Бесполезно расспрашивать меня об этом человеке, я знаю о нем исключительно со слов Куги. Сам лично я его не видел, поскольку именно в тот день разругался со своей девушкой Кайоко. Знаете, такое часто случается, если девушка начинает объяснять тебе, как надо зарабатывать. Она кричала, что я мог бы устроиться подсобником к реставратору, продавцом в антикварную лавку или проводить экскурсии для иностранцев, раз у меня хватило тупости бросить университет (отчитываться Кайоко, что меня выставили из-за проваленных экзаменов и бесконечных прогулов, я счел излишним). Так вот, продолжала она, я мог бы рисовать нормальную рекламу или мангу, говорят, за такие вещи прилично платят. В любом случае, мои дурацкие «графические листы» никому не нужны, кроме моего приятеля Куги, который вообще не в счет, — причитала Кайоко и тыкала пальцем в мои наброски.

Скандал был в самом разгаре, и я понятия не имел, что перед магазинчиком Куги остановился господин в респектабельном кимоно. Человек весьма крепкого сложения для своих преклонных лет, он некоторое время разглядывал пресловутые «графические листы», которые Куги вывесил в витрину исключительно из-за размера, на замену жалюзи. За спиной у него маячили парни в деловых костюмах, похожие на образцовых служащих. Один из них толкнул дверь магазинчика, и с вежливым поклоном пропустил почтенного вперед. Тот шагнул к прилавку и без долгих разговоров пожелал приобрести «военные картинки из витрины и все прочее в таком духе».

Пока Куги носился по магазинчику, собирал мои художества, сворачивал и запихивал в тубус, Почтенный сделал знак одному из парней в костюме, тот исчез и материализовался снова со старомодной коробкой для денег в руках. Водрузил коробку на прилавок и приподнял крышку — на мизинце у него не хватало верхней фаланги. Увидав такое дело Куги — большой любитель смотреть боевики — сразу решил, что находился в шаговой доступности от закоренелого якудзы. Нельзя сказать, что он сильно перетрусил, просто ноги у него стали ватными, и ему пришлось облокотиться на прилавок.

— Такая сумма будет достаточной для покупки? — осведомился почтенный.

— Ээээ… сейчас… тоесть… — пробормотал Куги, впечатленный горой наличности. — Надо спросить художника!

Бровь почтенного чуть заметно вздрогнула:

— Значит, художник жив?

— Ага, — подтвердил Куги, и добавил, хотя его никто не спрашивал: — Он молодой парень.

— Вот как? Я хотел бы встретиться с ним. Пусть прихватит побольше таких картинок, и приходит сюда завтра утром, если у него найдется время для меня, старика.

Почтенный изъяснялся со старомодной вежливостью, но при этом от него исходила такая уверенная, властная мощь, что Куги не решился перечить, и снова кивнул.

— Как пожелаете. Я приведу его прямо к открытию!

Почтенный кивнул и удалился вместе с обоими спутниками, а Куги еще полчаса вертелся в магазинчике, прикидывая, куда сподручнее спрятать деньги: сейфа у него нет. В конечном итоге, он запихнул коробку с наличными в спортивную сумку, переобулся в кроссовки и помчался к ближайшей станции метро, поминутно набирая мой номер, но слышал только длинные гудки…

…Кайоко ушла, хлопнув дверью. Однажды наступит день, когда узаконят браки с виртуальными личностями, кому тогда вообще будут нужны живые девушки? Я смял ее портрет, сгреб в охапку вместе с остальными неоконченными рисунками, отнес все в ванну, а потом включил воду.

Бумага медленно набухала, частички туши соединялись в крошечные торнадо и поднимались вверх вместе с пузырьками воздуха, как предвестники апокалипсиса. Когда я склонился к самой воде, чтобы лучше разглядеть это миниатюрное светопреставление, айфон выскользнул из кармана рубахи и плюхнулся в воду.

У меня аж сердце остановилось!

Мы прожили вместе два года — с айфоном, конечно, не с Кайоко. За все это время у меня даже мысли не было сменить моего верного друга на новую модель. Вся моя жизнь успела перекочевать в плоскую коробочку айфона, он успел стать частью моего тела, куском моей души, узилищем моих надежд и моей кармой.

Я не пытался спасти его. Нет.

Глупо спасть часть, когда гибнет целое.

Сколько там мне осталось? Год? Два? Максимум — пять. Никаким спортом я в жизни не занимался, последний раз «дышал свежим воздухом» на коллективной экскурсии по парку Ёеги в средней школе. Жру всякий фаст-фуд, запиваю газировкой с таким гипогликемическим индексом, что кишки слипаются, и курю-курю-курю. Если верить моей мамочке, рано или поздно совокупность этих факторов убьет меня. Зачем мучиться неопределенностью, если можно умереть прямо сейчас? Осталось решить как именно. Я возвратился в комнату, опустился прямо на голый пол, и стал представлять, как мое мертвое тело лежит здесь и медленно разлагается, затопляя мир потоками зловонных миазмов. Интересно, кто первым позвонит в полицию — консьержка или соседи? Хотя покойнику уже без разницы…

Я как раз пытался довести мысль до логической точки, когда в двери начали настойчиво звонить, потом стучать кулаком, наконец, сквозь тонкую стенку просочился пронзительный голос консьержки, отряжавшей соседей за полицией — полицейский участок расположен напротив здания в котором я арендую квартиру. Пришлось подняться и поплестись к дверям: ведь это покойнику без разницы, а пока ты живой, лишний раз объясняться с полицией — дурная забота.

Куги ворвался в мое жилище как вихрь, тараторил без умолку и собирал до кучи уцелевшие рисунки. Затем он выудил из шкафа относительно чистую рубаху, переодел меня и потащил за собой быстрее, чем я успел оказать сопротивление. Мой давний приятель запихал меня в лифт, потом в такси. На ночь глядя ехать в метро с сумкой денег и ценными произведениями искусства, — настоящий экстрим, — объяснил Куги.

Ночью в Токио не меньше пробок, чем днем, пока мы добрались до Гинзы, первые солнечные лучи уже взбивали тучи как омлет к завтраку. Есть хотелось отчаянно, но Куги не позволил мне даже кофе купить. Твердил, что нам нельзя задерживаться. Зато уже внутри магазинчика он вытащил початую бутылку виски, которую прихватил с какой-то презентации, и налил нам обоим в кофейные чашки. Взбодрившись, мы развесили мои работы и уселись прямо под ними — ждать.

Но почтенный господин больше не появился.

Зато ближе к полудню прибыли два мужчины в солидных костюмах. Мне они показались похожими на менеджеров банка или солидных чиновников. С поклонами они церемонно извинялись за почтенного господина Ито, который занемог так, что пришлось отменить все его встречи. Потом полюбопытствовали, который из нас художник?

Куги кивнул на меня:

— Вот скромная компенсация за ваши хлопоты, — дядька постарше вытащил из кармана пухлый конверт и положил передо мной. Затем сделал знак своему спутнику, тот мигом водрузил на прилавок небольшой лаковый короб. — Господин Ито наказал отдать это художнику. Он пришлет вам записку, как только почувствует себя лучше. Пожалуйста, примите этот скромный сувенир, не удручайте господина Ито отказом!

Я взял сундучок в руки и хотел спросить, что там внутри — но Куги, с которого уже семь потов сошло, пихнул меня ногой под прилавком. Мы — насколько сумели — вежливо поблагодарили, поклонились, и замерли, согнув спины, пока «костюмы» не укатили в своем дорогущем авто.

Куги повесил на двери табличку «Закрыто», разлил остаток алкоголя, мы заказали пиццу, а потом долго медитировали, разглядывая пятна жира и кетчупа на дне пустой коробки, и боязливо косились на лаковый короб. Наконец, я поднял крышку и обнаружил сверток из тяжелого, старого шелка. Куги сказал, что этот антикварный обрезок сам по себе стоит денег. Все же он арт-дилер и разбирается в таких вещах. Мы развернули ткань с большой осторожностью и принялись разбирать содержимое.

Там были старые фотографии и открытки, поразительно похожие на мои рисунки: военные из императорской армии, расчлененные трупы, немыслимые уродцы и красавицы в нарядных кимоно с хищными острыми зубками. Имелись еще вырезки из газет на разных языках: пожелтевшие и хрупкие как крылья бабочек. Выцветшая афиша призвала жителей и гостей Шанхая посетить гастрольное шоу «Павильон желанных чудовищ», с нею соседствовал ископаемый виниловый диск, путеводитель по дзенским монастырям, аптечный прейскурант, плакат с рекламой детского мыла, маленький плоский треугольник из желтого металла, и даже стеклянный глаз, реальный до жути! Все это мы разложили на полу, пока добрались до главной ценности: отдельного шелкового свертка, размером поменьше. В нем хранилась подборка записей, выполненных в строгой каллиграфической манере, модной во времена сёва: рабочие заметки молодого офицера — что-то вроде современного планера. Читать их оказалось трудоемким, но увлекательным делом, мы провозились до глубокой ночи.

Утром Куги осенило, что он больше суток не проверял свои входящие, почту и комментарии. Он схватил планшет, прямо подскочил, и громко зачитал из новостной ленты, что сегодня ночью скончался глава одного известного клана якудза. Куги сразу же вообразил, что новопреставленный и есть его почтенный покупатель.

Я в этом сильно сомневался — если верить информационным агентствам, умершему старичку было основательно за девяносто, в таком возрасте мало кто расхаживает по магазинчикам и закупает оптом работы неизвестных художников. Фотографии «большого босса» мы не нашли, поэтому Куги уговорил меня сходить на похороны.

Впечатляющее зрелище!

По улочкам Асакусы растянулась нескончаемая вереница дорогущих автомобилей, сотни мужчин разного возраста шагали, склонив головы, в петлички их солидных костюмов были продеты белые хризантемы — знак траура. Иногда они бросали на зевак косые взгляды, выискивая полицейских в штатском, которых отрядили присматривать за порядком. Сами же служители закона, которых в толпе было действительно немало, вполголоса сокрушались о прежних временах, когда якудза знали свое место, не совались в политику или бизнес, а тихо-мирно играли в кости на задворках веселых кварталов. Они не хватались за пистолеты по любому поводу, а если возникала нужда убить кого-то, это делали с подобающей благопристойностью, исключительно холодным оружием…

Словом, мы услышали много нового, но как выглядел покойный, так и не узнали. Потому еще несколько дней не решались прикоснуться к деньгам, все надеялись, что почтенный покупатель объявится. За это время мы изучили содержимое сундучка вдоль и поперек, сообразили, что все вещицы из лакового короба так или иначе упоминаются в записях.

Сами по себе записи образовывали что-то вроде связной истории, в которой зияло несколько белых пятен. Чтобы заткнуть эти дыры, мы скоренько собрались и поехали в Шанхай. Просто так — как неофициальные лица, поэтому из китайских архивов нас отправили восвояси. Сказали, чтобы мы прислали запрос. Как полагается писать такие запросы, мы понятия не имеем, поэтому просто выложили сканы некоторых записей и фотоснимков в социальной сети Weibo и пошли прогуляться по городу.

Старых, еще довоенных построек в Шанхае сохранилось больше, чем кажется. Мы уже отчаялись обойти их все и решили покончить с этим бессмысленным делом, когда наткнулись на аптеку, торговавшую снадобьями, доставленными непосредственно из Тибета — как сообщала реклама в витрине. Рекламные надписи были сделаны на пяти языках, включая японский, и мы рискнули войти. Нас встретил старичок в одеянии цвета осенней кленовой листвы, сходном с монашеским балахоном. Его голова была абсолютно лишена волосяного покрова, вообще, он выглядел достаточно архаично, чтобы полюбопытствовать, помнит ли уважаемый сенсей шоу «Павильон желанных чудовищ»? Старичок наморщил лоб и ответствовал, что упомнить такого уже никто не сможет, настолько давно это было.

…В забытые времена, когда Поднебесной еще правили божественные императоры, один из них — особо пресыщенный в плотских утехах — повелел собрать для своего гарема девиц со всяческими физическими уродствами и разместить оных в специально выстроенном помещении, поименованном «Павильон желанных чудовищ»…

Старичок вещал в таком духе битый час, пока мы не догадались купить пачку слабительных порошков, которые потом выкинули в мусорный бак рядом с гостиницей. Пока мы болтались по городу, страничка Куги набрала добрую тысячу комментариев — большей частью в них обзывали нашу историю сфабрикованной для забавы, иначе говоря «фейком», и уверяли, что подобное было немыслимо в суровые военные времена.

Вот странные люди!

Подумали бы, зачем пожилому человеку — якудза он или нет — выдумывать такое? Тем более, ради чего это делать Куги? Он старообразную каллиграфию даже читает с трудом! Про меня и говорить нечего — я знаю английский куда лучше японского, поэтому решил перевести все, что мы вычитали, вызнали или просто догадались, и выложить здесь, на моем сайте. Если вы располагаете свидетельствами и подтверждениями описанных в этой истории фактов, без промедления связывайтесь со мной через специальную форму на странице или пишите на мою электронную почту.

Часть 1

14 год эпохи сева,

месяц написания поэзии

префектура Токио, столица

1. Шелест ивовых веток

Внезапный порыв ветра сорвал с ветки сухой лист и растворился в полуденном зное. Хрупкий, похожий на бабочку, листок плавно опустился на пятно засохшей крови. Лейтенант Такэда проследил за ним взглядом, поправил круглые очки и только после этого отважился задать вопрос полковнику Китаока, который уже сорок минут изучал место происшествия.

— Обнаружили что-нибудь, господин полковник?

— Да, лейтенант, обнаружил. — Полковник с безразличным видом поворошил жухлую траву наконечником трости и вздохнул:

Кленовый листок

Иссох — близится осень,

Тепла не вернуть.

Полковник Китаока, в распоряжение которого лейтенант поступил двое суток назад, против его ожиданий, оказался человеком образованным и утонченным.

— Иными словами, лейтенант, даже незначительный, случайный штрих, вроде сухой травинки, позволяет переоценить имеющиеся факты.

Лейтенант заметил, как полицейский надзиратель и сержант из местного отделения полиции обменялись взглядами за спиной армейского чина. Люди, скроенные из такой же грубой, практичной материи, как их гражданское платье, они искренне недоумевали, зачем военной жандармерии вообще потребовалось дополнительное расследование очевидного самоубийства. Полицейский надзиратель Иппонги, предпочитавший представляться «детектив», работал в полиции уже лет двадцать и мало нуждался в наставлениях. Он достаточно владел методом логических умозаключений, чтобы из неброских деталей вроде свежего шрама на щеке полковника и хромоты, вынуждавшей офицера использовать трость, обоснованно заключить, что вояка совсем недавно вернулся из действующей армии, застрял в столице из-за последствий ранения и тяготится нынешней чиновничьей должностью. Правду сказать, китайские диверсанты, маньчжурские бандиты, даже иностранные шпионы — редкие гости в Токио, вот полковник и продолжает гоняться за призраками былых заговоров с усердием, достойным лучшего применения, торчит здесь битый час в такую духоту! Но открыто торопить офицера Кэмпэйтай детектив не решался, напротив, виновато кланялся после каждого замечания.

Лейтенанту Такэда подобные умозаключения не требовались. Он знал, что его командир всего лишь следует рутинной практике, как и надлежит государственному служащему. После прескорбных событий, известых как «Инцидент 26 февраля», за которыми волна офицерских самоубийств прокатилась по стране подобно цунами, каждый такой случай становился объектом пристального внимания военных жандармов. Особенно, если речь шла о лице, уволившемся из армии аккурат весной 1937 года и пренебрегшим составлением предсмертной записки.

— Подскажите, детектив Иппонги, зачем в садовом грунте делают подобные углубления? — полковник указал на небольшую, но глубокую выемку в земле.

— Не могу знать. Не по моей части вопрос, — потупился детектив. — Здесь надо привлекать профильного специалиста. Эксперта.

— Ясно, — полковник повернулся и принялся ворошить траву на противоположной стороне мощеной дорожки. — У покойного майора имелся садовник?

Садик, в котором отставной майор Сога вспорол себе живот, отличался завидной ухоженностью. Здесь умещались и ступени искусственного мха, и песчаная площадка с садом камней и даже искусственный прудик, обрамленный карликовыми деревцами. Весь садовый инвентарь был аккуратно сложен в специальной деревянной подставке. Естественными границами этого идеально организованного пространства служили стена дома и заросли ив.

— Нет. Прислуга у них была приходящая, в садике покойный майор любил самолично возиться. Он даже жилье ради такого удовольствия сменил, как вышел в отставку, — детектива опередил с ответом юркий, седой как лунь, старичок, невесть как просочившийся мимо стражей порядка. — Прощения прошу, что обеспокоил. Я здешний квартальный староста, в протчее время держу антикварную лавочку и торгую всякой всячиной, а фамилия моя — Накамура.

— Значит, покойный майор не испытывал стеснения в средствах?

— Нет. Майор Сога был человек зажиточный, другие здесь не поселяются. Квартал у нас тихий, спокойный, недвижимость в цене.

— Опросные листы господина Накамуры имеются в материалах дела, — заметил детектив, а старичок расплылся в доброжелательной улыбке:

— Не грех повторить, если сам господин полковник спрашивает.

— Вы были коротко знакомы с покойным, господин Накамура?

— Не сказать, что коротко, единственно, иногда играли в маджонг.

— Возможно, господин Сога упоминал при вас, что серьезно болен или страдает от любовных затруднений?

— Ничего такого не было. Выглядел он вполне здоровым и крепким. С чего ему болеть? Жил он не по годам умеренно.

— Спасибо, господин Накамура, что нашли время заглянуть, — полковник вежливо поклонился старосте. — Ваши пояснения очень ценны для следствия. Пожалуйста, задокументируйте эти сведения, лейтенант Такэда.

Старичок смерил лейтенанта неожиданно живым и проницательным взглядом, а затем словоохотливо объяснил:

— Мне не в тягость заглянуть, я живу по соседству, — и добавил: — Значит, дозволяете впустить сюда девчушку? Оне очень просятся!

— Какую девчушку? — не понял полковник.

— Ту самую юную госпожу, которая нашла покойника. Закричала — ужас как! Я прямо вскинулся. Думаю, с чего бы? Господин майор не имел привычки водить девиц к себе домой. Прибежал, а здесь такие дела творятся, полицию вызывать пришлось…

— Это вы пригласили свидетельницу, детектив?

— Боюсь, что нет.

— Так она сама пришла. Хочет оставить подношения для поминальной службы по господину Сога, — объяснил староста, совершенно проигнорировав гримасу раздражения, перекосившую лицо полицейского. — Ведь такое не возбраняется?

К удивлению лейтенанта, наслышанного о строгом нраве полковника Китаока, последовало разрешение.

Мужчинам пришлось потесниться, чтобы освободить достаточно места для девушки, действительно очень миловидной. Ее волосы были собраны в сложную дамскую прическу, для которой девушка выглядела слишком молоденькой. Она, наверное, только-только школу окончила и очень смутилась, столкнувшись с таким количеством официальных лиц. Ее пальчики подрагивали, когда она протягивала полковнику лаковую коробочку с рисом и конверт, перетянутый траурной тесемкой.

— Примите, пожалуйста, это на благовония…

— Господин Сога был вашим добрым знакомым?

— Он был армейским сослуживцем моего папы, а после его смерти помогал нашей семье хлопотать о пенсии.

— Вам часто приходилось бывать в доме майора Сога?

— Всего два раза. Я привозила документы, но затребовали еще некоторые, я не стала отправлять их почтой, а решила привезти сама. Я учусь здесь, в Токио.

— Вы предупреждали майора о своем визите загодя, верно?

— Нет… То есть… Господин Сога сказал приезжать в любой день до обеда.

— Похвальная забота о покойном, госпожа… — полковник Китаока заглянул в опросные листы, которые ему услужливо протянул лейтенант, уточнил фамилию девушки. — Госпожа Сугимото. Оставьте подношения старосте.

— Госпожа переживает, что дух покойника никак не угомонится. Боится с того самого дня, как увидала, — староста спрятал коробочку и конверт в рукав. Полицейские снова молча переглянулись, а фарфоровое личико девушки залилось краской.

— Вот как? Вы наблюдали в саду что-то странное? — осведомился полковник.

— Не знаю, — девушка виновато опустила глаза, ее тонкие брови изящно изогнулись.

— Хорошо. Расскажите, что вы видели, еще раз, во всех подробностях.

Госпожа Сугимото обвела садик настороженным взглядом, вытерла ладони листочком рисовой бумаги и скомкала его в пальцах:

— Сначала я постучалась, но никто не открыл, а из сада доносился какой-то шум, я решила, что господин Сога там. Окликнула его, но никто не отозвался, я заглянула сюда и увидела, что кто-то лежал прямо на дорожке. Знаете, как бывает — человек споткнулся, упал и покалечился. Господин Сога завалился вниз лицом, в очень неестественной позе, рука была отведена далеко в сторону, пальцы торчали в разные стороны, мне показалось, они шевелятся… — ожившие воспоминания заставили девушку попятиться от искусственного водоема. Несколько малюсеньких шажков — и она оказалась рядом с лейтенантом Такэда. Он физически ощущал нежный шелест и прохладу, исходившую от ее кимоно, когда девушка указала на пруд и вздохнула. — Ветер прогнал рябь по воде, и отражение размылось, рука оставалась неподвижной. Я поняла, что господин Сога мертв. Мне хотелось убежать прочь, но я угодила в огромную вязкую лужу, поскользнулась, никак не могла подняться. Кругом меня была кровь! Сандалии свалились, одежда вся перепачкалась, я закричала… — Девушка прикусила губу, чтобы не расплакаться. — Душа господина Сога как раз отлетала, сребристое облачко скользило к ивовым кустам, и ветки зашуршали, прямо как сейчас. Траурной церемонии еще не проводили, боюсь, его дух до сих пор бродит здесь…

— Где именно?

— Вон там, — юная госпожа указала на плотную ивовую поросль, примыкавшую к стене дома. Ветер все сильнее раскачивал ивовые ветки, их шелест напоминал лейтенанту Такэде шепот злобных духов. Но лишенный всякого воображения детектив кашлянул, чтобы скрыть смешок:

— Должно быть, барсук-тануки пробежал или безнадзорный пес забрел.

— Нет в нашем квартале никаких барсуков, потому как кругом чистота. Собаки здесь все на цепях сидят, — сразу же вознегодовал староста. — Другого такого опрятного и уютного квартала в Асакуси еще поискать. И не найдешь, господин полковник!

— Вы бы еще открыли господину полковнику секрет, откуда в вашем районе взялись такой покой и благолепие, — не выдержал детектив.

— Какой здесь секрет? — Седовласый господин Накамура спрятал ладони в рукава кимоно, не нового, но сохранившего блеск и добротность. — Любой мальчишка скажет, здесь проживают главы клана Атомо. Что в этом постыдного? Якудза тоже надо где-то жить. Водопровод, между прочим, на ихние средства построен, на ремонт дороги и прочие каждодневные надобности боссы тоже не скупятся. Или взять пожар, который случился в прошлом году: вся Асакуса могла выгореть! Счастье, что ребята ихнего покойного босса Дивая набежали и успели растащить бревна с крыши театра…

— Позвольте мне поинтересоваться, господин Накамура, кто регулярно избивает бродяг по всей округе? — Саркастически кривил губы детектив. — Кто превратил баню в притон, куда простые горожане лишний раз не решаются заходить? Если хотите брать прошлый год, — пожалуйста. Скажите, кто помог воришке-домушнику свалиться с крыши и сломать шею? Наверняка отчаянные ребята из клана Атомо!

— Мне про воришку ничего неизвестно, — поджал губы старичок. — Если за ребятами имеется что худое, так арестуйте их и отдайте под суд. Иначе пустой разговор!

Пока почтенный староста припирался с полицейским о вреде и пользы якудзы для коммунального хозяйства, полковник положил руку на рукоять меча и двинулся к ивовым зарослям по толстой подстилке мха. Короткая полуденная тень следовала за ним вдоль веранды, пока не растворилась в шелесте зелени.

Наверное, лучик солнца угодил прямо в стекло очков лейтенанта Такэды, но ему тоже показалось, что среди ив мелькнуло легкое, прозрачное существо. Полковник сделал еще шаг и резко отпрянул назад, что-то со свистом пронеслось мимо лейтенанта и пробило перегородку-седзи в особняке господина Сога.

Внутри дома послышались треск и звон разбитого фарфора. Перепуганная госпожа Сугимото непроизвольно вцепилась в руку Такэды, за считанные секунды все вокруг пришло в движение и замелькало. Раздался топот десятка ног — на шум торопились полицейские и жандармы, стоявшие в оцеплении вокруг двора; детектив выхватил пистолет и выстрелил в сторону ивняка, но полковник сурово рявкнул:

— Всем на землю! Никому не двигаться!

Ветви затрепетали, свистящий звук снова рассек воздух, раздался короткий глухой всхлип, детектив Иппонги упал на спину, и уставился бессмысленными глазами прямо в синее небо. Кровь вязкой ниточкой подтекала из сомкнутых губ, а в горле торчала короткая толстая стрела.

Лейтенант тоже намеревался выхватить пистолет, но ему воспрепятствовали: господин Накамура с прытью, неожиданной для человека преклонных лет, ткнул его кулаком между лопаток, а ступней — под колено, в результате молодой офицер свалился на траву, увлекая за собой хрупкую госпожу Сугимото, все еще снимавшую его руку. Сам старичок тоже потерял равновесие и всем телом навалился на плечи Такэды сверху. Под двойным бременем лейтенант едва мог дышать, но это не имело никакого значения. Сегодня впервые за два года службы он ощутил себя настоящим боевым офицером, достойным славы своей семьи.

Он чувствовал, что живет!

Полковник Китаока извлек саблю из ножен, плавно опустился на одно колено, срезал слой мха, затем поддел спрятанную под ним нить. Соприкоснувшись с клинком, она лопнула, издав пронзительный звук. Рояльная струна — тонкая, прочная и совершенно неприметная, догадался лейтенант. Пока струна натягивалась, из-под крыши дома вылетела еще одна короткая стрела, но вяло свалилась на землю, не причинив никому вреда. Не поднимаясь, полковник повернул голову и скомандовал:

— Вооружитесь садовым инвентарем, господа жандармы, и снимите верхний слой грунта. Избегайте выпрямляться в полный рост! Пожалуйста, пошлите за криминалистами и саперами, сержант. Лейтенант Такэда, препроводите гражданских лиц за пределы опасной территории.

Лейтенант незамедлительно приступил к выполнению задачи: пригнувшись, протянул руку госпоже Сугимото. Благо, другому гражданскому лицу, господину Накамуре, помощь не требовалась. Старичок наконец-то высвободил плечо лейтенанта, согнулся в три погибели и, бормоча витиеватые ругательства, мало подобающее его сединам, устремился к выходу из садика.

Девушка оперлась на предплечье лейтенанта Такэды — ее ладошка была прохладной, как горный ручей. Под общим весом тел слой пышного мха заметно просел, и у самой воды из-под него выползли омерзительно-влажные сущности, похожие на жирных белых червей. Девушка испуганно отпрянула, вскрикнула и обмякла — лейтенант едва успел подхватить ее. Превозмогая отвращение, он вытянул шею, присмотрелся и понял, что перед ними — человеческие пальцы…

Дом покойного майора располагался между антикварной лавочкой господина Накамуры и зданием небольшого театра. Лейтенанту Такэде никогда не приходилось бывать именно в этом, но подобных театров на Асакусе великое множество. В отличие от традиционных японских театров, в них ставят большей частью переводные пьесы или сюжеты японских авторов из современной жизни, зачастую в весьма эксцентричной манере. Судя по новенькой крыше, это был тот самый театр, где в прошлом году случился пожар. Ивовые заросли отделяли дивный сад господина Сога от берега канала, полного мутной воды. На другом берегу канала маячили заборы угольных складов.

Эксперты тщательно производили замеры, вычерчивали подробный план дома и примыкающей территории. К моменту прибытия группы криминалистов в саду обнаружили в общей сложности пять арбалетов-ловушек, два из которых еще не успели выстрелить. Через раздвинутые перегородки лейтенант наблюдал, как старший из экспертов с безразличным видом уложил в пакет для вещественных доказательств пальцы. Их было два — большой и указательный, под воздействием жары и влаги они уже начали разлагаться. Другие криминалисты срезали куски грунта вместе с травой и следами запекшейся крови. Полковник желал узнать — принадлежит ли она почившему господину Сога. Кроме того, он потребовал изъять тело майора из городского морга и провести повторную экспертизу — его интересовало все: ссадины на коленях, состояние кожи в области головы и шеи, даже содержимое желудка.

После тщательной фотосъемки тело детектива Иппонги накрыли простыней и увезли. Полковник сразу же отправил освободившегося фотографа снимать подозрительные рытвины у дорожки. Старательный служака опустился на колени прежде, чем щелкнуть затвором.

К этому времени особняк успел пропитаться духотой, разогнать которую не под силу обычному вееру. Лейтенант обмахивал юную госпожу Сугимото со всем возможным старанием, но девушка выглядела бледной и обессиленной. Пришлось отослать полицейского за водой для юной госпожи. Использовать жидкости, съестные припасы и даже посуду из дома майора Соги кроме как в целях криминалистической экспертизы полковник Китаока категорически запретил — все это могло быть отравлено.

Поэтому лейтенант почти обрадовался возвращению пронырливого господина Накамуры с чайничком и чайной чашкой в руках. Несколько глотков чая улучшили состояние девушки настолько, чтобы возможно стало отправить ее домой, а лейтенанту — вернуться к служебным обязанностям.

— Простите, господин Накамура, вы присутствовали при осмотре сада полицией, когда обнаружили тело майора Сога? — окликнул почтенного полковник.

— В обязательном порядке, — ответил старичок, и вздохнул, указывая на стрелу, застрявшую в ширме, — но ничего подозрительного здесь не обнаружилось. Единственное, нашли собачье дерьмо — там, ближе к ивняку. Ведь где это видано, чтобы животная, я извиняюсь, нагадила и не зарыла? Однако такой ленивый народ теперь стали принимать в полицию, что это дело они отказались занесть в протокол.

Сегодняшней ночью или предшествующим днем староста не слышал ничего странного, потому как не ночевал дома. Обычно он обретается по соседству — в верхнем этаже свой антикварной лавочки, но один состоятельный насельник квартала отбыл лечить суставы на горячие источники и упросил господина Накамуру пожить в его доме, чтобы денно и нощно присматривать за жилищем. В лавке за старшего остался приказчик, в театре имеется сторож и еще пара человек обслуги — основная труппа укатила гастролировать. Но после приключившегося инцидента — господин Накамура произнес последнее слово со значением, сделал паузу и добавил:

— Я сам солдат, господин полковник, награжден медалью за сражение при Ляояне. Так вот, после такого инцидента считать означенную обслугу людьми толковыми нет никаких оснований…

Полковник прервал словоохотливого старосту:

— Уверен, вы были достойным солдатом, господин Накамура. Сейчас сержант препроводит вас в полицейский участок, и тщательно зафиксирует все, что вы сочтете необходимым сообщить о происшествиях в квартале, предшествующих кончине майора Сога. Спасибо за ваше время и неоценимую помощь императорской армии!

Старичок приосанился и проследовал за сержантом совершенно довольный. Полицейские больше не переглядывались. Конечно, они могли добавить, что особняк, за которым так усердно «присматривает» господин Накамура, принадлежит клану Атомо, а проживет в нем не кто иной, как нынешний босс означенного клана. В столице царит летнее затишье, поэтому босс подался на курорт — обирать состоятельных отдыхающих и провинциалов, охочих до игры в кости. Но лишившись руководства детектива Иппонги, младшие полицейские чины вообще не представляли, как следует вести себя с офицерами из военной жандармерии. Полковник избегал прямых вопросов, вынуждая опрашиваемых много раз повторять показания, сбиваться и путаться. При таком подходе запросто можно сболтнуть лишнего, заработать взыскание или вообще лишиться службы…

Так рассуждали полицейские, пока полковник Китаока изучал план дома и придомовой территории, с коротким поклоном предоставленный криминалистом.

— Полагаю, центром перекрестного огня арбалетов служил берег пруда? Примерно здесь? — полковник остановился у самой воды.

— Именно так.

— Хорошо. Прошу вас, одолжите мне вот это… — полковник, не чинясь, позаимствовал из арсенала криминалистической службы толстые резиновые перчатки, склонился к воде и принялся шарить по днищу пруда. — Странно… Здесь ничего нет…

Парочка карпов кои, взбудораженная следственными действиями, метнулась к ступени искусственного водопада, затем к решетке, преграждавшей им путь в водосток. Снова возвратясь к берегу, рыбы закружились вокруг опущенной в воду руки полковника. Лейтенант Такэда залюбовался их плавными движениями, контрастом алых пятен и белоснежной чешуи, и невольно вспомнил, как мальчишкой любил возиться с рыбками в своем домашнем озерке. Водоем был не в пример больше этого, но карпы исправно собирались стайкой и устремлялись к его руке в ожидании кормежки. Лейтенант быстро нырнул в жилую часть дома и возвратился к пруду с громоздкой лаковой коробкой, поднял крышку и продемонстрировал полковнику. Полковник погрузил пальцы в содержимое коробки, отсыпал некоторое количество на ладонь и принялся внимательно разглядывать:

— Вам известно, что это, лейтенант?

— Так точно. Зерна, гомарус, кусочки высушенных фруктов, корней лотоса и прочее — еда для рыбок. Карпы кои неприхотливы в пище и не требуют живого корма, такая смесь может храниться длительное время даже в жаркую погоду. Хозяевам очень удобно и просто кормить этим составом рыбок…

— Ясно. Очень дельная мысль обратить внимание на емкость с кормом! — в словах полковника не прозвучало даже тени иронии. Он стряхнул крошки с ладони прямиком в воду, а остальной корм аккуратно пересыпал в мешок для вещественных доказательств. Затем простучал пальцами лаковые боковины и стыки, перевернул коробку, ловко отодвинул дощечку, служившую дном, и вытащил из тайника связку бумаг, перетянутых куском шелка.

2. Заметки о необычных методах преступления и дознания

Ровно за пятнадцать минут до начала рабочего дня лейтенант Такэда вошел в тренировочный зал. Он оставил обувь на специальной полочке, отодвинул оконную раму и с наслаждением потянул носом свежий воздух, — в зале витал устойчивый запах пота. Его коллеги, капитан Наката, инструктор по боевым искусствам, и капитан Момоси из криминалистического отдела, уже битый час метелели друг друга, лелея надежды, что полковник Китаока пожелает размяться, оценит изящество их боевых стилей и наконец-то откомандирует как перспективных офицеров на передовые рубежи воюющей империи. Капитан Момоси ежемесячно подавал прошения о переводе в действующую армию, но все они оставались без удовлетворения. Поговаривали, что начальство не желает отпускать капитана из-за побед в соревнованиях по айкидо и стрельбе из лука, которые он регулярно одерживал, умножая славу всего управления. Капитан Наката, принадлежавший к роду, почти такому же старинному и славному, как семья самого лейтенанта, избрал другой путь — подрался с парнем из оперативного отдела прямо в столовой и рассчитывал отправиться на фронт в порядке взыскания, но вместо этого угодил на гауптвахту.

Тягаться с ними лейтенант Такэда не собирался, его навыки были куда скромнее. Разумеется, он умел худо-бедно управляться с мечом — дед самолично вложил бамбуковый меч в его неокрепшую детскую ладошку и обучал, пока был жив. Позже уже его отец, известный сторонник вестернизации и прогресса, скрепя сердце оплачивал для сына уроки у именитых мастеров «пути меча», считалось, что занятия укрепляют телесное здоровье Эмото. Будущий лейтенант рос мальчиком хилым, врачи обещали, что он перерастет болезни, но с возрастом его здоровье не становилось лучше. Слабые легкие едва не преградили юноше путь к фамильной воинской славе, пришлось приложить недюжинные усилия, чтобы надеть армейскую форму с белой нарукавной повязкой Кэмпэйтай. Поэтому на рожон лейтенант Такэда не лез: знал, что перевод в действующие части чреват медицинским осмотром, после которого его запросто могут комиссовать. Он устроился у стены, разложил подставку с письменными принадлежностями, проверил, как смешаны чернила, старательно вывел сегодняшнюю дату, — усердие и терпение были его оружием.

Два капитана основательно просчитались. Полковник Китаока вошел в зал минута в минуту с началом рабочего дня, и хотя был одет в кэйкоги вместо воинской формы, но разминаться не стал, а поклонился в знак приветствия и позволил начать. Полковник еще не оправился после ранения, даже самые простые движения даются ему с усилием, глупо думать, что человек, привычный к победам, захочет демонстрировать свою временную слабость младшим по званию, — рассудил лейтенант, пока капитан Наката демонстрировал принципы работы ловушки, изъятой в саду покойного майора.

— … в процессе установки конструкции образовались характерные углубления на грунте, действует все это достаточно примитивно, — капитан надавил ногой на рычаг ловушки, струна натянулась, привела в действие крюк арбалета, черная стрела рассекла воздух и вонзилась в соломенное чучело, год за годом сносившее удары будущих мастеров боевых искусств. — Конструкция не вполне аутентичная. Полагается использовать нити, сплетенные из женского волоса, но отыскать даму с косами до самой земли в наши дни практически невозможно, поэтому злоумышленник воспользовался рояльной струной…

— Вам уже приходилось наблюдать подобные конструкции? — спросил полковник.

— Нет, но описания таких устройств содержатся в исторических источниках.

— В литературе, которая не является строго научной, — ехидно уточнил криминалист. — Если вообще допустимо считать литературой предания о синоби!

Лейтенант оторвался от протокола и спросил с самым серьезным видом:

— Мне так и записать, что полицейского детектива атаковали синоби?

Полковник улыбнулся.

— Разумеется, преступление обставлено с избытком театральности. У вас, капитан Момоси, как я понял, есть особое мнение на этот счет?

— Да, с вашего позволения. Я полагаю, подобную инсценировку затеял человек, весьма поверхностно знакомый с бытовыми реалиями современной Японии, имеющей искаженное представление о великой истории нашей страны. Человек, который почерпнул сведения в англоязычном бульварном чтиве и детективных фильмах. Иностранец! — За неимением демонстрационной доски криминалист пришпилил к соломенным чучелам демонстрационные материалы, которые не поленился принести с собой: сравнительную цветовую таблицу, увеличенные до гигантского размера изображения отпечатков пальцев, а так же схематичное изображение человеческого тела, размеченное с указанием размеров. Он выдернул стрелу и принялся размахивать ею как указкой. — На месте преступления были обнаружены фрагменты кисти, а именно, большой и указательный пальцы правой руки, ампутированные острым стальным предметом. Обратите внимание, что тип пигментации кожи и характер папиллярного рисунка пальцев типичны для европеоидной расы. Удалось выяснить, что группа крови пострадавшего — вторая. Она широко распространена среди европейцев, в то время как у коренных жителей Азии преобладает третья группа. Используя типовые пропорции тела представителей так называемой «арийской расы», рассчитанные германскими антропологами, можно уверенно предположить, что пальцы принадлежали мужчине европеоидного типа, ростом от 165 до 175 сантиметров по метрической системе, весом от 70 до 80 килограммов. Возраст мы оценили как 30—35 лет, но с учетом хорошей физической формы преступник может быть и старше — до сорока пяти…

— Просите, господин полковник, разрешите задать вопрос капитану Момоси?

— Безусловно.

— Как давно отсекли эти пальцы?

— Около трех суток назад. Полагаю в тот же день, когда скончался майор Сога.

— В таком случае нет оснований считать этого европейца преступником. Если этот человек пытался убить майора, а тот защищался посредством меча, они разворотили бы весь сад, а шум привлек внимание соседей. Убить полицейского калека тем более не мог. Очень сложно стрелять из арбалета с подобным увечьем.

— Вы считаете, что помимо ловушек, был и еще стрелок?

— Да. Эти потаенные устройства выглядят хитроумно, однако для того, чтобы они нанесли смертельную травму, должно совпасть слишком много случайных факторов. Зато смятение и суета, которую они вызвали, облегчили задачу убийцы. Все, что от него требовалось — держаться на определенной линии огня и воспользоваться такой же стрелой, как в ловушках.

Лейтенант склонился над своими записями, аккуратно разгладил бумагу. Если младший чин рассчитывает «сделать карьеру» — как это называют в англоязычных странах — абсолютно недопустимо излагать свои соображения начальству с подобным выражением лица! Никогда, никогда капитан, позволивший себе безмятежную улыбку Будды Амиды, не станет майором.

— Очень хорошо, капитан Наката. Возьмите несколько полицейских в помощь, проведите следственный эксперимент, определите место дислокации стрелка и осмотрите; подготовите отчет и передадите лейтенанту. Прошу вас поторопиться, — полковник дождался, пока капитан раскланяется и отойдет достаточно далеко, прежде чем снова окликнуть его. Капитану пришлось неловко повернуться. — Да, капитан, постарайтесь не обеспокоить жителей квартала. Если от них поступят жалобы, боюсь, вам придется вернуться на гауптвахту… Продолжайте, капитан Момоси. Вы проделали большую работу. После совещание отправьте описание мужчины-европейца, дополнив характером травм, в медицинские учреждения, полицейские участки и таможню. Пусть предпримут меры к розыску похожих мужчин. Теперь перейдем к телу господина Сога.

Криминалист зашуршал бумагами и вынул листок с плотными столбцами записей:

— Вот, это результаты анализа крови, собранной с травы. Как вы и предполагали, полковник, кровь господину Сога не принадлежит. Вернее, там была кровь самого майора, и другая кровь, которая ему не принадлежит. Не человеческая.

— Кровь собаки?

— Да… — озадаченно протянул криминалист. — Хотя, возможно, шакала или лисы. Прошло продолжительное время, я не могу ручаться за абсолютную точность результата.

— Спасибо, капитан, не стоит тратить время на то, что мне заведомо известно. Староста Накамура упоминал экскременты животного. Несчастное существо убили, чтобы лужа крови вокруг господина Сога выглядела более теплой и реалистичной. Это потребовалось потому, что самого майора разделали далеко за пределами садика и доставили к дому уже мертвым. Лучше расскажите, что лично вас удивило или озадачило при вскрытии майора?

— Понимаете… — Капитан Момоси сдвинул брови, словно подобная гримаса способна была оживить его память. — Майор Сога был жив, когда его брюшную полость вскрыли мечом, имитируя самоубийство, это бесспорный, установленный факт. Но выражение его лица… глаза… все было такое… такое странное. Умиротворенное лицо, почти блаженное.

— Хотите сказать, он не испытал боли?

— Да. Однако мы не обнаружили следов наркотиков или анальгетиков… — лейтенанту показалось, что криминалист хочет добавить еще что-то, но боится прогневать начальника. — Вскрытие было повторным. Препараты тканей в городском морге готовили крайне небрежно, а самого покойника успели передать в ритуальное агентство, там обмыли и обработали, что сделало наши исследования малоинформативными. Возможно, преступник использовал вещества, которые быстро разлагаются, или специальные яды, о которых нет информации в открытых источниках. Поэтому я должен ходатайствовать о консультации опытного военного токсиколога…

— Вы хотели бы привлечь какого-то конкретного специалиста?

— Точно так. Будет большой помощью узнать мнение подполковника медицинской службы Исигуро, он работает над отравляющими и бактериологическими веществами для нужд армии, поэтому его имя мало известно в академических кругах.

— Хорошо, капитан Момоси, подготовьте запрос и сопроводительные материалы, я позабочусь, чтобы подполковник Исигуро уделил достаточно внимания этому делу. Больше не задерживаю, у вас много задач.

Тренировочный зал опустел, кислорода заметно прибавилось, лейтенант смог вдохнуть полной грудью, выпрямиться и тихонько наблюдать, как полковник Китаока отрабатывает удары меча на плетеном чурбане — тень полковника летала по ширмам как огромная черная птица, а безвинное чучело вздрагивало и натужно скрипело. Потешившись вволю, господин Китаока вспомнил о лейтенанте и принялся расспрашивать, огорчен ли тот переводом из отдела, где был на хорошем счету.

Лейтенант отчеканил, что готов служить Императору в любом качестве.

Он ничуть не жалел о должности, на которой приходилось целыми днями сидеть в пыльном помещении вместе с дюжиной других сотрудников, проверять судовые документы на предмет контрабанды или переводить изъятую у иностранных матросов полиграфическую продукцию, выискивая в ней антияпонскую пропаганду, и каждодневно писать объемистые отчеты. Заниматься такой рутиной его определили из-за гражданского образования, хоть не такая великая заслуга быть лучшим выпускником провинциального коммерческого училища.

Такэда Эмото вообще не любил вспоминать годы учебы и стыдился, что из-за постоянных болезней не посещал школу, как все нормальные дети; приглашенные отцом репетиторы обучали его на дому. Здоровье Эмото немного поправилось в том возрасте, когда возвращаться за школьную парту — глупо, а поступать в университет еще рано. Отец хотел было отправить мальчика в британский колледж, но доктора опасались, что путешествие и смена климата разрушат хрупкое равновесие, с трудом обретенное организмом пациента. В итоге его записали в ближайшее к дому учебное заведение — пресловутое коммерческое училище.

— Тогда прошу, господин лейтенант, расскажите мне о главном призе. Что за бумаги так бережно хранил майор Сога?

Лейтенант с поклоном вручил ему опись документов, обнаруженных в тайнике. Самым объемистым из них — тридцать четыре листа — была учетная книга, заполненная в старомодной манере. Веками так учитывали урожаи во владениях даймё. Двойная итальянская бухгалтерская запись скоро окончательно вытеснит этот пережиток прошлого, но даже в собственном поместье семейства Такэда, где вырос Эмото, ему приходилось знавать упертых учетчиков, которые продолжают пересчитывать каждую горстку риса по старым мерам, ведут записи именно так и потрясают кулаками в адрес армейских снабженцев, выдумавших накладные и всякие дебеты-кредиты. Учет вели аккуратно, на протяжении двух лет, пробелов нет. Судя по характеру записей, обладатель книги одалживал деньги под процент достаточно скромный, а потом ссужал их другим нуждающимся под куда более высокую ставку, и не торопился платить налоги.

— Малопочтенное занятие для отставного офицера, — вздохнул полковник, — зато серьезный мотив для убийства.

— Не уверен, что майор занимался кредитными операциями лично. Взгляните — вместе с учетной книгой обнаружено несколько накладных — с армейских магазинов в Китае, из портового склада Нагасаки, судовые коносаменты с международных линий. Все эти документы никак не отражены в учетной книге и никак не связаны между собой. Рискну предположить, что майор по какой-то неизвестной причине просто хранил документы у себя.

— Возможно. Потрудитесь разыскать образец почерка майора и выяснить его имущественное положение в налоговом ведомстве. Боюсь, офицерская пенсия — слишком скромный источник финансирования для кредитных операций. Чтобы одалживать крупные суммы, даже неофициально, ему требовался залог.

— Я сию минуту подготовлю запросы, — лейтенант вскочил на ноги и принялся шнуровать высокие ботинки, хотя никакой спешки не было. Еще вчера он связался с добрыми знакомыми из налогового ведомства и выяснил, что наследства господин Сога не получал, ценных бумаг или недвижимости не имел, жил в арендованном домостроении, то есть не имел ничегошеньки, что могло сойти за залог. Образец почерка покойного майора он тоже успел раздобыть, правда, пришлось раскошелиться на рикшу, чтобы поспеть в кадровое управление до конца рабочего дня. Майор писал твердо, размашисто и без всяких украшательств, как свойственно человеку решительному. В книге же записи делал некто дотошный до мелочности, стараясь уместить на страницу как можно больше знаков. Но лейтенант умолчал о своих изысканиях, поскольку считал невежливым опережать руководящую мысль.

— Не торопитесь, — полковник жестом фокусника извлек из складок одежды монокль, поднес его к глазу, прижал бровью и снова просмотрел опись. — Ответьте мне на один вопрос. Если бы вам лично случилось ссужать средства — предположим, чисто гипотетически, — вы могли бы принять подобные документы в качестве залога?

— Гипотетически? Нет, документы я не рассматриваю как залог даже гипотетически. Речь идет о противозаконной финансовой операции! — Лейтенант укоризненно качнул головой. — Значит, документы невозможно будет использовать в суде, сами по себе они — всего лишь бумага. Другое дело — товары, которые в них указаны. Такой залог легко продать на черном рынке с большой выгодой. Господин полковник, любой ростовщик предпочтет документам реальный, наличествующий на складе товар.

Полковник поймал монокль в ладонь, уголки его губ вздрогнули, из-за шрама улыбка вышла недоброй. Конечно, он знал. Знал с самого начала!

Знал, что искать. Ради именно этих документов полковник Китаока покинул Китай и готов был задыхаться в токийском зное. Теперь он возвратится на континент, имея все основания трясти армейские склады, интендантскую службу, а там — кто знает?

Конечно, для такой кропотливой работы полковнику потребуются ответственные и исполнительные сотрудники, которые не отвлекаются на ловушки из женского волоса, «клан синоби» и прочую ерунду.

Лейтенант зажмурился от открывшихся перспектив и узел самого себя — бодро пересчитывающего штабеля мешков и ящиков в окружении пристыженных интендантов; тщательно сверяющего часы налета истребителей с расходными ведомостями на горючее; и наконец, себя — отважно взвешивающего содержимое бачков с пищевыми отходами в офицерской столовой! На таком оперативном просторе он быстро дослужится до чинов, достойных вековой славы дома Такэда. Однажды убеленный сединами полковник Такэда повторит своим подчиненным то же самое, что слышит сейчас:

— Современная война, господин лейтенант — это война нового типа. Война техники, коммуникаций и ресурсов. Линия фронта проходит не только в окопах; хищения, недостачи и злоупотребления наносят императорской армии гораздо больший ущерб, чем вражеские диверсанты. Только военная жандармерия способна покончить с круговой порукой чиновников и интендантов. Подготовьте запросы, а завтра не торопитесь на службу, — от такого неожиданного приказания лейтенант едва не заступил на татами прямо в ботинках, и пробормотал:

— Как?

— Оденьтесь в гражданское платье и отправляйтесь в управление полиции Асакусы. Формально вы должны получить опросные листы болтливого старикашки и справку о делах, которые закрыл или отказался возбудить детектив Иппонги за последний год. Но главное — подружитесь с коллегами из полиции, выпейте с кем-нибудь чаю и расспросите. Меня интересует то, что остается за строками документов: слухи, сплетни, частные мнения… Важно понять, что на самом деле происходит в чертовом «тихом» квартале, из которого жильцы вдруг разлетелись как журавли под осень. Судите сами: театральная труппа упорхнула гастролировать, состоятельный горожанин срочно укатил на курорт, люди из якудзы взялись избивать любого чужака, забредшего в квартал, хотя обычно не втягивают в клановые конфликты окрестное население. Что-то их здорово перепугало, настолько, что неизвестный ростовщик отдал свои бумаги на хранение бывшему военному, господину Сога. Допустим, некий преступник разыскивал документы и вынужден был в процессе поисков пойти на убийство. Почему он не захотел просто пырнуть майора ножом или расшибить нашему детективу череп камнем в темном проулке? Быстро, эффективно, без затрат! Чем типичнее преступление, тем сложнее его раскрыть — это аксиома. Убийство с целью ограбления остается самым массовым из тяжких провонарушений, каких совершаются сотни, а раскрываются только десятки. Зачем было превращать простое дело в масштабный спектакль? Должна быть причина!

Господин полковник отвернулся и продолжил с удвоенным усердием осыпать ударами чучело. Лейтенант Такэда остановился у входа и еще некоторое время наблюдал за его абсолютно просчитанными движениями — такой человек не остановится, пока не докопается до самой потаенной, единственной и истинной причины.

3. Повесть о доме Такэда

Покончив со служебными обязанностями, лейтенант Такэда не торопился домой. Он вернулся на Асакусу и вошел в храм Сэнсодзи, смешался с толпой прочих паломников и туристов, бросил деньги в ящичек для пожертвований, не поднимая головы прошагал под огромным нарядным фонарем, даже против обыкновения купил какой-то талисман для домашней божницы. Зажег ароматные палочки и долго-долго стоял у курильницы с благовониями, дожидаясь, когда ветер окутает его облаком сизого дыма, от которого щиплет в носу и тянет закашляться. Он умолял милосердную богиню Каннон освободить его из хрустального кокона одиночества, опутавшего его как родовое проклятье. Матушка Эмото рано покинула бренный мир, так и не успев подарить мальчику родных братьев и сестер. Его отец предпочитал наслаждаться свободой, которую дает положение вдовца, и не торопился вступать в новый брак. Ни тетушек, ни дядюшек у него не было. Он вырос в окружении чужих, взрослых людей и не испытывал никакой — совершенно никакой — душевной потребности обзаводиться приятелями среди сверстников, как это принято. Конечно, ему приходилось ходить на занятия, в столовую, на всякие празднества и состязания, и даже в веселые кварталы в компании соучеников, а затем сослуживцев. Но эту повинность Эмото принимал исключительно как часть профессиональных обязанностей. Хорошему офицеру должно быть присуще чувство коллективизма, но ему нравилось одиночество! Обычно, мысли о собственной ненормальности наполняла Эмото жгучим чувством стыда, но со вчерашнего дня его вытеснила печаль.

Вчера он заглянул в лавочку к знакомому зеленщику, купил мускусную дыню и пару кистей винограда, почти идеальными иероглифами вывел на карточке пожелания доброго самочувствия, вложил в корзину и отправил госпоже Сугимото с посыльным. Благо, адрес девушки значился в полицейских записях. Сегодня юная госпожа прислала ему милую записочку с благодарностью. Было бы поступком хорошего тона пригласить ее прогуляться в парке, полюбоваться цветущими гортензиями в компании приличных молодых людей и девушек — но никакой подходящей компании в приятелях у Эмото не числилось. Другим вариантом было бы предложить госпоже Сугимото посетить вместе пьесу в классическом японском театре, например «Но». Однако приличия требовали разделить это удовольствие не только с девицей, но и с почтенной родственницей, как это приятно в достойных семьях. Ни одной подходящей кузины или тетушки, которую можно прихватить с собой, на память лейтенанту Такэда не приходило. Впрочем, он редко общался с родственниками, а его отец — который, безусловно, вспомнил бы двух-трех матрон из дальней родни, проживающей в Токио — отбыл путешествовать по Европе больше двух лет назад, изредка присылал домой сувениры, открытки с видами городов и штемпелями дорогих отелей; где он сейчас и как с ним связаться, Эмото не знал.

Оставалось только уповать на милосердную богиню Каннон и дожидаться, когда полковник Китаока распорядится пригласить госпожу Сугимото для повторного опроса. Такую встречу не назовешь настоящим свиданием, но все же…

Эмото всматривался в трепещущие струи дыма в поисках поддержки, пока в глазах не поплыли радужные круги:

в дымной пелене кувыркались акробаты в трико, усыпанных блестками, затем они уступили место духам-ками. Безликие девы, прикрытые исключительно собственными длинными волосами, соблазнительно извивались, пока их не прогнал прочь бритоголовый монах. Священнослужитель взмахнул рукавами, и воздух наполнился бесконечным «…ОМММ…», между ладоней совершенномудрого человека парил круглый предмет, похожий на человеческий глаз. Хрустальное око мира вращалось вокруг своей оси, набирало скорость, пока не взорвалось изнутри со звуком нервным и звонким, видение рассыпалось как сверкающие огни фейерверка.

Эмото пришел в себя и обнаружил, что простоял в странном забытьи битый час. Поток посетителей Храма Сэнсодзи обмелел, сувенирные лавочки закрывались — ночь неумолимо подступала к Воротам Грома. Лейтенант нехотя развернулся и зашагал к выходу, безуспешно пытаясь придумать хоть какую-то почву для общения с коллегами из местного управления полиции, кроме распития дрянного пива.

На утоптанном пятачке у полицейского управления толкалось сразу несколько человек, курили долгими затяжками, лица у них были усталые и хмурые, а дешевые костюмы европейского покроя вытянулись на локтях и коленках. Разглядывая их сквозь окно служебного автомобиля, лейтенант Такэда приободрился. Он хотел одеться в юкату, но остановился на похожем костюме, очень сдержанном. Рубашку выбрал льняную, английской работы, которая выглядела весьма скромно с обывательской точки зрения. Этот небольшой маскарад возымел действие. Сержант, которого он хорошо запомнил в саду майора Сога, отделился от группы и бросился к нему:

— Господин лейтенант? Рады вас приветствовать! Должно быть, вы прибыли за показаниями господина Накамуры?

— Вам придется обождать совсем немного, господин Накамура пожелал перечитать все записи еще раз, — вступил в разговор другой паренек, по возврату не старше лейтенанта, услужливо распахнул перед ним двери и пропустил вперед. — До чего дотошный дед попался! Вчера целый день с ним провозился, стопку бумаги извел, то одно перепиши слово в слово, то другое… Как надоело, хоть бы меня в армию забрали!

— Да он просто издевается над тобой, — фыркнул сержант, — увидал новичка и давай изгаляться, они всегда так делают!

— Кто они? — переспросил лейтенант Такэда, аккуратно прощупывая почву для общения, но ответа получить не успел. Они вошли в помещение для допросов, где давали показания разом несколько человек. Под потолком надсадно гудели вентиляторы, стрекотали пишущие машинки, рядовые полицейские сновали туда-сюда по служебным надобностям, детективам приходилось выкрикивать вопросы и перегибаться через столы, чтобы разобрать показания. Над всем этим хаосом царил человек с обрюзгшим лицом, под суровым взглядом которого молодые сотрудники примолкли и опустили глаза.

Господин Накамура как раз заканчивал штамповать именной печатью страницы с показаниями, но, заприметив лейтенанта, остановился, вытащил один листок и поднял так, чтобы начальнику участка было видно несколько помарок:

— Поначеркали, просто ужас! Раньше такого не допускалось, полицейские выводили каждый знак, верно, господин старший детектив? Нет, так не годится, пусть перепишут с аккуратностью.

Начальник участка насупился, и ответил:

— Боюсь, это задержит господина лейтенанта!

— Ничего-ничего, я располагаю временем, чтобы подождать, господин старший детектив, загляну через часок, — лейтенант помог старичку подняться: сегодня он был не прочь послушать местные новости в изложении седовласого ветерана.

— Вот именно, офицера с Кэмпэйтай сами разберутся, что им делать, не глупее остальных! — они вышли из участка вместе и сговорились скоротать время ожидания за чашкой чая.

Лейтенант Такэда плохо знал район, в котором оказался, поэтому представил выбор подходящего местечка почтенному Накамуре. К его изрядному удивлению, старичка поджидал автомобиль — пузатый и роскошный, приличествующий скорее солидному банкиру, чем скромному хозяину антикварной лавочки. Дверцу перед ними с поклоном распахнул крупный парень в юкате. Физиономия у него раскраснелась так, вроде он минуту назад выскочил из бани.

Автомобиль миновал буквально один квартал, и затормозил напротив мало примечательного чайного домика, на веранде которого расположился хлыщ, наряженный как гангстер из американских фильмов. Хлыщ приподнял шляпу в знак приветствия и пропустил их внутрь. Обслуга тоже выстроилась у входа и отвешивала гостям поклоны, хозяин — добродушный толстяк — лично сопроводил их в самую дальнюю часть зала и отгородил ширмой, хотя других посетителей в заведении не наблюдалось. Вся эта суета показалась лейтенанту излишней и нарочитой. Впрочем, внутри чайной было чистенько, стоял прохладный полумрак, а ширма радовала глаз изображением пионов, сделанным с большим мастерством. Две миловидных девицы вынесли сервированный чайный столик, одарили гостей многообещающими улыбками и упорхнули за ширму, зато к ним без особых церемоний подсели хлыщ и парень в юкате. Хлыщ ловко наполнил чашечки прозрачной жидкостью — это было сакэ. Лейтенанту не оставалось ничего другого, как возмущенно вскинуть брови, и заметить:

— Вы меня с кем-то спутали, господин Накамура? Я нахожусь на службе.

Старик охнул, беззвучно хлопнул сухими ладонями, тот час появились девицы и сменили столик, на этот раз одна из них задержалась, чтобы разлить чай, изящно придерживая пальчиком крышечку чайника. Воздух наполнился ароматом радости и весеннего солнца, схожим с дыханьем лесной девы. Почтенный антиквар повертел в руках свою чашку и повинился:

— Просите великодушно, господин Такэда, мои племянники маленько промахнулись с напитком, — он привстал и влепил хлыщу подзатыльник, да такой, что парень едва лоб о столешницу не расшиб. — Ребята они хорошие, да только не успели пообтесаться в городе. Деревенщина! Вчера еще рисовую солому скирдовали. — Спутники господина Накамуры дружно расхохотались, при этом у хлыща обнаружились длинные кроличьи зубы, пожелтевшие от дешевого табака. На сельскохозяйственных рабочих парни походили очень мало, хотя определить их социальный статус лейтенант затруднялся. Старичок сделал глоток чая, и лейтенант заметил небольшие чернильное пятнышко на его рукаве.

— А вы шутник, господин Такэда! Как же можно вас спутать с кем-то другим? Ваше имя Эмото, стало быть папаша ваш — Такэда, Кинкити? — Старичок отечески похлопал лейтенанта по руке. — Здесь все его хорошо знали, и на Есиваре, и на Гиндзе, везде, где играют в кости. Бывало, сядет играть, что твой накабон! Сутки или двое бросает костяшки без передыха, пока не отыграет обратно все до последнего цена! Очень не любит в проигрыше оставаться. Сразу видно, урожденный даймё, не чета жалованным князькам, которых напек покойный император. Но ни грана заносчивости в нем нету, точно говорю. Раз приходит он ко мне, к обычному смерду, и говорит: все мы погрязли в средневековье, господин Накамура. Продолжаем сидеть на корточках, подбрасывать кости и полагаться на судьбу, когда весь цивилизованный мир давно играет в рулетку. Рулетка — это строгий научный расчет, единственное — нужно дождаться подходящей комбинации, а для этого требуются средства. Понятное дело, я ему занял, сколько попросил, с тем он и уехал. В каких-таких европах мне теперь искать родителя вашего?

— Будь жив Такеши-сан, он бы нашел способ взыскать с должника хоть в Европе, хоть среди горных отшельников, — насупился хлыщ.

— Да, не чета новому боссу, Такеши-сан никогда не прятался по углам, — добавил красномордый парень и тут же заработал затрещину от почтенного.

— Не ваша печаль, что делает босс! Он живет своим разуменьем…

…а кто живет своим разумением, знает, что лучше вымокнуть, чем утопнуть. Так и простым смертным лучше отступить в сторону и подождать, чем закончится дело, когда злобные духи плодятся сверх меры и наносят людскому роду большой урон, а святые отшельники — ямабуси спускаются с гор и затевают с ними войну. В такие времена разъяренное море таранит сушу гигантскими волнами, земля дрожит и трепещет, а горы исторгают огнедышащую лаву.

Давно, очень давно мир не видел подобной баталии, еще с тех времен, когда Нара была столичным городом. Один ямабуси был настолько ловок, что изгнал из Нары всех злых духов, оборотней и призраков до единого! В знак признательности горожане предложили ему задержаться на отдых и выбрать любую из девиц, проживавших в веселом квартале, а было их великое множество — одна краше другой. Но отшельник побрезговал таким подарком, дабы не расточать на глупых баб свою магическую силу.

Тогда обиженные девицы собрали все золотые монеты, которые им удалось скопить, и украшения, и подарки, которые получали от поклонников, свезли к чистому озеру, высыпали в воду, стали рыдать и умолять озерного духа наказать заносчивого отшельника. Дух озера принял их подношение.

В глухой ночи, когда старая луна уже умерла, а рождение новой только ожидается, он подкрался к уснувшему отшельнику, одним ударом рассек надвое не только его могучее тело, но также и бессмертную душу, дабы обречь половинки горькой участи — перерождаться снова и снова в женских телах, телах двух прекрасных сестер, без возможности соединиться. Он обрек юных дев смирять гордыню, пока им не случится повторить подвиг отшельника и защитить новую столицу от напасти. С тех пор девы-воительницы рождаются в каждом поколении и ждут часа великой битвы с духами мононоке…

— …Правда или нет — мне неизвестно, но когда мальчонкой я проживал в Наре, мы частенько ныряли в чистое озеро, и мне свезло отыскать на дне старинную золотую булавку. Поняли, к чему говорю?

— Ага! Надо оставлять девчонкам хорошие чаевые, иначе в следующей жизни родишься бабой, — ухмыльнулся хлыщ. — Слыхали, чаровницы?

Девицы высунулись из-за ширмы и призывно захихикали, прикрывая накрашенные губы ладошкой.

— Вот остолопы! Я к тому, что соваться в чужие дела — только карму себе испортить. Видите, господин Такэда, с кем приходится иметь дело?

Господин Такэда слушал болтовню стрика в пол-уха, он прекрасно помнил этот прием из инструкций по организации дознания: следователь задает несколько формальных вопросов, а затем удаляется или переводит разговор на постороннюю тему, не проинформировав подследственного о существе дела. Подследственный мучится неопределенностью, испытывает чувство вины и безысходности, способствующие признанию. Даже без этого немудреного приема доброе расположение духа лейтенанта растворилось как радуга от порыва ветра. Он прекрасно знал, что отец — записной игрок, и понимал: кто играет — тот неизбежно проигрывает, но никогда не задумывался, чем отцовская слабость может обернуться лично для него.

Точнее — не желал задумываться!

Два года назад отец наспех собрал вещи и без предупреждения укатил путешествовать, Эмото почти обрадовался его отъезду.

Его родитель был типичным «мобо»: выписывал все, что можно купить за деньги из Европы, читал переводные романы, носил декадентские усики и посещал варьете. Он не жалел средств, чтобы удерживаться в границах хорошего вкуса, — одежду ему шили по меркам в лондонских ателье, галстуки доставляли из Парижа и Милана, часы и прочие мужские безделицы — из Швейцарии. Как результат, в собственной стране Такэда-старший ухитрялся походить на иностранца больше, чем заезжие дипломаты и гастролирующие артисты, с которыми он приятельствовал.

Он пригласил немецкого архитектора, чтобы перестроить родовое гнездо в готический замок, сманил из посольства французского повара, через «Красный крест» нанял английскую сиделку — ухаживать за чахлым сыночком. Фамильные накопления исчезали как сливовый цвет после запоздалых заморозков, но отец мало смущался этим фактом. Краеугольного основания европейской философии он так и не усвоил. Даром что отправил боевые доспехи предков пылиться в чулане, заменил татами на паркет и даже сортир обустроил на европейский манер, но как подобает урожденному японскому даймё, продолжал глубоко презирать деньги.

«Европейский стиль», это модное поветрие двадцатых, с началом боевых действий в Китае стал именоваться «антияпонскими настроениями». Иностранные туристы, гастрольные труппы, гуманитарные миссии, а следом за ними заокеанские деловые люди — все — покидали Страну Восходящего Солнца спешным порядком. Даже профессиональные дипломаты остерегались лишний раз выходить за стены посольств, чтобы не спровоцировать обвинения в шпионаже. Япония ударным маршем возвращалась в состояние «страны на замке», скидывала балласт и обрастала броней, как надлежит непотопляемому авианосцу, и готовилась всей мощью обрушиться на западный мир.

Вполне естественно, что отец затосковал, лишившись привычного круга общения и милых сердцу развлечений, и решил уехать туда, где позволительно вести прежний образ жизни, — так рассуждал Эмото, разглядывая открытки с видами Парижа и Монако. Во всяком случае, он избежит объяснений с начальством насчет неблагонадежного родственника. Что отец задолжал якудза и поспешно скрылся из зоны досягаемости кредиторов, ему ни разу не приходило в голову.

По гортани лейтенанта прокатилась волна спазма, как перед астматическим припадком, он непроизвольно потянулся к горлу, расстегнул верхнюю пуговичку кителя, и уже предощущал, что расплата за подобное недомыслие будет суровой.

— …Как было отказать? Ведь научный подход сильно меняет дело. Вот я и занял папаше вашему, — почтенный антиквар вернулся к разговору, извлек из рукава стопку векселей, выписанных от семейной корпорации, которую возглавлял отец Эмото, развернул бумаги веером и показал — от нулей у лейтенанта голова закружилась. Но не настолько, чтобы упустить очевидное — печати были отцовские, но заполняли бланки сухонькие пальцы господина Накамуры. Самолично отец никогда не возился с такой ерундой. Почерк был тот же самый, что и в изъятой учетной книге. Значит, у дошлого антиквара имелся солидный, хотя и не вполне законный, приработок. Оставалось зажмуриться и мысленно молиться милосердной богине Каннон, чтобы в качестве выкупа господин Накамура согласился принять деньги.

Деньги — всего лишь бумага. Деньги он найдет!

Арендаторы в хозяйствах хозяйства семьи Такэда бесперебойно поставляют рис по выгодным государственным контрактам на нужды армии, недостроенный папашей монструозный «замок» удалось подлатать, навести кровлю и сдать под военный санаторий, так что перекредитоваться под такие активы Эмото сможет, деньги будут. Но писклявый голосок внутри нашептывал лейтенанту, что седовласого старикашку деньги — как финансовый инструмент — интересуют не больше, чем его отсутствующего родителя.

Зачем он понадобился этим людям?

Лейтенант Такэда старался дышать размеренно и глубоко, даже чая глотнул, чтобы не захлебнуться в приступе нервного кашля.

Господин Накамура спрятал векселя и продолжал:

— Тем более, Кинкити-сан успокоил меня. Так и сказал, сынок, мол у меня подрастает, до того толковый в коммерции, просто как неродной. В крайности он выкупит векселя, вы всяко останетесь в прибыли! Я и не переживал особо, — старикашка горестно вздохнул. — Вдруг: что я наблюдаю? Лейтенант Такэда! Уже в армию записали парня, не ровен час — убьют! Кто ж со мной тогда рассчитается?

— Наших многих, кто покрепче, тоже в солдаты забрили…

— Позабирали через одного! — дружно поддакнули их молодые сотрапезники.

Но заслуженный вояка Накамура тут же одернул обоих:

— Служить в императорской армии большая честь! Многие молодые люди идут добровольцами, как Ито, Акира. Хваткий молодой человек, до службы проживал в нашем квартале, мы ему по-соседски, просто в знак уважения, собрали некоторую сумму и отправили в часть. Ведь это не воспрещается?

— Нет, — ответил лейтенант, пытаясь уловить, куда клонит хитромудрый антиквар.

— Послали ему телеграфным переводом, а вся сумма вернулась обратно. Теперь поди знай — жив он или нет? Не по-людски выходит, господин лейтенант, если служилому человеку даже поминальной таблички поставить некому!

— Но, — осторожно заметил лейтенант, — у него наверняка есть родственники. Им должны были выслать извещение в случае смерти.

— Да, действительно, у него осталась матушка. Никакого извещения ей не было, а писем она давно не получает, адвокат для нее написал прошение, чтобы выяснить, жив ли сынок, — старик принялся что-то искать, извлек на свет сложенный листок, разгладил на столешнице и пододвинул лейтенанту. — Но женщина она робкая, сама подать документ стыдиться. Вы бы отдали бумагу своему начальству, господин Такэда? Ваш полковник, — сразу видно, — человек чести, настоящий самурай — башку мечом снесет с одного удара, так что будет катиться еще много ри. Он не откажет в помощи убитой горем матери…

— Да скажи ему проще, Накамура-сенсей! — Хлыщ раскрошил в пальцах прозрачный лепесток рисового печенья. — Скажи, как только будет Ито сидеть с нами за одним столом, он сразу получит расписки своего папаши, и дальше сделает с ними что хочет. Пусть хоть зад подтирает!

— А если положит сюда похоронку, — красномордый парень в юкате хлопнул по столу, — получит только половину, так что пусть заранее подсуетится собрать остальное…

— Вот, полюбуйтесь на этих «меньших братьев», господин Такэда! — от негодования антиквар ударил по столу кулаком так, что чай расплескался. — Умом они не богаты, не понимают культуры обхождения, кроме тюрьмы, ничегошеньки в жизни не видели. Я про другое вам толкую. Нехорошо, знаете, если газеты начнут трезвонить, как поставщик Императорской армии просвистел весь свой «business» уголовникам и дернул в Европу. Контракты могут аннулировать, такие сейчас порядки — не мне рассказывать, не вам слушать, без того мы отняли изрядно вашего времени на сущую ерунду, — он глянул на молодых людей, те дружно вскочили:

— Оставьте весточку для людей Атомо в этом заведении, если будет нужда, господин Такэда, — поклонился лейтенанту парень в юкате, — наш клан умеет быть признательным!

— Вас подбросить до полицейской делянки? — услужливо предложил хлыщ.

— Это лишнее, — отказался лейтенант, разглядывая остывшую жидкость в чашке.

Старик сделал знак парням, и они зашагали к выходу, сам же он несколько отстал, запутавшись в склдках старообразного одеяния, споткнулся, ухватился за плечо лейтенанта, и заметил напоследок:

— Вот и правильно. Только время напрасно потеряете с детективами. Кабы в полиции служили толковые люди, додумались бы опросить ту, другую, даму.

— Вместе с госпожой Сугимото была еще одна дама? — ахнул лейтенант.

— Была, еще какая! Не хотел бы я спознаться с такой особой! Дама из тех, что скажет такое, о чем другие умолчат. Желаю здравствовать, господин Такэда.

Лейтенант остался в одиночестве. Ему хотелось подхватиться и мчаться к госпоже Сугимото, расспросить про ее спутницу. Но вместо этого он заказал свежего чая, выпил одним глотком, не разбирая тонкостей вкуса, и внимательно перечитал прошение.

Хотел бы он взглянуть на парня, информацию о котором оценили так щедро.

По форме прошение не вызывало претензий, ничего предосудительного в самой просьбе дать ход официальному документу тоже нет. К своему прежнему начальству лейтенант Такэда обращался не чинясь: на службу его приняли по высокой протекции, был он на хорошем счету, к тому же иногда оказывал старшим офицерам скромные услуги через знакомых в налоговом ведомстве.

Но полковник Китаока — другое дело. Он человек без дешевых слабостей, стал его начальником всего несколько дней назад, омрачать служебные перспективы выдумками и недомолвками лейтенанту совсем не хотелось. Рядовой Ито ему не брат, не родственник, не сокурсник, даже не сосед! Как объяснить такую просьбу?

Другое дело, если он сумеет мотивировать свое невольное благодеяние интересами расследования. Эмото бросил на столик щедрые чаевые и удалился под благодарственные славословия толстяка-хозяина и его «чаровниц», справедливо опасаясь, что полицейские имеют привычку распивать пиво в менее приятных заведениях.

4. Инцидент на небесном мосту

Предстоящий перелет в Шанхай абсолютно не беспокоил лейтенанта Такэда. Ему многократно приходилось летать пассажирскими рейсами, он не думал, что полет в военно-транспортном самолете имеет принципиальные отличия.

Времени на переживания у него просто не было. Ему пришлось готовить копии документов по делу майора Сога, сдавать оригиналы в архив, писать описи и отчеты, паковать бумаги в стальные ящики для транспортировки конфиденциальных документов, и все в самые сжатые сроки! Он даже немного повздорил с капитаном Момоси, который никак не желал сдавать в багаж свои драгоценные «стекла» — препараты из тканей и всякие биохимические пробирки и колбочки, а вместо этого исходатайствовал у полковника разрешение лететь со всем своим добром отдельно, с медицинским бортом, оборудованным холодильными камерами. Капитану было чем гордиться — описание «лица европейского типа», составленное им на основании анализа группы и состава крови, содержавшейся в «ампутированных фрагментах кисти», полностью совпало с описанием, сделанным другим свидетелем!

Под впечатлением от этого достижения лейтенант выписал по каталогу все работы Фурукава Такеши, которые смог отыскать, и намеревался просмотреть их во время полета, чтобы хоть в малой степени овладеть искусством определять характер, личные предпочтения и слабости людей, выяснив их группу крови. Хотя признанием своей методики криминалист был обязан именно ему, лейтенанту Такэда. Именно Эмото отыскал и блестяще провел опрос ключевого свидетеля!

…Когда лейтенант Такэда вернулся в полицейский участок, шуму там прибавилось — в комнате для допросов лупцевали какого-то оборванца, запах гнилого тряпья и застарелого перегара расползся по всему помещению. Из-за жары полицейские орудовали бамбуковыми палками в полсилы, но все равно их жертва вопила так, что стекла звенели. Лейтенант поморщился, он не хотел вмешиваться, но ему было необходимо спешно воспользоваться телефонным аппаратом, а в таком шуме говорить — затруднительно. Пришлось напомнить, что гражданская полиция не имеет полномочий на применение подобных методов в процессе дознания. Оборванца окатили ведром воды, чтобы угомонить, и утащили прочь. Теперь можно было набирать номер госпожи Сугимото: служебный долг вынуждал лейтенанта забыть о приличиях!

Но вместо звонкого голоска Мидори из трубки донесся строгий низкий голос, очевидно принадлежавший зрелой даме.

— Дом Сугимото, слушаю вас.

Как ему раньше не пришла в голову столь очевидная вещь? Никакое достойное семейство не отпустит девушку в столицу одну, без наперсницы! Несомненно, эта почтенная, уважаемая дама живет с госпожой Сугимото под одним кровом и сопровождает юную госпожу везде, тем более, во время визитов к майору Сога, одинокому мужчине. Осталось только выяснить, почему полиция не опросила ее вместе с остальными свидетелями, и восполнить это вопиющее упущение.

— Простите, это лейтенант Такэда, особый отдел Кэмпэйтай, беспокоит по поводу происшествия в доме господина Сога.

— Ясно. Вам придется перезвонить, Мидори-тян еще не вернулась с занятий.

— Но мне необходимо поговорить именно с вами, госпожа…

— Окада, Окада Юкки.

— Простите, госпожа Окада, вы сопровождали госпожу Сугимото во время визитов к майору Сога?

— А сами как думаете? Могу я отпустить дитя одно в эдакое скверное место?

— Нет, ну что вы! Значит, вы хорошо помните день смерти майора?

— Еще недели не прошло, захочешь — не забудешь.

— Вы сможете рассказать об этом визите во всех подробностях?

— Да хоть сейчас!

— Сейчас этого не требуется. Я приглашу вас для дачи показаний повесткой, на завтра, у вас будет возможность явиться?

— Ну, раз есть такая надобность — явлюсь.

— Большое спасибо, госпожа Окада, за содействие следствию.

Он не стал вешать трубку, а сразу же попросил коммутатор Кэмпэйтай, дозвонился в канцелярский отдел, продиктовал адрес госпожи Сугимото и велел оправить туда нарочного с повестками для обеих дам. Теперь можно было спокойно двинуться разбирать старые дела. В помощь лейтенант Такэда попросил молодого детектива, который опрашивал антиквара Накамуру. Потрудились они на славу и вполне заслужили вечернюю передышку с выпивкой и прочими скромными радостями наподобие дружеской беседы.

…Когда стало известно, что младший детектив Уэда ищет путей попасть на армейскую службу, начальник вызвал его к себе и сказал без обиняков — если парню не терпится получить пулю в лоб, незачем ездить в Китай. Пули везде одинаковые. Его переведут в районный участок на Асакусе, где недавно пристрелили детектива. Формально это повышение, ничего не поделаешь.

Чего вдруг в Кэмпэйтай решили, что район здесь благополучный? Из полицейской сводки? Так рука руку моет: чтобы якудза могли собрать на игры состоятельных гостей, все должно быть обставлено чинно, благопристойно и безопасно. Полиция закрывает глаза на половину происшествий, а якудза никогда не жалуются на действия полиции, если ребят из клана изобьют в участке или даже отправят в тюрьму за чужие грехи. Возможно, кто-то кому-то что-то где-то приплачивает, детектив Уэда ничуть не удивится.

Считают, что здесь тишь да гладь, со слов господина Накамуры? Седой лис Накамура у этой самой якудзы вроде казначея. Клан ему выделил самую настоящую охрану под командой типов по прозвищу «Кролик Банни» и «Банщик», оба парня без тормозов — наливают и краев не видят. Банщик недавно освободился — ему скостили срок на три месяца и прислали в полицию чистенькую сопроводительную карточку. Хотя информаторы из бывших арестантов рассказывают, что Банщик постоянно устраивал драки в камере, поджог тюремную прачечную и подбивал других заключенных на бунт. Видно, тюремному начальству спокойнее, когда Банщик на свободе, а сколько полиции от него головной боли, им без интереса!

В клановой иерархии якудза все как в патриархальной семье, таких ребят называют «младшие братья», но хлопоты они доставляют большие.

Эмото без труда узнал в опсианных персонажах своих сегодняшних собеседников и полюбопытствовал, что значит «младшие братья»?

Такой статус — вроде армейских лейтенантов, если клан будет ими доволен, станут «старшими братьями», самые башковитые помаленьку, шаг за шагом дорастут до статуса боссов — «названных отцов», или даже — кумитё — босса боссов, поставленного управлять сразу несколькими кланами.

Иначе никак.

Только в кино вдруг появляется лихой герой с мечом, шинкует «плохого» босса как рыбу для суши, и сразу занимает его место. Настоящие якудза такого никогда не допустят, они существуют по старинным правилам, которых великое множество — полжизни уходит, чтобы их выучить, затем все неукоснительно соблюдается. Уважение настоящему боссу приносят не крепкие кулаки, а внутренняя сила. Рассказывают, когда главари якудзы устаивают игру между собой, они не подбрасывают кубики, как обычные люди, а двигают кости одним взглядом, такая в них скрытая мощь! Нет, детектив лично не наблюдал подобного действа. Такие игры проводят в большой секретности, а если обнаружится посторонний — ему выколют глаза рыбьими костями, отрежут язык, а барабанные перепонки продырявят палочками для еды. При таком подходе человек либо сразу подыхает, захлебнувшись кровью, либо полностью исцеляется от любопытства.

С нарушителями традиций якудза тоже не церемонятся. Например, был в клане Атомо один парень, Ито по прозвищу Ямабуси, из молодых да ранних — любил прыгать через две ступеньки. Так босс быстренько задвинул его куда подальше — в армию.

— Ямабуси… — эхом повторил лейтенант. Он понял, что у легенды, которую за чайным столом рассказал господин Накамура, был практический подтекст, неочевидный ему — стороннему человеку, и принялся выспрашивать, с каких дел старому сморчку Накамуре вообще потребовалась охрана?

Детектив Уэда успел насосаться дармового сакэ достаточно, чтобы наклониться к лейтенанту поближе и забормотать горячим шепотом:

— Здесь такое происходит, что сам босс Хаёджи — отчаянный человек! — обоссался кипятком и уехал лечить ожоги к целебным источникам. Слушай…

Вылет отложили на сорок минут, к полковнику подошел офицер в летной форме, и, козырнув, увел в лабиринты диспетчерской службы. Но лейтенант Такэда недолго наслаждался одиночеством — по пустому, гулкому залу разнеся грохот кованых сапог, следом возник и их обладатель, запыхавшийся криминалист Момоси: форменный головной убор съехала на затылок, волосы растрепаны, а из толстой папки, которую капитан обеими руками прижимал к груди, со всех сторон в беспорядке торчали листки бумаги. Лейтенант поостерегся бы являться к начальству в таком виде даже в седьмом часу утра! Зато физиономия криминалиста излучала сияние, словно на него только что снизошло сатори, — оказывается, они ждут прибытия доктора Исигуро — ученого, которого отделяет от Нобелевской премии только секретность его работы.

Подполковник Исигуро ничем не выдавался среди других военных, поднимавшихся по трапу. Среднего роста, средней же комплекции, сероватая кожа усталого человека, щеточка усов, тронутых сединой. Такие точно усы носил прославленный дедушка лейтенанта по материнской линии — генерал Сабуро. Многие офицеры считают их необходимым атрибутом воинской славы и магнитом для женского внимания, хотя лейтенант Такэда не разделял такого мнения, культивировать растительность на лице казалось ему бессмысленным архаизмом. Багаж доктора составлял один небольшой саквояж. Он сел на узкую деревянную скамью, протянутую вдоль борта, сложил записи криминалиста аккуратной стопочкой и погрузился в чтение. Как и подобает кадровому офицеру, доктор мало заботился о телесном комфорте, а лейтенанту досталось в удел завидовать этому качеству.

Сидеть на лавке и таращится на гору ящиков и коробок, закрепленных сеткой в центре, было ужасно утомительно. Самолет по-спринтерски набрал скорость и резко ушел в небо. Лейтенант почувствовал, как его кишечник рвется ввысь, и практически подпирает подбородок. Нет, завтракать ему в такой ранний час не стоило. Он осторожно повернул голову и прижался щекой к иллюминатору. Соприкосновение со стеклом пустило холод во все тело, озноб расползался внутри глубокими трещинами. За бортом сгущались тучи, серые и неподъемные как булыжники. Придет день, когда небо рухнет вниз, и мир перестанет существовать. Холодная испарина выплеснулась на лоб, стало душно, нестерпимо жарко, лейтенант потянулся за фляжкой с водой — хотел намочить платок — но пальцы его не слушались, они скрипели и дрожали, словно привязанные к невидимым струнам. Фляга выскользнула из рук, покатилась и со звоном ударилась о металлический ящик, серые тяжелые облака медленно просачивались в салон самолета, сгущались вокруг него, сбивались в плотную, липкую массу, сдавили грудную клетку, так что невозможно вдохнуть. Перед глазами полыхнуло последнее алое зарево, сосуды в носоглотке разорвались, позволив потокам крови вырваться на свободу. Рот наполнился её стальным вкусом, Эмото чувствовал, как мирозданье стремительно сворачивается в точку.

Самолет тряхнуло, лейтенант закашлялся, свалился со скамьи и захлебываясь кровью, растянулся рядом с грузом. Но его сознание угасло не сразу, оно повисло на тонкой стальной игле, которую вогнали прямо в сердце.

Он видел бесстрастное лицо доктора Исигуро, спасительную иглу медленно извлекли из его грудины. Предплечье перетянули резиновым жгутом, последовал еще один укол в вену, боль растворилась в серых тучах. Лицо лейтенанта Такэда оттирали влажной медицинской салфеткой. Темнота медленно раздвинулась, обнажив узкую полоску реальности. Рядом с его лицом мелькнул шрам полковника Китаока, — командир Эмото склонился к самому полу, накрыл белоснежным платком и поднял легкую стекляшку, валявшуюся рядом с надаренным сапогом. Ампула от лекарственного препарата.

Лейтенанта уложили на носилки, доктор Исигуро лично пристегнул его ремнями. Самолет зашел на посадку, подпрыгивая, покатил по грунтовой полосе военного аэродрома. Носилки подняли и спустили вниз — лейтенант даже шевельнутся не мог, только бессмысленно моргал глазами, пока его тащили через летное поле. Летчики, проходившие мимо, бросали на него взгляды полные брезгливого презрения. Серое чужое небо нависало над Эмото без тени жалости, из-за туч выплыли ангелы неизвестной конфессии и затянули визгливыми голосами:

Комиссуют, теперь точно комиссуют!

Неподалеку застонала сирена скорой помощи, он закрыл глаза и погрузился в забытье, которое наивно считал смертью. В эту минуту лейтенант жалел только об одном — что не успел написать прощальной записки госпоже Сугимото.

День выдался дождливый, однако обе госпожи явились для дачи показаний в назначенное время, лейтенант Такэда спустился вниз, чтобы лично проводить их в кабинет полковника. Госпожу Сугимото сопровождала грузная дама, наряженная в кимоно с крупным цветочным узором. Состоятельные провинциальные кумушки обожают такие фактуры — считают их дорогими и нарядными. Громоздкая прическа добавляли даме солидности, она отобрала у молоденькой спутницы зонтик, отряхнула и сложила его сама. Дежурный за стойкой заглянул в повестку и спросил девушку:

— Госпожа Сугимото, Мидори?

— Да, это она, — ответила грузная дама, указав на девушку.

— Нянюшка, кэмпей обращается ко мне! — обиженно сдвинула бровки Мидори.

— Так я отвечаю — вы и есть госпожа Сугимото!

Лейтенант проводил важную свидетельницу прямиком к столу полковника, тот пожелал начать опрос, пока его помощник будет записывать личные данные девушки.

Госпожа Окада родилась в поселении Санго уезда Икома, префектуры Нара. Оттуда переехала прямиком в Нару — помогала дальней родне присматривать за детишками, а уже они порекомендовали ее семейству Сугимото, пришлось перебираться в Нагасаки. Вот, а в Токио она переехала недавно, чтобы помогать воспитаннице по хозяйству. Молодая госпожа Сугимото — девица просвещенная, учится на курсах связи, потому на кухне проку от нее мало. Во всяких прочих житейских делах воспитанницы госпожа Окадо вынуждена участвовать, с визитом к майору Сога они поехали вместе.

Поехали на такси, хотя госпоже Окадо сразу не понравилось лицо водителя. Чем это лицо ей запомнилось? Тем, что представляло собой — с позволения господина полковника — наглую морду. Предчувствия не обманули многоопытную даму. Шофер сначала дал лишний круг, а потом едва не лишил пассажирок жизни! На Асакусе он заплутал, сбросил скорость, высунул дурную голову в окно, чтобы спросить, который из домов — майора Соги, и сшиб зазевавшегося торговца рыбой.

Товар рассыпался по всей проезжей части, торговец бросился собирать рыбу обратно в корзины, из-за поворота вылетел здоровенный черный автомобиль, не успел притормозить и уткнулся прямо в таксомотор так, что расшиб ему фару. Из черного автомобиля споро выбрались старичок и молодой парняга с красной рожей, схватили торговца рыбой, принялись трясти и требовать «компенсации», да так энергично, что он даже зонт выронил. На подмогу этим двоим набежало еще человек пять крепких ребят. Они держали торговца за руки, и грозились запихать рыбу ему в разные места, пока красномордый парняга выгребал из его карманов деньги. Хотя по сути — единственными, кто заслуживал компенсации, были пассажирки злополучного такси!

Много ли было денег?

Нет, одна мелочевка. Сколько выручишь за негодящий товар? От рыбы разило тухлятиной на всю улицу. Вообще, в Токио попробуй найди приличную рыбу, зато цены — не подступишься. Мужчине негоже вникать, как ведется домашнее хозяйство, но если господин полковник поинтересуется у супруги, сколько стоит угорь, — седых волос у него прибавится, это точно! Лейтенант Такэда, которому приходилось регулярно производить «контрольные закупки» домашних припасов и ревизовать счета из опасения, что отцовская прислуга окончательно распустится, черкнул на бумажке цену угря, сложил и передал полковнику. Полковник взглянул на надпись, поднялся:

— Прошу вас, лейтенант, продолжите, пока я прервусь на сигарету, — но полковник никуда не ушел, курить в кабинете не стал тоже. Он просто отошел к окну, откуда хорошо просматривалось все помещение. Лейтенанту ничего не осталось, кроме как продолжить.

— А чем занималась госпожа Сугимото во время всего происшествия?

— Ничем, — смутилась Мидори, ее фарфоровые щечки тронул румянец. — Все произошло очень быстро…

Госпожа Окадо недовольно заерзала на своем месте и уточнила:

— Мидори-тян — которая любит все делать поскорее да побыстрее — сунула водителю купюру, не разобравши достоинства, и скакнула в садик майора. Хорошо, хоть госпожа Окада не такая простушка, которую любой может обсчитать, она ухватила водителя за шкирку, прижала к машине, чтобы не вывернулся, и стала требовать законную сдачу. Старикашка из черной машины подошел к ней и велел парням помочь «прекрасной чаровнице». В такие года пора брать посох и обходить паломником Южные храмы, а этот туда же — «прекрасная чаровница». Как женщина приличная, госпожа Окада хотела сказать старому бесстыднику, чтобы попридержал язык, но раздались вопли Мидори, прыткий старикашка первым заскочил в сад, оттуда крикнул парням, чтобы бежали за полицией, похоже, майор зарезался. Сама она замешкалась из-за кретина водителя. Никак он не мог сосчитать сдачу!

Полиция прикатила буквально через пять минут, никого во двор они не впустили, фамилий-адресов тоже спрашивать не стали. Кто не видел покойника — нечего здесь делать, расходитесь! — закричал полицейский. Оно даже к лучшему, потому что госпожа Окада увидала, как выводят и усаживают в машину ее воспитанницу. Вид у деточки был жалкий, вся одежда от самых носочков перепачкана кровью. Пришлось затолкать таксиста обратно за руль и возвращаться на квартиру. Она привезла Мидори приличную одежду прямо в участок и забрала бедняжку домой…

— Все так и было! — подтвердила госпожа Сугимото.

Лейтенант бегло просмотрел свои записи:

— Значит, с момент аварии до крика госпожи Сугимото вы видели следующих лиц: водителя такси, торговца рыбой, пожилого человека с сединой, его водителя, (в двух последних лейтенант с легкостью опознал старосту Накамуру и своего нового знакомого по прозвищу «Банщик»), и пятерых молодых людей крепкого телосложения. Верно?

— Нет, не верно! — Дама поправила прическу и приосанилась. — Был еще один.

— Кто же?

— Иностранец.

— Опишите его, пожалуйста!

— Шляпа на нем была нахлобучена, правда, но волос вроде светлый, в пиджаке. Нос такой… такой… как у них у всех! Губы… с усиками, рыженькими такими.

Лейтенант аккуратно занес сообщение госпожи Окадо в опросный лист, уточнил:

— Вы не обратили внимания на его руки? Он держал их в карманах?

— Вот не знаю. Я рук не видела, только голову и еще самую малость.

— Каким образом?

— В стекле автомобиля. Это было отражение, понимаете… Он, видно, мимо проходил, но даже не остановился, хотя шум стоял знатный. Я подумала, зачем такому болтаться на Асакусе? Оглянулась, — госпожа Окада растерянно провела пальцами по щеке. — Никого нет… пустая улица… Прошел. Наверное.

— Вы сможете его узнать?

— Да где его теперь встретишь, чтобы узнать? — лейтенант заметил, как полковник отворачивается к окну, спрятав улыбку.

— В каком направлении этот человек шел — от дома маойра Сога или к дому?

Дама на секунду задумалась.

— Скорее от дома.

— Вы тоже видели этого господина, госпожа Сугимото?

— Не помню… — Мидори опустила глаза вниз, изящно склонила голову. Ее шея была белой и нежной. — Я очень напугалась, в глазах стояли красные круги и горло перехватило. Думала, умру в этой кровавой луже… — девушка тихонько всхлипнула, нянюшка протянула ей маленькое полотенечко. Пока лейтенант отвлекался, чтобы налить юной госпоже воды, а потом показывал ее наперснице, где ставить печати, полковник вернулся за свой стол и спросил Мидори:

— Каким спортом вы занимаетесь, госпожа Сугимото?

— Спортом? — удивилась девушка.

— Да. Госпожа Окада сказала, вы перепрыгнули через живую изгородь у дома.

— Никаким, наверное…

— Ой, да на скакалке она прыгала, как была помладше. Я испереживалась, думала — не ровен час, убьется дите, разве ж это мыслимо так прыгать!

— Мне очень стыдно, — вспыхнула девушка, и тихонько добавила: — Я не специально… Просто хотела досадить госпоже Окада… Чего она всюду со мной ходит, я нормальный, взрослый человек и сама справлюсь. Прости меня, нянюшка!

— Взрослый человек, а такая дуреха! — укоризненно поджала губы госпожа Окада.

Беседу можно было считать завершенной.

Часть 2

14 год эпохи сева,

месяц любования луной

Шанхай, континентальный Китай

5. Головоломка в девичьих пальцах

Все лечебные учреждения одинаковы, или, во всяком случае, до отвращения похожи между собой. За свою недолгую жизнь Эмото перевидал великое множество больниц. Различались они только цветом половиц да видом из окна. Отсюда, из бокса военного госпиталя, виден был только высоченный забор, над которым тянулись ряды колючей проволоки — напоминание о том, что они находятся в районе военных действий, из года в год уничижительно именуемых «инцидентом». И никакого неба, только зыбкое серовато-желтое марево, клубившееся над Шанхаем в безветренную погоду! Забор скрывал кварталы убогих лачуг, над которыми даже летом курятся легкие струйки дыма от домашних печурок, смешиваясь с чадом от тысяч жаровен уличных торговцев едой, от кустарных заводиков и мастерских. Микроскопические частички угольной пыли, хлопья гари, золы и пепла зависали в неподвижной атмосфере, проникали под кожу, набивались в нос и мешали дышать. Распахнуть окно было невозможно!

Все вещи, включая книги и документы, у Эмото отобрали, выдав взамен одну казенную пижаму. Ему приходилось коротать время между рентгенами и заборами мокроты в обществе кислородного баллона. Под спину ему подложили свернутые верблюжьи одеяла, он полусидел, обнимал пузырь со льдом и наблюдал, как меняется уровень жидкости в капельнице. В других развлечениях лейтенанту Такэде было отказано.

Когда он немного пришел в себя, то первым делом попросил бумагу и письменные принадлежности, — нужно было срочно написать госпоже Сугимото. Фельдшер со скрытым под марлевой повязкой лицом незамедлительно принес ему истребованное, поставил на тумбу и поклонился. Пусть лейтенант делает записи или рисует для своего удовольствия. Однако отправить письмо он не сможет, так как проходит лечение в специальном инфекционном блоке. Выносить какие-либо предметы за пределы отделения категорически воспрещено. Фельдшер вышел.

Собственно, что Такэда желал написать?

Какие нужны слова, чтобы убедить строптивую девчонку срочно уехать из Токио, но так, чтобы не привлечь внимания специалистов по перлюстрации? Эмото отставил плошку с пресным рисом и отвернулся к стене.

Показания госпожи Окада очень заинтриговали полковника — он сразу же приказал выезжать к дому покойного майора Сога. Служебный автомобиль поставили на перекрестке, экстренно вызвали полицейское подкрепление, в помощь которому придали капитана Наката с десятком кэмпэев. Чины усиленного подкрепления быстро пробежались по кварталу, собрали всех пятерых «крепких парней» и опросили их еще раз. Те описывали и таксиста, и торговца рыбой (очевидно, забредшего в их район по дурости и недомыслию). Но иностранца никто из них не видел.

— Ясно как день: иностранец притащился сюда играть в кости, а якудза скорее руку себе отрежут, чем доставят неприятности гостю, — шепнул лейтенанту детектив Уэда и пригласил в полицейское управление госпожу Окада.

Целый день художнику, сотрудничавшему с отделом криминалистики, пришлось выяснять, как выглядит типично европейский нос, и губы, прикрытые усиками. Не усищами, а усиками — такими небольшими, — морщилась, разглядывая рисунок, госпожа Окада. Долготерпение художника принесло плоды: в их распоряжении появился портрет, достаточно четкий, чтобы сопоставить его со снимками в картотеке учета иностранных визитеров. После ночи кропотливой работы было отобрано пятнадцать карточек учета лиц, внешне похожих на портрет и отвечающих описанию, составленному криминалистом на основании анализа группы крови.

Фотографии этих лиц предъявили свидетельнице. Госпожа Окада не смогла определиться однозначно, и со словами «вроде похож» выбрала три снимка:

— Олаф Бертольд Шмидт, гражданин Швейцарии, инженер-электрик, прибыл на работу по приглашению компании «Мицубиси».

— Пол Джастин-Лестер Стрингер, гражданин США, независимый журналист.

— Уилфрид Роджер Николсон, гражданин США, представитель конгрегации христианских благотворительных фондов «Длань дружбы».

Лейтенант предпринял еще некоторые изыскания, подготовил дополнительные запросы и выяснил, что господина Шмидта можно вычеркнуть из списка — он не брал бюллетеня, исправно ходит на службу и в отсутствии переводчика объясняется с японскими коллегами посредством всех десяти пальцев.

Господа Николсон и Стрингер успели покинуть пределы японских островов в один день и на одном судне — круизном пароходе «Звезда Шотландии», порт назначения которого — Шанхай. Отбыли означенные господа двое суток назад; чиновники таможни не располагали информацией о состоянии их верхних конечностей.

Просматривая объемистый отчет, который лейтенант подготовил совместно с детективом Уэда, полковник констатировал: нет дела проще, чем разыскать иностранца в Токио. Чужаков-гайдзинов мало, все они поголовно взяты на карандаш и занесены в реестры императорских спецслужб. Однако сразу же ободрил молодого полицейского: вот если господину Уэда удастся разыскать среди тысяч торговцев рыбой того самого, упомянутого свидетелями, полковник лично позаботится, чтобы детектив сменил полицейское удостоверение на форму офицера Кэмпэйтай!

— Десять тысяч лет жизни императору! — гаркнул полицейский и покинул руководящий кабинет почти счастливым.

У лейтенанта Такэда вообще сложилось впечатление, что полковника более всего интересовало поведение госпожи Сугимото. Когда они вернулись к дому покойного господина Сога для уточнения деталей, Эмото совершенно запыхался, пять раз пробежав от автомобиля к дому и столько же раз перепрыгнув через живую изгородь. Выходило, что юная госпожа провела во дворе от полутора до двух с половиной минут, прежде чем закричала. Полковник лично фиксировал время, за которое его помощник справлялся с заданием, и раздраженно потирал шрам.

— Девчонка должна была что-то видеть! Просто не помнит, или не понимает, чтó именно видела. Преступления не совершают по причине идиотизма, значит, в этом происшествии есть и логика, и смысл. Полагаю, госпожа Сугимото держит в своих девичьих пальцах ключевое звено этой головоломки.

Эмото стало тревожно до дрожи в коленках: ему вдруг пришло в голову, что неуловимый стрелок целился вовсе не в детектива, а в Мидори. Он не выдержал:

— Если госпожа Сугимото видела убийцу, значит, она в большой опасности…

— Действительно, стоит послать кого-нибудь присмотреть за нею. Подготовьте распоряжение для капитана Наката. Пусть отберет людей и организует круглосуточное наблюдение за госпожами Сугимото и Окада, фиксирует все их перемещения, контакты, подключится к телефонам и предоставляет отчеты каждые 12 часов, а в экстренных случаях без промедления связывается лично со мной.

Пришлось делать над собою усилие, чтобы сохранить на лице подобающее выражение: лейтенант живо представил, как нянюшка стоит у окна и подкалывает в прическу волосы Мидори, девушка склоняет головку, а капитан Наката глазеет в арамейский бинокль на ее гибкую белоснежную шею и нежный затылок…

Нет! Это дело требовалось сдвинуть с мертвой точки. Без промедления!

Лейтенант принялся названивать в главное полицейское управление префектуры Нагано, торопить с розыском таксиста. Номер таксомотора был известен — его запомнил один из «крепких ребят», подоспевших к месту аварии, поэтому личность таксиста установили сразу же, только эта личность спешно отбыла на похороны матери, проживавшей в городе Мацумото. Таксист сорвался с работы под вечер, не позаботившись сменить разбитую фару, а телеграмму со скорбными вестями отдал диспетчеру компании, в которой был зарегистрирован автомобиль. Однако по указанному в телеграмме адресу находился скобяной магазинчик, в котором о господине Мисухиро — так звали водителя — ведать не ведали. Единственная проживавшая в этом захудалом городишке дама с фамилией Мисухиро была жива, здорова и уверяла, что не видела сына почитай три года, с тех пор, как он подался в Столицу на заработки.

Полицейские методично опрашивали служащих вокзалов, бригады поездов, рикшей и просто поселян из окрестных деревень, выпасавших скотину в окрестностях дороги, рассчитывая выяснить хоть что-то о сгинувшем таксисте. Но все было тщетно, пока не поступило сообщение от смотрителя одной старинной кумирни. Тропу к этой популярной достопримечательности завалило камнями после обвала — вполне обычное происшествие в горах, особенно после дождя. В процессе работ при расчистке тропы смотритель наткнулся на тело мужчины. Голову незнакомцу размозжило камнем.

Полковник просмотрел отчет о несчастном случае,

— Очень хорошо. Вот с этим уже можно работать, — он встал и прошелся по кабинету. — Подготовьте все необходимое, лейтенант! Завтра мы вылетаем в Шанхай.

…Экспедиция, на которую лейтенант Такэда возлагал большие надежды, заканчивалась для него бесславно. Его смерть была бы неминуемой, не окажись на борту доктора Исигуро. Эмото полдня таращился на белую стену, потом зарыл глаза. Скоро он вернется в старый провинциальный особняк, будет бродить среди сквозняков, вытирать пыль с дедушкиных мечей и слушать жалобы учетчиков, пока окончательно не исчахнет. Его кровь лишится алого цвета, тело станет прозрачным и легким, он превратится в призрак. Никчемным людям вроде него не дано получить нового воплощения в сколько-нибудь приемлемом теле. Он обречен жить вечно, обернувшись бледной нежитью, скитаться по рисовым полям да ивовым рощам, украдкой выглядывать из ветвей и пугать своим серебристым светом юных девиц.

Дверь бокса скрипнула, — вошел фельдшер, помог ему подняться с кровати, набросить халат и повел в гостевой бокс: лейтенанта пришли навестить. Никаких визитеров, кроме доктора Исигуро, который планировал брать у него пункцию плевральной жидкости, лейтенант не ждал и терялся в догадках, кому взбрело в голову его проведать? Но удивился еще больше, обнаружив в пропахшей карболкой комнатушке капитана Момоси. Криминалист был в кургузом гражданском пиджачке, прикрытом белым халатом. Он, похоже, всерьёз возомнил себя «сэмпаем» лейтенанта: поклонился сугубо символически, улыбнулся от уха-до-уха:

— Здравствуйте, Эмото! Вот решил заглянуть. Вам здорово повезло, что доктор Исигуро по случайности оказался в самолете, иначе пришлось бы отправлять вашей родне урну с прахом. Полковник Китаока шлет вам пожелания здоровья. Я хотел прихватить гостинцев, но побоялся. Вдруг у вас непереносимость каких-то продуктов?

— У меня аллергия на арахисовое масло, — поморщился лейтенант. Он не нуждался в подачках, а тем более, в сочувствии. — Господин Момоси, здесь инфекционное отделение. Боюсь, принимать продукты от гостей строго воспрещается.

Лицо капитана озарилось еще более лучезарной улыбкой:

— Да? Я видел ваши анализы, они совсем неплохие. Туберкулез, дифтерия и круп не выявлены, пневмонии нет, плеврита — тоже нет, а состав мокроты…

Профессиональный больной, в которого Эмото успел превратиться за годы скитаний по лечебницам и санаториям, был глубоко задет таким заявлением. Его лечащий врач — доктор Исигуро — настоящая звезда мировой микробиологии и компетентен определить, что у лейтенанта есть, а чего — нет, без помощи заштатного криминалиста. Он поклонился гостю со всей возможной вежливостью, окликнул фельдшера и попросил увести его в палату — под предлогом плохого самочувствия. Не успел он основательно расположиться на койке, как снова вбежал фельдшер, на этот раз всерьез перепуганный. Марлевая маска съехала с его лица и смешно болталась под подбородком:

— Быстрее вставайте и следуйте за мной, господин Такэда!

— Меня выписывают? — спросил Эмото, нехотя запихивая ноги в тапочки.

— Нет! Вас забирает в Кэмпэйтай!

Четверо подтянутых коллег, старший из которых носил звание лейтенанта, вывели Эмото из здания госпиталя прямо в пижаме, усадили в военный автомобиль. Машина тронулась в неизвестном направлении.

6. Черные духи застенков

Служебный транспорт миновал блокпосты, вырвался за пределы города и набрал скорость. Мчался по грунтовой дороге, пока не уткнулся в массивные железные ворота. Забор здесь был выше и основательнее, чем в госпитале, рядов колючей проволоки больше, по периметру располагались наблюдательные вышки, усиленные пулеметами, а двор был выложен брусчаткой. Бетонное здание придавило лейтенанта Такэду своей мощью, его вели по гулким коридорам и металлическим лестницам; решетки, решетки, решетки открывались перед ним и закрывались следом так часто, что он сбился со счета. Похоже, он доставлен в административный блок военной тюрьмы.

Истерично звякнули ключи, тяжелая дверь распахнулась, и лейтенанта втолкнули в кабинет. У забранного частой решеткой окна стоял человек в хорошо скроенном костюме и любовался закатным солнцем. Пальцы, облитые черной лайковой перчаткой, меланхолично стряхивали пепел с сигареты.

— Такэда, Эмото. Доставлен согласно приказа! — отчитался старший по званию в группе, конвоировавшей лейтенанта.

— Почему он без формы?

Человек у окна повернулся, и лейтенант запоздало узнал в нем полковник Китаока.

— Не было указания, — виновато поклонился незнакомый лейтенант.

— Хорошо, — полковник отошел от окна, бросил сигарету тлеть в настольную пепельницу из резного камня. — Раздевайтесь. Передадите форму лейтенанту Такэда. Какой у вас размер обуви, господин Такэда? Кому-то из вас, господа, придется уступить лейтенанту свою пару.

Быстрее, чем сгорела бы спичка, старший из конвоиров скинул с себя все обмундирование, аккуратно сложил стопкой и с глубоким поклоном протянул Эмото:

— Прошу, примите с моими извинениями, господин Такэда!

Натягивать провонявшую чужим потом одежду было мерзко и вдобавок неловко — из-за присутствия начальства. Эмото вообще плохо понимал, что происходит, но вынужден был сконцентрироваться на том, чтобы не запутаться в рукавах и штанинах, и выглядеть мало-мальски пристойно.

Когда он завязал шнурки и выпрямился, полковник улыбнулся ему:

— Идемте со мной, лейтенант Такэда. Вас ждет еще один приятный сюрприз!

Они проследовали через переход между тюремными корпусами, на промежуточных постах им не задавали вопросов, а конвойные спешили развернуть заключенных лицом к стене, чтобы пропустить их вперед в узких тюремных коридорах — полковника здесь все знали в лицо, даже вздрагивали, услышав его негромкое «хорошо». По мере движения лейтенант наблюдал, как за решетками общих камер топчутся заключенные, похожие на зверей в зоопарке. Шуметь они остерегались — звук шагов, перекличка охраны и скрежет решеток были единственными звуками, допустимыми в армейских казематах. Помимо общих камер имелись другие — снаружи они были отгорожены такими же решетками, однако внутри пространство делилось прочными перегородками на тесные отсеки, чуть больше метра в ширину, и метра полтора в высоту.

В ячейках маячили бритые затылки заключенных: оказавшись в таком «пенале» проштрафившиеся лишались возможности сеть или встать, и все время проводили лежа, скованными в движениях. Ни одеял, ни даже самых грубых подстилок им не полагалось. Оставалось только догадываться, как часто их выводят по естественным надобностям: вонь от «дисциплинарного» отсека исходила жуткая.

Они спустились вниз на два лестничных пролета и вошли в помещение, выполнявшее функции комнаты для допросов. Пол здесь был выложен кафельной плиткой, цементные стены не позаботились даже оштукатурить, а окон не было вовсе — только мощные лампы, заливавшие все кругом безжалостным белесым светом. Под самым потолком комнаты проходила мощная несущая балка, но даже такому архитектурному изъяну нашлось применение. Через балку была переброшена толстая джутовая веревка, один конец которой фиксировался механической лебедкой, стоявшей в углу, а к другому крепились наручники. Руки закованного в них человека были насильственно заведены высоко над головой, босые ступни едва-едва касались холодного пола — заключенный был растянут во весь рост. Его потное, покрытое струпьями и синяками тело было прикрыто одним лишь несвежим исподним, но сам арестант мало походил на жертву. Крупный и мускулистый парень даже в таком униженном положении продолжал перебрасывался с тюремщиками бранью последнего разбора.

Однако стоило полковнику Китаока преступить порог, как все разом примолкли.

Господин полковник остановился на некотором расстоянии от заключенного, кончиком трости поддел его подбородок и развернул лицо в сторону лейтенанта:

— Полюбуйтесь, господин Такэда, ваш protégé — Ито, Акира, — полковник опустил тросточку, и, ритмично постукивая стальным наконечником о кафель, прошел к столу стенографиста. — Ефрейтор Ито угодил сюда за то, что редко писал мамочке?

Дознаватель и стенографист дружно вскочили и вытянулись в струнку:

— Ефрейтор Ито обвиняется в организации азартной игры на территории карантинного корпуса медико-санитарной части.

— Имеются доказательства? — полковник воспользовался моноклем и принялся, не снимая перчаток, перебирать страницы дела.

— В хозяйственном помещении карантинного корпуса, где свидетели наблюдали игру, была обнаружена крупная сумма наличных.

— Пусть предъявят эти деньги, если они были! — С вызовом бросил заключенный. — Сраный чумной барак сожгли со всем барахлом, вы ничего не докажите!

— Заткнись, умник! — охранник замахнулся на крепкого парня резиновым шлангом, но полковник перехватил его запястье:

— Погодите. Принесите сюда два ведра кипятка, — распорядился он и смерил заключенного взглядом. — Господин Ито, это внутреннее расследование военной жандармерии, здесь нет нужды доказывать. Дознаватель напечатает заключение, я — полковник Китаока, его подпишу, военный трибунал вынесет решение в течение часа, вас выведут из зала суда и расстреляют. Адвокатов у вас не будет, возможности откупиться взяткой, как в гражданском суде — тоже. Вам ясно ваше положение?

— Ясно. Я готов умереть, как подобает солдату.

— Боюсь, в таком случае, вам придется вернуться на грешную землю в виде призрака и завершить дела, как предписывают традиции вашего сообщества.

— Не понимаю, о чем речь, — тряхнул стриженой головой заключенный.

Полковник сел на место дознавателя, закурил и снова пролистал дело, отпуская комментарии с видом человека, увлеченного остросюжетным романом:

— Похоже, вы действительно достойный солдат, ефрейтор Ито. Имеете награду от муниципалитета за отвагу на пожаре, пошли в армию добровольно, получили категорию «А», означающую рекрутов, годных к участию в боевых действиях, были направлены в расположение частей на территории Манчжурии, входили в разведывательное подразделение, быстро доросли до рядового высшего класса, в ходе Номонханского инцидента вывели свое отделении из окружения. Командование сочло возможным аннулировать ваши дисциплинарные взыскания и представить к званию ефрейтора, отметив высокую личную отвагу и организаторские способности. Вы добровольно вызвались работать в карантине, когда в части началась эпидемия… Впечатляет. Особенно это… — полковник нашел нужный столбец и зачитал вслух: — «…оскорблял офицеров тюремной охраны, устроил драку в дисциплинарном блоке?» Как?

Охранник переломился пополам под грузом вины, и объяснил:

— Он прошиб кулаком стенку между отсеками и разбил голову соседу.

— Это вина охраны, — заключенный дернулся так, что лебедка заскрипела. — Я дважды вежливо просил их заткнуть гребаного урода, который скулил и мешал мне спать!

— Прекрасно. Полагаю, у ефрейтора Ито имеются и другие, скрытые достоинства, — полковник сделал знак охранникам, которые успели вернуться с двумя ведрами воды, горячей настолько, что над нею курился пар. — Окатите его!

Воздух наполнился влагой и запахом мокрого цемента, а кафельный пол стал скользким как стекло. Воды оказалось слишком много, дренажные желоба, проложенные по периметру камеры, не справились с нагрузкой, лейтенант Такэда огляделся, подыскивая, куда можно отступить, чтобы сохранить ботинки сухими, а когда снова поднял глаза, решил, что у него помутился разум. На плечах, спине, груди заключенного проступали цветные узоры: невиданные морские чудовища переплетались с гирляндами цветов, драконы щетинились чешуей, а сам Будда Амида печально взирал на них из скопления кучерявых облаков. Полковник поднялся, вооружился тростью как указкой, и стал объяснять, тыкая во фрагменты рисунков на коже ефрейтора:

— Классическая уловка якудза. Татуировки наносят особой краской, которая приобретает яркость только при нагреве, например, в бане. Именно в банях эти отбросы общества любят собираться, чтобы демонстрировать свои статусы. Чем больше площадь рисунка, чем он сложнее, тем выше положение обладателя в иерархии клана. Подследственный, судя по всему, является так называемым «старшим братом» — чрезвычайно высокий статус для молодого человека призывного возраста! Полагаю, это награда за подвиг, который ему приписывают: якобы он голыми руками убил синоби, спас жизнь своему боссу и был настолько проворен, что не оставил нападавшему шанса покончить с собой…

…В забытой древности, когда над Японским архипелагом еще развевались знамена великих сёгунов, а феодальные усобицы пылали как пожары, сила и слава кланов синоби была так велика, что злейшие враги не рисковали отказать «невидимым» в последней милости — позволить умереть безымянными, по собственной воле, например, проглотив золотой слиток. Отступника, допустившего вопиющее нарушение этикета и прикончившего синоби своей рукой, ждала жестокая расплата. Весь клан тайных убийц и шпионов оставлял дела и преследовал провинившегося до тех пор, пока ему не отсекут голову. Кровавый трофей укладывали в короб, обитый алым шелком, доставляли в тайное убежище и предъявляли названным отцам клана синоби, подтверждая, что оскорбление искуплено кровью.

Сейчас — другие времена. Разведывательные подразделения Императорской армии вооружены и обучены по последнему слову мировой военной науки, одерживают одну победу за другой и давно не нуждаются в помощи фольклорных персонажей, известных как «синоби». Но обыватели не жалеют верить, что синоби исчезли, приписывает им славу тайных убийц, торгующих своим смертельным мастерством за деньги и свято блюдущих стародавние традиции…

Полковник осведомился у лейтенанта Такэда, верно ли он воспроизвел городскую побасенку? Эмото вежливо поклонился и поддакнул, хотя полковник изложил только часть слухов, которыми с ним щедро поделился детектив Уэда.

— Итак, господин Ито, вам больше нет нужды бежать от своих злобных демонов — из Японии на континент, из расположения части на передовую, с передовой — в карантинный барак. Вы достигли пункта назначения! Даже самым ловким синоби не проникнуть в тюрьму специального назначения. Отвяжите ефрейтора Ито и выдайте ему что-нибудь прикрыться, — скомандовал полковник охране.

Ручку лебедки резко отпустили, веревка размоталась, и заключенный грохнулся на пол. Его пинками заставили подняться, кое-как запихали в тюремную робу, защелкнули на щиколотках и запястьях кандалы и поставили на колени перед полковником Китаокой, чтобы дать возможность поблагодарить за облегчение своей участи.

Но наглый молодой человек ограничился легким поклоном:

— Я не верю в детские сказки, господин полковник. Мне нет причин убегать и прятаться. Сразу видно, вы человек образованный, и насчет якудза верно подметили — настоящие отбросы общества. Простые ребята с окраин, из захудалых поселений и уездов, которым не нашлось лучшей работы. Многие даже школы не окончили — увидят человека в черном и будут неделями болтать, что встретили «синоби», вроде других дел нету. Для настоящего синоби этот был жидковат. Скорее, обычный дурошлеп выпил лишнего и решил покуражится. Вырядился как ниндзя из книжки с картинками, полез на крышу, да силенок не рассчитал. Сверзился и сломал шею. Несчастный случай — так суд постановил. Спорить с судебным постановлением мне нет резона. Я вообще человек неученый, плохо разбираюсь в тонкостях истории, но если говорить о наемных убийцах, такие услуги стоят серьезных денег. Зачем тратиться понапрасну на умерщвление человека, который уже одной ногой в могиле? Босс Атомо несколько лет боролся со смертельным недугом, полтора года назад его прооперировали. Побратимы из разных кланов навещали его с пожеланиями здоровья, так что его болезнь перестала быть секретом…

— Ваш босс был жив, когда вы призвались в армию?

— Да, это так. Но его преемник отписал мне, как господин Атомо мужественно принимал телесные страдания, пока болезнь не отняла его жизнь…

— Значит, он скромно умолчал, что его предшественника ограбили?

— Ограбили? Простите, господин полковник, но босс якудза никогда не марает руки деньгами. Всеми ценностями распоряжается казначей.

— Боюсь, вы неверно поняли. Господина Атомо ограбили после смерти. Лишили чего-то очень важного.

— Что важного есть у мертвеца?

— Кожа.

— Что?!?

— Похитили его кожу.

С деморализованного ефрейтора сняли наручники, растерли запястья и вручили выписки из дела о похищении и осквернении трупа его покойного босса.

Когда ефрейтор Ито дошел до фотографий тела, полковник разрешил ему взять сигарету из своей пачки и закурить.

— Полагаю, господин Ито, ваш покойный босс стал обладателем чужого секрета, настолько важного, что зафиксировал его на собственной коже в виде татуировки. Вы хотите узнать, кто сделал с его телом такое, а я хочу узнать сам секрет. Если мы пойдем по одной дороге, путь будет вдвое короче.

«Господин Ито» отрешенно молчал, не сводя взгляда со струйки дыма.

— Скажите, отправить вас в армию, было идеей вашего босса?

— Его.

— Он как-то пояснил свой совет?

— Что здесь пояснять? Сказал, мне лучше убраться на время из-за фишки.

— Фишки?

— Да. Никакого золотого слитка не было. Полицейские эксперты вытащил со рта у покойника игровую фишку, и здорово удивились, поскольку отродясь не видали ничего похожего, — ефрейтор Ито преобразился: его речь потекла плавно, обрела специфические интонации, даже тембр голоса изменился на глухой и проникновенный; именно в такой манере якудза беседуют с «гостями» в своих игорных притонах. Он продолжал: — Когда устраивают игру для публики с претензиями — нуворишей, деловых людей, иностранцев, и прочих господ, у которых распирает карманы от денег, обставляются по-богатому: кубики из слоновой кости, фишки из чистого золота и все такое. Ребята присматривают, чтобы невезучие гости не горевали, подливают вина, по домам их развозят. Нужен глаз да глаз, чтобы во время игры соблюдалась должная благопристойность. Но находятся такие гости, что окончательно теряют лицо и пытаются восполнить ущерб, стащив фишки. Куда их только не прячут — в карманы, под манжеты, в носки, в прически, в рот. Бывает, что выносят, поэтому каждый клан метит фишки особым знаком, чтобы нельзя было воспользоваться фишками одного клана в чужом заведении. Продать такой кусочек золота тоже затруднительно.

Когда приключилась неприятность с этим типом… названные отцы как рассудили? Ну, ясное дело, проигрался парень, поплыл мозгами от огорчения — вот и решил вырядиться ниндзя, вымазать рожу сажей и наехать на известного босса.

Труп не опознали, а продажная тварь — детектив Иппонги — изъял фишку из материалов дела, принялся бегать к боссам, ныть, что ему все известно, и требовать денег. Такой он человек, присосется как пиявка, не избавишься, но босс Атомо, который пользовался большим уважением в самых разных кругах, через своих почтенных знакомых нашел общий язык с чиновниками суда и получил судебное решение о несчастном случае. Раз такие достопочтенные люди склонили ухо к делам нашего клана, мне пришлось уехать, чтобы не создавать вредной для них суеты.

— У кого сейчас фишка? — осведомился полковник.

— Наверное, у детектива Иппонги. Я лично советовал ему переплавить треклятую фишку на зубной протез!

— Детектив Иппонги скончался. Как полагаете, кому он мог передать фишку?

— Понимаете, господин полковник, детектив Иппонги был не просто дрянной человечек, а дрянной человечек со связями. Его в прошлом году вышвырнули из главного управления полиции считай, в «кабан». Но декорация была такая, дескать, он сам попросился работать ближе к дому, пока жена болеет, — ефрейтор хмыкнул. — Жена у него такая дюжая баба, что ей только в кузнице работать.

— Детектив Иппонги был знаком с майором Сога?

— Да. По роду службы он знал всех, кто проживает в квартале.

— А вы сами хорошо знали отставного майора?

— Знал? Его что, порешили?

— Отвечайте на вопрос!

— Ну, знал… Только как любезного соседа.

— Значит, он не играл?

— В кости — нет.

— Майор предпочитал другие игры?

— Он здорово играл в маджонг, всех обставлял, даже покойному боссу Атомо проигрывал исключительно из уважения.

Во время беседы полковник занял рабочий столик стенографиста и успел написать записку, приложив к ней печать.

— Господин Ито, я ходатайствую о проверке по вашему делу. Меру пресечения вам изменят, однако вы будете освобождены от служебных обязанностей, пока идет проверка. От вас требуется изложить в письменном виде все события с момента подачи прошения о переводе в карантин, — полковник протянул записку охраннику. — Подготовьте необходимые документы. Быстро! Я забираю ефрейтора с собой. Отконвоируйте его к моему автомобилю. Лейтенант Такэда, следуйте за мной!

Охранник пихнул Ито в спину, чтоб поднимался и шагал быстрее, но в уголках его бесстрастных глаз мелькнуло нечто, похожее на сочувствие к арестанту.

7. Чудодейственные пилюли и снадобья китайского аптекаря

«Пансион „Камелия“» было выведено французскими буквами над входом в трехэтажный особняк. Шрапнель исцарапала вывеску, в стенах остались выбоины от осколков, но внутри пансиона сохранился первозданный шарм отеля в европейском стиле. Панели из красного дерева, натертые до корабельного блеска перила и неизбежные ковры под ногами — Эмото ненавидел их с самого детства!

Вызвать коридорного и приказать убрать все ковры из номера — такая мечта обуревала его сегодня вечером. Как и полагается настоящей мечте, она относилась к числу абсолютно несбыточных — остальных постояльцев меблировка вполне устраивала. За трое суток представитель криминалистического дивизиона капитан Момоси вполне успел здесь обжиться: микроскоп поставил прямо на комод, справочники разложил где только можно. Фотоштатив был прислонен к стенке у окна, а фотоаппараты разного калибра занимали подоконник. Обеденный стол был захламлен лабораторной посудой так, что официантам, доставлявшим еду из ресторана, приходилось долго выискивать, куда пристроить блюда. Ванной комнатой вообще было невозможно пользоваться! Ее заливал кроваво-красный свет, фотоувеличитель громоздился на мраморной подставке возле раковины, на полочках теснились бутыли, банки и пакеты с реактивами. К зеркалу были пришпилены снимки костей, кишок и гигантских червей. Над ванной свешивались спирали свежепроявленной пленки. Даже принять душ в таких условиях было сущим мучением, каждую секунду приходилось думать, чтобы впотьмах не облиться проявителем!

Не удивительно, что капитану Момоси в Шанхае очень нравилось. Он написал десяток статей по микробиологии, пока был студентом, и просто изводился, где раздобыть хороший биологический материал. А здесь — красота! Подставляешь пробирку под кран — в нее течет полноценный бактериальный бульон: не только банальные палочки Колли с изоспорами, но целый набор нематод и возбудителей эхинококка. Вчера он взял смыв с ресторанного блюда, сделал бакпосев, — криминалист постучал ногтем по плоским круглым коробочкам, во множестве теснившимся на столе — наверняка в нем обнаружатся возбудители шигелеза, а если повезет — брюшного тифа или еще чего похуже.

Ужинать лейтенанту Такэде сразу же расхотелось. Господин Ито пододвинул его плошку, следом за своей собственной, и принялся опустошать с завидной скоростью. Причины, по которым полковник счел ефрейтора достойным проживать в одном номере с офицерами, остались неочевидны для Эмото, но капитана такое вопиющее нарушение субординации ничуть не задевало, он сразу подружился с новым соседом:

— Гы, у тебя прямо гиперсаливация при виде жратвы! Что, в частях не кормят?

— Кормят, — ответил Акира с набитым ртом, — наливают полную миску. Но добавки не допросишься. Многие даже в чумной барак записывались работать ради усиленного пайка, а выдавали всего-то два яблока к обычному обеду. Ребята даже жаловаться собирались, один сержант из студентов написал бумагу начальству.

— Ничего себе! — Пришел в восторг бывший микробиолог. — Чума! Бубонная?

— Легочная, вроде… Сам я не медик, просто мертвяков помогал таскать.

— Повезло тебе… Давно вспышка закончилась?

— Почем я знаю?

— Ну, когда тебя из карантина отпустили?

— Никуда меня не отпускали, меня прямо из барка в тюрьму законопатили.

— Ты что? Так нельзя делать! Создается угроза распространения инфекции, надо обязательно сообщить половнику Китаоке про такое безобразие, он всю вашу часть огнем спалит, как дракон!

Когда речь идет об инструкциях и правилах — полковник непреклонен, как утес. Даже научный авторитет доктора Исигуро ударился об эти холодные камни и разлетелся жалкими дребезгами. Момоси собственными глазами наблюдал, как полковник предъявил доктору пустую ампулу, зажав между большим и указательным пальцами так, чтобы видна была маркировка, нанесенная на стекло. Только цифры, никакого названия препарата. Специальная кодировка образцов — военные лаборатории обязаны соблюдать секретность — объяснил доктор. Полковник тут же отправил ампулу в пакет для вещественных доказательств, начал надписывать его и уточнил: использованный препарат являлся «образцом», не имеет разрешения на клиническое применение?

Доктору удалось сохранить полнейшее спокойствие — антидоты и сыворотки его лаборатории прошли жесткие клинические испытания, в том числе на человеческих организмах. К гражданским лицам военные разработки не должны применяться до получения надлежащего разрешения. Но речь шла о военнослужащем — как военный врач, подполковник Исигуро должен был использовать все доступные средства для спасения его жизни, иначе его действия можно было бы трактовать, как неоказание помощи. Значит, подполковник исполнил свой долг, ему нечего стыдиться и переживать о результатах служебного расследования, — подытожил полковник Китаока.

Они с доктором посмотрели друг на друга, как самураи, способные решить, кому достанется победа еще до поединка — только по захвату рукоятки меча. Военный медик поклонился первым: он многим в жизни обязан генералу Сибура и не мог допустить смерти его внука, но полковник свободен от подобных моральных обязательств. Доктор Исигуро вышел, не позаботившись прикрыть за собою двери.

Как офицеру, капитану Момоси было неловко наблюдать подобную перебранку, но как ученому очень — просто очень сильно! — хотелось узнать, какой чудодейственный препарат был в ампуле. Только вместо вожделенной стекляшки ему вручили пакет со рвотными массами лейтенанта и список блюд из буфета военных летчиков, где успел позавтракать Эмото. Оставалось только выяснить лабораторным путем, чего он никак не мог съесть в упомянутом буфете, а затем поинтересоваться насчет его пищевой аллергии.

Дальше уже все просто — аллергический приступ спровоцировал кашель и кровотечение. Если бы у Эмото действительно было легочное кровотечение, он бы умер еще в самолете. Жаль, что криминалист не успеет взять у лейтенанта кровь и сделать анализ по своей методике, завтра ему предстоит ехать с ревизией на какие-то склады.

Это было уже слишком. Ревизовать склады без него, вместо него…

К нему вообще относятся как к бревну! — лейтенант Такэда поднялся, вызвал коридорного, велел принести в номер ширму и отгородить один из диванов.

Он отвернулся к стенке, но с непривычки не мог уснуть, так и ворочался на пружинных подушках до самого восхода, пока его не избавил от мучений ранний визит полковника Китаоки.

Полковник вручил командировочные документы криминалисту и велел ему воспользоваться служебным автотранспортом, чтобы попасть в военный аэропорт своевременно. Затем протянул конверт с документами лейтенанту Такэде: ему предоставляется двухнедельный отпуск по состоянию здоровья…

От такой новости щеки Эмото залил болезненный румянец, а полковник продолжал: НО! — валяться на койке лейтенанту не придется. Ему будет доверено особое задание, для выполнения которого в распоряжение лейтенанта поступает ефрейтор Ито. Господину Такэде придется проинформировать временного подчиненного о предшествующем ходе расследования по делу погибшего майора Сога.

Итак, к сути: им необходимо будет получить как можно больше информации об американских гражданах Поле Стрингер и Уилфриде Николсоне, зарегистрированных в международном секторе Шанхая.

По дипломатическим каналам удалось выяснить, что мистеру Стрингеру, посетившему Советский Союз в 1928 году, в дальнейшем трижды отказывали в советской визе. Его журналистские успехи весьма скромны — публикует в год десяток статей, большей частью о природных феноменах, особенностях национальной архитектуры и народных легендах разных стран. Ни один из его опусов сенсацией пока не стал, на какие средства журналист средней руки раскатывает по миру, знает только налоговое ведомство США, но офицеры Кэмпэйтай лишены возможности обратиться туда с запросом.

К сожалению, о доходах мистера Николсона неизвестно даже упомянутым налоговым службам. В отношении означенного мистера проводилось расследование по факту сокрытия доходов, которое освещала американская пресса, — полковник аккуратно положил на стол подборку газетных вырезок. Теперь филантроп с сомнительной репутацией раскатывает по разным континентам, предпочитая страны, не связанные с его североамериканской родиной соглашениями об экстрадиции. Но и здесь не все гладко: власти Германии отказали ему в продлении визы. Иными словами — выставили из страны. Вместе со своими благими намерениями мистер Николсон двинулся на Дальний Восток.

Конечно, изложенные факты отнюдь не значат, что оба господина занимаются шпионажем, тем более, что они как-то причастны к смерти майора Сога. Но информация требует самой тщательной проверки.

Действовать придется с большой деликатностью. После выхода из Лиги Наций и особенно после денонсации торгового соглашения со США Япония подвергается настоящей травле в международном сообществе, ее союзники ненадежны, а враги — могущественны и многочисленны. Императорская армия вынуждена защищать национальную безопасность в крупных и мелких инцидентах, умножать число которых сегодня — недопустимо. Полковник выдохнул.

Поэтому действовать придется неофициально. В так называемом «сеттльменте» — международном секторе Шанхая — действуют собственные силы правопорядка, что серьезно ограничивает возможности Императорской Квантунской армии, в том числе Кэмпэйтай. Сеттльмент превратился в настоящий остров, где тонет солнце японской законности! — объявил полковник со свойственной ему тягой к поэтичным образам. Хуже того, в этом отстойнике для авантюристов всех мастей действует что-то вроде нелегальной шпионской биржи, где государственными секретами разных стран торгуют с такой же легкостью, как отрезами шелка или развесными леденцами. Многие резиденты лично знакомы и хорошо осведомлены о действующих агентах друг друга. Собственно, по этой причине полковник и остановил свой выбор на них, молодых военных, лица которых в Шанхае будут выглядеть случайными. Они в отпуске и развлекаются в международном секторе на свой вкус: такова их легенда. На деле выбирать для развлечений им придется излюбленные места этих двух американцев. Лейтенант Такэда избавится от всех нашивок на форме, выдающих в нем кэмпэя, а в дальнейшем оба молодых человека переоденутся в гражданское платье. Они с легкостью примелькаются в кругу знакомых американцев, дадут на чай прислуге в отелях, поболтают с девицами, которых те навещают, разузнают про их грешки и слабости, пересчитают пальцы на руках.

Полковник не ограничивает их в оперативных средствах, — они могут делать все — абсолютно все — что сочтут полезным для дела. В случае проблем с администрацией сеттльмента, — нижняя губа полковника презрительно дрогнула при этом упоминании, — их обоих просто отправят в Японию ближайшим бортом.

Ограничение будет только одно: никаких записей! Никаких имперских хризантем под лацканом. Информировать о ходе операции они будут исключительно полковника — лично, в неофициальной обстановке. Сейчас лейтенант Такэда поедет и получит денежное довольствие на две недели для них обоих, а господин Ито позаботится дать телеграмму своей матушке, пока она не добралась в поисках сына до самого Императора!

— Вот это вот — денежное довольствие на две недели? Десять тысяч лет жизни Императору! Удружил. Я девчонкам на чай больше оставляю… — Они сидели в номере и созерцали средства, выданные лейтенанту Такэде. — Мы с голоду припухнем. Не говоря, что нам надо прикинуться по гражданке, чтобы не козырять каждому мудаку…

Объем довольствия изрядно разочаровал даже лейтенанта, только поэтому он предпочел сделать вид, что не расслышал последнего слова, и громко переспросил:

— Что?

— Говорю, наврядли нашей мятой униформе будут рады в светском обществе!

Эмото вполне готов был согласится с таким утверждением, но вслух заметил:

— Ваши соседи из Асакусы собрали для вас деньги. Телеграфируйте квартальному старосте, господину Накамуре, куда выслать эти средства…

— Гы-гы, — скривится ефрейтор. — Смешно! Если старой плесени Накамуре пришли в руки чужие деньги, его придется долго бить палкой с гвоздями, чтобы отнять их обратно. Не все такие ловкачи как ваш родитель, чтобы облапошить старого Лиса-Накамуру!

Щеки у Эмото вспыхнули, но информировать хамоватого ефрейтора об условиях своей сделки с господином Накамурой он счел излишним, и процедил сквозь зубы:

— Значит, вы знакомы с моим отцом? Его расписки зачтут.

— Зачтут, никуда не денутся. Только написать расписку в счет долга и всучить Накамуре векселя под наличные деньги — это разные вещи. — Эмото ахнул, ему и в голову не приходило, что отец поступил именно так! Весьма солидная сумма. Пока его «любящий родитель» развлекается на французской Ривьере, единственному сыночку приходится отдуваться перед преступными кланами. Хорошо, по крайней мере, что молодой якудза вовсе не осуждал его родителя за безответственное поведение. Даже наоборот, называл его «Князем» и говорил о нем с большим уважением.

— Князь вообще дельный мужик, даже большим боссам приятно сеть за игровой стол с урожденным даймё, принаряженным, как премьер-министр! Покойный босс Атомо частенько приглашал его на игры с прочими боссами. Князь правильно все говорил, давно пора забить на поганое средневековье, перестать прятаться по угольным дворам и потайным комнатам, а открывать большие казино с игральными автоматами, блэкджеком и рулеткой — как в Америке, или в этом, как его — Монте-Карле!

— Отец играл с вашими боссами? Он умеет двигать кубики взглядом? — Не удержался от глупого вопроса Эмото.

18+

Книга предназначена
для читателей старше 18 лет

Бесплатный фрагмент закончился.

Купите книгу, чтобы продолжить чтение.