном пригороде Парижа Шан-сюр-Марн, где издревле располагается резиденция де Коков…

У представителей нашего рода, ведущих начало от Кура Великого, и царствующих в большинстве стран мира, некогда существовали начатки письменности. Однако она не получила развития в связи с огромным пространственным рассеянием нашего народа по планете и чисто физическими затруднениями, которые мы испытываем в ручном письме. Найденные археологами обожжённые глиняные черепки с Заветами Кура Великого так и остались нерасшифрованными людьми. Французский египтолог Жак Шампиньон после нескольких лет изучения таинственных иероглифов оставил бесплодные попытки и произнёс в сердцах: «Оh là là! Написано как курица лапой…» Фраза стала крылатой, а Шампиньон до конца дней своих так и остался в неведении, как близок он был к истине.

Вместо ручного письма потомки Кура Первого стали развивать по примеру человека голубиную почту. Только нашими воздушными почтальонами стали дикие голуби перелётного или частично перелётного вида, а также деревенские и городские ласточки, стрижи, трясогузки и кукушки обыкновенные. Заключили мы было соглашение и с воронами — для внутреннего, без пересечения национальных границ, сообщения. Однако они стали использовать служебное положение и таскать с дворов цыплят, и контракт был разорван. В последнее время мы всё реже привлекаем к сотрудничеству и кукушек, которым с трудом даётся воляпюк — межптичий искусственный язык.

На днях я решил дать дополнительный урок воляпюка молодому Кукую, присевшему на тутовник около летней кухни.

— Ну, что, Cuculus canorus, — тщеславно блеснул я латынью, — пока твоя ленивая женушка подкидывает яйца в чужие гнёзда, давай займёмся языком.

— Кто бы говорить! — огрызнулся на ломаном воляпюке Кукуй. — У вас самих яйцо нести одни, а высиживать другие.

Надо же, подумал я, а ведь и правда, тут мы с кукушками как будто похожи, а вслух сказал:

— Ладно, не кукушись, повторяй за мной: Ку-ка-ре-ку!

— Ку-ку, ку-ку, ку-ку! — продудел как фагот заика в перьях.

— Ку! Ка! Ре! Ку! — терпеливо поправил я.

— Ку… — И на этом Кукуй умолк.

— А чтоб тебе неладно было! Кыш, отсюда, шаромыга! — крикнула от летней кухни Нюра, загадавшая было, сколько ей накукует кукушка.

А я сказал Кукую:

— Ладно, лети, откуда прилетел. Расстанемся друзьями…

— Ага, Петушка хвалит Кукуха, за то, что хвалит он Петушку… — оставил Кукуй последнее слово за собой.

Откуда эта косноязычная птаха знает дедушку Крылова?! Что же касается ласточек, то они по всему миру ревностно служат нашим куролевствам. Вот и сейчас одна из них спорхнула с небес на козырёк крыльца и издала несколько щебечущих фраз, заканчивающихся звуком, похожим на отдалённую трель милицейского свистка. Это прилетела на крыльях долгожданная весть из Франции. Оказывается, де Кок XXV во время линьки, что время от времени случается со всеми петухами, потерял голос, а тщеславный претендент на трон немедленно воспользовался этим, чтобы захватить власть. Король умер (или съеден?) — да здравствует король де Кок XXVI! Также я узнал от вестника, впрочем, без несвойственного мне, когда я нахожусь в петушиной ипостаси, прискорбия, что Волей провидения Куролевс Италии, Австрии, Швейцарии, Словении, Алжира и иных Gallo XXI скончался от птичьего гриппа, а Великий куриный магистр Риги, окрестных мыз и иных Gailis XV погиб под колёсами велосипеда. И ещё одна новость: Куролевс Турции, Греции, Болгарии, Крита, Кипра и иных, наследник Византийских куролевсов, Horoz XXXV, по собственной воле оставил скипетр и державу старшему сыну, а сам затворился в курятнике армянского монастыря, где смиренно призывает братию на утренние, вечерние и ночные молитвы.

С этими новостями я прошествовал на другой конец двора, где меня уже поджидал на заборе мой дальний родственник Певчий Тух — выборный атаман станиц Северской, Новодмитриевской, прилегающих хуторов, железнодорожной станции Афипской и иных, живущий на подворье чепегинских соседей Ермоленко. Выслушав с раскрытым от удивления клювом новости из далёких стран, атаман, косясь на меня правым глазом, с возмущением сказал:

— Ваша Величественность, я тут недавно своими ушами слышал, как соседский кастрированный каплун Петел, откармливаемый на мясо, рассказывал курочкам-пуляркам, будто он происходит из старинного рода бойцовых петухов. С людьми живём, от них и набираемся дурного: хвалимся родом своим, а не своими делами, стремимся казаться лучше, возвыситься над другими… Срамно, но кастрата Петела хозяева используют даже для насиживания яиц…

Но я-то Певчего Туха насквозь вижу, даже не глядя на него телескопическим левым. Это камешек в мой огород. В нём говорит затаённая зависть — вот это у него точно от людей — к моему высокому положению, неудовлетворённость своей подчинённостью. Я де, мол, тоже из Курьевичей, а прозябаю на станицах и хуторах. А я примирительно проговорил:

— Атаман, все мы, куры, — потомки королевского тираннозавра, который жил шестьдесят восемь миллионов лет назад (спасибо Волохе, просветил). И кастрированный бедняга Петел, и лишённые женского естества пулярки, и совхозные бройлеры, и карликовые бентамки, и венгерские великаны. И все мы для человека просто… ножки Буша…

Какие ножки? Какого Буша?! У меня снова по коже забегали мурашки. Из оцепенения меня вывел бешенный рык Чапая («И не думай, пор-р-р-ву!»), узревшего взявшуюся за ручку калитки станичную почтальоншу Людмилу Зайцеву. Но ей навстречу уже устремилась Нюра. А через минуту раздался её заполошный крик, который подводник Костя как-то назвал «маминым аварийным голосом»:

— Сергей, телеграмма! Наши сыночки послезавтра приезжают!

Не предчувствие ли приезда Константина и Александра шевельнулось сегодня в моей душе? Нет, не то, не совсем то… Тут что-то другое. Но что, что?

Между тем, долгий, и только кажущийся нескончаемым летний день подошёл к концу. Солнце медленно склонялось к закату, удлиняя тени, которые вот-вот сольются в одно чёрное, как пахота без огрехов, поле. Кто-то, Кто над нами всеми — людьми и животными — словно откручивает назад утренние кадры: Зорька с раздутыми боками прошествовала от ворот к хлеву, Наталка привела на верёвке козу с выгона, птичье население потянулось под крышу ночного убежища, Нюра с вечерним удоем возвращается в дом… Во дворе остается уже спущенный с цепи Чапай и я — мне хозяева не препятствуют устраиваться на ночь не с коровой, козой, курами, гусями, индейками, цесарками и свиньями, которые мешают мне предаваться размышлениям, а на нижней ветке тутовника.

— Странный всё-таки у нас пивень, — сказала как-то Анна Константиновна мужу, наблюдая, как я устраиваюсь на дереве. — Мне иногда чудится, что он всё понимает, только сказать не может…

— Да пускай его, Нюра, ночует хоть на крыше, — примирительно отозвался Сергей Захаровичи, просвещённый крестником-ветеринаром. — Кур топчет исправно и ладно…

Чапай тоже не возражал, чтобы я ночевал под открытым небом: вместе, мол, веселей усадьбу кар-р-р-р-раулить… Положим, ничего весёлого в нраве волкодава я не нахожу, но в чём-то мы походим друг на друга. По китайскому гороскопу Петух — символ бдительности. Недаром ведь по всей Европе наше изображение водружают высоко на башнях: бдите. К тому же из всех двенадцати знаков китайского зодиака мы наиболее склонны к военным профессиям.

Из дома через раскрытое окно послышался голос Анны Константиновны, повторившей несколько раз молитву: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас грешных». Затем она, знаю я, начнёт в голос читать Библию. Это регулярное душеутоляющее чтение началось года три-четыре назад, когда на Костькиной подводной лодке случился пожар, а вечно не высыпающийся Шурка на мгновение задремал на Рижском шоссе под Москвой за рулём своей «копейки», съехал на большой скорости в кювет и чудом остался невредимым…

Нюре даже в голову не могло прийти, что эти ежевечерние бдения воскрешают во мне древние предания, живущие ab ovo — то есть с самого начала, с яйца — в памяти всех потомков Кура Великого по прямой мужской линии.

Глава четвертая: «В эту ночь, прежде, нежели дважды пропоёт петух, трижды отречёшься от меня»

«…Когда же наступило утро, все первосвященники и старейшины народа имели совещание об Иисусе, чтобы предать Его смерти». — Нюра читает Евангелие от Матфея с чувством, словно рассказывая близкому человеку о чём-то выстраданном.

«И связавши Его, отвели и предали Его Понтию Пилату, правителю. Тогда Иуда, предавший Его, увидев, что Он осуждён, и раскаявшись, возвратил тридцать сребреников первосвященникам и старейшинам, говоря: Согрешил я, предав кровь невинную. И бросив сребреники в храме, он вышел, пошёл и удавился. Первосвященники, взявши сребреники, сказали: не позволительно положить их в сокровищницу церковную, потому что это цена крови. Сделавши же совещание, купили на них землю горшечника, для погребения странников…»…

Анна Константиновна на мгновение умолкла, переводя дыхание для продолжения, а я бестелесно, единым духом оказался в Иерусалиме во дворе горшечника Самуила…

— Я умываю руки, радость сердца моего, — сказал Самуил жене Соломее, заложив в печь для обжига последние двенадцать горшков. — Я замешивал глину и лепил горшки ещё задолго до того, как ты была посвящена мне в жёны согласно вере и закону Моисея. Теперь у нас выросли сыновья — Аким, Посланный Богом, и Яков, Следующий по пятам. Хочу передать им эту печь и землю, богатую прекрасной горшечной глиной. А я присмотрел продающуюся посудную лавочку старого Сендера у Яффских ворот. Хочу её купить и самому торговать нашей посудой, а то перекупщики — чтоб их рот никогда не закрывался, а задний проход никогда не открывался — сбивают на неё цену…

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь. Смотри, чтобы потом соседи не сказали: «Самуил — а хухэм а ид, слишком уж явно он возжелал перехитрить всех, и его раскусили», — сварливо отозвалась Соломея и ушла со двора в дом.

За несколько дней до праздника Песах в память об Исходе еврейского народа из Египта она с сыновьями и дочерью Бейлой согласно завету — «К первому дню Песаха устраните квасное из домов ваших» — начала при свете свечи очищать жилище от хамеца до последнего кусочка величиной с оливку. А четырнадцатого числа месяца ниссана Самуил с первенцем Акимом пойдут утром в Иерусалимский храм вознести молитвенную благодарность за спасение первенцев Израиля во время «десяти казней египетских». Ибо сказано в Моисеевом законе — Пятикнижии, что после отказа фараона освободить порабощённых евреев на Египет были обрушены десять бедствий. И только после того, как «в полночь Господь поразил всех первенцев в земле Египетской, от первенца фараона, сидевшего на престоле своём, до первенца узника, находившегося в темнице, и всё первородное из скота… фараон призвал Моисея и брата его Аарона и сказал: «Встаньте, выйдите из среды народа моего, как вы, так и сыны Израилевы»…». Так в ночь на пятнадцатое нисана 2448 года от рождения Адама евреи покинули место своего четырёхсотлетнего рабства и во главе с Моисеем направились в Землю обетованную…

Смогу ли я, наделённый даром человеческого разума и способностью разделять человеческие чувства, когда-нибудь постичь, чем может быть оправдана, обоснована, обелена необходимость столь страшной небесной кары, обрушенной на головы первенцев древних египтян и первенцев ни в чём не повинных лошадей, быков, коз, ослов, мулов и иных. И чьим делом должно быть обретение истинной свободы — самого человека или высших сил? И свободен ли избранный народ от того, чтобы на земле отличать добро от зла?

Как-то братья Чепегины, съехавшиеся ещё в пору учения под родительскую крышу на каникулы, стали свидетелями последствий нашествия саранчи на Краснодарский край. «Это была просто какая-то казнь египетская», — сказала сыновьям Анна Константиновна. Шурка, в недавнюю сессию сдавший зачёт по научному атеизму, не преминул блеснуть своими познаниями, частью полученными на занятиях явно, а частью тайно, от своего однокурсника Додика Фельдмана (я тогда же предсказал, что он вскоре после окончания университета уедет с родителями в Израиль), и ввернул в разговор:

— Хорошо, что не десять казней египетских, которые навлёк на себя и своих подданных упрямый фараон, вообразивший себя богом, и утверждавший: «Нил мой, и я создал его»…

— Может, он ещё и Суэцкий канал создал? — вставил Костя.

Анне Константиновне хотелось известить Шурку о своем сегодняшнем разговоре с батюшкой Иоанном после вседневной утрени. Старый священник, знавший сыновей Чепегиных ещё детьми и крестивший Наталку, сказал Нюре, что встретил Александра в станице и приязненно интересовался его учёбой и жизнью в Ленинграде.

— Одно скажу вам, сестра Анна. Олександр — легкомысленный атеист. Учёного атеиста ещё можно переучить, а молодому и легкомыслящему неверцу надобно в темноте духовной раз другой наткнуться на острые углы жизни, чтобы начать размышлять о горнем…

— Спасибо, отец Иоанн, я молюсь за него.

— Истинно, сестра, молитва — это привлечение благодати Божией и тому, за кого молятся…

Однако Нюра, сама не зная почему, не стала говорить Шурке о встрече с батюшкой…

…От размышлений и воспоминаний к действительности меня вернул голос Нюры, продолжившей чтение — теперь уже Евангелия от Марка:

«И говорит им Иисус: все вы соблазнитесь о Мне в эту ночь; ибо написано: поражу пастыря, и рассеются овцы… Пётр сказал Ему: если и все соблазнятся, но не я… И говорит ему Иисус: истинно говорю тебе, что ты ныне в эту ночь, прежде нежели дважды пропоёт петух, трижды отречёшься от Меня. Но с ещё с большим усилием говорил: хотя бы мне надлежало и умереть с Тобой, не отрекусь от Тебя»…

Нюра вздохнула со всхлипом, а я снова незримой частью своей сущности оказался на заходе солнца в знакомом дворе в Иерусалиме.

— А́ба, что случилось с Тарнеголем, он прошлой ночью не пел? — спросил отца Яков.

— Ничего страшного, бен, просто наш петушок линяет. В это время петухи не поют.

Яков, дождавшись, когда в доме все улягутся, встал с постели, закутался в покрывало, выскользнул на двор и пошёл в Гефсиманию…

«Пришли они в селение, называемое Гефсимания; и Он сказал ученикам Своим: посидите здесь, пока Я помолюсь… Кончено, пришёл час; вот предается Сын Человеческий в руки грешников. Встаньте, пойдём; вот, приблизился предающий Меня», — проливался из окна на меня и на весь окрестный мир текст Священного Писания.

«И тотчас, как Он ещё говорил, приходит Иуда, один из двенадцати, и с ним множество народа с мечами и кольями, от первосвященников и книжников и старейшин. Предающий же Его дал им знак, сказав: Кого я поцелую, Тот и есть; возьмите Его и ведите осторожно. И пришед тотчас подошёл к Нему и говорит: Равви! Равви! И поцеловал Его. А они возложили на Него руки свои и взяли Его»…

«Тогда Иисус сказал им: как будто на разбойника вышли вы с мечами и кольями, чтобы взять Меня. Каждый день бывал Я с вами в храме и учил, и вы не брали Меня; но да сбудутся Писания. Тогда, оставивши Его, все бежали… Один юноша, завернувшись по нагому телу в покрывало, следовал за Ним; и воины схватили его. Но он, оставив покрывало, нагой убежал от них»…

…Яков, задыхаясь от горя и стыда, вбежал во двор, и, таясь, пробрался в жилище, чтобы прикрыть наготу. А затем вернулся наружу, куда тотчас вышел Самуил, разбуженный приходом сына. Он сказал:

— С Тарнеголем творится что-то необычное. Смотри, он взлетел на крышу курятника и словно окаменел, как обожженная глина…

Яков взглянул на петуха: тот неотрывно смотрел в сторону дома первосвященника Каиафы…

«И привели Иисуса к первосвященнику; и собрались к Нему все первосвященники, и старейшины, и книжники. Пётр издали следовал за Ним, даже внутрь двора первосвященникова; и сидел со служителями, и грелся у огня… Когда Пётр был на дворе внизу, пришла одна из служанок первосвященника. И увидевши Петра греющегося и всмотревшись в него, сказала: и ты был с Иисусом Назарянином. Но он отрёкся, сказав: не знаю и не понимаю, что ты говоришь, и вышел вон на передний двор; и запел петух. Служанка, увидевши его опять, начала говорить: этот из них. Он опять отрёкся. Спустя немного, стоявшие тут опять стали говорить Петру: точно ты из них; ибо ты Галилеянин, и наречие твоё сходно. Он же начал клясться и божиться: не знаю Человека Сего, о Котором говорите. Тогда петух запел во второй раз».

— Аба, аба, Тарнеголь запел. Ах, вот ещё раз! — возопил Яков.

А Тарнеголь слетел с крыши и сказал:

— Отныне я не Тарнеголь, а Волей Провидения Кур Первый, Куролевс Иудеи, Иерусалима и иных. И потомки мои распространятся по всей земле…

Самуил и Яков его слушали, но не услышали. А Кур Первый прошествовал к куче мягкой глины возле печи, и, вдохновенный свыше, начертал Заветы своим наследникам.

— Посмотри, Яков, какой красивый орнамент нечаянно нанёс на глину своими лапами Тарнеголь. Перенесем узор на наши горшки…

— Скоро, скоро оставишь ты свое ремесло, Самуил, чечевичная похлёбка в последний раз вольётся в твои горшки, а твоя земля прорастет могилами странников! — изрёк Кур Великий своё первое прорицание, чувствуя, как под линяющими перьями побежали мурашки…

«И вспомнил Пётр слово, сказанное ему Иисусом: прежде, нежели петух пропоёт дважды, трижды отречёшься от Меня. И начал плакать», — закончила читать Нюра и зевнула. Ибо только дух неутомим, а телесные силы человека сосчитаны.

А я взлетел на нижнюю ветку тутовника, чтобы оказаться ближе к солнцу, которое уже вскоре проклюнется, как птенец из яйца.

Глава пятая: Одна девятая некоторого царства, некоторого государства

Первые лучи солнца коснулись вершины тутовника, и его листва затрепетала от утреннего вдоха. Напрягшись всем телом, я первым громко воспел зарю. Тут же, следуя установленному церемониалу, эхом отозвался выборный атаман Певчий Тух, к которому в разных концах станицы присоединились, согласно ранжиру, другие кочеты. Растревоженный ими рассвет начал наполняться новыми звуками: человеческими голосами, мычанием коров, ржаньем лошадей, блеянием овец, кукованием, воркованием, чириканьем, свистом и карканьем птиц. Но я продолжал чутко вылавливать из этой разноголосицы удаляющееся на Запад кукареканье. И слышал внутренним слухом, как его врозь и купно подхватывают всё новые и новые петухи.

Склонив голову набок, я всевидящим оком заглянул в будущее моей куриной империи, простирающейся от Каспийского до Чёрного моря. И увидел орлов, орланов, соколов, лебедей и журавлей, лошадей, коров и быков, уток, индюков и куликов, стерлядь и даже райскую птицу на флагах и гербах муниципальных образований (истинно, как муниципии в Римской империи). И отметил с удовлетворением, что не забудут провинциальные геральдмейстеры запечатлеть на гербах и флагах некоторых городов и посёлков, сёл и станиц, кишлаков и аулов образ нашего великого предка. Но подобно чтимому Шуркой поэту Вознесенскому, который написал: «Я не знаю, как это сделать, но товарищи из ЦК, уберите Ленина с денег, так цена его высока», я, будь в моих силах, убрал бы с некоторых полотнищ портрет Его Величественности Кура Первого. Например, со знамени одного из сельских поселений Краснодарского края, ибо выходит, что лик праотца всех куролевсов кощунственным образом будет связан с возведенной здесь крупной птицефабрикой, где порабощённые представители моего народа станут нести неоплодотворённые яйца, или томиться в тесных клетках в ожидания заклания.

Для той части моей раздвоенной петушиной сущности, которой я воспринимаю речь, мысли, эмоции и взгляды Homo sapiens, более прозрачны, понятны аллегории советской аскетической геральдики, чем лубочные символы, которые я увидел в грядущем. Серп, скрещённый с молотом, — это, считаю я, гениальное иносказание о людях, которые в поте лица пожинают хлеб насущный, никогда не вкушая его досыта, и куют своё будущее, в которое никогда не залетают райские птицы. Как-то в знаковый осенний праздник по обыкновению гостил у Сергея Захаровича, члена КПСС с 1942 года, беспартийный кум Владимир Иванович Ермоленко, наживший на колхозных рисовых чеках ревматизм. Когда его одолевают боли, он в кругу близких начинает злословить по поводу советских порядков. Так было и в тот раз. Владимир Иванович осторожно, чтобы не опрокинуть уже початую бутылку «Столичной», наклонился через стол и заговорщицки сказал Захаровичу:

— Кум, слышал такое:

Слева молот, справа — серп…

Это наш советский герб.

Хочешь, жни, а хочешь — куй,

Всё равно получишь… хрен.

Чепегин, которому единственным ругательством служил универсальный эвфемизм «гадство», заменявший ему на все случаи жизни матерные выражении, поморщился, взял наполненную стопку и отозвался:

— Гадство! Ну, будем считать это тостом, кум! Выпьем!

Загляд с ветки тутовника в будущую российскую геральдику завёл меня, признаюсь, в тупик. С удивлением смотрел я на невиданную в природе птаху — двуглавого орла, и бесплодно гадал: в чём тут притча, что означает эта пара неразлучных голов на туловище державной птицы? Но дела уже звали меня. Слетев с дерева, я направился на оперативную «слетучку» с Певчим Тухом, который ждал меня на сопредельном заборе.

— Ваша Величественность, — сказал выборный атаман, едва я взгромоздился рядом, — вчера на нашем подворье только и было разговоров о приезде сыновей Чепегиных. Дочь Владимира Ивановича и Марии Михайловны Валентина сегодня с утра наладилась в парикмахерскую делать какую-то химическую завивку, а Марьмихаловна придёт к Анне Константиновне иметь совещание по завтрашней вечере. Большой урон ожидаете при своём куролевском дворе, Ваша Величественность?

— Об этом только Нюра ведает, но мню, что бескровно не отделаться…

— Talis est vita — такова судьба! — притворно вздохнул атаман.

Ему хорошо изрекать латинские прописи, ведь приезд Костьки и Шурки ничем не грозит его свите. И я ответил:

— Vae victis — горе побеждённым. Эх, не следовало нашим предкам покоряться человеку за горстку пшена!

И тут меня с головой накрыли воспоминания о последнем дне отца — Кура XVII. Как-то к Чепегиным приехал из Пскова погостить младший единоутробный брат Нюры — Иван, подполковник, командир батальона Псковской воздушно-десантной дивизии. Встретил я его, входящего в калитку, и по телу забегали мурашки: через два года, увидел я, Ивана не станет — примет он от пули конец свой. Но не смог я узреть тогда, как круто повернётся моя собственная петушиная судьба на следующий день после приезда Ивана.

Я прогуливался по двору и услышал, как Нюра сказала мужу:

— Сергей, почему это у Петьки гребень в крови?

— Досталось ему от молодого петуха. Во-о-о-он от того драчливого кочетка. Далеко пойдёт салага! — показал в мою сторону отставной водолаз Сергей Захарович.

— Давно хотела тебе сказать, что пора нашему Петьке замену найти, а она, гляди-ка, сама нашлась. Завтра сварю Ивану щи с петушатиной…

Так в день коронования пала на меня отцовская кровь. Природная петушиная сущность возгордилась вожделенной властью, а другая моя ипостась, барахтающаяся в море человеческих чувствований и верований, установок, ценностей и идеалов, растревожилась. И задумался я тогда над мрачным, зловещим, устрашающим словарём борьбы за власть. Цезари и короли, тираны и диктаторы, деспоты и сатрапы, узурпаторы и самодержцы, самозванцы и марионетки, фюреры и дуче, генсеки и президенты, канцлеры и премьер-министры. Отцеубийцы и братоубийцы. Усекновение глав и четвертование; заточение и дыба; плаха и виселица; удавка и яд; кинжал и пуля; костёр и распятие. Смуты и бунты, безвременье и перестройки. Коварство и клятвопреступления; притворство и подлоги; вероломство и предательство; заговоры и интриги. Подкуп и лживые посулы; соперничество и временные союзы. Клевета и компромат; политтехнологии и имиджмейкеры… Составление этого словаря, мне ли, провидцу, не знать этого, никогда не будет доведено до конца…

Константин в один из приездов сказал мне, не подозревая, естественно, что я его понимаю:

— Привет Петька! Знаешь ли ты, что живешь в Отечестве, которое занимает одну шестую часть земной суши, это я тебе как штурман говорю. А ты, бедняга, кроме этого двора, ничего не увидишь до самого ощипа.

— Жалостливый какой! Ты бы меня ещё по головке погладил, — огрызнулся я вслед удаляющемуся Костьке. — Сам, наверное, сушу на картах да в перископ только и видишь…

В отличие от него, лишённого дара прозревать будущее, я увидел сквозь плотную субстанцию времени, как «некоторое царство, некоторое государство», словно шагреневая кожа, уменьшится уже до одной девятой. Государи и политики, подобно карточным шулерам, достающим из рукава тузы, извлекали на свет Божий одно отечество за другим. Веками складывались — впритирку один к другому — пазлы российских территорий, а властолюбивые разноязычные наместники, в которых через три десятилетия войдёт, как в Иуду, Сатана, начнут раздирать когтями державу на части под своё целование. И прирастать ей, как бывало при давнишних государях, будет уже нечем, дай Бог хотя бы сохранить оставшееся — до последнего острова и полуострова…

— Ваша Величественность! — пробудил меня от провидческих дум Певчий Тух. — Всеподданнейше доношу, что наше население в станице на сегодняшний день уменьшилось на пятьдесят голов по случаю свадеб у Ковалёвых и Борщеских, празднования предстоящего Дня Военно-Морского флота. А семидесятилетний табаковод Марко Задорожный пригласил на свой юбилей полстаницы. Чтобы прирост в несколько раз превышал убыль, мыслю я, необходимо обязать несушек нести больше яиц, а наседок — высиживать больше цыплят…