Бесплатный фрагмент - Па-де-де

Часть 1 «Ничего личного!…»

Глава 1

1993г. Владимирская область с. Ольховка

Маленькая голова с растрепанными золотыми кудряшками боязливо просунулась в приоткрытую, просевшую до дощатого пола дверь.

— Гена! Генааа!… — тоненьким голоском позвала девочка. Ответа не последовало. Лера обиженно оглядела полутемный предбанник старого дома, уже года два стоявшего заброшенным. Потоптавшись у порога, девочка нерешительно шагнула внутрь. Часть вещей осталась на своих местах. Пробивавшегося сквозь пыльные окна света было вполне достаточно, чтобы разглядеть помещение, служившее когда-то кухней. Обстановка была довольно убогая. Небольшая, не слишком аккуратно сложенная печь, возле которой валялась на полу пара закопченных дочерна чугунков. Криво висящие на стене с выцветшими, рваными обоями ходики. Покрашенный голубой масляной краской, местами облезший стол, на котором стояла потрепанная коробка. Рядом с ней лежала россыпь алюминиевых ложек и вилок и стояли, составленные стопкой, щербатые тарелки. Видимо их собирались упаковать, но так и оставили. Что у владельцев дома произошло, и почему они в такой спешке уехали, побросав половину имущества, никто в деревне толком не знал. Разумеется, подобная таинственность порождала множество слухов, один фантастичнее другого. Но, так или иначе, дом пользовался славой «дурного места». Деревенские обходили его стороной. Даже поживиться чем-нибудь из оставленного добра, что могло сгодиться в хозяйстве, желающих не нашлось. Зато детвора, привлеченная как раз именно окружавшей дом таинственностью, то и дело забиралась в него для игр. Взрослые ругались и запрещали, когда видели. Но разве ж за шустрой ребятней уследишь.

Как раз сегодня Лерин брат Генка собирался вместе с приятелями «ловить злых духов», по их мнению, обитавших в доме. Пятилетнюю Леру, естественно, не взяли. Обидно обозвав малявкой и трусихой, так как она девчонка. Само собой, как следует поревев после подобного заявления и наконец справившись, с обидой, Лера немного поиграла в чумазых кукол, потом нарвала цветов чтобы украсить крыльцо бабкиного дома. Играть одной было скучно и девочка боязливо посматривая по сторонам, пошла в сторону заброшенного дома. В надежде, что если она придет мальчишки ее все же не прогонят. Если будут гнать, Лера решила пригрозить, что наябедничает бабке.

В глубине дома что-то поскрипывало. Совсем тихо. Может кошка пробралась и охотится за мышами, или просто рассохшиеся доски скрипят. Лера, чувствуя страх и одновременно любопытство, снова негромко позвала:

— Генка! Генааа!…

Идти дальше Лера не решалась. Но судя по всему, мальчишки уже ушли, наверное на речку пошли купаться, со вновь возрастающей обидой решила Лера. А может они специально от нее прячутся, ждут когда она уйдет?

Выйдя на улицу, Лера обошла дом и влезла на рассохшуюся бочку, поставленную возле одного из окон. Привстав на цыпочки, девочка попыталась разглядеть что-нибудь сквозь покрытое грязными разводами стекло. Вдруг мальчишки и правда прячутся от нее. Все что ей удалось увидеть — смутные очертания кровати с панцирной сеткой без матраца и темный дверной проем рядом с ней. Лера осторожно спустилась с бочки и вдруг заметила, что стекло в одной из створок следующего окна отсутствует. Видимо в какое-то из посещений юных исследователей кто-то не в меру разошелся и случайно выбил его. Лера поискала глазами на чтобы ей встать, чтобы заглянуть в пустой проем. Она уже не столько надеялась обнаружить брата и прочую компанию. Ей было любопытно, что там в той части дома, куда она ни разу не заходила.

У забора валялось ржавое ведро с большой вмятиной на боку. Лера принесла его и сверху положила еще пару поленьев из наполовину заполненной поленницы. Даже дрова из «нехорошего дома» никто взять не захотел. Но Лере было не до размышлений о предрассудках местных жителей. В ней взыграл инстинкт исследователя. Стараясь сохранить равновесие и не упасть, Лера кое как взобралась на шаткую конструкцию. Ничего особенного она не увидела. Почти пустая комната со старым шкафом, дверцы которого были распахнуты, демонстрируя отсутствие чего либо внутри. И два видавших виды стула, один из которых стоял у стены, а второй валялся на полу посреди комнаты. Лера попыталась разглядеть часть комнаты которая не была видна с того места, где находился ее пункт наблюдения. Поленья под ногами девочки заходили ходуном и она крепко схватилась за подоконник. В глубине дома послышались голоса. Но не мальчишеские, принадлежавшие Генке и его товарищам, а взрослые, мужские. Мужчины о чем-то спорили. Интонации обоих голосов звучали раздраженно, даже сердито.

— Да я же тогда сразу сказал, что понятия не имею куда родич свалил! И откуда он про бабки узнал тоже без понятия! Может, догадался…

— Ага! Такой догадливый. А по виду и не скажешь, что он такой мыслитель этот твой дядька двоюродный или кто он тебе? — второй голос был более низким и глубоким. И в нем звучали одновременно насмешка и угроза.

— Да, ты че?! Не веришь мне что ли? Скажи, я хоть раз подвел?! Ну хоть раз? Было такое?…

В этот момент спорившие вошли в комнату, в окно которой заглядывала Лера. Она испуганно отпрянула в сторону где оконный проем прикрывала выцветшая рваная занавеска. Лера успела заметить, что вошедшие вовсе не какие-нибудь совсем уж взрослые-превзрослые дядьки, успевшие обзавестись пузцом, а заодно и лысиной. Несмотря на довольно грубые и низкие голоса, их обладатели выглядели не намного старше их с Генкой брата Сереги, который только недавно вернулся из армии.

Лера, чувствуя какое-то беспокойство, с удовольствием ушла бы от «нехорошего дома». Незнакомцы с их непонятным спором ее пугали. В их поведении была явная агрессия, хотя Лера, разумеется, даже слова такого не знала. Девочка просто чувствовала опасность, исходящую от них.

— Я вообще не понимаю чего мы сюда приперлись? — с некоторым беспокойством в голосе сказал один из мужчин. — ты ж не думаешь, что он бабки перепрятал у себя же в доме, а сам свалил. Нет тут ничего. С собой он бабло забрал, ясно же…

Послышался смех. От его звуков, Лере почему-то стало еще страшнее. Девочка закусила пухлую губку, готовая разреветься от непонятного ей самой испуга. Она застыла на своей конструкции, боясь шевелиться и даже дышать. И зачем она пошла искать Генку? Ну его, раз не хочет с ней дружить. Лера скосила глаза в сторону забора. Может попробовать убежать, может сердитые посетители заброшенного дома ее не заметят? Тоненькие пальчики вцепившиеся в подоконник дрожали. Лера едва слышно всхлипнула.

— Слушай, Клык, ну пропали бабки, все! Тут ловить нечего… Нужно смириться. Ермолай, сука, сделал нас. Ну вот такой вот родич у меня. Гнида последняя оказался! Знал бы где найти его, сам бы кончил падлу!…

В наступившей тишине был слышен тоненький комариный писк. Насекомое кружило возле Лериного лица подыскивая место для посадки. Лера зажмурилась. Ей было очень-очень страшно.

— Да, родич твой подвел нас, — без какой-либо интонации согласился обладатель более низкого голоса. И после этого уже почти радостно добавил — А, знаешь, ведь мы нашли бабло, Веник. Представляешь!…

Послышался звук похожий на бульканье. И первый голос, по непонятной причине словно бы разом севший и охрипший, чуть слышно произнес:

— Ккак нашли?…

Снова послышался этот приводящий Леру в ужас смех.

— Пришлось постараться, но, кто ищет тот, как говорится…

Второй голос что-то нечленораздельно промычал. А потом Лере показалось, что она услышала всхлипывания.

— Клык! Постой! Я не хотел! Богом клянусь!… Это все Ермолай меня с толка сбил… правда… он догадался про деньги. Сам! Пригрозил, что если я с ним деньги не поделю, он меня сдаст ментам… Я бы сам никогда… ты же меня знаешь. Бес попутал, нужно было не соглашаться нужно было вам рассказать… Клык…

— Богом клянешься, бес попутал. Эх Веник, Веник…

Теперь Лера была убеждена, что мужчина, которого зовут Веник, действительно плачет. И это тоже было очень пугающе. Потому что мужчины не плачут. Лера не могла припомнить ни одного случая, чтобы взрослый мужчина плакал.

— Клык!!! — взвыл Веник. У Леры по телу побежали мурашки и застучали зубы.

Не обращая внимания на вопли, тот которого звали Клык засмеялся своим жутким смехом.

— Я даже не представлял, что человек способен издавать такие звуки, — немного успокоившись сказал Клык. — Свиньи на бойне так не визжат, как визжал твой дядька Ермолай.

— Ааааа! — взвыл на этот раз уже во весь голос Веник. — Клык, умоляю! Пожалуйста!…

— Да не ссы, мы ж с тобой кореша! — судя по звуку Клык хлопнул плачущего приятеля по плечу.

У Леры зубы выбивали дробь, а маленькие ладошки стали мокрыми от пота. «Мамочка, мама!…» — повторяла про себя девочка. По покрытым нежным пушком щекам катились слезы. Больше всего ей хотелось домой к чумазым куклам, к ворчащей, вечно ругающей их с Генкой бабке…

— Клык, пожалуйста!… Я все, что хочешь!… Вот никогда больше, чем хочешь клянусь…

— Не клянись Веник, не нужно, — низкий голос звучал холодно и равнодушно. — Ты свой выбор сделал. Но ты не бойся, я с тобой не стану как с Ермолаем поступать. Мы ж кореша…

Лера услышала резкий хлопок, а затем такой звук, будто в комнате за спасительной занавеской о деревянные половицы ударилось что-то тяжелое. От неожиданности Лера дернулась и едва не свалилась со своей ненадежной конструкции. В доме воцарилась тишина. Лера осторожно выглянула из за обтрепанного края ткани.

— Ах! — почти беззвучно выдохнула девочка, расширившимися глазами глядя на открывшуюся перед ней картину.

— Тшшш, — успокаивающе сказал широкоплечий светловолосый незнакомец и шагнул к окну. — Тшшш.

Он улыбнулся и приложил палец к губам. Серые глаза внимательно смотрели на детское личико.

— Это все невзаправду, — сказал мужчина. — Мы играем. Такая у нас игра. Понимаешь?

Лера судорожно сглотнула и закивала головой как китайский болванчик. Конструкция под ногами вновь заходила ходуном, но Лере казалось, что если она и развалится сейчас под ней, то она сама не упадет, а так и повиснет на вцепившихся в подоконник руках и будет висеть. Потому что пальцы приросли к шершавому дереву и при всем желании больше не смогут его отпустить.

— Не бойся! — сказал незнакомец чуть ли не с нежностью.

Лера снова закивала завороженно глядя на улыбчивое, почти круглое лицо.

Второй, из споривших неподвижно лежал на полу. Под его головой было что-то темное напоминавшее лужу с неровными краями. И вместо одного из глаз у него было темное-темное пятно. Лера видела покойников только в кино, но даже будучи маленькой девочкой с довольно скудным жизненным опытом, она безошибочно угадала, что тот кого звали Веником, и кто плакал и отчаянно просил своего приятеля о чем-то еще пару минут назад, теперь совершенно точно был мертв.

— Беги, — сказал незнакомец со странным именем Клык, подойдя вплотную к окну и загораживая крупным накачанным телом обзор пугающей, страшной картины. — Мама, наверное волнуется…

Лера в очередной раз согласно затрясла головой. И неважно, что ее мама в Москве, а тут только бабушка. Незнакомец совершенно прав, ей нужно бежать. Бежать отсюда. Как можно скорее…

Холодный, словно бы тоже лишенный жизни серый глаз подмигнул ей.

— Беги…

Лера спрыгнула со ставшего ненавистным ведра и приспустила что есть силы в сторону бабкиного дома. Она была уверена, что незнакомец не погонится за ней, но все равно бежала так быстро, как только могла. И еще она точно знала, что он обманул ее — все было взаправду. Второй дядька был мертвым. И это не игра.

Глава 2

Тяжелые, обитые коваными пластинами ворота распахнулись и машина въехала на подъездную дорожку.

— Как все прошло?

Клык ухмыльнулся и сверкнувшие в свете полной луны крепкие заостренные зубы придали ему сходство с вампиром.

— Нормально прошло. Все чики пыки.

Тот кто встречал Клыка у входа в большой кирпичный дом улыбнулся. Как обычно Клык не мог разгадать что скрыто за этой улыбкой «без выражения» — одобрение, равнодушие, насмешка. Клык отвел взгляд. Хозяин загадочной улыбки, в отличие от самого Клыка, видел его насквозь.

— Ну, и что не так? — поинтересовался он. — Ты какой-то напряженный.

— Да нет, чего напряженный? Все путем, Пустой.

Клык вздохнул. Все равно придется рассказать. От приятеля ничего не утаишь. Он прочистил горло.

— Там была девочка. Маленькая… Я не знал, она за окном пряталась…

Брови слушателя приподнялись.

— Девочка?! — обладатель странного, но очень подходящего ему «погоняла» Пустой снова улыбнулся. Голубые глаза, взгляд которых, как и улыбка «не имел выражения» не отрываясь смотрели на приятеля. Клык почувствовал себя еще более неуютно под этим «прощупывающим» взглядом. — Девочка тебя видела?

Клык помотал короткостриженой головой и опустил глаза. Вот как, как Пустому всегда удается на раз-два узнать даже то, о чем и догадаться-то, вроде, не с чего, и о чем собеседник предпочел бы умолчать?! Как он понял что вообще что-то пошло не совсем «по плану»…

— Она не видела как… как все произошло. Я ж говорю, пряталась под окном. Играла, наверное. Заброшенный дом, все дела. Дети они любят всякое такое… Видно, когда услышала выстрел испугалась и заглянула в окно… Ну, я сказал, что это такая игра…

— Ну да, игра, — ухмыльнулся собеседник.

— Пустой, ей лет пять. Она и не поняла ничего. Малая совсем… Не мог же я убить ребенка! — Клык беспомощно развел руками.

Обладатель странного прозвища похлопал его по плечу.

— Да чего ты разошелся-то? Разумеется нельзя убивать маленьких девочек. Маленькие девочки не виноваты, что им довелось явиться на свет в поганое время в поганой стране и что порой им приходится видеть то чего не следует… Все путем, Клык.

Взгляд голубых глаз говорившего был устремлен сквозь пространство. В никуда. Он не был холодным или безжизненным, он был пустым…

Клык облизал пересохшие губы. Ему было не по себе.

— Я тебе говорю, она ничего не поняла толком. А так все чики пыки, комар носа не подточит…

— Ага… Молодец, Клык.

— Ну, в общем, я это, раз девочка меня видела, решил, что теперь на Ермолая, ну что это он Веника порешил, не подумают… Короче, я тело в лес отвез. Решил, так лучше…

Клык замолчал. Широкий, мощный как у бульдога лоб, несмотря на вечернюю прохладу, покрыли капельки пота. Носком ботинка он перекатывал валявшийся на дорожке камушек. Может он зря решил действовать не по плану? Может не нужно было говорить про девочку, а придумать что-то. Но Пустого не проведешь. Он бы сразу раскусил обман…

Продолжая улыбаться своей непостижимой для Клыка улыбкой Пустой слегка склонил голову набок и заглянул в глаза приятеля. — Да нормально все. Конечно рискованно было труп средь бела дня перевозить. Но все обошлось… Ты его обыскал перед тем, как оставить в лесу?

Клык оторвал взгляд от камушка и посмотрел на товарища. Глаза у него были несчастные.

— Ккого?… Веника? Ннет…

Он поморгал и с виноватым видом добавил:

— Я даже и не подумал… Да что там у него может быть при себе такого, Пустой? — он нервно хохотнул. — Имена, явки, пароли…

— Юморист, — усмехнулся собеседник.

Клык нерешительно пожал плечами. Ему хотелось выпить, да и поесть не мешало бы. Чего они в дом- то не идут?..

— Вот что, — сказал Пустой. — Нужно съездить туда. Мало ли, что у этого ублюдка может быть. Он уже доставил нам массу хлопот. Нельзя рисковать…

Клык кивнул, понимая, что нравится ему или нет, а ехать придется.

— Может сначала пожрать чего, — жалобно сказал он. — Я с утра ничего не ел, живот крутит от голода.

Пустой рассмеялся.

— Сейчас бутерброды возьму, поешь по дороге, а основательно заправишься, после того как дело сделаем.

— Пустой, пивка захвати, — несколько приободрившись бросил ему вслед Клык.

Ничего, сейчас они туда-обратно сгоняют, а потом можно будет по полной и отдохнуть, и оторваться. Можно в сауне попариться. Сауна в доме отличная, пустой из-за нее и снял этот дом. Даже маленький бассейн есть. Все по уму. Можно еще и шлюх заказать. А почему нет? С неприятными делами покончено. Теперь только знай бабло загребай. Пустой сказал, что у него есть план, как быстро и по крупному заработать при помощи имеющегося у них «первоначального» капитала. При этом не рискуя, что по нынешним временам очень ценно. Вот у них теперь жизнь начнется! Клык мечтательно прикрыл глаза. Из дома вышел Пустой с бумажным пакетом в одной руке и двумя запотевшими бутылками пива в другой. Клык сглотнул моментально почувствовав насколько сильно он голоден.

Обыскав карманы покойного, Клык развел руками.

— Нет у него ничего, я же говорил, — не без самодовольства отметил он факт правоты собственных слов.

Пустой кивнул.

— Все равно лучше было проверить. Мало ли. Обидно было бы погореть на какой-то ерунде…

— Ну да, ну да, — согласился Клык не видя смысла спорить.

Он вновь вспомнил о предстоящих приятных перспективах и ухмыльнулся. Бухло, еда и бабы…

***

— Знаешь, Клык. Не нравится мне эта затея тело в лесу оставлять. Ясное дело, менты особо копать не будут. Но запросто может всплыть факт родства Веника и твоего предыдущего оппонента. А раз теперь есть какой никакой свидетель, того что Ермолай к этому отношения не имеет… Могут все же и проверить…

Пустой многозначительно ухмыльнулся.

— Не, ну если так, то наверное и правда лучше куда понадежнее его спрятать. — Клык выругался. — Одни проблемы от этого поганого семейства.

Вкусная еда, бухло, сауна, телки — все это снова откладывалось из-за оказавшегося самой настоящей крысой Веника. Попытавшегося кинуть своих же корешей. И даже мертвый продолжает доставлять неудобства и портить жизнь.

Клык сплюнул и вернулся к лежащему на земле телу.

— Ну и куда его? Я так понимаю, у тебя есть соображения по этому поводу.

Приятель кивнул.

— Чуть дальше по шоссе заброшенный кирпичный завод. Километров пятнадцать примерно отсюда. Там тело точно не найдут. А если и найдут лет через сто, это уже не будет иметь значения.

Клык пожал плечами. мысль была дельная.

— В багажник? — подтащив труп к машине, поинтересовался Клык. Пустой задумчиво смотрел перед собой своим удивительным «никаким» взглядом. На губах, как обычно, блуждала его непонятная улыбка.

— Нет. Сажай его на пассажирское сидение. Если, вдруг менты, ну мало ли, скажем пьяный. А то вздумает какой-нибудь шибко активный служитель закона от скуки машину проверить, а в багажнике труп…

— Ну да, точняк… — протянул Клык, испытывая что-то сходное с восхищением по отношению к товарищу. Пустой всегда все продумывает до мелочей. Голова! У него еще с детства мозги хорошо работали. Самому Клыку, да и крысенышу Венику в этом отношении далеко было до Пустого.

Пристегнув безжизненное тело ремнем безопасности, Клык снова обратился к товарищу:

— Кто за рулем ты или я?

Пустой в очередной раз загадочно улыбнулся.

— Ты, Клык за рулем, ты…

Он шагнул вперед и положил руку на широкое плечо Клыка, друга по детским играм, товарища по темным и далеким от закона делам нынешним. За двадцать лет, что они друг друга знают, Клык практически не изменился. Все также предпочитает роль ведомого. И все также не большой любитель соображать.

— Ничего личного, Клык, — ровным голосом без какого-либо выражения, сказал Пустой. Он резко ткнул рукой в область солнечного сплетения приятеля, вонзив похожий на кинжал нож с длинным узким лезвием по самую рукоять.

Выпучив глаза, Клык медленно опустил взгляд туда где в нижней части его груди торчала покрытая затейливыми узорами рукоять. Его убийца выдернул нож из раны и кровь толчками начала выплескиваться на одежду и на траву под ногами. Клык издал булькающий звук. Из уголка приоткрытых губ потекла тоненькая струйка крови. Сейчас он еще сильнее походил на вампира. Попытавшись дотронуться до раны рукой, Клык зашатался и рухнул на землю.

Теперь в машине было целых два трупа. На пассажирском месте немного съехав вбок расположился Веник. А место водителя занимал Клык.

Развернув автомобиль в сторону, где дорога имела заметный уклон вниз, Пустой переключил скорость на коробке передач.

— Ничего личного, Клык, — все также без выражения повторил он. — Ничто не представляет большей опасности, чем глупость. А ты, друг мой, был до крайности глуп.

Он захлопнул дверь и подтолкнул машину в сторону дорожного спуска.

— Прощайте, ребята, — на губах заиграла загадочная улыбка «без выражения». — Думаю, я иногда буду немного скучать. Друзья детства привыкают и даже привязываются друг к другу.

Машина медленно покатилась постепенно набирая скорость. Спустя пару минут послышался звук удара, а спустя еще некоторое время раздался резкий и невероятно громкий в ночной тишине звук взрыва. Чернеющий вдоль

дороги лес озарился всполохами пламени горящей машины.

Кто там на этот раз «прижмурился» разбираться никто не станет. Спишут на потерю управления, или на вождение в нетрезвом состоянии, или на очередные разборки. Ни в одном из этих случаев упираться в поисках истины не станут. Такая жизнь, что подобные происшествия стали обыденными и слишком часто повторяющимися явлениями, чтобы носится с каждым из них, докапываясь что, как и почему, да и неинтересно никому, всем важно другое, связанное с собственными интересами, остальное все шелуха.

Пустой взглянул на висящую высоко в небе круглую луну. Хорошо, что все закончилось. Веник подложил им свинью, в надежде, что все сойдет ему с рук и никто не догадается что он прикарманил общие деньги. Этот его родственник, старая гнида, подал идею племяннику, что можно кинуть друзей и разбогатеть. Как в том фильме: «Это нужно не всем, это нужно одному…»

Но впрок деньги не пошли ни дяде ни племяннику. Со старого хрыча Клык, в прямом смысле слова шкуру спустил. Разумеется он запел соловьем и о том как с Веником сговорились и где деньги спрятали и какие планы строили на их использование. Кстати, планы, как и следовало ожидать, были самые идиотские. Хорошо, что не успели привести задуманное в исполнение. Пропали бы деньги, без пользы, просто ушли бы и все. А ведь старый урод, которому уж о душе пора было думать, а не о наживе, пострадал из-за собственной жадности. Мог бы получить вознаграждение за временное «сохранение» их «общака», как договаривались. Мог бы свою халупу в порядок привести, или вообще в город переехать и купить себе с женой маленькую квартирку и доживать старость вполне безбедно. Но нет, ему захотелось большего. И вот результат — вместо спокойной старости мучительная смерть. Ну и жена на старости лет без мужа осталась и вообще без всего. Один дом развалина, в котором и жить может уже нельзя, после того как он заброшенный две зимы простоял. Жадный ублюдок устроил подарок женушке, в благодарность, что борщи варила, да его ублюдка терпела всю жизнь.

А Веник и вовсе крысюк. Кинуть друзей детства это каждый скажет — нехорошо. И глупо, как оказалось в итоге. Потому что на каждого такого кто мнит себя самым умным, всегда найдется тот кто поумнее будет.

Ну, а Клык, он просто дурачок. А дурачки время от времени творят глупости. И этим они и опасны. И не желают вроде плохого, а в какой-то момент возьмут, и сами не понимая что творят, доведут до беды. Кстати, Клык, как обычно заблуждался ввиду собственного скудоумия — маленькие девочки бывают очень сообразительные.

До дома было километров двадцать. Ничего, он ежедневно совершает пробежки пусть и на половину этого расстояния. Два десятка км вместо одного как-нибудь тоже одолеет. Выполнив в качестве разминки пару дыхательных упражнений, Пустой побежал по вымершему шоссе. Ни одной машины. Вокруг только ночная тишина. Словно во всем мире остался только он да сияющая бледно желтым светом луна.

Двигаться в ночном прохладном воздухе было легко и приятно. Все хорошо. Все закончилось. Впереди только самые приятные перспективы. И больше он удачу из рук не выпустит, даже на время. Произошедшее можно считать уроком. Полезным уроком.

Вспомнились лица Калмыков, с которых и началась вся эта история с деньгами. Знакомый нарик, близкий к криминальным кругам и промышляющий себе на наркоту сливом всевозможной информации, дал наводку на тех самых калмыков. Отец одного из них, под общую неразбериху прикупил в Иркутске завод а затем выгодно перепродал его иностранной компании. Наварил бабла. Причем законно, что редко случается. Но человеческая натура основывается на ненасытности. Всегда мало. Всегда хочется большего. В общем, калмык провернувший куплю продажу завода подумал, что можно бы еще подзаработать. Решил воспользоваться ситуацией нестабильности, в том числе и в курсе валюты и дождавшись нужного момента, сыграть на разнице этого курса, преумножив имеющееся. Можно называть деловым подходом, можно жадностью. Но, в данном случае, в первую очередь это оказалось глупостью. Потому что «делать еще большие бабки», оборотистый калмык поручил сыну. Если сам отец и вправду соображал неплохо, раз так ловко провернул дело с заводом, то сын был однозначно недоумком. И удивительно, что папаша об этом не знал. В общем, молодой отпрыск предпринимателя растрезвонил всем знакомым, что едет по поручению отца в Москву. Делать большие деньги. Так, собственно, нарик информатор и узнал про это дельце. Калмык вместе с дружком, таким же молодым оболтусом, взяли, в прямом смысле, чемодан денег, так как сделка с заводом удивительным образом была произведена за нал. И прилетели в Москву. Еще в аэропорту у себя дома они познакомились с отличным парнем. Молодым бизнесменом из Москвы. И так им пришелся по душе новый знакомый, что они с радостью приняли приглашение погостить в его загородном доме. А чего не провести время весело? Дело молодое. Совместить приятное с полезным всегда хорошо.

Новый знакомец по честному устроил отличный прием гостям. Хороший дом, море выпивки, еда из дорогого ресторана. Приятная веселая компания. Гости были довольны…

Когда Клык перерезал горло сначала одному, потом другому из гостей, они были настолько пьяны, что даже и не поняли ничего.

Времена неспокойные. Чтобы пристроить с умом большие деньги и не нажить при этом проблем, нужно было подождать подходящего момента. А чтобы не разделить участь калмыков, деньги до подходящего момента нужно было хранить в надежном месте, таком о котором не пронюхают любители дать наводку, подобные сдавшему калмыков нарику.

Решено было «пристроить» на хранение бабки в деревенском доме у родственника Веника. Разумеется, родственнику о размере суммы никто сообщать не собирался. Просто Веник должен был попросить родича присмотреть за «ценными вещами», за некоторое вознаграждение. Пустой не знал сам ли Веник проболтался про то сколько всего денег. Или ушлый родич догадался что «ценные вещи» намного более ценные, чем преподнес это племянник. Но так или иначе дядька Ермолай проведал о том, что под боком у него целое состояние и уговорил Веника, что деньги нужно поделить между собой. Даже целый план разработал, старый ублюдок. Будто он с баблом сбежал, а Веник не при делах. Веник и повелся. Жадность затмила рассудок. За что и поплатились. Оба. Жадность в сочетании с глупостью всегда приводит к беде.

Судя по указателю, до дома оставалось километров пять. Перейдя с бега на бодрый шаг, Пустой с улыбкой зашагал вперед. Он всех сделал. Он победитель!

Часть 2 «Антрэ»

Глава 1

1999г. Московская область, г. Звенигород

— …и вот этот мальчик нашел, наконец, ту самую черную дверь и открыл ее… — в тоненьком голоске зазвучали «подвывающие» нотки, дополняемые жутким сипением, сходным с тяжелым приступом астмы. Для создания еще большей атмосферности — чтоб уж пробрало так пробрало!

Прервав повествование, Нинка оглядела погруженную в ночную темноту комнату с выражением снисходительного превосходства «той которой внемлют». Наступившую тишину нарушало только поскрипывание издаваемое попеременно одной из кроватей. Нинкины «товарки», затаив дыхание, застыли в ожидании продолжения страшного рассказа. Можно было конечно еще потянуть время, набить себе цену, так сказать, но, на этот раз, Нинка милостиво решила не мучить подруг. Сегодня она была добрая..

— …И когда мальчик зашел в комнату с черной дверью, она вдруг… захлопнулась!… — взвыла Нинка. Скрючившиеся на кроватях фигурки вздрогнули, кто-то не удержавшись пискнул. — И он оказался в черной-черной темноте! И тут из черной-черной темноты появилось…

Что там появилось из черной-черной темноты, в комнате с самой по себе захлопнувшейся черной дверью, Нинка сообщить не успела. Сильный порыв ветра с грохотом распахнул не запертую оконную раму. Двенадцать нежных юных созданий, включая и саму рассказчицу, синхронно подскочили в кроватях и не менее синхронно завопили:

— Ааааааа!!! Аааааа!!! — во всю мощь молодых, полных силы и способности воспроизводить звуки, вплоть до ультразвуковых частот, легких. Первой пришла в себя Зоя Сорокина. Понимая, что кричать, пусть даже очень громко, оставаясь на месте бессмысленно — нужно бежать. Спасаться от чего-то опасного, страшного, неведомого, и от того еще более ужасающего. Не прекращая вопить, Зоя спрыгнула с кровати и понеслась к двери, едва не сорвав ее с петель, девочка выскочила в коридор и побежала дальше. Следом за ней, вдохновленные примером сообразительной подруги, летели и все остальные, менее сообразительные, но не менее проворные, крича пронзительно и звонко все ту же одну единственную гласную…

Спустя двадцать минут, потребовавшихся на то, чтобы успокоить и разогнать по комнатам, а затем по кроватям всех остальных обитателей корпуса, взбудораженных голосистыми любительницами ночных страшилок, Лиза, воспитательница младшей группы девочек, сердито глядя на уже успевших окончательно прийти в себя подопечных, проводила с ними нравоучительно-воспитательную беседу. Тонко выщипанные брови девушки были насуплены, миловидное лицо не озаряла привычная улыбка. Лиза совершенно точно была очень-очень сердита.

— Вам не стыдно?! — решив не ходить вокруг да около сказала воспитательница. Девочки потупились. Им было стыдно. Они нарушили распорядок, перепугали всех, расстроили искренне обожаемую ими воспитательницу. И еще, разумеется, было жаль, что они так и не узнали конец истории, что же там приключилось с тем мальчиком в темной комнате…

— Девочки, ну вот о чем вы думали?! Вы же знаете, что в лагере существует строгий распорядок. Режим, который все обязаны соблюдать. После отбоя все, абсолютно все успокаиваются, не болтают, не вскакивают, не ходят по комнате, не выходят в коридор, кроме как в туалет… И уж тем более не рассказывают друг другу дурацкие страшилки из-за которых потом сами же спать будут боятся!… Девочки!…

Лиза со скорбным видом вздохнула, отогнав мелькнувшее в голове воспоминание, о том как именно в девятилетнем возрасте они с соседскими ребятишками забирались на чердак бабушкиного дома в деревне и «травили» страшилки, стараясь чтобы истории были пострашнее, чтоб прямо мороз по коже… Да, здорово было, чего уж там. Ну ведь не ночью же, в конце-то концов! Да и кто бы им ночью разрешил на чердак залезать…

— Я очень-очень расстроена! Вы меня подвели! Сильно!

Девочки вновь опустили глаза. Они чувствовали вину. Они раскаивались. Вполне искренне. И они бы очень хотели все же узнать чем все закончилось в этой темной комнате с черной черной дверью. Но, увы, теперь, видимо уже не узнают. Нельзя. Лиза взяла с них слово — никаких страшилок. Жаль…

— Все, идите спать. И чтоб без глупостей. Ясно?! Легли и все, тишина!

Растрепанные девчачьи головы энергично закивали, в подтверждение того что они все поняли, осознали, и больше не подведут свою воспитательницу, которую они искренне любят и обожают.

— Спокойной ночи… — робко сказала Нинка, главный специалист по ужастикам. Плотно сжатые губы воспитательницы тронула улыбка, черты лица смягчились, принимая привычное веселое выражение.

— Спокойной ночи, девочки! — тонкая бровь приподнялась, лицо стало озорным — Спокойной и тихой. Без сюрпризов и звуковых спецэффектов. Иначе всех домой отправлю. Тут же!

Девочки снова старательно закивали, расплываясь в ответных улыбках. Все, простила, больше не сердится. На душе стало легко. И как-то неожиданно каждая из участниц ночного происшествия почувствовала, что ужасно, просто ужасно хочет спать… Лиза проводила тоненькие фигурки в разноцветных пижамах смеющимся взглядом. Вот же учудили, малявки. Чуть до инфаркта всех не довели. А ее коллеги еще завидовали и говорили, что с младшей группой меньше всего проблем.

В субботу, по случаю «родительского дня» на поляне, за главным корпусом было организовано что-то вроде места для пикника. Младшие обитатели лагеря открыто радовались встрече, энергично распаковывая и тут же лопая привезенные гостинцы. Те кто постарше проявляли сдержанность. Приехавшим родственникам и гостинцам конечно тоже радовались, но не подавая вида. Вешаться на мам, пап и прочих членов семьи было уже неудобно, даже если и было такое желание.

Саша разглядела среди прочих улыбающихся, радостных лиц лицо Ольги. На тетке было, как и всегда, сногсшибательное платье из легкой желто-оранжевой ткани. И также как и всегда казалось, что именно эти цвета ей больше всего подходят и она выглядит самой красивой и самой яркой из всех присутствующих женщин. Расставив руки, Саша с радостным воплем побежала навстречу.

— Привет! — смеясь сказала Ольга, одобрительно оглядывая хорошенькую загорелую мордашку и основательно ободранные колени. — Ну вот, смотрю проводишь время с пользой. Выглядишь, наконец, как и должен выглядеть нормальный ребенок, а не бледная городская поганка. Постоянно вся отутюженная, одетая как будто только что из химчистки.

Ольга протянула Саше увесистый пакет с вкусняшками.

— Очень надеюсь, ты не будешь выбирать только то в чем вообще нет калорий, ну или максимум две три затесались.

Саша смеясь помотала головой.

— Не буду.

— И правильно. — Ольга махнула рукой. — Все это глупости. Ты растешь. Тебе нужно нормально питаться, а не заниматься ерундой. Кстати, бабуля, никогда никаких диет не придерживалась. Она сама призналась.

Ольга с заговорщицким видом подмигнула Саше, и грациозно поведя плечами добавила:

— И вполне успешно оттанцевала свою балетную карьеру. Так, что, Сашка, не слушай никаких своих преподавательниц. Ты ребенок. Тебе расти нужно, развиваться, пусть эти злобные тетки сами на двух калориях в день сидят, если нравится и мозгов нет.

Саша с восторгом наблюдала за своей обожаемой и совершенно невероятной, не похожей на всех остальных взрослых родственницей. Внезапно она почувствовала укол совести. От радости она совсем забыла о самом важном.

— А где мама?

Девочка огляделась вокруг, но матери по прежнему не увидела. Ей показалось, что красивое лицо тетки нахмурилась и на пару секунд стало серьезным. Обняв Сашу за плечи, и уже вновь ослепительно улыбаясь, Ольга сказала:

— Мама не смогла приехать. Срочные взрослые дела. Ты же знаешь, у взрослых бывают важные дела, которые никак нельзя отложить. Взрослые вообще сложные и странные, — Ольга потрепала Сашины светлые с платиновым отливом волосы. — Мама очень переживала, но я сказала, что ты не станешь обижаться и все поймешь. Ты же взрослая и умная. Правда?!

Смеющиеся темные глаза с нежностью смотрели на Сашу. Саша кивнула, вновь расплываясь в улыбке. Конечно она понимает, что у взрослых бывают важные дела. Потому что они, взрослые, странные и сложные.

— Пойдем, присядем где-нибудь. — Ольга засмеялась. — В моем возрасте, знаешь ли, ногам уже нужен отдых. Старушкой становлюсь, — тряхнув густыми волнистыми волосами, она задорно подмигнула. Саша взяла тетку за руку и они направились к дальнему краю поляны, где было гораздо свободнее и не так многолюдно.

Саша непроизвольно взглянула на изящные ноги, обутые в туфли на высоченных каблуках.

— Ты никогда не будешь старушкой, — уверенно сказала девочка. — Всегда будешь молодая и самая-самая красивая.

Ольга взглянула на племянницу и Саше почудилось, что в темных глазах отразилась грусть.

— Ох, Сашка, какая ты еще несмышленая дурында!

Саша надула губы и даже собралась обидеться, но Ольга потрепав ее по голове так задорно рассмеялась, что Саша тоже не удержалась и начала смеяться вместе с ней. На ее тетю невозможно было обижаться. Никогда и ни за что.

— Ну и что, даже здесь у вас все время по пол дня занятия? Мрак какой-то! — в голосе Ольге прозвучало искреннее возмущение. — Неужели нельзя дать детям нормально отдохнуть и каникулы провести именно как каникулы, а не марафон бесконечного растягивания ног, отработки прыжков и прочего, чем вы там занимаетесь?!

— Нужно обязательно поддерживать форму, — рассудительно сказала Саша. Ольга фыркнула. — Иначе, как говорит Вероника Евгеньевна, мы за время каникул превратимся в неповоротливых коров с негнущимися руками и ногами.

На этот раз Ольга закатила глаза и снова презрительно фыркнула.

— Вероника Евгеньевна сама корова да к тому же хамка, раз позволяет себе так говорить детям, — возмущенно сказала Ольга. — Прямо не перевариваю таких теток!

Саша улыбнулась. Она сама сильно недолюбливала преподавательницу хореографии. Да ее все девочки недолюбливали. Она и впрямь была грубой и требовательной до деспотизма. Между собой воспитанницы именовали ее не иначе как Гиеновной. Но Саша так страстно любила балет и так мечтала стать профессиональной балериной, что готова была, если нужно, терпеть целый десяток таких как Вероника Гиеновна.

Они лежали на прогретой солнцем траве и смотрели в казавшуюся выцветшей безоблачную голубую высь. Небрежно сброшенные Ольгой туфли «от кутюр» валялись рядом и Саша наблюдала как по бесконечно длинному каблуку взбирается божья коровка. И в который раз Саша подумала о том с какой легкостью Ольга относится вообще ко всему. Живет так легко и радостно, как никто другой из тех кого она знает. Саше всегда казалось, что из всех уже достигших взрослого возраста людей Ольга самая счастливая и беззаботная. Как будто в ее жизни не бывает, неприятностей, проблем. Именно эта легкость и беззаботность больше всего нравились Саше.

— Ты самая классная тетя во всем мире! — выдохнула девочка. Повернув голову, Ольга внимательно посмотрела на нее и улыбнулась своей невероятной, ослепительно прекрасной улыбкой. Саша заметила едва наметившиеся морщинки в уголках темных, словно спелые черешни, глаз. Но они не портили, а скорее даже придавали красивому лицу еще большее обаяние и живость. Даже возраст ее тетка умела использовать с пользой.

— Спасибо! Ты, Сашка, тоже ничего такая племянница. — смеясь Ольга повернулась на бок и обхватив Сашу рукой пощекотала ее. Девочка завизжала и захихикала, пытаясь вырваться из рук своей классной и, как оказалось, коварной родственницы.

— Хороший день, — сказала Ольга, когда они успокоившись и насмеявшись вдоволь снова улеглись. На ее губах блуждала мягкая расслабленная улыбка. Она прикрыла глаза и вид у нее был умиротворенный. Саша прижалась к ее боку и обняла, вдыхая аромат экзотических пряных духов. — Так не хочется никуда ехать. Лежать бы так на солнышке и лежать… — не открывая глаз сказала Ольга.

— Да, замечательный день! Так здорово, что ты приехала!…

— Ну вообще я не собиралась тащиться в такую даль из-за маленькой тощей девчонки. Но потом подумала, ладно уж, не пропадать же мешку конфет, придется поехать.

Саша радостно рассмеялась.

— Ты же шутишь, я знаю.

— А то!…

Глава 2

— Соня!!! Тянем, тянем носок! Соня, не спи!!! Не опускаем ногу! Девочки, все держим ногу, никто не опускает!!! Никто!!! Регина!!! Ну что вы как вареные курицы! Работаем! Работаем! Никуда не годится! Будем продолжать пока каждая не выложится на все сто! Пока я не увижу, что вы действительно стараетесь! Я вижу только лентяек, не желающих прикладывать усилия! Танцевать, значит постоянно выкладываться полностью. Не давая себе поблажки! Работаем, работаем! Алина, если будешь продолжать в таком темпе отъедать бока и зад, скоро вообще ногу поднять выше лестничной ступени не сможешь! Тянем, тянем! Выше! Девочки, вы меня слышите!!! Стараемся!!! — с каждой новой репликой повышая тональность Вероника Евгеньевна, с недовольным видом прохаживалась вдоль станка наступив брови и сердито оглядывая подопечных, изо всех сил старательно тянувших вверх тоненькие ножки, на максимально возможную и даже невозможную высоту. Но на взгляд хореографички все же недостаточно старательно. Когда преподавательница прошла в противоположный конец зала Соня Новикова скорчила рожицу и негромко выругалась совсем не по девичьи. На лбу у нее выступили капельки пота, рот изогнулся в болезненной гримасе, подбородок дрожал. Саша чувствовала как мышцы начинает сводить судорога. В висках отбойным молотком стучало: «Я больше не могу! Я больше не могу! Пожалуйста, пусть она скажет, что можно закончить! Пожалуйста!…»

— Тянем, тянем носок! Девочки!!! Работаем!!! Кто не желает работать, ради Бога, сидите дома. Тем кто ленится, тут делать нечего!.. Тянем носок! Регина!!! Ты уснула что ли?! Что за поза с согнутыми коленями. Ты как кавалерист. Такой позиции тут вообще не должно быть! Нет такой позиции в танце! Нет! Колени распрями!!! Еще!!!

Щебечущей стайкой маленькие будущие звезды балета радостно выпорхнули из здания школы искусств и с визгом и хохотом побежали в сторону трамвайной остановки.

От места остановки улица просматривалась далеко. Никакого трамвая на горизонте видно не было. Девочки с радостно-возбужденным видом заговорщиц облепили киоск, с мороженым.

— Ты знаешь, Сосницкая, сколько калорий в каждом мороженом, которое ты съедаешь? Это еще одна тонна жира на твоих боках! — очень похоже подражая интонации преподавательницы передразнила Гиеновну Соня Новикова. Девочки радостно засмеялись. Ира Сосницкая мечтательно оглядела витрину. Жалея, что денег у нее хватает только на одно запретное лакомство.

— Я буду самое-самое жирное и самое калорийное! И пусть Гиеновна удавится! — Ира решительно протянула продавщице деньги, ткнув тоненьким пальчиком в «Лакомку».

Женщина с добродушным почти круглым лицом, явно не озабоченная присутствием чего-то лишнего в собственной почти квадратной фигуре, ухмыльнулась, подавая маленькой тощенькой покупательнице выбранное ею мороженое.

— Держи, деточка… Вот, сколько работаю, все больше убеждаюсь, что совсем ненормальные у вас там в вашей школе учителя. Год за годом одно и тоже! Ужас! Готовы детей заморить. Умалишоты! — мороженщица сокрушенно покачала головой. — Кушай деточка, кушай. Тебе за раз пять таких мороженых съедать нужно… Вот же мучают детей то своими придумками…

— Спасибо, -немного смутившись, улыбнулась Ира. Вот, жаль, что не эта добрая тетенька их преподаватель. Она бы не орала, что они носок плохо тянут. Она бы их вкусностями подкармливала. Ира хихикнула.

— Отличный выбор, Сосницкая! Две тонны жира на твоих боках! — в очередной раз, прокомментировала Соня голосом хореографички.

Девочки покатились со смеху.

— Терпеть ее не могу, эту Гиеновну. — с наслаждением откусывая куски пломбира смешанного с глазурью, сказала Ира. — Жаба!

Девочки согласно кивнули. В подтверждение согласия, откусывая по солидному куску запретной вкуснятины. Акция протеста это так приятно и, главное, невероятно вкусно!

Подъехал трамвай. Компания юных нарушительниц

правил, толкаясь и хихикая втиснулась в салон, наполнив его шумом, радостным возбуждением и суетой. Проезжая мимо здания балетной школы, Ира показала язык и потрясла в воздухе остатками мороженого.

— Сашка, ты? Мой руки! И иди обедать! — крикнула мать из кухни, услышав как хлопнула входная дверь.

— Сейчас, мам! — крикнула в ответ Саша, бросая на пол выложенный блестящей плиткой тяжелую сумку, успевшую оттянуть за время дороги худенькие плечи. Из кухни вкусно пахло. Стянув пуховик, Саша танцующей походкой направилась в ванную.

— Как прошло занятие?

— Нормально. Гиеновна, как всегда орала как сумасшедшая на всех, и была всеми недовольна, — усаживаясь за стол сообщила Саша. Как обычно, после морозного воздуха в домашнем тепле навалилась накопившаяся за день усталость. Захотелось лечь и лежать. Не двигаясь, вообще ничего не делая.

Мать подошла и коснулась губами платиновой макушки дочери. По сути, Сашка еще совсем-совсем ребенок…

— Саша, ты всегда можешь ммм… перестать ходить туда. Именно туда. Я не говорю бросить заниматься совсем, просто можно найти другую балетную школу, где требования будут менее жесткие… — Мать слегка смущенно смотрела на дочь. Она была рада и горда проявлением такой целеустремленности и упорства. Но, с другой стороны, ее бы вполне устроило, если бы дочь просто занималась любимым увлечением, без вот этой вот выматывающей муштры, без ежедневных нагрузок забирающих все силы. Детям по десять лет, а из них выжимают все соки. Не скажутся ли, если не прямо сейчас, то впоследствии подобные нагрузки на здоровье?…

Саша с удивлением посмотрела на мать и уверенно помотала головой.

— Мам, ты что?! Ты же знаешь, что это лучшая школа. И ты же знаешь, балет это постоянный труд, работа над собой изо дня в день. Только так можно добиться результата… — с серьезным, не по возрасту, взрослым видом сказала девочка. Вера Сергеевна закатила глаза. Это все мама! Ее мама, Сашина бабушка, со своим балетом, будь он неладен. Вбила в голову ребенку, что ничего лучше в жизни нет и Сашка обязательно должна стать великой балериной, потому что у нее явные способности. Прямо вот великой балериной! Никак не меньше.

Вера Сергеевна не противилась, когда шестилетняя дочь, очарованная рассказами бабушки и фотографиями из ее альбомов, и конечно театральными постановками, на которые постоянно водила ее бабушка, сделала свой выбор. Вообще Вера Сергеевна, была уверена, что в таком возрасте нет еще серьезных целей и желаний. Постоянных, по крайней мере. Детям быстро все надоедает. Сегодня хочу быть доктором, завтра актрисой. И с балетом думала она будет также. Позанимается и через какое-то время остынет. Захочет, к примеру, на скрипке играть или быть фигуристкой, или заниматься живописью. Но чем дальше, тем все серьезней и серьезней ее дочь относилась к своей мечте. И тем меньший восторг у самой Веры Сергеевны вызывала эта выбранная ею мечта. Потому что она была дочерью балерины и знала что это означает. А жизнь, она гораздо больше чем одно, пусть даже самое любимое и обожаемое увлечение. А тут ничего другого нет. Сашка ничего кроме учебы и занятий хореографией не видит. Не остается больше ни на что сил и времени. Ни в кино с подружками сходить, ни съездить куда-то. Вздохнув, мать будущей примы поставила на стол тарелку с аппетитно пахнущей куриной лапшой.

— Ешь! — скомандовала она.

Саша хихикнула.

— Гиеновна бы сейчас была вне себя и орала бы как сумасшедшая! Лапша — это еще одна тонна жира на боках!

Вера Сергеевна покачала головой и сердито сказала:

— Саш, вероятно, это очень непедагогично, но она у вас действительно сумасшедшая. Да к тому же абсолютно неуравновешенная. Уже сколько раз родители вопрос ставили перед руководством… — Вера Сергеевна махнула рукой. Ни к чему ребенку эти подробности. Да и что толку? Неуравновешенная и грубая преподавательница никуда не денется, потому что Саша не уйдет из чертовой школы. Ее все устраивает. Это ее жизнь. Жизнь, которая, по сути, является подменой настоящей жизни. Вера Сергеевна вздохнула.

— Кушай, а то остынет…

Вновь вспомнив нелюбимую всеми преподавательницу, Саше, почему-то вдруг, стало очень жаль ее, женщину, которая сама никого не любит и ее тоже не любит никто. Промелькнувшая в детской голове даже не мысль, а скорее подсознательное ощущение, что человек живущий без любви очень несчастен, тут же бесследно испарилось. В десять лет сложно думать о тонкостях человеческой натуры и ее взаимоотношении с миром вследствие этих тонкостей. Честно говоря, сейчас думать вообще было неохота. И про Гиеновну особенно. Хотя бы до следующего занятия, то есть до завтра. Глаза начали сами собой закрываться. Едва не нырнув в тарелку, Саша подперла голову тоненькой ручкой, стараясь прогнать охватившую ее сонливость.

— Вечером должны приехать бабуля и Ольга, — забирая тарелку, сказала Вера Сергеевна.

— Ура! — моментально взбодрившись, Саша радостно подскочила на стуле.

Вера Сергеевна вяло улыбнулась. Да уж, ура. Мать весь вечер будет наставлять их с Ольгой, как нужно правильно жить и правильно поступать и тд, и тп. Любимое занятие. А Ольга будет своим наметанным, как рентгеновский луч, взглядом «просвечивать» ее. И обо всем догадается, даже сомневаться не приходится. Младшая сестра всегда обо всем догадывалась. И догадывалась всегда верно. Ничего не скроешь от ее проницательности. И она точно найдет момент, чтобы никто не мешал поговорить. Откровенно, как на духу. А ей ничего говорить не хочется, ни о чем. Даже с сестрой, с которой у них никогда не было секретов. Поэтому да, ура! Впереди дивный вечер…

— Давай, доделывай уроки, до их приезда. Потом не до того будет… — справившись с волнением сказала Вера Сергеевна. Пребывающая в гораздо более радостном предвкушении от предстоящего вечера Саша, пританцовывая поскакала в свою комнату, уже вполне бодрая и отдохнувшая.

Глава 3

— Александра! Не забывай держать спину прямо!

На замечание по поводу осанки, сделанное, некогда служившей в мариинке Екатериной Андреевной старшая дочь закатила глаза, младшая слегка склонив голову ухмыльнулась, а внучка, к которой было обращено замечание, послушно расправила и так безупречно прямые плечи и спину.

— Вот так! Никогда не забывай про осанку! — Екатерина Андреевна удовлетворенно кивнула и аристократичным исполненным достоинства движением отрезала крошечный ломтик от своей отбивной. Отправив его в рот, она вновь вполне благосклонно кивнула.

— Вера, мясо, как всегда восхитительное. Чего у тебя не отнять, так это кулинарного таланта.

— Спасибо, мам, — рассеяно поблагодарила Вера Сергеевна. Ольга метнула проницательный взгляд в сторону сестры.

— Это у тебя в отца, он тоже прекрасно готовил. — Екатерина Андреевна улыбнулась. — В отличие от меня.

На мгновение во взгляде поблекших глаз мелькнул озорной огонек.

— Сережа всегда грозился, что уйдет от меня к поварихе.

Ольга засмеялась. Вера Сергеевна улыбнулась, снова довольно рассеянно. Саша хихикнула.

— Он подтрунивал надо мной, что мои котлеты чудовищны, а супы, которые я время от времени все же пыталась варить, как любящая жена, можно использовать как биологическое оружие.

Ольга положила изящную кисть поверх изборожденной морщинами материнской руки.

— Мамуль, у тебя много других талантов. Супы и котлеты это не главное. Отец тебя боготворил, ты же знаешь. И никакая повариха ему была не нужна.

Екатерина Андреевна засмеялась.

— Ты так говоришь, потому что как и я не умеешь готовить.

Ольга задорно тряхнула головой.

— Да! Не умею. Ну и что! Верка в папу пошла. Я в тебя. Все по честному. К тому же у меня безупречная осанка. Что подтверждает, что я точно в тебя, — смеясь закончила она.

Екатерина Андреевна покачала головой.

— Да, с осанкой точно к тебе претензий нет. — Она вздохнула. — И я так надеялась, что ты и правда пойдешь по моим стопам и займешься балетом. У тебя были все задатки! Другие только мечтают о том, что попросту было тебе дано от природы. А ты совершенно не ценила этого и ни в какую не хотела заниматься… И, в конце концов, еще выбрала это ужасное вульгарное занятие! Модель! Вот что это за профессия такая?! Позор один…

— Мам, не начинай. Я давно уже не модель. — Ольга взяла один из малюсеньких пирожков, на которые ее сестра была не меньшей мастерицей чем на мясные блюда. Вонзив в пирожок крепкие белоснежные зубы она прикрыла глаза от удовольствия. — Ммм… Верка, если бы я жила вместе с тобой и ты бы меня кормила, я бы уже давно разжирела до слоновьих размеров. Ты уж слишком вкусно готовишь, нельзя так.

Вера Сергеевна улыбнулась сестре. Повернувшись к матери Ольга примирительно сказала:

— Я согласна с тобой мам, что выбор профессии был дурацким.

Екатерина Андреевна фыркнула — профессии! Тоже нашла профессию по сцене туда сюда скакать демонстрируя безвкусные тряпки, а заодно, полураздетую себя…

— Но я и балет не люблю. Что тут поделаешь? — упрямо добавила Ольга, по мнению которой, одно занятие не сильно отличалось от другого. И там и там, по сути, бессмыслица.

Екатерина Андреевна вздохнула.

— Ладно, хоть Александра продолжит традицию.

Вера Сергеевна с задумчивым видом теребившая уголок лежавшей рядом с тарелкой льняной салфетки, при словах о продолжении традиции сжала ладонь, сминая ткань в комок. Традиция! Кому она нужна эта традиция?! У ребенка детства нет. Просто нет и все. Одна сплошная традиция…

Как будто почувствовав напряженное состояние старшей дочери Екатерина Андреевна повернула голову в ее сторону.

— А где ваш ммм… глава семьи? — в интонации с которой был задан вопрос имеющий отношение к старшему зятю, как обычно прозвучала презрительно-пренебрежительная нотка.

— А… гм… э…. добавки хочет кто-нибудь? — На щеках Веры Сергеевны полыхнули алые пятна. Екатерина Андреевна недовольно сдвинула брови. Что за ужасная манера отвечать вопросом на вопрос?

— Вера?!… — В голосе Екатерины Андреевны теперь звучало откровенное раздражение. — Разве ты не слышала, что я обратилась к тебе с вопросом?…

Отправившая в рот остатки пирожка Ольга выпучила глаза и сильно закашлялась. Вера кинулась к ней и начала хлопать по спине.

— Ох! Фууу!… — выдохнула, наконец Ольга и засмеялась. — Чуть не убила меня своими угощеньями.

Мать неодобрительно покачала головой.

— Все потому, что ты всегда хватаешь еду кусками, как голодная. С самого детства. Даже не представляю, как с такими манерами тебя допускают за стол во время приемов, это же позор! — фыркнула Екатерина Андреевна. — Как будто ты воспитывалась в подворотне, а не в приличной семье…

Ольга засмеялась.

— Ой, мам, на самом деле на всех этих приемах всем вообще абсолютно все равно кто что и как делает. Все заняты собой, а учитывая, что приглашенные, в основном и встречаются друг с другом исключительно во время подобных мероприятий, то даже ради того, чтобы перемыть кости не особенно то и используешь чей-то промах. И, поверь, манеры, у меня не самые ужасные. Там такие персонажи встречаются — ты бы точно была в шоке. И вообще, там обычно такая тоска смертная, что даже хочется, порой, чтобы кто-то для разнообразия, к примеру, вилкой в зубах поковырялся или учудил что-нибудь этакое.

— Ужас! Куда катится этот мир! А у тебя не только манеры ужасные, но еще и любовь вечно нести всякий вздор! — с возмущением сказала бывшая служительница высокого искусства.

Так как обе дочери уже успели ее расстроить, Екатерина Андреевна решила обратиться к внучке, своей надежде и отраде, продолжательнице благородной традиции.

— Александра, ты сегодня как воды в рот набрала. Как твои успехи?

— Нормально, бабуль. Все хорошо. Просто немного устала. Сегодня занятие по хореографии было очень сложное. Гиенов… Вероника Евгеньевна была очень недовольная. Еще недоволнее чем обычно, — Саша прикрыла рот ладошкой, скрывая улыбку при воспоминании о багровеющей от злости и орущей все громче и громче хореографичке. — Заставила всех дважды каждую позицию отрабатывать.

Екатерина Андреевна едва заметно улыбнулась, на этот раз кивая с одобрением.

— Вероника Евгеньевна хочет чтобы вы добились результата, поэтому ведет себя с вами строго, заставляет работать. Для вашего же блага, — нравоучительным тоном сказала она. Во взгляде обращенном на внучку была заметна гордость. — Старайся, Александра! Старайся. Трудись и добьешься результата.

Тонкий, будто иссохший палец с выглядевшим на нем слишком большим и тяжелым старинным перстнем, вытянулся вверх.

— Работать, работать и работать, не жалея себя — вот залог успеха!

— Да, бабуль, — Саша кивнула.

Ольга беззвучно фыркнула, еле сдерживаюсь, чтобы не высказаться, что преподавательница ведет себя со своими ученицами не строго, а по хамски. А мать будущей покорительницы сцены сидела с еще более отсутствующим видом, чем в начале вечера и никак не отреагировала на слова матери.

Выпорхнув из за стола Ольга обратилась к витающей весь вечер в облаках сестре.

— Думаю, пора убрать со стола. Все наелись и даже объелись, вряд ли кто-то еще что-то будет. — Похожий на спелую черешню карий глаз многозначительно подмигнул хозяйке дома. Очнувшись от задумчивости, Вера тоже поднялась.

— Да. Думаю можно убирать… — без особого энтузиазма сказала она. Ей ничего не хотелось обсуждать. И с Ольгой в том числе. А та явно намерена, как она это очень ловко умеет, выведать что произошло…

Собрав посуду сестры удалились на кухню.

— Сейчас будет чай! Чайник уже поставили… — крикнула Ольга в сторону гостиной и плотно прикрыла дверь, на случай если мать или Саша решат прийти за чем-нибудь на кухню.

— Спасибо, — вяло улыбнувшись сказала Вера Сергеевна. — Сцена с пирогом ведь была спектаклем, чтобы спасти меня от мамы.

Ольга повела изящными плечиками.

— Ну, наша маман, уж если вцепится, то все. Приходится импровизировать, — усмехнулась Ольга. Внимательно вглядываясь в кажущееся сегодня невыразительным и бесцветным лицо старшей сестры, она требовательно сказала:

— Все! Давай, колись! Что там у тебя такое? Ты же знаешь, я еще хуже чем мама.

Вера Сергеевна вздохнула и неожиданно, прижав ладони к лицу разрыдалась.

— Мы подали заявление… на развод!… Давно к этому шло… Но вот все как-то думала, уладится, утрясется… Аааа!…

Она всхлипнула и взглянув на Ольгу покрасневшими от слез глазами добавила:

— А как же Сашка? Как она?!…

— Урод! — Достав из кармана пачку, сердито сказала Ольга. Она чиркнула зажигалкой и затянулась глубоко и с наслаждением.

Вера Сергеевна испуганно покосилась на нее.

— Мама будет недовольна, ты же знаешь она не любит… — гнусавым от недавних рыданий голосом сказала она.

— Ну и ладно, — небрежно отмахнулась Ольга, делая очередную затяжку. — Она всегда чем-то недовольна, ты же тоже ее знаешь.

Вера Сергеевна печально вздохнула.

— Я не знаю как быть, Оль. Просто не знаю как быть и что теперь делать…

— Дать этому козлине хорошего пенделя, вот что делать. Пусть катится к чертям собачьим. Скатертью дорога!

Она положила руку на плечо сестры и твердо сказала.

— Он не стоит твоих переживаний и ты об этом знаешь, — и затем, уже очень мягко с сочувствием добавила, — просто сейчас ты не в состоянии думать спокойно и понимать очевидное. И мне так жаль, Верка, что тебе приходится через это проходить. Если бы я могла помочь, я бы помогла. Но единственный кто может помочь любому из нас в такой ситуации — время. Неумолимое, безжалостное и при этом милосердное время…

Вера Сергеевна судорожно вздохнула и вытерла заплаканные глаза салфеткой. Она внимательно посмотрела на непривычно посерьезневшую младшую сестру. Такое впечатление, что Ольга не просто успокаивает ее, а будто делится опытом. Тем, что было пережито ею самой… Возможно ли подобное, Вера Сергеевна не знала. Она, в отличие от Ольги не обладала способностью «просвечивания» рентгеновским лучом мыслей и душевного состояния окружающих. Было невыносимо грустно. От всего сразу… Почему в жизни не бывает все хорошо?…

Ольга поднялась.

— Пойдем, а то маман сейчас начнет метать громы и молнии, что мы такие копуши и так долго не подаем чай. Очередное нарушение этикета.

На красивом лице вновь сияла безмятежная ослепительно прекрасная улыбка красивой, уверенной в себе женщины, жизнь которой полностью удалась, на зависть всем…

Глава 4

По бледно желтым стенам класса пробегали солнечные зайчики. Из приоткрытого окна доносились звуки весеннего дня, наполненного светом, теплом, щебетом птиц, голосами прохожих, фырканьем машин.

— … именно в этот период американская школа балета окончательно обретает ту форму, которой она представлена и на сегодняшний день…

«Теорию балета» любили все девочки, без исключения. Правда, причины этой любви были различными. Большинству нравилась возможность просто отдохнуть, сделать передышку в нескончаемом совершенствовании и оттачивании мастерства танцовщиц. Так редко можно было просто посидеть, расслабиться, и позаниматься какими-то своими делами, на которые у юных балерин никогда не оставалось времени. Пока преподаватель, спокойный, доброжелательный и абсолютно невозмутимый старичок, со множеством степеней и званий в области искусства, Илья Николаевич рассказывал очередную тему, можно было спокойно посидеть в телефоне. Потому, что Илья Николаевич всегда всем обязательно ставил зачет, считая, что раз присутствовали на занятиях, значит хоть что-то там в головах, в любом случае, отложилось. А если уж предмет неинтересен, так зачем тратить время, силы и нервы, занимаясь зубрежкой, «бездушным» заучиванием информации, которая, в связи с отсутствием интереса, в любом случае, выветрится сразу же после того, как тема будет сдана. Илья Николаевич был твердо убежден, что жить нужно «в радость». Ни к чему совершать насилие над собой. Ведь и занятия техникой танца и хореографией, на которых ученицы выкладываются до изнеможения, имеют смысл, только если есть желание заниматься именно этим. А иначе все неимоверные усилия, бесконечная работа, через боль, через слезы бесполезны и бессмысленны. А без теории, ну что ж, танцевать его ученицы смогут ничуть не хуже, это уж точно. А там, глядишь, повзрослеют и придет интерес и желание узнавать что-то новое. Расширять горизонты познания.

— … но, как и раньше, французская школа продолжала занимать ведущее место… — приятный мягкий баритон совсем не старческого по звучанию голоса обволакивал, успокаивал и как будто согревал душевной теплотой. Даже те кто не вникал в суть, помимо воли, вслушивались в звучание, пропускали через себя.

Саша слушала учителя внимательно и с неподдельным интересом. Она была одной из тех немногих, кто любил не только преподавателя, но и сам предмет. Ей было интересно все, что хоть как-то было связано с обожаемым ею видом искусства. Илья Николаевич не скрывал, что спокойная, рассудительная, умненькая Саша его любимая ученица.

— Талант, — говорил он, с улыбкой, -всегда многогранен. Это очень неверно, когда говорят, что природа не бывает слишком щедра и не дает много талантов одновременно. Глупость! Дело не в щедрости природы. Если уж человек одарен, то у его одаренности непременно присутствуют разнообразные грани. Главное, стремиться развивать и постоянно совершенствовать как можно больше из них. Никогда нельзя останавливаться. Иначе это внутреннее сияние угаснет…

В десять лет философские рассуждения не слишком интересны и понятны. Девчушки согласно кивали. Улыбались старику, и как только он отворачивался, вновь включали телефоны, ненадолго, погружаясь в мир, в котором большинство их сверстников пребывало чуть ли не постоянно, а они были редкими гостьями и в этом краткосрочном пребывании была особая прелесть. Жаль, что теория согласно учебной программе бывает только один раз в неделю…

Гиеновна вновь была сильно не в духе, и на этот раз отыгралась на воспитанницах во время отработки танцевальных отрывков для предстоящего в скором времени промежуточного экзамена, загоняв всех до полного изнеможения. Температура на улице была выше двадцати градусов и в зале было невыносимо душно. Девочки вышли с занятия выжатые как лимоны. Всем хотелось только поскорей добраться до дома. Прелести теплого весеннего дня не манили собой юных созданий. Силы закончились. Юные балерины шли к остановке трамвая, вяло переговариваясь друг с другом.

— Хоть бы нам со следующего года другую хореографичку дали, — вяло перебирая ногами, сказала Алина.

— Ага, размечталась, — сказала Ира Сосницкая. — Гиеновна она вечная и незаменимая.

Саша рассеяно слушала подруг. Она потянула ногу и боль в щиколотке становилась с каждым шагом все ощутимее. Неподалеку от остановки припарковался большой темно зеленый внедорожник. Заметив машину, Саша поморщилась.

Дверь автомобиля распахнулась и Саша увидела улыбающееся лицо отца.

— Привет, Санька! — радостно шагнув к ней навстречу сказал отец.

— Привет, пап…

— Здравствуйте! — дружно поздоровались Сашины спутницы.

Отец одарил всех улыбкой и помахал.

Саша тоже помахала.

— Пока. До завтра…

— Ну, как твои дела? — усевшись за руль поинтересовался отец. — Что-то вы все какие-то не радостные? Разлюбили балет? — попытался пошутить отец.

— Все нормально. Устали…

Отец бросил изучающий взгляд на дочь.

— Может заедем в какую-нибудь кафешку. Поедим чего-нибудь вкусненького, это очень способствует восстановлению сил. Маму я предупрежу, — бодро предложил он. Саша покачала головой.

— Я правда очень устала. И ногу потянула, нужно компресс сделать. Отвези меня домой, — бесцветным голосом сказала она. На ее лице застыло выражение неприязненной скованности.

Отец пожал плечами и улыбнулся.

— Ладно… Просто я подумал, ты захочешь куда-нибудь зайти…

Он хотел добавить «Раньше ты любила когда мы куда-то ходили», но промолчал. Раньше все было по другому. И его дочь явно обижена на него из-за того что все изменилось. Он подавил начавшее охватывать его раздражение. Саша ни в чем не виновата. Она имеет право злиться… Настроение испортилось. Он уже жалел, что решил приехать вот так, неожиданно. Хотел устроить сюрприз. Сюрприз не удался. Теперь, наверное, так будет всегда…

— А с ногой что-то серьезное? Может нужно показаться врачу? — выезжая на дорогу спросил он обеспокоенно. Саша дернула плечиком.

— Нет. Нормально все. Такое часто случается. Компресс хорошо помогает…

— Ясно…

Он кивнул.

— А вообще как дела?… В школе, с подругами…

Худенькое плечико вновь поднялось вверх и опустилось.

— Все нормально… хорошо…

Чувствуя некоторую неловкость он улыбнулся.

— Я рад, что у тебя все хорошо…

Вот и пообщались. В душе поскреблось когтистой лапкой сожаление, ощущение утраты чего-то очень-очень значимого, что уже больше никогда не вернется…

Глава 5

— Ой, Суркова! Саша! Дай домашку списать! — ухватившись за лямку Сашиного рюкзака и «повиснув» на ней, умоляюще проныл Федька Щукин. — Саш, ну дай. Пожалуйста! Сейчас Пифагоровна снова пару поставит, сама знаешь у нее ко мне особая любовь… Ты же не хочешь чтобы меня на второй год оставили…

— Вообще-то хочу, — сердито сказала Саша. Федька от неожиданности приоткрыл рот и даже выпустил из рук лямку ее рюкзака.

— Ты че, Суркова?! Чего ты такое говоришь?

— Никто не будет каждый раз просить чтобы ему дали списать. Нужно самому, хоть иногда что-то делать…

Федька закивал лохматой головой.

— Да, да, да, точно, точно, я знаю, знаю… Саш, перемена заканчивается. Пожалуйста!…

Серые наивные глаза Федьки умоляюще уставились на Сашу. Вздохнув, она достала из рюкзака тетрадь.

— В последний раз!…

— Да, да, да, Саш… Спасибо!… — выхватив спасительную тетрадку из Сашиных рук Федька побежал к окну, чтобы на подоконнике быстренько списать хоть что-то.

Саша скорчила презрительную гримасу. Как так можно?!

Прозвенел звонок. Галдящая, безостановочно и беспорядочно движущаяся масса, начала «растекаться» в направлении разных классов.

С самого первого урока Сашу не покидало непонятное, раздражающее ощущение. Что-то было не так. Что не так, Саша понять не могла. Это напрягало и раздражало еще сильнее. Но чувство дискомфорта возникало на каждом уроке. После «операции по спасению» нерадивого бездельника Щукина, Саша неожиданно сделала для себя вывод, что на переменах никакого дискомфорта она не чувствует.

На математике, снова почуствовав необъяснимое напряжение и раздражение, Саша решила, что пора выяснить причину. Пока Алевтина Егоровна, еще в начале своей долгой учительской карьеры окрещенная Пифогоровной, писала на доске красивым с затейливыми завитушками почерком условие задачи, Саша резко развернулась и ее взгляд сразу же уперся в застывший взгляд Гошки Кулешова. Дернувшись, как будто его ужалили, Гошка вспыхнул, и опустив глаза, принялся очень старательно листать учебник геометрии.

Саша ошалело поморгала. С чего вдруг Кулешов сверлит ее взглядом, да еще таким странным, что она весь день чувствует себя не в своей тарелке. Он вроде нормальный, без заскоков. Это Щукин, который не делает домашнее задание, вечно ведет себя как клоун и от него чего хочешь можно ожидать. А Кулешов не такой. Вроде… Сначала Саша хотела просто подойти на следующей перемене к Гошке и спросить зачем он так смотрит на нее. Но потом она подумала что это как-то глупо будет выглядеть. Ну, смотрит. И что? Он так и скажет — хочу и смотрю, какие проблемы?

Последние два урока прошли «спокойно», без «слежки». Нервирующего ощущения больше не возникало. Видно, Кулешов насмотрелся. Ну и прекрасно…

— Как прошел день? — поинтересовалась Вера Сергеевна у Саши, вернувшейся после окончания занятий в балетной школе.

— Нормально, мам.

Чмокнув мать в щеку, Саша уселась за стол. На улице уже начало темнеть. Как обычно, Саша пришла домой позже матери, вернувшейся с работы. После шести общеобразовательных уроков было еще четыре часа занятий — два яючаса хореографии и два техники танца. Потом еще полчаса проводился инструктаж по поводу предстоящего показательного выступления в одном из подмосковных театров. К счастью на завтра задали совсем немного, и она успела сделать всю домашку во время перерывов.

Вера Сергеевна задумчиво смотрела на дочь. Может она ошиблась, настояв, чтобы общеобразовательную программу Саша изучала в обычной школе. В школе искусств тоже можно было изучать все предметы. Но Вера Сергеевна была убеждена, что упор там делается на то что связано с балетом, а все остальное преподается поверхностно, как второстепенное. Лишь бы можно было выдать аттестат. Саша способная и умная, ей нужно учиться. Вере Сергеевне не хотелось чтобы ее дочь ничего кроме балета не знала. Но с другой стороны, она так устает. Постоянно очень большие нагрузки. Она, практически, не видит детства. Обычного детства, радостного беззаботного, веселого. С дурацкими, бесполезными занятиями, какими-то шалостями, играми, приключениями, подробности которых потом забываются, но остается общее ощущение светлого, счастливого периода. Детства. Нормального детства.

— Саша, я подумала, тебе, наверное очень тяжело учиться в обычной школе, а потом еще несколько часов заниматься в балетной школе…

Саша с удивлением взглянула на мать.

— Да нет, нормально, мам. Я привыкла. — Она пожала плечами, — ну, иногда может и тяжеловато, когда к зачету подготовка или к выступлению. А так нормально…

— Ну может все же стоит перевестись на полное обучение в школу искусств? У вас же многие девочки там учатся и ничего… — решив выяснить до конца беспокоивший ее вопрос, сказала Вера Сергеевна.

Саша вновь пожала плечиками.

— Ну, да, учатся. Некоторые живут рядом им так удобнее. А некоторые говорят, что там лучше, чем в обычной школе, потому что домашку делать не нужно. Учителя почти ничего не задают. — Заметив обеспокоенное выражение на лице матери Саша улыбнулась. — Мам, мне нравится в моей школе. Правда. Я не хочу переходить. Все хорошо. Не переживай.

Вера Сергеевна кивнула.

— Ну ладно. Хорошо, что нравится… А что домашних заданий не задают не правильно, как мне кажется. Учиться-то тоже нужно…

— Ой, мам! Представляешь, сегодня так странно получилось с Гошкой Кулешовым! Не знаю почему, он первые четыре урока сверлил меня взглядом. Сидел и смотрел мне в спину. Я даже чувствовала… Но я сначала не знала, что это Гошка так странно смотрит, просто мне как-то не по себе было. А потом, на математике, когда я снова почувствовала, повернулась назад, чтоб узнать в чем дело и увидела что это Кулешов на меня смотрит. А он перепугался, что я заметила и сразу сделал вид, что читает учебник. Я его даже спросить хотела, чего он хочет. Но потом передумала… В общем, странный он… А так вроде бы нормальный…

Вера Сергеевна внимательно слушавшая дочь рассмеялась.

— Ой, Сашка! Совсем ты у меня дикая со своим балетом. Как инопланетянка. Честное слово. Ты этому мальчику нравишься. Так ведут себя влюбленные, — Вера Сергеевна засмеялась, — или сумасшедшие. Но думаю в случае твоего Гошки это первый вариант.

— О! — протянула Саша. После слов, сказанных матерью, она уже и сама удивлялась, что не додумалась до подобного объяснения. Хотя, с чего бы ей до него додуматься? Они с Кулешовым вообще почти не общаются, так что непонятно чем она ему вдруг так понравилась.

— Ты только прояви такт, — улыбнулась мать. — Не показывай вида, что знаешь его секрет. Влюбленные, они очень ранимы…

— Да конечно не буду я ничего показывать. Я вообще не понимаю с чего я ему вдруг могла понравиться. Мы даже не дружим. Просто учимся в одном классе…

— Сашка, какая же ты еще наивная! — улыбаясь, мать с нежностью смотрела на дочь. Надо же, как быстро она выросла! Вот уже мальчишки в нее влюбляются. А она сама ничего о жизни пока и не знает, живет в своем мире танца… — Для того чтобы человек понравился не обязательно дружить с ним или близко общаться. Порой нам нравятся те, кого мы вообще почти не знаем. Что-то привлекло в человеке неожиданно, поразило. Как вспышка. Какая-то черта, на которую мы обратили внимание, интонация голоса, фраза, затронувшая что-то в душе, бывает совсем ничего не значащий пустяк, и дальше мы рисуем образ. И влюбляемся в этот, нами же самими нарисованный образ. И он может совсем не соответствовать тому, что человек на самом деле из себя представляет. Только понимание этого приходит по разному. Иногда довольно быстро, и тогда влюбленность проходит, как будто ее и не было. Но часто бывает такое, что мы можем долгие годы пребывать в своем заблуждении… И продолжать любить образ существующий, на самом деле, только в нашем собственном воображении.

И мы так «прирастаем» к этому образу, что даже узнав о своем заблуждении, никак не можем с ним расстаться. Готовы и дальше обманываться…

Саша заметила, что лицо у матери стало грустное.

— Ох, Сашка, что-то я слишком углубилась в тему влюбленности, — Вера Сергеевна немного смущенно рассмеялась. — Заболтала тебя… Вообще это здорово, что в тебя влюбился мальчик. В этом возрасте, в любом случае, это очень светлое чувство.

Саша положила маленькую ладошку поверх руки матери и нежно сжала ее.

— Так было с папой? — прошептала Саша. — Ты нарисовала образ и любила его? То чего нет?

Вера Сергеевна невесело усмехнулась. В этой усмешке были и боль, и обида, и грусть

— Думаю, да, наверное, так оно и было…

Саша привстала со стула и обняла мать за шею.

— Я тебя люблю, мама. Не расстраивайся. Все будет хорошо. Папа… не прав… мне кажется, он жалеет, что все так… он всегда грустный, когда приезжает…

Вера Сергеевна кивнула.

— Ты у меня очень умная, — голубые глаза вновь заискрились, — хотя и не разбираешься пока во влюбленных мальчишках…

Глава 6

— Я знаете как спешил, Нина Витальевна! — Федька Щукин преданно заглянул в блеклые, окруженные морщинками, глаза учительницы. Биологичка не повелась и недовольно поджав губы сурово смотрела на пришедшего, в очередной раз с опозданием, Федьку.

— Там водитель прямо настоящий псих был, Нина Витальевна. Правда. А я же говорю, девочка маленькая рядом стояла, и я ее прямо из под колес, можно сказать, вытащил. В последний момент.

Войдя в образ, Федька выпятил тощую грудь вперед.

— Да ты герой, Щукин! — саркастично ухмыльнулась учительница.

Федька изобразил смущение.

— Да что Вы, Нина Витальевна. На моем месте каждый…

— Ну да. Ну да. Девочку из под колес спасти конечно бы каждый попытался. Но спас ты, Щукин. Тебе теперь медаль, наверное дадут.

Сидящие за партами ученики захихикали. Но Федька уже окончательно вжился в роль и его «несло» все дальше и дальше.

— А потом мы маму ее искали. Ну девочки, которую чуть не задавили…

Нина Витальевна изобразила притворный ужас.

— Да что ты? Чуть под машину не попала да еще и маму потеряла. Все напасти на одну бедную девочку.

Федька расплылся в улыбке.

— Мама потом нашлась. Она за хлебом ходила…

— А я уж подумала, что ее сумасшедший водитель похитил и увез на своей машине, и ты в погоне участвовал.

Класс взорвался от смеха. На этот раз Федька немного смутился. Зловредная биологичка его «переиграла», ничего не скажешь.

Пока Федька соображал что бы еще такое придумать пооригинальнее, чтобы «вернуть лицо», дверь класса открылась и в нее заглянула Саша Суркова.

— Можно, Нина Витальевна? Извините что опоздала…

Учительница благосклонно кивнула.

— Заходи, Саша. У нас тут Щукин доклад делает о своих героических подвигах.

Ученики снова радостно загоготали.

Нина Витальевна поглядывала на еще одну опоздавшую с нескрываемым удивлением. Если с Щукиным все понятно, то Саша Суркова очень дисциплинированная девочка и вообще хорошая и способная ученица. Может что-то случилось?

— Надеюсь, тебе никого спасать по дороге в школу не пришлось? — с улыбкой поинтересовалась биологичка и не без ехидства покосилась на Федьку Щукина.

— Ннннет, я проспала. Извините… — смущенно сказала Саша. Причина ее опоздания, по ее же мнению, была совершенно неуважительной и непростительной.

— Мелко плаваешь, Суркова, — заржал Толик Тихонов. — Щукин вон всех маленьких девочек вместе с их мамами успел спасти пока ты дрыхла.

Класс взорвался от смеха.

— Тихо!!! Успокойтесь! — Нина Витальевна постучала по столу указкой. — У нас урок, вообще-то… Садитесь, — кивнула головой обоим опоздавшим учительница и добавила. — Щукин, а тебе я очень советую больше не опаздывать. В следующий раз пойдешь директору о своих подвигах рассказывать. Думаю, он оценит.

— А чего я-то?! Я же не специально! Чего к директору-то?! Я же не выдумываю!… — запротестовал Федька.

— Все, иди уже, — раздраженно махнула рукой учительница. — И так уже пол урока потеряли с тобой.

— Суркова, вон, проспала и ничего, — бурча под нос пошел к своей парте «недооцененный» герой. На обиженном лице весело поблескивали озорные глаза. Федька очень надеялся что к доске его не вызовут. Биологичка уже получила достаточную порцию общения с ним на сегодня, авось больше не захочет…

— Суркова! Саша! А ты чего это проспала-то? Ты же никогда не опаздываешь, примерная ученица. Смотри, с этого все и начинается, — давясь от смеха, погрозил Федька перемазанным следами от ручки пальцем. Губы «героя-спасателя» растянулись в нахальной улыбке. — Сегодня ты проспала, завтра прогуляла, а там и вообще школу бросила. Дальше сама понимаешь…

Саша одарила одноклассника презрительным взглядом.

— Ты дурак, Щукин?

— Это, чего обзываешься?!… Ну ладно я опоздал, — не унимался Федька, — у меня причина уважительная, между прочим… А ты с чего вдруг?

В глазах Федьки, наравне с озорством читалось неприкрытое любопытство.

Из предыдущего опыта общения Саша знала, что он не отстанет. Так и будет приставать, пока не удовлетворит свое любопытство, хоть до конца учебного дня.

— Зачетное выступление было вчера. Поздно домой вернулась, утром будильник не услышала, — без особого желания ответила Саша.

— Выступление?! Прям на сцене?! Аааа, ну поздравляю. И как? Ты уже звезда? Слава, деньги, успех?!… Какое-нибудь «Лебединое озеро» танцевали? Ты была белая умирающая лебедь или черная противная? Видишь, Суркова, я в балете разбираюсь, — блеснул познаниями безостановочно тараторивший Федька, все также нахально улыбаясь. Саша вздохнула и одарила его очередным жалостливо-презрительным взглядом.

— Па-де-де. Парный выход, с исполнением разных вариаций. Что-то вроде экзамена, в общем…

— Па де что? Чего за фигня?! Ты чего Суркова материться начала? Смотри, я же говорю, опоздание, нецензурные слова, так из отличницы и до отстающей дойдешь. А там, если школу и не бросишь, так на второй год останешься, — заржал Федька.

Саша закатила глаза. Идиот!

— Щукин, отстань, — отодвигая одноклассника в сторону и проходя вперед, сказала она. — Мне историю повторить нужно. Я не успела из-за того что проспала…

При упоминании об истории Федька сразу посерьезнел и даже погрустнел.

— Блииин!… Точно, история! Е мое! Меня Что Где Когда точно сегодня спросит! — Взглянув на Сашу он требовательно заявил. — Суркова, будешь мне подсказывать! Ты же меня заболтала со своими выступлениями, я из-за тебя не повторил домашку. Так что это ты виновата.

Саша раздраженно фыркнула и отошла в сторону, подальше от не замолкающего дурачка Федьки.

— Суркова, ну правда, если че подскажешь. Ладно?!…

Саша с сердитым видом повернулась. Глаза у нее были злые. Ну сколько можно?!

— Зачем я тебе буду подсказывать, Щукин?! Вместе на второй год останемся. Как я без тебя, буду? — огрызнулась Саша. Федька ухмыльнулся.

— Я забыл, что вы, девчонки, вечно только о себе и думаете. А меня, Суркова, между прочим, в армию заберут. Тебя-то нет. А меня заберут. Так что некогда мне с тобой второгодником быть. Сама плохо учишься, так нечего других за собой тянуть, Суркова…

— Щукин, ты можешь помолчать?! Ты мне мешаешь! Тебя чего прорвало?!…

— Нормально! Не дала мне домашку сделать, болтала про свой балет, а оказывается я мешаю, — лицо несправедливо оклеветанного Федьки выражало искреннее негодование. Глаза по- прежнему озорно блестели. Было очевидно, что Федька еле сдерживался, чтобы не заржать. — «О, женщины! Коварство ваше имя!» — вновь блеснул познаниями Федька, процитировав сам не помня где услышанную им фразу из «Гамлета». И уже от себя пафосно добавил, давясь от разбиравшего его смеха. -Готовы любого утянуть за собой в бездну…

— Заткнись!!!

— О! Все, началось — из отличницы в отстающие, да еще и сквернословие, грубость, агрессия. Ну пока то ты так «разминаешься», а дальше матершина, все дела… — «закусив удила» уже просто не мог остановиться Федька. Саша взяла сумку и пошла в противоположный конец коридора, решив что разумнее не препираться с идиотом одноклассником, а просто уйти от него подальше.

Гошка, так и продолжавший оставаться на протяжении уже двух с лишним лет тайным Сашиным воздыхателем, с хмурым видом навис над ржущим Федькой.

— Гошан, ты че?! — удивленно заморгал Федька.

— Чего достаешь?! — прошипел Гошка.

— Кого?! Чего я сделал-то? Ты про Суркову что ли? Да Суркова сама пристала со своим балетом. Я из-за нее историю не выучил, Гошан, ты чего?…

— Заткнись! — высоченный Гошка склонился к Федькиному лицу. Хмурый взгляд не предвещал ничего хорошего. — Не доставай ее, понял?!

— Чего сразу заткнись-то?! Чего я сделал-то?…

Гошка махнул рукой и пошел к классу. Не бить же дурака, в конце-то концов.

— Да ладно, Гошан, в чем проблема то?! — не унимался Федька. Ссориться с одноклассником ему не хотелось. Гошан, мало того, что на голову выше, так еще и самбист. Он, конечно, не то чтобы любитель позадираться, спортивная этика и все дела, но если что, врезать может. Мало не покажется. А Федька не хотел чтобы ему врезали.

— Чудной!… Подумаешь, пошутить нельзя… Совсем уже… — ворчал Федька, засовывая так и не раскрытую «Историю» обратно в рюкзак, решив что чего зря напрягаться, все равно за оставшееся до звонка время выучить он уже ничего не успеет.

— Эй, Соколова! Соколова! А ты Историю выучила? Если что подскажешь. Да ладно, Соколова! Ты ж не хочешь чтобы мне пару поставили…

Глава 7

Ольга порхала из комнаты в комнату.

— Думаю, всем будет удобно! Места полно. Просто повезло, что я успела его снять еще и за такую цену. Ну, с другой стороны я же умничка-разумничка, — Ольга задорно рассмеялась.

— И скромница, — улыбнулась Екатерина Андреевна. На этот раз она, на самом деле была вполне довольна и дочерью и найденным ею домом. Дом снятый Ольгой на лето, в качестве дачи, был и впрямь очень неплох. Просторный и светлый. И отремонтирован на совесть. Все аккуратно, чисто. Действительно повезло.

— Вера, а тебе как? По моему очень даже неплохо.

— Да, хороший дом, мам. — улыбнулась Вера Сергеевна. — Уютно, хорошо…

Вообще, затея провести лето вместе, «семьей», на даче, у нее особого восторга не вызывала. Она отлично понимала, что мать, оказавшись в непосредственной близости от дочерей на продолжительный срок, будет постоянно наставлять, поучать, вмешиваться во все, потому как она-то как никто другой знает как правильно. Вернее сказать, никто другой вообще не знает как правильно.

Удивительно, что Ольга согласилась на это сомнительное мероприятие. Она-то умела сказать твердое «нет» даже их матери. Но Ольга выглядела вполне довольной, даже что-то негромко напевала. Вера Сергеевна подошла к большому окну. Вид был красивый. Перед окном была лужайка со сложенным из кирпича очагом и расставленной вокруг него уютной садовой мебелью из ротанга. Дальше за не слишком высоким забором виднелись уходящие вверх стройные сосны с пушистыми кронами. Солнышко радостно сияло с безоблачного ярко голубого неба.

— В этой комнате, Александра, тебе как раз удобно будет заниматься, — оценивающе оглядывая просторный зал с симпатичным эркером, сказала Екатерина Андреевна. — Я уже продумала для тебя программу занятий с оптимальной нагрузкой. Каникулы каникулами, а форму нужно поддерживать. Лениться нельзя…

Вера Сергеевна и Ольга переглянулись. Бедный ребенок! Никогда не имеет возможности расслабиться. И каникулы у нее не каникулы, а сплошная работа, поддержание формы…

Но сам «бедный ребенок», совершенно очевидно, ничего не имел против подобной перспективы времяпровождения.

— Конечно, бабуль. Я прекрасно понимаю, что нужно заниматься и что легко потерять форму, а потом очень сложно восстанавливаться.

— Золотые слова, Александра! — удовлетворенно кивнула Екатерина Андреевна. — Радует, что ты выросла такой ответственной. Всем бы не помешало быть такими.

Старуха одарила обеих дочерей многозначительным взглядом.

«Да, лето будет отличное…» — мысленно простонала Вера Сергеевна. Главное выдержать первые пару недель, а там под благовидным предлогом можно будет сбежать в Москву, хоть ненадолго. Сделать передышку.

— Я, кстати, договорилась с хореографом, которого мне очень удачно порекомендовали прямо перед самым отъездом. — Екатерина Андреевна с гордым видом улыбнулась. — И он согласился два раза в неделю приезжать сюда, чтобы проводить занятия с Александрой. Я-то уже старая стала, теряю навыки…

— Отличная новость! — не без ехидства заметила Ольга. — Не то что ты теряешь навыки, мам, что, уверена, совершеннейшая ерунда. Твоей энергии можно только позавидовать. А вот у Сашки будет целых два наставника. О чем еще можно в пятнадцать лет мечтать в каникулы? Разве только, чтобы еще преподаватель по математике и, скажем, по физике заглядывали сюда, чтобы подучить нашу девочку, а то вдруг чего забудет за лето… Мам! Ну тебе не кажется, что это перебор! Ну пусть Сашка отдохнет летом, как все дети! Ну, нужно заниматься, пусть занимается — ты отличный наставник, с большим опытом. Ну разве этого недостаточно?!

Екатерина Андреевна возмущенно посмотрела на дочь.

— Твое дилетантское мнение совершенно неуместно, — строго сказала она. — Альберт Игоревич прекрасный педагог. Он в свое время танцевал на лучших сценах Европы. Очень повезло, что он согласился ездить в такую даль и нашел время в своем плотном графике. Он крайне востребован как преподаватель! — Екатерина Андреевна устремила на младшую дочь властный взгляд. — Так что учти, твоей обязанностью будет привозить и отвозить его обратно в дни занятий. Он не водит машину дальние расстояния. Считает это вредным для мускулатуры и связок… Занятия будут проходить по вторникам и четвергам.

— Что?!!! Мам! Ну на кой черт тебе понадобился этот Альфред, как его там дальше? Сашка десять лет в балетной школе отучилась. Сама уже знает все, что нужно делать. И ты прекрасный специалист. Ну зачем еще этот балерун тебе понадобился? Вредно для мускулатуры! Обалдеть! И еще для геморроя очень вредны большие расстояния, наверное тоже боится заработать.

— Что за выражения?! Что за вульгарные манеры?! И нельзя быть такой эгоисткой! Я только что объяснила, что это большое везение, что он вообще дал свое согласие. Исключительно из уважения. У Александры через год экзамен, между прочем! Нужно использовать любую возможность, чтобы как можно лучше подготовиться! И необходимо работать, работать, работать! А ты ничего не смыслишь в этом!… Все, это не обсуждается! Альберт Игоревич будет заниматься с Александрой, и ты будешь его привозить. Дважды в неделю!

— Да чтоб он провалился этот твой Альфред Игоревич! — крикнула Ольга и кипя от злости быстро вышла из комнаты.

— Ольга!… — крикнула вслед своевольной, непокорной дочери возмущенная до глубины души Екатерина Андреевна. — Ольга!…

«Боже! И часа не прошло, как мы начали наш семейный отдых. И уже началось. Кошмар!…» — мысленно простонала Вера Сергеевна, прикидывая можно ли придумать какую-то уважительную причину чтобы уехать прямо сейчас.

— Невозможный характер! Невозможный!… — глядя на дверь за которой скрылась младшая дочь, возмущенно проворчала Екатерина Андреевна.

Колеса прошуршали по гравиевой дорожке и машина остановилась.

Холеная рука потянулась к ручке на двери машины и слегка надавила на нее.

— Ох, Оленька, Вам нужно непременно заехать в сервис, пусть посмотрят дверь. С ручкой что-то не то. У меня каждый раз потом кисть болит, после того как я пытаюсь ее открыть. А в моей профессии растяжения и повреждения, даже самые незначительные, крайне нежелательны, сами понимаете. Для меня выражение «мое тело мой храм» имеет особый смысл. Буквальный, можно сказать. — Гладкое лицо расплылось в самодовольной улыбке. — Крайне сложно выдержать такое количество занятий, которое мне приходится проводить ежедневно, если что-то не в порядке с какой-либо из частей тела. Я и не водить стараюсь именно поэтому. Кстати, каждый раз прихожу в ужас, когда думаю сколько времени потеряно, чтобы добраться сюда! Кошмар! — Великий учитель сокрушенно покачал головой, демонстративно потирая при этом едва не травмированную тугим дверным запором кисть. — Но я просто никак не мог отказать Екатерине Андреевне. Вот такой я человек. Хоть для меня это и непозволительная роскошь тратить дважды в неделю по полтора часа просто, чтобы добраться до места. Да. -он издал протяжный вздох.

— Альфред Игоревич, я бы поболтала с Вами еще, но мне нужно съездить еще в одно место, — с хмурым видом глядя на не спешащего покинуть салон чрезвычайно занятого пассажира, сказала Ольга.

Великий и крайне востребованный специалист по балету игриво рассмеялся. — Оленька, Вы прелесть. Такая непосредственная и настоящая, без притворства. Мне нравится, когда люди говорят, то что думают. Многие не могут говорить прямо, как есть. Все все, я понял, что Вы заняты. Не у меня же одного крайне ограничено время, у других людей тоже есть свои дела, — продолжая болтать «гуру» балета, наконец «вынул» свой драгоценный храм из салона и направился к дому.

— Ублюдочный, ублюдочный, придурочный, самовлюбленный, болтливый слизняк, — прошипела Ольга, пуская сигаретный дым в лобовое стекло. Взглянув на сестру она улыбнулась. — Тебе смешно, а я этого урода каждый вторник и четверг вожу туда-сюда. И каждый раз, каждый раз, у меня почти непреодолимое желание выкинуть его из машины, к чертям, и может еще и переехать пару раз.

— Ужас!!! — смеясь сказала Вера Сергеевна. — Ты превращаешься в маньячку. А я смотрю, машина стоит, а ты не идешь, решила проверить что тут у тебя случилось.

Легкое летнее платье выгодно подчеркивало стройность фигуры и очень шедший старшей из сестер загар. Она выглядела помолодевшей, посвежевшей и очень привлекательной. Ольга с одобрением оглядела ее стройную фигуру. Наконец-то! На человека стала похожа, а то все чахла, переживала, высохла вся, «потеряла себя». Из-за кого? Из-за ничтожества, променявшего ее на более молодую смазливую мордашку и сиськи. Да, если подумать, то того, кто делает выбор, основываясь на подобных критериях, можно только презирать и даже слегка пожалеть. За убогость мысли и узость и ограниченность чувств.

Подумав о Верном муже, и Сашином отце, оставшемся теперь в прошлом, Ольга вновь вспомнила о еще одном крайне раздражающем ее представителей мужского пола, к сожалению, пока присутствующем в настоящем.