Бесплатный фрагмент - П — 44

.

Памяти тех, кто в отчаянных попытках самоидентификации так и не перешёл рубеж тысячелетий

Оглавление

Крыша 3

Этаж 17. Самый лучший день 4

Этаж 16. Братство кольца 7

Этаж 15. Герой нашего времени 9

Этаж 14. В запой 12

Этаж 13. Девять и три четверти 15

Этаж 12. По стопам Мастера 18

Этаж 11. Топ-три О. 21

Этаж 10. Битва под Москвой 23

Этаж 9. Судьба человека 26

Этаж 8. Книга джунглей 30

Этаж 7. Вера 34

Этаж 6. Лучшая игра с мячом 39

Этаж 5. Crazy monkey 44

Этаж 4. Страна, которой нет 52

Этаж 3. На фарме 59

Этаж 2. День шахтера 65

Этаж 1. Рубеж тысячелетий 72

Подъезд 77

Мы наблюдали и верили

Смотрели за грани земные,

Аршинами родину мерили,

Пока не пришли нулевые…

Крыша

Сегодня я предприму последнюю попытку…

Стоя у железобетонного бортика оранжевой семнадцатиэтажки, остекленевшими глазами я наблюдаю только плоскость бескрайнего горизонта над вечным покоем.

Использую возможность вернуться и все исправить…

Безразличие и неопределенность накатывают и уничтожают, встряхивая нервной судорогой. Пытаясь найти спасительную зацепку, я перелистываю прожитые главы одну за другой.

Я вслух перечисляю имена безвременно ушедших, вечно молодых, которые перешли Рубикон и отказались бороться за угасающую жизнь.

Это мой самый короткий маршрут, и фатальный исход его наиболее очевиден…

Однако сегодня дельфины ставят меня перед выбором, который выжигает изнутри и заставляет опустить бездонные зеницы вниз.

За кромкой материи я слышу голоса, зовущие к себе с безудержной яростью.

Я наблюдаю эту картину с головокружительной высоты птичьего полета, не в силах вмешаться в происходящее. Решение уже принято.

Мы вскоре встретимся, друзья…

У меня осталась всего одна попытка и один-единственный рывок из замкнутого пылающего круга.

Поток разорванного сознания спускает меня по этажам, босыми стопами по ледяным ступеням, от пролета к пролету, в попытках реанимировать яркие вспышки помутневшей памяти.

Этаж 17. Самый лучший день

Мы — генетический продукт распада некогда великой страны, посеянный в эпоху больших надежд, на поля всеобщего беспредела, и удобренный классовым расслоением. Какой урожай можно собрать с такого посева?

Уездный город К. Полупустая фанатская трибуна футбольного стадиона. Великолепная семерка местной молодежи распивает спиртные напитки под унылое противостояние клубов любительской лиги. Мой товарищ Антоха, приправленный афганским хэшем и двумя гранеными стаканами чистейшего таможенного спирта, вызывающе поддерживает наш безнадежный коллектив. Расклад — один к семи его не смущает, у этого парня цельнометаллические яйца.

Полуфинал чемпионата. Середина матча. Игра кость в кость. Вскрик, заморозка, носилки, внештатная замена правого инсайда.

Хромая, выхожу из подсобного помещения.

Игра остановлена. Участники соревнований оттаскивают шпану с района от моего обезображенного друга. Порванная в клочья любимая гавайская рубаха, перекошенный нос, выбитые стекла солнечных очков от китайского «Гуччи», два сломанных ребра. Впрочем, я и не сомневался, что Антоха найдет чем себя развлечь в это замечательное пятничное утро.

Истерзанного юношу мы отвели в квартиру капитана нашей футбольной команды Афанасия, обитателя местных трущоб. Снабдив Антоху необходимым барахлом взамен раскрашенного в кроваво-грунтовые цвета, мы по старой доброй традиции отправились в ближайший винно-водочный.

— Тетя Вера, выпиши бутылочку, а лучше сразу парочку, — достал бумажник Афося.

— Я на четвертухе остановлюсь, мне еще вечером из Нижнего подругу встречать, — напомнил я.

— Совсем день хочешь испортить? — ухмыльнулся разбитыми губами Антон.

— Чем хуже — тем лучше, сам знаешь, — подмигнул я.

— Это чем же? — удивился Афося, складывая полулитровые ледяные бутылки в черный пакет.

— У меня родилась такая теория друзья. К примеру, если и есть в этом мире хоть одна причина, по которой тебе нельзя злоупотребить в утренние и дневные часы, вечером выдержка сосуда души пятикратно окупит невыносимость хмурого времяпрепровождения. Утреннее воздержание — залог незабываемых вечерних ощущений.

— Вполне, но у нас-то такой причины нет. Верно? — Афося вопросительно посмотрел на Антона.

— И никогда не было, — кивнул товарищ.

— А у меня вокзал и Нижний, — ответил я.

— А на метро — не судьба? — спросил Афося.

— А чемоданы ты попрешь? — огрызнулся я.

***

Отошедшая спортивная заморозка. Распухшее колено. Техническое поражение за массовую драку. Недопитая чекушка «Столичной». Сегодня явно что-то пошло не так.

На пути к Курскому вокзалу меня останавливает грузного вида инспектор с вечным русским вопросом:

— Выпивали сегодня?

— Ну конечно! Трезвым за руль не сажусь! — в сердцах отвечаю я.

— Тогда проследуйте ко мне автомобиль, — предлагает он.

Черная металлическая коробка. Глубокий вдох. Резкий выдох. Довольная улыбка на лице сотрудника органов.

— Сейчас конвойную дождемся — в стационар вас отправим для полного освидетельствования. Что думаете по этому поводу? — намекает он.

— Ехать далеко? А то мне еще девушку из Нижнего встречать, — равнодушно отвечаю я.

— Успеете, метро до часу ночи ходит, — ухмыляется инспектор.

Пока мы ожидаем конвойную для поездки в город К., где расположен ближайший пункт сбора и анализа вещдока, постовой предлагает сделать контрольное дыхательное упражнение, которое приводит к крайне удивительному результату.

— Это как? — спрашивает он, глядя круглыми глазами на нули на дисплее тестера.

— Это, товарищ, наука, только Нобеля за нее не дают, — отвечаю я.

— В смысле?

— Многократные практические исследования и расчеты.

— Может, еще разок дунем? — перезагружая прибор, спрашивает инспектор.

— А есть че? — улыбаясь, отвечаю я.

Черная металлическая коробка. Глубокий вдох. Резкий выдох. Красные нули на дисплее. Расстроенный до глубины души страж галактики желает мне счастливого пути.

***

Ночь нераспакованных чемоданов после теплой встречи на Курском вокзале окончательно добивает поврежденное на футболе колено. Поэтому утро следующего дня я встречаю в длинной субботней очереди в районной кунсткамере.

Круглая пыльная лампа загорается желтым. Молодой сотрудник здравоохранения встречает меня вечным русским вопросом.

— На что жалуетесь?

— На бездействие властей, коррупцию в правоохранительных органах, судейский беспредел, а еще…

— Хм, шутить сюда пришли? — бесцеремонно перебивает меня доктор.

— Какие же тут шутки. Колено я повредил. Спортсмен я, в футбол играл.

— Как же — как же, знаем мы таких спортсменов. По субботам с утра к нам только спортсмены и ходят.

Прощупав распухшее колено, эскулап со знанием дела и с видом древнегреческого философа объявляет, что это растяжение связок, и выдает мне рекламный проспект мази а-ля панацея от всех болезней.

Двойка тебе за профпригодность, товарищ. А через неделю у меня магнитно-резонансная терапия, диагноз полного разрыва крестообразных связок, хирургическая операция и постоперационный стационар.

Этаж 16. Братство кольца

Огороженная территория с вымощенными плиткой прогулочными дорожками. Люди в белых халатах снуют от корпуса к корпусу. Мы с товарищем сидим под лучами вселяющего оптимизм солнца.

— Вот, знакомься — Антоха, — представил я своего товарища соседу по палате.

— Анатолий, — сосед протянул худую бледную руку.

— Ну а ты какими судьбами? — спросил Антон, передавая ему бутылку «Жигулей» из поредевшего картонного ящика.

— Мечом мне двуручным в битве на равнине Тумхалад колено рубанули, — ответил юноша после большого глотка.

— Это что, шутка такая? — Антон в недоумении посмотрел на меня.

— Да ты послушай его, не горячись, — успокоил я Антоху.

— Дело было так. В районе реки Нарог из леса вылетела стрела. Прямо в правое плечо…

— Нарог — это где Руза? — перебил его Антон.

— Нарог — это где западный Белерианд, — пояснил Анатолий. — Наступление я продолжал уже без щита и с секирой в левой руке.

— С секирой? — снова перебил Антон.

— Именно, — невозмутимо ответил тот. — На крутом откосе высокого пригорка произошла роковая встреча с отрядом эльфов. Легко разгадав первые выпады белокурого эльфа из Нарготронда, не рассчитал возможности ослабленной руки, пропустил удар под колено, потерял равновесие и скатился вниз.

Повествование юноши прервал звонок мобильного телефона.

— Мои подъехали, пойду встречу. — Анатолий залпом допил бутылку и направился к хирургическому корпусу.

— Это что за сказки Венского леса? — в негодовании спросил Антон.

— Орк он натуральный! — улыбаясь, ответил я.

— В смысле?

— В прямом. Толкиенист он. По лесам они бегают, ситуации из сказки моделируют. Ролевые игры — слышал?

— За бабами ему надо бегать, а не за эльфами!

— Вот это ты зря. Знаешь, какие к нему эльфийки приезжали. Я бы с ними тоже в ролевые игры поиграл! — вздохнул я.

— Ты вдвоем с этим орком в палате лежишь?

— Почему вдвоем? Еще третий есть — наипозитивнейший человек!

— Кто таков?

— Знаешь, Антоха, у меня родилась такая теория. В каждом из нас живет чемпион мира по какому-нибудь виду спорта. Сколько одаренных боксеров и дзюдоистов я встречал в ночных заведениях города, сколько выдающихся стайеров, убегающих от сотрудников органов и ставящих нигде не запротоколированные олимпийские рекорды! Но только в реальной жизни не каждому выпадает шанс осуществить свою детскую мечту.

— А это ты к чему?

— Да к тому, что второй мой сосед в душе пилот «Формулы-1»!

— Ясно. Это ты как понял?

— На газели, под завязку груженной силикатным кирпичом, на скорости за сто пятьдесят километров в час влетел в рекламный щит компании «Пепси-Кола» — «Бери от жизни все». И знаешь, что говорит?

— Ну?

— Аквапланирование!

— Вы тут, ребята, отделением не ошиблись? — по-дружески приобнял меня Антон.

Семиструнная гитара фольклорной музыкой прервала наш хохот. Высокий женский голос что-то декларировал о стяге древних гномов.

­ — Пойдем, с эльфийками познакомлю, — предложил я.

Этаж 15. Герой нашего времени

Меня выписали из отделения, выдав коленный бандаж и пару костылей в придачу. Что делает среднестатистический гражданин нашей необъятной родины, выпущенный из стационара на вольные хлеба?

— Бутылочку «Жигулей», будьте добры.

— Тебе холодное? — любезно спрашивает тетя Вера.

— А есть?

— Шесть рублей десять копеек.

Первую бутылку всегда выпиваешь в два-три глотка, с характерным бурлением на месте контакта губного аппарата с горлышком. Москва раскрывается необычайно яркими красками. На дворе стоит знойное лето. Две недели в палатах, на закрытой территории, замедляют стремительный темп столичной жизни. Взяв бутылочку молдавского полусладкого в сетевом магазине, я начал неспешный обход центральных улочек Первопрестольной.

О, как прекрасен этот город: церкви и храмы, мостовые и набережные, скверы и парки. Но оценить эти богатства может лишь избранный, чей благой помысел прорвет пелену серых балдахинов и узрит людскую массу с сутулыми спинами и опущенными, словно под гнетом диктатора, взглядами. Золото куполов, песнь скворца, запахи кренделя — и это только треть бутылки красного напитка бывшей союзной республики.

Отложив костыли и присев на лавочку, начинаю поисковую операцию в мобильном телефоне. К счастью, один близкий по духу товарищ заканчивает учебную практику и через полчаса готов присоединиться к употреблению продукции категории «восемнадцать плюс».

Артемий подъехал с небольшой задержкой, но зато с плотным пакетом с надписью «Кэмел», в котором звенела пол-литровая тара.

На ум сразу пришли строки классика: «…Как много в этом звуке для сердца русского слилось! Как много в нем отозвалось!».

В этом звуке, доносящемся из полиэтиленовой субстанции, — вся соль земли русской, настроения миллионов россиян, славное прошлое и великое будущее с непередаваемыми ожиданиями от предстоящего вечера.

За распитием напитка нас застает случайный прохожий вида «всегда готов» с нескромной просьбой влиться в наш коллектив. Согласовав предложение с одногруппником молчаливым кивком, достаю из пакета третье полипропиленовое детище жены мэра.

И кого только перестройка не вывела на живописные улицы Белокаменной. Члены царской семьи и двойные агенты советской разведки, бывшие футболисты «Спартака» и миллиардеры, переодевшиеся в земные одежды, чтобы спокойно побродить по городу. И у каждого своя история, свой эпос, своя драматургия! В основном, конечно, попадаются бравые ребята с тяжелым военным прошлым, которые после третьей, не закусывая, начинают в красках рассказывать о ратных подвигах, сильно жестикулируя и меняя выражения лица не хуже легендарных голливудских киноактеров. И чего только в этой мимике не увидишь: и скорбь со скупой мужской слезой, и печать тяжелых воспоминаний о былых временах. И кажется, что все настоящее, и проникаешься судьбой человека, и начинаешь верить, и в душе аплодируешь стоя.

Вот и наш новый знакомый по имени Александр — широкоплечий мужчина лет сорока пяти в заношенном черном пальто и длинной не по уставу бородой — оказался с тех фронтов.

Я открутил золотистую крышку и распределил содержимое по фужерам.

— Давайте за ВДВ! — Александр перевел беседу в характерное русло.

— А вы из «голубых беретов»? — спросил Артемий.

— Я, ребятки, столько в жизни повидал, — ответил наш новый знакомый с тяжелым вздохом. — Да что там: давай за тех, кто там остался.

Мы выпили, не чокаясь.

— Я в ваши годы в Афганистане моджахедов уже пачками по земле стелил. Восемь пулевых ранений за три года. Позывной — Соловей. Первый снайпер двести первой мотострелковой дивизии. Знаешь, какая слава ходила обо мне в восемьдесят шестом?

— Не знаю, я восемьдесят шестом только родился, — с улыбкой ответил Артемий.

Я долил первые ноль пять.

— Ну, за ВДВ!

Мы дружно выпили.

— Так вот. Ставят мне боевую задачу: обеспечить отход автоколонны в ущелье. Залег я на точке, выжидаю, смотрю в прицел — нашего пленного духи скрутили и в лес тащат. Три секунды на размышление, глубокий вдох — и следом два выстрела. Оба противника на земле, сотоварищ связанный по пригорку катается. Быстро собираю винтовку и бегу к нему. Ты наливай, наливай, чего примерз?

Выпили еще по сотке.

— Подбегаю к сослуживцу, а из леса крики. Выстрел услышали, на шум бегут. Закидываю его на спину — и вниз по горке.

Соловушка пил, жестикулировал все больше и даже начал принимать боевые позиции. Так сказать, лицедей вошел в роль. Артемий с ухмылкой следил за происходящим, раззадоривая бедолагу провокационными вопросами.

— Добегаю до дороги — и меня сбивает с ног шальная пуля из лесной чащи, бедро задела. Вскакиваю, снова хватаю товарища… Больше, больше лей, чего ты мельчишь?

— Ну, за ВДВ!

Уже крепко окосевший Александр завершил рассказ трехкилометровым марш-броском с подбитой ногой и раненым сослуживцем за спиной.

«За ВДВ так за ВДВ», — подумал я. И без промедления выпил.

Вечерней электричкой с Курского вокзала я возвращался в свою многоэтажную обитель. Перед застланными глазами менялись сумеречные городские пейзажи, а в голове все крутилось: «Расплескалась синева, расплескалась».

Этаж 14. В запой

Вечер следующего дня застает меня на аллее звезд. Так принято называть пешеходную дорожку вдоль спального района, усеянную деревянными лавочками, которые местная префектура поставила для социализации молодежи. Со мной капитан футбольного клуба, в матче за который мои крестообразные связки приказали долго жить.

— В забой или в запой? — цитирую заезженную шутку нашего университета.

— В запой! — без раздумий отвечает Афанасий и залпом опрокидывает сто пятьдесят.

Начинаем со стандартного набора — две бутылки «Жигулей» и пол-литра «Золотого Велеса», два пластиковых стаканчика и позитивный настрой.

Рядом досуг проводит компания школьников лет пятнадцати. Девочек на темную сторону сопровождают полулитровые «Ягуары», мальчиков в царство теней ведут апельсиновые «Отвертки». Во мне нарастает возмущение, перемешанное с мыслями о здоровье подрастающего поколения. Но я не лезу со своим «Жигулевским» в их монастырь, ибо это их свободы, за которые боролись их отцы под гордыми знаменами демократии.

Сегодня над панельными пейзажами фавел стоит полная луна, и район медленно отходит от дневного сна. Район живет в каждом из нас, и сердце его бьется в такт нашим сердцам. Мы — биосистема, прогоняющая кровь по его артериям. Район дышит, и дыхания наши синхронны. И невод Цукерберга пока не разрушил его нервную систему, ибо еще не закинуты сети в море безликих и одиноких.

И сегодня наши новостные ленты здесь, под звездным небом, на точках сбора, и аватарки наши не статичны.

— Ну что, воссоединим усилия? — предлагаю я.

— Безусловно! — Афанасий залпом выпивает сотку.

Я закуриваю китайскую сигару, купленную в табачном киоске за семьдесят пять целковых.

Вечер обещает быть долгим…

Наутро со мной здороваются доселе неизвестные мне юноши и девушки. Видимо, брутальный вид злоупотребляющего молодого человека на костылях не стерся из памяти этих веселых ребят. Я не помню их имен и обстоятельств знакомства, однако дружественный вид и улыбки позволяют сделать вывод, что встреча проходила в теплой, позитивной атмосфере.

Отстояв очередь за утренним пивом, присаживаюсь на лавочку у автобусной остановки в ожидании покинувшего меня вчера Афанасия.

Следуя тем же принципам пробуждения, Афося выходит из общественного автобуса с наполовину выпитой бутылкой «Сибирская корона лайм».

— Великолепный выбор! — говорю я.

— Несомненно! — парирует Афоня.

— В магазин? — спрашиваю я.

— Непременно! — отвечает он.

Начинаем со стандартного набора — две бутылки Жигулей и пол-литра «Золотого Велеса». Два пластиковых стаканчика и позитивнейший настрой со вчерашнего дня спрятаны у скамейки.

Дежавю, подумали вы. А мой тренер в специализированной детско-юношеской школе олимпийского резерва учил, что стабильность — признак мастерства. И мастерства в этом деле ко второму курсу технического университета нам было уже не занимать.

К середине дня конечности затекли настолько, что попытки подтянуть сползший с колена бандаж, скрытый под джинсами, не увенчались успехом.

— Давай помогу, — предложил захмелевший Афоня.

— Попробуй, — промычал я.

Повозившись с наколенником некоторое время, Афанасий повелительно сказал:

— Снимай штаны!

— На это я пойти не могу!

— Снимай, говорю!

Разговор услышал проходящий мимо молодой коротко стриженный парень, спортивного телосложения.

— Ты че к нему пристал? — спросил он у Афони.

— Тебе-то че надо? Иди куда шел! — остро отреагировал тот.

— Ща я тебе пойду, — незнакомец приблизился.

— Проблем захотел? — включился я в стычку, привставая с полуспущенными штанами.

— А вы че это, заодно? — с удивлением спросил парнишка.

— А че, незаметно? — напыщенно ответил Афанасий.

— А-а-а, все с вами ясно. Развели здесь голубятню, — отходя, бросил парень.

Наутро мне стало невероятно интересно, как же мне удается на костылях и в полном беспамятстве добираться до квартиры на четвертом этаже в целости и сохранности. Об этом я и спросил Афанасия, который выходил из автобуса с полупустой бутылкой лаймовой «Сибирской короны».

— Ты что попроще спроси, — ответил он. — Скамейку вот помню, наколенник сполз — помню, в магазин пошли — помню, девочек-школьниц — тоже помню, а вот как расходились — хоть убей.

В гробовом молчании, каждый со своими интимными мыслями, по проторенной дороге мы отправились в винно-водочный.

— Будьте добры…

— Дай-ка угадаю, — перебила меня тетя Вера, — две бутылки «Жигулей» и пол-литра «Золотого Велеса»?

— Так точно, — сказал позитивно настроенный Афоня.

— Шестьдесят два рубля тридцать копеек.

Регламент воссоединения усилий был утвержден, круг замкнут, оковы тяжкие — сброшены, и на десятые сутки, решив прервать устаканившийся ход времени, я препроводил капитана футбольной команды в славный город К. и решил отправиться в легендарный дачный кооператив О.

Этаж 13. Девять и три четверти

Семь бутылок «Столичной», пять бутылок коньячных изделий, четыре портвяка и три бутылки «Золотого Велеса» на сдачу бережно упакованы для передачи в управление кооператива О. Ибо город держит тебя под капельницей разврата и порока и демоны трущоб пожирают тебя изнутри, накапливая отрицательную энергетику люминесцентных осветительных приборов. И только разряженный елочно-березовый воздух садового товарищества в глухом лесном массиве попускает тебя и способствует плавному очищению сознания и получению нирваны.

На первый взгляд, разницы никакой. Вроде люди те же и напитки идентичные, ну, проехал ты сотню километров от Кремля. А вот в том-то, собственно, и дело. К примеру, Гарри садился в поезд на платформе девять и три четверти и отправлялся в волшебный мир «Хогвартса». Именно так и списывались герои с тех, кто садился на вокзалах Первопрестольной и отправлялся в сказочную страну грез и фантазий. Туда, где герои нашего времени сбрасывали маски и откидывали предрассудки и не жалели себя в поисках философского камня.

Всего двадцать рублей за трансфер в оазис райского наслаждения комфорт-классом с живым музыкальным сопровождением и с ветерком в придачу.

Первый чирик я отдал уже при подъезде к Трехгорке. Взятка должностному лицу при исполнении, да еще и при полном вагоне свидетелей. Принято так: за проезд не заплатил — готовь десятку угрюмому железнодорожнику, нет денег — беги в другой вагон. Бежать на костылях нереспектабельно, поэтому я сразу занял комфортное приоконное место в середине зеленого вагона.

В районе Одинцова мое глубокое забытье прервал сиплый голос. «Сколько чудес за туманами кроется?» — пел импозантный мужчина вида «спасибо, что живой», и я под стук колес электрички задумался над этим вопросом. Сколько неразгаданных тайн и загадок таит в себе бытие человека?

К примеру, выпиваешь сто граммов — и на душе становится радужно, и ты синей птицей улетаешь за горизонт, выпиваешь четыреста — и поток мыслей устремляется в глубокие думы, а ты, как упоротая лошадь, уткнул морду вниз и тянешь свою телегу неизвестно куда. До восьмисот дошел — и грустная лошадь превращается в свиноподобное с низменным мировосприятием. А кто покрепче — тот может и за литр уйти и поползти, подобно гусенице, в земляные хоромы. Вот тебе и реинкарнация, и пространственно-временной континуум.

У меня за вечер два-три переселения всегда происходит. Есть, к примеру, один товарищ, который после пятисот говорит:

— Я, друзья, эстет и дальше употреблять в данной обстановке никак не могу.

Встает из-за стола, находит в квартире хозяйственный инструмент, будь то веник или швабра какая, и приступает к генеральной уборке помещений.

Ему говорят:

— Ты успокойся, вернись к столу, сядь, отдохни, выпей с нами.

А он:

— Наперекор принципам не пойду, нет порядка — нет душевного спокойствия, пить в такой ситуации не могу.

Другой, как через ватерлинию перейдет, встает на путь истинного мазохизма. Отзывает меня в сторону:

— Вдарь мне, товарищ, в челюсть покрепче, ибо цель моя — самопознание, и путь мой через тело мое.

После недолгих уговоров выдаю страждущему легкую пощечину. Отшатнувшись, он поднимает на меня грустные глаза.

— Это так ты меня уважаешь? Это так ты ко мне относишься? А я думал — у нас дружба…

— Конечно, дружба, — в недоумении говорю я.

— Тогда и сделай это равносильно нашим взаимоотношениям, — говорит он, принимая стойку супергероя «Марвел», широко расставив ноги и подняв от локтей крепко сжатые кулаки. Правый боковой приходится по физиономии товарища, который на секунду оседает, а затем резко подскакивает.

— Спасибо, дружище, — держась за перекошенную челюсть, говорит он, — вот теперь пойдем на брудершафт по одной.

И превращаются гордые в смиренных и скромные в развратных, и мизантропы призывают к гуманизму, и атеисты осеняют себя крестным знамением! Вот такие чудеса в густом тумане табачного дыма мы наблюдали долгими кухонными вечерами на заре подъема с колен матушки России.

Визг колесной пары вернул поток мыслей в суровую подмосковную действительность. Интеллигентный мужской голос объявил о завершении легендарного маршрута строго по расписанию, и, отблагодарив артиста десятирублевкой, я двинулся навстречу утренней заре.

Этаж 12. По стопам Мастера

Меня уже ждали, как ждут любого вырванного из красного трафика столицы в мир, полный сюрреализма и иррациональности, в островок парадокса, сошедший с картин великого Сальвадора, и мой рюкзак был неизбежно полон всем необходимым для выживания в агрессивной к человеку среде.

Встретили меня, как полагается, у местной сторожки, где чаще всего начинались, а порой и заканчивались коллективные выходы в ночное. Передав рюкзак товариществу, я отправился на отсыпную.

Системный распорядок, выработанный поколениями отдыхающих на лоне природы, выглядел так. Телеса пробуждались чаще всего далеко за полдень, ибо извержения вулкана души человеческой сопровождались потерей сил физических и моральных, так что измученный возлияниями организм восстанавливался уже ближе к очередному фрик-шоу на Первом канале. И только пластиковая бутыль литровой «Оболони» целиком и полностью возвращала в мир бренный и подготавливала к вечернему пороку. Ближе к полуночи к назначенному месту сползались страждущие в предвкушении великого грехопадения под небом, полным сапфиров, и начиналась Вальпургиева ночь. Ход времени останавливался, и все казалось незначительным. И были смех и слезы, порыв и стопор, взлеты и падения. И центр вселенной лежал здесь, у нас под ногами, возле дежурной сторожки на окраине легендарного дачного кооператива О. А возвращались мы под пение петуха, когда первые лучи солнца освещали щебенистую дорожку, ведущую в крепкие объятия подмосковного Морфея.

Вечером заскрипела потертая калитка, возвещая о приходе Алика, который к моему долгожданному приезду припрятал многообещающую бутылку абсента. В ходе жаркой дискуссии мы обсуждали перипетии заключения под стражу опального олигарха, антропометрию Алевтины с татарской улицы и очередной фортель Гидрометцентра. Напиток сей заморский мы всегда начинали с предложенной на этикетке церемонии (поджигание рафинированного кубика над зеленой субстанцией). Однако суровый северный характер в сочетании с невыносимостью потерь драгоценного времени отправлял белую смерть в старый кухонный сервант. И беседа продолжалась в привычном русле, по принципу «Наполнил граненый с горкой и незамедлительно выпил».

Осушив бутылку семидесятиградусного зелья, два галлюциногенных волколака отправились навстречу судьбе.

У сторожки в этот знаменательный вечер собрались все легенды нашего товарищества. Бесы допивали бормотуху на крылечке возле входа в деревянное здание, три кикиморы употребляли красное полусладкое прямо напротив, а на дороге, уже в состоянии весьма пограничном, обнявшись, стояли два упыря с баклажкой пива лагерного брожения. Леший бренчал на побитой гитаре, сидя на чьем-то тулупе, накинутом на огромный неокатанный валун, периодически отрываясь для возлияния. Поодаль расположилась небольшая компания русалок, от которых периодически исходил вульгарный хохот. Вся эта вакханалия лихо кружила и перемещалась по принципу броуновского движения, периодически то теряя слишком самоуверенных, не рассчитавших норму потребления, то пополняясь свежими кадровыми ресурсами.

Эта была ночь панибратства и сплочения. И я, словно хмельной моряк, сошедший с корабля, прибывшего из дальнего плавания, через пучины бурь и штормов вернулся в тихую беспечную гавань.

Вдоволь навоевавшись на полях кутежа и беспутства, я направился в сторону отеческой хибарки. По дороге мне вспомнились кадры культовой звездно-полосатой эпопеи про мальчика-аутиста, и в этот сказочный вечер мне тоже захотелось поверить в чудеса и ощутить всеобъемлющий дух свободы. Я на мгновение остановился, затем резко откинул костыли в сторону и побежал. Наверно вы не поверите, но я бежал быстрее ветра, и голове крутилось «Беги, Форрест, беги». Но только в кино мы наблюдаем сентиментальные финальные сцены и счастливые концовки, а в жизни это спиртовой ерш, щебенистая дорога, булыжник, заплетший ноги, и несуразное падение в земляную канаву с лягушками.

Проснувшись к полудню, я долго лежал без движения, глядя в потолок широко открытыми глазами, вспоминая, в какой локации я выбросил костыли. Летали боевые вертолеты, качались рыболовецкие суда, и духота жаркого дня душила вымотанный организм. Но на устах маячила улыбка, наполненная всплывавшими образами вчерашней ночи, такой бессмысленной и беспощадной.

Выпив две чаши бульона, я, прихрамывая, отправился на поисковую операцию, прихватив в сельмаге целительный напиток с лаймовым вкусом. Вспомогательные орудия передвижения я обнаружил в канаве в десяти метрах от места моего кратковременного возлежания. А вчера-то казалось, что я Усэйн Болт или Хайле Гебреселассие, бегущий за очередным мировым рекордом.

На подступах к дому я встретил юношу, представленного мне давеча, в ходе ночной круговерти. Не о чем не подозревающие родители сего чада купили старый заброшенный замок, расположенный на высоковольтной линии, в самом дальнем углу землячества. Четырехэтажный особняк из газосиликатного блока, задуманный в конце восьмидесятых первыми владельцами в готическом стиле, с множеством башен и небольших окон-бойниц, так и не был достроен. В связи с чем притягивал сюда контингент, преисполненный неблаговидными, а иногда даже преступными интересами. За двадцать лет простоя здание обветшало, обрело дурную славу притона и впитало всю негативную энергетику дачного кооператива О.

Новые собственники в преддверии дачного сезона сделали небольшой косметический ремонт, вставили современные пластиковые окна, подключили источники тепла, расставили мебель и, после генеральной уборки помещений замка, в желании более не тревожить своего мальчика, спешно вернулись в столицу, оставив его в компании двух друзей-одногруппников. Группа аборигенов выдала хозяину замка партийную кличку «Седой», и добродушный светловолосый парень с большой радостью приглашал всех желающих посетить свою скромную обитель.

— Будете проходить мимо — будьте любезны! — широко улыбаясь, сказал он.

— Будете проходить мимо — проходите! — пошутил я и тут же многозначительно добавил: — Заскочим, не впервой.

Этаж 11. Топ-три О.

День пережит — и слава богу! — завещал великий Тютчев всем соблюдающим режим ночной свистопляски. Вот и я решил не нарушать сие правило и поспешил на фазенду для просмотра очередного бесполезного фрик-шоу на Первом канале.