Бесплатный фрагмент - Пацан на войне

Детство

Родился я в 1928 году. Началась жизнь с несчастья для меня. Как-то сразу не повезло. Простудился. Воспаление среднего уха. Операция. Первое мое страдание. После операции на черепе за ухом осталась дыра. Страдание, которое я в прочем не помню по малости лет, было первым, но не последним. Подобное повторялось неоднократно в моей жизни. Но как говориться — «страдания необходимы человеку, через них он становиться лучше». Становился ли лучше я? Мне, кажется, да.

До пяти лет не помню и почти не знаю ничего о себе. Сначала семья жила в городе Пушкин, потом в поселке Лисино-Корпус, а затем переехала в Ленинград. В 1930 году отца направили учиться в Лесотехническую академию. Он получил жилье и мы стали жить на улице Чайковского. Рядом Таврический сад. Он то, мне и запомнился с малых лет. Особенно запомнились зимы. Было всегда много снега. Сначала катался на санках с горок, когда стал постарше, то привязывал коньки к валенкам и выходил на лед стадиона.

В студенческие годы отца, к нему часто заходили однокурсники, и я всегда был в поле их внимания. Мать не работала. На руках у нее было двое детей — я и моя сестра. Жили мы, как я помню, без особой нужды. Отец вместо стипендии, все пять лет получал зарплату с последнего места работы. Получал, как «парттысячник» направленный на учебу от предприятия. Кроме этого отец подрабатывал. Так в летние каникулы ездил на лесозаводы и обучал, там руководителей, многие из которых не имели специального образования, поскольку на должности назначались по партийной линии. Одна из таких поездок состоялась на Вологодчину. Ездили туда всей семьей. Мне было шесть лет и очень хорошо запомнил местность, где мы жили летом. Поселок небольшой, деревянные домишки. А вокруг поселка был такой красивый лес. Сосны казались огромными, дубы стояли развесистые, как в сказках. Когда выходили из дома, сразу оказывались в лесу. Метров сто отойдешь и уже можно заблудиться. Мы с ребятами и заблудились. Собирали как-то землянику в лесу, а дорогу назад потеряли. Кричали долго. Потом встретили кого-то из взрослых. Ездили мы и в Лисино-Корпус. Там были царские охотничьи угодья когда-то. Лес там тоже был изумительной красоты.

По окончании академии, отец получил диплом инженера-механика.

В период, когда отец учился в академии, а это весь мой дошкольный возраст, свой мамой я был пущен на волю. Это значит, что все свободное время — почти целый день я проводил на улице. Игры и развлечения были разные. Случались и происшествия, об одном из которых я расскажу. Ездить на транспорте я начал рано. В ту пору в каждом доме была своя конюшня. И у нас под окном, во дворе пятиэтажного дома, на нижнем этаже была конюшня. На единственной лошади извозчик возил зимой снег, которого всегда было очень много, а летом привозил жильцам дрова и прочее. Мы — дети толпой усаживались на телегу или сани и извозчик вез нас несколько кварталов, после чего высаживал, и мы бежали обратно. Еще более интересным было зацепиться за телегу или сани какого-нибудь другого извозчика, проезжающего мимо нашего дома. Мне было семь лет. Машин — такси в ту пору не было и граждан города возили извозчики на бричках.

Однажды к нашему дому подъехал извозчик, высадил пассажира и тут мне надо было незаметно забежать сзади дилижанса, чтобы прицепиться и поехать. Бричка была с большими задними колесами и торчащими назад рессорами. Я подбежал и ухватился руками за рессору, повис в воздухе, на какое-то мгновение качнулся, хотел ногу поставить на ось, но нога попала в крутящиеся колесо брички. Ногу отбросило вперед, и она оказалась по другую сторону оси, лежала так, что под ней крутилась ступица колеса. Я ничего сделать не мог. Спасла меня женщина, которая увидела, что со мной произошло и отчаянно закричала. Извозчик сразу остановил лошадь. А я вытащил поцарапанную ногу и пустился на утёк. Бежал видимо быстрее лани. С транспортом у меня и потом были проблемы, о которых я обязательно расскажу.

В дошкольный период бывало много шалостей. Однажды в Павловске у тетки собралась вся родня. А у тети в шкафах на полках стояло великое множество разных безделушек: статуэтки, коробочки кошелечки и тому подобное. Мы с братом рассматривали их и перебирали. И каким-то образом кошелечек с перламутровой отделкой оказался у меня в кармане. С ним я вернулся в Ленинград и не зная куда его деть, решил обменять его с приятелем на большую старинную монету. Приятель дома показал кошелечек маме и та, увидев красивую вещь, узнала, что эта вещи от меня и пришла к нам домой, чтобы его вернуть. Сначала на вопрос «где взял?» я долго врал. Но потом признался был наказан, а кошелечек возвращен тёте.

Самокат

Как-то постепенно с годами лошади с телегами и бричками стали исчезать. Появились автомобили. Техника развивалась и у ребят во дворе стали появляться шарикоподшипники. Стали сами делать самокаты и кататься по улице. Плиты на пешеходных дорожках убрали. Залили улицу асфальтом. Дорога стала гладкой. По этой «глади» и гоняли на самокатах. И я решил сделать себе самокат. Принес 2 доски, купил у ребят 2 подшипника. Среди хлама нашел дверную петлю. И принялся за дело. Самокат делал целую неделю. Получилось. Недостаток у самоката был один — когда на нем едешь, то он очень шумел. Железный подшипник катясь по асфальту создавал немыслимый шум. Кататься хотелось, но нас стали гонять дворники, которым жаловались на нас жильцы дома. Да и сами дворники видели в нашем катании непорядок. Желание покататься на чем-нибудь осталось на всю жизнь. До начала войны и в начале велосипеда у меня не было. И только летом 1945 года, когда мне уже было 17 лет, у меня появился собственный велосипед.

Жизнь на Овечьем острове

После окончания академии, мой отец получил назначение на работу руководителем лесозавода. Лесозавод находился под Кандалакшей — станция Ковда. От этой станции на лошадях или оленях надо было ехать много километров до берега залива. Потом на пароходе до острова, на котором и функционировал лесозавод. Вот туда мы и приехали в 1936 году. Остров назывался «Овечий», потому, что до строительства лесозавода остров был пустынным, на нем никто не жил. И летом прибрежные жители вывозили на остров овец, и они паслись там целое лето. Ближе к зиме овец забирали с острова.

К нашему приезду лесозавод работал на полную мощность. Круглый лес пилили на доски, затем грузили на иностранные пароходы. Завод полностью работал на экспорт леса из СССР. На остров приходили пароходы различных стран, но особенно запомнились немецкие и испанские. У немецкого парохода на корме развивался флаг с фашистской свастикой. Это нас удивляло. Пропаганда, развернутая против фашизма, в это время в нашей стране доходила и до нас. В основном от родителей. В политике мы ничего не понимали, но гнев свой между собой против фашизма выражали. На берег часто сходили испанские моряки, угощали апельсинами, а старшим давали сигареты.

На лесозаводе были строгие порядки. Не разрешалось курить где попало. Для этого были отведены специальные места с водой и песком. Пожарные постоянно дежурили и обходили штабеля досок, которые находились на просушке и которых возле завода было очень много. Однажды, получив от испанцев сигареты, мы забрались в один из штабелей досок, спрятались и закурили. Но не сообразили, что дым уходит вверх. Один из дежурных заметил дымок, исходящий со склада досок, прибежал и вытащил нас оттуда. Отвел нас к начальству, а потом каждого из нас к своим родителям. В то время за такое сажали в тюрьму. Родитель мой был в гневе. И поддал мне как следует, как никак — «поджигатели завода».

С первых дней и до последнего нашего пребывания на Овечьем острове, у нас в доме всегда на столе была рыба. Мне особенно нравилась сёмга. Во время завтрака, обеда и ужина на стол всегда ставилась тарелка с сёмгой. В тех местах промышленного улова рыбы не было, и она становилась легкой добычей рыбаков. Столько сёмги, сколько я съел её на Овечьем острове, я не съел потом за всю жизнь. Вот так бывает.

Летом лесозавод по выходным устраивал пикники. На острове, где стоял лесозавод, этого делать было нельзя из-за повышенной пожароопасности. Поэтому пикники устраивали на соседнем острове. Вывозил туда пароходом людей. Завозили лимонад, пиво. Устраивали концерты, танцы, игры. Больше всего мне нравилось, что там бесплатно можно было пить лимонад — ситро. Пили мы его с ребятами, что называется «от пуза». А потом мучились. Как говориться «жадность фраера погубит».

На Овечьем острове был стадион. На нем играли в футбол. Были две местные команды, но играли и с иностранными моряками. В какие-то дни проводили на стадионе соревнования по легкой атлетике. Как- то раз, на старт поставили и нас восьмилеток. Прозвучал сигнал, и мы побежали вокруг стадиона по беговой дорожке. Я вырвался вперед, пробежал по кругу стадиона и примчался первым «разорвав» финишную ленточку. Но первого места мне не дали. По углам стадиона стояли флажки. Стоял такой флажок и на последнем повороте перед финишем. Все предыдущие флажки я правильно обогнул справа, а последний флажок пробежал слева. Судья заметил это и не признал мою «победу». Первый раз я участвовал в соревновании и был близок к победе.

Сестра

Жизнь на острове для нашей семьи имела трагическое продолжение. Семья наша была из четырех человек: отец, мать, я и моя младшая сестра. Сестру звали Люся и ей было пять лет. Мне было восемь лет. Своих способностей я не помню, но сестра отличалась способностями правильно и хорошо говорить, знала много стихов и песен. Была очень прилежной и своим примерным поведением приводила в восторг родителей и тех, кто к нам приходил. Отец очень ее любил. Это было заметно для меня, ибо из-за моих «шалостей» у меня с отцом были особые отношения. Ему приходилось меня воспитывать. Но сестру я не ревновал, может быть потому, что не знал этого понятия.

Сестра вдруг заболела. Температура поднялась до 40 градусов. Врача на острове не было и ее пароходом отправили в больницу города Кандалакша. Но было уже поздно. Заражение крови и она умирает. Причина очень нелепая: одела новые туфельки и натерла ногу. Все мы были в страшном горе. Плакали. Похоронили её рядом с большой сосной. Потом уже остров стал настолько не мил всем нам, что отец и мать хотели скорее выбраться и уехать из тех мест. Сестры не стало. Я пошел в первый класс. А мама родила сына. У меня появился брат Володя.

Первое знакомство отца с органами НКВД

После того, как отец проработал на лесозаводе первый год, ему предоставили отпуск. Так, как завод находился за полярным кругом, отпуск был предоставлен на несколько месяцев. Мы вернулись в Ленинград в свою комнату в коммунальной квартире, которая была забронирована за отцом, и пока нас не было, оставалась свободной. Стали опять жить в Ленинграде, предполагая всё же, что отец вернется после отпуска к себе на работу на Овечий остров.

Но события стали развиваться иначе.

Шел 1937 год. По приезде в Ленинград отец пошел в Райком ВКП (б) на регистрацию, так как являлся членом партии. И неожиданно для него партийный билет отобрали. Членом партии большевиков он был с 1925 года. Это его насторожило, поскольку в это же самое время начались аресты руководителей промышленных предприятий. Слухи о репрессиях стали распространяться все больше и больше. Пока у отца продолжался отпуск он решил пойти, временно, работать на фабрику деревянных игрушек рядовым инженером. Его стали вызывать из отпуска вернуться на работу на лесозавод. Отцу стало известно, что там уже арестовали некоторых руководителей. Ехать туда, означало просто отдать себя в руки НКВД. И он продолжал ходить на фабрику детских игрушек. Положение его было ужасным. Он очень нервничал, что было заметно по его поведению и даже во внешности. Лицо его покрылось красными пятнами, и он не мог бриться.

Начались повальные аресты в Ленинграде. Сняли с работы знакомого отцу директора швейной фабрики Володарского. Он был исключен из партии. Вскоре его арестовали, а потом расстреляли, как выяснилось в 1956 году. Отец не знал, что делать, как поступить. А выручил случай.

Отец продолжал искать постоянную работу. Но ему исключенному из партии и находящемуся под «колпаком» сделать это было практически невозможно. И где-то он узнает, что организовано Ленинградское проектно-изыскательское бюро ГУЛАГа НКВД. Эта контора производила набор специалистов по проектированию лесозаводов для лагерей заключенных в Сибири и других регионах страны. Отец идет в эту контору и в апреле 1938 года его принимают на работу на должность инженера отдела механизации на постоянной основе.

Тем самым отец спас себя, как говорят сегодня нашел себе «крышу». Теперь уже на его защиту встал сам ГУЛАГ НКВД, которому очень нужны были специалисты по переработки древесины, проектированию лесопилок, строительство которых обеспечивало использование труда заключенных. Все запросы местных органов НКВД города Кандалакша о высылке отца в Карелию, были заблокированы центральными органами НКВД. Таким образом отец не был арестован, остался жить в Ленинграде, работал в проектной конторе до начала войны. Во время войны его призвали в армию. Но самое главное, отец остался жив.

Репрессии продолжались весь 1938 год. Несколько знакомых отцы оказались в тюрьме. Другие заканчивали жизнь самоубийством. Коля Мокров — знакомый отца сделал это на глазах у отца. Вместе они пошли купаться на пруды в Павловске. Отец стоял по колено в воде и стал говорить Мокрову, что здесь мелко и нырять нельзя. Но тот разбежался с берега высотой в два метра и нырнул головой вниз. Сломал шейный позвонок и вскоре умер. Он тоже ожидал ареста и видимо понимал, что его ожидает. Мотив ареста мог быть какой угодно. Для отца, например, мотивом ареста могла быть связь с иностранной державой. Ведь завод, на котором он работал пилил лес и поставлял древесину иностранным государствам, а значит «связь» была…

Отец выполнял в конторе проектные работы, ездил на изыскание площадок для строительства лесозаводов в лагерях ГУЛАГа НКВД. Теперь приходилось ему бывать и по ту сторону тюремной проволоки и по эту, но по ту сторону не в качестве арестанта, а в качестве «свободного» человека. И работал теперь он не директором, а старшим инженером. И был он теперь беспартийным. Таким он и остался на всю жизнь. И как мне казалось был всегда доволен, что не на руководящей работе, не какой-то директор, а просто старший инженер. Но все же продвижения по службе были. Так 1 июня 1941 года он был назначен на должность Главного инженера партии, имеется ввиду изыскательная партия. После назначения он сразу уехал в командировку и в этом же месяце началась война с Германией. По предписанию военкомата отец был возвращен из командировки, 5 июля его уволили с работы и тут же забрали в армию.

Школа

Я пошел в первый класс в 1936 году. Жили мы на улице Чайковского. Школа была рядом с нашим домом. В школе было два первых класса 1А и 1Б. Я попал в 1А класс. Прошло несколько дней и 1А мне не понравился. Ребята там были не из нашего двора. Учительница слишком мягкая. Кроме того, все мои друзья попали в 1Б. Тут я проявил свой характер. На третий или четвертый день учебы, придя домой после школы я сделал маме заявление: «1А класс очень слабый, многие ученики даже букв не знают, мне учиться там не интересно, меня нужно перевести в 1Б.» Мама меня послушала, сходила в школу и меня перевели. Там я сел за одну парту со своим другом Петей Беляевым и так просидел с ним с 1 про 5 класс.

Школьные годы проходили беззаботно. Главным для меня было это сделать письменные домашние уроки. Прибегал я со школы домой. Обедал и сразу садился и делал письменные уроки. Это было правилом на каждый день. А дальше я был свободен и бежал на улицу. Там была шпана и различные развлечения: игра в карты, на деньги в биту на земле или об стеночку, играли в лапту, в штандер, в чижика, в футбол. Зимой катались на лыжах и санках с горок в Таврическом саду.

Гулял на улице до вечера, до прихода отца с работы. Ужинали вместе. Потом устные уроки и я опять свободный норовил улизнуть из дома на улицу. В эти годы у меня был маленький братец, которому мама уделяла основное внимание, и я пользовался предоставленной мне свободой.

Когда я закончил четвертый класс, самостоятельно стал ездить в Павловск. В Павловске жили многочисленные родственники: мои дедушка и бабушка, родные братья моего отца — Фёдор, Марк и Костя, родная сестра отца — Наталья. Все, кроме Кости, имели семьи с детьми. Эти дети были мне двоюродными братьями и сёстрами. Моим одногодкой был сын Фёдора Олег. С ним-то мы и проводили вместе все время. Играли, катались на велосипеде. Так и остались с ним лучшими друзьями на всю жизнь до самой его кончины в 1985 году.

Дедушка с бабушкой жили рядом с вокзалом, у самых чугунных ворот. Поезда приходили на станцию Павловск 1. Это рядом с КУРЗАЛОМ — его, как и станции сейчас нет — разрушили немцы, когда оккупировали Павловск. Каждый раз, когда я приезжал на поезде в Павловск, я прежде всего бежал к бабушке Марфе. Дед Михаил часто отсутствовал, поскольку был на работе. Я всегда заранее знал, что бабушка сразу предложит мне выпить кружку козьего молока и даст краюху хлеба. Это была моя любимая еда. Съев хлеб и выпив молоко, я мчался к двоюродному брату Олегу.

Первая мечта пришла ко мне из кино. И осуществить её я хотел вместе с братом Олегом. Фёдор Михайлович — отец Олега очень хорошо разбирался в технике и моторах. У него был мотоцикл, на котором он ездил по Павловску. В Павловске были широкие улицы, поляны и лужайки. Всё это наводило меня на мысль сделать авиетку, которая могла бы подниматься в воздух метра на два и лететь метров 100. На большее я как-то и не рассчитывал. Но не хватило знаний и материальных ресурсов. Мечта так и осталась мечтой.

Начало войны

В 1941 году я учился в пятом классе. Помимо школьных занятий я занимался после уроков по монтажу электропроводки. В основном была практика: монтаж проводов по стенам школы. Но это продлилось не долго. А нам с приятелем очень хотелось записаться в какой-нибудь кружок во Дворце пионеров в Аничкином дворце на Невском. В какой кружок и сами толком не знали. Ходить во дворец Пионеров, было, как сейчас говорят, модно. Пришли вдвоём с приятелем Колей Барановым во дворец. С кем-то поговорили. Видимо талантов у нас не нашли или не оценили и предложили позаниматься в кружке по изучению ручного пулемёта. Мы согласились.

Надо признаться, что в предвоенные годы велась систематическая военная пропаганда. Литература, кино, радио — всё было пронизано пафосом войны. Песни типа: «Если завтра война, если завтра в поход» звучали на каждом углу. Я думаю, что эта психологическая атака влияла и на нас — детей.

Война в Испании, бои на Халхин-Голе, бои на озере Хасан с японцами. Война с Финляндией 1939 года. Победы немцев на западе, ввод наших войск в Прибалтику и Бессарабию. Война, война. Войска, войска… И на улицах было так много военных. Всё это действовало на нашу детскую психику, вызывало неосознанный интерес к военным делам у пацанов. И одновременно влекло к каким-то подвигам. Каким было не понятно, но потом, когда, шла Отечественная война было много истинных героев.

А пока мы сгибали спины над пулеметом, изучая его конструкцию, мы были лишь «повторителями» и жили с понятиями героев гражданской войны: Чапаева, Фрунзе, Лазо. Книжные и киношные герои заполняли пустоты наших детски голов.

Главная задача партийных идеологов того времени был патриотизм внушаемый нашему поколению. Нас окружали враги, шпионы, капиталистические кровопийцы рабочего класса. Внушали и о врагах народа… наших дедов, отцов. В учебниках обязывали зачеркивать все фамилии и портреты «врагов народа», которых арестовали, вчерашних героев революции.

Ясно, что и я и мои сверстники к 13—14 годам были с испорченной психикой. Это, наверное, основная причина, почему у меня и моего приятеля оказался в руках ручной пулемет. Что мне это дало? Думаю главным результатом для меня было познание того как действуют между собой отдельные части механизма. Было и разочарование. Когда все начиналось, нам обещали, что свезут на стрельбище — пострелять из пулемета. Не случилось — обманули.

Лето 1941 года было теплым и солнечным. 22 июня настроение у всех с утра было хорошее, у меня тоже. Я один поехал в Павловск. Приехал, взял у дяди Феди велосипед и поехал кататься. Сидя на седле велосипеда, я ногами не мог достать до педалей, поэтому ездил сидя на раме. Олега в Павловске в тот день не было, и я один разъезжал туда-сюда. Съездил к бабушке попить молока. Съездил в парк. А потом услышал по радио через громкоговорители на улице, что началась война. Я поставил велосипед на место и вернулся в Ленинград. И всех родственников, проживавших в Павловске, кроме тетки Натальи, я больше не видел в течении пяти лет. Только после войны некоторые из них вернулись, но уже в Ленинград и в Псков. В Павловске с 1941 года никто из наших родственников к сожалению, больше никогда не жил.

Эвакуация школы

Немцы наступали и быстро продвигались вглубь страны. Ленинградские школы стали в спешном порядке эвакуировать. Никто ничего не понимал что происходит. Но как послушные граждане подчинялись властям. Сказали, что детей школьного возраста надо эвакуировать вместе со школой и родители подчинились. Отца в городе не было. Собрала мама вещи по списку и сложила в мешок. С этим мешком приехали мы с ней на вокзал в установленное время. Мама посадила меня в поезд, помахали мы друг другу рукой и поезд отвез меня в город Старая Руса. Сама мама, с моим братом Володей, ему было 4 года, осталась в Ленинграде. Через несколько дней вернулся отец и его сразу забрали в армию.

Я со своей школой приехал в Старую Руссу. Несколько дней мы жили в этом городе. В это время школьница из нашей школы утонула в речке. Это была большая для нас всех трагедия. Вскоре из Старой Русы нас перевезли в деревню километров 10 от города. Разместили в деревянной школе. Стали работать. Помогали колхозникам убирать и вывозить сено с полей.

А немцы между тем стали продвигаться в сторону Старой Русы. Школу нашу стали готовить к эвакуации дальше, в Ярославль. И поехал бы я туда, но судьба в моей жизни была совсем иной. Знаю, только, что многие школьники обратно в Ленинград так никогда и не вернулись.

Мы с приятелем Колей обсуждали, как нам сбежать из школьного лагеря и вернуться в Ленинград. Решили вещи оставить в школьном лагере и налегке пешком идти в Старую Руссу на вокзал. Но события неожиданно развернулись в нашу пользу. Вдруг приехала Колина мама, стала собирать его вещи и сообщила директору о намерении забрать Колю. Я тут же проявил инициативу — уехать вместе с Колей из школьного лагеря и вернуться в Ленинград. Втроем пешком по грунтовой дороге мы пошли на «большак» — дорогу, ведущую в город. Вышли мы на шоссе, а по нему двигаются колонны военных машин в сторону Старой Руссы. Мы стали поднимать руки — проситься, чтоб нас подвезли. Одна из машин остановилась, мы залезли в кузов и поехали. Не доезжая до города километра два, машина остановилась, и мы увидели, как немецкие самолеты бомбят Старую Руссу. Бомбы в виде точек падали вниз, а потом взрывы и грохот. В это же время на обочине дороги, где мы остановились, не обращая внимания на бомбардировку города, солдаты резали барашка — видимо очень хотели есть. Когда бомбежка города закончилась мы пошли в город на вокзал. На вокзале стояли два пассажирских поезда. В один из них мы сели и стали ждать. Вдруг объявили, что в Ленинград отходит не наш, а второй поезд. Мы побежали и едва успели сесть, как поезд тронулся в путь. В поезде мы узнали, что немцы подошли очень близко к городу и что этот наш поезд, был последним уходящим из Старой Руссы.

Поезд наш шел медленным ходом. В пути несколько раз останавливался прямо в поле. Через два часа пути поезд опять остановился. И тут мы услышали гудение самолетов. Это были немцы. И сразу на наш поезд сбросили несколько бомб. Пассажиры поезда побежали в разные стороны от поезда. Мы с приятелем, почему-то остались в вагоне и разинув рты через окно смотрели, как немецкие самолеты на бреющем полете разворачивались, заходили со стороны в хвост поезда… и опять летели вдоль нашего состава. Теперь они стреляли из пулеметов по бегущим людям. Спохватились мы, когда увидели, как фонтанчики пыли от пуль возникли на дороге возле ног бегущего в военной форме. И тут же протарахтело по крыше нашего вагона. Мы поняли, что это пули и быстро свалились на пол и залезли под нижние полки вагона. Обстреляв наш поезд, немцы улетели. К нашему счастью и паровоз и вагоны не были повреждены. Железнодорожное полотно тоже. Поезд двинулся дальше. Налетов больше не было. Мы приехали в Ленинград, и я в первый раз предстал перед мамой живой и невредимый. Потом на этой войне будет второй раз, когда я после двухлетней разлуки вернусь домой и так же неожиданно предстану перед своей мамой и тоже живой и невредимый. Но об этом я расскажу потом.

Теперь мы были втроём: мама, я и брат. Но мы не знали, что нас ожидает. Пока были будни. А потом как-то сразу началась Блокада Ленинграда. Потом был голод. Мой приятель Коля и его мама, с которыми я вернулся из Старой Русы, умерли в блокадные дни от голода. Они помогли мне вернуться в Ленинград, а сами на выжили. Вечная им память.

Отца забрали на войну

Вернулся я домой из Старой Руссы, а отца дома нет. Его забрали в армию. Приписан он был в артиллерийскую часть, которая находилась под Мурманском. Туда он и уехал бы, но сообщение с Мурманском прервалось и выезд его задержался. А тут под Ленинградом обстановка осложнилась — немцы шли на город всеми силами. Помог отцу и наш родственник, который посодействовал отцу получить направление в Ленинградский военный округ. Сначала отец попал в прожекторный полк с зенитными установками. Находилась его часть в Семрино. А когда усложнилась обстановка на Карельском перешейке, полк по тревоге сняли с места — на ходу переделав в стрелковый. На машинах личный состав полка стали перевозить в срочном порядке на Карельский перешеек. Колонна машин, в которой ехал отец проезжала Павловск. На улице Революции, у дома родителей, отец попросил остановить машину и зашел к отцу с матерью. Был очень жаркий солнечный день. Отец был мокрый от пота. Мать дала ему свежую рубашку. Отец попрощался со своими родителями и поехал дальше. Путь его лежал через Ленинград по Литейному проспекту, который пересекает улицу Чайковского, где мы и жили. Отец завернул свою машину и заехал домой. Пребывание его было коротким — всего несколько минут. Он завез домой мешок картошки и два небольших ящика с соевыми конфетами. Этот запас в дальнейшем, когда начался голод, очень выручил семью. Отец уехал на фронт. Месяца два от него не было известий. Появился он дома неожиданно и рассказал, что с ним было. Из специалистов — прожектористов всех сделали стрелками пехоты и сразу бросили в бой. Неподготовленные бойцы и командиры оказались в окопах переднего края. Попав под обстрел артиллерии и минометов финнов, солдаты поползли по кустам и ложбинам. Организация обороны была слабой, неорганизованной. Офицеры не знали, что делать. Связь с вышестоящими отсутствовала. Финны методично обстреливали наши части и продвигались вперед. Потери наши были очень большими и наши войска отступали. Затем «прожектористы» были заменены кадровыми частями. Продвижение финнов остановили. Отца перевели в техническую часть.

Спасла отца рубашка, которую дала ему мать, и которую он одевал перед боями. В этом были убеждены старики. По старинному поверью, если мать давала войну рубашку перед боем, то воин оставался жив. Отец остался жив, а потом и нас спас от смерти.

Все это происходило по эту сторону фронта. А по другую сторону, в это же время на оккупированной немцами территории, оказались наши родственники и что с ними произошло мы тогда не знали.

Родня

Я уже говорил, что родственников живущих до войны в Павловске мы не видели всю войну до 1945 года и ничего не знали об их судьбе. Потом, после войны многое стало известно о том, как они жили в это время.

Остановлюсь на Фёдоре, брате моего отца. Это был мудрейший и очень практичный в жизни человек. Он был главой семьи всех по фамилии Ларченко. Он первый из Ларченко переехал в Ленинград. Первый из Ларченко окончил институт и гордился этим. Не будучи членом партии ВКПБ он всегда занимал руководящие должности. Был грамотным инженером и среди его знакомых были ученые мужи с дореволюционной подготовкой. Круг его интересов был широким. Он общался с духовенством. Работал всегда так, что получал большие деньги. Имел большой успех во времена НЭПа. У него был большой круг знакомых, как по работе, так и среди руководства местной власти. Председатель исполкома города Павловск Тарасов, был его лучшим другом. Тарасов помогал Фёдору до войны, а Фёдор помогал во время войны, когда Тарасов был в партизанах Ленинградской области. Помогал продуктами, одеждой. Портрет Тарасова представлен в музее «Обороны Ленинграда». Есть описание его подвигов в период, когда он был одним из руководителей партизан. Тарасов погиб на войне. На войне как на войне — люди погибают. Но главное для каждого человека, кто попал на войну, было сохранить свою жизнь. Для Фёдора Михайловича было самым важным сохранить и уберечь от несчастья свою семью, своих близких. Два родных брата: мой отец Афанасий Михайлович и мой дядя Фёдор Михайлович оказались в труднейшем положении. На плечи Фёдора легли заботы о четырнадцати его близких родственников, а Афанасия о шести близких.

Фёдора война застала в Пскове. Работал он там на строительстве фабрики. Немцы подошли к Пскову. Фёдор свернул свои дела и вернулся домой в Павловск. Фёдору был 41 год. Его семья состояла из четырех человек: он, жена и два сына. Старшему сыну 14 лет, младшему 4 года. В квартире где жил Фёдор с семьей проживали две сестры и брат тети Зины — жены Фёдора. У всех были маленькие дети. В Павловске так же жили его родители, а так же его родная сестра Наталья с двумя маленькими детьми. Рядом с Фёдором в соседнем доме жил его родной брат Марк с женой и сыном. Все эти родственники приехали в Павловск к Фёдору из Витебска в разное время. Сейчас, только удивляешься, как можно было их всех принять, обеспечить жильем, работой. И у Федора Михайловича это легко получалось. Все приехавшие как-то устраивались и жили.

Немцы быстро подступали к Ленинграду. 17 июля 1941 года они были уже под Лугой. Что делать с этой толпой родственников? Перевозить всех в Ленинград — некуда, да и бессмысленно ехать в перенаселенный город, который вот-вот начнут бомбить. Оставаться в Павловске тоже глупо. Все равно придется куда-то уезжать. И Фёдор принимает решение — ехать дальше от Ленинграда в Вырицу. Вырица это дачный поселок. С началом войны многие дачи пустовали и их можно было занять, чтобы жить в них. Еще Вырица была на пути к родному Витебску.

Немцы были под Лугой, но в Вырицу еще ходили поезда. Поэтому все родственники из Павловска стали перевозить свои вещи. В Вырице очень скоро появились немцы. Родственники прятались в вырытых кем-то земляных щелях. Однажды подошел немец с винтовкой и скомандовал, чтобы все вышли. Пересмотрел нет ли среди прятавшихся советских военнослужащих. Встреча с немцем закончилась без насилия.

Вскоре немцы захватили Павловск и Пушкин и окружили Ленинград. Фёдор Михайлович был всегда умным и предприимчивым. Из Вырицы он перевез всех в Сиверcкую. Это был крупный поселок с производственными предприятиями, и там можно было начать жить.

Блокадная осень и зима 1941 года

Наши родственники оказались на оккупированной территории. А наша семья оказалась в блокированном немцами Ленинграде. 1 сентября 1941 года я пошел учиться в шестой класс, но занятия в школе вскоре прекратились. Началась бомбежка города. В начале сентября немцы подожгли Бадаевские продовольственные склады. Дым от пожара был огромных размеров по ширине и поднимался на большую высоту. Мы пацаны наблюдали этот дым с крыши нашего дома и не поняли тогда, что это дым смерти города. Запасы продовольствия сгорели и сразу снизили норму выдаваемых продуктов. Потом норму снижали несколько раз и к декабрю норма хлеба составила 125 грамм на человека.

Уже в сентябре вся наша семья переселилась из квартиры в бомбоубежище. Была перенесена туда железная кровать, на которой и спали. Воздушную тревогу объявляли очень часто, поэтому пребывание моей мамы и брата в бомбоубежище было почти постоянным. Я же уходил потихоньку от мамы из бомбоубежища во двор, а потом мы с пацанами лезли на крышу дома и смотрели где и какой район бомбят.

Налеты немецкой авиации были днем на ряд госпиталей. Бомбили фугасными бомбами и одновременно зажигательными. Здания горели, эвакуировать раненных бойцов не успевали и погибало много людей. Недалеко от нас на Суворовском проспекте находился госпиталь, который после бомбежки сгорел полностью.