Бесплатный фрагмент - Океанариум

Повести о подростках

Быть осьминогом

1

Бабочки-монархи никогда не живут на одном месте: они летят из Канады в Мексику и погибают во время путешествия. За этот путь успевает смениться не одно поколение бабочек, и всё же потомки, не зная, куда и для чего вылетели предки, считают долгом следовать их зову и всегда находят дорогу. Так и мы, отпрыски нового тысячелетия, ежедневно пробираемся на ощупь сквозь густую листву дней, недель, месяцев… Никто не может даже предположить, когда достигнет финишной прямой, и потому импровизирует, вот только, в отличие от бабочек-монархов, постоянно спрашивает: «Зачем?»

В тридцать два года я начал ощущать своё отставание от жизни, почти забросил писательство (если быть точным, то избавился от юношеской надежды на всемирную известность), ушел из редакции, где в течение нескольких лет работал корректором, редактором и журналистом, и решился на отчаянный шаг. Вообще-то я дипломированный учитель литературы, который отработал в школе три года сразу после выпуска. Может быть, и не уволился бы, если бы директриса не вызвала на ковёр:

— Евгений Леонидович, напишите по собственному, — посоветовала старенькая сутулая женщина с пепельно-серым пучком на несоразмерно маленькой голове.

— Но у меня нет желания увольняться, — развёл руками молодой человек, похожий на студента: длинные волосы забраны в хвост, очки съехали на нос, за плечами — рюкзак, а горящие глаза всё еще веруют в необходимость перемен.

— Понимаете, — Марина (Маргарита?) Григорьевна (Геннадьевна?) даже привстала, — за три года вы так и не сумели наладить дисциплину в классе. Только дурачитесь и улыбаетесь, дети принимают вас за своего.

— А разве это плохо: быть для них своим? — невинно поинтересовался я. После этого вопроса, которому суждено было остаться риторическим, меня вытолкнули за дверь. С тех пор я обходил любую школу стороной, потому что знал: это место, где я вынужден орать, чтобы меня понимали, не отклоняться от программы, носить галстук и вообще одеваться прилично, писать красной ручкой и безжалостно уродовать ученические дневники с пёстрыми обложками. К концу каждой четверти — готовить бесконечные отчёты, не успевать писать конспекты к урокам, давать абсолютно бестолковые задания из учебника… Нет, больше я в это никогда не ввяжусь!

И ввязался-таки, почти через десять лет. Сначала даже не надеялся, что найду работу практически без опыта и педагогического стажа, но в маленькую старую школу неподалёку от моего дома внезапно потребовался литератор на время декретного отпуска основного работника.

— Вы знаете, Евгений Леонидович, мы безумно рады, что в наш скромный женский коллектив приходят такие талантливые мужчины, — заявила в первую же нашу встречу Ирина Ивановна, завуч по воспитательной работе.

И вот я стою у зеркала, пытаясь пригладить уже короткие, но всё еще непослушные волосы, вспоминаю, как завязывается галстук и отбрасываю его (снова хочу быть своим?), скидываю на планшет учебник по литературе, забываю почистить ботинки и лечу на маршрутку, чтобы проехать единственную остановку. Вообще-то мог бы пойти пешком, но не хочу опаздывать в первый рабочий день. В голове прокручиваю урок в 8 «А», где я назначен классным руководителем. Что сказать? «Здравствуйте, меня зовут Евгений Леонидович, я ваш новый учитель литературы. Садитесь». Нет, как-то слишком пафосно. «Всем привет! Я буду вашим классруком. Надеюсь, мы найдем общий язык». А это уже нелепо. Как будто я подросток, который мечтает быть принятым в компанию крутых хулиганов. Хулиган? Хм, может быть, это уже архаизм, и современные дети говорят иначе…

Остатки мыслей напрочь вынесло из головы, как только я вышел из автобуса. Какая-то худенькая девчонка с ярко-малиновой шевелюрой сбила меня с ног. Я не удержал равновесия и свалился в лужу, испачкав новые брюки. Очки рухнули рядом со мной, и я случайно придавил их локтем. «М-да… Если в этой школе такие наглые старшеклассницы, то я…» — не успел додумать, девчонка вернулась и протянула мне пачку влажных салфеток.

— Извините. Я просто очень тороплюсь. Простите, — затараторила она, отбросила назад длинные цветные пряди и исчезла так же стремительно, как и появилась.

«Хорошо, что хотя бы извинилась», — подумал я, всё ещё недоумевая, куда может так нестись школьница в 8 утра, если не на уроки. Но делать нечего, кое-как почистил брюки от грязи, вот только без очков себя не представлял совершенно. Я стоял почти у самых ворот школы, а видел только её размытые очертания. То-то же, чудесный сегодня день! От былой уверенности не осталось и следа, я привычно сгорбился и подумал, что пора возвращаться в редакцию к безмолвным текстам.

— Здравствуйте! — услышал за спиной чей-то робкий голос. Я обернулся и поздоровался кивком. Передо мной стояла девочка с каким-то задумчивым выражением лица, тёмно-каштановые волосы были аккуратно заплетены и перетянуты лентами. Она держала в руках мои абсолютно непригодные для использования очки.

— Ах, это… Тебе стоит их выбросить, — заметил я; моя вымученная улыбка получилась безумно дурацкой, казалось, внутренний студент, впервые переступивший порог школы в качестве учителя, празднует своё пробуждение.

— Тогда возьмите вот это, я собиралась подарить их папе на день рождения, но ничего страшного, если вы ими сегодня воспользуетесь, — она достала из сумки красивый бархатный очечник, — только не знаю, какое у вас зрение… У моего отца не очень, — ученица засмущалась и сильно покраснела. Может быть, только из-за этого я взял у неё очки. Немного велики, но в целом я был благодарен, потому что мир снова начал приобретать зримые формы.

Когда я зашёл в класс, дети кидались пеналами, громко смеялись и играли в телефонах. Я уже позабыл, что хотел выглядеть доброжелательным на первом уроке, громко отодвинул стул и с грохотом поставил сумку. Стало немного тише, восьмиклассники, казалось, пожирали меня глазами, и я почувствовал себя бедным зверьком, загнанным в клетку.

— А мы думали, урока не будет, — заявил один вихрастый мальчуган и демонстративно надул жвачку.

— Ага, Прасковья же опять рожает, — добавил другой — тучный, с длинными грязными волосами. Класс отозвался дружным смехом.

— Прасковья Ивановна действительно ушла в декрет, — строго ответил я, поправляя неудобные очки и чувствуя себя вдвойне неуверенно. — На это время вашим учителем буду я. А теперь, пожалуйста, сядьте на свои места.

Смешки продолжались, но восьмиклассники всё-таки расселись, хотя и услышали меня наполовину, судя по обиженным выкрикам: «А Катя сидит не на своём месте». Только один паренёк продолжал восседать на парте и смотреть в окно.

— Молодой человек, прошу вас переместиться на стул и открыть тетрадь.

— Да не обращайте на него внимания. Он у нас дебил, — вставил чей-то язвительный голос, и смех окончательно уничтожил тишину, которая и без того была весьма хрупкой.

— Эй, Тормозок, слазь с парты!

Мальчишка отрешённо кивнул и молча занял своё место. Во мне пробудился воспитатель:

— Пожалуйста, больше не используйте подобные оценочные выражения. У всех вас есть имена.

На сей раз помешала начать урок скрипнувшая дверь. Я замер с открытым ртом и куском мела в руке, потому что увидел ту самую девчонку с косами, которая дала мне очки.

— О, Кирюшина заявилась, — не удержался комментатор в рыжей кепке с нарисованной коноплёй на козырьке.

— Извините, — опоздавшая отвела глаза. — Кое-кто нуждался в моей помощи.

Сказала так по-будничному просто, что я не нашёл нужных слов и только кивнул.

— Опять, — закатила глаза ученица небольшого роста с острым носом, похожая на гнома. — Прям девочка-batman.

— Вообще-то man — это мужчина, поэтому девочка не может быть бэтменом, — тоном зануды проговорила блондинка, которая сидела на первой парте прямо передо мной.

«Да уж, ну и детки», — подумал я и тяжело вздохнул.

«Интересно, и долго он у нас продержится?» — застыло на любопытных лицах.

— Перейдём к литературе, — назидательным тоном начал я. — Это совершенно необыкновенная область. А почему? Всё потому, что это, с одной стороны, наука, а с другой, искусство… Ты что-то хочешь спросить?

— Фигня, — незамедлительно высказалась рыжая кепка. — Вы нам лучше стихи почитайте.

Не знаю, но меня это почему-то тронуло. Мог же он сказать, в самом деле: «Дайте позаниматься своими делами». Или даже: «Валите вы со своей литературой, которая сейчас никому не нужна…». А он, этот нагловатый верзила с коноплёй на кепке, попросил почитать стихи.

Я растерялся, прочёл первое, что пришло на ум, по памяти.

Я пропал, как зверь в загоне.

Где-то люди, воля, свет.

А за мною шум погони,

Мне наружу ходу нет…

Начал неуверенно, тихо, невзрачно; разошёлся к строчкам: Что же сделал я за пакость,

Я убийца и злодей?

И тогда же наткнулся на слишком выразительный и понимающий взгляд девочки, которая дала мне очки. Кирюшина у неё фамилия, кажется. Надо глянуть в журнале, как зовут.

— Это стихотворение называется «Нобелевская премия». Борис Пастернак написал его, когда отказался от заслуженной награды. Впрочем, его вынудили отказаться.

— А почему? — спросил чей-то охрипший голос. Я не сразу понял, что это был мальчик, которого называли тормозом и дебилом.

— Потому что писал правду о правде. Знаете ли, не каждому она понравится, вот и советскому правительству — не особенно. Решили исключить поэта из Союза писателей…

— Но почему? — настаивал тот же низкий голос и какой-то особенный, умоляющий взгляд.

Оцепенение спало, и все снова захохотали, кидая упрёки и оскорбления, потому что Тормозок в очередной раз ничего не понял. А я, не отрываясь, смотрел ему в глаза и думал, что он понял намного больше остальных…

Когда прозвенел звонок, я почувствовал такую усталость и упадок сил, каких не знал даже после нескольких ночных переработок в редакции.

Voice 1

Привет. Это я, девочка, умеющая говорить. Какая-то странная формулировка, не так ли? Когда-нибудь я расскажу тебе больше… Чтобы начать доверять, нужно узнать собеседника получше. Даже если это диктофон на твоём смартфоне. (Смеётся). Если бы я могла, то написала бы книгу о красоте. В мире нет ничего по-настоящему уродливого. В каждом явлении можно обнаружить крупицу прекрасного. Даже самая противная гусеница, которую хочется растоптать, может превратиться в красивую, яркую бабочку.

Мораль: ты не должен решать за других, кому жить, а кому умирать. Никто из нас не рождён богом. И почему-то вспомнилась строчка, которую недавно процитировала Вероника. Это моя тетя и единственная подруга:

И надо ни единой долькой не отступаться от лица,

И быть живым, живым и только

Живым и только до конца…

Если бы я когда-нибудь смогла написать нечто подобное, превратить строптивые идеи в застенчивые фразы, сотканные из круглых букв… Впрочем, о чём я там говорила? О красоте? Так вот, любой человек красив от природы, уродливым его делают поступки.

Сегодня опоздала на урок, потому что нашла котёнка с израненными лапками и обрубленным хвостом. Ведь в камень нужно превратить сердце, чтобы так поступить…

Отнесла ветеринару, после школы заберу и пойду к Веронике. Родители убьют, если я принесу котенка домой. Начнётся: может, у него блохи, может, он больной, а почему такой… страшный? Это убийственное слово. Разве не люди сделали его таким? Иногда даже не верится, что Вероника может быть маминой сестрой, настолько она другая. Она как я, у нас даже имена похожи: Вика-Ника. Из-за этого не люблю, когда меня называют Викторией, а так иногда делает папа и почему-то математичка. Та просто злобная и ненавидит меня. Вероника сказала, чтобы я не переживала по поводу учебы: наплевать, не самое главное в жизни. Жаль, что больше никто так не считает. Кстати, с тех пор как нас посадили с Тормозком, он мне помогает, в прошлый раз даже контрольную по математике подписал моим именем и специально изменил почерк. Тьфу ты, и почему я тоже называю его Тормозком? Он, конечно, странный и необщительный, но всё-таки очень добрый.

А ещё я сегодня встретила удивительного человека. С виду немного неуклюжий и даже смешной, но как только начнёт говорить, сразу преображается. Это наш новый учитель, даже Тормозок его слушал; но я до сих пор не знаю, как зовут прекрасного человека, который не прочитал стихотворение, а… ударил им! Мне кажется, будто из меня душу вынули, помяли, изранили и вернули — вместе с болью. Жаль, что очень скоро он меня возненавидит, как ненавидят остальные учителя, как ненавидела Прасковья, хотя я и обожаю литературу.

Ты хочешь стать писателем? Нет, она просто переспросила и больше ничего не сказала, но выражение недоумения и лёгкой насмешки я запомнила очень хорошо. И этот звонкий смех одноклассников — хуже яда грозного часового анчара… Нет, я не прошу, чтобы меня любили. Я прошу лишь, чтобы не ненавидели.

2

В нашем классе у всех есть прозвища. Например, Тормозком называют самого невзрачного парня, который постоянно пялится в окно. На самом деле Тормозок — это Егор Скворцов, но его настоящее имя почти никто не помнит. Наверное, Тормозок — главный изгой класса, над ним издеваются и смеются, а он вообще ни с кем не разговаривает.

Ещё есть Вика Кирюшина — безумно красивая девочка, но невероятно глупая. Она никогда не сдаёт письменные работы, отказывается решать задачи на доске и даже не может читать вслух на уроках литературы. Директриса грозила ей отчислением из школы, но вот уже восьмой год подряд учителя скрепя сердце рисуют незаслуженные тройки. Не знаю, может, потому, что она красивая? Я бы поделилась с ней умом, если бы она дала мне взамен щепотку красоты. В общем, Кирюшину называют Тупицей, но не унижают, как Тормозка. «Зато красотка», — всё время добавляет Наркоша. Это, кстати, наш главный нарушитель дисциплины, его все побаиваются, потому что именно он становится зачинщиком любой травли. Не будешь уважать Серегу Громова — мало не покажется. Наркошей его назвали из-за кепки с изображением конопли, ну и синяки под глазами у него, конечно, страшные, как будто действительно что-то принимает. А меня назвали Страшилой, но я тоже не совсем изгой, ведь тот же Громов всё время прибавляет: «Зато умная». Ни у меня, ни у Кирюшиной нет настоящих подруг, и я могла бы с ней подружиться, но это выглядело бы слишком странно: «О, смотрите, Страшила с Тупицей идут!» — непременно воскликнул бы Наркоша, поправляя любимую оранжевую кепку. Тогда бы мой ум проиграл её красоте, ведь лучше быть красивой, чем…

С шестого класса я резко пошла в рост и переросла всех девчонок и мальчишек (176 см — это вообще нормально для девушки?), исхудала: как говорят, кожа да кости, вдоль туловища висят какие-то непомерно длинные руки-палки и ноги — худые и немножко кривые, страшные… Даже волосы мне достались замечательные: Кирюшина может заплетать длинные гладкие пряди в косы, а я даже расчесать свою непослушную шевелюру не могу. Ладно бы у меня были аккуратные кудри, но это какое-то птичье гнездо! Отрезала до плеч, а они всё равно разлетаются в разные стороны. И цвет какой-то болотный — не русый, не каштановый, а болотный. Короче, полный ужас, лучше и не смотреть в зеркало — ночью так и вообще рискуешь испугаться до полусмерти. Поэтому я и не дружу с Кирюшиной — слишком симпатичное у неё личико, аж передёргивает от такой несправедливости.

Зато учусь на одни пятерки, понимаю даже химию и геометрию (математичка называет нашу маленькую секту «избранными»). А не забивают меня только потому, что всем даю списывать, даже Наркоше. Да-да, я ещё и отказывать не умею. Если бы хоть раз отказала, гнобили бы вместе с Тормозком. Нет уж, не выдержу, пусть лучше буду «страшилой, зато умной», чем в одной упряжке с этим странным парнем. Мне кажется, у него какое-то отклонение, может быть, аутизм или что-то вроде этого.

Однажды на уроке ИЗО я забыла подписать свой рисунок. Все знают, что я неплохо рисую и вообще мечтаю стать художником. Особенно люблю изображать животных — всяких осьминожек, дельфинчиков, морских котиков. У меня есть свой паблик «Вконтакте», где я выкладываю нарисованные на графическом планшете иллюстрации и придумываю комиксы. Иногда рисую одноклассников, потому что они просят; может, меня уважают ещё и за это? Кирюшина, кстати, тоже рисует неплохо, но этого никто не замечает, ведь все привыкли считать её тупой. В общем, после урока биологии я вдохновилась и нарисовала всяких головоногих моллюсков, а на следующем уроке изочка показала мою работу всему классу:

— Очень даже недурно. Один минус — не подписано.

И я ещё ничего не успела сообразить, а Тормозок, который в этой ситуации совсем не стормозил, подошёл к учительнице и забрал рисунок себе.

— Ну надо же! Скворцов, я бы и не подумала, что ты художник! — даже с некоторым восхищением проговорила Маргарита. Указка из её рук выпала, казалось, она потеряла дар речи. А Тормозок, не сказав ни слова, уселся за последнюю парту рядом со своей новой соседкой Кирюшиной, и положил мой рисунок к себе в рюкзак! На уроке я промолчала: мне было почему-то неудобно; а на перемене подошла к этому ненормальному аутисту, который опять смотрел в окно, слушал музыку и вообще был на своей волне.

— Эй, Скворцов, что за дела? — я достаточно грубо вытащила из его ушей наушники. Он невинно захлопал длинными густыми ресницами (и зачем мальчику такие?)

— Это был мой рисунок! Почему ты его присвоил? — во мне всё кипело от негодования.

Тормозок порылся в рюкзаке и молча протянул мне уже изрядно помятый альбомный лист.

— На фиг ты это сделал? — повторила вопрос я.

— Просто… Красиво, — тихо ответил он, надел наушники и отвернулся. Ну больной человек! Наркоша подошел к изочке и сказал, что это вообще-то не Тормозок нарисовал, а Страшила. Это был первый и, наверное, последний раз за восемь лет совместной учебы, когда я разговаривала с аутистом Скворцовым.

Если честно, мне больше нравится виртуальное общение: никто не разглядывает твоё уродливое лицо с пренебрежением. Никто не называет Страшилой, ведь я не выкладываю свои фотки. Зато незнакомцы из других городов и даже стран подписываются на меня, потому что им нравятся мои комиксы.

Совсем недавно я познакомилась с очень умным и добрым мальчиком. Он сам добавился ко мне в друзья и написал, что обожает мои рисунки. Так и написал: обожаю. Я не знаю, как его зовут и как он выглядит (не спрашиваю, чтобы самой не показывать свою страшную физиономию), но знаю, что ему 15, он живёт в моем городе и занимается фотографией. Фотографирует пейзажи — и у него это так круто получается! Умеет словить самые волнующие моменты, которые даже не замечаешь в постоянной спешке. В последнее время сплю по четыре часа: с десяти вечера до трёх ночи переписываюсь с Octopusом Sapiensом.

Сандра 00:41

Почему ты считаешь осьминогов самыми разумными существами?

Octopus 00:42

А разве ты не знала, что они способны к обучению?

Сандра 00:43

Да, это удивительно…

Octopus 00:45

Знаешь, о чем я мечтаю? Хочу устроить фотосъемку в океане и запечатлеть этот прекрасный подводный мир… Увидеть, как защищаются от врагов осьминоги, выпуская чернильные облака… как меняется их окраска, когда они счастливы и когда несчастны.

Сандра 00:46

Ты говоришь так, как будто они могут чувствовать… как люди.

Octopus 00:47

Саш, у них три сердца, понимаешь? Это всё не просто так. Может, они чувствуют побольше нашего… А люди… у них ведь и одно сердце может быть каменным.

Сандра 00:49

Знаешь, ты так пишешь… Никто из моих одноклассников так не общается. Как будто ты из другого века.

Octopus 00:50

Хочешь, чтобы я писал: «здаров, ну че, как оно?»

Сандра 00:51

Вот уж нет! Люблю твою оригинальность!

Octopus 00:52

А я люблю красивых людей. Как ты.

Сандра 00:55

Знаешь… Я совсем не красивая…

Octopus 00:56

Ты ошибаешься. Не могут некрасивые люди так рисовать.

Сандра 00:58

Хм… Не согласна. Есть люди некрасивые, но талантливые.

Octopus 01:00

И я не согласен. Талант — это и есть красота.

Так и не смогла уснуть. Всё заходила и перечитывала это сообщение. Потом спала на уроках, проснулась только на литературе. Кстати, Прасковья рожает четвёртого (наверное, искала способ отдохнуть от нашего супер-класса), и к нам пришёл новый учитель. Мне он сначала не понравился: сразу видно, что в школе ему не место, неловкий какой-то, даже накричать не может. Но между тем пытается казаться строгим. Заметно, что он старается разглядеть в каждом из нас что-то человеческое, а мы не такие: наглые, невоспитанные, озлобленные. Наркоша может послать учителя матом, Тормозок — слушать музыку прямо на уроке, Кирюшина — рисовать на парте… А ЕЛ (то есть Евгений Леонидович, но я буду сокращать, кликуху мы ему пока не придумали) затеял с нами беседу о красоте.

— Да чё тут рассуждать! — отмахнулся Громов. — У нас в классе есть Страшила, но она умная, круто рисует и всегда даст списать. А ещё есть Тупица, но она красотка, только пользы от этого никакой.

ЕЛ даже побледнел, и я невольно подумала: вот сейчас сорвётся, но вместо этого он заговорил на удивление тихо и мягко.

— Нельзя судить о человеке по внешнему виду. Личность глубже и выше оболочки, — и он прочитал нам по памяти стихотворение Заболоцкого «Некрасивая девочка». Читает, конечно, потрясающе. В это время у нас все замолкают, наверное, каждого трогает его чтение…

— Вы знаете, в юности я считал себя некрасивым, из-за этого замкнулся и стал обходить друзей стороной. Мне казалось, что все они смотрят на меня оценивающе, обзывают очкариком и смеются за спиной. Представляете, как я себя ненавидел, когда мои сверстники начали встречаться с девушками, а на меня никто не обращал внимания? — ЕЛ обвел нас пронизывающим взглядом, а мы опять засмеялись. — И тогда один человек рассказал мне голландскую легенду. Люди, которым не нравилось своё лицо, могли приехать в город Еекло и попросить пекаря выпечь новую голову. Прежнюю отрезали и прикладывали на её место кочан капусты, чтобы не вытекла кровь, — после этого рассказа выпрямился даже Тормозок, а Геля — ещё одна отличница и страшная зануда, тряхнув незабранными белыми волосами, спросила:

— Это что-то типа пластической операции?

Естественно, все захохотали и долго не могли успокоиться.

— Ты права. Я даже думал: не исправить ли мне нос? А может, носить линзы вместо очков? А потом понял: так быть не должно. Я красив, как красив каждый из вас, и наша цель — открыть в себе эту красоту.

Нет, он реально не очень красивый. Какой-то щуплый, неказистый, с огромной головой, такими же непослушными волосами, как у меня. И нос у него странный — длинный и узкий, очки постоянно съезжают (лучше бы купил линзы). Но когда ЕЛ читает стихи, он кажется мне самым прекрасным человеком на земле.

Voice 2

Нет, это стихотворение ни в коем случае нельзя забывать. Поэтому я его записываю на перемене здесь, в школьном туалете. Плевать, если услышат.

…И пусть черты её нехороши

И нечем ей прельстить воображенье, —

Младенческая грация души

Уже сквозит в любом её движенье.

А если это так, то что есть красота И почему её обожествляют люди? Сосуд она, в котором пустота,

Или огонь, мерцающий в сосуде?

Интересно, Вероника знает?..

3

Это первое домашнее задание по литературе, которое я сдаю. Если честно, вы мне сразу понравились: ничего не требуете, не поучаете, а между тем вас хочется слушать. У меня к вам единственная просьба: не пытайтесь найти автора этого сочинения, почерк изменён, двойка за несданную работу совсем не пугает. Просто хочу остаться инкогнито и иногда с вами беседовать. Так о чём же речь? О красоте? Вы говорили о людях, которые ездили в голландский город за новым лицом. Хотелось бы мне что-то изменить? Да, меня далеко не всё устраивает в своей внешности. Покажите мне человека, которого устраивает? Но новое лицо — это всё-таки бред; однажды найдётся человек, который назовёт тебя красивым. Ты посмотришься в зеркало и улыбнёшься отражению, потому что ежедневная внутренняя работа должна принести плоды. Тот человек, которого лепит каждый из нас, вырвется наружу, и всё сразу же станет понятно. Ни одна морщинка не скроет даже самые мелкие недостатки, зато каждая черта — подчеркнёт достоинства. Знаете, какого человека я вижу красивым? Того, кто занимается любимым делом. Нет никого красивее человека, который не боится быть самим собой. Именно поэтому само название стихотворения Заболоцкого кажется мне спорным. «Некрасивая девочка?» Хм, таких не бывает. Бывают те, кто ещё не успел полюбить себя и найти своё место в жизни. Метафора «младенческая грация души» мне очень даже понравилась; счастливым я считаю того, кто принимает своего внутреннего ребенка, даже если общество хочет его затоптать. Да, красота — понятие относительное, она спасёт мир, только когда станет абсолютной. Абсолютная красота — это естественность.

Спасибо, что прочитали. Может, ещё что-нибудь напишу. Пожалуйста, никому не показывайте эту работу и просто оставьте у себя. Не знаю почему, но вы вызываете доверие.

Вот такое сочинение я прочитал после нескольких абсолютно одинаковых размышлений, списанных с первого попавшегося сайта. Да, я просил об искренности, но не все меня услышали; в эпоху умных часов и микронаушников сложно сосредоточиться и начать мыслить. Когда я думаю о том, что поколение Z давно одержало победу над нашей, учительской, наивностью, мне хочется бежать из школы. Что я могу сделать с детьми, которые не хотят мыслить, считают это постыдным, зато успешно занимаются копирайтингом? Могу давить двойками, но это не лучший выход, да и зачем, поможет ли это пробудить их совесть? Едва ли. Найдут другие лазейки, и я один останусь виноватым. Не представляю, как должен себя вести, но чтение списанных с интернета работ вызывает тошноту, мне не по себе, я иду на кухню, чтобы налить воды, и ощущаю, как подрагивают пальцы. Похоже, плохо одному мне, ученики об этом даже не догадываются. Я ведь не просил писать образцовый анализ стихотворения Заболоцкого с определением стихотворного размера, способа рифмовки и прочего; я всего лишь попросил подумать: какого человека вы, дорогие мои восьмиклассники, считаете красивым. Вы, а не Петя из интернета и не составитель сборника с готовыми домашними заданиями. И вот я уже почти написал заявление на увольнение, как вдруг прочёл нечто совершенно замечательное — искреннее, как и хотел, сильное, глубокое.

«Счастливым я считаю того, кто принимает своего внутреннего ребёнка, даже если общество хочет его затоптать». Да, эта строчка бросила меня в дрожь. Откуда такие мысли в голове пятнадцатилетнего человечка? Что он уже успел пережить и что — понять? И я сам весь как-то съежился, стал невесомым — вот-вот и исчезну; может быть, пора уступать место…

…Загорелый подросток, выбежавший в переднюю,

у вас отбирает будущее, стоя в одних трусах.

Спасибо Бродскому за строки, которые я побоялся бы сложить сам (да и не смог бы).

Но между тем мой ученик не пытался продемонстрировать свой интеллект — он решил остаться инкогнито, да и меня вроде бы уважает. Значит, хотел быть услышанным тем, кто поймёт. Я тебя понял, прекрасный, но мне всё-таки хочется узнать твоё имя. Пытаюсь вычислить, отмечая тех, кто не сдал. Громов (надо к нему присмотреться, может быть, его поведение — это маска), Белякова (какая-то незаметная девочка, не могу даже вспомнить её лицо), Антипов (безумно влюблен в Громова и перед ним раболепствует. Не думаю, что у него есть своё мнение), Скворцов (мальчик, которого учителя считают аутистом. Странный. Иногда смотрит в окно, слушает музыку и ничего не записывает, а иногда задаёт мне какие-то односложные вопросы), Павлюк (отпадает, он сказал, что не успел написать работу и принесёт позже), Кирюшина… Вика (может быть, всё-таки она?).

С этой девчонкой очень странная ситуация. Учителя жалуются, что она ничего не делает на уроках, а когда её спрашивают, даже не отвечает, к доске выходить отказывается. В дневнике не осталось свободного места для записи домашних заданий — от красного цвета и восклицательных знаков рябит в глазах. Вика из очень интеллигентной семьи, отец работает кем-то в департаменте образования, а у мамы — собственный салон красоты. Говорят, что только поэтому директор всё время идёт им на уступки и не отчисляет нерадивую ученицу. Но я не вижу в этих внимательных и печальных глазах ни тени наглости, не нахожу в ней сходства с бунтовщицей, не принимающей школьные правила, а просто… она мне нравится, и я хочу помочь ей раскрыться. Не из-за того, что она дала мне свои очки. Эта девочка опоздала на урок, потому что кто-то нуждался в её помощи. Вика вполне могла бы написать такое сочинение: «… это первое домашнее задание по литературе, которое я сдаю». Да, определенно, это она, я почему-то больше не сомневаюсь. Но что делать теперь? Виктория попросила оставить работу себе и никак не оценивать.

Налил кофе и решил ничего не предпринимать. Она же обещала написать что-нибудь ещё. Подумал, что надо подготовиться к завтрашнему уроку и первому родительскому собранию. Встреча с родителями приводит меня в ужас хотя бы потому, что я не успеваю заполнять электронный журнал (надо исправляться) и всё ещё не познакомился с новой учительницей русского языка, на которую уже получил много жалоб: несовременная, советской закалки, угрожает детям ремнём, задаёт слишком много упражнений, проводит слишком много диктантов, ставит слишком много двоек и т. д. и т. п. Раньше оба предмета вела Прасковья Ивановна, но я взялся только за литературу, это моя непосредственная специализация.

В общем, лучше сначала набросать план урока, а изучаем мы гоголевского «Ревизора». Как же мне выглядеть современным и в то же время сохранить дистанцию? Сейчас все любят составлять профили литературных героев в социальных сетях. Но Гоголь же написал «Замечания для господ актеров», ученики их прочитают и выполнят задание с блеском, а пьеса так и останется непонятой… А пусть попробуют создать виртуальную страничку Тряпичкина, тогда точно придётся читать до конца, чтобы узнать, кто это такой. Задание получается непростое, ведь Тряпичкин — это внесценический персонаж, кто же знает, как он там выглядел и о чём думал. А всё же вот этот адрес, куда посылает письмо Хлестаков: «Санкт-Петербург, Почтамтская улица, дом под нумером девяносто седьмым…» — это ведь адрес самого Гоголя! Вот и выходит такая штука, что Иван Васильевич и Николай Васильевич (оба литераторы) — братья-близнецы.

Voice 3

Я спросила у Вероники, знает ли она стихотворение Заболоцкого. Разумеется, в школе моя прекрасная тетя считала себя прототипом «некрасивой девочки». Поверить не могу!

На родительское собрание снова пойдёт она, потому что мама и папа работают. Почему их совершенно не волнует моя провальная учеба в этой школе, похожей на тюрьму?

Евгений Леонидович — так зовут моего литератора. Сегодня мы столкнулись в одной маршрутке, потому что у Вероники не получилось меня отвезти. Я постараюсь воспроизвести этот диалог по памяти, мне очень хочется его записать. Когда я стану писателем, обязательно включу наш разговор в какую-нибудь главу.

— Здравствуйте, — я покраснела, потому что встреча произошла слишком неожиданно.

— Здравствуй, Вика, — он улыбнулся и отложил «Ревизора». Надо же, мы всё читаем впервые, а учителя перечитывают несколько раз, потому что одного недостаточно.

— Извините, что я так учусь. Вам, наверное, из-за меня достаётся. Прасковья Ивановна говорила, что всегда краснеет, когда директор упоминает моё имя, — мне просто хотелось начать разговор.

— Всё в твоих руках, — как-то загадочно подмигнул мой учитель. — Знаешь, что однажды сказал Томас Эдисон? «Гений — это один процент вдохновения и девяносто девять процентов пота».

— Хорошо так говорить, когда ты родился гением, — пробурчала я.

— Родился гением? Милая Виктория, так ведь его выгнали из школы, потому что он почти не умел читать и писать!

Я невольно вздрогнула. Маршрутка остановилась у школы.

— Вообще-то, я живу близко и чаще всего хожу пешком, но сегодня был рад с тобой побеседовать, — он поправил новые очки, которые опять слезли на самый кончик носа, и стремительной походкой направился к входной двери.

— Почему вы не купите линзы? — зачем-то крикнула ему вдогонку.

— Мне в них неудобно, — отозвался мой Евгений Леонидович, махнув рукой.

На уроке математики я незаметно толкнула Скворцова в бок.

— Егор, ты знаешь, кто такой Томас Эдисон?

— Гений, — отрешённо отозвался тот.

— Это понятно. Но ведь он стал гением не только из-за лампочки.

— Он изобрёл много чего. — Тормозок вдруг повернулся ко мне и посмотрел прямо в глаза. У меня даже мурашки побежали по коже: этот мальчик совсем не выглядел глупым. — Например, фонограф. Знаешь, его использовали для записи звука. — и он опять принялся решать самостоятельную за меня.

— Скворцов, я больше никогда не буду называть тебя Тормозком, — сказала я ему на перемене, потому что он самый добрый человек на земле.

— Я тоже не считаю тебя Тупицей, — улыбнулся Тормо… тьфу ты!.. Егор. Сегодня я была ему благодарна. Не за самостоятельную (я не просила его помогать, но он по собственной воле спасает меня от ругани математички), а за фонограф. Да, я была благодарна Скворцову больше, чем Эдисону, который этот фонограф изобрёл. Кстати, что, если гений когда-то чувствовал себя таким же одиноким и выброшенным из жизни, как я?..

Получилась длинная запись, надо скинуть её на компьютер.

4

Личный блог Кота Шрёдингера

Спасибо всем, кто на меня подписался и кому интересно читать истории о моей жизни. Многих интересует, почему у меня такой никнейм. Хм… сейчас постараюсь объяснить. Был когда-то такой физик Шрёдингер, который придумал кота и посадил его в коробку (тоже придуманную). В этой коробке есть ещё какое-то радиоактивное вещество, оно может отравить кота, а может и не отравить. Короче, как повезёт, всё зависит от распада каких-то там атомов. Суть в том, что пока мы не заглянем в коробку, то не узнаем, живой этот кот или мертвый. А я по жизни чувствую себя запертым в коробке, как будто какой-то идиот ставит надо мной свои дурацкие эксперименты. Вот так и существую как бы между двумя состояниями: жизнью и смертью, а вырваться не могу, пока слабоумный экспериментатор не откроет коробку. Надеюсь, вам стало понятнее, почему у меня такой странный ник.

А теперь продолжу рассказывать о себе (если хотите, можете отписаться, ничего весёлого здесь не будет). Если хоть несколько человек дочитает до конца, отпишитесь в комментариях. Я сейчас в таком состоянии, когда мне нужен чей-то дружеский совет.

В общем, кто на меня подписан, уже знает, что я живу с матерью без отца и время от времени у меня меняются отчимы. Мне было десять, когда отец покончил с собой. У него не было какой-то особой профессии, он играл в местной рок-группе и зарабатывал на концертах в ночных клубах.

Гитару он любил больше всего на планете, и я считал его музыкантом-виртуозом, гением, который снизошел до того, чтобы обучить сына основам. Никаких рок-групп, сын. Ты должен стать великим музыкантом. Ты меня понимаешь? Великим. Ты будешь давать сольные концерты, тобой будут восхищаться и просить автограф, а диски с твоей музыкой раскупят, как горячие пирожки. Я слушал и понимал, что отец говорит не о моём будущем; он мечтает о несбыточном, грезит вслух о той жизни, которую не сумел прожить сам. Надо сказать, я полюбил гитару всем сердцем и уже к семи годам мог играть непростые мелодии, а табулатуру научился читать с таким вниманием, с каким не умел читать книги. Мать ревновала отца к гитаре, а может быть, немного и ко мне. Иногда она ложилась на пол, обнимая его колени, и умоляла не уходить на очередное выступление.

— Я должен. Это приносит нам деньги, — подыскивал жалкое оправдание отец, потому что на самом деле его музыка приносила нам гроши и мы выживали благодаря маминым стараниям в юридической фирме.

А потом моё первое выступление в концертном зале музыкальной школы… так и не состоялось. Отец покончил с собой из-за болезни де Кервена. Да, я навсегда запомню эту дурацкую фамилию. В общем, человек не может даже удерживать предметы, потому что воспаляются кисти, а руки постепенно перестают функционировать. Врач сказал отцу, что гитару придётся оставить, а он этого не вынес, музыка была для него важнее семьи. Мы его не простили. Я его никогда не прощу. Мать уничтожила гитару — она её разбила. Я понимаю, почему она не хочет, чтобы я продолжал играть. Она запретила мне общаться с преподавателем. Она запретила мне даже близко подходить к инструменту.

Знаете, за что я больше всего себя ненавижу? За то, что до сих пор хочу играть. За то, что в голове я часто слышу мелодии, которые мог бы сыграть. Они приходят непрошеными гостями, даже на школьных уроках, и я записываю возможные аккорды на полях. И я черчу линии, а на них — нотные знаки. У меня нет гитары, но по ночам я надеваю наушники и играю на телефоне. Знаете, есть такое приложение «Виртуальная гитара»? Нельзя, чтобы кто-нибудь догадался, почему я так мало сплю и хожу с вечно уставшей и недовольной физиономией.

Ну как, братаны, ещё не устали? Нет?! А я устал. Устал всё время притворяться неизвестно кем. Теперь о последних событиях. Мать опять привела в дом какого-то огромного и неуклюжего мужика. Мне он сразу не понравился и вообще показался подозрительным. Она всё время пыталась найти кого-нибудь непохожего на мужа и находила… худших. В любом случае прежние хотя бы не пытались изображать отцов, а этот сразу же возомнил себя воспитателем.

— Ну что, (моё имя), выйдем? Поговорим, как мужчина с мужчиной? — оскалился, голова — как баскетбольный мяч, брошенный мимо корзины.

Я вышел — тупо из желания подышать свежим воздухом. Он предложил мне сигареты.

— Ты же куришь?

Я кивнул, хотя и курил раза четыре в жизни, и мне ни разу не понравилось. Но в школе я кручусь в такой вот компании.

Ладно, покурил с ним, большую часть разговора продержав сигарету в руках. Она обжигала подушечки пальцев.

— Ты как учишься? — зачем-то поинтересовался он.

— Тройки-двойки, — я отмахнулся.

— Не нравится в школе?

— Да не, норм, — я не хотел смотреть на это огромное лицо с маленькими любопытными глазами.

— Я тоже хреново учился, а зарабатываю больше, чем наш отличник-медалист, — похвастался он и похлопал меня по спине с такой силой, что я даже подавился.

— Надолго вы… с моей мамой? — почему-то захотелось спросить мне.

— Ха! — он заржал, и мне стало так неприятно, что захотелось его ударить. — А ты мне нравишься. Хочешь, буду с вами навсегда?

Боже упаси!

А потом у меня сильно закружилась голова, я почувствовал тошноту, во рту был неприятный привкус. Сигарета, которую я наполовину выкурил, оказалась очень странной. Сейчас я уверен, что это наркотик, травка… Не помню, как добрался до комнаты. Утром я обнаружил в кармане толстовки «жвачки» в блестящей упаковке. Как вы понимаете, это не жвачки, а снюс.

Отпишитесь в комментах, как бы вы поступили на моем месте. Матери говорить не вариант — не поверит, и так думает, что я отпугиваю всех её мужиков. Выбросить?.. Не знаю, смогу ли. Если бы я дал это друзьям, сразу заработал бы дешёвый авторитет. Но ведь я и хочу таким казаться. Проблем меньше и жить проще. А может, если я буду это употреблять, то мне самому станет легче? Может, кот Шрёдингера тогда всё-таки останется в живых? Или ударить этого наркодилера по его похожему на жирный кусок сала лицу?

Комментарии

Mary329_Kim

Я бы на твоём месте обратилась в полицию. Если ты ничего не сделаешь, будет хуже только тебе.

Leonardo_Dai_Vinchik

Чувак, может, поделишься, а? Я тебе заплачу. Ваще не понимаю, чё ты паришься. Krot-bankrot

Это круто. Сначала тебе плохо — может даже вырвать, но потом втягиваешься. Родаки ничего не заподозрят, табаком-то не пахнет. Училки тоже не в курсах. Если тебе так хреново… это выход.

Talinda2009

Выброси и никого не слушай. У нас в классе один мальчик умер из-за этой штуки. Leonardo_Dai_Vinchik

Чувак, открой личку, пообщаемся!

Jerry-cherry

Капец, как тебя жалко… И отец твой, извини, слабак. Но на гитаре всё равно играй.

Музыка лучше всех наркотиков.

Krot-bankrot

Отпишись, когда будешь под кайфом.

***

Иван Тряпичкин

Статус: «Неча на зеркало пенять, коли рожа крива».

Родной город: Санкт-Петербург.

Главное в жизни: совершенствование мира.

Интересы: театр, литература, хороший алкоголь, сумасшедшие люди, мемы…

Обо мне: Иван Тряпичкин — мой сценический псевдоним. Знаете, чего я боюсь больше всего на свете? Быть похороненным заживо.

Друзья: Саша Пушкин, Вася Жуковский, Николай Император…

***

Ваня Тряпичкин

Статус: «Гусь свинье не товарищ».

Семейное положение: не женат

Мировоззрение: буддизм

Отношение к алкоголю: компромиссное.

Главное в людях: доброта и честность.

Любимые цитаты: «С кем поведешься, от того и наберёшься».

О себе: Хлестаков мне друг, но истина дороже…

Запись на стене:

Иван Хлестаков

Ну чего, сегодня собираемся у тебя в Питере?

***

Иван Васильевич

Статус: я не тот, который меняет профессию!

Семейное положение: влюблён.

Главное в жизни: карьера и деньги.

Вдохновляют: истории успешных людей.

Любимые книги: «Юлий Милославский» (автор — мой друг Хлестаков)

Любимые цитаты: «Чему смеетесь? Над собой смеетесь!»

О себе:

— Люблю писать письма.

— Люблю пейзажи дер. Подкатиловка.

— Живу в Питере.

— Иногда мне кажется, что все мы персонажи чьей-то истории…

Состоит в группах:

«Бумажные письма», «Типичный писатель», «Я люблю русский язык».

***

Родительские собрания напоминают игру в пинг-понг. У меня это всегда плохо получалось, не вышло и сейчас: слишком слабыми оказывались все контраргументы и не выдерживали натиск неконтролируемой ярости со стороны противника.

— Это что за издевательство такое? Каждый день какая-нибудь контрольная! Вчера, например, была самостоятельная по алгебре, лабораторная по физике, диктант по русскому и ваше дурацкое задание с составлением страницы героя в соцсетях! Дети задыхаются в школе!

— Скажите, школьную форму когда-нибудь отменят? Моя Полина слишком быстро растёт! У меня нет денег постоянно покупать новые костюмы!

— Евгений Леонидович, может, вы и русский возьмете? Детям не нравится эта пенсионерка! Она совсем отстала от жизни.

— Почему биологичка всех давит двойками? Это что, самый важный предмет в школе?

— Может, не надо никаких страничек в социальных сетях, а? Дети и так оттуда не вылезают. Пусть учатся писать традиционные сочинения!

— Отсадите Сашу от Громова! Этот мальчик плохо на него влияет!

— Кстати, когда отчислят Громова? Он же ненормальный!

— А мой на Скворцова жалуется… Говорит, всем мешает учиться.

И я просто пытаюсь остановить этот поток и вставить хоть какие-то реплики, но выгляжу очень жалко.

— Да, я поговорю с учителями по поводу контрольных; нет, школьную форму не отменят; русский я не возьму, у меня литературное образование; биологию никто из детей не учит, учительница очень расстроена; просто хотел придумать креативное задание и детям, вообще-то, было интересно; Сашу от Громова я отсадить пытался, но Саша сам отказывается; Громов ничего плохого не сделал, чтобы его отчислять; Скворцов никому не мешает, его вообще не слышно и не видно…

На лбу выступила испарина, и мне хотелось поскорее всё закончить, но я изо всех сил старался говорить вежливо. Наконец, когда я уже со всеми попрощался, дверь скрипнула — на пороге показалась девушка в желтой куртке с яркими малиновыми волосами, забранными в хвост (где-то я её уже видел…).

— Простите, пожалуйста! Я бы хотела всех вас пригласить в цирк. Давно наш класс никуда не выбирался, — и она начала рассказывать о новом представлении, родители одобрительно закивали, и все пришли к единогласному мнению сходить в цирк на следующих выходных.

С детства не люблю клоунов и фокусников, первые слишком неискренни, вторые — плуты и обманщики. И у меня всегда болело сердце за животных, которые не были рождены для дрессировки и издевательств. Но моё мнение никто не услышал, и я должен был идти с классом как их руководитель.

В конце концов, все ушли, кроме опоздавшей девушки. Она была такой маленькой и выглядела такой хрупкой, что я легко перепутал бы её со старшеклассницей. Когда незнакомка протянула мне руку, я понял, что из-за неё-то и свалился в грязь возле школы в свой первый рабочий день.

— Вероника, тетя Вики Кирюшиной, — представилась она.

Я пожал её руку, всё время опасаясь, что та вот-вот хрустнет и сломается.

— Очень приятно. Мы с вами однажды встречались. Вы одолжили мне влажные салфетки, — я невольно улыбнулся: весёлый был денек. Но собеседница залилась краской, ей стало неудобно.

— Боже! Простите меня, пожалуйста! Я так торопилась! Эти бесконечные репетиции! — девушка выглядела растерянной, как будто собиралась что-то сказать, но напрочь забыла.

— Вы актриса?

— Я воздушная гимнастка, поэтому и пригласила всех в цирк.

— Надо же! — ни разу не сталкивался лицом к лицу с гимнастками. Они всегда были где-то вне зоны досягаемости: люди, научившиеся летать.

— Вы меня простите?

— Разумеется.

Интересно, сколько ей лет? Эти малиновые волосы делают её похожей на подростка.

— Евгений Леонидович, будьте терпимее к Вике, она не грубиянка и не наглая девчонка, как называла её Прасковья Ивановна. — казалось, Вероника была очень обеспокоена и говорила вполне серьезно, ничего не требуя, а лишь прося немного внимания…

— Я не считаю её ни грубой, ни наглой. Меня беспокоит её успеваемость, но я обещаю ей помочь.

Гимнастка с благодарностью улыбнулась.

— Теперь я понимаю, почему вы так понравились моей племяннице. Ничего, что я буду посещать собрания вместо её родителей? Они всё время заняты.

Я кивнул, хотя это было немного странно: родители вообще не интересуются собственной дочерью?

— Я должна вам кое-что рассказать о ней, но чуть позже, я обещала, что не сделаю этого прямо сейчас.

Когда Вероника ушла, я остался в состоянии легкого замешательства: что это за девочка-загадка — Вика Кирюшина, которая дала мне очки в мой первый рабочий день?

В последнее время даже во сне я видел своих загадочных, непонятных, сложных учеников из 8 «А» и всё пытался им помочь, даже не будучи уверенным в том, что они нуждаются в моей помощи.

***

Опять проверяю сочинения; как всегда, не обошлось без «перлов». Списанных работ чуть-чуть поменьше, всё-таки я отругал своих двоечников в прошлый раз. Задание было непростое: выбрать любого персонажа из гоголевского «Ревизора» и составить его характеристику. Главный вопрос, который я поставил перед своими учениками: почему появляются такие люди, как…?

Вот что пишет Паша Антипов:

Я выбираю Ляпкина-Тяпкина, потому что восхищаюсь этим человеком. Он очень позитивный и каждый день проживает так, как будто последний. Со всеми вопросами справляется очень быстро. Да и как может разобраться с некоторыми делами простой смертный, если даже сам Соломон не разберёт, кто прав, а кто виноват? Ещё мне понравилось, что он берёт взятки борзыми щенками. Представляете, скольких собак спас этот великодушный человек? Я считаю, что нужно помогать бездомным животным, и я рад, что Ляпкин-Тяпкин разделяет мою точку зрения.

…Я даже не знаю, какую оценку поставить за такую работу. Двойку, но рядом написать, что тоже люблю животных? Вот и оценивай сочинения по литературе: никакие критерии тут не помогут, а учитель всё равно должен быть объективным.

Листаю ученические тетради и невольно ловлю себя на мысли, что мечтаю поскорее найти работу своего инкогнито.

Вернулся с чашечкой кофе и принялся читать сочинение, написанное на клетчатом листочке чёрной ручкой:

Ну что ж, вы ждали? Не очень? А вот мне очень хотелось с вами пообщаться (я всё так же прошу не искать автора и предпочитаю оставаться анонимом).

Сегодня я хочу поговорить о городничем, который, собственно, и управляет этим маленьким провинциальным городом с загадочным названием N.

Гоголь характеризует героя следующим образом: «уже постаревший на службе и очень неглупый по-своему человек». Ключевое слово здесь, на мой взгляд, «неглупый», причем в этом городе он такой единственный (Ляпкин-Тяпкин, Хлопов, почтмейстер, Бобчинский-Добчинский — все они малообразованные и инфантильные люди, ведомые своим лидером).

А городничий умён хотя бы потому, что сумел завоевать авторитет и повести за собой других людей. Значит, был в нём потенциал, который, к сожалению, остался нераскрытым. Власть же зачастую меняет людей, заостряя черты, которые прежде были едва намечены. Иногда человек меняется до неузнаваемости, он чувствует превосходство над нижестоящими по чину, и это превосходство его опьяняет.

Сквозник-Дмухановский считает, что достоин лучшей жизни, он не хочет быть просто предводителем стада отборных глупцов. Петербург видится ему и его семье «землёй обетованной». И Марья Антоновна, дочь городничего, тоже не сможет жить по-другому, потому что её так воспитали. У девушки высокий уровень притязаний, она амбициозна, знает себе цену, а преувеличенное чувство собственного достоинства лишило её искренности. Никто не мог привить Марье какие-либо нравственные убеждения, и потому она воспитает таких же детей, и те, в свою очередь, продолжат род, чтобы всё повторить. Весьма печальная картина, но в этом нет вины Марьи Антоновны, она не знает, что такое добродушие, любовь, сострадание. А городничий, похоже, когда-то знал, но предпочёл позабыть. Чтобы добиться успеха, нужно отрезать от себя целый кусок… всё то, что мы называем «человеческим», что отличает нас от животных.

Городничий всё понимает и делает личный выбор, причина такого характера — жажда власти и уважения. Такие люди ищут общественного одобрения, хотя само общество не представляет для них никакой ценности. Важны только они сами, остальные — всего лишь пешки.

Знаете, в нашем классе тоже есть негласный лидер — Серёжа Громов. Почему он смог собрать вокруг себя группу полувлюблённых мальчишек, которые с готовностью выполняют любое его поручение? Просто они его боятся, потому что сейчас он кажется сильным. Но стоит только проявить слабость — и «друзья» сбегут, как крысы с тонущего корабля. Я наблюдаю за ним и вижу, что он совсем неглуп, просто пытается завоевать авторитет неправильным способом, но это его выбор. И если никто вовремя не протянет руку помощи, появится ещё один «городничий».

Впрочем, пока есть Хлоповы и Земляники, будут и городничие, а немая сцена — это лишь фон, декорация, сцена-пустышка. Пройдёт много времени, прежде чем совесть действительно пробудится.

Что-то я сегодня слишком много болтаю. Просто школа всегда представлялась мне глупой, ненужной системой, а все занятия вызывали скуку, но вы не похожи на других учителей. Спасибо!

Да… Я даже несколько раз перечитал это сочинение. Начал сомневаться, что подобные рассуждения могли прийти в голову девушке, пусть и такой талантливой, как Вика Кирюшина. Может быть, это всё-таки Громов? Тогда передо мной не просто сочинение, а клич о помощи:

«…и если никто вовремя не протянет руку…»

С полчаса стучал пальцами по столу — понял, что начинаю переживать за этого ребенка. Почти уверен, что это сам Громов, просто он прячется под маской невоспитанного хулигана, срывающего учителям уроки. Может, таким образом пытается обратить на себя внимание? И если я единственный из учителей вызываю у него доверие, значит, должен среагировать, пока не будет слишком поздно? Но что может сделать одиночка-взрослый для тридцати детей, страдающих из-за своих комплексов и психологических травм? Что же это за работа такая! Опять всю ночь не сомкнул глаз.

5

Сандра 00:21

Послушай, если бы ангел, обняв твои плечи, шепнул тебе единственное слово, каким бы оно было? Смотри, что пишет Владимир Набоков: «Я наполнился им (словом); тонким узлом билось оно в виску, влагой дрожало на ресницах, сладким холодом веяло сквозь волосы, божественным жаром обдавало сердце». А потом рассказчик позабыл, что это было за слово. А мне кажется, Набоков сделал это специально. Потому что у каждого человека своё слово. Каким было бы твоё?

Octopus 00:30

Я думаю, Набоков отталкивался от библейской фразы: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог». Ангел коснулся рассказчика крылом и наделил его Даром. Потом он испытывает нечто подобное вдохновению. Одна идея порождает другую, пока из них, как из пазлов, не складывается текст. С того слова, которое услышал рассказчик, и начинается настоящее творчество.

Сандра 00:32

Ух ты! Я даже не знала, что ты тоже читал этот рассказ! Наш учитель сказал, что опять отступил от программы…

Octopus 00:33

Уверен, что у вас прекрасный учитель. А какое слово выбрала бы ты?

Сандра 00:35

Хм… Может быть, душа? Ведь любое чувство и даже мимолетное ощущение доступно нам только потому, что у нас есть душа…

Octopus 00:36

Кроме того, душа — это залог бессмертия.

Сандра 00:38

Согласна! А бессмертие останавливает движение смерти и существует вопреки…

Octopus 00:39

И движение жизни тоже…

Сандра 00:40

Да… И все-таки ты не ответил на мой вопрос. Каким было бы твоё слово?

Octopus 00:41

Душа человека имеет имя. Моё слово — Саша.

Сандра 00:42

Моё имя?

Octopus 00:45

Саша. Кажется, что время замедляется, остаётся только вечность. Тишина наполняется биением сердца. Такой псевдоним придумала себе красота.

Сандра 00:47

Ты рождён быть поэтом. Спасибо…

Octopus 00:48

Нет, всего лишь фотографом. За правду благодарить необязательно.

А мне всё время кажется, что таких умных людей, как Octopus Sapiens, не существует на земле. Я даже не знаю его имени и почему-то боюсь спрашивать. Вдруг он вслед за этим попросит прислать фотографию? Или предложит встретиться? И тогда он узнает, что я всего-навсего Страшила, и больше никогда не захочет со мной общаться. Но неужели Octopus может так поступить? Нет, конечно, не может. Просто я боюсь его потерять.

Сегодня на классном часе ЕЛ сказал, что мы будем готовиться к литературной гостиной. Это что-то вроде спектакля с музыкой и стихами. Каждый класс должен подготовить что-нибудь интересное к концу учебного года. (Удивительно, ЕЛ с нами всего три месяца, а мне кажется, что никакой Прасковьи и вовсе не было). В общем, ЕЛ разделил нас на группы, и в каждой группе назначил ответственных. Я отвечаю за группу дизайнеров — буду делать эскизы и придумывать декорации, а другие девчонки сошьют костюмы. Конечно, мы должны всё время контактировать со сценаристами, и вот тут-то ЕЛ меня изумил. Главная сценаристка — Вика Кирюшина, девчонка, которую все в классе называют Тупицей. Самое удивительное, что в группе сценаристов оказался и Скворцов (наверное, учитель просто не знал, куда девать этого абсолютно бездарного ученика, к тому же Кирюшина — единственный человек в классе, который нормально с ним общается). Есть ещё группа музыкантов, чтецов, актёров, а режиссером будет сам ЕЛ. Громов и его компашка отказались участвовать в спектакле.

— Делать мне больше нечего, — фыркнул Наркоша и скрестил руки, дурацкая кепка почти совсем съехала на лоб.

— Тогда придётся сдавать экзамен по всем изученным темам, — не растерялся ЕЛ и подмигнул Громову с видом заговорщика.

Пока мы обсуждали сценарий, Скворцов преспокойно слушал музыку и вдруг запел — сначала тихо, почти неслышно, затем — громче, пока совсем не потерял над собой контроль.

А на Луне, на Луне,

На голубом валуне

Умные люди смотрят, глаз не сводя-я-ят…

Все прыснули, Кирюшина толкнула соседа и вытащила из его ушей наушники.

— Мне тоже нравится эта песня, Егор, но сейчас мы обсуждаем не менее важные вещи, — заметил ЕЛ, тяжело вздохнув.

— Извините, Евгений Леонидович. Он просто хочет, чтобы кто-нибудь сыграл эту песню на литературной гостиной, — сказала Вика Кирюшина. Она сегодня распустила косы, и каштановые волосы красивыми волнами рассыпались по плечам. Я проглотила комок обиды (и зависти?), давно застрявший в горле.

— Что ж, пища для размышления музыкантам, — одобрил ЕЛ. — Вот только гитариста у нас, к сожалению, пока нет. Да и давайте для начала придумаем сюжет.

И я попыталась отвлечься, представить Octopusa на своём месте: что бы он предложил? Какая идея пришла бы ему в голову?

— Пожалуйста, Саша, — кивнул учитель.

— Я просто подумала, что мы все такие разные, как… подводные жители одного прекрасного океана. Есть изящные морские звезды, мудрые осьминоги, нахальные прилипалы, агрессивные акулы… Наша жизнь — это такая же борьба за выживание! Мы боремся за хорошие оценки, авторитет в классе, кем-то восхищаемся, над кем-то насмехаемся, кому-то завидуем, но каждый из нас для чего-то нужен. Да, прилипала плавает за счёт других рыб, но ведь она взамен уничтожает их паразитов! — я раскраснелась, в висках стучало, я была уверена, что сказала полную ерунду. Как хорошо, что Octopus не мог меня слышать! Но после моего монолога раздались аплодисменты — аплодировал не класс, а только один человек. Я обернулась и увидела, что Скворцов смотрит прямо на меня и улыбается. (Вполне себе ничего, симпатичный, выглядит добрым, но такой дурак!)

— Что ж, один сценарист уже одобрил, — сказал ЕЛ. — Я думаю, будет интересно. Если мы покажем спектакль о самих себе. А океан — действительно неплохая метафора. Да и Марина Ивановна обрадуется, она-то думает, что вы не учите биологию.

Мне захотелось прямо сейчас написать Octopusу, но я всё ещё не могла прийти в себя от его вчерашнего сообщения, будто слово, которое делает его счастливым, — моё имя — Саша.

Физику неожиданно отменили — учительнице нужно было срочно куда-то поехать, и я решила немного прогуляться. Как назло, за школой толпилась компашка Громова, правда, самого Наркоши ещё не было.

— О, Страшила! — крикнул рослый толстяк Степанов.

Я хотела просто пройти мимо, но он схватил меня за руку. — И всё-таки ты самая страшная девчонка, которую я знаю!

Парни громко засмеялись, и по их лицам я поняла, что они уже под кайфом.

Степанов говорил странно, немного растянуто, как будто ему что-то мешало.

— Это что, жевательный табак? — наверное, у меня глаза округлились от ужаса.

— Чёрт, ночью увидишь такое лицо — сдохнешь! — добавил малявка Антипов. Степанов с силой толкнул меня, и я почувствовала боль в животе.

— Хочешь, чтобы я рассказала учителю, что вы тут употребляете? — злобно шикнула я.

— Кому? Евгеше, что ли? Чё он нам сделает-то? — опять заржали. Я пыталась выбраться, но они меня не выпускали.

— Если ты сейчас же её не отпустишь, я тебе врежу.

Все разом обернулись, чтобы посмотреть на смельчака. Вот уж не ожидала, что за меня вступится эта хрупкая и женственная Вика Кирюшина.

— Ха, вот и Тупица пришла. Ну что, попробуй врезать! — Степанов с вызовом выставил вперёд своё круглое лицо с поросячьим носом.

— Прекратите.

Парни вмиг остепенились и с преданностью собаки воззрели на своего лидера.

Внезапно появившийся Громов выглядел расстроенным или, может быть, чем-то раздосадованным. Он устало махнул мне рукой.

— Уходи, Страшила.

— Мы тут эээ… немного повеселились, — жалобно проговорил Антипов.

— Даже не думай больше приставать к девчонкам! — пригрозил Наркоша. Иногда он кажется не таким уж и плохим.

Минут пятнадцать мы шли вместе с Кирюшиной и молчали, но я чувствовала себя неуютно и попыталась завязать разговор.

— Похоже, Громов реально распространяет наркотики.

Вика кивнула.

— Просто хочет выглядеть крутым.

— Ну да. Кстати, спасибо.

— Да не за что. Если бы Громов не пришел, нас бы избили.

— Почему ты заступилась за меня?

— Просто. Мне показалось, что ты нуждаешься в помощи.

— Как думаешь, стоит рассказать Евгению Леонидовичу?

— Не знаю. Мне кажется, он сам скоро всё поймет.

— Тебе он тоже нравится?

Вика остановилась, её глаза блеснули.

— Я его люблю.

Какое простое и в то же время прекрасное слово! Но как сложно его порой произнести. На оставшихся уроках я витала в облаках и всё примеряла на себе это сорвавшееся с губ Вики «люблю», как какое-нибудь платье или юбку.

Не знаю, что имела в виду моя одноклассница, но с тех пор меня волновал один вопрос: могла бы и я с такой же лёгкостью сказать об Octopuse: «Я его люблю?» Да, несомненно, могла бы, потому что я его на самом деле люблю. Потому что благодаря ему я забываю, что меня называют Страшилой, и чувствую себя такой же грациозной и яркой, как Вика Кирюшина.

В школе мы остались допоздна, обсуждали с ЕЛ наш литературный спектакль и делали первые зарисовки. И вот тогда-то он мне и сказал то, о чем я не могла не написать своему Octopusy.

— Теперь я понимаю слова одного моего ученика: «Нет никого красивее человека, который не боится быть самим собой». Да… человек и вправду становится красивым, когда занимается любимым делом, — ЕЛ похлопал меня по плечу, как будто желая приободрить, а на его лице сияла искренняя улыбка.

Octopus 01:28

Он действительно так сказал? Твой учитель?!

Сандра 01:29

Да. Ты знаешь, он очень крутой.

Octopus 01:30

Он процитировал своего ученика… Да, это точно. Очень крутой.

Voice 4

«Душа была схвачена ощущеньем божественной разноцветности, воли и вышины: я знал, что я в раю». Я выучила эти строки наизусть. А потом ангел шепнул мне единственное слово, и я почувствовала себя на верху блаженства. В отличие от рассказчика, я не забыла то слово, которое преобразило всё моё пребывание на земле. Это слово — любовь. Именно из любви люди помогают друг другу справляться с трудностями, а иногда и просто выживать. Любящие сердца скорее откликаются на чужую беду и становятся лучшими целителями. Любовь делает нас всемогущими, и я готова вынести на плечах всю боль мироздания, потому что люблю. Когда люди научатся любить, они перестанут искать смысл своего существования, они ведь уже обретут его. Даже животные любят своих детей, а тот, кто не любит, опускается до уровня камня — холодного и безмолвного.

Да, слово, которое услышал рассказчик, — это, конечно, любовь, и именно она способна спасти целую страну и её народ. Он пропустил в себя это чувство, отбросив внешнюю оболочку за ненадобностью. Слово — только оболочка. А это уже другой поэт. Простите, Евгений Леонидович, что не запоминаю всех имен, которые вы называете.

И я люблю. Я не просто запомнила слово, которое шепнул мне ангел. Я чувствую. Я не стыжусь своих чувств, я хочу, чтобы эхо отозвалось на мою любовь.

— Потрясающе. Хочешь, я запишу?

— Скворцов! Как давно ты здесь стоишь?

— Прости. Иногда я слышу твои записи. Иногда не вслушиваюсь, потому что занимаюсь своим делом. Но сегодняшняя запись просто удивительная.

— Значит, ты знаешь, что я…

— Конечно. Но в этом нет ничего плохого.

— Спасибо… Но зачем ты притворяешься Тормозком?

— Просто от меня другого не ждут.

— Ясно. Но кое-кому ты бы мог открыться.

— Кому же?

— Той, которая тебе нравится. Думаешь, я не замечаю?

— Хм…

— Хм?

— Почему ты до сих пор не выключила диктофон?

Личный блог Кота Шрёдингера

Пять утра, а я набираю этот текст, потому что не могу успокоиться. Мать спит на кухонном столе. В последний раз я видел её в таком состоянии, когда умер отец.

Когда я сегодня пришел из школы, она бегала по квартире, разбрасывая одежду и вещи, как будто пыталась что-то найти. У неё было заплаканное лицо и дрожащие руки.

Я не умею успокаивать людей, поэтому просто растянулся на полу, надеясь, что получу хоть какое-то объяснение. Наконец, она села рядом, обняв колени.

— Нам нужно уехать. Это проклятый дом! Проклятое место!

— Где мой новый отчим? — спросил и почувствовал, как язвительно и жестоко прозвучала моя фраза.

— Не смей его так называть! — она закричала, руки затряслись сильнее. — Он тебе никто!

— Что с ним случилось? — хотя мне казалось, что я уже знал ответ

— Его арестовали. Он наркодилер. Боже, что теперь делать? Что, если он подложил нам наркотики? Нам нужно уехать.

Она не знала и не должна была знать, что её сын раздавал наркотики школьным друзьям. В комнате было слишком душно, и я больше не мог здесь находиться. — Не смей уходить, — мама вцепилась в мою ногу.

Я подчинился.

— Иди в свою комнату. Мне надо всё обдумать.

Когда я зашёл на кухню в четыре часа утра, она спала, склонив голову на жёсткий стол. Я принялся собирать бутылки в мусорный мешок. Сколько же она выпила? Знал, что ей будет стыдно, что наутро скажется больной и не пойдёт на работу, а потом отоспится и передумает уезжать. Она просто плывёт по течению, как делала это всегда, продолжая собирать морщинки на лицо, как в корзину. Я долго вглядывался в её постаревшее и какое-то чужое лицо, принёс плед и накинул на плечи.

Меня трясло от воспоминаний о снюсе.

Зачем я это сделал? Зачем я так дорожу своей репутацией? Знаете, просто плохим быть легче. Но боль всё равно остаётся. Значит ли это, что я всё ещё недостаточно плохой? Сегодня меня рвало в школьном туалете, и я надеялся, что умру, сожмусь до размеров бактерии и исчезну из поля зрения. Никакого удовольствия и никакой эйфории, о которой вы писали в комментариях. Мама, например, сегодня напилась. Думаете, ей стало легче?

Теперь я понимаю, почему тот чувак из рассказа Набокова забыл слово, которое ему шепнул ангел. Его счастье длилось мгновение. Это была короткая вспышка, которая погасла с такой же скоростью, как гаснет зажжённая спичка. Именно поэтому счастливые моменты всегда бледнеют, их невозможно вернуть, потому что память всё искажает. Единственное, что никогда не уходит, — это боль. На смену одному отчаянию приходит другое, а всё, что было между ними, становится слепым пятном. Значит, финал этой истории — возвращение героя в темноту. Может быть, это погружение в ещё больший мрак. И никакие ангелы тут не помогут. Ангелу — ангелово, а человеку… Да, если бы я сдал такое сочинение, меня отправили бы к психологу. Поэтому я ничего не пишу.

Не знаю, что собрался проверять литератор, который так целенаправленно схватил с парты мою тетрадь и уволок домой. Кстати, из-за этого не смог сыграть недавно сочиненные мелодии. Все аккорды на полях тетради по литературе. Супер.

И что нужно от меня этому новичку? Прасковья хотя бы не докапывалась.

Короче, до пяти утра я играл на виртуальной гитаре в наушниках, дёргая случайные струны. Я импровизировал, пока не обнаружил, что вообще ничего не вижу. Экран телефона был таким мокрым, как будто поплавал в унитазе. На самом деле это были слезы, которые я не мог сдержать. Интересно, я когда-нибудь смогу подержать в руках настоящую гитару? А пальцы ещё помнят прикосновение твёрдых струн? Снова будут мозоли, кровь?

Чёрт, не списал математику из решебника, и меня походу не аттестуют. Училка же собралась завтра проверять наши тетради, пока мы будем решать контрошу!

Шесть тридцать. Сейчас я явно не успею даже списать. Дома оставаться тоже не хочется. Наверное, скоро отчислят из школы. Зашел на сайт «Вконтакте», Сашка, оказывается, тоже не спит. Хотя, скорее всего, уже встала, она же отличница. Интересно, бывают такие люди, у которых вообще нет проблем? Если да, то это Сашка. Единственная её проблема — это внешность.

Пишу:

— Саш, матешу сделала?

— Бли-и-ин! Совсем из головы вылетело!

— А ты чё не спишь?

— Делаю эскизы к литературной гостиной.

— Не спала всю ночь?

— Угу.

— Я тоже. Чё будем делать с матешей? Она же первым уроком.

— Скажу математичке, что принесу тетрадь завтра.

Ага, конечно, ей можно, у неё одни пятерки, а на меня наорут. Все-таки Сашка крутая. И не потому, что всегда дает списывать. Вы бы видели её рисунки! Не знаю почему, но талантливых людей я обожаю и немного им завидую. Они-то могут заниматься любимым делом, а я всё время скрываюсь.

— Ладно, Страшила. Увидимся в школе.

Вот так мы её и прозвали, самую умную и талантливую ученицу. С моей подачи, разумеется.

Заканчиваю нажимать на клавиши. Нужно идти в школу, пока мать не проснулась. Если она увидит меня с утра, будет ещё больше себя ненавидеть. Вот что делает с людьми стыд. Всем пока. Простите за бессмысленную болтовню.

6

Наступила весна, и жизнь снова выкрасила лёгкий наряд в ярко-розовый цвет. Я заблудился где-то между Пушкиным и Тютчевым: от «и может быть — на мой закат печальный блеснёт любовь улыбкою прощальной» до «и вот — слышнее стали звуки, не умолкавшие во мне». Да ещё и Вика Кирюшина со своим сочинением, впервые подписанным собственной фамилией: «Любовь делает нас всемогущими, и я готова вынести на плечах всю боль мироздания, потому что люблю». Может быть, становлюсь слишком сентиментальным, но я действительно плакал от счастья, когда читал эти строки. И я наконец-то узнал, что Вика и была тем самым инкогнито. Конечно, у неё были попытки изменить почерк, но в этом плане меня обмануть очень сложно: было время, когда я увлекался графологией. У Громова, кстати, я тоже забрал тетрадь, но пока не смотрел.

Теперь-то знаю, что этот ученик, доставляющий мне столько хлопот, не имеет никакого отношения к тем сочинениям-беседам. Наверное, это ирония судьбы, но я чувствую себя тесно связанным с семьей Кирюшиных. Вика-Вероника… У них определённо есть что-то общее.

Когда мы с классом пришли в цирк, я был настроен скептически. Во время выступления клоунов позволил себе неосторожность задремать, очнулся, когда Вика Кирюшина толкнула меня в бок:

— Смотрите, это моя тётя.

Она очарована Вероникой, копирует её походку и жесты. Сначала это вызывало у меня невольную насмешку, но потом… я сам очаровался. Это случилось даже не тогда, когда она летала под куполом. Тогда я испытывал нечто подобное, когда наблюдаешь за парящей чайкой и жалеешь, что у тебя нет крыльев. Маленькая и хрупкая, непостижимая, она превращалась в точку, завершающую очередное предложение. Мне приходилось задирать голову, чтобы увидеть волнообразные движения воплощённой недосказанности. И вот она будто бы спускается, чтобы стать ближе к восхищённому зрителю, но нет, иллюзия. Продолжает раскачиваться на кольце и… улыбаться. Разве можно разглядеть лицо гимнастки? Нас интересуют только её гибкость и собственные чувства. А что ощущает здесь и сейчас эта беспечная женщина, похожая на бабочку-махаона?

Готов поспорить, она улыбалась — тогда и теперь.

Я так рада видеть вас, Евгений Леонидович, — всё ещё в блестящем костюме, с сияющей улыбкой, она говорила слишком быстро и никак не могла отдышаться. Я обратил внимание, что Вероника стала шатенкой и теперь выглядит старше.

— Вы были потрясающи! — сказал я и пожал ей руку с жаром и благодарностью за испытанный катарсис.

— Спасибо. Особенно приятно слышать это от вас, — она опять широко улыбалась и, казалось, не умела (не хотела) быть серьезной.

И от этой улыбки я ощутил себя запятой в длинной строке между пушкинским и тютчевским стихотворением.

…И сердце бьётся в упоенье,

Тут жизнь заговорила вновь…

— Может быть, выпьем кофе на выходных? Просто хочу с вами кое о чём поговорить, — Вероника смахнула улыбку, — но если вам неудобно в неформальной обстановке, я могу прийти в школу.

— Вовсе нет! — поспешно замахал руками, боясь быть неправильно понятым. — Я не против выпить с вами кофе.

— Тогда… дайте пять!

Звук танцующих ладоней, на секунду соединившихся, и я, обезоруженный, опрокинутый, выброшенный на обочину… Автомобили проносятся мимо с бешеной скоростью, а я ничего не слышу и… спасён.

Потом — кружка горячего шоколада и проверка сочинений. И Вика пишет: «Я не стыжусь своих чувств, я хочу, чтобы эхо отозвалось на мою любовь». Боже мой, как я мог допустить, чтобы весна поглотила и меня, закрыв на ключ в своей картонной темнице?

На уроке читал Мандельштама:

Мы с тобой на кухне посидим.

Сладко пахнет белый керосин.

Острый нож да хлеба каравай

Хочешь — примус туго накачай.

А не то веревок собери —

Завязать корзину до зари,

Чтобы нам уехать на вокзал,

Где бы нас никто не отыскал.

— Это стихотворение о любви?

— Не просто о любви. О любви, которая становится трагедией.

— Разве так бывает?

— Ну знаете… Стихотворение ведь написано в 1931 году. Людей арестовывали по ночам.

— Зачем?

— Хороший вопрос. За свободомыслие. Мандельштам не принял сталинскую идеологию, не желал выживать в условиях несвободы. Он поэт и хотел быть услышанным.

— Что такое примус?

— Нагревательный прибор, в который закачивали керосин, чтобы готовить еду.

— И всё же те люди… Они любят друг друга?

— Надежда Яковлевна и Осип Эмильевич? Безумно. Потом Надежда будет учить стихотворения мужа наизусть, чтобы спасти его творчество. Она настолько любила этого человека, что даже стала хранителем его вечности.

Вечером стояли на остановке вместе с Викой Кирюшиной. Точнее, я не собирался ехать на автобусе, но заметил свою ученицу и решил с ней поговорить. У неё была такая же ясная и искренняя улыбка, как у Вероники. Если бы не эта улыбка, я бы ещё смог обратиться в бегство и не попасться на уловку хитроумного сердца. Она переминалась с ноги на ногу — то ли от холода, то ли от волнения.

— Почему вы сделали меня главным сценаристом? — спросила, глядя под ноги, не поднимая глаз.

— Из тебя получится неплохой писатель. Ты креативно мыслишь.

— Вы так думаете? — она подняла голову, и вместо улыбки на губах заиграла усмешка. — Откуда вы знаете?

— Хм… Благодаря тебе я знаю, что красив тот человек, который занимается любимым делом, — я присел на запорошенную последним лёгким снежком скамейку. Вика резко повернулась и с недоумением посмотрела на меня.

— Вы уже это говорили совсем недавно, когда мы готовились к спектаклю. Но вы сказали, что это мысль какого-то вашего ученика.

Настал мой черёд удивляться: она действительно не понимает, что к чему, или так убедительно лжёт?

— Я думал, что ты больше не хочешь быть инкогнито, раз подписала своё последнее сочинение.

— Последнее сочинение? Почему последнее? Оно было первым! — было видно, что она вовсе не думает шутить, в глазах стояли слезы, голос срывался.

— Но как же… почерк… — я растерялся, стёкла очков запотели, и мне пришлось их снять.

— Почерк? — она закусила губу, не замечая, как потекла кровь.

— Твоё сочинение о слове и прошлые неподписанные работы… У них один и тот же почерк! — почти выкрикнул я, хотя и понимал, что выгляжу неподобающим для учителя образом.

— Ах, это… — Вика снова опустила голову. — То сочинение о слове писала не я. То есть мысли мои, а записал их другой человек, потому что я… не могу.

— Ты не можешь писать? Но кто тебе помогал? — я чувствовал, что девочка переживает что-то вроде унижения. Она стыдится самой себя, и я должен ей помочь. Но не отвергнет ли она мою помощь?

— Скворцов.

— Что?

— Наверное, он и есть тот ученик, которого вы ищете. Не удивляйтесь. То, что он Тормозок, — это неправда…

Виктория почти вбежала в маршрутку, оставив меня на остановке наедине со своими мыслями.

***

Я молча разглядывал красивое лицо Вероники, которая пила латте и, казалось, не замечала моего проницательного взгляда. Вика сказала как-то, что её тётя всего на два месяца младше меня, и теперь я почти мог в это поверить.

Слишком глубокие глаза, которые могут быть только у человека, знающего не понаслышке о том, что такое страдание и душевная боль. И между тем она улыбалась, чтобы скрыть тайну и хотя бы на время отключить память.

— У нее дислексия, — подтвердила Вероника, а для меня это прозвучало почти как смертный приговор.

— Это такая особенность, из-за которой дети испытывают трудности в чтении и письме. Если она пишет, то все буквы переставляет вверх дном, — объяснила Вероника, глядя на моё ошеломлённое лицо.

— Почему… — я охрип и не смог закончить фразу.

— Почему никто не помог ей? Родители считают постыдным обращаться к психотерапевту. Я стараюсь читать для неё каждый день, но большего сделать не могу. Проблема в том, что Вика боится.

— Неужели боится стать… — я сделал паузу, пытаясь подобрать подходящее слово. — Обычной?

— Да, именно, обычной, — покачала головой Вероника. — Дислексия — это её защитный панцирь, понимаете?

— Что я могу сделать?

— Евгений… Леонидович, — Вероника с грохотом поставила чашку на блюдце. — Вы не должны стараться быть богом.

— И всё же я хочу попытаться. Не стать богом, а поддержать.

— Я тоже стараюсь, но… — она вздохнула, обхватив пустую чашку обеими руками. — Важно, чтобы она поверила в себя. А пока она всеми силами пытается быть похожей на меня, потому что не хочет становиться самой собой. Но сейчас даже я для неё отошла на второй план, — Вероника рассмеялась, но её смех прозвучал слишком печально.

— Что произошло? — спросил я, ощущая, как внутренние бесы щекочут мои нервы. Бежать из школы, зарыться в бумаги, снять с себя эту жуткую ответственность. А я ведь действительно сейчас пытаюсь стать богом для своих восьмиклассников.

— Она полюбила одного человека, и весь мир сконцентрировался вокруг него. — Вероника как-то слишком внимательно наблюдала за моей мимикой.

— Надо же… Кто это? Одноклассник?

«Может, Скворцов? — мелькнуло у меня в голове. — Всё-таки он помогает ей на уроках. И она сказала, что он совсем не…»

— Вы на самом деле не знаете? — прервала поток моих мыслей Вероника.

Я пожал плечами, чувствуя себя не в своей тарелке, мне хотелось поскорее прекратить весь этот разговор за спиной у Вики.

— Она полюбила… вас, — глаза собеседницы сверкнули, и я понял, что всё сказанное ею — правда, вот только такая правда никому из нас не приходится по душе.

Voice 5

Не могу поверить, что он знает. И что теперь будет? Неужели станет жалеть меня? Нет, я вовсе не нуждаюсь в жалости, и если так, то пусть лучше умру. Да, я не умею ни читать, ни писать, хотя мне 15 лет. Удивительно, правда, что никто не разгадал раньше мою «умственную отсталость?» Знаешь, мой бездушный диктофон, а ведь мы все носим маски, просто людям это по барабану. Легче воспринять видимое, чем настоящее. Да и где оно, это настоящее? Попробуй доберись! Поэтому Саша Протасова — Страшила.

Один придумал, остальные подхватили. Хотя, если присмотреться, она совсем не страшная, просто легче считать её некрасивой. Поэтому Скворцов — Тормозок, ведь никто ни разу не пробовал с ним общаться. В общем, мы живём в мире стереотипов. И я должна остаться обыкновенной Тупицей. Если я всем расскажу, что у меня дислексия, думаешь, что-нибудь изменится? Тогда все начнут спрашивать: «Это что, психическое заболевание?» И будут называть меня сумасшедшей. Кто знает, смогу ли я когда-нибудь вылечиться? Лучше всю жизнь скрывать. Отказаться от дурацкой мечты стать писательницей. Натянуть маску счастливой улыбки и жить, пока всё не закончится. Только бы никто не смел меня жалеть. Я не вынесу, если он будет меня жалеть.

***

Пишу эту запись, а пальцы дрожат. Сегодня случилось такое, чего я никогда в жизни не хочу снова переживать. Перед уроком математики мы договорились сказать учительнице, что она не задавала нам решать упражнения из задачника, а только предупредила о контрольной работе. Мы понимали, что играем с огнём, но так совпало, что никто из нас не сделал домашнее задание. А так как не сделала отличница, то есть я, списать было больше не у кого.

Начал Громов, причём вполне убедительно:

— Екатерина Алексеевна, но вы сказали нам только подготовиться к контрольной, — заметил Наркоша, когда математичка попросила собрать тетради. Выглядел он сегодня, мягко скажем, не очень: синяки под глазами казались ещё страшнее. Да и вообще он был какой-то депрессивный и даже вроде как чем-то подавленный. Математичка, конечно, не поверила двоечнику.

— Что это ты мне сказки рассказываешь? Я задала вам решить двенадцать номеров из учебника! — глаза сузились, она даже немного покраснела, и мне стало её жаль. Наткнувшись на мой сочувственный взгляд, учительница спросила:

— Разве не так, Саша?

Класс смотрел на меня с мольбой.

— Извините, но вы на самом деле просили лишь подготовиться… — я сама покраснела и опустила глаза. Наверное, это был мой первый раз, когда я вот так нагло лгала учителю.

Екатерина Алексеевна растерялась, вытащила носовой платок и отёрла лоб, на котором уже выступила испарина. Было заметно, что она сама засомневалась в способностях своей памяти. А вдруг склероз? Уже десять лет как на пенсию пора! Она ещё раз обвела класс своим проницательным взглядом и вдруг остановилась на Скворцове, который сидел с телефоном в руках, повернувшись к распахнутому окну.

— А чем это тут у нас занимается мой самый внимательный ученик? — математичка часто употребляла слова, которые не значили того, что она имела в виду. То есть называет ученика «внимательным», если тот постоянно отвлекается, а «любимым» самого отпетого хулигана и двоечника, как Громов и его компашка.

Скворцов не среагировал, пока Кирюшина не толкнула его. И как только у неё хватает выдержки сидеть за одной партой с этим ненормальным тормозом? Ну это я тогда так подумала… тогда ещё ничего не случилось, и я даже не подозревала, какой горькой может быть иногда правда.

— Извините, — заторможенно пробурчал Егор и убрал телефон.

— Ну так что, Скворцов, задавала я решить дома двенадцать номеров из задачника?

И тут Тормозок… кивнул. Да, он кивнул, и это увидели все. Так вот, он кивнул, а потом ещё и добавил:

— Да, задавали. На 56 странице.

Ещё и страницу назвал! Даже я соврала в этой ситуации, а Скворцов просто сказал как есть, как будто ему больше всех надо.

— Так точно. На 56 странице. Значит, это не у меня, а у всего класса склероз? — её лицо вдруг стало мертвенно бледным. И мы уже прекрасно знали, что за этим последует.

— Значит, только Скворцов сделал домашнее задание? — ещё раз (на всякий случай) уточнила она и красноречиво взглянула на меня.