Предлагаю вниманию читателей в моем переводе продолжение (вторую и заключительную часть) первого тома книги английского исследователя тропической Африки Бойда Александера, который в 1904—1907 годах совершил экспедицию от устья реки Нигер до Нила. Первая часть была выложена в интернет-магазинах электронных книг через электронное издательство Ridero.

Оригинальная книга вышла в Лондоне в 1907 году и НИКОГДА НЕ ПЕРЕВОДИЛАСЬ НА РУССКИЙ ЯЗЫК. В этом издании было два тома. Из-за лимита в мегабайтах (в тексте большое количество фотографий и географических карт) переслать через Интернет в издательство том целиком не получилось, пришлось делить на две части. В этой части я предлагаю читателю оставшиеся девять глав тома.

От себя я добавил несколько примечаний и пояснений к тексту автора, нескольлько современных фотографий мест, через которые проходила экспедиция, а также несколько географических карт.

Более подробные географические карты районов находятся в первой части тома.

Есть вариант книги для чтения с большого экрана компьютера, где карты и фото выглядят более детально (заинтересовавшиеся пишите: boyd19@mail.ru). Второй том последует, как только удастся выложить в интернет-магазинах эту часть книги.

С уважением, Анатолий Смирнов, переводчик

ГЛАВА IX. МОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ ИЗ ЛОКО В ДОРРОРО

Конечно, это был печальный для меня день, когда я проводил в путь последнего из моих товарищей, и чувствовал, что вынужден провести несколько недель сравнительного безделья, прежде чем смогу воссоединиться с ними и выполнить свою часть работы в нашей экспедиции. Тем не менее, было отрадно ощущать, что с такими способными коллегами, несмотря на серьезные испытания, вызванные болезнями, поскольку я был не единственным, кого атаковал скрытый противник, экспедиция теперь снова будет идти вперед как будто ничего и не случилось.

Мой брат, не полностью оправившись от сильного приступа лихорадки, присоединился ко мне в Иби, и там остался со мной, пока не получил известие от Талбота, которого в Вазе свалила дизентерия, что он снова в форме и может продолжить исследование в районе Мерчисона. Эта новость была сигналом для моего брата присоединиться к Талботу, и я виделся с ним за два дня до того, как лодки ушли. Он взял с собой конвой из пятнадцати солдат и семьдесят носильщиков, которые были нагружены зерном, собранным, чтобы провести исследования в районе Вазе, в это время пораженного самым свирепым голодом в результе неурожая. Голод стал более острым из-за враждебности диких племен из соседних холмистых районов, чьи насилия вызвали карательную экспедицию против них — жестокая необходимость, которая всегда парализует страну на срок не менее двух лет.

1 июля я вышел, чтобы спуститься по реке на правительственном пароходе в Локоджу, в надежде, что изменение обстановки, улучшенная еда и комфорт, поставят меня на ноги. Там мою кровь исследовали под микроскопом, что выявило сильное заражение маленькими демонами черных лихорадки. Использование микроскопа, недавно введенного в медицинскую практику страны, является неоценимым благом; микроскоп — очень мощный инструмент в борьбе с африканскими лихорадками. При осмотре крови врач сразу же может узнать, имеет ли пациент малярию или нет, или, как прогрессирует болезнь или выздоровление. Я помню, как однажды в Майфони, доктор Блэр, который осматривал меня, предсказал наступление лихорадки за два часа до того, как я это почувствовал, и поэтому благодаря оперативному приему дозы хинина я быстрее оправился, чем если бы выявил болезнь позже.

Но, вернемся к событиям, о которых я сейчас пишу. Приятный месяц был проведен мной в Локодже в доме майора Меррика, чья доброта и гостеприимство помогли мне лучше, чем медицина, и каждый день я был счастлив, ощущая, что восстанавливаюсь. Помимо моего желания вылечиться, другая причина заставила меня вернуться в Локоджу. Я хотел вернуть упущенное время, пройдя по любому маршруту, с помощью которого я мог бы догнать своих спутников, выбрав тот, который обещал бы наибольший интерес исследователю.

Я выбрал маршрут через холмы Кеффи и Панда, которые образуют западный конец горного плато Северной Нигерии; отчасти потому, что я уже работал в регионе Бену; и отчасти потому, что горный регион всегда тянет зоолога призывом оценить шансы на открытие редких или неизвестных науке местных форм. Кроме того, здесь меньше вероятности, что этот район был уже обследован предыдущими путешественниками из-за естественных трудностей, которые возникают на пути исследователя.

Я взял с собой эскорт из двух солдат и тридцать два носильщика, из которых я нарочно нанял 16 человек из племени нуп и 16 из племени хауса; народы которых хорошо уживаются друг с другом, поскольку носильщики из разных племен склонны устраивать ссоры на марше, будучи на службе у белого человека. Также меня сопровождал еще один хауса в качестве проводника-переводчика. Он, как и почти все местные переводчики, нуждался в повышенном контроле. Хауса умные и хитрые, а своим даром болтать языком, лестью и симуляциями держат белого человека в невольной зависимости, если последний не понимает местного языка. Пользуясь своим, как им кажется, привилегированным положением, хауса-переводчики часто злоупотребляют полномочиями, которые получают от белого человека, и совершают всевозможные вымогательства и шантаж по отношению к аборигенам. Часто переводчик отправляется к вождю деревни, и от имени своего хозяина требует овцу или козу, а то и более дорогостоящее имущество, которое он тайно присваивает себе. Конечно, это наносит сильный вред репутации белого человека, который, как следствие, считается туземцами жестоким тираном. Между тем, переводчик, которого чрезвычайно трудно поймать за руку при совершении подобных преступлений, наживается на подобном «бизнесе», покупает лошадей и жен, и считается у соплеменников «большим человеком».

Переводчики — высокооплачиваемые слуги, зарабатывающие до 3 фунтов стерлингов в месяц, очень большие деньги для чернокожего человека. Но этот тариф не распространялся на одного человека, Амаду, который пришел к нам в Иби, имея чуть больше богатств, чем бурнус * на его спине, став по достижении нами Каддаи владельцем нескольких смен тонкой одежды, жен и лошадей. Мы не доверяли ему, но пользовались его услугами. В своем мошенничестве он иногда зависал на очень тонкой нити, но был достаточно умен, чтобы не быть разоблаченным. Его положение в караване давало ему возможность держать людей под пристальным наблюдением, что делало его очень полезным для нас человеком и позже, когда отдельные отряды экспедиции объединились.

* Бурнус — плащ с капюшоном, сделанный из плотной шерстяной материи, обычно белого цвета. Первоначально был распространён у арабов и берберов Северной Африки. (прим. переводчика)

Мои замечания о переводчиках применимы также к любому черному посреднику между белым человеком и туземцами. И здесь я хотел бы признать важность того, чтобы все правительственные чиновники были бы обязаны пройти экзамен в практическом использовании языка хауса. Тогда у них было бы не только больше возможностей предупреждать злоупотребления, о которых я упомянул, но они также могли бы лучше понять характер туземцев и обрести уверенность в себе. Я помню случай, который привлек мое внимание во время пребывания в Голд-Кост-Хинтерленд, где чернокожий агент Верховного комиссара, посещая какое-либо селение, чтобы принимать жалобы туземцев, важно сидел, поставив перед собой миску, в которую истцы и просители бросали деньги, чтобы он выслушал их. Он также взимал налог на все случаи возвращения имущества через оффис Верховного Комиссара.

Даже в случае тяжбы между двумя зажиточными мужчинами, которые были вызваны для урегулирования спора в оффис Верховного Комиссара, часто случалось так, что переводчик неверно доносит до белого чиновника суть дела, способствуя тому, что человек, который платит ему более крупную взятку, всегда выигрывает. Даже если он на 100% неправ. Белый чиновник, не зная местного языка, доверяет вранью переводчика, выносит явно несправедливое решение.

Эти злоупотребления всегда более серьезны в новых зависимых от Британии территориях, такой как Борну, где практически все чиновники не знают языка канури, и мошенник-переводчик может бессовестно лгать, не боясь разоблачения. В более старых английских провинциях, где говорят на языке хауса, есть чиновники, которые достаточно понимают этот язык, поэтому несправедливостей в судебных вердиктах меньше. Кроме того, у переводчика почти всегда есть много врагов, которые всегда готовы донести на него понимающему их язык белому; следовательно, мошенник-переводчик должен быть осторожным.

28 июля я покинул Локоджу и отправился пароходом в двухдневный путь в Локо, местный город с большим рынком, на правом берегу Бенуэ, куда караваны прибывают из Кано. Отсюда я решил совершить марш по горным склонам. Здесь находился отряд войск на судне, идущем в район Гонголы для патрульной службы. С ними была обычная толпа негров, которых, когда им разрешали, всегда можно было найти в отряде местных солдат, для которых они выступают в качестве временных слуг. Эти слуги, в свою очередь, используют возможности грабежа под прикрытием патрульных. В этой части Африки «слуги» и носильщики очень любят мародерство; в результате, если где-либо намечается военная экспедиция, нет никаких трудностей с получением носильщиков. Я помню, что, когда караван моего брата начал движение в сторону дикой страны к северу от Иби, которая обещала самые привлекательные возможности для мародеров, нам было очень трудно отогнать попутчиков-паразитов, которые присоединились к колонне. Поскольку мне не хватало носильщиков, я взял двух из этих потенциальных мародеров, которые, предвкушая, что у них будут хорошие возможности для грабежа, были рады пойти вместе со мной. Но вскоре они обнаружили свою ошибку.

Я начал переход поздно вечером 31 июля, и прошел в тот день только два часа, остановившись лагерем рядом с грязной маленькой деревней, называемой Ваши. Тем не менее, хижина, которую вождь выделил мне для ночлега, была достаточно чистой, и я был рад ей, так как на следующее утро я сэкономил время на разбирание палатки. Это был сезон дождей, когда всегда был шанс быть застигнутым штормом, нарушающим ночной отдых, а возможно разрушающим палатку. Расстояние, пройденное в первый день, было небольшим, но мы всегда были готовы к неудачному началу при выходе из любого крупного селения, поскольку «бои» расслаблялись преимуществами «цивилизации» и были благодарны, если первый переход бывал недлинным.

На следующий день, несмотря на раннее начало, мы шли только полдня, потому что я почувствовал приступ лихорадки и поэтому решил остановиться и расположиться лагерем; на этот раз за пределами деревни, к которой мы пришли, и которая была даже грязнее последней. В ту ночь я довольно плохо спал из-за сильного ливня стучащего по моей палатке. Поэтому я провел в кровати весь день и часть ночи, чтобы избавиться от лихорадки и набраться сил, возобновив свое путешествие рано утром 3 августа.

Страна, через которую мы проходили, была плоской, покрытой низким бушем и чахлыми деревьями, и пересекалась несколькими речками с берегами, покрытыми густым тропическим лесом. Речки, в основном около десяти-двенадцати футов в ширину, сильно раздулись в результате недавних бурь, и мы пробирались через них, утопая чуть не по пояс. Вечер привел нас в Гиддан-Дучи (дома у скалы), довольно маленькую деревню, у подножия лесистого холма. Пейзаж теперь начал меняться, потому что мы постепенно поднимались, и с высотой расширялся обзор. Монотонность буша кое-где была нарушена заплатами хлопковых полей. Иногда появлялось темно-зеленое пятно зонтичного дерева.

Поверхность буша стала волнообразной. В Гиддан-Дучи, у подножия холма, жители обрабатывали землю, на которой росли гвинейская кукуруза, и местный орешник, который имеет ярко-зеленые листья, подобно трилистнику, стелящиеся близко к земле. Эти поля привлекали много птиц, и были видны маленькие стаи глянцевых скворцов, которые висели над посевами с намерением полакомиться, когда рядом нет человека. Пара или две черно-белых ворон заняли наблюдательный пост на высоких деревьях у деревни. Каждой деревушке, по-видимому, принадлежит по крайней мере пара этих птиц, которые действуют как мусорщики и считаются родственниками туземцев.

5 августа мы прибыли в Нассараву, торговый центр и столицу провинции с таким же именем. Это большое селение, населенное хауса и фулани, у него есть мрачный квартал, видавший лучшие времена, с пустынными и обветшалыми домами, и с нищими, толпящимися на перекрестках. Великие стены, когда-то гордость «королей», которые требовали труда тысяч рабов для строительства и ремонта, теперь рушатся в результате небрежения жителей и последовательных сезонов дождей.

В дни работорговли Нассарава был процветающим городом с могущественным «королем» фулани и многими богатыми людьми, которые владели большими стадами крупного рогатого скота и овец, а также большим количеством рабов. Это был период под властью султана Сокото, которому его народ должен был платить огромную ежегодную дань в рабах. Но с отменой рабства их богатство оскудело, они больше не могли содержать большое количество своих стад, а бывшие богачи, у которых осталось только один или два раба, сидят в пустых домах, являя просто тени их прежнего величия.

Фулани — интересные люди восточного происхождения, которые, как полагают, пришли в Египет с востока и были изгнаны из это страны во время фиванской династии 2500 лет назад. Это мнение г-на Мореля, чьи убедительные научные исследования были подтверждены всеми наблюдениями, о которых я смог прочитать. Будучи владельцами больших стад лошадей, крупного рогатого скота и овец, фулани шли туда, где была пища и вода для их животных, поэтому они избегали пустынь насколько это было возможно, и следовали по более или менее плодородным местам буша и вдоль рек, через центр Африки, пока они не оказались на плодородных равнинах Нигерии.

Для всадников, таких как фулани, более миролюбивые люди на равнинах были легкими противниками, в то время как горные племена, чьи естественные твердыни представляли большие трудности для нападения, остались непокоренными ими, и до сих пор дикие племена сохраняют свою независимость и остаются враждебными к любому пришельцу в свою страну. Фулани, приняв оседлый образ жизни, вскоре стали богатыми и могущественными на этой земле и успокоились, окружив себя всадниками и многими рабами, совершая набеги на соседние племена, похищая женщин, чтобы заполнить свои гаремы. Поэтому они увеличились и умножились, а их священники создали школы для распространения ислама. Постепенно область распространения фулани расширилась, и многие племена оказались под их влиянием, которые, в свою очередь, постепенно влияли на завоевателей путем смешения крови, до тех пор, пока фулани, владеющиу землей сегодня, не стали сильно отличаться от своих предков.

Чистейшие представители старой расы теперь находятся среди кочевников-скотоводов, называемых фульбе, которые живут в буше, кочуя небольшими группами со своими стадами с места на место, ища зеленые долины рек, когда засуха сжигает равнины. Вероятно, это потомки тех, кто пришли с первым исходом в качестве конных слуг и пастухов стад, потому что они не разделили добычу побежденных и не разбогатели настолько, чтобы покупать чужих женщин. Таким образом, проживая свою жизнь среди стад в буше, они не только сохранили свой первоначальный этнический тип, но и с каждым последующим поколением их частные привычки все больше формировались в унаследованную природу, когда их бывшие хозяева-одноплеменники оказались в их глазах чужими людьми, чья хватка ослабевала с поколениями, живущими в легкости и роскоши. Фульбе самоорганизовались и откололись от фулани, отогнав в буш скот и овец, которых они могли собрать перед своим уходом. И, возможно, они тоже стали источником беспокойства и страха у своих бывших хозяев.

Разведение скота является наследственным занятием, как для оседлых фулани, так и для кочующих фульбе; этот факт, который, как указывает г-н Морель, в значительной степени усиливает версию о том, что их происхождение прослеживается на Востоке. Между пастухами и животными возникает своего рода взаимопонимание.

В Борну очень часто можно видеть стадо и пасущих его подростков мальчиков, укрывающихся от жары в тени большого дерева, а вдали от открытого участка их скот блуждает по кустам в поисках редких пучков сухой травы. И удивительно видеть, как пастух начинает дуть в свой свисток, а затем наблюдать, как жмвотные смотрят вверх, прислушиваясь к призыву и, следуя за своим вожаком, медленно возвращаются к пастуху.

Кочующме фулани, или фульбе, живут в буше, где они делают маленькие хижины из травы для себя и загоны из колючих растений для животных на ночь. На рынках деревень и городов, где живут оседлые фулани, хауса, а иногда и арабы, пришедшие издалека, и куда приходят даже немногие дикари с холмов, вы никогда не найдете фульбе. Вместо этого, в определенные дни они разворачивают импровизированный рынок на обочине дороги или в буше, куда жители соседних деревень приходят покупать молоко и масло. У фульбе ценятся крупные серебряные монеты, которые они могут перебивать в украшения, бумажные деньги не принимаются, а примитивные раковины каури являются единственной формой валюты, которую они используют, если у покупателя нет ткани, бус или соли. Их кожа несколько бледнее, чем у негров, они худощавы, а их лица — особенно это заметно у женщин — имеют правильные миловидные черты, которые при первом взгляде мгновенно напоминают романтичный Восток. Фулани, которые являются магометанами, благодаря своим школам сохранили свою исламскую веру более строго, чем другие народы, которые мигрировали с Востока.

Когда человек проходит по улицам селения фулани или отдыхает под деревьями на рынке в самое жаркое время дня, когда вся трудовая деятельность останавливается а маленькие дети освобождаются родителями от их задачи носить воду или работать на кукурузных огородах, раздается знакомый звук заунывного пения муллы, читающего стихи Корана.

У фулани нет друзей среди белых людей, которые лишили их рабов, и поэтому уничтожили их главный источник богатства. И это враждебное отношение к белым поощряется их религией. Несколько лет назад их тлеющая ненависть к обычаям белого человека вылилась в кровавое восстание в Судане благодаря проповедям Махди *, которые получили большое распространение и влияние среди фулани, предрекая победу мусульман над христианами. В некоторых районах Нигерии исламские проповедники в 1903 году также спровоцировали большие беспорядки, утверждая, что в том году, согласно учениям Махди, произойдет «великая победа» над белыми. Белые люди были вынуждены временно покинуть территории, подвластные махдистам. Это привело к необходимости карательной экспедиции против них, а стены их городов были разрушены. «Великой победы» не произошло, а вера в доктрины Махди сменилась некоторыми сомнениями. Теперь проповедники фулани говорят, что белый человек однажды устанет жить в этой стране, и поэтому они терпеливо ждут, полагая, что в один прекрасный день белые уйдут.

* Восста́ние махди́стов — антиколониальное восстание в Судане, которое возглавил Мухаммад Ахмад, объявивший себя «Махди» (мессией). Началось в 1881 году и привело к тому, что в 1885 году европейцы на 13 лет были вытеснены из Судана. (прим. переводчика)

Хауса, составляющие часть популяции в городах фулани, более древние поселенцы в этих местах, чем фулани, которые их завоевали. Скорее всего, это ответвление арабской расы, внешность и обычаи которого изменилась под влиянием крови негритянских народов, в земли которых они пришли. У них наблюдается любовь арабов к путешествиям и арабские способности к торговле, и они одарены определенным интеллектом, будучи, безусловно, самым образованным и цивилизованным народом в Нигерии. Язык хауса является общепринятым торговым языком страны, и возможно трансформировался из арабского языка, что подтверждается многими арабскими словами в лексиконе хауса, а также во всех числах больше двадцати, которые, по-видимому, лежат за пределами обычного диапазона расчётов на рынках, и поэтому сохранились без изменений. Вероятно, их миграция определялась торговыми маршрутами, и они шли из Египта вдоль побережья Средиземного моря до Триполитании, а затем, услышав о богатой земле на юге, спустились по дорогам караванов через Сахару, чтобы торговать и, в конечном итоге, построить свои населенные пункты. Еще одним доказательством их восточного происхождения является название, данное ими жирафу, животному, которое они впервые увидели в Нигерии, и которое они назвали Дарем Ракуме или «кустарниковый верблюд», поскольку хорошо знакомый им верблюд был наиболее похож на диковинное длинношеее животное.

В Нассараве * два потенциальных мародера, которых я взял из патруля на локоджийской лодке, дезертировали. Они явно разочаровались непрерывными переходами, которые не предоставляли им возможности помародерствовать и исчезли, не дожидаясь оплаты, которая им причиталась. Но сначала они тщательно положили все то, что было поручено их надзору на видном месте в моем доме, из страха, что в случае пропажи этих вещей из другого места, их можно было бы заподозрить в краже и преследовать; такая у них была убежденность в сверхъес-тественных возможностях белого человека при поиске людей, нанесших ему вред.

* Нассарава — провинция Британского протектората северной Нигерии, лежащая приблизительно между 6°40 ' и 9°E. и между 7°40» и 9°40'N. Она расположена на северном берегу реки Бенуэ, чье извилистое русло образует южную границу провинции. Провинция, как и район Баучи, пересекается горными хребтами.

До середины 18-го века Нассарава была населена многими коренными племенами примитивного типа. Примерно в 1750 году языческое племя игбира, прибыло с юго-запада через Нигер и основало два конкурирующих королевства в западной части провинции. Позже (около 1840 года) пришедшие с севера фулани завоевали часть провинции, основали город Кеффи, распространились до Бенуэ в юго-западном направлении и заняли город и район Абуджи на западе. Фулани также обосновались в городах Нассарава и в Дарроне. В результате, коренные племена были загнаны в холмистые районы.

До британской оккупации государство Нассарава стало частично зависимым эмиратом султана фулани. Племена Нассарава были одними из первых, кто начал открытую агрессию против британской администрации, созданной в Локодже. В январе 1900 года они напали на телеграфную партию в стране Мунши на берегах Бенуэ. В результате была осуществлена оккупация Кеффи британскими войсками и постепенное подчинение провинции. В 1902 году первый британский резидент, капитан Мэлоуни, был убит в Кеффи официальным представителем эмира. Эмир объявил себя непричастным к преступлению, а убийца бежал в Кано, где его приняли весьма дружески, что наряду с другими враждебными акциями со стороны правителей Кано, привело к военной экспедиции 1903 года. Британцы теперь были признаны правителями Нигерии, а эмир Нассарава уступил свою власть британскому правительству. Работорговля стала незаконной. Британские суды были созданы в провинциальном центре и в каждом районе, были открыты дороги, и начался рост торговли. В 1905 году потребовалась экспедиция против племени кагоро, которое занимает обширное открытое плато высотой около 1800 футов, через которое от Бенуэ проходит короткая дорога к оловянным рудникам Баучи. Эти люди совершали налеты на селения фулани, угоняя скот и убивали торговцев на дорогах. (прим. переводчика)

Мамаду, «король» Нассаравы, принял меня хорошо, доставив обычный подарок в виде птиц, яиц и калебасов молока. Кроме того, он выделил в мое распоряжение хороший дом и показал, что он знаком с белыми людьми, прислав своих женщин с большими горшками воды сразу после нашего прибытия. Поэтому, я отплатил за его гостеприимство, продемонстрировав ему работу граммофона, который был выслушан с благоговейным и каменным удивлением, пока веселая песня, включающая смех, не заставила уста короля и придворных улыбаться, и это закончилось криками восхищения и всеобщим смехом, когда комик на пластинке закончил петь. Затем «король» и придворные, забыв о приличиях и этикете повалились друг на друга, хлопая руками по спиной и бедрам, катаясь и извиваясь в конвульсиях от судорожного хохота.

Город, населенный представителями народов фулани и хауса

Затем я принес свой фонограф и сказал «королю», что, если он произнесет послание к «королю» Дорроро, следующее место, куда я собирался, я бы перенес «жемчужины его красноречия» и передал их его союзнику. Соответственно, он произнес королевское приветственное послание, и, когда через некоторое время машина повторила его, наступила жуткая тишина, пока крики одобрения со стороны свиты не рассеяли его страхи, и он присоединился к общему хору восторга.

Я сделал очень успешную запись продолжительных звуков медных труб, которыми всегда предшествуются процессии этого «короля» через деревни его страны. По форме трубы были скорее похожи на наши рожки; воспроизводили всего две ноты, которые усиливались и постепенно затихали, и тембром были похожи на звуки гобоя. К сожалению, запись была испорчена влагой, прежде чем я смог отправить ее домой.

Мы остались два дня в Нассараве, к большому удовольствию «боев», которые очень любят болтаться по рынкам городов и получали удовольствие, слыша разговоры о нашем пребывании в селении, с гордой радостью причастности к отряду белого человека. Когда «бои» хорошо провели очередной марш, я всегда давал им подобный отдых, если это было возможно, с юмором относясь к их слабости, потому что это придавало им хорошее настроение, и следующий марш всегда выполнялся лучше.

Неизменно, незадолго до того, как подойти к большому селению, несколько носильщиков начинали хромать в надежде на длительную остановку для «лечения». В этом конкретном случае «бой» Лоу использовал другую тактику. Он пришел и сказал от имени слуг и носильщиков: «много мыть», что означало просьбу обратиться к местной «прачечной» и затем ждать, пока белье будет выстирано и высушено.

Следующее место, где мы остановились, было грязной маленькой деревней под названием Ламинга, управляемой старым вождем-лицемером, который прислал мне «подарок»: двух голубей и четыре яйца. Первые были слишком молоды, а последние слишком стары для меня, поэтому я отправил их обратно с соответствующими пожеланиями вождю. Это имело хороший эффект, потому что вождь пришел с двумя толстыми голубями, молоком и ямсом.

На следующее утро мы покинули Ламингу, следуя по дороге через холмистую страну, где каждый следующий гребень покорялся после утомительного подъема, и после четырехчасового марша была достигнута вершина хребта, откуда на склоне следующего холма появилось селение Кеффи; длинная линия белых домов, окруженная толстыми глиняными стенами. Кеффи был когда-то важным городом, прежде чем он был «проучен» британской экспедицией, которая была отправлена для отмщения за убийство капитана Мэлоуни в 1902 году. Наместник (мугаджи) эмира народа фулани в Кеффи подстрекал население на восстание против англичан, а Мэлоуни, вопреки предупреждению своих людей, импульсивно вошел в дом наместника, где находились жены последнего. Это нарушение исламских обычаев вызвало гнев магаджи, и он приказал туземцам убить капитана копьями. Говорят, что небольшой зеленый холм над городом является местом погребения капитана.

Дома в Кеффи большие и хорошо построены. Я остановился в пустынном дворце магаджи. В центре одной из комнат высотой около 20 футов, была огромное круглое зернохранилище, которое поднималась прямо к крыше, напоминая одну из печей в ущелье Кентиш.

После Кеффи. мы покинули главную дорогу, следуя в северо-восточном направлении. В тот день нам пришлось пробираться через много разлившихся ручьев, и четыре часа такого рода путешествий были достаточно утомительными, поэтому мы расположили лагерь в следующей маленькой деревне. Дожди теперь превратились в постоянные ливни, что сделало переходы тяжелой работой, учитывая наши частые невольные купания в ручьях и остановки в пропитанных влагой палатках. Моя работа по сбору колекций также столкнулась с проблемами, и было сложно сохранить шкуры от влаги. Еще четыре дня этого не очень приятного путешествия привели нас к восточному концу хребта Кеффи и Панды, водораздела рек Гурара и Кадуна. Тропа теперь поднималась и опускалась вверх и вниз по холмам, и следовала за изгибами долин.

ГЛАВА X. ПРОДОЛЖЕНИЕ МОЕГО ПУТИ В АШАКУ

Наконец мы добрались до Дорроро, города, лежащего в долине у подножия высокого холма с квадратной вершиной. Между городом и холмом проходит река, которая служит защитой для мирных жителей от жестоких племен, населяющих холмы. Эти дикари время от времени нападают на отдалившихся от города жителей, когда они собирают орехи в пальмовых рощах, обезглавливают мужчин и уводят женщин и детей.

Я был хорошо принят «королем», который поселил меня в прекрасном доме и снабдил меня большим количеством пищи. Вечером я организовал прослушивание фонографа, сопровождаемое чопорной церемонией и предложил «королю» внимательно слушать, сказав ему, что его друг хочет поприветствовать его. С первых слов он узнал голос своего союзника и отреагировал не более, чем жестом обычного удивления, как бы говоря: «Я не знал, что ты здесь». Затем он встал и с интересом посмотрел на моих «боев», ожидая найти среди них «короля» Нассаравы. Когда я заверил его, что здесь «короля» Нассаравы нет, но я принес его голос в ящике (постучав рукой по фонографу), его лицо исказилось страхом. Я уверен, что на данный момент он смотрел на меня с гораздо большим страхом, чем на его врагов, свирепых людей кагорра за рекой. Ибо было очевидно, что я не только охотник за головами, как они, но и колдун, который умеет оживлять головы, которые он держит в ящике.

«Король» долго не мог прийти в себя, пока я не записал его голос и не продемонстрировал запись. При этом он был сильно удивлен; а затем наслаждался граммофонной музыкой, продолжая выражать крайнее удивление, но его страхи, похоже, постепенно улетучились.

Это был, как всегда, неутешительный опыт в отношении попыток произвести впечатление на туземцев чудесами наших изобретений. К нашим умственным способностям они испытывают уважение, но не больше. У них нет воображения, чтобы постичь те творческие усилия, которые были приложены для изобретения того или иного «чуда». Их знание вещей ограничено пределами того, что они видят повседневно. Во многих районах, в отличие от данного случая, туземцы без удивления воспринимают все, что делает белый человек. Они давно решили, что белый человек может путем колдовства делать то, что ему нравится, а колдовство для них — это термин, который не следует понимать. Они преклоняются перед тем, кто может пользоваться этими неизвестными силами, как собаки стелются перед своими хозяевами, но, как и собаки не восхищаются им.

На следующее утро я отправился на разведку, чтобы найти путь в страну племени кагорра, поскольку я очень хотел узнать немного о его людях, которые, по всем сведениям, которые мог получить о них, казались мне интересными. Но я недалко ушел — «король» Дорроро, и его конные люди в большом волнении поскакали за мной, чтобы предотвратить мой поход, выказав дружеское, но твердое несогласие с моими намерениями путем проявления силы, преградив мне дорогу. Ибо «король» заявил, что я, несомненно, буду убит кагоррами, добавив, что дикари ненавидят любого, считая его врагом. И он указал на землю у реки, которая была их полем битвы, сказав, что там были убиты многие с обеих сторон. Далее он сказал, что, если какое-либо зло постигнет меня, моя смерть будет отомщена британским правительством, от чего пострадает его народ. Соответственно, я оставил холмы в покое. Эти холмы тянутся вплоть до Бадико, который находится в пятидневном переходе к западу от Баучи.

Последующий однодневный марш привел нас в деревню, называемую Конинкум, где туземцы сначала убежали, когда услышали выстрел моего ружья, который я необдуманно произвел для пополнения своей зоологической коллекции. Через некоторое время мне удалось убедить их вернуться, но я, возможно, сильно напугал их, поэтому не мог получить от них ничего. Они были грязными, жили в небольших круглых хижинах, которые были более грязными, чем свиной хлев. Внутри, перед выходом из хижин находились четыре маленьких закутка, где спят дети, а задняя половина хижины предназначена для мужчин и женщин, которые спят вместе, голые, как свиньи. Вход настолько низок, что можно пробраться только на четвереньках. Излишне говорить, что я не искал приюта ни в одной из подобных деревень, но отошел подальше, и в проливной дождь расчистил просеку в длинной траве для своей палатки.

На следующий день мы пришли к глубокой стремительной реке с таким сильным течением, что было невозможно ее пересечь. Я сначала попытался навести веревочный мост, но «бои» не могли удержаться и были смыты течением. К счастью там были тонкие деревья, густо растущие вдоль берегов, и поэтому я смог сделать мост, повалив эти деревья.

Два дня пути из Конинкума привели нас на холмы Качи-Панда, где живет дикое племя качи, которое не признает брачные обычаи. Носят только листья, а многие из женщин носят не что иное, как любопытный орнамент, который имеет цилиндрическую форму, длиной около 8 дюймов и выполненную из витой веревки. Когда в орнамент вплетена латунь, это обозначает девственность. Это украшение свисает над нижней частью спины и удерживается на месте веревкой вокруг чресел. На небольшом расстоянии это похоже на хвост. Они также используют pelele, отвратительную процедуру, в ходе которой два диска из дерева вставляются в отверстия в верхней и нижней губах. По мере взросления используются более крупные диски, пока у взрослых женщин губы выдаются вперед дальше, чем нос. Их тела, даже у младенцев, намазаны красной глиной. В одной из этих деревень к нам вышла отвратительная беззубая старуха, одетая только в ее «хвост», на котором не было латуни, и вывалила разрезанные каперсы перед нами. Ее тело тоже было намазано красным, и когда я спросил ее, почему она его разрисовала, она сказала, что всю свою жизнь прожила, чтобы «приносить наслаждение мужчинам своей красотой и танцами».

Деревни качи расположены у подножия двух небольших холмов, на нижних склонах которых на обогащенной вулканической почве в изобилии растут хорошие кукуруза и земляные орехи.

Еще через два дня мы прибыли в Катаб, довольно большой город народа фулани, живописно окруженный густыми рощами кокосовых пальм. Город располагался на торговом пути, поэтому там был рынок, где мы могли пополнить запасы продовольствия. До этого на нашем маршруте такая возможность была редкой, и я жил на консервированных пайках. Мы покинули Катаб ранним утром и после трехчасового марша добрались до берега реки Кадуна. Это оказалось серьезной проверкой нашего умения преодолевать препятствия, поскольку у нас не было надлежащих средств для переправы. Река вздулась от дождей, и ее русло было шириной тридцать ярдов, течение было довольно быстрым. Сначала казалось безнадежной затеей переправить тридцать две коробки, так как единственным средством были «каноэ», связанные из бамбуковых пучков. На них туземцы ложатся сверху и двигаются при помощи ног, как пловцы, при этом неся свой багаж голове. Я попробовал этот метод переправы, но коробки оказались слишком тяжелыми, и эксперимент привел к тому, что первый же ящик был сброшен в воду. Затем я подумал о своей ванне из полотна, и она оказалась очень полезной для переправы легких вещей. Самые сильные пловцы среди «боев» очень хорошо справлялись с задачей, подталкивая ванну перед собой. Но проблема ящиков все еще не была решена; также проблемой была транспортировка моей собственной персоны, так как еще школьником я был почти утоплен, обучаясь плаванию, и с тех пор так и не смог овладеть искусством держаться на воде.

Случилось так, что с остальной частью моего багажа я нес гроб, который мне был доверен в Локодже, чтобы доставить его по назначению в другое место, где жили белые представители британского правительства. Сначала я колебался использовать гроб не по тому предназначению, для которого он был изготовлен. Но, в конце концов, мне показалось, что гробу суждено было побывать паромным судном, и прежде, чем нести свой скорбный груз, он может послужить и мне. Поэтому я спустил «паром» на воду и сел в него. К счастью, у него было достаточный запас плавучести, чтобы нести мой вес по воде, имея 3-дюймовый надводный борт.

Меня отбуксировали на середину потока, и гроб, после нескольких захватывающих моментов, коснулся противоположного берега, унесенный на семьдесят ярдов ниже по течению.

Прошел весь день, потраченный на переправу через реку, и работа была очень трудной. Поэтому мы не пошли далее, а разбили лагерь на берегу реки, где и остались на весь следующий день, пока я исследовал соседнюю территорию в поисках птиц.

С этого места я отправился в северо-восточном направлении, обходя подножия холмов, решив не знакомиться с их жителями. Через два дня мы достигли холма Петти, изолированной массы с крутыми склонами, поднимающимися примерно на 800 футов над равниной и усыпанной огромными глыбами вулканических пород. На нижних склонах имелись небольшие водные источники, обрамленные пышной растительностью и висячими лианами, с редкими мелкими хлопковыми деревьями. Я нашел очень интересную фауну, характерную для холмов, с местными формами, не найденными на равнинах.

Дикие люди холмов прекрасно сложены, но имеют грубые и неприятные черты лица, очень похожие на манчи, которых они напоминают своим скудным костюмом, мужчины, носят более, чем примитивное покрытие, а у женщин одежды вообще нет. Они умелые охотники и бойцы, использующие отравленные стрелы, а их цель — охота за головами. Они постоянно совершают набеги на более мирных жителей равнин, когда те работают на полях, и отрубают им головы. Они используют небольших пони размером с шетландских, с помощью которых поддерживают общение одного холма с другим. Их хижины сделаны из глины, причем пол обычно намного ниже уровнем, чем вход. В одной из них я встретил ряд человеческих черепов, тщательно отполированных и нанизанных вместе. Из моей палатки у подножия холма я наблюдал, как эти любопытные люди сидят на корточках группами, как многие виды обезьян, и часами греются на солнце на больших выступающих плитах скалы. При моем приближении они внезапно исчезли в своих скалистых убежищах.

Поднимаясь на вершину холма, я обнаружил прекрасный вид на нигерийскую равнину. Воздух был чист после сильного ночного дождя. На много миль по бесконечной равнине раскинулись поля кукурузы. В кукурузе были рассеяны группы хижин. Воистину, это была картина плодородия.

С холма Петти я на восемь дней отправился в восточном направлении в Бадику через страну пышной растительности и высокой травы, которая обрамляла наш путь плотными массами с обеих сторон. Это была бедная дичью страна, ни я, ни «бои» не видели ни одного животного с тех пор, как мы начали переход из Локо.

На полпути к Бадико мы вошли в более открытую страну в окрестностях горы Гора. Дорога была прекрасной и проходила между травянистых холмов. Ниже в долинах трава была высокой, и маленькие ручьи текли среди зеленых зарослей высоких бамбуков, которые я впервые увидел в этом путешествии.

Фулани добывают олово из этих ручьев, собирая его в трубочки из коры и обрабатывая его для украшений, по большей части браслетов и колец.

На следующий день я увидел вершину холма Заранды на западном горизонте, поэтому я знал, что нахожусь недалеко от Баучи (10° 18′ 57″ с. ш. 09° 50′ 39″ в. д.), где была возможность услышать известие о других участниках экспедиции, и еще один дневной марш привел нас в этот город. К моему большому разочарованию я не услышал ни слова о своих товарищах, и единственное известие, которое я смог добыть, было то, что мой брат прошел через место за шесть недель до этого.

Баучи является самым важным из всех городов народа фулани и столицей большой провинции. Он красиво расположен у подножия зеленого холма, его белые дома расположены вверх по склону. Вокруг возведена великолепная глиняная стена, около 15 футов высотой и 6 футов толщиной, с прекрасными задними воротами, оборудованными ставнями из дерева, и башнями с лестницами внутри, чтобы следить сверху за обстановкой. Здесь есть большой рынок, где недавно процветала торговля рабами, главным товаром. На самом деле слово «Баучи» означает «рабство», и город когда-то был одним из крупнейших рабовладельческих рынков в стране. По прибытии местный эмир прислал мне овец, яиц, и хороший запас еды для «боев». Я отправил ему свое благодарственное послание и сказал, что заплачу на следующий день. Он является могущественным правителем и поддерживает свою территорию в порядке, живя в большом дворце, построенном в египетском стиле, о котором я говорил в прежней ссылке на архитектуру фулани.

По прибытии нас к дворцовым воротам или «секикин-фада», посланец эмира вышел из группы придворных, собравшихся в тени распускающегося дерева, распахнул двери дворца и пошел, чтобы сообщить эмиру, что я пришел. Вскоре эмир вышел, чтобы поприветствовать меня. Ему предшествовал его «догари» или палач, который кричал хриплым голосом пустые дифирамбы своему королю; говоря, какой это могущественный правитель и какие большие дела и подвиги тот совершил. «Алкали», или главный судья, стоял рядом с эмиром, а вокруг него стояли исламские священнослужители и советники, составлявшие большую свиту.

Эмир пожал мне руку, и мы прошли внутрь, проходя через большой, высокий зал с крышей из засохшей глины. Затем мы прошли через внутренний двор и переднюю камеру в комнату, где слуги эмира усадили его на подстилку из шкур. Затем он продолжил разговор, обращаясь ко мне, как «Большой белый человек из-за моря, пустившийся в долгий путь», и «Большой человек с двумя большими лодками и многоголосой трубой (граммофоном)». Мне понравился намек на граммофон, поэтому я спросил его, хочет ли он услышать трубу, на что он с жаром ответил «Да». Затем граммофон был принесен и приведен в действие с самым приятным эффектом, потому что обычно суровое лицо эмира расслабилось, и он был увлечен музыкальным ансамблем, и голосами, поющими песни в незнакомой ему гармонии. Он был очень впечатлен, когда в ответ на его вопрос я сказал, что не получаю деньги от короля, и совершаю путешествие за свой счет. Это, похоже, сильно подняло мой авторитет в его глазах. Он, видимо, очень хорошо был информирован о продвижениях отрядов экспедиции, и мне кажется, что он заранее имел беседу с моим проводником и запомнил детали наших путешествий, прежде чем дать мне аудиенцию. Я осмелюсь сказать, что информация также просочилась через его слуг от «боев», которые всегда ведут себя в новом городе, как глашатаи, хвастаясь и хорошо зная по опыту, что чем больше «поднимут репутацию» своего хозяина, тем большее значение будут иметь сами в глазах местных жителей.

На следующий день эмир пришел ко мне, чтобы нанести ответный визит. Он ехал во главе отряда, состоящего из сорока всадников, его охранников и оркестра наездников с длинными трубами и барабанами. Трубы, называемые «аллигатами», издавали довольно красивые звуки низкого тона, и немного напоминали волынки, но сами исполнители играли музыку, которая напоминала победные фанфары, перемежающиеся с панихидной темой.

Предполагалось, что эмир тайно враждебен британскому господству; что очень естественно глядя на него, завоевателя по своей природе, свирепого истребителя и правителя, который когда-то обладал непоколебимой властью над людьми и жизнями тысяч рабов. Но теперь он лишен могущества и боится наряду с другими, более слабыми правителями, которых он презирает и давно бы сожрал, если бы мы не надели на него намордник.

Здесь есть британский гарнизон, расквартированный примерно в миле от города, состоящий из роты западноафриканских пограничных сил, с офицером и двумя сержантами. Есть британский резидент, а также врач. Это служит хорошим сдерживающим фактором для эмира, которому не позволяется вмешивается в нечто большее, чем самому вершить правосудие и контролировать свои собственные тюрьмы.

Я оставался в Баучи два дня, во время которых я был занят охотой на птиц, отправив домой свою вторую коробку заготовок для чучел с сержантом Белверстоуном, который уезжал в отпуск и очень любезно предложил мне взять посылку под свой контроль. Следующей моей целью была Ашака на реке Гонгола, которая была выбрана в качестве базы для исследовательского отряда.

Это был также самый дальний пункт, куда должны быть доставлены лодки до того, как они будут переправлены по главной дороге в Гайдам для их плавания по реке Йо.

Страна вокруг Баучи отлична от той, что я недавно пересек, представляя собой территорию, где заметны черты пустыни с редкими кустами и характерной чахлой акацией. Фауна тоже начала приобретать суданские формы, и здесь я добыл своего первого хохлатого жаворонка. Я не шел в Ашаку по главной дороге, которая идет на северо-восток через Гомбе, но затем отклоняется на восток по известному маршруту через Горам, Куфу и Ако к реке Гонгола. Следуя практике, которой я придерживался во всех своих путешествиях, я шагал по дороге считая шаги и переводя их в ярды, делая обсервации с помощью призматического компаса после каждых 500 ярдов. Мой метод состоял в том, чтобы загибать палец после каждой сотни ярдов, и эта привычка настолько глубоко укоренилась, что мой «бой» Кавассо, сказал мне, что часто видел, как я часами загибаю пальцы и считаю во сне.

Трубачи в Баучи, играющие на «аллигатах»

Я обнаружил, что эта часть маршрута на карте военно-геодезического управления была нанесена правильно, чего я не могу сказать о большей части моего пути. В более ранний период колонизации эта часть работы была очень небрежно выполнена; несомненно, многие из первопроходцев не имели достаточной квалификации, в то время, как другие были ленивы и ехали по маршруту, прикидывая среднюю скорость передвижения своих лошадей и записывая первые же названия географических объектов, которые слышали от туземцев, не удосужившись перепроверить информацию. Вопрос об африканских названиях рек, гор и селений всегда является самым сложным и для аккуратного картографа. Когда умирает вождь, его деревня переименовывается в честь его преемника, и очень часто последний, если он оказывается основателем новой династии, уводит людей и обустраивает свою деревню в новом месте. Или, в случае с реками, одна и та же река в разных селениях вдоль побережья часто называется по-разному. Таким образом, новая карта Африки, каким бы тщательным образом она ни была составлена, устаревает через год или два.

В Гораме меня очень любезно принял «король», который послал мне обычное подношение («дащ»), состоящее из нескольких овец и коровы. Сделав ему ответный подарок тканью, достаточно большой, чтобы выразить свою признательность за его щедрость, я попросил его взять корову назад. Иногда путешественник не нуждается в таких больших количествах пищи, когда совершает длительные переходы, эти большие запасы провианта являются сомнительным благом. Если кто-то попытается вернуть часть подарка, чтобы уменьшить размер собственного ответного подарка, его репутация пропорционально уменьшается в глазах «короля».

«Король» Горама жил в страхе перед эмиром Баучи, который четыре года назад разграбил его город, убив его брата, который тогда был «королем», и заставил нынешнего «короля» искать британской защиты в Зунгуру. Теперь он правит опираясь на британскую поддержку, что не освобождает его от преследования эмиром, который систематически сеет недовольство среди его подданных и подрывает его репутацию. Я нашел «короля» сидящим в компании всего нескольких верных приближенных. Он излил на меня свои беды с искренней оценкой своего жалкого положения, чем ему удалось возбудить мою жалость, и я сделал все возможное для него. Я сказал ему, чтобы он созвал всех своих людей, и когда они собрались глядя на меня, я, самым внушительным голосом, которым я мог командовать, начал разглагольствовать. Простой ум фулани, как и всех восточных народов, воспринимает речи только в знакомых им выражениях, поэтому я говорил с ними в следующй манере:

«Люди Горама! Дети большого белого короля, который может видеть все во всех странах даже одним глазом, который знает всех вас по имени, который силен, который дает вам мир и покой! Повинуйтесь вождю, которого он поставил над вами, и знайте, что, если вы не послушаетесь, гнев большого белого короля будет громче грома, и, как только солнце, которое сейчас заходит, снова воскреснет, он отправит своих солдат, как саранчу над равниной, чтобы истребить всю вашу кукурузу и уничтожить ваш город».

Когда переводчик, по-видимому, с похвальными усилиями передал дух моей цветастой риторики, повторяя каждое предложение после меня, люди кивали головами и хлопали в ладоши. Затем я передал королю по его просьбе письмо, в котором говорилось то же самое в очень коротких выражениях, за что он проявил самую трогательную благодарность; кусок бумаги, покрытый буквами белого человека, вполне достаточен, чтобы наделить его обладателя очень большим влиянием.

Двухдневный марш из Горама привел нас в Мамаиди, довольно большой город народа фулани. Здесь старый «король» был не очень дружелюбен и не прислал обычный «дащ», поэтому я велел ему привести двух коз, за которых я хорошо заплатил. На следующий день, на переходе я заметил, что с моими носильщиками двигаются два чахоточных существа, и когда я спросил, что это, мне ответили, что это козы, которые были отправлены «королем». Я прекрасно помнил, что накануне при покупке я указал на двух вполне здоровых коз, чтобы их доставили в лагерь. Поэтому я послал к «королю» человека с флагом (необходимый аттрибут для придания гонцу особой важности), предложив «монарху» доставить коз, которых я выбрал. Вскоре посланник вернулся, с ответом, что «король» заявил, что не знаком с человеком, которому принадлежит этот флаг. Такая наглость была чрезмерной, и я немедленно вернулся к Мамаиди с моим отрядом. По прибытии я обнаружил, что город находится в состоянии паники, и люди уже собрали свои вещи и приготовились к поспешному бегству. Старый «король» (надо отдать ему должное) был единственным спокойным персонажем, и ждал перед «дворцом». Я предъявил ему свои обвинения, а он в ответ привел оправдания, которые были более увечными, чем его козы. Оштрафовав его на пятнадцать коз, я приказал ему отправить гонца в Баучи с письмом, в котором я изложил происшедшее.

Затем я снова отправился в путь, но не ушел далеко, когда услышал топот позади и, оглянувшись, увидел, как старый «король» верхом на не менее старой лошади, выехал из городских ворот сопровождаемый толпой своих пеших людей. Вскоре они настигли меня, и когда я шагнул вперед, старик подъехал на своей шаткой кляче и взмолился, чтобы я не заставлял его посылать гонца с письмом. Тем временем женщины и дети прижимались ко мне, плакали и кричали. Мы, должно быть, представляли любопытную картину. Когда скорбная процессия растянулась на добрые две мили, я подумал, что старый «король» получил достаточный урок, поэтому я внезапно обернулся и отобрал письмо у уже готового отправиться в путь гонца. Затем, сказав «королю», что он обязан своим спасением любви своих людей, чьи мольбы были мной услышаны, я разорвал письмо и попросил его вернуться с благодарностью к подданным, чтобы в дальнейшем он добросовестно управлял своими людьми. При этом все туземцы кричали от радости, а женщины цеплялись за мои ноги. Затем шумный смех покатился вниз по холму с толпой, следующей за старым «королем», который вернулся в Мамаиди более счастливым и мудрым человеком.

Здесь «бои» привели для моего ознакомления с этнографией народов трех дико выглядевших мужчин, которые своей внешностью поразили даже их. На их худых телах не было одежды, кроме просторной набедренной повязки. Они были очень низкорослые и принадлежал к племени под названием тингали, населявшему целый ряд холмов близ Мамаиди, где вели опасное существование, не выращивая зерновых культур и, в большинстве своем, питаясь собаками и другими мелкими животными, которых могли поймать. Когда голод донимал их, они спускались в деревни на равнине и работали за еду.

В месте, называемом Гаддам, которое находится примерно в двухдневном марше от Ашаки, я впервые увидел единоборство хауса. На закате все население собралось на рынке, где образовалось большое кольцо. С одной стороны сидел «король», окруженный всем своим двором в ярких разноцветных бурнусах и тюрбанах. Женщины надели красивые головные уборы и подвели свои глаза синей краской. Все были в веселом настроении. За кольцом находились группы рабов с лошадьми своих хозяев, а головы и шеи двух верблюдов поднимались над чудовищными резными идолами напротив белых стен дворца. Кроме того, восточное небо было чистейшим сапфирово-синим, быстро темнеющим и открывающим яркие точки звезд. Борцы были голыми, за исключением коротких юбок из ткани, великолепно украшенной раковинами каури и хвостами животных. Поединок проходил под аккомпанемент барабанов, чей грохот постепенно нарастал, так как борьба становилась все более захватывающей. Громкие крики и аплодисменты время от времени поднимались из моря черных голов, а женщины поддерживали борцов непрерывным хлопанием рук.

Перед поединком были назначены судьи и борцы пожали друг другу руки. В каждом приеме просматривался греко-римский стиль борьбы. По всей вероятности, этот стиль был завезен европейцами в Египет в ходе римской оккупации, и был перенесен сюда с рынков и базаров кочующими хауса.

ГЛАВА XI. ПРОДОЛЖЕНИЕ ПУТИ ИЗ АШАКИ В МАЙФОНИ

Вечером было выпито много местного пива, и толпа стала веселой, люди смеялись и кричали до самой поздней ночи. Местное пиво — это не обычный отвратительный африканский напиток, а довольно густая и сладкая жидкость, как солодовый экстракт, и явно «пьянящая». Приготавливается очень простым способом; просо или кукуруза варятся и выдерживаются на солнце в течение четырех или пяти часов ежедневно в течение нескольких дней; затем и жидкость фильтруется и разливается в большие глиняные кувшины.

В то время как я был в Гаддаме, король Гомбы, большого города в двух днях пути на север, отправил своего сына с щедрым «дащем» из четырех овец и хорошим запасом «отбивных» для «боев».

Теперь наша дорога повернула на север, а на следующий день мы разбили лагерь в буше. Отсюда мы продолжили путь в Тунга, живописный и густонаселенный город народа фулани, который выделяется в моей памяти из-за количества гнезд аистов, которые были построены на величественных баобабах. Это были единственные гнезда аистов, которые я видел в нашем путешествии, и они дополняли замечательный и красивый вид из моей палатки, которая была под смоковницей внутри городских стен. На одном большом дереве было целых двадцать гнезд, и я никогда не уставал смотреть, как птицы сидят на гнездах или встают на фоне синего неба, которое контрастно подчеркивало их изящные белые формы. Время от времени на восточной стороне горизонта, где течет Гонгола, появлялось пятнышко все больше и больше увеличиваясь, пока не становились видны медленные взмахи крыльев; вскоре большая птица пролетала над головой, чтобы приземлиться на свое гнездо с речной добычей для своих птенцов.

К полудню следующего дня мы добрались до Бежоги, деревни, состоящей из одной улицы жалких хижин, построенных беженцами из павшего города Бурми, находящегося примерно в семи милях дальше. Пройдя через открытую территорию, усеянную деревьями, маршрут привел нас к тому злополучному месту. На расстоянии мы не могли видеть его опустошения, и он по-прежнему оставался грозным городом с прочными стенами и белыми домами хорошей архитектуры, над которыми поднимались темно-зеленые вершины групп финиковых пальм. Но, приближаясь, мы увидели большие трещины и проломы в стенах и дома без крыш; а улицы были пустынны и все открытые места заросли высокой кукурузой. Это место, где независимость фулани была повержена англичанами раз и навсегда в одном из самых том, что было, пожалуй, в одном из самых ярких сражений современности.*

* События, предшествующие штурму Бурми. В 1899 году лорд Лугард, после многочисленных дипломатических трюков, провозгласил британский протекторат над большей частью халифата Сокото. В 1900 году была начата военная кампания по пресечению враждебных акций халифата. Британская операция по умиротворению, назывемая экспедицией Кано-Сокото, началась отправкой отряда из Зарии в конце января 1903 года под командованием полковника Морланда. Отряд состоял из британских офицеров, сержантов, 800 африканских рядовых и 100 кавалеристов. Помимо конницы и пехоты, в отряде были четыре 75-мм горные пушки, которые при необходимости могли быть демонтированы и перевозиться лошадьми или носильщиками, а также шесть пулеметов. В то время, как Кано, столица эмирата, оставался почти беззащитным, эмир со своей многочисленной кавалерией был далеко, готовясь к осенней военной кампании в Сокото. После спорадических столкновений за стенами крепости Кано англичанам удалось разбить ворота и войти в столицу. Жители не оказали сопротивления. Известие о взятии британцами Кано в феврале 1903 года заставили эмира направить кавалерию в поход, чтобы вернуть город. После нескольких предыдущих победоносных столкновений с фулани большой британский отряд (100 кавалеристов, 2000 африканских пехотинцев) попал в засаду, устроенную эмиром Кано (Ахмаду Маи Шахада) в скалах Квартаркваши. После 6-часового боя британского отряда с 3000 кавалеристов фулани эмир Кано был убит, что вызвало отступление остатков кавалерии фулани назад в Сокото. Эмиром Кано был провозглашен ставленник британцев Мухаммед Аббас, что фактически означало упразднение эмирата в политическом смысле. Значительная часть оставшейся кавалерии фулани позже сдалась англичанам. Остальная кавалерия вошла в состав войска халифата Сокото. (прим. переводчика)

В марте 1903 года, когда британский отряд двинулся против эмирата Кано (входящего в халифат Сокото), подойдя к столице они обнаружили, что большие железные ворота города закрыты. Но когда они были взорваны, жители не оказали никакого сопротивления и порядок был восстановлен, а рынок возобновил бойкую торговлю к вечеру того же дня. Впоследствии, после некоторой военной активности фулани, город Сокото был покорен, но султан Аттахиру бежал на юг к святому холму Бима, где он надеялся сплотить своих последователей, которых даже тогда еще было немало. Именно тогда капитан Гамильтон-Браун с лейтенантом Лоуренсом и ротой солдат совершил успешный ночной марш и застал повстанцев врасплох в Гвони у подножия холма, захватил их лагерь и нанес им тяжелое поражение.

Вслед за этим главный маллам, фанатичный правитель Бурми, предложил беглому султану Аттахиру укрыться в своем городе и установить там свой штандарт, под которым собрались все повстанцы и недовольные британским правлением, и вскоре это место стало горячим центром восстания. Поэтому возникла необходимость повторной военной экспедиции, для которой были собраны войска из всех частей Протектората.

Отряд состоял из 500 солдат-туземцев из северных нигерийских полков; шестидесяти кавалеристов и под командованием майора Барлоу; двух семифунтовых орудий и двух пулеметов «максим» под командованием капитана Хенви; все под общим командованием майора Марша. Тем временем оборона Бурми была укреплена, все семь ворот были забаррикадированы, кроме того, на южной стороне была выкопана вторая траншея в дополнение к той, которая проходила вдоль всех стен. Сооружение двойных траншей показало, что у аборигенов неожиданно появилась некая степень изобретательности, хотя, скорее всего это был результат деятельности некоторых бывшие наших или французских туземных солдат, перешедших на службу к султану. Перед штурмом все женщины и дети были высланы из города, и. как говорят, в городе осталось по меньшей мере 10000 человек. Большинство защитников были вооружены луками, и многие из стрел были отравлены; некоторые использовали метательные копья и даже кремневые ружья.

Атака началась в одиннадцать часов утра 27 июля. Войска построились квадратом в 300 ярдах от города, и одно орудие открыло огонь по южным воротам. После нескольких орудийных выстрелов, давших превосходные результаты, три полуроты пехоты в колоннах, поддерживая друг друга, двинулись к воротам.

Снаружи через разбитые ворота город казался пустынным, ни одной живой души не было видно и царила зловещая тишина. Затем, когда войска приблизились к стенам, внезапно воздух наполнился тучами стрел, и криками «Алла! Алла!», сопровождаемыми оглушительным грохотом барабанов. Это было настолько потрясающим и шокирующим «сюрпризом», что ведущая колонна была вынуждена отступить, и солдаты-туземцы отказались продолжать атаку, поскольку заявили, что это место было полно «ju-ju» (опасного колдовства). Вслед за этим майор Марш, который руководил операцией с начальной позиции вне стен города, осознавая критическое положение, сразу же сам вступил в бой, чтобы возглавить штурм; но он не успел приблизиться, как был поражен в бедро отравленной стрелой и умер через двадцать минут. Тем временем капитан Робинсон, заместитель майора, отправил лейтенанта Фокса с группой солдат, чтобы проникнуть в город через пробитую снарядами брешь в стене, примерно в 150 ярдах слева от ворот. Атака прошла успешно, и группа прорвалась за стену в то же время, когда капитан Льюис и лейтенант Мод с несколькими людьми выполнили блестящую атаку и захватили ворота. Капитан Льюис был дважды ранен, но продолжал действовать, а один из его сержантов-туземцев был поражен стрелой в сердце.

Оказавшись внутри укрепления атакующие начали расширять свой фронт в обе стороны от ворот, пока не присоединились к лейтенанту Фоксу. Теперь уже не было никаких сомнений в том, что штурм был успешным. Враг сражался с фанатичной яростью, защищаясь в скопище тростниковых хижин, которыми был напичкан город.

Затем, необъяснимо почему, прозвучал сигнал «отбой» (?!), чему люди повиновались неохотно, потому что теперь они разогрелись для боя. После обеда подошло подкрепление, и штурм снова был возобновлен; на этот раз британские подразделения встретились с ослабленным сопротивлением, и вскоре восстановили оставленные позиции. Но тем не менее, сражение продолжалась до заката, когда противник, не желая сдаваться, занял свой последний оплот в Masalachi (молит-венном доме). Капитан-артиллерист Хенви, который обработал все позиции врага вокруг города, перенес огонь на последнюю цитадель оборонявшихся. Тело султана Аттахиру было найдено среди мертвых у ворот. Говорят, что он молился в мечети со своими «малламами», когда начался штурм, и, услышав, что «белый человек» разрушил ворота, пошел туда со своими личными телохранителями, чтобы попытаться спасти положение. В течение дня сотни врагов бежали от ворот в более отдаленную часть города, и наиболее значительные потери африканцы понесли от кавалерии и пехоты майора Барлоу, которые преследовали беглецов до реки Гонгола. Многие из тех, кто попрятались при штурме, ушли из города под покровом ночи. С наступлением ночи войска отошли и расположились лагерем за стенами. Вокруг ворот, где начинался штурм, стрелы ощетинили землю, как иглы на дикобразе. В полумиле к юго-западу, по дороге в Тунгу, стоит одинокая смоковница, где, как мне сказали, похоронено тело майора Марша, но я не мог найти точного места его погребения.

Потери противника были очень тяжелыми, и среди убитых был Магаги Кеффи, убийца капитана Мэлоуни (первого британского резидента в Кеффи — см. ранее). На нашей стороне было более шестидесяти убитых и раненых, в числе раненых были все офицеры, которые принимали участие в штурме.

Бесплатный фрагмент закончился.

Купите книгу, чтобы продолжить чтение.