Бесплатный фрагмент - Онтологически человек: Истинное желание

[3x01] госпожа мор-риган

Впереди была ослепительно-яркая синева. Чуть внизу — ослепительно-белые облака. «Красный дракон», «борт 001», был огромный, как автобус. В нем даже можно было выпрямиться в полный рост, но он был ужасно неповоротливый — особенно если сравнивать с боевым «соколом». Зато он был герметичный и внутри не ощущался ветер и холод неба. Ланс рискнул поднять его выше облаков — чтобы «Дракона» не было видно снизу. Вряд ли их начнут искать сразу, но…

Самолет тряхнуло. Ланс сжал зубы, чтобы не выругаться, и затаил дыхание, выравнивая биплан. Он же вез королеву, в конце концов!

Ланс бросил взгляд на ее тонкий профиль. Солнечный блик скользнул по золотому колечку в ухе и воткнулся в зрачок булавкой. Ланс зажмурился. Самолет шел ровно, только чуть подрагивая, урча обоими двигателями. Ланс мог бы управлять им наощупь.

— Куда теперь, Ваше Величество? — спросил он.

— Сюда, — она ткнула карандашом в карту — грифель тут же обломился. Королева чертыхнулась сквозь зубы, и опять стало видно, как предыдущая ночь ее вымотала. Ланс подавил вздох. Королева протянула ему планшет.

Карта была знакомая, но исчерченная странными значками поверх привычных полей, лесов и рек. «Ллангатен», прочел Ланс. Это название он знал — городок недалеко от военной базы, где он учился летать. Ниже, убористым почерком, было подписано: Менгиры. Блейз. «Кот и клубок».

Он прикинул расстояние. Почти рядом с Кармартеном.

— За час долетим, — сказал Ланс.

— Отлично, — сказала королева. — Что бы я без вас делала…

Ланс подавил вздох. Лучше бы она не благодарила. Лучше бы она была такой, как он привык ее видеть — своевольной, недосягаемой, непостижимой, сияющей королевой его снов. Лучше бы все было как раньше — не так, как сейчас, когда тайна связывала их и разделяла одновременно. Но он поклялся служить ей в любом случае.

— Постарайтесь отдохнуть, Ваше Величество, — сказал он.

— Еще рано, — сказала она. Губа ее вздернулась, и Ланс понял, где видел такое злое и веселое выражение — у бойцов перед вылетом. — Не раньше, чем мы найдем Артура.

Что он мог на это ответить? Ланс стал смотреть вперед через прозрачное стекло кабины, стараясь не думать, что происходит за его спиной, совсем неслышное за шумом двигателя.

Вот она гремит крышкой, доставая плед. Вот скидывает туфельки. Вот подбирает ноги, устраиваясь в тесном кресле. Вот щелкает цанговым карандашом. Вот начинает строчить что-то, нумеруя по пунктам, вычеркивая, хмурясь, прикусывая хвостик карандаша…

Ланс крепче сжал штурвал. Прямо на него побежало бесконечное белое поле.

Посадочной полосы, конечно, тут нигде не было, но Ланс без проблем посадил «Дракона» на лугу рядом с окраиной Ллангатена.

Ничего не спрашивайте, Ланс, сказала ему королева, когда они входили в городок. Ничему не удивляйтесь. Хорошо, сказал Ланс.

Городок был крошечный — пара перекрещенных улиц, двухэтажные дома в ползучих розах.

Крыши, крытые тростником, зеленые кусты изгороди. Каблучки королевы звонко выстукивали по булыжнику. Шляпка, заломленная на бок, пламенела. Почтальон на велосипеде, попавшийся навстречу, при ее виде потерял равновесие и бухнулся в канаву. Королева усмехнулась — но не замедлила шага. «Не останавливайтесь и не оборачивайтесь», — шепнула она.

Ланс подчинился.

Вывеска, выцветшая от времени, была почти незаметной. Надписи не было, только рисунок — геральдический леопард, стоящий на задних лапах и опирающийся передними на круглый щит. Королева толкнула дверь. Зазвенел колокольчик.

Внутри было что-то среднее между пабом и лавкой — слева тянулась стойка, высокие стулья и ряды полок с «колониальными товарами». Справа высились столы. Между окон висел королевский портрет. Джиневра усмехнулась и села прямо под ним.

Появился трактирщик — долговязый рыжий парнище в белом фартуке. При виде гостей лицо его вытянулось, но тут же расплылось в улыбке.

— Здравствуйте, мэм. Чего желаете?

Королева улыбнулась.

— Прежде всего — завтрак. Для меня и для моего пилота.

Когда на столе не осталось свободного места от тарелок, королева подняла глаза и внимательно посмотрела на трактирщика.

— Я ищу Блейза, — сказала она.

Трактирщик почесал в затылке.

— Даже не знаю, чем вам помочь, мэм. Блейз — святой человек, отшельник… Где он сейчас может быть, я даже и не знаю…

Королева сделала глоток из чашки.

— По поводу его крестника.

— Это которого?

— Белоручки.

Трактирщик что-то неразборчиво пробурчал и смерил Джиневру взглядом. Неведомый Белоручка, судя по всему, моментально вырос в его глазах на фут.

— Хм… — пробурчал он. — А он вам зачем?

Джиневра поманила трактирщика пальцем. Тот наклонился поближе.

— Давайте договоримся так, — доверительным шепотом сообщила Джиневра. — Я вам не скажу, что хочу с ним сделать и почему. А вы не будете падать в обморок.

Ланс впервые видел, чтобы люди краснели так стремительно.

Королева сделала еще один глоток и благожелательно добавила:

— Кстати, у вас прекрасный чай.

Трактирщик потер шею, с явным трудом собираясь с мыслями:

— Чай, да… это хозяйка моя занимается, вам, наверно, лучше с ней… Как вы говорите, вас зовут, мэм?

Королева очаровательно улыбнулась:

— Джинни Мор-Риган. Можно просто Джин.

— Леди Морриган… понятно… Фэй! — гаркнул он. — Фэй! Сейчас, мэм… — торопливо добавил он и спешно совершил отступление куда-то внутрь здания.

Послышались быстрые шаги и появилась хозяйка — едва ли трактирщику по локоть, черноволосая, большеглазая и тоже усыпанная веснушками, как крупой. Она сделала реверанс и уставилась на королеву во все глаза.

— У нас настоящий хай-бразильский чай, мэм, — сказала она. — Из самой столицы.

— Я заметила, — сказала королева. — У вас прекрасный вкус. И сконы замечательные.

Фэй расцвела:

— Это фамильный рецепт, мэм! Вот и господин Гаттамелата всегда моей матери говорил — замечательные у вас сконы…

— Не сомневаюсь, что у него для этого были все основания, — королева вежливо улыбнулась.

Фэй глубоко вздохнула, с грохотом отодвинула тяжелый стул, села, нервным жестом провела по коленям, расправляя передник, и подняла на королеву глазищи.

— Мэм, вы же знаете, что Белоручка… — она замялась, — ну, что он из Доброго Народа, да?

— Какого-какого народа? — нехорошим голосом осведомилась королева.

Фэй подалась вперед и торопливо зашептала:

— Ну, мэм, вы же знаете — падшие духи, которые живут в холмах, они когда хорошие — то очень-очень хорошие, а когда плохие — тогда совсем плохие, поэтому про них все говорят Добрый Народ, чтобы не накликать, вот и Белоручка тоже был бы совсем плохой, но его успел окрестить Блейз, чтобы спасти его душу, а за это Белоручка поклялся защищать людей и служить королю Артуру, но потом король Артур попросил у него непобедимый меч, а такой меч можно выковать только в адском пламени, и тогда Белоручка обручился с дочкой дьявола, а та принесла ему меч в приданое…

— А вот к этой бледной немочи у меня отдельные претензии! — выпалила королева.

Фэй осеклась.

Королева сделала извиняющийся жест:

— Простите. Вырвалось.

Ланс окончательно перестал понимать, что происходит.

Фэй открыла было рот, чтобы задать вопрос, но тут опять зазвенел колокольчик, и вошел почтальон в изрядно запачканной форме.

— Привет, Фэй, — сказал он, снимая фуражку и стараясь не косить глазом на сидящих. — У тебя щетки нет? А то Мэдлин с меня голову снимет.

За почтальоном явился молочник со словами «Я тут хотел спросить, мальчишка-то мой нормально все доставляет, не опаздывает?»

За молочником явилась глубоко беременная рыжая женщина с подвязанным младенцем в шали — «Представляешь, Фэй, проснулась, поняла — хочу копченой салаки, не могу, у тебя же наверняка осталась?»

За женщиной явился хромой старик с клюкой, в широкополой шляпе и с банкой меда — «Фэй, у меня вот тут новый сбор, попробуй и скажи, что думаешь»

За стариком явилась молодая румяная медсестра, громко возопила: «Бренда, вот вы где!» — и решительно направилась к женщине с младенцем.

За медсестрой явилась разновозрастная стайка детишек и принялась требовать сладости — «Лакричные шнурки!» — «Нет, имбирные шипучки!» — «Нет, пустокляпы, пустокляпы!». В итоге они набрали шариков размером с помидор и устроились в углу, время от времени вытаскивая их изо рта и рассматривая на просвет.

Пустокляпы оправдывали свое название — дети, по крайней мере, сидели тихо. Остальные жужжали, как растревоженный улей, и изо всех сил делали вид, что не смотрят на пришельцев. Фэй металась между столиками. Королева, загадочно улыбаясь, задумчиво мазала скон сливками.

Снаружи затарахтел мотоцикл. Звякнул колокольчик и вошел, снимая на ходу шлем, маленький человечек неопределенного возраста. Шепотки сразу стихли.

— Привет, Фэй, — сказал он. — Для меня ничего не приходило?

Фэй махнула рукой в угол:

— А вон Дугал сидит, у него и спрашивайте! А я вам пока чаю налью, хорошо?

— Хорошо, хорошо, — заулыбался Блейз. — Да ты не волнуйся так, я на пару минут всего.

— А ваше место любимое занято, извините, пожалуйста, как-то так вышло, с утра у нас обычно столько народу не бывает…

— Да ничего… я вот тут присяду, — он повернулся к Джиневре. — Вы позволите?

Королева улыбнулась:

— Разумеется.

Ланс вдруг понял, почему этот человечек кажется ему знакомым.

— Я вас знаю, — сказал он. — Это на ваше поле я упал, когда…

Острая туфелька пнула его под столом. Ланс осекся.

— Когда сэр Ланселот убил дракона, — закончил Блейз. — Я помню.

— Сэр Ланселот — самый великий рыцарь! — затрещала Фэй, появляясь из-за его плеча с подносом и принимаясь переставлять чашки. — Такого другого нет! И в сражениях, и на турнирах, и глаза у него голубые-голубые, а на подбородке ямочка, а служил он, между прочим, тут у нас неподалеку, и вот там ему равных не было!

— Чушь какая, — буркнул Ланс.

Фэй брякнула поднос на стол — зазвенели ложки — и уперла руки в бока.

— Да что вы говорите, господин хороший?

— «Восьмерка» у Тага Редмонта всегда чище получалась. А рекорд высоты поставил Доуэн на экспериментальном «соколе», только его запретили повторять, потому что гражданские пилоты не выдерживают. А рекорд по количеству «бочек» вообще у Бобби Браун.

Королева опустила подбородок на скрещенные пальцы, пряча улыбку:

— Я думаю, мой пилот ничуть не хуже.

Фэй смерила Ланса взглядом.

— Ну, может и не хуже, мэм… — с сомнением протянула она. — Только сэр Ласелот выше. И в плечах шире… А еще сэр Ланселот дал обет не обижать ни одной божьей твари, и потому не ест мяса… а вы, прекрасный господин, уже вторую порцию бекона изволили умять!

Ланс поперхнулся.

— Не в укор вам будет сказано, — быстро добавила Фэй, — бекон у нас лучший в округе. А что Рафферти говорит, что к нему с летной базы ездят, так это потому что у них желудки луженые!

— Что правда, то правда, — вмешался Блейз. — Фэй, заверни мне пару фунтов, хорошо?

— Сейчас! — Фэй бросила еще один гневный взгляд на Ланса и упорхнула.

Блейз повернулся к королеве:

— Говорят, вы тут по поводу моего крестника?

Королева кивнула. Блейз нахмурился:

— А что с ним?

— Он пропал. Вместе с… другом.

Блейз внимательно посмотрел на нее.

— Мне кажется, здесь душновато, госпожа Мор-Риган. Пойдемте-ка прогуляемся.

Выходя, Ланс краем глаза заметил, как Фэй пробует оставленную золотую монету на зуб и протягивает ее трактирщику.

— Спрячь-ка ее отдельно и посмотри, чтобы в листья не превратилась. Не доверяю я этой Морриган.

— А если превратится? — с сомнением спросил трактирщик.

— Спишем с Блейза, — решительно заявила Фэй. — Святой человек же, такому грех скупому быть.

Снаружи стоял изрядно потрепанный мотоцикл с коляской.

— Вы на самолете прибыли? — спросил Блейз.

Ланс кивнул.

Блейз задумался.

— Лейтенант, вы помните то поле? На котором садились в прошлый раз?

«Садились» было немного неправильной формулировкой, но Ланс кивнул.

— Отлично. Давайте так — вы перегоните туда самолет, а я довезу госпожу Мор-Риган, ладно?

Ланс дернулся было, но увидел взгляд королевы и подчинился.

— Будьте добры, — сказала королева и взяла его за пуговицу. — Я же знаю, что вам лучше всего в небе.

Как всегда, он не смог протестовать.

Блейз проводил взглядом долговязую фигуру, удаляющуюся по улице, вздохнул и принялся рыться в коляске.

— «Мор Риган», — вздохнул он, протягивая ей потертый шлем, — «Великая Королева». Ваше Величество, вам не кажется, что если вы хотели скрыть свое имя, то можно было назваться как-нибудь попроще?

— Важное прячут на виду. — Джиневра затянула ремешок под подбородком.

Мотоцикл на ухабах трясло довольно сильно. Но не сильнее, чем самолет, который пытается уйти от погони.

Джиневра была готова ко всему, но хозяйство Блейза было совершенно человеческое — широкий двор, окруженный забором, множество разбросанных и кое-как прилепившихся друг к другу домишек. У порога, вывалив язык, дремал большой, полуседой от времени пес. При виде Джиневры он замолотил по земле хвостом, и ей почему-то стало спокойней.

Ничто не выдавало, что этот человек якшается с авалоноцами, или останавливает словом Дикую Охоту, или что он в юности был похищен фир болг, потом стал священником, потом был обвинен в ереси… про Блейза ходило много слухов. Как и про нее саму.

Внутри первого попавшегося… строения (Джиневра не знала, как правильно его назвать) тоже не оказалось ни крокодилов под потолком, ни скелетов по углам. Что-то вроде столовой или кухни — большой стол, лавки, печка, продавленное и погрызенное — видимо, тем самым псом — кресло.

Блейз указал на него. Джиневра села. Кресло оказалось неожиданно удобным.

Блейз достал помятый жестяной термос. Запахло чабрецом и мятой. Протянул ей кружку и сказал:

— Рассказывайте.

— Что именно?

— Все, — сказал маленький человек и сел на табуретку напротив. — Все, что считаете важным.

Джиневра усмехнулась.

— Вы, значит, не провидец, как Мерлин?

Блейз вздохнул.

— Я… вижу какие-то вещи, Ваше Величество. Но если вы мне ничего не расскажете — я не смогу понять, что из этого видите вы сами. И что из этого я понял правильно, а что нет.

Джиневра покрутила в руках чашку. Чашка была с небольшой аквариум, белая, с тусклыми оранжевыми кругами, с щербинкой на крае. Внутри был чай, черный, как чернила. Совершенно невозможно было отвести от него взгляд и посмотреть на Блейза.

Джиневра сделала глоток. Рот наполнился горечью. Она зажмурилась. Это как у врача, сказала она себе. Ты же хочешь результат? Ты же хочешь, чтобы все было хорошо?

— С самого начала? — спросила она.

Блейз кивнул.

…Нет, никаких иллюзий у нее не было. Она с самого начала знала, на что идет. Артур постарался. Он хотел, чтобы она поняла, что значит быть королевой, и — как все, что он делал — он сделал это хорошо…

— Ты меня бросил! — в голосе у Джиневры дрожали слезы.

— Это было необходимо, — сказал Артур, глядя в пол. Он не выносил видеть, как она плачет, и от этого ей хотелось зарыдать еще горше — чтоб он видел, что наделал, чтоб ему стало плохо, плохо, плохо, как ей тогда.

— Это была наша помолвка! И ты меня бросил! Прямо посреди праздника! Потому что твой чертов советник собрался ловить кого-то под этим чертовым мостом! Который стоял сто лет и еще столько простоит!

Артур поднял голову. Мотнулся светлый чуб.

— Не поэтому.

Глаза у него были голубые, голубые, ледяные, прозрачные.

— По-другому бы ты не поняла.

Джиневра осеклась.

— Так будет всегда, — сказал ее прекрасный принц из сказки. — В Камелоте всегда будет что-то происходить. Я всегда буду уходить. Я — король, и никогда не буду никем другим. Если тебе это не подходит, — он отвел глаза в сторону и вернул обратно, будто с усилием, — еще не поздно все отменить.

Губы у Джиневры задрожали по-настоящему.

— Ты же… ты же говорил, что любишь меня…

— Я люблю тебя, — сказал Артур. — Именно поэтому я хочу быть с тобой честным. Никакой другой жизни у меня для тебя нет. Если ты не сможешь быть счастлива такой — значит, не сможешь. Для этого и нужна помолвка. После свадьбы передумать будет уже нельзя.

Ей захотелось заорать, затопать ногами, сделать что угодно — только чтобы достать его, чтобы он прекратил быть такой доброжелательной стеной. Вместо этого она до боли сжала запястье за спиной и спросила шепотом:

— То есть, если я уйду…

Артур не шевельнулся, не дернулся, не моргнул — просто будто моментально упала стальная штора.

— Я переживу, — сказал он мертвым голосом, так, что ей моментально захотелось кинуться к нему и начать трясти — нет, нет, нет, я этого не говорила, только не смотри на меня так! Но он уже был король и только король, и с ним сейчас можно было говорить только как с королем.

Джиневра отвернулась и изо всех сил прикусила палец. На Артура невозможно было смотреть — он всегда был такой живой, такой теплый, такой настоящий, такой сильный, ей так хотелось, чтобы он был ее, полностью, целиком, всегда, насовсем. И вот теперь все ушло, как отрезанное. Где-то там, внутри невидимого стального доспеха оставался Артур, ее Артур, но она знала, что если сейчас скажет «я ухожу» — не увидит больше его никогда. Нет, он не скажет о ней дурного слова, и будет так же вежлив, как всегда, и даже будет улыбаться, наверное… как всем вокруг… Джиневра прикусила губу. Выступила капелька крови. Она слизнула ее — остался металлический привкус — и обернулась.

— Я понимаю, что королеве при тебе будет непросто. И что никогда королева не будет для тебя на первом месте по сравнению с государством.

Король кивнул. Джиневра сделала шаг ближе.

— Но я люблю тебя, — сказала она.

Король кивнул — мол, я знаю. Для него это не имело значения. Джиневра сделала еще шаг.

— И я останусь. С одним условием.

— Каким? — спросил он напряженным голосом.

Джиневра положила руки ему на плечи. Они были как каменные.

— Ни одна из женщин не должна оказываться выше меня. Даже на мгновение. И никогда, никогда ты не дашь никому даже повода так подумать.

— Аааа, — Артур выдохнул и расцвел улыбкой. — Ну, это пожалуйста!

Он нагнулся поцеловать ее, и ноги у нее подкосились. Ей, наверное, следовало бы выдвинуть еще какие-нибудь условия, но думать об этом было уже нечем.

…нет, это было даже забавно временами — на любом рауте всегда случался этот момент, когда на Артура вешается какая-нибудь девица, и он сначала запускает глаз в ближайшее декольте, а потом у него в голове щелкает — «бастард, усобица, война» — и все. Это было правда забавно — смотреть, как все разбиваются об эту железную стену. Никому из них не нужно было с этой стеной жить, конечно — но Артур всегда поворачивался, и находил ее взглядом, и она знала, что они с ним по одну сторону, а весь остальной мир — по другую. Не ради нее, ради Камелота. Но как ей все завидовали, боже, как ей все завидовали… Это ее почти утешало. Почти.

…а потом появился Ланс. Который смотрел на нее так, будто она небо и земля одновременно. Она не собиралась заставлять его делать… ничего такого, что с него не потребовал бы Артур. Ей просто нравилось знать, что, если она прикажет — Ланс сделает.

И еще ей очень, очень, очень хотелось, чтобы Артур посмотрел на нее так хотя бы раз. Разве это было так много? Разве это было такое плохое желание?

А потом оно сбылось. И страшнее этого в ее жизни ничего не было.

Джиневра замолчала.

— Что произошло? — спросил Блейз.

— А ничего покрепче у вас нет? — вместо ответа спросила Джиневра.

Блейз кивнул:

— Сейчас.

Достал из шкафа бутыль без этикетки и плеснул ей на два пальца. Запахло медом.

Джиневра сделала глоток. Вниз по горлу покатился маленький горячий улей, и вместе с ним накатило странное чувство — будто ее всю завернули в теплый плед. Голова оставалась ясной, но чувство уюта и безопасности — все хорошо, все было, есть и будет хорошо — настолько противоречило всему происходящему, что Джиневра отставила стакан в сторону.

— Какой… интересный напиток.

— Сестрин муж делает, — сообщил Блейз. — Так что у вас случилось?

Говорить действительно стало легче. Будто Артур уже вернулся. Будто он стоит где-то здесь, рядом, будто все уже закончилось, будто они уже живут долго и счастливо — и теперь она может рассказать все, что произошло, как страшную сказку, которая уже не имеет над ней власти.

— Артур хотел защитить Камелот от фир болг. Мерлин сказал ему, что это можно сделать. Я надеялась, что Ланселот сможет сразиться за Камелот в Аннуине — но оказалось, что нет. Тогда Артур пошел сражаться в Аннуин сам — и сказал мне ждать его. И я… — ей все-таки пришлось сделать еще глоток, чтобы продолжить. — Я хотела, чтобы он вернулся. И больше никогда не уходил. Чтобы он сказал, что больше никогда не уйдет, и что дороже меня у него никого и ничего нет. И… тот, кто вернулся — он выглядел как Артур. Он говорил, как Артур. Он сказал мне то, что я хотела услышать — но… но это был не он. — Джиневра судорожно сжала стакан. — Он был пустой внутри, понимаете? Артур, он… он всегда знает, кто он. У него есть вот эта стена внутри. А у этого… у этого ее не было, понимаете? Как будто он опирается на меня, чтобы доказать себе, кто он. Что он есть. — Она скривилась и допила залпом напиток. — И я сбежала. Взяла Ланса, потому что он единственный, кто мне бы поверил. Нашла вас, потому что про вас говорят, что вы знаете Мерлина и знаете путь на Авалон. Это явно какая-то магия. Авалоновцы воюют с фир болг. Я надеюсь, что мне удастся уговорить их помочь мне.

— Вы очень сильная, — сказал Блейз. — Я понимаю, почему Артур вас выбрал. Вы смогли уйти.

Джиневра фыркнула. Это звучало как издевательство.

Блейз покачал головой.

— Не смейтесь. От фир болг сложно уходить. Я вот не смог.

Джиневра вскинула на него глаза. От предположительного святого она такого не ожидала.

— И… как?

Блейз слабо улыбнулся:

— Сестре пришлось вытаскивать меня за шкирку. И я ей сопротивлялся. К счастью, неудачно.

Джиневра выпрямилась:

— Как ей это удалось?

Блейз заулыбался шире:

— Керри, она… она бывает очень мотивированная. И еще ей помогли, конечно… — Блейз нахмурился и потер щеку. — Сейчас может быть немного сложнее. Артур — Истинный король. Его судьба — это не только судьба одного человека из глухой деревни. Она затрагивает всех. Закон Авалона запрещает дану вмешиваться в дела человеческих земель, но… — он замолк. — Вы говорите, этот поход затеял Мерлин?

— Да, — ей пришлось приложить усилие, чтобы ничего к этому не добавить.

— Один или с Девой Озера? — быстро спросил Блейз.

Джиневра пожала плечом.

— Уходили они, во всяком случае втроем. Артур и эти… двое.

— А, вот оно что… — пробормотал Блейз. Глаза у него блеснули. — Вы знаете, дану очень хорошо умеют следовать своим законам. Но еще лучше они умеют их обходить.

Он поднялся и бросил взгляд за окно.

— Попытайтесь отдохнуть, Ваше Величество. Я постараюсь отвезти нас на Авалон завтра.

[3x02] ставки

Вокруг клубился туман. Лансу это не нравилось. Слишком похоже на Пустоши.

Блейз молча загребал веслом. По его круглому, сосредоточенному лицу катились капли пота. Или, может быть, это был туман. Королева сидела неподвижно, выпрямив спину. Она казалась совершенно спокойной, только руки, будто без ее участия, терзали носовой платок — скручивая, завязывая, дергая злосчастный кусок ткани. Ланс не выдержал и коснулся ее локтя, чтобы ободрить. Королева вскинула невидящие глаза, механически-светло улыбнулась, и опять принялась за свое. Ланс вздохнул и стал смотреть в сторону. Туман сверху, по сторонам и вокруг них выглядел совершенно одинаковым. Будто они попали в облако. Даже воздух был такой же — разреженный, какой бывает на высоте, когда вдыхаешь полной грудью и все равно не можешь насытиться. На миг Лансу показалось, что он видит, как белые клубы расползаются, открывая внизу оскаленное ущелье. Он торопливо отвел взгляд.

Вдруг лодка содрогнулась, будто натолкнувшись на препятствие. Королева вздрогнула, будто очнувшись ото сна.

— Ага, — пробормотал Блейз. — Припыли, значит…

Он близоруко поморгал, вглядываясь в туман, положил весло на дно лодки и начал, неловко балансируя, продвигаться по носу дальше. Лодка задрожала, Блейз взмахнул руками, Ланс рванулся было вперед, понимая уже, что не успеет — и тут из воздуха появилась крошечная белая ладонь и без всякого усилия поймала отшельника за шиворот.

— Приплыли, приплыли, — подтвердил звонкий голос из ниоткуда.

Ланс застыл. Облака под днищем стремительно расползались, открывая луга далеко внизу.

Блейз, покряхтывая, выпрямился и протянул ему руку. Ланс вцепился в нее, как во сне, и протянул другую Джиневре.

Их дернуло — и он не успел понять, как оказался на подоконнике. Лодка их была пришвартована к окну, высокому и узкому. Она покачивалась, как на невидимых волнах, но под ней ничего не было — только воздух, и синие, синие скалы и зеленые поля далеко внизу. Ланс спрыгнул на пол, повернулся, взял королеву за талию и поставил рядом с собой. На мгновение его окатил запах — теплый, едва слышный запах влажной ткани, на которой осели капли тумана, и кожи под ней.

Ланс торопливо сделал шаг в сторону и одернул куртку.

Мелькнул белый силуэт, и все поплыло. Ланс только успел понять, что это дану. Она была белая, белая — не как пена, или облако, или мрамор — как замочная скважина, сквозь которую бьет луч, замочная скважина в двери в никуда. Он не мог разглядеть ни ее фигуры, ни ее лица — он только знал, что это ее, ее одну он искал всегда, всегда, во всех, и если она прикажет ему — он не сможет ослушаться, и если он сделает еще шаг, и толкнет эту дверь, и она распахнется — то больше будет ни страдания, ни боли, только забвение и тишина, сладчайшая тишина. Ланс понял это — и с ужасом рванулся назад, в себя обратно, туда, где были боль, и отчаяние, и одиночество — но они были, и чувствовать их означало быть, быть им самим.

Каким-то неведомым чувством он ощутил, что она улыбнулась — и мир сделался четким.

Перед ним стояла дану — белая, в белом, чем-то похожая на Деву Озера, и только. Больше не похожая на разрыв в мировой ткани. Ланс оглянулся на королеву — и у него заныло нёбо. На волосах и воротнике у нее осели капли тумана, и влажная прядь надо лбом потемнела от росы. Под глазами залегли тени, и усталая морщинка пряталась в углу рта, и помада ее местами стерлась, потому что она кусала губы, пока ехала в лодке, и не замечала этого. Он никогда не видел ее такой красивой — она смотрела вперед спокойно и прямо. Она была человек, она была женщина и королева, и Ланс знал, что так же она будет смотреть в лицо самой смерти.

Не ради него. Но это было неважно.

— Здравствуй, Эйрмид, — сказал Блейз.

— Здравствуй, Блейз, — сказала дану и прижмурилась, как кошка, съевшая рыбку. — Какими судьбами?

— Мы ищем Артура, — сказал Блейз. — Короля людей.

Дану скроила печальную гримаску:

— Блейз, миленький, ты же знаешь, я в таких масштабах не работаю. Но, — она просияла, — я знаю кое-кого, кто будет очень рад услышать новости!

— Ты ждала нас? — спросил Блейз.

Дану прижмурилась:

— Не обязательно вас, но… — она хихикнула, как девчонка. — игра пошла на новый круг! Что-то должно было произойти.

Ланс увидел, как у Блейза напряглись плечи.

— Ты играешь? — спросил он.

— Нет. Вран играет, — она блеснула глазами. — Иначе бы вас тут не было. Но — тссс! — она опять засмеялась. — Лучше считай, что я тебе этого не говорила. — Она обернулась к остальным. — Пойдемте. Не бойтесь, Башня вас не тронет. Вы мои гости.

— Игра? — шепотом спросила королева у Блейза. — С кем?

Дану бросила на нее взгляд через плечо:

— С Единым, разумеется!

Дану приложила палец к губам. Глаза у нее блестели. Они услышали голоса.

— …меня не может не интересовать твой прогноз по ситуации, — произнес первый голос, ровный и прохладный.

— Прогноз, — хмыкнул второй голос, низкий и тяжелый. Лансу против воли представилось орудие, медленно наводящее пушку на собеседника. — Камелот свернулся. Стандартная схема — фир болг сворачивает вокруг себя локус, локус исчерпывает свои ресурсы до дна, локус раскрывается. У тебя есть какие-то основания полагать, что все пойдет не как обычно?

— Если произойдет вмешательство… да.

— Завет запрещает нам вмешиваться в дела людей.

Первый голос невесело усмехнулся:

— Вран, ты прекрасно знаешь, о чьем вмешательстве идет речь.

Эйрмид театральным жестом вскинула руки — высокие двери скользнули в стороны. Ланс увидел круглый зал с картой Камелота на стене. Сидящий перед ней в центре зала резко развернулся вместе с троном. Стоящий сбоку, у окна, дану в широкополых шелковых одеждах смерил взглядом вошедших и тихо засмеялся:

— Примерно это я и имел в виду.

Ланс моргнул. Оба они были какие-то знакомые — или, может, все дану были просто на одно лицо, как во сне, когда кажется, что ты всех знал и всех забыл.

Сидящий дану воздвигся с трона и вперился взглядом в Блейза. Потом очень медленно склонил голову, приветствуя. Ланс понял, что сходство с орудием ему не померещилось.

— Чем обязан? — вопросил черный дану.

Блейз близоруко поморгал:

— Мы ищем Артура. Короля Камелота.

Дану, стоящий у окна, вскинул голову, будто хотел что-то сказать, но одернул себя. Блейз бросил на него быстрый взгляд.

Черный дану перехватил его и медленно развернулся к стоящему у окна.

— Гатта, — усмехнулся он — как скала разверзлась. — Ты просил что-нибудь у Единого?

Гатта — видимо, так звали дану — обхватил себя за локти. Зашуршал шелк.

— И что, если так, Вран? — дану изогнул тонкие губы. — И кот может смотреть на короля.

— Ты прекрасно знаешь, чего это стоит, — бросил черный.

— Нельзя отменить истинное желание, — тихо произнес Гатта.

Эйрмид скользнула между ними, погладила черного по плечу, улыбнулась Гатте и развернулась к Врану:

— Игра пошла на новый круг. И ты прекрасно знаешь, как это всегда бывает.

— Я бы не был так уверен, — буркнул черный.

— Бог не играет в кости, — тихо сказал Блейз.

— О, — возразила Эйрмид. — Еще как играет. И страшно жульничает. На наше счастье. Но, — она подняла палец, — я думаю, для начала нам следует прояснить ставки. — Она обвела сияющим взглядом присутствующих, остановилась на черном и приглашающе улыбнулась. — Итак?

Вран скрестил руки на груди:

— Авалон. Я всегда ставлю Авалон.

Эйрмид прикусила губу и покачала головой. Черный посмотрел на нее исподлобья:

— Я сделал ход и выиграл. Это все, что имеет значение.

Дану комически закатила глаза, но повернулась к следующей жертве:

— Гатта?

Гатта, разглядывавший ногти, поднял на нее глаза и мягко улыбнулся:

— Не думаю, что моя ставка что-то значит. Одно мертвое человеческое дитя бросит свое желание на весы — и оно перевесит. Человек — это венец творения, а кто я? Всего лишь Эльфин. — Он повернул голову и глянул прямо на Ланса — и Ланс понял, где и когда видел это спокойное, удлиненное лицо. Это был тот дану, за которым в Город Солнца пришел Мерлин. Тот, ради кого колдун разрушил Город. Ланс будто прирос к месту.

Он вдруг ощутил руку на плече.

— Не надо так, — тихо, но твердо сказал Блейз. Чёрный дану дернул углом рта, усмехаясь чему-то своему, и перевёл тяжёлый взгляд на Эльфина:

— Да, Гатта. Не надо.

Эльфин смиренно опустил очи:

— Как скажешь, Вран, — прошелестел он. — Я всего лишь завидую. Не все из нас решают дилемму Авраама с такой… лёгкостью.

У черного по скуле прошел желвак. Он набрал было в грудь воздуха, чтобы ответить, но белая его опередила:

— Разумеется, — промурлыкала Эйрмид. — А если ты будешь паинькой, Гатта, я скажу тебе, почему.

Эльфин вскинул на нее глаза. Зрачки у него были вертикальные:

— Просвети меня.

— Ты всегда путаешь игроков с фигурами на доске. А зря. — Она обернулась к гостям. — Самое время спросить, чего желают смертные. — Она снова приглашающе улыбнулась. — Итак, чего желает дочерь Евы?

— Я ищу Артура, — сказала королева.

— Нет-нет-нет, — белая защелкала языком. — Я спросила не «что ты делаешь», а «чего ты хочешь». Каково твое истинное желание? Чего жаждет твое сердце?

По лицу королевы прошла тень:

— Какое вам дело до моего сердца? — резко сказала она. — Я прошу у вас помощи. Либо помогите мне и назовите свою цену — либо откажите. Что вам нужно? Золото? Оружие? Люди? Поклонение? Жертвы?

Эльфин издал стон и картинно заслонился рукавом. На лице у черного появилось брезгливое выражение:

— Вы серьезно? И что вы будете делать, если я сейчас запрошу у вас пятьсот жареных младенцев, Ваше Величество?

Королева побледнела.

Белая бросила на черного укоризненный взгляд.

— Не пугай девочку, пожалуйста. Ей, наверное, просто никто ничего не объяснил.

Белая скользнула к королеве, приобняла ее за плечи и повела вокруг рукой.

Стены вдруг пропали. Все исчезло. Осталась только тьма, и где-то в вышине над ней — полоса Млечного пути.

— Это Аннуин, — прошептал голос Эйрмид совсем близко. — Аннуин включает в себя все.

Небо начало вращаться — медленно, постепенно ускоряясь.

— Человек — венец творения, — промурлыкал голос дану, так, что у Ланса по спине пошли мурашки. Небо понеслось, как карусель. — Человек тоже включает в себя все.

Млечный путь завился штопором и вонзился ему в зрачок.

— Человек, расставаясь с телом, оказывается в Аннуине.

Замелькали образы, будто кто-то быстро-быстро завертел волшебный фонарь — Город Солнца рушится; колдун стоит на развалинах и смеется; самолет выходит из пике и сталкивается с драконом — у самого иллюминатора мелькает кожистая морда; король опускает вниз Экскалибур, посвящая в рыцари; Элейна вскидывает руки и тянется, простыня падает с нее вниз; Дева Озера поворачивает стеклянное лицо и спрашивает — чего ты хочешь, Ланс?

— В Аннуине имеют значение только истинные желания.

Королева. Королева, которая смотрит на него, чуть приподняв голову, смотрит с восхищением и благодарностью. Она тянется к нему, и когда она целует его мягкими губами, раскрываясь, как цветок, это правильно. Когда она отрывается от него, у нее на ресницах дрожат слезы, и от этого глаза у нее еще голубее. Она смаргивает и улыбается.

Он опускает глаза и видит в руке Экскалибур. Он знает, что пойдет сражаться и победит.

«Я буду гордиться вами, Ланс. Если вы позволите», — говорит королева.

Вспыхивает белое солнце — и все меркнет.

Ланс вздрогнул и очнулся. Он опять стоял в Башне, на мраморном полу. Черный дану со своего трона разглядывал их со скучающим видом. Дану, стоящий у окна поодаль, выглядел бесстрастно. Белая дану рассматривала королеву, склонив голову к плечу.

А королева смотрела на нее, не опуская взгляда, и по лицу ее текли слезы.

— Мое истинное желание не может быть выполнено, — прошептала она.

Белая дану покачала головой:

— Третий и последний раз я спрашиваю тебя, — ее тихий голос наполнил зал, — дочь Евы, чего ты хочешь?

Королева сглотнула, шмыгнула носом и сжала руки за спиной:

— Я хочу, чтобы Артур вернулся. Чтобы мы жили с ним долго и счастливо, чтобы у нас были дети, чтобы… чтобы Камелот не стоял между ним и мной. Чтобы он любил меня больше, чем Камелот! Но это невозможно, — она провела ладонью по щеке, стирая слезы. — Я знаю, что это невозможно.

Белая дану улыбнулась:

— По правилам — да. Но мы уже выяснили, что казино жульничает — и всегда выигрывает, — она повернулась к Лансу. — А чего хочешь ты, мальчик?

Ланс посмотрел на нее и понял, что она знает. Он перевел взгляд на дану в сером у окна.

— Не думаю, что моя ставка что-то значит, — сказал Ланс.

Эльфин поднял бровь. Эйрмид засмеялась.

— Я понимаю, почему ты не хочешь говорить. Но, так уж и быть, я засвидетельствую твое желание, — она кинула шкодливый взгляд на Эльфина, — по старой памяти. Никто не лишал меня права говорить за мертвых.

Эльфин поморщился:

— И чего ты добиваешься?

— Мне интересно! — Эйрмид широко улыбнулась. — И теперь я, Эйрмид, добавлю к игре свою ставку. Если святой отец согласится оказать мне небольшую услугу.

— Какую? — подбираясь, спросил Блейз.

Дан прижмурилась:

— Ничего такого, что противоречит вашим обетам.

Блейз кивнул:

— Хорошо.

Дану улыбнулась:

— Отлично. Тогда вот мое желание… — она сделала драматическую паузу, — да будет воля Единого!

— Что? — возмутился Гатта. — Поверить не могу! Зачем это тебе?

Эйрмид прижмурилась:

— Мы, смертные, Авалон, Камелот, Аннуин… Столько взаимоисключающих желаний! Я просто хочу посмотреть, как Единый выкрутится, выполняя их все. — Она потянулась. — А то мне самой не приходит в голову, как можно это учинить с соблюдением свободы воли всех участников.

— Это к вопросу о дилемме Авраама, — с явным удовольствием в голосе добавил Вран.

Эйрмид повернулась к Блейзу:

— А теперь услуга, — она предвкушающе улыбнулась. — Вы отслужите мне мессу, святой отец.

Блейз поморгал:

— И все?

— И все.

— Я мог бы и просто… — рассеянно сказал Блейз.

Вран встал:

— Только не здесь! — решительно заявил он.

— Не здесь, — быстро согласилась Эйрмид. — У меня.

Вран скривился:

— И я тебе и так скажу, какой будет результат — задняя верхняя теменная доля головного мозга.

Эйрмид улыбнулась:

— Проверить никогда не помешает. Когда еще найдешь годного святого, — она подхватила Блейза под локоть. — Пойдемте, святой отец. Позаботься о детях, будь добр.

Они скрылись за дверьми. Створки бесшумно сомкнулись. Вран смерил оставшихся взглядом.

— Вы нам поможете? — спросила королева.

Эльфин хотел что-то сказать. Вран неприятно улыбнулся и пригвоздил его взглядом к подоконнику:

— Как мы обсуждали до вашего прихода — Завет Авалона запрещает нам вмешательство в дела людей. Но, — черный дану перевел взгляд на королеву, — я знаю кое-кого, кто имеет такое право, может ходить в Аннуине и неравнодушен к вашей ситуации. Я думаю, ему будет нетрудно вам помочь. Если вы сумеете его уговорить, конечно.

Дану сделал короткий жест. Двери со стуком распахнулись.

Ланс обернулся и коротко выдохнул.

За порогом был берег озера.

[3x03] хоровод

Двери за ними захлопнулись со стуком — а когда Ланс оглянулся, никаких дверей уже не было.

Они стояли на узкой кромке берега, на невысоком обрыве. Вода под ним была зеленая от проступавших снизу водорослей и сосновых крон, бросавших отражение сверху. По правую руку высился холм — идеально треугольный, как на схеме.

Королева судорожно вздохнула и сжала его ладонь.

— Вот где это… — вырвалось у нее.

— Вы знаете это место? — спросил Ланс.

Королева прижала руку к лицу, будто пытаясь остановить готовые вырваться слова.

— Да, — наконец, сказала она. — Да. А вы, Ланс?

Он прищурился, вглядываясь вдаль. На другой стороне озера, на траве у самой кромки воды над чем-то вроде шахматной доски сидели двое. Тоже играют, наверное, подумал Ланс.

— Я тут жил. Одно время, — сказал он. — Пойдемте, я знаю, как тут выйти.

Озеро не помогало им — но и не мешало. Это был, в общем, почти обычный лес, только очень уж яркий. Как витражное стекло в соборе, когда смотришь из темноты. Сосны, пихты, кедры… с кедрами было неудобней всего — они росли то вверх, то горизонтально, топорща ветви, как гребенку. Вывороченные из земли стволы тянули в разные стороны узловатые корни. По ним стелился мох — яркий, как свежепокрашенный забор, и мягкий, как ковер. Через все это приходилось перелезать, протискиваться, раздвигая плечом ветки с мягкими иглами, отводить с пути нависающие заросли.

Это было… это было хорошо. Ланс поймал себя на странном чувстве — пока они так пробираются через чащу, с ними ничего не может случиться. Это были препятствия — но несложные и какие-то ненастоящие. Будто созданные для того, чтобы им было, что делать и как находиться вместе, не чувствуя неловкости.

Королева чертыхнулась и остановилась. Ланс замер.

Королева присела на поваленный ствол и вздохнула, стягивая туфельку и вытряхивая из нее камешек. Ее городской наряд, конечно, совсем не подходил для дебрей.

— Чулок порвала, — с досадой сказала она и фыркнула. — Хороша я, да?

Очень, чуть было честно не сказал Ланс, но вовремя прикусил язык.

Королева надела туфельку, притопнула и хмыкнула:

— Хотя, полагаю, авалоновцам без разницы. Хоть в шкурах прыгай, хоть корону нацепи — все им одно. С высоты своей… вековой мудрости, — она вздернула губу. Лансу показалось, что она сейчас зашипит, как кошка.

— Присядьте, Ланс, — королева светским жестом указала на бревно рядом с собой. Ланс осторожно опустился рядом — так, чтобы случайно не коснуться ее коленом. Королева расправила юбку, сцепила пальцы перед собой и внимательно посмотрела на него:

— Что вы знаете об этом месте, Ланс? Кто тут живет? И что им — или ему, или ей — может быть нужно? Что мы можем предложить?

Ланс задумался.

— Здесь живет Дева Озера, — сказал он. — И Мерлин, — подумав, добавил он. — Кажется. Но я не знаю, что им нужно.

— Мерлин… — королева нахмурилась. — А как вы сюда попали? Это ведь Авалон.

Ланс сорвал сосновую ветку и принялся обрывать с нее иголки.

— Я родился… в другом месте, — медленно произнес он. — Его больше нет. Меня притащил колдун. Не знаю, зачем. Я предлагал свою службу Деве Озера. Она не приняла ее. Но она отправила меня в Камелот. Остальное вы знаете.

— Они что-нибудь от вас хотели? Что-нибудь у вас спрашивали?

Ланс покачал головой:

— Вы же видели сегодня. Они все одинаковые. Они всегда спрашивают, чего ты хочешь, и выкручивают тебя, как полотенце, а потом бросают. Им нельзя верить, им нельзя доверять. Я не знаю, откуда они такие, я не знаю, зачем и почему они все это делают. Они… — Ланс махнул рукой. — С драконами проще, Ваше Величество. Они могут только убить тебя, и все.

Он в сердцах отбросил сломанный прутик.

Королева погрызла ноготь.

— Да, — сказала она. — Но Артур считал Мерлина своим другом. Собственно, кажется, это была единственная причина, по которой он его терпел, с такими-то выкрутасами. Советник из него…

— Разве Его Величество никогда не ошибался в тех, кто его окружает? — негромко спросил Ланс.

Королева резко отвернулась в сторону. На щеках у нее зацвели пятна.

— О, — тихо сказала она. — Еще как.

— Я не вас имел в виду! — выпалил Ланс, и сам мучительно покраснел.

Королева прикусила губу, наклонилась и успокаивающе потрепала его по колену:

— Я знаю, Ланс.

Она встала и резким движением отряхнула юбку.

— Но наша единственная надежда в том, что с Мерлином он не ошибся.

В конце концов кедры-стланцы сменились отчетливой тропой, вьющейся по берегу, между озером и рядом высоких сосен, стройных, как колонны. Она пронырнула между корней, свернула раз, другой и третий и заросли расступились, открывая берег и двоих на берегу.

Мерлин в расхристанной рубахе лежал, опираясь на локоть и разглядывал платок перед собой. На платке грудилась какая-то мелочь — ветки и камушки. Дева Озера сидела на траве напротив — можно было разглядеть тонкий профиль и белое плечо, выступающее из ворота платья.

Мерлин подобрал несколько камушков и разложил их ромбом. Дану задумалась, потянулась к воде, зачерпнула горсть и принялась капать на ткань так, чтобы вокруг оставалась череда пятен, завиваясь спиралью. Колдун подпер подбородок кулаком и замер. Потом протянул длинную руку, вынул у дану из-за приостренного уха белый цветок и водрузил в центр. Она быстро наклонилась, сорвала несколько травинок и добавила их к спирали.

Колдун почесал бровь и сел:

— Да, — сказал он. — Пожалуй, так. — Он поднял глаза от своего хлама и обнаружил пришельцев. — Ух ты, люди!

— Вран их прислал, — с легким недовольством сказала дану, не оглядываясь. — Хотела бы я знать, зачем.

— Так давай спросим! — жизнерадостно предложил колдун, вскакивая на ноги. — Здравствуйте, люди! Вы кто?

У королевы побелели губы:

— Ты не помнишь? — едва выговорила она.

— А должен? Нет-нет, не отвечай, я сейчас… — Он свел брови и зажмурился. Не открывая глаз, наставил палец на королеву. — Роза, поклонение, человек-женщина, ножны, Артур, — он перевел палец на Ланса. — Ясень, поклонение, сиротка, Сын Солнца, Гвальхмаи. — Колдун распахнул глаза. — Джиневра? Ланс? Какого черта вы тут делаете?

Джиневра облегченно выдохнула:

— Какого черта ты сам тут делаешь?! И где Артур?

— В смысле — где Артур? — удивился колдун. — Он же к тебе вернулся?

— Не вернулся, — тихо произнесла Джиневра.

Колдун затряс головой:

— Нет, погоди, я же специально посмотрел — толпа народу, Артур такой довольный… ты там точно была, платье у тебя еще такое было… на сугроб похожее…

— Это была наша свадьба, — терпеливо сказала Джиневра. — Это было раньше.

Мерлин посмотрел на дану.

— Может быть, ты не с той стороны Реки посмотрел? — предположила она.

Колдун задумался:

— Да нет, не может быть. Я же специально еще проверил. А ну-ка пойдемте…

Он торопливо зашагал прочь. Остальным ничего не оставалось, как следовать за ним.

Дом был не тот, в котором когда-то жил Ланс, но сходный — гладкий белый куб без окон и без дверей. На поляне перед ним росло стеклянное деревце в человеческий рост. На нем висели стеклянные яблоки, очень похожие на шары, которыми на Рождество украшают елку. Некоторые светились изнутри. Колдун нашел одно, светящееся золотистым изнутри и пристально уставился на него.

— Не понимаю, — пробормотал он и повернулся к Джиневре. — Послушай сама.

Он щелкнул по яблоку. Оно зазвенело. Ланс вздрогнул — ему показалось, что он услышал счастливый смех на два голоса, и ему немедленно стало мучительно неловко. Он слишком часто слышал такое во дворце.

Королева покачала головой.

— Это наша свадьба, — тихо произнесла она. — Ты дарил нам такое. Разве ты не помнишь?

— Да нет же, — повторил колдун. — Это не запись. Это то, что происходит сейчас. Вот, смотри, — он щелкнул по прозрачному яблоку на ветке. В хрустале мимолетно отразился силуэт королевы. Он засветился темно-зеленым. Колдун щелкнул по нему еще раз, и он запел, как колокол. Безнадежная, глубокая печаль сомкнулась над головами, как омут. Ланс сглотнул. Колдун торопливо прикрыл яблоко ладонью.

— Это то, что происходит сейчас с тобой, — пояснил он.

— Да, — сказала королева.

Повисла пауза. Колдун повернулся к дану:

— Где я ошибся? — спросил он.

Фея стояла под деревцем, запрокинув голову вверх:

— Ты не ошибся, — сказала она. — Человек, выходя из тела, оказывается в Аннуине. В Аннуине имеют значение только истинные желания. Артур перешел Реку — и вот результат.

Колдун нахмурился:

— Так не должно было быть. Артур планировал вернуться. Его должно было притянуть обратно. Он хотел вернуться, уж настолько-то я его знаю! Он хотел, чтобы на Камелот не нападала всякая случайная нечисть, он хотел решить эту проблему и вернуться назад. В свой обожаемый Камелот в силе и славе, — он покосился на Джиневру. — К тебе, опять же.

— Он не вернулся, — тихо сказала королева.

Фея пристально посмотрела на нее:

— Не вернулся совсем? Или что-то произошло? План был в том, что ты будешь его ждать и по твоему ожиданию он найдет дорогу обратно.

Королева сжала обручальное кольцо на пальце.

— Он… вернулся. А потом я поняла, что это не он. Не Артур. Я ринулась искать его. Блейз помог нам добраться сюда.

Колдун закрыл лицо руками и что-то невнятно зашипел.

Фея погладила его по плечу и перевела взгляд на Джиневру.

— А, — сказала дану. — Это все объясняет. Артур попал в истинное мгновение. — Увидев непонимающее лицо, она вздохнула и начала объяснять. — Из Аннуина ничего не исчезает. Время — только одно из его измерений. Люди в Срединных землях всегда движутся по времени в одном направлении, но на самом деле время нелинейно. По нему можно перемещаться в любую сторону или не перемещаться вообще. В Аннуине играют роль только истинные желания — и, видимо, Артура выплеснуло в то мгновение его жизни, когда он полностью совпадал с собой, со своим истинным желанием, и оно было максимально воплощено. В то мгновение, когда он был максимально настоящим. — Дану коротко вздохнула. — Вообще-то, это невероятная удача для человека. И для дану тоже. Я думаю, в пределах мира, существующего до конца света, ничего более хорошего с Артуром произойти бы не могло.

— Этого мало, — сказал Мерлин.

— Это очень много, — сказала дану. — Ты опять судишь всех по себе.

Мерлин чуть наклонился и аккуратно подцепил ее за подбородок пальцем:

— Ты бы отказалась от того, что узнала за Рекой? — мягко спросил он. — Ты бы позволила кому-то решить, что ты не должна знать таких вещей, потому что не выдержишь?

Губы у дану задрожали:

— Ты знаешь, что нет! — Она высвободилась и передернула плечами. — Но не все могут выдержать. Нельзя… нельзя насильно макать человека в Реку и нельзя силой вынимать из Аннуина. Ты знаешь, чем это заканчивается. Ты уже пытался. Мы уже раз пытались — и чем это кончилось?

Мерлин вскинул взгляд на Ланса и быстро отвел глаза. Отвернулся к своей яблоне и принялся ее разглядывать, перекатываясь с пятки на носок.

Фея повернулась к Джиневре.

— Я не знаю, кого выплеснуло к тебе из Аннуина… но он отлился по твоему истинному желанию. Если ты заботишься о счастье Артура и о своем — тебе стоит оставить все, как есть. Артур никогда не будет счастлив больше, чем сейчас. И твое истинное желание никогда не будет исполнено точнее.

— Нет, — сказала королева.

— Ты же этого хотела, — сказала дану.

Королева на миг опустила веки.

— Я этого хотела, — подтвердила она. — Но это неважно. Я точно знаю, что Артур не хотел бы видеть на своем троне самозванца. Я, — дыхание у нее перехватило, но она продолжила, — я могу предать его своими желаниями, но не разумом и волей. Нас отправил сюда хозяин черной башни. Он сказал, что вы можете помочь. Он соврал?

— Нет, — сказал Мерлин.

Он развернулся на пятках.

— Я не могу навязать выбор. Но я могу его предложить. Разве это не будет честно? — с нажимом спросил он.

Дану только вздохнула.

— Подержи меня, — сказал Мерлин. — Я посмотрю.

Он сел прямо на землю и прислонился спиной к яблоне. Дану встала рядом. Ланс не понял, что она делает — дану не шевельнулась, только между бровей у нее пролегла складка. На солнце набежало облако. Ланс вдруг ощутил пожатие — королева, не отрывая взгляда от колдуна, сжала его руку. Он скорее прочитал по губам, чем услышал — «Не отпускайте меня, Ланс. Пожалуйста».

Ланс сжал ее ладонь.

Ничего не происходило. Только у колдуна неприятно подергивалось лицо — будто он пытается смотреть зрачками внутрь. Вокруг стыла вязкая промозглая тишина. Ланс попытался вспомнить, было ли так тут всегда, но не смог.

Вдруг будто где-то внутри лопнула натянутая струна.

Колдун дернул кадыком, изогнулся и долбанул о стеклянный ствол затылком. Хрустальные яблоки дребезнули вразнобой. Дану скользнула вниз, подхватывая Мерлина, который начал валиться набок. Колдун заперхал, сгреб себя за ворот в кулак и с усилием выпрямился. Вид у него был как у откачанного утопленника.

Ланс ощутил, как рядом с ним перестала дышать королева.

— Он не пойдет за мной, — сказал колдун. — Я могу его найти, но он не пойдет за мной.

По кронам сосен вокруг прошел резкий ветер. Дану обвила колдуна руками. Он не глядя сжал ее ладони, дернул кадыком, переводя дух и продолжил, не отрывая глаз от Джиневры. — Я знаю, где находится Артур в Аннуине, но он не пойдет за мной. Ты, возможно, смогла бы до него дозваться, но ты не сможешь найти его по своему истинному желанию. Но…

— Но? — выдохнула королева.

Колдун погрыз губу:

— Возможно, есть еще один способ… вы клялись именем Единого быть вместе. Ты помнишь текст?

— В горе и радости… — проговорила королева. — В болезни и в здравии, в богатстве и в бедности, пока смерть не разлучит нас…

— Смерть уже разлучила их, — сказала дану. — Артур уже в мире духов.

Колдун зажмурился:

— Но он сам этого не знает. В его истинном мгновении это не так, — он повернулся к дану. — Это очень зыбкий шанс. Но шанс. Клятва, хотя бы и людская клятва… за это можно зацепиться.

Королева упала перед ним на траву, как подкошенная — будто кто-то ударил ее под колени. Ланс подумал, что она сейчас схватит колдуна за грудки и начнет трясти, но она только выдохнула:

— Что нужно сделать?

Колдун набрал в грудь воздуха и сообщил:

— Я нашел Артура по его разлому. Я его открою — и они пройдут.

Дану резко вскочила на ноги:

— Да их просто смоет!

Мерлина подбросило следом:

— Нет. Если ты поможешь мне.

Королева осталась на траве, бессильно уронив руки на колени.

Взгляд дану метался между Мерлином, королевой и Лансом, как птица по клетке.

— Разве ты не видишь? Каждый раз, когда мы вмешиваемся, становится только хуже! — Она выпалила это, зажала себе рот ладонью — и вдруг засмеялась ледяным и звонким смехом. Ланс вспомнил белую в башне. — Я поняла, — пояснила дану. — Я поняла, почему их прислал Вран. Он хочет показать мне, как бессмысленно нам вмешиваться в человеческую историю.

Мерлин поднял брови:

— И что ты думаешь?

Дану зажмурилась:

— Скажи мне, что ты видишь в этом смысл. Скажи мне, и я поверю тебе на слово.

Мерлин взял ее за плечи:

— Он есть.

Дану кивнула:

— Хорошо. Я помогу. Тебе нужно время?

Мерлин застыл столбом. У колдуна опять сделалось такое лицо, будто у него зрачки смотрят внутрь черепа. Он зашарил в воздухе руками перед собой, как кукла на нитках. Потом дернул подбородком и моргнул.

— Нет, — сказал он, и начал зачем-то раскатывать рукава. Оправил манжеты, застегнул ворот и повернулся к дану:

— Посмотри, чтобы их не задело, хорошо?

Фея кивнула.

Ланс помог королеве подняться. Кажется, она этого даже не заметила.

Фея шагнула к ним. На фарфоровом треугольном личике появилось неприятное выражение — как у хирурга.

— Вы пойдете вместе? — спросила она.

Королева беспомощно оглянулась на Ланса. «Не оставляйте меня».

— Да, — сказал Ланс.

— Хорошо, — сказала дану. — Что бы вы ни увидели — не выходите из круга. Когда я открою проход — идите.

Какого круга, хотел спросить Ланс — но тут дану неуловимо покачнулась, и от нее отделились два двойника — справа и слева. И еще раз, и еще… С разных сторон, на самой грани слуха, поплыл шепот — Нимуэ… Нимье… Нинева… Ниниан… Ниниэн… Вивиэн. Вивьен. Вивиана.

Хоровод вокруг сомкнулся.

Двойники не были полностью идентичными — они отличались кроем серой одежды, прической, выражением лица — но глаза у всех были одинаковые, прозрачные и бешеные. Ланс вспомнил, как шарят прожектора в темном небе. Он попытался рассмотреть, что делает Мерлин.

Колдун стоял спиной к хороводу, лицом к озеру. Вдруг он припал на одно колено, упираясь ладонью в берег — и день вокруг померк, резко, как выключили свет.

На темном небе высыпали звезды — будто опрокинули солонку. Земля под ногами задрожала. Ланс прижал к себе Джиневру.

Слева, справа, со всех сторон вокруг них из земли рванулся черный лес, вспарывая небеса. Необъятные стволы, узловатые корни, извивающиеся, схлестывающиеся друг с другом ветви — выше, выше, выше, раскалывая на части небесный свод.

Джиневра вскрикнула, как пронзенная, и спрятала лицо на груди у Ланса.

Дева Озера напротив смотрела на них сурово и прямо. У той, что была слева, из неморгающих глаз катились слезы. Та, что была справа, запрокинула лицо к темному небу и беззвучно ахнула. По хороводу бежала рябь, но двойники не размыкали рук.

— Где мы? — спросил Ланс.

— В русле Реки… Реки… Реки… — отозвались голоса. Кто-то застонал за его спиной. Кто-то засмеялся.

Та, что стояла напротив, вскинула руку, не разжимая ладони — как в игре в «ручеек».

— Идите, — сказала она.

Куда, хотел спросить Ланс.

Джиневра высвободилась из его объятий и шагнула вперед, как сомнамбула. Ланс вдруг увидел, как от ее сердца тянется тонкая, не толще волоса, золотистая нить, и Джиневра нанизана на нее, как бусина на нитку.

Королева сделала шаг вперед. Потом другой — привставая на носки и выгибаясь, как лук, готовая то ли взлететь, то ли рухнуть лицом вниз.

Она вышла из хоровода и шагнула в тьму.

Ланс шагнул за ней.

[3x04] лилии

Ланс не видел и не знал, куда идет — просто что-то внутри него указывало направление, как стрелка компаса. Только его север был там, где была королева — даже если он ее не видел.

Он шел и шел, раздвигая тьму грудью, как стоячую воду, проталкивая себя сквозь нее — пока не лопнула какая-то невидимая граница, и Ланса не повлекло вперед, как ручей под склон холма — быстрее, быстрее, быстрее, с каждым шагом мир вокруг проявлялся все четче, четче и четче, тьма стала фиолетовой, потом розоватой, потом вспыхнула и превратилась в ослепительно-яркий день.

Ланс обнаружил себя посреди города.

Это был Камелот — и не Камелот.

Где-то внутри Ланса завыла предупредительная сирена.

Он не мог сказать, что ее вызвало — ватные облака в синем небе, беглая тень тополей на брусчатке, праздничный гомон толпы, развевающиеся штандарты на шпилях, дети, гоняющиеся друг за другом и размахивающие флажками, запах сладкой ваты и жженого сахара от лотков, крики газетчиков, гудки машин — все сливалось в равномерный гул, слитный, как шум прибоя.

Королева шла впереди, и толпа расступалась перед ней, как морские воды. Ланс побежал за ней.

Он нагнал ее у дверей собора.

Королева стояла на красном ковре, запрокинув голову вверх, туда, где солнечный луч плясал на золотом циферблате. Ланс вдруг понял, что не может разглядеть времени — стрелка двигалась, но, стоило ему моргнуть, оказывалась на прежнем месте. Он огляделся вокруг — люди по-прежнему улыбались и махали флагами, но церемониальные гвардейцы, вытянувшиеся у входа, не замечали пришельцев, и никто не обращал на них с королевой внимания — все взгляды скользили мимо, мимо, мимо, будто тут никого не было.

Королева оторвала глаза от часов и перевела взгляд на Ланса:

— Это наша свадьба, — тихо выговорила она. — Идеальное мгновение Артура — это наша свадьба. Коронация, объединение страны, свадьба… последняя галочка в списке.

Ланс понял, почему их не замечают — потому что на самом деле их тут не было. Он был в это время… где? В своей части в Кармартене, наверное. А королева была внутри.

Она вдруг закрыла лицо ладонями и замотала головой. Быстрый луч выхватил растрепавшиеся пряди вокруг ее головы — как корону во время затмения — и скрылся за облаком. Джиневра уронила руки, и стало видно, насколько она измотана — под глазами залегли тени, скулы заострились. Лансу захотелось обнять ее, чтобы утешить.

— Я должна, — прошептала она. — Я должна… — но не двинулась с места.

— Мы должны, — сказал Ланс, взял ее за руку и толкнул высокую дверь собора.

Она распахнулась без скрипа, но Ланс не столько услышал, сколько ощутил, как на высокой башне щелкнул, запускаясь, часовой механизм.

Между колоннами собора стелился красный ковер, упираясь в алтарь, и у алтаря стоял священник в странном наряде. А рядом с ним — король, в алом мундире и с лентой через плечо.

А рядом с ним стояла невеста — в платье с белым шлейфом, в диадеме, рассыпающей алмазные блики, и прозрачная фата трепетала вокруг нее облаком, скрывая ее черты.

Ланс почувствовал, как задрожала рука у Джиневры.

Ему вдруг стало очень спокойно, как за штурвалом. Гости, толпящиеся по обе стороны прохода, отдалились. Все стало четким, как чертеж. Голос священника приблизился рывком — будто настроили частоту.

— …и если у кого-то есть возражения против этого брака, пусть скажет сейчас — или молчит вечно.

— Есть, — громко сказал Ланс.

Слово раскатилось под сводами, дробясь эхом.

Медленно, медленно король повернулся — будто сквозь воду.

— Почему?

Они стояли уже совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки. С деталями творилось что-то странное — Ланс совершенно четко видел короля — светлые глаза, светлые брови, совсем молодое лицо — они что, ровесники? — и узор на наряде епископа — красная тесьма, золотые полоски и ромбы, какие-то сиреневые камушки, блики на стеклах очков над седой бородой — и полотнища флагов за его спиной — длинные, длинные полотнища шелка, львы и драконы, стоящие на задних лапах, вышитые стежок к стежку — но все, что вокруг, меркло, как при выходе из штопора.

Но это было неважно. Ланс посмотрел прямо на короля.

— Потому что вы уже клялись, — сказал Ланс.

Король мучительным усилием свел брови, будто пытаясь вспомнить:

— Я вас знаю?

— Меня зовут Ланселот, — сказал Ланс. — Вы посвящали меня в рыцари. После своей свадьбы.

Король не отнял руки от невесты, но заозирался. Ланс понял, куда он смотрит — сбоку стоял колдун, очень похожий.

— Мерлин, ты их знаешь? — спросил король.

Фальшивый Мерлин открыл было рот, чтобы что-то сказать, но Ланс посмотрел на него в упор и спросил:

— Как мое первое имя?

Тот застыл, будто остановили кадр кинохроники.

Ланс начал терять терпение.

— Он ненастоящий, Ваше Величество. Здесь все ненастоящее.

Король нахмурился:

— Кроме тебя?

— Нет, — сказал Ланс.

Джиневра выступила вперед.

Зрачки у короля расширились.

Ланс отступил на шаг. Теперь он видел их обеих ясно — одну, в белом шелке, в алмазном блеске, у алтаря, и другую, усталую, в измятом платье, у его подножия, и короля между ними. Странно было видеть, как король делает выбор — тот самый, который когда-то делал Ланс, и ошибся.

— Как… как тебя зовут? — запинаясь, спросил король.

Джиневра сделала шаг вперед и взяла его за руку. Сбоку, из тени, Ланс видел, как она улыбается, и как дрожит, бликуя, капля на ее ресницах.

— Это неважно, — тихо сказала она. — Неважно, кто я. Я пришла говорить с тобой от имени Камелота.

Король вздрогнул.

Джиневра продолжила:

— Ты нужен своей земле. Ты нужен своей стране, король Артур. Она ждет тебя.

— Кто ты? — спросил король. — Почему ты здесь?

Джиневра опять мотнула головой:

— Это неважно. Я здесь, потому что я… — она на миг отвела глаза, — потому что я поклялась однажды. Я… — она замерла, переводя дыхание, — я не могу предложить тебе ничего. Ты никогда не будешь счастлив там, как здесь. Там… там только пот, кровь и слезы. То, что там, снаружи… никогда не будет лучше того, что тут. Никогда не будет лучше твоей мечты. Просто… просто вырвать мечту из реальности — это все равно, что вырвать сердце.

Пожалуйста… — голос ее упал до шепота. — Пожалуйста, возвращайся.

Король медленно посмотрел на нее. Потом на свою невесту.

Джиневра тоже повернула голову и посмотрела на стоящую у алтаря. Медленно и очень печально улыбнулась.

— Если хочешь, возьми ее с собой. Я не смогу дать тебе больше.

Король провел рукой по лбу, не отрывая глаз от невесты. Она все это время не проронила не слова. Всех остальных она как будто не видела.

— Джин, — спросил вдруг король. — Какие у тебя цветы любимые?

Невеста нахмурилась:

— Почему ты спрашиваешь?

Король мотнул чубом:

— Неважно. Просто скажи.

— Какое это имеет значение?

— Я тебя прошу. Просто ответь.

— Да какая разница?!

Король поднял голову к потолку — туда, где сходились своды, и по узорному потолку летели друг за другом облака, птицы и ангелы.

Послышался тихий шорох, как от дождя. Ланс оглянулся — это с тихим звоном осыпались вниз разноцветные витражные стекла, пропуская внутрь лучи, прямые и острые, как копья.

Король, не отрываясь, смотрел вверх, на осыпающуюся под его взглядом мозаику.

— Я стоял на страже у менгиров… однажды, — сказал он. — Дева Озера привела меня туда. Я говорил ей о том, что знаю… о том, что люблю в Камелоте. Чтобы защитить его. И оно уходило… уходило от меня насовсем. Она спросила меня — какие букеты любит Джиневра? Я ответил ей. И забыл. — Он опустил голову и посмотрел прямо на Джиневру. — Так и не смог запомнить заново.

Губы у Джиневры задрожали.

— Лилии, — едва слышно выговорила она.

— Лилии, — король кивнул и решительно шагнул к ней.

Король наклонился поцеловать ее — и свод собора обрушился, погребая их под собой.

Если бы мир и правда кончился на этом, было бы легче. Но он померк — и возник снова.

Артур поднял голову и огляделся.

— А, — сказал он. — Авалон.

Он обнял ее за плечи и повел куда-то сквозь сиреневые сумерки. Джиневра прижималась к теплому боку и кусала губу, радуясь, что ее лица не видно в темноте. Следовало договорить недоговоренное, но стоило ей об этом подумать — и ноги подгибались. Еще немного, уговаривала она себя, утыкаясь носом ему в плечо и жадно втягивая запах. Еще немного, еще не сейчас.

Впереди показался дом, мягко светящийся, как аквариум. Артур подошел к нему, и тот открылся. Джиневра даже не удивилась, откуда Артур тут все знает.

Внутри… внутри было очень похоже на их охотничий домик — вешалка из оленьих рогов в прихожей, пол из светлого дерева, пестрое покрывало на постели. Только камин был авалоновский — стеклянный куб, в котором танцевали языки пламени, и странные свечи, расставленные по всему периметру вокруг — холодные, не источающие тепла. Джиневра задела одну подолом, но свеча даже не дрогнула.

Артур остановился посреди комнаты, стаскивая перевязь с ножнами.

Джиневра отступила к окну.

В парадном мундире, нарядный и красивый, Артур был очень похож на того, фальшивого, который остался в Камелоте. Только этот был настоящий, а тот… Джиневра до сих пор не могла объяснить волну стылого ужаса, которая поднималась откуда-то из живота при каждом воспоминании.

Артур почувствовал взгляд, поднял голову и улыбнулся ей.

— Не смотри на меня так! — Джиневра отвернулась к окну и закрыла лицо руками. — Не смотри на меня так, иначе я не смогу!

— Что не сможешь, Джин? — озабоченно спросил Артур.

За окном стоял мрак. В стекле проступало ее отражение, и сквозь него — призрачный силуэт за ее спиной.

— Не смогу сказать, — Джиневра сжала себя за плечи. Лица Артура у отражения не было видно, и это было хорошо. Так было проще. — Я просила… я просила тебя возвратиться ради Камелота. И это была правда. Я сказала, что я никогда не сравнюсь с твоей мечтой. И это тоже правда. Чего я не сказала… — горло ныло, как один сплошной синяк, и слова приходилось выталкивать наружу через силу. — Что, когда ты ушел в Аннуин, я пожелала, чтобы ты вернулся ко мне. И никогда не покидал меня. И ты вернулся… только я быстро поняла, что это не ты. Потому что я знаю, что ничто и никогда не встанет выше Камелота в твоем сердце. Тогда… тогда мне стало страшно, и я попросила Ланса увезти меня. Блейз привез нас на Авалон, Мерлин отправил нас в Аннуин… остальное ты знаешь. Теперь ты здесь. Но этот… это… этот… в Камелоте. На твоем троне.

Джиневра замолчала. Артур тоже молчал, и его молчание наполняло комнату, как вода — трюм тонущего корабля.

Но, когда он заговорил, он сказал совсем не то, что она ожидала.

— Правду сказала Грейс…

Джиневра резко обернулась:

— Кто?

Артур отошел и сел на постель, упершись локтями в колени.

— Я не рассказывал тебе про Грейс?

— Нет.

Артур резко откинулся на спину, будто его толкнули в грудь ладонью. Потер переносицу, закинул руку под голову и уставился в потолок. Под потолком от свечей ходили тени. Джиневра не выдержала, подошла и села рядом на край, чтобы видеть его лицо.

— Это было еще до тебя… и еще до моей коронации. Дела шли ни шатко ни валко, на окраинах шла вялая грызня, Пеллинор был регентом и тащил большую часть обязанностей, я очень старался не отставать, но… я был мальчишка, сама понимаешь. Я встретил Грейс и потерял голову. Она была авиатрикс. Самолет ее назывался «Тифон», она звала его «Ворчун», из-за двигателя… она постоянно с ним разговаривала в воздухе — «давай, малыш», «молодчина, поддай газу…» Я иногда путался, к кому из нас она обращается… — Артур заметил, как Джиневра на него смотрит и осекся. Вздохнул и продолжил. — В общем, так все и шло. Потом меня короновали — наконец-то! — и я пришел к ней и сказал, что хочу видеть ее своей королевой. Она засмеялась и сказала — у меня нет титула. Я сказал — я дам тебе какой угодно титул. Тогда она взяла мою ладонь, приложила к своему животу и сказала — чувствуешь шрам? Это мой первый самолет разбился. Я никогда не дам тебе наследника, сказала она. Но я был мальчишка, и я был упрямый, и я сказал — разве император Пий не усыновил Марка Аврелия? И тогда она поцеловала меня и сказала — Артур, я никогда не буду твоей королевой. Почему, спросил я. И она ответила — потому что я не хочу.

Меня будто молния ударила, а она сказала — Артур, королевой при тебе может быть или хорошенькая куколка на троне — или женщина, которая ради долга умеет наступать себе на сердце. Я слишком сильна для первого и слишком слаба для второго. У меня есть мой самолет и мои небеса, Артур. Ты хороший мальчик, но я не брошу свою жизнь под ноги твоей судьбе.

Все, что я смог выдавить — значит, ты с самого начала знала, что это не навсегда? А она посмотрела на меня удивленно и спросила — разве Пеллинор не сказал тебе?

Я пошел к Пеллинору. Наговорил ему глупостей, конечно… Пеллинор посмотрел на меня и сказал — я служил Утеру до того, как он сошелся с Игрейной, и я служил тебе все это время. У Пендрагонов горячая кровь, а нам уже хватило одной усобицы. Разве я не прав, попытавшись предусмотреть все?

Ты прав, сказал я. Но скажи, сколько ты предложил Грейс за меня, чтобы я знал, во сколько меня оценили.

Новый двигатель для ее самолета и содействие в перелете до Хай-Бразил, сказал Пеллинор.

Хорошо, сказал я. Пусть получит и то, и другое.

Мне… мне надо было попрощаться с ней, но, правду сказать, я не смог.

Но потом я поклялся, что буду сам выбирать, кого любить… И я выбрал тебя.

Артур сел и посмотрел на Джиневру серьезно и без улыбки:

— Я смотрел, как ты ведешь себя, как ты говоришь с людьми… как ты улыбаешься, как ты двигаешься, как ты принимаешь решения… Мне… — он протянул руку, будто хотел коснуться ее щеки, но тут же отдернул, — мне всегда было легко любить тебя. Но я король. Я не могу выбирать только сердцем. Я мог желать других женщин… но я никогда не желал другой королевы. Ты пожелала другого — но вернулась за мной в Аннуин, хотя могла оставить себе трон, корону и короля, который бы больше тебя устраивал. Это единственное, что имеет значение.

— Значит, ты не сердишься на меня? — спросила Джиневра.

Артур покачал головой:

— Ты так спрашиваешь, будто у меня есть выбор, сердиться или нет. Эту ситуацию заварили мы оба, и больше решать ее некому.

Джиневра взяла его лицо в ладони:

— Я спрашиваю не короля, — тихо сказала она. — Я спрашиваю любимого.

Артур судорожно вздохнул. У него сделалось совсем юное лицо — мальчишеское и беспомощное.

— Джин, — выдохнул он. — Ох, Джин. Поцелуй меня, и все пройдет.

Ланс пришел в себя посреди леса. Уже по запаху было ясно, что это не Авалон — откуда-то тянуло костровым дымом. Ланс пошел в ту сторону, отбиваясь от зудящего комарья, и вскоре вышел к костерку.

У огня сидел Блейз и чистил грибы.

Ланс молча подошел и сел к огню.

Блейз так же молча зачерпнул из котелка чая и протянул ему. Ланс взял помятую жестяную кружку и сел рядом.

Огонь трещал. Снизу от реки тянуло холодом. Над рекой медленно проступали бледные звезды. Чай был черный как чернила и на вкус такой же.

— Блейз, — спросил Ланс. — Зачем все?

Блейз моргнул близорукими глазками, вздохнул и пошурудил в костре. Вверх ринулся сноп искр.

— А что, было б лучше, если бы ничего не было?

Ланс поболтал кружкой. В черном отразился алый блик.

— Не знаю. Нет, наверное.

[3х05] мальчик

— Бифштекс. И салат. И апельсиновый сок, Джин, хочешь апельсиновый сок? — В стене белел квадрат матового стекла. Артур прикладывал к нему руку, загадывал желание, стекло исчезало, и появлялось то, что он просил. Артур сиял, как фокусник, вытащивший зайца из шляпы. — Давай попробуй, это просто!

Джиневра приложила ладонь к стеклу. Отняла и с сомнением посмотрела на Артура.

Стекло исчезло, и на полке обнаружился кусок торта на фарфоровом блюдце.

— Видишь! — обрадовался Артур. — Я же сказал, что просто!

Джиневра взяла блюдце и села за стол. Торт был многослойный, с розовой глазурью и толстым слоем крема между коржами. Джиневра отломила кусочек, положила его в рот и поняла, что сейчас заплачет.

— Невкусно? — встревожился Артур.

— Вкусно. Именно это меня и беспокоит. — Она принялась разламывать ложечкой бисквит — пополам, еще раз пополам, еще раз пополам. — Мне было пять лет. Няня испекла мне торт на день рождения — сама, представляешь? Розочки эти кремовые… — Джиневра закусила губу. — Все, как я помню! — Она отбросила ложечку. Ложечка жалобно зазвенела. — Но это же не он! Не тот самый торт!

Артур пожал плечами:

— Магия, — пробурчал он с набитым ртом. Похоже, это нисколько не портило ему аппетит.

Джиневра бросила взгляд в окно. За крыльцом шла высокая трава и чуть заметная тропа через нее. За травой на камне, обхватив колено, сидела дану, бледная и неподвижная, как кладбищенская статуя.

— Я не доверяю этому месту, — сказала она вслух. — Мне нужно многое с тобой обсудить, но не здесь.

Артур внимательно посмотрел на нее.

— Дану помогли нам.

— Да. Но мы не знаем, почему. Что вообще Мерлин забыл в Камелоте?

Артур взъерошил себе затылок:

— Мерлин воюет с нечистью. Фир болг и дану были когда-то одним народом, у них какая-то старая распря. В этом наши интересы совпадают.

Джиневра незаметно сжала запястье за спиной. Не сейчас. Вместо этого она сказала:

— Нам пора домой. В Камелот.

— Согласен, — сказал Артур. — Давай так — я сейчас пойду найду Мерлина, выясню, что да как, и вернусь. Я быстро. Это безопасное место, с тобой ничего не случится. Даю слово. Ты продержишься без меня?

Джиневра потеребила цепочку на шее.

— Да.

— Умница, — Артур поцеловал ее. — Ничего не бойся.

Дверь захлопнулась за ним, отрезая солнце.

Снаружи было так ярко, что Артур сперва зажмурился. Он пересек поляну и обнаружил за травой широкую желтую полосу, выбегавшую из-за деревьев справа и уходившую за деревья слева. Артур пригляделся и понял, что это листья, только выложенные плотным рядом, как черепица на крыше.

По ту сторону полосы на валуне, обхватив колено, сидела Нимуэ.

Артур помахал ей рукой. Дану кивнула, поднимаясь.

— Не наступай на черту, пожалуйста.

— Ладно… — он перешагнул через листья.

— Это чтобы мне не слышать ничего, — пояснила дану. — Вы… очень громко чувствуете.

Артур против воли смутился.

— У вас с Джиневрой все в порядке? — спросила дану.

Артур заложил два пальца за пояс:

— В общем, да.

— Хорошо, — дану кивнула. — Я рада, что вам удалось вернуться благополучно. Джиневра и Ланс нашли тебя.

Артур потер шею:

— Ланс, да… кстати, где он?

— С Лансом все в порядке, — сказала Нимуэ. — Его подобрал Блейз. Вы сможете встретиться с ними под Кармартеном.

Артур кивнул:

— Ладно. А где Мерлин? — спросил Артур.

Дану отвела глаза.

— Он… здесь. Но не весь.

Артур нахмурился:

— Это как?

Дану нервно заправила прядь за ухо.

— Я… я думаю, тебе лучше самому у него спросить.

Это был необъятный ствол, полый внутри. У самых корней его рассекала щель, и там, как на пороге, спиной наружу, сидел Мерлин.

Вокруг ствола шла истерически-желтая полоса. Опять листья.

— Не заступай за черту, — тихо сказала Нимуэ.

Артур кивнул.

— Э… привет, — сказал он в ссутуленную спину.

Что-то щелкнуло и заскрипело. Потом раздался треск. Мерлин положил рядом с собой вырванный листок.

Артур посмотрел на Нимуэ. Нимуэ кивнула. Артур наклонился и взял записку.

«Извини, говорить голосом не могу».

— А, — сказал Артур. — Ну, ничего, бывает.

Мерлин яростно зашуршал.

«Во-первых, я очень рад, что с тобой все в порядке. Джиневра вынула тебя из Аннуина. Она молодец.

Во-вторых, я приношу свои извинения. Я не предусмотрел всего.

В-третьих, судя по всему, мы добились своего — Камелот не может теперь быть атакован извне. Побочный эффект — Камелот закрылся. Проникнуть туда теперь не легче, чем в любой локус. Нимуэ откроет вам проход, но не сможет пройти сама. Пойдете через менгиры, Блейз вас встретит».

Почерк был инженерный, четкие печатные буквы с уставным наклоном вправо, ровные параллельные строчки — но они шли наискось и в разлиновку не попадали. Слово «не предусмотрел» было нацарапано так, что ручка почти прорвала листок.

— Ты сам-то как? — спросил Артур.

«Немного не в форме. Работаю над этим».

— Мерлин, — сказал Артур. — Повернись, а?

Затрещала вырываемая бумага. Мерлин наклонился куда-то вперед. Артур не сразу понял, что он делает, но тут колдун развернулся. К лицу его был привязан листок все той же желтоватой бумаги в клетку — собранная на коленке маска из бумаги и пары шнурков. Прорезей для глаз в ней не было. Нижний край листка колыхался — видимо, дышал Мерлин все-таки по-человечески.

Если бы он специально хотел придумать что-то жуткое, у него бы не получилось лучше. Артур открыл было рот, чтобы попросить его снять эту дрянь, но потом подумал, что, может, самому Мерлину неловко, когда на него такого смотрят.

Некоторое время они так стояли — Мерлин, замерев в узкой расщелине, и Артур, положив руку на эфес меча. Экскалибур всегда придавал ему уверенности. Потом Артур коротко склонил голову и сказал, старательно глядя в верхнюю часть листа, туда, где должны были быть глаза:

— Я благодарю тебя за все. За помощь Камелоту. Мне и Джиневре.

Мерлин резко отвернулся. Заскреб пальцами по стволу, несколько раз дернул кадыком — Артур подумал, что Мерлин что-то все-таки скажет, но тот мотнул головой и принялся поправлять кривой шнурочный узел над острым ухом.

Нимуэ скользнула мимо Артура и взяла колдуна за руку.

— Это было очень важно для нас, — сказала дану. — Может быть, еще важнее, чем для тебя.

Мерлин отсалютовал двумя пальцами, коротко поклонился и сделал шаг назад, сливаясь с тенью. Нимуэ сделала шаг вперед — почти прыгнула, стараясь не наступать на широкую желтую полосу. Подняла голову, всматриваясь куда-то поверх деревьев. Артур посмотрел туда — в голубом небе проступала луна, белая, как облако.

— Обычным путем в Камелот не попасть, — сказала дану. — Но завтра полнолуние. Менгиры откроются, и я вас проведу, а там Блейз вас встретит.

— Мерлин написал, да, — кивнул Артур.

Дану вдруг прижала руки к груди и судорожно вздохнула. Артур встревожился.

— Нимуэ?

Губы у нее задрожали, и выражение стало почти человеческое.

— Я надеялась… я надеялась, что он сможет заговорить с тобой.

— Чем его так приложило?

Дану отвела глаза.

— Это что-то людское. Я не знаю.

Нимуэ протиснулась внутрь ствола.

Дерево было не дерево и ствол был не ствол, конечно, просто лучшее, что она могла сделать, чтобы зафиксировать ситуацию. Воплощенная метафора.

Мирддин был внутри — сидел на земле, упершись спиной в одну сторону ствола и ногами — в другую. Нимуэ осторожно опустилась на колени рядом, протянула руку и сняла бумажную маску. Открылось лицо — человеческое, только застывшее в гримасе — усмешка во все зубы, будто у маски в древнем театре, и над ней — полные ужаса, совсем не смеющиеся глаза. Зрачки не реагировали на свет. Она коснулась уголка губ — лицо было застывшее, как пластиковое.

Мирддин перехватил ее руку и прижал к виску.

«Хорошо, что ты здесь. Как там снаружи?»

«Ты не видишь?»

Мирддин покачал головой.

«Не могу. Не могу перестать смотреть… — он судорожно вздохнул, — туда. Извини. Залип».

«Я могу чем-нибудь помочь?»

«Ты помогаешь».

Он попытался улыбнуться внутри себя — по-настоящему, не судорогой, но все равно сквозь эту улыбку сквозило бездной, в которой он застрял. Как в мороз холодом из-под раскрытой двери. Безнадежностью, бессмысленностью и отчаянием. Нимуэ думала, что со временем привыкнет — с людьми всегда что-то происходит, и с этим никогда нельзя ничего сделать — но получалось плохо.

Она не успела спрятать эту мысль — Мирддин встрепенулся и прижал ее к себе свободной рукой.

Стало только хуже — теперь она не видела его лица, только слышала мысли, быстрые и сбивчивые, как шепот, и чувствовала, как чужое сердце бьется где-то рядом.

«Можно. Можно что-то сделать. Хотя бы… хотя бы помнить, что на этом все не заканчивается. Не заканчивается на людях, не заканчивается на безнадежности… что есть что-то еще. Это очень много, я не могу объяснить тебе, до какой степени. Я… я не могу сейчас двигаться, и не могу говорить вслух, и не могу видеть… но я могу слышать, и могу ощущать, и могу чувствовать запах… могу помнить, что есть что-то еще. Кто-то еще. Авалон. Ты».

Слова бежали от сознания к сознанию, завиваясь цепочкой символов, это была правда, правда, ничего, кроме правды, и все время Нимуэ чувствовала напряжение — будто Мирддин говорит с ней и одновременно спиной зажимает дыру в плотине.

От всего этого хотелось плакать, но сейчас было не время и не место. Нимуэ вздохнула, делая себя как можно прозрачней — позволяя войти сюда, внутрь, через узкую щель в разбитом стволе, толще воздуха, голубой и стеклянной, зеркалу озера, опрокинутому вверх, в небеса, к верхушкам сосен, влажному запаху палых листьев, стуку дятла по стволу, треску ветвей, по которым гоняются друг за другом белки, дрожи плавников, отзывающихся на движение теней меж водорослей, в темноте, стремительно и бесшумно расступающейся перед карпом воде, солнечному лучу, внезапно рассекающему тучи, воздух и озеро до самого дна.

По другую сторону себя она чувствовала теплые руки и дыхание — как Мирддин обнимает ее, сидя на земле, вглядываясь поверх ее головы в прорезь между реальностью и реальностью.

«Ты права. Это стоит видеть».

Нимуэ ощутила, как Мирддин улыбается внутри себя — наконец-то! — и обернулась.

— Ты видишь?

Мирддин покачал головой. Он сидел, уткнувшись подбородком в колено, прикрыв веки, так что лицо в сумраке выглядело почти обычным. Белый лоб, отросшая темная прядь, широкие брови вразлет, складка между них. Нимуэ провела по ней, чтобы разгладить, но ничего не вышло.

«Я не вижу. Не смогу увидеть, пока не разберусь. Значит, нужно пойти и разобраться».

Мирддин потянулся — вслепую, но безошибочно — поцеловать ее. Потом откинулся назад, опираясь на ствол — и пропал, оставив от себя только пустую оболочку.

Оскаленный в усмешке рот, наконец, закрылся.

Мирддин сидел в пыли на середине проселочной дороги. Прямо перед ним валялся медальон на сорванной цепочке — часики со стеклом, треснувшим от удара на землю. Секундная стрелка судорожно подергивалась, не двигаясь с места. Крышка распахнулась от удара. На обратной стороне маячила миниатюра — Утер, Игрейна, Артур.

У Утера был похожий медальон — правда, не с миниатюрой, а с двумя прядями волос — его и Игрейны. Прядь Игрейна послала ему еще когда они были любовниками. Это казалось ей менее компрометирующим. Сейчас он валялся где-то под обломками машины. Потом его найдут, и Пеллинор отдаст его Артуру — предварительно приказав отмыть от крови. Потом Артур положит его в стол, потом покажет одному своему советнику… потом советник сделает анализ, выясняя отцовство, мимоходом удивится остаточным посторонним следам — и выкинет из головы.

До поры до времени, пока не провалится в прошлое. Чужое прошлое. В одно-единственное микромгновение чужого прошлого.

Мирддин уже видел это место раньше — когда они вместе с Артуром и Нимуэ пошли за Красную Реку.

Река. Великий поток, несущий кровь и слезы за пределы времени. Спаивающий разломы в человеческой душе. Наполняющий происходящее смыслом.

Это был разлом Артура. Мирддин даже представлял, как и почему произошедшее имело для Артура смысл. Как оно сделало Артура тем, кем он является. Изнутри Артура это имело смысл. С другой стороны Реки, из-за пределов времени, это имело смысл. Оттуда, где все сходится воедино. «Ничто не пропадет, но все преобразится».

Но Мирддин знал, что если сейчас поднимет взгляд от сломанных часов, валяющихся в пыли — то увидит перевернутую машину, металл, скомканный всмятку, как фольга, женскую кисть с двумя обломанными ногтями, высовывающуюся из разбитого окна, и светловолосого мальчика, у которого сбоку, слева, расплывается по рубашке темное пятно.

Это не помогало, конечно. Мирддин прекрасно знал, что даже если закрыть глаза, все это — искореженные тела, стремительно тормозящие машины эскорта, пыльная дорога — все это останется на обратной стороне век. Как вытатуированное.

Это было… это было нечестно. Пусть Река — это Река, Мирддин был готов платить собой за знание, которое она давала, но он делал это добровольно. Нимуэ делала это добровольно. Даже Артур — уже взрослый, уже ставший королем Артур делал это по своей воле. Но то, что происходило здесь… нельзя требовать, чтобы человек выдерживал такое. Не давая никакого выбора.

От мысли, что это все могло бы быть сделано… специально, Мирддина начинало тошнить. Ничто нельзя покупать такой ценой. Ничего нельзя желать за такую цену. Даже того… даже того, что ждет на той стороне Реки. В конце времени.

Но перестать желать, чтобы продолжало существовать то, что получило существование в результате… в результате того, что он видел сейчас вокруг, тоже было невозможно.

Артур стал Артуром, потому что его жизнь была именно такова. Если бы Утер не разбился, Артур сейчас не был бы королем, да и войны в стране бы не возникло. Артур не пошел бы брать Кармартен, и они не столкнулись бы в подземелье у Вертигерна. И Нимуэ не дала бы Артуру меч, чтобы сражаться с драконом, и не было бы Экскалибура, который воплощает стремления Истинного короля, и они вместе не сражались бы с фир болг. И Мерлин не стал бы придумывать, как людям это можно сделать эффективнее, и не стал бы читать курс про критичное мышление, и не создал бы себе новую личность, Эмриса Виллта, для этого. А если бы он не создал Эмриса Виллта, Мерлин ничего бы не узнал о человеческом отчаянии и о черном лесе, в котором бродят человеческие души. И это не задело бы Нимуэ, и они бы не поссорились и не помирились, и не нашли бы в Аннуине Красную Реку — и не узнали бы о том, что находится за Рекой. О том, что будет после конца света.

Все, что произошло, произошло, и не могло произойти никак иначе, и это было важно, значимо и драгоценно — но это было то, что досталось Мирддину. А не тем, кто, не зная того, заплатил за это страшную цену и ничего не получил взамен.

Мирддин не мог пожелать, чтобы так было. И не мог пожелать, чтобы этого не было.

Смешно. У него было столько вопросов к миру и Единому, а он даже не в состоянии ответить на вопрос, заданный самому себе.

Смех разрывал рот изнутри. И единственное, что Мирддин знал точно — что никто за пределами разлома не может, не должен понимать, почему это смешно.

Джин уснула. Артур укрыл ее (она что-то невнятно пробормотала, натягивая одеяло выше), сунул ноги в ботинки и выбрался наружу.

Вокруг было темно и тихо. Темно, тихо, пусто и просторно. Хорошее место, чтобы думать. Плохое место, чтобы жить.

Захотелось закурить. Можно было бы вернуться и пошарить по волшебным ящикам — наверняка бы нашлось, но можно было разбудить Джин.

Джин, Джин…

Артур прибавил шагу.

«Слонов надо отстреливать по мере их поступления,» — так когда-то говорил Утер. Это были какие-то истории о его путешествии на остров Хай-Бразил — джунгли, охотники, туземные царьки, караваны. Артуру было года четыре, и ему представлялось, как Утер, подкручивая ус, сидит с ружьем в засаде, а на него из огромного зеленого леса выбегают огромные серые звери.

Уже потом Утер объяснил, что это означает решать проблемы последовательно, по порядку их возникновения. Но картинка осталась.

Артур редко думал об Утере «отец», и еще реже — «король», но все равно было странно думать о том, что Утер тоже когда-то был молод. Или не знал всего. Или сталкивался с проблемами. Которые нужно было решать по мере поступления.

Что бы он сейчас сделал?

А, ну это просто. Пока не можешь сделать ничего иного — укрепляй отношения с союзниками. Джиневра. Мерлин, Нимуэ, Авалон.

Джин, Джин…

Сам Утер плевать хотел на политику, когда влюбился в Игрейну. И это стоило раздора с Корнуоллом. А потом раздора в стране, потому что не все хотели признавать «бастарда». Так что можно сказать, что крутить роман с замужней женщиной — это было неправильное решение.

Но если бы не оно, Артур бы тут не стоял сейчас.

Интересно, как чувствовал себя Горлос. Женщина — как земля, выбирает лучшего. Каково-то ему было…

Артуру стало неприятно. Он усилием воли отогнал мрачные мысли.

Вот у остроухих наверняка таких проблем не бывает.

Хотя, если подумать, у них тоже не сахар…

Артур обнаружил, что стоит у того самого дерева. Вокруг никого не было.

— Мерлин? — позвал он.

Тишина.

Ствол был необъятный, рассеченный пополам почти невидимой узкой щелью.

— Есть кто?

Артур оперся о шершавую кору, заглядывая внутрь.

И ухнул вниз.

Секундная стрелка в очередной раз дернулась — и двинулась с места.

Время двинулось.

Мирддин вскинул голову и увидел Артура. Взрослого, настоящего Артура.

— Мерлин, какого черта тут…

Артур заозирался по сторонам. Глаза у него расширились от узнавания.

Мирддин знал, что Аннуин делает с человеком, но все равно видеть это было очень страшно — как Артура вминает в одно-единственное мгновение. Как он съеживается, становится меньше, как делается маленьким и слабым, как у него на лице проступают ужас и отчаяние и как рот начинает кривиться углами вниз от огромной, невыразимой обиды. Как лицо превращается в маску из античного театра.

Нет, подумал Мирддин. Нет-нет-нет-нет.

Он подскочил к ребенку, наклонился и схватил его за плечи, стараясь поймать взгляд.

— Смотри на меня. Посмотри на меня. Как твое имя?

— А… а… Артур, — выдавил мальчик.

— Кто ты? Ты помнишь, кто ты?

Тот сглотнул и кивнул головой. Мотнулся светлый чуб.

— Я король.

— Молодец. Повтори еще раз.

Он зажмурился и сказал тверже:

— Я король.

— Король чего?

— Король Камелота.

— Почему ты король Камелота?

Артур распахнул глаза. Мирддина продрал мороз по позвоночнику — настолько взгляд не соответствовал внешности. Взрослое сознание выглядывало из детского тела — как солдат из-за бруствера.

— Потому что больше никого нет, — сказал Артур.

— Есть, — сказал Мирддин. — Но не здесь.

Артур нахмурился:

— Я тебя знаю?

— Я — Мерлин, — сказал Мирддин. — Пойдем.

— Куда?

— Домой.

Артур закусил губу и кивнул. Мирддин выпрямился, не отпуская его плеча, и подтолкнул его перед собой. Артур сделал шаг, но взгляд у него, как приклеенный, застыл на обломках машины, разворачивая к себе.

— Не смотри туда, — сказал Мирддин.

— Ты же смотришь.

— Я тоже не буду. — Он провел свободной ладонью перед лицом, закрывая себе глаза, и одновременно покрепче сжал Артура за плечо, чтобы он никуда не делся. — Вот. Я не смотрю. Сделай так же.

Рядом раздался тихий вздох. Мерлину оставалось надеяться, что Артур подчинился.

— Представь себе дом. — Мирддин старался говорить как можно спокойнее, одновременно лихорадочно прикидывая варианты. В Камелот они не попадут, Камелот закрылся. Но сейчас Артур отцепит внимание от того, что вокруг — и его можно будет вытащить. Вопрос — за какую ассоциацию потянуть… ччерт, что у него там в голове сейчас вообще? — Что ты видишь?

— Звездочку в окне…

— Звездочку… Прекрасно.

Он прислушался, вылавливая образ из чужого сознания — распахнутое окно, светлая занавеска, синее ночное небо в прорези — вызвал в памяти звезды над Авалоном, сделал усилие, совмещая образы, покрепче сжал артуровское плечо и толкнул их обоих из разлома наружу — к белой сияющей точке наверху.

Все вокруг задрожало, расплываясь.

Артур пришел в себя в траве. Голова гудела. От этого созвездия сверху чуть покачивались.

Над ним, заслоняя половину, возвышался Мерлин и злобно сипел:

— Какого черта ты туда полез?! Тебя предупреждали? Тебя же предупредили!

За его спиной из теней соткался белый призрак.

— Ты реагируешь, как человек, — сказала Нимуэ. — И у тебя опять есть голос.

Мирддин осекся, развернулся на пятках и уставился на нее.

— Да, — наконец, выговорил он шепотом. — Правда.

Он стек на землю и прислонился к дереву.

Артур лежал на траве и смотрел на звезды. Они тут были яркие, как нарисованные в детской книжке. «Звездочка, гори, гори — что же у тебя внутри? Над землею с высоты надо мной сияешь ты» — наплывал откуда-то из памяти низкий женский голос. «Если солнца больше нет, и оно не дарит свет — то пришла твоя пора полыхать нам до утра…»

— Надо же, — сказал Артур вслух. — Не знал, что я это помню.

— Аннуин ничего не забывает, — буркнул Мерлин. Потом тихо засмеялся. — Вот как это работает… с другой стороны. Кто бы знал…

Артур сел. Слоны, напомнил он себе. По мере поступления.

— У него всегда такие шуточки? — спросил он Нимуэ.

Дану улыбнулась в темноте:

— Почти.

Артур поднялся, потянулся и сцепил руки на затылке:

— Эта твоя глушилка в обе стороны работает?

— Листья? — переспросила дану. — Да, а что?

— Не знаю, как вам, — сказал Артур, — а мне еще есть сегодня чем заняться.

Он махнул рукой и зашагал прочь.

Мирддин засмеялся ему вслед, провел ладонью по лицу и повернулся к Нимуэ. В зрачках у него плясали отблески того, что плескалось изнутри — светлое, ищущее и безумное выражение, расплавленное золото, готовое перехлестнуть через край, жаждущее разделения.

Он опять был целый, и был очень человек сейчас.

Он протянул руку и провел по ее щеке, по переносице, по губам — будто пытаясь вспомнить, как выглядит то, что он помнил только наощупь.

«Прости меня».

«За что?»

«Я искал ответ. И вот он есть — единственный, верный, истинный ответ. И он… для меня и вне меня. И я не могу передать его. Никому. Даже тебе. Это точка, в которой мир становится оправдан. И она разная для всех».

Он прижал ее к себе, зарываясь лицом в волосы. Нимуэ ощутила, как он улыбается.

«Это так хорошо. И так неправильно. Будто весь этот мир создан для меня одного, как подарок на день рожденья. Это неправда, или не вся правда. В мире очень много горя, и несправедливости, и боли, и я это знаю, не могу не знать, но сейчас мне все равно. Я ничего не могу поделать с тем, что мне все равно».

Против воли Нимуэ улыбнулась — его радость отдавалась в ней, щекочущим покалыванием в пальцах, холодноватой электрической искрой по позвоночнику, острым, неостановимым любопытством. Человек. Венец творения. Нимуэ зажмурилась.

«Покажи мне».

Она ощутила прикосновение к виску.

Пространство вокруг распахнулось — как взрыв в одиннадцать измерений.

Мир сделался больше; мир всегда делался больше.

Полые стволы, врезанные в высокое небо, поднимались вверх, как черные русла — и по ним, спаивая берега, текло горячее золото, принимая на себя тяжелый небесный свод. Страшное, сладостное, человеческое чувство. Ледяное, изумленное, дановское сознание. Люди чувствуют, но не осознают; дану осознают, но не чувствуют.

«Я люблю тебя. Люблю тебя. Люблю тебя»

Одна и та же простая мысль, бьющаяся в каждом движении и разбегающаяся, ветвясь, по нейронам, спаивая оттенки значений, соединяя разорванные берега.

«В горе и в радости… В болезни и в здравии… В богатстве и в бедности…»

«По эту сторону Реки…»

«И за ней».

Нимуэ повела рукой, и стена стала прозрачной, открывая вид на озеро и гору. В голубом утреннем небе над кронами сосен проступала белая луна. Самое удачное время для активации менгиров — когда луна и солнце стоят в воздухе одновременно.

— Камелот падет, — сказал Мирддин.

Нимуэ повернулась. Он сидел, зашнуровывая туфли — люди не ходят босиком. Золотое и раскаленное внутри него отступило, как отступает прилив, и он был сейчас очень дану. Собранный и сосредоточенный, готовый бросить себя, как стрелу в цель.

— Камелот падет. Что бы Артур ни делал. А я никогда не смогу ему этого сказать.

— Ты пойдешь с ним? — спросила Нимуэ.

Мирддин поднял голову:

— До конца? Да. Конечно.

[3x06] менгиры

— Глаза закройте, — сказал Мерлин.

Они стояли внутри каменного кольца — огромные, громоздкие столпы менгиров, будто двери в дома великанов, окружали их со всех сторон.

— А то что? — недоброжелательно спросила Джиневра. Артур обнял ее покрепче — ему очень не хотелось, чтобы их опять раскидало, когда начнется магия-шмагия.

Мерлин покосился на нее и вздохнул:

— А то укачает.

— Пожалуйста, — шепнул Артур Джиневре. Джин неохотно кивнула, обхватила его изо всех сил и сжала пальцы в замок.

Сам он расставил ноги, вставая покрепче, но, конечно, закрывать глаза не стал. Мерлин застыл.

Мир за границей менгиров дернулся и смазался — будто кто-то изо всех сил крутанул глобус.

…Ему было, кажется, шесть. Он услышал, как взрослые шепчут: «Покушение». Он спросил у матери — это от слова «покушать»? — и она так засмеялась и так быстро согласилась, что он понял, что она говорит неправду. Взрослые часто говорили неправду ему и друг другу, он уже научился это отличать. Это означало, что не надо переспрашивать. Потом появился дядя Пелли — это было хорошо. Это всегда означало переодеваться во что-то смешное, и ездить по странным местам, и можно будет поздно ложиться спать, и не учить арифметику.

Вот и в тот раз они выехали затемно и долго куда-то ехали на смешной кургузой машине. Сиденья были внутри обтянуты клетчатой тканью, мотор чихал, пахло пылью и бензином. Дядя Пелли, в клетчатой кепке, из-под которой торчали пегие усы, вел машину. Мисс Бетти, нянька, устроила его на заднем сиденье, и начала что-то напевать. Он заснул и проснулся, только когда машина остановилась.

Они стояли на обочине дороги. Вокруг было тихо и солнечно. По обеим сторонам высились сосны. Он протер глаза и стал глядеть в окно. Дядя Пелли хлопнул дверцей. Мисс Бетти взяла его за руку и сказала — пойдем.

Это был огромный дом, только крыши у него не было, и окон тоже. Внутри было пусто и гулко, стены покрывала облезлая белая штукатурка. Он посмотрел вниз, и увидел, что сквозь доски пробивается трава. Он сорвал стебель, и запахло полынью. И то ли от запаха, то ли от эха, которое оставляли шаги, то ли от того, какое все вокруг огромное и непонятное, ему вдруг захотелось плакать, и он швыркнул носом.

Мисс Бетти посмотрела на него и сказала:

— А ну-ка, смотри, что тут есть?

Он еще раз швыркнул носом и посмотрел, куда она указала. Там громоздилось что-то непонятное — как сетка, только металлическая. Мисс Бетти подобрала юбки, забралась и сказала:

— А ну-ка, смотри! — и подпрыгнула, и ее подбросило, как гимнастку в цирке. — Давай сюда!

Он сразу же забыл обо всем, забрался туда и прыгал, прыгал, прыгал, пока в голове не начало звенеть.

— Все, — будничным голосом сказал Мерлин.

Артур вздрогнул, сжимая руки. Джиневра была здесь. Земля под ногами тоже.

Кольцо камней-великанов осталось прежним, но вокруг простиралось неприютное болото, поросшее какими-то чахлыми кустиками.

От кольца к лесу тянулась гать — довольно добротная. Мотоцикл бы по ней прошел. Артур попинал настил ботинком.

— Надо же… и кто все это строил?

Мерлин пожал плечами:

— Последний раз — мы с Блейзом…

Артур прищурился:

— А менгиры?

— А менгиры возводил Круг… давно уже.

— Во имя невмешательства в человеческую историю, конечно же, — съязвила Джиневра.

Мерлин открыл было рот, чтобы ей ответить, но вместо этого неразборчиво зашипел. Воздух вокруг него зарябил, как над костром.

— Что такое? — встревожился Артур.

— Меня выкидывает. Камелот закрылся, и меня тоже пытается выкинуть, — колдун заозирался. Потом припал на колено и зачерпнул горстью из ближайшей лужи. — Самый простой способ закрепиться в другом мире, — пояснил он. — Съесть или выпить что-нибудь местное.

— А понятие «окопная дизентерия» ты слышал? — поинтересовался Артур.

Мерлин фыркнул:

— Зараза к заразе не пристает, — выговорил он с тщательно кармартенским произношением, и Артур вспомнил, где они. Мерлин поймал его выражение лица и тут же посерьезнел:

— Блейз нас ждет. Тут недалеко. А там посмотрим.

Артур кивнул. Джиневра ничего не сказала, но взяла его под руку. Все это уже было, напомнил себе Артур. Все это уже было, и я с этим справился. Справился тогда — справлюсь и сейчас.

По дороге он пел все самое веселое, что мог вспомнить, и, кажется, ему удалось ее успокоить.

Мерлин шел впереди, показывая путь, и мрачно жевал подобранный на дороге гриб.

Когда они нашли проселочную дорогу, солнце пекло вовсю. А когда они выбрались к окраине деревни, уже стояли сумерки.

Редкий лес расступился, открывая поле, на котором стоял «борт номер один» и паслась пегая корова. На другом конце поля высился деревянный забор. Из-за забора доносился стук.

Мерлин потянул за веревку, продетую в калитку. Она распахнулась.

Во дворе Ланс рубил дрова. Он обернулся на звук, приседая и перехватывая топор — и тут же вытянулся, отдавая честь. Артур серьезно кивнул, будто принимая парад. Никто из них не был в форме, но сейчас это не имело значения.

— Вольно, лейтенант, — сказал Артур.

Ланс выдохнул, отложил топор и принялся натягивать рубашку, висевшую на перилах крыльца. На Джиневру он старательно не глядел, и она делала так же.

Из дверей выглянул Блейз и немедленно расплылся в улыбке:

— Здравствуйте, Ваше Величество! Идите руки мойте, у меня как раз и ужин подоспел!

Интересно, он правда святой или нет, мелькнуло у Артура.

Круглолицый, невысокий, немолодой уже человек, сияя, как медный грош, вовсю раздавал указания.

— Ланс! Тарелки расставь, пожалуйста.

Ланс кивнул и скрылся внутри. Джиневра принялась заинтересованно разглядывать необычайно уродливого лебедя, вырезанного, кажется, из покрышки и выкрашенного белой краской. Из лебедя торчал сноп ромашки.

Блейз оглянулся куда-то через плечо и немедленно ткнул Джиневре в руки эмалированную миску:

— Ваше Величество! Соберите цветов, будьте добры! Чай сделаем! — и тут же повернулся к Мерлину. — Масло из ямки достань, ладно?

Мерлин, разглядывавший Блейза так, будто у него как минимум три головы, отмер, ухмыльнулся и махнул Артуру:

— Твое величество, пошли, крышку подержишь.

Внутри одной из сараюшек, натыканных по всему двору, оказался подпол. Из подпола тянуло сыростью. Мерлин нырнул куда-то внутрь и чем-то там в темноте загремел.

— И колбасы еще! — крикнул Блейз снаружи.

— Лаааадно! — раздалось из-под земли.

Наружу высунулась длинная рука и поставила на пол металлическую кастрюльку. Артур заглянул под крышку — в воде плавал желтоватый брусок.

Затем появился весь Мерлин с колбасной связкой на шее. Он выпрямился, отряхнулся, скривился и заявил:

— Пошли Ланса куда-нибудь зачем-нибудь. Срочно.

Артур поморщился:

— Если я буду гнать в три шеи всех, кто хочет мою жену, у меня вообще военных не останется.

Мерлин моргнул, потом отмахнулся:

— Я не про биологию, она неличностная… Камелот свернулся. Всех наших выдавило, и меня пытается. Ланс тоже изначально не отсюда. Джиневре сейчас вообще не до него, а больше, кроме тебя, у него никаких важных фигур и нет. Ему надо сейчас дать что-то, чтобы он себя чувствовал себя нужным. Хоть кому-то. Я боюсь, его иначе выбросит, а в Аннуине одному… — Мерлин скривился опять. — В общем, никому не пожелаю.

Артур потер шею:

— Я думал, он нам пригодится, когда будем с моего трона эту дрянь вышвыривать.

— Тут от него мало толку будет, сдается мне. Это как с Вертигерном. Помнишь Вертигерна?

Артур попытался вспомнить. Вообще-то Вертигерн расточился, как только Артур снес ему голову Экскалибуром, и не осталось ничего, что можно было бы прибить на стенку. А драконья голова там бы хорошо смотрелась. И еще у него было совершенно отвратительно организовано строительство — в Камелоте со времен Утера такого не было.

Тем временем Мерлин подхватил кастрюлю, толкнул плечом дверь сарая, застыл в позе пластической статуи посреди двора и провозгласил:

— Темень в этом подполе, как в брюхе у дракона!

— Скорее, как у Вертигерна в застенках, — хмыкнул Артур, присаживаясь за стол.

— Как тебе вообще тогда пришла в голову идея брать Кармартен в одиночку?

— Ну, как… с Советом поругался, девушка бросила… и я как-то расстроился. Надо ж было развеяться, — он подмигнул Джиневре. Джиневра порозовела.

— Нда, — хмыкнул Мерлин. — А я-то думал, что это я тут самый нервный.

Блейз добродушно повернулся к колдуну:

— А что за дракон? Ты мне не рассказывал.

Мерлин с готовностью затрещал:

— А, это Вертигерн прикормил тварь из фир болг. У него постоянно кто-то ломал себе шею на стройке, мы с Нимуэ стали разбираться, выяснилось, что это были слегка замаскированные человеческие жертвоприношения, которыми он кормился. Мы с Нимуэ стали думать, что делать: снесешь Вертигерна — вся экосистема рухнет вместе с хозяйством, не снесешь — тоже рухнет, но позже. А тут его величество удачно мимо пробегал. А мы такие — о, истинный король! Здорово! А его величество такой — да, я тут как раз за этим! В общем, мы материализовали Экскалибур, и, когда Вертигерн сунулся в подвал пожрать, король Артур просто снес ему голову. Ибо нечего. Ну а там дальше просто было — с утра подтянулся Пеллинор с отрядами, так что все, что оставалось — это объяснить всем, что произошло. Шону, конечно, туго пришлось, все это хозяйство заново отстраивать, ну да он привычный, когда Дикая охота по полям не скачет — все гораздо проще. Фир болг снести не сложно, сложно сделать так, чтобы потом ничего не развалилось. Ну, Шоннеси молодец, не зря ты ему рыцаря дал — построил там авиазавод, моторы начали клепать как следует…

— Кстати, про моторы, — Артур отложил вилку и выпрямился. — Лейтенант, насколько я помню, ваша часть неподалеку?

— Да, сэр.

— Прекрасно. Мне нужен двухместный самолет, можно «мотылек», но лучше «бристоль». К завтрашнему утру.

— А борт 001?

— Вы улетали именно на нем. А мне бы хотелось во время своего возвращения иметь эффект внезапности.

— Так точно, сэр.

Ланс, кажется, хотел отсалютовать, но вовремя вспомнил, что сидит за столом, и только сдержанно кивнул.

— Мой мотоцикл можно взять, — сказал Блейз. — Тут всего два часа, мотоциклом-то. Как раз вечером туда — утром обратно.

Ланс опять кивнул.

— Мы полетим завтра? — светским тоном спросила Джиневра, не поднимая глаз от тарелки. Спина у нее была идеально прямая. От длинных ресниц ложились тени, острые, как копья. Движения были идеально плавные. Только чуть-чуть более плавные и медленные, чем обычно, и грудь, поднявшись на вдохе, чуть дольше замирала перед выдохом, на три счета.

Мерлин пнул Артура под столом. Артур опомнился.

— Мы полетим. Вот с ним, — Артур ткнул вилкой в сторону Мерлина. — А вашему величеству придется подождать тут, пока мы не вернемся на чем-нибудь поприличней. Потому что в «бристоле» болтанка страшная. Так что придется нам еще немного злоупотребить вашим гостеприимством, святой отец.

Блейз засмеялся:

— Да живите хоть все лето! А скучно станет — так до менгиров рукой подать. У меня сестра на Авалоне живет, варенье варит — объеденье!

Джиневра вежливо улыбнулась:

— Я на диете, святой отец.

Хозяйство Блейза оказалось гораздо больше, чем выглядело. Хлев, гараж, теплица, баня, какой-то сарай с инструментами, «летняя кухня»… — все это было построено непонятно из чего и лепилось друг к другу, как детский городок из коробок, который вот-вот развалится. Джиневра уже начинала прикидывать, как бы, не обидев хозяина, предложить идею переночевать в самолете — там можно было бы попробовать разложить кресла, ну и вообще…

К счастью, обнаружилось, что в дальнем углу есть отдельный вполне приличный сарай, тьфу, домишко, куда можно было упасть двум утомленным и истосковавшимся по уединению монархам — с голубенькими занавесками в цветочек и старым календарем на стене. С календаря таращился розовощекий подвыцветший пупс. Джиневра покосилась на него, присела на край постели, застеленной клетчатым одеялом, и рассеянно погладила круглый латунный шар на спинке кровати.

— Ты как? — спросил Артур.

— Ничего, — она усмехнулась. — По крайней мере, я знаю, что эта кровать не умнее меня.

Артур прищурился, посмотрел наверх — высоко вверху темнели балки. С балок свешивались какие-то запасы. Кажется, опять сушеные грибы. Артур вдруг ухмыльнулся и скомандовал:

— Ну-ка разуйся.

— Что?

Она не успела опомниться, как он присел, стянул с нее туфельки, подхватил за талию и поставил на постель.

Джиневра ойкнула — кровать пружинила и ходила ходуном, как корабельная палуба.

— А теперь прыгай, — скомандовал он.

Джиневра возмущенно на него уставилась. Артур ухмыльнулся, как школьник, задумавший шкоду.

— Давай-давай!

Она поджала губы, но отказать ему в этой дурацкой просьбе было невозможно. Она подпрыгнула, ее подбросило — неожиданно высоко, сердце взмыло вверх, как в детстве, и опять, и опять, и опять.

Артур поймал ее, засмеялся и поцеловал крепко-крепко.

— Меня как-то в старом госпитале прятали, когда я мелкий был, — он ухмыльнулся. — Там таких кроватей много было.

Джиневра подтянула колени к груди.

— И как мать тебя отпускала…

— А как иначе? — не понял Артур. — Так больше шансов сохранить монархию. Если бы со мной что-то случилось, у Игрейны и Утера все равно мог бы быть другой сын. И наоборот, если бы с ними что-то случилось, все равно остался бы я. — Он потер шею. — Я и остался.

Джиневра резко выпрямилась.

— Обещай, что у нас так не будет. Что ты не будешь пытаться законопатить меня в какую-то дыру ради моего же блага. И что ты не будешь разлучать меня с детьми.

— Джин, послушай…

— Нет, это ты послушай! Камелот — это важно. Династия — это важно. Но вот эта, одна маленькая человеческая жизнь — она моя. Я не хочу тратить ее на страх и ожидание. Я хочу быть живой. Любить тебя. Растить наших детей. Успеть сделать все, что можно, пока от меня не останется тоже… три волоса в медальоне!

— Если с тобой что-нибудь произойдет… — начал Артур.

Она резко зажала ему рот:

— Женишься еще раз. Ради блага монархии. А пока я жива — ты мой.

У него немедленно заблестели глаза над ее ладонью, и ей пришлось прикусить губу, чтобы удержать требовательное выражение.

— Ладно, — покладисто согласился Артур. — Твой.

Проклятая панцирная сетка скрипела немилосердно.

Чердак, служивший Блейзу чем-то вроде кабинета, не изменился с тех пор, как Мирддин жил здесь. Те же два стеллажа, плотно забитые книгами, тот же узкий топчан, тот же дощатый стол у окна. На столе лежала стопка листков и стояла керосиновая лампа — видимо, светового дня Блейзу все-таки не хватало.

Мирддин зажег керосинку — свет ему не требовался, но это казалось правильным — и не удержался, заглянул в рукопись. Блейз писал убористым почерком на каких-то заплатках, нарезанных откуда попало — вырванные листки из перекидных календарей, оберточная бумага, какие-то счета из лавки. Часть была пронумерована и сшита за угол суровой ниткой.

Заскрипела лестница. Мирддин вздрогнул.

— А, ты уже зажег, — сказал Блейз, близоруко щурясь. — А я спички принес.

Мирддин вскинул голову.

— Ты не говорил, что видел, — он мотнул головой в сторону стола.

Блейз потеребил воротник:

— Да я как-то… — он сгреб листки и принялся их выравнивать. — На Авалоне же вас учат… я и понадеялся, что хватит. Да и как рассказывать… Это надо стихи писать, а я не умею. Ну или этими… внутречерепными методами, как у вас там.

Мирддин поскреб щеку:

— Внутричерепными я только Нимуэ передать могу… и то не все.

Блейз вдруг заулыбался и полез в шкаф:

— А, вот это тебе надо показать, вот это тебе понравится… — он выдернул откуда-то из недр тонкую книжицу и протянул Мирддину. Мирддин взял брошюрку, она раскрылась на странице, заложенной карамельным фантиком. Мирддин прищурился, вглядываясь в почти слепую печать.

Как сладостно мне знать источник, бегущий

во тьме этой ночи!

Сей вечный источник от взора таится,

но знаю я дол, где он тихо струится

во тьме этой ночи.

Начало берут в нем все сущие реки,

его же начала не сыщешь вовеки

во тьме этой ночи.

Собой красоту затмевая любую,

он поит небесную твердь и земную

во тьме этой ночи.

Текут его воды, исполнясь прохлады,

и нет им предела, и нет им преграды…

— Правда, хорошо? — спросил Блейз.

— Да, — согласился Мирддин. — По делу, не поспоришь… — он замялся. — Ты… может быть, ты скажешь Артуру? Я не смог.

Блейз обернулся на пороге:

— Что каждому — свой Крест? Да он и так знает.

[3х07] как твое имя

Ланс пригнал «бристоль» и технично посадил его чуть не в стык с «001». Вопрос Артура, спрашивал ли кто-то, откуда Ланс взялся, почему именно здесь, почему именно «брист», вызвал у него недоуменное «Нет, сэр». Оно и понятно — уверенность в праве короля запросить что угодно от кого угодно в Лансе читалась железобетонная.

Шлем он, правда, привез только один. «Совершенно правильная мысль, лейтенант, а то у меня уши натирает», — благодушно поблагодарил Мерлин. Ланс закаменел челюстью.

— Ну, Ланс понятно, а ты-то зачем его задираешь? — со вздохом поинтересовался Артур, отпустив бедолагу, не дожидаясь пока эти двое опять сцепятся.

Мерлин хмыкнул:

— Должно же у человека в картине мира быть хоть что-то стабильное? Чем богаты, тем и рады.

Что-то в этом было, конечно — вселенская скорбь на челе лейтенанта при виде Мерлина несколько рассеивалась. Ладно, бог с ним, потом разберусь, подумал Артур.

— Чур, я веду! — заявил он вслух, забираясь на пилотское сиденье.

— Да пожалуйста, — фыркнул Мерлин. — Я все равно каждый раз изумляюсь, как эта табуретка в воздухе держится.

Артур ухмыльнулся.

— От винта! — крикнул он. Блейз крутанул винт, и самолет побежал по полю.

Джин стояла на крыльце, запрокинув голову и заслоняясь рукой от солнца. Артур покачал крыльями на прощание и повернул «брист» к столице.

Артур очень давно не водил «бристоль» сам. Это была старая модель, даже не самая лучшая. Биплан потряхивало, ветер бил в лицо — но было очень, очень хорошо вот так лететь, ощущая себя с самолетом одним целым, и видеть леса, и реки, и многоугольники полей внизу.

Он был не такой уж и большой, его Камелот. За пятнадцать минут на «соколе» можно было долететь от любой точки до побережья, и даже дряхлому «бристу» хватило бы нескольких часов. Сверху все казалось таким маленьким… как страна, выстроенная ребенком на одеяле. Дома, мосты, сторожевые башни, которыми ты окружаешь себя вечером, и засыпаешь, боясь пошевелиться во сне, и все-таки неловко поворачиваешься, и дома сминаются, и оловянные солдатики сыплются на пол с белого покрывала…

Артур стряхнул наваждение.

Внизу лентой заблестела река, мост и башни дворца за ней. Артур включил радио и подкрутил реле, настраиваясь на нужную частоту. Хорошо поставленным голосом королевский аэропорт осведомился, кто здесь. Артур представил себе радиста и подавил смешок — то-то ждет тебя сюрприз, парень!

— Бристоль-117 запрашивает разрешения на посадку.

— Посадку разрешаю.

Артур направил «брист» к летному полю. Дворец хорошо смотрелся с высоты. Над главной башней реяло знамя. Вышитое золотом полотнище трепетало, и алый дракон на нем вспыхивал на солнце. Личный флаг, отмечающий, что король на месте. Ах ты ж, скрипнул зубами Артур. Подумать только.

Артур ощутил хлопок по плечу. Он обернулся. Всклокоченный Мерлин ткнул пальцем вниз. Артур понял, что прозевал заход на посадку, мотнул головой — мол, понял — и начал заходить на второй круг.

Король на месте. Ну ничего, сейчас он сядет — и это станет правдой.

Их прилету никто не удивился. Мерлина узнали сразу же. «Брист» откатили в ангар, дежурный офицер сделал запись. На Артура никто не обращал внимания.

Артур подумал, что виноваты шлем и очки, но, когда он их снял, никто не среагировал.

— Вашему пилоту нужно размещение, сэр? — спросил дежурный офицер, равнодушно мазнув взглядом по прибывшим.

Мерлин пристально посмотрел на него.

— Нет. Он со мной.

Мерлин предупреждал Артура об этом.

Это было… это было странно.

Артур знал, как бывает, когда тебя видят, но не признают. Знал и то, как бывает, если нужно скрыть себя и остаться неузнанным. В детстве и юности он делал это из необходимости, позже — для развлечения, когда выбирался с Джин в город. Но он не знал, как бывает, если для этого не нужно прилагать усилия, когда ты просто пропадаешь с радаров и тебя перестают замечать.

Будто он протянул руку, чтобы коснуться опоры — а там оказалось пусто. Он ушел — а Камелот, его Камелот, остался таким, как был.

Ничего не изменилось. Самолеты на летном поле. Флаги над дворцом. Ковры на полу и портреты на стенах.

Он нашел эфес Экскалибура на боку и сжал его.

Это хорошо, сказал себе Артур. Ничего не изменилось. Никто ничего не заметил. Значит, ущерба не было нанесено. Это хорошо.

Они шли по дворцу — Мерлину вежливо кивали, иногда поджимая губы. Одна из горничных сделала знак от сглаза. Артура никто не замечал — взгляд у них мгновенно расплывался и соскальзывал прочь.

Полезная вещь, старательно думал Артур, не замечая, что сжимает и разжимает кулаки. Для разведки и военных целей. Надо спросить у Мерлина, как это делается. Потом.

Наконец, они дошли до приемной у королевского кабинета.

— Привет, Мэтью, — сказал Артур секретарю, сидящему за столом. Тот поднял голову. Выражение у него сделалось то же самое — равнодушное вежливое недоумение.

— Чем могу помочь? — осведомился секретарь.

Артур едва сдержался, чтоб не выругаться. Все-таки Мэтью был его личным секретарем, служил уже больше года, Артур гонял его с поручениями по восемь-десять часов в сутки. Как он мог не запомнить, с кем имеет дело? Как он мог перепутать?

— Вам назначено? Как вас зовут?

Он не виноват, напомнил себе Артур. Это магия. Ненавижу магию.

Из-за его спины вырос Мерлин.

— Здравствуй, Мэтью. Король у себя?

Мэтью заметил Мерлина и заметно выдохнул. То, что королевский советник то появляется, то пропадает, таскает с собой по дворцу невесть кого и вообще всячески возмущает спокойствие, было неприятно — но в порядке вещей.

— Да, сэр.

— Один?

— Да, сэр.

— Прекрасно. Не пускай никого, пожалуйста, до прямого распоряжения. У нас важное совещание. Это срочно.

Мэтью кисло кивнул. Мерлин входил в число немногих, у кого был карт-бланш на вваливание в любое время суток без предупреждения. Секретарь поднял трубку и нажал клавишу:

— К вам сэр Мерлин, Ваше Величество. Говорит, что срочно.

На том конце что-то ответили. Мэтью положил трубку и кивнул:

— Проходите.

Артур вошел в свой кабинет. Он успел увидеть только голову, опущенную к документам — и его повело. За его столом, на его месте, под портретом Утера сидел самозванец. Артур почувствовал, как эфес вжимается в ладонь.

Мерлин предостерегающе сжал Артура за плечо и шагнул вперед.

Качнулся с пятки на носок и демонстративно откашлялся в кулак.

— А, Мерлин, привет! — сидящий поднял голову. — А это ты кого приволок? Опять кадавр какой-то? Только не говори, что ты его тоже из ногтя вырастил. Хотя похож, — двойник хохотнул.

Артур потянул было меч из ножен, но Мерлин сделал короткий жест — погоди.

Колдун пересек комнату, присел на край стола прямо поверх документов, поболтал ногой, чуть наклонился вперед и непринужденно спросил:

— Как твое имя?

— Что?

— Как твое имя? — так же доброжелательно повторил колдун.

— А то ты не знаешь!

— Допустим, не знаю, — мягко ответил Мерлин.

Двойник раздраженно выдернул из-под него какую-то папку и попытался ей отгородиться.

— Слушай, у меня сейчас нет времени на твои шуточки.

— Хорошо, — покладисто согласился Мерлин. — Ответь на мой вопрос, и я не буду больше его у тебя отнимать.

— Да что с тобой сегодня! Совсем с ума сошел?!

— Давно уже, — Мерлин не переставал улыбаться и не менял доброжелательного тона, только глаза его следовали за двойником, не отрываясь. — Так как твое имя?

Они уже стояли друг напротив друг друга. Двойник тяжело дышал, сжимая и разжимая кулаки. Потом резко выдохнул и раздраженно ткнул на клавишу вызова.

Появился секретарь.

— Как меня зовут? — раздраженно спросил его двойник.

— Король Артур, Ваше Величество.

Двойник мановением руки отпустил его. Секретарь исчез.

Черт тебя побери, Мэтью.

— Ну что, — раздраженно спросил двойник. — Доволен теперь? Меня зовут король Артур.

Доброжелательная улыбка на лице Мерлина делалась все шире и шире, а голос — все мягче и мягче.

— Я не спросил, как тебя зовут. Я спросил, как твое имя.

— Да какая разница?!

— Ты знаешь.

— Не знаю!

— Тогда ответь. Просто ответь на мой вопрос.

— Нет! Нет никакой разницы! — заорал демон и вцепился Мерлину в глотку. — Пока… люди… зовут… меня… нет… никакой… разницы!

— Хорош! — гаркнул Артур, но тут Мерлин цапнул двойника за лицо пятерней, и тот поплыл — в буквальном смысле, как воск, как свеча — оттолкнул колдуна и отскочил прочь.

Артур вклинился между ними, наставив клинок на демона. Из плоского блина спереди опять проступил нос, глаза, брови… почти такие же, как были.

Мерлин заперхал, потирая шею.

— Ах, вот оно что… — просипел он. — Ты и правда не помнил.

Демон неприятно улыбнулся:

— Я и правда не помнил. Теперь помню. Спасибо.

— Молодец, — сказал Артур. — А теперь убирайся.

Демон перевел на него взгляд:

— С чего бы?

Он шагнул вперед, почти коснувшись грудью лезвия.

— Люди Камелота верят, что король Артур во дворце. Что король Артур никуда не уходил. Что король Артур — истинный правитель, благой, справедливый, прекрасный — сидит на троне, на своем месте. Радеет о благе государства. Видишь ли, смертный, неважно, как твое имя. Важно, во что верит твой народ. И важно, что я сейчас — многажды более король Артур, чем ты, человек.

Все заволокло багровым. Артур рубил, рубил и рубил — наотмашь, со всего размаху, чувствуя, как под клинком хрустит и чвакает — пока не выдохся.

Он остановился, запыхавшись.

Руки, ноги, раскроенный череп, разрубленное тело — все это висело в воздухе, как детали марионетки, подвешенное ни на чем. Он рубил наискось, и сейчас сквозь просвет между животом и грудиной можно было видеть стену — но даже крови не было.

Клочья мундира зашевелили нитками, сплетаясь друг с другом и стягиваясь, образуя целую ткань. Кожа побежала со лба вниз, образуя шар, гладкий, как кегля. Шар смялся.

Из бесформенного кома проступила усмешка — и потом все остальное лицо. Его собственное лицо, как в протертом рукавом зеркале.

Демон чуть развел руками:

— И еще народ Камелота верит, что король Артур непобедим.

Все это было как во сне.

Так не должно быть. Так не может быть.

Артур покрепче сжал эфес. Он не нападает. Почему он не нападает?

Сбоку бесшумно возник Мерлин.

— А еще, — прошелестел колдун, — народ Камелота верит, что король Артур не может причинить вреда невинному.

Демон посмотрел на него:

— Королю Артуру это и не нужно.

Он подошел к столу, тяжело оперся на столешницу, потянулся к телефону и нажал клавишу:

— Мэтью, зайдите ко мне, пожалуйста.

Опять появился секретарь. При виде разгрома его лицо вытянулось, но он тут же овладел собой.

— Да, Ваше Величество?

— Проводите гостей на выход, пожалуйста.

Секретарь повернулся и смерил их взглядом.

— Вызвать охрану? — деловито осведомился он.

Артур скрипнул зубами. Если я буду сопротивляться, мне придется рубить своих. Которые не знают, что делают. И выполняют якобы королевский приказ. И это все равно их не убедит.

Черт, черт, черт, черт.

Демон за его спиной улыбнулся:

— Я думаю, это не обязательно. И оформите, пожалуйста, господину советнику бессрочный отпуск. По состоянию здоровья.

Он подошел к Мерлину и сочувственно потрепал его по плечу.

— Ну, ты же понимаешь… вломиться в кабинет, начать спрашивать, как меня зовут… Я думаю, тебе правда стоит… погулять в лесу… искупаться в речке…

Мерлин заледенел.

— О, — наконец, свистящим шепотом ответил он. — Прекрасный совет. Так и сделаю.

Я вернусь, мысленно пообещал Артур портрету Утера на стене. Портрет — холстина, покрытая пятнами краски — не ответил.

Тяжелые дубовые двери захлопнулись за ними со стуком.

Мэтью указал перед собой:

— Пройдемте.

Артур кивнул, но через два поворота остановился, развернулся на каблуках и заступил секретарю дорогу.

— Мэтью Лесли Ричард Хэмптон, посмотри на меня.

Секретарь замер.

— Во дворце тебя зовут Мэтью. В школе тебя звали «Проныра». Третий в своем выпуске. Когда по радио объявили, что «Дикие Гуси» выиграли у «Медведей», ты пролил чай на отчет о сельском хозяйстве, и не успел переписать. В верхнем ящике у тебя лежит галстук ужасной расцветки, который ты носишь, когда хочешь подольститься к Рози, которая тебе его подарила. И «лакричные шнурки», за которыми гоняешь коридорного каждый день.

Мэтью неловко засмеялся:

— Отличный фокус.

Артур скрипнул зубами, подавляя желание взять его за грудки и встряхнуть как следует.

— Посмотри на меня. Откуда я, по-твоему, это знаю?

Мэтью передернул плечами.

— Не знаю. Это есть в досье, не так сложно узнать. Или у слуг в замке. Или это колдовство.

Мерлин за его спиной покачал головой — это бесполезно.

— Пойдемте, — Мэтью хотел что-то еще сказать, но тут сбоку вылетел толстый бассет, любимец дворецкого Ларсона, и запрыгал вокруг.

— Гав! Гав! Гав!

— Привет, приятель, — Артур присел на корточки, теребя мягкие собачьи уши. Бассет попытался лизнуть Артура в лицо.

В носу защипало — до того резким было облегчение. Кто-то его узнал.

— Пилот, фу! — неуверенно сказал Мэтью.

Пилоту было не до того, он блаженствовал, вывалив розовый язык.

Артур трепал пса по подставленному животу. Пилот. Мэтью. Демон. Персонал замка. Заложники. Авалон. Мерлин. Экскалибур. Информация. Мысли звонко щелкали, как костяшки на счетах.

Наконец, Артур выпрямился. Отряхнулся и широко улыбнулся Мэтью. В конце концов, он не виноват. Мэтью дернулся и отвернулся в сторону.

До дворцовых ворот они дошли молча.

У самого выхода Мэтью повернулся к Мерлину:

— Я попрошу вас тут больше не появляться. Вы слышали приказ короля. Ваш допуск аннулируется. По состоянию здоровья.

Мерлин что-то невнятно буркнул. Выглядел он и впрямь неважно.

Мэтью распахнул перед ними решетку ворот и обернулся к Артуру. Поджал губы, вздохнул и покосился еще раз на Пилота:

— Слушай, я же вижу, ты парень неплохой… вот и Пилоту понравился… послушай доброго совета — зря ты с этим припадочным связался. Завязывал бы. Знаешь что… — он торопливо вынул записную книжку, автоматическое перо и что-то накарябал на листке. — Сейчас добровольцев на окраины набирают, — он сунул Артуру листок с надписью. — Попробуй, не пропадешь.

Артур внимательно посмотрел на молодое серьезное лицо. В школьные годы Проныра отличался чутьем и умением успешно проваливаться в щель между приказанным и тем, что он сам считал нужным. Оставалось надеяться, что это умение поможет ему выжить. Пока Артур не вернется.

— Спасибо, — сказал он. Взял листок и пожал протянутую руку.

В глазах у секретаря что-то мелькнуло — и тут же погасло.

Они свернули за угол, и тут Мерлина повело вбок. Артур попытался поддержать его, но рука прошла насквозь.

Мерлин неразборчиво выругался.

— Меня выдавливает. Сейчас, погоди… — он сосредоточенно засопел, но тут его опять перекосило. — Ччерт, ччерт, ччерт! Эта тварь… — он хватанул воздуха, как утопающий. — Он же еще тогда сказал… если б я не…

Артур попробовал его за плечо. В этот раз получилось.

— Мерлин. Посмотри на меня.

Мерлин все-таки посмотрел. Зрачки у него пульсировали. Артур вдруг вспомнил, кто на него так последний раз смотрел. Ланс.

Это ему не понравилось.

— Дуй на Авалон. Найди мне все, что нужно знать про эту тварь. Встретимся у Блейза. Приказ ясен?

Мерлин кивнул.

— Давай вперед.

Мерлин еще раз истово кивнул и сгинул.

Артур остался один.

День был яркий и светлый. Артур прищурился на солнце — туда, где в конце проспекта возвышался памятник Утеру — и повернул туда.

Через два шага он сунул руки в карманы и начал насвистывать марш через губу.

Мыслей в голове никаких не было.

Сейчас и не надо было.

[3х08] очень долгий день

Артур вышел к площади. Народу было немного, как всегда в будний день.

Артур сел на ступени у памятника Утеру, прислонился спиной к нагретому камню и закрыл глаза. Папа, папа, что мне делать… Перед глазами, как на кадре кинохроники, опять встал портрет — Утер в парадном мундире, с украшенной орденами перевязью через плечо, и демон под ним. «Неважно, как твое имя, смертный. Важно то, во что верит твой народ». Народ Камелота… Люди Камелота… во что они, собственно, верят?

«А во что веришь ты, сынок?»

В себя, мысленно ответил Артур. В себя, и в Камелот. Я — человек Камелота, и человек Камелота — это я. Я — не единственный, я — всего лишь первый.

Он опять ощутил тяжесть ножен на боку. Положил Экскалибур на колени, потянул меч из ножен и провел ладонью по холодному светлому лезвию. Сталь вспыхнула белым, отражая солнечный луч. Артур сжал эфес и выпрямился. Заложил руку за спину и поднес гарду к лицу, салютуя.

Раз! Два! Три! Четыре!

Движения традиционного салюта несли его за собой. Выпад! Выпад! Выпад! Блок! Выпад!

Артур остановился и услышал, как кто-то хлопает.

Оказывается, пока он упражнялся, вокруг него успела собраться маленькая толпа.

— Смотри, смотри, какой меч! — малыш лет пяти дергал за рукав молоденькую бонну.

Артур присел перед ним на корточки, как перед Пилотом.

— Ты его увидел? Тебе понравилось?

Мальчик истово кивнул. Девушка, державшая ребенка за руку, улыбнулась Артуру и поправила выбившуюся из-под шляпки прядь:

— Вы актер, да? — оживленно спросила она.

Артур выпрямился.

— А вы как думаете?

Он протянул меч вперед на вытянутых ладонях. Провел по лезвию. Свел пальцы, скользнув к точке баланса — три с половиной дюйма от рукояти. Лезвие застыло в воздухе — прямое и светлое, как солнечный луч.

Девушка свела рыжеватые брови, глядя на его жест, непонятный для не имевших дела с оружием.

— Из цирка он, — раздался сбоку скрипучий голос. Артур быстрым движением бросил меч в ножны и обернулся. Старушенция в капоре смотрела на него ледяными выцветшими глазами. — Скачет тут! Ишь, какой лоб вымахал, нет бы чем добрым заняться… работу бы найти! Еще у памятника! Ничего святого у человека нет!

— Элис, ну, что ты… — начал увещевать ее джентльмен, поддерживавший ее за руку.

— Это называется «пантомима», — попыталась вступиться и бонна. — Тоже искусство! Зачем вы так!

Мальчик, стоявший между ними, крутил головой, ничего не понимая.

— Но я же вижу! — попытался протестовать он.

— Нет никакого меча! — отрезала старушенция.

Глаза у мальчонки стремительно наливались слезами:

— Есть! Есть! Есть!

Ситуацию надо было немедленно спасать. Артур улыбнулся ребенку:

— Есть, — тот кивнул, как завороженный. Артур повернулся к старой кошелке и лучезарно ей улыбнулся. — Не больше и не меньше, чем ваше стремление к справедливости, мэм.

Старуха осеклась. Артур повернулся к девушке. — Или ваша доброта, мисс.

Он слегка поклонился. Девушка зарделась. Старуха гордо вздернула подбородок и зашагала прочь. Ее спутник посмотрел ей в спину, воровато огляделся, сунул Артуру в кулак монету, хлопнул по спине и поспешил за старухой. Нагнал ее, взял за локоть и что-то забубнил — «зря ты так… мало ли, что там у парня… может, контузило…»

Артур перевел взгляд на монету. На монете красовался его собственный профиль. С подписью «Артур Пендрагон, король Камелота».

Ну что, молодец, Арчи. С голоду, в крайнем случае, не пропадешь. Пойдешь в цирке выступать.

Монета жгла ладонь, как раскаленная.

Из остальных зрителей осталась только бонна с малышом. Бонну явно мучил вопрос, не следует ли и ей что-нибудь… подать бедному артисту. Малыш продолжал таращиться на Артура во все глаза. Артур подмигнул ему:

— Как тебя зовут?

— Томми.

— Отлично, Томми. — Артур подбросил монету вверх и припечатал к ладони. На этот раз выпала решка — дракон с закрученным хвостом. — Хочешь мороженое, Томми?

Томми, разумеется, согласился. Бонна (по имени Дженни) тоже.

Артур жевал пломбирный сэндвич, краем уха слушал, что она щебечет, и потихоньку успокаивался. Во-первых, зря он взъелся, нормальные люди. Никто ему ничего плохого не хотел. Даже наоборот. Во-вторых, ничем эта ситуация от всех остальных не отличалась. Люди всегда реагируют не на тебя, а на то, что бросается в глаза в первую очередь. Экскалибур вот не бросается, надо что-то понятнее.

Сам виноват, разбаловался, что все вокруг мысли читают.

В-третьих, люди — это Камелот, а Камелот — это люди. Никаких других все равно не будет, и дело придется иметь с теми, кто есть.

А кто у него есть, собственно? Джин. Мерлин. Ланс. Блейз. Кармартенские окрестности. Но это периферия… А что в столице?..

Вот это следовало выяснить в первую очередь.

— Осторожно! — пискнула Дженни. Артур вздрогнул и очнулся, но поздно. Шмяк, сказал пломбир, приземляясь на землю. Бонна ойкнула, выхватила откуда-то платочек и принялась отряхивать ему лацканы.

— Пятна не осталось? — встревоженно спросила она. — Если что, солью можно вывести… или мелом тоже… дорогой костюм же, аккуратней надо…

Глаза у нее были зеленоватые, как крыжовник, с рыжими точками. Крупноватые зубы выдавались вперед, как у бельчонка. Хорошая девушка. Сколько их в Камелоте таких… Артур вдруг против воли подумал — что бы она делала там, в Аннуине, под черными звездами, а потом — что людям, обычным людям, не надо знать таких вещей. Для этого у них есть он и такие как он.

Артур аккуратно перехватил девушку за запястья и снял с себя.

— Все в порядке, Дженни, — мягко сказал он.

Дженни дернула плечиком.

— И что было сразу не сказать!

— Что сказать? — удивился Артур.

— Что у вас есть кто-то!

— Есть, — согласился он.

Дженни вздернула нос:

— Она хоть красивая?

Артур понял, что уже улыбается во весь рот:

— Красивая.

— Ну вот и правильно, — Дженни по-хозяйски поправила ему галстук. — Чего такому добру пропадать! Пошли, Томми! — она ухватила малыша за руку, и они зашагали прочь. Томми помахал Артуру лапкой на прощанье. Артур помахал в ответ.

Вдалеке на дворцовой башне часы пробили полдень.

Когда Артур вошел в собор, служба уже закончилась. Свод, уходящий вверх, солнечные лучи, падающие наискось вниз сквозь витражное стекло, еле уловимый запах ладана, толстые стены, мгновенно отрезавшие городской шум — все это вдруг резко и неприятно напомнило ему Аннуин. Мир, замкнутый сам на себя.

Артур присел на деревянную скамью на последнем ряду и задумался, рассматривая выходящих. Ему категорически не хватало данных. «Важно то, во что верит народ Камелота». Помимо короля Артура.

Он смотрел на остатки расходящихся — на полную, отдувающуюся женщину в пестром платье, ведущую за руку малыша с деревянным зайцем в кулачке, на старика с легкомысленно торчащей клочками сединой вокруг лысины, на мрачного парня с квадратной челюстью, на пару перешептывающихся девчат с прической «под Джиневру» — и жалел, что рядом нет Мерлина. Что нет никого, кто мог бы раскрыть чужую голову, как ветхий сундук, вытряхнуть содержимое наружу, чтобы можно было понять, что там внутри, чтобы понять, что происходит, что будет у него в распоряжении, когда он начнет действовать. Чтобы понять, что действительно имеет значение, а что нет.

Но Мерлина не было. Значит, придется по старинке.

При виде подошедшего Бедвин, Епископ Кентерберийский, похожий на дружелюбного филина, хлопнул глазами.

— Ваше Величество?

Артур слегка поклонился, чтобы выиграть время. Самое важное он уже узнал — оставалось понять, что делать дальше.

— Очень неожиданно вас здесь встретить.

— Мне хотелось вас увидеть.

— Вы… хотите исповедаться?

У Артура мелькнули две мысли одновременно — чего епископ не знает, того не сможет выдать, и то, чего он не знает, не подставит его под удар. Вряд ли бы Бедвин выдал его нарочно — но Аннуин прозрачен абсолютно. Даже Мерлин жаловался на то, что знает, чего не спрашивал… что уж говорить о демоне, который захочет вызнать что-нибудь специально? А чего он не может сейчас себе позволить — это паники в Камелоте. Не сейчас. Еще рано.

Артур мотнул головой.

— Нет. Просто поговорить.

Что сейчас самое важное? Бедвин его узнал, значит — нужно, чтобы Бедвин оставался на своем месте до тех пор, пока Мерлин не вернется с данными и можно будет начать планировать действия. Может ли фир болг заходить в церковь? Дану могут, но это дану. Каковы шансы епископа столкнуться с самозванцем? Есть ли какое-то ближайшее мероприятие, на котором они могут столкнуться? Вроде бы нет…

— Я вас внимательно слушаю, — сказал Бедвин.

Артур помолчал, формулируя вопрос. На ботинке лежал синий блик от витража — сверху вниз на паству взирал ко всему привычный святой Георгий. За его спиной вниз пикировал самолет. Витраж был совсем новый и символизировал победу Ланса над драконом. Ох, если бы все так просто было…

Епископ терпеливо ждал.

— Что отличает духа от человека? — наконец, спросил Артур.

Бедвин понял его по-своему:

— Этот вопрос связан с вашим… другом, да?

Артур хмыкнул:

— Можно и так сказать.

С тем, что мы с ним наворотили. И с тем, как нам это теперь разгребать.

— Ваш… друг действует и рассуждает как человек. Более того — как очень молодой человек… который никогда не занимался политикой, например, — епископ чему-то заулыбался. — Мы с ним имели очень интересную дискуссию перед вашей свадьбой…

— Да, я помню, — кивнул Артур. Мерлин тогда клещом вцепился в Бедвина на предмет каких-то теологических тонкостей — Артур, признаться, заснул прямо в кресле, хоть это было и не очень вежливо. — Но меня интересует другое — если бы вы не знали, кто он, вы могли бы отличить его от людей?

Епископ посерьезнел.

— Ваше Величество, вы же понимаете… то, что делает Церковь — это не магия и не технология. Это таинства. Суть таинств в том, что они не воспроизводятся механически. Различение духов — это один из божественных даров, как говорение языками или пророчества.

Артур кивнул.

Епископ развел руками:

— Если Господу было бы угодно вразумить меня — да. А так — нет.

Черт.

— Понятно, — сказал Артур. — Спасибо.

Он коротко поклонился, прощаясь. Епископ поднял руку в благословении.

Оставалось надеяться, что, в случае чего, вразумление на епископа все-таки снизойдет.

А еще лучше — что в нем не возникнет необходимости.

У окна стайка студиозусов вырывала друг у друга бинокль — «Дай сюда!» — «Да ты уже долго!» — «А бинокль кто принес?!» — «А место кто нашел?!» — «Ну да, ты у нас того… орнитолог…» — все радостно заржали. Мелкий «орнитолог», похожий на мартышку, приосанился. Парень в клетчатом, насвистывавший «Возрадуемся, братие!», замолк и крикнул: «Семь минут!» Артур прикинул — один куплет университетского гимна занимал секунд тридцать. Да, удобно.

«Ша, меняемся!» — подпиравший стенку студент дернул того, что с биноклем, вниз. Тот неохотно спрыгнул с подоконника и протянул бинокль клетчатому. Тут они заметили Артура и насторожились. Артур широко улыбнулся и высвистел первую фразу в знак мирных намерений. «У вас тут что?» — подпиравший стенку смерил Артура взглядом и явно решил, что с ним лучше дружить. Костюм на нем был не лучше, чем у остальных, а вот умение держать нос по ветру выдавало закрытую школу в анамнезе. «У нас тут Птичий клуб», — мелкий «орнитолог» хихикнул. Подумал и добавил, — …сэр».

Хорошая команда, подумал Артур. Сработанная. Вот прямо в разведку так и можно посылать.

«Тоже хочешь посмотреть?» — спросил носатый — «Ах-ха», — сказал Артур. «Ну давай, — согласил тот. — Только в очередь. А то колокол пробьет, и все, разлетятся все, поминай, как звали,» — «Лады,» — согласился Артур. — «Тогда посвисти пока, а то у меня слуха нет. Гимн, дважды, как раз ровно». Артур досвистел до «Да пройдет печаль, да исчезнут скорби наши» и получил бинокль в свою очередь.

Стало понятно, что за «Птичий клуб» — на соседней крыше, поскидывав пестрые платья, под прикрытием печных труб загорали девушки.

Темненькая, с узкими щиколотками, отбивая носком такт, пыталась читать конспект. Чувство ритма у нее было как у связиста — Артур пригляделся и узнал «Та-та та-та та-та-та-та» фокстрота «Счастливчик Ланс». Светленькая, повернувшись спиной и наклонившись, раскладывала пляжное полотенце — аккуратно, будто парашют. Рыжая, полненькая, с приклеенной к носу салфеткой, лежала на спине, ела шоколад из коробки и махала руками вверх-вниз, будто пытаясь делать «снежного ангела». Хорошая девушка, жизнерадостная, таких как раз раненые любят…

Да что со мной, раздраженно подумал Артур. Ничего такого не будет. Это просто красивые девушки. Мирные. Нонкомбатанты. Я не должен думать, как и куда их рекрутировать. Мы не на войне. Если повезет — то и не будем.

Его дернули за фалды — семь минут истекло.

Артур спрыгнул с подоконника.

«Да, — сказал он. — Обзор отличный». «Vivant omnes virgines» — ухмыльнулся носатый. Артур прищурился — «Небось, и дневник наблюдений за живой природой есть?» — «А то!» — подтвердил «орнитолог». — «А ты вообще откуда? — спросил клетчатый. — Мы из Святого Колумбы». Артур ухмыльнулся — «Из Святого Тельгесина. Кстати, где он?» — «Ааа, — оживился носатый. — Преподобный рационалист? Это до конца коридора и налево, и потом через аудиториум прямо в логово. Если не страшно» — «Да ладно, — встрял „орнитолог“. — Вот Эмрис до него… это был да! А Тельгесин что… ну, бубнит себе тихонечко…» — «Ага, то-то тут недавно опять его чучело сожгли… за оскорбление чувств верующих». — «И чем кончилось?» — поинтересовался Артур. — «Ну, как чем…» — «орнитолог» опять хихикнул. — «Тельгесин пообещал публично покаяться. Набилось, конечно, народу, как селедок в бочку, а потом глядь на кафедру — а там оп, и Вергилиус с теологического. И два часа втирал всем про томизм — бородища дыбом, громы и молнии, „Учить матчасть, ничтожные игнорамусы, бога вашу душу мать!“ Стул сломал… Все уж припухли, а потом Тельгесин вышел, очочки поправил и говорит — мол, так и так, приношу свои глубочайшие извинения за недостаточно эмоциональное раскрытие темы. Меа, мол, максима кульпа. Раскланялись и разошлись».

Артур хмыкнул. Мерлинова школа.

На соседней башне внизу прозвенели часы.

«Эх, — вздохнул „орнитолог“. — Полетели наши пташки». — «Завтра будут». — «Завтра пасмурно, я прогноз поймал для авиаторов». — «А, сэр Кимбалл… темна вода во облацех». Судиозусы начали собираться. «Ну, бывай!» Носатый пожал ему руку на прощание, клетчатый подхватил книги, перехваченные ремнем, «орнитолог» лихо перекинул бинокль за спину — и они отчалили по коридору. Артур прищурился им вслед, запоминая. Пригодится.

«Логово» Тельгесина завоевало свое название по праву — небольшой сумрачный кабинет, заставленный шкафами. Дверь была приоткрыта. Артур вошел без стука. Тельгесин не заметил. Артур кашлянул в кулак.

Тельгесин поднял голову.

— Здравствуйте, — сказал Артур. — Мне нужна ваша консультация.

Тельгесин моргнул и торопливо поднялся, смахнув локтем какой-то конспект:

— Ваше Величество!.. Здравствуйте.

Артур поднял ладонь, успокаивая профессора. Пододвинул к его столу стул и сел. Тельгесин торопливо пытался навести порядок в бумагах, от чего они разлетались еще больше.

— Как внезапно… чем обязан?.. Сэр Мерлин не говорил мне, что вы появитесь.

— Собственно, — сказал Артур, — я как раз насчет него. Мне нужно ваше экспертное мнение.

Тема для разговора, всплывшая в разговоре с епископом, была очень удобной.

Тельгесин посерьезнел.

— Да? А что такое?

— Если бы вы встретили его на улице — вы бы угадали его… происхождение?

Тельгесин покачал головой:

— Ваше Величество… мы с советником Мерлином делали курс для рыцарей. И вы помните, что он говорил — между дану и фир болг нет онтологической разницы… разницы в сути. Но возможностью встретить дану в Камелоте можно пренебречь. Я не думаю, что тут мое суждение может быть более компетентным.

Артур покачал головой:

— Я имею в виду не это. Сумели бы вы отличить советника Мерлина от человека?

Тельгесин задумался. Подергал себя за манжет. От него немедленно оторвалась пуговица и поскакала куда-то под стол.

— Зачем вам это? — наконец, спросил Тельгесин, и тут же спохватился — не слишком ли грубо прозвучало. — Понимаете, область приложения очень важна. Теология, или медицина, или военное дело…

— Меня интересует, можно ли опознать фир болг, если фир болг решит выдавать себя за человека. В любой из сфер деятельности. Как вы справедливо заметили — между ними и дану нет разницы. Так что советник Мерлин в качестве примера вполне подходит.

— Поймите меня правильно, Ваше Величество… — Тельгесин снял очки и начал их протирать. — Я не хочу сказать, что мои суждения абсолютно верные. И у меня слишком маленькая выборка, чтобы судить…

— Я понимаю, — подбодрил его Артур.

— Он слишком старается, — наконец, сказал Тельгесин. — Понимаете, люди, мы… мы не монолитны, как дану. Мы не сводимся к одной формуле. Человек никогда не бывает полностью рационален, даже если хочет. Даже Эмрис Виллт не был. А господин советник… он всегда считает, что да — это да, а нет — это нет. Или что каждый поступает себе во благо… Или, что, если решение принято один раз — от него не отклоняются… — Тельгесин помолчал. — Если бы мне пришлось искать фир болг, я смотрел бы на того, что делает что-то одно, и делает его слишком хорошо. Не сомневаясь в своей правоте, не отвлекаясь ни на что иное, не совершая ошибок. На идеальный образ, рядом с которым все остальные кажутся… не совсем настоящими.

Артур хмыкнул:

— Я знаю людей, которые подходят под это описание.

Тельгесин смутился:

— Я не имел в виду вас, Ваше Величество.

Артур засмеялся:

— Я тоже не себя имел в виду. С ошибками у меня все в порядке.

Вы даже не представляете, как.

Артур посерьезнел. Окно кабинета выходило на кирпичную стену, и на ней какой-то умник намалевал очень похожий шарж на Эмриса Виллта, с демонической усмешкой тычущего в зрителя костлявым пальцем — «Ты! Шевели мозгами!» Сам Тельгесин — лохматый, полноватый, в плохо сидящем пиджаке — на его фоне как-то терялся.

Эмрис Виллт был личиной, которую создал Мерлин, чтобы основать философскую школу. Школа критичного мышления отошла к Тельгесину — но даже Тельгесин, лучший из учеников, не догадался, кем был его учитель.

Артур поднялся.

— Спасибо, — сказал он, пожимая руку профессору. — Вы сказали мне очень важную вещь.

— Если бы вы позвонили, я мог бы подготовиться… есть авторы, которые этим прицельно занимались, вот, святой Руэлл, например…

Артур кивнул:

— Может быть, позже.

Когда он вышел на широкий двор, покрытый аккуратно подстриженной травой, опять пробил колокол. Артур остановился, сжав кулаки в карманах, и зажмурился, подставляя лицо солнечному свету, багровому сквозь веки.

«Как вы отличите человека от фир болг?» — «Никак».

Артур встряхнулся.

План, как действовать по отношению к захватчику-человеку, у него был.

Значит, по нему он и будет действовать.

Пока.

В ответ на номер ячейки и кодовое слово в камере хранения «Томпсон, Томпсон и сын» Артур получил обычный на вид чемоданчик. А потом еще один.

Артур вышел из банка, присел на скамейку под кленами, набрал «1485» на замке и откинул крышку. Ему не столько требовалось перепроверить содержимое, сколько собраться с мыслями.

Костюм; пара белья; под ними — пистолет и две обоймы; деньги — бумажные и мелочью; аптечка; документы на разные имена… Артур покрутил в руках летную лицензию на имя Максена Вледига, сунул ее в карман пиджака, захлопнул крышку и открыл второй чемоданчик.

Во втором было все то же самое, но в женском варианте. Артур задумался. Тащить все с собой не имело смысла — одежду, оружие и медикаменты Джиневра могла взять на «Красном драконе». Лучше было оставить небольшой запас на месте. Он выгреб деньги, взял документы. Подумал, и прихватил пару шелковых чулок тоже.

Не можешь обеспечить себе и окружающим светлое будущее — обеспечь светлое настоящее. Хотя бы немного.

Когда таксист высадил его у гражданского аэропорта на окраине, в небесах уже начинал проступать вечер — золотистый, с густо-фиолетовыми, пахнущими пылью и бензином тенями от ангаров. Полосатый «носок с ветром» на вершине шеста бессильно обвис, показывая штиль. Помахивая чемоданчиком, Артур вошел в деревянный сарайчик на краю поля. В окошке с вывеской «Билеты» молоденькая продавщица увлеченно шуршала романчиком с надписью «Рыцарь телеги» и парочкой на обложке. Артур постучал по стойке. Продавщица ойкнула, щелкнув жевательной резинкой, и уставилась на него во все глаза.

— Здрасте! — выпалила она.

Артур улыбнулся ей:

— Мне нужен самолет до Кармартена.

— До Кармартена будет только в четверг, — вздохнула билетерша. Концы косынки в горошек мотнулись, как заячьи уши.

Артур наклонился к окошку ближе и доверительно сообщил сквозь стекло:

— Мне нужно сегодня. Это очень важно.

Девушка стрельнула взглядом на обложку. Артур понял, что его сравнивают с героем и постарался соответствовать. — Кажется, — он конспиративно понизил голос, — только вы можете мне помочь.

Билетерша вздернула носик:

— А что это у вас за дело такое, господин хороший?

Артуру вдруг стало смешно. Он развел руками:

— Ну… если я вам скажу, что у меня дело необычайной срочности, в котором замешаны король, королева и судьба Камелота, вы же мне все равно не поверите? Так что давайте я просто скажу, что мне очень надо в Кармартен. Правда.

Билетерша поджала губки и одернула платье.

— Ладно. Погодите.

Застучали каблучки — билетерша вынырнула из будки.

— Ничего не обещаю, но, может быть… В общем, пойдемте!

Артур кивнул и зашагал за ней. Поясок у билетерши был красный, в цвет косынки, и юбка вокруг стояла колоколом. Не зря профсоюзы за форму бились.

На подходе к ангарам билетерша задрала голову и заорала, как павлин:

— Бобби! Боообби! Бобби, ты тут?

Артур потряс головой от пронзительного голоса.

— Бобби-и!

Из одного из ангаров донесся густой бас:

— Да здесь, где еще!

Билетерша радостно обернулась к Артуру:

— Ага, здесь! — как будто он не слышал.

Они завернули внутрь. У двери ангара на ящике сидел усатый механик и жевал сэндвич. Из-под стоящего самолета торчали ноги в ботинках. Билетерша постучала по крылу:

— Бобби! К тебе пришли!

— Ну, чего еще?! — ноги дернулись, и из-под самолета появилось все остальное — повязанный на поясе рукавами брезентовый комбинезон, пестрая рубашка и стоящие дыбом кудряшки. Обладательница всего перечисленного перекатилась в стоячее положение, колыхнула бюстом, уперла руки в боки и уставилась на пришедших.

Так вот что это за Бобби, понял Артур. Непотопляемая Бобби, она же «Бешеная Пчелка» Браун…

— Чего уставился, красавчик? — спросила Бобби, вытирая руки какой-то тряпкой. — Летчицы не видел?

…которую он сам производил в звание дейм. И которая его не узнала.

Значит, на рыцарей надежды тоже нет.

Артур вдруг понял, что как-то за этот день вымотался. Но нужно было что-то говорить.

— Ну дейм Роберта! — сказал он с чувством. — Я на вас на прошлых гонках ставил, а вы третьей пришли, ну как так можно!

— Ха! — Бобби метко запулила тряпкой в угол. — Посмотришь, что на следующих будет! Чего хотел-то, красавец?

— Мне нужен самолет до Кармартена. Сегодня.

Бобби переглянулась с механиком. Закатила глаза к потолку и прищелкнула языком:

— Сто пятьдесят.

— Сто.

— Сто двадцать и бензин.

— По рукам! — Бобби хлопнула по подставленной ладони. — Перекушу только.

Она взгромоздилась на верстак и принялась, болтая ногами, жарить сэндвич на газовой горелке. Запахло ветчиной.

От сарая с билетами раздался гудок клаксона.

— Ой, — спохватилась билетерша. — Нил приехал! Ну, я побежала.

— Давай-давай, — пробурчала с набитым ртом Бобби.

Артур чуть поклонился билетерше на прощание и поцеловал ей руку.

— Спасибо за помощь, — сказал он. Та зарделась, глаза у нее заблестели, и она стала почти хорошенькой.

— Пижон, — фыркнула с верстака Бобби, проводив билетершу взглядом.

Артур ухмыльнулся:

— Восхищенье красит девушку.

Он сел на ящик, прислонился к стене, вытянул ноги и прикрыл глаза.

Почти немедленно раздался треск, Артур вздрогнул и очнулся — Бобби заехала тяжелым ботинком по ящику.

— Девушку, — назидательно заявила Бобби, — красит самолет и хорошая реакция.

Ему на колени брякнулся шлем.

— Пошли, красавчик. К ночи будем в Кармартене.

[3х09] дилемма авраама

Комм издал заливистую трель. Нимуэ щелкнула пальцами. Комната раздвоилась, распахиваясь навстречу вызову. В воздухе соткался рыжий и очень недовольный дану.

— Где Мирддин? — спросил он без предисловий.

— Здравствуй, Диан, — сказала Нимуэ. — Был в Камелоте. А что?

— Что! — Диан боднул лбом воздух. — Камелот свернулся, ты вообще в курсе? Меня вышибло. — Он выбил ногой дробь.

Нимуэ нахмурилась — Диан выглядел вполне антропоморфно, но пластика у него плыла.

— В курсе, — сказала она.

Диан нетерпеливо шаркнул ботинком по полу:

— И?!

Нимуэ пожала плечами:

— А что ты хочешь от меня услышать?

— Как он там удерживается?

— Мирддин — человек.

Диан издал стон и вцепился себе в волосы:

— Слушай, капелька, мне нужно обратно. У Джейми ветрянка, а у нас концерт на носу. И у Шейна день рожденья. Тара там одна не справится, а Боб этот ее сержант сержантом, толку от него…

— Диан, — сказала Нимуэ. — Я понимаю, у твоих хористов коэффициент интеллекта, как у канарейки, но они люди. Ты не можешь с ними вечно нянчиться. Они должны сами уметь за себя отвечать. Иначе они не вырастут.

— Да не могут они вырасти! Генетически не могут! — Диан фыркнул, мотнул головой, и тут его повело — лицо смазалось, вытягиваясь вперед и покрываясь шерстью, Диана будто толкнули в спину — и вот уже по комнате, нервно бодая воздух и молотя копытами, заметался королевский олень.

Запищал какой-то датчик. Нимуэ не успела понять, звать ли на помощь и кого, как боковая дверь в комнате Диана скользнула в сторону, и появилась дану в зеленом. Нимуэ узнала бардовскую форму Каэр-Динен и успокоилась — значит, Диан под присмотром. Потом узнала дану и опять напряглась — это была Помона.

— Тшшш… Тихо, тихо… — олень прянул было в сторону, но, в конце концов, повинуясь голосу женщины, встал смирно. — Все хорошо… Все в порядке…

Олень остановился. Грудь у него широко вздымалась, из ноздрей со свистом вырывался воздух. Помона взяла его морду в ладони и заглянула в карие глаза. Олень запрядал ушами.

— Все хорошо, — твердо сказала Помона. — Но тебе не надо никуда идти, пока ты не сможешь сделать десять превращений и не сможешь стабильно удерживать одну форму. Вот и твоя подружка подтвердит, — она кивнула на Нимуэ и сделала сложное движение бровями — мол, подтверди!

— Она права, — вздохнула Нимуэ. — Какая из тебя нянька в таком виде? У тебя даже рук нет.

Олень понурился. Нимуэ стало его жалко.

— Я передам Мирддину, как только его увижу, — сказала Нимуэ, чтоб как-то его утешить.

Помона поджала губы, погладила оленя по носу, и неохотно выговорила:

— Спасибо.

— Пожалуйста, — недоуменно сказала Нимуэ. — Диан — мой друг, мне несложно.

— Не за это, — Помона поморщилась и посмотрела на Нимуэ в упор. — Если бы ты не натравила на меня своего папеньку и я не вошла бы в Завет, меня бы вышибло сейчас из Камелота точно так же. А вот собирать по закоулочкам было бы некому.

Нимуэ помолчала. Ей не приходило в голову рассматривать ситуацию с этой точки зрения.

— Извини, если слишком жестко вышло, — наконец, сказала она.

Помона криво усмехнулась:

— Ну, вашего человеныша тоже я собирала. Так что мне есть с чем сравнивать.

Прошло несколько ударов сердца, чем Нимуэ поняла, что она имеет в виду.

— Погоди, ты хочешь сказать… — начала она, но Помона уже отключилась.

— Это Мэлгон Гвинедд!

Эльфин поднял глаза:

— Это Мэлгон Гвинедд.

Мирддин ощутил неприятное чувство, как при перегрузке.

— Ты знал — и не сказал мне?!

— А должен был?

Мирддин осекся.

Эльфин, придерживая широкий рукав, поднял глиняный чайничек. Тихо зажурчал напиток. Мирддину казалось, что он слышит, как с поверхности испаряются молекулы.

— Мне казалось, что всю информацию, которая тебе нужна, ты успешно находишь сам, — тихо продолжил Эльфин. — Я неправ?

Комбо. Разговор стремительно превращался в партию в фидхелл. Мирддин ощутил раздражение.

— Это не игра! Речь идет о Камелоте, и о людях Камелота, и… — под взглядом Эльфина он осекся.

Эльфин тихо засмеялся:

— О нескольких очень конкретных людях Камелота, не так ли?

Мирддин почувствовал, что у него горят щеки.

— Да, ну и что? — с вызовом спросил он.

Эльфин сделал извиняющийся жест.

— Ничего, — Эльфин покрутил в пальцах пиалу, будто пытаясь разглядеть что-то на дне. Не разглядел, залпом допил свой чай и мягко улыбнулся сыну. — Завет Авалона гласит, что дану не вмешиваются в дела людских земель. Я был одним из первых, кто согласился с ним, — он усмехнулся чему-то своему. — Как я могу его нарушить?

Мирддин не мог поверить тому, что видит.

— Ты… — ему пришлось приложить усилие, чтобы это выговорить. — Ты говоришь мне неправду! Не всю правду! Ты не «не можешь»… Ты не хочешь вмешиваться!

Эльфин стремительно вскинул на него глаза. Зрачки полыхнули зеленым.

— О, — тихо выговорил Эльфин. — Я хочу. Но Мирддин, почему ты решил, что если бы я вмешался — тебе бы понравилось?

Мирддин задохнулся.

Эльфин опустил глаза и опять начал разливать чай.

— Завет Авалона говорит, что мы не вмешиваемся в людские выборы. И я не буду вмешиваться.

Мирддин стиснул зубы.

— Объясни.

Эльфин вздохнул:

— Судьба — это равнодействующая всех выборов. Никто в одиночку не может преломить судьбы. Кроме Единого. Так?

— Так. — Где-то здесь был подвох. Мирддин предчувствовал его, но не мог понять, где.

— Мэлгон Гвинедд никогда не смог бы занять место короля, если бы люди не пожелали этого.

Мирддин нахмурился:

— Какие люди? — Если бы Эльфин имел в виду Джиневру, он сказал бы «человек»…

— Все люди, — мягко сказал Эльфин. — Все люди Камелота. Им нужен был король — тот, кого они видят как идеального короля — и, как только место стало свободным, Мэлгона Гвинедда выплеснуло на трон. Ты знаешь, как бывает, когда люди в тебя верят?

Мирддин нехотя кивнул.

Эльфин опустил веки:

— Так вот, для Мэлгона все было еще хуже. Для нас — духов — это всегда хуже. Это искушение, которому почти невозможно противостоять. Оно погубило Атлантиду, в конечном счете… — Эльфин помолчал. — Я никогда не думал, что скажу это, сын, но я рад, что человеческая кровь в тебе оказалась сильнее.

В тишине было слышно, как снаружи, внизу, шумит водопад, отделенный от комнаты силовым полем.

— Я мог бы попытаться что-то сделать, — сказал Эльфин. — Но это ничего не изменило бы для людей Камелота, а что касается Мэлгона Гвинедда… — Эльфин прижмурился и улыбнулся, отпивая чай. Овальное лицо пересекли три горизонтальных черты. — Сдается мне, что это было самое хорошее, что произошло с Мэлгоном Гвинеддом за последние полтора тысячелетия.

— Что значит — ничего не изменило бы?! — вспылил Мирддин. — Ты же видел, что было в Городе Солнца! Ты же видел, на что он способен! Ты же сам… — он осекся от возмущения.

— Я ошибся, — спокойно сказал Эльфин.

Мирддин изо всех сил старался держать себя в руках.

— То есть, — говорить приходилось короткими фразами, чтобы не заорать. — Ты хочешь сказать. Что не сделал бы этого? Снова. Если бы. Мог выбрать.

Эльфин качнул головой:

— Сделал бы. Снова. Но это была бы ошибка.

Совершенно невозможно было понять, всерьез отец пытается объяснить или издевается. Мирддин сжал губы, подавляя раздражение — продолжай.

Эльфин тяжело вздохнул:

— Мирддин, мне кажется, ты не очень хорошо представляешь себе ситуацию.

Он поднялся. Зашуршали шелковые одеяния. Эльфин отошел к самому краю кабинета — тем, под которым ярился водопад. Небо догорало, разливая багровое над вершинами сосен. Эльфин сжал руки за спиной.

— Представь себе, что ты начинаешь… некий проект. Ты обладаешь абсолютной компетентностью, абсолютным знанием о всех возможных последствиях и абсолютно неограниченной возможностью воплощения своего замысла. Не существует никаких препятствий, которые могли бы тебе помешать. Будет ли твоя цель реализована в ста процентах случаев?

Мирддин ощутил неприятный холод в животе.

— Полагаю, да.

Эльфин повернул голову и посмотрел на Мирддина в упор:

— Какое событие случается в жизни человека со стопроцентной вероятностью?

Смерть. Смерть случается в жизни человека со стопроцентной вероятностью. Именно поэтому людей называют смертными.

— Смерть не может быть… целью человеческой жизни! — Мирддин потел переносицу. — Тогда проще было бы всех просто сразу утопить!

Эльфин кивнул:

— Разумеется, нет. Цель — это возможность человека выбрать смысл и реализовать его. Чем больше человек что-то ценит, тем больше человек за это платит, и самая высокая цена, которую человек может заплатить — это человеческая жизнь.

— Чушь, — Мирддин скривился. — Ты видел Ланса… то есть, Гвальхмаи. Он только и мечтает, чтобы сложиться героически за кого-нибудь. А толку?

Эльфин улыбнулся:

— Мирддин. Ты опять смотришь не с той стороны. Человек не платит смертью за жизнь. Человек платит жизнью за смерть. То, что он выбрал — выбирал, раз за разом, все мгновения своей жизни — выбрал по-настоящему — и есть то, с чем он останется, когда перейдет Реку.

Эльфин сел на свое место и опять принялся разливать чай.

— Мэлгон Гвинедд… насколько я его знаю… опять начнет строить свой маленький идеальный мир. Те, кого он устроит… будут счастливы внутри. А те, кого нет… — Эльфин хмыкнул. — Тем будет, с чем войти в Реку. Это даст людям условия для выбора — страшного выбора, тяжелого выбора, и этот выбор приблизит их к себе. — Он вдруг сжал свою чашу и заговорил быстрее. — Мирддин, человеческая душа… человеческая душа подобна алмазу, который рождается под огромным давлением из угля. Подобна металлу, который выплавляется из руды. Подобна дереву, которое прорастает из горчичного зерна…

— Горчица не дерево, — буркнул Мирддин.

Он прекрасно понимал, что Эльфин на самом деле имеет в виду, и это ему не нравилось, не нравилось, не нравилось.

— Если ты считаешь, что то, что делает Мэлгон, правильно… — медленно выговорил Мирддин, — почему ты сам никогда не делал таких вещей?

Эльфин опустил веки, погашая сполохи в зрачках, и невесело усмехнулся краем рта:

— Откуда ты знаешь, что не делал?

Мирддин сел напротив, взял с низкого столика чашу и покрутил в руках. Действительно, откуда?

— Хорошо, — сказал он. — Почему ты не делаешь этого сейчас?

— А я не делаю? — Эльфин опять улыбнулся — на этот раз по-настоящему. Мирддин сбился.

Эльфин поставил чашку на стол, уперся в столешницу локтями и сложил перед собой пальцы.