Бесплатный фрагмент - Очень высокие горы

Всем моим товарищам по восхождениям посвящается…

«The mountains are calling and I must go!»

John Muir

(«Горы зовут, и я должен идти!»

Джон Мьюр)

«…не страшись и да не унывает сердце твоё…»

Книга пророка Исайи 7.4

Горе́ имеем сердца́

Пролог. Горы. Домбай. Февраль, 2015. С мыслями о Килиманджаро

Величественные заснеженные горы; ослепительное белое солнце; лазурное бездонное небо; люди в ярких комбинезонах — загорелые, счастливые, улыбающиеся лица…

Я разглядываю фотографии, что привёз из Домбая мой старинный северный друг Юра Серов.

Удивительно просветлённые лица на фотографиях! Юра рассказывал: за неделю, проведённую на горнолыжном курорте, он ни разу не увидел ни одного конфликта, ни одного скандала, ни одного пьяного лица — ничего гадкого, отвратительного, безобразного. И это не в Европе, не в Куршавеле, а у нас! Впрочем, смеётся Юра, все они там были чуточку пьяны. Горами, небом, солнцем, снегом. Но это опьянение — лишь следствие лёгкой кислородной недостаточности. Ведь жили они на высоте полутора тысяч метров, а день проводили — на трёх. Но как те алкоголики, что пьют и знают, что это им вредит… Так и они, эти любители Гор, зная и понимая, что на высоте не хватает кислорода, — всё же едут туда! И едут, и едут… Потому что Горы!

Слишком пафосно? Может и пафосно, но нет ничего более величественного на нашей планете, чем Горы. Они — единственное наглядное подтверждение трёхмерности нашего материального мира, так утверждает ещё один мой большой друг и самый лучший альпинист в мире — Ванька Дьяков.

Юра собирался в горы. Но не на Домбай. На Домбай зимой 2015-го он попал случайно, можно сказать, внепланово. Планировал Африку, Килиманджаро. Точно рассчитал количество дней для восхождения, внёс их в график отпусков, договорился с клубом «Мировые Вершины» (что занимаются организацией восхождений на любые горы мира). Приготовился — от и до! Не учёл одного — что доллар, этот гадкий бакс, перевалит, как сегодня принято говорить, «психологически важную отметку» в 50 рублей.

Хорошо (в смысле — плохо!), размышлял Юра: в Африку он не едет, а тогда куда? Дни отпуска в феврале нужно использовать: не сидеть же дома! И после недолгих размышлений на свет родилась идея поездки на Кавказ. А почему нет? Собирался в Горы — надо ехать в Горы!

Хорошо (в смысле — уже лучше!), Кавказ. А там куда? Кататься на лыжах! Ведь восхождениями зимой на Кавказе занимаются только сильно отчаянные парни. Юра хорошо помнил табличку на эльбрусской мемориальной скале «Приюта Одиннадцати» на 4000 метров, прикрученную альпинистами из Пензы: «… погибли 23 февраля 2001 года при восхождении на Эльбрус». Не-не-не! Лыжи, и только лыжи!

А на лыжах куда? На Кавказе Юра знал только два лыжных места: Эльбрус и Домбай (про Архыз ему ещё никто ничего не рассказывал, а сочинскую Красную поляну Юра по своему максимализму и за горы-то не считал!). На Эльбрусе он был, оставался Домбай. А по дороге решил заехать в Кисловодск, к парням, с которыми летом 2014-го ходил на Эльбрус. «Приезжай, — хлопал Юру по плечу Полковник, его руководитель восхождения. — Встретим, разместим… Всегда рады! Без проблем!» И уж раз всё так хорошо складывалось, Юра надумал взять с собой Софико, любимую Соньку — супругу, с которой прожил уже никто не помнит сколько лет. Но у Сони отпуск на это время запланирован не был — она же не собиралась в Африку! — и Юре пришлось хлопотать у жены на работе.

А ещё — и тут Софико его сразу предупредила, прямо поклялась, побожилась прямо! — ни за какие коврижки, ни за какие сокровища мира она никогда не встанет на горные лыжи. «И не надейся!» — так и сказала, и даже показала Юре фигу. Но поехала… Не бросать же своего беспокойного муженька! А Юра немного от неё и хотел: чтобы она — пусть только издалека, пусть одним глазком! — взглянет, куда носило его летом. С гор Домбая отлично виден Эльбрус. Чтобы понять, что такое горы: слушать, читать, смотреть фильмы и фотографии — бесполезно. Нужно всё увидеть самому!

С тем и поехали.

…Минуло два дня. Серовы успели неплохо освоиться. Прижились в отеле, по пути сменив номер (первый оказался слишком холодным). До этого сутки провели в Кисловодске, где вдруг выяснилось, что несмотря на все заверения, Юру никто там особо не ждал (и не особо — тоже). Полковник был занят и не уделил Юре ни единой минуты своего высокого внимания. Нет-нет, жильём он их, конечно, обеспечил, но Юра-то мечтал о другом: встретиться, обняться, похлопать по плечу, поговорить, вспомнить… Эльбрус же! Первый раз же! Он все уши прожужжал Соне и друзьям про героического десантного Полковника… В общем, если бы не Василий Фёдорович, ещё один восходитель 2014-го, было бы совсем непонятно, зачем они туда приезжали. Василий Фёдорович на Домбай их и отвёз. Уже на Домбае Юра огляделся, вдохнул-выдохнул… И принялся восстанавливать навыки катания на горных лыжах, потихоньку осваивая «красную» трассу на 3000 метров, куда поднимались двумя подъёмниками.

У него уже неплохо получалось, он и дальше собирался «оттачивать мастерство»… Но тут Софико зачем-то на ужин съела чего-то острого, сугубо национального… И ведь была же нормальная пища, кроме кавказской (с её харчо, лагманом и чанахами)! Были же всякие щи-борщи да куриная лапша с картошкой в горшочках. По доступным ценам: за тысячу обедали на двоих… И уж если сил нет как хочется чего-то национального — вон, пожалуйста, на каждом шагу хычины: вкуснейшие лепёшки с сыром и травами, а ещё с мясом и даже с картошкой.

Нет! Обязательно нужно наесться безумно острых помидоров в собственном соку и весь следующий день проваляться в номере на голодной диете.

Юра расстроился. Такая погода пропадает! Но из солидарности тоже решил на Гору не ехать, а пойти пошляться по посёлку. Во-первых, нужно найти для Софико на ужин чего-нибудь простенького. Всегда так: сначала огненно-жгучие помидоры, а потом пресные сухарики… Во-вторых, Юра собирался послать своему питерскому корреспонденту открытку. Есть у Серова традиция — отовсюду посылать открытки очаровательной особе из Санкт-Петербурга. Из Италии отсылал, из Чехии отсылал, из Испании, даже из Палестины… И для Домбая делать исключения не собирался. И в-третьих, хотелось прикупить «аутентичных» сувениров. Впереди Восьмое марта, и такие подарки без сомнений будут востребованы.

Составив план наступления и обсудив его с легкораненым личным составом, Юра отправился на завтрак в кафе. Пока набирал в тарелку хлеба, комплектовался шанцевым инструментом, наливал чай, — в кафе заявился любимец администраторши Кати, кот Василий. По-хозяйски оглядевшись, протяжно зевнул, для порядка мяукнул и тут же, практически без перехода, принялся заливать кровью всё вокруг себя: на груди у кота зияла безобразная рваная рана (что ж за день-то такой!). Кому-то стало нехорошо. Кто-то взялся причитать. А кто-то (не Юра!) не сплоховал, сориентировался и умчался за бинтами… Общими усилиями кота изловили, по уши забинтовали и отправили в холл, отлёживаться в кресле. Весна. Вот и тянет парня на подвиги! «Впрочем, всех нас тянет… — размышлял Юра, поглощая кашу. — Непонятно куда!».

Сухари Юра нашёл. Открытки и почту — тоже. На почте работали две бабули, одна привычно, совсем по-советски, взялась ворчать: «Обеденный перерыв… (Это в одиннадцать-то?!) Носит вас тут…». Но марки продала и открытку приняла, тут же в сердцах влепив штемпель, (Юра едва-едва успел её подписать и наклеить марку!).

Кстати, открытка потом не просто пришла, а примчалась галопом! Это вам не Италия, откуда её родственница шла (видимо — пешком!) аж целый месяц. А уж сколько их сестра ползла из Вифлеема… Ойё-ё-й!

Идея отправлять открытки обычной почтой в современном компьютеризированном мире родилась у выдумщика Ваньки Дьякова, когда в феврале 2013-го Серов ездил к нему в гости в Сидней (Ванька некоторое время жил в Австралии).

«А прикольно было бы отправить открытку гулять по свету! — рассуждал Ванька, прихлёбывая холодный чай в кафе. — А по пути бы она проштемпелёвывалась разными печатями. Представляешь, Палыч? Марки разные, штемпели разные? И написано: „Катманду“… А?» Юра восхищённо поцокал, представив себе такую открытку. А уже через год, в феврале 2014-го, Юра на Канарах купил несколько почтовых карточек и привёз их в качестве сувениров. И тот самый питерский корреспондент, получив первую открытку, написал Юре по «нормальной», привычной электронной почте: «А хорошо было бы получить её прямо с Островов»…

Так и оформилась идея, обретя адресата и смысл. Конечно, совсем не нова эта идея в нашем суетном мире, но что удивительно: при наличии практически мгновенных средств коммуникации, оказалось, что отсылать бумажные открытки из дальних стран, а потом ждать их вместе с корреспондентом из Санкт-Петербурга — занятие весьма интересное. (Кто бы мог подумать?) А то, что корреспондент — симпатичная девушка, придавало дополнительную позитивную окраску эмоциям ожидания. А эмоции проявлялись, да ещё какие. «Ну, когда же придёт эта чёртова открытка?! Неужели потеряли?!». Или «Ах… Ах… Ах!» — радоваться и приплясывать, что дошла! Что — да-да-да, есть справедливость в мире! — спустя месяц открытка таки добиралась до адресата. Увлекательным делом оказалась отправка открытки. Увлекательным, хотя и хлопотным. Хлопотным, но приятным. И отправителю, и корреспонденту.

Помните, как говорил товарищ Хачикян в «Мимино»? «Когда ему будет пириятно, я буду чувствовать, что мне тоже пириятно. Когда мне будет пириятно, я так довезу, что тебе тоже будет пириятно».

В общем, «Делай добро и бросай его в воду»! (Тоже, кажется, армяне…)

Выполнив первые два пункта, Юра отправился на рынок за сувенирами.

Он толкался меж рядами, покупал вязаные шерстяные носки с кавказскими оленями и снегирями, разглядывал глиняные чайники, нюхал сборы трав, пробовал варенье из барбариса и облепихи, вяло торговался, а в это время над Домбаем летали парапланы. Яркие. Цветные. Красивые. И, что смущало, летали они подозрительно давно.

Юра ходил на почту, а они летали…

Покупал сувениры, а они летали…

Вернулся в отель, а они летали!

Ушёл на обед в кафе, а они всё летали!

И, чёрт побери… летали они неспроста!

Ещё осенью в Подмосковье Серов примерялся подняться в небо на параплане (в качестве пассажира, понятное дело!), но не вышло. И вот… Они прилетели сюда! За Юрой! Оставалось выяснить, где искать этих пилотов? И дожидаясь заказа в кафе, он наудачу залез в интернет и в социальных сетях нашёл номера телефонов неких Константина и Владислава, которые приглашали в небо над Домбаем.

Юра позвонил, но оба номера отмолчались. «Жаль! — вздохнул он. — Могли бы заработать…» Но пока ел борщ, пялясь от нечего делать в телевизор, пока пил чай, пришла эсэмэска: абонент Константин уже дважды (дважды!) звонил. Ах ты ж Боже мой! — засуетился Юра и перезвонил…

Да! Это были они! Именно они. Это их яркие и красивые парапланы целый день соблазняли на отчаянный поступок. Более того, они сразу предложили подняться на Гору и лететь, вот прямо сейчас, прямо из кафе. «Нет-нет-нет… — Юра даже растерялся. — Завтра… Давайте завтра… Утром!»

— «Завтра так завтра, — легко согласился Константин. — Часиков в десять перезвоню: скажу, лётная погода или нет».

Остаток дня прошёл без приключений. Только уже вечером, возвращаясь в отель после ужина, Юра на центральной улице неожиданно встретил Василия. «Голова обвязана, кровь на рукаве». Кот не спеша, но целеустремлённо шёл по своим кошачьим делам. Юра «кыснул», но Василий только презрительно сверкнул злыми жёлтыми глазищами (Юра же тоже участвовал в бинтовании!) и продолжил свой путь. Серов не стал его задерживать. Может, тут так принято, чтобы коты в бинтах расхаживали по улицам… Встретил же Юра лыжника с ногой в гипсе и на костылях — никто же за ним не гнался, не пытался остановить из-за боязни, что тот возьмёт, да и полезет снова на Гору. Вольному, как говорится, — воля…

Но по факту Юра оказался неправ. Подходя к отелю, уже издалека заметил охваченную волнением толпу, а приблизившись, разглядел в кольце постояльцев мечущуюся и заламывающую руки Катерину.

— Ушёл! — с надрывом выкрикивала она, бегая по двору и заглядывая в тёмные тайные углы. — Ушёл Вася! Ушёл стервец… Просила же, не выпускайте! Не открывайте двери! Просила же…

Толпа сочувственно молчала.

— Катя, — Юра поймал за руку расстроенную женщину, — я его только что видел, он шёл по улице.

Ровно полсекунды Катя смотрела на Юру, а потом, всплеснув руками, подхватилась в центр.

Василия настигли, изловили и водворили на место. Тот сердито ворчал, но, кажется, уже давно смирился со своей участью. Он любил Катю… Сильно любил… но ночью, сорвав бинты, всё равно ушёл.

Так и мы, вечно норовим снять бинты и свалить… Вот зачем, спрашивается, Юре все эти парапланы? А?

…После завтрака (Софико уже поправилась и завтракала с мужем) Юра маялся на балконе, ожидая звонка, между делом разглядывая утренний посёлок.

Домбай с трёх сторон окружён трёх- и четырёхкилометровыми горами. Самая красивая, отовсюду видная, — Белалакая (3861 метр). Её острый пик, покрытый ослепительно-белым снегом, сверкает над Домбаем по утрам, как огромный кристалл. И он же к четырём часам создаёт посёлку глобальную тень. Своё имя Белалакая («Полосатая») гора получила из-за кварцевых полос разного цвета. Но зимой за снегом их не видать.

Второй по красоте и тоже отовсюду заметный — пик Инэ. Если у Белалакаи форма асимметричная, то пик Инэ — практически идеальный тетраэдр.

С западной стороны, со стороны ущелья, возвышается необъезженная лыжниками залесённая гора Семёнов-Баши (в честь великого географа Семёнова-Тян-Шанского), а с другой, восточной, стороны — Мусса-Ачитара. На этой трёхкилометровой пологой горе расположились все подъёмники и зоны катания. Именно там Юра позавчера и катался. Оттуда, Бог даст, и полетит сегодня.

Погода стояла хорошая, как и все предыдущие дни: тепло, солнечно, безветренно… Но это внизу, а наверху она может быть более непредсказуемой — Юра знал это. А ещё…

Замурлыкал мобильный:

— Погода отличная! Поднимайтесь!

— Еду! — выкрикнул Юра и дал отбой. Глубоко вдохнув морозный воздух, он зажмурился. «Летим, значит, да? Летим! Летим-летим!» И сразу внутри стало суетно.

— Летим, Соня! — Юра ворвался в комнату и заметался, на ходу решая, что же надеть? Полёт в горах… Высота два-три километра… Февраль… Полчаса без движения…

— А надену-ка я термобельё, как думаешь, Сонь? — вслух рассуждал Юра. — Умная мысль? Умная!

Соня глядела на мужа со снисходительной улыбкой. Беспокойный пациент, о-хо-хо… Она хорошо его знала: пока своего не добьётся, ни за что не успокоится!

— Ты со мной? — Юра прыгал на одной ноге, натягивая штаны.

— Не-а… Брошу тебя. По рынку потаскаюсь… Девчонкам сувениров куплю… Ты же уже купил своим девчонкам?..

За тридцать лет совместной жизни Соня привыкла и к Юриным полётам, и к Юриным залётам… Но сунуть шпильку — кто бы упустил?

Юра кивнул. Действительно, чего ей там мёрзнуть? Обнял жену и отдал ей банковскую карту: мало ли что? А ещё через полчаса он уже стоял на высоте трёх тысяч на смотровой площадке, а пожилой, загорелый, горбоносый, похожий на киношного индейского вождя распорядитель организовывал желающих полетать на парапланах и одновременно следил за погодой в атмосфере.

— …Говорю вам, мадам, если вы отойдёте хотя бы на минуту, а сейчас кто-нибудь из пилотов вернётся и будет готов лететь, я отдам ваше место, так и знайте! — и, зажимая гашетку рации, без перехода наговаривал в микрофон: — Три тысячи метров, ветер — направление Домбай-Ульген, один-три метра в секунду…

— Вы же авиация! — пыталась давить дамочка. — У вас же всё по часам!

— Как говорил один мой знакомый пилот, по часам у нас только похороны, а полёты у нас по текущему состоянию погоды.

И вождь, довольный своей дурацкой шуткой, каркал простуженным старческим смехом. Мадам точно ветром сдуло. Однако смелых и бесшабашных уже и без неё набиралось трое.

— Пилоты, у меня два пассажира, третий готовится…

— Вождь, мы поднимаемся, — прохрипела рация.

Через пятнадцать минут на площадке собрались пилоты и заспорили. Пока они поднимались, ветер немного разгулялся, метров до пяти-шести в секунду, при этом он всё время дёргался и менял направление.

— …А я в такой ветер не полечу! И не уговаривайте! — собирая в большую сумку параплан, митинговал пилот с татарской внешностью. Юра сориентировался — это Равиль: Вождь именно так несколько раз обращался к нему по рации.

— …Рванёт и кинет на скалы! А оно мне надо? Это ты, Костян, у нас крутой… — продолжал он, обращаясь к рыжебородому в яркой зелёной куртке, — А я — пас!

Третий, по всей видимости Виталий, стоял в сторонке и молча курил.

Константин покачал головой и зло сплюнул:

— Зажрались вы, мужики! Всё бы вам в штиль летать!

Он повернулся к «пассажирам» и бегло оглядел их.

— Кто тут на длинный залёт?

Юра шагнул.

— Пошли. Выше поедем… Может, там стихнет… А то начинают тут… «А оно мне надо… Я пас…» Билет на подъёмники есть?

— Сквозной.

Костя подхватил огромный рюкзак, Юра взялся за сумку с парапланом.

— Вообще-то я сам привык… — взглянув на Серова, буркнул Костя, но отбирать не стал, и Юра потащил параплан к подъёмнику.

— Ты сегодня какой полёт делаешь? — Юра решил сразу перейти на «ты», с пилотом обязательно нужно на «ты», дело такое… можно сказать, интимное…

— Второй. Первый после того, как тебе позвонил. — Константин тоже не стал затрудняться в обращении. Они взгромоздились на подъёмник и поехали на верхний уровень. До перегиба ехали минуты три. Потом пересели.

— На седловину Эльбруса похоже… — протянул Юра: они как раз проезжали ложбину между верхними уровнями.

— Бывал?!

— В июле.

— Моя тоже 31 июля взошла. Каждый год восходит, а я тут десять лет кукую, всё никак не решусь.

— Некоторые там прямо с вершины слетают…

— Некоторые слетают… — задумчиво повторил пилот и замолчал, ковыряясь с настройками какого-то прибора.

Ложбина между уровнями действительно сильно напоминала седловину Эльбруса. Горы, солнце, снег, люди, хаотично лежащие на снегу, раскинув руки. Вот только на Эльбрусе они лежали от усталости, синюшные, замотанные, задыхающиеся, а здесь — балдея, очередной раз кувыркнувшись на сноуборде или лыжах. И воздуха тут не в пример больше: всё-таки на два километра ниже!

— …Некоторые слетают, — наконец что-то отцепив, повторил Константин, — а я всё никак не решусь!

Он сунул прибор в карман и надел перчатки.

— Приготовься, сходим. Приехали…

Небольшая площадка на 3168 метров, с которой почти отвесно спускалась «красно-чёрная» лыжная трасса. Юра глянул вниз и перекрестился: да ни за что! Впрочем, по ней и катались только взрослые пацаны.

— А Эльбрус где? — Юра закрутился на месте, оглядывая горизонт. Кому что…

Костя не глядя ткнул на восток: «Там!». За горной грядой, довольно далеко, возвышались две знакомые округлые вершины.

— Любуйся, я пока систему соберу. Для фотоаппарата сумка на ремне есть?

Фотоаппарат у Юры висел на груди.

— Сумка есть. В рюкзаке.

— Фотоаппарат в сумку. Её на шею. Рюкзак давай сюда, я его в багажное отделение положу.

— А квитанцию выпишешь? — пошутил Юра.

— Выпишу-выпишу… — Константин отвечал серьёзно, аккуратно раскладывая и расправляя параплан. Ткань ярко-красного цвета ложилась мягко, ровно, без складок, словно не было никакого ветра. Юра удивлённо огляделся по сторонам:

— Ветра нет.

— А тут всегда так: то есть… а то, раз, и нет! — Костя уже готовил подвесную систему. — Иди сюда, — позвал он Юру. — Одевать тебя буду…

Серов молча повиновался.

— Будешь сидеть у меня… — Костя рывками затягивал ремни, — как… король на именинах… Помнишь такую песню? Помнишь? Вот и ты так… Всё! Разворачивайся.

Юра развернулся, Костя пристегнул его подвесную систему к своей.

— Держи камеру, — Костя отдал Серову маленькую «GoPro» на метровом шесте. — Держи так, чтобы сразу снимала. Фильм снимет и двести кадров фотографий. Будет тебе память. Давай ремни за локти пропущу… Ага, так. А то один не подниму крыло. Вместе будем. Бежать будем, говорю, вместе! Ага?!

Юра кивнул.

— Как скажу «садись», сядешь. Готов?!

— Готов!

— 25 февраля, э-э-э-э… 2015 года, 12:00, полёт с пассажиром, высота 3100, ветер… э-э-э-э… один-два метра в секунду в направлении… Домбай-Ульген… — наговаривал Костя параметры в микрофон, потом отжал тангету и сунул микрофон в карман. — Приготовился. Раз… два… три! Пошли!

Они напряглись и сначала потихоньку, а потом всё быстрее побежали под гору. Крыло тянуло, сопротивлялось, но понемногу поднималось.

— Бежим!.. — орал Костя. — Бежим! Бежим-бежим!!! БЕЖИИ-ИМ!!! САДИСЬ!

Юра подтянулся на ремнях и с размаху закинул себя в подвесную систему.

— Летим! — радостно сообщил Костя. — Давай камеру, теперь я снимать буду. Садись удобнее. Приподнимись! Приподнимись на руках, да, вот так, и сядь полностью! Ага, так.

Серов сел и сложил руки, приготовившись получать удовольствие.

Он уже многое попробовал. И, наверное, стал «крутым перцем», (так, по крайней мере, казалось ему самому!). Он хорошо помнил, как провёл ночь перед прыжком с парашютом, случалось в его жизни и такое. Тогда он не спал всю ночь: его колотило. А сегодня — спал как младенец.

И сейчас в подвесной системе было ничуть не страшно, а скорее наоборот: всё нравилось!

— Совсем не страшно! — крикнул он.

— А мы и не пугаем! — Костя слегка подтягивал клеванты, направляя параплан с горы. — Мы просто хотим показать, как летают птицы! Нравится?!

— Да!

— Летим через ущелье! На той стороне будем ловить восходящий поток.

— Есть, командир! — Юра зацепился руками за стропы и примолк. А параплан, ускоряясь и выполняя виражи, набирал скорость. Свист набегающего воздушного потока становился всё громче. Константин заложил очередной вираж, выравнивая полёт, и Юра взглянул вниз: под ногами плыл Домбай: маленькие домики, махонькие машинки, крохотные человечки. Вон детский «лягушатник», где он первый день пробовал себя на лыжах, вон гостиница, а вон кафе, в котором Соня наелась острых помидоров… А там… В свист ветра ворвался новый тревожный звук, короткие дребезжащие зуммеры, учащаясь, становились выше. Ту-ту-тита… Юра оглянулся на пилота.

— Вариометр! — пояснил Костя. — Сигнализирует о наборе высоты. Поток поймали. Сейчас вверх потащит! Не страшно?!

— Не-е-ет!

— Тогда пошли! Держись! Ё-хо-о-о-о!

И они пошли вверх против часовой, и горы пошли каруселью.

Семёнов-Баши. Гора Сулахат. Местные рассказывают, в давние времена из-за сильных ветров долина была бесплодна, и тогда жительница селения по имени Сулахат поднялась в горы, легла и загородила ветрам дорогу, жертвуя собой. С тех пор долина ожила, зацвела, заколосилась…

Пик Алибек. Красавица Белалакая. Каменный клык — Зуб Софруджу. Пик Театральный. Когда-то некие странные театральные деятели зачем-то решили взобраться на него без инструкторов. Забраться забрались, а спуститься не смогли — пришлось им звать на помощь… Как небезызвестному отцу Фёдору.

Огромный горный комплекс Джугутурлучат (в переводе на русский — место обитания туров, или «турово пастбище»). По его почти отвесным склонам на досках катаются совершенные черти — хелирайдеры. Их забрасывают на лёгком вертолёте, а оттуда они практически падают вниз, лишь слегка касаясь ледника плоскостями сноубордов. Эти парни — они даже не крутые, они вообще с другой планеты!

Гора Золушка — малый пик Инэ. И, наконец, красавец-четырёхтысячник — Домбай-Ульген с нимбом из облаков над головой. Когда-то в разговоре с Полковником Юра поинтересовался: поднимаются ли на него? «На него? Конечно! Только это не трекинговая, это настоящая гора. Альпинистская. Сложного уровня». Теперь Серов видел: склоны у Домбая круты и обрывисты, и без специального оборудования на них не взойти.

А за Домбаем по кругу — Мусса-Ачитара с подъёмниками и крапинками катающихся людей. А на горизонте — Эльбрус. А за Мусса-Ачитара начинается долина реки Домбай-Ульген.

И опять: Семёнов-Баши, Сулахат, Алибек, Белалакая, Зуб, Театральный, Инэ, Эльбрус, долина…

И ещё…

И снова!

Горы, горы, горы…

Вариометр пел, повышая частоту, а они продолжали закладывать виражи. Ещё чуть выше! Ещё!

— Не укачало?! — кричит Костя, подтягивая левую клеванту.

— Нет! — Юра снова осторожно бросил взгляд вниз, высота здорово прибавилась. — А если укачает?

— Пакетик выдам! А то испачкаешь мне тут…

— А я думал, на землю вернёмся, — нервно хохотнул Серов.

— Не-е-е-е. Зачем? У меня был один… Его затошнило. Я ему пакетик. Его вырвало. Спрашиваю: может, вернёмся? А он: нет! Мне, говорит, всё нравится, давай ещё! Чего, спрашиваю, ещё? Пакет, говорит, давай ещё…

Вариометр в очередной раз спел «ти-та-та» — и смолк.

— 3100. Всё! Выше не пойдём. Наслаждайся!

Они парили. Подобно птицам… Птицам, мчащимся среди заснеженных вершин. На сумасшедшей высоте, в открытой подвеске, с бездной в три тысячи метров под ногами и с космической бездной над головой, а на горизонте сверкал Его Величество Эльбрус.

Сон!.. Юра тряхнул головой — сон наяву! Он часто летает во сне, он любит летать… И сейчас. Открыт и свободен. Свободен и счастлив. И даже не заметил, как замёрзло лицо. Как замёрзли ноги. Но вот руки сразу дали о себе знать… Юра стал сжимать и разжимать кулаки, пытаясь размять и разогреть пальцы.

— Пальцы сунь внутрь! — посоветовал Костя. — У меня тоже мёрзнут. Руки подняты, кровь оттекает. А варежки потерял над Театральным. Пассажира замутило, пока пакет доставал, варежки сдуло… На фиг…

— Может, садиться?

— Можно и садиться. Но в посёлок не полечу. На гору садиться будем.

— Ну, ты же пилот!

— На посадке ноги поднимешь. Знаешь, как?

— Знаю…

— Тогда готовимся.

На горе, на посадочной площадке лежал параплан, ярким чёрно-жёлтым имперским флагом выделяясь на фоне ослепительно-белого снега, кто-то из коллег Кости уже выполнил посадку.

— Готовимся… — Костя плавно заходил к месту посадки Равиля, это был его параплан. — Готовимся, говорю… Ноги поднял!

Юра задрал ноги, Костя с силой натянул клеванты и встал на снег.

— Встал на ноги! — командовал пилот. — Развернулся на параплан! Шагнул вперёд! — Параплан лёг. — Всё! Приехали! Поздравляю…

Так Юра ещё не летал. Это был настоящий полёт. Как у птицы! Константин отстегнул Юру от подвесной системы — тот повернулся, крепко, с чувством пожал руку и обнял пилота. В такие моменты хочется всех обнимать и целовать.

— Спасибо! — шмыгнул носом расчувствовавшийся Юра. — Огромное тебе спасибо!

— Ой, да ладно… — Костя скромно улыбался, подтягивая стропы и сворачивая параплан. Он любил этот всегда волнующий момент, когда клиент счастлив как ребёнок. То ли оттого, что летал… То ли оттого, что живым прилетел… — Понравилось?

— Не то слово…

И тут Юра хлопнул себя по лбу. Ну как же?.. Как же он забыл про фотоаппарат? А собирался. Ладно, хорошо хоть на «GoPro» наснималось! Серов достал камеру из сумки и нацелился на Костю:

— Ну-ка, встань, пилот! В позу победителя… А я тебя щёлкну!

— …Завтра поедем наверх… — сказал Юра своей верной Софико. — На самый-самый верх.

Серовы сидели в полюбившемся им кафе «Фаворит» и терпеливо ожидали заказ.

— На самый-пресамый?!

— На самый что ни на есть! Ты должна увидеть это. Просто обязана. Там… такое…

Соня с грустью смотрела на супруга. Беспокойный… Шебутной, любимый.

— Смерти ты моей желаешь, Серов… — в миллионный раз за их совместную жизнь констатировала Соня и, расстегнув сумочку, достала Юрину банковскую карту. — Держи!

…На следующее утро они поднялись на 3168 метров. Погода по-прежнему им благоволила. Слепящее белое солнце, высокое лазурное небо, безоблачно и почти безветренно. И Юра показал Соне горы.

Это и правда красиво. Красота такая, что хочется ходить на цыпочках и говорить шёпотом.

Но никто не шептал и не ходил на цыпочках — со стартовой площадки снова летали. Стартовал Константин с молоденькой девушкой. Видимо сильно боялась: когда они сбежали с горы и ушли в свободный полёт, девочка пронзительно закричала. «Что ты орёшь?! — прикрикнул на неё Костя. — Уже летим!»

— А ты вчера кричал? — Соня повернулась к Юре.

Серов грустно улыбнулся:

— Нет. Привыкаю понемногу… Пора отращивать крылья.

Насмотревшись чужих стартов, он оставил Софико на площадке, а сам отправился на соседнюю вершину, ещё на пятьдесят метров выше. Поднимаясь, Юра вспоминал летнее восхождение.

— А ведь ты сегодня должен был сидеть на высокогорной базе Кибо-Хат и готовиться к ночному восхождению на Килиманджаро, — ни с того ни с сего проснулся внутренний голос. У всех есть, этот умник. Всегда умничает. И чаще всего порет самую дикую чушь. Или подбивает на отчаянные глупости.

— Чёртов доллар! — вслух выругался Юра.

Он влюбился в Кавказ, полюбил всем сердцем, всей беспокойной душой. И есть за что! Кавказ красив. Просто великолепен! И грандиозен. Но Юре хотелось туда… в Африку. На Килиманджаро.

Вот скажите на милость, как он теперь туда попадёт, с таким-то курсом доллара? А?

— А может… — продолжил свой монолог внутренний голос.

Юра сделал шаг.

— …Может, всё-таки попробовать на следующий год?

Ещё шаг.

— Подкопить денег…

Шаг.

— Докупить доллары…

Шаг.

— Вот прям сейчас, приехать и начать. По сто долларов. По пятьдесят! Всё же в руках человека, ты же знаешь… Человек — сам хозяин своей судьбы! Разве нет?

Юра вышел на вершину. Да, нужно попробовать. Он не понимал — почему же его так отчаянно тянет в горы? Почему, закрывая глаза, он видит этот ослепительный белый снег, это сверкающее, безумное солнце, это почти чёрное небо? Зачем ему все эти мучения?! Головная боль, тошнота, бешеное сердцебиение. Но ведь тянет же! А тут какой-то доллар… А ещё брат: «Никогда не сдавайся!» Нужно пробовать. Надо!

Юра оглянулся. Где тут Эльбрус? Вот он… Рукой подать! А Килиманджаро? А, ну да: на юге… А солнце? Вот оно. Значит, туда! Ох и далеко Килиманджаро… Отсюда и не видать.

Значит, говоришь, человек — хозяин своей судьбы? Юра успокоил дыхание, оглянулся на заснеженные вершины и вдруг, раскинув руки и задрав голову, заорал что есть мочи: «Я приеду к тебе, Африка! Слышишь?! Я обязательно к тебе приеду!!!

Часть I. Язычник

ГЛАВА ПЕРВАЯ. ДОЛИНЫ. ДОЛГОПРУДНЫЙ. МАЙ, 2012. АЛКОГОЛИК

Мы отчаянно любим майские праздники: Первое мая, День Победы. Весна, тепло, зелень, ещё совсем прозрачная, ещё воздушная! Но уже наконец-то можно выползти на пригрев после опостылевшей зимы, сесть на завалинку, щурясь на солнышко, и выдохнуть: «Дожили…». А потом пожарить мясо!

Северный народ на жареное мясо выбирается буквально на любую проталину, появляющуюся в первых числах мая, лишь бы можно было установить мангал. По ночам ещё заморозки, вокруг го́ры снега, а на сыром песке дымит металлический короб, а в нём на решётках и шампурах — куски говядины, или свинины, или баранины… Да даже курятины, или хоть бы сосиски!

Любит наш народ жаренное на углях мясо! Впрочем, весь мир любит. Атавизм, доставшийся от далёких предков, от пещерной жизни: полной опасностей, страхов и первобытной романтики, когда возвращение мужчин с охоты становилось праздником для всего племени, (ведь наконец-то можно наесться от пуза, а потом весь вечер слушать охотничьи рассказы, где факты причудливо переплетаются с вымыслом, реальные истории с выдумкой, а часто именно фантазии — и есть самое интересное!). А ночью… Мужчины вернулись же! А ну, мелочь, брысь спать! Где мои любимые бусы из когтей медведя, они так нравятся моему герою…

На майские праздники в России съедается неподсчитываемое число шашлыков и выпивается неизмеряемое количество горячительных напитков. А стоило бы подсчитать и измерить. И хоть немного пожалеть себя.

На праздники 2012 года Юрка Серов много ел, пил ещё больше, и поджелудочная, не выдержав нагрузки, включив красный аварийный фонарь, отключилась. И после окончания праздников вместо работы он прямиком угодил в хирургическое отделение Долгопрудненской клинический больницы с опоясывающей болью и непрекращающейся рвотой.

Так начиналась борьба за бестолковую, тогда ещё никому не нужную Юркину жизнь.

Панкреонекроз — третий в числе главных убийц: после рака и инфаркта. Омертвление поджелудочной железы — заболевание смертельное. Но, конечно, ни один праздник, даже такой большой, как День Победы, не способен убить её сразу — крепка она, железа́ эта, хоть и не из желе́за. Чтобы довести её до «нужной кондиции», надо сильно постараться. Например, пожить на Севере. Лет двадцать, или двадцать пять. Хотя, некоторым и меньшего срока хватает, Юрке, например, вполне хватило семнадцати.

Ведь Север, кто бы что ни говорил, это не только годы напряжённейшего, тяжелейшего труда, но и годы неумеренного употребления алкогольных напитков, (часто — особенно в 90-х — сомнительного качества). Это годы и годы «тренировок», когда ежедневно выпивается стакан, а в пятницу и субботу чуть больше — два. Это полевые работы без рации, но со спиртом.

А ещё это отрешённость, удалённость и оторванность от всего мира, когда даже на новогодние праздники заняться больше нечем, кроме как пойти в гости и посидеть за бутылкой. И никаких зимних видов спорта — за бортом минус сорок пять, а то и весь полтинник!

А ещё эпоха перестройки вкупе с генетической и национальной предрасположенностью к питию. И многих свела в могилу совокупность перечисленных факторов. Инфаркты, инсульты, те же панкреонекрозы, как у Юркиного брата Славки, (тому и шестнадцати лет хватило: не вытащили!).

Поначалу Юрке ставили только обострение — острый панкреатит. И первые пять дней, как и водится при таком диагнозе, он ничего не ел и жил исключительно на капельницах. Молодой хирург, который вёл Серова, осматривая Юрку, щупал живот, читал выписки УЗИ, заполнял историю болезни и невнятно матерился:

— Да ёрш твою медь… — шептал он. — И отёк? Как знал… И некроз? Неужели?

И назначал новые анализы, повторные УЗИ, рентгеноскопию и прочие методы неразрушающего контроля на уже разрушенном органе. Он терялся, чего-то не знал: был слишком молод! И тогда Серова передали более опытному хирургу, женщине пятидесяти лет, (дай ей Бог здоровья!). А когда выкристаллизовался диагноз «панкреонекроз», тогда за Юрку за него взялся сам Завотделением…

На шестые сутки к уже отчаявшемуся Юрке ночью пришёл брат Славка, и Юрка подумал: за ним…

Славка. Ярослав. Старший брат. Со Славкой они прошли весь Север Западной Сибири: все болота, реки, озёра, всю тайгу Сибирских Увалов! Прошли горы и реки Приполярного Урала — снег и морозы за пятьдесят, пургу и темень бесконечной зимы… Жару за сорок, нескончаемый гнус и бесконечные белые ночи летом… Все те самые «полевые работы без рации, но со спиртом».

Знаете, как становятся родными, кто вместе прошли боевые действия? Без пафоса: полевые работы обладают таким же консолидирующим свойством. А они же ещё братья…

К моменту своего «визита» в больницу старший брат уже девять лет как пребывал не на этом свете. Как и откуда появился брат, Юрка даже не заметил. Он увидел Славу, только когда тот уже присел к Юрке на кровать. Старший внимательно поглядел на младшего и, сочувственно сморщившись, спросил:

— Болит?

Юрка лежал на спине, подтянув ноги и накрывшись почти до самых глаз одеялом. Повернуться на бок или на живот он не мог: острая, пронзающая всё тело боль не позволяла даже лишний раз пошевелиться.

— Скоро… у тебя… буду … — выдавил он.

Старший вздохнул и… неожиданно улыбнулся:

— Не будешь. Ты не умрёшь, брательник. Точнее: не в этот раз…

Он помолчал и сделал движение: мол, пора уходить.

— Погоди! — забеспокоился Юрка. — Погоди! Посиди ещё. Со мной. Пожалуйста…

Старший кивнул и загадочно добавил, указав на дверь:

— Подожду.

Дверь внезапно распахнулась, в палату на каталке ввезли мужчину, и ввалилась целая процессия. Из переговоров врачей скорой и врачей стационара Юра понял, что у молодого парня прободение желудка. Врачи вяло переругивались: в приёмном покое оформлять отказывались, мест уже не было — после праздников едва успевали распределять страдальцев по отделениям. Но скорая настояла, и теперь в палате вокруг новенького суетились, заполняли бумаги, резали одежду, раздевали его, подключали к капельнице, настраивали мобильные аппараты ФГС, готовя к операции. Парень при всей этой суете был удивительно спокоен и даже безмятежен: казалось, ему всё до лампочки — он пребывал в шоковом состоянии и продолжал существовать в блаженном неведении.

Славка некоторое время молча наблюдал за суетой, потом показал младшему на парня и сказал:

— Его подожду… Он умрёт, совсем скоро. На столе… Сердце не выдержит анестезии. Он — да. А ты, Юр — нет! И не торопись туда, брат! Здесь и так времени мало.

— Да и потом… — он снова улыбнулся, как будто ничего не происходило. — Ты же ещё нигде не был. Ничего не видел. Моря не видел… Помнишь «Достучатся до небес»? «На небе только и разговоров, что о море и о закате…»

— Банально…

— Банально, но ведь не был же!

— Я был на море…

— Не был в горах.

— Мы с тобой были…

— На Урале? Так это — совсем не такие… Ты же не был ни на одной приличной вершине! Нет-нет! — Славка знакомым жестом двинул от себя рукой. — Эверест — это слишком… Но есть же Эльбрус! Килиманджаро! Ладно горы… А вечные города? Рим, Иерусалим, Константинополь… А та же Австралия? Или, скажем, Италия! Брат, ты не был даже в Италии! Венеция, Флоренция, Милан… А как насчёт нырнуть с аквалангом? Помнишь? Ты в детстве всегда мечтал об этом! Спускал гольфы и придумывал, что это ласты. Помнишь? Нет, тебе надо нырнуть! На Канарах. Или в Красном море? В Красном, говорят, лучше.

— Погоди! Нагородил… Сам-то ты где был?..

Старший нигде не был. И с аквалангом не нырял. И в горы не ходил, только в студенчестве пару раз бывал в Хибинах, в зимних лыжных походах. Юра вспомнил, как в январе 72-го брат в третий раз собирался на Кольский, но вдруг надумал жениться и не пошёл. А вся лыжная группа, (все двенадцать человек, с которыми он собирался!), погибли. Замёрзли. Юрка хорошо помнил, как переживал брат, как потом через несколько лет с молодой женой Инной ездил в те места летом. Как привёз фотографии серой каменистой пустыни с высоченным каменным туром: это брат с Инной соорудили такой памятник.

— Так получилось, брат… — Слава задумчиво наблюдал за манипуляциями врачей. — Теперь ты за меня всё сделать должен! И сделаешь, готов поспорить.

— Кому?

— Что кому? — повернулся он к Юрке.

— Кому я должен?

— Себе. И мне! Я же могу тебя попросить найти достойный разговоров закат? И сделать незабываемый кадр?

«Можешь… — согласился про себя Юрка. — Ты же старший… Можешь, раз так много для меня сделал. Для всех много чего сделал. Помогал, спасал… Даже собак…»

— И как же без поджелудочной? — Юрка зашипел от боли, спазм снова раскалёнными крючьями вцепился во внутренности. — Ты-то без неё не особо… Раз! И…

В палату, распахнув дверь, ворвался завотделением. Юрка твёрдо знал — сегодня не его смена. Но, видимо, у нового соседа взаправду дела совсем плохи.

— …И сыграл в ящик! — договорил Юрка.

— Прям уж и без поджелудочной… — Слава проследил взглядом за завотделением. — У меня особый случай. Со мной долго возились… А тебя вовремя привезли. И вообще… Ну вышел твой… — Славка знакомым жестом дёрнул себя за нос и хмыкнул, — «скафандр» из строя… Подлатают… заклеят. Смотри, какие тут доктора-орлы, — он кивнул на завотделением, — Сашка моя поможет. И потом…

— Погоди! Ты чего сейчас сказал? Скафандр? Какой скафандр? — перебил Юрка.

— А… Да я тут подумал… Как назвать ту бренную оболочку, что нам выдают? Ну, чтобы жить в материальном мире? Когда человек идёт в агрессивную среду, он что надевает? Скафандр! А когда наша душа идёт в этот агрессивный мир, что ей нужно? — Славка хитро подмигнул. — Только мы часто себя ассоциируем с этим «скафандром», а он — вещь сугубо временная. Да… А «там»… В другом мире тебе постоянный выдадут! Сечёшь? Но и здешний «скафандр» — вещь классная. Беречь нужно… И попусту казённое имущество, — Славка снова хмыкнул, — не гробить!

«И давно ты такой умный?» — думал Юра, прикрыв глаза. Боль, несмотря на то, что уже вкололи не меньше десятка разных уколов, продолжала накатывать волнами и терзать.

— Недавно… — ответил Славка на мысленный вопрос брата. — Ты даже точную дату помнишь.

И снова замолчал, наблюдая за чехардой в палате.

— Ты, Юр, главное, не раскисай… Не сдавайся. Слышишь? Никогда не сдавайся! Если чего решил, то не откладывай. Времени совсем мало.

Под подушкой у Юры булькнул мобильный: эсэмэска. Вот интересно, что и кому нужно в два-то часа ночи?! Он достал аппарат, на экране светилось: «Поговори со мной». Ну да! Никогда не было… И вот опять… Бывшая пассия… Не иначе как напилась и теперь ищет развлечений на свою пятую точку… Нет, не так. В свете вновь поступившей информации лучше будет: напоила свой «скафандр» и теперь ищет приключений на задний его отсек… Юрка хмыкнул и убрал телефон обратно.

— Правильно… — не поворачиваясь к брату, одобрил Слава. — Завязывать нужно. Совсем! А то развёл тут, понимаешь…

Юрка хотел возразить, но сник. Развёл! Прав брат… Каждые семь лет «разводит». Прямо цикличность какая-то. Первая, конечно, Софико. Верная, всепрощающая и святая Софико — дай ей Бог здоровья! Сколько он у неё крови попил? Ох, попил… Бабы, пьянки, полевые… Другая бы… А эта нет, приходит! И хоть крепится, но голос дрожит, боится за дурака. А как не бояться? Есть же в семье показательный пример с подобным диагнозом, Юрка искоса глянул на брата.

Кстати, умер Слава, только дождавшись её. Юрка вёз Соню на такси из аэропорта мимо больницы, а Слава в это время в реанимации умер. Они об этом узнали через десять минут, когда Юрка уже из дома позвонил в клинику. Дождался и умер. Первая, значит, Сонька.

Вторая и третья женщины — тоже приличные. До той степени, до какой могут считаться приличными подобные отношения. Вторая — тогда ещё училась, студентка. И от неё Юрка сбежал на Север. Хотя, нет… Не от неё. Скорее — от себя. Запутался и сбежал. Струсил.

Уже потом на Север приехала Соня с Владом. Юрка, вообще, всегда так делает… Он и от третьей сбежал. Хотя, нет. Третью он выгнал. Та ради него всё бросила: мужа, квартиру, детей, всё… А он ей: «Давай, до свидания!» А сам — к Соньке. А Сонька снова простила. Это уже когда потеряли Славу. Юрка тогда и сам чуть в ящик не сыграл. Любовь с Женькой (третья которая), смерть Славки, кризис отношений — так всё навалилось… От Серова-младшего только тень осталась. А Соня его выхаживала. И выходила! Вот такая он скотина.

Но последняя… О-о-о-о-о-о! С этой точно нужно завязывать! Не женщина, а сатана в юбке! Или, точнее, в штанах — юбки терпеть не может. «Завелась» она, когда Серовы в очередной раз решили пожить раздельно. Аккурат на двадцать пятую годовщину их совместной жизни: посидели за праздничным столом, подумали, а потом Соня упаковала большой чемодан и уехала к маме. Юрка ещё тогда решил — насовсем. И через полгода завёл себе эту сатану…

Не-е-е-ет… Завязывать! Всенепременно! Уже завязал: как вернулась Соня по его же просьбе, так и всё — амба.

— Завязал… — буркнул Юрка.

Парня переложили на каталку и повезли в операционную. Славка поднялся.

— Всё, брат! — сказал он, — пошёл я. Надо встречать. А то перепугается… А тебе, Юр, сейчас полегчает. Я уйду, а тебе полегчает. Поспишь. И береги «скафандр». Слышишь? И ты мне обещал! «На небе — он показал взглядом куда-то в сторону и вверх, — только и разговоров, что о море и о закате…» Нам нужен такой закат! Слышишь? А я буду рядом… Всё, пока. Он уже шёл к двери.

— Погоди… — Юрка не мог отпустить брата, не спросив главного. — Погоди… А как там… Ну, на «звездолёте»? Брат повернулся и удивлённо вскинул брови…

— Ну, там, где вы без «скафандров»… — уточнил Юрка.

— А-а-а-а-а… — Славка засмеялся. — «Звездолёт»… Ну да, если «скафандр», то почему бы и не «звездолёт»? Всё, Юр, узнаешь со временем. Не торопись… Хотя… Я вот сейчас в «баню» собираюсь… с этим, — он кивнул в сторону коридора, — с Серёгой…

— В баню?!.. — Юрка совсем обалдел от всех этих разговоров. — В какую ещё на фиг баню?

— «Помыться» ему надо… «Почиститься» от этого света… Грязно у вас тут. Так вот, там в предбаннике полбутылки водки стоит, выпивай и приходи… — брат подмигнул и сквозь дверь шагнул в коридор…

Утром Серов, уверенный — совершенно уверенный, абсолютно уверенный! — что стал жертвой галлюцинации от высокой температуры и интоксикации (из всего видения он вполне чётко запомнил только последние слова про баню и водку в предбаннике), случайно от медсестры, пришедшей ставить капельницу, узнал, что тот парень, которого привозили ночью (так всё-таки привозили!), умер.

— Когда? Когда умер? — Юрка даже привстал на кровати.

— На операционном столе… Лягте и руку зажмите!

— А почему?! Что говорят? — не отставал он от медсестры.

— Сказали, вроде бы сердце не выдержало. Держите трубку… Держите, говорю вам, трубку!..

— А звали, звали как?

— Не знаю. Не помню. Зачем вам? Сергей, вроде. Как выкапает, нажмёте вызов.

Сестра ушла, а Юрка, извернувшись и зашипев от боли, принялся энергично шарить под подушкой. Нащупав телефон — извлёк, включил, открыл эсэмэски и…

«Поговори со мной!» — прочитал он.

ГЛАВА ВТОРАЯ. ГОРЫ. КИЛИМАНДЖАРО. ТАНЗАНИЯ. ФЕВРАЛЬ, 2016. БАБНИК

…Аэропорт Внуково, третий воздушный порт огромной столицы, поразил путешественников своей неестественно гулкой пустотой, сумрачностью и даже какой-то отрешённостью. С ростом доллара и ухудшением отношений с Турцией и Европой, с отказом от курортов Египта российские аэропорты тогда, в феврале 16-го, опустели, а по ночам — так и и вовсе обезлюдели. Не светились витрины бутиков, не работали кафе, даже «duty free» работал, кажется, лишь наполовину.

Они пошатались по второму этажу в зоне вылета, не нашли для себя ничего интересного и сели дожидаться посадки. В Танзанию (гора Килиманджаро расположена в северной части этой страны — на границе с Кенией) Юра (далее так и будем его называть, потому что Юрий Павлович Серов — совсем уже взрослый мужчина, и звать его Юркой как-то уж совсем неприлично), так вот, в Танзанию Юра с Анной Холодовой летели «Турецкими авиалиниями», через Стамбул.

От этих «Линий», начиная с ноября 2015-го, в России никто ничего хорошего не ожидал: но так получилось, что билеты наши туристы взяли ровно за неделю до инцидента с бомбардировщикоми до самого отлёта не без основания опасались, что туркам в Россию летать запретят, всем и навсегда. До последнего Серов не был уверен, что их отвезут в Стамбул. Но обошлось.

В 5:00 загрузились в самолёт, в 5:30 «Boeing-737» компании «Турецкие авиалинии» оторвался от взлётно-посадочной полосы и взял курс на Турцию. Через пять минут раздали леденцы, через сорок завтрак. Пока летели: и поели, и поспали… Хотя, какой там… сидя-то?

В 7:30 стамбульского времени (на час отстаёт от московского) прибыли в гигантский аэропорт Стамбула — Ататюрк. До вылета в Килиманджаро оставалось почти десять часов. Надо ехать в город: Константинополь же! Ого-го же!

Но опять до самого отлёта Юра опасался, что с выходом в город у них тоже могут возникнуть проблемы. Его не покидало ощущение, что того гляди всё полыхнёт настоящим пироксилиновым пламенем. И что тогда станет с русскими туристами, оказавшимися на «вражеской территории»?! В XVII веке русских послов в Турции после объявления войны сажали в зиндан. Век, конечно, не семнадцатый, но и нынче ничего хорошего ждать не приходилось. И Юра ещё за неделю до отъезда для себя решил, что транзитное время они пересидят в аэропорту: по-тихому, не рискуя. Анна же, как настоящая женщина, напротив твёрдо уверилась, что с ней-то как раз ничего и не случится. Она же только и хочет, что посмотреть на Босфор! На мосты! Какая такая конфликтная ситуация? Причём тут международные скандалы? Действительно, что может произойти с русской женщиной в Турции, когда на носу война?! И до отлёта Юра пытался объяснить, рассказать, предостеречь, урезонить: мол, хорошо бы подождать, не надо рисковать, не стоит лезть на рожон… «Я про тебя всё поняла!» — многозначительно улыбаясь, отвечала Анна, а Юра тихо матерился.

Но случилось чудо! Перед их отлётом в Стамбуле прошёл дружеский футбольный матч «Локомотив» — «Фенербахче», и всё обошлось… Глядя в экран телевизора, Юра кусал ноготь и бормотал: «Надо попробовать. Нужно рискнуть. Нужно!». Так хотелось увидеть Святую Софию… Он столько знал, столько читал… И Анна тогда бы смогла съездить на этот свой мост.

И по прибытии в «Ататюрк» они таки отправились в город. Прошли паспортный контроль — визы для россиян Турция не вводила, сели в метро и уехали в старый город.

Византий, Новый Рим, Константинополь, Царьград, Стамбул…

Сюда! Сюда прибивать на врата свои деревянные, круглые, обтянутые пахучей красной кожей щиты приходили русские князья. Фактически, то были печати на торговых договорах, обеспечивавших жизненно важный для Руси транзит товара из Варяг в Греки — по Волхову и Днепру, через Новгород и Киев. Деньги же. Подати. Налоги.

Отсюда на Русь, а значит и в Россию, пришло Православие, а с последней византийской царевной Софией Палеолог в молодое Московское княжество перелетел двуглавый орёл — и Москва, возомнив о себе (тогда ещё совсем без оснований!), высокомерно назвалась Третьим Римом. Дескать, Первый Рим пал… Второй — Константинополь — пал, Москва — Рим Третий, и «Четвёртому не бывати»…

А после окончательного падения Византийской империи, (падения вселенского, с грохотом!), и захвата турками Константинополя у России на долгие пятьсот лет появился новый, агрессивный и серьёзный враг — Османская империя. Да и сегодня, увы, не всё благополучно…

Сюда были устремлены взгляды российских императоров, мечтавших контролировать Проливы, а Великая Императрицадаже внука нарекла Константином, как бы намекая, где он будет царствовать.

И, наконец, сюда… Сюда в двадцатом году двадцатого столетия прибыли на пароходах битые-перебитые осколки той самой булгаковской Белой гвардии после поражения в Гражданской войне.

«Так громче, музыка, играй победу!

Мы победили, и враг бежит-бежит-бежит!

Так за царя… за Родину, за Веру…»

Фильм «Дни Турбиных» помните? А «Бег»? Генерала Хлудова? Того самого, что стоял на берегу Босфора и с тоской взирал на север? Вот именно в Константинополе стоял он — этот настоящий, а совсем не выдуманный, генерал Слащёв. Мы, современные русские, умеем ли так любить Родину? Не дай Бог пережить гражданскую войну, чтобы понять это…

А ещё Константинополь — место встречи Европы и Азии. Те самые мосты, на которые так стремилась попасть Анна.

И «Бриллиантовая рука»… Хотя, нет — это, кажется, всё-таки Баку.

В общем — сильно историческое, географическое и всем прочим достопримечательное место.

От станции метро наши туристы пешком отправились в сторону площади Султана Ахмета.

Дул холодный пронизывающий ветер, накрапывал дождь: зябко, неуютно, промозгло… Им не повезло — угодили в какой-то локальный температурный минимум. До этого стояло плюс пятнадцать, да и после обещали хорошую погоду, а к ним Константинополь отнёсся прохладно.

Уже перед самой площадью, зайдя в сувенирный, (больше, чтобы согреться), они отправили открытки. Юра столько всего напланировал из «посмотреть» на площади Султанахмет и рядом… И Святую Софию, и Голубую мечеть, и Базилику Цистерну, и Топкапы, и Галатский мост. А главное, — это должно было стать сюрпризом для Анны — прогулку на катере к Босфорским мостам! (Поездку на мосты Анна благоразумно отменила, решив не отрываться от Серова. «В следующий раз…», — буркнула она. Юру это порадовало. Начинать большое дело со споров по мелочам, доказывая свою самостоятельность, как минимум — нерационально.)

Но слишком много Юра хотел вместить в те короткие десять, а по факту восемь, а то и семь часов… Им удалось осмотреть только Софию, Голубую мечеть, сходить на берег Босфора, пообедать в кафе и познакомиться с наглым рыжим стамбульским котом-пиратом, что буквально обобрал их, отняв все бутерброды (между прочим, московские!). Кстати, турецкий народ, попадавшийся им, был настроен куда дружелюбнее кота. Временами этот народ даже переходил на русский, словно и не было никакой войны — где-то там, в далёкой Сирии. А может, и вправду не было?.. Да нет! Была. Но оставим грустную тему и вернёмся к вечному…

София Юру поразила. Он знал — у храма диссонанс между внешним обликом — эдакая груда камней, контрфорсы лишь усугубляют нелепости строения! — и тем божественным величием, что внезапно открывается посетителю, оказавшемуся внутри. Но одно дело знать, рассматривая фотографии, а другое… Велика оказалась Святая София, велика и исторична! За полторы тысячи лет она успела побывать и православным храмом, и мусульманской мечетью, а теперь принимала посетителей со всего мира в качестве музея.

Юра стоял, задрав голову, и даже боялся пошевелиться. Нее-е-ет… Душу не обманешь! Атмосфера одного из главнейших православных храмов мира сохранилась… Не пропала… Не исчезла за штукатуркой османских властителей, даже четыре огромных щита с именем Аллаха ничего не меняли. (А в общем-то, что такого? Имена Бога же написаны!).

Древний православный храм. Великий и Святой. Для Юры это являлось почему-то крайне важным. Сам бы он вряд ли сумел сформулировать ответ на это «почему»: почти точно так же, как с любовью к горам! Тянуло Юру к Православию, давно тянуло. Крестился он уже в сознательном возрасте, в двадцать пять. Мотивацией стало страстное увлечение историей. «Я русский, а значит православный», — на самом деле слабо представляя себе, что это такое, Православие. Но приняв решение, поехал в Киев и крестился. (Ну, а где крестилась Русь? Туда и поехал). Крестился без крёстных, батюшка поскорому совершил таинство, особо не утруждая ни себя, ни крещаемого.

А после воодушевлённый Юрка (только после!) прочитал Евангелие и впал в задумчивость. Лишь спустя две недели он очнулся и авторитетно изрёк: «Бред сумасшедшего!», решив больше к этому вопросу не возвращаться. Но время шло, и Юра несколько раз даже пытался зайти в церковь (зайти — в смысле начать захаживать, стать прихожанином), но каждый раз ему что-то мешало, что-то отвлекало. То буддизм, то индуистские идеи реинкарнации, то ещё какая напасть в виде «вещих» снов. Плутал Юра.

Плутал… Но душою тянулся к Русскому Православию, даже продолжая отмахиваться! Даже считая, что всё это лично его не касается, что это только «гены предков». А ещё в последнее время жизнь наладилась его «нечаянно» перемещать — то в Иерусалим, то в Ватикан, то на Синайскую гору. Теперь вот сподобился попасть в Константинополь, в Великую Софию. По ощущению Серова, это было… «круто»! Точнее даже: «круто-круто»! Но далеко ещё было Серову до Православия, далеко, как до Эвереста.

Как София Великая велика, так и Голубая мечеть голуба — но не снаружи, а внутри. Внешне она выглядит более изящно, более воздушно, что ли, чем её великая соседка. Хотя, по мнению Юры, всё же проигрывала главному храму Константинополя — как в величии, так и во внутреннем убранстве. Впрочем, последним упрекнуть мечеть сложно: в исламе наложен строжайший запрет на изображение Бога! Да и потом: Иисус для них только пророк, Богородица всего-навсего мать пророка Исы… Вот посему и изукрашена мечеть изнутри лишь скромным коричнево-голубым растительным орнаментом, да золотом написаны имени Бога. Вход в Голубую мечеть свободный, частично ограничен на время намаза и требует от посетителей отсутствия обуви, а от женщин — покрытой головы. В остальном никаких препон к посещению.

Юра отметил, что в мечети чувствует себя тоже вполне сносно… Не так, конечно, как в православном храме, но и без особого напряжения. Как в гостях.

На том посещение храмов и завершили. К Босфору Юра с Анной отправились уже после обеда. Босфор предстал перед ними ветреным, волнующимся, ярко-синим и… каким-то прозрачно-воздушным. К вечеру погода разгулялась, и нашим туристам удалось полюбоваться и кораблями, плывущими из Чёрного моря в Мраморное, и мостом, соединяющим Европу и Азию, и мечетями азиатского берега.

Всё! На большее времени не оставалось, к четырём часам Юра с Анной вернулись в аэропорт и точно по расписанию вылетели в Килиманджаро.

Всё-таки удалось им посетить Константинополь! Yes!..

Юра счёл это хорошим знаком. «Нужно будет как-нибудь обязательно прилететь сюда с Соней, — думал он, глядя на Стамбул в иллюминатор набиравшего высоту самолёта, — Святую Софию показать, да и вообще…». Пока же на долгие семь часов можно было расслабиться. Анна, вставив беруши и привалившись к Юриному плечу, задремала. Странная женщина, ей богу… Как она решилась в горы? С Юрой-то всё понятно… А она? И не просто в горы. Это же ещё и Африка!..

Маленькие дети!

Ни за что на свете

Не ходите, дети, в Африку гулять!

В Африке акулы, в Африке гориллы,

В Африке большие злые крокодилы…

(К. Чуковский, «Бармалей»)

Прилетаете вы в Африку… (Вы случайно не бывали в Африке? Нет? Значит, в первый раз прилетаете!). Ночью! Темно, жарко, душно… Саванны не видать, но вы её обоняете, ощущаете, спинным мозгом чувствуете, этим нашим миллионолетним сторожем… Гигантские африканские сверчки напиливают… Незнакомые птицы пронзительно и жалобно мяукают. Вот-вот услышишь боевые барабаны, вой гиен и низкий, разрывающий внутренности львиный рык.

Ну, представили? Хорошо?

А тут вас ещё никто и не встречает! Страшно? У-у-у-у…

Рейс из Стамбула в аэропорт Килиманджаро прибыл в 1:40. У национального парка «Килиманджаро» свой собственный аэропорт, расположенный между двумя небольшими городками: Аруши и Моши. Гостиница у наших туристов — в Моши. После двадцатитрёхчасового перелёта перед выходом на Гору у них была только одна мечта: побыстрее добраться и хоть немного поспать.

Таможня.

Паспортный контроль.

Фотография.

Отпечатки пальцев.

50 долларов.

Печать — виза!

На выдаче багажа они почти в сумеречном от усталости состоянии получили баул и рюкзак — по двадцать килограммов каждый, вышли в душную африканскую ночь и… Оба! Не обнаружили заветной таблички «World summits». Сон как рукой сняло!

— Кого ищем? — поинтересовался здоровенный чёрный брат в белой рубашке, чёрных брюках и начищенных чёрных ботинках (понятное дело, на английском поинтересовался).

Юра через пень-колоду объяснил.

— Да ладно! — улыбнулся брат, а вместе с ним заулыбались и закивали другие такие же начищенные чёрные братья в белых рубашках, чёрных брюках и чёрных ботинках. — Тут даже из Моши никого нет.

Улыбаясь, чёрные таксисты будто специально демонстрировали свои замечательные белые зубы. Анна, которая зачем-то выловила грузчика («Я думала, это нас встреча-а-аю-у-у-ут…»), стояла и заворожённо, не отрываясь глядела на эти замечательные, здоровые зубы, лихорадочно соображая, когда их начнут кушать — прямо здесь или отвезут в саванну и зажарят?

— А почём до Моши? — уже понимая, что нужно что-то предпринимать, поинтересовался Юра.

— Пятьдесят баксов, — африканец ткнул толстым чёрным пальцем в белую бумажку, наклеенную на оконном стекле аэропорта.

Юра горестно вздохнул… Раз написано и наклеено, торговаться бессмысленно.

— Поехали, — кивнул он.

Уже в автомобиле (ехать до Моши пятьдесят километров) Серов попытался установить контакт с гостиницей, Анна тем временем слала в Москву менеджерам «Вершин» СМС-проклятия.

— Ду ю спик рашн?! — кричал Юра в трубку, им обещали русскоговорящий персонал отеля.

— Йес-йес! — соглашалась трубка.

— Вы ждёте русских туристов?! Алё! Туристов? Русских?!

— Э-э-э… Спик инглиш, плиз… — просила трубка.

Порадовало только то, что ждали именно их. Не англичан, не французов, не из Питера или Киева, а именно их. И это было здорово! (Учитывая, что времени уже было около трёх ночи местного, его же московского…)

В отеле портье забрал у туристов рюкзаки и баулы, отвёл их на второй этаж, и только они собрались разоблачиться, принять душ и наконец завалиться спать…

— Вас к телефону, сэр! — крикнул через дверь портье.

Звонил менеджер принимающей туристической фирмы «Альтеза» — Сергей (Дошло-таки проклятие Анны!).

«Это мы всё пропустили… Немного перепутали…», — Сергей посыпал голову пеплом, каялся, клялся и божился, что завтра, (прямо рано утром!), оплатит и такси, и лишний выходной день в гостинице.

«Наш косяк! — взывал Сергей. — Это не Москва!»

Путешественники махнули на всё руками — всех поняли, всех простили, на всё согласились и наконец-то упали спать. А в голове всё бежала и бежала взлётная полоса, всё гудели и гудели (не смолкая!) авиационные двигатели. И казалось, что незадачливые туристы всё ещё пытаются умоститься в неудобных пассажирских креслах эконом класса… Так-то, сутками летать. Летать с утками…

С Анной Юра познакомился, как бы это сказать… довольно своеобразно!

Летом 15-го приезжал Дьяков… И они: Ванька, Юра и Андрей Перов — ещё один их давний приятель, вместе работали на Севере, — встретились в «Траттории на Чеховской». Юра с упоением рассказывал о восхождении на Эльбрус в июле 14-го. Ванька вежливо улыбался, восхождениями его не удивить, а вот Андрей слушал внимательно… И через пару дней перезвонил Серову: он, значит, тут прикинул… И… В общем, мол, тоже хочет на Эльбрус.

На Эльбрус Юра не собирался, но уже второй год мечтал о Килиманджаро, о чём и уведомил товарища. «Килиманджа-аа-аро?» — протянул Андрюха. Но ещё через неделю снова перезвонил и спросил, не будет ли Палыч сильно возражать, если к ним присоединится третий, а точнее, третья? «Да хоть четвёртая!» — согласился Серов. Чем больше народу, тем дешевле. «А как она?». «Десятку бегает!» — ответил Андрюха, правильно поняв вопрос Юры.

Да. Если вы собрались в горы, (если вам уж так приспичило, если что-то там в голове хрумкнуло и до невозможности хочется своими глазами увидеть и своими руками потрогать снежные вершины!), то для начала неплохо было бы пробегать каждый день километров по пять. Именно пробегать! Не проходить, не проползать, а про-бе-гать! И если «товарищ» пробегает десять, то он для Килиманджаро точно готов.

А в начале августа на работе к Серову в кафе вдруг подсели молодые коллеги и стали соблазнять поучаствовать в «Гонках героев». (Умеют же у нас давать названия! Впрочем, за Западе с этим ещё хуже: одна шоколадка «Snickers» чего стоит!). «Гонки» эти проводятся с 2014-го в семи городах России. В Москве, точнее в Подмосковье, они проходят на танковом полигоне «Алабино». Трасса десять километров (десять!): горки, лужи, колючая проволока, водные преграды, альпинистские стенки, заборы, сетки… По заверениям организаторов, состязания проходят интересно, весело и задорно, под аккомпанемент автоматных очередей и пулемётной стрельбы из БТР, под последними ещё нужно ползать.

Юра подумал-подумал и, несмотря на возражения Сони («Тебе, дураку старому, сколько лет?!» — ругалась супруга), согласился. И в команду, в которую теперь уже сам Юра пригласил Андрея Перова, Перов тогда пригласил Анну Холодову, ту самую «третью». Такие вот перекрёстные ссылки.

Соревнования прошли успешно, вся команда выдержала испытание… Только на предпоследнем участке вдруг неожиданно исчез Перов: он рванул, оставив товарищей. Юра такого не ожидал. По всем понятиям так не должно было быть, так неправильно! «А как же Анна? — кипел про себя Юра. — Пригласил же. И вообще, команда же!»

— А вы чё так долго копались? Там же препятствия плёвые! — веселился Андрей на финише. И Юра не сдержался и подвзорвался. Он ругался, кричал и плевался, пытаясь донести до Перова: мол, так нельзя, неправильно, не по-товарищески! Андрей ничего не понял. Соревнования же, или нет?

«А как же в горах? — думал Юра в машине Холодовой: Серов с Анной уезжали с гонок как родные. — Там же все вместе…» «Это не я поднялся, и это не ты поднялся, это мы поднялись!»

Но теперь Юра знал, кто идёт «третьей».

А в октябре, уже когда выкупали тур на Килиманджаро, их с Анной вдруг осталось всего двое. Андрей от поездки отказался. «Денег нет», — буркнул он в телефон. Но у Юры появилось стойкое ощущение, что ему просто скинули женщину — с рук на руки. Как на «Гонках»…

Юра думал поехать в Африку за закатом с кем-нибудь из опытных альпинистов: с Ванькой, например, или Котом. На крайний случай это мог быть и неопытный… Но хотя бы мужик! Тот же Перов. Но с женщиной! В горы! Даже сама — идея о таком — уже сильно озадачивала его. А тут ещё и сама Анна стала раздражать, особенно когда упёрлась с этим дурацким Босфорским мостом.

Надо сказать, что Анна расстроена была не меньше, да и обозлена тоже. Не об этом она мечтала, совсем не об этом! Она же изначально хотела уехать в горы с Андреем. А Юра — это так, необходимое дополнение к восхождению.

Но человек предполагает, а наверху всегда знают, как лучше.

Про горы Анна, страстный любитель горных лыж, что-то знала и до этого. К тому же она читала дневник Серова о восхождении на Эльбрус, тогда же и загорелась: забраться куда повыше (понятное дело, с Андреем!), а тут ещё и фильм «Эверест»…

Но вот что я вам скажу, дамы и господа. «Забраться повыше» — идея, конечно, замечательная. Но это всё же только идея — фантазия, так сказать… Желать — одно, реализовать — совсем другое. Сколько людей говорило Серову: «Еду с тобой!», а осталась одна Анна.

Кстати, Анна — бабушка. Сорокапятилетняя, спортивная, совсем ещё молодая бабушка. У неё замечательный внук. А Юра — пятидесятилетний дедушка. У него — замечательная внучка. Собрались в горы бабушка с дедушкой, а Соня дедушку и отпустила. С бабушкой. Святая у Юры Сонька! Свя-та-я!

…К завтраку они спустились уже одетые на восхождение. Трекинговые брюки, трекинговые ботинки, рубашки и майки с длинными рукавами, солнцезащитные очки. У Анны — кепи с пологом. У Юры — шляпа, а на шее ещё и платок от тёщи, (ещё на Эльбрусе носил, уже в некотором роде талисман!).

Вчерашний день прошёл без приключений. Удалось сделать всё по максимуму: и накупить сувениров, и погреться под экваториальным солнцем, и накупаться в бассейне, и отправить открытки с зебрами… А главное, (и это самое главное!), за прошедшие сутки удалось отоспаться и отъесться. Теперь туристы были готовы идти в горы.

В половине девятого во двор гостиницы въехал микроавтобус. Из кабины выпрыгнул невысокий, коренастый, жилистый, подвижный, как ящерица, африканец и энергично зашагал в гостиницу. Юра сопроводил его долгим, внимательным взглядом.

— Думаешь, за нами? — Анна короткими глотками допивала кофе, завтракали они на лужайке перед отелем.

Юра пожал плечами.

Через пару минут парень вышел, некоторое время озирался, а потом взялся названивать с мобильного. «Холодоф», — явственно услышали путешественники. Юра поднялся и направился к африканцу.

— Холодоф? — встретил тот вопросом, внимательно разглядывая Юру, глаза его выдавали значительную примесь монголоидной крови, танзанийцы сильно перемешаны.

Юра представился и, развернувшись вполоборота к своей спутнице, кивнул:

— Это Холодова. Анна Холодова.

— Александéр — ваш гид. Именно так, с ударением на последний слог.

— Рад… Александéр! — Юра протянул руку. — Наши вещи там, наверху… Едем в офис? — Серов говорил по-английски медленно, подбирая (и вспоминая) слова, стараясь, чтобы гид его понял.

— Йес! — кивнул Алекс и затараторил. Юра обречённо вздохнул.

Нет, конечно, Серов говорит на английском, на таком… несколько специфичном: «твоя моя не понимай». В 2014-м он даже «переводчиком» на Эльбрусе «работал». Но там его фактическое незнание было некритично… А тут целую неделю общаться… Александер внимательно посмотрел на Юру, всё понял и махнул чёрным парням из автобуса: «Загружай!».

В офисе «Альтезы» у Сергея путешественники оставили ненужные при восхождении вещи, документы и нужные — как позже выяснится — деньги. Зная о сложностях с питанием у Серова, Сергей объяснял Александеру, что для Юры готовить. Тот кивал и писал в блокноте, а потом просто спросил Юру:

— Варёная курица и рис тебе хорошо?

Юра только руками развёл… Спрашивает ещё. Он готовился к жаренной на костре антилопе и перчёной слонятине… А тут — варёная курица, да ещё с рисом!

— А тебе, Энн? — Александер улыбнулся Холодовой.

Та кивнула. Юра помнил, ещё когда собирались, она декларировала Серову: «Как тебе. Я всеядная». Юра это оценил.

— Тогда с едой решили, — Александер сложил записную книжку в карман и ушёл командовать загрузкой.

— А не многовато народа? — осторожно осведомился Юра, наблюдая в окно, как чёрные парни грузят мешки, баулы, газовые баллоны, канистры с водой.

— Одиннадцать человек…

— Ско-о-о-олько?!! — хором пропели путешественники.

Сергей посмотрел на туристов с вызовом:

— Одиннадцать. Два гида, повар, официант и семь носильщиков…

Анна присвистнула:

— Картина: «Белые господа вышли на прогулку в горы»…

— Тут по-другому нельзя. Требования администрации парка, и… — помолчав, Сергей негромко добавил: — Они тут так решают вопрос занятости. Тут работать негде…

— И все с нами?

— Нет! С вами только двое. Алекс и помощник. Остальные сами. Алекс! — крикнул в дверь Сергей. — Познакомь с Джа́мой.

Старший привёл невысокого тощего африканца. Тот оглядел туристов, широко улыбнулся и вдруг по-русски без акцента выдал:

— Пошли?

«Здорово! — оценил про себя Юра, пожимая руку помощнику. — И имя правильное, настоящее — африканское! Не то что… Александе́р…»

…Въезд в расположенный на высоте 1890 метров лагерь Маранга охраняется вооружёнными людьми. В Танзании с восхождениями строго. По сию пору маршрут Маранга-раут известен как «Кока-кола-раут»: в первые же годы массового туризма на Килиманджаро его буквально за пару лет завалили пустыми пластиковыми бутылками чуть не по щиколотку. Бутылки убрали, порядок навели — и на гору теперь с пластиком не допускают под страхом немедленного исключения из восходителей. Хотя не из-за пластиковых бутылок дежурят автоматчики… Браконьеры. Бич всей саванной Африки!

Кстати говоря, Маранга-раут не единственный маршрут на вершину, есть ещё как минимум пять. Друг от друга те отличаются сложностью и длительностью подъёма, но все они палаточные. И только у Маранги базы стационарные (с домиками, туалетами и столовыми). Базы три:

Мандара-Хат, высота 2720 метров;

Хоромбо-Хат, 3720. Крупная «узловая» база, от неё, по сути, начинается восхождение, в неё же возвращаются с Горы, там же передержка для тех, кто взял лишний день дополнительной акклиматизации, (как, например, наши путешественники);

и высокогорный штурмовой лагерь Кибо-Хат, 4720.

На всё про всё, с Горой и обратно — пять дней. У Анны и Юры — шесть.

Пока Александер бегал оформлять разрешения, пропуска, пермиты, уведомления и прочую бумажную канитель (в Танзании тоже любят бумажки), чёрные парни неторопливо разгружали машину, знали — Алекс будет бегать долго. А тот временами возвращался, качал головой, цокал, чертыхался, поминал «факин» бюрократию и снова убегал, едва утерев пот. Погода в Маранге влажная, жаркая, несмотря на почти двухкилометровую высоту. Экваториальный лес! Очень дождливый. Через него путешественникам предстоит идти восемь километров, что по расчётам администрации парка около трёх часов, о чём туристов уведомляют деревянные таблички-баннеры. Восемь за три. Долго? Возможно. Но на Килиманджаро нет акклиматизации в привычном её понятии, когда восходители идут челноком: «повыше поднимешься — пониже поспишь», и где ежедневно набирается высота не более пятисот метров. На Килиманджаро акклиматизация достигается медленным, монотонным подъёмом. Ме-э-э-э-дленным, ме-э-э-э-дленным. «Поле-поле», — не уставая, раз за разом будут повторять чёрные гиды, что значит «тише-тише» — «не торопись».

Наконец-то бумаги оформили. Портеры груз унесли. Джама явился за туристами и махнул рукой:

— Пошли!

— Откуда слово знаешь, Джама? — спросил его Юра, пристраивая палку к руке. — Часто водишь русских?

— Часто. Была группа, всё время повторяли его.

И Джама, смутившись, улыбнулся. Юра кивнул: догадался, что не одноэто слово повторяли, значит…

— Тогда тебе ещё одно, — предложил Юра, они уже начали подъём. — Хорошее. У нас в России есть народ татары…

— Та-та-ры?

— Да. У них есть слово «айда».

— Ай-да?

— Да. Означает то же, что и «пошли». Мы часто им пользуемся.

— Ай-да! — кивнул повеселевший Джама, и они вошли в дождливый лес. И тут Юра сразу пожалел, что надел тёмные солнцезащитные очки. Анна шла без них, а Юра снять очки не мог — они же у него с диоптриями, без них он вообще не увидит ни шиша, что под ногами.

А под ногами вились толстенные корни. А наверху шелестела густая листва. А за листьями обезьяны, и вроде бы их даже видели, но близко они к себе не подпустили.

В целом тропа была лёгкая, дыхание не сбивала, и путешественники, в пределах своего знания языка, знакомились с гидами. Оба родились на побережье. Обоим чуть за тридцать. Оба окончили университет, но, не найдя работу по специальности, устроились простыми гидами в русскую компанию. В целом живут неплохо, но с нетерпением ждут перемен (в России их тоже когда-то ждали, помнится, даже песни пели…).

В Танзании выбрали нового президента, и теперь все надеются, что он возьмёт, да и победит коррупцию — этого неубиенного трёхголового Змея Горыныча… Даже не Змея, Гидру! Срубишь ей две головы, а на их месте четыре вырастают! Снесёшь четыре, а там уже — восемь! Восемь снесёшь, а там шестнадцать! Коррупция. Вот с кем боролся Геракл! А то «с Гидрой… с Гидрой»… Какая такая Гидра? Обыкновенные взяточники. Но новоиспечённый президент Танзании обещает бороться. Он, конечно, молодец. Штаны бы только не упали. Но парни на него надеются: а то, говорят, жить совсем невозможно. Зря они так категорично. Оптимисты говорят, ещё как возможно… Мы-то в России это знаем.

К четырём вошли в Мандару. Отметка: «2720 метров». Возле базы лес перекинулся из экваториального в типичный для средней полосы. Деревья проредились. Похолодало. Путешественники прошли регистрацию и заселились в двухместный скворечник — строение вроде деревянной палатки на сваях. Сменили влажные рубашки и майки, надели флиски и свитера, а тут — раз! — тёплую воду принесли. Вода… Тёплая… После трёхчасового перехода… Счастье!

Ополоснув лица, туристы пошли изучать базу. На площади, равной площади футбольного поля, приблизительно как у эльбрусской «Гарабаши», уместилось довольно много: административное здание, столовая, десяток домиков-скворечников и туалет.

О, туалет! Своей стерильной чистотой туалеты будут поражать и восхищать наших путешественников на протяжении всего подъёма. Это не туалеты, это музеи какие-то, медицинские учреждения.

Пока изучали туалеты и домики, читали на них надписи — с незапамятных времен люди рисуют и пишут на стенах — подошло время ужина. А после него? А после — медосмотр!

«Доктор Килиманджаро», он же Александер, он же Алекс, он же главный гид, мониторил многое — пульс; насыщенность крови кислородом; чистоту дыхания (нет ли хрипов, не дай Бог, отёк легких!). А между делом интересовался: принимают ли путешественники лекарственные препараты? И какие? Как чувствуют себя по десятибалльной шкале? В общем, настоящий медосмотр! А после медосмотра портеры принесли горячие грелки, обшитые плюшем, и жестами показали, мол, в спальники их, в ноги. Благодетели! Кормильцы!.. Грелки в ноги… А-а-а-а…

Забравшись в спальники, туристы долго с непривычки устраивались, ворочались и, не заметили, как разговорились. Слишком много всего произошло за день, слишком много набралось впечатлений, чтобы вот так просто взять и уснуть. И Серов принялся рассказывать Анне про жизнь, про брата, про то, как жили на Севере, как работали, как брат умер и как говорил: «Береги скафандр, Юра! Он — «казённый»…», (умолчал лишь о том, при каких обстоятельствах услышал это!). А потом, вдруг резко сменив тему, взялся вспоминать Эльбрус. И уже совсем было собрался рассказать о «встрече» с братом на Седловине, как услышал тихое и ровное сопение: Анна крепко спала.

«Ну вот, — расстроился Юра. — А говорит, бессонница…»

За стенами домика в темноте о чём-то своём горестно и надрывно кричала африканская птица. Юра послушал-послушал, повернулся в спальнике на один бок, потом на другой, накрыл голову курткой и сокрушённо вздохнул: «Уснёшь тут… ага… как же…»

…По результатам утреннего медосмотра у Юры — высокий пульс. Почему? Хороший вопрос. Зато у Анны — как секундная стрелка. И тут как раз удивляться нечему. Ведь, Анна — не просто бегает десять километров, она их бегает мастерски, Анна — марафонец! Юра узнал об этом только перед самым отлётом, на «Гонках» Анна скромно умолчала о своих способностях. Поэтому в спокойном состоянии у неё пульс сорок пять! Всех врачей пугает. «Брадикардия!» — мечутся эскулапы, думая, как начать спасать пациентку. «Предсмертное состояние!» — даже кричат они. А у человека — просто такая норма.

На Юру посмотрели, ещё раз смерили пульс, пощёлкали пальцем перед носом, (Юра при этом захихикал), и признали годным. У Юры просто нервы. Такая вот он нервическая натура.

Почти сразу после выхода кончились леса. Теперь вокруг простиралась альпийская степь-саванна с редкими кривыми деревцами, горным вереском и цветущими протеями. А на горизонте незаметно вырос Он — величественный пик! Округлый, со срезанной наискось вершиной и совсем маленькой снежной шапкой набекрень. Скоро снега Килиманджаро станут такой же легендой, как хороший клёв на Волге. Странно, но уменьшение снегов Килиманджаро не связывают напрямую с глобальным потеплением, как теперь делают по любому поводу. На Гору уже более ста пятидесяти лет выпадает осадков меньше, чем требуется вулкану для поддержания приличной шапки из снега и льда. Может статься, лет через двадцать на вершине и вовсе не останется глетчеров. Жаль! Шапка из снега и льда весьма к лицу Килиманджаро…

Или нет… Не Килиманджаро… А, может, Кибо?

Да, точно, Кибо!

Или нет…

Так, пора определиться!

Килиманджаро — вулкан с тремя вершинами-кальдерами. (Кальдера — это такой кратер с острыми краями и плоским днищем.) Западная вершина — Шира, самая низкая, высотой всего 3692 метра. Восточная, ощерившаяся крутыми скалами, — Мавензи, значительно выше: 5150 метров. (На Маранге-раут она сопровождает восходителей повсюду.) И центральная — Кибо. Её высшая точка, на самом краю кальдеры — пик Ухуру, 5895 метров. Туда-то и идут наши путешественники. Ширы с Маранги не видать, справа от путешественников — Мавензи, впереди — Кибо. Остатки блистающей под солнцем снежной шапки на Кибо.

Впереди — Кибо со снежной шапкой. Под ногами — дорога, выложенная крупным жёлтым булыжником… Солнце, лёгкий ветерок, теплынь. И туристы шли, бодро вышагивая, Джама даже напевал.

— О чём поёшь? — Анне стало интересно, пел Джама явно не на английском.

— О Килиманджаро, — улыбнулся тот белоснежной улыбкой и громко пропел куплет самой известной в тех краях песни, «Килиманджаро сонг», завершив жизнеутверждающим: — Акуна ма-та-тá!!!

Юра с Анной переглянулись и вдарили: «Мы в город Изумрудный идём дорогой трудной…» Тропа из жёлтого камня навеяла. А чёрные парни не сплоховали, тут же подхватили мотив.

«Напевный народ африканцы, — восхищался про себя Юра, маршируя — музыкальный, добрый, весёлый. Хороший! И вообще, хорошо всё и весело. Господи! Как хорошо-то! А как весело… И погода… И дорога… И люди… И весело…»

«Стоп! — поймал вдруг себя Серов. Кажется, эйфория от „горняшки“… Не сбрендить бы! „Горняшка“ — она такая, коварная».

Чтобы отвлечь себя, Юра снова завёл разговор с Джамой:

— Помнишь, я рассказывал тебе про народ, который живёт в России?

— Та-та-ры?

— Да. У них «о‘кей» — будет «якши»!

— Як-ши? Хорошее слово, вкусное! Якши! Айда?

Они шли, а Александер не переставая удивлялся: дожди на носу, а тут погода как в разгар сухого сезона.

«Смотри, Джама! — говорил он. — Какие хорошие русские нам достались, даже погода понимает». Юра нечаянно это услышал и кстати рассказал анекдот про бабье лето («Какие бабы — такое лето»). Рассказал, как смог, на ломаном английском, сдобренном жестикуляцией, но все всё поняли и долго смеялись. Юмор у человеков — везде одинаковый: хоть ты белый, хоть чёрный, хоть зелёный в крапинку; хоть христианин, хоть мусульманин, а хоть последователь африканских национальных тотемных верований. Люди всегда могут друг друга понять. Если люди. И если хотят…

…Время в горах съедается быстро, не прошло часа, а уже шли вровень с облаками. Температура падала. Обычные деревья исчезли совсем. Но появились килиманджарские эндемики: гигантские пятиметровые сенецио (древовидный крестовик) и высоченные лобелии с шишкоподобными цветками. Из-под лобелий на край тропы погреться выскакивали мелкие и юркие чёрно-бронзовые ящерки, но поймав тень человека, тут же прятались обратно. Разряжённый воздух терял запахи, дышать становилось труднее, путешественники почти перестали разговаривать. К пятому часу показались антенны Хоромбо-Хат, главной высокогорной базы Килиманджаро. Высота 3720.

У обрыва, на площадке размером сто на сто: две столовые, два больших туалета, несколько бараков для носильщиков и обслуживающего персонала и пара десятков домиков-скворечников. От домика — лишь одна крыша, стены, двери и пол со щелями в палец толщиной, (если залетит ветер, то стены ему не помеха!). В один из скворечников к двум шведам запихнули наших восходителей. Скандинавские туристы этому несказанно «обрадовались», просто пришли в восторг! Впрочем, нашим тоже это «понравилось». Особенно Анне… К Юре она уже вроде стала привыкать, а тут ещё какие-то мужики. Скандинавские. Викинги.

Неуклюже копошась на четырёх квадратных метрах, туристы пытались устроиться, Анна при этом беспрестанно дёргала компаньона: «Скажи им, что я хочу переодеться, пусть выйдут…» — «Сейчас!» — отмахивался Юра, стараясь пристроить свой большой рюкзак. Куда его, заразу? «Would you… а, нет! Could you… А ччч-чёрт… Еxcuse me!» Четыре человека, четыре больших и четыре малых рюкзака на четыре квадратных метра…

А может, всем лучше летать? Не то обязательно кто-нибудь кому-нибудь отдавит ногу или, того хуже, руку — три лежанки на полу, и только четвёртая поднята на второй ярус.

— Скажи им, что я хочу переодеться!!!

— Ну, щас!!!

И тут пришёл Джама и всех спас. Юру и Анну переселили в другой, отдельный скворечник.

— Наш повар… Эдвард! — Александер привёл в столовую симпатичного молодого африканца. Путешественники пришли туда сразу после второй попытки заселения — успокоить нервы и напиться душистого танзанийского чая с джемом, жареным арахисом и воздушной кукурузой.

— Эдик! — переиначила кока Анна на русский лад, прихлёбывая кипяток. — А чем ты, Эдик, будешь нас кормить на ужин?

— Боржч! — Эдвард улыбнулся во все свои сорок восемь (ну, так показалось!) блестящих, как жемчуг, зуба.

— Чем?!! — не поверили путешественники.

— Боржч. Вы русские, и я вам приготовлю боржч!

Только чёрные умеют говорить и широко улыбаться…

— …Представляешь, борщ они нам приготовят! — восхищался Юра, копаясь в вещевом рюкзаке, (нужно же и переодеться, и переобуться!) — Кому расскажешь, не поверят. Ты как?

Анна, брезгливо морщась, обнюхивала свою майку, тринадцать километров по горам — это, скажу я вам…

— Я как? Я тут в туалет поднялась по тропинке… Чуть не сдохла!

— Чего же ты хотела?..

— Ничего я не хотела! Меня это беспокоит! (Господи, зачем я сюда припёрлась…) Я нигде и никогда не сдыхала! Слышишь, Серов? Ни-где! И ни-ког-да! А как на 5895 будет?!

Она зло сунула майку в пакет для грязного белья. Нет, не так она себе представляла этот поход, совсем не так.

— Чего молчишь?! Помыться бы…

— Не-е-е-е. У меня лёгкая головная боль. «Лёгкая и ажурная…» Бред какой… Болит, но не сильно. И одышка… Помыться, говоришь…

Помыться — проблема. Но Юра сэкономил на себе тёплой воды и отдал её Анне. Интересно, размышлял Серов, умываясь в ручье, а как ощущали себя те девчонки из Тольятти на Эльбрусе, живя в палатках целую неделю?

Вечером до заката они гуляли по базе. Усердно старались акклиматизироваться. Фотографировали. Красота же кругом! Юра пару раз примеривался снять закат, но ракурс был не тот.

И всё-таки горы не из этой реальности, не из нашей. В нашей — всё обыденно и грустно: серый асфальт, серые многоэтажки, серый смог, толпы хмурых, невзрачных, серых и грустных людей… А в горах… В горах — всё не так!

Солнце закатилось быстро, и, как обычно бывает в горах, тут же стало темно. Буквально на ощупь добравшись до столовой, Юра и Анна там встретили русских девчонок, они только пару часов назад вернулись с вершины. Уставшие, с тёмными кругами под глазами, но — победители! Девчонки шумели, веселились и были счастливы. «В Непал! — кричали они и хохотали. — Снова в Непал!» Юра с Аней молча завидовали.

На ужин действительно принесли борщ. Вполне приличный. Даже вкусный! Сметаны только не хватало. В Африке, за экватором, на высоте 3720 — вкусный борщ… То ли сон, то ли коллективные галлюцинации… Анну, кстати, уже с головой накрывало «горняшкой», аппетит у неё пропал, но Юра пока ещё ел и нахваливал.

— …Борщ! Кому расскажешь… — дожидаясь медосмотра и ковыряя в зубе зубочисткой, Юра разглагольствовал и тормошил зеленеющую на глазах Анну. — Холодова, а Холодова, ты умеешь готовить борщ?

— Отвали, Палыч! Тошнит…

— Да ладно. Стошнит — полегчает… И вообще, «горняшку» нужно переживать активно! Вот тебя от неё тошнит, а меня, может, на разговоры тянет… Терпи. — (Аня закатила глаза.) — Не закатывай глаза, не закатывай… Варил я как-то борщ в Киеве… — (Аня легла и закрыла уши руками.) — Слышишь? Не слышишь… В Киеве, говорю, варил! С Софико в 84-м летом летали. К Славке на квартиру. Он до Чернобыля в Киеве жил. Сами старшие тогда в отпуске были, в Самаре, а мы в пустую квартиру нагрянули. Неженатые были. Сама понимаешь… Но по ресторанам не ходили… Студенты… Денег ни фига нет. И вот в один из вечеров в качестве, так сказать, праздничного блюда я придумал борщ! Как потом выяснил, это у нас фамильное, от бати…

Пошёл, значит, на рынок, купил свинины с костью. Настоящий украинский борщ, Холодова, только из свинины. Запомни! Взял, значит, свежей капусты, морковки, свёклы, картошки, лука, чеснока, красного болгарского перца. А ещё два здоровенных — вот таких! — сочных помидора и кучу зелени. Сметаны тоже взял. И сала! Да-а-а-а…

Мясо на борщ варится часа полтора, не больше. Свинина же. Пока варится мясо, готовишь зажарку. Режешь соломкой свёклу и на сковородке с разогретым растительным маслом обжариваешь. Слегка. Потом морковку. Ещё обжариваешь и заливаешь несколькими ложками бульона, накрываешь и, пусть всё тушишься на медленном огне.

Пока варится мясо и тушится свёкла с морковью, чистишь картошку. Картошка должна быть старая. Обязательно! Новая в борщ не пойдёт. Не то! Режешь молодую капусту, картошку. Чистишь лук. Лишняя жидкость тем временем из зажарки выкипает, добавляешь лук. И тут внимательно! Следи, чтобы лук не подгорел! Не дай Бог! Всё испортишь. Как лук слегка обжарится, добавляешь чищенных помидоров… Точнее, один помидор! Если нормальный, крупный — то всего один. Я взял крупных. И столовую — а можно даже две ложки! — сахара: чем-чем, а сахаром борщ не испортишь. Опять накрываешь и оставляешь тушиться.

Не спишь ещё? Холодова! Или спишь? Ну, спи-спи… Зажарка, Холодова, в борще главное! Мясо и зажарка. Пока зажарка тушится, мясо уже сварилось. Достаём его, отделяем от костей, и чистое мясо отправляем обратно в бульон. Добавляем картошку и варим минут двадцать. Кстати, картошку можно не резать, а варить целиком, тогда её нужно положить в бульон раньше. А когда картошка сварится, растолочь и вернуть бульону, добавив капусту.

Тем временем зажарка опять выкипела! И к ней можно добавить пару столовых ложек томатной пасты, и, помешивая, обжаривать всё вместе ещё минут пять.

Когда зажарка готова, капуста тоже уже сварилась… Остаётся всё быстро заложить: зажарку, резаный красный перец, давленый чеснок, перец горошком, соль по вкусу. И оставить всё кипеть ещё минут десять.

И всё, Холодова! Борщ почти готов! В последний момент высыпаем рубленую зелень, кладём лавровый лист, ещё чуть ждём… и отключаем, не дав закипеть.

А пока борщ настаивается — пока он доходит! — готовим стол. Достаём сметану из холодильника, накладываем в розетки. Достаём и нарезаем замерзшее сало (тонко нарезаем, на один укус!). Из морозилки достаём бутылку водки. Она, стерва, прости Господи, сразу испариной покрывается… Открываем… Водке подышать нужно. Пока водка дышит — слышишь, Холодова? — разливаем по тарелкам борщ, добавляем сметаны, рубленой зелени, чёрного перца. И… Наливаем в рюмки ледяную водочку, говорим добрые слова… Пару минут всего говорим — не больше: чтобы водка не согрелась и борщ остыл ровно настолько, чтобы не обжечься. Выпиваем залпом, занюхиваем корочкой чёрного хлеба, закусываем ма-а-а-ахоньким кусочком сала — и тут же, не пережёвывая сало! — первую ложку борща! И вторую… И третью. И… наливаем вторую рюмку…

— Палыч! — (Холодова не выдержала.) — Ну что ты врёшь?! Ты же не пьёшь…

Юра сглотнул и осёкся. Почесал затылок и вздохнул.

— Не пью. Теперь не пью. А тогда, в Киеве, пил. Молодой был, здоровый. Перебила ты меня, Ань… Ну, ладно, отдыхай! Я тоже покемарю, пока наши эскулапы не пришли.

Юра не пил. С тех самых больничных времён. Сначала было нельзя. Потом вроде стало можно, и мужчины-врачи, подмигивая, интимно понизив голос, выдавали индульгенцию: «Грамм сто хорошей водочки — запросто!». Но Юра морщился и качал головой: «Сто грамм не стоп-кран, дёрнешь — не остановишься! Пачкаться только…»

Хотя больше имело значение именно «нельзя»: что-то сродни игре в русскую рулетку, в которой непонятно, сколько патронов осталось в барабане. А потом это дело вдруг стало безразлично. Что-то такое произошло с организмом-скафандром Юры, (а, по всей видимости, в первую очередь — с психикой!), но только он вдруг перестал ощущать потребность в алкоголе. Нет-нет-нет… Положа руку на сердце, иногда «стресса ради» водка блазнилась. Причём именно она! Не джин, не виски, не даже так полюбившаяся текила. Водка! И так, чтобы сразу полстакана! С солёным огурцом! А минут через пять — второй! Но пятикилометровая пробежка развеивала подобные фантазии напрочь, да и возникали они всё реже.

Теперь Юра уже даже во сне не пил. Но когда кто-нибудь спрашивал, совсем ли он завязал, только пожимал плечами и отвечал: «Никогда не говори никогда», а сам про себя думал: «Кому-то наверху стало нужно, чтобы я не пил — вот и не пью». В том, что он завязал сам, что хватило личной воли — сильно сомневался. У Славки же не хватило, а он чем лучше? Ничем.

Ближе к девяти, после очередного медосмотра, они окончательно устроились спать. На ночь Анна, (ей вроде немного полегчало!), вдруг затеяла спор про тот самый «скафандр». Оказывается, вчера она всё же что-то услышала, и теперь взялась нервно и страстно высказываться. Видите ли, не нравится ей сама идея казённости «скафандра»! Видите ли, «скафандр» (она абсолютно уверена!) выдан в личную собственность, и человек имеет полное право делать с ним всё (всё!), что заблагорассудится! Ну, то есть абсолютно всё! Что угодно! Ибо человек, и только сам человек, а никто иной — сбоку там, или особенно сверху (сверху особенно!) является творцом своего счастья! — митинговала Холодова.

— Понимаешь, Серов! Всё это фигня! Ещё Лабковский говорил…

Спор угас неожиданно. Анна снова уснула на полуслове.

Не спит, да?.. Ну, не спит и не спит… Как возьмётся не спать и… Бессонными глазами Юра уставился в тёмный потолок. А вообще интересная она. Книжки читает. Кто сегодня читает книги? А она читает… Жить, говорит, без книг не могу! И идея «скафандра» её заинтересовала… «Горняшка» долбит… Даже борщ не ела. Эх, Аня, Аня…

Парни им сварили борщ, хотя портерам еды не хватает. В первый день путешественники возмутились, зачем столько им наготовили? Они же столько не съедят! Но уже на следующий день поняли — всё, что они не доедают, доедают портеры.

…Шесть утра. Ох. Ну хоть бы ещё полчасика! Ну хоть бы ещё четверть часика… Юра повернулся на другой бок и закрыл глаза, сосредоточившись… Один, два, три… десять… пятнадцать… Да хоть двадцать пять! Не получится! Организм требует своё.

Кряхтя и постанывая (голова продолжала умеренно болеть), Юра выбрался из спальника, оделся и вышел, прихватив фотоаппарат.

Хочешь сделать эксклюзивный кадр, без фотоаппарата не выходи — гласит народная мудрость. Про походы по потребностям в ней ничего не говорится, поэтому Юра давно уже решил: место — не помеха для эксклюзивных кадров. Выходишь, а тут он, кадр эксклюзивный — сам пришёл!

На востоке вовсю полыхала заря нового дня, близился восход. Серов вздохнул и поёжился, скорее бы уж — а то холодно, как в Сибири! Африка тут у них, понимаешь… Он пощёлкал фотоаппаратом на восток, обошёл домик и вдруг встал как вкопанный. На Килиманджаро — нет-нет, на Кибо! — накрыв вершину ладонью, лежало облако. Юра расстроился. А как же там восходители? В облаке-то? В тумане? «Ё-о-о-о-ожик…» Им бы так не свезло… А то посмотрят они на Африку с высоты шести километров, ага…

— Что снаружи? — спросила из спальника Аня, когда Серов воротился.

— Облако на Кибо… Представляешь? Как ладонь лежит! Иди глянь.

— Мутит меня, Палыч… — она вынула из спальника страдальческое лицо и заставила его (лицо) улыбнуться. — «Скафандр» мой мутит…

— Здрасьте-приехали! Ночь же прошла… Должно было полегчать…

— Полегчает… Когда-нибудь… Когда-нибудь нам всем полегчает… И ещё… — Аню передёрнуло. — Он грязный!

— Кто?

— «Скафандр»!

И, отвернувшись к стене, она застонала…

Юра смотрел на напарницу с сочувствием. Аня — человек, конечно, тренированный: марафонец… ну и вообще! Но в горах, как это ни странно, — и это совсем нехорошо! — у тренированных людей акклиматизация затягивается. Юра читал об этом. Организм у них до последнего верит, что все мучения, все издевательства, все эти тяжеленные нагрузки — всего лишь интенсивная тренировка. И не запускает механизм горной адаптации… Плохо, если у Ани такое… Времени и так в обрез. Хорошо хоть сегодня есть ещё один день акклиматизации. Сходят к Зебре Рок — два километра туда, два обратно, а потом отдыхать. Может, наладится?

В дверь стукнули, Юра выглянул: принесли воду.

— Холодова, поднимайся! Пошли твой «скафандр» мыть…

Анна присела и отчётливо хмыкнула:

— И как ты это себе представляешь?

— Давай-давай-давай… Уйдём к реке, ты разденешься, а я тебя оболью водой: и твоей, и моей.

С минуту Холодова сидела молча, прикрыв глаза, обдумывая «нескромное» предложение. Но потом желание хоть сколько-нибудь очистить тело пересилило, и она решительно поднялась:

— Айда. Только ты не подглядывай!

Но на завтрак Аня всё равно ничего не съела…

…На акклиматизацию Александер и Джама взяли одного из портеров. На всякий случай. А ещё потому что у Юры снова (так некстати!) зашкаливал пульс. Сам Юра дискомфорта не ощущал, лишь немного побаливала голова. Но Алекс явно тревожился. «Не за того тревожишься», — глядя на Анну, думал Юра. Цвет лица Анны имел характерный оттенок…

Подъём начали не спеша, торопиться было некуда. Тропа на Зебру — тропа в сторону Мавензи: пока идёшь к Скалам, острая вершина всё время маячит перед глазами. Добирались около часа. По дороге их временами накрывало облако, превращая всё вокруг в густое парное молоко, но в целом погода по-прежнему вела себя прилично. Александер третий день как мантру повторял про хороших русских и хорошую погоду.

На скалах повстречали скандинавов, они ползали по огромным камням и фотографировались. Скалы Зебры — уникальное природное явление: выходы белых кварцевых пород, по которым сотни лет (со времён последнего извержения) стекают тонкие струйки воды, насыщенной чёрным оксилом железа. Они и сформировали на вертикальной поверхности скал полосатый, как шкура зебры, рисунок. Красиво и аутентично для Африки. Наши путешественники тоже устроили фотосессию, а потом Александер предложил подняться выше, тысяч до четырёх — для лучшей, так сказать, акклиматизации. Юра вопросительно глянул на Аню, та одобрительно кивнула. На переходе её немного отпустило, не зря говорят, горную болезнь переживать надо в движении. У Юры даже от сердца отлегло…

За эти несколько дней он как-то незаметно для себя проникся к Ане симпатией. В самом начале она его раздражала. Жутко! И не только потому что женщина, а ещё — что упёртая, несговорчивая, рогатая… Потому что всегда и на всё имела своё особое мнение: по любому вопросу, по любому делу — ну, то есть абсолютно по любому! Хотелось ей сказать… В общем, много чего хотелось выговорить… Но её целеустремлённость, терпение и неожиданная эрудированность вызвали у Юры уважение и интерес. А ещё в последние дни она явно сбавила обороты и больше прислушивалась к чёрным парням и к Юре.

А сегодня, как он ни старался, совсем вслепую поливать водой не получилось, и Юра мельком увидал Аню голой… И, о чёрт! Она взволновала ему сердце! Аня, несмотря на своё сумеречное состояние, внимание Серова заметила, но — то ли было ей всё равно, то ли Юра её совсем не интересовал, то ли действительно всё было так плохо — виду не подала.

Обо всём этом Юра думал, пока поднимались. Теперь они сидели на вершине Зибра Рок, отдыхали и осматривали окрестности.

По седловине Кибо, Мавензи и безымянного холма тянулась жёлтая дорога к высокогорной базе Кибо-Хат — последнему форпосту перед штурмом вершины. По дороге туда-сюда сновали крохотные человечки: туда портеры с грузами (восходители ушли раньше), оттуда портеры с большими рюкзаками и те, кто сегодня ночью на штурм не пошёл. Те, кто штурмует, пойдут позже, часов в двенадцать.

Разлили термос с чаем, поделили шоколадку: африканцам нравится русский шоколад. Пока чай остывал, Юра снова взялся фотографировать: скандинавов, гидов, Аню, Мавензи, дорогу, (всё время отвлекаясь на небольшую серую птичку, что юрко сновала между людьми и камнями, однако стоило Юре на неё навести объектив, та тут же исчезала).

Вот скажите, чего это животные так боятся фотографироваться? Коты и собаки, стоит только на них навести объектив, тут же находят кучу «дел» и считают за благо свалить куда подальше. Может, правы представители диких племён, полагающие: сделал фотографию — забрал душу? Ведь предрассудки же. Язычество же. Но факт остаётся фактом, скотина от объектива прячется…

Со скал вернулись к четырём. Погуляли хорошо, но ужин снова прошёл без энтузиазма… А ещё с горы вернулись очередные русские и рассказали, что этой ночью на восхождении на высоте 5200 умер американец… Шёл себе такой… И вдруг умер. А тоже, наверное, готовился, мечтал… Хотя, если философски отнестись, «так лучше, чем от водки и от простуд». Правда, тот же автор утверждал, что «в гости к Богу не бывает опозданий», а уж он-то знал об этом не понаслышке. Но американец не торопился: взял и успел. У некоторых от таких историй пропали последние остатки аппетита. Более того, некоторые капризничали и желали жареной говядины с картошкой…

Где же их в горах взять-то, урезонивал Юра Холодову, на 3720-то? Даже вода на такой высоте кипит при восьмидесяти восьми градусах. Варится и жарится всё невыносимо долго — поэтому обычно только разогревают. Но чёрные парни расстарались для своей Энн и таки раздобыли говядину. Но принцесса и её есть отказалась… Совсем хреново!

Медосмотр, тем не менее, продемонстрировал в целом неплохие объективные показатели. Доктор Килиманджаро уверял путешественников, что кислород у них в норме, сердце тоже, лёгкие… Да, в общем, всё в норме: всё хорошо, даже замечательно! При этом Александер с энтузиазмом улыбался, сверкая чистыми белыми зубами (чем они их чистят?). Но восходители о себе думали по-другому. Анна страдала, Юра пытался притворяться, что всё нормально, хотя получалось плохо. И ещё он нервничал — времени для акклиматизации, даже с учётом сегодняшнего дня, выходило отчаянно мало. Но деваться некуда. Назвались груздём…

Собрав рюкзаки, приготовив снаряжение на завтрашний переход, получив грелки, наши путешественники забрались в спальники и молча, без разговоров на абстрактные темы, вырубились…

…На Килиманджаро Юру напутствовали оба его учителя: и Ванька Дьяков, и Кот.

— Палыч, ты близко ко мне не садись, у меня скандинавская трёхдневная рвотная болезнь… — заботливо предупредил Юру Дьяков уже в аэроэкспрессе на Шереметьево. За две недели до экспедиции в Танзанию Серов поехал провожать Дьякова в Стокгольм.

«Да на хрена, Вань, ты меня позвал, если знал, что у тебя эта рвотная болезнь?» — думал Юра. Болезнь у него…

— …Но ты не боись, Палыч, эт-та только на три дня… Когда, говоришь, едешь?

— Через две недели.

— Ещё есть время… И это… Палыч, не рви жопу. Хотя вроде я уже прошлый раз говорил…

— Ага, Вань, помогло… Сильно. — Юра помолчал. — Вань, а я с женщиной иду… Мне Перов её подсунул. У неё опыта с гулькин… В общем, совсем нет… И у меня нет… Сам знаешь. Что скажешь Вань?

Ничего Ванька не сказал и улетел в свою Скандинавию, родину рвотной болезни.

Надёжный, как альпинистский крюк, эльбруский товарищ майор (он и затащил Юрку на Эльбрус!), десантник, афганец, сослуживец Полковника, Игорь Котов, известный всему миру под прозвищем «Кот», за неделю до отъезда всучил Юре штурмовой рюкзак, поилку, камеру «GoPro» и аккумуляторную батарею с подзарядкой от солнца…

— Держи, Палыч! Там Африка, солнце! Должно работать…

«Должно, Кот мой разлюбезный… Только когда солнце — мы на маршруте, а когда маршрут заканчиваем — заряжать уже темно. Нет белых ночей в этой Африке, так её и растак…» — вздыхал Юра, засовывая в рюкзак поилку.

— И ещё… — Кот говорил, глядя на Юру как-то искоса, — не нравится мне твоя напарница… Какая-то она… Офисная, что ли…

— Херр майор! Да какая офисная? Она двадцатку бегает! Легко!

— И что? Офисные не могут бегать двадцатку?

— Ну, спасибо, Кот. Поддержал! Напутствовал.

От обоих Юра получил напутствия, от обоих наставления, но советов про неопытную женщину — никаких.

А он же их обоих звал… Но у них имелись свои большие и важные дела. И теперь он сам: один, неопытный, с неопытной женщиной — «в жёлтой жаркой Африке, в центральной её части…»! И дай Бог здоровья обоим его учителям! Хотя, конечно, врёт Серов. Не один он. Александер и Джама не дадут пропасть. И уж если станет совсем невмоготу, Юра отдаст им эту глупую белую женщину, что не от великого ума увязалась за ним. Авось вытащат чёрные братья за такой-то куш. А что? Ничего личного…

Хотя… Конечно, нет. Не отдаст. Уже свыкся. Куда ему теперь без неё? Да, Вань?

Молчит Ванька…

Да, Котяра?

Молчи, Котяра, молчи, по инерции тебя спросили, по глупости!..

…Десятикилометровая дорога до Кибо-Хат показалась им выпуклой, яркой и какой-то сюрреалистичной, особенно после ручья в седловине трёхгорья. Там, в этой рыжей каменной альпийской пустыне, (где нет растительности, воды, снега — ничего нет! И где одиноко, холодно и сухо: так сухо, что от одного вида рыжей каменистости постоянно хочется пить!), брели они вчетвером, «поле-поле» набирая высоту.

Сюрреализм ли, волшебство ли — путешественники и не заметили, как пустынная дорога обернулась дорогой в Изумрудный город. И они, четверо друзей, шли к Волшебнику за смелостью, добротой, умом и ещё (только это шёпотом) чтобы вернул добрый Гудвин белых путешественников домой. О последнем, как маленькая девочка Элли в сказке — беззвучно, но настойчиво мечтала большая девочка Энни. Она снова утром ничего не ела и чувствовала себя прескверно, хотя вида и не подавала.

«Молодец, девочка!» — одобрительно поглядывал на неё Юра. Помнится, дорога в Изумрудный город тоже была нелегка.

Аня никуда не поглядывала: смотрела исключительно под ноги, на жёлтую дорогу. На марафонах привыкла: когда организм отключается, когда «вырубается» и само сознание — нужно сосредоточиться на ногах.

Александер с Джамой тоже видели, что Ане нехорошо, и готовы были в любой момент подстраховать, но она упорно шагала, (даже рюкзак свой не отдавала!).

Особенно трудно восходителям стало после поворота на север, когда вдруг неожиданно налетел холодный цепной ветер Злой Волшебницы Бастинды и вмиг обветрил губы до сухой растрескавшейся корки. И сколько бы они их ни мазали гигиенической помадой, ничего не помогало. И талая вода в поилке жажды и сухости в организме не утоляла, оставляя после себя лишь гадкий горький дистиллированный привкус.

К часу дня остановились на ланч. До базы оставалось чуть больше километра, и особого смысла в такой остановке Юра не видел, но они достали сандвичи, кексы, шоколад (основной ланч ждал их в Кибо-Хат) и, запивая чаем, принялись жевать — вяло и избирательно.

Пока делали вид, что едят, пришла несчастная полосатая крыса и принялась горько жаловаться: и холодно ей в пустыне, и ничего тут не растёт, и есть нечего, и перебивается она только подачками, а нужно кормить несчастных полосатых крысят, (чей отец — мерзавец! — шляется неизвестно где). Что интересно, говорила крыса по-русски. Путешественники накормили её сандвичем и крошками от кекса — а пока она ела, Юра мысленно общался с духами гор, прося их быть благосклонными. Стихийный христианин, чего же хотеть-то? Язычник! Он и крысе мог бы помолиться…

Ближе к двум подошли к Кибо-Хат. На подъёме к базе Джама нашёл кривую палку (палку в пустыне!) и во всеуслышание объявил, что это волшебный посох Мозеса, и теперь, с ним, они легко дойдут до вершины. Даже не дойдут — долетят! Шутит Джама. Что шутит — хорошо, лишь бы сорок лет не водил. А ещё, помнится, в песне были слова: «Go down, Moses» («Сойди, Моисей»), и это вроде не вверх, как шли они, а совсем-совсем в другую сторону. А ещё Джама — местный язычник-анималист, и «посох Моисея» для него простая кривая палка! Но худо-бедно до Кибо-Хат как-то доковыляли…

В солнечном и холодном Кибо сноровисто суетились портеры. Вороны с белыми воротниками в надежде поживиться на дармовщинку бойко перескакивали с места на место. Изредка на предельной скорости пробегала крыса или крыс (не тот ли самый блудный отец крысят?). И только белые офисные туристы вяло переползали с места на место между двумя большими одноэтажными бараками, пытаясь поудобнее пристроить свои уставшие и измученные «скафандры». А на площадке под баннером, завёрнутый в палатку, лежал «скафандр» несчастного американца. Многие не догадывались, «кто» или «что» тут лежит — проходили мимо, не обращая внимания. Но наши догадались. Обратили внимание. Memento mori! Точно «так лучше уж, чем от водки и от простуд»?

Заселились в барак. Настоящий, взаправдашний каменный барак. Две большие спальные комнаты, по шесть двухъярусных лежанок с поролоновыми матрацами и подушками, большая кухня с печкой-буржуйкой. (Камнями, что ли, они её здесь топят?) По бараку, хлопая дверями, разгуливали сквозняки с Мавензи, устраивая восходителям позднюю осень Крайнего Севера Западной Сибири, того самого Очень Крайнего Севера, где Серов прожил семнадцать лет.

Юре и Ане достались две верхние лежанки у дальней стены. Хорошо бы, если верхняя и нижняя, но и так ладно: хотя бы вместе. Они разложили спальники, забросили наверх вещи и… присели передохнуть. Здесь теперь всё так: сделал… сел… передохнул. С кислородом — швах, не разбегаешься.

Ввиду большой людности и ложной скромности пошли переодеться на улицу, а заодно разыскали туалет. В очередной раз были уязвлены. Кафельный туалет блистал нереальной чистотой и гигиеной, и это при том, что в Кибо нет ни единой лишней капли воды! А всё — дешёвая рабочая сила. Портеры и уборщики буквально за гроши выполняют свои обязанности! Другое дело, что выполняют их образцово.

На обед Аня снова ничего не ела, только попила чай с печением. Сплошное расстройство с ней. «Не бережёт „скафандр“, зараза!» — ругался Серов.

— Вот что с ней делать на Горе, если возьмётся помирать от истощения?! — дёргал он Алекса. — В палатку заворачивать? Так нет там никакой палатки!

После обеда, экономя силы и калории, путешественники забрались в спальники, но поспать не получилось — сначала пошёл дождь, громко барабаня по тонкой металлической крыше. Потом дождь передумал быть водой и выпал снегом, отчего в комнате захолодало до полной невыносимости. Дверь при этом закрываться перестала совсем, и в неё теперь как к себе домой заходил тот самый ледяной ветер с Мавензи: шевеля целлофановые пакеты, газеты, (невесть как сюда попавшие — какой чудак сюда носит газеты?), обёртки от конфет и печений; выхолаживая спальники и окончательно замораживая вялых, как зимние мухи, восходителей. Ко всему прочему очередные скандинавы развели шумный восточный базар. Говорили громко, не по-русски, хохотали вызывающе, нагло… Юра с Аней терпели-терпели, а потом Аня вдруг не выдержала и рявкнула: «Shut up!». Юра хотел добавить что-нибудь про «fuck…», но передумал: русские — люди культурные, не то что скандинавы, рвотной болезни на них нет… В итоге за три часа до ужина они не только не выспались, но изнервничались, издёргались и промёрзли как цуцики…

И тогда они решили, что с них хватит! Хватит мучится и терпеть!

И стали утепляться!

Африка у них…

Экватор, блин!

Лето вечное!

Ага…

Они паковались в термобельё, натягивали шерстяные носки, доставали тёплые жилеты, перчатки, шапки. Стало теплее уже от того, что интенсивно двигались, хоть снова задохнулись… Теплее-то стало, но всё равно хотелось шуб, пуховиков и тёплых батарей центрального отопления.

А ещё на ужин Аня уже привычно ничего не съела. На неё накатила какая-то отрешённость — даже, может быть, обречённость. «Ночью же штурм, чёрт побери! — снова ругался Серов. — Холодно, чёрт побери! Надо силы откуда-то брать…» Но «по чесноку», есть и ему тоже не было никакой возможности: тонко и пронзительно тошнило. И Юра тоже не стал ужинать.

А хитрый Доктор Килиманджаро снова по приборам рассказывал сказки: и чувствуют они себя неплохо, и пульс хороший, и насыщение крови кислородом нормальное… Всё, одним словом, неплохо.

Нет, брат, врёшь! Всё плохо! Всё! Да только отступать некуда…

После заката Юра скандинавским немцам продемонстрировал «один русский хитрость»: как через обыкновенную тряпку можно закрыть дверь, чтобы не дуло. Как истинно разумные существа, изумлённые европейцы быстро переняли опыт русского варвара. А то всю дверь ботинками заваливали, чисто дети! А ещё Юра, (видно, вспомнив древнюю мудрость: «если лежат двое, то тепло им; а одному не согреться»), предложил Ане распустить по замкам спальники, лечь на одну лежанку, укрыться и так пережить холода. А тут и чёрные братья, дай им Бог здоровья, принесли грелки! И всё сошлось и по закону диалектики дало желаемый результат. Потеплело, отпустило… И потянуло в сон.

Уже сквозь тёплую уютную дрёму Юра слышал, как пожилой иностранец, у которого прохудился «скафандр», всё кряхтел, всё копошился, всё ходил, шаркая и хлопая дверью… Ходил, ходил… Кряхтел, кряхтел… Хлопал, хло… пал…

Проснулся Серов толчком. Соседи в спальниках негромко сопели. Аня, отвернувшись, спала беззвучно. Юра прислушался: полностью прогрелся «скафандр»! Он потянулся… Хорошо! И голова вроде болит не так сильно… Юра глянул на светящийся циферблат наручных часов — «23:03». Пора!

Он тронул Аню за плечо. Та вздрогнула, повернулась к Юре и тоже сладко потянулась:

— Эх, Серов… Если бы не был ты женат… — начала она, но, не докончив, вдруг разозлившись, ткнула Юру кулаком. — Вставай давай. Разлёгся…

Допаковались во всё тёплое: штаны, куртки, варежки, ботинки с носками… А ещё противоснежные (здесь — противопыльные) гамаши, балаклавы, вязаные шапки. Взяли термосы, воду, шоколад, фотоаппараты и в половине первого вышли на восхождение.

— Холодова, ты молилась?

— Три раза «Отче наш». А ты?

— Не могу… — Юра поморщился. — Сбиваюсь. Высота, наверное.

— Береги «скафандр», Палыч!

— И ты, Ань…

(Лирическое отступление)

— …Палыт'ч, ты женат? — Александер дождался, когда Анна отошла, и взялся пытать Серова.

— Да.

— А Энни тебе кто?

— Друг.

— Просто друг?! (Just so friend?)

Анна и Юра нравятся своим чёрным гидам, они не раз говорили, что русские — «хорошие парни». А ещё в африканцах чувствуется некоторая наивность, как у наших бабушек и дедушек, которые верили, что если два артиста в кино играют красивую, счастливую супружескую пару, то и в жизни они муж с женой и всё у них хорошо.

— Да, Алекс. Просто друг.

— Палыт'ч, но она хорошая женщина!

— Да, она хорошая женщина…

— И всё же только друг?

Юра вспомнил белоснежную кожу Анны и вздохнул.

— Только друг, Алекс.

— Может быть, позже, Палыт'ч?..

«Если бы раньше, Алекс…»

…Мёрзлый гравий хрустел под ногами. Впереди (выше) и сзади (ниже) прыгали лучи фонариков: на восхождение шло человек тридцать. Луна, так щедро светившая все предыдущие ночи, скрылась за облаками и оставила восходителей в темноте. Холодно и ветрено. И с каждой сотней метров всё холоднее и ветренее.

Александер, Аня, Юра, Джама шли молча, изредка перебрасываясь короткими фразами. Шагали размеренно, неторопливо и, хоть двигались медленно, через час обогнали двух туристов и гида. К трём вышли на ровную площадку, прикрытую валунами от ветра. Александер огляделся и объявил привал. Аня, прислонившись к камню, глотнула воды из шланга поилки и, тяжело дыша, шепнула: «Сколько?». «Половина», — ответил Александер, снял перчатку и показательно высморкался. Мол, плёвое дело! Но у Ани глаза затосковали… Ах, как затосковали… Её продолжало мутить, «скафандр» по-прежнему игнорировал акклиматизацию. Юра ковырялся в темноте, пытался развязать шнурок — нужно снять правый ботинок и размять ногу: подмерзать стала.

Ещё в Хоромбо он думал, как будет злить Аньку, если та начнёт сдаваться. И решил — будет жёстко троллить! Ведь нет другого способа. Не бывает. Уговаривать — бесполезно. Миндальничать — без толку. Только злить и давить на самолюбие. На гордость. Необоснованно, вызывающе, нецензурно… Он вспомнил, как в 14-м на Эльбрусе поднимали Роберта. По-всякому поднимали. И матом, и уговорами… Ничего не помогало, пока Василий Фёдорович что-то не шепнул тому на ухо. Потом узнали, он сказал: «На тебя смотрит весь род!» С Северного Кавказа был Роберт. Но Ане, понятное дело, такого не скажешь.

И он решил, что скажет Ане про цвет помады. Не идёт ей этот цвет… Не идёт-с! Да-с! Слишком яркий-с…

Но сейчас глядя на Аню и грея ладонью ногу, он понимал: плевала она на ту помаду. И на мат плевала. Можно даже не начинать. Глаза у Ани тосковали, но сдаваться она не собиралась. Да, настоящий марафонец Аня! Она настроила себя на победу. На результат! На вершину!

Я спросил тебя: «Зачем идёте в горы вы? —

А ты к вершине шла, а ты рвалася в бой. —

— Ведь Эльбрус и с самолёта видно здорово…»

Рассмеялась ты и взяла с собой.

Всё! Кончился перекур. Сидеть долго нельзя — «скафандры» не запустят шаговый автомат. Поднялись и снова захрустели.

А гравий, увеличиваясь в размерах, становился щебнем, потом галькой, потом крупной галькой, ещё выше — валунами… Идти стало труднее, дышать тоже. У Юры снова начал мёрзнуть средний палец, только теперь на левой ноге… И вот же пакость какая! Вот не мёрзнут ноги целиком, только по частям! Он шевелил пальцами в ботинке и вдруг забывал про это. Пытался сосредоточиться на молитве, но слова не складывались. Начинал… И ловил себя, что снова думает о замёрзшем пальце. Шевелил пальцами и отвлекался на молитву. И так по кругу… Второму… Третьему… Юра нервничал, злился: что же он, и помолиться не может, что ли?!! На Эльбрусе помогало. Он это хорошо помнил. А тут не мог… Не мог, и всё тут! Но шёл… И Аня — тоже.

Аня шла за Александером, временами оборачиваясь и поглядывая на Серова. Юра ловил взгляд, улыбался через силу и кивал: всё нормально, Ань, всё хорошо.

Несколько раз останавливались пить чай, но от него начинало тошнить, слишком крепко заварили гиды. Нужно было Юре самому. Лимонной кислоты побольше, сахара побольше, чая поменьше… Косяк… Личный Серова косяк!

К пяти часам выбрались на точку выхода на край кальдеры. Гилман-Пойнт: 5681 метров. Перевалили и уселись на странные, неуместные на вершине вулкана дощечки. Юра достал плитку шоколада, разломил на четыре части и раздал. Мёрзлый шоколад жевался плохо, превращался в безвкусную кашицу, не таял во рту, был противен, отвратителен, но это было единственное сладкое, что взяли с собой. Юра забыл аскорбинку. Совсем забыл. Снова косяк! Сплошные косяки… Дышалось трудно, с хрипом и свистом, сердце колошматило, наматывая круги в глазах. По высоте они уже были выше Эльбруса.

А у Ани тоже замёрзли ноги, непослушными пальцами она взялась расшнуровывать ботинки, чтобы положить в них химические стельки-грелки, но только путала длиннющие шнурки. Александер присел помогать, а Джама как ни в чём не бывало сидел и вдохновенно врал, что дальше они легко пойдут… Мол, как по проспекту… Якобы дальше и подъёма-то почти нет! Юра слушал, кивал… и не верил! Хотел запить мерзкий шоколад из поилки, но со странным безразличием обнаружил, что вода в шланге замёрзла. И поилка — косяк. Александер, который наконец справился с холодовскими ботинками, подал бутыль с водой. В бутылке плавал лёд, но пить ещё было можно. Так дело пойдёт — снег есть будем. Если найдём…

Вдохнули-выдохнули, стиснули зубы, поднялись и двинулись ко второй контрольной точке, Стелла-Пойнт, 5730 метров. Тропу, как пьяную, кидало из стороны в сторону. Кое-где приходилось протискиваться в узкие расщелины. Под ногами проскальзывали оледенелые валуны. Мысли в голове остановились. Замёрзли. Застыли. И только одна тихо и обречённо скулила: «Рассвет! Скорее бы рассвет! Солнце бы… Скорее уже!»

В утреннем предрассветном сумраке русские бледные лица приобрели синюшный оттенок, губы — тёмно-вишнёвый. Они бы и в нормальном освещении сейчас выглядели ненамного краше. Нехватка кислорода. Удушье.