Бесплатный фрагмент - Охотники за тайнами минувших времен

Повесть Шереметев и Лабиринты Познания

Пролог

Был отличный летний день, Никита шел по плиткам мостовой Итальянских прудов и в задумчивости смотрел на уточек.

Забавные такие, плавают туда-сюда, люди, которые проходят по парку, бросают им хлеб, и у пернатых образовывается очередной скромный обед. К счастью для птиц, местные жители этих уток не ловят, кроме весьма своеобразных граждан, так что живется им здесь довольно неплохо. Плавают себе по глади пруда, шевеля красными лапами, крылышками помахивают, так, несильно, ныряют за своей утиной едой, получат удовольствие от своей простой жизни. Пруды ограниченны бетонными берегами, что не так романтично, но прогуливаться здесь после учебы ему всегда нравилось.

Он прошел дальше и присел на отличную лавочку, мимо него проехали весьма интересные дамы на скейтах, и Никита слегка даже потянул свою шею, конечно же, потому что вчера перетренировался. Сейчас юноша шел заниматься на тренажерах, ему понравилось трениться на открытом воздухе, солнце, ветер обдувает, меньше потеешь, короче, отличное место, но когда он приезжал на велике, приковывал велосипед к скамейке, что бы потом зря не расстраиваться о пережитом и не возвращаться пешком домой. Он пошел дальше, посмотрел влево, где за прудом и оградой высилось здание любимого ГУКа МОСГУ, где он учился на факультете культурологии. Место отличное, и живет он рядом, так что добираться удобно. Но он шел заниматься, там уже много народу собралось, наверное, и Катька тренится, а может, и Игорь подойдет. Вот и тренажеры, он бросил ранец со сменной футболкой, полотенцем и водой, и приступил к жиму от груди. Перевесил диски на грифе, осмотрелся, и увидел, что Катерина отжимается на брусьях, девушка она не очень слабая, с выраженными, но не огромными плечами, и тренированными, так скажем, бедрами, и рыжей косой на голове, так что ее трудно с кем то перепутать. Однажды, в прошлом году, его дама предложила пробежаться с ней на кроссе в Кузьминках, называлось это мероприятие: «Стань человеком».

Он им стал, почти, конечно, но страсть к культуре пересилила, и он перелез через забор и пошел смотреть «Дом Сфинксов», вот это место потрясающее, лепнина, декор, здание произвело на него неизгладимое впечатление. Фасад здания напоминает древнеегипетский храм. День пытались испортить ужасно нудные охранники, сидевшие около прекрасного флигеля, арендованного ветеринарной академией. Людей можно было

понять, ведь они показывали свою нужность и важность.

Они предприняли тоже попытку заняться бегом с препятствиями, но Никита был более подготовлен и аккуратен. Соревнования закончились, когда преследователи неосторожно пытались выйти на первое место, пришлось же им довольствоваться вторым и третьими местами, повиснув на заборе, изображая Страшилу Мудрого в начале карьеры. Никита услышал о себе много нового, и даже достал блокнот, что бы записать идиоматические выражения, без сомнения, важные для развития науки. Но надо было торопиться, и юный культуролог, сделав выход силой, перемахнул через препятствие, и оказался на гравийной дорожке. Еще рывок вперед, он был осторожен и, как всегда, не попался, обратно перемахнул через забор из сетки рабицы, и побежал мимо деревьев, вокруг пруда, так что день Никиты не прошел зря. Правда, Катька немного перенервничала, сказала, что он немного неправ, юноша заявил, что но не любит эти бега, ну потом повинился немного. Ладно, воспоминания закончились, будущий культуролог занимался дальше, жим от груди шел отлично, плечо не болит, все просто шло великолепно. Катя подошла к Никите, отерла свое лицо полотенцем и легонько поцеловала его в щеку.

— Ну что, как дела? — поздоровалась девушка.

— Да отлично, сейчас позанимаемся, и давай пошли в «Кусково»?

— Хорошо, Никита, пошли, пошли. Мне еще полчаса осталось, на спину пару подходов сделаю, и точно пошли.

Никита посмотрел на свои Protrek, и засек время, было 14—30, и неспешно начал работать над спиной. Они сделали по три упражнения, и подошел Игорь, их друг -студент, с ранцем за спиной.

— Привет, и привет, — поздоровался Игорь с Катей и Никитой, кивнув им головой по очереди, и протер очки салфеткой, с интересом посмотрел на занимающихся.

Игорь

— Чего сюда не ходишь, бесплатно же, — спросил юный исследователь, — и место отличное, от дома нашего близко.

— Типа дела, статью о Тозини пишу, но вы же вроде в «Кусково» собрались, — поинтересовался Игорь, учившийся там же, в МОСГУ, на искусствоведа. Это был юноша среднего роста, одетый в клетчатую рубашку, оливковые штаны и кеды Converse, и носил очки в круглой металлической оправе, — тогда я с вами.

— Ладно, пошли, — закончила дискуссию Катерина, отпивая воды

из бутылки, и убирая полотенце в рюкзак.

Компания пошла мимо прудов, лучи солнца играли на поверхности воды, было очень красиво вокруг. Шаг за шагом, и компания пришла к переходу через дорогу. Как всегда, стояла пара кортежей с молодожёнами и друзьями новобрачных. Зажегся светофор зеленым, и посетители быстрым шагом перешли по «зебре» дорогу, и пошли к окошку кассы. В окне сидела женщина в очках, воззрившаяся с любопытством на молодых людей, и наконец Никита подошел, и оплатил билеты в павильоны «Эрмитаж» и «Большой Дворец».

— Пошли, — позвал он друзей, и они пошли по липовой аллее, по дорожке, ведущей к Большому Дворцу. Никите нравилось смотреть на аккуратно подстриженные кроны деревьев, напоминающие по форме праздничные воздушные шарики.

Никита подозвал Катю и Игоря к экспонату напротив церкви, но не имеющего даже маленькой бронзовой таблички с объяснением по поводу этого странного для других сооружения с неясным смыслом.

— Вот, — картинно махнув рукой начал юноша, я- вы видите копию надгробия лукомона из Цере, а даже надписи нет, очевидно, что ее видел Шереметев в Италии во время своего путешествия, вероятно это был именно Петр Борисович.

Катерина подошла, скрипя гравием под подошвами кед Crocs, без энтузиазма посмотрела на пирамиду, квадратное основание монумента, сломанные шары опор в середине памятника, поддерживающие обелиск, криво усмехнулась:

— Все как-то не цепляет, извини, Никит, пошли дальше.

Игорь посмотрел на церковь с ангелом на куполе храма, на входы в церковь, с лестницами в четыре ступени, как он решил, что число четыре метафизически означает:" Четырех евангелистов, ведущих людей к Богу через евангелие. В Евангелии четыре книги». Потом посчитал четырех евангелистов на барабане купола, и воззрился на них в бинокль, на их страшненькие лица.

— Эка их перекосило. Кривенько восстановили, так себе была реставрация, -недовольно заметил он, — пошли дальше, мне надо картину изучить, все-таки Гирландайо младший. Никто не в курсе, что он здесь экспонируется, а я вот знаю…

— Ну, так красиво здесь, — оглянулась на павильон Грот девушка, единственная из присутствующих не имевшая отношения к искусству. Екатерина Русеева была будущим специалистом по компьютерному программированию, и темы искусства и культурологии ее интересовали только в приложении к личности Никиты.

Никита же достал планшет, и на его Asus высветилось фото документа, скопированного с оригинала в прошлом году на практике в этом музее. Это был документ о некоторых экспонатах в подвалах павильона Эрмитаж, которые не собирались показывать широкой публике ввиду их неоднозначности. Еще раз посмотрел он на важные надписи на артефактах, на фото двух изделий из мрамора, лишивших его покоя. Катя заглянула за его плечо, и не спеша мониторила дальше, смотря на перелистываемые кавалером фотографии.

— Любопытненько, — сказала девушка, — вот из этого злая статейка выйдет, — малокультурно показав на фото пальцем, — а не только тебе писать всего лишь по видам декора аканта и меандра. И где это все лежит здесь, в усадьбе, я и не видела таких вещей здесь никогда.

Она оглянулась по сторонам, нагнулась и шепотом прошептала:

— Что, вампиров нашел? — и ее большой палец на правой кисти поднялся в знак одобрения, и она широко улыбнулась.

— Ты такая наблюдательная, Катя, но через руку подсматривать невежливо, — заметил с ехидной улыбкой Никита

— Ага, зрение у меня Единица. Очки совсем не нужны, — зыркнула на него Катька, и даже вытатуированные змеи на ее руках затряслись от возмущения.

— Пошли в Большой Дворец, — сказал Игорь, стараясь сгладить трения между двумя излишне горячими сердцами, — Семнадцатый век, единственная картина художника в России, «Мадонна с младенцем».

— Точно, — сказала и недобро посмотрела девушка на Никиту, убирающего свой Asus, — пошли. Там красиво.

— Хоть оценила, — пробурчал культуролог, — а вот перед нами сфинксы, на пандусе, построенном для карет. Здание покрашено в розовый цвет, из дерева, и оштукатурено. Колонны при входе в ионическом стиле, без канелюр.

Они поднялись по лестнице, вошли в открытые створки дубовых дверей прекрасного Дворца, и зашли в парадные сени. Катя смотрела на барельефы на стенах охряного цвета с античными сюжетами, прекрасными напольными вазами, и обратила внимание на парные светильники в виде девушки и юноши слева и справа, в дверях коридоров, ведущих в разные крылья Дворца. К ней подошел Никита, и стал рассматривать декор на светильниках, слева и справа.

— Ну и что увидел? -нетерпеливо спросила его Катя, положив рукив карманы брюк.

— Ну как, слева, мы видим статуи, держащие факелы украшенные плющом, а справа — акантом.

— Позвольте спросить, — он обратился к служителю музея, — а по коридору справа что находится?

— Справа библиотека, оружейная комната, — ответила работник, убирая очки в рабочий синий халат, с любопытством осматривая колоритных посетителей.

— Спасибо, — поблагодарил женщину Никита, — вот видите, слева путь чувственного познания, а справа- духовного. Плющ символизирует путь познания мира через чувства, путь Диониса, а справа- путь Аполлона, путь духовного познания мира, и символом этого является акант.

— И стены, стены сеней, — шепотом повторил юноша, осматривая семь рельефов на стенах, вспоминая десять изображений Таблинума Виллы Мистерий из Помпей.

Взгляд Никиты скользил от рельефа к рельефу, но идентичность с помпеянскими фресками была лишь у одного, с изображением Амура. Но идея, сам принцип подачи художественного изображения, внутренние смыслы изображения, переданные художником и архитектором, были идентичны. Но семь? Бланк изобразил семь фрагментов, очевидно, подобных Семи музам, Спутницам Аполлона. И каждый рельеф несет внутренний смысл, подобный внутреннему содержанию определённой музы.

Микеле Тозини, Гирландайо мл.

Отто ван Скирк

— Ладно, пошли в пинакотеку, — нетерпеливо добавил Игорь, готовя свой верный планшет, незаменимый Huawei, с двумя гигами оперативки. Они прошли через комнаты, обратили внимание на Малиновую гостиную, комнату которую нельзя пропустить, не налюбовавшись на интерьер, и пришли в собрание редкостей, а Игорь воззрился на своего Гирландайо, небольшую картину, висевшую на стене слева, среди других шедевров собрания. А под ним… Как же он смел не замечать этого чуда раньше! Отто ван Скрик, великий символист, «Пейзаж с чертополохом». Все его картины были посвящены этому сюжету, корни которого в находятся в пословице Цицерона» Через тернии к звездам.» Целая стена, до самого потолка была занята великолепными полотнами, подлинниками художников Европы от 16до 18 веков. Катя читала на стенде краткую информацию о картинах, Никита же наблюдал в окно, как люди фланируют по парку. Игорь сделал несколько снимков фигуры женщины с младенцем на свой планшет, добавив сохраненное в свою галерею. Они прошли до самого танцевального зала, Никита лишь бросил взгляд на плафон, оценил роспись, и лишь наморщил брови, но образы и их понимание не приходили, все понять пока даже он не смог.

— Вот теперь отлично, — пробормотал очкарик, водружая свои стеҡлышки обратно на свой нос, — для статьи достаточно.

— Никита, а ты в Эрмитаж хотел сходить? — спросила Катя.

— Да, время есть. И можно посидеть и поесть уютненько на лавочках, рядом с бюстами аллеи.

— Точно, есть хочется, — сказал Игорь, — но я купил по паре бургеров для вас, — сказал он, показывая пакеты, — с вас по сто рэ. Я человек небогатый, — и протянул руку за деньгами.

Никита хмыкнул с пониманием, и отдал двести за двоих.

— Спасибо, не забыл про камрадов, — похлопал по плечу друга Никита, — пошли, что ли.

Они прошли по лестнице вниз, к регулярному саду Парка, месту, неоднократно снимаемому в кино, мимо двух белых львов, лежащих мордами обращенными друг к другу, и разевающих пасти, впрочем, совсем нестрашные. Тут стоял и памятный обелиск, и начинался целый Пантеон под открытым небом, с парными статуями богов и богинь, и в центре всей композиции стояла большая статуя бога Скамандра, человека, согласно мифов, удостоенного обожествления. А ближе к Оранжерее была воздвигнута на высоком постаменте статуя Минервы, символизирующая мудрость мира и тайны, скрытые в расположении аллей и статуй парка. Статуя Минервы выдавала увлеченность графа Шереметева учением гностиков. И в саду виллы в Стра, в центре Лабиринта, имеется такая же статуя, на высоком постаменте с площадкой обозрения. Страдающий Геркулес, покрытый шкурой, посмотрел на них укоризненно, но они прошли и мимо Венеры и Плутоса, в направлении аллей, символизирующих стремлении к счастью, богатству и любви. Медленным шагом троица шла по дорожке, и Никите показалось, что бюст Сибиллы, юной девушки с вздернутым носиком, улыбнулся ему, обещая скорую разгадку тайны. Юноша посмотрел повнимательнее на бюст и постамент, украшенный акантом и пальметтой, знаками преодоления трудностей и возрождения.

— Что увидел? — спросила его Катя, тормоша юношу а руку, — что нового нашел?

— Повнимательнее посмотрел на постаменты бюстов, и тут налицо закономерность, изображение аканта и пальметты, и волюты на постаменте, — и он показал рукой на рельефные знаки, — акант- преодоление трудностей, пальметта- возрождение, этот знак венчал собой все античные храмы Эллады, а волюта- знак, изображаемы на капителях колонн, как видно, служащий основой и аканту и пальметте, порождающий их.

Игорь взглянул на друга, чуть наморщил брови, и они уселись на чугунной скамейке, и достали свою еду.

— Скамейки здесь тоже красивые, — оценила девушка, присаживаясь прямо на чугунные завитки прихотливого литья, — и статуи парные

— Здесь все красиво, — добавил Никита оглядывая прекрасно постриженные кусты и деревья, и неспешно проехавшую мимо них повозку с темно красными колесами. Он все косился назад, на охраняемый бюстами двух дев, павильон Эрмитаж. Но и есть хотелось, и они втроем синхронно впились в свои бургеры, получая несказанное удовольствие от их незамысловатого вкуса.

— Я больше КФС люблю, — проговорила неотчетливо Катя, — Соса сола и бургеры с курочкой.

— Да и эти, из БургерКинга ничего, — добавил Никита, — спасибо, Игорь, не дал умереть от голода.

— Да о чем ты говоришь, — ответил их товарищ, улыбаясь, — еда- дело святое.

Даже казалось бы, простая еда, в хорошем месте и хорошей компании превращается в нечто необыкновенное.

Они доели, вытерли салфетками лицо и руки, и подошли к золотистому зданию, украшенного сверху фигурой с развивающейся лентой в руке. Друзья прошли по аллее, но Никита решил провести друзей вокруг здания, что бы показать всю красоту декора фасада и балконов здания. Павильон был прекрасен и неповторим, это небольшой, но необыкновенный, украшенный четырьмя балконами с чугунными решетками с левой и правой свастикой, а фриз здания украшали медали с изображениями великих людей прошлого. Друг на друга смотрели Александр Македонский и Юлий Цезарь, Веспасиан и его сын Тит. Что интересно, здание не имело углов в принципе, понятие за углом его совершенно не касалось, этого сооружения, ведь углы здания были закруглены. Но Никита рассматривал двери особенно внимательно, с неутолимым желанием туда пробраться, в подвальные помещения этого таинственного Эрмитажа.- Да ты человек страстный, — хлопнула его по плечу Катя, — уважаю. Да и чего толку вялым быть? Ни пользы себе, ни дохода, да и грустно все время. Пошли внутрь, я тут ни разу не была, — сказала девушка, и включила на пряжке ранца скрытую камеру, — а то съемка запрещена, — она сделала гримаску и показала на табличку при входе в павильон.

Никита шел последние шаги до дубовых дверей, и припомнил, когда он задумался о леносах, саркофагах в виде ванн, как о атрибутах Дионисийских таинств, а не о предметах похоронного культа, и позднее, слухов о гробах вампиров, полных крови.

*****

Два года назад Никита Голубев собрался наконец-то сходить в свой любимый ГМИИ, Пушкинский, где не был уже три года. Целых три года! Успел соскучиться по копии Давида в атриуме музея, спящей Ариадне, копиям древнегреческих статуй, самой атмосфере прелести и тайны, красоты и соразмерности экспозиций, коридоров, самих стен здания. Ноги сами быстро несли его от «Боровицкой» мимо дома Пашкова, стоящего на холме, и возвышающегося над окрестностями, мимо памятника Владимира Святого. Перешел дорогу, взглянул на прекрасное здание галереи Шилова, и немного пройдя, оказался перед бронзовой оградой музея, и вошел в калитку, прекрасные ели так и зеленели в уютном саду, но чудесные розы еще не распустились. Фасад музея с копией фронтона Парфенона так и манил его внутрь, подобно нимфе Калипсо, завлекшей Одиссея. Лестница музея, прекрасная, подобная лестнице, ведущей на Акрополь, Пропилеям античности. Он бросал восхищенные взгляды влево и вправо, чувствуя всю прелесть прикосновения к прекрасному. Перед ним и сокровищницей искусства оставались лишь дубовые двери, обитые бронзой..Открыл дубовые двери музея с бронзовыми ручками, с декоративными медными пластинами, украшенными звездами Аргеадов, так что казалось, что и сам Александр Великий оставил здесь свой след. Архитектор, очевидно, имел понятие о философии гностиков, если имел понятие о смысле того атрибута. Купил билет, и пошел осматривать залы музея. Ряд статуй древнегреческих богов проводил его, а Ариадна так и лежала на своем месте, не пробуждаясь от вечного сна. Сокровища Шлимана были необыкновенны, Никита сделал несколько снимков диадем и нефритовых топоров, и пошел направо, где был зал с древнегреческими находками, множеством прекрасных сосудов, терракотовых статуй, и небольших бронзовых артефактов, а венцом собрания, стоявший в центре зала, был саркофаг Уварова, вывезенный из Италии в 19 веке. Юноша обходил артефакт, осматривая првосходную резьбу по мрамору с изображением триумфа Диониса. Никита понял, а вернее его просто осенило, он даже задохнулся. Это же не саркофаг! Эллинские саркофаги изготовлялись в виде уменьшенных копий эллинских же храмов, были прямоугольными, с крышкой в виде двускатной крыши этих сооружений, увенчанных пальметтой.

Римский саркофаг тоже был прямоугольным, придвигался к стене склепа, и одна из сторон была всегда без рельефа, но с плоской крышкой. Кроме того, здесь не было даже надписи с именем умершего, но и на всех леносах, всех без исключения, изображался только Дионис, его спутники, его триумфы и победы, и никогда Прозерпина, Персефона, Аид, Танат или Цербер, ничего, что бы изображало подземное царство. А Дионис, как известно, жил как человек, умер как человек, и возродился, как бог. То есть все, все без исключения леносы связаны с культом Диониса, как с культом возрождения. И юный культуролог непроизвольно стал рассматривать внутренность леноса, но он был закрыт заглушкой до самого края бортика артефакта. Но внутренность мраморного артефакта не была отшлифована, тот есть он не был ванной для омовений, а был именно инструментом жестких инициаций. Дальше ему стало неинтересно, и он в задумчивости покинул музей.

*****

Игорь ворвался в экспозицию первый, и стал просто пожирать глазами расписную итальянскую посуду 16века, привезенную, очевидно, Петром Борисовичем Шереметевым из Рима или Флоренции. Далее он изучил фарфор в стиле ампир, посмотрел с тоской на унылые художественные альбомы на столиках, и посмотрел на сменную экспозицию, фигурки из фарфора 19 века. Катя подошла к витой узкой лестнице, но перед этим высмотрела все двери внутри, и стала грациозно подниматься наверх, бросая взгляд и на фрески на потолке. Итальянский стиль художников -оформителей, заказанный владельцами имения поражал, а исполнение замысла было чудесно и соразмерно. Наконец, все трое поднялись, Никита был заинтригован меандровым рисунком на паркетном полу, а потом он просто побежал в круглый зал, где в нишах стояли прекрасные бюсты итальянской работы 18 века.

— Кать, посмотри, — и он привлек девушку, — это, очевидно, Венера, — и он показал на женский бюст с спадающим на одно плечо платьем.

— Точно, обнаженка налицо, — дополнила циничная Катерина, — но красивая, — а рядом?

— Это, очевидно, бюст Диониса, вот, видишь, его атрибуты- плющ и львиная шкура, наброшенная на плечи.

— Это Артемида или Диана, — добавил Игорь, указав на изображение девушки с луком и стрелами за плечами.

— Ну а это кто, — спросил Игорь, указывая на бюст бородатого, страдающего человека, — ты же у нас специалист по атрибутике.

— Так, — начал Никита, присаживаясь на паркет рядом с бюстом, — вот, шкура на голове и плечах. Все бюсты, очевидно, символизируют времена года, их круговорот. Тогда, — и он задумался, просчитывая идеи в голове, — А, точно. Это Геркулес, Геркулес при смерти, страдающий перед смертью и накануне своего триумфа и перед воскресением. Тем более такой же смысл вложен в статуи парка архитектором. Да, Геркулес страдающий, — и чуть поклонился публике, прижав правую ладонь к своему сердцу.

Катерина чуть покачала головой обозревая экспозицию, потом подняла голову на фрески потолка, где на голубом небе плыли облака, да, итальянский стиль более чем очевиден.

— Тип лица любопытен, — заметила девушка, — сейчас такие не в тренде, — вы что, не заметили? бюсты передают нам одинаковый тип лица, любимый этим скульптором.

— Отлично, — рассеянно согласился Никита, обозревая внутренее убранство, а Игорь изучал посуду 19 века, расположенную в витринах. Это были превосходные сервизы, немецкой и петербургской работы. Все втроем сели на круглый диван посередине зала, что бы отдохнуть и более внимательно осмотреть экспонаты, здесь был примечателен даже паркет с изображением меандра. Наконец, они отдохнули и пошли вниз по узкой дубовой лестнице, и вышли из Павильона. Было тепло, но небо стали закрывать облака, да и домой надо было собираться. Игорь сел на 655 автоус, и поехал к себе на улицу Михайлова, а пара молодых людей опять пошла к Итальянским прудам, и присели на скамейке.

— Ну что, Никита, — начала девушка, — когда полезем с тобой ночью в парк? Я видела, как ты прям облизывался, смотря на двери в подвал «Эрмитажа».

— У меня нет аппаратуры отключить сигнализацию, — нудно начал юноша, — неприлично делать налет на такой прекрасный памятник без отмычек и системы отключения сигнализации.

— Боишься что ли. Мы же не грабить собрались, два фото в подвале сделаешь, и все. Все во имя науки, а то глядишь, — и она толкнула локтем в бок кавалера, — и вампиров настоящих найдешь здесь, представляешь, статья в газете- «Вампиры парка Кусково» — и она при этих словах сделала круглые- прекруглые глаза, — и кроме того, — она посерьезнела девушка, — Мы не грабить идем, и не воровать. Это они похитители и обманщики, раз скрывают от людей эти экспонаты. Это ведь не их собственность, а народное достояние.

— ВАМПИРОВ? — аж вскочил с лавки Никита, и в волнении заходил вокруг девушки, — Ну да, гробы.. мраморные, изнутри в чем-то темном… Хотя… Крышек на них нет, может, это ванные или леносы?

— Вот ты и посмотришь, что там.

— Аппаратуры нет, сигнализацию отключать. И через забор лазить придется, да еще от охраны убегать.

— Да… Капец, — и Катя посмотрела на него выразительно, — лодкой через пруд доберемся. Резиновая лодка с пиропатронами, что бы раз- и надулась. А для отключения сигнализации система у меня есть, и отмычки тоже.

— Круто, — восхитился культуролог, — надо еще фонарь взять, фотоаппарат, перчатки из латекса и медицинские маски, баллончик с перечным газом от собак.

— Вроде все, да, — сидевшая рядом девушка загибала пальцы на руках, — за два дня я подготовлю все, и ты будь готов!

— Всегда готов! — рапортовал Никита, и поднес ладонь ко лбу в пионерском салюте.

Ночная прогулка

Дома группа заговорщиков из двух человек деловито набивала два рюкзака важными вещами- саперная лопатка, надувная лодка, складные весла, отмычки, фотоаппарат, два баллончика с перечным газом, перчатки, медицинские маски, саперные ножницы. Катерина, будучи дамой самостоятельной, все проверила еще раз. Посмотрела на Никиту, тот деловито и споро проверил снаряжение и шнуровал ботинки.

— Ну, вроде все. Присядем на дорожку, — сказала девушка, присев на табуретку в прихожей квартиры, они помолчали минутку, проверили выключен ли свет, и пошли. И скоро лифт с пятого этажа дома уже нес их навстречу приключением. Выскочили из подъезда, и к их радости бабулек, обычно сидящих на лавке не было видно, видать Малахова по ТВ крутили, так что путь к страшной авантюре был свободен. Быстрым шагом они прошли по улицам, и вошли в парк, намереваясь пройти к пруду, так что бы деревья островка загораживали обзор охраны и помогали скрытности операции. Они быстро шли по дорожкам парка, было темно, и гулявших не было видно, юноша и девушка шагали под сомкнутыми кронами чудесной липовой аллеи, и сам аромат воздуха, пропитанный тягучим и неповторимым запахом, был прекрасен. Никита достал свой бинокль, двенадцатикратный Nikon, и стал осматривать берег высадки на наличие скрытых засад и возможного противодействия охраны. Но «Людей в Черном» не было видно, и Катя достала свернутую лодку и активировала пиропатрон. Их плавсредство было готово очень быстро, а Никита достал и разложил складные весла.

— Все, Кать, пошли, — сказал он, и они забрались в лодку, чуть замочив ноги при посадке.

Никита стал быстро грести, направляя лодку к островку, а Катька наблюдала за местом высадки в бинокль. К их счастью, все было спокойно. Они обогнули остров слева, вышли на берег рядом с зарослями, и оба были рады, что ночь была безлунная. В две перебежки оказались у кустов за оградой Большого Дворца, следующий рывок привел их к пруду около Голландского домика. Они отдышались, сердце у обоих билось часто часто, не каждый день бывали такие приключения. Никита взял за рукав катину куртку, и приложил свой палец к своим губам, напоминая о тишине, и они пробежались к живой изгороди вокруг павильона Эрмитаж. Бюсты Тита и Веспасиана с укоризной проводили взглядами двух коварных злоумышленников, но поднять тревогу они, понятно, не могли. Огней и света в окнах здания не было, и они ползком приблизились к подвальной двери, на которую Катерина навела луч своего фонаря, и тут же выключила, зажгла на голове маленькую лампочку, и достала из набедренного кармана брюк связку верных отмычек. Приготовила и компьютерную систему, позволявшую обойти сигнализацию. Никита полил смазкой петли старинной двери, девушка немного поколдовала над ней, и она и не скрипнула, открываясь перед ними, и исследователи вошли внутрь столь желанного подвала.

— Осторожно, — шептала Катя, делая страшные глаза, а змеи на татуировках рук, казалось, просто шипели эти слова.

Они ставили ботинки всей подошвой на камень пола, когда шли внутрь, что бы не шуметь. Никита тронул на голове светильник, и он своими электрическими лучами стал разгонять тьму подвала, но в углах комнаты, казалось, таилось все самое необыкновенное и интересное. В основном, помещение было завалено всяким картонными коробками, впрочем, лежало все в полном порядке. Они прошли мимо двух столов и старых-престарых стульев, наверное, помнивших еще Петра Борисовича Шереметева. В углу стоял громадный дубовый шкаф, ростом повыше самого Никиты, а рядом была дверь в потайное помещение, которое заметил юноша на чертеже. Катя пальцами в латексе провела по щеке Никиты, и улыбнулась ему в полутьме.

— Ну как, Индиана? — усмехнулась она, — почувствовал вкус тайны?

— А чего Индиана-то? — не понял он, отвлеченный размышлениями.

— Ты не тормоз, ты медленный газ, Индиана Джонс, — и она отвернулась от него, занимаясь замком, стараясь его не сломать.

— Открыла, — сказала он после едва слышного щелчка язычка замка.

— Молодец, Лара, — поцеловал он ее в щеку, улыбнувшись.

— Какая Лара? — обернулась к нему девушка, сказав это и сделав брови домиком в удивлении.

— Лара Крофт, — добавил засмеявшись, Никита.

— Один — один, — добавила девушка, — пошли, быстрее надо, фотик доставай, и шпатель маленький и пакетик для проб из гроба. Чеснок у меня, — и она взгромоздила себе на шею связку, и взяла в руку маленький десертный нож, очевидно серебряный. Никита зажал себе рот, что б не засмеяться, и не выронить верный LX-7.

Никита все приготовил, и они аккуратно переступая, почти не дыша, зашли в пыльное помещение, где посередине стояла тускло блестевшая в темноте мраморная ванна, покрытая с боков травяным узором, вернее узором в виде сплетающегося плюща. Два юных исследователя подошли к цели своего поиска. Катя, вся дрожа от нетерпения, левой рукой стала шарить в глубине старинного леноса, но не смотря на ее надежды, ничего там не нашлось. Скелета, или спящего вампира, как они втайне надеялись и ждали, в саркофаге не оказалось. Ленос был пуст. Юноша взял в одну руку шпатель, в другой был маленький пакетик, и он начал скоблить темный налет с мраморных стенок, стараясь не повредить ценнейший артефакт, и фонарик на лбу очень помогал, разгоняя тьму вокруг. Крышка же лежала на боку, у стены комнаты, ее внимательно изучала Катерина, и щелкала без конца, забивая карту фотоаппарата снимками помещения. Наконец, оба закончили работу, юноша был весь в пыли и паутине, Катя убрала камеру, а Никита шпатель и пробы, и осматривались в помещении, надеясь найти что-то неожиданное и важное.

— Дверь закрыта?

— При входе? Да, конечно. Давай, дело сделано, уходим, — проговорила Катерина, выходя из тайной комнаты, и начала закрывать замок. Наконец, несмотря на усталые руки, и нервное потрясение, все замки были закрыты, и группа собралась к выходу. Никита высунул голову из подвала, прислушиваясь к малейшим шорохам в ночи. Но ничего, кроме стрекота насекомых, ничего не было слышно. Они поднялись по степеням, и спрятались за постриженными кустами, как вдруг раздался дикий крик, от которого у обоих заледенела кожа. Они посидели немного, Никита высунулся из укрытия, осматриваясь вокруг, но шагов не было слышно.

— Кать, — это павлины в птичьем дворе орут, — вспомнив, прошептал юноша.

— Точно, — с облегчением вздохнула девушка, — пошли, надо двигаться.

Они уходили еще быстрее, и черными тенями скользили между деревьев и стриженных кустов, и вот, запыхавшись от волнения, прибежали к спрятанной лодке.

— Отлично, — проговорил Никита, и помог Кате забраться в лодку, и взялся за весла. Надувная посудина не спеша двигалась к противоположному берегу, и новоявленный гребец работал веслами шустро, поднимая при этом кучу брызг.

— Потише, мой герой, — усмехалась Катя, держась за борт спасательного средства. И вот, лодка уткнулась в кусты, и любители ночных прогулок покинули свое судно, и принялись лишать его воздуха, чтобы засунуть обратно в вещмешок. Сняли с голов маски, а с рук перчатки, и выкинули это добро в мусорку. Оба дышали прерывисто, а у Никиты стали дрожать ноги, но он и вида не показывал Кате, которая тоже лишь нервно улыбалась. Девушка же проверяла сережки и свои снасти для исследований-отмычки и прочие нужные и важные вещи. Вдруг она дернулась, и схватилась за икроножную мышцу и зашипела от боли. Никита нагнулся, и принялся растирать ей ногу, пока девушка не вздохнула облегченно.

— Спасибо, а то видишь, ногу свело. Пошли, поймаем такси.

— Двигаемся, — добавил Никита,

И они двинулись в направлении Итальянских прудов, перейдя автомобильную дорогу от усадьбы. Вскоре проехавшее такси прихватило усталых путешественников в сторону их дома. Вышли у подъезда, и Катя не могла не спросить, ее просто распирало от этой тайны и неизвестности:

— Ну, честно, что ты думаешь- Шереметев вампиром был все- таки или нет? — запинаясь от волнения, спросила девушка, и взяла за руку Никиту.

— Теперь и не знаю, — честно ответил юный культуролог, — ну, вампиры, типа ненаучно…

Из России в Италию

Петр Борисович, получив отпуск на год, трясся в карете, читая любимого «Гаргантюа и Пантагрюля», четверка отличных коней уносила графа к намеченной цели, любимой Италии, впрочем, известной ему лишь по гравюрам. Он наметил посетить Венецию, Милан, Флоренцию, Равенну и Рим, выполнив при этом и поручения государыни. Разбойников боялся не особо, ведь его слуга, Евлампий, был с мушкетоном и двумя пистолями, а Елпидифор с двуствольным ружьем, да и Трофим, кучер, тоже имел двухствольное ружье, заряженное картечью и два пистолета тульской работы, да и сам граф неплохо владел шпагой, и у него наготове был пистолет с колесцовым замком, и редчайшее короткое ружье с револьверным фитильным замком. Этому чуду было почти сто лет, но за вещицей хорошо ухаживали и смазывали, так что стреляло ружьецо великолепно, шесть выстрелов — это вам не шутка. А фитильный запал получше кремневого, с этим Петр Борисович уже сталкивался, если есть рядом лампада, то не нужно этого кремневого баловства.

Шел 1763год, и знатный путешественник, с заемными письмами от банкирских домов и небольшой суммой наличными чувствовал себя вполне уверенно. Ночевал в хороших гостиницах или постоялых дворах, кучер неотрывно следил за конями и экипажем. Пару раз приходилось менять колеса в пути, но бог милостив, ничего страшного не происходило. Вот и подъехали к границе Венецианского государства, и стража подошла проверить документы.

Стража

— Здравствуйте сеньор, — поздоровался стражник с алебардой и пистолей за поясом, подходя к окну кареты.

Граф подал ему проездные грамоты, свой паспорт, и рекомендательные письма, заверенные послом Венецианской республики. Стражник осмотрел документы, переглянулся с вторым стражником и офицером, кивнувшим ему головой,

— Документы в порядке.

— Проезжайте, — сказал старший из них, в кафтане, расшитом галунами, и повозка двинулась далее, к знаменитому городу, видимому графом лишь на гравюрах отца. На постоялом дворе рядом с городом Петр Борисович остановился, а Евлампий затащил сундук с графским добром в здание, и присел, пока хозяин договаривался с владельцем заведения о цене. Знатный постоялец занял две комнаты, одну для себя, и вторую комнату рядом для слуг. Елпидифор пошел проверить кухню, познакомиться с поварами и кухарками. За время странствий он и Евлампий поднаторели в немецком и уже освоили итальянский. Подрабатывали лечением- Евлампий был отличным травником, и у него была легкая рука, так что вырывал зубы у страждущих великолепно, граф видя это, купил ему немецкие медицинские инструменты франкфуртских мастеров, из хорошей бронзы. Евлампий, теперь выглядел заправским лекарем, особенно когда наряжался во все черное. Хотел он завести и очки для солидности, но барин счел, что это будет уже слишком для него. Елпидифор был талантливым коновалом, и как ни странно, прирожденным кулинаром, готовил для барина и русские блюда, да и немецкие и венгерские. Вот он и пошел на кухню, что бы продвинуться в своих талантах, и увидеть вживую, чем знаменита венецианская кулинария. Поваром служил здесь Пьетро Мочелли, полноватый мужчина, возрастом около сорока лет, волосы были у него уже с проседью, и одет просто, для работы в серый кафтан и штаны, и ботинки с пряжками, и одежу прикрывал серый полотняной фартук. Итальянец встретил русского кулинара радушно, но заставил одеть поварской фартук, и опять помыть руки. Елпидифор с интересом осмотрел убранство кухни- громадную дровяную печь, с несколькими камфорками, висевшими вокруг медными сковородками, и помошников повара, потрошащих уже ощипанных кур во дворе, и еще одного, готовящего рыбу в кляре. Поваренок сноровисто обрабатывал неизвестные в России вытянутые зеленые овощи, обрезая с них кожуру, и вынимая крупные семечки из мякоти, а затем взялся за круглые и красные плоды, разрезая их вдоль и поперек, и смешивая с давленым чесноком.

— Позвольте попробовать, Пьетро, — спросил его слуга барина, показывая на неизвестный овощ.

граф Шереметев

— Конечно, коллега. Вот попробуйте потом и это, — показал и на нарезанный красный овощ, — это помидор, или томат. А зеленый- это кабачок, все плоды из Америки.

— И у вас тут из капусты не готовят, — сказал Елпидифор, дожевав уже готовый кусочек кабачка, а потом принялся и за помидор. Подумал, надо барину сказать, что бы дома в теплице

такие растить, — у нас едят и щи, и квашеную капусту, и пирожки с капустой.

Пьетро посмотрел с любопытством на русского и покачал головой. Чего только не бывает на свете!

— Раньше у нас до Петра Алексеевича все только томленое и тушеное на стол подавали, а теперь и салаты, и жаркое, Петр Борисович даже луковый суп ест.

— Ну а мы на стол графу предложим рыбу в кляре, луковый суп, тушеная курица в красном вине, рис с американским сладким перцем, томаты с чесноком, на закуску вяленый окорок, вяленая же колбаса, если пожелаете, кровяная колбаса, спагетти с тартуффо, прекрасное итальянское вино.

Елпидифор внимательно слушал, кивал многозначительно, иногда закатывал глаза, представляя себе все необыкновенность закусок, записал все в блокнотик свинцовым карандашом, и пошел докладывать графу. Вернулся скоро.

— Его сиятельство благодарит за внимание, и просит узнать, есть ли неподалеку Вилла Д Эсте, которую он мечтает посетить, о ее саде даже в России ходят легенды.

Елпидифор

— Конечно, но граф мог бы купить в книжной лавке неподалеку альбомы с планами знаменитейших вилл Италии, в том числе вилы Боргезе в Риме.

— Спасибо, Пьетро за доброту и внимание. Через какое время будет все готово, обед?

— Через час, любезный, можешь доложить его сиятельству, и все будет готово, не извольте волноваться.

— Отлично, — сказал лакей и вышел с кухни и направился в покои графа.

— Через час, ваше сиятельство, будет все готово. И Пьетро, повар, говорит, что неподалёку есть книжная лавка, где есть планы знаменитейших садов Италии.

— Сбегай туда, дружок, и вот деньги, — граф положил кошелек с серебряными скуди на стол, и придвинул их к Елпидифору, — иди, купишь, что нужно.

Елпидифор взял деньги, на всякий случай проверил складной нож, купленный в Венгрии, мало ли что? И пошел лакей быстрым шагом в означенную лавку, находившуюся на углу улицы. Открыл дверь, зазвонил колокольчик, и показался итальянец, очевидно владелец лавки. На стеллажах лежало множество книг, имелись и небольшие издания, и громадные инкунабулы.

— Бон джорно, — поздоровался лакей по-итальянски, — нет ли в вашей многоуважаемой лавке атласов с чертежами садов и архитектуры лучших вилл Италии?

Владелец задумчиво посмотрел на слугу, и встал со своего деревянного стула и задумчиво пошел к стеллажу, где стояли тома in quatro, большие книги в четверть печатного листа. И, наконец, он принес к столу покупателя два атласа.

— Вот, хотел бы предложить эти издания, — сказал книжный червь, пролистывая перед покупателем, задумчиво позванивавшим звонкими скуди в красивом замшевом кошельке.

Елпидифор посмотрел оба тома, пролистал схемы садов, чертежи строений, описание и расположений экспонатов вилл. Ему понравилось, и Петр Борисович был бы в восторге. Торговались каких-то полчаса, лакей выходил и возвращался в лавку всего три раза, так что покупка не заняла так уж много времени. Расплатившись с самым задумчивым выражением лица, Елпидифор поспешил на постоялый двор, раздумывая, как бы успеть к обеду, книги держал под мышкой, и обе были завернуты в оберточную бумагу. Каблуки лакея стучали по мостовой, и с каждым шагом слуга приближался к вожделенному обеду, тонкой итальянской кухне. Обед был отличным, и Петр Борисович распорядился накормить своих слуг хорошо, а сам рассматривал вожделенный атлас, перелистывая гравюры с планами садов, прихотливыми лабиринтами из аллей деревьев и подстриженных кустов, изучал скульптуры, их украшающие.

— Послушай, Елпидифор, мы ели такие томаты, — и граф многозначительно взглянул на лакея, — ты бы раздобыл бы семян этого овоща. Высушишь, и пошлем в Россию, в теплице у нас посадим, расти будет, как в теплых странах.

— Хорошо, ваша светлость, сейчас на кухню сбегаю.

— Вот, дашь поварятам, — и граф дал пяток монет для кухонной обслуги, — и придвинул деньги, и Елпидифор спрятал их в своих обширных карманах, и вышел из графских покоев.

Петр Борисович наметил для себя посетить знаменитую виллу рядом с Римом. И обязательно посетить Равенну с мавзолеем Галлы Пацидии и церковью Сан- Витале. Послезавтра его ждала прекрасная Венеция.

Венеция

Но сначала граф приехал посетить виллу в Стра, знаменитую виллу Пизани. У ворот их встретил лакей, граф договорился о посещении столь знаменитого места заранее, списавшись с владельцем еще из России.

— Здравствуйте, граф, — и лакей открыл ворота ведущие внутрь виллы, и карета Шереметева заехала внутрь, и другой слуга показал Трофиму путь на Конный двор, — мое имя Микеле, я с радостью покажу вам прекрасный сад усадьбы.

Микеле повел Шереметева, взявшего в руки блокнот и свинцовый карандаш, и делавшего наброски строений виллы. Граф бросал вокруг восхищённые взгляды, стараясь ничего не забыть. Здесь было на что любоваться- великолепная скульптура, соразмерные здания виллы. Вот наконец, подошли и к Лабиринту Стра. Зеленые аллеи запутанных переходов вели в центр сооружения, где возвышалась белая башенка со статуей Минервы, богини мудрости, венчающей ее. Микеле отпер калитку.

— Граф, прошу, идти только со мной, не отходить, я наизусть помню порядок движения в Лабиринте.

— Конечно, — согласился Шереметев.

Они шли по дорожкам, ограниченными живой изгородью, и лакей вывел к воротам, ведущим в обиталище Минервы, возвышающейся над путниками. Шереметев тут же запечатлел образ божества и монумента быстрыми штрихами карандаша, они прошли Лабиринт, и поднялись по витой лестнице башни, поднявшись на самый верх, на площадку Минервы, граф наслаждался прекрасным садом, раскинувшимся перед его взором. И они пошли обратно, на выходе Петр Борисович отблагодарил итальянца парой скуди.

Граф переправлялся на нанятой лодке в прекрасную Венецию с Елпидифором и Евлампием, а Трофим на постоялом дворе остался сторожить экипаж. За все было оплачено владельцу постоялого двора, денежные расписки получены. Лодка скользила по глади залива, и уж показался город, вскоре путешественники пересели в гондолу, и два колоритных гребца, в красных колпаках, безрукавках и широких штанах, загребая двумя веслами, помогли добраться путникам к ратуше, куда Петр Борисович Шереметев отправился один. Он отметил свою подорожную грамоту у канцеляриста, пожилого итальянца лет пятидесяти, затем нашел и секретаря генералитета, где отдал грамоты от канцлера России для дожа Венеции Пьетро Гримани, и закончив все дела, и получив расписки, стал осматривать Лестницу Гигантов, статуи Аполлона и Нептуна, стараясь запомнить мельчайшие подробности необыкновенных скульптур и рельефов. С другой стороны граф поднялся по Золотой лестнице, крытой галерее, потолок сооружения расписан великолепно, а рельефы позолочены. Был там и юный художник, у которого граф купил гравюры с изображениями Дворца Дожей, церкви Санта Мария Маджоре, лестницы титанов, и других прекрасных сооружений. С ним уже шли и слуги, Евлампий и Елпидифор. Впереди их шла группа французов, судя по их речи, очевидно муж и жена, и трое детей в сопровождении гувернантки. Дети расшалились, лишь девочка чинно шедшая рядом с служанкой, смотрела на братьев осуждающе. Сначала мальчишки бегали вокруг семьи наперегонки, но вдруг один из озорников, споткнувшись о камень, разбил колено в кровь, и горько заплакал.

Луиза

— Позвольте, ваше сиятельство помочь мальчишке, — спросил Евлампий у графа, — ранка-то нехорошая.

Граф кивнул головой и вышагивая, опираясь на трость, подошел к мужчине, очевидно отцу.

— Месье, позвольте моему слуге помочь ребенку, он неплохой лекарь.

— Буду рад, месье. Меня зовут Бертран де Грасси, — представился француз.

— Граф Петр Шереметев, — поименовался и Петр Борисович.

Евлампий же начал действовать, не особо обращая внимания на ритуал приветствия знатных персон. Рядом стояла скамья, он посадил на нее ребенка, спустил вниз окровавленный чулок, из своей кожаной сумы достал флакон с настоем тысячелистника на спирту, и тряпицей протер рану от крови, порез был глубоким.

— Все будет хорошо, парень, — сказал ли мальчику, кусающему губы от боли, — сейчас будет больно, — и он достал медицинскую иглу с шелковой нитью, и сделал шесть швов на ране, стянув кожу внахлест, что бы не было шва после заживления, обрезал нитки, и смочив тряпицу в том же растворе, наложил на рану, и замотал крепко- накрепко.

— До свадьбы заживет, — усмехнулся лекарь и передал своего пациента в руки взволнованных матери и отца.

— Спасибо вам, — поблагодарил его Бертран, и потянулся к поясу и начал доставать деньги.

— Не надо, месье, — отказался Евлампий, — но повязки постарайтесь менять через день.

Евлампий

— В какой гостинице вы остановились? Мы можем вам рекомендовать нашу Luna Baglioni, мы сами там остановились, отличная кухня, прекрасное место.

— Пожалуй соглашусь, с вами месье, да и Евлампию проще, если он вдруг понадобится пациенту.

— Конечно, — улыбнулся де Грасси, — позвольте представить вам мое семейство. Луиза, моя жена, — женщина кивнула графу, осмотрелась, и с облегчением увидела стоявшего рядом лекаря, — мои сыновья -Анри, которому вы помогли, и Кристоф, дочь Катерина, и наша гувернантка Николь.

— А это мои слуги, Елпидифор и известный вам лекарь Евлампий, — представил граф своих слуг.

— Мы пойдем осматривать Венецию, я здесь первый раз, — улыбнулся граф, — прошу меня извинить, — он поклонился новым знакомым, и русские путешественники направились к собору Святого Марка.

Осмотрев все, увидев своими глазами знаменитейшие церкви Венеции, палаццо, граф на гондоле отправился к рекомендованной французом гостинице. Уже вечерело, и он сильно проголодался, так что Елпидифор отправился узнавать насчет трапезы, а Евлампий оплатил покои графа и комнату для лакеев. Ужин состоял из нескольких видов рыбы, поданной к столу Петра Борисовича, а то что осталось-то есть почти все- досталось его верным слугам. Гостиница и вправду была неплоха, но поутру, Евлампий, хоть и не слышал о клятве Гиппократа, отправился к юному Анри. Его ждали, мальчик уже сидел на стуле, без обуви, и лекарь быстро проверил рану, отек был, но небольшой, и воспаления не было, он еще раз наложил тысячелистник, и успокоенный, покинул маленького пациента.

После ужина граф Шереметев с де Грасси сыграли партию в биллиард, во время которой граф заметил на пальце француза кольцо с символом, циркуль и еще что- то, но спрашивать счел бестактным для себя.

Они покинули необыкновенную Венецию вместе, и дорога повела их сначала в Милан, где граф осмотрел и был впечатлен картинами Сандро Ботичелли, а картины «Рождение Венеры» и «Весна», были настолько прекрасны, что граф предлагал громадные суммы за эти полотна, но все было тщетно, перекупить эти полотна он не смог. У антикваров он купил прекрасную коллекцию посуды 16 века, и почтой отправил в Россию, в Москву. Бертран составлял компанию графу, и помогал в выборе редкостей. Были куплены полотна художников Италии и Франции, и все эти вещи так же почтой отправились на далекую родину графа. Что непривычно было для Петра Борисовича, француз был лишен чувства превосходства по отношению к русским спутникам, и даже к крепостным Шереметева относился как к равным, не позволяя себе показать, что он лучше этих людей. Нога Анри зажила совершенно, и мать мальчика души не чаяла в лекаре.

Иллюминаты

Флоренцию, полную редкостей и прекраснейших они приехали еще через неделю, и де Грасси повел графа знакомится к своим друзьям в этом городе. Это был неплохой палаццо, но город Шереметев нашел более скученным в сравнении с Москвой, хотя и с каменными мостовыми и водостоками, и с таким чудом, как акведуки и канализация. Даже маленький садик из двух персиковых и четырех грушевых деревьев считался несусветной роскошью здесь, по сравнению с десятиной свободной земли усадьбы графов в Москве. Зашли в калитку дома, где их встретил слуга с масляным фонарем, и повел их наверх, в зал. Там стоял, что было в диковинку, круглый стол, накрытый простой скатертью, и уже сидели четверо итальянцев, вставших из вежливости при виде вошедших.

— Граф Петр Борисович Шереметев, — представился гость сам.

— Никколо Герардески, из Милана, — представился молодой человек лет двадцати.

— Алессандро Гентилески, из Флоренции, — сказал совсем юный итальянец.

— Филипе Горди, из Кремоны, — поднялся, назвавшись мужчина лет тридцати.

— Алессио Минелли, из Флоренции, хозяин дома, — представился итальянец лет тридцати.

— У нас считается плохой приметой, прийти без подарка хозяину дома, — и граф протянул господину Минелли пакет с изящно вышитым шейным платком.

— Спасибо, граф, — взял подарок Алессио тепло улыбнувшись в ответ.

— Садитесь, здесь рады добрым людям, — сказал хозяин дома.

Слуги принесли три стеклянных графина с вином и бокалы, а потом и холодные закуски.

— Выпьем же за нашего гостя из далекой России! — провозгласил хозяин, и поднял бокал с красным вином.

Все отпили из бокалов, и отдали должное сырам и колбасам прекрасной Флоренции.

— Вы, граф, ничего не слышали про туманный Гандвик, далекий Север России? — спросил его Никколо, — дело в том, что датский историк пишет, что эта земля населена великанами и колдунами, и про Биармию, и быть может, про Алатырь-остров, именуемый у Мавро Орбини Филоподией?

— Отец с Петром Алексеевичем посещал Север, ходят сказания среди поморов о этом, — сказал поморщившись ответил граф, — да и о Золотой бабе, с ее детьми, Близнецами. По слухам, ее вогулы да остяки прячут на левом берегу реки Обь. Филоподий- этой Новая Земля, острова напротив Ямала, обской губы. А про это, про ледяных чудовищ Скрытого острова, и я слышал. Ледяная царевна и семь ее слуг, все они вечно спящие во льду, и горе всем, если ее разбудят. У нас много сказаний о оживших мертвецах ходит среди народа, даже кладбища в деревнях всегда на другом берегу реки, — он рассказывал, и видел, как не сводят глаз с него собеседники, а Никколо быстро записывает его слова в блокнот.

— У нас есть сказка о Спящей Красавице, граф, очень похоже, но у вас, клянусь, у вас все звучит гораздо страшнее и ужаснее, — добавил покрасневший от вина Алессио.

— Да, граф, и есть сказания, наподобие ваших, о трансильванском графе Владе Цепеше, это невероятные истории, — добавил Филипе Горди.

Петр Борисович внимательно наблюдал за каждым из собеседников, сидящим рядом с ним, и у каждого из них был перстень с тем же знаком, что и у Бертрана, которого граф уже считал своим другом.

Дальше беседа была о Боттичелли и смыслах, вложенных в его полотна, потом о Леонардо да Винчи и его учениках, и почему они изображали Спасителя без бороды и светловолосым, на знаменитых картинах «Спаситель мира» Джанпетрино, и «Юноша в виде Святого Себастьяна» Больтрафио. Петр Борисович в задумчивости отпивал из бокала, оглядывая своих новых знакомых. Он понимал, что попал сюда неслучайно.

— Уважаемые господа, простите, что прерываю вашу утонченную беседу, но желаю узнать, в чем цель моего приглашения к вам, в ваш узкий круг знакомых? То что не ограбить, это положим, ясно. Так в чем же дело?

— Я вам говорил, господа, что граф весьма умен и наблюдателен?

— Чего же тянуть? — начал речь Бертран де Грасси, — мы бы желали что бы вы граф, вступили в клуб Избранных, Просвещенных, кто печется об Общественном благе, в Общество, именуемое Иллюминаты, несущие свет истины во имя Разума людям всего мира. Мы, Гностики, чья религия основана не на слепой вере, а на Истинном знании, продолжаем традиции Платоновской Академии Джованни Пико делла Мирандола. Как говорил наш учитель: «Велика ответственность человека, и он может опираться лишь на Разум. Человеческий ум способен познать Единое, Истину и Благо».

Петр Борисович оглядел всех за столом, смотревших на него с тревогой, и поразмыслил, что эти знакомства будут ему весьма полезны, а лично Бертран, как человек, был ему очень симпатичен. Насчет Разума непонятно, но поступать по уму его и папенька учил.

— Если это не будет связано с изменой государыне императрице и Родине, то ваше общество, господа, мне по душе, — ответил он.

Лица сидящих посветлели, все разом заулыбались, Аллесандро встал, и покинул комнату. Были слугами принесены шандалы со свечами, комната была ярко освещена. Петр Борисович произнес слова клятвы, и формальности были соблюдены, и на его палец, Бертран, ставший его наставником, надел кольцо, и теперь граф Шереметев стал членом братства Посвящённых, истинно Знающих.

Парк Боболи

Алессандро Гентилески вызвался проводить графа Шереметева в сады Боболи, усадьбы Медичи, что непривычно для русского человека, расположенной на склоне холма. И вот, Алессандро повел Петра Борисовича к Гроту парка. Они прошли через аллеи самшита, которые смыкались над головами, образуя галереи из живых ветвей и листьев эти деревьев, даруя драгоценную прохладу. Здание выглядело просто невероятным- это была искусственная пещера, с каверной, украшенной четырем колоннами и двумя статуями. Работа архитектора Буонтоленти просто великолепна. Статуи при входе были изображениями Цереры (Персефоны) и Аполлона. В нише пещеры стояло изваяние Ахиллеса и Елены, освещение помещения было не чрезмерным, и скорее таинственным, разгоняло мрак лишь отчасти, и свет падал из окулуса с потолка здания.

Грот парка Боболи

Внутри царила прохлада, бил фонтан, и стояла статуя купающейся Венеры работы Джамболоньи, а стены же этой пещеры были украшены фресками изображающими пастуха, рельефами, причем впечатление эти вещи оставили гнетущее. На фреске, Минерва, как виделось, смотрит на посетителя и силится сказать ему нечто необыкновенное. Казалось, что два лица, девичье и юношеское смотрят на посетителя сквозь камень стены, и это неповторимо передано посредством простой штукатурки и великолепно подобранных морских раковин. Граф был потрясен.

— Алессандро, что это? — он обратился к проводнику, в полном смятении.

— Теперь ты наш брат, и ты познаешь истину. Другой бы не добился от меня ни слова. Это изображение божественных близнецов, Аполлона и Дианы- Артемиды, согласно апокрифам, рожденным в пещере. И все до единой статуи, глубоко символичны и объясняют посвященным тайны мироздания. Прости нас брат, но остальное ты узнаешь позже, когда Бертран сочтет нужным, он расскажет тебе больше. Если вкратце, Грот символизирует Элизиум, посмертное царство, охраняемое Аполлоном и Элисией, Церерой, и его славнейшие обитатели- Ахиллес и Елена Прекрасная. Минерва, дарующая мудрость, это фреска работы прекрасного Почетти, дает возможность вспомнить о мудрости мира, о том, что все основывается на Разуме, как основе мира. Ведь согласно мифу, и Афина- Паллада было порождением разума Зевса. И сама Афина или Минерва, является нашим символом. В малом гроте изображена коза Амальтея, вскармливающая Зевса, пещера является образом Идейской пещеры Крита.

Граф не почувствовал себя оскорбленным, скорее наоборот, он никогда не видел к себе лучшего отношения, он теперь стал частью большого братства, ему было наконец интересно жить. Петр Борисович сам жаждал продвинуться по пути Познания, открытого лишь для Избранных. Он лишь поправил галстук на шее, и улыбнулся Алессандро.

— Очень интересно, сеньор Гентилески, я рад, что вы мне это показали, все эти необыкновенные и таинственные вещи.

— И вы открыли нам много тайн о вашей Северной стране. Пойдемте в дом, нас ждет обед, а к вечеру вы двинетесь в Рим, вас ждет сеньор Пьетро Мори, он наставит Вас и Бертрана в философии неоплатонизма, и вам откроется подлинная истина. Так же советую посетить Равенну с старыми церквями и мавзолеем Галлы Плацидии. Хотел бы отметить, граф, что Иллюминаты сильны и в Британии, и даже королевская семья входит в круг Посвящённых. Королевская семья приняла решение праздновать день рождения монарха во второе воскресение июня. Они празднуют Карнеи.

— У нас, в России в то время празднуют Ивана Купалу, купальская неделя. Веселый праздник с оттенком грусти- бросают венки в воду, ищут цветок папоротника.

— Я ничего из этого не знал, граф. Видите, как вы важны для нас.

Пришли домой, поели и к вечеру две кареты двинулись в Равенну, повозки, везущие семью Бертрана де Грасси и графа Шереметева.

Древности Равенны

Стук копыт, подбитых подковами, и колес о римскую дорогу, построенную полторы тысячи назад, сопровождал путешественников. Петр Борисович сидел в карете, и понемногу отпивал из фляги теплое разбавленное вино, вокруг расстилался прекрасный пейзаж окрестностей дороги, украшенный плодовыми деревьями, виноградниками и поспевающей пшеницей. Равенна оказался городом у моря, стоявшим на прибрежных скалах, окруженным крепкими стенами построенными последними императорами Рима. Путники остановились на постоялом дворе, и граф отпустил слуг осмотреть город, ведь не годится члену братства держать в небрежении своих лакеев. Гостиница была небольшой, но уютной, так что удалось расположится с удобством. На следующий день, вместе со вставшим солнцем, освещающим им путь, Петр Борисович с Елпидифором и в сопровождении семьи де Грасси двинулись осматривать древности этого удаленного места Италии. Начали осмотр с церкви Сан Витале. Выглядела церковь неповторимо, скромная снаружи и ослепительно прекрасная внутри. Римская мозаика 6 века была неповторима, граф прошел мимо изображения базилевса Юстиниана с его свитой, посмотрел и на базилиссу Феодору со своими служанками, эти мозаики были прекрасны. Обратил внимание и Шереметев на изображение на куполе церкви, изображение Спасителя, и оно не было каноническим. Спаситель был изображен без бороды, и это смутило Петра Борисовича. На выходе он приобрел ряд гравюр с изображениями Сан Витале, и мавзолеем Галлы Плацидии. На стене этого здания была фреска с Пастырем, пасущим овец, и пастырь был молод на этом изображении, с длинными кудрявыми золотыми волосами. Бертран был рядом с графом и с вниманием наблюдал над реакцией ученика на все увиденное, и старался, что бы все замеченное не травмировало неокрепший ум адепта.

— Вот видите, в ранней Империи изображения Христа были совсем иными, Петр Борисович. В Риме, вы увидите несравненные работы Леонардо да Винчи и его учеников, на которых изображен Спаситель Мира.

— Но почему? — только и вымолвил граф, — к чему эта ложь?

— Не все в состоянии понять это, — слабо улыбнулся де Грасси, — люди слабы, и мало знают, и им тяжело это все понять. Но не надо их осуждать за это. Но, как говорит еще латинская пословица, «Знания- это власть». На этом и была основана философия Просвещения, что Избранные должны были донести до всех людей во всем мире Истину, но люди оказались не готовы к этому, и начался раскол в церкви, Реформация, и Католическая церковь уничтожает любые попытки к Просвещению. Папа пошел даже на прямое финансирование ряда деятелей искусства и философии, и они создали новое направление, называемое Рококо, что бы отвлечь людей нарочитой образностью изображаемого, множеством мелких деталей от познания мира и идеалов Просвещения.

— У нас канон другой, — нахмурившись, сообщил граф, — никто и не поймет этих деталей. Мало кто читает хоть что-то, а в таких тонкостях, как атрибутика античности, сир Бертран, клянусь вам, разбираюсь только я, ну может быть граф Воронцов, и Юсупов, обустраивающий свое село Архангельское.

— А Петр Алексеевич? Анна Иоанновна? С Летним садом в Петербурге, и Екатерининским Парком в Петергофе? — спросил удивленный Бертран.

— Петр хотел, что бы было все красиво в городе его имени, по -европейски, но если бы вы ему открыли тайные смыслы Парка Боболи, к примеру, — и граф криво усмехнулся, и со значением поправил шейный платок, — ведь фактически глава православной церкви в России это император, изъявляющий свою волю через обер-прокурора Святейшего Синода.

— Вы и несколько человек уже понимаете в высоких идеях Просвещения, это уже немало, — добавил Бертран, — вы же собираетесь обустроить усадьбу Кусково, я могу посоветовать вам архитектора, он тоже из нашего братства, и может воплотить ваши потаенные замыслы. Это месье Бланк, он поможет вам наполнить вашу виллу скрытыми смыслами, и ее облик будет дарить Вам и вашим друзьям, а может быть, и всем людям, радость и понимание смысла жизни.

Разбойники Рима

Кареты катились в сторону Вечного Рима, а путники наслаждались комфортом своих карет, благодаря новой рессорной конструкции, дававшей немыслимое ранее отсутствие тряски при поездке. Дорога вилась мимо холмов, и вот, ее полотно занырнуло под старинный мост, окруженный густым кустарником. Вдруг карета резко остановилась, и Трофим заругался нехорошо, а Евлампий спрыгнул с козел к дверям повозки.

— Ваше сиятельство, приготовьте ружьецо, а то бог свят… — прошептал лакей, держа мушкетон двумя руками.

Петр Борисович заткнул за пояс две заряженные пистоли, и запалил фитиль на шестизарядном ружье, и вышел из кареты. Елпидифор держал наперевес свое двуствольное ружье, и наблюдал, как Трофим возится с бревном.

Вдруг раздался свист, и появились семеро колоритных персонажей. «Что за путешествие без разбойников? — подумалось Петру Борисовичу, — и в пьесах Шекспира и у Лопе де Вега-без разбойника действие просто немыслимо».

Открылся занавес, и развитие пьесы понеслось со скоростью лучших курьеров его императорского величества, и записные негодяи, разодетые в разноцветное тряпье, с оглушительным звоном обнажили свои ржавые и кривые клинки, притом у самого тощего из них, от невероятного усердия, абордажный тесак переломился пополам, когда наш герой вытаскивал его из ножен. Гнетущее изумление отразилось на его небритом лице, и он уже со страхом наблюдал направленные на него два ствола ружья Елпидифора.

— А чего на меня-то, — только и вымолвил записной злодей, бросая наземь гарду и храбро бросаясь наутек.

Его не менее отважные камрады, озабоченно осмотрев друг друга, и своих противников, а особенно дымящееся револьверное ружье графа, шестеро смельчаков бросились отступать на заранее приготовленные позиции, в ближайших кустах, причем, двое из них, ловко маневрируя, ударились друг в друга, образовав кучу малу. Понятно, что брутальные итальянцы сделали это для того, что бы дезориентировать противников, и уклониться от прицельной ружейной стрельбы. Граф проявил слабость, и выпалил из ружья два раза в воздух, и этим нанес страшный вред бандитам- оба потянули мышцы ног, и Елпидифор с Евлампием их обездвижили, но только в целях уточнить путь до Рима.

Евлампий отдал ружье другу, снял камзол, оставшись лишь с кинжалом на поясе, и хоть он не давал клятвы Гиппократа, но конечно, слышал от барина о столь достопамятном эллинском лекаре. Итальянцы, увидев здоровенного русского бородача, с кинжалом на поясе и деловито закатывающем рукава полотняной рубахи, навоображали себе бог знает что. Не сговариваясь, стали расползаться в разные стороны, притом в прямом смысле этого слова.

— Сеньоры! — обратился к ним улыбающийся здоровяк, я должен оказать вам помощь!

— Вы хотите перерезать нам горло, что-ли, что бы мы не мучились? — ответил один из бандитов с красным платком на голове.

— Нет, наш сеньор выбрал путь просветления и теперь против пролития крови. Вам лучше остаться, — и ухватил одного за шиворот, а Елпидифор схватил другого. Итальянцы взвыли от боли и их ноги подогнулись, но лекарь, со своими «зрячими» руками, уже оказывал первому из них помощь.

— Как зовут тебя, страшный грабитель? — поинтересовался Евлампий, не поднимая головы, умело заматывая при этом колено одному из них, с замотанной в красный платок головой.

— Мое имя Джузеппе, добрый человек. Только прошу, сеньор, не отдавайте нас полиции, — обратился он к Шереметеву, — доброму сеньору наверняка понадобятся верные люди, здесь в Италии. Сеньор не пожалеет, что пощадил нас, меня и Микеле, — он кивнул головой на своего такого же неудачливого товарища.

— Хорошо, Джузеппе и Микеле, я возьму вас на службу, но только здесь, в Италии. Жалованье ваше будет четыре скуди в день и еда, и вот вам деньги, купите себе подходящее платье. Попробуете меня обмануть- вы пожалеете об этом.

— Нет, добрый сеньор, зачем нам тебе лгать? — сказал Джузеппе, разведя руки в притворном удивлении.

— Обращайтесь к сеньору» граф», — добавил Евлампий, — граф Шереметев.

— Найдете меня в Риме в гостинице Albergo Del Sole Al Panteon, на via Seminaria, рядом с Пантеоном на via Rotonda — сказал Шереметев, держа эфес шпаги. Евлампий, окажи им помощь, и пусть уходят.

Лекарь перевязал одного, и вправил сустав другому, туго перевязав ноги страдальцам. Кареты двинулись к Риму, а в оконце Шереметев видел, как итальянцы бодро хромая, идут к ближайшему селению.

— Много ли барин дал денег тому Джузеппе? — спросил Евлампий графа.

— Двадцать скуди, — улыбнулся Петр Борисович, — представление было невероятное, я почувствовал себя настоящим героем, хотя и постановка пьесы посредственная. Но было смешно.

— Это эллинские Эсхил с Аристофаном, и их музами Мельпоменой (Трагедия) и Талией (Комедия), вдохновлялись бы похождениями этих двух простофиль, к счастью для нас, неудачниками на ниве отъема чужих денег. Но ваше сиятельство, плакали ваши денежки, эти Бригелла и Арлекин и не явятся к вам в Риме.

— Увидим, -засмеялся барин.

Кареты въехали в ворота Рима, и по улице via Nomentiana двинулись к постоялому двору Albergo del Sole Al Panteon на via Seminaria на площади Пьяцца делла Ротонда. Расположились неплохо, гостиница была совсем рядом с Пантеоном. Семья де Грасси расположилась там же. Шереметев спустился на обед к семье де Грасси, а затем путешественники в сопровождении слуг двинулись к Пантеону. Здание древнего храма было в высшей степени величественным, с фасадом, украшенным колоннами, увенчанным куполом с световым окном.

— Вам нравится, граф?

— Великолепно, сир, — ответил Шереметев, — необыкновенное впечатление. У нас церкви тоже прекрасны, Но здесь… И статуи, и колонны. Может быть, в наиболее старых церквях заложен разительный контраст между простым внешним и богатейшим внутренним убранствами?

Бертран легко улыбнулся, глядя на Шереметева, и взял свои супругу под локоть, и пошел с ней рядом, следом шли дети с гувернанткой, а замыкали колонну Шереметев со слугами, с восторгом провожали взглядами красоты Вечного города. Они перешли мост через Тибр, и оказались перед замком Святого Ангела, мавзолеем императора Адриана.

— Вот, ангел опустил свой карающий меч… — тихо проговорил мсье де Грасси, смотря на кирпичные стены древнего сооружения.

— Разве меч был поднят? — с удивлением споил Петр Борисович, смотря на монумент.

— Ну вы не знает это легенду католического мира. В Италии бушевала Юстинианова чума, умерла почти половина населения страны, умерли даже франки, желавшие захватить Италию. Но хотя папа Григорий молился о даровании прощения, закрыли все бани и школы, все было тщетно. И, наконец, во сне пришло молящемуся видение, что архангел Михаил опустил свой пылающий меч, и рассказал папе о лекарстве от заразы, и чума наконец отступила совсем.

Граф Шереметев слушал рассказ с неотступным вниманием, о той седой древности. Сложно было представить все это, но ведь эти рассказы были записаны, а историей его родины, России, никто толком не занимался. И это ему было вдвойне неприятно, чувствовать себя если не варваром, то уж и не частью Просвещенного мира.

— Не хмурьтесь, граф. Многие историки занимались изучением прошлого вашей родины. Мавро Орбини, Герберштейн, Олиарий. В лавках антикваров можно купить карты России работ лучших картографов начиная с 16 века.

— Мы же собирались встретиться с Пьетро Мори, — шепотом проговорил граф Бертрану, с нетерпением оглядывая его.

— Я из гостиницы послал ему письмо, и завтра мы нанесем ему визит, мой друг.

Они вернулись в свое пристанище в Риме, по пути посетив книготорговца, и теперь Елпидифор тащил в гостиницу уйму книг и карт, а граф передал письма из России послу императрицы в Ватикане.

Петр Борисович сидел в кресле, и задумчиво рассматривал планы виллы в Стра, вспоминал Лабиринт, и представлял, как это же построит в Кусково. И церковь Сан — Витале, конечно, не такая большая. Все-таки это стоит все очень немало. А завтра предстоит встреча со знаменитым Учителем Академии. Он посидел в парчовом кресле еще немного, и отправился спать, утро вечера мудренее.

Неоплатоники

Наутро, проснувшись, друзья привели себя в порядок, и отправились в Академию, из провожали слуги графа Шереметева. У сира де Грасси были рекомендательные письма к учителю, закрытыми сургучными печатями с оттисками знаков братства. Они прошли по мостовым Рима, и достигли искомой калитки, и Бертран постучал в дверь деревянным молотком на цепочке ровно семь раз. Они стояли и ждали, и наконец, через несколько минут, услышали звук шагов, приближающегося к ним человека. Дубовая дверь распахнулась, и на пороге стоял опрятно одетый служитель, очень зрелого возраста в темной одежде.

— Что вы ищите здесь, почтенные? — спросил их незнакомец.

— У нас письмо для Пьетро Мори, — сказал Бертран, протянув конверт из Флоренции. Слуга быстро взглянул на конверт с печатями, кивнул головой, и сказал лишь :

— Подождите, сеньоры, — и опять закрыл калитку, и посетители ждали в нетерпении решения магистра.

Опять застучали каблуки во дворе, столь желанная дверь распахнулась, и с уже знакомым служителем стоял рядом строго, но дорого, одетый сеньор, держащий в правой руке отличную трость.

— Я рад вам, сеньоры, меня зовут Пьетро Мори. Проходите, а слуг проводит Федерико, — он кивнул на своего привратника, — в людскую, им будет вполне удобно.

Новые ученики вошли во двор, с любопытством осмотрелись, здесь как и во многих домах, было несколько деревьев, гордо именуемых садом, и вокруг была разбита изящная дорожка, и росли благоухающие розовые кусты. Два сеньора шли за магистром Мори вглубь садика, где стояли несколько кресел и возвышался стол со стопкой книг.

— Прошу вас, садитесь, — предложил магистр своим гостям, указывая на простые кресла, и одел очки в серебряной оправе, на свой чуть крючковатый нос, — рад вам, получил письмо из Флоренции, от сеньора Алессандро Гентилески, что вы прибудете в Рим ко мне и желаете познать тайны Неоплатоников. Братья поручились за вас, и я готов рассказать, то что знаю, что мы, последователи Плотина и Макробия, ученики учеников

Пьетро Мори

великолепного Джованни Пико из Флоренции, а среди его последователей был и Сандро Ботичелли, и Леонардо да Винчи и семья Лоренцо Медичи, и он отстоял философа от инквизиции.

Петр Борисович сел поудобнее в кресле, и достав блокнот, стал записывать за магистром. Сьер Бертран был поглощен тем же, старательно выводя буквы в толстой тетради.

— Если что-то будет непонятно, спрашивайте. Мы, как наследники Платона, основываем наше обучение на диалоге между Наставником и учеником, без слепого и безумного зазубривания, как у схоластов.

— Итак, я начинаю. Основы наши идей были заложены еще Гомером, в его поэмах и гимнах, где слепой певец показал себя более зрячим, чем видящие, но не замечающие ничего люди. Гомер открыл нам, что все сущее связано между собой, включая Мировой Разум, Золотой Цепью взаимной важности и нужности. Гомер сказал о этом образно, словами поэта:

«Не было мне суждено увидеть цепь златую

И увидевший и коснувшейся ее увидит Царство Небесное».

Платон же указал, что человек способен поступать правильно, лишь когда может отличить Добро от Зла. А отличить он может лишь посредством своего Разума и опираясь лишь на Знание, ибо не Зная, как ищущий отличит одно от другого, Добро от Зла? Вот для чего и была создано движение Просвещения, дабы открыть глаза взыскующим Истину, и дать Инструмент в виде собственного Разума, дабы они могли поступать Правильно, то есть наказывать Зло, и творить Добро. И символом Разума Иллюминаты избрали Минерву, или Афину -Палладу, ведь одно из ее имен- София и означает Божественную Мудрость.

— И вот почему, — спросил Шереметев, — я видел статую Минервы, и в Лабиринте в Стра, и гроте парка Боболи.

— Да, так и есть. Это признаки любого ищущего подлинной мудрости, и это означает, что для адепта с установлением в символическом центре его владений статуи Минервы, он ставит в основу всего в мире именно Разум, и именно на него он и опирается.

— А как же Благо, сеньор Мори, — спросил Бертран, оторвавший глаза от тетради.

— Человеческий разум способен понять Благо личное и общественное, и искать собственное Благо посредством достижения общественного.

— А Истина, Учитель, — спросил Шереметев, записывая слова в блокнот.

— С Истиной проще, — улыбнулся магистр, — Истину можно отличить лишь посредством Разума, опираясь на Знание. И поэтому не бывает излишнего знания для ищущего. Но пути познания должны быть достойными.

— А Единое, маэстро? — думая поймать Учителя в ловушку, спросил де Грасси, — как понять это?

— Опять- таки через золотую цепь Гомерову, соединяющую все сущее, и связывающее между собой. Разве короли могут быть без своих генералов, а те без своих солдат, они без денег из казны, а казна без налогов, ну а налоги без податного сословия? Так что король, получается связан со семи своими поданными золотой нитью, и не может существовать без них. Вот в этом и состоит принцип Единства, что и малое и большое неразрывно связаны между собой.

Так продолжался этот урок, и он был не один.

Однажды, возвращаясь в гостиницу, граф Шереметев встретил двух щеголеватых итальянцев, стоявших и разговаривающих с лакеем его постоялого двора.

Два бандита

— Здесь живет приезжий из России, — спросил один, — его зовут граф Шереметев. У нас к нему дело.

— Нам ничего не было сказано о вас, сеньоры, — твердо проговорил служитель, — и был ли здесь этот господин, мне неизвестно.

Петр Борисович с вниманием наблюдал эту сцену. Один из посетителей картинно выставил левую ногу вперед, демонстративно достал надушенный платок из кармана, и поднес к своему носу, элегантно опираясь правой рукой на трость. Его приятель посмотрел на франта и усмехнулся, покачав головой.

Микеле и Джузеппе

— Мы договаривались, и его лекарь нас вылечил, и произошло это похвальное событие недалеко от Рима, и лечение носило не только медикаментозный характер.

— Сеньор большой философ, — заметил лакей, — я передам господину графу, но сеньору философу следует держать наваху не так на виду, а то этот нож порвет вам ваш новый камзол, — говорил служитель с изменившемся лицом, и потянулся рукой за стол, доставая что-то.

Спектакль пора было заканчивать, ибо эта удачная реприза, напоминающая «Двенадцатую Ночь» Шекспира, грозила перерасти в ужасную сцену с лужами крови на полу, и Шереметев подошел к посетителям, своей упругой походкой, проверив на ходу, легко ли выходит клинок из его трости.

— Приветствую вас, почтенные, — заговорил граф, подходя со спины к своим интересантам, и не видя их лиц.

Оба стремительно повернулись, и Петр Борисович уже схватился за трость другой рукой, готовясь выдернуть лезвие одним рывком, как вдруг оба сняли шляпы и склонились в изящном поклоне.

— Сеньор, мы прибыли в гостиницу, готовы исполнить ваши повеления, — проговорил один итальянец, внимательно глядя на графа, и тревожно хмуря брови, — Граф не узнал нас, богатыми будем, — пошутил он, — Я же Джузеппе, ваш лекарь вылечил мне ногу, а это Микеле, — он кивнул на франта с платком, и тот поклонился еще раз.

— Я рад вам, — пробормотал граф, не веря глазам, и предчувствуя подвох, — но вы выглядели немного не так.

— Сеньор же дал нам немного скуди на обзаведение, -начал Джузеппе, — и колено не болит, — Микеле, — он толкнул приятеля локтем в бок, от чего тот ойкнул, — начал новую жизнь, помогал матери в Остии. Мы пришли к вам на службу.

— Да сеньор, — подтвердил другой бывший бандит, кивнув с необычайной важностью, и убирая наваху в другой карман, что бы не торчала на виду, — мы ваши преданные слуги.

— Хорошо, — и Шереметеву пришла в голову отчаянная мысль, — нужно поговорить, — и он перешел на почти шепот, — но не здесь, без лишних ушей.

— Хорошо, сеньор, — кивнул Джузеппе, — есть неподалеку тихая харчевня.

И троица двинулась по улицам и переулкам Рима, Петр Борисович осматривался вокруг с несказанным интересом, правда подумал, что из этих улочек сам не выберется. Шел впереди Микеле, надвинув новую шляпу поглубже, так что редким путникам не было видно его глаз. Мимо них прошел шарманщик со своим инструментом, да пара ярко одетых и накрашенных и кудрявых черноволосых барышень.

— Это артистки, Микеле? — спросил граф, посмотрев на удаляющихся женщин, — весьма красивы.

Его спутники переглянулись, и начал Микеле:

— Не то что бы артистки, — улыбнулся он, — почти, но жанр их искусства весьма специфичен.

— Вы с ними знакомы? -уточнил барин, — может быть, вы меня представите им?

— С этими мы точно не знакомы, но если граф желает, мы быстро найдем ему другую даму, и получше этих.

— Кажется понял, — и Петр Борисович рассмеялся, — это скорее не жрицы Мельпомены, а Венеры.

— Скорее, они верные служанки Венеры, — заулыбался Микеле, — вот, уже и пришли, — и итальянец показал на дверь в полуподвальное помещение.

Они зашли в зал, уставленный тяжелыми и прочными столами, освещаемые сальными свечами и масляными светильниками. Посетители этого заведения так же оставляли своим видом сложное впечатление- один гость был очень богато одет, тихо общаясь с тремя личностями подозрительного вида, некоторые выглядели типичными горожанами, сидела в харчевне и группа крестьян. Женщин здесь не было, кроме тех, кто разносил еду и выпивку, двух разносчиц, и кроме них в углу, за отдельным столом сидели пятеро девушек и женщин, кричаще накрашенных, с глиняными кружками и кувшином с вином.

Джузеппе подошел к хозяину, и тот радушно улыбаясь, раскачивающейся походкой, приблизился к Шереметеву.

— Добрый день сеньор. Меня зовут Филипе, я хозяин этой харчевни, — сказал итальянец средних лет, одетый в простые штаны и чулки, крепкие ботинки, рубаху и безрукавку, с большим ножом на поясе, — моя жена отлично готовит мясо с овощами, идите за мной, — и он завел их в комнату, освещаемую масляным фонарем, — вам никто не помешает, садитесь. Я вас сам обслужу.

Вскоре он вернулся с подносом, на котором стояли три серебряных кубка, нарядные тарелки и серебряные приборы для еды, все это Филипе аккуратно разложил перед гостями, и положил и салфетки рядом с приборами. Потом принес тарелки с сыром и ветчиной, хлебом и кувшином хорошо охлажденного вина, и разлил его по кубкам.

— Попробуйте сеньор, здесь неказисто, — проговорил Джузеппе, — но кормят хорошо, вино отличное, по крайней мере для нас. Мы старые приятели Филипе.

Петр Борисович отхлебнул глоток вина, и кивнул головой, соглашаясь.

— Я бы хотел купить здесь кое-что из римских древностей. И главное, вот что, — и он придвинул рисунок к Джузеппе, — это возможно?

— Для вас, сеньор, нет невозможного. Что бы найти подобное, — он постучал пальцем по рисунку, — и вещь в хорошем состоянии, понадобится месяц. Но у нас с Микеле есть друзья в Помпеях, и можно кое-что достать оттуда, с раскопок.

— Отлично. Меня интересует старинное римское стекло, — и он придвинул кошелек с монетами к итальянцу, — это на расходы, и за вашу работу по поиску нужных вещей.

— Мы все сделаем. Но надеюсь, эта мраморная штука не для вас?

— Не в том смысле, Джузеппе, что ты подумал, — усмехнулся Шереметев.

Тут как раз пришел хозяин, с прекрасно приготовленной тушеной бараниной, и разложил угощение по тарелкам, и вышел. Петр Борисович недоверчиво ощутил пряный аромат угощения, отрезал кусочек баранины серебряным ножом и вилкой отправил себе в рот. Да, бандиты понимали толк в еде, приготовлено было великолепно. От отпил вина, и оно было просто великолепно.

— Джузеппе, хозяин так расположен только к тебе, и будет ли он радушен ко мне и к моему приятелю?

— Бертрану, сеньор? — тонко улыбнулся Микеле.

— Сеньор, это наша работа. Но мы будем держать рот на замке, вы были к нам так добры, — добавил Джузеппе, и поднял кубок, наполненный вином, — за нашего сеньора!

День положительно удался, подумал граф.

Два археолога

Мулы тащили на своих спинах двух новоявленных любителей древностей, переодевшихся по этому случаю в простую крестьянскую одежду. Дорога шла через цепь гор, перевалив которые, путешественники оказались у Неаполитанского залива, и ехали вдоль него не спеша, закусывая в тавернах и набираясь сил, приближались к местам раскопок. Вскоре показалось селение Торе- дель -Греко, расположенное неподалеку от горы Везувий, и до отказа набитое разного рода авантюристами, разумеется, не такими достойными людьми, как они. Необходимо было найти и жилье здесь, и желательно, недорогое. Джузеппе собирался найти мастера и архитектора, заведовавшими земляными работами, и наняться к ним землекопами. Они заехали в селение рядом с древним городом, и увидели стайку мальчишек, игравшие во что-то.

— Привет вам! — прокричал Джузеппе, — не знаете, не сдает ли кто либо комнату для приезжих?

— Добрый сеньор хочет остановиться в хорошей гостинице?

— Сеньор согласится и на комнату, для себя и своего друга. На месяц, не меньше.

— Десять скуди, сеньор

— Нас там будут кормить павлиньим мясом? — сделал удивленное лицо бандит, — и поить лучшим кьянти?

— Сеньор шутит над бедным мальчиком, — пустил слезу проказливый ребенок, — семь скуди?

— Уже смешно, но я тебе не Коломбина, юный бандитто, три или мы найдем другую квартиру.

— У нас отличный вид из окна, блохи не кусают, и есть конюшня для ваших рысаков, за которыми я мог бы присматривать за несколько медяков в день.

— Ты хочешь сказать, что у вас ручные блохи? — искренне удивился повидавший многое Джузеппе, — тогда вашей семье лучше открыть бродячий цирк. «Дрессированные блохи Торе дель Греко». Звучит?

— Как только накоплю нужную сумму, последую вашему совету, добрый сеньор.

— Уговорил, говорливый, — согласился Микеле, — проводи, и бросил ему медяк, — не знаешь, можно ли здесь заработать?

— Начались опять раскопки, архитектор платит по два скуди в день. Земляные работы. Тяжелое дело.

— Смышленый малыш. И где живет архитектор?

— В доме с зеленой крышей. Надо позвонить в колокольчик, и вскоре выйдет сеньор Джулиано Калци, он вам и нужен. И там же живет маэстро Карл Вебер, очень умный маэстро, швейцарец.

— Пошли, бамбино, — ответил Микеле, положив в руку мальчика пару медяков.

Они шли по улице селения, раскинувшегося между Везувием и неополитанским заливом. Узкие улицы лентой вились между домами в два этажа с черепичными крышами. Место было вполне приятное, и Джузеппе переглянулись с Микеле, оценивая селение.

— Вот и наш дом. И есть конюшня для мулов, — предложил мальчик, открывая небольшие ворота в ограде дома.

— Как тебя зовут? — спросил Микеле.

— Карло, — представился им новоявленный хозяин, — я сейчас приведу отца.

Мужчины остались стоять, ожидая владельца усадьбы. Двор был обычным для этих мест- конюшня, сарай, несколько персиковых и грушевых деревьев, лоза, обвивающая беседку, уже обсыпанная созревающими гроздьями винограда. Стояла в углу и тележка, нужная в хозяйстве, да из конюшни выглядывала морда любопытного осла. Серый помощник в хозяйстве с любопытством принюхивался к гостям, как четвероногим, так и двуногим. Подошел хозяин дома, полноватый мужчина, в рабочей одежде и фартуке. В черных кудрявых его волосах блестели опилки, которые тот не успел убрать, торопясь к постояльцам.

— Добрый день, почтенные. Меня зовут Гаспаро, я плотник.

— Микеле.

— Джузеппе.

Представились два друга, и чуть поклонились хозяину дома.

— Ваш сын сказал, что вы сдаете комнату постояльцам, — начал Джузеппе, по цене три скуди в месяц.

— Мансарду, сеньор. И если хотите, утром и вечером жена будет готовить вам отличную похлебку, это обойдется вам в четыре скуди.

— Мы согласны, Гаспаро.

— Пойдемте, — и он повел их к дому, к наружной лестнице, ведущей к мансарде. Ступени поскрипывали, но не отваливались, так что даже мнительный Джузеппе был спокоен. Хозяин отпер дверь большим железным ключом, и пропустил постояльцев вперед. Помещение было вполне уютным для нетребовательных постояльцев. Стол, четыре табурета, три деревянных кровати, крючки на стене для одежды, и даже икона Мадонны с горящей лампадой.

— Отличное место, — согласился Микеле, доставая кошелек, и отсчитывая нужную сумму, — Это за месяц вперед и за стол, — говорил он, придвигая деньги к плотнику.

— Ваш ключ, — и Гаспаро положил на стол кованый предмет, — сын проводит вас к сеньору Калци.

— Отлично, — ответил Джузеппе.

Новоявленные археологи отправились к Карлу Веберу и Джулиано Калци, сопровождаемые юным Карло, который всем своим видом показывал важность своей миссии. Дом архитектора находился за пустырем, в отдалении от селения. Они проходили мимо битых кувшинов и разного хлама, и тут, ушедший далеко вперед мальчишка, уже несся от черного пса, у которого хлопьями падала с морды пена. Микеле и Джузеппе сбросили заплечные мешки, а Джузи выхватил свой двуствольный пистолет и положил его на локоть и нажал на спусковой крючок. Две свинцовые пилюли сбили с ног бешенную собаку, и подбежавший Микеле выпалил, добивая, в лобастую голову пса из своей допотопной пистоли. Несчастное животное поскребло когтями землю и застыло, а испуганный Карло все выглядывал из-за спины мужчин, прочищавших стволы шомполами от нагара.

— Учись, Карло. Прочищать оружие надо сразу, что бы ствол был чистым, — и он посмотрел и в запальное отверстие, прочищая его иглой, — а то надо будет стрелять — и все… — Джузеппе сделал картинный жест руками, — не дрожи. Укуса нет?

— Все хорошо… Я шел, а он раз, из –за кустов… Хорошо, я палку в него кинул…

— Точно, хорошо, — согласился Джузеппе, — пошли к архитектору.

Теперь Карло был сама осторожность, и не отходил далеко, и оглядывался на постояльцев, идущих за ним. Микеле подошел к калитке и постучал в дверь деревянным молотком, висевшим на цепочке. К ним спустился и открыл дверь пожилой лакей, кивнул им, и пропустил во двор.

— Сеньор Калци сейчас придет. Присаживайтесь, — и указал на деревянную скамью.

Посетители сели, а рядом разместился и маленький Карло, все разглядывавший спрятанные пистолеты гостей. К ним вышли двое. Один, по виду итальянец, в бархатном камзоле с позументами и таких же кюлотах, с тростью в руке, в обычном парике, и второй, немец, высокий, в темном суконном наряде буржуа, с свитком, очевидно, чертежом в руках.

— Добрый день, — первым поздоровался Вебер, — вы хотите работать у нас землекопами? Предупреждаю, дело нелегкое. Бывают завалы, но мы своих не бросаем, выкопаем все равно.

— Вы нас успокоили, сеньор, — усмехнулся Микеле, — люди мы бывалые, справимся.

— Они убили бешенную собаку, — делая круглые глаза, встрял в разговор мальчик, — они такие храбрые.

— Спасибо, сеньоры, — поблагодарил их Джулиано, — мы пытались ее поймать, да не получалось. За работу мы платим по три скуди в день, обедом кормят. Инструмент выдаст мастер сеньора Вебера, он де следит за порядком, и ставит работников по участкам. Напиваться допьяна, затевать драки, поножевщину запрещено. Виновных сдадим в полицию. Воровать на раскопках тоже тоже нельзя, за находки платим премии. Сейчас работа в Помпеях, на одной вилле, мы назвали ее « Вилла Мистерий», а через месяц Вебер хочет начать работы в Геркулануме. Вы согласны?

— Да сеньор, — кивнули головами оба бывших бандита.

С утра Джузеппе и Микеле отправились на окраину Помпей, где их встретил Карл Вебер, обсуждавший что-то с грузным итальянцем.

— Привет, охотники. Это ваш маэстро, Витторио Матти. Витторио, — Вебер обратился к мастеру, — это Джузеппе и Микеле. Они работают с тобой.

— Хорошо, сегодня же приступаем. Микеле, Джузеппе, пойдемте со мной.

Итальянские слуги Шереметева шли за мастером, прикидывая, чем придется заниматься. Навстречу стали попадаться рабочие катившие тачки с землей, вывалившие из над громадными решетками, где грунт просеивался, что бы мельчайшие находки были замечены. Дальше уде начался сам город, засыпанный пеплом вулкана. Часть мостовых была расчищена, и Микеле с умилением видел, как это напоминает его любимый Рим, эти мостовые, с водостоками, камни дорог, некоторые были сильно стерты, так что была видна колея от телег. Это так было привычно, и понятно, словно прошло с тех времен не тысяча лет, а все случилось буквально вчера. Некоторые дома сохранились отлично, другие хуже. Крыши провалились, но стены домов стояли крепко. Витторио привел их к полураскопанной вилле, около которой трудились два десятка землекопов.

— Вот, здесь и будете работать. Я проверяю с утра рабочих, так что не опаздывайте. Здесь ваш мастер Гильермо. Гильермо! — закричал маэстро, — подойди сюда!

Быстрым шагом к ним подошел мухой и жилистый мужчина средних лет, с покрытой платком головой. Плат был лихо замотан и завязан лишь на затылке, десятник был в высоких сапогах и рабочей одежде, испачканной землей.

— Привет, Витторио.

— Салют, Гильермо. Это Микеле и Джузеппе. Они работают здесь.

— Как скажешь, маэстро.

— Поставь их помогать пока.

— Хорошо.

Помпеи. Гравюра 18в.

Гильермо повел новых рабочих к зданию, вручил им две большие лопаты, две поменьше и плотный веник для чистовой работы.

— Приступайте. Надо освободить от грунта часть стены, — и он показал рукой, окинув привычным взглядом и чертеж Вебера на плотной бумаге, — я пошел. Время обеда услышите по колокольчику. Разносчик привезет еду сюда.

— Бери, Микеле, не стесняйся, — протянул другу заступ Джузеппе, — честный труд будет нас вдохновлять.

— Ты мне не длиннее подсунул, — говорил его друг, поставив две лопаты рядом, сравнивая длину черенков.

— Нелегкая у тебя жизнь, Микеле, — улыбнулся Джузи, поправляя косынку на голове, — ты совсем не веришь людям. Даже мне.

— Тебе особенно, друг мой, — широко улыбаясь ответил бандитто напарнику, — ты все-таки не Елпидифор, — и начал рыть землю, отбрасывая комья твердой почвы.

— Как ты прав, — ответил товарищ, — опершись сапогом на кромку заступа и вонзив его глубоко в землю.

Они работали не быстро, но и не медленно, вспомнив крестьянскую сноровку, обкапывая камни виллы от слежавшегося пепла вулкана. Отличный кирпич плотной кладки показался из под земли, и Микеле стал обметать его веником, очищая его в чистовую. Подъехали на повозке уборщики мусора, и перекидали грунт в повозку, запряженную ослом. Повозка была непростой, веберовской, можно было открыв борт, легко высыпать землю в нужном месте. Микеле и Джузеппе смотрели на это, отдыхая, опершись на лопаты.

— Приятно смотреть, как кто-то работает, — философски заметил Джузеппе, — пошли дальше работать.

Вскоре был уже и обед, привезли хлеб, по кусочку сыра и сардинке. Немного вина разносчик налил им в глиняные кружки.

— Не так и плохо. Я рассчитывал на худшее. Помнишь, Джузеппе, как голодали под Остией, когда ждали купцов?

— Пять дней… По сухарю в день, — с горечью промолвил его друг, — да дело прошлое. Теперь мы на службе у сеньора.

— Пока не вижу, чем поживится и порадовать графа, — прошептал Джузеппе.

— Будем осторожны, но не упустим своего.

Так тянулись дни, друзья пообвыкли здесь, да и оплата была неплохая. Через две недели они увидели знакомую карету, и сзади сидели их знакомцы, Евлампий с Елпидифором.

***

Петр Борисович покинул Рим вместе с архитектором Бланком, пожелавшим показать ему Помпеи.

— Граф, вы не пожалеете. Вебер писал мне, что открыл в таблинуме виллы в Помпеях, которую он назвал «Вилла Мистерий», прекрасные фрески, — воодушевленно говорил архитектор, — я взял и картон, чтобы перерисовать все.

— Я приобрел у антиквара в Риме коллекцию расписной итальянской посуды, и несколько стеклянных бокалов. Продавцы клялись мне, что Константинова времени.

— Я видел эти вещи. Прекрасное зелёное стекло, отличное литье и шлифовка. Вы не зря потратили деньги.

— А что вы скажете по поводу Мазини и Отто ван Скирка?

— Недурное приобретение, ваше сиятельство, — проговорил Бланк охнув, при толчке кареты, и схватился за сиденье.

— Осторожней, Трофим, — и граф ударил тростью в стенку возка, — не дрова везёшь!

— Так что ван Скирк, хотя однообразен, но так божественно символичен, — продолжал маэстро, — все его картины изображают чертополох, птиц и ящериц со змеями. И пословица «Через тернии к звездам» говорит о том же. Тозини же это Гирландайо младший, то есть его Мадонна уже ценна для вашего собрания.

— Отправлю в Россию почтой посольства, — с удовольствием констатировал граф, — и где мы остановимся в Помпеях?

— Рядом, в селении Торе дель Греко. Неплохой постоялый двор там есть.

— мсье Бланк, потом я хотел бы вернуться в Рим, к маэстро Мори, закончить обучение.

— Да, конечно. Пьетро Мори был и моим наставником. И вас, граф, еще ждут испытания впереди.

Граф усмехнулся, и повернувшись к окну кареты, отдёрнул занавеску. Дорога шла мимо залива, они миновали прекрасный Неаполь, и подъезжали к небольшому селению на берегу морского залива.

— Что это?

— Это и есть Торе дель Греко, ваше сиятельство. Я скажу, где свернуть к постоялому двору.

— Отлично.

Карета, графская, о четырех конях, медленно двигалась по улице, и по знаку Бланка Трофим повернул, и вскоре возок остановился у постоялого двора. Петр Борисович слышал, как спрыгнули с козел Елпидифор с Евлампием, и направились к двери постоялого двора.

Через десять минут ожидания, скрашенного лишь осмотром альбома с редкостями Рима, слуги вернулись.

— Договорились, ваше сиятельство. И кухня здесь неплохая, и постоялый двор тоже. Конюшня тоже, насчет кормов договорились для лошадей.

— Пошли, Евлампий, — и граф вылез из кареты, подхватив свою трость и шпагу, — мсье Бланк, пойдемте.

Архитектор кивнул, одел шляпу, встал на твердую землю, опираясь на трость с хрустальным навершием. Слуга Бланка, Пьеро, тоже слез с кареты, что-то сказав Трофиму. Вся живописная группа вошла в зал постоялого двора, и владелец заведения, в темной суконной одежде лично встречал знатных постояльцев. Шереметев со свитой занял все пустовавшие комнаты, правда их было всего пять, чем несказанно обрадовал вечно грустного отельера. Стол для гостей уже стали накрывать, принеся закуски из овощей и сыра. Петр Борисович задумчиво ел, осматривая обеденный зал гостиницы, освещаемый через довольно светлые окна. Свечи еще не зажигали, но и люстра имелась, но конечно, не из хрусталя. Она была деревянной, с отверстиями для сменных масляных ламп. Скоро было готово и жаркое, надо сказать, приготовленное на совесть, прекрасная баранина, щедро приправленная перцем, заслужившая безусловное одобрение и маэстро и графа. Вино было превосходным, и Петр Борисович вспоминал ту бурду в Москве, которую бессовестные торгаши выдавали за итальянское или венгерское вино. «Надо здесь договориться. Оплачу, будут хорошее вино доставлять мне в Москву и Санкт- Петербург.»

— Евлампий!

— Да ваше сиятельство.

— Насчет вина здесь договорись, — говорил он со слугой по-русски, — с кабатчиком тоже. Разузнай, где вино хорошее, закупишь для дома.

— Хорошо, — ответил он, поклонившись.

Все пошли отдыхать, а на утро Бланк повел Шереметева к своему знакомцу Веберу, и сеньору Калци, с которым еще предстояло познакомится.

С утра граф послал Евлампия с запиской к сеньору Калци о предстоящем визите, а после завтрака, его сиятельство со всем окружением уже шествовало к дому распорядителя раскопок Помпей. Было довольно жарко идти в парчовом камзоле, но туда вела скорее тропинка, чем дорога, и на карете ехать было затруднительно. Кроме того граф хотел блеснуть своим теперешним демократизмом, то так запросто, только с двумя слугами, идет к чиновнику Неополитанского королевства. Они прошли мимо играющих детей, один из которых показывал, и весьма талантливо, пантомиму со своим участием в одном страшном действе. Шереметев остановился, прислушиваясь.

— А я иду впереди, шествую важно, не торопясь, — вел рассказ маленький итальянец, — за мной идут оба наших постояльца, пошел я подальше, разведать путь, — начал привирать рассказчик, — и тут выскочила бешенная собака, громадная, черная, в мой рост, — он выдержал театральную паузу и продолжил. — И я начал уводить ее от гостей, — стал уже просто беспощадно привирать мальчишка, — и тут один из них, испугавшись, выстрелил в собаку. У него тряслись руки, потом, я его успокаивал, да я их обоих успокаивал, у обоих тряслись руки, точно. А я, вот, даже не был испуган. И я их отвел потом к маэстро Веберу, — и он показал в сторону дома, стоявшего неподалеку.

— Привет тебе, честный отрок, — поздоровался граф, — ты не отведешь нас к дому маэстро Калци? — и он положил в ладошку мальчика мелкую серебряную монетку.

— Конечно, — ответил малец, с почтением оглядев наряд его сиятельства и со страхом его здоровенных слуг, — идите за мной, сеньор.

Они подошли к дому, и Евлампий постучался, и ему быстро открыли. После взаимного приветствия гостей пустили во двор дома.

— Проходите сеньор граф, присаживайтесь, — поздоровался Калци.

— Вам привет от маэстро Мори, — улыбнулся Петр Борисович, кладя руки на столешницу, — мы бы хотели посмотреть на раскопки.

— Слово от Пьетро Мори много для нас значит, — и хозяин переглянулся с архитектором Вебером. Тот тоже в ответ кивнул, — сейчас уже не успеем, а завтра, около десяти утра, я покажу вам древний город.

— До завтра, -ответил Петр Борисович, делая акцент на слове «завтра».

С утра Трофим приготовил карету, и четыре сильных коня привезли гостей к дому архитектора. Его слуги открыли ворота, и экипаж въехал внутрь. Кальци и Вебер стояли рядом, ожидая их. Евлампий распахнул дверцу экипажа, и архитектор и распорядитель раскопок Помпей оказались в просторном и мягком плену диванов прекрасной кареты. Трофим аккуратно послал вперед коней упряжки, и они тронулись в путь. Рессоры экипажа были великолепные, так что трясло несильно, но вот сеньор Калци, взглянув в окно, попросил остановится.

— Дальше нельзя, сеньоры, — улыбнувшись, сказал чиновник.

— Конечно, — так же мило согласился граф.

И вот, наконец, сбылась мечта Петра Борисовича! Он увидел Помпеи, исчезнувший и обретенный город. Карл Вебер вел посетителей к жемчужине раскопок, прекрасной вилле Мистерий. Здание было велико, построенное из красного кирпича, с большими воротами. Крыша, понятно, не сохранилась. Окна были сделаны ближе к крыше здания.

— Я вам покажу прекрасные фрески, -сказал Калци улыбаясь и сделал изящный жест рукой, будто распахивая им дверь в Элизиум.

Бланк только охнул, перекидывая к себе кожаную суму со своего бока, и доставая заветные картоны и свинцовый карандаш. Он уже не замечал ничего вокруг, все внимание было лишь на вилле. Архитектор вошел в таблинум, дрожа от нетерпения, подобно пилигриму, достигшему святых мест. Он весь дрожал, и судорожно потряс за руку своего слугу, требуя вина. Пьеро откупорил флягу, и поспешно налил господину полный стакан, осушенный моментально. Бланк стал, не обращая внимания на других, зарисовывать фреску за фреской, доставая картон за картоном. Все ошарашенно смотрели на одержимого, не в силах вымолвить и слова, настолько они были поражены реакцией спокойного гостя на эти прекрасные фрески. Даже Вебер, сам влюбленный в Помпеи, не скрывал своего уважения к такой увлеченности, и только с почтением убирал рисунки автора в его сумку. Нескоро, но титанический труд был окончен, и Шереметев тоже смог насладиться увиденным. Нет, он не зря уехал из родного дома, любимой жены и детей. Петр Борисович был невероятно рад увиденному, и после пресной пресыщенности обрел, как казалось, смысл жизни. Он тоже внимательно смотрел на фрески охряных стен виллы, на прихотливые фигуры женщин, на одной из фресок угадывался и Дионис, распахнул свои крылья Эрот, загадочный Силен сидел рядом. «Хорошо, что Бланк все зарисовал. Потом мне копии сделает, для альбома. А там, как знать, в усадьбе такую красоту себе сделаю».

— Я вижу, вы тоже поражены увиденным. Фрески времен Тита… Где их увидишь, даже в самом Риме. Бесспорно, мавзолей Констанции в Риме прекрасен, а изображения на куполе неповторимы. Или собор Петра и Павла за Римом, прекрасная базилика времен Гонория и Феодосия, пережившая войны и смуты… Да она радует нас прекраснейшей архитектурой, богатым убранством и великолепнейшими мозаиками да и портретами римских пап.

Но это- просто прелестно своими небогатыми красками.

— Господин Вебер, — начал Шереметев, — но все изображения в охряно- желто-черных, багровых и коричневых тонах?

— Вы заметили? — улыбнулся швейцарец, — зеленая и синия краски были страшно дороги, поэтому и фрески Италии, эпохи Ренессанса не балуют нас такими цветами.

— А Ботичелли? — мечтательно вздохнул Петр Борисович, — «Рождение Венеры»?

— Он был художником династии Медичи, а с ними даже римский папа не рискнул портить отношения из-за школы неоплатоников во Флоренции. Так что великий Козимо нашел синюю краску для картин своего любимца. Все же найденное будет выставляться в Неаполе, во владениях Неаполитанского короля.

— Похоже, у него прекрасный музей, — согласился Шереметев.

— Превосходнейший, смею вас уверить, — добавил сеньор Калци, — а сеньор Вебер начал раскопки и в Геркулануме, найдя там виллу Папирусов. Там нашлось множество свитков, их пытаются прочесть. И нашли пару бронзовых статуй, вероятно, эллинской работы. Пока они у меня в доме, если пожелаете, можете осмотреть.

Шереметев поклонился, принимая приглашение. Вилла была велика, и полностью раскопана и очищена от пепла. Гости осмотрели помещения, а Банк зарисовывал увиденное здесь. Пьеро тащил за хозяином суму с картонами, подавая новые взамен использованных. Экскурсия была закончена, и Шереметев шел в задумчивости, окидывая взглядом все вокруг, стараясь навек запечатлеть это в своей памяти. Около малого холма свежевырытой земли Петр Борисович увидел своих кавальери, худопрославленного Микеле и злоизвестного Джузеппе. Впрочем, после излечения и поступления к нему на службу, они, кажется, встали на путь исправления. Его сиятельство не подал и вида, что знает своих итальянцев, и те разумно отвели взгляд, занимаясь своей работой. Трофим сидел на козлах кареты, а Евлампий с Елпидифором стояли рядом, обсуждая свое житье — бытье, иногда бросая взгляд на бывших бандитто. Светило жаркое и яркое солнце Италии, и граф чувствовал себя неуютно в своем облачении, но терпел, дожидаясь новых приятелей. Вот все сели в экипаж, кучер хлопнул вожжами, и колеса, крутясь, понесли любителей старины в дом Кальци. Приехали быстро, и радушный хозяин провел гостей под навес дома, где стояли де бронзы. Это были статуи двух мальчиков, прекрасной работы. Они бежали, смотря вперед глазами из резного камня, подняв свои головы с бронзовыми кудрями.

— Превосходная находка, — похвалил Бланк, отрываясь от своих зарисовок.

Кальци покраснел от удовольствия, и сам окинул взором влюбленного свои шедевры.

Хозяин проводил гостей до выхода из дома, а граф пожал руку чиновнику в знак уважения.

— Спасибо за экскурсию, сеньор Калци, — поблагодарил Петр Борисович, — это было незабываемо.

— Мы счастливы вашим посещением, ваше сиятельство, — откланялся хозяин дома, — предавайте привет Пьетро Мори.

— Пренепременно, — ответил граф, покидая гостеприимный дом.

Карета Шереметева двинулась к постоялому двору в Торе дель Греко.

***

Джузеппе и Микеле стояли, опершись на лопаты, и увидели своего покровителя. Тот посмотрел на них, но не подал и вида, что знаком с ними. Друзья с пониманием переглянулись, и продолжили работу.

— Граф неглуп, — проговорил Джузеппе, вонзая заступ в землю, — не стал портить нашу легенду.

— Здесь работа почти окончена, — вздохнул его товарищ, — нас переведут на северный участок, в Геркуланум. Нам нужна тележка для перевозки.

— Ты думаешь…

— Само собой мы не разочаруем графа, и себя не обидим. Но тележка нужна. На себе много не унесешь. Осел нужен.

— У нас есть один, — рассмеялся Микеле.

— Я тебе в морду дам, — проговорил, свирепея, Джузеппе, и закатывая рукава на своей блузе.

— Я говорил о серых и ушастых, — прокричал, отскакивая, как мяч от стены, Микеле, — согласен, у домовладельцев спросим.

— Ладно, — пробормотал Джузи, одним сапогом очищая землю с другого, — понятно. Ты тропы здесь знаешь, что бы нам мимо стражи выбраться? Они здесь каждый фургон, каждую тачку промеряют, не ворует ли кто королевское добро с раскопок. А то раз — и в петлю.

— Тропы знаю, я из Остии все же. Начинал свои дела с Ренато, а он здесь все тропки знал.

— Тогда все отлично. Кажется колокол прозвонил, на сегодня работа окончена.

Друзья сдали инструмент мастеру, получили ежедневную оплату, и двинулись домой, удивленно чувствуя в карманах деньги за честный труд.

— Как то не по себе мне. Сроду честно не работал, — и Джузеппе выразительно глянул на друга.

— Все бывает в первый раз. Не забивай себе голову, что -нибудь придумаем. Тем более, у нас есть план.

Дома, около их мансарды, вернее, деревянной лестнице ведущей наверх, их ждал хозяин дома.

— Мы не сразу узнали, — говорил он, и мял шапку в руках, — что вы, сеньоры, спасли моего сына. Вы можете теперь столоваться у нас бесплатно, как члены нашей семьи.

— Нет почтенный, мы объедать вас не будем. Но мы бы хотели, — и Микеле переглянулся с Джузеппе, — купить с твоей помощью крепкую тележку и осла, и так, что бы никто этого не знал.

— Для вас теперь можно многое, я узнаю цену и договорюсь, — и хозяин взглянул на Микеле, — через неделю, может быть, полторы, сеньоры. Все будет сделано. Тележку, хорошую, я и сам для вас сделаю.

— Отлично. Вот задаток, — и Джузеппе вложил деньги в мозолистую ладонь плотника и прикрыл монеты его пальцами, — честные деньги за честный труд.

— Хорошо. И никто ничего и не узнает. Я буду нем, как рыба.

На том и порешили. Но обед, надо сказать, стал лучше, так что пули попали не только в блохастое чудовище, желавшее искусать хозяйского сына, но и в сердце хозяйки, добавив кулинарного мастерства в приготовленные блюда.

Саркофаг Диониса

Но Микеле оказался прав, и они направились в Геркуланум, где разведчики обнаружили богатую виллу. Раскопано былом немного- центральная часть, где был ранее бассейн. Джузеппе видел разведочные шурфы разбросанные по площади раскопа, и людей с тачками, снующими туда и обратно с выкопанным грунтом.

— Вам сюда, — проговорил десятник, показав, где они будут трудиться, — но, будьте осторожны. Здесь глубокие шурфы, работайте вдвоем, что бы видеть друг друга, мало ли, кто упадет в расщелину. Но оплата полуторная по сравнению с Помпеями.

Джузеппе начал вгрызаться лопатой в грунт, а Микеле расширял проход. Потом они менялись, и дело шло неплохо. Джузи заметил обвалившийся лаз, и мигнув напарнику, нырнул вниз. Он увидел кирпичную кладку, но темень была такая, хоть глаза коли, и далеко идти не рискнул, быстро выбрался, и увидел сооруженную напарником куклу, с лопатой в руке. Он в восхищении только поднял большой палец в знак одобрения.

— Завтра фонарь возьмем, — прошептал Микеле, -проход забей, — посоветовал он другу.

Джузеппе умело забил кусками породы проход, и товарищи работали, как ни в чем ни бывало, лишь улыбались, поглядывая друг на друга. Опять рабочий день закончился с ударом колокола, и уже опытные землекопы отправились отдыхать.

Гаспаро встретил их на пороге, довольно улыбаясь.

— Все, как и обещал, — и он показал на новехонькую свежеокрашенную тележку с сбруей, уложенной аккуратно, — осел тоже на месте.

— Спасибо, Гаспаро, — сказал Микеле и отдал обещанную сумму плотнику, — хорошая работа, — сказал он, пытливо осмотрев тележку и колеса. В кузове были и ремни для крепления груза, и крепкие веревки, — Все что нам нужно.

— Пойдемте, пора ужинать, — сказал растроганный хозяин, — все готово, вас ждем.

Ужин был превосходный, да и настроение у постояльцев приподнятое. Микеле присмотрел отличный фонарь на полке сарая.

— Гаспаро, я возьму на время? — он кивнул на фонарь.

— Бери, только принеси потом.

— Отлично.

Археолог-любитель с наслаждениям поглаживал фонарь и довольно улыбался, так что обеспокоенный Джузеппе быстро вывел друга из-за стола.

— Ты в порядке? — спросил он, в упор смотря на друга и сильно встряхнул его за плечи, — пошли, время не терпит.

— Точно, — воскликнул Микеле и ринулся вперед, чуть ли не бегом.

Джузеппе, охнув, быстро схватил заступ и побежал за другом, к вожделенному раскопу.

— Подожди, сумасшедший! — кричал он, — заметят же!

Джузеппе насилу догнал Микеле, и крепко держал, не давая бежать к траншее. Наконец, напарник успокоился, и они уже не спеша шли, накрывшись плащами. Светила луна, и небо было усыпано звездами, и можно было кое-что различить на земле. Наконец, более внимательный Джузеппе нашел спрятанный лаз, и прошипел товарищу:

— Сюда, быстрее. Под плащом фонарь зажги, чтоб никто нас не увидел.

Микеле спустился в траншею, и осторожно зажег масла светильника, и раскрыл вход в подземную галерею.

— Спускайся, — прошептал он, подсвечивая путь вниз.

Джузеппе спрыгнул вниз, и забрал фонарь, подсвечивая ход под землей, и дождался Микеле. Напарники осмотрели старую кладку галереи, каменный пол, присыпанный землей. Пахло почвой, затхлостью, прелой травой. Пригнувшись, они пошли вперед, в тьму, чуть разгоняемую масляным фонарем. Шаги звучали глухо, отражаясь от кирпичных стен. Сердца землекопов бились чаще, и ни один не врал себе, что ему совсем не страшно. Мрачные тени скользили вперед, будто убегая от фонаря, но тьма тут же съедала пространство за ними. Потолок окутывали плотные груды паутины, придавая белесый цвет сводчатому потолку тоннеля. За одним из поворотов, укрытой грудой пыли, Джузеппе увидел несколько костяков, прикрытых клочьями материи. Он наклонился к мертвым, и увидев стоящий рядом с ними кожаный мешок, осветил место трагедии. В пыли лежало золотое ожерелье, такое прекрасное, и такое ненужное здесь. Но не только это привлекло внимание авантюриста. Пара золотых перстней с печатками- геммами, железный кинжал с рукоятью из слоновой кости, но изъеденный ржавчиной. И немалый мешок, куда Джузеппе запустил свой жилистый нос. Торжествующими жестом он подвернул стенки мешка, обнажая ровные ряды тускло блестящих желтизной изящных кружков, украшенных ликами увенчанными лавром. Лицо Микеле осветила нескрываемая радость, и он смог только прошептать:

— Наконец-то…

В полутьме, разгоняемой лишь теплым, но слабым светом железного фонаря, сама радость осветила лица двух друзей, перед ними было долгожданное богатство.

— Надо дальше идти, Микеле. Посмотрим, что там ее нас ждет…

— Главное, Джузеппе лишь бы не сабли карабинери… Может, все в мешок, и уходим? — с надеждой спросил Микеле друга.

— Мы не подведем сеньора.

— Ладно. Надо спрятать находку.

Они вытащили несколько кирпичей в кладке тоннеля, уложив туда найденное. Микеле сжав челюсти, двинулся вперед, к концу подземного хода. Они уперлись в полуистлевшую дверь, обитую бронзой. Джузеппе тяжело вздохнул, и левой рукой распахнул ее, держа в правой узкий кинжал.

— Микеле, посвети.

Житель Остии подошел с фонарем, разогнав тьму небольшого помещения. Вдвоем искатели приключений переступили порог комнаты, оглядывая стены и пол помещения заброшенного здания. Стены, окрашенные чем-то красноватым, были украшены двенадцатью фресками с сюжетами из древних мифов, а посередине блистал мраморный ленос, накрытый подобной плоской крышкой. Рядом стоял поставец из дерева, покрытый пылью.

— Вот вещь, достойная сеньора.

— Ты желаешь смерти сеньору? — удивился Джузеппе, — зачем ему гроб?

— Это не гроб, — начал Микеле, — эллинский гроб- это копия Парфенона, любого греческого храма, а латинский- прямоугольный, с плоской крышкой, с именем покойного посередине.

— Ты, друг мой, — улыбаясь говорил напарник, — не учился даже у остийского художника, где так поднаторел?

— Грабили могилы лет с двенадцати. Старшие товарищи научили, что нет в этих саркофагах ничего ценного, может, пара монет для Харона. Могилы в Клузии и Цере, это да. Один раз очень повезло, набрали и бронзы, и серебра. Года на три хватило, — вздохнул Микеле, — а таких гробов не видел. Больше на ванну похож в богатых домах. Тоже мрамор, а тут- смотри- и рельефы богатые. Сеньор будет очень доволен.

— Как потащим? «Сеньор доволен» — передразнил товарища компаньон.

— На тонких бревнах покатим, а завтра ночью подкатим тележку, и вытащим. Козлы возьмем у плотника, перекинем канат, и вытянем. Давай, начинаем.

— Ладно, возвращаемся, — и Джузеппе кивнул головой.

Бегом они добрались к выходу из лаза, нашли шесть подходящих обрубков деревьев, и там же нашли три куска толстой пеньковой веревки. Оба уже вспотели насквозь, и утирали соленую влагу, а ведь главная работа еще не началась. Микеле поднатужился, и Джузеппе подсунул веревку под один край леноса, потом, так же завели веревку под другой. Оба уже натужно сопели.

— Вина бы… — пробормотал один, вытирая лицо рукавом.

— Работай давай, а то вина ему!

Наконец, поднатужившись, они развернули артефакт, положив один его край на бревно, и чуть подали вперед.

— Не так быстро, — прошипел Микеле, — сейчас еще обрубок подложу, — и он подложил округлую деревяшку, потом другую.

Дело пошло веселее, и ленос уже доплыл ко входу в туннель.

— Фонарь не забудь, — приказал Джузеппе другу, поддерживая бок саркофага, упираясь пальцем в изваянного льва.

— Не рычи, а то лев тебе то-то откусит, — засмеялся покрасневший от натуги Микеле, подхватывая и фонарь, -сейчас и крышку привяжу, — и закрепил мраморную резную крышку на леносе.

— Давай передохнем, — пробормотал Джузи, и потянулся за флягой с водой.

— Давай, — и товарищ тоже отпил из своей большой глоток, — сейчас бы трубочку раскурить, — размечтался он.

— Ну да, а Гильермо, мастер, подумает, что Везувий опять проснулся. Тащим.

И они опять покатили ценный предмет, переставляя малые бревна, так что это сокровище само плыло в тоннеле. Сверху падали хлопья пыли и паутины, накрывая гостей подземного мира. Фонарь стоял на крышке, так что ленос был подобен ладье Харона, плывущем по Коциту, реке царства мертвых.

— Джузеппе, так ведь наш саркофаг подобен челну царства мертвых, а я- это Харон, который правит этой лодкой, перевозя души умерших, в этом месте смерти, Тартара, разинувшего свою голодную пасть.

— А кто же я? — грубо перебил друга Джузеппе, — я на кого похож?

— Ты? — и озорная улыбка озарила лицо Микеле, — без сомнения, ты- Цербер.

— Кто это? — выдохнул бандитто.

— Трехголовый пес царства умерших, — говорил он, смеясь, — потому что лаешься за троих.

Джузеппе тоже рассмеялся шутке компаньона, затряс головой, так что с него чуть шапка не свалилась. Он стоял, упираясь сильными руками в гладкий мрамор находки.

— Пошли, Микеле, еще немного осталось. Клади мешок с нашим золотом в саркофаг, все вместе потащим.

Остиец кивнул головой, и достал из тайника их сокровище, и они были так близки к цели, к долгожданному выходу из тоннеля. Они вымотались, были грязны и усталы, как самые работящие черти самого нижнего круга Ада.

— Микеле, бери мешок, и лезь ко мне. Саркофаг здесь до завтра оставим.

— Точно, — согласился его друг, кряхтя и перебираясь через ленос с мешком золота наперевес, с трудом удерживая равновесие, и боясь разбить в последний момент мраморное чудо.

Убрав войлок, Микеле осмотрелся вокруг, но в раскопе было все спокойно, лишь трещали вокруг цикады, до комарье учуяв добычу, ринулось пить кровь восставших из под земли.

— Пошли быстрее.

Джузеппе погасил фонарь, и два новоявленных богача по очереди тащили свое нелегкое богатство, давившее на плечи, но их совесть в этот раз была девственно чиста.

— Куда спрячем?

— Есть местечко, — улыбнулся в темноте Микеле, оттирая грязь с лица.

Место было отличное, никто и не подумал бы, что там лежит нечто хорошее. Наконец они добрались до своей мансарды. В темноте, у колодца они разделись до пояса, и стали отмываться холодной водой. Вода была ледяная, аж пальцы на ногах сводило, но оба старались оттереть весь страх этой ночи.

— Вино у нас есть?

— Целый кувшин. Допьём все, — предложил Джузи, а напарник важно кивнул головой, соглашаясь.

— Идем.

Они тихо поднялись по деревянной лестнице, железный ключ проскрежетал в замке, они вошли в комнату, м перекрестились на икону Мадонны. Зажгли светильник, и достали кружки, и счастливый Джузи разлил вино, и оба осушили все до дна. Усталость и страх проходили с каждым глотком, и Микеле, наконец, вздохнул от облегчения.

— Кажется, все…

— Нет, еще неделю помучаемся, лопатами помашем, — и Джузеппе успокаивающе хлопнул по плечу друга, — да еще саркофаг завтра вытащим, и на телеге вывезем.

— Чуть не забыл. Спать давай.

— Точно.

С утра после завтрака, опять начался непростой день. Притащили свою тележку, спрятав ее в кустах, и решили, что это они будут за ослов сегодня ночью. Встретили Гильермо, который заметил отдавленные пальцы Микеле, и сорванные ногти Джузеппе, и он попросил быть их осторожнее. Работа спорилась, проходка шурфов шла по заданному графику.

— Помогите! — вдруг раздался дикий крик неподалёку.

Джузеппе заметил двух землекопов, бежавших прочь в ужасе, и закрывающих свои рты платками. За ними бежали еще пятеро, и один из них упал, хрипя и корчась в конвульсиях.

— Убегайте! Везувий проснулся! — неслись крики со всех сторон, — Ад разверзся! Серой несет из бездны!

Микеле взглянул на кувшин рядом с ними, облил водой из него свой шейный платок, и завязал им свой рот, прикрыв и нос. Помедлив мгновение, так же сделал и Джузеппе. Друзья тяжело вздохнули, но быстрым шагом пошли навстречу гибельному облаку, посмотреть, что же случилось с товарищами. Первого упавшего наземь они оттащили сразу, держа его за руки и ноги, только голова потерявшего сознание свешивалась вниз. Они облили его лицо из кувшина с водой. Пострадавший быстро пришел в себя, безудержно кашлял, и отплевывался от заразы, попавшей в легкие. Парень хватал их за руки, но был не в силах сказать ни слова.

— Пошли дальше, Микеле, — и Джузеппе пошел вперед, опираясь на палку.

— Зачем она тебе? — удивился Микеле.

— Да мало ли, — прогудел сквозь платок Джузеппе.

Они шли вперед, хотя начинали слезиться глаза, и друзья ополоснули лицо из фляги. Рядом был раскоп, и они увидели впереди еще одного человека, закрывающего лицо, и раскачивающегося на краю траншеи. На дне лежали еще двое землекопов.

— Только не дыши, — заорал что было мочи Микеле, и они вдвоем, задержав дыхание, вытащили два тела из раскопа.

— Микеле, беги за тележкой, крикнул землекоп другу, тот кивнул головой, и помчался к кустам.

Вот уже он спешил, впрягшись в нее, и катил как можно быстрее к отравленным. Микеле остановился рядом с телами, и вместе с Джузеппе за руки за ноги, друг на друга сложил троих. Силач катил тачку, и шустрый напарник поддерживал людей, поправляя их ноги, свисающие с повозки, что бы никто из них не упал. Взмыленные, как породные лошади после скачек, они привезли свой груз к лагерю, где священник и фельдшер помогали пострадавшим.

— Падре! — закричал Микеле, — у нас еще трое!

— Сейчас, сын мой! Кладите их рядом, — ответил он, поправляя край сутаны, и опустился к пострадавшим, — Клаудио! Подойди! — позвал он фельдшера, обмывая лица лежащим губкой с водой.

— Бегу!

Фельдшер подбежал, и стал заливать в рты отравленным зелье, и двое стали отплевываться от его неимоверной горечи.

— Вы сделали большое дело, — сказал друзьям падре, — Меня зовут падре Никколо, а ваши имена, за кого молиться этим несчастным?

— Джузеппе и Микеле, падре Никколо. Но мы вернемся, может быть, другим еще нужна наша помощь.

Они сделали ещё три отчаянных вылазки, вывезли всех, кто там был, шестнадцать человек. Но к несчастью, даже они не смогли спасти всех, трое землекопов умерли. Друзья смотрели на три тела, покрытые мешковиной, рядом с умершими стоял падре с потерянным лицом, сжимавшим в руке крест, и шепчущим молитвы. Гильермо прибыл с повозкой, что бы увезти умерших, и тут же стал вместе с фельдшером укладывать тела в повозку. Тут, к вечеру, пошел дождь, закапал слезами, оплакивая погибших и прибивая газ, струящийся из расщелин в горах. Пришел и Вебер вместе с Калци, оба в грязной одежде, вымазанной землей. Карл снял шляпу, и вытер лицо батистовым платком.

— Спасибо вам за людей, — он подошел и долго тряс в благоларности руки двух бывших бандитто, — если бы не вы… И так трое погибло… А так, боюсь двадцать человек было бы на моей совести. Хорошо, что тележка у вас оказалась, — он наморщил лоб и задумался, — а зачем она здесь?

— Видите ли сеньор, — на секунду взял паузу Микеле, — решили и хлеб и булочки рабочим развозить. Пара медяков не бывает лишней для рабочего человека.

— Чего это я, — опомнился Вебер, — Совсем с ума сошел..это вам, за спасенных, от меня и Калци, — и он протянул друзьям два кошелька с деньгами, похлопал по их плечам, и поплелся, спотыкаясь прочь из лагеря, а за ним шел, еле живой, сеньор Калци в непременном парчовом камзоле.

— Раньше людей убивали, — и Микеле задумчиво потряхивал кошельком, напряженно морща лоб, — теперь спасаем…

— Успокойся, друг мой, — непривычно дружелюбно ответил Джузеппе, — нам еще ночью горбатится. То что парням помогли, так они наши, считай в одной банде… Ну как бы… Ты бы меня в перестрелке не бросил бы?

— Нет, ты что… Но, может, это нас Святой Николай сподобил? И деньги дал, и показал путь истинный? Что бы честно жили?

— Кто его знает, дружище… Но повезло нам, и сеньор граф помог, и его слуга, лекарь Евлампий.

— Он не слуга, а его крепостной, раб по- нашему. Так что теперь, раз он с нас тобой вылечил, наш долг выкупить брата во Христе и друга его, Елпидифора.

— Он, кажется, не бедствует, — засомневался Джузеппе, — сеньор Шереметев достойный кавальери, заботится о них.

— Ты бы хотел быть рабом, Джузеппе? — криво усмехнулся Микеле, — денег полно. А освободим Евлампия и Елпидифора, — и он обнял приятеля за плечо, — откроем клинику, будем людей лечить. Ну и денег заработаем. Понятно, что Евлампию и Елпидифору половина. Мы же теперь честные люди.

— Ты умен, друг мой, чёрт побери, да ты гений! А как граф не согласится?

— Сдаётся мне, — усмехнулся Микеле, — что за эту мраморную штуку Шереметев будет готов на многое. И монеты продавать надо не сразу, а по одной по две, разным антикварам разнесем.

— Ладно. Вытащим саркофаг?

— Само собой. Замотаем его как гроб, карабинери думают, что мы везем умершего. Все же знают, что люди погибли, но не знают сколько точно.

— Ты умен, — и Джузеппе похлопал приятеля по плечу, — пойду сделаю козлы, досок и бревен полно.

Работа закипела, через два часа был готов агрегат с блоком и продетой веревкой для выуживания леноса из тоннеля. Друзья опять замотали рты мокрыми полотенцами. Микеле прыгнул в шурф, и стал освобождать отверстие в грунте. Сорванными пальцами, шипя от боли, искатель сокровищ отодвинул камни и войлок в сторону, и под ним уже зияла каверна. Он зажег фонарь, и прыгнул вниз, а Джузеппе уже спустил вниз ему конец веревки. Микеле закрепил веревку на саркофаге, и они стали осторожно поднимать артефакт наверх.

Золотая цепь Гомерова (aura cateni Homeri)

Внизу, в тоннеле, Микеле поддерживал сокровище, не давая ему раскачиваться, и поправляя, что бы не застрял в рукотворном входе в подземелье. Наконец, чиркнув по земле бортом, саркофаг оказался на поверхности, а Джузеппе тянул груз через двойной блок, и наконец, положил наводку на мягкую землю.

— Наконец-то, — выдохнул он, — сюда давай, — позвал он друга.

Микеле широко улыбаясь, тащил фонарь за собой, и по пути закидал отверстие в земле. Он поднял большой палец вверх, одобряя друга, и прикатил тележку к леносу. Джузеппе посмотрел, и только покачал головой.

— Немного осталось, Геркулес, — сказал ему приятель, — поднатужься, друг мой.

Микеле опустил тележку к земле, Джузепппе, крякнув, поднял край леноса на доски площадки, и толкал саркофаг вверх, загоняя его в кузов повозки. Наконец, весь груз оказался в тележке, и друзья стали его привязывать, но дышло торчало вертикально вверх. Друзья взялись за дышло, и опустили его вниз, и повозка пришла в рабочее положение. Джузи лихорадочно оглядывался, ища тряпки для камуфляжа. Вот он нашел пару темных замызганных плащей, ими они закрыли мраморный артефакт в тележке.

— Кто потащит?

— По очереди, — утвердил Джузеппе, берясь за оглобли своими мозолистыми руками, и повез тележку к селению. Повозка подскакивала на кочках, а Микеле придерживал повозку, удерживая ее от опрокидывания. Напарник уже тяжело дышал, и он поменял его, и тащил повозку сам.

— Я представляю себя Пегасом, везущим Беллерофонта, сияющего неземным светом…

— А где твои крылья, мой крылатый друг, — перебил и поддел его старый товарищ, — смотри, в навоз не вляпайся копытами своими. Немного осталось.

И вправду, показался поселок, и стоявшие неподалеку карабинери не сказали ни слова, лишь опустили глаза, завидев двух бедолаг, тащивших тележку с гробом погибшего, укрытого мешковиной. Друзья только переглянулись, затаскивая в проулок тележку с тяжёлым грузом. Гаспаро сидел у ворот на табурете, покуривая трубку, пуская ароматный дым в чернеющее вечернее небо.

— Привет, постояльцы. Сегодня был скорбный день, но ведь вами все восхищались. Вы стольких спасли от смерти… Спасибо вам. Падре Никколо вас очень хватил. Проходите, вас все ждут, и те, кого вы спасли, и их счастливые родственники.

— А те, чьи родные умерли? — с печалью спросил Джузи, — мы пытались, как бог свят… — и он повел плечом, и опустил голову.

— Не кори себя, все остальные разбежались, а вы помогали другим, — заметил плотник, пожимая постояльцам руки.

— Гаспаро, нам надо проехать с тележкой мимо гостей… — вкрадчиво проговорил Микеле, — лишние глаза совсем ни к чему.

— Для вас, настоящих героев Торо дель Греко, нет невозможного.

Хозяин провёл друзей мимо толпы собравшихся, и они оставили тележку в старом сарае, сгрузили ленос, оставив рогожу на нем. Они еще постояли внутри сарая, оценивая надежность потаенного места. К ним пришел хозяин, и привез на тележке два больших ведра воды.

— Пойдемте, вас все ждут. И вода, что бы умыться, вы сами походи на чертей из преисподней, — улыбнулся хозяин дома.

— Мы ополоснемся, Гаспаро. Спасибо тебе, — они переглянулись, уже не в первый раз за сегодня. Плотник и не знал, насколько он прав!

— Хорошо, мы вас ждем.

Чистые и умытые, Джузеппе и Микеле вышли к гостям, сидящим за большими столами в тени персиковых и грушевых деревьев. Немудрящая пища была выложена в глиняные миски, и в глиняные кружки разлито вино. Падре Никколо сидел рядом со своей паствой радуясь выжившим, и скорбел о умерших. Помянули погибших, помолчали, и каждый думал о себе, о своей судьбе, как же внезапно, происходит то, что все меняет и это уже ничем не изменишь и не поправишь. Дальше все пили за спасителей, каждый хотел поблагодарить двух бандитто, и выпить за их здоровье, так что досидеть до конца праздника двум спасителям не удалось.

Проснулись они ближе к полудню. Дико болела голова, и он с трудом свесился с койки, пытаясь достать кружку с водой на столе. Делал он это не вставая, и переоценил свой рост, что понял, уже лёжа на деревянном полу. Микеле подтянул колени к животу, и поднял голову вверх, а потом, опираясь сначала на ножку стола, затем о столешницу, и смог с трудом встать. На столе присутствовали два кувшина- один с водой, другой с вином, и миска с маринованными оливками.

— Мой добрый Гаспаро, — прослезился Микеле, смотря на угощение, — ты знаешь, как спасти страждущего, — и съел пару маслин, запив их вином.

Сразу стало легче, пропала боль в голове, и проснулась радость жизни. Его друг же силился оторвать голову от подушки, но смог пока открыть лишь один глаз. Левый. Рука его пока бессильно свисала к полу.

— Джузеппе? Ты жив, — пошутил он, подавая кружку с вином другу, — испей волшебного элексира. Он несомненно вернет тебя к жизни.

— Ты мой Сальватор (спаситель), — ответил Джузи, принимая кружку и осушая ее до дна, — есть чего съесть?

— Добрый Гаспаро озаботился, — и он показал на маслины, — садись за стол.

Они сели, закусив терпкими и солеными плодами. Опьянение проходило, но волшебство вина, залечивающее горечь потерь, подействовало, и больше не было натужной тяжести в груди от пережитого.

— Нужно послать письмо графу, — уже твердо проговорил Джузеппе, — лучше ждать его здесь с нашим грузом.

— Разумно. Сейчас и пошлём весть.

Письмо было написано быстро, они спустились с мансарды, и жена Гаспаро накормила их остатками ужина. Письмо отправили сразу же, благо было чем заплатить. Сидеть, раскачиваясь в креслах — качалках, под навесом, и курить трубку, попивая крепчайший кофе- всяко лучше, чем ползать в узких штольнях под землей. Эту простую истину ощутили на себе новявленные философы Микеле и Джузеппе.

Кровь и вино

Петр Борисович сидел рядом с Бертраном и усердно записывал слова Пьетро Мори. Учитель ходил по саду, рассказывая о тайных учениях, задумчиво гладил ветвь персикового дерева. Каблуки стучали по камню придавая речи, своеобразный ритм.

— Нельзя полностью отвергать алхимию, ведь иногда у королей оказывались громадные объемы золота потрясающей чистоты очистки. У императора священной римской империи нашли в подвалах около пяти тонн в золотой монете, и все дукаты были отчеканены из такого, сверхчистого золота.

Учитель сделал паузу, обратил свое внимание на грушевое дерево, и мельком взглянул на учеников.

— Но и слишком полагаться на нее тоже не стоит. Главным ледует прзнать постоянное самосовершенстование. Ибо только совершенный человек может творить подлинное добро для других людей. Не так ли, граф Шереметев?

— Я виде людей, котрые познав добро, стали луше, чем были, сеньор Мори.

— А вы кто, сеньор Шереметев?

— Я всего лишь человек, — отетил Петр Борисоич словами царя Эдипа.

Пьетро Мори внимательно посмотрел на учеников, довольно улыбнулся и захлопнул книгу. Он важно, не торпясь подошел к толу графа, и сказал:

— Ты прошел испытания, сеньор Шереметев. Но путь твой не закончен, всю свою жизнь ты должен будешь стремится к совершенству. Через пять дней ты придешь сюда, и ты познаешь истину, — закончил он речь торжественными словами.

В тот день Петр Борисович проснулся раньше обычного, и долго сидел на краешке свой кровати, и задумчиво смотрел в окно, не снимая ночной рубахи и колпака. Глядел, запоминая, как солнце словно прорывается сквозь тяжелые занавеси гостиничной комнаты, а потом луч проник в щель между кусками дорогой ткани, и словно ощупывал комод рядом с его кроватью, словно желая выдвинуть ящик и обрядиться в его лучший парчовый камзол. Граф увидел, как стрелка будильника коснулась цифры 6, и раздался звонок. Он нехотя поднялся, и вошел Елпидифор, помогая его сиятельству одеться. Легкий завтрак, и арендованная двуколка отвезла адепта к воротам дома Пьетро Мори. У ворот его встречали сеньоры Алессандро Гентилески и Никколо Герардески, приехавшие из Милана.

— Привет тебе брат, мы будем сопровождать тебя, — сказал Алессандро, разодетый в этот раз в шелковый кафтан и такие же панталоны, украшенный фламандскими кружевами, — Ты, теперь ты, так быстро прошел нужные ступени посвящения.

— Мы будем подбадривать тебя музыкой, — добавил Никколо.

Дверь отворилась, и он увидел стоявший друг напротив друга Филипе Горди и Алессио Минелли, с обнаженными шпагами.

— Мы будем охранять тебя, подобно Селену и Гефесту, охранявшим самого Диониса.

— Выпей чашу вина, — тихо сказал ему сам Пьетро Мори, увенчанный венком, — войди в комнату, оставь свою одежду, и одень простую белую рубаху.

Шереметев вошел, и довольно быстро разделся, хотя серебрянные пуговицы выскальзывали из его пальцев. Сложил свою одежду, и одел простую рубаху, доходившую ему до колен. Он вышел, одетый так просто.

— Закройте ему глаза, ибо пока он слеп, и не видит явное, — и Алессандро повязал ему темную повязку, закрывшую очи, — иди вперед, теперь Селен и Гефест поведут тебя.

Шереметев не спеша шел босыми ногами по полированным камням пола дворца. Когда было необходимо, провожатве направляли его, и он почувтвовал, сто его подвели к лестнице, и то ступени ведут его вниз. Стало еще холоднее. Шаг и еще шаг, и они вме спускались. Было еще два поворота, и каждый раз налево. Он прошел через порог комнаты, и провожатые покинули его. Он услышал голос иаэстро Мори.

— Ты теперь подобен Дионису, но не бессмертному богу, а лишь смертному. Изменить тебя может лишь твоя кровь, она станет божественным ихором. Готов ли ты?

— Я пройду до конца, — прошептал Петр Борисович, подумав, что уже немолод, жизнь прожил, а Николай и Варвара живы и здоровы, — я готов пролить свою кровь.

— Пройди вперед, — и он взял его руки в свои, и неожиданно ноги графа во что то уперлись, — переступи, — и нога окунулась в нечто влажное, — теперь ступай смело второй ногой, и ложись, — Селен и Гефест!

Шереметев услышал еще шаги по полу, и сильные руи приподняли его и погрузили в ванную полностью, но граф ничего не видел, лишь чувствовал телом, всей кожей и слышал своими ушами. Петра Борисовича уложили в ленос, и надо сказать, этот гроб не был отполирован изнутри, так что он почувствовал своей спиной малейшую шероховатоть мрамора. Проводники залили тело графа жидкостью, пахнущей как вино. Эта субстанция коснулась рта графа, и он понял, что обоняние его не обмануло. Вино уже доходило ему до губ, полностью поглотив шею, тут раздался скрежет камня о камень, так что даже свет больше не прорывался через темную повязку на глазах в этом новом обиталище. Ощущения были весьма своеобразны, но страх не терзал вельможу больше. Он попробовал еще раз это вино на вкус. Кстати, оно было неплохим, учитывая обстоятельства. И, как ни странно, он стал чувствовать легкое опъянение, и, признаться, легкий страх, а как крышку не снимут? От этих мыслей его стал бить легкий озноб. Он дышал через повязку, чувствуя, как ткань намокает, так что он не только впитывал вино всей кожей, но и дышал им, жил им. Слышал ли он хоть что то, кроме шума в ушах? Голоса, но их слов разобрать он не мог, шумели где-то наверху, в таинственном далеко, все отдалялось от него, он как будто парил, вознесшись над облаками. Было чувство приятного освобождения и легкости, несравнимое с банальным опьянением. Мозг работал быстрее, не чувствуя привязки к естеству, и Петр Борисович увидел перед своими глазами задуманное, всю свою усадьбу в первозданной красоте, украшенную архитектором Бланком, с прекрасными аллеями, стрижеными деревьями, павильонами и античными статуями. Тут ударили тимпаны, заиграла арфа, и опять раздался скрежет камня о камень, и тут с него сняли повязку. Ослепительный свет, сравнимый со светом познания, ударил ему в глаза, но граф постарался не зажмуриться, он хотел видеть все.

— Вставай, познавший Истину, — торжественно произнес Пьетро Мори, улыбаясь, — ты прошел инициацию настоящей кровью Диониса, вином. Ты очистился.

Шереметев встал, и с его рубашки струями стекало вино. Пьетро показал ему на ширму. Граф ступая по каменному полу зашел туда, и был удивлен еще больше. В полу был устроен слив для воды, а на стене была бронзовая голова дельфина. Шереметев встал напротив, и потянул цепь, свисавшую с головы, и на него полилась прохладная чистая вода. Он помылся и оделся в свою одежду, приготовленную для него. Друзья стояли рядом, и ждали его. Был накрыт и стол, ожидающий всех адептов культа, и нового поклонника также.

***

Служанка в доме Пьетро Мори, Тересия, как всегда была занята тем, что убирала комнаты в доме профессора Мори. Накануне он отпустил слуг, сказав что сегодня праздник, и они могут отдохнуть. Тересия же попросила дать ей время, что бы протереть пыль в комнатах, и поменять простыни на кроватях. Потом же она должна была закрыть входную дверь на ключ, и положить его в условленное место. Она сметала пуль на шкафу, как вдруг услшала шлепанье босых ног по каменному полу, и глухие шаги. Она обошла по проходным комнатам залу, и стала, перекрестившись, подсматривать за людьми, с одетыми на лицо масками. Она была доброй христианкой, верной служанкой семейства Мори, но удержаться и не смотреть было действительно невозможно. Она видела всю процедуру, и как несчастный шагнул в красную жидкость в мраморном гробе, очевидно, кровью. Она уже слышала россказни торговок на рынке о вампирах, пьющих кровь и живущих в гробах, и долго смеялась. Но тут, она только смотрела и крестилась, крестилась и смотрела. Прекратить это она не смела, и осторожно отползла, и вернулась в свою комнату, спрятала свои вещи, и вшла из дома, закрыв дверь. Тересия шла по узкой улице к себе домой, зябко подергивая плечами. Не от холода, нет, а от страха. Она шла к любимому падре Клаудио, Клаудио Тоцци. Вот и церковь, их небольшой приход. Ее встретила помошница по хозяйству, Бьянка.

Тересия

— Тересия, что с тобой?

— Мне нужно видеть падре. Очень нужно и необходимо.

— Хорошо.

Вскоре она вернулась и провела посетительницу в келью падре, открыв старую сосновую дверь с деревянной же ручкой.

— Здравствуй, Тересия, — встав поприветствовал ее священник.

— Падре, — и она поцеловала ему руку, а тот благословил ее, — я, как добрая христианка, не могу не открыть это.

И Тересия рассказала падре все виденное ею, не утаивая самого малого. Отец Клаудио собрав всю силу воли, что бы не рассмеяться от радости, сдерживал себя. Он уже видел радужные перспективы своей карьеры в ордене Иисуса за разоблачение проклятых гностиков, а более всего заносчивого Пьетро Мори. Этот маэстро всегда указывал ему на его недостатки, не желая молчать о стяжательстве падре. Это отличный случай заставить замолчать его навеки. Он еле сдержался, что бы не расцеловать эту недалекую служанку, доставившей ему такую радость, падре внимательно выслушал свою прихожанку, и весь дрожа от нетерпения, дожидался окончания ее исповеди. Слова тянулись и тянулись, нескончаемый поток мыслей, потаенной грусти и обид выплескивался на каменное сердце Клаудио, тщетно стараясь показать мечты и надежды бедной женщины. Падре, уже порядком уставший, понял, что еще нестарая, все еще красивая, заботливая женщина жаждала женить на себе маэстро. Но все ее попытки разбивались о черствость Пьетро Мори, увлеченного лишь искусством. «Это тебя и погубит, упертый чурбан, -истекая злобой и завистью, подумал падре, — святая Инквизиция найдет твои потаенные струны, и ты станешь скрипкой Гварнери в их руках».

— Добрая женщина, а не узнала ли ты кого то из друзей маэстро?

— Нет, только русского. Они все приезжали к маэстро в масках.

— А ты не знаешь его имя, этого гостя?

— Его все называли Ваше сиятельство.

Но надо торопиться, иначе птички упорхнут из ловушки. Наконец, Тересия закончила свой рассказ, и Бьянка увела ее, а Клаудио накинул плащ, и почти бегом последовал к магистратам. Камни стучали под его башмаками, будто кричали-быстрее, быстрее.

Козьма и Дамиан

Дни тянулись, бандитто получили весть от Шереметева с просьбой подождать. Денег хватало, но заняться было нечем, и дело само нашло лентяев. Откуда не возьмись на селение навалилась новая напасть- полчища крыс заполонили подвалы селения. Коты не справлялись, и серые чудовища уе нагло шныряли по улицам, отгоняемые дубинами жителей. Убивали их сотнями, но число не уменьшалось. Бедный падре Никколо молился у образов, но помощь не приходила.

Джузеппе приохотился стрелять по крысам, тренируя глаз и руку. Раздавался выстрел, море дыма и грохот, серая шубка и хвост взлетали вверх, и падали оземь.

— Ты растратишь порох, Вильгельм Телль.

— А что делать? — пожал плечами Джузеппе, — да и крысы надоели.

— А что если? — не закончил фразу и бросился в мансарду Микеле, — скоро спущусь! — прокричал он.

Джузеппе набил очередную трубку, и принялся раскачиваться дальше.

«Черт побери. Это не так плохо, быть богатым. Но становится скучновато…» — подумал он.

Через три часа спустился камрад, с какой-то штукой, с торчащим из нее фитилем.

— Гаспаро! — закричал он, — сюда иди!

Подошел плотник, еще усыпанный стружкой.

— Чего случилось? — пробубнил он недовольно. Вчера Джузеппе работал у него на токарном станке, и неплохо работал, оказался очень способен. Он выполнил заказ раньше срока. Но сегодня постоялец был не в духе, и работать стамеской обещал только после обеда.

— Я изгоню крыс, — гордо заявил Микеле, — и протянул изделие в вытянутых руках.

— Решил взорвать дом? — задумчиво спросил Джузи, ковыряя пальцем в изделии, — и крысы разбегутся? Забавная мысль, — при этих словах Гаспаро только крякнул, не зная что делать.

— Да уж, — только сказал изобретатель, — Гаспаро, собери всех домашних, кошек и собак, запри детей в доме. Я отравлю крыс, — гордо заявил он.

— Они давно не жрут отраву.

— Это газ, Гаспаро.

— Будешь бегать с горящей серой на сковородке? Раньше сам отравишься, друг мой, — сомневался плотник.

— Господи, — вздохнул алхимик, — сделай как я прошу.

— Хорошо, — флегматично согласился хозяин дома, и вскоре раздались крики, и домашние выуживали детей из всех темных углов дома. Наконец, Гаспаро вернулся.

— Все готово, — и он развел руки.

— Пошли.

Троица пошла ко входу в подвал, и по пути они вяли с собой дубинки, а Микеле взял горящий фитиль от лампы. Плотник отворил дверь, и ловким ударом прибил крысу, и посветил внутрь подвала. Грызуны разбежались по углам, а изобретатель поставил сою шашку на металлический лист.

— Выходите, а то отравитесь, — и он поджог фитиль, и все бросились вон, захлопывая дверь. — Сутки входит нельзя, — добавил он.

Из подвала отчетливо тянуло серой, но запах был не убийственный, и они отошли подальше.

— Завтра увидим, — примирительно согласился Гаспаро.

Было время обеда, а потом гости помогали Гаспаро с выполнением заказа. Плотницкая работа увлекала, да и было чем заняться.

Святой Николай услышал падре, и крысы покинули дом Гаспаро. Тот не верил своим глазам, проверил все, но грызуны более не шастали здесь, в его старом доме. Когда он кинулся в подвал, Джузеппе надел на него маску, и погрозил пальцем.

— Без нее нельзя, друг мой, умрешь.

— Конечно, — согласился Гаспаро, поправляя полотняную маску на лице.

Крыс не было! И счастливый плотник побежал в церковь, и уже вернулся в экипаже падре Николая. Пожилой священник ехал в двуколке, сам правил старой кобылой, которая не торопясь плелась по дороге. Рядом с ним силел и Гаспаро, что то рассказывающий падре. Друзья сидели рядом на скамейке, наблюдая, с чем же пожаловал священник. Отец Николай привязал свою лошадь, и направился к ним бодрой походкой, и плотик едва поспевал за ним. Бывшие землекопы получили благословение, и падре смотрел на них, счастливо улыбаясь.

— Вот видите, Бог послал вас в наше селение не зря. Он опять помог нам вашими руками, да и головами тоже, — и он подал им толстый туго набитый кошель, — а это на изготовление чудесных шашек против крыс.

— Падре, устройство непростое, и нужна осторожность в обращении.

— Я сам буду ходить по домам, никто из жителей не посмеет меня ослушаться. Я покажу как сделать маски, и что нужно удалять всех, и животных и людей, из подвалов при окуривании. Если окуривать серой, по старинке, то травится много людей. То что вы придумали, несравненно лучше.

— Вина, падре? — спросил Гаспаро.

— Наполовину разбавленного, — улыбнулся священник, и присел на табурет под навесом, положив руки на деревянный стол, — Может, останетесь у нас? — говорил он с мягкой улыбкой на лице, — Вы добрые и храбрые люди, все здесь очень вам рады, — предложил отец Николай.

— У нас дела в Риме и Остии, да у меня там мать и сестра, — ответил Микеле.

— Приезжайте с ними. Участок под дом есть, пустует, но я договорюсь с старостой. Кстати, — добавил он, рядом с моим домом. И вот вам грамота от меня, на этот случай, — и подал грамоту, перевязанную тесьмой с сургучной печатью.

Микеле и Джузеппе взяли документ, поклонились падре с благодарностью. Теперь их все люди не гнали прочь, как ненужных и презираемых существ, а звали к себе, желая видеть рядом. Знать, встреча с графом и была долгожданным благословением, изменившим их жизнь к лучшему.

— Мы вернемся, падре Никколо, обязательно вернемся.

— Я поеду, еще дела в селениях рядом. И похороны, и свадьба. Жизнь продолжается, — он развел руки, показывая свою покорность божественному промыслу.

Священник допил вино, отвязал свою кобылу, и сев в повозку, снова покатил по делам, помогать местным поселянам. Друзья же принялись за работу, изготовив за три дня триста шашек, которые Гаспаро отвез падре Никколо. Так они и трудились, укладывая смесь в холщовые мешочки, с лицами укрытыми масками, и тут услышали долгожданный грохот колес кареты графа, и удивленный и такой знакомый голос незабвенного Евлампия:

— Чего в масках? От кого прячетесь?

— Привет, приятель! — закричал и Джузеппе в ответ, вставая с скамьи.

— Кто это? — спросил Гаспаро постояльцев, показывая на карету, и незнакомый герб на ее двери, украшенный графской короной.

— Наш добрый сеньор граф Шереметев, — ответил, вставая Микеле, — приехал забрать нас и груз, который его ожидает.

Гаспаро отворил ворота, и карета заехала во двор, а за ней и проехала грузовая телега, которой правил Елпидифор. Из кареты вышел сам Шереметев, вежливо, чуть поклонился хозяину дома (сказались уроки Пьетро Мори о равенстве людей).

— Мои люди не тревожили вас, добрый поселянин? — спросил он.

— Гаспаро, сеньор, я плотник, — представился владелец дома, не одевая шляпу, — в добрый час вы послали нам этих почтенных людей.

— Да? — только и смог промолвить Пётр Борисович, и у него сделалось удивлённое лицо, и он с любопытством оглядел двух бандитто.

— Несомненно сам Господь подвигнул вас на это, сеньор, — говорил Гаспаро, воодушевляясь, — они спасли шестнадцать человек, рискуя жизнями, не боясь пошли в самый центр ядовитого облака, сеньор. Они спасли моего сына от бешённого пса, не боясь его клыков, они избавили наш несчастное селение от орды крыс. Они просто, — он не мог подобрать слова, — они наши добрые Козимо и Дамиан, спасшие нас от бед и несчастий. Сам добрый падре Никколо звал их поселится у нас, когда закончится служба у вас, добрый сеньор.

— Я рад что так вышло и их вело само Провидение, — и на лице Петра Борисовича заиграла неопределенная улыбка. Он не знал что и думать. Ведь боялся, что оба подопечных сорвутся во все тяжкие без присмотра, но « Разбойници стали агнцами божьими». — Возьмите, для вас и вашей семьи, за то, что приютили моих людей, — и граф протянул замшевый кошелек, — вы и им помогли, и мне. Не сомневайтесь. Отказываться нельзя, у нас в России, это неуважение.

Гаспаро взял кошелек, подошел к слабо улыбающейся жене, и отдал ей деньги.

— Тогда вы должны у нас отобедать, сеньор, — твёрдо сказала жена плотника, сложив руки на своем переднике, — все готово, мы будем рады.

— С удовольствием, сеньора. Мы сейчас загрузим вещи Джузеппе и Микеле, и с радостью разделим с вами трапезу.

— Через час, сеньор граф.

— Мы не посмеем опоздать, — улыбнулся Шереметев.

— Показывайте, приятели, что там у вас, — в нетерпении Петр Борисович позвал итальянцев, — пойдемте быстрее. Елпидифор, Евлампий! Грузовую телегу сюда!