Бесплатный фрагмент - Папина дочка. Окончание

Папина дочка

(повесть о счастливой, но очень недолгой любви)

Действующие лица:

Свиридов, предприниматель

Вероника, его дочь.

Дмитрий Орлов, славный парень с непростой биографией. И прочие…

Часть четвертая

1.

Дмитрий (пять с половиной лет назад)

… -И значит, возвращаюсь я из рейса на день раньше… Представляешь, еще цветы, дурак, купил! -Зотов, здоровяк лет тридцати, сделал еще затяжку и смачно сплюнул на землю, — А эта сучка не одна…

— В постели? — усмехнулся Дмитрий. Зотов, пожалуй, являлся единственным из тех, с кем он теперь вынужден был делить барак и стоять у станка, кто не вызывал у него отвращения. В какой-то степени этот морячок ему даже нравился.

— Если б в постели, убил бы обоих, — сурово ответил Зотов и, аккуратно затушив окурок «Примы», сунул «бычок» в рукав. — Нет, они просто чаи гоняли и, знаешь, ворковали так… любовно, — он ухмыльнулся, — Но, конечно, как только меня увидели, у обоих рожи вытянулись…

— А дальше что? — спросил Дмитрий, впрочем, без особого любопытства.

— Дальше-то? — хмыкнул Зотов, — А дальше я просто сгреб ее хахаля за грудки… и вышвырнул с балкона.

Дмитрий присвистнул.

— А этаж какой был?

— Да второй, — небрежно ответил Зотов и даже поморщился, — Просто хлипким парнишка оказался… Теперь в инвалидной коляске передвигается… Люська, конечно, визг подняла… — он вздохнул, — Да что с нее взять? Все бабы дуры…

— Ты с ней развелся? — полюбопытствовал Дмитрий, и Зотов удивленно посмотрел на него.

— Зачем? Она теперь передачи мне исправно шлет, а скоро и сама приедет… — он мечтательно улыбнулся, — На длительную свиданку… Жду-не дождусь…

Дмитрий тоже улыбнулся, правда, весьма криво, вспомнив последнее письмо от матери, пришедшее две недели назад, в котором та намекала на то, что Лада «вроде бы», по слухам, собирается замуж.

Не «вроде» и не «по слухам». Он почти стопроцентно был уверен в том, что Лада уже замужем либо выйдет замуж наверняка. Что ж… иного он, признаться, от нее и не ожидал — не отличаясь большим умом, Лада тем не менее являлась очень практичной девицей. Материальной.

Еще мать писала о том, что адвокат после того, как были отклонены две жалобы — в кассационную инстанцию и надзорную (эк мама теперь подкована по юридической части! До случившегося с ним и слов-то подобных не знала…), обнадежил Орловых тем, что остается еще инстанция — Верховный суд.

«А потом он „вспомнит“ и о президенте, — желчно подумал Дмитрий, — Не уймется до тех пор, пока не выдоит последние сбережения с родственников осужденного, шакал…»

Конечно, он ни на йоту не верил в благополучный исход дела — осудили его просто-таки филигранно: не оборона, а самое настоящее злостное хулиганство, а вследствие этого — неосторожное убийство. И каждое лыко шло в строку — и то, что владел боевыми приемами, и то, что ударил первым (сам же ударить себя не позволил) и даже его неосторожное признание в выпитой незадолго до этого кружке пива… Ну, а если еще учесть главное — родственную связь погибшего с «высоким» чиновником из мэрии, — то совсем не следовало удивляться и неоправданно жестокому приговору, и резолюции на жалобах — «от-ка-зать».

Сам Дмитрий то и дело со страхом ловил себя на том, что уже втягивается — пребывание в неволе имело свой (хоть и очень сомнительный) плюс — не приходилось теперь взваливать на себя груза самостоятельных решений — порядки в зоне установились давно и прочно, и выживали тут сильнейшие — морально и физически.

Вот когда Дмитрию пригодились и хорошая физическая подготовка, и владение борьбой, и относительно высокий порог боли.

Держаться он старался особняком. Неоднократно убедившись в том, что з/к Орлов способен за себя постоять, однако на рожон не прет, зечары в известной степени его зауважали. Впрочем, держаться особняком удавалось не всегда — нельзя было отказываться (если приглашали) от участия в карточных играх, от распития чифира и даже якобы запрещенного спиртного.

Со стороны администрации особых нареканий не было — у станка Орлов трудился добросовестно. Не то, чтобы работа помогла забыться полностью (не такая это была работа) … но все же чуть-чуть помогала.

Иногда он ловил себя на мысли, что воспринимает нынешнюю реальность как затянувшийся кошмарный сон — вроде и хочешь проснуться, а не можешь. И все-таки надеешься, что рано или поздно проснешься.

И в таком состоянии душевной дремоты, иными словами, легкого аутотренинга (сон, только сон…) пробыл Дмитрий Евгеньевич Орлов, в недалеком прошлом — выпускник вуза, мечтающий об аспирантуре, и просто обаятельный парень, а ныне лишь з/к Орлов, без малого год. А точнее, девять месяцев и двадцать шесть дней.

* * *

2.

Свиридов (пять с половиной лет назад)

— Ну как прошла проверка, папулька? — Ника почти по-кошачьи слизнула с ложечки йогурт — не все вкусы с возрастом меняются. Его восемнадцатилетняя дочь по-прежнему, как и в семилетнем возрасте, обожала кисломолочные продукты. Здоровый цвет лица и безупречное состояние кожи наверняка объяснялось и тем, что она была абсолютно равнодушна к сластям, зато была охоча до всевозможных кефиров, йогуртов и фруктов.

— Как обычно, — вздохнул он, — Как обычно, прекрасно… Однако, знали бы вы, принцесса, до чего накладны все эти мероприятия!

Ника засмеялась, сделала пару глотков кофе, аккуратно промокнула губы салфеткой и поднялась из-за стола.

— Большое спасибо, папочка, — чмокнула его в гладко выбритую щеку и уже направилась к выходу, но на полпути обернулась, — Да, сегодня я опять подзадержусь у Ритули…

— У Ритули? — он слегка улыбнулся, и на нежных девичьих щеках немедленно проступил румянец, — Может, пора уже и отца познакомить с этим… хм… «Ритулей», а?

Притворный вздох.

— Все-то вы знаете, благородный дон… ну, не Ритуля. Не Ритуля, а Алекс. Только я, папочка, ни в чем еще не уверена, и, пожалуй, мне сначала следует разобраться в себе, прежде чем знакомить тебя с ним… — и отвела, плутовка, глаза, — Видишь ли, папа, этот мальчик не нашего круга. Он, конечно, очень милый, но… — снова ослепительная улыбка, — Я не у-ве-ре-на.

— Да уж, — согласился он, в очередной раз поймав себя на том, что откровенно любуется собственной дочерью. Она не просто невероятно походила на свою мать. Она являлась улучшенным вариантом Ирины — разумеется, внешне.

А вот ее практичность и рассудительность — это, пожалуй, уже от него.

— Свинопасы женятся на принцессах, как правило, лишь в сказках…

Смешок.

— Ты забыл, что даже в сказке свинопас был переодетым принцем… да и речи пока не идет ни о каком замужестве, — послала ему воздушный поцелуй и упорхнула.

«Совсем скоро наступит день, когда она тебе скажет: „Я хочу замуж, папочка“. Отпустишь ли ты ее?» У него на миг даже мороз пробежал по коже — словно воочию услышал мягкий голос своей матери.

М-да, Свиридов, готовься… Маленькие детки — маленькие проблемки, а как насчет больших деток?

И это ее заявление о том, что мальчишка не их круга, настораживает… даже очень. Ладно, будь Ника дурнушкой, тут все было бы понятно… Но Ника не дурнушка, Ника настоящая красавица. Уже в устах людей их круга прибавляется к словам «дочь Свиридова» эпитет «красавица». («Видели, на последнюю презентацию Свиридов явился вместе с дочерью-студенткой?» — «Неужели дочерью? Я решил, что та красавица претендует на место его покойной супруги…» — «Да, ничего удивительного… Его покойная жена тоже была очень хороша собой… жаль, умерла совсем молодой.»)

И получается — слишком хорошо — тоже нехорошо. Красавица с приданым… и какой-то безродный (но наверняка смазливый) щенок… Придется, пожалуй, по своим каналам выяснить, что представляет собой этот Алекс, в обществе которого его дочь проводит теперь слишком много времени… И не дай Бог… Эту мысль он, впрочем, быстро от себя отогнал. Ника не легкомысленна. Ника умна. Ника уважает себя…

Но Нике, увы, всего восемнадцать… и она еще не «обжигалась». А он, отец? Неужели теперь должен этак доверительно сообщить девочке ужасную, но абсолютно правдивую вещь: «Видишь ли, детка, признаюсь откровенно — мы, мужики, подлецы по природе своей… и ничуть не менее расчетливы, чем женщины, а в делах амурных даже гораздо расчетливее «слабого пола…»

Нет, не пойдет так. Он со вздохом встал из-за стола. Пожалуй, рановато его начал бить мандраж — Ника ведь сама сказала, что не уверена ни в чем. Эх, вот сейчас как никогда пригодился бы материнский совет!

Потом он своевременно вспомнил о том, что сегодня наконец-то отдохнет от налоговиков, и настроение тут же поднялось. Пожалуй, нужно премировать главного бухгалтера, а заодно и юрисконсульта за безупречное ведение дел… точнее, умение прятать концы в воду. Он усмехнулся и тоже пошел к выходу.

* * *

…Она совершенно не вписывалась в обычную, повседневную картину — пожилая, более чем скромно одетая женщина, прижимающая к бедру огромный ридикюль, стоящая у сверкающих стеклянных дверей фирмы. На стоянке останавливались блестящие машины, преимущественно иномарки. Из машин выходили элегантные, хорошо одетые люди, и явная растерянность и даже неблагополучие женщины особенно бросались в глаза.

«Какого черта? — раздраженно подумал он, — Куда смотрят охранники?», а следом за этой мыслью другая: «Кого эта старуха дожидается?»

Вот тут его и кольнуло нехорошее предчувствие, когда, выходя из машины, он увидел, как один из секьюрити, к которому приблизилась женщина, кивком указал в его, Свиридова, сторону.

Просительница? Активистка какой-нибудь ветеранской организации? Скорее всего, так.

Он мысленно собрался. Ладно, видимо, не отвертеться… Придется выслушать.

— Здравствуйте… Вы Свиридов Игорь Генрихович? — голос неуверенный. Вблизи ее неблагополучие еще явственнее бросалось в глаза. Губы подкрашены, что лишь подчеркивало землистый цвет лица и морщины. Дешевая и довольно плохая стрижка. Обильная не закрашенная седина. Костюм вышел из моды, как минимум, лет пять назад.

— Пожалуйста, простите… Моя фамилия — Орлова. Мария Ивановна Орлова, я мама Димы Орлова…

Мама Димы Орлова? И что? С тем же успехом она может быть мамой Васи Сидорова, он-то, Свиридов, тут при чем? Или… сердце противно екнуло. Неужели это как-то связано с Вероникой?

— Очень приятно, — вежливо ответил он. Между ним и женщиной маячил Лебедев -двухметровый громила с постной, как и положено секьюрити, физиономией, — Чем обязан?

— Конечно, вы не помните Митю, -полезла в свой жуткий ридикюль и извлекла оттуда его, Свиридова, визитку. Старую визитку. -Это же было несколько лет назад… Митя помог найти вашу дочку, а вы…

Вот так. Тебе предъявляют счет, когда ты меньше всего этого ожидаешь.

«Не раздавай пустых обещаний, — говорил когда-то отец — поволжский немец Генрих Шульц, при женитьбе принявший фамилию супруги — чтоб дети не испытывали дискриминационных проблем, — Но если все же дал слово — не сдержать его — позор. Позор.»

— …вы дали ему этот номер телефона, просили звонить, если нужна будет помощь…

— Хорошо, — кивнул он, в этот момент едва ли не проклиная тот свой благородный порыв… Неужели нельзя было ограничиться лишь деньгами? К чему было обещать еще и любую помощь?

Но ведь прошло девять лет с тех пор… И номер тот телефонный давно изменился… Но его разыскали. Причем, не сам парень, а его мать…

— Хорошо, — повторил он, смягчив тон, — Но тут нам с вами разговаривать будет неудобно… идемте в мой кабинет.

Обернулся и поймал тень удивления, мелькнувшую в глазах Лебедева. Впрочем, в следующую секунду его взгляд снова превратился в невозмутимый и спокойный. Как и полагается секьюрити.

* * *

… -Находится… в заключении?

Если бы эта скромная, плохо одетая, далеко не молодая женщина, робко присевшая на краешек кожаного кресла для посетителей и вовсе не прикоснувшаяся к кофе, сваренному его секретаршей — элегантной двадцатишестилетней Мариной, — внезапно врезала ему под дых, эффект вряд ли явился бы более ошеломляющим.

Вот так, Свиридов, вляпался в дерьмо? Сам виноват. Не раздавай пустых обещаний… Как же вы, смолоду человек умный, расчетливый и предусмотрительный, так лоханулись?

И на старуху бывает проруха? Эх, Свиридов, Свиридов… Старухе-то простительно, а вот ты, волчара матерый, обделался как щенок…

— Вы не можете оплатить услуги адвоката? — довольно холодно спросил он.

Женщина замотала головой отрицательно, в глазах уже подозрительный блеск…

Господи, она еще и всплакнуть вздумала?!

«Уволю стервецов на входе, не отославших ее подальше еще до моего приезда», мрачно подумал он.

— Не поможет адвокат… Нанимали мы уже адвоката, а что толку? — из сумки извлекаются какие-то листы, с отпечатанным на принтере стандартным текстом, — Уж и в Верховный Суд жаловались, и президенту самому писали… Везде отказ. Но не виноват ведь Митя! — на бледных щеках проступает слабый румянец, — Подставили его, просто подставили! Все, с кем консультировалась, юристы, говорят в один голос — необходимая оборона… Да их же трое было, да еще и с ножами! Не виноват Митя в том, что Боровиков, падая, голову себе разбил о бетонную «бровку»… Он лишь раз ударил-то его! За девушку свою заступался! Если б Митька драться не умел, неизвестно, как дело бы повернулось… Может, изнасилование произошло или что хуже… — извлекла из сумки платочек и аккуратно промокнула глаза.

Он поднялся из-за стола, приблизился к двери, распахнул ее.

— Марина, будь добра, бутылку нарзана и стакан.

Кивок.

— Хорошо, Игорь Генрихович.

Приятная девушка. И очень неглупая. Лицо заурядное, однако, стильная стрижка и умело наложенный макияж делают его почти красивым. А уж фигура отменная. Особенно ноги хороши… Да, замечательная девушка… женщина, точнее. Он по-прежнему был противником «служебных романов», однако пару раз отступил от правила — не отказал себе в удовольствии поужинать с Мариночкой «тет-а-тет» (все происходило во время деловых поездок — в Польше раз и раз в Бельгии). Ну и что? Имеет же право сорокадвухлетний холостяк (вдовец уже одиннадцатый год) побаловать себя? Тем более, по Марине было заметно, что она не прочь романчик этот продолжить и развить… Он, правда, придерживался противоположного мнения. Он уже привык жить так, как живет. К тому же, у него Вера (Ника, Веро-ника), и все, что он делает, он делает для нее, он прагматик, знает, за людей его положения замуж идут, как правило, прежде всего из меркантильных соображений, а к чему ему наглая молодая хищница, мечтающая прибрать к рукам заработанное для Ники?

Ответ очевиден — ни к чему.

… — Да, солнышко, ты не слышала о «деле Боровикова»?

Наморщила лоб.

— Погодите… это о племяннике Валерия Иосифовича Боровикова? Какой-то пьяный хулиган убил его в драке… вы об этом?

— Пожалуй, — он забрал у Марины бутылку холодного нарзана и стакан и вернулся в кабинет.

Подал женщине стакан с водой.

— Пожалуйста, выпейте и постарайтесь взять себя в руки.

— Спасибо, — благодарный взгляд, вздох, — Так вот я от отчаяния и вспомнила, что Митенька мне о вас рассказывал… Карточку он хранил… просто так, — она выпила несколько глотков нарзана, перевела дыхание, — Простите, что время у вас отняла… И спасибо, что выслушали меня… Когда выслушивают — уже легче… Господи, дура… Что вы-то сумеете сделать, раз уж адвокат не помог? — поднялась с кресла, невысокая, для своих лет довольно худая женщина в ужасном костюме, — Простите…

— Погодите, — негромко сказал он, — Во-первых, адвокат адвокату рознь. Во-вторых… вы правду мне рассказали?

Женщина с горечью усмехнулась, но снова опустилась на самый край кресла. И опять полезла в сумку. Достала очередные листы.

— Вот… копия обвинительного заключения, копия приговора… Везде сказано, что Митя был пьян, но разве пьяный справился бы с тремя бугаями? Да и не пьет он у меня! Он же только в прошлом году политехнический закончил — с «красным» дипломом! В аспирантуру собирался… Теперь, — то ли вздох, то ли всхлип, — Все, все насмарку… Вся жизнь…

— Успокойтесь, — повторил он мягко, — И… не теряйте надежды. Я поговорю со своими знакомыми в юридических кругах. Конечно, обещать ничего не могу… но все-таки выясню, возможно хоть как-то помочь вашему сыну… или нет. Оставьте свой телефон, адрес — я с вами обязательно свяжусь.

Просияла. Моментально. Даже помолодела.

— Спасибо, спасибо вам, Игорь Генрихович… Недаром Митенька говорил, какой вы замечательный человек…

«Еще бы, — мысленно усмехнулся он, — Не моргнув глазом, отстегнул пять „штук“ только за то, что тот Нику домой привел…»

А следом за этой мыслью другая: что было бы с его девочкой, если бы не этот парняга? Что могло случиться с девятилетней девочкой, шатающейся по вокзалу среди бомжей и цыган?

Да и парень… Совсем, надо признать, на подонка не похож. Обаятелен, простодушен… Что его мать сказала? Политех с «красным» дипломом закончил?

Да, не вяжется это как-то с образом законченного подонка, с маху «заработавшего» пять лет в местах, не столь отдаленных… Разве так много дают тем, кто осужден впервые, за убийство без умысла, по неосторожности?

Плюс — погибший являлся племянником заместителя мэра города (хорошо, не первого заместителя)…

Но, в таком случае, что он-то, Свиридов, может сделать? Крупным коммерсантам (как, впрочем, и мелким предпринимателям) с чиновниками полагается дружить… М-да.

«Проконсультируюсь для очистки совести с Костей Коневым, что заведует юридической консультацией на Солнечной, — решил он, — Ну, а если и тот скажет, ничего нельзя сделать… Что ж, карма такая у парня, не иначе. А против кармы так же бессмысленно идти, как и плевать против ветра. Да. Как поет знаменитый БГ, «против кармы не попрешь»…

* * *

— Ну-с, — толстяк Конев благодушно улыбнулся и откинулся на спинку мягкого дивана, — Ужин был выше всяких похвал, давненько я так вкусно не ел, да еще и в приятной компании… — пухлая ладонь потянулась за чашечкой крепкого свежесваренного кофе, а взгляд маленьких карих глаз сделался острым, цепким, — А теперь, Игорь, не пора ли приступить к тому, за чем ты, собственно, и пригласил меня к себе? О людях нашей профессии вспоминают обычно, когда требуется квалифицированная помощь…

Свиридов усмехнулся. Не проведешь ушлого стервеца…

— Ты прав, Костя. Знаем мы друг друга далеко не первый год… поэтому и решил я с тобой проконсультироваться. А заодно, приятное с полезным совместить, давно ведь мы так хорошо не сидели?

Кивок.

— Верно, давненько… — потянулся за сигариллой, прикурил, — Итак?

…За все время его рассказа Конев не произнес ни слова. Однако, благодушие с лица сошло. Напрочь.

— …ну и что ты об этом думаешь?

Вздох. Затушил сигариллу в малахитовой пепельнице, вскинул на Свиридова глаза. Голос негромкий, очень серьезный.

— А тебе это надо, Игорек? Насколько мне известно, парень этот тебе никто. Ни сват, ни брат… и даже не потенциальный зять.

— Оставим это, — прервал он Конева, — Я просто хочу услышать от тебя, возможно тут что-то сделать, или придется парню так и париться в лагерях все пять лет?

— Хочешь услышать? — Конев пожал мощными плечами, — Ну так слушай — ни-че-го. Ничего… ни ты, ни я, ни даже прокурор сделать не сможем. Тут свои правила, Игорь Генрихович, и не нам с вами их менять…

— Ясно, — он тоже закурил, — Только насчет правил ты не прав. Эта игра ведется не по правилам. И воняет очень дурно.

Помолчали.

— Ладно, — наконец, подал голос адвокат, — Значит, не хочешь говорить, в чем состоит твоя заинтересованность в судьбе этого мальчишки?

— В свое время он не задавался вопросом, прийти на помощь моей дочери или нет, — неохотно ответил он, — Считай… я просто у него в долгу. Меня просили помочь. Не он сам, а его мать. Думаю, просто от безысходности… Перепробовав иные способы… и не дождавшись ничего, кроме бесконечных отказов. Теперь ты подтвердил лишь то, о чем я догадывался с самого начала…

Конев посопел, потом сделал пару мелких глотков коньяку, издал шумный вздох, пожевал ломтик лимона… и, наконец, снова вскинул на него глаза.

— Я не говорил, что никто помочь не сможет, — негромко и раздельно произнес он, — Я знаю того, кто и не такие проблемы решать способен…

Он усмехнулся.

— Неужто президента имеешь в виду?

— Не президента, — спокойно возразил Конев, проигнорировав насмешку в голосе Свиридова, — А всего лишь владельца скромного, на первый взгляд, агентства «Феникс»… Слышал о некоем Ручьёве, в известных кругах «Ржевском»?

— Шутишь? — он скептически улыбнулся, — Ну, положим, слышал… краем уха. Агентство охранное, так?

— Охранно-сыскное, — на губах Конева появилась тонкая усмешка, — Да дело-то не в том, как обозвать сборище его «псов», состоящее исключительно из бывших работников спецслужб… Это профессионалы, Игорь. Прежде всего — высокие профессионалы. А когда такие ребятки объединяются (да еще если ими руководит бывший ГРУшник) — они представляют собой реальную силу. Как пресса любит выражаться, «третью» силу.

— И что? — вяло спросил он, — Побег парню, что ли, организуют?

Конев хмыкнул.

— А что? Захотели бы — организовали. Но в данном случае это не выход. Парень должен выйти с кичмана законным путем, согласен? Приговор должны отменить, в этом смысл, верно? А чтобы его отменить, нужно на неких должностных лиц надавить, правильно? Ни ты, ни я этого сделать не сумеем, однозначно… но тот, кто владеет информацией…

Он внезапно ощутил холодок под ложечкой.

— Как мне с ним связаться, этим Ручьёвым? — спросил слегка осипшим голосом. — Ты организуешь мне встречу с ним?

— Легко, — усмехнулся Конев, — Но, во-первых, стоить это будет недешево, во-вторых… если тебе это не слишком нужно, прими дружеский совет — не связывайся с тем, кто водится с сатаной…

Свиридов несколько напряженно засмеялся.

— Боюсь, Ким перестарался с грибочками… Не следовало тебе, Костя, так на них налегать…

Конев снисходительно вздохнул.

— Да не спятил я… Конечно, насчет сатаны это аллегория. Но, если серьезно, Ручьёв умен дьявольски… и беспринципен абсолютно. И уж точно не упустит возможности выдоить из тебя максимум… причем, это не обязательно будет выражаться в вульгарной «капусте»… Будь осторожен, Игорь. Ты умнейший мужик, но у тебя принципы… Ты предпочитаешь правил не нарушать. И парню этому хочешь помочь, потому что уверен — не виновен он… Да, правильно, не виновен. Только для «Ржевского» подобные вещи значения не имеют. У него на службе, к примеру, имеется бывший спецназовец, хладнокровно застреливший жену… только за то, что та захотела от него уйти — у парня лицо после командировки в «горячую точку» было слишком обезображено… Тем не менее Ручьёв его из тюрьмы вытащил, и теперь это один из самых преданных ему «псов»…

А насчет охранной деятельности… Да, сейчас-то действительно охранной, но догадываешься, с чего все начиналось?

— С рэкета, — обреченно догадался Свиридов.

— Именно, — усмехнулся Конев, — Не вульгарно уголовного, конечно… но смысл тот же. И «сыск» это лишь на поверхности слежка за неверными супругами и розыск пропавших мосек… Реально же — нелегальный сбор компры на всех, сколько-нибудь значимых фигур в нашем городе… Ну, и промышленный шпионаж, конечно. К слову, один любопытный штришок к характеристике его личности — «Ржевский» имеет в любовницах супругу президента «Мега-банка», редкую красавицу и редкую, между нами, стерву. Причем, супруг в курсе… и ничего не предпринимает. А почему? У них симбиоз… Одной веревочкой повязаны.

Так вот, последний раз спрашиваю: тебе это надо?

«Менаж а труа»? Кого сейчас этим удивишь?» — мрачно подумал Свиридов. Другое дело двенадцатилетние мальчики или восьмилетние девочки… Он вспомнил ясное, открытое мальчишеское лицо. Прямой, улыбчивый взгляд светло-карих глаз. Непослушную «соломенную» челку, то и дело спадающую на брови… «Ну я и решил, дождусь вашего появления, задержу ее подольше в кафе… Она же такая дуреха… доверчивая до ужаса…»

Встряхнул головой.

— Есть ситуации, когда приходится отдавать долги, Костя, — мягко сказал Свиридов, — А я привык отдавать долги.

* * *

— Здравствуйте. Моя фамилия…

— Свиридов. Игорь Генрихович, — красивая высокая блондинка-секретарь приветливо улыбнулась, — Добрый день. Шеф меня предупредил о вашем визите. Одну минуточку, — направилась к двери со скромной табличкой «Руководитель агентства С. А. Ручьёв», распахнула ее, — Шеф, прибыл господин Свиридов, — и снова повернулась к нему, — Пожалуйста, заходите.

Он прошел в кабинет — не слишком просторный и обставленный весьма скромно. Впрочем, скромность являлась кажущейся. Обстановка кабинета (и, разумеется, оргтехника) была отнюдь не дешевой.

Из-за стола поднялся высокий красавец — истинный «плейбой». На лице — белозубая улыбка, однако, взгляд темно-серых глаз серьезный, напряженный и оценивающий.

— В высшей степени приятно видеть «короля древесины и стройматериалов» в этих стенах. Ручьёв. Сергей Александрович.

Он пожал сильную ладонь (на безымянном пальце не было обручального кольца), и подумал, что теперь понятно, почему этого «плейбоя» прозвали «Ржевским» — дамы наверняка такого вниманием не обходят…

— Присаживайтесь, — Ручьёв указал на мягкое, обитое кожей кресло, однако, сам садиться не стал, отошел к столу. -Кофе? Сигару? Не стесняйте себя ничем…

Он невольно улыбнулся — чрезвычайно обаятелен был этот «приятель сатаны»…

— От сигары воздержусь, а вот от кофе не отказался бы…

— Прекрасно. Вы пьете со сливками?

— Нет, черный.

Палец касается кнопки селекторной связи.

— Так, Валюша. Кофейку нам организуй… и никаких звонков и посетителей. Всех отсылай к Игорю Николаевичу.

— Так точно, шеф, — проворковал низковатый голос блондинки, — Кофе черный, покрепче?

— Именно, — Ручьёв снова повернулся к нему лицом, мягко улыбнулся, — Слушаю вас, Игорь Генрихович. Что вас ко мне привело?

…При упоминании о Боровикове Ручьёв спокойно кивнул.

— Да, я слышал об этом деле… — отошел к окну, при этом оставаясь в поле зрения посетителя, скрестил руки на груди, — Трое обкуренных отморозков вывалились на улицу с целью поразвлечься. Гуляющая в старой части города парочка привлекла их внимание — прежде всего, то, что девочка являлась весьма соблазнительной… Однако произошло непредвиденное — кавалер красотки оказался не только не труслив, но и силен физически, вдобавок, владел приемами дзюдо. Результат — после прямого удара в челюсть Боровиков упал… и неудачно ушибся. Перелом основания черепа. Все могло обойтись, если б парочке удалось вовремя смыться с места происшествия, как принято писать в протоколах… но увы. Фортуна была явно не на стороне Орлова — по улице проезжала патрульная милицейская машина. Всех, кроме Боровикова, который по известной причине не сумел уже подняться с земли, забрали в отделение для выяснения обстоятельств случившегося, а за Боровиковым приехала «скорая», забрала его в больницу, где он и скончался через несколько часов, так и не придя в сознание…

У двух его товарищей при обыске изъяли так называемый «выкидухи», то есть, ножи, которые в отличие от перочинных, являются холодным оружием, и пару косяков с марихуаной. Орлова, сняв показания, вместе с подружкой отпустили домой, в отличие от обкуренных молодчиков…

Однако, узнав, чьим племянником является Максим Боровиков, милицейское начальство, — саркастическая усмешка, — Крепко призадумалось… Таким образом, протокол об изъятии у мальчиков парочки ножей и наркотиков из материалов дела «волшебным» образом исчез… а после звонка начальнику ГУВД самого господина Боровикова Валерия Иосифовича Орлов был взят под стражу, ему в рекордно короткие сроки предъявили обвинение и мерой пресечения избрали арест… все верно?

Свиридов кивнул, сделал пару небольших глотков кофе (надо отдать должное Валентине, сваренному отменно). В мозгу билось: «А, может, не так был Конев и неправ, упоминая о нечистом? Дьявольски осведомлен этот парень… Дьявольски!»

— И получил выпускник вуза Дмитрий Евгеньевич Орлов пять лет в колонии общего режима… И удивляет меня только одно, — Ручьёв снова холодно усмехнулся, — Что парень вообще до сих пор жив… Или его предварительно хотят заставить «испить горькую чашу до дна»? Во всяком случае, в одном я совершенно точно уверен — не выйти Орлову из колонии… своими ногами. Даже по отбытии всего срока.

— Но… так ли это неизбежно? — слегка подсевшим голосом спросил он, — Неужели ничего нельзя предпринять?

Ручьёв вернулся за стол, вполне непринужденно развалился в рабочем кресле, взял в руки чашечку с кофе, куда был добавлен ломтик лимона (выходит, не только Ника любит кофе с лимоном).

— Неизбежна только смерть, уважаемый Игорь Генрихович, — мягко сказал Ручьёв, — Но когда и где она поджидает каждого из нас, не знает никто. Даже тот, кто уверен, что знает…

Но вначале я хочу, чтобы вы откровенно сказали мне — вам-то что за интерес принимать участие в судьбе этого неудачника Орлова? — сощурился, — Только на сей раз вы не отделаетесь, как при разговоре с глубоко уважаемым мной адвокатом Коневым, общими фразами о том, что Орлов в свое время помог вашей дочери-красавице, а вы, мол, привыкли отдавать долги… — он подался вперед, не отводя тяжелого взгляда своих пронзительных темно-серых глаз с лица Свиридова, — Ибо то, о чем вы хотите просить меня, Игорь Генрихович, чревато, ибо по сути дела, мне придется заняться шантажом… — Ручьёв снова откинулся на спинку кресла и безмятежно улыбнулся, — Как видите, я привык называть вещи своими именами. По крайней мере, когда имею дело с человеком, равным мне — по интеллекту и умению выживать. Вас это коробит? Простите, господин Свиридов, но что скрывать? Мы с вами оба хищники… может, не одной породы, но тем не менее… Итак? Что именно сделал для вас или вашей дочери Орлов? Когда он это сделал? И как вы его отблагодарили? Я слушаю.

Он усмехнулся.

— Это уже вторжение в мою личную жизнь, Сергей Александрович… Но раз вы хотите, чтобы я играл по вашим правилам…

— Это вы хотите, чтобы я играл на вашей стороне, — мягко возразил Ручьёв, — А может, вам просто кажется, что вы этому Орлову что-то должны? Может, ничего вы ему не должны? Может, вы уже с ним расплатились сполна? Поймите, дорогой мой, рискую-то я, а не вы. Ваше имя вообще не будет мной упомянуто, если я действительно возьмусь за это дело… а, взявшись за него, в свою очередь возьму за горло наглого хапугу и взяточника Боровикова, а, возможно, даже наверняка, не его одного…

Полетят головы, Игорь Генрихович, начнутся поиски «козла отпущения», которым, вероятно, будет избран следователь, занимавшийся делом Орлова… хотя он, скажем откровенно, наименее виноват, ибо лишь исполнял приказ начальства… а заодно и прокурор (тот, заметим, виноват больше, ибо прокуратура в нашем государстве — орган независимый, по крайней мере на бумаге), представитель обвинения в суде… Возможно, о происходящем пронюхают вездесущие, как крысы, журналюги, простите за грубость… Улавливаете, какой может произойти скандал? Так надо вам это?

Он помотал головой.

— Все так, я согласен. Но хуже будет, если погибнет человек, ни в чем не повинный, а я буду знать, что мог его спасти… однако, не спас.

Ручьёв поморщился.

— Ну что за достоевщина, что за, простите, донкихотство, Игорь Генрихович… Абсолютно невинны лишь младенцы в возрасте до одного года… Невиновных не бывает, все это идеализм, человек грешен… Тот же ваш Орлов — в конце концов, по его вине погиб человек, не так?

Впрочем, что-то у меня сегодня мизантропический настрой… — опять ослепительная улыбка, — Давайте переходить к делу. Я просил вас рассказать о том, как Орлов вам в свое время помог. Так внимательно вас слушаю…

Молча выслушав его рассказ, Ручьёв извлек из ящика стола пачку «Данхилла» (контрабандного, отметил Свиридов), предложил посетителю (тот не отказался), затем закурил сам.

— Хорошо, — наконец, негромко сказал шеф «Феникса», — Я, к сожалению, по роду своей деятельности слишком часто сталкиваюсь с проявлениями низменности человеческой натуры… так что тут я с вами совершенно согласен — вашей малолетней дочери невероятно (!) повезло, что пацан-десятиклассник, нормальный, просто добрый пацан взял на себя ответственность по водворению ее в родные пенаты. В противном случае… боюсь, не были бы вы счастливым отцом красавицы Вероники… Ладно, достаточно лирики. Теперь… поговорим об оплате.

Свиридов кивнул.

— Назовите устраивающую вас сумму.

Ручьёв усмехнулся.

— Даже так? Что ж, извольте… — рука потянулась к настольному календарю, вырвала из него лист, черкнула на этом листе «Паркером» сумму с несколькими нулями.

Он с недоумением посмотрел на листок, рассчитывая увидеть куда большую цифру.

Ручьёв усмехнулся.

— Плюс ваше расположение, господин Свиридов… Я ведь тоже коммерсант, в некотором роде. Владею акциями нескольких крупных предприятий. Может, мне понадобится консультация опытного специалиста, человека, поднаторевшего в бизнесе, который в нашей стране, увы, порой носит специфический характер… Вы ведь не откажетесь меня проконсультировать?

«Ну, змей, — почти восхищенно подумал он, -Прав был Конев, ой, как прав…»

— Ну, а о результатах как я узнаю? Видите ли, — он ненадолго замялся, — Мне не хотелось бы снова… увидеть мать Орлова. Да и его личная благодарность в случае благоприятного исхода этого дела мне решительно ни к чему…

Ручьёв безмятежно улыбнулся.

— А вы приходите сюда… месяца через три. Орлов станет работать в нашем агентстве. Он ведь по профессии инженер-технолог? Техники нам нужны… — и негромко рассмеялся, наблюдая за его удивленным лицом.

* * *

3.

Дмитрий (пять с половиной лет назад)

— Слышь, Димон, разговор есть, — Зотов говорил еле слышно и при этом не смотрел в его сторону.

Дмитрий пожал плечами.

— Валяй…

— Потом, в перерыве, — и отошел от его станка.

Во время перерыва на обед встретились на облюбованном «пятачке», где была свалена груда деревянных ящиков. Закурили привычную «Приму».

Зотов первым прервал паузу.

— Ты, Димон, мужик нормальный… поэтому и хочу тебя предупредить.

— О чем? — а во рту уже пересохло, и мурашки по спине пробежали — разве не ожидал он чего-то подобного?

Зотов вздохнул.

— Случайно подслушал разговор «Свинца» с… в общем, неважно, с кем. Заказали тебя, парень. И вроде, уже этой ночью все случится, — привычно сплюнул, аккуратно затушил окурок, сунул в рукав серой зековской робы, — Так что… будь начеку, — и пошел, не оглядываясь, к цеху.

«Сегодня ночью…» «Может, все и к лучшему? — мрачно подумал Дмитрий, — Закончатся все мучения разом…»

Следом за этой мыслью другая явилась — а мать? С матерью что потом будет? За что ей все это?

…Как ни старался не заснуть, часам к четырем его все же сморило. Проснулся — словно от толчка, — и успел перекатиться на край нар за секунду до того, как рука с зажатым в ней шилом опустилась туда, где должна была находиться его грудная клетка. Рука взметнулась снова… но он успел ее перехватить и резко перегнуть запястье. Раздался характерный треск сломанной кости, а затем короткий вскрик. Дмитрий ударил кулаком в белеющее в темноте лицо убийцы, и тут зажегся свет и в барак вбежала охрана.

— Орлова в карцер!

Он бросил взгляд на подвывающего щуплого мужичка, прижимающего бережно, как котенка, к груди сломанную кисть руки. Из ноздрей мужичонки выползали тонкие кровавые струйки. Лицо его Дмитрию знакомо не было.

* * *

После того, как он полдня провел в карцере, металлическая дверь распахнулась, и Орлов с великим удивлением увидел как обычно помятую и кислую физиономию самого начальника ИТК — майора Синицына.

— На выход, — мрачно буркнул тот, — Побеседовать с тобой хотят…

Он машинально провел ладонью по едва отросшему «ежику» на макушке, по своему небритому лицу.

— Кто?

— Кто, кто… следователь из прокуратуры, вот кто, — неприязненно ответил Синицын, — Иди, иди… супермен.

Как ни был Дмитрий встревожен этим вызовом и предстоящей беседой со следователем, его так позабавило обращение «супермен», что он невольно улыбнулся. И тут же получил тычок под ребро от холуя в серой форме.

— Че лыбишься? Вперед! Лыбится еще…

За столом в кабинете начальника колонии сидел невысокий мужчина в прокурорском мундире, с чрезвычайно интеллигентным лицом, аккуратно причесанной седой шевелюрой и мягким, негромким голосом.

— Прошу вас, оставьте нас с Орловым наедине…

После того, как начальник колонии и нервный холуй вышли из кабинета, мужчина обратился к Орлову:

— Пожалуйста, присаживайтесь, Дмитрий Евгеньевич…

Крайне озадаченный таким вежливым обращением, он опустился на жесткий казенный стул, гадая, с чем связан это вызов? Со вчерашним… нет, уже сегодняшним событием? Не иначе… Но почему следователь прокуратуры? В высшей степени странно…

— Соловьев моя фамилия, — все так же мягко и негромко продолжал следователь, — Михаил Алексеевич. И хочу я, — раскрыл лежащее перед ним уголовное дело («Мое дело, — сердце Дмитрия совершило бешеный скачок, — Неужели помог все-таки адвокат?») Но мать в последнем письме сообщала, что все жалобы, включая в Верховный Суд, отклонены… Как же?..

— … хочу побеседовать с вами, Дмитрий Евгеньевич, — улыбка. Обаятельнейшая. Он от изумления чуть со стула не свалился. — Предварительно… перед тем, как вас переведут в следственный изолятор.

— Что? — сон это, что ли? Он тайком ущипнул себя за ляжку. Нет, больно… значит, не сон. Что же изменилось? Что?!

— По протесту, вынесенному прокурором, ваше дело направлено на дополнительное расследование, — мягко продолжал Соловьев, — Ибо… был выявлен ряд серьезных процессуальных нарушений, допущенных во время следствия… А теперь, — приветливый взгляд темных, слегка увеличенных из-за толстых стекол очков глаз, — Давайте, Дмитрий Евгеньевич, откровенно, не спеша и подробно… о том, что в действительности произошло с вами в июне прошлого года… И не стесняйтесь. Об отобранных у… гм… так называемых «потерпевших» вещах — особенно подробно. Это же произошло в вашем присутствии?

— Я… — он откашлялся и покосился на кувшин с кипяченой водой, стоящий на подоконнике, — А… попить можно?

— Можно, — легко согласился Соловьев и — еще одно чудо! — извлек из сейфа начальника колонии бутылку минеральной воды и даже относительно чистый стакан, — Пейте… Курить хотите? — по столу в направлении Дмитрия заскользила пачка «золотой» «Явы», — Курите…

Он залпом выпил стакан минералки (восхитительный вкус!)

— Все… рассказывать?

— Все, все, Дмитрий Евгеньевич, — кивнул Соловьев, — И подробно. В деталях. Не волнуйтесь, расслабьтесь… перебивать я вас не стану.

И, выложив на стол предмет (как догадался Дмитрий, диктофон) нажал клавишу…

* * *

— И фамилия дознавателя… вы не помните ее, Дмитрий Евгеньевич?

Он помотал головой. В голове шумело — ощущение было таким, словно он выпил граммов сто чистого спирта.

— Н-нет… ну… молодой совсем, лет на двадцать пять выглядит… волосы темные, симпатичный…

— Ивушкин, — тихо подсказал Соловьев, — Александр Григорьевич Ивушкин. К сожалению, он уже уволен из органов внутренних дел. Кстати, не думайте о нем плохо, Дмитрий Евгеньевич — он-то как раз категорически отказался вас «топить», нажив себе тем самым кучу неприятностей…

Дмитрий закрыл лицо ладонями, изо-всех сил стараясь сдержаться, чтобы не разреветься… хотя бы сейчас. Даже если и эта надежда призрачна… все же… Все же! Все же, лишь оказавшись «на дне», можешь убедиться не только в человеческой подлости… Отнюдь не только.

— Возьмите себя в руки, Дмитрий Евгеньевич, — мягкий голос Соловьева.

Он отнял ладони от лица, вскинул голову, даже улыбнуться попытался — хоть получилось плохо, губы дрожали.

— Вас переведут отсюда уже сегодня… но, думаю, в следственном изоляторе вы проведете совсем немного времени. Я изменю вам меру пресечения на подписку о невыезде, ибо для меня совершенно ясно, что вы непричастны…

И тут он все-таки расплакался. Как сопливый пацан. Он не плакал во время своего ареста. Не плакал, когда его жестоко избивали холуи с дубинками, когда обривали ему голову… Не плакал даже, когда выслушал приговор!

А сейчас разревелся. Как мальчишка. И — самое удивительное! — не стыдно ему было. Ну ни капельки не стыдно!

* * *

Собирая свой убогий скарб, столкнулся с грустным взглядом Зотова. Попытался ему улыбнуться… на лице того тоже появилось подобие улыбки.

— Все правильно, Димон. Есть все-таки на свете справедливость, да?

Приблизился к Зотову, порывисто обнял…

— Я тебя не забуду, Серый… Ты ведь жизнь мне спас!

Зотов невесело усмехнулся.

— Какие проблемы, Димон… Пиши, не забывай…

— Не забуду… Напишу обязательно.

— Давай, Орлов, поторапливайся, — на плечо легла тяжелая длань конвоира, — Давай, давай…

Напоследок попытался улыбнуться Зотову как можно ободряюще, разумеется, и не предчувствуя, что не выйдет Серега Зотов из колонии… Зарежут Серегу Зотова во сне спустя два месяца после того, как Дмитрий Евгеньевич Орлов окажется на свободе…

* * *

Следующие дни и события прошли как в тумане. И опять он не мог отделаться от ощущения, что все это ему снится… Даже по ночам просыпался в холодном поту, с ужасом ожидая, что опять обнаружит себя в бараке, на нарах, а не в чистой и уютной постели, у себя дома…

У ворот следственного изолятора его, конечно, встретили мать со старшим братом, и мать, разумеется, не удержалась от слез.

— Это он помог, Димочка, он, Игорь Генрихович! Я сразу поняла, по глазам его поняла — до чего же душевный человек!

— Что за Игорь Генрихович? — недоуменно переспросил Дмитрий, в мозгу всплыли смутные ассоциации, но с чем они были связаны, он не мог вспомнить, — Адвокат, что ли?

— Да нет же, Митенька, Свиридов, Свиридов, тот, что визитную карточку тебе дал, помнишь, когда ты девочку его потерявшуюся домой привел…

— Свиридов?! — изумленно переспросил Дмитрий, и тут же в памяти всплыло ангельское личико белокурой крохи с ранцем за спиной («Вероника… можно просто Ника»)

— Да, сынок, да, я тут вещи твои перебирала, на карточку его наткнулась, на «визитку»… Ты же сам мне рассказывал, что помощь он тебе предлагал?

Дмитрий скептически улыбнулся.

— Так сколько времени прошло… Он и не помнит меня наверняка…

— Помнит, сынок, помнит! — щеки матери разрумянились, с лица не сходила растерянная улыбка, а глаза блестели. — Я разговаривала с ним, разговаривала лично… После этого и повернулось все по-другому… Он мне обещал проконсультироваться с нужными людьми, помощь обещал… Телефон записал, адрес…

— Из вежливости, наверное, — неуверенно возразил Дмитрий — неужели столь занятой человек, крупный бизнесмен, всерьез собирался помочь абсолютно постороннему человеку, более того — зеку? Нет, нет, дело явно в другом… Но в чем? Может, все-таки жалобы адвокатов возымели действие? Наверняка…

— Да он же! — с горячностью повторила мать, — Он! Чувствую, что он!

Дмитрий снисходительно улыбнулся.

— Ну, если он — я его не премину поблагодарить…

— Поблагодари, сыночка, — закивала мать, — Непременно поблагодари…

* * *

Теперь у него вдруг оказалась уйма свободного времени, и он с утра отправлялся бродить по городу. Покупал газеты с объявлениями о работе, но пока не решался никуда сунуться, предчувствуя, как станут вытягиваться лица кадровиков, когда он начнет говорить, где провел без малого десять месяцев… А участковый к нему уже заходил, интересовался, когда тот трудоустроится…

Во время одной из таких прогулок проходил мимо красивого здания в стиле модерн, из стекла и бетона. Название фирмы показалось знакомым. Остановился… в это время к решетчатой ограде подъехал черный сверкающий «Мерседес», и при виде вышедшего из машины высокого, элегантного мужчины с интеллигентным лицом сердце Дмитрия екнуло. Он мало изменился, отец белокурой крохи, разве что седины в волосах прибавилось, да лицо вроде бы… похудело.

— Постойте, пожалуйста, Игорь Генрихович!

Мужчина обернулся, удивленно приподнял брови.

— Простите?..

— Я Орлов, — он ощутил, что краснеет, осознав, что выглядит, мягко говоря, не лучшим образом — старенькие джинсы, дешевая куртка-ветровка, стоптанные кроссовки… Да еще эта зековская стрижка — волосы не успели толком отрасти, — Дмитрий, помните меня? Я хочу поблагодарить вас за…

— Извините, молодой человек, — вежливая, но сухая улыбка. Спокойный взгляд. — Но вы, вероятно, с кем-то меня спутали. Сожалею… но впервые вас вижу.

Тут Дмитрия весьма грубо дернули за плечо, и перед ним возникла суровая физиономия коротко стриженого качка в строгом темном костюме — определенно, охранника.

— Какие-то проблемы, парень?

— Все в порядке, Саша, — спокойно сказал Свиридов, — Молодой человек обознался, только и всего.

— -Да, — растерянно пробормотал Дмитрий, злясь на самого себя за то, что так подставился, что поверил матери (ну, ей-то простительно, она женщина наивная, но он-то!), — Извините, я ошибся. До свидания.

Он повернулся и тут услышал за спиной негромкое:

— Желаю удачи.

Резко обернулся, но увидел лишь спину охранника, заслоняющую спину Свиридова.

* * *

Познав все «прелести» существования за решеткой, он с особой обостренностью теперь воспринимал все маленькие «приятности», которые раньше казались самими собой разумеющимися — к примеру, поход в кино, прогулку по городскому саду, кружку пива, выпитую под тентом, за столиком кафе под открытым небом… и даже домашний обед.

За таким обедом мать и завела несколько неприятный разговор (произошло это спустя две недели после его возвращения).

— А как насчет работы, Митенька? Подыскал что-нибудь?

Он отвел глаза.

— А куда меня сейчас возьмут, ма? Разве что в грузчики или дворники, с такой биографией…

— Но ведь оправдали тебя!

Он усмехнулся.

— А ты думаешь, это будет иметь значение для чинуш, сидящих в кадрах? Для них будет иметь значение только клеймо зека…

Мать горестно вздохнула, и в этот момент в дверь позвонили.

— Я открою, Митенька. Ты доедай гуляш-то, исхудал ведь там, Господи…

Он невольно улыбнулся. Ничего, на материнских харчах снова обретет форму…

Услышал щелчок замка, затем голоса. Матери и мужской. Затем раздались шаги, и в кухне появилась богатырская фигура… Дмитрий едва не выронил вилку от изумления.

— Приятного аппетита, -Смоленцев добродушно улыбнулся, — Довелось же снова увидеться, а? Или… не помнишь меня?

— Вадим… Юрьич, — и тут Дмитрия «шарахнуло» — он же мент! А что опять понадобилось от него ментам?

— Молоток, — одобрил Смоленцев, усаживаясь на соседний табурет, -Память, вижу, тебе не отшибло… Ну, в прошлый раз я тебя кофейком угощал, теперь твоя очередь…

Дмитрий машинально кивнул, а под ложечкой снова противно засосало — ну, что? Что, снова? По второму кругу?

— А чего с лица сбледнул? — простодушно поинтересовался Смоленцев, — Чай, не съем… С поручением я к тебе прибыл, — усмешка, показавшаяся Дмитрию лукавой, — И, думаю, своевременным… На работу-то ты еще не устроился?

Дмитрий криво улыбнулся.

— Только не говорите, что вам не терпится меня из зеков в менты произвести… Или вам уборщиков не хватает?

Смоленцев удивленно вскинул брови.

— Какие менты? — и тут же громогласно расхохотался, — Ясно… ты же не знаешь… Я давно из ментовки ушел, парень, а теперь подвизаюсь… — полез в нагрудный карман рубашки, извлек оттуда «визитку», протянул Дмитрию.

— Охранно-сыскное агентство «Феникс», — прочел он с недоумением, вскинул на Смоленцева глаза, — Не понимаю, почему…

Лицо Смоленцева моментально посерьезнело, а голос понизился.

— Думаешь, так просто было вытащить тебя с кичмана, парень? Или считаешь, совесть вдруг у прокуроров проснулась? — он презрительно усмехнулся, — Нет, дорогой. Выдернул тебя с нар никто иной, как наш шеф, Ручьёв, может, слышал?

Дмитрий отрицательно помотал головой. В мыслях опять возник сумбур.

— Но… с какой стати ему было…

Смоленцев спокойно улыбнулся.

— А попросили его об этом. И тебе лучше знать, кто. Тот, кому ты в свое время помог… фамилии не назову, сам должен помнить. А «Фениксу» кадры новые нужны, и по предварительным прикидкам шефа, ты кандидатура не из худших… Хотя, разумеется, тебе поначалу будет назначен испытательный срок. Да и физическая твоя подготовка… — вздох, — Оставляет желать лучшего… Хотя моим рекомендациям ты явно внял. Тем не менее, не помешает тебе поднарастить мышечную массу… Впрочем, у нас отличный спортивный комплекс, где имеются бассейн, масса тренажеров, залы для боксеров, для каратистов, для дзюдоистов… Ты же дзюдоист, вроде?

Дмитрий молча кивнул, опять ощущая легкое головокружение и снова ловя себя на побуждении проснуться.

— Так, — Смоленцев вздохнул, — Ну, чайку, вижу, мне не дождаться…

Орлов, наконец, вышел из оцепенения, поднялся из-за стола, приблизился к плите, поставил чайник на огонь. Повернулся к Смоленцеву лицом.

— Значит, секьюрити?

— Не обязательно, — Вадим улыбнулся, — Ты же инженер по профессии? С техникой, вроде, «на ты»? Не беспокойся, уж шеф-то найдет применение твоим талантам…

«Желаю удачи», — вспомнил он слова Свиридова, и глаза (уж совсем некстати) опять защипало.

Что ж… пожелание своевременное, даже очень.

— Я согласен, — сказал Орлов и тоже улыбнулся. Просто, чтобы не разреветься… снова.

* * *

4.

Александр (пять с половиной лет назад)

«Стань активным мужиком!» — бодро проорал мужской голос слоган из рекламного ролика. М-да… звучит весьма двусмысленно. Даже зековской тематикой отдает… Бр-р.

Он с тоской посмотрел на часы и в очередной раз сменил положение ног — теперь вытянул их вперед и скрестил щиколотки. Черт, сколько усилий пришлось приложить, чтобы уломать маму купить настоящие «найковские» кроссовки! Пришлось ей напомнить и о том, как во время летнего семестра он вкалывал в «Макдональдсе», раздатчиком и официантом, что и сейчас подрабатывает на полставки, в охране…

— Нечего было тратить столько на девок! — ехидно упрекнула мать.

Особенно обидно было то, что упрек-то являлся несправедливым — во-первых, не на абстрактных, вульгарных «девок» тратил он часть заработанного, а на одну девушку.

А во-вторых, чем-чем, но уж деньгами-то такую девушку было не удивить… а у него самого не хватало наглости, как, к примеру, у Пашки Сорокина, просто-напросто вынудить девушку платить в кафе, на дискотеках, даже в баре за себя самостоятельно… А у Сорокина под это еще и «база» была подведена — что-то феминистское…

Впрочем, с Никой подобный номер и не прошел бы. А Сорокина она вообще презирает.

Так… ну неужели хоть раз (разочек!) можно не опаздывать на свидание?

Он невольно улыбнулся, вспомнив, как почти год назад впервые назначил ей встречу на набережной Великой Реки, у памятника Поэту, и, промаявшись целых два часа, ощущая себя полнейшим кретином, приблизился, наконец, к гранитному парапету, размахнулся и вышвырнул в воду роскошный букет пионов… но не успели пышные, ярко-розовые головки цветов закачаться на темном, зеркальном водном фоне, как за спиной его раздался насмешливый голос:

— Полагаю, следующей буду я? Ох, недаром папа постоянно твердит — Вера, будь пунктуальна…

Обернулся… и злость (точнее, просто досада) на нее, конечно же, тут же улетучилась — опять летний светлый брючный костюм (но уже другой — сколько у нее шмоток?), пышные, вьющиеся у лба, висков и шеи волосы скреплены на затылке изящной заколкой… Легкий изысканный аромат…

И улыбка. На лице, в голосе, во взгляде васильковых глаз.

— Я думал, ты уже придешь, — пробормотал он тогда, потея от смущения. И тут же спохватился, — Я тебе новые цветы куплю! Прямо сейчас!

Легко, звонко рассмеялась.

— Можешь не торопиться — все равно увянут за время сеанса… — короткий взгляд на изящные часики-браслет, — Ну, идем? Мы ведь в кино собирались? Или ты уже передумал?

Замотал головой, ощущая себя в этот момент просто-таки школьником неловким, а не раскованным, уверенным в себе и даже имеющим кое-какой любовный опыт студентом-третьекурсником.

— Разумеется, не передумал…

Опять немного лукавая улыбка. Непринужденно взяла его под руку.

— Надо же, о главном я и забыла спросить… Как невежливо! Надеюсь, последний экзамен этой сессии ты не завалил?

— Обижаешь, — набрался храбрости, чмокнул ее в бархатистую упругую щечку, — Какая ты красивая сегодня…

— Стоп, — смешок, — Во-первых, почему только сегодня? А во-вторых, банальных комплиментов я не люблю… это на будущее тебе, — снова ясная улыбка, — Кстати, и ты сегодня чертовски мил… Как это забавно выглядело, когда ты швырнул цветы в воду! Видел бы ты в этот момент выражение своего лица…

…Тот вечер не слишком затянулся — после фильма они с Никой лишь побродили по набережной, полюбовались огоньками катеров… и что греха таить? — стоя у парапета, долго целовались…

— Мы теперь нескоро увидимся, — она машинально вертела в пальцах огромную красную (нет, даже алую!) розу на длинном и толстом стебле, все-таки купленную им для нее взамен уплывших по волнам пионов.

— Почему нескоро? — приподнятое настроение немного испортилось.

Ника мягко улыбнулась. Сумерки придавали ее красоте некоторую таинственность.

— Мы с папой едем отдохнуть… — этак небрежно, — В Италию.

С папой — в Италию… А он, Александр, всего-то пару раз был за границей, да и то, скорее, в ближнем зарубежье (хоть и считающимся дальним) — в Польше, где жила его двоюродная сестра, пять лет назад весьма успешно вышедшая замуж за поляка, который был вдвое старше нее и владел несколькими галантерейными магазинчиками.

— И когда вернешься?

— Поездка, папочка сказал, займет две недели, — легкий вздох, — Только бы она не прервалась раньше… Так уже было, когда мы ездили в Берлин, два года назад. Кстати, — озорная усмешка, — Мой родной дедушка — чистокровный немец… да, не удивляйся! Ведь отчество папы — Генрихович… Ну как, похожа я на «белокурую бестию»?

Он тоже засмеялся.

— Насчет бестии не уверен, но белокурая уж точно.

Снова притянул ее к себе, но на сей раз узкие ладошки твердо уперлись ему в грудь.

— Все, Ал. Мне пора, пора, пора… — извлекла из сумочки уже ненавидимый им мобильник, — Костя? Да на том же месте, что и в прошлый раз… Ага, жду, — прервала связь и с неожиданной обидой добавила, — Папочка порой — ужасный перестраховщик… Представляешь, не разрешает мне сдать на права. Дико, да? Мол, рано мне еще садиться за руль и вообще, по большому счету, нежелательно… — вздох, — Вот единственный минус, когда ты один ребенок в семье — трясутся над тобой, словно ты не живой человек, а… сделана из фарфора.

— А я умею водить машину, — признался он.

Ника опять вздохнула.

— Ну и что? Я тоже умею, но… — осеклась, глаза загорелись, — Умеешь? Значит, у вас есть «тачка»?

— Ну, — он даже отвел глаза, — «Жигуль» всего лишь… отцовский еще. Зарегистрирован на имя матери, но, насколько мне известно, она ни разу в жизни за руль не садилась… А я его вожу по доверенности, — тут его посетило вдохновение, — В следующий раз можем на машине за город смотаться, на дачу к нам…

Она спокойно кивнула.

— Ловлю на слове… А ягодки на вашем дачном участке растут?

— А как же? — а сердце уже заныло сладко, затрепыхалось в предвкушении того, что там может произойти, на даче, за городом…

Две недели промаялся в нетерпении, успев за это время не только устроиться в «Макдональдс», но и решительно порвать с Леной (сцена, которую «герлфренд» ему закатила, была настолько безобразной, что и сейчас, спустя почти год, он без содрогания не мог о ней вспоминать…) Какими только ужасными эпитетами не наградила его оскорбленная пассия! Да если б только эпитетами… Она ему даже лицо попыталась расцарапать, и чтобы успокоить девушку (точнее, просто привести в чувство), ему пришлось отвесить ей пощечину (несильную, конечно. Просто в фильмах герои обычно так и поступают, чтобы прекратить истерику героини). Но фильмы — не жизнь… После пощечины Лена разрыдалась пуще прежнего, обещая убить и его, подлеца-изменщика, и ее (ни одно из словечек, которыми была (к счастью, заочно) награждена Ника, не являлось цензурным), а напоследок… ну, конечно же, себя.

М-да… С таким темпераментом только на театральные подмостки…

* * *

Но две недели минуло, а потом и еще четыре дня, и он дико жалел о том, что не слишком настойчиво выпрашивал у Ники ее номер телефона…

Но наконец она позвонила сама (по счастью, в тот день он не должен был дежурить в «Маке»), и на следующее утро он уже поджидал ее на «пятачке» -автостоянке у съезда к шоссе, ведущему в дачный поселок, поджидал, едва ли не грызя ногти от волнения, ибо «жигуленок» его, хоть и отмытый особенно тщательно, до блеска, все же выглядел чем-то, очень напоминающем о снимках, порой помещаемых в толстых старых журналах «Вокруг света» — если туземца из какого-нибудь забытого Богом племени поместить среди ухоженных, элегантных европейцев…

Больше всего Александра пугало то, что она тоже к автостоянке подъедет на папином «Мерседесе» или «Тойоте», или том вишневом «Вольво», на котором за ней обычно приезжал шофер-охранник Костя. И мысли, соответственно, в голову закрадывались одна мрачнее другой, и предупреждения Сорокина вспоминались, и чувство собственной неполноценности как никогда острым было…

И поглощенный такими (надо сказать, непродуктивными совершенно) размышлениями, он как-то проморгал появление на автостоянке загорелой длинноногой девицы в шортах, маечке и, вдобавок, бейсболке, да еще — в темных очках.

А она этак непринужденно приблизилась к его бежевой «семерке» и костяшкой указательного пальца пару-тройку раз постучала в стекло дверцы со стороны водителя. Потом сняла солнечные очки и улыбнулась, наблюдая его растерянность.

Он рывком распахнул дверцу (похоже, уже малиновый от смущения).

— Ты потрясающе выглядишь… — и в это не было преувеличения. Ровный, золотистый загар, одежда, уже не только не скрывающая, и подчеркивающая достоинства великолепной фигурки, ну и, конечно же, огромные, яркие синие глаза — в сочетании с белокурыми завитками, выбивающимися из-под бейсболки.

И легкая усмешка. Коснулась узкой ладошкой корпуса «жигуленка».

— Какая забавная машинка… А на ней не опасно ездить?

Вот тут у него возникло хоть и мимолетное, но сильнейшее желание попросту снова дернуть дверцу на себя, сесть за руль и уехать одному. Куда? Да куда глаза глядят. Черт, ну кто его дергал за язык? Сказал бы — нет у них с матерью машины, и точка. И не опозорился бы…

— Не опасно, — сказал он сквозь зубы, — Если не подрезать джипы, конечно.

Приподняла брови, негромко рассмеялась.

— Боюсь, даже если ты и захочешь сделать что-то подобное, ничего не выйдет… Ну, ладно, — приподнялась на цыпочки и легонько чмокнула его в щеку, — Машинка в действительности симпатичная… этакая «черепашка Тортилла». Не обижайся, — ослепительная улыбка, — Я просто прикалываюсь…

— Знаешь, — его охватила настолько сильная досада, что он уже готов был задвинуть все предстоящие прелести, что сулила поездка на дачу с этой не просто чертовски хорошенькой, но, как выяснилось, весьма стервозной девочкой. Вот сейчас он скажет: «Знаешь, я передумал, пожалуй, ибо у меня еще уйма дел, а ты можешь отправляться к любимому папочке, пусть еще организует тебе поездочку — к вулкану Фудзияма, к примеру, или к папуасам Новой Гвинеи…»

— Знаешь, — сказал он слегка пересохшими губами, — Пусть «тортилла»… но другой у нас с матерью нет. И если учесть бережливость моей матушки, в ближайшее время и не будет. И, какая бы ни была, это тоже машина. Или тебя больше прельщает толчея в дачном автобусе, который еще и ходит с интервалом в полтора часа?

Приложила пальчик к губам, глаза насмешливые.

— Тоже, говоришь, машина? Ну, придется рискнуть…

Он молча направился к дверце со стороны пассажирского сиденья, и так же молча ее распахнул.

— Когда ты дуешься, то становишься похож на ребенка, — заметила Ника, скользнув на сиденье, — Как же легко тебя раздразнить!

Он опять ощутил, что краснеет.