Бесплатный фрагмент - Осуществление ожидаемого

Памяти всех невинно убиенных и

пострадавших от гнёта жестоких

и несправедливых преследований

фанатиками-экстремистами, в процессе веков воспитанных на принципах нетерпения инакомыслия.

Я знаю, нелегко осознать, что слышишь новые вещи. Мы приучены к старым мелодиям и мотивам, мы уже давно перестали надеяться и верить, что может быть нечто новое. И когда мы слышим новое, то принимаем его за старое или думаем, будто можем объяснить и истолковать новое старым, трудное дело — осознать возможность и необходимость совершенно новых идей; это требует со временем переоценки всех привычных ценностей.

П. Д. Успенский.

Братья мои, чревом Христа заклинаю вас: помните, что вы можете ошибаться.

Оливер Кромвель

Вступление

Масса доморощенных учений, концепций, доктрин, а нередко просто суеверных и невежественных вымыслов о Библии к началу третьего тысячелетия лавинообразно обрушилась на неустойчивое, слабо защищённое общественное сознание. На протяжении всей истории и в благоприятное для них время сорняки человеческого духа поднимали свои шляпки, словно ядовитые грибы после тёплого весеннего дождя, привлекая и обольщая своей внешностью необученных культуре мышления масс.

Люди с развитым аппаратом критического мышления понимают эту исторически сложившуюся ситуацию и в целях безопасности с огромным недоверием относятся к какому-либо новому сообщению об этой удивительно, но объяснимо живучей книге. По- большому счёту, эта часть общества совершенно права. Но здесь, как в этих случаях говорят, легко вместе с водой выплеснуть младенца. Да к тому же в этом случае имеет место быть такое общественное явление, как «субъективная помеха — «призрак пещеры» — вера в авторитетное заключение, которая часто бывает мощным препятствием на пути преодоления предубеждений в исследовании природы. Как же в таком случае быть с неистребимым, рефлексивным стремлением разума к истине, как противостоять не только богословскому, но и научному догматизму? Вопрос, как показала история и личная практика автора, далеко и совсем не простой.

Поиском ответа на этот всегда злободневный вопрос будет занято внимание читателя. Выход есть! И называется он теоретическим мышлением — обоснованным неоспоримыми и очевидными фактами, экспериментом, логикой, личным опытом авторов Библии. Теоретический и экспериментальный способ познания, как доказала история и философия науки, — самый верный и самый надёжный. Он предугадывает ошибки и связанные с ними заблуждения, которые, разрастаясь, подобно раковой опухоли, своими смертельными метастазами поражают человеческий разум, уводя его в непроходимые дебри заблуждений. Библия — объект теоретического знания! Она располагает своеобразной, не похожей на многие другие теорией истины, незатейливым перечнем её положений.

Знаю, что на фоне современных достижений критического анализа нашего предмета исследования это звучит абсурдно, почти смешно. Но знание не стоит на месте, оно обладает свойством эволюционировать. В таком случае, почему мы в отношении «запечатанной семью печатями книги» должны останавливаться на достигнутом уровне её познания?

Сам факт существования неисчислимого количества научной и богословской информации о Библии создаёт парниковые условия для накопления неразрешимых противоречий в её толкованиях. Хорошо это или плохо? Известно, что «в формальной логике противоречие является сигналом бедствия, однако в развитии реального знания оно означает первый шаг к победе. Это должно служить основой для предельной терпимости к разным мнениям. Раз и навсегда формула терпимости была суммирована в словах: «Оставьте расти вместе то и другое до жатвы. Неумение христиан действовать в соответствии с этим предписанием высшего авторитета — любопытный факт религиозной истории…. Есть легкие пути, ведущие к иллюзорным победам. Достаточно просто сконструировать логически гармоничную теорию, имеющую важные приложения в области фактов, при условии, что вы согласитесь пренебречь множеством очевидных вещей».

Апостол Павел по поводу размножения различной информации об их учении писал: «Ибо надлежит быть и разномыслиям между вами, дабы открылись между вами искусные» 1 Кор 11:19.

Так что процесс познания, как явление всеобщее и эволюционирующее, всегда противоречив. Борьба воззрений и даже порой жесточайшая война между ними для кристаллизации истины необходимое, не людьми установленное условие.

Одним словом, те противоречия, которые накопились в исследованиях «вечной книги» за две с половиной тысячи лет, являются «сигналом к бедствию», которое, однако, в определённом случае, можно и нужно расценивать в качестве «первого шага к победе». Поэтому в нашем случае «сигнал к бедствию» должен стать сигналом к дальнейшему действию. Фактом остаётся одно — исследование Библии на сегодняшний день — процесс, далёкий до своего завершения. А в том, что «множество очевидных вещей» в текстах Библии игнорируются всеми без исключения её исследователями, остаются незамеченными — это также факт, не вызывающий сомнений. И эти вещи терпеливо ждут от человека своего единственно верного объяснения: «Твердая установка принимать всё, что представляется очевидным, может служить лишь методом, предохраняющим от неустойчивых крайностей модных мнений. Эта установка кажется такой простой, однако следовать ей на практике чрезвычайно трудно».

Так что многообразие информации о нашем объекте исследования для критично ориентированного ума имеет и свои положительные стороны.

Интерес к Библии на протяжении её долгой истории отмечен периодами цикличности. Но сам по себе интерес к ней никогда не исчезал.

К настоящему времени всё многообразие сведений о Библии можно рассортировать на два наиболее общих идейно-парадигмальных подхода:

1. Позитивно-материалистический.

2. Догматически-доктринальный.

Первый, как правило, игнорирует в библейских текстах наличие духовно-рационального содержания (сведение библейской разрозненности и фрагментарности текстов к единой первооснове), того высшего, в смысле объективного значения, который был вначале запрограммирован в первой части Библии — в Ветхом Завете, а затем полностью реализован во второй её части — в Новом Завете. Этот подход заключается в полном игнорировании самого предмета исследования — сооружение Вавилонской башни из кирпича сырца на песке без надёжного основания. Даже ребёнку известно, что такое строение при неблагоприятных условиях непременно рухнет и превратится в груду строительного мусора.

Позитивно-материалистическая парадигма не молода и в начале своего формирования (начало XVII в.) имела главного и сильного оппонента в лице богословия. Ныне же её принимают и развивают представители не только светской научной мысли, но и некоторые видные теологи клерикального направления. Одним из характерных примеров радикального использования данной парадигмы является вывод о том, что «Евангелия — это культовые легенды», «простонародные культовые книги, относящиеся к малой (низовой) литературе, которая была обращена к публике, не имевшей связей с большой культурой эллинизма».

Предпосылкой второму, догматически-доктринальному подходу явилась древнецерковная догматика христианской веры, оформившаяся в истории Вселенских Соборов, начиная с Никейского Собора 325 года, когда впервые был составлен знаменитый Символ Веры, и сохранившийся в неизменном виде до наших дней.

Особенностью второй «теории» является слепой догматизм и ригоризм, выродившийся в непримиримый обскурантизм. Поэтому эта парадигма в отличие от первой позитивно-материалистической вообще не имеет шансов претендовать на то высшее, что Христос называл совершенством, вечной жизнью, а современная философия называет объективным знанием. Мф 5:48.

Естественно, что все наиболее значительные открытия в области критического анализа Библии до сих пор осуществлялись в русле уже названных позитивно-материалистической и догматически-доктринальной парадигм. На их основании развились целые школы с уклоном в ту или иную сторону. И всякий новый исследователь, пожелавший сказать своё слово о «вечной книге», обязан был приклоняться к одному из концептуальных подходов, что в свою очередь способствовало развитию догматизма как в науке о Библии, так и в теологии.

Такого рода ситуацию в истории науки хорошо описал П. Фейерабенд, справедливо отметивший, что не только теологии, но и науке присущ элемент мифологического сознания, который отстаивает «систему основополагающих положений — это система запретов, табу…. И всё, что не охватывается обоснованной категориальной системой или считается несовместимым с ней, либо рассматривается как нечто совершенно неприемлемое, либо — что бывает чаще — просто объявляется несуществующим». Ученый заключает: не только богословие, но и «наука не готова сделать теоретический плюрализм основанием научного исследования».

Благодаря застою в науке и философии развивается «филодоксия, как спутница философии, её враг, она мафиозна — держится на личных связях в противоположность принципу — Платон мне друг, но истина дороже». О Христе Евангелия пишут: «Ты служишь, невзирая на лица». Эти слова говорят о том, что в человеческом обществе всегда были люди, которые во имя убеждений и стремления отстоять истину плыли против течения, рисковали жизнью и даже шли на смерть — на костры и пытки.

Я особо подчёркиваю мысль П. Фейерабенда, потому что предлагаемое исследование, хотя и склоняется в некотором смысле к первой, позитивно-материалистической парадигме, но всё-таки дистанцируется от всех указанных исследовательских направлений, что неминуемо повлечёт за собой различного рода возмущения, как со стороны учёных, так и со стороны догматического богословия. И это естественно!

Помимо известных двух парадигм исследования библейских текстов существует еще и третья — её собственная — философско-историческая или логико-диалектическая, которая на сегодняшний день разработана явно недостаточно или, откровеннее сказать, совсем не разработана.

Если прошлое и современное богословие продолжает настаивать на том, что «Ветхий Завет — не простое повествование о фактах прошлого, а Священное Писание, в котором запечатлилась история избранного народа Божия», то сам Христос утверждает обратное: «Писания… свидетельствуют обо Мне…, Моисей писал обо Мне». Апостолы еще задолго до распятия Христа также знали, что «Моисей в законе и пророки писали о Христе». Исаия, один из больших пророков, писал и говорил о нём. «Но кто поверил слышанному от нас?» — с глубокой душевной горечью подводит итог словам Исаии Христос. Ин 1:45; 5:39, 46; 12:38, 39, 41; Деян 3:22−26; Ис 53:1.

По Христу получается, что слова о создании неба, земли, человека и всего прочего божественным волеизъявлением свидетельствуют о нём. Также библиографические сведения об иудейских патриархах — очередное свидетельство об учителе учителей? В описанных в Библии всемирном потопе или строительстве Вавилонской башни Христос, получается, главное действующее лицо? Но ведь для этого утверждения нет никаких оснований. Или есть?

Слова Христа воспринимаются откровенным безумием. Однако со скороспелыми выводами спешить не станем. Видимо, Христос знал, что говорил. А нам, как добропорядочным читателям Библии, не помешает крепко задуматься над загадочностью его утверждений.

Преобладающее большинство копателей «исторической книги», относясь к её текстам либо с нескрываемым субъективистским пристрастием, либо с ироничным недоверием, упорно игнорировало и продолжает игнорировать бесконечно повторяющиеся наставления её авторов, которые со знанием дела предлагают свои конкретные и вполне исполнимые правила в обращении с ней. В оценке Библии они требуют не простого её чтения, а «вникания в её учение и в его закон совершенный, заниматься изысканиями и исследованиями». Причём, они учат делать это, следуя определённым правилам, а не кому как вздумается.

Верующий мир ищет в Библии оправдания своим личным или общественным предубеждениям, равнодушно оставляя без внимания «очевидные вещи». Например, вспомним Пилата, который на допросе Христа задал ему вопрос, состоящий из трёх коротеньких словечек: «Что есть истина?» Ин 18:38,37. 1 Ин 3:19. Обратим также внимание и на то, что Христос не удостоил сурового правителя своим мудрым ответом. Он промолчал! Вопрос исторической важности — почему? Не смог, не захотел или ещё по какой-либо другой причине он философского уровня вопрос оставил без ответа? Умные люди по этому поводу создают гипотезы субъективного характера, безосновательные предположения. И чем богаче фантазия человека, тем ярче и красочнее выглядят его попытки объяснить необъяснимое. Но, как станет далее очевидным, все они не отвечают библейским критериям истинности, которые крупным планом выступают на её затёртых людьми до дыр страницах.

Целью исследования «Священной Истории» и должен стать этот, как может показаться людям, ну, совсем малозначительный вопрос: «Бог хочет, чтобы люди познали истину и ею спаслись» Ин 8:32. 1 Тим 2:2—4.

Нас приучили к мысли, что библейское познание — это что-то мистическое, необъяснимое, находящееся в сфере возвышенно-экзальтированной чувственности, за пределами разумности. Призыв апостола Павла «познать Господа нашего Иисуса Христа», обращённый к его ученикам, мир понял схоластически, крайне примитивно, условно и абстрактно. Якобы познание выражается в усердном следованиии традиции, в дисциплинированном соблюдении конфессиональной обрядности и глубокой сердечности чувства без малейшего намёка на разумное решение проблемы. Разумеется, что это не так. Не о таком познании ведёт речь тот, к которому был обращён «голос с неба». Он утверждал, что того Бога, которого проповедовал он, надо иметь в разуме. Рим 1:28.

В чём же заключается суть библейской истины? По всей видимости, для таких людей, каким был И. Христос, а затем его известные и не известные нам апостолы, она имела большое значение, которое, не взирая на историческую её востребованность, или не востребованность, осталось неизменным до наших с тобой, любезный читатель, дней.

Некоторые люди навязали обществу мысль о том, что верующий обязан отказаться от всякого рода критических размышлений о своём вероисповедном кодексе чести. Научный скепсис в данном случае неприемлем. На такой позиции стоят, например, атеистически настроенные экзистенциалисты: «Христианство не является делом познания…. Вера не терпит доказательств. Она должна рассматривать его как своего врага. Вера — не умозаключение, а решение, исключающее всякое сомнение…. Человечеству, помешавшемуся на идее разумного понимания (веры), следовало бы ежедневно, вставши ото сна, повторять слова Тертуллиана: „верю, потому что абсурдно“».

Похожую позицию по отношению к библейским текстам разделяют многие современные светские аналитики Библии. Но только они говорят чуть иначе: Библия — сборник религиозной литературы, а значит, глупо искать в ней для учёного ума что-то ценное, какой-то там мудрости, о которой Павел пишет: «Тайную, сокровенную мудрость мы проповедуем между совершенными». И эта мудрость не имеет ничего общего с той, которую навязывали обществу «власти века сего преходящего». 1Кор 2:1—9.

В чём заключалось совершенство мудрости, кто такие «власти века сего преходящего», почему эта мудрость оказалась тайной? — вопросы, которые возникают сами собой, как «очевидная вещь». Не по этой ли причине апостолы выдвигают людям единогласное требование исследовать их интеллектуальную конструкцию с её теоретическим основанием? И параллельно этому процессу заниматься исследованием самого себя? 1Тим 5:16.

Малообразованному и, ко всему прочему, религиозно-фанатичному человеку не известны такие операциональные действия, как исследование и изыскание, анализ и синтез. Поэтому подобного рода требования создают серьёзный и содержательный образ их авторам. Требование исследования априори предполагает сомнение, снятие противоречий, примирение «враждующих сторон».

Предубеждения Кьеркегора создают благоприятную почву для роста и размножения псевдонаучных теорий, различных, противоречащих друг другу точек зрения относительно библейской концептуальной модели с её практическим предназначением для людей. Такая установка грубо и, что примечательно, бессмысленно противоречит всем тем, чья вера имела своё «твёрдое основание». Искусство общения с евангельскими «персонажами» авторы и исполнители дела описали в своих повестях и посланиях. Осталось только научиться и нам этому одному из самых прекрасных и достойных мыслящего человека искусств. Войти в содружество с Богом Библии — одна из самых почётных наград для ЧЕЛОВЕКА РАЗУМНОГО: «Вот, стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему и буду вечерять с ним, и он со Мною». Отк 3:20. Ин 14:21. Лк 14:24.

Со слов апостола Павла, «всё Писание богодухновенно…». Значит, «Бог» ничего общего с человеческой внешностью не имеет. Он — образование духовное. Из чего следует: общение с ним происходит на интеллектуальном уровне, что не мыслится без духовного слияния с ним, которое непременно должно подтвердиться практикой апостольской веры. Подчёркиваю, «апостольской веры», а не той, которая распространена во всём мире с её мистическо-абстрактной экзальтацией общественного и индивидуального сознания.

Что касается религиозной веры, то здесь, действительно, всякого рода свободные, независимые, философские (подчёркиваю, «философские», потому что не всякое словоблудие творческого, фантазийного характера следует называть философствованием) размышления и последующие за ними суждения могут быть излишни и для верующего человека, наверняка, станут предметом сильного разочарования. Но я, любезный читатель, предлагаю тебе не забаву на досуге дня, не утешение «твари дрожащей», не способ удовлетворения твоих беспочвенных и безосновательных надежд. Нет! Я выношу на суд людям результат своего многолетнего беспристрастного исследования, располагающего своим методом познания. Автор исследовал Библию без оглядки на авторитеты, на многоликих идолов пещеры и кумиров театра. Этот подход автоматически дистанцировал автора от религии и её постулатов веры. Этому закономерному процессу будут подвергнуты также и те исследователи, которые освободят свой разум от предубеждений о том, что авторы Библии заскорузлые религиозные фанатики, что эта книга есть сборник еврейских и неправдоподобных историй. Всё гораздо серьёзнее и ответственнее.

Поэтому здесь уместно ещё раз предупредить читателя, что эта книга для непререкаемо настроенных верующих в некотором смысле может быть неприятной. А большинству необученных правилам и законам мышления сложной для понимания.

Я умышленно избегаю модного в наше парадоксальное время выражения об оскорблении чувств верующих. Разве можно правдой оскорбить кого-либо? Ею можно только осудить, обличить, уличить в умышленном или нечаянном заблуждении. Чем собственно и занимались все сотрудники «великого дела»: пророки, Иисус Христос, избранные им апостолы. Павел, например, говорит: «…Наступят времена тяжкие: люди будут учиться истине, но никогда не дойдут до её познания. Люди, развращённые умом, невежды в вере противятся истине… Обманщики будут преуспевать во зле, вводя в заблуждение и заблуждаясь… Согрешающих (заблуждающихся. — Авт.) обличай строго, дабы они были здравы в вере… Непокорным пустословам и обманщикам заграждай уста… Всё Писание полезно для обличения…» послания к Тим и Тит.

Поэтому людям, которые равнодушны к любой истине, читателю, толкающему впереди себя корзину, нагружённую всяким хламом, сознанию, которое в многообразии информации ищет исключительно аргументы, оправдывающие его субъективное мнение, советую пройти мимо этой книги, дабы вдруг не оскорбиться и, упаси Господи, не навредить своим драгоценным чувствам.

Итогами своего исследования я никого не собиралась обидеть. Не я писала Библию и не я искажала её содержание. Моя вина лишь в том, что я более, чем многие другие по совету апостола Павла терпеливо «вникала в учение и в себя, занимаясь этим постоянно», на протяжении многих лет своей сознательной жизни.

Я солидарна со всеми исполнителями воли того, который по предписанной ему роли, монополизировал всю власть над предметом нашего внимания: Библия — вещь, достойная самого серьёзного в современном понимании исторического, научного, философского исследования. Только, вооружившись наукой о мышлении, её законами, которые уже были известны классической Греции (Библия — интеллектуальный продукт античности!), можно найти правильное решение тем многим её проблемам, нескончаемой чередой встающим перед исследователем. Религиозное чувство, сильные аффекты, диванные мнения с их будничным смыслом, которые «скользят по поверхности вещей, не проникая в их суть» и удовлетворяют духовные потребности непритязательного обывателя с его неистребимой верой в чудо, несовместимы с тем исследованием, к которому склоняют читателей авторы книг канонической Библии.

Важнейшей задачей данного исследования является одно — раскрыть Библию как письменный документ, где под покровом религиозной иносказательности, под тонким флёром её традиционной обыденности скрывается логически последовательная и фактически обоснованная система философского размышления. Она располагает конкретно поставленной целью и задачами, которые могут разрешаться для каждого человека в отдельности, независимо от того, в какое время он жил и живёт. Исключительно благодаря его беспристрастной, независимой субъективной деятельности. Система по своему складу и содержанию мысли целостная, диалектически- и духовно-рационалистичная. Знание Библии с этой стороны открывает нам совершенно неведомый мир с его действительными, непохожими на прежние, мистического характера, духовными ценностями.

Как известно, любая упорядоченная система знаний (дальше станет понятным, что Библия одна из таких систем) чаще всего имеет собственный механизм познания, который в науке называется методом или способом исследования. Именно он и в нашем деле должен оправдать любое из рассуждений библейского автора. О методе древнегреческий мыслитель Гераклит Эфесский говорил следующее: «Многознание не научает мудрости. Мудрость — в знании оснований и причин. В особенности логических оснований принимаемых положений. Без способности обосновывать имеющиеся убеждения, нет твердого и подлинного знания»

Заметим, что сей учёный муж был современником творцам того произведения, которое они называли своим «великим делом» Левит 26:14-конец. 1Цар 3:11. 4Цар 21:12. Аввак 1:5. Деян 13:41. Рим 9:28. Исаия 10:22,23.

Методом данного исследования является логико-диалектический метод. Теоретико-методологическая позиция позволит приблизиться к целостному (интегральному) пониманию логики первоначального библейского мировоззрения, его (не побоюсь этих для читателя преждевременных слов) по форме и содержанию философского языка, когда философия рассматривается как наука о мышлении, а не как филодоксия, которая выражается в необоснованных высказываниях, основываясь на мнениях субъективного характера. «Философия задаётся вопросом «что есть истина», и предлагает свои способы поиска верного ответа.

Именно этот метод исследования разворачивает Библию лицом к человеку, которая в исключительной степени является объектом философии, эвристические свойства которой были разработаны в Древней Греции. Она, в свою очередь, была прилежным учеником других восточных культур. В конце концов, не могла же она развиться на пустом месте. Историки античной философии, например, пишут, что Фалес, родоначальник этого феномена, долго и прилежно учился у философов и учёных древней Финикии.

Такие проявления интеллекта как разумность, рассудительность, мудрость, мышление, ставятся во главу угла всей Библии. Если христианская церковь выставила сотрудников «великого дела» в образе бездарно наивных проповедников, то логико-диалектический метод опровергает это устоявшееся, веками укоренившееся мнение. Апостол Павел часто обращается к своим ученикам, как к рассудительным, адекватным людям со здравым рассудком. Он утверждал, что их «Бога надо иметь в разуме». Заметим, не в чувствах, а в разуме. Это далеко не одно и то же.

Данная работа во многих смыслах является примером подхода к по-прежнему таинственной, в смысле непознанной книге. Авторское исследование проводилось на основе самой Библии, подобно тому, как природа исследуется на основе самой себя. Необходимость такого рода работы обусловлена бурным развитием разного рода околонаучных и мифотворческих спекуляций вокруг библейских текстов, исторически наблюдаемой предприимчивостью некоторой категории людей подчинить последние конъюнктурным интересам современного «научного креационизма».

Автор проявил неравнодушие к необоснованной и неоправданной тотальной реставрации религиозного мышления в светском российском обществе. С ним произошло по известному выражению одного из библейских «персонажей»: «Раздражу вас не народом Моим, раздражу вас народом бессмысленным». Иными словами, «Мой народ» — «народ рассуждающий», которому отвратительны «бабьи басни людей, повреждённых в уме».

Эта монография является попыткой реализации мировоззренческих и методологических принципов в объяснении философских исканий серьёзных мыслителей Древнего Востока. Эта во многих определениях сложная работа предполагает «умственное самоотвержение, составляющее условие для беспристрастия, что означает забыть о себе самом, так сказать абстрагировать себя и на некоторое время слиться с великими мыслителями, идеи которых излагаешь. Нужно проделать всю их работу, интересуясь ею настолько же, насколько интересуешься своей собственной, и проникнуть в их идеи ещё глубже, если это возможно, чем проникали они сами» В этом случае невозможно обойтись без исторического метода, который включает в себя две цели: понимание и оценку. В свою очередь, эти цели не могут считаться достигнутыми без теоретической основы того мировоззрения, которое развивали философы Древнего Востока (VII–V вв. до н.э.).

Несмотря ни на что свой труд автор предлагает всем людям: и тем, которые способны рефлектировать, т.е. мыслить критически и продуктивно; и тем, которых всего лишь на обывательском уровне волнуют вопросы взаимоотношения религии, науки, философии и атеизма. По-моему, она должна быть не просто интересной, но и полезной многим моим современникам, да и всем неравнодушным людям, которые будут жить после меня.

Но затруднения в том, что у критически мыслящего человека с веками выработалось сильное неприятие всего того, что на слух воспринимается неестественным, иррациональным, волшебно-сказочным, которое другие люди стремятся выдать за истинную правду. По собственному опыту знаю, что по достижении совершенства в познании ключевых библейских имён чувство неприятия того, что «создал Бог», исчезает навсегда. Именно этой особенностью рационально мыслящих людей объясняются слова евангелиста: «Пришёл к своим, и свои Его не приняли…» Ин 1:11. Ефес 2:19. 2 Тим 2:19. Они его просто не узнали по причине всё той же дурно пахнущей для этой категории людей вербальности учения, его формы. Они поверили внешности и не увидели того, что находится позади неё. Но, как всем известно, внешность бывает обманчивой. Другими словами, эта категория людей попалась в ту же самую сеть, что и весь религиозный мир, но только с тем отличием, что она отказалась вкушать ядовитую для мыслящего разума сикеру буквы. И отнесла предмет мирового значения к низовой, массово культовой литературе, а значит, недостойной серьёзного внимания беспристрастного учёного. Иными словами, культурно отмежевалась от него.

Понимая эту мировоззренческую установку, я призываю «своих людей» не покоряться ложному чувству ассоциативного образа, набравшись терпения и снисходительности, отстраниться от своего предвзятого мнения о Библии — «книге, запечатанной семью печатями», снять которые могут только те, кто наделён способностью мыслить теоретически: «Мышление — строгие, детерминированные, операциональные процедуры с понятиями… Мыслителем становится только тот, кто овладел алгоритмами мыслительной обработки понимания объекта».

Вооружившись бесконечным терпением, сильной верой в здравомыслие и адекватность авторов Библии, чутким отношением к их многочисленным требованиям «вникать и исследовать», методично станем преодолевать препятствия, создаваемые религиозным, бездуховным, мёртвым звучанием буквы учения, его «Моисеевым покрывалом»: «Кто пашет, должен пахать с надеждою, и кто молотит, должен молотить с надеждою получить ожидаемое. Если мы посеяли в вас духовное, велико ли то, если пожнём у вас телесное (религиозно-материальное. — Авт.)». Значит, «ожидаемое есть духовное». К значению этого словосочетания будет приковано наше честное, независимое, свободное от любых догматических ограничений исследовательское внимание. 2Тим 3:16. 2Кор 3:17. Евр 4:2. 2Пет 1:19,20. Лк 24:25—27. Евр 11:6, 1. 1Кор 9:10,11.

Урок первый. «Чужестранный язык» Библии — причина её необычайной загадочности

Подлинная задача философии заключается в том, чтобы проникнуть за границу внешней ясности обыденной речи.

А. Н. Уайтхед

Учение о воскрешении мертвых, зафиксированное в Библии, воплощалось в жизнь Христом и его учениками не только через проповедь, устно, но и путем некоторых практических действий, в которых просматривается своеобразный для истории Библии методологический подход.

Слово истины излагалось на своём специфическом языке, которым, кстати, располагает любая область научного знания. Поэтому библейский словарь — это не просто набор слов с их культово-мистическим значением, а список терминов — слов со специфическим для учения содержанием. А мы знаем, что терминологический вопрос во всех областях знания чрезвычайно важен. Точные формулировки терминов и понятий учения являются объективным выражением содержания его основной идеи. Ошибки в терминах, а в нашем деле еще и их целенаправленное искажение, как увидим далее, изуродовали всю концептуальную модель древних мыслителей о воскрешении мёртвых или о творении неба и земли.

Библейский язык — язык искусственный и создан для решения определённых философско-мировоззренческих задач. Как знаковая система он имеет свои специфические особенности, определяемые идеей учения, его целями, задачами и собственным методом исследования.

В отношении к общепринятой языковой системе (метаязык) библейский язык будет называться языком-объектом. Но беда в том, что почти всегда возникают затруднения, так как наблюдается несовпадение значений между этими двумя языками. Этим несовпадением значений пророки решили одну из важнейших задач своего «великого дела»: внесли в мир грех — дали миру дух усыпления: глаза, которые не видят, и уши, которые не слышат библейской мудрости, ставшей основанием концептуальной модели, её краеугольным камнем. Несовпадение значений метаязыка и языка-объекта, как увидим далее, является оправданием слов Христа о «ловцах человеков» Мф 4:19. Мк 1:17.

Иным словом, ответ на вопрос «что есть истина» преподан миру в форме, замысловатость которой объясняется её искусственным или непонятным языком.

Расшифровку библейского языка можно сравнить с расшифровкой месопотамских, древнеегипетских табличек, исписанных иероглифами и клинописью. Это целая наука со сложнейшими проблемами определения словаря и грамматики. Здесь необходимы специальные филологические знания.

Но если в расшифровке пиктографических и других графических языков исчезнувших культур большую роль играет интуиция и сообразительность учёного, то искусство распознания библейского языка облегчается предусмотрительностью его авторов. Они будущим исследователям их «великого дела» предложили необходимые приёмы, методы и способы расшифровки языка их учения об истине творения. На расшифровку древних языков учёные тратят многие годы упорного труда. Благодаря их героическим усилиям совершаются великие открытия. Например, углубляясь в родословную вавилонской письменности, учёные открыли самую древнюю культуру мира — шумерскую, из которой впоследствии развилась, как утверждает учёный мир, цивилизация Запада.

Подобным образом, вникая в библейский «чужестранный или незнакомый, или иной, или человеческий язык», мы обнаруживаем нечто не предполагаемое, которое решительным образом разрушает исторически сложившуюся традицию расценивать Библию всего лишь как сборник религиозной литературы, созданный безграмотными в вопросах знания и просвещения народами Древнего Востока. Это нечто евангелист устами Христа называет святыней, которую надо оберегать от недостойных её людей. Надёжным средством для этого сбережения оказался способ изложения основной идеи учения, его язык, как средство общения с этой недостойной категорией людей. Мф 7:6.

Философия выработала твердое правило: поспешность в получении общего вывода о каком-нибудь мыслителе и о достигнутых им знаниях исходит прежде всего из неверного толкования термина, которым оперирует тот или иной автор, особенно древний. Чтобы избежать ошибки и «не навести тень на плетень», необходимо изучить значение терминов в контексте авторского сочинения. А. Ф. Лосев данную ипостась оценки философа и его философской школы называл «постоянным методическим правилом». Он писал, что «для нашего собственного философского развития необходимо изучать точную терминологию главнейших философских систем прошлого…». Если ты работаешь как подчиненный, все время помни, что ты служишь не своему начальнику, а общечеловеческой свободе; и в таком случае ты уже не сможешь быть ни подхалимом, ни льстецом…».

Данное методическое правило в полной мере применимо и к библейской Вселенной с её неограниченностью для творческой деятельности человеческого критически мыслящего разума. Вопрос, оставленный Христом без ответа («что есть истина?»), находится исключительно в компетенции философии — интеллектуально-теоретическом, критико-рефлексивном, логико-рационалистическом способе понимания окружающего нас вещественного и духовного мира, предметом которого является и наша Библия.

По-поводу библейской терминологической системы следует внести важные коррективы. Известно, что термин обладает своим конкретным и специфическим значением в той области знания, в которой он живёт. Любая наука вырабатывает свой язык, свою систему обмена информацией. Библейские ключевые слова также наделены своим конкретным значением. Но, в отличие от других терминологических систем, библейский словарный список на всём текстовом протяжении, как увидим далее, часто имеет одно значение! Такие слова, как милость, жертва, совершенство, дух истины, ангел Божий и многие другие по своему значению тождественны. Но эти слова, как и десятки других, являются постоянными единицами библейского языка, ими излагается основной вопрос учения. Поэтому, я считаю, этот словарный список с некоторыми погрешностями имеет право называться библейской терминологией, которой нет места ни в какой другой области знания.

Христианская проблема учения о видении Бога, как неопровержимо доказала история Библии, остаётся нераскрытой и по сей день. И с этим утверждением никто не станет спорить. Для людей, занимающихся вопросами Библии, проблема учения оказалась либо незамеченной, либо непонятой в силу кажущейся наивности исследуемого объекта, либо нарочито игнорируемой, замалчиваемой. Эту проблему можно сравнить с «больными зубами, которые надо дёргать с корнем». B мировой истории Библии итогом нерешённости этой проблемы явилось исполнение пророчества о «духе усыпления», который должен был дать миру «слепые глаза и глухие уши» Исаия 6:9−11; 29:9−14; Мк 4:12. Таким образом, оставшись нераскрытой, эта проблема привела общество к «духовному абсцессу» — распространению на планете ложного мировоззрения с присущей ему издревле агрессивной природой. «Ухватить трудность на глубине, — писал Л. Витгенштейн, — вот что сложно. Если схватить её близко к поверхности, она остается той же, что и была. Её нужно вырвать с корнем; это значит, что надо думать об этих вещах по-новому. Подобный переход столь же радикален, как, например, переход алхимического способа мышления к химическому. Установление нового способа мышления и есть основная трудность».

Искусство и наука библейского мышления, как увидим далее, заключается в образности её языка. Научиться мыслить образами, вкладывая в них конкретное значение, — наиглавнейшая задача не только серьёзного и вдумчивого исследователя, но и простого читателя этой книги. Иначе катастрофа — прямой путь в область религиозных заблуждений, что, в свою очередь, предполагает помрачение в уме.

Основоположник логики Аристотель вывел закон непротиворечивости: «…иметь не одно значение — это значит не иметь ни одного значения… Если же у слова нет определенного значения, тогда утрачена всякая возможность рассуждать друг с другом, а в действительности и с самим собой». «Исследовать многозначность полезно для ясности (ибо то, что утверждают, знают лучше, когда выявляют многозначность слов) и для построения умозаключений, касающихся самого предмета, а не его названия. Ибо если неизвестно, в скольких значениях говорится о чём-то, то, возможно, что тот, кто отвечает, и тот, кто спрашивает, имеют в виду не одно и то же…. Но выявление многозначности полезно и для того, чтобы не дать себя ввести в заблуждение и чтобы ввести в заблуждение [собеседника] … Нахождение различий полезно для… познания сути каждой [вещи]» Поэтому я всегда диалог со своим слушателем начинаю с обязательного вопроса: как он понимает имя «Бог», какое значение он в него вкладывает? Ответ на этот вопрос определяет вектор и содержание нашего дальнейшего общения.

Д. Гершель писал: «Нельзя внести точность в рассуждения, если она сначала не введена в определения». «Дойти до слова значит дойти до смысла», — писал А. Ф. Лосев.

Бертран Рассел не прошел мимо того, что «изменения в значениях слов иногда очень поучительны». Например, слово «теория» в бытность Пифагора истолковывалось как «страстное и сочувственное созерцание». Сам же Пифагор понимал это выражение как «интеллектуальное созерцание, к которому мы прибегаем в математическом познании». «Таким образом, — продолжает Рассел, — благодаря пифагореизму слово «теория» постепенно приобрело свое теперешнее значение, но для всех тех, кто был вдохновлен Пифагором, оно сохранило в себе элемент экстатического откровения». Также выражение Пифагора, что «все вещи суть числа», надо постараться понять в духе его собственной системы образов. Иначе мы будем судить о нем и его теории превратно. Если это положение, — продолжает Рассел, — истолковать в современном духе, то в логическом отношении оно кажется бессмыслицей… Пифагор, очевидно, полагал, что мир состоит из атомов, что тела построены из молекул, упорядоченных в различные формы. Таким образом, он надеялся сделать арифметику научной основой в физике, так же, как и в эстетике».

Профессор Ф. Ф. Зелинский, знаток античной литературы, писал: «Слово «гений» у древних римлян — индивидуальное божество. Слово это нам знакомо и привычно: но именно поэтому оно может легко дать повод к недоразумениям. Следует помнить, что римский гений — нечто своеобразное, не встречающееся в других религиях и поэтому не поддающееся объяснению посредством аналогичных явлений у других народов… Римская религия признавала гениев как представителей или показателей волевого начала в отдельных индивидуумах…».

Николай Бердяев в своей книге «Новое средневековье», рассматривая проблемы смены исторических эпох, замечает, что «все привычные категории мысли и формы жизни самых „передовых“, „прогрессивных“, даже революционных людей ХIХ и ХХ вв. безнадёжно устарели и потеряли всякое значение для настоящего и, особенно, для будущего… Скоро неловко, невозможно уже будет употреблять слова, применяя к ним старые квалификации… Условимся в употреблении слов, чтобы избежать совершенно лишних и праздных споров о словах». Н. Бердяев развил мысль о том, что значение слова — такое же непостоянное явление, как и та эпоха, в которой оно живёт. Изменение значения слова есть следствие изменения характера исторической эпохи, которая наполняла своим смыслом живущее в ней слово.

В приложении к «Диалектической логике» И. В. Ильенков писал: «Если речь идёт не о словах, а о категориях диалектики, с этими словами связанных, то любая вольность, нечёткость или неустойчивость в их определениях (а тем более неправильность) обязательно поведут к искажённому пониманию существа дела. По этой причине необходимо очистить категории абстрактного и конкретного от всех наслоений, которые по традиции, по привычке или просто по недоразумению тянутся за ними через века… часто мешая правильному пониманию положений диалектической логики».

«Однозначность — это условие общения между поколениями исследователей на любом расстоянии. Она гарантирует точность перевода и чистоту традиции».

Все эти выводы великих мыслителей во всей своей полноте применимы и к нашей Библии. Почему за всю историю этой книги в мире накопилось такое множество точек зрения о ней? И процессу этого накопления не видать конца. И что самое примечательное, так это то, что ни одна из них не отражает всей полноты содержания учения, т.е. нашей Библии, не снято ни одно её противоречие. Причина одна — люди не знают её искусственного языка, его однозначности. Павел по этому поводу пишет: «Но если я не разумею значения слов, то я для говорящего чужестранец и говорящий для меня чужестранец» 1 Кор 14:11. Без знания языка Библии она и весь мир друг для друга — чужестранцы, общающиеся между собой каждый на своём языке, с низенькой платформы пристрастной субъективности.

Очевидно, что логическое мышление, будучи мышлением упорядоченным, доказательным, требует конкретности и в определении библейских имён «Христос», «Господь», «Бог Отец»… Тем более что даже без углублённого рассмотрения этих имён можно с большой долей вероятности допустить, что они в использовании на страницах Библии имеют иное значение, отличающееся от общепринятого во всём верующем мире.

Так в чём же дело? Не с конкретизации ли имён начинается узкий путь исследования «вечной книги»? Уверена, что именно их конкретизация, разграничение авторской и традиционной их трактовки разрешит одну из «малых» проблем, которая, разумеется, должна вплотную приблизить нас к объяснению ключевой проблемы учения: что есть истина о воскрешении, о творении, о Создателе и его Сыне, об аде и рае и о многом другом. Начало этого процесса лежит в плоскости интерпретации «чужестранного языка» собственным для Библии методом.

Если Рассел через действительное, присущее эпохе Пифагора толкование слова «теорема» усмотрел другой смысл некоторых положений его теории, то почему подобное не может случиться и с Библией? Вникнуть в первоначальное значение слова, которым оперирует тот или иной древний автор, для учёного с холодным рассудком — необходимое условие для занятий исследованием. Он, берясь за это трудное дело, вначале может и не подозревать о своей ответственности перед историей, перед теми людьми, чей труд он хочет расшифровать.

Язык Библии один и един по значению для всех её текстов, как для Ветхого, так и для Нового Заветов, её первой и второй части. Этим языком также написаны многие из апокрифов, что располагает сравнительно легко определить их отношение к истинному иудо-христианскому учению. Этот язык обеспечивает ему предполагаемую нераздельность, последовательность в рассуждениях, системный характер полученного знания. Иными словами, процесс дешифровки обретает целенаправленный и непременно результативный характер.

Часто употребляемой формой евангельского языка является притча — иносказательный рассказ с нравоучением. По мнению многих исследователей Библии, притча использовалась евангелистами в качестве облегчающего способа понимания труднообъяснимой мысли. О. А. Мень так и писал: «Иисус любил примеры из повседневной жизни — притчи. В них наиболее полно запечатлевалось его учение. Притчи, — продолжает А. Мень, — Иисус сделал основным способом выражения своих мыслей… Рисуя перед людьми знакомые картины природы и быта, Христос нередко предоставлял самим слушателям делать выводы из его рассказов….». Вот-вот, о чём и речь: учёный этот язык поймёт по-своему, а кухарка иначе, а хитрый проповедник как-то по-другому. Такой притчей легко манипулировать легковерным общественным сознанием в целях достижения личных, или корпоративных, и, как водится, не всегда благородных целей.

В «науке принято мнение, согласно которому среди притч, восходящих к Иисусу из Назарета, нет ни аллегорий, ни притч, предполагающих аллегорическое толкование».

Эти выводы о библейской притче имеют давнюю историю. Немецкий философ Давид Штраус не допускает мысли о функциональном характере библейской притчи. Он не скрывает своей иронии по поводу авторского пояснения, что «притча есть форма сокрытия от народа тайны о Царствии Небесном». И объясняет такое рассуждение «какой-то ипохондрической установкой евангелиста». Он подчеркивает поэтический характер притчи, которая «должна была привлечь народ картинностью речи и поощрить силу разумения и мышления в наиболее восприимчивых слушателях…».

Со слов Д. Штрауса, «притчи у Иоанна размещены неуклюже, и это показывает то, что Иоанн не умел обращаться с подобным материалом. Привыкнув целиком создавать из самого себя речи Иисуса, он не умел сочетать подлинных традиций, переданных ему речей Иисуса со своеобразными продуктами собственной мысли… Его притчи о добром пастыре и винограднике — только аллегории, а не притчи, так как в них отсутствует историческое развитие фабулы».

Понятно, данная оценка притчи объясняется той теорией, которая Христу как личности и как идеологу новой религии отписала последнее место в истории. Иными словами, его деятельность и новая вера — духовный продукт массовой культуры, которая в своём большинстве случаев оперирует иррациональными представлениями о мире. Поэтому Д. Штраус не посмел довериться автографу Евангелий. Однозначно, что этот философ, как и многие другие, подобные ему критики Библии, не «вникал в учение, не занимался этим постоянно». Для него оказалась достаточной евангельская вербальность, т. е. обыденное, бытовое, традиционно-религиозное значение её слова.

Притчеобразную особенность речи Христа не забыли отметить все авторы канонических Евангелий. У Матфея Христос ясно даёт понять, что притча есть форма иносказания. Авторы Евангелий, подводя итог притчам Христа, писали, что «Христос без притчи народу ничего не говорил» и что свои притчи он изъяснял не всем, а только ограниченному кругу людей. В Евангелии от Луки Христос даёт своим ученикам разумное поучение: «Наблюдайте, как вы слушаете. Ибо от этого зависит то, что будете иметь», т.е. знать. Евангелист устами Христа намекает на то, что его притчу надо понимать каким-то особенным образом в её единственно верном значении. Мф 13:2,3,10−15,34,35; Мк 4:33,34;15:15, 16; 4:11−13; Лк 8:10.

В Евангелии от Матфея (17:1—9) описана сцена преображения Христа. Свидетелями этого события были почему-то только три его ученика — Пётр, Иаков, Иоанн. Преображённого Христа голос, говорящий из облака, назвал «Сыном Моим возлюбленным». Обращаю самое серьёзное внимание на то, что Сыном был назван не человек Иисус Христос, а «преображённый Христос», внешность которого евангелист сравнивает с солнечным светом необычайной, слепящей, но не ослепляющей яркости. На будущее запомним это наблюдение. Не в объяснении ли тайного значения притчи таится объяснение этого «сверхъестественного явления»? Если так, то и сверхъестественности здесь не может быть. Необходимо просто знать конкретное содержание притчи. В таком случае, с чего начинается это знание или путь к нему? Понятно, что со значения искусственного языка.

И далее он поясняет: «Доселе, Я говорил вам притчами, но наступает время, когда уже не буду говорить вам притчами, но прямо возвещу вам об Отце» Ин 16:24, 25. Ученики думали, что учитель уже «сказал им прямо всё». Но Христос лишь посмеялся, проронив: «Теперь веруете?» Ин 16:31. Он знал, что ещё ничего им прямо не сказал, и они, по-прежнему, ничего не знают и, по-прежнему, слепы и глухи к его словам и притчам. Евангельским доказательством этому будет их разумение Писаний уже после смерти и вознесения Христа на небо, им же предсказанное.

У Христа притча многофункциональна: она — способ сокрытия истины не только от широкой языческой публики, но и от «властей века сего». Притчей языческому миру «Бог дал дух усыпления, глаза, которыми не видят, и уши, которыми не слышат (той истины, о которой приходил свидетельствовать Иисус Христос. — Авт.) даже до сего дня». Притчей авторы и исполнители «великого дела» ввели весь мир в грех, притчей «Писание всех заключило под грехом» Рим 11:32; Гал 3:22; Ис 29:10; Втор 29:4.

Законное и обоснованное «место в жизни» библейской притче, как увидим далее, человек Иисус Христос застолбит собственной жертвой, доказательнее которой ничего быть не может. Если бы не это удостоверение притчи, не было бы ни Христа с его проповеднической деятельностью, ни его распятия, ни Нового Завета. Не было бы и христианского учения в том виде, в каком оно известно истории. Да и сама история, вероятнее всего, была бы окрашена в другие тона.

В основании всех проблем и задач учения лежит ПРИТЧА, или иносказательно-аллегорический язык учения с его конкретным значением, которое до определённого момента находится в большой тайне от читателя, т.е. этот язык для людей до некоторых пор остаётся загадкой. Поэтому нерасшифрованная притча — плодородная почва для размножения заблуждений в интерпретации библейских текстов.

Соломон в своих притчах пишет: «Слава Божия — облекать тайною дело, а слава царей — исследовать дело» Притч Солом 25.2. «Екклесиаст был мудр, он еще учил народ знанию (открывал и объяснял притчу. — Авт.). Он всё испытывал, исследовал, и составил много притч. Старался Екклесиаст приискивать изящные изречения, и слова истины написаны им верно… Слова мудрых — как иглы и как вбитые гвозди, и составители их — от единого пастыря» Еккл 12:9–11. Благодаря притчам Христос для мира стал головокружительной тайной, тем лабиринтом, из которого, как кажется, нет выхода. Но это только кажется. Выход есть!

Притчей были не только слова, но и дела Учителя. Вспомним сцену, когда он омывал ноги своим ученикам. Они смущались и сопротивлялись ему. На что последовал ответ: «Вы чисты, осталось умыть только ноги ваши, и если не умою, то не будете иметь части со мною» Ин 13:5–11. Эта притча означает то же, что и слова: «Доселе я говорил вам притчами, но наступает время, когда прямо возвещу вам об Отце», т. е. Утешитель — дух истины откроет вам истинное и единственно верное значение моих притч. Отец, которого вы увидите или познаете, откроет вам глаза к уразумению учения обо мне.

Притчу как пророки, так и их апостолы трактуют в более широком смысле, чем это принято в библейской критике. Притча в контексте учения — элемент иносказательной речи, которая включает в себя различные формы иноречия: метафору и аллегорию, часто выступающие в качестве символа и образа, сохранившие свою функции и до наших дней.

Как повелось издревле, мир понимает притчу буквально. Например, притчу о преломлении хлеба, когда Христос пятью хлебами и двумя рыбами накормил пять тысяч человек, хождение Христа по воде, спасение тонущего Петра и многие другие. Мф 14:18—36.

Если бы всё дело было в буквалистском, чисто механическом значении притчи, то незачем было бы Христу и его апостолам рекомендовать исследовать их писательские труды. Читай, запоминай, да и понимай, как тебе заблагорассудится. А если ещё вспомнить признак веры: «Верующий в меня, говорит Христос, сотворит мои дела и даже больше них сотворит», тогда это самое преломление, хождение по воде и многое другое должен повторить любой и каждый человек, осмелившийся причислять себя к клану верующих. А мы видим, что таким верующим до какого-то момента не был даже Пётр, которого учил не какой-то там рядовой иудейский первосвященник, а сам Христос.

Любая библейская притча обладает своим специфическим для учения значением, которое для исполнения заповеди Христа нужно просто знать так, как мы знаем, что дважды два будет четыре, а не восемь и не двадцать. Хотя есть такие «умельцы», которые могут не понимающему ничего в математике человеку «доказать», что дважды два будет не четыре, а что-то совсем другое. Но это уже из области поздней софистики. Апостолы такого рода толкователей искусственного языка осуждали, называя их мечтателями, подающими повод к духовному распутству, т.е. к словоблудию: «Они злословят то, чего не знают… Это — безводные облака, носимые ветром, осенние деревья…, звёзды блуждающие, которым положен мрак тьмы на века…, уста их произносят надутые слова; они лицеприятны для корысти… Это — люди, отделяющие себя (от единства веры), душевные, не имеющие духа» Иуд гл. 1. 1 Кор 2:14. Единство веры, замечаем, в единстве душевного и духовного. А кто нам объяснит, что это такое?

О «языке» учения написано, что «он — огонь, прикраса неправды; укротить никто из людей его не может: это неудержимое зло; он исполнен смертоносного яда…. Им благословляем и им проклинаем Бога: «не должно, братия мои, сему так быть» Иак 3:5—10.

Людей приучили думать, что здесь речь идёт о языке, как об органе и средстве межличностного общения. Нет, это печальное заблуждение. Апостол характеризует притчеобразный язык учения, фривольность, творческую разнузданность которого, как показала история, никто из людей укротить не может. Вразумительные, научно и философски обоснованные доказательства его несостоятельности оказываются бессильными.

Существует ли та уздечка, которая способна обуздать неуправляемость искусственного языка библейской концепции истины? Существует ли метод для укрощения его строптивости? Разумеется, что существует. Для этого в Библии представлены простые и доступные всем людям приёмы, способы и специфический для Библии метод различения значений «душевного» и «духовного».

Урок второй. Метод преобразования «священной истории»
в систему логико-рационалистических воззрений

Смотри на действование Божее: ибо кто может выпрямить то, что он сделал кривым?

Еккл 7:13.

Лопата его в руке его, и он очистит гумно своё и соберёт пшеницу в житницу свою, а солому сожжёт огнём неугасимым.

Лк 3:17.

Истолкование чрезвычайно сложных и до абсурда противоречивых библейских текстов, приведение их в логически оформленный порядок — одна из наиболее трудных философско-исторических и гносеологических проблем. Уже в первые десятилетия развития христианства выдвигались предположения аллегорического толкования Библии, иносказательности её языка (Филон Александрийский, например). Но по многим причинам, не зависящим от авторов таких предположений, эта идея не получила должного развития. Они всегда были исключительно интуитивной природы. Система доказательств иносказательности библейских текстов, их аргументация так и осталась для мира тайной за семью печатями.

Метод, который не просто открывает вход в «Святое Святых», но и преобразует библейское учение в стройную, логически и фактически обоснованную систему философско-мировоззренческих воззрений, пророки называют по-разному, в том числе, и «ключом Давидовым». Христос называет его «камнем, на основании которого он создаст свою Церковь, которую не одолеют врата ада». У Христа «церковь» есть синоним «Царствия Небесного», к которому он имел ключ разумения. Понятно, что под «церковью», согласно понятию о скинии (Евр 9:2–12), он подразумевал определенного типа системное знание, а под «ключом» — метод, правило, или приемы его дешифровки.

Христос владел методом истолкования символико-аллегорического языка учения о какой-то истине, понятной узкому кругу его людей! Он его знал, и это знание впоследствии посредством определённой методологии передал своим ученикам. Ему была известна структура учения, значение его стволовых терминов, наполняющих язык учения конкретным содержанием, которое евангелисты, а вслед за ними и авторы посланий называли «жизнью вечной». А мы называем объективным знанием, которое достигается экспериментом, в нашем случае, очевидным фактом, и логическими рассуждениями.

Современная наука метод характеризует как путь исследования, способ построения и обоснования знания, совокупность приемов и операций практического и теоретического освоения действительности. Метод (от греч. methodos — путь, ведущий к цели) является необходимым «гносеологическим инструментом» научного познания. Его основная функция — организация и логическое регулирование познавательного процесса, обеспечение истинности и объективности наших знаний. В этом своём логико-регулятивном качестве метод представляет собой совокупность определённых логических правил, принципов, норм и требований, предъявляемых к познавательной деятельности в той или иной отрасли научного знания.

Характеризуя универсальную познавательную мощь метода, Гегель писал: «Метод возник… как само себя знающее понятие, имеющее своим предметом себя как столь же субъективное, сколь и объективное абсолютное и, стало быть, как полное соответствие между понятием и его реальностью, как существование, которое есть само понятие… Метод должен быть, поэтому признан неограниченно всеобщим, внутренним и внешним способом и совершенно бесконечной силой, которой никакой объект, поскольку он представлен как внешний объект, отдаленный от разума и независимый от него, не может оказывать сопротивления, не может иметь другой природы по отношению к методу и не быть проникнут им. Метод есть, поэтому душа, и субстанция, и нечто постигнуто в понятии и познано в своей истине лишь тогда, когда оно полностью подчинено методу…».

В философии ведущая роль отводится методу диалектики. Будучи наиболее конкретной и интегральной методологической системой, именно она помогла мне преодолеть не только сложившиеся на сегодняшний день стереотипы понимания библейских текстов, но и их искусственный язык. Диалектика, которой подчинено содержание Библии, помогла упорядочить внешний хаос, своеобразную «калейдоскопичность» и формальную противоречивость библейского мышления посредством анализа его языка. Это задача, с которой начинается любое серьезное исследование. «Ибо, — со слов А. Ф. Лосева, — всякая наука есть наука о смысле слова, или об осмысленных фактах, что и значит, что каждая наука в словах и о словах».

Но необходимо заметить, что начало этого исследования не предполагало ни диалектики, ни логики. Этот процесс начинался с обычного интереса, если хотите, любопытства и любознательности. Это уже потом, спустя годы кропотливого труда, я поняла, что работаю методом диалектики, которая открыла мне путь к целостному пониманию притчеобразного библейского языка и всего, что скрыто за его наивной внешностью. Диалектика убедила меня в том, что Библия есть явление «совершенно полнейшего и окончательного философского реализма», она есть «сама диалектика, есть вещь в своём смысловом развитии». Осуществление единства веры или душевного и духовного на страницах Библии находится в компетенции диалектики вместе с её неразлучной спутницей логикой.

В итоге подобного исследования я пришла к выводу, что высшие пророки и апостолы своим учением создают плодородную почву для логически-рационалистического мышления. Они утверждают его преимущество перед мышлением иррациональным, мистически и теологически субъективным, обусловленным психологическими штампами, наработанными стереотипами общественного мифологического мышления.

Начало серьезному критическому анализу Библии положил голландский ученый Бенедикт Спиноза, живший во второй половине XVII в. В 1670 г. он издал свой «Богословско-политический трактат», в котором изложил собственные взгляды на Библию. Его трактат лёг в основу библейской критики ХIХ в.

Методом познания природы как целого Б. Спиноза признавал критическое мышление. Он отвергал доверие к авторитету и чувственному опыту. Отсюда и Библию он представлял не как посланный с небес кодекс, устав жизни, а как часть целого в едином процессе развития. «Спиноза рассматривает Библию как исторический документ, который должен быть исследован всесторонне».

Условившись, что Библию следует критиковать лишь с позиций самой Библии, «Б. Спиноза оказался вынужденным в течение всего „Трактата“ аргументировать данными, взятыми из самой Библии. Этот метод создавал впечатление, что критика исходит от глубоко религиозного человека, не сомневающегося в авторитете Священного Писания. Однако при ближайшем рассмотрении оказывается, что этот метод на самом деле не соответствует содержанию, что, опираясь на Библию, Спиноза подвергает её разрушительной критике и лишает авторитета безошибочности, который ей приписывает церковь».

Сам Б. Спиноза о своем методе исследования древнего памятника духовной культуры отозвался как о серьезном деле — «исследовать Писание свободно и без предвзятых мыслей».

Свой исторический метод исследования Б. Спиноза отождествлял с методом истолкования природы. «Для истолкования Писаний необходимо начертать его правдивую историю и из неё, как из известных данных и принципов, заключать при помощи законных выводов о мысли авторов Писания…. Познание Писания должно быть заимствуемо только из самого Писания, подобно тому, как познание природы — из самой природы».

Таким образом, Б. Спиноза избирает имманентный способ исследования, ограниченный рамками текста, чтобы в итоге составить целостный образ этой книги и найти ей место в истории. Основной и главный источник познания вещи или явления — они сами.

На основании такого подхода Б. Спиноза в отношении Библии делает исторически верное предупреждение: «Не позволительно извращать мысль Писания по внушениям нашего разума и сообразно с нашими предвзятыми мнениями, но всё познание о Библии должно быть заимствуемо только из неё… История Писания должна рассказать об обстоятельствах, относящихся ко всем книгам пророков… Но для этого требуется и метод, и порядок, схожие с теми, которыми мы пользуемся при истолковании природы на основании её истории».

Исторический метод исследования Писаний Б. Спиноза характеризует как «единственный вернейший путь для нахождения его истинного смысла».

Однако Спиноза избранный им метод не признаёт универсальным для приобретения полного познания Писания. Он вообще приходит к неутешительному выводу: познать всю историю Библии нет возможности. Эту надежду надо оставить как нереальную: «Хотя мы допускаем, что он (истинный метод) недостаточен для достоверного расследования всего, что встречается в Библии, однако, это происходит не от его недостатка, но оттого, что о дороге, которую он объявляет истинной и прямой, никогда не заботились. И она людьми не проторена, а потому с течением времени она сделалась очень трудною и почти непроходимою…».

Как увидим далее, в данном предположении Б. Спиноза ошибался: универсальный метод, который закончит познание Библии и даст о ней объективное представление, всё-таки существует. И, не где-нибудь, а в самой Библии. Но об этом чуть позже. А сейчас конкретизирую те выводы, какие помог сделать Б. Спинозе избранный им исторический метод исследования «вечной книги». Процитирую главные из них.

1. «Пятикнижие было написано не Моисеем, но другим, кто жил много веков спустя после Моисея…. Книга, написанная Моисеем, была другая…, которую автор Пятикнижия включил в свой труд в надлежащих местах».

2. Книга Иисуса Навина, Судей, книги Самуила, Царей — «суть списки с других и что о событиях, содержащихся в них, рассказывается как о старине… Все они были написаны одним и тем же историком, желавшим написать об иудейских древностях от первого их начала до первого разрушения города… Они суть списки, сделанные спустя много веков после совершившихся событий; мы заключаем…,. что все они были написаны только одним историком».

3. Предполагаемый автор Пятикнижия — «Ездра… не наложил последней руки на рассказы, содержащиеся в этих книгах. Он сделал не что иное, как собрал истории из разных авторов, а иногда только просто списал и оставил их потомкам не проверенными и не приведёнными в порядок».

И дальше Б. Спиноза оставляет подобным себе исследователям Библии очень серьёзный вопрос, объективного ответа на который не существует и по сей день: «Какие же причины помешали (если не преждевременная, может быть, смерть) выполнить ему это дело во всех его частях, я не могу угадать…». Современный критический анализ Библии это наблюдение объяснил просто: сия книга есть сборник религиозной литературы; а мифы, наполняющие её, пришли из далёкой древности. Так что здравый смысл искать в ней не стоит. Так ли это, нам предстоит выяснить. И поможет нам в этом непростом деле собственная для «вечной книги» теория или формула истины.

Подчеркивая исторический характер книг, составленных пророком и учёным Ездрой и, впоследствии вошедших в Библию, Б. Спиноза отмечает отсутствие необходимой системы в изложении событий: «Исторические пророчества Иеремии извлечены и собраны из разных летописцев…. Они сгружены беспорядочно, без всякой последовательности, в них одна и та же история вдобавок повторяется различным образом». Б. Спиноза осуждает тех, кто «своим преклонением перед буквами и словами Писания делают не что иное, как выставляют писателей Библии на позор, так что они кажутся не умевшими ни говорить, ни излагать в порядке то, что им надлежало сказать».

И дальше: «Наконец, я полагаю, что ни один здравомыслящий человек не думает, что историки Священных книг намеренно захотели так написать, чтобы они казались противоречащими себе на каждом шагу». Запомним это заключение бесстрашного исследователя запрещённой для критики книги.

Разрозненная фрагментарность библейских текстов и их беспорядочная сгруженность свойственны не только Пятикнижию. Эта форма текстов характерна для всей Библии: Евангелиям, посланиям, в том числе, и даже некоторым апокрифам. Эта хаотичность текстов, как станет известно из дальнейшего исследования, имеет своё концептуальное значение.

Исторический метод Б. Спинозы, как было подчёркнуто ранее, способствовал критическому осмыслению не только Пятикнижия Моисеева, но и Библии в целом. Критический анализ текстов положил начало разработке и других методов её исследования.

Один из них — метод «критики текста», второй — «критика форм». Метод «критики текста» существует с конца ХIХ в…, «критика форм» развилась уже в ХХ веке. Оба метода ставили своей целью выявить подлинное ядро учения Иисуса. Приверженцы первого метода сравнивали тексты Евангелий с учетом рукописных расхождений, пытаясь найти общее и характерное для них.

Учёные же, разрабатывающие «критику форм», искали следы устной традиции, выделяли ее отдельные блоки — речения Иисуса, притчи, рассказы о чудесах и этапы развития. Одним словом, современные методы исследования библейских текстов сводятся к поиску их древних литературных источников, которые также являются религиозными произведениями, литературными памятники эпохи эллинизма.

Со слов А. Меня, «начало критической библеистике было положено католическими и протестантскими богословами, а также внеконфессиональными религиозными мыслителями. В настоящее время исследование исторической и литературной формы Библии получило признание в западном богословии. Впоследствии необходимость библейской критики была признана и многими выдающимися представителями православной мысли…». Известный богослов, историк и церковно-общественный деятель А. Карташов «призвал оставить устаревшие концепции и пользоваться критическим методом в изучении Священного Писания». О. А. Мень подчеркивает, что «литературно-критическое изучение Библии… может оказать существенную помощь в создании целостного христианского миросозерцания».

«Библейская критика есть наука, изучающая Священное Писание как литературное произведение. Перед ней стоит множество обширных проблем. Она рассматривает вопросы разночтений в рукописях, определяет время возникновения той или иной книги, исследует проблему авторства. На помощь библейской критике приходят история Древнего Востока, археология, восточная филология. Они помогают уточнять подлинный смысл того, что хотел сказать священный автор». О. А. Мень считает, что критический метод исследования текстов Библии поможет найти истину. «Поиски правды, — говорит он, — должны быть для нас дороже любых привычек и традиций. А реальная история, реальная жизнь всегда прекрасней вымысла, даже самого причудливого». Не согласиться с такими выводами невозможно. Только вот, ходить так далеко не стоит: метод и приёмы исследования «вечной книги» находятся внутри неё самой. Их предусмотрительные авторы оставили его наследникам своих обетований, т.е. уникальных по своей значимости знаний.

Метод «критики форм» стал развиваться с 1919 г., когда в свет вышли книги Мартина Дибелиуса (1883–1947 гг.) «Анализ форм Евангелий», Карла Людвига Шмидта (1891–1956 гг.) «Обрамление истории Иисуса», в 1921 г. — книга Рудольфа Бультмана (1884–1976 гг.) «История синоптической традиции». С. В. Лезов пишет, что термин Формгешихте не удается выразить одним русским термином и означает в дословном переводе «история форм». «Мы передаем его как «метод анализа форм». Термин Формгешихте подразумевает анализ перикоп (отдельных эпизодов), составляющих синоптическую традицию, с точки зрения жанровой формы этих перикоп, а также восстановление истории синоптической традиции до ее письменного закрепления в Евангелиях…».

Согласно определению Р. Бультмана, задача анализа форм применительно к Евангелиям состоит в следующем: «Описать историю переработанного в Евангелиях материала традиции от внелитературных истоков и до литературной фиксации в различных Евангелиях, исходя из того, что материал традиции первоначально существовал в виде отдельных текстов, возникновение и историю которых можно узнать путем исследования их формы».

Процитированные методы исследования Библии признаны, и ими пользуются учёные-библеисты независимо от их мировоззренческой платформы. Но эти методы одновременно отмечены как несовершенные. Вопрос, «почему и как случилось, что часть раннехристианской литературы, написанной в первом и начале второго века, получила статус Священного Писания и составила отдельный от еврейских книг сборник — канон Нового Завета, — остается пока без своего ответа. Мнение исследователей, пытавшихся ответить на эти вопросы, довольно сильно расходятся. История канона остается одной из самых трудных областей новозаветной науки». Сравнительные анализы всех четырёх Евангелий канона оказались бессильными «найти исчерпывающие им объяснения…, конструирование архетипа оказалось невозможным». Р. Бультман, работая методом анализа форм, пришел к выводу, что «Евангелия — это культовые легенды». К. Л. Шмидт охарактеризовал Евангелия тоже как «простонародные культовые книги». М. Дебилиус отнес «Евангелия к малой (т. е. низовой. — С. Л.) литературе, которая была обращена к публике, не имевшей связей с большой культурой эллинизма».

Как было замечено ранее, авторы книг Ветхого Завета, а потом и Иисус Христос также не оставили без внимания метод исследования «великого дела», непосредственным участником и исполнителем постановлений которого он являлся. Они позаботились о его «будущем веке» и дали людям собственный механизм, собственные правила исследования их писаний. Попытка воссоздать идейную, а не буквальную аутентичность Евангелий без их метода дешифровки — затея безуспешная.

В чём же заключается интрига библейской истины с её конкретной формулировкой и конкретным методом её познания? Ответы будем находить исключительно в самой Библии. Она — источник проблем, она их сама и должна разрешить.

Христос, придя в мир, открыто заявил, что «он пришёл не для того, чтобы нарушить закон, или пророков», а для того, чтобы исполнить их. Далее евангелист устами Христа говорит, что он «пришёл взыскать и спасти погибшее» Лк 11:49. Значит, тот пророческий закон, который он пришёл исполнить, ко времени его прихода был настолько подпорчен, что для таких людей, как Христос, считался погибшим: «Моисей дал вам закон, но никто из вас не поступает по закону… Этот народ невежда в законе, проклят он… Кого из пророков не гнали отцы ваши? Они убили предвозвестивших пришествие Праведника, предателями и убийцами которого сделались ныне вы; вы, которые приняли закон при служении ангелов и не сохранили…» Ин 7:19,47—49. Деян 7:52—53.

Иными словами, к моменту прихода в мир человека Иисуса Христа закон учения иудейской публикой, начиная с её первосвященников, трактовался превратно, совсем не так, как и по сей день требуют произведения высших пророков. Известно, что еврейский Талмуд — собрание догматических, религиозно-этических и правовых положений иудаизма, сложившихся в IV в. до н. э. — V в. н. э. Отсюда делаем вывод: Христос оценивал Талмуд как документ, свидетельствующий об умышленном извращении еврейскими законниками той правды, которой изначально отводилась роль основополагающей идеи учения, записанного вначале в Пятикнижии, а потом и в остальных, впоследствии составивших канон книгах.

Христос на вопрос Пилата, «что есть истина», отвечает: «Я пришёл свидетельствовать об истине». Значит, пророки, и их закон уже заключали в себе какую-то истину, о которой ко времени Христа уже никто не помнил: «Я есть истина…. Писания свидетельствуют о Мне, Исаия писал о мне….».

Таким образом, евангелист устами Христа засвидетельствовал очевидную вещь: истина, о которой свидетельствовали Писания, и о которой пришёл свидетельствовать человек Иисус Христос, к началу первого века новой эры оказалась погибшей. Её срочно надо было спасать. И, скажите, кому бы это тогда понравилось? Я убеждена, что и на начало третьего тысячелетия это исправление понравится далеко не всем.

Нетрадиционное толкование пророка и их закона Иисусом Христом вызывала в обществе иудеев настоящий переполох: «…Никогда человек не говорил так, как этот человек…» Ин 7:46. Они роптали, называя Христа скандалистом и смутьяном: «Он возмущал народ….».. Служители иудейского культа вынуждены были обратиться к представителям римской власти с тем, чтобы запретить смутьяну возбуждать публику, сеять в ней сомнения, разрушать основы традиционной веры. Вожди иудаизма требовали защитить легкоранимые чувства своей паствы. Они опасались новых веяний для своей религии, как мощного рычага укрощения масс. В итоге «новое учение» было признано заблуждением, а человек Иисус Христос на радость многим был казнён на римском столбе правосудия.

«Твёрдое основание» учения

Об учении высших пророков в исполнительной части Библии — в Новом Завете — написано много и всегда конкретно. На его страницах оценки учения диаметрально противоположны: в одном случае его называют здравым, в другом — не здравым. 1Тим 4:16. Возникает вопрос: существуют ли критерии этих определений? Требования авторов библейских произведений говорят о том, что такие критерии существуют.

Лука заостряет внимание на том, что учение, спасаемое Христом, имеет «твёрдое основание» Лк 1:3,4. На современном философском языке это означает, что учение, как концептуальная модель обладает своей собственной теоретической основой, которую я назвала теорией познания библейской истины, её формулой, или алгоритмом движения разума к истине, или просто его схемой, или моделью. Эта теория познания — константа учения — неизменная и постоянная формула истины для обеих частей Библии: первой программной и второй исполнительной. За рабочую гипотезу можно взять предположение о том, что «новое учение», основной закон (мы ещё не знаем, в чём его значение) которого Христос пришёл исполнить, представляет собой некую систему теоретически и логически обоснованных знаний.

Незамедлительно зададимся вопросом: из каких положений складывается это самое «твёрдое основание»?

Из собственного опыта знаю, что первая законодательная часть Библии, так называемый Ветхий Завет, для ответа на этот вопрос — вещь совершенно неподъёмная.. Начинающему исследователю распознать в ней истину, о которой приходил свидетельствовать Иисус Христос, практически, нет никакой возможности. Эту трудность усложняют многочисленные компилятивные вмешательства, неверные переводы несведущих в деле редакторов, традиционные догматического содержания трактовки текстов, в итоге многих сотен лет сформировавшие относительно учения и его авторов ложные представления, зомбировавшие научное и общественное религиозное сознание.

Ключом к пониманию первой или программной части Библии является её вторая, или исполнительная, часть. В ней его авторы, в том числе и человек Иисус Христос, поскольку «он пришёл исполнить закон и пророков», преподнесли миру «твёрдое основание» в развёрнутом, почти открытом виде. По-существу книги второй исполнительной части Библии являются своеобразным методическим руководством в непростом деле понимания всей загадочной глубины библейской мудрости. Авторы Евангелий и посланий только тем и занимаются, что своими формулировками теории познания, а также личным примером понимания веры объясняют «узкий путь», ведущий к познанию той самой истины, которую Христос почему-то оставил без ответа, — путь к совершенству, т.е. к достоверному, объективному, адекватному знанию не только принципиальных основ учения, но и всей истории «великого дела» Ин 18:38,37. «Камень» по имени Христос — средство достижения реализма в постижении базовых положений этого дела.

Пять положений библейской теории познания

1.Учение занимается исследованием вопроса — что есть истина? Его исполнительная часть, так называемый Новый Завет, рассматривает проблему смерти и воскрешения мёртвых. Есть оно или нет его? Первая, программная часть учения, или так называемый Ветхий Завет, рассматривает проблему сверхъестественного творения мира. Было оно или не было его?

2.Учение обладает своим специфическим языком, который апостол Павел назвал чужестранным.

3. Учение имеет свою форму и содержание. Оно структурно. У него две стороны — внешняя, которой оно повёрнуто к людям, и внутренняя, невидимая, которая людям неизвестна.

Христос восклицал: «Неразумные! Неужели не знаете, что один и тот же создал как внешнее, так и внутреннее» Лк 11:40. На языке современной философии это означает одно — учение имеет свою форму и содержание. Существуют ли связи между этими категориями? И если существуют, то в чём они выражаются? Узнаем чуть позже.

Лосев А.Ф Писал: «Структура — это самое главное. Ведь без структуры нет никакой раздельности. А если в предмете нет никакой раздельности, то это значит только то, что мы не можем приписать ему никаких свойств, ведь всякое свойство предмета уже вносит в него кукую-то раздельность». Невозможно не заметить, что каждое новое положение теории истины обусловлено структурностью учения. Движение разума, его развитие от абстракции к конкретности суждений разворачивается в узких рамках теории.

В соответствии структуре учения оно имеет два уровня знания о себе, о своём основном вопросе. Каждый из этих уровней развивает свою сферу воззрений. У каждого из них существуют свои принципы и методы движения разума к решению основного вопроса учения.

Простое беллетристическое чтение Библии с его безосновательной верой в «чужестранный язык» будет означать низший уровень познания учения и его главного вопроса — вопроса о воскрешении мёртвых. Этот уровень предназначен для тех, кто в познании мира остановился на доверии чувству и его скользящему по поверхности явления взгляду. В таком формате учение оценивается, как не здравое.

3. Третье положение библейской формулы истины едва различимо, но основательно озвучивает апостол Павел. Процитирую его дословно. Он на глубоко иносказательном языке пишет: «Все крестились в Моисея, все ели одну и ту же духовную пищу, пили одно и то же духовное питьё из одного духовного последующего камня; камень же был Христос. Но не о многих из них благоволил Бог, ибо они поражены были в пустыне». И далее он заостряет мысль на том, что «это были образы для нас…, чтобы мы не были идолопоклонниками…, блудодеями…, чтобы мы не искушали Христа (то есть „камень“ учения, его теоретическое основание. — Авт.), как многие из них» 1Кор 10:4—11.

Смотрите, у Павла, как и у Луки, «Христос — камень», т. е. «твёрдое основание». Камень один, но пользоваться им можно с пользой и без пользы.

Теперь мы понимаем, что Павел указывает на одно из положений теории истины, согласно которой, у этого камня две стороны, а значит, соответственно и два уровня понимания концептуальной модели истины — низший и высший. «Поражение в пустыне» означает одно: низший, формальный уровень познания основ учения такими миссионерами, как Павел, осуждён изначально. Он опасен своей ограниченностью познания пророков и их закона. Также замечаем, что Бог к таким исследователям не благоволит, т.е. не заключает с ними своего великосветского завета или союза.

Теперь нам понятно, что Писания свидетельствуют о «камне» как о «твёрдом основании», но не о человеке того же имени, якобы обретшем образ Божий. Свидетельство Писаний выразилось в виде образов, т.е. тех самых разрозненных фрагментов, из которых слагаются тексты Библии, о чём писал в начале XVII в. голландский аналитик Библии Б. Спиноза.

Это решение проблемы Писаний волновало меня до самого того момента, пока я не постигла тайное значение ключевых слов Павла, который обращает внимание исследователя на очень важную особенность формы учения, на его внешнюю, религиозно звучащую сторону. В первой законодательной или программной части Библии истина учения о воскрешении мёртвых или о творении зафиксирована в виде разных по размеру и внешнему виду образов. Образ может, в буквальном смысле слова, выражаться тремя, пятью словами. А может и целой книгой, которая также слагается из вереницы меньших по размеру фрагментов. Как говорится, множество в одном. Необходимо обратить внимание и на то, что фрагментарность текстов свойственна не только первой части «великого дела», но и второй — новозаветной. Евангелия написаны фрагментарно и образно в полном соответствии общей для Библии теории истины. Например, написанное «говорит Христос» необходимо понимать как «говорит «твёрдое основание». Разумеется, что эта форма речи предполагает многое. Она открывает узкую дверь в неведомое царство объективного знания с её «твёрдым основанием». Эту дверь, со слов евангелиста, находят немногие. Многие же в сферу рационального знания пытаются войти широким путём и настежь открытыми вратами. Но это путь заведомо ошибочный.

Об образно-символическом языке учения открыто говорили посвящённые в его истину высшие апостолы, которые «в вере евангельской стояли в одном духе, были единодушны» Филипп 1:27. Например, ученик Христа Филипп, который в Евангелии от Иоанна просит показать ему Отца и Сына, спустя время, напишет: наша «истина (о творении и о воскрешении этого творения. — Авт.) не пришла в мир обнажённой, но она пришла в символах и образах. Он не получит её по-другому…. Имена, которые даны вещам земным (внешним, записанным на религиозном языке. — Авт.), заключают великое заблуждение, ибо они отвлекают сердце (критически мыслящий разум. — Авт.) от того, что прочно, к тому, что не прочно, и тот, кто слышит слово „Бог“, не постигает того, что прочно. Но постигает то, что не прочно». Эти слова говорят о том, что внешняя, формальная сторона учения — первый, начальный уровень знания обладает свойством поднять исследователя на второй уровень с его совершенным знанием. «Прочное или чистое знание» евангелисты награждают почётным статусом знания совершенного, или «жизни вечной», или «святыней» Мф 5:48. Лк 6:40. Ефес 4:11—14.

А теперь приведу несколько примеров тому, как «работает» эта теория на страницах Библии.

В начале «книги Бытие» написано: «Вначале Бог сотворил небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою». Согласно положениям теории истины, созданные Богом «земля» и «небо» — иносказательные образы двух сторон учения с их сферами и уровнями постижения. Значит, библейские авторы не задавались целью объяснить происхождение вещественного и духовного мира. Их волновали совершенно иные вопросы бытия, не лежащие в плоскости наук о Вселенной и, в частности, о Земле — географии, астрономии, биологии… Бог — творец! Но творит он нечто противоположное тому, что шепчет нам на ухо хитрая, обольстительная и предательская буква или форма учения с её искусственным языком.

И тогда возникает закономерный вопрос: а что есть в таком случае «Бог» и его «Сын»? Если мы будем понимать их согласно древней языческой традиции, то наши представления об учении и его Боге будут нечистыми, т. е. ложными. Учению будет отведён статус не здравого. И, наоборот, если мы будем знать его теоретически, то наше знание учения будет чистым или истинным. Современная философия это знание называет объективным, теоретически, фактически и логически обоснованным.

Пропускаем слова о творении через теорию истины: Бог создаёт структурное учение. Каждую из сторон или сфер учения он награждает образами земли и неба. «Земля» — форма учения с её религиозным языком. «Небо» — невидимая сторона того же учения, но с уже расшифрованным языком, когда мифологический дух буквы принудительно, но мирно и без особых сопротивлений трансформируется в духовную рациональность, в логическую сферу рассуждений.

Понятно, что «чистое знание» есть итог теоретического обоснования формы учения, его внешней стороны, которая усилиями теории истины мягко трансформируется в логико-рационалистическую «картину мира», т.е. в философскую систему воззрений с её, как увидим далее, единым основанием. Читатель должен уже почувствовать развитие нашей мысли к тому, что требовал апостол Павел: о необходимости истолкования «чужестранного» для истины искусственного языка.

Именно эти «землю» и «небо» имеет в виду пророк, когда пишет: «Я творю новое небо и новую землю, и прежние уже не будут воспоминаемы и не придут на сердце…. Небо — престол Мой, а земля — подножие ног Моих; где же вы построите дом для Меня, и где место покоя Моего?» Исаия 65:17; 66:1.

Разумеется, престол важнее подножия. Дом для Господа будет построен во второй сфере постижения истины, с её теоретически обоснованными суждениями и выводами.

«Изгнание бесов», «свидетельство воскрешения», «вера» и «крещение», «говорение новыми языками», «возложение рук на больных», «вознесение на небо», «последующие знамения» и многое, и многое другое, оказывается, это всё образы одной сущности, а не реальные имена и их действия. Пророки и евангелисты истину учения облекают в разные иносказательно-метафорические образы, привязывая их к единому для учения «твёрдому основанию» — «единому пастырю». Рациональному знанию, развившемуся от него, они дали образы «Царствия Небесного», «Царствия Божия» и многие другие образы.

В таком случае, на каком небе обитает Бог, и на какое небо вознёсся его первородный Сын Иисус Христос? На то ли, которое у нас над головой, или на какое-то другое? Библейская теория познания ассоциативный образ буквы подвергает большому сомнению. И здесь, как говорится, ничего не попишешь! Логика — упрямая вещь. Она говорит сама за себя, вынуждая человека мыслить аргументированно, что значит рассудительно.

Давно замечено большое сходство христианской традиции с древними, языческими верованиями. Эту проблему рассматривали многие учёные антропологи, религиоведы, историки Библии. Николай Бердяев по поводу этой похожести писал: «Уже первые христианские апологеты были поражены сходством мистерий Митры, религии, конкурировавшей с христианством, и мистерий христианских, христианской литургии. Некоторые из них пытались выйти из затруднения, признав, что демоны внушили в религии Митры имитацию христианства, чтобы сбить с толку и помешать восприятию чистоты христианства. Но история дохристианских религий обнаружила, что в язычестве был страдающий бог, бог-искупитель, бог, растерзанный силами этого мира, умирающий и воскрешающий, дающий жизнь тем, которые приобщаются к его мистериям. Такими страдающими богами были Озирис, Адонис, Аттис, Дионис. Сходство мистерий Озириса с христианской литургией поразительно. То, что представлялось исключительным достоянием христианства, оказалось присущим и языческим религиям. История религии по первоначальному впечатлению умаляет оригинальность христианства. Уже доцивилизованные знали понятие благодати — mana. Уже в первобытной религии тотемизма была тотемистическая евхаристия, приобщение плоти и крови тотемистического животного. И приобщение это давало благодатные силы. Уже древние мексиканцы признавали транссубстизацию (переход. — Авт.) и превращение хлеба в тело. Особенно блестящие работы Фразера представляются соблазнительными и подрывающими оригинальность христианства. Фразер любит указывать на то, что в дохристианских религиях уже были все элементы, которые потом были заимствованы христианством. Идея воплощения бога в человеке близка дикарям. Озирис, Адонис, Аттис были олицетворением гибели и возрождения жизни в боге, который умирает и воскресает. Языческие религии знали свое Рождество и Пасху. Божественное животное убивали и этим увеличивали его благодатную силу. Древний языческий мир был полон жажды искупления и евхаристии, жажды воскресения через смерть. Все языческие культы этим наполнены. Я встречал благочестивых, крепко православных людей, которые приходили в величайшее смущение, прочитав какую-нибудь книжку о тотемизме, и не находили способов защитить оригинальность христианства. Большая часть книг по истории религии кроме элементов объективно-научных заключают в себе тайное или явное желание доказать, что христианство не оригинально и всё заимствовало из языческих религий. Миф о Христе Искупителе есть лишь воспроизведение дохристианского солярного мифа. Кришна был уже типичным Сыном Божьим. В персидской эсхатологии, которая оказала определяющее влияние на эсхатологию и апокалиптику еврейскую, были уже даны все основы эсхатологии христианской. Откровение Св. Иоанна очень напоминает персидский апокалипсис, в котором тоже изображена последняя борьба доброго и злого бога. Сама идея дьявола, по-видимому, персидского происхождения. В высших формах греческой религии, в орфизме, в орфических мистериях, в значительной степени предвосхищено христианство».

Н. Бердяев эти упрямые факты по поводу сходства христианства с языческими культами объясняет «Божьим промыслом, который действовал не только в еврейской среде, но и во всех народах. Начала, которые представлялись исключительно христианскими, оказываются универсальными и космическими, повсюду присутствующими. Нужна новая точка зрения, чтобы обратить результаты науки о религии на защиту христианства и его прославление. Необходимо, прежде всего, признать абсолютность и универсальность христианства. Христианство не есть одна из религий, хотя бы и самая высшая, на ряду с которой существует целый ряд других религий. Христианство не существует рядом с другими религиями, с религиями языческими, буддизмом, с еврейской религией, с магометанством, и не конкурирует с ними. Христианство есть религия религий, как выражался Шлейермахер, религия вселенская, включающая в себя всю полноту религиозных откровений…. Единая мировая религия и есть религия христианская, взятая в её конкретной полноте. Всё соподчинено христианскому свету. Всё в религиозной жизни человечества есть лишь подготовление или предчувствие христианского откровения».

Этот вывод христианского апологета относительно сходства христианской религии с языческими культами говорит о том, что он читал Библию как обычную беллетристическую литературу, подчиняясь чарам сухого буквализма, а также языческой традиции почитания бога. Эти объяснения сходства в корне разнятся с апостольским значением образа. Пророки использовали древние языческие верования, их традиционную обрядность, мифологию и культуры разных восточных народов в качестве «Моисеева покрывала», для иносказательного языка своей особенной системы воззрений. Поэтому судить о возрасте Библии по её мифологическому содержанию — ориентация ошибочная. Эта книга гораздо моложе того возраста, который ей приписали учёные мужи.

Согласно утверждениям научной и исторической критики, Библия представляет собой собрание весьма разнообразных памятников: законодательные тексты, фрагменты хроник и летописей, социально-политические и религиозные памфлеты, как в прозаической, так и в поэтической форме, подлинные исторические документы и исторические повести, мифы и сказания, произведения поучительного и религиозно-философского характера, духовная (поэзия) и сочинения любовно-эротического содержания и др.

Исходя из этой очевидности, историки Библии пришли к выводу, что эта книга своими корнями уходит в глубокую древность: от XII в.

На самом же деле авторы канонической Библии переформатировали известный на то время широкой публике фольклорный и другой материал, приспособив его к решению своей стратегической цели — разрушение идеологии своего мировоззренческого противника. Эта форма здравого в своей сущности учения, как увидим далее, облегчала наиболее безболезненное «привитие» реформированной религиозной традиции в консервативное общественное сознание еврейского этноса.

Впоследствии этот опыт заимствования материала для своих фрагментов из культурной традиции народов Востока, в том числе и религиозно-языческой, был продолжен и сотрудниками второго, исполнительного, пункта программы «великого дела» — евангелистами и авторами посланий.

Так что судить о происхождении Библии, опираясь на историю её мифологической картинности, — большая, просто катастрофическая ошибка для независимых критиков Библии. Но, оказывается, что эта ошибка, в отличие от богословской догматики, легко поправима. Современный историко-критический анализ Библии находится в одном шаге от того, что две тысячи лет тому назад «приходил спасать» человек Иисус Христос — последовательный идеолог и хранитель новой формы сознания.

Пророки и евангелисты модифицировали компоненты языческой традиции в угоду своему видению мира и концепции о нём. То есть они не были слепыми её компиляторами или собирателями литературных памятников древних культур. Они были творцами, одарёнными природой интеллектуальным превосходством перед другими современниками.

Другой пример влияния теории на теперь уже поступки её носителей: мудрый и хитрый Павел с пользой для своего дела манипулировал языческими верованиями своих слушателей. Однажды, придя в Афины, он увидел этот город, наполненный идолами — художественно-искусными изображениями языческих богов, которых люди наделили живой, могущественной силой, якобы, управляемой жизнью каждого человека в отдельности и обществом в целом. Его возмущению не было предела.

Павел в Афинах распространял новую религиозную идею о воскрешении. Люди, слыша эту новизну, говорили: «Что-то странное ты влагаешь в уши наши. Хотим знать, что это такое?».

И что вы думаете? Стал ли «этот суеслов» открывать своей аудитории тайну своего призвания и тайну того языка, на котором он излагал пророческую идею об осуществлении ожидаемого? Разумеется, нет! Кто бы его услышал? Никто, осмеяли и выгнали бы из города. Как же Павел вышел из затруднительного положения? Ведь он должен был спасти свою репутацию проповедника, и дать зелёный свет тому здравому смыслу, который в будущем объяснит тайну воскрешения с позиций рационализма. И он нашёл очень правильный выход: «Встав среди ареопага, Павел сказал: «Афиняне! По всему вижу я, что вы как-бы особенно набожны. Ибо, проходя и осматривая ваши святыни (которые он чуть раньше назвал идолами), я нашёл и жертвенник, на котором написано: неведомому Богу. Сего-то, которого вы, не зная, чтите, я проповедую вам…«» Деян 17:16—23. И далее он стал излагать свою непонятную афинянам идею на знакомом им религиозном языке. Деян 2:1—4,6—18.

Иными словами, Павел, не мешкая, использовал издревле знакомые его слушателям религиозные сцены и их язык в качестве покрывала собственному учению. Павел, как достойный наследник пророческих обетований, по своему призванию был «ловцом человеков», он распространял и внедрял в общественное сознание язычников новую веру, которая своим логическим содержанием в будущем разрушит любое языческое мировоззрение. Она исполняла свою первоначальную задачу — искоренить политеизм и поспособствовать распространению, приобретавшему в массах авторитет монотеизму. Но в эту задачу и цель проповеднической деятельности высших апостолов был посвящён узкий круг людей, подобных Павлу, которые обладали опытом и знаниями того порядка, который был недоступен человеку низкого социального происхождения. Ему был уготован низший уровень знания о «великом деле» и о его «персонажах». Об этом должны помнить и современные верующие, так как технологии манипулирования религиозным сознанием масс остались прежними: «Ангелы Сатаны выдают себя за ангелов Христовых…» 1Кор 11:13—15. 2Фес 2:1—4. Ин 16:2,3.

О библейской образности мифа как форме учения в завуалированном виде пишут и говорят авторы первой части «великого дела». Например, автор книги «Исход» об этом положении теории познания сказал следующее: «И сказал Бог Моисею: „…Я выведу вас от угнетения египетского… в землю, где течёт молоко и мёд…. И когда пойдёте, то пойдёте не с пустыми руками; каждая женщина выпросит у соседки своей и у живущей в доме её вещей серебряных и вещей золотых, и одежд, и вы нарядите ими и сыновей ваших и дочерей ваших, и оберёте Египтян“» Исход 3:15—22.

История освобождения сыновей Израиля из плена египетского очень противоречива, запутана, и, кажется, нет возможности найти ей присущий летописям характер. Но у нас есть «ключ Давидов», которым легко и просто расшифровываются замысловатые схемы. О египетском плене сынов Израиля и их Исходе поговорим чуть позже. А сейчас над расшифровкой этой картинки у читателя есть возможность потренироваться самому.

Таким образом, отличие христианства от древних языческих форм сознания выражается специфичностью вероисповедных формулировок, пышной обрядностью, количеством позолоты, изумрудов и сапфиров, «золотыми и серебряными окладами» — мифологическими атрибутами веры: бриллиантовыми поясками, святыми мощами, водным крещением младенцев, образами канонизированных святых, якобы обладающих свойством сверхъестественного чуда и многими другими.

Но что такое религия? Она, как уже всем давно известно, — одна из форм общественного сознания, заключающаяся в поклонении надуманному людьми сверхъестественному порядку в природе. Религия для большинства людей притягательна исключительно своей магией, чародейством и волшебством. Если бы религиозная вера не обнадёживала людей на чудесные исцеления и обретения благодати, они вокруг костра под бубен шаманов не плясали, и в церковь на поклон святым мощам не ходили бы, и бесполезные жертвы своему богу не приносили бы. Чудо в спасение и осознание своей избранности перед Богом обольщало и продолжает обольщать многих людей планеты. О чём Павел сказал: «Пустые надежды человека, повреждённого в своём уме».

Такие ужасные признаки древних языческих верований, как каннибализм и человеческое жертвоприношение, ярким пятном светятся и в Евангелиях. Христос, например, оставляет заповедь: «Тот, кто ест Мою плоть и пьёт Мою кровь, пребывает во Мне, и Я в нём» Ин 6:54—56. Оставим в стороне снятие этого безумия и обратимся к слышимому звучанию буквы. Что это, как не откровенный каннибализм? Но, дело в том, что исполнить эту заповедь, следуя её букве, невозможно. Поэтому христиане библейские «кровь и плоть» заменили обычными хлебом и вином. Не в этой ли подмене понятий заключается «полнота христианских откровений и их света»?

Человеческое жертвоприношение осуществилось в Евангелиях. О них много слов сказано в посланиях высших апостолов, а также в некоторых апокрифах. Евангельское жертвоприношение в программной части Библии, в так называемом Ветхом Завете предсказано в виде различных образов, аллегорий и символов.

Так что не стоит изощряться и придумывать оправдания христианству. Оно по форме — наследник языческих верований всех народов мира. Но первоначальное христианское учение сильно своим теоретическим содержанием, которым и разрушается противник всего рационального, издревле занявшего не по праву принадлежащее ему место. «Он сел в храме, как Бог, выдавая себя за Бога… Лжеапостолы, лукавые делатели, принимают вид апостолов Христовых. И это неудивительно: потому что сам Сатана принимает вид ангела света. А потому не великое дело, если и служители его принимают вид служителей правды. Но конец их будет по делам их…» 2Фес 2:1—11. 2Кор 11:13—15. Отк 2:2, 9; 3:9. Рим 1:28; 2:28,29,24. Деян 20:29,30. Ефес 4:14.

Теоретическая сфера знания принуждает независимого исследователя признать простую истину: имя «Господь» на страницах Библии выступает в маске языческого Бога. Этот приём сохранения крамольной и невостребованной идеи восточным обществом античной эпохи был позаимствован пророками у самой природы. Греческий философ Гераклит Эфесский говорил: «Природа любит прятаться». Евангелист напишет: «Бог Отец втайне» Мф 6:6. Спустя менее двух тысяч лет эту же мысль озвучит немецкий философ Ф. Ницше. Он скажет: «Всё глубокое любит маску: …Всякий глубокий ум нуждается в маске — более того, вокруг всякого глубокого ума постепенно вырастает маска, благодаря всегда фальшивому, именно плоскому толкованию каждого его слова, каждого шага, каждого подаваемого им признака жизни».

Как видим, «плоское, фальшивое толкование каждого слова» постигло и нашу с тобой, любезный читатель, Библию. Её глубокий ум не смог избежать горькой участи коварных извращений. Но, не смотря на все усилия человека, «великое дело» работает безостановочно, подобно часовому механизму на взрывном устройстве.

Пророки своё учение с его основным вопросом, формой и содержанием создавали с определённым умыслом, с конкретно поставленной долгосрочной и масштабной стратегической целью: учение должно было стать и стало основанием «великого дела», о котором открыто и непредвзято писали многие авторы книг, вошедших, да и некоторых не вошедших в библейский канон: «Посмотрите между народами и внимательно вглядитесь, и вы сильно изумитесь; ибо Я сделаю во дни ваши такое дело, которому вы не поверили бы, если бы вам рассказывали…».

Лично я уже успела убедиться в справедливости данного предсказания. Это объясняется сильным контрастом того, что имеем с тем, что следует иметь, привычкой многих людей к старым мелодиям и мотивам. Призраки театра мешают людям посмотреть на мир более просветлённым разумом, подвергнуть сомнению достижения прошлых поколений. Аввак 1:5. 1Цар 3:11. 4Цар 21:12. Левит 26:14-к.

Эта цель на страницах Библии также заключена в разные иносказательные образы. Вот один из них: «Кто делает грех, тот от Дьявола, потому что сначала Дьявол согрешил. Сын Божий явился для того, чтобы разрушить дела Диавола» 1Ин 3:8. В этом и заключается практическое предназначение «великого дела» — разрушение теорией язычески примитивного, интеллектуально ущербного мироощущения, живучего и несгибаемого противника человеческой разумности. «Дьявол» — образ внешней стороны учения, его религиозной окраски язык. Тогда возникает вопрос: а что такое в этом случае «Сын Божий»? Человек ли?

Уже сейчас мы можем с нескрываемой радостью предположить, что «Сын Человеческий», о котором свидетельствуют Писания, не человек, а плод, итог теоретической дешифровки того или другого библейского фрагмента, посредством которой разрушается миф, формируемый библейским механическим буквализмом. Отсюда имеем: предназначение «великого дела» заключается в одном — в разрушении религиозной формы сознания и его древней языческой картины мира. Обезглавливание «научного креационизма» — стратегическая цель «великого дела», которая располагает своей особой тактикой решения стратегической цели, также зафиксированной на страницах Библии многообразными синонимичными образами.

Например, евангелисты устами Христа пишут: «Вот, мы восходим в Иерусалим, и Сын Человеческий предан будет первосвященникам и книжникам. Они осудят Его на смерть, предадут Его язычникам на поругание, избиение и распятие. Но в третий день Он воскреснет» Мф 17:22,23; 21:18,19.

Прогноз или пророчество о развитии учения в мире высказан на образном языке. Его буквальное значение — те самые «идолопоклонство», «грех» или «преступление», о которых предупреждают авторы учения.

Коротенькая цитата Евангелия охватывает собой не ограниченный во времени период. Размах крыльев «великого дела» поистине исторический. Осуществление последовательности в развитии идеи воскрешения для общества всегда будет находиться в строгой зависимости самого времени, в котором будет происходить созревание человеческого, критически мыслящего разума. Ибо то, что создали продвинутые умы Древнего Востока, по силам только обычному ЧЕЛОВЕЧЕСКОМУ РАЗУМУ, а не тому, которого ни увидеть, ни познать невозможно. Этот разум под видом святого благочестия и уничтожения ереси, охотой на ведьм во все века подвергался жесточайшим преследованиям. Как сказал Павел: «Плоть всегда противится духу, а дух — плоти». Образность языка говорит о том, что «плоть» учения — это его искусственный религиозный язык, его форма с её «системой» иррациональных ощущений на мир и человека в нём.

Павел тактику решения основной цели «великого дела» высказал другими, не менее содержательными формулировками.

1. «И беспрекословно — великая благочестия тайна: Бог явился во плоти, оправдал Себя в духе, показал Себя ангелам, проповедан в народах, принят верою в мире, вознёсся во славе» 1Тим 3:16. Рим 14:24,25.

Здесь также зафиксированы все исторические этапы развития и осмысления идеи о воскрешении. Эта цитата сконцентрировала в себе всю полноту библейской формулы истины и её тип мышления, которую Павел назвал «великой тайной благочестия». По этой схеме построено и само учение об осуществлении ожидаемого.

Слегка расшифрую этапы исторического развития идеи о рациональном содержании библейской интеллектуальной конструкции.

«Бог явился во плоти» означает, что понятие и его теоретическая сфера «деятельности» преподана миру в религиозно-иносказательных образах и символах, под внешне грубым флёром иррациональности. По-другому мир её не получит.

«Оправдал Себя в духе»: «Бог» — категория рационально-духовная. Так и написано: «Бог есть дух и истина». Ценность библейской истины заключена в её духовно-рациональном значении.

«Показал Себя ангелам». «Ангелы — суть служебные духи», которых в Библии, согласно её теории, два — дух истины и дух заблуждения. Форма — источник духовного заблуждения. Содержание, добытое теоретическим типом мышления, знание — дух истины, которому даны образы Сына Человеческого, Сына Божия, другого Утешителя и т. д. Разумеется, что «Бог» показал себя людям теоретического склада ума. Вот они-то, или их библейский разум и называются ангелами Божиими.

«Проповедан в народах, принят верою в мире» означает, что «истина дана миру в образах и символах», которые этот мир понял схоластически или формально буквально.

«Вознёсся во славе» — в человеческом разуме он принят в качестве понятия, а не сверхъестественной трансцендентной Личности. В этом и заключается его почёт, слава в веках и будущее признание.

Как видим, почти все пункты исторического восхождения Бога в разум человека уже совершились. Осталось последнее — на высоком идейном уровне осмыслить «великую тайну благочестия». По этому случаю евангелист пишет: «Сын Человеческий не явится в мир, пока не совершится всё». Теперь мы понимаем, что он подразумевал под словом «всё».

2. «Так и написано: первый человек Адам стал душою живущею, а последний Адам есть дух животворящий. Но не духовное прежде, а душевное, потом духовное» 1Кор 15:38—51.

Обращаю внимание, что «Адам первый» у Павла — аналог «душевного». И, наоборот, «Адам последний» — это какой-то пока непонятный нам животворящий дух.

Спешу предупредить своего внимательного читателя: прежнее церковное знание, которое, собственно, и не знание, а всего лишь традицией закреплённое мнение, следует оставить за бортом этой монографии и не пытаться привычными психологическими штампами ответить на этот и подобные ему вопросы. Для спасения истины в толковании слов апостола Павла мы теперь располагаем ключом дешифровки — методом исследования, математически безупречной формулой истины. Исходя из неё, «Адам первый» и «Адам последний» — иносказательные образы двух сфер учения — мистически-материальной и духовно-рациональной.

3. Евангелист устами Христа также озвучил эту тактику: «Горе миру от соблазнов, ибо надо прийти соблазнам; но горе тому человеку, чрез которого соблазн приходит» Мф 17:17. 2Фес 2:3—5. Отк 18:23,4. Под соблазнами подразумевается обольстительная буква учения, его «первый Адам». Буква много обещает, но ничего не исполняет. Она и есть источник душевного знания, которое исходит из чувственно-созерцательного опыта — «Адам первый», т. е. чувственно-эмоциональный, буквалистский уровень учения. Люди берут в руки Библию, читают, читают и… засыпают, ровным счётом ничего не понимая. Тогда, в лучшем случае, идут в церковь послушать наставника, и попадают в ловушку несведущих и не просвещённых в деле пророков служителей культа. Со слов евангелиста, этот человек обольстился внешней стороной учения, его сухим, неповоротливым и, к тому же, извращённым или духовно-развратным буквализмом, его духовным блудом. Такое сознание верующего называется блудником.

С первого взгляда слова о тактике решения основного вопроса ни о чём не говорят. Они воспринимаются разрозненными и рассогласованными по смыслу. Одним словом, сплошная тьма, которую мы называем ахинеей, бредом, абсурдом, худоумием, превратным или извращённым, неадекватным умом. Но у нас есть метод понимания. Согласно ему, «Иерусалимские первосвященники», «Бог во плоти», «Адам — душа живущая», «соблазны» — термины и выражения одного значения. Они — образы внешней стороны учения, все компоненты которой на слух и визуально воспринимаются в религиозном духе, сверхъестественно, а потому безумно. Кастрированная, что значит лишённая своей логической последовательности форма учения, — мать религиозной лжи. Поэтому с каждой из формулировок о тактике осуществления ожидаемого соседствует второе, духовное её значение: «воскреснет», «показал себя ангелам», «вознёсся во славе», «дух животворящий» и т. д.

Эти и подобные им формулировки об эволюции знания основного вопроса написаны с учётом дальнейшей истории человечества, его духовных или мировоззренческих приоритетов. И ни в коем случае нельзя соотносить эти слова к конкретному историческому времени или месту. Например, термин «Иерусалим». В данном месте речь не о городе, как о материальном и историческом пункте восхождения Сына Человеческого. В данном фрагменте «Иерусалим» — образ «Иерусалима земного», также являющийся образом внешней стороны учения, в пространстве которой «Сын» отдан на поругание язычникам. Но существует другой «Иерусалим» — небесный, в котором «Бог и его Сын поругаемы не бывают». Вот в этот «небесный Иерусалим» как образ рациональной духовности он и восходил, причём, заметим, что он восходил на ослице — под покровом глупости, выражающейся в сухом и неповоротливом буквализме Писаний. И всегда будет восходить через теоретическое разрушение этой глупости.

На этом перечень положений библейской теории познания, которую Христос назвал ключом, заканчивается. Эта теория познания «глубин Божиих» проста, неприхотлива, и в этой своей простоте гениальна. Её функциональное значение, как для учения, так и для изучения истории христианства, непреходяще.

Кроме самой теории познания, авторы учения предлагают и ряд других предписаний, облегчающих движение разума к истине их учения, к разрешению его основного вопроса. В своей совокупности они дополняют её основные положения.

На один из этих приёмов, как на что-то незначительное, обращает внимание читателя проповедник (Екклесиаст): «Вот, что нашел я — надобно соединять, чтобы найти вывод», — писал он. Еккл 7:2. Что соединять и с чем соединять, не сказано. Но при условии, что пророки свидетельствовали о Христе, становится понятно, что речь идёт о нём — об учении. Значит, для правильного понимания каких-либо слов Писаний, необходимо соединять отдельные места текстов, высказываний того или иного писателя, ибо они, как уже с большой долей вероятности можно предположить, говорили об одном и на одном языке. В вопросах учения они были единомысленны, чему способствовало их теоретическое мышление.

Слова Екклесиаста вначале были взяты из Библии венского 1878 г. издания, которая одним из Вселенских соборов признана неканонической. В Библии же канонической (Синодальное издание 1876 г.) цифрам 7:27 соответствуют другие слова: «Вот это нашёл я, — сказал Екклесиаст, — испытывая одно за другим». Я не могу судить о том, какой вариант перевода ближе к несуществующему архетипу. Но точно понятно одно: слова проповедника из венской Библии мягко вписываются в контекст православной Библии. Речь идёт о том, какими приёмами надо пользоваться при исследовании учения, вникания в него. 1 Тим 4:16. Из слов Христа о спасении погибшего учения ясно, что он хорошо владел этим приёмом исследования. И с большим успехом пользовался им, когда сам исследовал Писание и, впоследствии, когда исцелял, т. е. просвещал знанием истины, не только своих учеников, но и тех немногочисленных его слушателей, которые были расположены понять и принять его учение.

Авторы исполнительной части Библии, позаимствовав опыт своих учителей, также писали свои Евангелия и послания иносказательно, фрагментарно, образным языком. В Евангелиях метод исследования учения о воскрешении мёртвых «одет» в разные иносказательно-религиозные образы. Фрагмент, написанный в историческом жанре, на самом деле не таков. Он о модели учения, о его структурности с её нетрадиционными, как для современного критического анализа Библии, так и для богословия, выводами и следствиями. Поэтому не посвящённому в истину читателю Библии с первой попытки распознать правило её расшифровки невозможно или очень и очень затруднительно. Здесь необходима длительная тренировка в искусстве владения ключом дешифровки Писаний.

Например, в Евангелии от Иоанна о приеме исследования Библии написано смехотворно юродивым языком: «Доколе Я в мире, Я свет миру. Сказав это, Он плюнул на землю, сделал брение из плюновения и помазал брением глаза слепому, и тот, умываясь в купальне Силоам, пришел зрячим» Ин 9:5–11.

В Евангелии от Марка об этом действии Иисуса написано иначе: «Иисус, отведя глухого, косноязычного в сторону от народа, вложил персты свои в уши ему и, плюнув, коснулся языка его; и, воззрев на небо, вздохнул и сказал ему: „еффафа“ (т.е. „отверзись“). И тотчас отверзся у него слух, и разрешились узы его языка, и стал говорить чисто… И чрезвычайно дивились, и говорили: всё хорошо делает, — и глухих делает слышащими, и немых — говорящими» Мк 7:32–37. «…Он, взяв слепого за руку, вывел его вон из селения и, плюнув ему на глаза, возложил на него руки, и спросил его: видит ли что? Он, взглянув, сказал: вижу проходящих людей, как деревья. Потом опять возложил руки на глаза ему и велел ему взглянуть. И он исцелился и стал видеть всё ясно» Мк 8:22–25.

В Откровении Святого Иоанна Богослова дается совет-рекомендация: «…ты нищ и слеп (в отношении знания Писания. — Авт.), советую глазной мазью помазать глаза твои, чтобы видеть» Отк 3:14–18.

Слова Христа о глазной мази, понимаемые буквально, чисто механически, — явление, не пригодное для исполнения. Поэтому о нём никто и не вспоминает, даже самые фанатичные верующие.

Так в чём же дело? Оказывается, слово «бренный» — устаревшее, и на сегодняшний день также означает «тленный», «преходящий». Д. Штраус, «подвергший критике достоверность евангельских преданий о жизни и деятельности Христа и, якобы совершенных им сверхъестественных чудесах», «брение» понимал и как прах, грязь из праха, пыли. И он был прав!

Если «земля» в контексте учения, согласно одному из положений его теории, есть иносказательный образ внешней стороны учения, доступной обозрению всех, но которая благодаря теории познания «ветшает и подлежит уничтожению», то «брение из плюновения» означает не что иное, как соединение нескольких посылок религиозной стороны учения, которое в результате даёт новое, теперь уже лишённое чуда, толкование образа и того фрагмента, в котором он живёт.

Вот, оказывается, о каком присоединении говорил Екклесиаст! Автор первой книги Царств правилу познания учения, его «глазной мази» придаёт решающее значение: «Господь — Бог ведения… из праха подъемлет Он бедного, из брения возвышает нищего, … и престол славы даёт им в наследие…» 1Цар 2:8. Присоединив к этим словам пророка другие высказывания других «причастников Божеского естества», мы увидим, что они отражают всю полноту учения и лежат в плоскости его проблемы — вопроса о воскрешении мёртвых духов: духа заблуждения и духа истины. И тогда нам становится очевидным: «брение» или «прах» — нечто преходящее, для разрешения основного вопроса учения мало чего значащее. Согласно теории истины, речь идёт о внешней стороне учения. А «Господь» в таком случае то, что наделяет зрением или прозрением, видением, пониманием, по-библейски откровением, а по-нашему открытием.

Обещая Петру дать заветный ключ от Царствия Небесного, Христос сказал: «…что свяжешь на земле, то будет связано на небесах; и что разрешишь на земле, то будет разрешено на небе». Это же самое он обещал и остальным своим ученикам. И как обещал, так и сделал. «Связывание» и есть то «соединение», о котором говорит проповедник.

Соединение или присоединение двух, трёх и более истинных посылок для выведения истинного знания уже после пророков Аристотель назовёт принципом дедуктивного выведения суждений. Этот принцип в обнаружении библейской теории занимает одно из ключевых значений. Исходя из своего опыта исследования, я могу утверждать, что путь к обнаружению «ключа Давидова» начинается с дедуктивного рассуждения, которое впоследствии Аристотель назвал силлогизмом — логическим выводом, который следует из двух или нескольких истинных посылок. Если посылки истинны, то и выводы также будут истинными. По Аристотелю, «знание добывается посредством доказательства. Под доказательством же я разумею научный силлогизм. А под научным я разумею такой силлогизм, посредством которого мы знаем благодаря тому, что мы имеем этот силлогизм… без истинных начал не создаётся наука… Итак, [эти посылки] должны быть истинными, ибо нельзя иметь знание о том, чего нет…».

Высокую оценку силлогистической форме мышления, спустя века, дал Г. В. Лейбниц: «Я думаю, что изобретение силлогистической формы есть одно из прекраснейших изобретений и даже важнейших открытий человеческого духа. Это своего рода универсальная математика, всё значение которой ещё недостаточно понято. Можно сказать, что в ней содержится искусство непогрешимости, если уметь правильно ею пользоваться».

Силлогистическую форму мышления Лейбниц назвал исчислением: «Не следует думать, будто операция исчисления в собственном смысле слова производится только над числами… Прибавляя или отнимая, т. е. производя вычисления, мы обозначаем это глаголом мыслить, что означает также исчислять, или умозаключать».

Писание в его внешнем виде есть в некотором смысле набор положений, которые не нуждаются в доказательствах, т. е. список аксиом. Например, «бог создал небо и землю, человека: мужчину и женщину, создал их…» — это аксиомы, «факты», якобы не нуждающиеся в доказательствах и которые, как известно, мир принял за непогрешимую и непререкаемую истину. Но мы сами для себя, как честные и последовательные исследователи обязаны задаться вопросом: почему в Библии нет подробного описания тех технологий, которыми создавалось всё нами видимое, в том числе и мы с тобой, любезный читатель? А ведь написано, что библейская вера должна обосновываться воспроизведением дел Бога и его Сына Иисуса Христа. Как же люди могут воспроизвести дела своего Бога, если он им не оставил науки своей загадочной вселенской деятельности?

Поэтому исследователю ничего другого не остаётся, как только покориться неукоснительному требованию высшего разума Библии «исследовать Писание».

Связка: «Я есть истина… Сын Человеческий пришёл разрушить дела дьявола…» — форма дедуктивная, из которой следует, что в мир пришла истина, на которую с самого начала возлагалась ответственная задача — обличить и разрушить идеологию своей противницы — религиозной лжи. Это заключение кардинально изменяет библейское мировоззрение. Если при «Сын Человеческий пришёл разрушить дела Диавола» на подсознательном уровне происходит персонификация образа, то при замене его на «истина пришла…», слова евангелиста для серьёзного исследования приобретают научно-проблематичный характер. Персона нон грата трансформируется в философское понятие. Какая истина, о чём она и как она может разрушить дела своего противника? Только таким путём рассуждений мы достигаем «горнего» знания, развивается интеллектуальный процесс деперсонализации Евангелий и всей Библии в целом. Соединяя одно высказывание с другим, получаем такие выводы, которые не имеют ничего общего с привычным, традиционным мнением. И постепенно становится ясно, что эти выводы действительно разрушают догматически-богословскую концепцию о «Сыне». Новое содержание библейских терминов перестраивает Священную Историю в разумно-логическую, фактически обоснованную систему воззрений. Евр 11:1.

Сам собой напрашивается вывод: задолго до Аристотеля метод дедуктивного выведения умозаключений был известен восточной культуре в лице пророков, конструкторов того, что их «Бог представил религиозному миру кривым», косым.

Самоотверженный в служении «великому делу» апостол Павел также не обошёл стороной метод и теорию учения. Он посвятил ему все свои послания и из осторожности описывал его предельно витиевато. По этой причине эта формулировка метода и его теории осталась для определённой части мира ярким свидетельством невменяемости автора. Но «твёрдое основание» переводит её в доступную плоскость понимания. И тогда слова Павла о методе обретают разумное значение. А сам Павел представляется нам теперь уже не религиозным фанатиком, а человеком широкого кругозора и большой учёности, и, безусловно, одарённым литератором.

Читаем его слова о методе: «Христос — глава, из которого всё тело, составляемое и совокупляемое посредством всяких взаимоскрепляемых связей, при действии в свою меру каждого члена, получает приращение для создания самого себя в любви» Ефес 4:16.

Ни в коем случае эту лаконичную формулировку метода, как и многое другое, нельзя понимать буквально, здесь всё иносказательно. И, тем более, соотносить её на себя и к своему чувству любви. Обыденное, поверхностное, а значит, легкомысленное понимание этой формулировки будет свидетельством грубой и непростительной ошибки исследователя. Внешность этой формулировки метода обманчива. Речь идёт о теоретическом основании учения, которое Апостол наделяет именем «Христос». Он — глава тела учения, в котором все положения теории образуют «взаимоскрепляемые (те самые дедуктивные. — Авт.) связи», которые, в итоге, создают целостный образ учению и его делу. Посредством этой связи фрагменты, составившие библейские тексты, — члены одного тела. И тогда «любовь» — термин со специфическим для учения значением, которое выражается в объективном или совершенном знании заключённого в Библии учения, с его основным вопросом и его предметом исследования, который апостолы называют храмом. «Взаимоскрепляемые связи» и есть то самое присоединение или соединение разных мест Библии об одном термине. Павел мыслил пророков и Евангелия силлогистически. Более того, изъясняя тайны учения, развивал систему силлогизмов. Мф 5:48. Благодаря силлогистической форме мышления библейская фрагментарность с её мнимой историчностью преобразуется в «тело», т. е. в систему, без которой не мыслится учение. Фантазии с их несбыточными мечтами трансформируются в живую, реалистичную модель миропонимания. Утопия перерождается в материалистическую систему духовных ценностей, носителем которых является освободившийся от «внешних» влияний человеческий разум.

Как видим, Павел хорошо знал приёмы исследования Писаний. Он владел ими как ключом в процессе их дешифровки. В составлении своих посланий он также строго следовал им. Он писал: «Научитесь от нас не мудрствовать сверх того, что написано…» 1Кор 4:6. Многие читатели Библии поняли это наставление однобоко, сверх меры формально. И, воспользовавшись удобным случаем, стали им оправдывать свою нерассудительную веру в обещанное воскрешение, когда всякого рода противоречия и алогизмы исключаются, они, со слов «научных креационистов», не подлежат критике, а должны приниматься в качестве допустимых исключений, объясняться вероисповедным несовершенством верующего. Понятно! Как же ещё можно выйти из затруднительного положения?

Нет, с таким пониманием этого, по сути, концептуального предписания соглашаться нельзя. «Написанное» у Павла — это «твёрдое основание учения». Вот сверх него и без предлагаемых приёмов исследования нельзя мыслить их идею об истине воскрешения. Без теоретического обоснования апостольских рассуждений и выводов тексты Библии становятся аморфными, пластелинообразными, легко поддающимися различным извращениям несведущими в деле интерпретаторов и редакторов Писаний. И каждый лжемудрец «лепит» из неё на свой вкус и цвет разного фасона мистифицированные «повествования».

«Не мыслить сверхнаписанного» указывает на то, что все тексты Библии составлены по шаблону, по одной модели учения: они о ней и для неё. И этой моделью является простенькая по своему списку положений теория истины, её математически безупречная формула. Сверх неё и нельзя мыслить учение.

Некритическое понимание Павлова наставления вступает в конфликт с его требованиями «исследовать и вникать в учение постоянно» 1Тим 4:16. Ик 1:22—25. 1Пет 1:9—12. «Взаимоскрепляемые связи» снимают противоречие в словах апостола, мыслителя и мудреца. Мы становимся свидетелями того, как простое доверие словам авторов учения создаёт благоприятные условия для «возникновения противоречий, которые, в свою очередь, являются стимулом к дальнейшему исследованию» Писаний.

Как видим, Павел не договаривает, не конкретизирует своё требование. Он не объясняет, что учение нельзя мыслить без теории, без его формулы. Его здравость обеспечивается теоретическим типом осмысления всего, что сказано им и другими, подобными ему свидетелями воскрешения мёртвой истины. Павел понимал, что он причастен к осуществлению ожидаемого, что своей проповеднической деятельностью он приводил в исполнение первый пункт «великой тайны благочестия» — «являл Бога во плоти», который лично для него уже был «оправдан в духе». То есть ему лично была открыта тайна совершенной, в смысле, теоретической мудрости. Он видел то, что даже на ум не приходило другим людям. 1Кор 2:1—10.

Павел показал себя виртуозным шифровальщиком тайны «Бога во плоти», которую открывал редким и достойным людям, своим единомышленникам. С народом же, подобно Иисусу Христу, общался на «непонятном, чужестранном языке».

Методы исследования библейских текстов, разработанные западной библеистикой, как свидетельствует учение пророков, уводят человеческий разум в глухие дебри заблуждения. Это даёт право присоединиться к высказыванию французского учёного, историка Вила Дюранта, который писал: «Вдохновлённая своими открытиями Высшая критика применила к Новому Завету такие критерии аутентичности, посредством которых нетрудно превратить сотни древних знаменитостей… в туманную легенду». Выпрямление кривизны, которое евангелист назвал узким путём в Царствие Божие (Мф 7:13,14), т.е. в сферу логически-рационалистичной духовности, необходимо продолжить в конкретизации стволовых, смыслообразующих имён учения — «Отец», «Сын», «Дух Святой», а за ними и всех остальных. В этом деле теперь уже нам будет содействовать собственная для «святой книги» теория познания — «ключ дома Давидова, который отворяет так, что никто не запрёт; и запрёт так, что никто не отворит», кроме, разумеется, него самого. Исаия 22:22. Отк 5:1—5. Евр 7:13,14. 2Кор 3:13—16.

Из наших рассуждений следует простой и очевидный вывод: Библия представляет собой хранилище конкретной системы воззрений, которую сформировали мыслители Древнего Востока, его мудрецы. Она — пример опережающего, прогнозирующего мышления, что предполагает высокий образовательный уровень её авторов. Библия — тот самый гроб Господень, в котором почило, на время уснуло его имя. Наша задача пробудить его к новой жизни, что значит заключить с ним новый союз или новый завет.

Урок третий. Смертью смерть распявший

Когда же тленное облечётся в нетленное, и смертное в бессмертие, тогда сбудется слово написанное: поглощена смерть победою. Смерть! Где твоё жало? Ад! Где твоя победа? Жало смерти — грех; а сила греха — закон.

1Кор 15:54—56. Исаия 25:8. Осия 13:14.

История жизни, смерти и воскрешения Иисуса Христа для мира оказалась орешком, как говорится, не по зубам. На протяжении двух тысячелетий люди пытались представить Евангелие в качестве исторического документа, на основании которого, якобы, есть возможность воссоздать исторический облик идеолога новой религии человека И. Христа, его жизнь в миру и на облаке.

На протяжении всех веков существования Библии Священной Историей избранного народа Израиля, а также историей жизни, смерти и воскрешения человека в согласии с требованиями «твёрдого основания» никто и никогда, насколько известно мне, не занимался. Никто не пытался исполнять требование Павла «научиться не мыслить сверхнаписанного». Теологический принцип исследования этой книги сводился к одному — использовать её в качестве неопровержимого аргумента в пользу сверхразумной Личности.

Западного образца библеистика оценила её, как исторический документ с его реальными персонажами. Поскольку вся Библия противоречит этому упорному и совершенно необоснованному желанию западных аналитиков, то им не остаётся ничего иного, как заниматься льстивым пустословием, обманом, подтасовкой фактов, вступающих в неразрешимый конфликт с «очевидными вещами». При таком подходе к объекту духовной культуры во множестве своём развились заведомо абсурдные утверждения. Субъективность и упорное стремление выдавать желаемое за действительное с единственной целью угодить требованиям и желаниям фанатично-религиозной толпы и её понятиям духовных ценностей — одна из веских причин множества расплодившихся «теорий» об этой совершенно загадочной книге и, заодно, о её авторах.

Что же надо знать об именах «Бог», «Христос» такое, что наилучшим образом прояснит библейское сознание любого думающего человека и приблизит его к исполнению заповеди Иисуса Христа о совершенстве в познании «погибшего учения», говоря библейским языком, к его «очищению от скверны мира»?

Выше был сделан вывод о том, что евангельский «Христос» и связанный с ним основной вопрос учения есть не что иное, как «твёрдое основание», но нисколько не человек. О нём, об основании свидетельствуют Писания. Это свидетельство выразилось в образности библейского языка, в его метафорическом, аллегорическом и символическом значениях. Иными словами, тексты Библии представляют собой вереницу фрагментов, каждый из которых написан по шаблону или трафарету теории истины. Поэтому снятие мифологической формы камуфляжа с них возможно только тем методом, которым он был зашифрован.

Согласно «камню», а именно структуре учения и его образному языку, в нём должно существовать два значения имени «Бог Отец» и два значения имени «Христос». Одно из них принадлежит внешней стороне учения с её «вещественными бедными началами» — материальными по форме образами, другое — второй духовно-рациональной стороне, в которой тот же образ обретает своё истинное значение.

Антиподом имени «Бог» является «Дьявол», которого человек Христос называет богом отцом тех, которые не познали действительного имени «Сына» и его «Отца» Ин 8:40—48. Значит, в Библии существует два образа имени «Бог», у одного из которых есть «Сын», единородный ему. То есть одного духа с ним, выросший на едином для обеих частей Библии основании. Как же всё это вместить в требование «не мыслить сверх написанного»? Для успешного совмещения мы будем опираться на «ключ от ада и рая».

Начнём с имени «Сын». Согласно двум сферам учения, в нём первое имя «Сын» принадлежит обычному человеку, такому, как мы с тобой, любезный читатель, который, разумеется, как и мы, не обладал никакими сверхъестественными способностями и, разумеется, не мог называться именем «Сын Божий». Евангелия, идя по следу пророков, не заостряют ожидаемого читателем внимания на этом человеке, образ которого прорисовывается через те дела, которые он приходил совершить.

Такое же имя принадлежит той истине, о которой приходил свидетельствовать смертный человек, и которая находится во второй сфере учения. Ин 18:37; 3:19; 14:6. Об этом имени свидетельствуют закон и его пророки, а, впоследствии, и Евангелия, как сонаследники «земли обетованной».

В том случае, если ты, любезный читатель, остановишься в своём развитии или в движении к истине о воскрешении на первом уровне с его иррациональностью, то ты станешь имена «Бог Отец» и «Христос» понимать, согласно языческой традиции. То есть они будут подобны тебе, твоей человеческой внешности. Именному такому богу и его сыну и поклоняются верующие всего мира. Они язычники! Для движения по пути к совершенствованию в познании этих имён одной веры, пусть и очень искренней, недостаточно. «И бесы веруют и трепещут», но они по закону учения не христиане, не идейные наследники Христа и его пророков. Они антихристы или лжеверующие. В приобретении статуса истинно верующего человека востребованы неимоверные усилия разума. Слово верующий — слово с глубоким идейным содержанием. Поэтому бравировать им — дело для говорящего и его общественного авторитета рискованное, балансирующее на краю пропасти, свалившись в которую человек навлечёт на себя позор.

Два имени «Христос» — человеческое и духовное и два имени «Бог» — языческое и христианское, то, которое образует его сущность, на протяжении всех текстов Библии постоянно сталкиваются и пересекаются, накладываются одно на другое, вводя в заблуждение неискушённого в библейских хитросплетениях читателя. Смешение значений имён создало невообразимый кавардак в сознании простых читателей и серьёзных исследователей Библии. Одни из них расценили его, как вполне допустимое явление, другие отдали на суд разуму, т.е. осудили. Из этих столкновений складываются ложные мнения, часто выдаваемые за «научную истину». Смешение значений этих имён — неистощимый источник псевдонаучных учений и доктрин о «книге знаний».

Столкновение имён, несовпадение общечеловеческих и библейских их значений — причина яркой библейской противоречивости, которая создаёт ложное представление, как о самом учении, так и о её авторах: «Мир нас не знает, потому что не познал его…».

Процесс познания, как известно, предполагает свободу от ограничений созерцательной чувственности. Он развивается по определённым правилам, законам, принципам. В нашем случае с Библией, это теория истины, которая утверждает, что не только прежний мир их не познал, но и настоящий мир их не знал и не знает. Познание не означает чувственную, бездоказательную веру, доходящую до приторно слащавой экзальтации сознания, прилежное соблюдение всего, что предписывает религиозная традиция. Этот процесс предполагает целый набор различных приёмов, методов восхождения разума от тьмы к свету. Современная философия этот процесс познания называет, как мне известно, эволюцией от его низших форм к более высшим, который в итоге экспериментальных данных достигает своего научного совершенства — совпадения знания с природой явления, зеркального отображения его в мыслящем сознании человека.

Приведу несколько примеров в защиту тезиса учения о различении имён: внешнего и внутреннего, буквального и того, что стоит на теоретическом фундаменте. Вначале о человеке по имени Христос.

«Я — человек, сказавший вам истину, которую слышал от Бога» Ин 8:40;10:33; 11:47;15:15; 16:12,25,43;8:26,28. Это равнозначно тому, если кто скажет: «Я — человек, сказавший вам истину об экономическом основании любой исторической формации, которую узнал из теории таких великих философов, как К. Маркс и Ф. Энгельс». В таком случае, я же не могу сказать, что Маркс или Энгельс боги в языческом смысле слова? Они, их философский разум — теоретики. В переносном же значении, оба философа, согласно библейскому учению о теоретическом мышлении, Боги, в смысле, основатели учения о теоретической системе воззрений на свой вопрос и его предмет исследования. Теория же познания для библейского учения — и «Бог», и «Царь», и «Вседержитель….» Ин 10:34,35.

«Я пришёл в мир, чтобы свидетельствовать об истине. Человек Иисус Христос предался для свидетельства…» 1Тим 2:6. Ин 18:37.

Каким образом он это исполнит, будет сказано чуть ниже.

Если люди образ Божий (человека по имени Христос) принимают за «Бога во плоти», то и для Бога и для его Сына это будет унижением, что равнозначно заблуждению, обезличиванию, принижением его сущности, извращением истинного содержания. В этом случае, происходит грубая подмена понятий, повлёкшая за собой развитие в мире «иного благовествования».

Иными словами, пророки, а вслед за ними Христос и его апостолы занимались рассмотрением не себя, не своей персоны. Во главу угла своего творения они поставили вопрос об истине имён, а значит, об истине их смерти и воскрешения. И эта истина будет выведена из собственной для учения теории познания.

«Один Бог, один и посредник между Богом и людьми — человек Иисус Христос» 1Тим 2:5. Ефес 4:5,6.

Человек — посредник, но не Бог! В чём выразится это посредничество, узнаем чуть позже.

«Христос приходил в мир исполнить волю Божию» Евр 4:1,8. То есть волю Божию приходил исполнить обычный физический человек. В чём заключается эта воля, узнаем также чуть позже.

«А теперь ищите убить меня, Человека, сказавшего вам истину, которую слышал от Бога: Авраам (которого сторонники иудаизма и до сегодняшнего дня почитают своим Богом. — Авт.) этого не делал» Ин 8:40.

Далее увидим, что человек Христос, с этим мнением категорически не согласен. Он их Бога называет Дьяволом. Ин 8:42—47. Правда Христа остаётся правдой и по сей день. Почему — станет ясно чуть позже.

Как видим, человек не отождествляет себя с истиной, услышанной от самого Бога. Известно, что иудеи, слушавшие Христа, недоумевали: «Тебе нет ещё и пятидесяти лет, а ты видел Авраама?». По всему видно, что эти иудеи были далеки от правды в решении основного вопроса того учения, которому, как им казалось, служили верно. Они не ведали того, что человек Христос вёл речь о другом Боге и о другом Аврааме, которого они не знали. Человек Иисус Христос почему-то не спешил им объяснить сказанное.

Известно, что мифологическая школа отрицала человеческую сущность Иисуса Христа. Он — выдуманный религиозным сознанием образ. Ну, как же? А многочисленные явные евангельские упоминания о человеке Иисусе Христе? Они, что, ничего не значат? На каком таком основании высшая критика проигнорировала эти свидетельства? Известно, на каком. Произошла подмена понятий имён: рационально мыслящий ум не мог согласиться со сверхъестественной природой человека. А раз так, то его и не было. Это простонародье придумало его для себя, выразив в нём свои чаяния, надежду на освобождение из рабства.

Далее совсем чуть-чуть о Христе духе.

«Он рожден от Духа Святого чрез Марию» Мф 1:18,20; 12:49,50.

Речь не о человеке, а о духе, который в Библии называется ещё духом истины в противоположность духу заблуждения. Или добрым, мягким, любвеобильным «другим утешителем», которого человек Иисус Христос обещал ученикам после его смерти прислать вместо себя — человека. Ин 14:16,17,26; 15:26. Христос, как увидим далее, никогда не обещал своим ученикам вернуться к ним в своём прежнем человеческом облике. Если бы было иначе, то смерть на римском столбе правосудия потеряла бы всякий смысл, свою роль и значение в решении основного вопроса учения. Зачем было уходить, чтобы потом возвращаться? Смерть человека была целеоправданной, и для учения и его «великого дела», как увидим далее, имела огромное мировоззренческое значение.

«Мать» «Сына», которого евангелист Иоанн называет духом истины, по логике развития идеи, также должна быть образованием духовным. Согласно теории истины, она развивается в присущей ей логической последовательности, которая без теоретического обоснования очень легко повреждается. «Мать» — в своём развитии логически последовательная видимая сторона учения.

В данном месте нашего анализа имён возникает очень серьёзная для дальнейших рассуждений проблема: что такое дух и что такое материя в сознании авторов учения?. Ведь мы замечаем, что структура учения складывается из двух «сфер влияния»: первая сторона материальная с её воплотившимся в человеке богом, со всеми присущими ей атрибутами вероисповедных формулировок: причащение, служение, соблюдение конфессиональных дат, обожествление материальных предметов веры; вторая сфера — область духовных ценностей.

Из основного для философии вопроса следуют такие вопросы, ответы на которые формируют две парадигмы воззрений на мир: «Подчинен ли дух материи, или он обладает независимыми способностями? Имеет ли вселенная какое-либо единство или цель? Действительно ли существуют законы природы, или мы просто верим в них благодаря лишь присущей нам склонности к порядку?».

Поэтому мы должны знать во всей конкретности образ мышления авторов нашей интеллектуальной конструкции. Он сформулирует основной, по своему предназначению юридический закон движения разума к единственно верному решению основного вопроса структурного учения: так что же есть истина?

«И, крестившись, Иисус тотчас вышел из воды, — и вот, открылись Ему небеса, и увидел Иоанн духа Божия, который сходил, как голубь, и опускался на Него. И вот, голос с неба, говорящий: сей есть Сын Мой возлюбленный, в Котором Моё благоволение» Мф 3:15—17; 17:1—5. Лк 3:21,22;9:28—35. 2Пет 1:17,18.

Обращаем внимание: голос с неба «Сыном возлюбленным» называет не человека, а духа Божия, т. е. Духа Святого или духа истины. Как говорится, три в одном флаконе: одно имя одето в разные образы. Вот вам и триединство! «Иисус» равно «дух Божий». Также наблюдаем, что рождение этого Духа есть итог крещения Иоанновой водой, значение которой знал только сам человек Иоанн и его товарищи по призванию. Согласно теории познания, эта «вода» есть образ внешней стороны учения, её мифологической системы воззрений, которая, словно обольстительная женщина, или религиозно звучащий язык учения, навязывает своему читателю свой обманчивый образ «Бога» и его «единородного Сына». Так и хочется этот язык сравнить с пастью удава, который, гипнотизируя кролика, заглатывает его, не встречая с его стороны должного сопротивления, борьбы за право на жизнь, на здравомыслие.

«Христос есть камень, который отвергли строители и который сделался главою угла… Кто упадёт на этот камень, разобьётся; а на кого он упадёт, того раздавит» Мф 21:44—46. 2Пет 1:10. Мк 12:10—11. Лк 20:17,18. 1Пет 2:4,7,8. Рим 9:30—33. Деян 4:10,11.

«Камень» читается здесь как «твёрдое основание учения, которое не одолеют врата ада». Этому камню дано имя Христос. Человек — всего лишь посредник и образ этого камня.

«Кто же ты? …Я от начала сущий» Рим 8:25. Исход 3:14.

Создание «великого дела» с его учением о творении или о воскрешении началось с создания каменного или «твёрдого основания», имя которому Христос, и которое в любом случае является изобретением человеческого интеллекта, его духовным продуктом. Значит, и «Христос», и «твёрдое основание» той же природы — рационально-духовной. Лк 1:4. Одним словом, библейскую теорию истины можно сравнить с инструкцией для пользования Библией, она её метод расшифровки. Научитесь читать и понимать эту инструкцию, значит, не обожжётесь и не испортите дорогой ценой купленный товар.

«Ныне мы никого не знаем по плоти, если же и знали Христа по плоти, то ныне уже не знаем» Кор 5:16.

Но как же? Ведь «Бог явился во плоти». И тот человек, который не признаёт этой правды, как известно, будет называться антихристом. 1Ин 4:1—3. Здесь явное противоречие, о котором невозможно умолчать.

Из сказанного выше становится понятно, что и «Бога во плоти» апостолы понимали как-то иначе, а не так, как остальной мир, ибо «Я и Отец — одно» Ин 10:30. И если «Христос есть дух», то и «Бог» равнозначный ему дух. И наоборот. То есть в контексте учения с его теоретическим фундаментом «Христос» не плоть, не человек. Он — дух истины, рождённый от «матери» — истины (которая заключается в структурности учения, в его теории познания) и её «мужа» — духа, который всеобъемлет всё учение, наполняет его своим здравым, естественным содержанием Он и есть Бог Отец. Этот дух истины пришёл в мир во плоти. Тогда вопрос — что собой представляет плоть духа истины — сына истины, т.е. того интеллектуального продукта, который вырастает на «твёрдом основании»? Мы уже должны знать, что «плоть» — иносказательная сторона учения. Рационалистичный дух истины пришёл во плоти, т.е. в религиозной оболочке, которая разрушается собственной для нашего предмета исследования теорией познания. И таким образом, разрешается стратегическая цель учения — разрушается мифологическая система воззрений на мир и человека в нём. «Идея о Сыне Человеческом пришла в мир с одной целью: разрушить идеологию своего противника Дьявола» 1Ин 4:1—3. В таком случае, антихристом будет называться тот, кто «Бога во плоти» понимает буквально: Бог, якобы, вселился в простого смертного человека и чрез него творил свои чудеса: воскрешал мёртвых, слепым возвращал зрение, глухим — слух, увечных делал прямоходящими и т. д.

И вновь следует вывод: так на этом же покоится религиозная вера! Получается, что она противница библейской духовности и в таком случае смело может называться антихристианской. К таким выводам нас приводит вечная константа с её основным вопросом о возрождении её значения в строгих рамках учения.

Павел говорит: «Всё Писание богодухновенно и полезно для научения, для обличения, для исправления, для наставления в праведности» 2Тим 3:16. Исторически сформировавшееся мирское или гражданско-обывательское понимание этого высказывания мы оставим в стороне от нашего исследования и займёмся поиском истинного, объективного, теоретически обоснованного ответа, и не где-нибудь, а в самой Библии, ценность которой заключается в её нестареющей и неуязвимой самодостаточности.

Находим ключевое определение имени «Бог»: «Бог… Господь есть дух», от которого берёт начало истина. «Настанет время, и настало уже, когда истинные поклонники будут поклоняться Отцу в духе и истине» Ин 4:23,24. 1Кор 6:17. 2Кор 3:17.

Обращаю внимание, что для единственно верного понимания этого имени я прибегаю к методу присоединения высказываний. Разумеется, что в своей исследовательской практике мне пришлось собрать и соединить нужным образом все высказывания об этом имени. Из огромного количества информации выбираю его ключевое определение. А затем пропускаю через призму библейской теории истины. Следующий этап — этим определением проверяю всё, что есть в наличии о Боге в самой Библии. Определение имени «Бог» должно работать во всех без исключения случаях.

В итоге скрупулёзной работы прихожу к однозначному выводу: слова апостола Павла о богодухновенности Писаний следует понимать совсем не так, как этому научила людей неохристианская церковь. Оказывается, библейский «Бог» в строгих рамках структурного учения об истине творения и воскрешения, а также согласно теории познания, «не есть Бог теистических религий, не есть личность, наделённая сознанием и волей, не есть творец природных вещей». Библейский «Бог» — смысло- и осеобразующее, конституирующее, законодательное для учения ПОНЯТИЕ, как нечто общее, как единая основа для всей системы библейских воззрений: единое во всём, единый принцип, который пророки метафорически называли «единым пастырем», а философы — «сущим или сущностью».

В теоретическом поле рассуждений это имя не может быть иным, как только понятийным с его особенным аппаратом мышления. Понятием учение защищается от всякого рода человеческих извращений, от духовной грязи нечистоплотных её интерпретаторов. А таковыми являются «те, которые пренебрегли камень», т.е. свою фантастическую околесицу о «великом деле» выстраивали, исключительно полагаясь на обольстительную букву учения, трактуя её по своему волеизъявлению, субъективно. Этому явлению в истории мировоззрений пророк дал различные образы, в том числе и образ прелюбодеяния. «Не прелюбодействуй» — одна из заповедей Декалога. Это означает: не верь и не твори себе кумира. Если не хочешь быть обманутым или заражённым болезнью богини Венеры, остерегайся её волшебных чар. Не идолопоклонствуй, соблюдай бдительность в отношениях с «женщиной прелюбодейкой».

Все слова, фрагменты литературно-исторической формы подчинены этому понятию, как единому принципу учения. Оно на его страницах всемогуще и всесильно — творец той самой истины, которая занимала умы её авторов. Они для религиозного мира сделали его тайной, спрятали за «семью печатями, которые снимает лев от колена Давидова». Истина, о которой в своё время писали пророки, и о которой приходил в целях её спасения свидетельствовать человек Иисус Христос, находится на невидимой стороне учения, в его рационально-духовной сфере, путь к которой пролагается через посредство логически-рационалистического способа рассуждений.

Вот что значит «всё Писание Богодухновенно…». И на этой стороне «Бог», его «Сын», его «жена» и «мать» будут не человеческим подобием, а исключительно всеобъемлющими учение понятиями с их законодательными для него функциями. И тогда две части одной программы представляют собой философский документ. Библия — образец логического, теоретически-практического мышления.

Таким образом, согласно книге «Бытие», «Бог» как понятие творит подобного себе «человека» — такое же понятие, как он. Поэтому человеком, созданным по его образу и подобию будет «Сын Божий» или «Сын Человеческий», имя которому «Христос». Мыслящий дух человека в широком смысле слова авторы учения называют Богом. Понятие — продукт этого духа. Знание Писания, которое развивается от него, будет называться «Сыном Человеческим» или «Христом», аналогично «твёрдому основанию». Из этого следует, что учение с его двумя сторонами — землёй и небом сотворил обычный земной человек. Он Творец и автор «великого дела», в которое тебе, любезный читатель, со слов пророка поверить очень трудно.

Понятие, как видим, разрушает стихию лицемерной буквы учения с её никогда неисполнимыми обещаниями. Отныне в этом определении отсутствует какой-либо намёк на его сверхъестественность и примитивно языческий, сакрально-мистический дух. Теперь оно заключено в строгие рамки логически-рационалистического мышления. Богом Отцом Сына Человеческого является критически мыслящий человеческий разум. Условием его существования был и останется философский скептицизм с его принципом гуманного отношения к своему предмету исследования, а значит и к его авторам, а также к людям, которые ошиблись в выборе средств его интерпретации.

Библейское понятие — как нечто общее и единое для всего учения выступает на страницах Библии в образе известного всему человечеству предмета поклонения — языческому богу — творцу всего сущего. В этом и заключается обман учения, его уникальная, всесовершеннейшая хитрость разума, которую Христос назвал своей сетью или силками, а пророки «египетским пленом», «ярмом Египта», «пагубной сетью», «водами Чёрмного моря» и т. д. А мы можем назвать этот обман ещё и интригой, заброшенной в мир гениями античной эпохи, рационалистическим духом которой был напоен весь древний Восток. В том числе и Палестина. Интрига в форме хитрости, подобно лакмусовой бумажке, определяет моральную сторону человека: врёт ли он или говорит правду, искренне верующий он или антихрист, т.е. лжеверующий. Вывод напрашивается сам собой: то сознание, которое Евангелия называют избранным, в мире не стало вскоре после смерти Христа и его апостолов. Идеологизированная язычеством неохристианская церковь уничтожала приверженцев истинного христианства без суда и следствия, объявив их миру еретиками и кощунами.

В адрес именно этого «Бога» — понятия в маске языческого бога Павел отсылает следующие слова: «Бог, сотворивший мир и всё, что в нём, будучи Господом неба и земли, не в рукотворных храмах живёт. И не требует служения рук человеческих, как-бы имеющий в чём-то нужду. Он сам даёт всему жизнь и дыхание и всё… Мы, будучи родом Божиим, не должны думать, что Божество подобно золоту или серебру, или камню, получившему образ от искусства и вымысла человеческого… Делаемые руками человеческими (боги. — Авт.) не суть боги» Деян 17:23—25.

Визуальность этих слов очень легко вводит человека в религиозное заблуждение относительно христианской идеи о воскрешении. Дескать, апостол говорит о язычестве, а не о христианской вере. Мы — христиане, а не язычники. Но Павел говорит обоснованно: в христианском мировоззрении «Бог» перевоплощается в человека, в его плоть. Это выражение понимается буквально. Именно против буквализма и выступают все сотрудники дела, его философы. Христианство — язычество с его теперь уже единственным богом. Его идеологи «единого» подменили «единственным», что указывает на духовную ущербность «бедных вещественных начал», на его монотеистическую сущность.

Слова Павла, читаемые через понятие, оживают, наполняются живым значением, приобретают способность развиваться, т.е. оказывать своё влияние на выводы относительно всего учения и его «великого дела»: человек разумный, мыслящий теоретически, создаёт учение с его двумя сторонами и соответствующими им сферами знания. Это учение — тот храм, в котором живёт его Господин. Ему подчинены обе сферы учения. Он первую сферу преобразует во вторую, смерть истине трансформирует в её и для неё жизнь вечную. А это уже и есть то воскрешение, о котором пишут евангелисты. Апостолы, в том числе и апостол Павел, служили этому Господину и называли себя и своих единомышленников «родом Божиим». Что в понимании цивилизованного, а значит, философски образованного человека означает одно: авторы концептуальной модели мышления были философами-теоретиками. Их ПОНЯТИЕ, как единое во всеобщем, уже в их время имело признаки научности: научное понятие. Далее мы встретим неопровержимые аргументы для этого парадоксального, а может и даже сумасшедшего утверждения. Ну что поделаешь! Философия, говорят, должна быть сумасшедшей, взбадривающей человеческий интеллект, не позволяющей ему погружаться в спячку. А иначе она уже и не философия, а переливание из пустого в порожнее.

Представь, любезный читатель, что ты пришёл на новогодний карнавал в маске, ну, допустим, египетского фараона или Бабы-Яги. Каждый из участников праздника — адекватный человек, он знает, что под маской скрывается кто-то. Кто он? То есть никто из присутствующих на маскараде и мысли не допустит, что маска — истинное лицо прячущегося под ней человека. Он будет пытаться узнать, кто скрывается под той или другой вывеской. Так и с нашими именами «Бог», «Сын», «Святой дух», «Иоанн Креститель», «жена», «Богородица», «Христос» и многими другими.

С учением та же картина: нам надо точно знать, что маскируется под образом теистического бога? А это уже есть начало расшифровки библейского иносказания. Для этого авторы «великого дела» оставили нам, будущим наследникам их обетований, теорию — список простеньких её положений. Языческой внешностью объясняется призыв высших апостолов познать Христа, его Отца и их волю. Познание, как известно, — процесс, присущий критически аналитической деятельности субъекта. Познающий разум — субъект, Библия — объект. Субъект-объектные отношения выстраиваются исключительно на «твёрдом основании», на способе и методе познания всего, что не от мира с его мифологическим типом сознания.

Слова «Мы им живём, движемся, и существуем…» нельзя соотносить на себя. Речь о двух сторонах учения. Через понятие учение преобразуется в живую, мобильную, эволюционирующую систему знаний, в храм человеческой разумности. Выводы, сделанные на основании понятия и его «твёрдого основания», имеют свойство экстраполировать на другие сферы интеллектуальной деятельности человека. Поэтому принцип единого основания на законных правах претендует на статус научного метода познания с его непременным присутствием опытно-экспериментальных данных. Что станет этим экспериментом, узнаем чуть позже.

Написано, что «Бог говорил чрез пророков…, он предвозвестил устами своих пророков пострадать Христу. Как говорил, так и сделал» Мф 1:22. Деян 3:18. Безапелляционная, слепая покорность букве этих слов — убийца их здравой, живой мысли. Понятие, как единое для учения первоначало не может жить само по себе. Ему нужны ум и уста человека мыслящего. Поэтому «говорил, предвозвестил чрез пророков» и «говорил пророк, человек» — суть одно. Понятие — продукт субъективной деятельности человека, его подвижного, творческого, проникающего во всё невидимое разума.

Как свидетельствует история старо-новой религии, люди, может быть, за редким исключением, никогда не озадачивали себя узнаванием христианского Бога. Призывы конструкторов «великого дела» познать «Господа нашего Иисуса Христа» в устах верующего миры были и остаются чистой формальностью. Умы верующих всего мира к этому призыву остались глухими и слепыми. Поэтому идейные сотрудники Слова писали: «Мир потому не знает нас, что не познал Его. Люди, — говорит Христос, — не знают пославшего Меня… Учение есть пища, которую вы не знаете» 1Ин 3:1. Ин 14:20; 15:21; 4:32. Псал 24:12—14. И всё по той простой причине, что знакомый языческий образ, древние верования, из которых образован «чужестранный язык» учения, ослепили мир, ввели его в заблуждение своей обыденной, испокон веков известной сказочностью и волшебством. Когда он говорил о ненависти людей к нему, он говорил о понятии, как явлении философском, в котором обыватель не находил для себя ничего ценного.

Выражение «Сын Божий» равно «Сын Человеческий». А Павел говорит, что «Бога надо иметь в разуме», который на основании таких операциональных действий, как наблюдение и обобщение, классифицирует многообразие «фактов» и объединяет их по признакам и свойствам. В итоге такой работы исследователь выводит понятие о нём как об общем свойстве исследуемого объекта. Поэтому слово «дух» — это уже не слово, и даже не термин, означающий душу, жизненное начало, а нечто более значимое, более высокое — в контексте учения, в строгих рамках его теории Бог будет понятием, которым это учение мыслится. Такой «дух философы называют размышляющим о своей сущности, о своём принципе и о своей цели». И, разумеется, такой дух может жить исключительно в просвещённом им человеческом разуме, которому пророки дали образ неба.

На основании метода соединения и выведения мы можем говорить о том, что библейский «Бог» — продукт мыслящей материи. Пульсирующая, живая, дышащая материя, своеобразная химическая лаборатория через свои ощущения генерирует идею, мысль, истину, а не наоборот. По этим причинам вторая сторона учения и называется рационально-духовной с её теоретически обоснованной конкретикой. Такую конкретику мы называем научной, как итог работы бескомпромиссного в исследовании критического разума, оснащённого теорией познания в купе с упрямыми и непреодолимыми, беспристрастными фактами — «очевидными вещами», которые присутствуют и в библейском учении об истине воскрешения.

Приведу ещё один пример того, как работает это заключение.

Написано: «И сказал Бог: сотворим человека по образу нашему и по подобию нашему, и да владычествуют они над рыбами морскими… И сотворил Бог человека по образу своему, …мужчину и женщину сотворил их» Быт 1:26,27. Эта цитата заключает в себе некоторые тонкости выражения мысли, так сказать, мелизмы, определяющие содержание мысли, игнорировать которые независимый исследователь не имеет ни юридического, ни собственного морального права.

Во-первых, мы видим, что Бог не сам создавал человека. У него были помощники, которых он чуть ниже по тексту назовёт своим воинством; во-вторых, вначале речь идёт о создании одного человека, а потом получается «они». Читатель, как свидетельствует история Библии, подумал, что речь идёт о людях, о человечестве, которое размножится после создания человека. Нет, с выводами спешить нельзя: можно угодить в омут коварных заблуждений. В-третьих, выясняется, что Бог всё же создал не одного человека, как собирался, а двух: «мужчину и женщину сотворил их».

И как же быть с противоречиями этого весьма ответственного творения? Просто отмахнуться как от назойливой мухи? Никак нет! На помощь нам спешит любвеобильная, всепрощающая и доброхотная теория истины. Без её участия объяснить эту замысловатость и кажущуюся логическую непоследовательность «единого пастыря» нет никакой возможности. Можно нафантазировать, любезный читатель, всего, что тебе взбредёт в голову. Но всё это будет для истины, для единственно верного значения этого фрагмента продуктом чужеродным, выпадающим из общего контекста учения. Без теории мы для Христа окажемся клеветниками на истину о нём, ставшую основным вопросом учения.

Пропуская «творение» через увеличительное стекло простенькой теории познания, получаем: библейский «Бог» — понятие. Значит, «небо, землю, человека — мужчину и женщину сотворил» обычный смертный человек. Его тонкий и изящный ум — творец всего, о чём рассказывает нам с тобой, любезный читатель, Библия. Из теории ясно, что «мужчина» и «женщина», созданные по образу и подобию, — образы невидимой сферы учения. В Евангелиях «мужчина» станет «мужем совершенным», т.е. «Господом» или понятием, а «женщина» получит образ «Марии», его верной или законной «жены».

Множественное число Богов говорит о том, что творцами «человеков» или структурного учения были высокие умы. Значит, автор в самом начале книги «Бытие» ведёт речь о создании учения с его структурным делением, а не о творении вещественного мира и человека в нём. Иными словами, материя как форма учения без духовного, теоретического её оплодотворения ничто. В ней нет той истины, о которой приходил свидетельствовать человек Иисус Христос.

В Новом Завете евангелисты и апостол Павел дадут развёрнутую картину «человека», а также «мужчины», «женщины», «жены» и «матери». И будут они это делать, не уклоняясь от «твёрдого основания» ни на одну йоту. И тогда мы узнаем, что «жена» и «женщина» — термины разного значения. И что, оказывается, «жена» может быть верной, а может быть наложницей, любовницей, женой незаконной, от которой от одного и того же Духа будет рождаться незаконное потомство. То есть она может быть блудной «женщиной». Иными словами, внешняя сторона учения, лишённая своей внутренней логической структуры, не способна произвести на свет то, что может сделать «женщина евреянка», т. е. в своих рассуждениях логически последовательная внешняя сторона учения с его мистически чудесным, сверхъестественным языком.

Также необходимо обратить внимание на то, что автор книги «Бытие» к созданию человека возвращается не один раз. И в каждом новом фрагменте этот процесс имеет свои нюансы, тонкости повествования, значение которых понимали исполнители «великого дела». А это означает, что и мы можем знать то, что скрыто во мраке мистической картины мира. Можем и должны!

Итак, библейский «Бог» для учения в значении понятия — глава, царь, законодатель своей воли, справедливый судья, высокая власть, определитель конкретных, живых воззрений на свой «дом», а затем, как следствие, и на вещественный и духовный мир в целом. Он — его Бог — единый для всего учения дух, его принцип и основание. Понятием мыслится учение и его «великое дело».

У Бога Отца и «Сын» той же природы. Он есть дух истины, ибо рождён от конкретной истины о внешнем и внутреннем содержании учения, на его «твёрдом основании». И если написано, что «Отец послал Сына во плоти», то это совсем не значит, что на землю явился отпрыск Божий в образе человека. Нет! «Плоть» — религиозный язык учения, его оболочка, обманчивый материальный образ. Поэтому Пётр пишет: «Плоть не пользует не мало, дух животворит…, она как трава, как цвет на траве». Павел ему в унисон пишет, что «человеков за Богов принимать нельзя. Такие боги ничто». Живым нельзя, нельзя и их изображениям. Деян 14:11—18; 28:4—6. 1Кор 3:6,7.

Разумеется, мысль, заключённая в словах высшего апостола, была намного глубже, чем то, как понимали её люди. Павел говорит о тех «человеках», которых создал Бог, т.е. о понятиях. А их два: «внешний человек» и «человек внутренний», как два уровня учения, как две его сферы, как два антагонистических мировоззрения. Значит, выражение «Сын во плоти» — это понятие, заключённое в религиозную оболочку, высказанное на религиозно-мистическом языке. А иначе как? Мы же «ловцы человеков».

Как видим, на уровне уже одного образа, одного фрагмента осуществляется ожидаемое — воскрешается то, что веками находилось в забвении, о чём Павел сказал: «Вера есть осуществление ожидаемого» — возвращения к жизни рационалистичного, теоретически обоснованного знания как отдельного фрагмента текста и его термина, так и всей Библии. Евр 11:1.

Вот тебе, любезный читатель, и второе пришествие «Христа» — «Сына Божия»,. О итог теоретического «оплодотворения» иносказательного образа. Весь путь преображения или трансформации внешнего во внутреннее, материального в духовное запечатлён множеством евангельских фрагментов, в том числе и фрагментом о непорочном зачатии. Мф 1:18—25.

Как вы думаете, почему это зачатие и рождение называется непорочным? Всё по той же причине: всеобщим для учения духом и его теорией «оплодотворяется» внешняя сторона учения в своём непременном логическом развитии. Если это условие нарушается, то процесс рождения «Сына» будет греховным. И это чадо уже не станет называться законным сыном Отца.

Если «Христос» — порождение «Отца», значит и «Мария», его жена, в этом случае будет не личностью, мамой сына по аналогии с человеческой родительницей, а таким же термином, обозначающим нечто большее — философскую категорию, которая называется истиной… о внутреннем и внешнем содержании учения. Если «женщина» — образ его внешней, по недопониманию человека алогичной стороны, то «законная жена» — смысловое единство первой и второй сторон, которое апостол называет «единством веры». Именно от такой «жены» и её «мужа» — единого для учения Духа и рождается единородный законный «Сын»: от духа рождается тождественный ему дух: «Я и Отец — одно…. Но Отец более меня…» Ин 3:6. Если «Отец» — общий для учения дух, его принцип, то «Сын» — его истинный, совершенный продукт или итог теоретической дешифровки каждого фрагмента в отдельности: «По плодам их узнавайте их». И по закону учения эти два духа — нерасторжимое целое. А потому и учение с полным на то правом можно охарактеризовать как некую органически цельную систему знаний, которую евангелисты наградили именем «тело». Здоровье этого интеллектуального образования зависит от того, как мы понимаем имя «Бог». И, если оно здорово, то все члены тела работают в унисон его «сердечным ритмам». Любой библейский фрагмент, пропущенный через чистое стекло теории, заканчивается рождением «Сына» по имени «Христос». Вот вам и здравое или чистое учение, очищенное от волшебно-мистической брони, которую Христос назвал проказой. От своих учеников апостолы требовали следовать и внимать такому учению.

Часть общества, придерживающаяся научной картины мира, критически, с нескрываемой иронией оценивает евангельский эпизод рождения «Сына Божия». И, действительно, эта картинка в буквальном значении не отвечает никаким нормам логического, соответствующего биологической жизни, этого «божественного явления». Но в свете библейской теории истины этот весьма сомнительный «факт» трансформируется в естественную картинку. Оказывается, что «Иосиф», «Господь» и «Дух Святой», от которого рождается у «Марии» «Сын», — одна сущность, принадлежащая второй сфере учения — небесной. В её мыслительном пространстве эта «святая Троица» — всего лишь разные иносказательные маски-образы всеобъемлющего, смыслообразующего для учения понятия имени «Бог».

«Иосиф» позаимствован евангелистом из книги «Бытие», как прообраз того Духа, который назван в Новом Завете «Сыном Господа», а затем «самим Господом». Евангелисты «думали, что Иисус сын Иосифов, а оказалось, он Сын Божий», а ещё его называли «Сыном Давидовым». И это всё правильно! «Иосиф» и «Давид» — прообразы «единого пастыря», духом которого, пропитано, словно целительным, животворящим нектаром, всё Писание. Он законодатель моды на разумное мышление с его неусыпными бдительностью и сомнением. Лк 1:32; 3:23. Ин 1:45; 5:39.

Говоря о дарах духовных (14:1), Павел заостряет внимание своих учеников на том, что «никто, говорящий Духом Божиим, не произнесёт анафемы на Иисуса, и никто не может назвать его Господом, как только Духом Святым. Дары различны, но Дух один и тот же» 1Кор 12:1—3. Создаётся впечатление, что Павел противоречит Христу и самому себе. Ничего подобного! Обратим внимание, что как Христос, так и Павел свои рассуждения начинают с Духа Святого. Это очень важное наблюдение. Они оба говорят о духовной сфере учения, в которой имена «Христос», «Бог Отец», «Господь», «Дух Святой» конкретные по содержанию понятия или понятие, которые во внешней сфере выступают в маске различных образов. Так что «Давид» — иносказательный образ понятия с его конституирующим свойством, которое задаёт вектор движения в область логико-рационалистичной духовности.

Ясно, что верующие христиане всего мира такого понимания этих стволовых для учения имён не имеют. А потому они из тех рабов, которых Христос велел выбрасывать во «тьму внешнюю». Анафемствовать на «Отца» и «Сына» — значит слепо следовать ассоциативному образу формальной буквы учения. Ни о каком новом союзе с Богом Отцом, со смыслообразующим понятием здесь речи не может идти. А раз так, то всё, что не с ним, есть то классическое язычество, против которого и направили свои огненные стрелы безымянные создатели и исполнители «великого дела».

«Жена», по закону жанра, — логически обустроенная внешняя сторона учения. А после духовной «бани» она уже являет собой единство двух сфер: «…И будут двое одна плоть…, единство веры», когда «вера» — образ достоверного, логически и теоретически обоснованного знания того или иного фрагмента, а в целом всей Библии и её «великого дела» Быт 2:24. Мф 19:4—6. Поэтому такая «жена» называется законной, добродетельной, благочестивой, чей прообраз запечатлён в образах Рахили, Сарры, Ревекки, Руфи, Есфири и других жён и цариц. Ева же — образ блудной женщины, совратившей «человека, созданного из праха земного». Она — женщина-блудница. Она вводит в заблуждение, совращает своей красотой человека мужского пола, т.е. дух внешней стороны. И теперь он будет называться духом заблуждения. От их союза на свет появляется незаконный «сын» — религиозно-мифический тип мировоззрения. Прообразами такого «сына» являются ветхозаветные Каин, Измаил, Исав, Вениамин, Саул и многие другие. Они не удостоились высшего звания Сына Божия или Духа Божия, которого евангелист назовёт Духом Святым, или его рабом. С ними Господь не заключал своего завета — договора о богодухновенности Писаний.

Религиозный образ, внешняя сторона учения, одухотворяясь, превращается в одно, единое по смыслу, логическое пространство, называемое небом или Царствием Божием, в котором и обитает «Сын» законной «жены», которому в книгах первой, законодательной, части «великого дела» даны образы Ноя, Авраама, Иакова, Израиля, Иосифа, Давида, Самуила и многих других. Одновременно эти образы являются прообразом новозаветного Бога Отца. Когда люди эти два образа пытаются соотнести с человеческой родственностью, учение, преломляясь в кривом зеркале традиционных верований, искривляется и превращается в хилого, нежизнеспособного уродца. Он и по сей день жив, но едва дышит исключительно и благодаря общечеловеческим пристрастиям ко всему сверхъестественному, которое, как известно, не терпит ясного, естественного света, рождённого критической работой человеческого разума.

В современной философии сформировалось полнокровное определение понятия: «Понятие… является универсальной формой и продуктом отражения общего в вещах и связях между ними (выделено. — Авт.). Научное понятие отличается наиболее глубоким проникновением в сущность, отображением законов природы и общества…. Понятие — элементарная клеточка концептуального знания об объекте отражения (о вещи, её свойствах и отношениях), выделяющая его существенные характеристики. В отличие от знания в форме представления, понятие есть расчленённое на признаки знание о предмете… Понятие — целостная совокупность суждений, т.е. мыслей, в которых что-либо утверждается об отличительных признаках исследуемого объекта, ядром которой (целостной совокупности. — Авт.) являются суждения о наиболее общих и в то же время существенных признаках этого объекта».

Как видим, суждение о понятии у пророков имеет большое сходство с современным его пониманием. На основании такого определения понятия мы приходим к заключению о том, что авторы первой законодательной или программной части «великого дела» (а это VII—V вв. до н.э.) о понятии знали ровно столько, сколько нужно было для создания учения с его «твёрдым основанием». Они уже понимали его философскую ценность в качестве «элементарной клеточки». Понятием они ответили на вечный философский вопрос — «что есть истина». Если первые натурфилософы за единую основу избирали воду, огонь, атом и другое, то пророки единой основой своему учению в качестве единого принципа сделали живой дух, которым мыслится учение. Тем самым они утверждают великое предназначение в развитии знания об окружающем мире человеческого разума: «Философское познание есть познание разумом посредством понятий». Этим объясняются призывы «причастников божеского естества» к познанию, исследованию и вниканию в их творческое наследие.

На различении имён стоит весь закон и вся вера, которая теперь не та религиозная, обнадёживающая вера, которой обольстился верующий мир, а образ доказательного, теоретически обоснованного, рефлексивно-продуктивного знания. 1Тим 4:16. Ик 1:16,22,25. 1Пет 1:9—12. Псал 118:117. Евр. 11:1.

Если религиозное чувство с его верой в сверхъестественное, опирается на традицию, доводы которой разрослись из мнений множества авторитетных лиц, то библейская «вера» — результат простых, теоретически обоснованных исчислений, в смысле, рассуждений. Такого рода исчисления — свидетельство высокой культуры с её дискурсивным типом мышления.

Таким образом, слово «вера» — маска, под которой прячется термин «знание».

Приведу некоторые высказывания о Боге, с которого и которым через его понятие снимается противоречивый дух мистических заблуждений.

1. «Бог Отец может избавить от лукавого», т.е. от Дьявола или Сатаны. Мф 6:13. Лк 11:4.

Располагая теорией познания, нам уже не приходится рыться в Библии с целью выяснения значения имени «Дьявол», который является противником того, что названо Богом. Структура учения, его фрагментарность и образность языка говорят о том, что понятием читатель Библии, а тем паче, её внимательный исследователь освобождаются от навязчивого духа религиозного заблуждения и его иррациональной картины мира.

2. «Один Бог, и нет иного, кроме Него» Мк 12:32.

Действительно, в узких рамках учения понятие — одно и единое основание учения с его единой сферой влияния, его основополагающий принцип духовности и познания.

3. «Бойтесь того, кто по убиению, может ввергнуть в геенну» Лк 12:4,5.

Понятийный дух имени «Бог» и «Сын» разрушается субъективным, чувственным восприятием библейских текстов. Безосновательная, формальная интерпретация образа и есть та «геенна», о которой говорит автор. «Геенна» — иносказательный образ алогично интерпретируемой внешней стороны учения без последующего её оплодотворения стволовым понятием духа. Мф 7:22—29. 1Кор 3:10,11.

4. «Отец твой в тайне. Он, видящий тайное, воздаст тебе явно» Мф 6:6.

Понятие имени «Бог» в текстовом формате находится в тайне, т.е. в секрете: «Бог явился во плоти». Иными словами, философская величина преподнесена миру обёрнутой в покрывало, на религиозном языке, который для людей без его теоретического истолкования является «чужестранным». А потому апостол Павел требовал его истолковывать. «Сколько, например, различных слов в мире, — говорил он, — и ни одного из них нет без значения. Но если я не разумею значения слов, то я для говорящего чужестранец, и говорящий для меня чужестранец… А потому развивай в себе дар или способность истолкования» 1Кор 14:10—13.

Благодаря «чужестранному» или «незнакомому языку» Бог, как понятие пребывает в тайне. Оно людям невидимо по причине непонимания ими этого языка. А мир понял тайну Бога по традиции, по привычке. Он якобы находится на небе так высоко, что невидим для человека. Но при этом он рядом с каждым из нас, он видит всех нас одновременно. И как это можно представить и совместить с обычной, обыденной логикой?

5. «Бог Отец истинен… Бог Отец имеет жизнь в самом себе… Слово Божие есть истина…. Бог Отец праведен и мир Его не познал…. Никто не может прийти ко мне, если не привлечёт его Отец… Я и Отец — одно…» Ин 9:33; 17:1—8: 4:23,24; 5:26; 17:17; 6:44,45 и т. д. Иррациональный дух этих характеристик Бога разрушается понятием конституирующих для учения имён. Через понятие постигается содержание учения, его стратегическая цель и текущие задачи. Открывается истинное лицо всех тех, кто исполнил «волю всемогущего творца». Теперь они для нас не заскорузлые фанатики, не безграмотные рабы, питающие надежды на неосуществимое благо. Они — великие мыслители, гении восточной культуры эпохи греческого классицизма. Те самые мудрецы, которые стали предвестниками европейской цивилизации.

6. «Бог, многократно и многообразно говоривший издревле в пророках, в последние дни эти говорил нам в Сыне, Которого поставил наследником всего, чрез Которого и веки сотворил» Евр 1:1,2. 1Кор 10:1—11. Деян 10:36. 2Ин 14:10—24.

Пророки в своей программной части «великого дела» о будущем «Христе» писали образно, метафорично, языком красочных аллегорий. Павел первую часть дела назвал «будущим благом». Иными словами, вторая часть учения должна утвердить этот единый принцип, заключающийся в юридически обоснованной практике жертвы простого смертного человека. Значит, пророки или творцы «великого дела» составили его программу или план осуществления, рассчитанный на многие века. Эта программа состоит из двух частей: завещательной и исполнительной. Если «твёрдое основание», как метод исследования был всего лишь предначертан в образах и символах, то второй частью он приведён в надлежащее исполнение: «Я пришёл не нарушить закон и пророков, но я пришёл исполнить его». Как он это сделает, мы узнаем чуть позже.

Замечаем, что апостол Павел рассуждает и выстраивает свои выводы в строгих рамках теории познания, в которых имена «Христос» и «Бог Отец» точек соприкосновения с обычным человеком и всезнающей Личностью не имеют. В его плоскости понимания, «Христос» — краеугольный камень, на котором всё здание, слагаясь стройно, возрастает в святой храм…», в храм теоретически аргументируемой истины, что подразумевает рационализм. Ефес 2:20—22.

7. «Павел, апостол, избранный не человеками и не чрез человека, но Иисусом Христом и Богом Отцом, воскресившим его из мёртвых» Гал 1:1. Получается, что «Христос» и его «Отец» — не Личности и не их образы. Тогда, кто или что они? В контексте теории познания эти имена не могут быть ничем иным, как только понятиями. Отсюда вывод: Павел — философ-теоретик. Он развивал и сохранял принципы теоретического типа мышления — как первоосновы в достижении совершенного или объективного знания об окружающем мире. «И слово моё и проповедь моя, — пишет он, — не в убедительных словах человеческой мудрости (о нашем Боге. — Авт.), но в явлении духа и силы (его разумения. — Авт.), чтобы вера ваша утверждалась не на мудрости человеческой, но на силе Божией (на силе понятия. — Авт.). Мудрость же свою мы проповедуем между совершенными, но мудрость не века сего и не властей века сего преходящего. Но проповедуем премудрость Божию, тайную, сокровенную, которую предназначил Бог прежде веков к славе нашей, которой никто из властей века сего (учёных-креационистов с их традиционным для религий мира мифологическим типом воззрений. — Авт.) не познал; ибо, если бы познали, то не распяли бы Господа славы….» 1Кор 2:1—10.

8. «Бог, воскресив Сына своего Иисуса, к нам первым послал Его благословить вас, отвращая каждого из вас от злых дел ваших» Деян 4:26; 26:23. Еф 2:17.

Известно, что Павел до явления ему света с неба по имени Христос был ярым защитником иудейской религиозной традиции. По вероисповеданию он был иудей. Но явление света стало причиной и обстоятельством, которые радикально изменили его отношение к «новой вере». Он был обласкан светом небесным. Понятием имён снимаем видимый абсурдизм, разоблачается соблазнительный для верующего человека образ вербальности. И тогда мы приходим к убеждению, что Павел ведёт речь о системе миропонимания с её иерархией духовных ценностей. «Благовествование» означает итог теоретической интерпретации текстов, метод познания с его конечным совершенством.

Это заключение принуждает пересмотреть и «злые дела». Понятно, что без теоретического инструмента учение и «великое дело» античных мудрецов распознать, разгадать нет никаких возможностей. Без него исследователь будет заниматься «золотым плетением для уборов», т.е. вольным, буквалистски стихийным, субъективным сочинительством на религиозную тему о воскрешении мёртвых. Через понятие имени «Бог Отец» нам открывается (воскрешается из мёртвых) истинное лицо его «Сына». Теперь он не человек, не Бог в человеческой плоти. Он такое же понятие, как и его «Отец», и так же, как его Отец, дан миру в религиозно-мистической оболочке, которая разрушается через их понятие, через философскую, доказательную систему воззрений, а также через посредство единственного эксперимента, о котором речь пойдёт ниже.

9. «Бог всем людям повелевает покаяться, ибо Он назначил день, в который будет праведно судить Вселенную посредством предопределённого им мужа, подав удостоверение всем, воскресив Его из мёртвых» Деян 17:30, 31. Понятием осудятся все религии мира — вся Вселенная: «Сын Человеческий пришёл для того, чтобы разрушить дела своего противника — Дьявола…. Христос явился для уничтожения греха…» 1Ин 3:8. Евр 9:26,29. Целью «великого дела», оказывается, являлось развенчание мифологического типа мышления — противника научной и философской рациональности. Отсюда «покаяться» означает признание не состоятельности религиозного типа мироощущения и добровольного отказа от него. Иначе суд или смерть предопределённому природой человеческому здравомыслию.

10. «Оружие воинствования нашего…, сильные Богом на разрушение твердынь: ими ниспровергаем замыслы…» 2Кор 10:4. Понятием разрушается мифологический тип сознания и его, веками сложившаяся картина мира с её «системой» духовных ценностей.

11. «Что было для меня преимуществом, то ради Христа я почёл тщетою. Да и всё почитаю тщетою ради превосходства познания Христа Иисуса… Для Него я от всего отказался, и всё почитаю за сор, чтобы приобрести Христа и найтись в Нём не со своею праведностью, которая от закона (переформатированного иудейскими Патриархатом и записанного в Талмуде. — Авт.), но с тою, которая чрез веру во Христа, с праведностью от Бога…, чтобы познать Его, и силу воскресения Его…» Филипп 3:7—11.

Павел — мыслитель-теоретик, говоря языком учения, он свидетель воскрешения «твёрдого основания» и его «державной силы», системы интеллектуальных достижений человека разумного. Павел отстаивал принципы материалистического мировоззрения с соответствующей ему духовностью. Поэтому его слова надо понимать, пропуская их через призму теории познания.

12. «Моё слово есть истина, познайте её, и она сделает вас свободными…. Итак, стойте в свободе, которую даровал нам Христос, и не подвергайтесь вновь игу рабства. Если Сын освободит вас, то вы истинно свободны будете» Гал 5:1. Ин 8:36.

Истина — итог теоретической интерпретации учения с его основным вопросом исследования: что есть воскрешение? «Иго рабства» — зависимость сознания от наработанных временем мнений о том, что есть «Бог», что есть «Сын Божий», когда отсутствуют представления о философии, как о теоретическом, критико-рефлексивном миропонимании.

Из различения имён следует, что всё сверхъестественное, что встречается в Библии, относится не к человеку, а к истине или «твёрдому основанию» того же имени. Истина, как итог оплодотворения этим основанием, по имени Христос возносится на небо, которое есть образ просвещённого ею разума, истина ходит по воде (образ внешней стороны с её религиозным языком, которому дан образ «воды»), истина умирает и воскрешается, истина творит чудеса — оживляет мёртвые по значению образы, спасает, освобождает, снимает грех, благословляет, крестит, освящает, поёт гимны «Богу», прославляет его и т. д. и т. п. Все эти образы истины и её места в контексте учения синонимичны — много и разно об одном: единое во всём, о чём не забыл напомнить всезнающий Павел: «Бог есть дух, производящий всё во всех» фрагментах учения и его «великого дела» 1Кор 12:6—11. Ин 4:24. Мысль недосказана. Теория устраняет этот недостаток. Речь идёт об образах с их духовным содержанием: философское понятие — незыблемое условие объективного знания иносказательного образа: «Бог есть дух» — начало начал естественному значению религиозно-иносказательного образа. В его полномочиях снять с самого себя и своего мира, своей системы знания фантастический дух заблуждений. 2Кор 3:13—17.

***

Решение проблемы имён подсказывает естественный вопрос: существуют ли логические связи между именами человека и теории истины? Ибо он и она — «Христос». Оказывается, существуют.

Павел, который называл себя «Ангелом Божиим, Христом Иисусом», ясно и коротко отвечает на поставленный вопрос о наличествующей в «книге жизни» связи имён: «Христос — образ Бога невидимого, …человек Иисус Христос — посредник между Богом и человеками». Гал 4:15. 2Кор 4:4. 1Тим 2:5. Кол 1:14—23. Нельзя думать, что речь идёт об обычных людях. В данном месте «человеки» — образы двух сторон учения — иррациональной и рациональной — «человек духовный», т.е. созданный по образу и подобию понятия, что подразумевает логически-рационалистическую разумную сферу деятельности мыслящей материи, и «человек душевный, созданный из праха земного, т. е. человек внешний» — внешнее мироощущение с его традиционным перечнем религиозных традиций и представлений. Значит, человек Иисус Христос — посредник между внешней и внутренней сторонами учения. И только! Никаких других функций в деле спасения погибшего учения на человека никем не возлагалось.

Предложение-ловушка: «Он, будучи образом Божиим, не почитал хищением быть равным Богу. Но уничижил Себя Самого, приняв образ раба, сделавшись подобным человекам и по виду став как человек; смирил Себя, быв послушным даже до смерти, и смерти крестной…» Евангелие от Филиппа 2:6—9. Эти слова глубоко иносказательны. Простое доверие звуку буквы — силки, сеть, в которой люди — жалкая жертва религиозного заблуждения. Всё, что сказано и написано человеком, умудрённым глубокими познаниями Писаний, перешагнувшего пропасть между внешним и внутренним, надо читать, пропуская его через призму понятий стволовых имён.

Поступая так, мы начинаем понимать, что человек по имени Христос — всего лишь образ пути к опознанию, к рассекречиванию «твёрдого основания», а вместе с ним и всей «концепции мира». Отождествление человека и «камня», как единого пастыря, для самого учения явление неприемлемое. Евангелисты рассматривают его как оскорбление, умаление, принижение его философского значения.

Человек Иисус Христос своим пришествием и своими действиями должен был создать аналогию истине того же имени, указать путь продвижения разума к ней, способ преодоления всех тех препятствий, которые создаёт простая формальная вера в то, что было создано продвинутыми людьми Древнего Востока: «Христос пострадал за нас, оставив нам пример, дабы мы шли по следам Его, …Я есть путь к истине…» 1Пет 2:21. Ин 14:4—6. Этот поистине благочестивый путь предполагает разрушение антиреалистической картины мира с одновременным провозглашением здравости и силы критического разума.

В этом и выражается посредническая миссия человека Иисуса Христа — посредник между внешним и внутренним, между формой и её содержанием.

В чём же, в каких конкретных делах выразилась посредническая деятельность человека Иисуса Христа?

Традиционные научное и богословское толкования канонических Евангелий не уделяют внимания этой роли человека Иисуса Христа. Это произошло по одной- единственной причине — исследователи не придали значения стволовым именам учения. Произошло слияние имён в одно имя, функции и свойства одного слились со вторым, в результате чего в головах людей сформировался противоестественный образ Бога и его Сына. На этот факт все без исключения служители Слова (те, кто мыслил учение теоретически) обращали своё внимание. Павел, например, пишет: «…не познавши Бога (как понятие, а не как сверхъестественную Личность. — Авт.), осуетились в умствованиях своих…, истину заменили ложью и служили твари вместо Творца… Они не заботились иметь Бога в разуме, а потому предал их Бог превратному уму — делать (и говорить. — Авт.) непотребства», т.е. то, что не укладывается в разумную схему учения, которая гарантируется теоретическим способом осмысления «мудрости совершенной» Рим 1:18—28. И стала в этом мире Библия своеобразным «лейблом-для-ширпотреба».

Пророки предвидели эту во всех отношениях печальную судьбу своего «великого дела» и тех имён, в которых пряталась причина этой участи: «Он (в одно и то же время. — Авт.) будет освящением, и камнем преткновения, и скалою соблазна для обоих домов Израиля, петлёю и сетью для жителей Иерусалима. И многие из них преткнутся, и упадут, и разобьются, и запутаются в сети, и будут уловлены» Исаия 8:14,15. «Два дома Израиля», согласно теории истины, — две стороны, две сферы учения с их мировоззрениями. То же самое и с термином «Иерусалим»: «земной» и «небесный».

Первое, что этот человек делает для спасения «погибшего» учения, он избирает группу учеников, которые и станут для всего настоящего и будущего мира образцом той веры, законы и принципы которой были запрограммированы высшими пророками.

Людям внушили фальшивую мысль о том, что избрание учеников — личная воля человека по имени Иисус Христос, так сказать, итог стечения случайных обстоятельств. Вот, шёл по берегу моря, увидел рыбаков, пригласил следовать за ним. И они, оставивши своё рыболовецкое снаряжение и поверив его совершенно непонятным словам, тут же, как послушные овечки, двинулись за ним. Нет, это, разумеется, далеко и совсем не так.

Евангелист говорит, как бы от имени Христа: «Я пришёл не Сам от Себя, но истинен пославший Меня… Не вы Меня избрали, а Я вас избрал и поставил вас, чтобы вы шли и приносили (полезный. — Авт.) плод…» веры. Ин 17:4—15. Мф 5:17,18. Ин 7:2,8; 15:16.

Иными словами, избрание учеников, было запрограммировано в первой части «великого дела», спроецированного в историю восточными мудрецами античной эпохи. Человек Иисус Христос пришёл исполнить Пророков и их закон. Избрание группы учеников — акт целеоправданный. В этом деле количество избранных не имеет существенного значения. Именно на учениках человек Христос продемонстрирует и застолбит истину о воскрешении «понятия во плоти», а не воплотившегося в человеке бога — «бога во плоти».

Вторым пунктом программы спасения «погибшего учения» станет жертва, человеческая смерть на деревяном перекрестии. Эта целеоправданная жертва, как явление необратимое для почившего восполнит отсутствие того эксперимента, который в программной части «великого дела» был всего лишь предначертан. Он вкупе с теорией истины создаст условия для будущего торжества правды о многих обещанных миру явлениях. Человек своей смертью обогатит естественным опытом как «очевидной вещью» то, что должно стать «осуществлением ожидаемого». Такой опыт мы, современные люди, называем научным экспериментом. Добровольная и целеполагаемая смерть человека — эмпирически констатируемый факт. Других возможностей обосновать законодательную мощь теории у мыслителя первого века новой эры ещё не было.

Вспомним развитие событий с учениками после их избрания.

Евангелист Лука пишет: «Отозвав же двенадцать учеников своих, сказал им: вот, мы восходим в Иерусалим, и совершится всё написанное чрез пророков о Сыне Человеческом: ибо предадут Его язычникам и поругаются над Ним, и оскорбят Его и оплюют Его, и будут бить и убьют; и в третий день воскреснет. Но они ничего из этого не поняли; слова сии были для них сокровенны, и они не разумели сказанного» Лк 18:31—34. И поныне глубину и великое значение этих слов люди не понимают. Они остаются для них, по-прежнему, сокровенными, т.е. непонятыми. Верующим людям только кажется, что им всё понятно.

Это ученики-то не разумели?! Каждодневно учитель был рядом с ними, учил их, а они не разумели! Ну и ну! А ведь это так и было. И, что самое удивительное, Христос о начальном уровне и его качестве знания Писаний своих учеников хорошо знал, но почему-то хранил гробовое молчание. Вопрос, почему человек Иисус Христос не объяснил своим избранным по воле пророков ученикам глубины учения ещё при жизни, не будучи распятым, лежит в плоскости тактических действий в осуществлении стратегической цели учения. Иными словами, осуществление ожидаемого воскрешения изначально было спланировано, имело свой план действий. Поэтому возникает вопрос: когда ученики домыслят сказанное учителем? А домыслить должны будут обязательно. Если не сами, то с помощью других, из которых ещё при жизни «Иисус Христос изгнал семь бесов».

Человек Христос много говорил своим ученикам о его близкой смерти и скором, буквально на третий день, воскрешении, т.е. возрождении, как им казалось, к прежней жизни.

Евангелист Иоанн, как никто другой из канонизированных евангелистов, раскрывает всю глубину значения тайны смерти и воскрешения. Он об этом говорит часто и много. Процитирую только малую толику из того, что он говорит по этому поводу. Читаем их и интерпретируем через понятие имён «Утешитель», «Дух Святой», «Бог Отец»:

Но оттого, что Я сказал вам это, печалью исполнилось сердце ваше. Но Я истину говорю вам: лучше для вас, чтобы Я пошёл; ибо если Я не пойду, Утешитель не придёт к вам; а если пойду, то пришлю его к вам, и он, придя, обличит мир в грехе, и скажет правду о суде… Ещё многое имею сказать вам, но вы теперь не можете вместить. Когда же придёт Он, дух истины, то наставит вас на всякую истину… И Я умолю Отца, и даст Он вам другого Утешителя — духа истины, которого мир не может принять, потому что не видит Его и не знает; а вы знаете Его, ибо Он с вами пребывает и в вас будет. Не оставлю вас сиротами, приду к вам. Ещё немного, и мир уже не увидит Меня; а вы увидите Меня, ибо Я живу, и вы будете жить…. Утешитель же Дух Святой, Которого Отец пошлёт во имя Моё, научит вас всему и напомнит вам всё, что Я говорил вам… Когда же придёт Утешитель, Которого Я пошлю вам от Отца, дух истины, Который от Отца исходит, Он будет свидетельствовать о Мне.

Ин 16:6—13; 14:16—19; 15:6.

Что же примечательного в этих словах? — недоумевая, могут спросить меня думающие читатели. Примечательно и очень важно здесь буквально всё. Эти слова человека, уходящего в мир теней, не просто примечательны — они стальной стержень всей программы «великого дела». Автор Евангелия, не лукавя, проводит чёткую грань между человеком по имени Христос и между вторым именем — духом истины, который, заметим, «от Отца исходит» и «Которого во имя Моё пошлёт Он». А имя этому Отцу дух и истина, выразившиеся в понятии с его вселенной, т.е. теорией. Во имя этих категорий человеческого духа, для их свидетельства — видения и понимания и были избраны одиннадцать учеников.

Слова Иоанна говорят о том, что человек под псевдонимом Иисус Христос не обещал своим избранным ученикам собственного возвращения в своём прежнем человеческом образе. Воскрешение относилось не к человеку; значение этого феномена духовно и логически-разумно, значит естественно. Поэтому на протяжении всех библейских текстов (и не только) необходимо очень внимательно следить за местоимениями: «имя моё», «меня», «я» и контролировать себя вопросом, о ком или о чём идёт речь. Здесь ловушка на ловушке. Легко угодить в обольстительные сети религиозного заблуждения. И, таким образом, поддаться влиянию интеллектуальной интриге высших пророков и апостолов. Что означает примкнуть к тем, кто распространяет в мире идеологию противника Сына Человеческого, т.е. противника теоретически рассуждающему разуму человека, его способности и неудержимому стремлению к объективному духу познания.

Ученики уговаривали своего учителя каким-нибудь способом избежать смерти. Они не хотели быть свидетелями его душевных и физических страданий. Их просьбу он остановил словами: «Лучше для вас, чтобы Я пошёл; ибо, если Я не пойду, Утешитель не придёт к вам; а если пойду, то пришлю Его к вам…».

Таким образом, человек Христос для понимания истины учения, его основного вопроса придавал человеческой жертве конституирующее, юридически законодательное значение. Она в контексте «великого дела» каким-то образом должна поспособствовать узнаванию того самого духа истины по имени «Христос» (ибо рождается оно на «твёрдом основании» того же имени), о котором свидетельствуют Писания. Вот тебе, любезный читатель, суть посреднической деятельности человека Иисуса Христа.

Для более ясной картины смерти и воскрешения обратимся к другим Евангелиям.

В повести об истине, т.е. в Евангелии от Матфея, это главы 27 и 28. Читаются они как понятная, наполненная трагизмом, печальная история о человеке. Но вспомним наставление евангелиста: «Будьте просты, как голуби, и мудры, как змии». Сказочная форма сцены воскрешения и есть голубиная простота, заключающая в себе большую мудрость, т.е. теоретически обоснованное знание, которое смертельно жалит голубиную простоту. «Ангел Господень» — это и есть тот самый дух истины, которого человек Христос обещал прислать вместо себя. Это его они увидели на горе и поклонились ему. Это он, обратившись к ученикам, дал им напутствие научить все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа, т.е. во имя понятия. Так они и сделали. Ученики излагали учение пророков, но уже удостоверенное человеческой жертвой, языком религиозной притчи, ни на одну йоту не отступая от внутренней логики развития идеи о воскрешении духа истины или Духа Святого, той мудрости о «великом деле», которая развивается на «твёрдом основании».

В Евангелии от Марка «ангел Господень» заменяется на «юношу, облачённого в белую одежду», который сообщает, что в этом гробе нет Иисуса Назарянина распятого — он воскрес. Евангелист незаметно переводит стрелки с человека на понятие. «Иисус Назарянин» переехал в новое жилище — в небесное, в высшую сферу, которую евангелист назвал «престолом Господним» с его теоретически обоснованным знанием «великого дела».

В Евангелии от Луки ученики Христа до его воскрешения надеялись на его чудесное возвращение к прежней жизни с ними. Но этого не случилось. Мёртвая органика в жарком климате быстро начинает разлагаться. Поэтому её, дабы не осквернить память о человеке, спешат предать земле или огню.

Дух, который не имеет плоти и костей, воскресший «Христос» упрекал своих учеников в их неверии тому, что предсказывали пророки. Именно воскресший «Утешитель — дух истины», начиная от Моисея, изъяснял им сказанное о нём. Этот «дух отверз им ум к уразумению Писаний». Иными словами, учеников научили мыслить учение и его «великое дело» понятием стволовых имён. Итогом «отверзания ума» стало вознесение второго имени «Христос» на небо, что свидетельствует о процессе теоретического рассмотрения пророков и их Закона. Лк глава 24. Обращаем внимание: евангелист о духе рассуждает как о мыслящем самого себя и свою сферу обитания едином для учения принципе.

Как видим, все евангельские сцены воскрешения согласованны между собой, в них нет противоречий. Это говорит о том, что авторы всех четырёх канонических (и не только) Евангелий были посвящены в тайну «великого дела», в тайну его основополагающей идеи — идеи воскрешения. Они, говоря языком Евангелий, были свидетелями этого явления. Отныне их библейский или учёный разум стал называться храмом Божиим. Они стали законными наследниками пророческих обетований, одним умом с ними. Они познали то, в чём заключался ум всемогущей «Личности». Они заключили с ним новый завет, уничтожив в самих себе ветхий.

Процесс воскрешения «твёрдого основания» со всеми его атрибутами знания в разуме учеников Христа из чувственно-мистического состояния трансформировался в состояние разумное. Истина факта как эмпирического опыта не воскрешения бога, якобы воплотившегося в человеке, благополучно развилась в истину разума. Простейший, привычный для людей, обыденный опыт оказался для избранных учеников Христа, своего рода, аксиомой для констатации факта воскрешения истины по имени Христос.

Написано, что «первой воскресший Иисус явился Марии, из которой изгнал семь бесов» Мк 16:9. Последним явился своим одиннадцати ученикам, которые ещё долго сомневались в происшедшем и не верили тем, кто видел воскресшего Христа. Напоследок Иисус им сказал: «Идите по всему миру и проповедуйте Евангелие всей твари». Кто будет исповедовать Христа воскресшего, тот спасён будет. А кто будет веровать в голубиную простоту с её волшебной сказочностью, как в реальность, тот будет осуждён. Мк 16 гл. Этому осуждению даны образы греха, преступления, зла, геенны огненной, Содома и Гоморры, превратного ума, рукотворного обрезания и многие другие.

Так осуществилось обещание человека Иисуса Христа: вместо себя прислать другого утешителя — духа истины или Сына Человеческого, как понятие — интеллектуальный продукт субъективной деятельности человека мыслящего, разум которого оснащён методом исследования, своеобразным навигатором, который указывает водителю верную дорогу к цели, к пункту назначения.

«Научный креационизм» за века своего существования развил свою религиозную аргументацию так, что простому не обученному в хитростях ораторской речи человеку, бывает очень трудно устоять её мнимой убедительности. Эта форма религиозной агитации опирается на утилитаристские принципы обыденного, гражданского сознания. Таким образом, произвол, духовная разнузданность этого типа пропаганды обретает свойства руководящего принципа в выборе модели миропонимания, присущего широким слоям населения планеты.

Факт воскрешения или не воскрешения Бога в образе человека Иисуса Христа — самое уязвимое явление в религиозной доктрине о Боге. Это его Ахиллесова пята. Религиозно-мифологический тип мышления с его принципом бездоказательной веры признаёт вознесение на небо «бога во плоти» как свершившееся реальное событие. Разрушение этой уверенности означает крушение мифа, падение его древнего храма, который Христос грозился разрушить в три дня. Эту неизбежность хорошо понимают все защитники иррациональной, по-библейски, голубиной сферы представлений с её нулевым уровнем знания. Чтобы не быть голословной, приведу несколько примеров западно-протестантской теолого-догматической точки зрения на это событие.

Теодос Харнак, например, считает, что «позиция по отношению к такому событию, как Воскресение Христа, никак не христианское богословие. Либо Христос воскрес — и тогда христианство истинно, либо он не воскресал — и тогда христианство не имеет никакого смысла».

«Воскресение Христа всегда было центральным пунктом учения церкви», — пишет Макдауэлл. Общий для христианства принцип веры цитирует Уилбур Смит: «С первого же дня божественно дарованной ей жизни христианская церковь была едина в своем свидетельстве о вере в воскресение Иисуса Христа. Мы смело можем назвать Воскресение одним из главных оснований и убеждений церкви; эта тема настолько пронизывает всю новозаветную литературу, что если изъять из неё те фрагменты, где речь идет о воскресении, то оставшееся просто невозможно будет понять. Воскресение было близко самым первым христианам; о нём говорят надписи на их гробницах, рисунки на стенах пещер. Оно глубоко вошло в христианское песнопение, стало одной из несущих тем апологетических сочинений первых четырех веков христианства и проповедей как до, так и после Никейского Собора. Воскресение стало одним из символов веры для церкви. Оно вошло в наш апостольский символ веры и включается во все последующие вероучения христианства.

Все свидетельства Нового Завета показывают, что суть благой вести, суть Евангелия заключается не в том, что верующий должен следовать за данным учителем и стараться подражать ему, но в Иисусе и его воскресении. Этого принципа нельзя изъять из христианства, не изменив его радикально и не разрушив самой его сущности».

«Очевидно, — подчеркивает профессор Милличан, — что с самых ранних лет истории христианской церкви она не только верила в Воскресение Господне, но и основывала на этой вере само свое существование». Д. Ф. Штраус, самый резкий и беспощадный критик церкви, в том, что касается Воскресения, признаёт, что оно есть «пробный камень не только жизни Иисуса, но и самого христианства», что оно «задевает за живое все христианство» и «определяет весь взгляд на христианство» («Новая жизнь Иисуса»)». Если Христос воскрес, то его учение действительно, если нет — рушится всё христианство. Таким образом, в течение веков, начиная со времен Цельса, воскресение было главной мишенью нападений на христианскую веру».

И далее Б. Уорфилд, Майкл Грин, Джон Локк, Филипп Шафф, Уилбур, М. Смит в один голос говорят в пользу «эпохального и предсказанного события». «Оно стало, безусловно, ключевым вопросом, от которого зависит истинность или логичность христианской религии. Это либо величайшее чудо, либо величайшее заблуждение в истории человечества». В богословии «вопрос о воскресении Христа есть вопрос исторический и, будучи таковым, должен быть разрешён на уровне научной исторической дискуссии».

Исследователь Нового Завета С. Х. Додд твёрдо уверен, что «воскресение Христа остаётся историческим событием…».

Профессор К. С. Льюис писал: «Первым событием в истории христианского мира стали свидетельства многих, кто говорил об увиденном ими воскресении. Если бы они умерли, не заставив поверить в эту „благую весть“, ни одного Евангелия никогда бы не было написано». Здесь надо напомнить, что апостольская вера преподана миру в качестве образца веры. Иными словами, верующий тот, кто повторит опыт веры своих предшественников. Простая вера в воскрешение — дело пустое, тщетное, «ибо и бесы веруют, и трепещут…, вера без дел мертва…, делами вера достигает совершенства». Иак 2:19, 20. И, понятно, одно из главных дел — воспроизведение опыта веры своих вождей. Нет этого воспроизводства, нет и веры. Есть нечто, что мы называем заблуждением, ошибкой, обусловленной утерей ориентиров в движении к истине.

Можно приводить ещё сотни и даже тысячи примеров из всех существующих христианских доктрин в доказательство современной и общепринятой богословской концепции относительно основного вопроса библейского учения — воскрешение Христа. Он состоит в одном: в простой человеческой вере в свидетельство других людей в то, что человек Христос умер и воскрес. Как это могло произойти — вопрос второстепенный. Они говорят о том, что есть свидетели и есть свидетельства, которым невозможно не верить. А потому будем верить сами и учить этой вере других.

Библейская теория познания истины сильна своим юридически обоснованным свидетельством не воскрешения человека. Теологический принцип толкования библейской веры, основанный на вере других свидетелей в воскрешение, является общим для всех христианских конфессий. Следствием вознесения на небо воскресшего «бога во плоти» является ожидание всем верующим миром второго пришествия этого бога. Было первое явление, значит, будет и второе. Когда это произойдёт — не знает никто. Но в то, что оно произойдёт, верят многие.

Следует спросить: что стало причиной подобного огрубления истины о воскрешении апологетами христианской доктрины веры? Причина проста: во-первых, идеологи «научного креационизма» не заметили разницы в именах — человеческого и философского и попались в ловушку, расставленную создателями «великого дела, они сделали себя жертвой обмана; во-вторых, они, обольстившись безумием буквы учения, никогда не стремились следовать строгим указаниям авторов этого дела, потому что своим служением угождали не столько Богу, как понятию, сколько своим, приоритетным в обществе представлениям о боге вообще, чем и оправдали языческую сущность неохристианской веры. Это развитие событий предвидели пророки: «Кто поверил слышанному от нас, и кому открылась мышца Господня? Ибо Он взошёл пред ним, как отпрыск и как росток из сухой земли; нет в Нём ни вида, ни величия; и мы видели Его, и не было в Нём вида, который привлекал бы нас к Нему. Он был презрен и умалён пред людьми, муж скорбей и изведавший болезни, и мы отвращали от Него своё лицо; Он был презираем, и мы ни во что ставили Его…» Исаия 53:1—12.

Автор «книги Исаии» — мудрый человек с глубоким, тонким и изящным умом. Предвидение печальной участи элитарного мышления сбывается и в наши дни — в начале третьего тысячелетия! Кто, скажите мне, рассматривает Библию, исходя из духовных принципов философии? Никто! Большинство людей планеты, как и две с половиной тысячи лет, видят в ней своего придуманного для себя бога, которого пророки и апостолы величали идолом, а верующих в него идолопоклонниками: «Проклят, кто сделает изваянный или литой кумир, мерзость пред Господом, произведение рук художника…» Второз 27:15; 32:29, 17—20. Рим 7:16,4,14,15; 11:7—10.

Из скупых описаний сцены распятия и воскрешения прорисовывается печальная и вместе с тем совершенно естественная картина. Человек Христос избирает себе группу из одиннадцати человек. На протяжении какого-то времени он посвящает их во все тонкости своего дела. Но как он это делает? Какую методологию использует? Как свидетельствуют канонические Евангелия, он обучает их исключительно образным языком, который «ученики не понимали, а спросить боялись». Если и написано, что «он говорил им всё», то это нельзя понимать по букве. На самом деле они обучались нулевому уровню учения. Их рассудок находился на стадии наивной веры в сказанное. Они доверяли словам своего учителя, не сомневаясь в их реализме. Видимо, человек Христос был не только хорошим агитатором, но и отменным психологом. Он сумел внушить своим подопечным веру в мистический дух учения. И они были околдованы им. Они не задумывались над всем сказанным. Это состояние их сознания повторяется в сознании верующего мира вот уже на протяжении двух тысяч лет. Люди верят в своего распятого мессию и в то, что настанет тот долгожданный час, когда он воскреснет и вместе с собой воскресит всех умерших и веровавших в него.

Доказательство начального знания основ учения и значения жертвы в контексте учения подтверждается многими словами человека Иисуса Христа, а также самими учениками. Например, Филипп просит своего учителя показать ему Отца. В ответ он слышит: «Столько времени Я с вами, и ты не знаешь Меня, Филипп? Видящий Меня видел Отца; как же ты говоришь: покажи нам Отца?» Ин 14:7—11. И даже здесь Христос объясняется на искусственном, непонятном языке. Разумеется, Филипп отошёл от него в полном недоумении, но продолжать расспрашивать он не отважился. Вся четырнадцатая глава в иносказательной форме повествует о самом процессе смерти и воскрешения. Искусство различения имён помогает распознать в этой форме глубокий естественный смысл сказанного.

Спустя некоторое время, учеников собрали вместе и стали объяснять суть происшедшего с ними события, которому они долго не могли поверить. Евангелист этот момент записал словами: «О, несмысленные и медлительные сердцем, чтобы веровать всему, что предсказывали пророки!» Лк 24:25—27.

Точкой перелома, своеобразной точкой кипения в разрушении детской веры в чудо воскрешения стал факт невоскрешения физического тела человека Иисуса Христа. Когда ученики увидели разлагающуюся плоть своего любимого учителя, когда, стоя у его гроба, они поняли, что они обмануты, они задались вопросом: но в таком случае что значит всё то, что он нам говорил, в том числе, и о его смерти? Для чего было им столько учиться у него, если всё обернулось ничем. С этого мгновения их рассудок перешёл в стадию понимания истины воскрешения. Осталось совсем немного, когда рассудительность станет оформляться в истину разума. В процессе познания всей глубины учения о Сыне Человеческом и его воскрешении пассивная чувственность научится оперировать понятиями. А это будет означать «снятие покрывала Моисеева» с учения, с его «чужестранного языка». Вместе с этим будут преодолены все те многочисленные противоречия, которые в контексте учения образуют своеобразную закономерность.

Снятие и разрешение противоречий — способ «перехода от незнания к знанию, от абстрактного выражения предмета — к всё более и более его конкретному теоретическому выражению». Один и тот же факт смерти, но осмысленный с более высокой платформы, когда аналогия вскрывает внутренние связи видимого и невидимого, даровал ученикам свободу не только от религиозных предрассудков, но и от многих метафизических гипотез.

Таким образом, эмпирическая констатация факта невоскрешения человека трансформировалась в истину разума, в разумное содержание учения. Истина, открывая себя, обнажила ложь искусственного языка. Простая наивная умозрительность с её «недостаточным вниманием к опыту и эксперименту», которая «искажает и затемняет действительное положение вещей», разрушается теоретическим способом мышления.

С уразумением тайны воскрешения под дом, построенный на песке, был подведён крепкий и надёжный теоретический фундамент, для которого теперь не страшны никакие природные катаклизмы. Отныне апостолы будут исполнять безукоризненно все, кажущиеся снаружи безумными заповеди «Христа». Теперь они, подобно своему учителю, будут учить народ, как власть имеющие, а не как книжники и фарисеи, известные нам в лице «научных креационистов» Мф 7:22.

В числе людей, которые доусовершенствовали ученический разум, могла быть женщина, которую евангелисты называют Марией, но настоящего имени которой мы, как и имени человека Иисуса, скорее всего, не узнаем никогда. В нашей плоскости исследования Мария, как человек для своего времени должна быть хорошо образованной, просвещённой, ко всему прочему, должна быть наделена рефлектирующим сознанием. Другая женщина на её месте со своей ролью, заключающейся в организации учеников для исполнения предназначенной им роли, не справилась бы.

В Евангелиях присутствуют три Марии, что вызывает у некоторых читателей недоумение: Мария — жена Господа, Мария — невеста и жена Христа, Мария — матерь Божия (такое соединение в миру осуждается всеми народами и считается не просто позором, но и преступлением), Мария — грешница. Все эти Марии создают ложное впечатление об их количестве. На самом деле все три — одно «лицо», один «персонаж». «Мария» — иносказательный образ внешней стороны учения, которая написана в строгих рамках формальной логики. Она логична! Оплодотворённая общим для учения духом — мужем совершенным, эта логичность становится матерью «Сына» — духа истины или верной женой. «Христос», как итог дешифровки библейского литературного фрагмента, -– образование духовное, «женой» и «матерью» которого является «Мария». То есть фрагмент с невидимой для читающей публики внутренней логичностью.

Здесь мы наблюдаем весьма распространённое для всей Библии явление, когда происходит обогащение религиозного искусственного языка метафорическими образами: один образ неназойливо вплетается в следующий за ним образ. Этим литературным приёмом, создаются условия живучести этой книги, сохраняется идейная, а не буквальная аутентичность её учения. Редакторы Библии, не осведомлённые в её хитросплетениях, извращали её тексты в угоду своим конфессиональным вероучениям. Но извратить или переписать всё основательно никто из них не смог. Именно образность учения, написанная в строгом соответствии незатейливой теории познания, способствовала сохранению и развитию «великого дела» к его логической завершённости.

Человеческому жертвоприношению, как стратегическому пункту программы, на страницах программной части Библии уделяется огромнейшее внимание. Ему посвящены целые книги. Например, книги Левит, Исход, Второзаконие и многие другие. Фактически, они о ней, о её будущем. Во всех случаях эта жертва есть образ «будущего блага». Она прокладывает путь в Святое Святых, в «скинию откровения», в «ковчег завета» с их теоретическим типом мышления, освободившегося от вековых оков устаревшего, пришедшего в негодность, одряхлевшего мифа.

* * *

Христос, как учитель, как идеолог, как сотрудник «великого дела», должен был предусмотреть все нюансы будущего осуществления ожидаемого. После него всё должно произойти так, как было задумано его предшественниками — высшими пророками. Поэтому нельзя думать, что ученики сами домыслили тайну воскрешения. Наверняка оставались люди, которые им в этом деле помогли.