Тест на свежесть
Поэту всегда есть о чём писать, ибо весь мир для него — бесценный кладезь смыслов. Да, он может устать, заболеть, потеряться в суете/темноте/пустоте, скатиться под откос, опуститься на самое дно жизни, но проходит время — и несмотря на боль, на собственное страдание, он вновь выкарабкивается на свет Божий и продолжает своё путешествие по миру. Поэт несёт в себе вселенную бесконечной радости, оттого никто и никогда не может лишить его слова; ведь этим словом он зорко отмечает то, что окружает каждого из нас, но однако заметить это может только он. Поэт обращает внимание человека на то, что он человек. А что до самой поэзии — её настоящесть идентифицировать очень легко. Если на волшебное сочетание слов вдруг откликается сердце, если оно вдруг заходится, начинается биться сильнее и громче — значит, волшебство сработало. Поэзия по своему родству гораздо ближе к музыке, чем, скажем, к прозе, так как поэзия целиком и полностью принадлежит сердцу, а не уму. Ум ведь можно обмануть, над этим работают целые научные и исследовательские центры, лаборатории, целые политические схемы выстаиваются вокруг этой нехитрой задачи. А сердце обмануть невозможно, ему, как известно, не прикажешь.
И вот, моё сердце уже несколько лет подряд постоянно «говорит» мне, что стихи Надежды Князевой — это настоящая поэзия, от которой в мире становится гораздо больше правды. Она не всегда тепла и удобна, но именно она является целью нашего поиска! Она, а не сладкое забвение в матрице снов и домыслов. Надины стихи — индикатор свежести вашего сердца, хороший способ понять: работает ли оно? не зачерствело ли? не заплесневело?
Попробуйте, и вы всё о себе узнаете!
Павел Пиковский
поэт, музыкант, автор песен
Телец повседневности
***
Попал под град.
Покинул стольный град.
Вагон сидячий с головы состава.
И кто-то с грязной головою справа
В стекло уткнулся, извергая храп.
А ночь была светла.
В слюду стекла
Впечатывались молнии, как стрелы.
На мокрой куртке молнию заело,
Вода уже за шиворот текла,
Но поезд, перехваченный теченьем,
Уже добрался к месту назначенья.
Был город тесен, как родимый дом.
Он, в рамки будней втиснувшись с трудом,
Не пикнув, миновал металл-искатель,
Потом придя домой и сняв штаны,
Он лёг в кровать,
И будничные сны
Смотрел без смс и регистраций.
Високосный
На рынке топчется неловко,
Как мамкой посланный пацан,
Февраль — неряха, грязнокровка,
Раскрыв с товаром чемодан.
Нелепый, рослый, тонкокостный,
С чернильной синею слезой,
Подросток этот високосный —
Он здесь впервые, он чужой.
А я здесь свой, я местный житель.
Пройдусь, взгляну на чемодан…
«Есть лишний день, — кричит, — возьмите!
Совсем недорого отдам!»
***
я у любви в долгу
места нет пустоте
тараканьё в мозгу
бабочки в животе
небо раздалось вширь
сердце упало ниц
уши полны лапши
руки полны синиц
очередь добрых утр
жизни хромой кульбит
я как страшила мудр
я как дурак набит
много для одного
хватит делить пора
но у тебя полно
и своего добра
***
в городе провинциальном
в нашем возможно в любом
многоэтажные спальни
в лес утыкаются лбом
памятник старой победы
карканье вечный покой
труп стадиона торпедо
(т) ленин с простертой рукой
окна покрытые пылью
в раме стекло дребезжит
плиты поросшие былью
крыши овраг гаражи
крикнешь усталое эхо
губы боится разжать
может и стоит уехать
только куда уезжать
Малометражный мир
1
Вот, мальчику наскучила игра —
И он уходит прочь, оставив мелочь,
И застывает в космосе двора,
Не представляя, что же дальше делать.
Так после лета достаёшь пальто —
И чувствуешь, что плечи узковаты,
Размер не тот и качество не то,
И странно, что носил его когда-то.
Так чешется под кожей у змеи,
Сбегающей из чешуи вчерашней,
Так режутся дома из-под земли,
Которая всегда служила пашней.
Мал потолок, и спят на дне квартир
Запаянные в капсулы надежды,
Когда ты изменяешься, а мир
Вокруг тебя — такой же, как и прежде.
2
Врастая в грунт кредитов и квартир,
Ложась на дно районов многоспальных,
Мы создаем малометражный мир
Настольных пятен, надписей наскальных.
Насыщенный досуг, насущный хлеб.
В конце тоннеля — свет настольной лампы.
Теряясь в вышине, опоры ЛЭП
Несут равнину неба, как атланты.
Не жалко дни, как серые листки,
Срывать с дешевой календарной кроны.
Не страшно плыть в течении реки
В тоске провинциального перрона.
Но вынырнешь — а ночь так молода!
Висит звезда — холодный света сгусток.
Высоковольтный ветер в проводах.
И пусто, и светло.
Светло и пусто.
Примеришь осень
Примеришь осень — и для лета умер ты:
Становятся длиннее платья, сумерки,
И списки дел, и ленты новостей.
Каким-то лицам с лицами суконными
Деревья платят золотыми кронами
За летний жар и бурелом страстей.
И солнце улыбается растерянно,
И всё, что летом второпях посеяно,
Взойдёт нескоро из земных тисков.
Деревья платят самодельным золотом,
И голова осенняя прополота
От летних сорняков и пустяков.
***
Свалился снег — на ползимы вперёд,
Засыпал окна непроглядным светом.
И свежий след владельца выдаёт,
И контуры являют суть предметов.
По оттиску синичьего креста
Узнаешь птицу, щурясь близоруко.
Так нота на безмолвии листа
Даёт не звук, но очертанье звука.
***
Это свежее чувство
подаренных кем-то цветов,
заключённых в слюду
и прерывистый скрип целлофана,
погружённых в прозрачные стены
пустого стакана,
окружённых заботой и блеском
стеклянных оков.
Неизбежная жалость
достигнутой кем-то мечты,
иллюзорность владения счастьем
теперь и отныне.
Это нежное чувство —
тебе подарили цветы —
заменяется медленной смертью
в стеклянном графине.
Кто я такой
Движенье губ рождает строчку букв,
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.