А я ещё не летняя совсем
А я ещё не летняя совсем.
А я ещё укутана в былое —
Морозное и чуточку смешное
с синичками на шерстяном боку.
А я с зимой проститься не могу.
Вон на ветвях проклюнулись листочки,
А я ещё упрятана в носочки,
Ещё в кармане каждом по платочку —
Один — на всякий, а другой — не впрок,
Весь от капели ледяной промок,
Которая то там то тут то там.
А здесь весна и всякое такое!..
Все предаются чувствам и мечтам…
И он мне говорит: «Раздеться стоит.
Почувствовать как солнышко печёт.»
И трогает так нежно за плечо.
И я хочу, чтоб трогал он ещё
И стягиваю с плеч всё шерстяное.
Каменный мёд
Прости меня, пожалуйста, прости!
Я разучилась кружева плести.
Я только гнёзда вью.
Я только — вьюн.
Мой нрав на первый взгляд, лишь, лёгок, юн.
Я — плющ, лианы, магнетичный Каа,
Удушливая липкая строка.
Я, если, мёд — из каменной гряды.
Мне если нужен кто, то только ты.
Мой мужчина
Есть ты — мой Мужчина и… все остальные —
интеллектуалы и мышцы стальные.
Они хороши для других. Априори,
меня, ты, волнуешь… заводишь, как море,
лишь голосом вкрадчивым, с пол-оборота:
Сбежишь на полчасика раньше, с работы?!
И… к чёрту все КЗоТы! Законы к едрене!
Твой тембр равнозначен торнадо по силе —
срывает мне крышу и… кошку на шпиле
дразнит и… бесстыдно разводит колени…
Войди в меня
Войди в меня, как входят в дом лучи
тепла и света, нежности и неги.
Найди всего одну из ста причин,
Чтоб семя уронить, пустить побеги…
Всего одну, такую, чтоб из ста
Была чиста, слепа и неизбежна.
Всего одну, но чтоб была проста.
Проста до гениальности, коне [ш] но.
Чин-Чин
Чин-чин!
А за любовь с тобой не станем
Ни говорить, ни пить, ни умирать.
Мы станем жить несчастливо местами,
Местами счастливо, а, впрочем, наплевать,
Как это называют в умных книжках
По психологии и где-то там ещё…
Давай, леща поймаем на мормышку
И с чешуёй в духовке запечём.
Быть
Быть выше… быть тоньше…
Вещицей слоновой костИ —
Священной фигуркой…
опиумной трубкой…
Других, много дольше,
в твоей обретаться горстИ
игральною фишкой…
домашней голубкой…
Из белого снега,
из белого пуха плести
корзину с дарами…
кармический парус…
И лаской, и негой,
обкатывать боль… Растить
на клумбах цветы…
в постели упругий фаллос…
память живёт
А память живёт внутри — то птичкой, то мячиком,
то солнечным зайчиком, то серебристым карасиком,
пойманным на удочку осенью,
портфелями, что под окнами школы бросили,
«Можно поцеловать тебя в губы?»
Зачем он спрашивал…
«любовной трясучкой»… Нирваной… гранжевым
бурым пятнышком, лампами,
с загребущими ярыми лапами,
которые, выскабливают до донышка
плоскодонку, пребывающую в душевной коме,
а после — плыви судёнышко…
Плыви и помни!
не пишу тебе здесь
Не пишу тебе здесь. А в родных палестинах
на салфетках, манжетах, на зеркале в ванной, помадой
я писать не устану…
И полусладко, и винно
к Мысу Доброй Надежды, бутылочную армаду,
этим утром рождественским бросить в морские
глубины!..
Но я есть государство без выхода к океану.
я плоха
Я плоха. Мне пора на плаху.
Я надену твою рубаху,
златорукий и мудрый асура,
свою рыжую шевелюру
на колени твои пристрою.
Примешь ты меня, нынче, такою —
не приглаженною, ершистой?
Ты — корабль, я — берег скалистый,
ни причал и ни гавань.
Слышишь, словно в тигле шипит во мне идиш,
по-кошачьи шипит и скребётся.
Та, другая, ушла, но вернётся,
под крыло, королевская пешка…
Ну, а эту казни, не мешкай.
Выходной
Слышите, кто-то плачет
Там, далеко…
Его обошла удача,
Ему не легко.
А здесь, сегодня, веселье-
Пир горой!
И там, и тут — воскресенье,
Выходной.
Стеклянная бабочка
Какой же ты занятный, не вычурный, не пафосный,
не гламурный — занятный…
Сколько же всего в тебе понамешано…
целые цивилизации уже открытые кем-то ранее
и благополучно существовавшие тысячелетия до нас,
без нас… сиюминутно выдуманные тобой, заманчивые
и одновременно пугающие потусторонние миры…
пьянящие мелочи, такие ощутимые и узнаваемые
на ощупь, на слух, на вкус…
Мелочи… всё состоит из мелочей… из этой назойливой
мошкары, любительницы приложиться к коктейлю
повседневности, к нежным венкам зарниц на запястьях
горизонта. Вот и ты, мой седеющий мальчик, пей меня…
пей, как парное молоко… как «вино из одуванчиков» —
летнее, солнечное, ветреное… положи голову мне
на грудь, будь как дома… как в своём лучшем
волшебном сне, который пробудившись забудешь…
но ещё долго будет преследовать янтарное послевкусие
литоринового моря… детская улыбка, омытая слезой…
Медленно, медленно крылья сон расправляет.
Ритмы уравновешены — альфа… бета…
На запястье бабочки тень мерцает
Греты.
Сотни пёстреньких кукушат
У тебя метражи, чертежи.
У меня миражи, миражи…
Луи Армстронг… Дассен… Кенни Джи.
Я лечу над гнездом… Я во ржи…
Ты мобилен, практичен, умён.
У меня в голове сто имён…
Сто неродственных именин.
Двести глаз, ни один не любим
Кем-то близким, родным. Родных
Не случилось пока у них.
Их в угаре, в чаду, на бегу,
Словно яблоки на снегу.
Отсекли с пуповиной кров.
Сто сердечек и сто вихров.
Сотни сжатых в тоске кулачков.
Сотни спёкшихся мозжечков.
У тебя метражи, чертежи.
У меня миражи… миражи…
В голове сиротливо молчат
Сотни пёстреньких кукушат.
Пуля тихо поёт
Пуля тихо поёт: — «Усни…»
Поцелуем впиваясь в плечо.
И целуя купюры, мясник
Напевает: — «Ещё! Ещё
Пищу пороху и ножу!
Вот растерзанный, выноси!
Не дрожу и не дорожу,
их, сермяжных, полно на Руси.
А у них и плечей, и ртов,
тихих воинов шахматных — рать,
в тараканьей тьме городов,
что на картах не отыскать».
А у нас поцелуи сладки,
Мир не делится. Мир ничей.
И впиваются ноготки
в пантеоны нагих плечей.
Мышь
Всё опять так нескладно вышло —
потоптались и… разбежались.
Ты в берлогу залёг. Я, мышью,
юркну в норку, меня заждАлись…
Стану грызть мышатам орешки,
щёлкать семечки, шлёпать попы,
развлекать, сочиняя потешки
И… с ума сходить от икоты.
тот самый
Я так устала быть Вашей Мартой, Мюнхгаузен…
Но Вы так красивы, когда сочиняет историю очередную, правдивую,
про волоокую диву, в лебяжьей кофточке.
Вы говорите ей: «Плыви, плыви лодочка!.. покачивая бортиками
в джинсовых шортиках.»
И она плывёт, покорная, лебедь белая. И она плывёт то смелая, то несмелая…
И она рада Вам, как солнышку ясному, И штормтрап поблёскивает балясинами…
И Вы сочиняете очередную, правдивую самую, Про медвежью, заснеженную, обетованную…
Дураки да дороги, две мысли негожие
и Вы лжёте. Выдумываете хорошее…
И кружите, кружите вальсами-мантрами, Вашу глупенькую влюблённую Марту.
воображариум
Фонтанируя рыжими дредами,
Спит исключительно с мозгоедами,
В доме её, сегодня, обедали —
Кант и Лист.
Её многобайтовый воображариум,
Как аквариум в аквариуме…
Его, для неё, еженощно затаривает
Финансист.
Она ж наблюдает, пепельно-серыми, За саламандрово-сиреневыми,
Которые, прыгают между коленями
Вверх — вниз.
а вам а вам
а вам а вам в безудержной погоне
за власть комфорт и лавровый венок
вам слушать стоны ампельных бегоний
сочувствие отряхивая с ног
а вам а вам не знающим участья
толкущим в ступе гаревую стынь
багрово крякать от чужого счастья
и разговляться от чужих святынь
а вам а вам стреляющим в затылки
не видеть глаз танцующей беды
всю жизнь писать фальшивые картинки
и оставлять кровавые следы
а вам а вам не знающим пощады
чей взгляд замылил золочённый нимб
из тел живых построить баррикады
из мёртвых тел ступени на Олимп
коридоры памяти
Брить в коридорах памяти шею отцу,
с мамой на злом морозе бельё от верёвки
отдирать и жевать бедный хлеб — мацу
настоящего, на городской парковке.
Воздух морозный и сладковат дымок…
Тоненькой веточки вишни шампур обуглен…
А по весне берёзовый каплет сок в вёдра детсадовские… Не найдёшь, не гугли.
Мама не понимала, за что ТАК с ней.
Папа не понимая, за что же с ним ТАК…
Горькую пил и теряя крепость корней,
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.