Бесплатный фрагмент - Охотники за артефактами

Глава 1. Вещь на подоконнике

Вороны — птицы умные. А эта ворона к тому же была старой, многоопытной и потому вполне могла считать себя мудрой. Она никогда не спешила. Наблюдать, выжидать, примериваться — вот правила, которые она неукоснительно соблюдала. Они уже давно стали привычкой, и эта привычка не раз спасала ей жизнь.

Вот и сейчас ворона переминалась на ветке, косила глазом на раскрытое окно третьего этажа и выжидала. На подоконнике распахнутого настежь окна что-то блестело. Вещь была большой и непонятной, за всю свою городскую жизнь ворона никогда не сталкивалась ни с чем подобным. Любопытство подталкивало ворону перелететь на подоконник и на месте попробовать разобраться, что это за штука.

Она вела наблюдение уже довольно давно, и квартира, притаившаяся за раскрытым окошком, не подавала признаков жизни. В квартире никого не было, причём не было так, что, кажется, и не должно было быть, — мудрая ворона хорошо разбиралась в таких нюансах. Те, кто ещё вчера обитали в этой квартире, явно не собирались в неё возвращаться, по крайней мере, в ближайшее время.

Тем загадочней казалась та штука на подоконнике. Для чего она там? Просто забыта? Ворона знала множество вещей, которые у людей принято забывать в самых разных местах — зонтики, перчатки, записные книжки, просто книжки, ключи и даже сумки, — но что кто-нибудь забыл такое? Уж не ловушка ли это?

Ворона хрипло каркнула — прочистила горло и переступила лапами, — в конце концов, сколько можно сидеть? Надо на что-то решаться. Благоразумие подсказывало оставить всё как есть и удалиться. Ещё раз каркнув — на прощанье, ворона тяжело оттолкнулась от закачавшейся ветки, но уже в воздухе, бросив последний взгляд на предмет своих размышлений, она с удивлением обнаружила, что он перестал блестеть. И дело было не в том, что теперь солнечные лучи падали на него по-другому, нет — такие предметы вообще никогда не блестят. Тусклая деревяшка, полированное дерево, холодный металл — каждая вещь в своих отношениях с солнцем. Сейчас вещь на подоконнике выглядела деревянной, но ведь мгновением раньше она играла металлическим блеском. Ворона не могла ошибиться, но и что бы там ни лежало, оно не могло изменить свою природу — это противоречило всему вороньему опыту.

Новая загадка решила дело. Вопреки благоразумию, ворона сделала полукруг и опустилась на подоконник.

На подоконнике лежал меч. Рукоять с насечкой, чтоб не скользила ладонь, кованая гарда с замысловатым рисунком, широкое и тяжелое полотно — откуда современной птице увидеть такое? Но то, что эта штука в родстве с ножом, ворона поняла сразу. Она тюкнула клювом, меч звякнул. Железо. Она легонько подтолкнула его, меч остался на месте. Тяжелый.

Ворона просеменила вдоль — до самого острия. Новый ракурс. Она склонила голову, изучая — нет, как и не было, ничего деревянного.

Она так увлеклась, что не заметила, как из прихожей в комнату протиснулся здоровый чёрный котище. Бесшумно, пружиня при каждом шаге, он пересёк пустую комнату наискосок и замер, прижавшись к полу. Лишь хвост, живущий отдельной жизнью, не находил себе места. Он дёргался и перекладывался — справа налево, слева направо.

Ворона опознала опасность только в момент прыжка. Она успела расправить крылья, но не успела подняться в воздух. Кот прижал её лапой к подоконнику, полетело перо. Но с большой и бывалой птицей сладить было не просто. Ворона извернулась и быстро клюнула кота сначала в лапу, а потом в нос. Больно. Кот зашипел и ослабил хватку. Ворона дёрнулась и, оставив на подоконнике ещё несколько перьев, вырвалась на свободу.

Кот зло поглядел ей вслед, и ещё долго топорщил шерсть на загривке. Потом он успокоился, сел столбушком и, презрительно щуря глаза, стал рассматривать деревяшку, которой занималась ворона. Две палки скреплённые парой гвоздей — какая-то детская самоделка. Фрр, и это когда магазины полны красивых и ярких игрушек, где даже мыши похожи на настоящих.

Потом он вспомнил инструкцию — наблюдать, мелочь гнать, о непонятном докладывать. Можно ли считать эту деревяшку непонятным? Во всяком случае, доложить не мешает. А чтобы ворона не покусилась на вещественное доказательство, вещицу следовало припрятать. Самый простой способ — столкнуть во двор и прикопать землёй из цветочной клумбы.

Кот толкнул деревяшку лапой, и та заскользила по подоконнику. Кот поднял лапу, чтобы толкнуть ещё, да так и замер.

Чуть раньше внизу остановилось такси. Из машины, расплатившись с шофёром, вылез дядька в пёстрой футболке. Ну дядька как дядька. Какое дело коту до всяких там дядек. Но этот прямо-таки уставился на окна третьего этажа. Вот и машина уже уехала, а он всё стоит и смотрит. И смотрит как-то нехорошо.

Кот привык, что на него часто смотрят. Такую красоту не спрячешь. Пушистый, большой, почти весь черный — лишь на груди и на лапах благородные белые пятна. Грациозный. Под восхищёнными взглядами кот застывал в гордой позе и внутренне млел. Но дядька не восхищался. Он наклонился и подобрал несколько камушков.

Кот не стал испытывать его меткость. Когда человек действует так уверенно, можно уважительно предположить, что он не рискует разбить стекло. Вот и ещё один повод для доклада. Кот мягко перепрыгнул на ветку ближайшего дерева и, прошествовав по ней почти до ствола, сел и стал умываться, всем своим видом показывая, что это важное дело давно назрело и должно быть выполнено незамедлительно. Именно эта причина и заставила кота покинуть подоконник, а что до человека внизу, то всякие там прохожие кота решительно не интересуют.

Краешком глаза кот заметил, что дядька выбросил камушки, отряхнул руки и вошёл в подъезд.

Глава 2. Досмотр пустой квартиры

В пустой квартире долго звучал звонок. Потом разочаровано замолчал. Человек за дверью подумал, потом для порядка позвонил ещё — уже не так долго. Открывать было некому. Оставалось только вздохнуть и уйти, и человек, наверное, вздохнул. Но не ушел. Произошло нечто другое. Дверь вдруг потеряла ясность очертаний, её контур начал двоиться. Казалось, что теперь существуют две двери: одна по-прежнему плотно закрыта, но есть и вторая, растворившаяся легко и бесшумно, чтобы пропустить какую-то пёструю фигуру.

Войдя внутрь, фигура протянула подобие руки, взялась за ручку раскрывшейся двери и захлопнула её, совмещая один призрак двери с другим. И сразу всё стало чётким — и дверь, и человек в пёстрой футболке, с любопытством оглядывающийся в прихожей. Без мебели она казалась незнакомым, странным и немного опасным местом.

Впрочем, Леонид Бенедиктович был волшебником, а у волшебников свои способы разбираться со странностями. Например, для волшебника комната, где когда-то стояла мебель, пуста лишь на первый взгляд. Если приглядеться, можно заметить тени теней, накопившиеся за то время, пока тут стоял какой-нибудь шкаф или стол. Стулья, обычно часто передвигаемые с места на место, исчезали бесследно, но Леонид Бенедиктович помнил, что угол комнаты занимало несколько громоздкое, но удобное кресло. Остальное было уже делом техники: выбрать правильный угол зрения, чтобы заметить в нужном месте лёгкую тень; обежать её взглядом по контуру, а потом охватить сразу всю, — главное не мигать и не отводить глаз. Тень набухнет и минуты через три примет свой обычный вид, подходящий для данного времени суток. Тогда надо краешком глаза зацепить предмет, отбросивший тень, и, как только он обретёт краски и плотность, резко перевести взгляд на него. Тут важно не поспешить — а то вспугнёшь: тень разлетится в клочья и о кресле можно будет забыть; и не затянуть — перестоявшая тень так и останется тенью.

Уф. Уютно устроившись в кресле, Леонид Бенедиктович попробовал обдумать сложившуюся ситуацию, но ему что-то мешало. Ах да…

Он по-особому щёлкнул пальцами, зацепил футболку где-то в районе подмышки и пару раз встряхнул. Цветные пятна на материи помутнели, сорвались с места и замелькали, словно пустились в пляс. А когда танец кончился, оказалось, что Леонид Бенедиктович одет в длинный восточный халат. Из-под халата смешно выглядывали разношенные кроссовки, но с ними Леонид Бенедиктович мирился — волшебнические башмаки с узкими загнутыми носками слишком уж натирали ноги.

Итак, почему же квартира пуста?

Леонид Бенедиктович сегодня проснулся раньше обычного. Разбудила его тревога. Пока он варил себе утренний кофе, жарил тосты, завтракал, тревога подгоняла его, но он никак не мог с ней разобраться. Горизонты жизни были безоблачны. Он начал перебирать своих родных и знакомых, и тут что-то откликнулось. Допивая последний глоток, Леонид Бенедиктович твёрдо знал: неприятности посетили Мишу — его маленького коллегу и друга.

Леонид Бенедиктович редко когда сомневался в своей интуиции, и она почти никогда не подводила его. Но сейчас интуиция молчала. Пустота Мишиной квартиры была значимой, но значение её можно было понять двояко: либо с Мишей случилась настоящая большая беда, либо тревога, забежавшая к Леониду Бенедиктовичу этим утром, вызвана эхом крупных событий, которые хотя и всколыхнули мир его друга до самого основания, но сами при этом не обязательно несли в себе зло. Это могли быть даже радостные события.

Леонид Бенедиктович закрыл глаза и мысленно прошёлся по всей квартире, восстанавливая её в соответствии со своими воспоминаниями недельной давности. Вскоре он нашёл то, что ему было нужно.

Крякнув, он вылез из кресла и вышел в прихожую. Там было сумрачно. Солнечного света, попавшего в прихожую вместе с Леонидом Бенедиктовичем из комнаты, было явно недостаточно, чтобы растворить тьму, залегшую вдоль плинтуса и затаившуюся в углах.

Леонид Бенедиктович почесал переносицу, оценивая обстановку. Затем решительно закрыл дверь в комнату, приложил ухо к замочной скважине входной двери и прислушался. На лестничной клетке было тихо. Тогда он осторожно потянул ручку входной двери на себя. Дверь послушно раздвоилась уже знакомым нам образом. Леонид Бенедиктович исчез, и через минуту возник снова — с лампочкой в руках. Видимо, он вывернул её на лестнице, — непростительное хулиганство для человека его лет и профессии.

Пыхтя и отдуваясь, он выволок из комнаты кресло, — оставленное без внимания, оно уже успело малость расплыться, — немного замешкался, — снимать кроссовки или нет, потом махнул рукой и залез так.

Вкрутив лампочку в патрон, Леонид Бенедиктович торжественно щёлкнул выключателем, и тусклый электрический свет наполнил прихожую. Нужный эффект был достигнут.

— И чего только не приходится делать, — пробормотал Леонид Бенедиктович себе под нос.

Минуты две ему пришлось поползать на коленях вдоль плинтуса, отыскивая нужную тень. Иногда он щекой касался линолеума, а потом отплёвывался от пыли.

Наконец, тень была найдена, и скоро на стене нарисовалось высокое овальное зеркало в бронзовой раме.

Леонид Бенедиктович поставил кресло так, чтобы оно не давало в зеркале отражения, уселся, удобно откинув голову, крепко зажмурился, а потом чуть-чуть приоткрыл глаза. Из-под приопущенных век он как будто подглядывал за зеркалом. Зеркало замерцало и стало показывать отражения. Вот крепкие молодые люди пронесли шкаф. Вернулись обратно. Следующей ходкой они вынесли стол. Толстенький человечек прошёл с коробкой в вытянутых руках, видимо, опасаясь испачкать костюм. За ним с другой коробкой почти проскакал весёлый светленький мальчик. Грузчики вернулись. Ага, настал черёд кресла, — того самого, в теневой копии которого восседал теперь Леонид Бенедиктович. Грузчики чуть не сбили вернувшегося в квартиру мальчика. Мальчику пришлось вжаться в стену. Он что-то жуёт. И, правда, — в руке у него яблоко. Теперь он задумчив. Появился толстенький в костюме, протягивает руки к зеркалу. Отражения заметались и исчезли. Оригинал зеркала сняли со стены.

Глава 3. О волшебниках и их волшебстве

Кое-что стало понятно. Мишу не увезли силой. Случился обыкновенный переезд. Возможно, вернулись Мишины родители.

Но как бы Леонид Бенедиктович не пытался уговорить себя, он чувствовал — здесь что-то не так. Даже если это переезд, вряд ли его можно назвать обыкновенным. Начать с того, что Миша не собирался переезжать. Они виделись три дня назад, и Миша не ждал перемен. Допустим, родители действительно вернулись — упали, как снег на голову, но тогда — и это следующая неувязочка — зачем вывозить мебель? Отмерив многие тысячи километров, захочется ли затевать такую возню сразу же на второй день после приезда?

Родители могли вызвать Мишу к себе. Но в этом случае Миша первым делом позвонил бы Леониду Бенедиктовичу — попросить совета, содействия, — легко ли так быстро распродать или пристроить мебель, сдать квартиру хорошим людям, — наконец, Миша просто бы предупредил, что уезжает.

Да и не похоже, что квартиру собираются кому-то сдавать. Самый грозный факт — её вопиющая пустота. Срываясь с места — на время ли, насовсем, — люди всегда что-нибудь оставляют. Всегда находится что-нибудь ненужное, что не стоит брать с собой, а выкинуть собственными руками — жалко. Наконец — элементарный мусор. Любой чистюля, замученный переездом, оставит пару газет, не понадобившихся при упаковке, календарик на двери, полупустой пузырёк в стенном шкафу, старый веник.

Ничего подобного. Из этой квартиры взято всё, — о прошлом напоминают разве что обои на стенах, да тени теней — тем, кто умеет их понимать.

И тем более странно в этой зияющей пустоте смотрится Меч Мужества — вещь, которую Миша никак не мог просто забыть. Значит, Меч оставлен специально, — но с какой целью? Если это знак, то знак чего?

Леонид Бенедиктович познакомился с Мишей в лесу. Впрочем, городской лес не добирает нескольких унций до полного веса этого слова. И всё же — нестриженая природа, птичий цвирк вместо жужжания машин, воздух, пригодный для вздоха, живые цветы… Леонид Бенедиктович наслаждался сочетанием золотого с зелёным, наблюдая, как капли солнечного света маслянисто стекают по широкой листве молодых лип, когда его внимание задел разговор за спиной.

— Мама, мама, смотри! Мальчику плохо!

— Нет, детка, это он играет.

— А во что он играет?

— Не знаю, детка.

— Можно, я тоже поползаю по траве?

— Нет, детка. Трава может быть ещё влажной. Земля холодная. Ты ведь не хочешь заболеть?

— А почему ему можно?

— Ему тоже нельзя. Только его родители забыли сказать ему об этом. Ну пойдём, детка. Хватит оглядываться. Это уже становится неприличным.

Леонид Бенедиктович перекинул ноги через лавочку, благо она была без спинки, и сел лицом к дорожке. Теперь он тоже видел мальчишку, стоящего на четвереньках на дальнем конце поляны. Рядом с мальчишкой зияла раскрытым зевом довольно большая сумка. Он то и дело опускал в неё руку — что-то убирал, что-то доставал, припадал к самой земле, замирал ненадолго, и всё повторялось снова. Иногда в руках мальчишки мелькала яркая радуга.

Леонид Бенедиктович заинтересовался, встал и подошёл посмотреть, что он там делает.

В сумке друг на друге стояло несколько неглубоких коробок. Верхняя была раскрыта, и в ней на вате, которой было выстлано дно, лежали разнокалиберные пузырьки из-под лекарств — тёмные и прозрачные, но обязательно — стеклянные и обязательно — с плотно закручивающейся крышкой. Мальчик как раз длинными и тонкими пальцами музыканта достал из коробки очередной пузырёк, свинтил крышку и вытащил, поддев ногтем, резиновую пробку, затыкавшую горлышко.

Хотя Леонид Бенедиктович не ронял лишних звуков, мальчик почувствовал его присутствие, оглянулся и вопросительно улыбнулся. Он нисколько не насторожился.

— Можно я посмотрю, как ты это делаешь? — спросил Леонид Бенедиктович.

Мальчик улыбнулся ещё шире, и кивнул. Потом лицо его стало серьёзным, только в глазах ещё продолжала светиться улыбка. Он наклонился к самой земле. Осторожно, от волнения высунув язык, большим и указательным пальцами левой руки он взял травинку чуть повыше её середины и слегка потянул в сторону. Этого оказалось достаточно, чтобы солнечный луч, упавший в возникший просвет, высветил большую каплю росы, заигравшую бриллиантовым блеском. Мальчик подвёл пузырёк под самую капельку и коротким, выверенным движением встряхнул травинку. Росинка упала в пузырёк, прочертив в воздухе радужную дорожку.

— Да ты виртуоз! — удивился Леонид Бенедиктович.

— Это уже сотая! — гордо сообщил мальчик.

— Тебе помочь? — Леонид Бенедиктович присел рядом на корточки. — Можно?

Мальчик кивнул. Леонид Бенедиктович вставил конец травинки в следующий пузырёк и пригнул её книзу. Капля, сидящая на травинке, забеспокоилась, перекладывая центр тяжести из стороны в сторону. Леонид Бенедиктович легонько подтолкнул её взглядом, и она торжественно и важно скользнула в свою стеклянную клетку.

— Какая серьёзная получилась… — Мальчик покачал головой. — Не пойдёт!

— А, по-моему, — ценный экземпляр, — Леонид Бенедиктович поднял пузырёк к свету, — гляди какая большая.

— В ней мало солнца. Её не заставишь смеяться.

Мальчик поправил вату в коробке, изъял у Леонида Бенедиктовича пузырёк с неудачной каплей и положил к остальным — из вежливости.

— Я тебе испортил охоту. — Леониду Бенедиктовичу было досадно — мальчик ему понравился.

— Не берите в голову! — мальчик накрыл коробку крышкой и застегнул сумку. — Всякая охота рано или поздно приходит к концу. Всё дело — в настроении, оно — слишком летучая штука. Я вот задумался, и настроение улетело.

Он хитро сощурился.

— А знаете, о чём я подумал? Почему капля Вас послушалась? Вы же травинку даже не встряхнули.

Пришлось признаться. Так они и познакомились.

— — Я тоже хочу быть волшебником, — задумчиво протянул Миша. — Мне кажется, что настоящее волшебство не противоречит тому, что нас окружает. Наоборот, всё вокруг волшебно и удивительно. Во всём лесу нет двух одинаковых листьев — у каждого своя, отдельная тайна. Облака, меняя форму, словно хотят нам рассказать о чём-то, а мы не знаем их языка. Каждая капля росы способна отразить одно из моих настроений. Мир основан на чуде, дышит им. И если прислушаться и уловить это дыхание, не потребуется никаких заклинаний. Главное — понять и попытаться дышать с ним в такт.

— Они вышли на опушку леса.

— Гм. А это? — Леонид Бенедиктович широким жестом показал на белые одинаковые коробки домов, грязные автобусы, столпившиеся у конечной, цепочку киосков у автобусной остановки.

Миша молча смотрел на открывшуюся панораму, словно пробуя новым взглядом привычную и примелькавшуюся картину.

— Здесь нет волшебства, — наконец произнёс он.

— Зато здесь живут люди. И пусть они далеко не волшебники, дыхание этого мира не менее поучительно, чем дыхание леса. — Леонид Бенедиктович легонько ткнул Мишу в плечо. — А разве волшебство без людей имеет хоть какой-нибудь смысл? Разве не всякое чудо адресовано человеку?

К этому разговору они вернулись через несколько дней. Миша позвал его к себе, вернее Леонид Бенедиктович напросился в гости — его интересовала дальнейшая судьба росинок.

За окошком шуршал листьями дождь. Они сидели на кухне и пили чай. Такую погоду Миша счёл неблагоприятной для показа коллекции:

— Настроение может смазаться.

Большие листья клёна тяжело стряхивали капли. Миша открыл форточку пошире. Запах влажной земли, прибитой пыли смешался с запахом свежего чая. Пришепётывание дождя зазвучало сильней.

— В такую погоду хорошо грустить. А в росинках я хочу найти радость. Живая капелька радости — мерцающий кристалл. Положишь на ладонь — и согрето сердце. Мне уже видится, какой она должна быть. Утренняя роса, настоянная на кварце, чуть-чуть серебра — чтобы держалась форма, может быть — хорошая музыка и — много-много солнца. Хорошо бы заманить в капельку несколько солнечных зайчиков, если они согласятся там жить…

Он помолчал.

— Я думал над вашими словами, Леонид Бенедиктович. Я ещё совсем не волшебник. Я не чувствую других людей. Совершенно. Я не знаю, что им нужно. Я пока пытаюсь вырастить чудо по своему вкусу, такое, которое бы подошло именно мне, поддержало меня в трудную минуту, помогло бы мне измениться. Мне грустно — и я мечтаю о Капельке Радости, мне одиноко — и вот она, Книга Любопытства, мне страшно — и скоро у меня будет настоящий Меч Мужества.

Леонид Бенедиктович полистал Книгу Любопытства, подержал Меч Мужества в руках. Это были интересные вещи. Миша охотно рассказывал, как он их делал, но Леонид Бенедиктович понимал, что, задумай он повторить эти действия шаг за шагом, у него ничего не получится. И не случайно. Он давно знал, что у каждого волшебника — свой стиль. В каждое чудо помимо всего прочего попадает частичка того, кто производит это чудо на свет — будь то летучая тень, отсвет души, прищуренный взгляд, невзначай обронённое слово. И без этой добавки чудо не состоится. Всё остальное можно найти, а этого — не купить, не подделать.

Книга Любопытства была завершённым продуктом. Она состояла из нескольких страниц. Сколько ни листай, каждый раз — новая картинка. Тронешь картинку пальцем — она оживает: едут машины, люди переходят дорогу, звучит незнакомая речь; разлапистые ёлки отрясают излишки снега, пронзительно крикнет лесная птица — и вновь тишина; а то слышен шелест гальки, ленивые волны облизывают берег тёмными языками. Картинку можно было настраивать по своему желанию, но как — Леонид Бенедиктович толком не научился. Миша верил, что Книга Любопытства показывает то, что действительно происходит — где-то не здесь. Но Леонид Бенедиктович сомневался. Он знал, что результат волшебства часто отличается от того, что хотелось волшебнику. Чудо не прозрачно и не ведомо до конца, даже если ты его сделал своими руками. Этим настоящее чудо и отличается от жалких подделок.

Меч Мужества был ещё далёк от совершенства. По Мишиной задумке, он должен вливать в человека, взявшегося за его рукоять, стальную решимость, делать его по духу воином. Но что-то ничего подобного не ощущалось. Зато чётко работал защитный механизм. Приземлённая личность вместо стального меча видела лишь деревяшку. Отличная мимикрия. Только… Леонид Бенедиктович осторожно поинтересовался тогда: не слишком ли трусоват Меч? И Миша, вздохнув, ответил, что да, ещё есть над чем поработать.

И вот теперь Меч Мужества лежал на подоконнике — единственная вещь во всей пустой квартире. Для стороннего наблюдателя — палка палкой.

Пока Леонид Бенедиктович суетился, оживляя старые тени, его тревога кружила вокруг Меча. И не напрасно. Ещё одна тень — живая и пушистая мелькнула в проёме окна, и всё тот же чёрный котяра мягко опустился на подоконник. Он был основательный кот и не любил оставлять дело несделанным. Если уж он решил припрятать подозрительную деревяшку, так тому и быть. Откуда же ему знать, что тревога всегда настороже?

Что такое тревога? Это какое-то смутное чувство, пронизывающее насквозь — от горла, где перехватывается дыхание, до поджилок, что предательски начинают дрожать. Приятного мало. А если попытаться придать ему зримый облик? Например, спроецировать его на стену?

Когда кот увидел этого монстра, у него шерсть встала дыбом. Он жалобно мяукнул и свалился с подоконника в предобморочном состоянии.

Мгновением позже Леонид Бенедиктович, подойдя к окну, мог проследить, как кот стремительно удирал — мимо детской площадки, мимо коляски с ревущим малышом, мимо мусорных баков — мимо, мимо, мимо. Чёрная визжащая молния.

— Так, ещё этот кот, — пробормотал Леонид Бенедиктович и взял в руки Меч Мужества.

Глава 4. Дядя как снег на голову

Сначала электронная почта выкинула письмо, похожее на телеграмму: «Misha, dyadya Zhenya edet v Moskvu. Slushaysya. Tseluem. Papa i mama». Письмо загадочное, и не потому, что пришло с неизвестно какого адреса, — мама редко пользовалась бесплатной почтой, а потому всегда забывала пароли, и каждый раз ей приходилось заводить себе новый адрес. Телеграфный стиль тоже не удивлял, — с помощью ручки ли, клавиатуры ли мама писала всегда предельно скупо. Загадка была в другом: до получения письма Миша и не предполагал о существовании какого-то дяди Жени… Однако не прошло и часа, как дядя Женя уже позвонил в дверь его квартиры.

Дядя оказался весь из себя кругленький и масляный. Чёрные усы смешно подпрыгивали под его носом, когда он надувал щёки, чтобы с шумом выпустить воздух. А он имел привычку заполнять этим паузы в разговоре. Он легко и охотно смеялся грудным тёплым смехом. Несколько удивляли глаза. Они жили как бы отдельной жизнью — смеялись, когда дядя говорил что-то серьёзное, а когда шутил, смотрели холодно и строго.

Дядя принёс с собой торт, и они сразу же сели пить чай. За чаем Миша поинтересовался, как же так случилось, что он до сих пор не слышал о своём дяде.

— Ничего не слышал, говоришь? — Дядя хлопнул себя по бёдрам, — Вот это анекдот! Впрочем, — дядя оборвал смех, продолжали смеяться только глаза, — это и странно и понятно. Понятно, что тебе не рассказывали обо мне, потому что я всю жизнь был неудачником. Когда я женился, жена через два месяца бросила меня и ушла к другому. Я учился на радиоинженера, а когда выучился, наша электронная промышленность сыграла в ящик. Я стал торговать и проторговался. У меня были долги, меня искали, мне приходилось прятаться. В общем, история моей жизни — не для детских ушей. Но всё же я не мог исчезнуть бесследно. Тащи сюда семейный фотоальбом!

Фотоальбома у Миши не было. Не отложилось столько семейного счастья. Любимая фотография мамы и папы стояла за стеклом книжной полки. Была ещё коробка в стенном шкафу с разными снимками: пухлый малыш — Миша в младенчестве, мама и папа до свадьбы. Друзья мамы и папы.

Дядя Женя разбросал фотографии по столу, сортируя их уверенным движением ногтя.

— Ага! Вот! — довольно крякнул он и вытащил одну на середину стола. Остальные широким махом сбросил обратно в коробку. На снимке мама и папа сидели в большой компании совершенно незнакомых лиц. На столе сверкала посуда, группами стояли бутылки. На заднем плане топорщилась пальма.

— Это мы в ресторане, отмечаем день рождения твоего папы, — пояснил дядя Женя. — А вот он я. — Он ткнул пальцем в круглое улыбающееся лицо за два человека от мамы. Что ж, определённое сходство было.

— Через две недели я подался в бега, — вздохнул дядя. — А спустя полгода родился ты. Ну что, признал родственничка?

— Да я… — Миша мямлил. Собраться с мыслями что-то не получалось.

— Кстати, я тебе письмо от предков привёз. — Дядя Женя словно не замечал Мишиного состояния.

Письмо было, однако, вовсе не Мише.

«Дорогой Женя! — было написано аккуратным маминым почерком. — Мы рады, что ты, наконец, осел и остепенился. Жизнь полна парадоксов: теперь ты в Москве, а мы — в Южной Африке. Ещё полгода здешней каторги нам обеспечено. Контракт очень жёсткий. Нет возможности выбраться в Москву даже на недельку. Так что, когда увидимся, не знаю.

У нас к тебе великая просьба. После того как Мария Александровна умерла, Миша остался совсем один. Приглядеть за ним некому. Он мальчик уже большой и сознательный, но время сейчас такое — мало ли что. Скоро первое сентября. Он, конечно, не будет прогуливать. Но было бы лучше, чтобы кто-нибудь из взрослых был рядом. Не заглянешь ли к нему? Мне всегда казалось, что ты любишь детей. Особенно самостоятельных и толковых. Миша — умница. Никогда не скандалит, всегда умеет себя занять. Было бы чудненько, если бы вы подружились. В крайнем случае, подыщи, пожалуйста, кого-нибудь — какую-нибудь пожилую женщину, которая могла бы готовить, убирать и приглядывать. Все расходы, разумеется, за наш счёт. Просто напиши, куда переводить деньги и сколько.

Целую тебя в пухлую щёку,

Твоя любящая сестра и Володя».

В то, что родители объявятся через полгода, Миша не верил — контракт уже не раз продлевался. Они и звонили нечасто. Писать письма мама не любила, папа же вообще никогда не писал.

Дядя Женя потрепал его по руке и забрал письмо.

— Ну-ну, не раскисай. То, что я люблю детей, это чушь. По возможности, я их обходил стороной, и что они из себя представляют, знаю слабо. Но это письмо… — он приподнял письмо за краешек двумя пальцами. — Одна эта фраза: «все расходы, разумеется, за наш счёт»… Я люблю свою сестрёнку, но не переношу подобный снобизм. Твои родители считают себя богатыми людьми; дружок, они просто не знают, что такое богатство.

Миша посмотрел дяде Жене прямо в глаза — они смеялись. Говорил же он вполне серьёзные вещи:

— Извини. Я идиотским образом проехался по твоим родителям. Какому ребёнку это понравится? Твои родители, конечно, самые лучшие в мире, но они — далеко, а я — здесь. И я — твой дядя. Вот что я придумал. Не будет никаких пожилых тётушек, не будет приглядывания. Я на днях прикупил замечательный загородный домик на берегу озера. Ещё не обставил. Давай перебирайся ко мне; перевезём квартирку — будешь жить, как жил, только я под боком. Природа — прямо за окном. Лес, птички. Я вижу — в тебе дух исследователя. Пожелаешь — можно какой-нибудь аппаратурой обзавестись: подзорная труба, фоторужье, микроскоп, фотопринтер. В школу тебя будет возить мой шофёр. И родителям спокойно, и мне веселей. А свои прибыли — считай сам.

Дядя Женя шумно прихлебнул чай.

Миша никак не мог понять, противен ему дядя Женя или, наоборот, нравится. Натура у него широкая — несомненно, язык бойкий, разве лишь с глазами неладно. Хотя при такой жизни уцелеть, наверно, только и можно, смехом встречая всё, что бы ни происходило вокруг.

А как хотелось видеть за окном не двор, заставленный «ракушками» и машинами, ночующими прямо на тротуаре, не чахлые деревца с вытоптанной и тщательно выметенной серой землёй под ними, не цветные пятна закрашенных хулиганских художеств на стене соседнего дома, а — Лес. Слышать не вечно пикающую машинную сигнализацию, не пьяные выкрики полуночных гуляк, не радио из машины, а птичьи голоса и шорохи ветра. Вдыхать не бензинные выхлопы и не смрад горящей помойки, а воздух. Всё то, о чём дядя Женя упомянул с насмешкой и мимоходом, вдруг живо предстало перед ним одним развёрнутым полотном, многомерным миром, чистым, чуть ли не первозданным.

В какой-то момент Миша осознал, что он, оказывается, давно мечтал о чём-то подобном. И вот, как в сказке, является из ниоткуда дядя Женя и предлагает волшебный дворец. Осталось лишь согласиться и свершится чудо: одна мечта окажется явью.

Впрочем, согласия не потребовалось.

— Я думаю, — сказал дядя Женя, составляя грязную посуду со стола в раковину, — нет резона откладывать хорошее дело на потом. Сколько у нас сейчас времени? — Он обтёр руки полотенцем и выудил из кармана мобильный телефон.

— Видишь ли, не ношу часов, — как бы извиняясь, проговорил он, пожимая плечами. — Не терплю лишней тяжести на запястье — сковывает свободу рук. Ещё только половина четвёртого. Ну-ка, ну-ка.

Нет, дядя Женя, наверное, всё же был чудодеем. Пара звонков, и начались удивительные вещи. Миша ещё не успел толком осмыслить грядущие в жизнь перемены, только посуду вымыл, как под окном уже оказался грузовик. Одновременно возникла бригада грузчиков, профессионально и быстро расправившаяся как с самой мебелью, так и с её содержимым. Всё стремительно паковалось в подходящие коробочки и выносилось, а дядя Женя уверял, что в том же порядке всё окажется на своих местах уже на новом месте — фирма гарантирует. Миша и сам поучаствовал в этой муравьиной работе, даже дядя Женя приложил руку.

В отдельную коробку Миша отобрал то, что ему было особенно дорого: Книгу Любопытства; радужный кристалл, в который слились самые светлые и яркие росинки; маленький рождественский колокольчик — будущий Колокольчик Тишины, ему как раз не мешало получить хорошую порцию шёпотов полуночного леса. Меч Мужества не вмещался в коробку, и Миша пока положил его на подоконник.

У лифта он наткнулся на дядю Женю.

— А, натуралист! — дядя игриво постучал ногтём по коробке. — Все свои поделки забрал, ничего не забыл? Ну, беги, беги. — При этом мыслями дядя был явно не здесь — слишком холодно и тяжело смотрели его глаза.

Потом Мишу захватила идея. А что, если действительно забыть Меч в пустой квартире — так, на пару деньков. Это будет настоящее испытание. Может быть, это закалит его?

Вернувшись в комнату, Миша раскрыл окно и спрятал Меч за приоткрытую створку. Для верности он и занавеску задёрнул. Занавеску потом сняли, но Меч так никто и не заметил. У бригады, вызванной дядей Женей, по поводу открытого окна не было никаких указаний, дядя Женя почему-то и сам не потрудился его закрыть, а Миша держался от окна подальше, чтобы не привлекать излишнего внимания — ему хотелось избежать объяснений.

Уже на следующий день Меч был лишён укрытия — порывом ветра окно распахнуло настежь.

Глава 5. Томление на новом месте

Элитный посёлок, где дядя Женя «прикупил» домик, прятался за высокой бетонной стеной. Поверху вилась колючая проволока. Миша подозревал, что она под током. По ночам охрана посёлка спускала собак. Собаки были прекрасно вышколены — не выли, не гавкали беспорядочно, передвигались почти бесшумно.

Миша наблюдал за ними из окна. Они пробегали в круге света от фонаря и исчезали во тьме. В первую ночь он вышел на крыльцо. Тотчас по ту сторону калитки возникла собака, села и уставилась на него колючими злыми глазами. Мише стало жутко, и он ушёл в дом.

В общем-то, можно было не бояться — дом окружал забор — изящная витиеватая, но прочная металлическая решётка, а калитку запирал магнитный замок.

Меры безопасности этим не исчерпывались. Над крыльцом висела видеокамера, а в комнатушке у входа днём и ночью сидел охранник и пялился на экран.

Миша чувствовал себя совершенно раздавленным такой серьёзной защитой.

И в лес и на озеро его постоянно провожал другой охранник. Вёл он себя прилично — ходил поодаль, смотрел в противоположную от Миши сторону, и всё же… Не будешь же при нём собирать росу или ловить стаканчиком эхо?

— Погоди, пообвыкнешь, — говорил ему дядя Женя. — Я вот охрану замечаю, когда она мне нужна. А так — мы просто существуем на параллельных курсах. Теперь тебе без охраны нельзя. Уже пол-Москвы знает, что я обзавёлся племяшкой. А кое-кто имеет на меня зуб. Ещё решит на тебе отыграться. Ходи пока под присмотром.

И Миша ходил. Вроде как вместе, но — на параллельных курсах. Вроде и с человеком, но на самом деле — один. Одиночество захлестнуло Мишу. Он привык к уединённому образу жизни, но это было совсем другое.

Раньше его спасала возможность слиться с природой, ощутить себя её частью. Теперь же и на самой красивой поляне он чувствовал свою отстранённость. Выпав из привычного мира, он потерял надёжное основание жизни. Никогда ему ещё так не хотелось на кого-нибудь опереться. И прежде Миша свою самостоятельность ощущал не как собственное достижение, а скорее как некую внешнюю неизбежность. Сейчас он готов был от неё отказаться, это было несомненное зло.

Миша пробовал дозвониться до Леонида Бенедиктовича — телефон молчал. Несколько раз он набирал номер родителей. Там работал автоответчик, разговаривающий по-английски. Оставлять сообщение не хотелось.

Он попросил у дяди Жени разрешения съездить к себе на квартиру.

— Зачем? — удивился тот. — Тебе у меня плохо?

— Нет, просто…

— А, понимаю, — ностальгия. Обманная штука. Кажется — вернёшься и окунёшься в прежнюю жизнь. Ан нет. И место то же, часто и люди те же, а жизнь — ушла. Ты изменился, и всё — не так. Смотришь на то, что было, и понимаешь, что этого уже нет. Травить душу, вот как это называется. — Дядя весело фыркнул в усы. — Ты меня слушай, я — мудрый. Впрочем, словами жизни не научишь. Собирайся, поехали.

Дядя оказался прав. Мишина отстранённость не исчезла, наоборот, только усилилась. Квартира казалась мёртвой. Ещё несколько дней назад она была его домом, теперь же это было просто место, и если взгляд из окна и рождал какие-то воспоминания, то воспоминания эти были смутные и пыльные, как будто пролежали уже не один десяток лет. Дом его был не здесь. А где? Миша затруднился с ответом. Похоже, что больше у него вообще не было дома. Ему стало себя невыносимо жалко, он даже хлюпнул носом

— Гляди-ка, — раздался весёлый дядин голос, — в прошлый раз мы забыли закрыть окно. Хорошо, что здесь оставались лишь стены. Иначе быть бы нам обворованными, факт.

И тут, пока дядя закрывал окно, Миша осознал другой непреложный факт — Меч Мужества исчез. Его не было. Кто-то взял его, и мимикрия не помогла. Это был сокрушительный удар. Миша сел на пол и разревелся.

Дядя Женя дал ему поплакать. Потом подошёл и взъерошил волосы на голове.

— Ну-ну, мужик, давай без истерик. Через это надо пройти. Человек, как ящерица, должен уметь терять свой хвост. То, что в прошлом, — уже прошло. Хвост отрастёт снова. Посмотри на это дело и так: что тут есть? Четыре стены. Стоят ли стены слёз?

— Не в этом дело, — вздохнул Миша, вставая на ноги.

— А в чём? — спросил дядя, подавая ему платок.

Миша вытер слёзы и высморкался.

— Я тут потерял одну вещь.

— Из твоих поделок?

Миша кивнул.

Дядя, закусив губу, какое-то время буравил его взглядом.

— Ты уверен? Я лично обошёл квартиру перед отъездом — ничего не было.

— Я оставил его на окошке, за створкой, — признался Миша.

Дядя опять покусал губу.

— Что ж, — сказал он хрипло, — самое надёжное место. Поздравляю. Приманка для вора.

Он явно рассердился.

— За тобой всё же надо приглядывать. — Это было всё, что он сказал на обратном пути. Впрочем, Миша и не напрашивался на разговор.

Глава 6. Лицеисты нашего времени

Первое сентября Миша встретил с радостным чувством. Что-то обязательно изменится. Линия жизни и линия горизонта вот-вот должны вильнуть и лечь уже совсем по-другому. Его ждали новая школа и новые товарищи. Чтобы успевать в старую школу, пришлось бы вставать в половине шестого. Сил на такой ежедневный подвиг у него не было. Поэтому Миша легко согласился на предложение дяди Жени перевестись в здешний лицей.

Лицей помещался в старом особняке, навидавшемся многого за свои сто лет, да не просто сто, а, пожалуй, и с хвостиком. Фасад его и сейчас выглядел довольно уныло, словно дом нахмурился, неодобрительно посматривая на нынешние обстоятельства жизни. Внутри, однако, всё было перестроено. Горел яркий свет. Подвесной потолок радовал своей белизной. Стены были покрашены в самые неожиданные цвета. В дверях в золотых ободках блистали чистым стеклом оконца.

Класс был небольшой — за партами сидело всего пятеро, Миша вошёл шестым и последним. Не успел он сесть, как ему в шею стукнула пулька. Он обернулся. Сидящий сзади наискосок через проход рыжий мальчишка прицелился пальцем и сказал — «Пуф!». Миша пожал плечами и посмотрел на доску, где учительница писала тему урока. В затылок ударила новая пулька. Довольно больно.

— Лобов, прекрати сейчас же! — зашипел сзади девчоночий голос.

— Пуф! — это, видимо, был выстрел из пальца.

— Дети, тише, — сказала учительница и повернулась к классу.

До конца урока Миша был поражён ещё трижды. И каждый раз повторялось: девчонка шипела — «Лобов!», Лобов отстреливался, а учительница просила тишины.