Неприкаянный
драма
«Возьмите иго Моё на себя…»
Евангелие от Матфея, 11.29
Морок
Речная протока на островах в пойме большой реки. Над тёмной водой плывёт лёгкий туман…
…сверху вода зеркально спокойна, но если всмотреться, то можно увидеть, как там, в глубине, повинуясь течению, змеятся, словно волосы утопленницы, скрытые половодьем стебли осоки…
…а на поверхности отражается небо: покачиваются облака, плавают птицы, бороздят речное дно самолёты…
…и всё это двигается и звучит замедленно, как бывает во сне…
…неправдоподобно утробно квакает лягушка, также на пониженных тонах стрекочет кузнечик…
…хрустнул прибрежный сухостой, ещё, ещё, хруст усиливается, кто-то очень тяжёлый приближается к воде…
…сначала — хруст-треск, потом — чавканье с засосом, потом — хлюпанье… по воде от берега пошли круги…
…вода из прозрачной постепенно делается мутно-красной…
…на отражённое в ней небо тучей наплывает край чьей-то взлохмаченной головы, волосы по бокам дыбом — будто рога…
…на мгновение голова замирает…
…затем склоняется над водой, постепенно увеличиваясь в размерах…
…вот вырисовывается бугристый заросший волосами лоб…
…заплывшие гноем глаза…
…распухший до размеров боксёрской перчатки нос с тёмными провалами ноздрей…
…ощерившийся рот с кабаньими клыками…
…вот и всё лицо, нет — рыло, перекрыв небо, отражается в воде…
…нечеловечески безобразное, страшно уродливое, рыкающее и хрюкающее…
…глаза чудовища наливаются ужасом, пасть раскрывается, выпуская из себя дикий вопль…
Пробуждение
Городская квартира. Утро. Всё залито солнцем.
Человек, проснувшись, с криком отдирает себя от привидевшегося кошмара, закрыв лицо руками…
…вскакивает, бежит в ванную, к зеркалу, медленно отнимает руки от лица, и…
…мы видим искажённое страхом лицо сорокалетнего мужчины…
Наконец, он успокаивается, лицо разглаживается, хотя дыхание остаётся учащённым…
В зеркальном отражении, за спиной мужчины, появляется встревоженное лицо жены, Альбины.
Она обнимает мужа за плечи, прижимается к его спине.
Они смотрят друг на друга через зеркало. Он — растерянно, она — с удивлением.
— Что с тобой, Миша? — спросила жена шёпотом.
Он хотел рассмеяться, но смех вырвался наружу удушливым кашлем.
— Да так… сон дурацкий…
— Что за сон? — она провела рукой по его волосам.
— Урода одного видел…
— Какого урода?
— Себя…
— Ну, какой же ты урод, — она успокаивающе погладила мужа по спине.
— Да… — его всё ещё трясло.
— И часто тебе снится подобное?
— Бывало… но раньше не так…
Она заглянула в глаза мужу.
— Тебя что-то… гнетёт?
— Не знаю…
— Если не знаешь, значит, ничего страшного. Просто переутомился… — она приникла щекой к его плечу. — Ты самый красивый мужчина на свете… самый добрый… самый внимательный… и самый желанный…
В отражающемся в зеркале дверном проёме вдруг возникла девушка, бледная, с выражением ужаса на лице и кровоподтёком у виска…
Михаил вздрогнул, в панике оттолкнул жену, рванулся к двери. В коридоре никого не было.
Альбина, вскрикнула, чуть не опрокинувшись в ванную — едва успела ухватиться за смеситель.
— Ты что?!
— Прости… — он подал жене руку. — Не проснулся ещё…
— Ми-иша…
— У нас выпить есть?
— С утра?
Пошатываясь, он вернулся к умывальнику, опёрся руками о раковину, судорожно набрал воздуха.
— Знаешь, что… — она провела ладонями по плечам мужа. — Давай-ка выберемся, наконец, на природу, а? Денька на три… Возьмём Саньку… У него всё равно каникулы… Заодно и от компьютера отдохнёт… а?
— Он не поедет.
— Поедет. Сам вчера напрашивался.
— Ну да? — уже давно ничто так приятно не удивляло Михаила.
— Да, представь! Родители, говорит, вы не хотите куда-нибудь смотаться… на пару деньков?
— А… уже? Рановато…
— И я об этом подумала. А он говорит, и я бы с вами прокатился.
Михаил тронул щетину, открыл кран, набрал в ладони воды, склонился над раковиной.
— Артём присмотрит. Будешь на связи… Хочешь, я с ним поговорю? Он всё-таки… твой компаньон.
— Нет!
Она перекрыла кран.
— И он каждый год возит жену на юг!
— Не он, она его возит. У неё сестра в Одессе.
— Неважно.
— Важно. Это ему ничего не стоит.
— Ладно… я не о себе. Нельзя так измываться над собственным организмом. Вот он и бунтует. Когда-то нужно отдыхать, трудоголик чёртов!
— Хорошо… Я подумаю… Хотя…
— Ну что ещё?
— Ладно, чёрт с ней… С работой…
— Неужели? — она саркастически улыбнулась. — Омлет приготовить?
— И кофе… нет, чай. Покрепче.
— Слушаюсь, гражданин начальник!
Альбина сорвала с вешалки полотенце и вышла из ванной.
Михаил открутил кран до предела, сунул голову под шипящую струю.
Компаньон
С утра Михаил заехал в офис фирмы при магазине.
За стеклянной витриной красовались шины всевозможных фасонов, а над ними — выставочная картинка с изображением суперавтомобиля и надписью: «Наши шины для вашей машины».
Михаил притормозил у служебного входа, на задах торгового павильона. Прошёл в офис.
Артём был на месте. Поздоровались.
— Тёма, мне надо отдохнуть, — начал Михаил, приготовившись к длинному и трудному разговору.
— Надо так надо, — Артём листал ежедневник, не глядя на Михаила.
— Дня три-четыре, — продолжал Михаил, несколько удивлённый сговорчивостью компаньона.
— Нет проблем, — Артём, захлопнул еженедельник.
— Значит, я могу…
— А кто сказал, что не можешь. Мы с тобой равноправные партнёры и должны помогать друг другу. Так или не так?
— Так…
— Желаю приятного отдыха, — Артём протянул руку. — Не вижу радости на лице.
— Тём, я… — словно желая оправдаться, продолжал Михаил.
— Я понял, Миха. Тебе надо отдохнуть. Всё в порядке. Я справлюсь. Ты мне доверяешь?
— Конечно, — Михаил пожал компаньону руку.
— Тогда свободен. Привет семье.
У храма
По дороге домой Михаил увидел церковь.
Он остановился у обочины, опустил стекло и некоторое время через дорогу наблюдал за жизнью на небольшой церковной площади.
Двери храма были гостеприимно раскрыты. Но площадь была пуста. И только одна старуха в чёрном кормила голубей на паперти.
Звонили колокола, шла утренняя служба.
Михаил вышел из машины. Перешёл дорогу. Приблизился к храму. Проходя мимо старухи, остановился, рассматривая стаю голубей.
И вдруг услышал:
— Покайся, сын мой!
Михаил поднял голову и увидел скорбное лицо старой женщины, смотрящее из-под чёрного платка, как из могилы.
— Покайся! — повторила старуха и осенила мужчину крестным знамением.
Михаил смутился, хотел что-то сказать, но не нашёл что и направился к распахнутым дверям храма.
На улице светило яркое солнце, и внутренность храма по контрасту показалась ему тёмной и таинственной. Из темноты обозначились горящие светильники, и пахнуло необычной теплотой. Тут же он услышал пение, пел женский хор.
Какое-то время Михаил стоял неподвижно, слушал и вдыхал, и уже хотел переступить порог храма, но не решился. Развернулся и пошёл прочь.
Старуха в чёрном перекрестила его вслед.
Михаил, словно почувствовал это — остановился, вернулся, достал кошелёк, сунул старухе первую попавшуюся в руки купюру и направился через площадь на другую сторону улицы, услышав за собой:
— Да хранит тебя Господь, сын мой!
На реке
Залив большой реки. Летнее утро.
На высоком берегу село. А на склоне, ближе к воде — утопающие в зелени дачи. С бугра спускается к реке широкий накатанный просёлок — дорога к причалу.
В конце дороги, у самой воды, стоят несколько иномарок.
Тут же, на возвышении, огромный навигационный щит с красной полосой.
Относительную тишину разрезает протяжный женский крик: «Витькааа!»
С берега видно, как в прогале между островами снуют по реке туда-сюда моторки, и в воздухе висит многоголосый моторный зуд.
По берегу, поодаль, в одну сторону от мостков — будка водокачки с хоботом заборной трубы. В другую — плавучий причал для небольших судов.
Вдоль берега, на привязи, лодки, лодки. Между ними — уходящие в воду, длинные мостки на сваях.
На конце мостков, свесив ноги и покачиваясь маятником вперёд-назад, сидит мужичок лет пятидесяти. На нём старый армейский китель без погон, застёгнутый на все пуговицы, у горла виднеется уголок тельняшки. Сидит прямо, лицо без выражения, словно окаменевшее, шрам через весь лоб наискосок, на щеках щетина, губы плотно сжаты, глаза прозрачные, словно выцветшие, и неподвижные…
К берегу подплывает смолёная лодка-гулянка.
На носу восседает большой пегий пёс.
Хозяин, Харитон, старик с всклокоченной седой головой, загодя глушит мотор.
Лодка с хрустом врезается в гальку.
Пёс первым покидает посудину.
Харитон, в телогрейке нараспашку, в резиновых сапогах, вылезает на берег, подтаскивает лодку, выбрасывает якорь.
Валерия
На берег выкатывается с криком дебелая молодая баба — «Витькааа!». Подбегает к старику.
— Ой! Бежала, бежала…
— Я уж думал — кавалерия, а то Валерия! За кем гоняисся? Уж не за мужиком ли?
— Что вы такое говорите, дядя Харитон! Ой, аж задохлась вся…
Пёс бросился к бабе с лаем, поздороваться.
— Ничего, тебе на пользу. Растрясёшь излишек-то…
— Вы знаете, говорят: хорошего человека должно быть много! — Баба не без кокетства хлопнула себя по ляжкам, игравшим под колоколом свободного сарафана, потрепала по загривку собаку. — Это у меня от переживаний такая комплекция! Доктор сказал!
— А я думал, покушать горазда…
Валерия звонко рассмеялась.
— Вот вы всегда так, дядя Харитон! Витьку моего не видали?
Старик не спеша натягивает и стопорит якорную цепь, поглядывая в сторону мужичка на мостках.
— Мне тольки и делов, что твой Витька… Я с реки вон…
— Вот чертёнок! — тело Валерии заколыхалось в смятении. — Сказала ведь, в город поедем! Нет, ускакал куда-то, паршивец!
— Все из городу, а она — в город…
— Да я бы ни в жисть! Сестре обещалась! Юбилей у них с мужем… Не приеду, обид не оберёшься… Ой! На автобус ведь опоздаем… а потом кукуй до обеда…
Валерия взглянула на часы и, сорвавшись с места, взвыла сиреной. — Витькаааа!
— У дачников на том концу поспрошай, — Харитон показал за водокачку. — Давеча тут по сорокам из рогатки шмалял… с ихним мальцом.
— Ой, спасибочки, дядя Харитон!
Несмотря на излишнюю тяжесть переживаний, Валерия ракетой унеслась в указанном направлении.
Бориска
Харитон по привычке потрепал непокорные седые лохмы и поковылял к мосткам, к качающемуся мужичку в кителе.
— Сидишь, Бориска? Мостки полируешь?
Бориска безответно покачивается, держа руки на коленях.
Харитон пристроился сбоку.
Пёс прибежал следом. Обнюхав Бориску, сел рядом с хозяином.
— Я уж думал, рыбу удишь, а ты так… Прохлаждаисся? Ничего… Дай-то Бог…
Бориска молчит, только покачивается.
— А я вот на сети ревизию наводил… Хоть бы одна подлюка зацепилась…
Бориска молчит.
— У нас раньше и линь в вентеря забредал… Помнишь? Гладкий, золотистый… И лещ, и окунь…
Бориска молчит.
— А теперя и сорога нос воротит… Отдыхающие, должно, распужали…
Старик взглянул на небо.
— Или к непогоде… Ты у нас спец по энтой части… маракуешь маленько… Просвети, дождю быть? Уж больно парит…
Бориска молчит.
— Ввечеру в протоке застолблю… Там тишей… Хошь, вместе сплаваем?
Бориска молчит.
Затарахтел движок водокачки.
— Воду зачали качать… Качают, качают… А она не убываит. Вот ведь, как природа устроила…
Какое-то время оба молчат.
По главному фарватеру идёт теплоход пригородного сообщения. Харитон смотрит на него из-под руки.
— До Усовки почапал… Через час обратно…
Бабка Анна
С другого конца села на берег выруливает бабка Анна, супружница Харитона. В руках у неё тяжёлая сумка.
Поравнявшись с мостками, старая женщина замедлила шаг, встала, переменила руку на сумке, утёрла краем платка пот под глазами, у рта.
— Вот он, поглядите на него! На мостках вялится… Ну что, Харитон?
Пёс стремительно кинулся к хозяйке и, крутя хвостом, принялся обнюхивать сумку.
— Пшёл, Полкан! То не для тебя.
— А… пустой нынче, — отозвался старик нехотя.
— Кто б сомневался… Хорошо, бабка подсуетилась…
— С базару, что ль?
— Ты что, дед! С какого такого базару! Вчерась наказала Маруське мясца на рынке прикупить… Вот привязла, дай Бог ей здоровья! Тащу…
С каждой фразой бабка Анна набирала категорические обороты.
— Порядочный мужик подмогнул бы… А он расселся! Одна я должна, что ли корячиться!
— Погодь, Анюта…
— Чево годить-то! У меня спина, чай, не казённая. Да и руки отымаются.
— Вот ведь баба… Не видишь, с человеком беседоваю!
Пёс залаял на бабку.
— Цыц, Полкан! — приструнила пса бабка Анна. — Защитник нашёлся…
Пёс прижался мордой к земле, завилял хвостом.
— Ну, сиди, сиди… Беседовай… Высиживай геморрой… А бабка… она кобыла двужильная, пущай тянет! Авось надорвётся…
— Сумку-то положь, сам снесу.
Бабка Анна в сердцах бросила сумку на землю, приказала псу «сидеть!» и отправилась далее налегке, размахивая руками и рассуждая сама с собой.
Вдруг встала, развернулась, раскрыла рот на всю ивановскую:
— Дак мне зараз надоть! Борщ затевать буду. Пельмешек налеплю… А он барином расселся! А там мясо! Стухнет ведь!
Харитон съёжился, закрыв глаза и не произнося ни звука, энергично отмахнулся.
Полкан вернулся к хозяину, стал тыкать носом под дых. Старик оттолкнул пса.
— Отстань! И ты туда же!
На полдороге бабка опять явила свою непримиримость, чтобы пристыдить мужа бесповоротно и тем самым поторопить его.
— Внучата ввечеру пожалуют… Шурка звонил… А он беседоваит! Беседовальщик!
— Вот ведь… едрёна канитель! — старик вскочил, топнул ногой по мосткам.
— Кормить надоть! — не унималась бабка Анна. — А он сидит, воду бельмами щупаит!
— Сгинь! Сказал, снесу, значит, снесу.
Бабка Анна умолкла, тяжело, вразвалку, одолела горку и скрылась за поворотом.
— Видал, как моя целит? Как ни шмыгай, не увернёсся. Всюду достанет. Килер домашнего быту. Глаз — алмаз, слово — пуля. И как я с ей сорок лет прожил… Загадка психического вещества!
Дикари
На горке показалась иномарка.
У навигационного щита с красной полосой, остановилась. Клацнула дверца водителя, из машины вышел Михаил. Он потянулся, посмотрел в небо, сощурился.
Затем спустился к воде, сел на корточки, ополоснул руки. Прошёл вдоль лодок, выискивая кого-то. Потом в обратную сторону, у мостков задержался.
Пёс бросился на берег, к сумке с мясом, принял оборонительную позицию, пролаял разок для острастки.
— Здравствуйте! Отдыхаете?
Харитон, повернув голову, ответил незнакомцу не сразу.
— Отдыхать — не подыхать. Дачники?
— Да нет, дикари. Нам бы на острова, отец. Подбросите?
— На острова-а? — старик потрепал седую шевелюру.
— Я заплачу.
— А куда ты денесся… А, Бориска? — сказал Харитон тихо, ткнув Бориску в плечо тыльной стороной ладони, и уже громко приезжему: — Скольки вас?
— Трое. Ещё жена и сын. Ну и вещички.
— Ты энто… На зорьке будь готов… — старик придавил Бориске плечо жилистой рукой. — Один не справлюся, поимей в виду… А у меня калым намечается…
Харитон поспешил на берег.
— Обождать могёшь? Сумку вот снесу… Супружница требоваит. Аль сильно поспешаете?
— Да мы дня на три, на четыре. Подождём, — ответил Михаил.
— Ну, тода… — Харитон поднял тяжёлую сумку, крякнул. — Эк, отоварилась!
— Помочь?
— Без надобности. Разгружайтесь пока. Я мигом.
Старик быстро захромал в горку. Пёс потрусил следом, держа морду у самой сумки. Михаил направился к машине.
— Порядок. Вытряхивайтесь, господа! Аля! Санёк! Перевозчик скоро будет.
Из машины вышла Альбина в тёмных очках и сын, Санёк. Михаил открыл багажник.
Альбина скрестила руки на груди, произнесла с растяжкой:
— А вот интересно… почему ты именно сюда привёз?
Михаил пожал плечами.
— Да не знаю… Само собой получилось…
— В такую даль…
— Аля, тебе не угодишь. Сама же хотела на природу. Вот тебе природа. Река. Вон острова…
— И чем они особенные, эти острова? Разве ближе не было?
— Ближе — народ, суета. А здесь тихо. Отдохнём, как белые люди.
Михаил вытащил из багажника палатку, удочки, рюкзаки.
— Санёк! А где Санёк?
Санёк, ему лет пятнадцать, в это время забрался на одну из опор навигационной мачты и с высоты взирал на реку.
— Я здесь, люди! — Санёк помахал с верхотуры.
— Смотри, шею не сверни, монтажник-высотник!
Альбина увидела сына на мачте, ахнула.
— Саня! Сейчас же спускайся! Я боюсь!
— Мам, всё под контролем.
Альбина расположилась на траве у машины, сняла очки, подставив солнцу лицо, замерла. Михаил захлопнул багажник и в ожидании перевозчика приземлился рядом с женой.
Где-то рядом громко солировала сорока, ей подпевал воробьиный хор.
А Бориска всё сидел, одиноко покачиваясь на мостках, словно творил молитву.
Вдруг он сильно наклонился вперёд и колодой упал в воду, лицом вниз. Река тихо проглотила человека, пустила несколько кругов, как облизнулась, и снова мелкой рябью засверкала на солнце.
Старик возвратился один, без собаки, повеселевший, видимо, тайком от жены хряпнул чуток.
— А вот и я.
— Здравствуйте! — Альбина поднялась с земли.
— И вам не хворать.
— А у вас какая лодка?
— Хорошая лодка. Ну, поплыли?
Старик шустро, вприпрыжку, поковылял к лодке.
Михаил подхватил рюкзаки.
— У вас тут машину оставлять… не опасно?
— А чево ей сделается… Оставляй. Вона, все оставляют, — старик на ходу показал на площадку у причала.
— Эй, вперёдсмотрящий! — крикнул Михаил сыну. — За тобой палатка и удочки.
Санёк стал спускаться с мачты.
Старик подбежал к лодке, подобрал якорь, цепь, с грохотом сложил на носу.
Санёк спустился быстро, по-обезьяньи, закинул на плечи палатку. Альбина взяла удочки, и они последовали за мужчинами.
Неожиданно Харитон сорвался с места, припустил к мосткам.
— Эй! Господа дикари! Тут, на мостках… человек сидел… Бориска… видали?
— Видели, — ответил Михаил. — Сидел.
— А куда подевался?
— Ушёл, наверное.
— Ушёл? — переспросил Харитон в сомнении.
— Аля, ты видела мужика… на мостках?
— Какого мужика… Никого я не видела.
— Ушёл он, ушёл, — успокоил Михаил старика.
— Тода загружайтесь. А я… сей момент…
Пока старик обследовал мостки, Михаил снял ботинки, носки, положил носки в ботинки, подобрал брюки, ботинки поставил на сиденье в лодку. Альбина в это время критически осматривала смолёную посудину.
— И вот на этом… поплывём?
— А что тебе не нравится?
— Она не потонет?
— Почему она должна потонуть?
— Там вода…
— В лодке всегда вода.
Михаил легко подхватил жену на руки и посадил в лодку, на боковую лавку. Затем закинул походное барахлишко.
К возвращению Харитона и Санёк взобрался на лодку.
— Всё в порядке? — спросил Михаил у старика.
— Да кто его знаит…
— Вас как зовут?
— Харитоном кличут.
— А…
— По батюшке Петрович.
— Замечательно.
Михаил протянул руку.
— А я Михаил.
— Ага. Михаил…
— Просто Михаил.
— Ну-ну…
Старик пожал руку.
— А это моя жена Альбина и сын Александр. Вы залезайте в лодку, Петрович. А я столкну.
— Ага… — Харитон долго застегивал телогрейку, не сводя глаз с Михаила.
— Что-то не так? — спросил Михаил.
— А чево могёт быть не так… Всё так.
Наконец, старик залез в лодку, пробрался к движку.
Откуда-то издалека ветер принёс колокольный звон. Михаил замер.
— Что это? — спросил он у старика.
— Чево? — старик прислушался. — А! Монастырские звонят. Праздник нынче: Троица. Завтра Духов день, «русальная неделя», стало быть… Берегись утопленников — защикотят, — старик усмехнулся и, подмигнув, обратился к Саньку: — Щикотки боисся?
— Да нет… не очень, — ответил Санёк.
— А что за монастырь? — поинтересовался Михаил.
— Мужской монастырь. А как называется… не упомню. Я в энтом не разбираюсь.
— А далеко отсюда? — не отставал Михаил.
— А для кого как. Кому надоть — близко, а кому поперек — далеко. За горой, отседа не видать. Старики говорили, будто до него с островов можно дойти.
— Как это?
— Миш, ну что ты пристал к человеку! Поехали уже!
— Погоди, Аль!
Харитон помолчал, откинул крышку моторного отсека.
— А будто под водой дорога имеется. Кому шибко надоть, она, стало быть, всплывает в нужную пору. Да то враки всё. Выдумки стариковские. А можа, и правда. Я не ходил. Мне без надобности.
Михаил столкнул лодку на воду и ловко запрыгнул на нос. Харитон зацепил пусковой ремень, дёрнул. Движок схватился сразу. Старик устроился на корме, у рулевого рычага и повёл лодку от берега.
— Дамочку не продуит? А то у меня одеялка в рундуке… если что…
— Аля, ты как?
— Нет-нет! Не надо.
Михаил дал старику отмашку: — Порядок!
Харитон закрыл крышку моторного отсека. Шум от мотора убавился.
— Вам куда надоть?
Михаил прошёлся взглядом по островам.
— Давайте вон на тот остров… Второй справа. Там вроде песочек…
— Ага, пясочек, — согласился старик и направил лодку к указанному острову. — Все туда норовят… Мы его сбоку обойдём, тута тина одна.
— Там как… тихо?
— Как в гробу, — пошутил Харитон без улыбки. — Нынче тихо. А лет десять-пятнадцать…
— Что?
— Всяко бывало… Ваши донимали, городские… Наших тожа посдёргивали с мест… на лёгкие хлеба соблазнили… дурью маялись, прости Господи!..
— Хулиганили?
— Ну, ты понимаишь!.. У нас хорошо. Вольготно. Отдыхнёте на славу. Оно, конечно, ввечеру гвалту бываит многовато… Надерутся, песни орут… А то и фоерверки запускают… А так тихо…
Из протоки выскочил глиссер. Перед самым носом Харитоновой лодки развернулся и полетел обратно. Старик быстро вывернул руль поперёк волне.
— Вона чево вытворяют… дуроломы! — пожаловался старик. — Шуму от их по всей реке…
— Ничего. Найдём местечко.
— Найдёте… — старик быстро глянул на солнце из-под руки. — С утра ничево… А как раскочегарит, держись. Тольки вода и спасаит…
Ровно стучал мотор. С реки дул ветер. Лодка, уверенно разрезала волну.
Альбина сидела боком к движению, тело напряжено, руки вцепились в скамью.
По центру, лицом к ветру устроился Михаил, рядом Санёк. Михаил настроенный благодушно, обнял сына за плечи, смотрел на жену и улыбался.
— Расслабься, Аль!
Альбина, прикрыв глаза, улыбнулась в ответ и перевела взгляд на воду.
— Я видел… — неожиданно обратился к хозяину лодки Санёк.
— Чево? — Харитон поднёс ладонь к уху.
— Кто с вами сидел… там… я видел… — Санёк показал на мостки. Харитон приподнялся.
— Ну?
— Он упал…
Харитон бросил руль, вскочил, лодку качнуло. Альбина охнула.
— В реку? — хрипло выкрикнул Харитон.
Санёк кивнул.
Старик, не сбавляя оборотов, резко развернул лодку к берегу, так что она едва не перевернулась, черпанув бортом.
Альбина вцепилась двумя руками в перекладину, закричала:
— Он что, сумасшедший?!
Санька кинуло к отцу.
— Санёк, почему ты раньше не сказал?
— Я думал, он поплавать… И ты сам говорил, что он ушёл.
— Кто ж знал…
Лодка на полном ходу врезалась в берег, Харитон заглушил мотор, по-молодому сиганул в воду и что есть мочи поскакал к мосткам. Михаил — за ним.
Утопленник
На краю мостков сложена одежда Михаила.
Харитон и Санёк стоят тут же, склонившись к воде.
Михаил выныривает, отплевывается.
— Ну что? — старик нетерпеливо тряс руками.
— Нет… ничего… — Михаил ухватился за мостки. — Может, тебе показалось, Санёк?
— Ничего не показалось! Он качался, качался и упал… вот так…
Санёк показал.
Михаил снова нырнул.
Харитон жадно следил за движением воды, невольно водя руками по воздуху.
Михаил вынырнул чуть подальше, помотал головой.
— Пусто! А дальше… глубоко…
— Течением отнесло… течением… вот ведь… — причитал Харитон. — Тута водокрут орудоваит… Вот ведь… Утоп всё-таки… паскудник…
— Что будем делать? — Михаил, отфыркиваясь, снова ухватился за мостки.
— А чего тут поделаишь… Всё сделато…
Старик согнулся, опёрся о коленки, рассудил по-деловому: — Коли в реку не унесёт, всплывёт… денька через три…
Михаил вылез из воды.
Альбина зашла на мостки с полотенцем: — Ну что?
— Ничего… хорошего.
— А говорил, плавать не умеешь.
— А я и не плавал, нырял у мостков. Далеко — не умею. Так, возле берега…
— На, оботрись, — подала мужу полотенце.
Харитон похлопал себя по карманам.
— Эх, щас бы хлебушка кирпич! А в него ртути законопатить… да в воду. Да где ртути взять…
— Это зачем? — спросил Михаил, обтираясь.
— А он и притянется, место укажет. Дед учил… Или с ружа пальнуть… Да ружа тожа не имеется…
— А из ружья зачем?
— Тода враз всплывёт. Пузырь у его лопнет и всплывёт, а как же…
— Он что, блажной? С чего… надумал?
Старик пожевал губами.
— И ведь не впервой… Спасали уже… Тода тольки лоб раскроил… На якорь напоролси… Еле откачали… Кожу ниткой срастили… А теперя вот… обхитрил, выходит… на своём настоял…
— Как вода? — спросила Альбина у мужа.
— Мокрая, — усмехнулся Михаил.
— Может, в другое место поедем?
— Почему?
— Ну, а этот… — Альбина неопределённо кивнула на воду.
— А чего он нам… Мы на острова.
— Как знаешь. Пойдём, Саня.
Альбина взяла сына за руку, и они сошли на берег. Михаил натянул брюки, рубашку.
— Пойду к участковому… заявлю… — сказал Харитон. — А потом уж и вас перевязу, коли дождётесь…
Старик сплюнул с досады и, сгорбившись, поплёлся в горку, то и дело оглядываясь на реку.
Остров
Моторка в «дикарями» на борту направляется к острову.
Недалеко от острова мотор стал чихать и заглох. Харитон чертыхнулся, откинул крышку моторного отсека, стал заводить — не заводится.
Михаил поднялся, взял вёсла, вставил в уключины.
— А ну-ка, Санёк, садись. Будешь рабом на галере.
Санёк с готовностью взялся за вёсла, стал грести.
— Ну что там? — спросил Михаил старика.
— Да вот кумекаю… в чём загвоздка… — старик склонился над мотором. — Всё фурычит навроде…
— А может, бензин кончился? — предположил Михаил.
Харитон сунулся проверить.
— Тьфу! Едрёна канитель! — старик черканул рукой по седой шевелюре. — А канистру дома оставил, балда! Тода я вас тута, с энтой стороны острова высажу… Согласные?
— Пойдёт! — ответил Михаил.
— А уж вы сами, по леску, выберетесь на тот край, к основному руслу. Тута трава да тина, а тама простор, пясочек… И уж денег с вас не возьму тода… раз тако дело…
— Нет проблем, отец.
Михаил достал кошелёк, отогнул две сотни и вручил старику.
— Годится?
— Годится! — ухмыльнулся старик, принимая деньги.
— Давай, Санёк! Жми к берегу. Лево руля! — командовал Михаил.
Ближе к берегу сплошной скатертью пошла ряска. Вёсла то и дело цеплялись за траву, и они нагружались мокрой мохнатой зеленью. Санёк совсем выбился из сил.
— Левым, левым греби! — командовал Михаил.
— Ну, пап, я не могу больше…
Лодка была тяжёлая, и Санёк с трудом управлялся с вёслами.
— Ладно, отдыхай.
Михаил сел за вёсла, а Санёк стал рассматривать ряску, заглядывал в тёмные окна воды, проделанные вёслами, где причудливо шевелились многочисленные водоросли.
— А здесь он может всплыть? — вдруг спросил Санёк у старика.
— Кто? Бориска-то? Может. Он такой.
Санёк убрал руку с борта и сдвинулся от края лодки к центру. Старик рассмеялся беззубо.
— Нет, тута не всплывёт. Травы больно много. Запутаится.
Вскоре по бортам прошелестела прибрежная осока, и лодка ткнулась в земляную колдобину.
Михаил составил вещи на нос и выпрыгнул на твёрдую почву. За ним лодку покинул Санёк с удочками наперевес. Потом Альбина. Михаил сгрузил вещи, столкнул лодку, и Старик, на вёслах, отправился обратно.
К основному руслу вышли скоро — островок был длинный, но неширокий. Несмотря на жару, с реки дул ветер, и по тёмной воде гуляли белые барашки.
Над водой с криком носились чайки — верный признак присутствия рыб.
По основному фарватеру плыл большой теплоход. На берегу повсюду лежали, ходили, сидели, купались отдыхающие.
Но вот Санёк, забежавший вперёд, подал голос, видимо, нашёл подходящее место.
— Идите сюда!
Через час на уютном пятачке в конце острова, между деревьями, стояла палатка, рядом было устроено кострище, возле которого лежала большая охапка валежника из лесочка.
Для начала пили чай из термоса с бутербродами.
— Ну что, тебе нравится здесь? — спросила Альбина у мужа.
— Вполне. Вон она река. Песочек. И никого не видно.
— И нас не видно! — вставил Санёк, допивая свой чай.
— Естественно. Какие планы, Санёк?
— Я хочу на рыбалку. Можно твой спиннинг?
— А ты умеешь им пользоваться?
— Нет.
— Пойдём, покажу.
Михаил поднялся.
— Как ты себя чувствуешь, Миша? — спросила Альбина осторожно.
— Да нормально. А что?
— Ничего. Просто спросила.
Михаил и Санёк отправились на рыбалку, а Альбина, переодевшись для загорания, окунулась разок и улеглась на солнышке неподалёку от палатки.
Ночная русалка
Тот же остров, то же место, только пятнадцать лет назад.
Вечер. В небе полная луна. Ярко горит костёр.
У костра сидят Михаил — ему всего двадцать пять,
Артём — он чуть постарше,
худощавый мужик с бритой головой по прозвищу Череп — ему около тридцати,
Совок — крепкий детина с плотной шеей и широким бритым затылком,
и Рита — весёлая и смазливая, с длинными распущенными волосами, деревенская девушка лет восемнадцати.
На брезентовой подстилке водка, «шампанское», шашлыки и прочая закуска. Веселье в разгаре. Несмотря на тёмное время суток, воздух горяч, и все по пояс голы. На Рите тоже только короткая юбка да простой лифчик. Она изредка икает и тут же смеётся над этим, поправляя бретельку лифчика, который постоянно спадает, приоткрывая белую девичью грудь.
— Да сними ты его! Взопреешь! — смеётся Совок.
— И правда, Рит, — поддерживает Совка Череп, в руках у которого вдруг оказалась гитара. — Долой оковы одежды! Мораль для невежды! Сексуальная революция вышла на улицы! Обнажайтесь деревни и города! Свобода, девки и господа!
Все смеются. Рита пьяно и конфузливо улыбается, стыдливо прикрывая грудь.
— А! — говорит она, жеманно отмахиваясь. — Мы так не договаривались.
— А как мы договаривались? — спрашивает Совок.
— А никак! Я вас перевезла и… мне домой надо…
Совок наливает в стакан «шампанского», подаёт девушке.
— Молодец, Ритуля! За это надо выпить. Прими.
— Ой… я уже пьяненькая… — Рита взяла стакан. — И тёмно… не доплыву…
— А никуда плыть не надо, — говорит Совок. — Утром вместе поплывём. Ведь ты нас обратно доставишь? Десять баксов плачу! Или тебя кто-то ждёт?
— Да… Нет… Перевезу… Мать в город уехала, к сестре. А папаня… выпил и спит, наверное… И я хочу в город… — говорит Рита мечтательно.
— Зачем тебе в город, Рита? — спрашивает Артём.
— А! Надоело здесь… денег нет… и познакомиться не с кем…
— И что ты будешь делать в городе?
— Ну… работать…
— Где?
— А куда возьмут. Могу продавщицей. Могу нянькой. Лишь бы деньги платили.
— Ну что, Ритуля, пей, — говорит Совок.
— А вы?
— А мы никогда не отказываемся! — говорит Совок. — А, Артём?
Артём протягивает стакан.
— Наливай!
Совок наливает всем по полстакана водяры, подымает свой стакан.
— За тебя, Рита! Ты клёвая деваха. Балдёжная… я тащусь! — вывел Совок, и глаза его покрылись масляной плёнкой.
— Ой, ну что вы! Обыкновенная…
— Не, в том и кайф — необыкновенная! С изюминкой. Я б тя сходу замуж взял… то есть, женился! Да вот вакансий нет.
Общий гогот. Девушка смутилась.
— А вы на гитаре умеете? Спойте… — говорит она Черепу. — Не знаю, как вас…
— Череп он, — подсказывает Совок.
— Как это? — недоумевает Рита.
— А так. Кликуха. Череп, Череп, где ты был, я могилку сторожил!
— Черепанов я, Григорий! — пробасил Череп и ударил по струнам.
— А вы не пьёте? — спросила Рита у Михаила.
— Я как все, — Михаил взял стакан.
— У вас лицо, как у киноартиста. Я бы смогла в вас влюбиться, — говорит Рита Михаилу с улыбкой.
— Он у нас и есть артист, — подтверждает Артём. — Театральный закончил. И свободен.
— Ой, правда? — Рита придвигается к Михаилу и смотрит на него с восхищением.
— Правда, — отвечает Михаил. — Только всё это… в прошлом.
— Какая радость для меня! Я бы тоже в артистки пошла… Я петь могу, танцевать! Девчонки говорили, у вас там театральный есть…
— Есть.
— Вы мне поможете?
— Он поможет! — сказал за Михаила Совок. — Он всё теперь может. У него голова. Потому и деньги.
— Конечно, помогу. У меня знакомые там… Выпьем за нашу даму! — провозглашает Михаил.
— За мадаму! — пьяно поддерживает Совок.
Все разом со звоном сдвигают стаканы, пьют.
— А ты чего сидишь, бард в законе! — Совок толкает Черепа под бок, гогочет. — А ну, изобрази что-нибудь покудрявей!
— Пэсня! — провозглашает Череп и запевает хрипловато известный хит Розенбаума.
Гоп-стоп мы подошли из-за угла
Гоп-стоп ты много на себя взяла
Теперь расплачиваться поздно
Посмотри на звёзды
Посмотри на это небо взглядом bлядь тверёзым
Посмотри на это море
Видишь это всё в последний раз…
Все подхватывают и голосят нестройно, но громко.
Хмель вдруг ударил Рите в голову, она неожиданно вскакивает.
— А можно я станцую?
— Покажи класс, Ритуля! — кричит Совок. — Покажи нам!
Возбуждённая выпивкой и ещё чем-то, сугубо личным, Рита вдруг начинает двигаться удивительно музыкально и пластично. Череп наяривает, с остервенением бьёт по струнам.
Гоп-стоп ты отказала в ласке мне
Гоп-стоп ты так любила звон монет
Ты шубки беличьи носила, кожи крокодила
Всё полковникам стелила, ноги на ночь мыла
Мир блатной совсем забыла
И перо за это получай…
— Ритуля! А сбацай стриптизончик! — кричит Совок. — Сбацай! Все свои! Плачу баксами!
Совок достаёт из кармана несколько зелёных бумажек.
— А чо, могу!
Рита ловким, то ли где-то подсмотренным, то ли рождённым изнутри, поразительно женственным жестом срывает с себя лифчик, обнажив неожиданно красивую грудь, и продолжает ритмически двигаться в такт мужского одобрения, раскрепощённо работая всеми частями тела…
Все на мгновение вошли в ступор… и снова гремит всеобщее: «Гоп-стоп!..»
Гоп-стоп у нас пощады не проси
Гоп-стоп и на луну не голоси
А лучше вспомни ту малину
Васькину картину, где он нас с тобой прикинул
Точно на витрину, в общем не тяни резину
Я прощаю всё, кончай её Семэн…
Михаил, поражённый вдруг явившимся ему ночью на острове ПРЕОБРАЖЕНИЕМ, в восторге размахивает руками, тут же вытаскивает из кармана оставшиеся деньги и также бросает под ноги танцующей русалке.
Артём присоединяется к расчувствовавшимся дарителям купюр…
— Гоп-стоп!..
Свист одобрения, аплодисменты.
И вот уже Рита, забывшись в пьяном угаре, осыпаемая валютным дождём, сбрасывает с себя последнее и танцует совершенно голая, азартно и непринуждённо двигая телом. Играя тазом, руками и плечами, она идёт на Михаила, тянется к нему, всё ближе, ближе и сливается с ним…
Утро
Михаил просыпается, резко вскинув руки, и сидит какое-то время неподвижно.
Рядом никого нет.
Полог палатки поднят и через треугольный проём виден залитый солнцем берег.
Идиллическая картинка, как в театре:
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.