Бесплатный фрагмент - Пьеса для испорченного инструмента…

Почти правда

Мутило… и продавленный диван

впивался зло пружиной в ягодицу…

Хотелось, братцы, даже удавиться,

но за окном вдруг затянул баян.

Он не играл, он — плакал… Под вальсок

дворовый пес кивал хвостом кому-то…

Был час — как будто бы промежду суток, —

затягивай потуже поясок…

Мечтал Иваныч, сплевывая зло,

а тетка Марья, в стареньких калошах,

свистела: день-то — чудо, прехороший,

ишь, как с погодой нынче повезло!

Висел июль в прокуренном окне,

и было лень задернуть занавеску…

Ее задернула услужливо невестка,

сказав: «Хотите? — Возражений нет».

Мелькнула мысль: ну, старина, пора:

конец и есть, наверное, начало!

И, оттолкнувшись молча от причала,

я зазвучал… на кончике пера.

Диагноз

Охреневшая погода…

Запотевшее окно…

Сам себе кажусь уродом…

И вокруг… одно г….

Откровение

Бесконечность бытия

душу просто истощает…

Отпиваюсь ночью… чаем,

в чаелюбах состоя.

Размышляется впотьмах

о конце и о начале…

Запиваю мысли чаем

в недопонятых местах….

И, слетая с губ сухих,

мысли, что во мне кричали,

растворяясь в терпком чае,

превращаются в стихи…

А желудок без помех,

бытию обман прощая,

принимает вместе с чаем

и… раскаянье, и… грех…

Душа и осень

Осень, снег… и никому нет дела,

что душа, отдельная от тела,

то взлетает, то опять садится,

будто кем-то раненая птица…

С телом жить она сейчас не может:

пробежит мороз по тонкой коже —

и она от тела отлетает…

Дай ей Бог снежинкой не растаять…

***

Ах, это карельское лето —

сродни постоянной угрозе:

морозов-то, вроде, и нету,

но душу легко отморозить.

Жизнь — колесо

Нет, не хочу, не могу, не желаю, не стану

ветру о чем-то нашептывать я у костра…

Было бы, знаю, конечно, немножечко странным,

если бы это признанье случилось вчера…

Может быть, это — меня закружили метели?

Может быть, это — в душе проливные дожди?

Может быть, это — те листья, что прошелестели

и улетели, оставив меня позади?

А в облаках ослепительно белые птицы

машут крылами беззвучно, как в старом кино…

Жизнь — колесо… Мы с тобой — поржавевшие спицы…

Было, все было, но очень, уж очень давно…

Было, все было: костер догорал на рассвете,

чмокала каша, чаек закипал в котелке,

песнями душу в тумане расплескивал ветер…

Было, все было — как замок на желтом песке…

Жду…

Выстрела в спину отчаянно жду…

Ров до краев все еще не заполнен…

Кто-то, быть может, об этом не помнит —

к счастью, но… будет вернее — к стыду…

Нет ни крестов, ни могил… Впереди

есть только ночь — безнадежно бессонна…

В ней каждый звук возвращается стоном,

в ней — только эхо: жди, жди, жди…

Майнэ либэ

В небесах пространно темных:

майнэ либэ, майнэ либэ;

и в глазах немного томных:

майнэ либэ, майнэ либэ;

на песке следами в море:

майнэ либэ, майнэ либэ;

даже кошка на заборе:

майнэ либэ, майнэ либэ;

волны с берега смывают

майнэ либэ, майнэ либэ;

в звуках неизбежно тает:

майнэ либэ, майнэ либэ;

все уходит, все приходит:

майнэ либэ, майнэ либэ;

все запутано в природе:

майнэ либэ, майнэ либэ…

***

Пахнет прелым… Вспомнил юность:

поле, сено… А сутулость

будет позже… Запоздало

я пою глухому залу…

Он, конечно же, не слышит…

слышит, если только — свыше…

А под крышей — паутина,

в паутине — я, безвинный,

вроде мухи, бьюсь устало:

жизнь была и вдруг — пропала…

Знала, стерва, что когда-то

будет все-таки расплата…

Дата, черт возьми, — пространна:

то ли — поздно, то ли — рано…

***

Плачет кто-то за окошком —

я не плачу, я — смеюсь:

мысли катятся горошком

прямо на пол… Ну и пусть…

Собирать я их не стану:

голова трещит с утра…

Как же все на свете странно:

«Соловецкая» дыра…

Сплин

Прочту письмо

без стона и без крика:

прошло сто лет,

как будто — миг один,

и только боль —

занозой и уликой —

СПЛИН…

Ты пишешь: все забыла и прощаю,

плачу за все и сдача без нужды…

Куда ж еще

прощальней и слащавей?

ТЫ…

Пусты слова,

когда нет продолженья,

и чувства раздражающе пусты…

Что за проклятье,

что за наважденье?

ТЫ…

А мне давно с тобою одиноко,

хоть миг судьбы в моей судьбе

застыл;

везде, всегда,

повсюду и… без срока…

ТЫ…

За день до смерти…

За день до смерти буду жить,

не отвлекаясь на сомненья,

и будет за окном кружить

неуловимое везенье;

и снег растает на губах,

отдав свое мгновенье влаги,

и запульсируют в стихах

на сереньком клочке бумаги

мне непонятные слова:

о смысле жизни в этом мире,

о том, что жизнь всегда права,

о том, что только Бог помирит,

о том, что смертью не помочь

и жизнь, увы, не помогает…

Уже осталась — только ночь…

а что потом, — никто не знает…

Исповедь бывшего пьяницы

Я пью чаек… Жена заварит —

хлебаю в неге и в тепле…

Сегодня мы с женою в паре:

чаек и сушки на столе…

А было ж время золотое:

не здесь, а где-то все же там…

А может, вспоминать не стоит,

жена ведь: все равно не дам…

Но было, что уж тут лукавить:

душа плясала гопака,

и было ж и кому поставить,

и заплеталась в стих строка…

Душа орала… Нынче — тихо:

сижу в пледу — учтив и мил…

Есть в душу вход. А где же выход?

Ведь был же выход, был же, был…

Хочу огня!

Костры весенние отчаянно дымят…

С огнем весной всегда — из рук вон плохо…

А нам с тобой — тереть глаза да охать:

ну отчего же листья вспыхнуть не хотят?

Они хотят, но… у желанья есть предел,

как и в стихах: как ты себя не мучай,

когда расплавишь лед под листьев кучей,

погаснет пламя… Ты ж не этого хотел?

Слушай

Слушай: может быть, услышишь,

не услышишь, — не поймешь.

Кто-то, может, рядом дышит, —

ты не слышишь… Правда — ложь…

В облаках плывет куда-то

зарифмованная боль…

Роль глухого воровата,

ты глухого не неволь:

он такой, каким когда-то

уродился. Жизнь глупа —

у него ума палата,

но душа, увы, слепа:

наугад бредет по свету

и на ощупь ищет смысл…

Смысла в смысле смысла нету,

смысл — когда в раздумьях мысль.

Просто пишется порою

не о том. Прости, — устал:

трудно быть твоим героем —

я иллюзий не питал.

Скучно…

Холодеет рот от скуки,

ноет правое плечо,

вместо слов толпятся звуки,

зазывая на крючок…

И никак не разобраться:

щупай — все равно не то…

В голом зеркале паяцем

ржет безумный конь в пальто…

Не глумись, ноздря… Осколки

захрустели под пятой…

Скучно… нет от жизни толку

в этой комнате пустой…

Зима (минус 36 и 6)

Зима… Уныло и темно…

В пространстве — замкнутом и стылом —

как облачка колечки дыма

плывут в замерзшее окно…

Как будто вечность замерла

в столетних половицах пола…

Я к этой вечности приколот:

жизнь, как и комната, — мала…

Зима… И в липкой тишине

ворчать не прекращает теща…

С ворчаньем жить, наверно, проще

моей простуженной стране…

И голоса едва слышны,

как на заброшенном погосте:

дожди перемывают кости…

они безропотно грешны…

Зима… Простуженный и злой,

хрипатый голос только жальче…

А в зеркале — уже не мальчик…

Увы, и тут не повезло…

И в комнате опять темно…

В пространстве — замкнутом и стылом —

моя душа колечком дыма

плывет в замерзшее окно.

Вальс невпопад

Подметает город осень:

на траве пожухлой проседь,

в небе хмуром лета просинь

выцвела до дыр,

желтых листьев эполеты

на деревьях неодетых, —

только я и… бабье лето

путаем следы.

Все в округе поредело,

даже дворник — между делом,

да и то всегда несмело —

листьями шуршит…

Ты прости меня, прохожий,

что опять мы непохожи:

осень я свою не прожил,

нет нужды спешить.

Было все, а что-то — мимо…

Это знать невыносимо…

Но давай судьбе простим мы

осень на дворе.

Ей бы — и зимой, и летом,

и весной — кружить по свету,

чтобы с песней недопетой

в костерке гореть…

Бомж-песня

Мне, бездомному, несладко

жить на этом белом свете:

сам себе кажусь загадкой,

будто черт меня пометил.

Ветер все в лицо да в душу,

дождь за шиворот без меры,

ночью будто кто-то душит, —

видно, я уже не первый…

Мне бы чистыми руками

по щеке тебя погладить,

мне б со свежими носками

жизнь семейную наладить,

мне бы спать в своей кровати

в теплой комнате у стенки

и всегда — пускай некстати —

твои чувствовать коленки…

Мне бы многого хотелось

в этой жизни безутешной:

чтоб душе пилось и пелось —

без усилий и неспешно;

чтобы звездочка в окошко,

чтобы дети и внучата,

чтоб удачи хоть немножко

да бутылочки початой…

Я бы жил на всю катушку!

А сегодня — в жизни тесно:

на глоток осталось в кружке…

Вот и кончилася песня….

Мальчишкам Северного Флота

В купе плацкартного вагона,

как сельди в бочке, — морячки,

и все как будто бы знакомы —

не сыновья, а все ж — сынки:

почти забытые улыбки,

почти забытые слова,

уже есть право на ошибки,

и жизнь — прекрасна и нова…

Слова не выдохну пустые,

в глазах надеждой утону,

и отношения простые —

чтоб ощутить свою вину…

И волны Баренцева моря

перекрывают стук колес,

но морячок прибудет вскоре

туда, откуда черт унес…

Забуду выдох полупьяный:

там, братцы, лучше не служить, —

но буду помнить капитана,